5 число месяца Полотна.

Музыка: Era – Angel

Судьба играет человеком. Притом мной эта погань начала играть как раз тогда, когда я уже был готов сам начать играть с ней.
Короче говоря, на второй же вечер моя милая супруга (милая… какое подходящее слово) принесла мне две новости – замечательную и тоже ничего. Кстати, есть в Анне одна странность – встретившись со мной после долгого перерыва, она никогда не начинает говорить о серьезном сразу, всегда словно… отогревается. Но речь не об этом…
Первая новость была прекрасной… Аннет скоро подарит мне наследника. Этот парень (почему-то мне так кажется…) будет герцогом Флавио, герцогом Полонии… ну и, разумеется, любимцем мамы с папой. И дедушек, не забыть этих старых интриганов. Если же дочь… что ж, девочку ждет примерно то же, что и Элу, то есть долгое и безоблачное детство и дальнейшая беззаботная жизнь.
В тот момент я был как никогда ранее близок к тому, чтобы влюбиться в свою собственную жену. Весь вечер прошел у камина, уютно потрескивавшего и кидавшего блики в точности куда надо, я сидел у ног девочки и чувствовал себя лет на шестнадцать. Говорил что-то… что угодно, лишь бы заставить ее улыбаться. Анна очень красива, когда счастлива, поверьте мне. Да, еще красивее, чем обычно. Поверьте, видя Анну на балах (куда я частенько сопровождаю ее – мне-то не нравится, а моя девочка любит) или в других официальных случаях, вы можете восхищаться ею, сравнивать с ангелом и так далее, но вы никогда не увидите ее подлинной красоты.
Где-то в середине вечера Анна сообщила и ту новость, которая «тоже ничего» - по ее следам в Рунн едет мой отец. Нет, повидаться с папой будет просто отлично, но… это с высокой долей вероятности значит, что мой маленький план пойдет к Лукавому. Есть правда шанс, что папа это дело одобрит… но слабо верится в это. Ну, может, немножко побольше, чем в Творца.
А потом… потом я а руках отнес ее в спальню – пока что можно. Со смехом (моим, Аннет не поддержала) мы задули свечи (ну, так уж Анна установила – только в темноте… что-то в этом есть пикантное, на самом деле, пусть даже и отдающее каспианской моралью).
-Аннет… я ведь по тебе скучал, малышка…
-Ну, вы могли бы нанести мне визит и ранее…. И не заставлять меня пересекать половину империи.
-Ну прости – поцелуй – как-то завертелся…
Мои руки крались по ее телу… я знал, хоть и не видел, что ее щеки буквально горят. Но ладони прошлись по мягкой коже ее плеч, надолго задержались на груди, скользнули по тонкой талии, по немного узким бедрам, и…
-Эстерад… Милый… ну это уже просто…
-Ну почему же? Аннет, забудь всю эту благочестивую шелуху и доверься мне…
-О, с удовольствием, любимый, просто…
Я прервал ее слова поцелуем и на минуту-другую воцарилась тишина:
-А теперь, милая, расслабься…
-Нет-нет, только не так!
-Как пожелаешь…
Всю ночь я любил ее нежно, делая все возможное, чтобы эту ночь она запомнила до нашей серебряной свадьбы.
И все же… наутро Дис отрапортовал – все готово.
Он проделал титаническую работу: выяснил точное расположение монастыря, навел справки о его настоятельнице – после чего я долго прочесывал письма и дневники в поисках фактов из ее жизни – затем проверил выуженную мной сплетню… Итог был ошеломительным – милейшая матушка спуталась со знакомым мне по рассказам Антонио и Лоренцо лидером «Мертвых Кроликов». Так Дис его еще и отловил! Меня всегда поражала его работоспособность… Все, абсолютно все было приготовлено к делу.
Иду. Безо всяких.
-Анна, мне нужно кое-куда съездить. Дела. Ничего. Я быстро.
Аннет посмотрела на меня печально.
-Но… но мы ведь только что встретились!
-Милая, поверь, это очень важно. И я скоро буду. Ты и соскучиться не успеешь!
-Не скажите… это так легко, когда вас нет, - грустная улыбка.
Я положил руки ей на плечи, склонив голову к маленькому уху, и зашептал:
-Маленькая моя, я бы с удовольствием остался с тобой… очень надолго… но – надо! Поверь, я хочу вернуться к тебе поскорее. Особенно теперь!
Мы некоторое время целовались в гостиной, пока она не обмякла в моих руках. Я подхватил ее и уложил на небольшую кушетку, присев рядом и перебирая ее локоны. Казалось, что она впадает в какой-то сон или забытье. Еще поцелуй, еще одно слово и я ушел, приказав слугам присмотреть за уснувшей женой.
Дис бодро убежал собирать «Ревенантов» - за час управится, незаменимый наш – а я еще разок обдумал, как нам ставить себя по прибытии. Решил разбираться на месте.
Время было – пошел к Электре.
На пороге ее флигелька (хех…) меня встретила дежурная служанка – Эмма, что ли? Или Энни? Короче, из Каэлерниса родом. Эла держит служанок разных народов…
Сама же сестра встретила меня, как всегда, в библиотеке.
-Страд?
-Привет, маленькая. Слушай, я уеду на пару дней, на неделю максимум.
-И чего же ты, братик, от меня хочешь?
Эла подошла к окну, без интереса разглядывая подтягивающихся к зданию бойцов… Эх, да другие девушки на этих типов засматриваются, а она… Ну, ее-то вкусы – это отдельный разговор.
-Ну, может, ты составишь компанию Анне? А то… жаль ее оставлять. Да и она в положении…
Электра развернулась на каблучках и посмотрела на меня широко распахнутыми глазами:
-Что, правда? Так я скоро стану тетей?
-Ну да.
-Страд, ты старый эгоист! Я же слишком молода для этого! Ладно, шучу. Конечно, я развлеку ее. Ну, сходим куда-нибудь… Хотя нет… Ну, найдем, чем без мужчин заняться!
-ЭЛА!
Девочка «хрустальненько», как бы выразился один мой знакомый, рассмеялась.
-Шучу. Езжай спокойно, брат.
Подставив щеку для поцелуя, я удалился.

4 число месяца Полотна.
Фрост. Рёльвеборг.

   - Мы прибыли… - раздался голос, и теплая рука потрясла его за плечо. Джеймс Кроуклоу открыл глаза. Перед ним стоял один из членов команды. – Мы прибыли, мастер* Джеймс.
   - Хорошо. Благослови Вас святой Каспиан. – Кроуклоу поднялся. Он проспал почти весь последний день пути. Наконец, после долгого путешествия они прибыли во Фрост, и теперь он со спокойной душой может присоединиться к своим братьям, которые собрались здесь.
   Он собрал свой нехитрый багаж и вышел на палубу. Дул холодный ветер, привычный для этих мест. Джеймс поежился, в Алиере все-таки гораздо теплее. Но следует возблагодарить Господа за посланное ему испытание, ведь тот, кто пострадает здесь, будет блаженствовать в раю.
   - Благослови Господь этот суровый край… - прошептал Кроуклоу, согревая дыханием окоченевшие пальцы. – Равно как народ его, благостный и верный, равно как и правителей его, справедливых и честных.
   Вокруг бегали люди, корабль подходил к пристани. Джеймс отошел к борту, стараясь никому не мешать. Эти люди выполняют свою работу, которую дал им Господь, и было бы грехом создавать им препятствия. Ибо, кто трудится, тот и спасется. А ленивые и спесивые вечно будут гореть в пламени адском!
   Наконец работы были закончены и он смог со всеми спуститься по трапу, но уходить не стал – он помог двум женщинам, тащившим тяжелые тюки, и дождался, пока все сойдут. После этого возблагодарив Господа, он пошел в Рёльвеборг, красивый и большой город, фактическую столицу этого края.
   Здесь он должен встретится со своими единомышленниками, такими же правоверными людьми, как и он, Очистителями. Он должны решить – что делать дальше, как им изменить мир к лучшему, сделать его более угодным Господу местом. Если нужно пожертвовать жизнью ради этой цели – то, да, они готовы это сделать…
   - Главное, это подарить надежду… - прошептал про себя Кроуклоу. – Надежда окрыляет, Грегори был прав, если мы дадим людям надежду, то наша миссия на этой земле будет выполнена.
   Кажется, он нашел правильную дорогу. Ему рассказывали, как найти тайную церковь, укрытую от посторонних глаз. Они должны беречься, так как Черный Сеятель и его слуги имеют уши, и постоянно рыскают по миру, надеясь погубить еще одного правоверного.
   Он вошел в один из трактиров, которые во множестве располагались на этой улице.
   - Благослови вас Господь, – трактирщик вопросительно посмотрел на него. – Мне бы воды, – с улыбкой попросил Джеймс. – Я прибыл к Гуннару Олафсону, если конечно, он еще помнит меня…
   - Вероятно, Вы - мастер Джеймс… - тихо сказал и тоже улыбнулся трактирщик. – Вас уже давно ждут. Следуйте за мной, – и он впустил его в небольшую дверку, которая вела по длинному, темному коридору. Коридор этот видимо был проделан прямо в земле – стены были обшиты досками, с потолка капало. Наконец, они достигли другой двери -  тяжелой, окованной железом, которую освещало пламя факела закрепленного на стене.
   Трактирщик стукнул по двери три раза, через равные промежутки времени. С другой стороны раздался шум – кто-то снимал многочисленные засовы. Наконец, дверь открылась, и Джеймс Кроуклоу вошел в "тайную церковь"** – небольшое помещение, освещаемое костром, и парой факелов, дым от которых уходил в предусмотрительно сделанную трубу.
   Внутри толпилось двадцать человек – взрослых мужчин и женщин. Они пели один из религиозных гимнов, сочиненных самим Ульрихом Гольцером. При появлении Кроуклоу пение прекратилось, и люди хором поприветствовали его.
   - Братья мои! – Джеймс даже прослезился. – Я рад видеть всех вас во здравии! Да благословит Господь этот дом и его гостеприимных хозяев!
   - И я рад видеть вас! – к нему подошел Гуннар, бородатый гигант, грозный на вид, но, тем не менее, добрый и честный человек. Кроуклоу уже встречался с ним в Крате.  – Джеймс, вы прибыли в нужный час! И это знак, посланный нам Господом! Мы как раз обсуждали, что предпринять в сложившейся ситуации!
   - Какой ситуации? – удивился Кроуклоу. – Что-то случилось?
   - Вы еще не знаете? – спросил Гуннар. – Император Александр умер, собирается Высокий Совет, чтобы выбрать преемника!
   Джеймс задумался.
   - Да, это действительно знак! Нечестивый Император, попиравший своими стопами правоверных мертв! Никто не уйдет от божественного возмездия, какого бы рода он не был, даже если самого благородного. Все грехи будут записаны, и каждому воздаться по грехам его! Император Александр с самого своего вступления на престол притеснял нас! Он отдал Коннлант Иберо! Он сокрушил верный Господу орден Клинков! Всей своей жизнью он кидал вызов господу и правоверным! И карающая длань коснулась его! Так или иначе, он мертв, это нечестивый Император, и теперь вся Империя поймет, что Господь карает грешников! Каспиан с нами, братья мои! Теперь мы должны подумать о нашем предназначении!
   - Джеймс! – Гуннар тоже повысил голос. – Вы думаете, жители столицы, ослепленные ложной верой в Первосвященника – волка из волков, который присвоил себе право говорить от имени Каспиана, смогут увидеть в смерти Императора акт божественной воли? Или они забудут про это, и тогда Господь покарает и их!
   - Именно, мой друг! – Джеймс замер, словно вглядываясь в никуда. – Люди Империи забылись, они в тупике, в дремучей чаще, куда их завели ложные пастыри!  Мы должны отправится в Рунн, и начать проповедь! Ведь нам, милостью Господа, дано истинное знание! И только мы способны вывести заблудших на свет! Отправимся в Рунн, немедля, братья мои! Ничто не может явиться препятствием для этого, нет ничего, чтобы могло остановить и задержать нас! Мы должны выполнить наш долг перед Господом!

____

* мастер – глава общины Очистителей
** "тайная церковь" – Очистители собираются для отправления религиозных обрядов в специально выбранных для этого местах, как правило, труднодоступных и скрытых для других. Отсюда и название.

4 число месяца Полотна.
Иберия. Герцогский дворец.


      Белоснежные голуби кружились над головами нескольких очаровательных девушек, что торопливо бегали туда и обратно по тропинкам сада. Иберийские сады весной похожи на все сады мира: деревья еще не украсились пышной листвой, не распустились прянно-душистые цветы и даже птицы щебечут по зимнему не смело.
      - Seniora Беатриче! Seniora Беатриче! Где же вы?
      Та, которую столь обеспокоено искали, сидела на берегу озера, чья темная вода тихо плескалась, закруживаясь маленькими водоворотами, уходящими в глубь и теряясь в ней. Беатриса Иберо, дочь герцога Энрике Иберо слышала голоса, зовущие ее, но продолжала вглядываться в ничего не отражающие воды озера. Темные, прямые волосы были аккуратно уложены в простую, изысканную прическу. Красивые, черные глаза в обрамлении длинных ресниц спокойно смотрели на мир. Их безмятежность казалось ни что не могло нарушить. Беатриса поднялась, услышав приближающиеся голоса своих фрейлин, и гордо выпрямилась, ожидая. Девушки выбежали на берег, продолжая выкрикивать ее имя. Девушка смерила каждую холодным взглядом и чуть приподняла брови:
      - Что за шум вы подняли? Вы забыли, где находитесь?
      - Сениора Беатриче, но мы же потеряли вас.
      Девушка подняла тонкую руку и остановила готовый вылиться на нее поток упреков:
      - Вы подняли на уши весь двор? Мне стыдно за вас.
      Вперед вышла пухленькая, прехорошенькая хохотушка Карина. Она единственная позволяла себе перечить строгому голосу своей госпожи. Ее ясные, синие глаза смотрели всегда на мир так, словно видели его впервые. А ведь девушке уже было двадцать лет. Карина Арида - старшая из дочерей Сальвадоре Арида, была любимой наперсницей Беатрис. Все с удивлением смотрели на холодно-сдержанную, высокомерную принцессу дома Иберо, которая всегда и внимательно слушала свою подружку-хохотушку. Вот и в этот раз Карина вышла вперед, принимая весь холодный удар гнева на себя:
      - Прошу прощения, el corazon mio*, но мы рисковали головой, когда вы столь незаметно удалились от нас. И вполне понятно, что рискуя головой - теряешь ее от страха.
      - Карина, вы признаетесь что испугались? Кого, позвольте спросить? Мою мать? Или просто пытались привлечь внимание моих братьев?
      - Нет, нет, холодное сердце, - вновь присела в реверансе Карина. - Если бы мы хотели привлечь внимание сиятельных братьев вашей светлость, поверьте, мы бы нашли более изысканный способ.
Черные глаза Беатрис внимательно посмотрели прямо в лицо подруги. Девушка пыталась заглянуть в самую душу собеседницы, но спустя минуту-другую, она оставила эти попытки и отмахнулась от окруживших в единый миг ее девушек:
      - Я прощаю вас, но вам же уже давно известно, что мое любимое место уединения - это озеро. А значит вы во первых - напрасно подняли шум, во вторых - нарушили мой покой. Мне хотелось посидеть и подумать, - ярко-красные от природы губы, капризно изогнулись, когда Карина заглянула в лицо подруги. - Можете вы хоть ненадолго оставить меня в покое?
      - Увы - нет. И вам это известно лучше, чем любой из нас. А значит, это вы подставляете наши невинные головки под гнев ваших родных. Причем делаете это сознательно. Ведь стоило вам приказать и мы бы порезвились в стороне, пока вы...
        Беатриче впервые позволила себе засмеяться: холодный смех разрезал воздух, как нож, настолько острым и неожиданным он был. Карина подождала полминуты, пока Беатрис успокоилась, и подхватила ее под руку, отводя от всех остальных:
      - Что с тобой,  el corazon mio? Я не узнаю тебя. Может быть что-то расстроило, мое сердечко?
      Где-то в глубине темно-синих глаз были и теплое участие, и нежность, и забота. И только все эти чувства помогли Беатриче собраться и вновь стать той, кем она была. Девушка и сама не подозревала, насколько она пыталась подражать своей матери, не понимая главного - та удивительная сдержанность и внешняя невозмутимость тоже появилась ни сразу у Алисы Иберо-Динштайн. И ее мама когда-то смеялась и бегала с подругами по саду, поднимая юбки и упоенно топча голыми ногами свежую, по весеннему прохладную, но уже такую мягкую землю. И Алиса Иберо умела когда-то смеяться беззаботно и весело, забывая о том, кто она и где она. Беатриче сжала руку подруги и задержала дыхание:
      - Все. Уже все. Прости меня, пожалуйста, и спасибо тебе, Карине.
      - Не волнуйтесь, сениора Беатриче, - с почти материнской нежностью промолвила юная фрейлина, поглаживая плечо своей госпожи. - А на тех - кивок в сторону щебечущих фрейлин - даже не обращайте внимания. Они и не заметили того, что вам было плохо.
      - Ты думаешь - мне плохо?
      Карина подняла глаза, безмолвно молясь небесам и тут же вновь устремила строгий взор в глаза своей сиятельной подруги:
      - А вы желаете убедить меня в обратном?
      Беатриче улыбнулась и негромко снова фыркнула, тихо проговорив:
      - Нет. Я хочу к себе, да еще желательно оставив всех этих квохчущих курочек пастись на лугу дальше.
      Карина состроила строгую гримаску, исказившую до неузнаваемости ее хорошенькое личико и важным голосом сказала:
      - Тогда, сердечко мое, развернитесь, выгните вашу сиятельную бровь и строгим, холодным голосом прикажите девушкам продолжать променад, а сами направьтесь в сопровождении меня - вашей преданной наперсницы, в любимую комнату вашего дворца.
        Беатрис и тут поступила по своему, выгнув бровь уже выслушивая все эти наставления о том, как и что ей нужно сделать. Но затем она поступила так, как и сказала подруга. Вдвоем они быстро пересекли парк, забегая в герцогский дом и быстро взлетая по лестницам, где Беатриче едва не сбила с ног собственного брата:
      - Диего!
      - Малышка, вот уж не думал, что мне грозит смертельная опасность прямо в стенах родного дома, - удерживая пошатнувшуюся на ступеньках сестру, откликнулся брат. - Куда ты спешила? Будет минутка?
        Беатриче без промедления повернула красивую голову к Карине, поднимая бровь, на что девушка с едва уловимой усмешкой промолвила:
        - Если я вам не нужна больше, el corazon, то позвольте удалится.
        Брат и сестра проводили фрейлину глазами, прежде чем вновь посмотреть друг на друга. Беатриче вдруг вздохнула и нежно прижалась щекой к ласково коснувшейся ее волос ладони Диего:
      - Пойдем ко мне. Не на лестнице же разговаривать сиятельной сестре с ее сиятельным братом, - едва заметная ирония переплелась с какой-то горечью, заставившей Диего и усмехнуться, и еще крепче прижать сестру к себе, проходя в комнату. Закрыв за собой дверь, он почувствовал, как сестренка нежно, но настойчиво освобождается из-под его руки, и, отпустил ее, позволив ей усадить себя туда, куда ей хотелось, налить чуть кисловатый напиток, щедро сдобренный соком лимона и апельсина. Проделав все это, Беатриче вопросительно посмотрела в улыбающееся лицо брата.
      - Ты смеешься? Я что-то делаю не так?
      Герцог Иберо протянул свободную руку вперед, ловя тонкие пальцы сестры, чуть дрожащие и, казалось, что они утонули в его ладони, настолько хрупкими были эти девичьи пальчики. Диего сжал их нежно и крепко, притягивая сестру к себе на колени, где, усадив, несколько минут просто молча укачивал как маленькую, прежде чем с видимой строгостью сказать:
      - Ну а теперь, мне расскажут, что случилось? Почему красавица-сестра едва не плачет, сталкивая меня же с лестницы в собственном доме?
      - Диего, перестань шутить, - положив головку на плечо брата, негромко сказала Беатрис. - Ведь мы уже взрослые...
        Девушка так резко замолчала, что больше ему уже и не нужно было знать. Диего Альберто Иберо если и улыбнулся словам сестры, то даже солнце не могло увидеть этой улыбки, где горечь и облегчение перемешались, как горечь и сладость в одном глотке его напитка.
        - Взрослеть всегда не хочется, - отвечая на какие-то свои мысли, негромко сказал он. - Похоже тебе тоже, Беатриче?
        - Я выросла, Ди, - называя его именем, которое было лишь для них - тех, кто назывались семьей Иберо. - Я уже давно выросла. Мне 17 лет, скоро..
        Девушка опять резко замолчала, закрывая глаза и пряча лицо на краткий миг на груди у брата, но потом выпрямляясь и требовательно заглядывая в его глаза:
        - Ты согласился ведь? Скажи: да или нет?
        От неожиданности он едва не выронил бокал из рук:
        - Эй-эй, полегче, сестра! Даже уари более милосердны к своим пленникам!
        - Только не надо про твоих уари, - Беатрис сморщила носик. - Когда дядя приехал - это слово постоянно звучало в его устах: уари.. уари. Они злые - ваши уари. Они постоянно охотятся за вами.
Диего помолчал, глядя на разгоревшееся румянцем лицо сестры. Когда она закончила свою гневную тираду, обрушивающую на головы индейцев все самые страшные кары и лишь за то, что они посмели угрожать безопасности ее брата и остальных, вверенных ему иберийцев, Диего потянулся и осторожно поставил бокал на небольшой, изящный столик. Пальцы его осторожно убрали упавшие на щеку сестры длинные пряди волос:
        - Ты так беспокоилась за нас?
        - Это женская судьба - волноваться за своих мужчин, - при всей забавности фразы, прозвучала она едва ли не горько. - Диего, ты так и не ответил. Ты согласился на помолвку?
        - Вроде бы об этом не полагается знать, сестрица, - негромко, избегая ответа, проговорил герцог Иберо.
        - Да, вроде бы. Но ведь спрашивает ни кто нибудь, спрашиваю - я, - девушка улыбнулась одними губами, все еще ожидая ответа, который прозвучал коротко и четко.
        - Да.
        Они помолчали. Беатриса перебирала пальцами герцогскую цепь, украшающую грудь брата:
        - Я знала это, - голос ее прозвучал гордо, но, не скрывая горечи.
        - Это очень важный союз, - словно самому себе, но в то же время следя за лицом сестры, проговорил Диего. - Мне кажется или ты вот-вот заплачешь?
        - Нет! Что ты. Я.. Я горжусь тобой, Диегито. Ты не обращай внимания на меня. Сама не знаю, что на меня сегодня нашло. Я вдруг представила, что мы очень скоро будем далеко-далеко все друг от друга. Ты.. потом - Фернандо. Мне тоже найдут жениха. И никто из нас уже не увидится, как прежде. Диего, милый, я не знаю как это объяснить. Мы - выросли все, и больше..
        - Беатриче, глупая девочка! Ты всегда будешь моей дорогой, любимой, младшей сестренкой. Даже если я для тебя вдруг перестану быть братом..
        Девушка рассмеялась, обнимая его за шею и целуя в щеку:
        - Ты тоже говоришь глупости, милый. Наверное, мы не выросли еще.
Диего отодвинул сестру, заглядывая ей в лицо:
        - Боишься, что избранник будет тебе не мил?
        - Нет. Я готова и к этому, - она помолчала, задумчиво завершая. - Я боюсь потерять вас, Диего. Не хочу даже думать, что кто-то сможет отнять у меня моих братиков.. или маму. Не хочу об этом думать!
        Сердце или холодное сердце, как называли в глаза и за глаза Беатрис Иберо было способно горячо любить, но понимая что это непозволительная слабость, она постоянно пыталась справится с этим слишком ярким для чужих глаз чувством. Диего обнял сестру, нежно целуя в щеку. Беатрис казалось, что он понимал как не легко было прятать все эти слабости от чужих глаз. А когда кажется, что твои чувства и мысли разделяет еще кто-то - всегда становится легче. Вот и сейчас, Беатриче стало очень легко и спокойно: она была дома, с братом и скоро они пойдут на обед, где за столом будет сидеть мама..
Резкий стук двери; быстрый, знакомый топоток. Беатриче открыла черные глаза, поднимая голову с плеча брата:
        - Карина, что произошло? Откуда такая спешка?
        - Ваша светлость, прошу прощения, - девушка присела в реверансе и не торопилась подниматься. - Вас зовет герцогиня Иберо.
        Брат и сестра переглянулись и поднялись, выпрямляясь и оглядывая еще раз друг друга. В глазах еще светилась нежность, но на юных лицах уже появились привычные даже друг для друга маски: брат и сестра дома Иберо. Слишком удачливого и счастливого для всех остальных. И пусть это видят - все. Они молоды, удачливы и счастливы.

* el corazon mio – сердце мое

4 месяца Полотна. Ауралон.


        Собор святого Петра был полон. Весть о смерти Императора уже разошлась по городу. После заупокойно службы, первой из многих, должна была прозвучать речь Первосвященника.
        Бонифаций некоторое время молча стоял у алтаря, спиной к прихожанам. Дождавшись первых недоуменных шепотков, он резко повернулся и воздел руки к небу.
        - Горе! – он помолчал, как бы желая справиться с нахлынувшими чувствами. – Осиротели мы! Закатилось наше солнце, угас светоч мира… Нет больше Александра! – эти слова он уже выкрикнул и утомленно прикрыл глаза рукой, наблюдая за творившимся в храме. Пусть все видят, как он угнетен и опечален, это полезно.
        Первыми зашлись в плаче сестры святой Лары и благородные дамы. Благородные мужи поголовно изобразили суровую скорбь: сжали зубы и насупили брови. Никакого воображения.
        Первосвященник эффектно затянул паузу и разразился после нее прочувствованной и трогательной речью. К концу речи рыдали уже все.


        Бонифаций помассировал виски пухлыми ладонями. По всему городу разносился траурный звон колоколов. А ему еще предстоят заупокойные службы каждый день. Заботы, заботы… Запах утки со специями по-флавийски несколько отогнал головную боль. Времена бывают трудные и  очень трудные, но хорошая еда всегда – хорошая еда. Запив утку густым красным иберийским, он окончательно повеселел.
        Carissimo* Александр умер весьма не ко времени. Конечно, нет никаких сомнений, кто взойдет на престол. Дорогие его сердцу Иберо это заслужили. Правда, молодого герцога он уже семь лет не видел, но, судя по отзывам его матери и Ее Величества, Диего Иберо справится. А удачно высказанные в сегодняшней речи размышления о защитниках веры наведут слушателей на нужный путь.
        Первосвященник пододвинул ближе вазочку с драже и рассеянно принялся за сладости. Но Диего стоило бы приехать пораньше, чтобы напомнить о себе. Или Александру – умереть чуть попозже…
        Придется ехать в Рунн. Чтобы прямо и ясно указать всем выбор Экклесии. На престоле всегда сидели Александриты, под покровом Святой Церкви. Иберо – младшая ветвь, но кровь династии у них такая же чистая. Есть еще кузина ныне покойного Императора, эта северянка… наверняка язычница. И она еще кораблем сама управляет! Можно их обвенчать, и разом убить двух зайцев. Или придумать еще что-то, не менее интересное…
        Колокола собора зачастили знакомым перезвоном. Час дневной молитвы. Бонифаций прошел в молельню. При Клименте сюда стащили иконы всех известных святых. Видно, сильно опасался Первосвященник за свою душу. А когда убирались в молельне после его смерти, за большей половиной икон обнаружили тайники. Деньги, бумаги… И этот грех Клименту наверняка уже припомнили: не след смешивать божественное и низменное. Можно подумать, комнат мало!
        Бонифаций тяжело опустился на колени перед Крестом. Он всегда молился от души. Да он вообще все делал от души, в этом весь секрет. Всегда надо искренне верить, любить этот день, наслаждаться этой едой. Искренне любить и восхищаться своими врагами. Враги теряются, когда ты их любишь. Они начинают делать промахи, сомневаться, и заканчивают тем, что запутываются в собственных замыслах. Тщательнее необходимо изучать святые книги. «Будьте просты, как лилии полевые» и еще «возлюби ближнего своего». Немного любви – и все получится.
        Каждый верит по-своему. И вера отца Витторио не менее действенна и полезна, чем вера отца Фабиуса. Просто надо знать, когда и как верить. Чья вера где будет нужнее.
        Прочитав положенные молитвы, он не спешил вставать. Здесь хорошо думалось. Мысли вернулись к мирским делам. Кого-то придется оставить здесь, чтобы его кроткие овечки не перегрызли друг другу глотки. Фабиуса? Или, наоборот, взять его с собой? Он спит и видит торжество Экклесии и поверженного Этьена Нортми. А ну как Этьен ненароком… того? А еще в Рунне сидит Симеон, этот гордец жестоковыйный. Ну, он всегда был со странностями, потерпим. А вот Маттео точно поедет с ним. Первосвященник должен являть всем хорошее настроение и одаривать благодатью. Значит, остальным – благодать, а Маттео – все остальное.

4 месяца Полотна. Ауралон.

   - Дон! Дон! Дон! – с улицы доносился звон колоколов. Сантэт Фабиус усмехнулся. Этот звук – звук их победы. Чтобы ни послужило причиной смерти Александра – по нему горевать он не будет. Было бы из-за чего. Последние четыре александрита были трусами или болванами, они не видели дальше собственного носа, позволяли себя обманывать любому хитрому пройдохе! Император! Какое громкое имя для шута в короне. А покойник были именно шутом, шутом и дураком! Империей правили Барна и Нортми, это знает каждый ребенок!
   Конечно, на похоронах, на глазах у всех, глава ордена Игнитиссов будет изображать искреннюю скорбь, может быть, даже порыдает, если не забудет нужные капли. Но внутри, про себя, в мыслях сантэт Фабиус будет хохотать, надрывать живот, раздуваться от смеха! Помер великий Александр! И главное как помер – в сообщении от осведомителя говорится, что его нашли мертвым, без видимых признаков каких-либо повреждений! Значит, скорее всего, отравили, и, скорее всего это сделала одна из его многочисленных любовниц. Ничего не скажешь, достойная смерть!
   Да, у ордена игнитиссов нет никакого уважения к Императору, если тот не достоин такого звания! Священная кровь королей! Какой идиот это придумал? О, нет. Орден оставляет за собой право карать и Императора, если тот нарушит закон божий. Дед Александра пал от клинка одного из верных слуг ордена, и это был грозный знак для власть имущих!
   Фабиус приказал своим подчиненным собирать вещи. Они отправляются в Рунн, в столицу, там их ждет множество богоугодных дел! Теперь все пойдет, как так того хочет Церковь! Смерть Александра была первым шагом к грядущему преображению Империи. Теперь еретики падут, а власть вернется в руки тех, кто ее достоин.
   Колокола продолжали звонить, а он уже спускался по длинной лестнице в огромный зал, где царила суматоха – многие члены ордена игнитиссов собирались в Рунн по его приказу, дабы действовать уже так. Настал день, которого они так долго ждали – теперь все изменится. Все будет, так как хочет Господь.
   У Ордена много врагов, и почти все они теперь появятся в Рунне – так как собирается Высокий Совет, на котором будут присутствовать главы всех могущественнейших родов. Фабиус уже знал, как поступить с ними… "Разделять и властвовать" – вот древний принцип, который лег в основу стратегии их ордена…
   Какие-то конкретные шаги еще намечать рано, поэтому Фабиус брал с собой всех – и отравителей вроде Трифиллиоса, и шпионов, и прочих. У него уже была создана небольшая агентурная сеть в Рунне, вполне достаточная для его прошлых нужд. Но ситуация менялось – теперь придется заводить новых лазутчиков, внедрятся в самое нутро враждебных организаций, и вести интриги на порядок более сложного уровня.
   - Приготовьте три одинаковые кареты… - приказал Фабиус. – Хотя и в самом деле – может быть поехать с Его Святейшеством?
   - Как прикажите! – его ближайший помощник – брат Гордиус поклонился, и застыл, ожидая решения сэнтета.
   - Надо оправить письмо к Бонифацию… Сообщить ему, что я хочу отправится с ним, дабы почтить память умершего Императора, и принять участие в выборах нового!
   Выборы! Можно подумать есть из кого выбирать. Стоило еще раз перетряхнуть архивы, но, похоже, на трон могут претендовать два человека – Диего, герцог Иберийский, или же некто Асни, девица фростийская, племянница Александра. Да, на троне александритов сидели и женщины, но не женщины-еретички! Никто не допустит ее избрания, следовательно, выбор предрешен. Диего.
   Нельзя сказать, что Фабиус хорошо знал герцога, но отзывы о нем были самые хорошие… Что ж, юному правителю наверняка понадобится помощь церкви – Империя ему досталась не в самом лучшем состоянии. А услуги, которые может оказать Орден Игнитиссов – неоценимы, ведь служба безопасности империи в руках еретиков. Юному Диего придется принять эту помощь, и тут уже дело за самим Фабиусом…

4 день месяца Полотна. Шенбурнн.
Церковная тюрьма Рунна.

      Ворох платьев скорее раздражал, чем радовал. Хотя ей самой не была свойственна эта пренебрежительная манера в одежде. Она любила одеваться как на праздник каждый день. В этот раз девушка раздраженно посмотрела на кучу одежды, быстро собрала ее и позвала служанку:
      - Энн, пожалуй, я никуда сегодня не пойду, - запахивая легкий, золотисто-зеленый халат, проговорила Сандра. - Одевать черное - не хочется. Рядится в другие цвета - не могу. Пересилить себя - просто не в силах. Позовите Эстебана.. Наверняка юноша уже на "боевом" посту.
      Едва заметная лукавинка в голосе хозяйки заставила верную служанку прыснуть смехом. Пока она уходила и возвращалась в сопровождении молодого гвардейца, Сандра уже присела возле зеркала, рассматривая свое отражение:
      - Доброе утро, Эстебан.. Наша с вами вчерашняя прогулка была напрасной. Платья оказались лишними..
      - Даже черное? - вопросил юноша, отвешивая поклон и сверкая глазами.
      Сандра состроила гримаску и сделала знак Анне, которая принялась расчесывать пышные кудри девушки. Несколько секунд прошло в молчании, рыжеволосая фаворитка прикрыв глаза наслаждалась тишиной и покоем.
      - Виконт, вы можете быть сегодня свободны. Я не собираюсь покидать комнату, - она задумчиво наклонила головку. - Рам был бы рад, если бы его хозяйка осталась на целый день дома. Любопытно, как раньше я принимала это должным образом - радость собственного любимца.
        Зеленые глаза в зеркале ненадолго пересеклись друг с другом и девушка тут же отвела взор, не желая читать очевидное..

      .. Вчера вернувшись с поездки домой, куда ее отпустил герцог Нортми, чтобы она могла обновить свой гардероб. Во время поездки ее сопровождал Эстебан, который ревностно следил за тем, чтобы никто не мог причинить ни малейшего вреда фрейлине. Именно эта старательность защитила ее вчера от Конрада де Конарэ. Сандра даже не успела заметить герцога, только по репликам Эстебана и вылетевшей за пределы комнаты вазы, девушка до конца осознала, что пропустила визит «важного» гостя:
      - Эстебан, кто это был?
      - Герцог де Конарэ, - возвращаясь в комнату, констатировал ее телохранитель.
      Сандра хлопнула огромными ресницами, пытаясь понять что делал на ее балконе герцог Конрад де Конарэ, да еще в такое время. Но отчаявшись найти разумное объяснение, она вновь обратилась к своему ревностному охраннику:
      - А что ему было нужно?
      Эстебан де Барна улыбнулся, глядя на свою подопечную бесшабашными, яркими глазами:
      - Не успел спросить, номени Сандра. Он убежал.
      Девушка несколько минут пыталась сохранить серьезное выражение лица, а потом рассмеялась, поняв, что ее вездесущий телохранитель и тут проявил свою ревностную заботу о ней. Между молодыми людьми установился покровительственно-дружеский тон общения и похоже обоих очень забавлял взаимный обмен репликами в течении совместного пребывания. Сандра уже искренне радовалась, увидев по утру знакомую, склоняющуюся голову и услышав веселую, задиристую реплику, означающую, что так просто она не избавится от его внимания и опеки. Что испытывал или думал юноша было сложно сказать, но долг свой он исполнял с рвением достойным всяческой похвалы, за что ему неоднократно были обещаны пока несуществующие ордена "Повышенного внимания" или "Горячей опеки". Вчера, вернувшись, Сандра собиралась выпить свой стакан молока с клубникой, который ждал ее. Но прежде чем девушка успела взять стакан ее кот - огромный, серо-черный красавец метнулся и опрокинул со стола бокал, ластясь к девушке. Животное опрокинуло молоко, расплескав его по столу и забрызгав себя. Сандра всплеснула руками, ласково коря любимца:
      - Энн, прибери тут все, а я сейчас быстро переоденусь. Эстебан вам пора сдавать ваш пост. Сейчас меня будет охранять богиня или бог Сна, - девушка сверкнула улыбкой, наблюдая, как животное старательно вылизывает забрызганную шкурку. - Рам, шалунишка, тебе придется долго и старательно подлизываться.. Я буду ждать целый час, пока мне приготовят еще один бокал молока. Впрочем, нет! Я тогда приму ванну..
      ..Выйдя из ванны она накинула широкий, пышный халат и, вернулась в комнату, где застала все еще находящегося в помещении гвардейца и свою служанку. На руках последней лежало безвольное тельце пушистого кота. Сандра странно посмотрела на них и оторопело протянула руку, но не коснувшись, отдернула, глядя прямо перед собой:
      - Он.. его.. это было..
      Эстебан быстро приблизился к девушке, беря ее руки в свои и чуть сжимая:
      - Анна сказала, что Раму было 16 лет. Он уже давно у вас, номени Сандра.. Ему нельзя было столько кушать, а его баловали все кому не лень..
      Юноша продолжал говорить, а она слушать, чуть кивая головой и пытаясь в который раз понять: что же ей мешает плакать? Слез не было..

      ...Эстебан улыбнулся так, как умел улыбаться только он: с видимой легкостью и наглостью:
      - Графиня, я обещал вас охранять даже в собственной постели.
      - В своей? - округлила глаза Сандра.
      - Можно в вашей, если так удобнее, - улыбка упрямо сияла на его губах и Сандра не смогла сдержать ответной:
      - Вы самое наглое существо в королевской гвардии, Эстебан!
      - Рад стараться, номени Сандра.
      Энн, закончив убирать волосы госпожи, достала небольшую шкатулку, которая занятно раскладываясь представляла собой хитрую, восточную игру. Девушка улыбнулась, протягивая ее хозяйке:
      - Ваша игра, майрис Сандра.
      - Спасибо, моя хорошая. Желаете научится в "двенадцать"? - обратилась она к Эстебану.
      Тот поднял брови, делая весьма задумчивый вид, но неожиданный стук в дверь отвлек их. Виконт пошел открывать и вернулся почти немедленно:
      - Гвардейцы его преосвященства. Вас приглашают в тюрьму, номени Сандра, - тон его голоса заставил девушку внимательнее всмотреться в глаза Эстебана.
      - Приглашают? В тюрьму? Как изысканно право.. Похоже, мне придется покинуть комнату.
      Эстебан склонился и вышел, давая время для переодевания. Она слышала, как он ответил что-то пришедшим и ненадолго закрыла лицо руками. Минута-другая и снова гордо поднятая голова, как распрямившееся крыло птицы попавшей в бурю. Ее закружит ветер, пытаясь сбить с пути, раздирая грудь от невозможности вдоха, а она все равно упрямо устремится в полет: так надо - лететь, когда хочется падать. Спустя полчаса Сандра дэ Ла Прад вышла из своей комнаты, одетая в строгое, глухое платье, оставляющее свободными только тонкие кисти рук и белоснежную шею. Едва она показалась на пороге, Эстебан протянул руку, подхватывая девушку и не давая приблизится к ней гвардейцам. Сандра остановилась, оглядываясь по сторонам. Глаза ее столкнулись с еще одними яркими, странно сверкнувшими очами: Агнесса де Анфра. Рыжеволосая фрейлина едва улыбнулась: "Это к удаче.. Значит - вернусь!" Весь достаточно длинный путь до городской тюрьмы прошел в молчании. На несколько мгновений она была готова поручится, что дорога никогда не кончится, но карета остановилась и знакомый голос предложил ей свою помощь. Сандра чуть помедлила, а потом решительно вышла. Девушка шла гордо подняв голову и оглядывая неприятно-влажные, скользкие стены. Воздух в помещении был тяжел, хотя затхлым не казался. Вся тюрьма виделась на редкость ненадежным зданием и между тем стояла уже несчетное количество лет, глотая тех, кто имел несчастье попасть в нее.
      Они недолго находились в небольшом кабинете. Приход священника с белесым, тусклым взглядом нарушил тишину. Сандра проигнорировала странный всплеск огня в глазах священника, негромко сказав:
      - Мне не хотелось бы задерживаться у вас, святой отец.
      Он молчал, вглядываясь в ее глаза, но девушка спокойно ждала и он изволил нарушить молчание:
      - Все зависит от вас, номени Сандра. Если вы будете честны перед Спасителем и мной, то ваше пребывание тут будет.. кратким, - голос его был под стать глазам - безликим. - Пройдемте за мной.
      Прежде чем она успела хоть что-то ответить, рядом возник Эстебан:
- Только со мной.
      - Кто вы?
      - Эстебан де Барна.
      Священник молча вбирал смысл ответа, а потом скучным голосом спросил:
      - Не пойму что в этом имени такого, номен. И почему вы так рветесь сопровождать графиню.
      Глаза юноши сверкнули опасно и страшно, но Сандра привычно оперлась на его руку, негромко говоря:
      - Сразу видно, что вы - священник. Вам непонятны мирские дела. Эстебан следует за мной, исполняя приказ.
      Святой брат едва кивнул головой:
      - Без шпаги. Прошу.
      Сандра могла бы поклясться, что этот духовник почти зол, но ничто не показывало его чувств. Он довольно быстро шел впереди, указывая дорогу и ни разу не оглянувшись. Он же распахнул перед ними тяжелую дверь и отступил, пропуская вперед. Сандра, сама того неосознавая, сжала руку своего сопровождающего переступая порог комнаты и наталкиваясь взглядом на темные, грязные стены, которые не могли озарить пылающие вдоль них факелы. У пламени едва хватало сил бороться за собственную жизнь с тухлым воздухом подземелья. Изумрудные глаза, оглядев все вокруг и внимательно изучив трех тюремщиков, что возились с одним скованным по рукам и ногам (как ей показалось) человеком, пристально вгляделись в сидящего в цепях пленника и опять вернулись к скользкому полу и ступенькам, по которым приходилось спускаться. Как только они оказались в камере, дверь тяжело загрохотав - захлопнулась и за спиной девушки послышался все тот же голос:
      - Прошу вас вот сюда, - священник указывал на небольшой стул почти посреди комнаты.
      Всего в нескольких шагах от нее находился пленник ни разу не поднявший опущенной головы. Впрочем, этого и не нужно было, она знала кто перед ней. И глаза раз вглядевшись уже не возвращались к печальному зрелищу, предпочитая оглядывать все вокруг, пока она не вышла на середину и не развернулась к сопровождавшему ее святому отцу:
      - Благодарю, я насиделась в карете и совсем не устала, пока шла за вами по этим коридорам.
      Священник пронзал ее взглядом, а она стояла и ждала, когда он вдоволь насладится этим "удовольствием", не отводя от него своих огромных, изумрудных глаз, в которых пусто сверкало неведомое.
      - Вы знаете этого человека?
      - Никола де Нортми, капитан королевской гвардии, личный телохранитель его императорского величества.
      - Хорошо ли вы его знаете? В каких вы отношениях?
      - Мы любовники, - она подавила в себе желание кинуть вызывающе-презрительный взгляд на хмыкнувших что-то за ее спиной тюремщиков. Щеки девушки вспыхнули, но зеленые глаза продолжали смотреть прямо в светло-голубые глаза духовника..
      - Насколько мне известно, он был фаворитом Его Величества, как и вы были одной из фавориток. Вас связывало что-то большее, чем совместные вечера?
      - Связывало? Брат..
      - Ивар.
      - Брат Ивар, связать любовников могут только сами любовники, играя в одну из занятных игр.. Вас интересуют подробности подобных развлечений?
      - Нет, меня интересует ваше мнение о том, почему Ее Величество, зная что вы - фаворитка ее супруга - удостоили вас дружбой, как мне известно? Как это объяснить? Не объясняет ли это нежное отношение Ее Величества к вам тот факт, что вы очаровали ее и присутствующего тут капитана Нортми своими чарами?
        - Для чего это мне?
        - Вы являлись любовницей не только капитана и фавориткой императора.. Вы одурманили Ее Величество.
        Зеленые глаза продолжали смотреть в фанатично запылавшие глаза священника:
      - Ваши сведения идут из самых непроверенных источников. Придворные слухи приписывают некоторым священным лицам странные знакомства и связи. Приписывают чистейшим и благороднейшим девушкам неблаговидные поступки, - высокомерный голос Эстебана нарушил наступившую тишину.
      Брат Ивар резко развернулся к нему, но его строгий взгляд пропал втуне. Молодой человек холодно усмехнулся, а заговорившая Сандра вновь привлекла к себе внимание священника:
      - Если вы хотите проверить слухи - снимите ваше платье и облачитесь в мирской наряд. Отпустите маркиза на свободу и некоторое время покрутитесь при дворе. Не пройдет и пары дней, как получите пикантный рассказ, где вы будете в центре всеобщего внимания.. И я не уверена, что вам понравится то кто и каким вниманием вас окружит, - в нежном голосе звучали странные нотки: холодные осколки того, что никогда не могло вырваться из ее глаз - сверкали в голосе, раня и ее и тех кто стоял рядом. Но ей было безразлично.
      Сандра не отдавала себе отчета, но вся напряглась, противостоя буровящему ее взгляду. Следующий вопрос не замедлил последовать:
      - Где вы находились в канун гибели Его Величества?
      - В малом зале.
      - Точнее.
      - Вам рассказать от начала и до конца?
      - Желательно.
      Сандра глубоко вздохнула, почувствовав холод, охватывающий ее после всех этих вопросов, и ровно начала:
      - Войдя в зал я поприветствовала его величество, который соблаговолил пожелать выбрать с кем ему приятнее было бы начать свой вечер. Карна Норн и я находились рядом с капитаном Нортми, - губы девушки скривились улыбкой, скрывая охватившую ее дрожь, она собиралась продолжать, но ее прервали.
      - Насколько близко вы находились?
      - На его коленях.
      - А потом?
      - А потом Карна пошла к Его Императорскому Величеству.. и Конраду де Конарэ, что поджидал ее в объятьях Императора, - твердо закончила Сандра.
      - Но.. А вы?
      - Я осталась на коленях капитана. В этот вечер мне не повезло, - девушка опустила голову и тут же снова гордо подняла ее.
      - Сандра, вы жестоки, - раздался негромкий голос за ее спиной, куда она старалась не смотреть.
      - Почему, Никола?
      - Оказывается оставшись в моих объятьях "вам не повезло"..
      - Конечно. Повезло вам. И до сих пор везет, - девушка едва заметно  одчеркнула слово.
      - Поразительно причем, ведь я вижу вас. Правда лишь со спины, - ее ухо уловило усмешку, но глаза не отрываясь смотрели прямо в глаза Ивара, который уже собирался кашлянуть, но девушка опередила его, поднимая руку:
      - Мы отвлеклись. Общие воспоминания..
      - Может быть, вы еще вспомните, что говорили маркизу Нортми, сидя у него на коленях?
      - Для того, чтобы повторить эти слова мне нужно вновь оказаться на его коленях и к тому же пригласить сюда всех присутствовавших на том вечере лиц. Каждый займет свое место, а вы.. вы будете пытаться понять что можно было сказать в той ситуации.
      Глаза брата Ивара впервые сверкнули яростной ненавистью:
      - Вы издеваетесь над святой правдой, искажая ее?
      - Я лишь отвечаю на задаваемые мне вопросы. Желаете получить ответ? Посмотреть? Ощутить? - с последним словом она вплотную приблизилась к нему, затаивая дыхания и чуть приоткрывая губы. Это длилось мгновение. В следующий миг она уже отодвинулась от священника, продолжая смотреть на него сверкающим взглядом: - У вас есть выбор.
      - У вас хватит наглости повторить то, что было в тот вечер?
      - Хватает же у вас наглости так подробно об этом выспрашивать. Мне не остается ничего другого, как продемонстрировать вам! - Сандра резко развернулась и подошла к сидящему на стуле маркизу.
Еще минуту назад сверкавшие глаза ее - едва светились. Белокурая голова поднялась и глаза их встретились на краткий миг, перед тем, как он откинулся на спинку стула:
      - Как трогательно, Сандра, вы обратили на меня свой взор.
      - О, маркиз, так складываются обстоятельства. Я вижу, что мой вид неприятен вам, но что поделаешь - такова жизнь, - девушка договаривала последние слова, легко присаживаясь на одно колено маркиза и чуть прикасаясь к его рассеченной губе. Молодой человек даже не открыл глаза и никак не отреагировал на прикосновение душистых пальчиков. Сандра пожала плечами, продолжая смотреть в лицо отрешенного и забывшего обо всем происходящем маркиза: - Ничего не выйдет, святой отец, он у вас уже сам себя не помнит. А значит не вспомнит и меня, не говоря уж о том, что целовать его сейчас просто неприятно..
      Пальчики едва касаясь скользили по щеке капитана, чуть-чуть коснулись опухшей брови и тронули висок на миг прижимая и тут же отпуская жилку, что так противоречила общему состоянию расслабленности, которую являл собой этот лениво развалившийся юноша. За спиной ее послышалось резкое движение и она напряглась, понимая, что скорей всего ее или ударят, или сорвут с места, догадываясь, что никому из тюремщиков, а уж тем более Ивару не понравились ее действия. Но додумать или сделать что-то - хотя бы просто встать и вновь продолжить "беседу" с допросчиком Сандра не успела. В этот миг глаза капитана приоткрылись, он посмотрел прямо в лицо севшей к нему на колени девушки, выпрямился и пошевелил рукой, словно хотел обнять ее, но вместо этого глаза его опять закрылись и голова обессилено опустилась на грудь Сандры. Девушка охнула, руки ее обняли плечи капитана, пытаясь понять что с ним. Тюремщики и брат Ивар кинулись к ней, но их опередил метнувшийся словно молния Эстебан:
      - Неужели в этом заведение принято падать в обморок? - возмутился он и тут же издевательски. - Нюхательные соли у вас есть?
      Последний вопрос он кидал тюремщикам, которые ошалело переминались с ноги на ногу. Руки гвардейца легко придержали безвольное тело маркиза, а Сандра вскакивала на ноги и, не обращая внимание на окруживших ее мужчин, поднимала верхние юбки доставая мешочек с нюхательной солью с несколько преувеличенным старанием. Но пока она это делала, Никола придя в себя, ровно, хоть и глухо сказал:
      - Отлично, Эстебан. Продолжай свою службу, - взгляд исподлобья и Сандра неожиданно поняв что-то фыркнула:
      - Я забыла. Вы лишены эмоций, капитан.
      - Совершенно верно, графиня. Я напомню вам это. И ни раз.
Девушка резко развернулась, опять устремляя взор на брата Ивара:
      - У вас есть еще вопросы?
      - Не сегодня, - негромко ответил он, продолжая жадно разглядывать все ее существо.
      Прежде чем она что-то еще добавила, за ее плечом вырос Эстебан:
      - Пройдемте, номени Сандра. Всего хорошего, капитан.

      Воздух рядом с тюрьмой был словно отравлен. Сандра пыталась глубоко вздохнуть, но у нее никак это не получалось. Девушка посмотрела на карету, а потом перевела взгляд на Эстебана:
      - Виконт, ваш конь выдержит еще один груз?
      В мрачном взгляде юноши мелькнул и погас огонь, на губах заиграла улыбка:
      - Мы оба к вашим услугам, графиня.
      - Мне нужно во дворец, Эстебан, - странным, чужим голосом ответила Сандра, - но прежде всего я хочу глотка свежего ветра. Это посильная просьба?
      Не затруднив себя ответом, юноша подхватил ее на руки, усаживая в седло и вскакивая сам. Сандра ухватилась руками за шею коня и глубоко вздохнула, подставляя лицо плещущему в лицо ветру. Надежные руки молодого гвардейца крепко держали поводья, даря короткие минуты бесконечной свободы от людских мыслей и предрассудков. Они мчались по улицам Рунна, которые были совершенно ей незнакомы. Как незнакома была и эта сумасшедшая скачка в никуда.. Краткие минуты, перед тем, как вновь наступит черед выбора: вперед или назад.. поверить или предать.. сказать или промолчать.. Ветер-ветер-ветер..

4 день месяца Полотна. Рунн.
Шенбурнн.

      В чем основная проблема человеческой жизни?
      Она идет своим чередом. Что бы не случилось. Засасывает в трясины своей рутинности и не даёт человеку вырваться на свободу и почувствовать вкус её настоящей. Никогда. Ни за какие таланты и заслуги. Взаимоотношения человека и жизни в точности похожи на осу, застрывшую в капле смолы. Вот жила-была маленькая букашка, точно знавшая, чего она хочет от своего непутевого существования, а через какие-то мгновения она уже предмет для мелкого торга на летней ярмарке в Бирло. "Уникальная, красивейшая вещица, господа, несомненно достойная вашего внимания!" Да, смакуйте, господа потомки, нам это сделать почему-то не удаётся...
      Казалось бы, что могло бы круче изменить размеренный ток жизни Шенбруннского дворца, как не смерть его хозяина? Но ни тут-то было... Довольно скромный набор "развлечений", приличествущий Её императорскому Величеству и её свите, и без того немыслимо скучный, в эти траурные дни отдавал удушливым ароматом однообразных вечеров и пыльных традиций.

      Вот уже несколько часов Агнесса де Анфра ни на шаг не отходила от своей императрицы, пытаясь хоть как-то разнообразить бессмысленную скуку их невольного заточения. Но, похоже, она была единственной, кто не считал, что первейшим занятием и даже обязанностью императрицы в первые дни траура должны были быть нескончаемые бдения у тела усопшего мужа и реки слёз, пролитых из-за такой невосполнимой утраты. То и дело кто-то из молоденьких фрейлин "вдруг" вспоминал о трагической кончине императора. Слышались сдавленные крики, лились потоки горючих слез, причудливо закатывались густо намазанные глазки, отовсюду звучали просьбы принести наконец стакан воды или успокоительные капли. Юные номени гордились своей чувствительностью и сентиментальностью, а сердце Агнессы каждый раз болезненно сжималось от негодования.
Ни для кого было секретом, что вдовствующая императица имела мало причин горевать о безвременно почившем муже, а уж как её хорошая подруга, Агнесса с кристалльной ясностью воображала всю глубину той ненависти, что Александр вызывал в людях. Так что публичные проявления мировой скорби были совершенно неуместны в этой комнате. К тому же они были настолько пропитаны неискреностью и фальшью, что не могли не выводить Эрмину из себя. Все попытки Агни отвлечь императрицу от тягостных раздумий и мрачных перспектив пока оставались бесплодными, хотя она видела, что та благодарна ей за эти усилия.

        В зал тихо вошел симпатичный паж в золоченной ливрее и торжественно объявил, что Виктуар Барна, старший наследник дома Барна, просит аудиенции у Её Императорского Величества. Агни от счастья была готова расцеловать всегда такого высокомерного маркиза де Барна. Он, разумеется, тоже будет выражать соболезнования и разыгрывать невосполнимую утрату, но у Виктуара хотя бы есть на это причины - как-никак Александр был его родным кузеном. А потом, он наверняка пришел не только для этого. Держась чуть позади юноши, в зал вошла черноволосая девушка в траурном платье. На чуть бледном точеном лице выделялись огромные глаза, темные, глубокие и неожиданно умные. Агнесса тряхнула головой, стараясь отвести взгляд от этих манящих глаз. Главное сейчас - отвлечь имератрицу от необходимости постоянно носить маску скорби, а потом уж можно будет отослать всех и позволить Эрмини расслабиться и отдохнуть от этой суеты.

      - Здраствуйте, Виктуар.
      - Приветствую Ваше Величество. Номени, - Виктуар галантно отвесил несколько поклонов в сторону присутствующих дам. - Прошу простить меня, что прерываю ваше уединение в такой неподходящий момент, но я пришел по небольшому делу. Надеюсь, мне будет позволено представить Вам номени Катажину Риди, дочь знаменитого ауралонского скульптора, трагически скончавшегося в прошлом году. - до сих пор не произнесшая ни единого звука девушка вышла чуть вперед и присела в глубоком реверансе. - Она осталась сиротой, и я хотел бы просить Вас присмотреть за ней. Рунн полон соблазнов, и без должной опеки ей придется нелегко.

      Барна хотел сказать ещё что-то, но тут дверь резко распахнулась и в комнате появилась Сандра де Ла Прад, ещё одна фрейлина императрицы. Немотря на то, что внешний вид блистательной красавицы как всегда был достоин всяческих похвал, но сегодня она была явно чем-то встревожена. Беспокойство и странное нетерпение, как опасные хищники, поджидающие в засаде свою жертву, притаились в глубине её позрачных глаз.
      Обменявшись понимающими взглядами с Сандрой, Эрмина встала с резного кресла:
        - Номени, прошу оставить меня одну. Виктуар, я позабочусь о вашей подопечной. Пусть она придет ко мне как-нибудь попозже... послезавтра, скажем? Мне было приятно вновь повидатья с вами, - властный голос не вызывал сомнений, что его обладательница хочет остаться одна. И побыстрее. - Агни, останься, прошу.

      Последняя реплика застала Агнессу уже на выходе из зала и заставила её удивленно обернуться. Она догадывалась, о чём сейчас пойдет разговор, но её "теплые" отношения с Сандрой не давали той поводов откровенничать в присутствии светловолосой фрейлины. Императрица всегда стремилась примирить девушек, но ей и в голову не приходило давить на них. Обе они был одинаково преданны своей госпоже, а взаимной приязни все равно так не добьешься...
      Сандра, видимо, была того же мнения.
      - Эрмини, мне нужно поговориь с тобой. Наедине, - спокойно произнесла Сандра, особо выделив последнее слово.
      - Сандра. Агнесса. - Императрица тяжело вздохнула.- Прошу вас прекратить эту вражду. Вы нужны мне. Обе. Сил нет переживать еще и из-за ваших разногласий. К тому же причины для них... её не существует более... - она устало опустилась в кресло. - Рассказывай, Сандра, я догадываюсь, что новости не самые хорошие.

      Рассказ не занял много времени, но получился довольно эмоциональным. Рыжеволосая девушка кратко и точно передала то, что с ней случилось в тюрьме.  Страха у нее было не больше, чем у хищной кошки, которая избежав смертельной опасности, приходит в себя и скалит острые зубки. И лишь возмущение прорывалось во всем ее существе всплеском рук или сверканием глаз то и дело при воспоминании о пережитых унижениях. Она казалось совсем забыла о присутствии Агнессы, которая до сих пор не могла считаться её союзником, и просто пыталась донести до ближайшей подруги то, что так обеспокоило ее. Порой она недоговаривала фразу, замолкая и лишь глядя куда-то в глубину глаз Ее Величества, рассчитывая найти поддержку и сочувствие. Когда она завершила рассказ, императрица поднялась и успокаивающим жестом положила руку на плечо фрейлины:
      - Мы просто обязаны остановить... это! Я, да и вы все, страшно устала от нескончаемого потока мерзостей, что льются на наши головы. Терпеть более невозможно!
      В ответ Сандра собиралась что-то сказать, но Агнесса поспешила перехватить нить беседы:
      - Я прошу вас обеих успокоиться. Придворные лекари утверждают, что сильные переживания безвозвратно ухудшают здоровье, и как раз в этом я склонна с нимим согласиться. Так что давайте попробуем найти корень нашей проблемы. - уверенными движениями фрейлина начала разливать вино по хрустальным бокалам, стоящим тут же на столике. Перехватив почти испуганный взгляд Сандры, Агнесса вполголоса заметила: "Не волнуйтесь, оно разбавленное."
      - Итак, перед нами стоит два основных вопроса. Во-первых, кто выливает на нас ушата подобной грязи, ибо, не знаю, заметили ли вы, но с каждым днем сплетни, расползающиеся по дворцу становятся все грязнее, а главное - удивительно подходят ко всему сказанному номени Сандрой. Вопрос второй: зачем ему это надо?
      - Ну, с первым, пожалуй, проблем не будет. Слишком многим сейчас мешает Эрмина, - вставила своё слово рыжеволосая фрейлина.
      - Да и с вторым мы разберемся с легкостью, - улыбнулась ей в ответ императрица. - Стравить крупнейшие семейства империи, на который сейчас буквально держится все государство... Насолить и тем, и тем, да ещё и остаться в выигрыше.
      - Мы ещё посмотрим, кто выиграет эту партию. Противник определен, давайте теперь искать союзников?
      - Я надеюсь, что двоих я уже нашла, - многозначительные взгляды, которыми императрица одарила обеих фрейлин, не оставляли сомнений, кого она имела в виду.
      - Разумеется, Ваше Величество. Вы всегда можете рассчитывать на меня... То же относится к номени Сандре. Я хотела бы попросить прощения за то, что в своё время... не проявила понимания и не поверила, хотя имела к тому все основания. Я действительно сожалею.
Сандра де Ла Прад устремила на Агнессу взгяд зеленых глаз и неожиданно присела в реверансе, как на официальном приеме, но улыбка стирала эту грань:
      - Я присоединяюсь ко всему вышесказанному. Мир, - улыбка встретилась с улыбкой. - И теперь предлагаю перейти к решительным действиям.
      Задумавшись на секунду, Агни вдруг улыбнулась и мечтательно произнесла:
      - Ваше Величество, а как давно ли вы исповедовались? Я вот подумала, не стоит ли сегодня испросить личной аудиенции кардинала? - И, в ответ на ошарашенные взгяды подруг, добавила. - А я тоже найду, кому исповедоваться...

4 день месяца Полотна   Окрестности Рунна

  «…Странно, когда люди говорят о большом городе, то имеют в виду его улицы, дома, дворцы, городскую стену, в конце концов, но никогда не вспоминают об окружающих этот город лесах. Никому и в голову не придет, обсуждая новую постройку какого-нибудь земного владыки сравнить её с окрестными красотами, порой не видными за высокими башнями городских ворот. Люди восхваляют искусство королевских зодчих, но забывают лишний раз восхититься несравненными творениями Его. Скрытое каменными крышами, небо всё меньше вселяет в грешные души, живущие под ним, священным трепет. Каспиан, Отец Наш Небесный, даже в такой малости проявлял безграничную мудрость, даруя великие знания недостойным последователям своим лишь под чистым небом. В те блаженные времена, когда земля радовалось каждому прикосновению стоп Его, люди всё же были мудрее и чище и потому жили в малых селеньях, не прячась от светлого ока Его в рукотворных пещерах. Наверное, потому Каспиан и поверил в способность человеческую искупить свои грехи тяжкие и открыл им Великие Знания. Случись Его пришествие сейчас, и гореть нам всем в праведном пламени гнева Его…»
  Рунн убивал Константина. Точнее, убивал его душу. Куда-то вечно спешащие толпы людей. Убогие, нищие, пьяные, блудные – жители Рунна, казалось, убивали в себе всякого, в ком ещё теплилась чистота духа. Константин провёл в столице порока и греха два дня и достаточно укрепился в своём открытии. Помнил он толпу собравшуюся вокруг бродячих актёров столь бурно выражавшую свой восторг танцем обнажённой циркачки, что Константин не сразу увидел монаха стоящего на краю площади. Приблизившись к нему, Константин смог даже различить чуть слышные слова проповеди. Это была единственная проповедь, которую молодой «клинок» услышал за время своего пребывания в Рунне. Паломничество по святейшим местам столицы и знаменитейшим церквям и соборам также не принесло должного удовлетворения. Впервые попавший в соль большой город, Константин с трудом узнал у чем-то обозлённых горожан местоположение ближайшего храма… Правда не с первого раза… И даже не со второго…
   Здесь, в окрестных руннских лесах, не было ни церквушки, ни дорожного креста, но божественной чистоты было не сравнимо больше. Людей, правда, здесь не было вообще. Никто не стремился убежать от зла Рунна, никто не желал искать искупления грехов вдали от шума праздной жизни. Горожанам хватало воскресного отпущения грехов, да ежемесячной исповеди.
  «Заблудшие…»
  Константин мог теперь вдоволь думать о судьбах людей, о грехе и святости, о вечном блаженстве и вечном очищении. Для него всё было кончено. Его мир давно бы рухнул, если бы не силы, которые он крал у Него. Ещё по дороге в Рунн Константин узнал, что Орден Клинка Господнего был исключён из лона Святой Церкви и проклят её верными последователями. «Клинки» не смогли удержаться от соблазнов Зла, с которым постоянно боролись, и отринули истинное учение Его. Они отказались подчиниться решению братьев своих, взор которых не был затуманен грехом. Теперь лишь немногие оставшиеся в живых еретики должны были сами решить для себя, молить ли им о прощении или окончательно погубить свои бессмертные души. Для себя этот выбор Константин уже сделал: в мире полно мест, где он сможет денно и нощно молить Отца Небесного о спасении своей души и душ своих заблудших товарищей. Каспиан должен услышать его мольбы, а если нет, то них ему укажет святая душа Александра, бывшего императора, а ныне без сомнения одного из достойнейших воинов Его. О смерти императора бывший «клинок» узнал уже в Рунне от того самого проповедовавшего монаха. Это стало для него последним потрясением. Надежды на спасение, возлагаемой на мудрость и доброту наместника божьего, больше не было. «Клинки» умрут еретиками, тщётно взывая к милости Его.
  «Воистину тёмные времена настают. Орден пал жертвой греха. Император пал от руки какого-то грешника, отринувшего заветы Его. Рунн сошёл с ума. Близок последний час.»
  …
  Не помогала даже молитва. Да и смеют ли теперь его жалкие мольбы именоваться святым именем молитвы?! Константин остался совсем один, не было рядом с ним не одного из его мудрых наставников: Андре де Монбара, Никодима Михно, Каспиана…
  Вот тут-то очень кстати и подвернулось под руку молодому монаху рекомендательное письмо кардиналу Рунна подписанное ещё самим де Монбаром.  Надежда вновь вернулась к Константину, а с ней и подходящие искренние, благочестивые слова:
  - Отец Наш Небесный, единый на всём свете и единственный в святой мудрости Своей, Тебя прошу о помощи…

4 число месяца Полотна.
Брамер. Трелинн.

   Князь сидел на возвышении, и мрачно разглядывал своих многочисленных гостей. Вот уже неделя как наступил новый год, а они все еще празднуют. Так скоро и еды никакой не останется. Скорее уж бы эти лентяи разъезжались по домам.
   Торнхейм перевел взгляд на недавно приехавшего сына. Что с ним пора делать – то ли женить, то ли в монахи отправить. Ну это, пока пождет… Рядом с ним щебетала дочурка.  С ней тоже стоит разобраться – мать ее совсем избаловала… Ух, что за беда с детьми…
   В углу громадные брамерские гончие дрались из-за костей, а какой-то парнишка подначивал их. Молодец, но как-нибудь ему князь покажет, свой любимый способ доказать, что люди могут бегать очень быстро – вымажет его в крови, и отпустит собачек. Надо будет с ним еще предварительно поспорить – успеет он убежать, или не успеет.
   Иоганн-Годфрид задумался и, наполнив пивом кружку, стал рассматривать своих вассалов. Тоже те еще бараны… Единственные приличные среди них люди – это Клингели и Хирши – остальные идиоты, каких еще поискать надо. Собрались тут на дармовую выпивку… Кому-то уже проломили голову, и он лежал вдоль рядов – а люди ходили и лишь пинали мешавшее им тело.
   Хирш мрачной тенью застыл в углу, братцы же вливали в свои бездонные глотки очередной бочонок пива. Иоганн-Годфрид прислушался к шуткам – Эберхард как раз рассказывал свою любимую – про то, как они выгоняли со своих земель еретиков. Одной половине из них выкололи глаза, а второй отрубили ноги. И отправили в Кьезу – те, у которых не было глаз, несли тех, у кого не было ног, а те показывали им дорогу. Эберхард почему-то любил рассказывать именно эту историю, хотя их было у него много – про тридцать трех мертвых младенцев, про спор о том, кто быстрее упадет на дно пропасти – толстый или тонкий еретик, и множество подобных забавных случаев.
   Громадные, окованные железом, двери, располагающиеся на конце зала, стали медленно раскрываться… Торнхейм с удивлением поднялся – их обычно открывали лишь только тогда, когда нужно было, оправляться на войну. Это была древняя брамерская традиция – воины в полном вооружении выходили из ворот, и возвращались только с победой.
   Но ныне что-то изменилось. Все гости обернулись в сторону медленно распахивающихся дверей… Раздалась негромкая мелодичная музыка, Торнхейм поморщился – он такую не любил – ему нравились песни в которых нужно было рычать и мелодии в которых надо было греметь.
   Поэтому он уже собрался приказать вышвырнуть незнакомцев вон, предварительно измазав при этом в дегте и перьях, но тут один из них заговорил громким голосом:
   - Князь Брамера и дороги гости! Мы пришли, чтобы сообщить вам неожиданное для вас известие!
   В зале поднялся гвалт. Многие вскочили, хватаясь за свои мечи и топоры.
   - Тихо! – рявкнул Торнхейм. – Говорите, что случилось, или убирайтесь в пекло!
   - Император Александр XVIII умер! – распевно произнес парень, а девчонка изобразила аккомпанемент на арфе. – Империи нужен новый властитель! И Вас, князь, вызывают на Высокий Совет, в прекрасный город Рунн!
   Торнхейм замолчал, задумавшись, и все кто был в зале, тоже замолчали. Князь среди них был самым умным, и они делали все в точности как он. Теперь понятно, почему открыли ворота – известие о смерти Императора можно было расценивать как начало новой войны. Войны за престол.
   - Я решил! – сказал Торнхейм, вытащил свой громадный меч и обвел им всю залу. – Как ваш сюзерен, и законный правитель Брамера, приказываю вам! Сопровождать меня в этом путешествии! В Рунне полно злокозненных еретиков, который будут чинить нам всяческие препоны! И я хочу, чтобы они отведали наших мечей! Считайте это новым походом, мы идем на Рунн!
   Первым заревели братцы Клингели, а за ними вопль подхватил весь зал. Торнхейм убрал меч в ножны – да, он убивал трех зайцев – и традиция соблюдена, и эти обормоты из его замка уберутся, и свита у него в пути будет.
   - Вы, – он сурово глянул на Клару и Хайца. – Поедете со мной! И не возражать – будете спорить, утоплю в реке! И приоденьтесь, не на ярмарку едите!
   - Отец, Вы нас совсем малыми детьми считаете? – сказал Хайнц.
   Князь Брамера на секунду задумался.
   - Да. Считаю. Вы и есть дети. Мои.
   Он еще раз окинул детей суровым взглядом, жестом приказал фон Хиршу следовать за ним, и отправился точить свой меч, а заодно решать какой дорогой они отправятся в Рунн.

4 число месяца Полотна.
Фортада. Ресталья.


Герцог редко бывал на совете. Его дело рассмотреть принятые на нём бумаги, а после решить какие из них действительно нужно одобрить, а какие нет. На фоне праздно разодетых глав знатнейших домов Фортады Алонсо выглядел мягко сказать вызывающе. Коррес восседал на небольшом подобии трона во главе огромного стола. Белоснежная,  развязанная на груди рубаха, золотая герцогская цепь и конечно же кубок лучшего фортийского вина в правой руке Алонсо. Этот совет наверное прошёл бы, как и сотни остальных -  в обсуждении мирских дел фортийцев, если бы не…
- Смерть императора не наше дело! – Граф Луэрта, самый возрастной советник  из присутствующих. – Пускай Иберо сами разбираются, что к чему. Нам не нужна война, которая рано или поздно начнётся. Нечего отдавать жизни фортийцев за очередные титулы «орлов»*.
- Что ты предлагаешь? – Алонсо несколько лениво, но от этого не менее серьёзно вмешался.
- Отправить вместо вас герцог Висенте…Тем самым мы покажем всей империи, что отказываемся от борьбы за трон.
С кубком в руке, Коррес одним прыжком оказался на столе. Под испуганные взгляды графов мужчина медленно передвигался к тому месту где сидел Луэрта. Высокий и хорошего телосложения, Алонсо казался полубогом, который почтил своим присутствием сей совет. Не обращая внимания на бумаги, которые он изрядно помял своими сапогами Коррес остановился напротив возмутителя спокойствия.
- Мне казалось Риккардо Смелый** давно умер…- знатнейшие люди страны оценили шутку герцога и рассмеялись, тем самым сняв напряжение, но Алонсо только входил во вкус. – Однако я видимо плохо учил историю…Быть может я настолько глуп, что до сих пор думаю, что мы сюзерены Иберии, а на самом деле мы давно независимая страна?
- Я имел ввиду не…- графа прервал сапог Алонсо, которым тот наступил на неосмотрительно оставленную на столе руку Луэрта. Видно было, как старик хотел кричать от боли, но надо отдать ему должное он держался…
- На самом деле, ты отслужил достаточно долго Фортаде. Старость берёт своё, и ты видимо забываешь, что мы вассалы Иберии. Диего ничего не сделал плохого нашей стране, все фортийцы довольны, а потому мы должны всегда поддерживать Иберо, чего бы нам это не стоило. У тебя молодой, но не по годам умный сын и я думаю давно пришло время занять ему твоё место. – Коррес обаятельно улыбнулся и одним глотком осушив кубок бросил его в позолоченные двери зала Советов.
Через мгновение двое гвардейцев вбежали в зал, в котором во время совета никто не мог находиться кроме глав высоких домов Фортады.
- Помогите графу покинуть дворец  - Алонсо сошёл с руки Луэрта.
Старик принял свою отставку молча, он был слишком горд. Да все знали, что если Алонсо Коррес принял решение, значит так тому и быть.
Герцог какое-то время стоял молча.
- Совет окончен – мужчина вышел вслед за гвардейцами.   




*Орлы – имеется ввиду герб Дома Иберо.
**Риккардо Смелый – знаменитейший правитель Фортады, при нём страна достигла верха своего могущества. Он бросил вызов самой Иберии. Был убит во время взятия иберийскими войсками Рестальи.

4 число месяза Полотна
Замок Наруэ, Каэлернис

Волны неспокойного моря разбивались о стены древней, сложенной из блестящего черного камня крепости.  Их рокот сопровождал ее жизнь всегда, сколько она себя помнила, и всегда напоминал - там, за стенами города, есть море, которому неинтересны ни ее семья, со своими бесконечными интригами, ни люди вообще.  Почему-то, это всегда действовало на нее успокаивающе.  Так почему же сейчас, стоя на крепостной стене, она испытывала нарастающее беспокойство? Что-то тут было не так и ответ, как всегда, появился как только она это поняла.  Небо, и без того темное, почернело еще больше и казалось, что эта темнота передалась звездам, сменившим обычное свое серебрянное сияние на мертвенно-тусклую желтизну.  Такими они бывали иногда в Каэлернис, в канун особенно суровых и затяжных дождей, но такими им никак не полагалось быть здесь, в Леванте.  Почему-то это несоответствие казалось невыносимым, казалось насмешкой.  И опять, как только она осознала гнетущую тяжесть этого мертвенного света, как темнота у горизонта стала меркнуть, усутупая странному, бледно-красному свечению.  Где-то там, за западным окоемом, пылал пожар и его отсвет танцевал по всей линии горизонта...

Наверное, там было что-то еще, но Марта Ченто-Флавио Аэда не стала ждать.  Привычным усилием воли она выбросила себя из кошмара: женщины Леванта могли не знать многого, с детства известного более просвещенным северянкам, но бороться со снами, насылаемыми пустыней, они умели. Впрочем, сейчас это было совсем несложно - этот сон снился Марте уже третью ночь, и она имела возможность рассмотреть и запомнить и странное расположение странных звезд, и город, возникающий в бликах пожара.  Боже мой, какая пошлость эти бесконечные повторения пророческих кошмаров, еле слышно вздохнула она.  Но вставать все равно надо будет, эта гадость никогда не снится просто так.  Что-то случилось, и это что-то никому не несет добра.

Несколько часов спустя подозрение оправдалось - один из слуг принес голубя императорской почты, принесшего сообщение о внезапной и безвременной смерти Александра XVII, Императора Руннской Империи.  Она так и не сказала ничего Роберту о своем сне, понимая, что тану и так с трудом удалось приучить своих подданых к южанке-жене, а ее непонятные способности никак этому процессу не способствуют.  Однако, оставлять столь настойчивые сны без внимания было бы откровенной глупостью - пожар, танцующий на краю ее моря, моря, которому ни до кого нет дела, начался в Рунне и просто так оставить это обстоятельство нельзя, чтобы ни думал по этому поводу ее муж.

- Марта, я должен ехать в Рунн, они созывают Совет, я обязан быть там. Не знаю, сколько времени меня не будет, но боюсь, отчеты из Скаэ придется принимать тебе.
- Отчеты из Скаъе придется принять МакМорану, я уверена, он прекрасно с ними справиться.  Как и со всеми остальными делами во время нашего отъезда.  Я еду с вами, милорд, в такое время я обязана быть рядом.
- Но... мы не можем оба оставить Каэлернис, ты же сама понимаешь, что здесь начнется.  И потом, дороги Империи небезопасны, а я должен спешить.
- С Каэлернис ничего не сделается, для МакМорана доказать, что он справиться сам, без вмешательства южанки - дело чести.  А дороги Империи - если мне не изменяет память, милорд - в темных глазах плеснула улыбка - соображения безопасности и спешки не остановили вас, когда мы уезжали из Леванта.  Разве с тех пор изменилось так много? Я не могу отпустить вас одного в Рунн, тревога за вас сведет меня с ума! - если это не сделают мерзко-желтые звезды в небе Леванта, добавила она про себя.
- Марта, я не могу рисковать... голос тана дрогнул ответной улыбкой - Впрочем, ты права, мне тоже неспокойно, а твое присутствие в Рунне - чтож, тебе давно пора познакомиться с остальными домами и право же, империя, объятая пожаром междуцарствия - не худшие для этого время и место!

Ночь с 4 на 5 день, и утро 5 дня месяца Полотна.
Окрестности Рунна.

    Влажный чуть пряный запах. Река, первые травы, уже согретая весной земля и небо, расколотое на созвездия иглами звезд. Тонкая полоска света у самой земли на востоке.
    Едва догорел костер, рождающееся вдали утро мягко, но властно окутало табор безмолвием и туманом. Казалось, всего мгновение назад еще вздыхали гитары и толпа людей, ярких, разных, но таких похожих в своей разности заставляли весеннюю ночь петь и сгорать быстрее, теперь же миром владела плотная предрассветная тишина. Где-то за спиной, в глубине шатра, мать готовила кава.
    Радэ устроилась, прислонившись к плечу Диса, у самого полога, все еще глядя на затухающие во влажной траве угли костра. Тонкие пальцы девушки почти непроизвольно касались струн покоящейся на коленях иберийской гитары, но мелодия выходила столь тихая и бессвязная, что вряд ли могла нарушить чей-то покой.
  Резковатый теплый запах. Кариэ Флавио поставила поднос с парой чашек бодрящего напитка на ковер перед ними, и Радэ с трудом подавила желание зевнуть. Горьковатый аромат призванный пробуждать по утрам отчего-то напротив заставил вспомнить о том, что она сегодня еще и не ложилась.
- Может быть, все же поспишь, милая? - рука матери коснулась ее головы, поправляя темные непослушные пряди,  - И ты тоже, Дис, раз уж Страд снова куда-то гнать ни свет, ни заря вознамерился, - Кариэ тепло улыбнулась едва ли не единственному другу своего непутевого, по ее мнению, племянника.
- Мы ограничимся кава. В город уже через пару часов, - решительно ответила за двоих Радэ, лишь на мгновение вскинув взгляд на Диса. Всегда немногословный северянин промолчал, в светло-стальных глазах тонуло отражение последних искр костра.
  Радэ решительно отложила гитару и потянулась за чашками, протягивая одну из них Дису. Нагретое горячим напитком стекло обжигало пальцы.
- Надолго вы в этот раз?
- Нет, дней десять. Экилон.
- Это хорошо, - спокойно ответила девушка, устраивая на полу чашку с пока еще слишком горячим кава.
- Страд всегда куда-то торопится, - Радэ прикрыла глаза, но по интонации матери узнавала в ее голосе улыбку, - И все равно не успевает. Часто он напоминает мне Орландо, куда больше чем Евгения, и глаза у него те же, как небо перед грозой. Такие пророчат или беду или славу, а порой и то и другое, - последние слова утонули в плотной беззвучной темноте.

- Отчего у вас так тихо? Рассвело давно, - знакомый, веселый и нарочито слишком громкий голос ворвался в мир, вместе с очень яркими лучами солнца.
    Радэ потянулась, как пригревшаяся в тепле кошка, большие темные глаза открылись навстречу струящемуся сквозь открытый полог свету и тут же зажмурились от его нестерпимой яркости.
- Рубэн, ты невыносим! - с притворным недовольством проговорила Радэ, прикрывая глаза рукой, и высокий уже немолодой ромалэ с гитарой за спиной громко рассмеялся на ее слова.
- Помнится, кто-то вчера говорил, что собирается в город, - весело добавил он.
  Девушка, наконец, снова открыла глаза и с готовностью кивнула, переводя взгляд на Диса. Северянин как прежде сидел рядом, но Радэ могла сказать наверняка, что, скорее всего, он так и не позволил себе уснуть.
- Мне тоже пора, - негромкий и спокойный голос, с которым немногие решались спорить.
- Надеюсь, дорога будет удачной, - Радэ вспорхнула с места, отыскивая глазами вещи более подходящие для похода в объятый трауром город, чем ее яркие юбки и алая рубашка.
    Черное. Тонкий фиолетовый и алый кант. Как раз то, что нужно. Девушка подхватила с сундука небрежно брошенные туда вещи, царственным движением приказывая мужчинам удалиться. Рубен со смехом сделал шаг назад в свет разгоравшегося утра и уронил тяжелую ткань полога, отрезая плотный полумрак шатра от остального мира. На лице Диса отразилась чуть заметная улыбка, и Радэ, в очередной раз отбросив вещи в сторону, крепко обняла северянина:
- Только не посворачивайте там себе шеи, особенно Страду это скажи, - улыбка в голосе или попытка скрыть волнение. Ей ли не знать, как зовет и кружит голову дорога.
- Передам, - кивнул Дис, и Радэна, словно с чувством выполненного долга, выпустила его из объятий, прощаясь, как это принято у ромалэ лишь взглядом без слов.
  Короткая вспышка света, и тишина, оставшаяся с девушкой наедине.
  В Рунне траур, а значит, нигде дальше Служилого нет места музыке и танцам… Радэна Ольвия Флавио, мурлыкая что-то самой себе, покружилась на месте, остановилась у сундука, выбирая украшения и ленты, потом на мгновение будто в задумчивости прикрыла глаза.  Какая разница, кто именно будет видеть, дворяне или купцы и ремесленники? Рубэну все равно где играть, а она… она сегодня снова будет танцевать.

4 число месяца Полотна.
Рунн. Дворец Нортми

      Тоненькие пальчики скользили по ободку бокала. Хрусталь едва слышно гудел в ответ. Уже четвертый день подряд лишь этот бокал с любимым соком являлся достаточно внимательным и отзывчивым собеседником. "Марина, не мешай.."; "Доченька, поговорим позже"; "Малышка, я занят" - вот и все, что слышала девушка от родных. Бокал еще раз мелодично прогудел что-то ободряющее, прежде чем в сладко-кисловатый апельсиновый сок упала соленая слеза. Марина вздрогнула и отставила бокал. Девушка вытащила платок и вытерла мокрые щеки, да так и застыла, прижав кружевной кусочек белоснежной ткани к губам, - в комнату неторопливо вошел маршал Рунна.
      - Папа, - негромко проговорила девушка. - Вы скажите мне что случилось с Николой? Почему его до сих пор нет дома? Дядя Этьен тоже не был дома уже дней шесть.. Вы все словно скрываете от меня что-то..
      Она с трудом сдерживала себя, пытаясь помнить, что она - дочь своего отца. Шарль де Нортми спокойно встал перед дочерью и мягко взял ее руку в свои ладони, заглядывая в глубину нежно-голубых глаз:
      - Слова служба и долг значат для тебя что-нибудь, дочка? У твоих родных слишком много дел в связи с последними событиями. Надеюсь, ты меня понимаешь?
      Марина глубоко задышала, не отрывая глаз от лица отца. Ее пальцы сжались в его ладонях:
      - Я понимаю, что вы мне не ответите. И не буду больше спрашивать. Но я требую, чтобы вы взяли меня во дворец! - голос оборвался на высокой ноте.
        Маршал внимательно смотрел в ее лицо, губы его медленно раздвигались в странной улыбке:
      - Ты требуешь?
      Крепкие пальцы сжали тонкие запястья дочери, а в глазах мужчины появился стальной, металлический свет. Марина сжалась, сказав лишь:
      - Да.
      - Хорошо, девочка. С одним условием: помни - ты моя дочь.
      Она быстро кивнула головой и выбежала из комнаты, чувствуя, что щеки горят румянцем, а глаза опять щиплют слезы. Говорить подобным образом с отцом для Марины было не просто непривычным, но и самым трудным. И она была уверена, что папа понимает ее, предпочитая, чтобы дочь сама решала, как и что сказать. Но и после этого ей было тяжело: ведь слово - это лишь начало для всего. Давая себе или кому-нибудь другому слово - его нужно держать. А это всегда было гораздо труднее сделать. Слишком хорошо девушка знала свой характер и понимала свои слабости. Она остановилась у дверей своей комнаты, но заходить туда чтобы вновь оказаться в одиночестве - не хотелось. Марина задумчиво смотрела на ручку двери, когда чуть в стороне послышался вскрик. Белокурые локоны взметнулись золотым всплеском, а девушка, резко повернувшись, бросилась в комнату кузины. Ворвалась она туда, как всегда забыв постучать и, так и застыла на пороге. Анжелика стояла в углу, прижав к груди руки. Огромные глаза смотрели в никуда, потеряв всякое выражение.
      - Анжелика, что с тобой? - негромко, пытаясь успокоить и свой взволнованный голос, спросила Марина. - Да что же такое случилось, милая?
      Девушка медленно приближалась к замершей в углу комнаты фигурке. Голубые глаза скользили вокруг, пытаясь понять, что же так напугало ее кузину. Но ничего, кроме тени скользившей от ее собственной фигуры не было в комнате. Марина решительно отбросила всевозможные страхи, приближаясь к кузине и успокаивающе, как ей казалось, кладя руку на плечо. Анжелика вздрогнула, резко дернувшись прочь, а на самом деле пытаясь вжаться и растворится в холоде каменной стены.
      - Нет-нет, Анжелика, - быстро перехватив занесенную в странном жесте руку, проговорила Марина, удерживая кузину и притягивая ее к себе. - Это же я. Ты слышишь меня? Что тебя так напугало?
Взгляды их впервые встретились и Анжи Нортми, облегченно выдохнув, несмело улыбнулась:
      - Ох, Марина, я тебя не узнала.. то есть я подумала это кто-то.. чужой..
      Белокурая головка решительно кивнула:
      - Нет. Я - это я, а кто там виделся - пусть сам нас боится! Потому что мы - Нортми! Ты же знаешь, что папа, и дядя, и кузен Никола всех могут победить и защитят нас. Хотя никто просто не осмелится тронуть нас в нашем же доме, кузина Анжелика, - улыбка Марины была столь открыта, тепла и нежна, что бледно-розовые губы Анжи дрогнули в ответ.
      Девушки полуобняв друг друга прошли к окну и устремили взгляд за стекло, наблюдая за розово-лиловым солнце, скрывающимся за домами Королевского города. Они даже не подозревали насколько были похожи: две застывшие фигурки, трогательные в своей внешней беспомощности и хрупкости с неожиданно похожими взглядами, в голубых и нежно-зеленых их глазах сверкала сталь заката..

5 число месяца Полотна.
Рунн. Шенбурнн.

      Шенбурннский дворец стал еще более большим и величественным. Марина не могла не осознавать, что воспоминания у нее противоречивы, как все детские ощущения. Но все равно окружавшее великолепие было еще более сверкающим и пустым. Она удивленно посмотрела на спокойно стоящего рядом отца. Пересекавшая переправу лодья чуть покачивалась на волнах, и отец стоял, широко расставив для устойчивости ноги, скрестив руки на груди и едва улыбаясь своим мыслям. Почувствовав взгляд, он повернулся и протянул дочери руку, которую потом так и не выпустил, пока они не сошли на берег и не пошли к дворцу. Шарль де Нортми продолжал улыбаться своей удивительной, вежливо-невозмутимой улыбкой, которая лучше всяких стен создавала вокруг него непреодолимый барьер. Казалось, что маршала ничто не может вывести из себя. Возможно, это так и было, Марина действительно могла поверить в такое и даже в гораздо большее. Просто и безоговорочно верить она могла и умела в любого из своих родных. Дворец возвышался над белокурой девушкой, утягивая куда-то ввысь, протягивая руку, в которую хотелось вцепится, чтобы взлететь и .. понять что крылья пока слишком малы, чтобы укрыть любимых от бед. А скорей всего просто осознать, что их нет и упасть. Марина решительно встряхнула головой и направилась за отцом, который отточенной походкой привычного ко всему человека прошел мимо стражи, едва наклонив в ответ на их приветствие голову, затем направился по длинной дорожке к дворцу, но неожиданно остановился, поворачиваясь к дочери:
        - Я иду на встречу. Ты можешь подождать меня внутри или тут. Где тебе больше нравится?
      - Здесь, отец.
      Шарль прищурил глаза, вглядываясь в чистые, широкораспахнутые глаза Марины. Девушка улыбнулась, чуть коснувшись рукой плеча отца:
      - Папочка, но я же твоя дочка, - лукавинка, скользнувшая в ее голосе, вызывала у маршала ответный, короткий смех и он, развернувшись, ушел.
      Марина смотрела ему вслед, пока его величественная фигура была видна, а потом, стремительно развернувшись, бросилась к воротам, где увидевшие ее стражники вновь вытянулись в струнку. Но девушка быстро мотнула головой:
      - О, прошу вас, ведь я не маршал, - улыбка чуть робко сверкнула и погасла, потому что мысли не успевали за словами. - Я.. мне необходимо найти капитана Нортми. Вы не знаете - где его можно найти?
      Один из охранников странно посмотрел в юное, взволнованное лицо и чуть нахмурился:
      - Нам не положено отвечать на подобные вопросы, номени.
      - Да? Но для чего-то вы тут стоите? - с неподражаемой логикой откликнулась Марина.
        Второй, более молодой и отзывчивый, охранник чуть отступил со своего места, наклоняясь к Марине:
        - Номени, вы действительно обратились не к тем людям. Мы мало, что можем ответить на ваш вопрос.
        - Но кто-то может? Где он обычно бывает во дворце?
        Охранники переглянулись: первый нехорошо усмехнулся и уже собирался ответить ей, но второй резко поднял руку:
        - Его гвардейцы расквартированы в казармах правого крыла дворца.
        Его рука решительно указала ей дорогу, а глаза грозно смотрели на напарника. Но Марину это уже не интересовало, она быстро побежала в указанном направлении. Щеки девушки разгорелись от свежего ветра и едва сдерживаемой надежды на долгожданную встречу. Вход в казарменное помещение никем не охранялся, поэтому она решительно распахнула двери и застыла на пороге. В помещении сидели, лежали, стояли и ходили гвардейцы, которых вдруг разом привлек к себе звук распахнувшейся двери... и тонкая фигурка в черно-серебристом платье. Марина слишком поздно поняла, что выставила себя едва ли не на посмешище, ворвавшись подобным образом в это помещение. Но отступать было поздно, да и не стала бы она это делать. Наоборот, девушка решительно шагнула внутрь и, оглядев многочисленные глаза с интересом разглядывающие ее, остановилась на светло-синих глазах одного из гвардейцев:
      - Прошу прощения за беспокойство, но мне необходимо видеть капитана Николу де Нортми.
      - До чего же многим необходим наш капитан, - раздался чей-то голос, но Марина не отрывала своих огромных, цвета ясного неба глаз от "избранного".
      - Прошу прощения в свою очередь, номени. Андре де Кламор - ваш покорный слуга. И хотел бы знать - с кем я говорю, - яркая улыбка мелькнула и исчезла на его губах.
      Именно это или простое внимание, с которым он разглядывал ее разрумянившее личико, странно успокоило Марину, и она чуть присела, поднимая голову:
      - Марина де Нортми, дочь Шарля де Нортми.
      Это имя прозвучало с нужным акцентом и явно имело более чем весомое значение для присутствующих. Едва ли ни разом девушке отдали безупречно вежливые поклоны все присутствующие гвардейцы. Андре, выпрямившись, подошел к Марине и, еще раз поклонившись, улыбнулся, вежливо отвечая:
      - Номени Марина, вы даже не представляете каким солнцем озарили наше скромное жилище. Но боюсь, что мало, чем мы сможем вам помочь. Это наша обязанность отчитываться перед капитаном, но он отвечает лишь перед самим собой.
      Румянец, так радостно светившийся на щеках, потух, и это не осталось незамеченным, потому что стоявший рядом Андре едва слышно вздохнул и негромко сказал, убирая ненужную улыбку со своих губ:
      - Я огорчил вас и мне жаль.
      Марина приоткрыла губы, собираясь сказать что-то, но тут же замолчала и, с трудом сдерживая дрожь в голосе, проговорила едва слышные слова благодарности, быстро развернулась и выбежала за дверь. Девушка, не оглядываясь, быстро пошла вперед, пытаясь сдержать слезы, упрямо сжигавшие ее глаза. Деревья холодными свидетелями мелькали перед нею и холод становился все более ледяным, охватывающим не только тело, но и душу. Марина остановилась и огляделась, понимая что, совершенно не знает куда она попала. Пальцы лихорадочно дрожа вытащили тонкий платок, пытаясь вытереть заструившиеся из глаз слезы. Но слишком неловкие от волнения пальчики не удержали крохотный кусочек ткани и он выпал из рук. Шальной порыв ветра подхватил упавший платок и унес его безжалостно мотая между холодных деревьев. Девушка задрожала и, невыдержав, опустилась прямо где стояла на колени, закрывая лицо руками и чувствуя как сквозь прижатые к щекам пальцы струятся бесконечные слезы. Их уже ничто не могло сдержать. Девушка плакала и плакала, впервые в жизни чувствуя неутолимость слез, которых некому вытереть.
      - Возьмите мой платок, номени, - негромкий голос прервал бесконечные дорожки падающих сквозь пальцы слезинок.
      Девушка вздрогнула и отняла ладони от лица, пытаясь разглядеть что-то сквозь пелену застилавшую взор. Но перед глазами лишь белела чья-то рука, державшая платок. Марина протянула руку, благодарно беря эту неожиданную помощь:
      - Сп.. спасибо, - дрожащий ли голос, робкое ли движение пальцев, но рука протянувшая платок вдруг решительно и сильно ухватила девичью ладонь, поднимая юную красавицу с колен и столь же решительно вытирая мокрые щеки:
      - Не знаю, что у вас случилось, номени, но уверен, что улыбка больше подойдет вашим глазам, чем слезы или молитва в этой пыли.
      Марина поняла, что стоит неизвестно где, утешаемая незнакомцем, у которого она даже лица не может разглядеть. Девушка осознала, что он видел ее слабость и бессилие, и гордое сердечко решительно дернулось в груди, заставляя поднять глаза и прямо посмотреть на неожиданного помощника:
      - Я просто споткнулась и упала.. и.. заблудилась. Вот, - она внимательно смотрела прямо в необычные, сиреневые глаза неизвестного.
      - Значит, я вас нашел, - голос у него подходил этим глазам: удивительный, мягко-печальный и чуть ироничный. Вот только форма совершенно не подходила юноше. Форма королевского гвардейца, которая необыкновенно выгодно подчеркивала все его достоинства, но при этом жестоко напоминала ей того, кто никак не находился в этом странном дворце. Марина вздохнула и покачала головой, отвечая на собственные мысли, но потом решительно вновь посмотрела в сиреневую глубину взора своего нового знакомого:
      - Вы не могли бы проводить меня обратно?
      - Обратно - это куда?
      Необычно живая и веселая в привычно-знакомом мире интонация будь она услышана при других обстоятельствах - порадовала бы ее, но сейчас, в данный момент, Марине было не до шуток, и она с предельной ясностью ответила:
      - Я и сама не знаю, номен.
      Пальчики ее скомкали платок, взгляд рассеянно скользнул в сторону и, казалось, что сейчас она повернется только для того, чтобы вновь столкнутся с пустотой и отчаяньем. Но все почему-то было по другому. Теплые пальцы решительно взяли ее руку, укладывая на изгиб сильной руки и все тот же негромкий голос произнес:
      - Тогда пойдем вперед. Другого пути я не знаю, номени.
      Они шли мимо таких же деревьев, что привели ее в незнакомый мир льда и потери. Неторопливые шаги помогали успокоить дыхание, а рука лежащая в руке вселяла ощущение покоя и мира. Они проходили десять шагов, обмолвившись двумя-тремя словами, но отчего-то Марина чувствовала, как в душе ее разливается благодарное тепло к этому юноше. И хотелось попросить прощения за то, что все на что сейчас ее хватает - лишь простое "да" или "нет", с милой улыбкой, благодарящей за терпеливое спокойствие его тихих слов. Спустя некоторое время они остановились, потому что гвардеец вдруг пригнул к ним тонкую ветку деревца, показывая набухающие на ней почки:
        - Скоро расцветут белоснежно-серебристыми цветами. Будет красиво.
        - У нас нет таких деревьев в поместье, - улыбка ясным лучом заиграла на ее губах, когда она вновь прямо посмотрела в глядящего на нее чуть исподлобья проводника.
        - А где это - у вас, номени?
        Марина не успела ответить на вопрос, увидев за его спиной знакомую фигуру в черном:
        - Отец!!! - кинулась она вперед, прямо к протянутым навстречу рукам. - Я так рада, что вижу вас.
        Шарль де Нортми крепко обнял дочь и чуть отстранил, вглядываясь в ее чудное лицо:
        - Где ты была?
        - О, это длинная история.. Я заблудилась, когда бродила в королевском саду. И потерялась бы окончательно, если бы не этот милый юноша - королевский гвардеец. Он нашел меня и привел к вам, сюда.
        Маршал Рунна поднял голову, устремляя глаза на "спасителя" дочери. Последняя тоже оглянулась, намереваясь быстро, одним словом, исправить упущенное: и поблагодарить за помощь, и познакомится. Но гримаса, исказившая на краткий миг красивые черты лица молодого гвардейца, заставила Марину остановить свою неначавшуюся речь и быстро вернутся обратно к застывшему в неподвижности юноше:
        - Что с вами? - ее ласковый голосок прервал неловкое молчание, но реакция оказалась еще более странной и неловкой.
Гвардеец развернулся и стремительно удалился прочь, ни разу не оглянувшись на ошеломленную его уходом девушку и на иронично улыбающегося маршала:
        - Ну и дисциплина у нас в гвардии. Чести маршалу не отдал и убежал, - смешливый голос отца оказался единственно надежным в который уже раз расплывающемся на ее глазах мире.
        Марина поступила самым привычным для нее образом: кинулась в объятья отца, пряча лицо у него на груди и еле слышно шепча:
        - Что я сделала не так, папа?
        Первый маршал Рунна поступил единственно привычным для всех отцов способом, обнимая свою дочку и нежно гладя по голове, он промолчал. А маленькая ладошка Марины продолжала сжиматься и разжиматься, комкая оставленный незнакомцем платок: "Что не так?"

5 число месяца Полотна.
Кьеза. Тэльера


- Едут…- мужчина в дорогом платье, одетый явно не по погоде, провёл рукой по густой бороде.
- Их больше чем мы думали – второй нисколько не уступал первому в роскоши одеяния.
Сине-красные знамёна с гербом дома Тарлов высоко развивались над кавалькадой, что приближалась к говорившим. Мужчины направили лошадей навстречу, всего десять представителей совета Тэльеры, а точнее главные десять.
От сине-красной колонны отделился всадник и пустив вешта* мелкой рысью скоро сравнялся со встречающими его дворянами. Светлые волосы, красивые черты лица и белоснежное распахнутое манто, подстать снегу, что устилал южный тракт, из шкуры белого волка создавали впечатление, что встречали ангела, а не человека.
- Маркиз – тот, что с бородой склонил слегка голову, его примеру последовали и остальные.
- Рад видеть вас Форсел и почтенных графов. – холодный пар сопровождал слова проведшего почти два дня в дороге Арно.
- Я думаю мы не будем задерживаться и направимся в город, так как близится вечер и становится довольно холодно.

***

- Горячее вино хорошо согревает.
- Не то слово маркиз - Гуннар Трелорт довольно потягивал напиток из приличного размера чаши.
- В ИКК наверное соскучился по дому и тут сразу опять в столицу.
- Не знаю. Отец понимает, что я нужен там, тем более, что наместник Лотар тяжело болен и вам сейчас как никогда нужна поддержка.
- Смерть императора разожжёт множество противоречий. И потому каждому тану именно в это время нужна поддержка.
Арно смотрел на молодого но чертовски талантливого Гуннара с улыбкой. Ему повезло, что он не застал во время своего обучения ни Страда, ни хотя бы того же Диего, как бы благороден тот не был. Он не попал под влияние, а потому мыслит самостоятельно и строит свою жизнь так, как хочется одному ему. А вот Арно пришлось столкнуться и с подлостью Страда, которая правда нисколько не мешала быть тому отменным фехтовальщиком? с благородством и рассудительностью Диего.
Тарл с неохотой встал из широкого кресла и подошёл к окну. Тэльера встретила их снегом и холодным ветром. Южная столица Кьезы, она никогда не станет Арно родной. Здесь также, как и везде любят Тарлов, но именно здесь есть люди, что их и ненавидят. Шумная и вечно праздная, она была полной противоположна мрачному и тихому Асторину.
На улицах было достаточно людей. В том же Рунне это смотрелось бы наверное достаточно дико, в снегопад и приличный холод не сидеть в тёплом доме. Но кьезанцы были совсем другими. Для многих холод был обязательным составляющим в ночных гуляниях, да и после пары кружек чего-нибудь согревающего он чувствовался уже не так сильно.
- Тэльера красивый город. Я здесь впервые. Странно, но как-то не удавалось мне здесь побывать раньше – Трелорт подошёл к Арно и встал всматриваться через белую стену снега в очертания улиц. – Жаль только, что этот дворец не расположен так как в Асторине. Оттуда видно весь город почти.
- Надеюсь, что мы побываем ещё не раз здесь.
Тарлу тяжело далась дорога сюда, он постоянно думал о сестре. Лотта стала чувствовать себя лучше, но состояние её всё ещё беспокоит. Арно закрыл глаза. Он вспомнил свою дорогу к Белым горам, а точнее обратный путь. И та деревушка, что приютила его на пути в лес, больше не существовала. Её просто больше не стало. Но Арно решил не думать об этом, впереди куча мирских дел и сейчас после смерти императора многое изменится, а к лучшему или нет всё зависит только от самого себя.
- Нам завтра рано выезжать Гуннар. Тебе надо выспаться, у нас впереди тяжёлая дорога.
- Это точно – Трелорт улыбнулся. – Спокойной ночи маркиз. – юноша допил вино и вышел из покоев Арно.
- Тяжёля дорога…- повторил Тарл уже про себя. А что нас ждёт за ней никто не знает…


 
* Вешт – порода северных лошадей. Они крупнее обычных и у них густой что-то на подобии шерсти покров, в особенности на ногах.

5 число месяца Полотна.
Рунн. Шенбрунн.  

    Лет в шесть-восемь она судила о королях и королевах в основном по сказкам и легендам. Королева – это гордо вскинутая голова, едва заметный жест руки, по которому ее повеления бросаются выполнять, и ослепительная улыбка, вознаграждающая успех. Понаблюдав за действиями брата и Алисы, она пришла к выводу, что гордая осанка и заламывание рук, конечно, очень красиво смотрятся, но гораздо действеннее простая беседа. Которой очень сложно научиться. Не подавить собеседника своим великолепием, а дать понять, что тебе важнее всего именно он.
        Потом были высокоумные книги, философские трактаты, труды ученых и политиков. А в глубине души жило, пряталось детское представление. Королева всегда самая красивая, добрая, умная, ее все любят. Просто потому, что это она. Кто в таком возрасте не мечтает быть королевой? В общем-то, ничего страшного в мечтах тогдашней девочки не было. Страшное наступило, когда они осуществились. Но зато она стала настоящей королевой, такой как мечталось. Кто спрашивает о цене?
        Воспоминания вдруг стали реальностью и отпустили ее. Императрица задумчиво посмотрела в зеркало. Отражение так же оценивающе вглядывалось в нее. Черный – один из родовых цветов, но она никогда его не любила. Эрмина вздохнула и прикоснулась к бархатной сетке, удерживающей тяжелый узел волос. Слишком туго затянуто назад. Бледная кукла в черном платье. Из-под маски сдержанности протестующе всколыхнулась веселая молодая душа. Она вытянула пышные пряди с боков и улыбнулась изменившемуся отражению. Так-то лучше.
        Впрочем, с обычной иронией, подумала она, лучше или хуже – ей это сейчас не поможет. Кардинал Руиз вряд ли отметит ее внешний вид. Агнесса «укрощает» Черного Герцога, а ей выпало убеждать Его Высокопреосвященство. Все правильно, их беседа с Этьеном, скорее всего, свелась бы к гордому молчанию. Если герцогу нравится изображать единственного непогрешимого человека в государстве, пусть себе. Ей не перебороть его ненависть к имени Иберо.
        Разговор с кардиналом, хоть и продуманный, вряд ли окажется много легче. Ради Сандры, я должна его убедить. Ради справедливости. Да и ради себя, наконец. О, понять, куда ведут свою линию люди СИБа, несложно. А не могла ли Ее Величество, измученная выходками Его Величества, решить прекратить свои мучения? И сообщников далеко искать не надо. Достаточно, чтобы покрыть позором репутацию Великого Дома Юга.


        «Ваше Высокопреосвященство!
        Помня, что Вы никогда не отказывали мне в помощи, и доверяя Вам всем сердцем, я прошу Вас навестить меня, как можно скорее. Мне нужен Ваш совет. Эрмина».
        - Вы написали, что нуждаетесь в совете. Но в делах мирских я вряд ли могу быть хорошим помощником, Ваше Величество, - кардинал чуть улыбнулся и развел руками.
        Конечно, можете, Ваше Высокопреосвященство. Если бы Канорэ Руиз выбрал светскую жизнь, то неизвестно, кто был бы сейчас канцлером. Но как бы ее ни уважал кардинал, одной симпатии к Императрице мало, чтобы выполнить ее просьбу. На что ей сейчас мягко и указали.
        - Я никогда не попрошу Вас о чем-то неправильном, Вы же знаете. Я хочу исповедоваться, Ваша Светлость, - а вот отказать ей в том, что есть его прямая обязанность, он не имеет права. Кардинал медленно кивнул, и Эрмина мысленно поблагодарила Агнессу. Теперь он будет ее слушать.
        Эрмина присела в кресло и закрыла глаза. Она ни разу не солгала на исповеди. Не солжет и сейчас. Это должно быть известно Руизу. Но раньше были слова ради исповеди, а сегодня исповедь – ради слов. Такое привычное прикосновение ладони к ее склоненной голове и знакомый вопрос.
        - В чем ты хочешь исповедоваться, Эрмина?
        - Я хочу покаяться.
        - В каком грехе?
        - Прежде всего, в гордыне.
        - Есть гордыня и гордость. Будь честна, дочь моя, в чем ты себя винишь?
        - Я честна! Я не огорчена смертью мужа, как следовало бы, Ваше Высокопреосвященство. Вы знаете, каким был наш брак. Я не простила. И я не всегда могу сдержать свой гнев, когда слышу неправду. Особенно, направленную против меня.
        - Вокруг трона много завистников и клеветников. Их сплетни не должны задевать Императрицу.
        - Но они говорят, что капитан Нортми – мой любовник! – Эрмина возмущенно взглянула в глаза священнику и почувствовала, как от негодования кровь приливает к щекам. Вспомнилась ухмылка Конрада, тихие пересуды за спиной. «Гордость уязвлена, потому что честь задета, или оттого, что нет?..» - казалось, кто-то ехидно шепнул это на ухо.
        Молодая женщина сама не знала, что было в ее взгляде: искреннее возмущение, просьба поверить, мольба о помощи или смятение оттого, что она уже не знает, что на самом деле чувствует… Кардинал нашел там правильный ответ, потому что он кивнул и снова положил руку ей на голову.
        - Я отпускаю этот грех, Эрмина. Иди с миром.
        - Благодарю Вас.
        - Рано, Ваше Величество. – она успела заметить промелькнувшую в черных глазах усмешку. – Я убежден, что слухи, связывающие вместе Ваши с Николой Нортми имена, лишены оснований. Я помог Вам облегчить душу, в чем же еще Вы нуждаетесь?
        - Я? Ни в чем. – Она улыбнулась в ответ на удивленный взгляд Руиза. – Я всего лишь прошу Вас о помощи для тех, кому она сейчас нужнее. Капитан Нортми под стражей. Сандру дэ ла Прад подвергли унизительному допросу. Известно ли Вам, что творит на дознаниях Ваш же подчиненный? Вы не знаете, потому что если Вы, – подчеркнула она, – поощряли подобное, то моя вера сильно поколеблется.
        - Судя по Вашей горячности, пострадал кто-то из близких Вам людей?
        - А я могу просить только о милосердии к моим врагам? – быстро парировала Эрмина. – Простите, Ваше Высокопреосвященство. Капитана Нортми уже пытали. Сандра – следующая? Я не верю, что Вы допустите такое.
        - Ваша вера вызывает восхищение, Ваше Величество, - Руиз встал и склонил белоснежную голову, - Благодарю Вас за нее, а также за интересную беседу.
        Прощание – обмен ничего не значащими словами. Кардинал верен себе, не сказал ни «да», ни «нет», но за годы во дворце она научилась распознавать, дошли ли ее слова до сердца, или, что важнее, до разума собеседника.
        Двери за Его Высокопреосвященством закрылись. Эрмина гибко, по-кошачьи, потянулась, закинув руки за голову. Повинуясь музыке, зазвучавшей в ушах, молодая женщина легкой походкой прошлась по комнате. Паванна – гордый, величавый танец – чтобы отпраздновать эту маленькую победу. Изящный поклон, поворот головы, плавно опустить руку… Она с удовольствием проделывала самые сложные фигуры. Все получится. Сандру больше не потащат на допросы, Николу Нортми выпустят из темницы, а она сама… Императрица склонилась в последнем реверансе перед воображаемым партнером, чуть нахмурив тонкие изогнутые брови. Она сама…
        Эрмина взглянула в окно. Яркая победная голубизна неба слепила глаза. День достаточно хорош, чтобы поверить во что угодно. Когда он узнает, то придет, чтобы спросить. Без этого разговора ей не отпустить прошлое. Если поверить, то все получится. Он обязательно придет. Неуловимая улыбка солнечным лучом скользнула по губам женщины.

5 день месяца Полотна,
Шернбруннский дворец, приёмная герцога Нортми

Глубокий вздох. Последний шаг остался до массивной дубовой двери, ведущей в приёмную Этьена де Нортми. Последняя возможность поправить прическу, привести мысли в порядок, унять бешено колотящееся сердце. Фигура Черного герцога всегда заставляла Агнессу нервничать. Неудивительно, ведь в империи его боялись люди от мала до велика. С равным успехом им пугали как малых детей, так и вполне уже взрослых мятежников во всех концах государства. Он верой и правдой служил своей стране и, казалось, служил всегда. Но больно уж неприглядным был список "побед" его ведомства. Уж больно пугающим арсеналом инструментов владел этот могущественный человек. Слишком много людей зависели от его решений и слишком страшной сила была сконцентрирована в его руках. До дрожи пугающей была мысль о том, что, благодаря своей должности, он имел возможность знать всё и обо всех.
Нет, неправильные мысли крутятся сейчас в её голове! Уж кого-кого, а Этьена де Нортми никогда нельзя было обвинить в потворстве преступлениям. Если б он знал всё, он не допустил бы такого развития событий. И ей бы не пришлось сейчас делать то, чего делать совершенно не хотелось.
Она сделала шаг и решительно толкнула дверь.

Приёмная не представляла собой ничего необычного. Обставленное в строгом официальном стиле, в чем-то даже красивое, но мрачноватое помещение. Никакой излишней роскоши, вообще никаких излишеств. Герцог де Нортми славился аскетизмом, видимо, надеясь заразить этим чувством своих подчиненных. Сбоку от Агнессы за широким столом сидел всегда вежливый Бром ван Хоос, секретарь главы Службы Безопасности. Слева располагался ряд кресел для посетителей. Даже очень важные особы частенько были вынуждены ждать герцога, устроившись в этих креслах. Сама обстановка комнаты имела своей целью показать, что перед хозяином этого кабинета равны все, а он отчитывается только своему императору.
- Номени Агнеса чего-то желает?
- Здраствуйте, господин ван Хоос, я хотела бы видеть герцога де Нортми. Дело важное, но я, конечно же, готова подождать, - бесшумно опустившись в одно из кресел, девушка проводила взглядом секретаря, скрывшегося за дверью, ведущей в кабинет герцога. Он тоже был своего рода легендой, этот ван Хоос. После каждого его возвращения из Коннтланта, где жили его жена с тремя дочерьми, придворные сплетники с распахнутыми от восхищения и ужаса глазами пересказывали выдуманные подробности его невиданных приключений. Спустя некоторое время эти небылицы обрастали такими подробностями, что поверить в них мог разве что очень впечатлительный младенец, но люди все равно верили. Ведь речь шла о СИБе.

Ждать, как ни странно, пришлось совсем не долго. Всё тот же ван Хоос гостеприимно распахнул перед девушкой дверь. Храбро вскинув голову, Агнесса сделала последний шаг.
"В логово зверя", - почему-то подумалось ей.

- Приветствую вас, номени Агнесса, присаживайтесь, что привело вас ко мне? Простите, но у меня не так уж много времени, так что все эти светские любезности оставим на более спокойные времена, хорошо? Вы что-то хотели рассказать мне? Это, разумеется, должно быть связано со смертью нашего императора, я прав?
- Да, вы правы, Ваша Светлость. Как всегда, - девушка решила, что немного лести как раз заменит нехватку тех самых "любезностей" в предстоящем разговоре. - Я не знаю, кто совершил это страшное преступление и не моё дело искать виновных. Я вряд ли смогу сказать вам что-то новое, но всё-таки попытаюсь обратить внимание Вашего Сиятельства на некоторые истины. Бессмысленно обвинять в одном единственном преступлении такое большое количество людей. Виноваты все - значит не виноват никто, не правда ли? Слишком много разных сил перемешано в этом деле. Два параллельных следствия мешают друг другу, и это видно даже мне, стороннему наблюдателю. СИБ и церковь никогда не договорятся, это тоже очевидно. Но так же очевидно, что пока вы строите друг другу козни, кто-то третий сможет воспользоваться этими противоречиями, воспользоваться с выгодой для себя, а не для Империи. Подумайте об этом! Уже сейчас некоторые особо ретивые служители церкви задаются вопросом: кто именно подготовил покушение на Александра? Они не верят, что Ваш сын действовал самостоятельно и добиваются от него ответов на вопросы, которых он не может знать. Это тупик, так не пора ли прекратить взаимные нападки? Я не предлагаю Вам смириться, но вы можете заключить временное перемирие. И объединиться для решения общих проблем.

Как только Агнесса упомянула Николу, Этьен внутренне напрягся и не сводил с девушки тяжелого взгляда. После минутной паузы, образовавшейся, когда она закончила свою пылкую речь, последовал всего один вопрос:
- Вас прислала Эрмина?
- Ваше Сиятельство, если вы считаете, что... Если Вы поверили тем порочным слухам, что циркулируют по двору, то Вы ошибаетесь. Ошибаетесь в первую очередь в Вашем сыне, который никогда бы не предал своего отца. И ошибаетесь в нашей императрице. Путаете её с кем-то другим, быть может...

Не спуская с девушки глаз, Этьен произнес уже совсем другим голосом:
- Хорошо. Я приму к сведению ваши слова. И передайте нашей императрице, что я благодарен ей за высочайшее внимание.
Агнесса склонилась в реверансе, развернулась и тут герцог задал еще один вопрос:
- Агнесса, а зачем вам это было нужно?
- Я не в чем не виновна перед законом. А кто-то же должен был это сказать. Не думайте, что вы единственный, кто заботиться о благе Империи.

6 день месяца Полотна.
Дворец Нортми. Рунн.

- Улыбаешься?
- Не грустить же, Этьен.
- Действительно. Что собираешься делать?
- Ждать совета. Другого решения нет. Иберо или эта девочка – дочка Авентина.
    Этьен помрачнел, а его младший брат пожал плечам всем своим видом говоря: «семь бед – один ответ».
- Что ты будешь делать?
- Вести следствие.
    Они помолчали. Шарль отвернулся от окна, разглядывая брата:
- Если он выйдет на свободу – жени, - меланхолично предложил маршал. – Ему давно пора.
    Этьен пожал плечами и кивнул, рассматривая что-то в книге, которую он изучал. Стоящий у окна Шарль, потянулся и подхватил бокал вина, дожидающийся его на подоконнике.
- Пожалуй, так и сделаю. А вот что мне с тобой делать? Мне твоя голова нужна целой и невредимой.
    Маршал улыбнулся широко и открыто:
- Поберегу ее для тебя. И вдруг, да пригожусь. Пойду, проверю, как дочка с племянницей отправляются. И поцелую их от тебя.
    Шарль вышел из комнаты, чуть помахивая бокалом вина в такт насвистываемой им мелодии. Пройдя по верхнему этажу дома Нортми, он спустился вниз по широкой лестнице и отдав пустой бокал одному из слуг, слегка поклонился Анжелике и Марине, которые стояли среди коробок с платьями и шляпками. Сабатина придирчиво осматривала девочек, проверяя все ли они собрали. Лицо дочери было по прежнему грустным, каким оно было в последние несколько дней. Анжелика тоже выглядела печальной и утомленной. Маршал вздохнул и сложил руки на груди, выгибая строго бровь:
- Я так понимаю, что пришел на собственные похороны?
- Папа! Не шути так!
- Дядя, - печальный голосок Анжелики еще больше убедил его в том, что девочки как минимум выйдя за порог ударятся в слезы и проплачут всю дорогу до дома своей подруги.
    Маршал подхватил девушек под руки и решительно вывел их на порог, дожидаясь пока их вещи упакуют в карету:
- Племянница, напомни мне, пожалуйста, к чему приводит излишняя и ненужная грусть? Куда нам идти, если слезы единственное что мы видим день за днем? На что нам надеяться и во что верить?
    Девушка помолчала, а потом негромко сказала:
- Я не буду плакать, дядя.
- Уже хорошо. Марина?
- А я никогда не плачу!
- Ой, ли? – с сомнением покачал головой маршал, прижимая к себе девушек и целуя светлые макушки. – Придется старому, немощному отцу и дяде поверить вам на слово. Итак: вы едете отдохнуть, набраться сил, да?
- А Ни..
- А ничего не случится, если вы два-три дня не будете знать что тут у нас творится и, вернувшись, получите приятный сюрприз по прибытию, - решительно прервал дочку Шарль, подсаживая ее в карету.
- Мама! – неожиданно потянулась Марина назад.
    Сабатина быстро приблизилась и, улыбаясь, расцеловала девочку, которая изо всех сил храбрилась и сдерживала готовые хлынуть слезы. Столько же, если не больше ласки обрушила женщина на племянницу, которая стояла рядом с каретой и все ждала чего-то. Шарль обнял и жену и племянницу и на миг приподнял их над землей, целуя Анжелику в щеку:
- Твой отец просил тебя не грустить и помнить, что он любит тебя. Он сейчас занят.
    И словно в ответ на его слова, на пороге дома появился Этьен, который быстро пересек двор, приблизившись к дочери, что кинулась в его объятья и прижалась к нему. Герцог Нортми поцеловал свою дочь и помог ей забраться в карету, где уже сидела Марина. Девушка чуть улыбнулась и прижалась к кузине, негромко говоря:
- До встречи, дядя.
- Хорошего пути.
    Шарль долго стоял, провожая взглядом уже давно скрывшуюся из глаз карету и чуть поглаживая ладонью правое плечо.
- Ноет? – прижимаясь к нему, спросила Сабатина.
- Чепуха. Пройдет
- Береги себя, - попросила жена, как просила его уже ни раз.
    Шарль кивнул головой и поцеловал ее:
- Буду сегодня поздно. Ты меня не жди.
- Все равно буду ждать, - улыбнулась Сабатина и пошла в дом.
    Маршал это знал:
- Скажи Роберу, я жду его. Пусть поторопится.

6 день месяца Полотна.
Шенбурнн. Затем – Служилый город.


    Вместе с младшим сыном он направился сначала в королевские казармы, где найдя Эдвара оставил на его попечение брата, чтобы тот ознакомился с воинской службой хотя бы в общих чертах, а сам направился прямиком в расположение элитной охраны его императорского величества. Войдя в помещение, он с удовлетворением отметил как все бывшие внутри вскочили и поприветствовали его. Шарль молча и неторопливо стал проходить мимо вытянувшихся в струнку гвардейцев, внимательно оглядывая их внешний вид. Проходя мимо двух, стоящих плечом к плечу великанов, маршал усмехнулся и покачал головой, отмечая про себя еще одного гвардейца, что спокойно стоял за спинами этих двух. Юноша не стремился быть замеченным, предпочитая «прятаться», но при этом стоял безупречно вытянувшись в струнку и одетый с иголочки, как на параде. Шарль прошел через все помещение, вернулся к столу, где были брошены карты:
- Кто тут главный в отсутствии капитана?
- Лейтенант Жюстьен де Ларо! Чем могу служить? – отчеканил, выступая вперед один из гвардейцев.
    Маршал де Нортми улыбнулся и кивнул головой, одновременно приветствуя и приглашая подойти поближе:
- Без акробатики, лейтенант. Я заберу у вас вон того молодого порученца, - рука его безошибочно указала на скрывающегося за спинами других молодчика в гвардейской форме. – Надеюсь, он не понадобится никому.
- Он личный оруженосец капитана….
- Тем более, - непонятно проронил Шарль, дожидаясь, пока молодой гвардеец придет в себя и приблизится. – Следуйте за мной, юноша.
    Они молча покинули казарму, пересекли двор, реку и половину Рунна. Ни тот, ни другой не затрудняли себя вопросами или ответами. Дойдя до большого, конного двора, маршал остановился, любуясь на двух красавцев, которых осторожно прогуливали на огромном лугу. За спиной раздался едва слышный вздох.
- Притомились, молодой человек?
- Никак нет. А сколько еще идти? – вопросил гвардеец спину маршала.
- Пришли. Видите эту площадку? – Шарль кивнул на огромные, раскинувшиеся конюшни имперской кавалерии с прилегающими к нему отделенными друг от друга манежами для выгула лошадей. – Это ваше поле деятельности на ближайшие три дня. Впредь будете знать кому и в каких случаях нужно отдавать честь.
- Я не буду, - мрачно, набычившись, ответил юноша.
- Леонард де Барна, если не ошибаюсь? - голос маршала звенел металлом и, не дожидаясь ответа, он продолжил. – Меня не интересует, что вы там бурчите себе под нос, юноша. Вы нарушили воинскую дисциплину и субординацию и понесете за это наказание. Вас ждут, юноша.
    Рука маршала вытянулась, указывая на потянувшуюся вдоль конюшен цепочку солдат с метлами, ведрами. Это были те, кто так или иначе проштрафился во время несения воинской службы. Стоящий перед ним оруженосец, склонил голову, сжимая и разжимая кулаки. Маршал молча ждал, пока тот не развернулся к нему спиной, направляясь к месту наказания.
- Каждый день я буду проверять вашу работу, Леонард де Барна. И вам придется работать ночью, если за день вы не справитесь с нормой.
    Спина молодого оруженосца заметно напряглась, но он молча продолжил путь, лишь голова странно дернулась. Так вздрагивают дети, которые всегда уверены в собственной безнаказанности, но, получив по заслугам, не смиряются, уверенные в том, что «их час возмездия» еще наступит. Маршал положил руку на правое плечо, потирая и задумчиво вздыхая:
- Такова жизнь, сынок, - он отвернулся, вновь любуясь на гордо прохаживающихся в загоне коней.
    Через минуту он сделал знак конюхам и те подвели к нему обоих рысаков, которых он внимательно осмотрел и отдал несколько распоряжений об условиях их содержания. Когда настал черед уходить, глаза его внимательно посмотрели на единственную среди провинившихся фигуру в черно-белой форме. Юноша лениво водил тряпкой по полу, но почувствовав чужой взгляд, остановился и ответил не менее вызывающим взглядом. Шарль покачал головой, улыбаясь и кивая:
- Продолжайте. Время может и терпит, а вот работу за вас никто тут не сделает.

6 день месяца Полотна,
улицы Рунна

Филипп стремительно выбежал из дома. С гулким хлопаньем за ним закрылась парадная дверь, словно не желая выпускать из-под опеки семейного особняка юного отпрыска. Но мальчика было не остановить. День, проведенный под непрестанным надзором матушки и кучи нянек мог свести с ума кого угодно, а уж Филиппа, при дворе привыкшего к тому, что к нему относятся, как к взрослому, - тем более.
Беспрестанное кудахтанье над его особой, жалобные причитания, глупейшие просьбы и обещания... Филиппа аж передергивало от осознания всего, что ему пришлось пережить за прошедшие сутки, пока он проводил законный выходной в родных пенатах. Старшие братья, с которыми он надеялся поговорить, были слишком заняты своими делами, отца он видел лишь мельком, так что большую часть времени он провел с матерью.
- Ах, мальчик перетрудился... Ох, как много ему приходится делать! - засунув руки в карманы новых штанов, паж брел по улицам Рунна и тихо пародировал все те глупости, которыми его осыпали весь день - Кто бы мог подумать, что он выйдет таким умным, правда, Гретхен? Какие у него глазки, какой носик.. Уси-пуси..

Вытерев свой замечательный носик рукавом курточки, Филипп перешел на другую сторону улицы, продолжая бормотать. Ноги несли его в неведомом направлении, а в своем сознании он доходчиво и убедительно втолковывал родной матери, как нужно обращаться с великими рыцарями современности. "Нас нельзя укладывать спать вместе с трехлетним Ришаром! И не надо пытать вытирать нам рот после обеда. Вы б ещё слюнявчик мне повязали, maman! И уж если мы случайно, повторяю - случайно, разбили банку с вареньем, прошу вас, не ставьте нас в угол, - на этом месте Филипп отвлекся и неприлично для рыцаря шмыгнул носом. Тот глухой, вязко-стеклянный звук разбитой банки вишневого ещё долго будет сниться ему в кошмарах. Варенья было жалко. - Лучше бы выпороли..." - маленький Барна был сегодня мрачен как никогда. Суровая реальность, всегда вносящая свои неумолимые коррективы в его планы, на этот раз превратила эту чёткую и несомненно правдивую речь в возмущенный вскрик: "Мне уже 12, мама!"

И вообще, жизнь мало радовала. В тот памятный день, когда за жалкий сверток с какой-то безделушкой, теперь Филипп понимал это со всей отчетливостью, было куплено его молчание, молчание рыцаря, обет не говорить о том, что именно он слышал от того несдержанного слуги о Её Величестве... В тот день блистательный рыцарь был куплен за жалкие сребренники. Филипп твердо решил, что не успокоится, пока не отдаст сверток его хозяину и получит возможность снова считать себя рыцарем и вернет себе честь и имя благородного номена.

Но найти Грегуара и его товарища ему не удалось. Не удалось даже разузнать, к свите которого из баронов они принадлежат. Дворец переживал набег толп номенов, после смерти Императора слетевшихся в столицу, подобно стае грифов, алчущих добычи и наживы. Каждый из них притащил с собой семейство и немалую свиту, так что количество людей, проживающих во дворце и его окрестностях, резко повысилось. Слуги сбились с ног, выполняя многочисленные прихоти скорбящих, да так, что, вопреки сложившемуся мнению, что у прислуги всегда хватает времени на любопытство, никто не смог вспомнить двух неприметных мужчин. Но Филипп не терял надежды. Тут главное - найти подход, какой-нибудь оригинальный способ освежить память людей. Мальчик напряженно думал..

Ноги сами вывели его за пределы Золотого города, и он не заметил, как, миновав узкую прослойку Служилого, очутился в ремесленной части Рунна. По сути, эта часть города представляла из себя множество маленьких рынков и рыночков, плавно перетекающих из одного в другой и бескрайним океаном разливающихся внутри высоких крепостных стен.
Здесь непрестанно чем-то торговали, так что мальчик решил воспользоваться предоставившейся оказией и непрестанно крутил головой в поисках чего-нибудь интересного. Его занесло на какую-то узенькую улочку, где собрались торговцы диковинками и необыкновенными чудесами. Филипп уже было решил поподробнее присмотреться к потрясающе красивым заморским раковинам, чтобы, возможно, купить одну такую для старшей сестры Жанны, как почувствовал, что кто-то дергает его за рукав.

- Номен, номен, я знаю, что вы ищете, - загадочно вращая маленькими глазками, перед Филиппом стоял паренек лет 8-9, грязный до невозможности и жутко лохматый. Он потянул Филиппа в сторону какой-то обшарпанной вида двери и продолжал шептать. - Номен, там, за этой дверью вам предскажут вашу судьбу, ваше будущее, вы сможете найти ответ на любой вопрос.
"На любой?, - пронеслось в голове. - Значит вот он - оригинальный подход!"
И он смело шагнул в мрачный провал двери.

Пройдя с десяток шагов по неосвещенному корридору, со всех сторон заставленному разной рухлядью, начиная громоздкими подсвечниками и заканчивая деревянным креслом-качалкой, ставшим прибежищем для нескольких поколений трудолюбивых пауков, паж Её Императорского Величества оказался в маленькой комнатке с низким потолком. Комнатушка была освещена лишь огарком свечи, вставленным в блестящий стеклянный шар, который, казалось, впитывал имеющиеся лепестки света, и испускал из себя таинственный полумрак, подозрительными клочьями свернувшийся в углах помещения.

- Сядь, мальчик мой, - произнес чей-то мягкий голос. Филипп вздрогнул и только сейчас заметил, что он в комнате не один. В дальнем углу боком к нему согнувшись стояла старушка, такая древняя, что она спокойно могла бы сойти за один из предметов мебелировки. Длинные серые лохмы свисали на её морщинистое лицо, цветастые лохмотья, которые она выдавала за одежду, были испещрены пятнами от пищи и воска. Она протянула скрученную артритом руку и указала на сундук, стоящий в другом конце комнаты. - Сядь.
Замерший было в углу, Филипп поспешил взгромоздиться на высоченный сундук и в нерешительности поболтал ногами.
- Молчи.
- Тебе не нужно ничего объяснять.
- Я знаю...
- ...зачем ты пришел.
- Знаю даже лучше...
- ...чем ты сам.
Старуха всё говорила и говорила, а мальчику казалось, что в комнате звучит несколько голосов, звучащих с разных сторон. бесконечно шепчущих ему, не давая вставить ни слова, завораживая, околдовывая своим шепотом, бесконечной сменой голосов, тембров, интонаций... Филипп с трудом боролся с так некстати начавшимися слипаться глазами. Зевнул.
- Старуха Гретта всегда знает, что нужно её клиентам.
"Это та самая ведьма! - пронеслось в голове мальчика. Она должна знать, где можно найти Грегуара!"
Он открыл рот, чтобы начать говорить, но не успел.
- Молчи, я сказала!
- Молчи...
- Молчи...
- ...и слушай.
- Меня не интересует то, что ты, как тебе кажется, хочешь у меня спросить. Я не занимаюсь пустяками.
- Гретта предсказывает судьбу, милый мальчик, и делает это лучше всех в этом городе, ты знал?
- А тебя ждет великая судьба...
- ...тебя полюбит прекрасная дева...
- ...ты станешь великим воином...
- ...тебя будут уважать и бояться!
- Ты легко достигнешь любых вершин, но...
- ...ничто не достаётся бесплатно!
Карга приблизила лицо к лицу Филиппа и больше не отрывала от него своих горящих глаз.
- У тебя есть некая вещь, мальчик...
- ...она досталась тебе не по праву, но...
- ...но может принести успех!
- Отдай мне эту вещь.
- И я подарю тебе могучий талисман, способный покорить сердце любой красавицы.
- Отдай мне эту вещь!
Голоса звучали все громче и громче, тени в комнате начали беспокойно шевелиться, а пламя от свечи вдруг взвилось чуть ли не до потолка. Филипп испуганно подался назад.
- Но... Вы не понимаете.. Я.. Должен вернуть...
- Отдай мне! Верни её мне!
На младшего Барна уставились необычайно расширенные зрачки, за которыми не было видно глаз ведьмы, что пугало еще больше, чем страшный голос, хриплыми завываниями промчавшийся по комнате, всколыхнувший занавески и взъерошивший волосы на голове юного пажа. Коротко вскрикнув от неожиданности, тот спрыгнул с места, кое-как увернулся от грязных рук, тянущихся к нему через стол, и стрелой вылетел из здания.

Услышав, как захлопнулась дверь за его спиной (уже второй раз за этот день, невольно подумалось ему), Филипп стремительно обернулся, чтобы перекреститься, избавився таким образом от порчи, которую могла навести на него ведьма. Сделав шаг назад, он не заметил, как наступил на что-то мягкое, резко подавшееся в сторону, быстро обернулся, чтобы извиниться. На него с ужасом смотрело маленькое существо, казалось бы перегнутое через самое себя. Разного размера глаза выпучились на миг то ли от боли, то ли от удивления. Неровную, болезненную кожу лица прикрывали свалявшиеся, маслянистые патлы, а губы кривились в странной гримасе...
- Изыди!! - храбро заорал Филипп и со всех ног припустил прочь из Ремесленного.

6 число месяца Полотна.
Дворец герцога Барна.

      Раннее утро как и всегда врывалось в дом криками просыпающихся горожан, стуком колес карет, лошадиным ржанием. Анриетта де Барна с закрытыми глазами стояла у окна, отодвинув штору и прислонив ладонь к холоду стекла. Она внимательно прислушивалась к тому, что будило город и жизнь вокруг, внутри и за пределами его. Город, который прятался от нее даже ни за окном, а за высоким забором, окружавшим особняк Красного Герцога – первого канцлера Рунна и…. ее отца. В комнату вошел Венсан:
- Я собрал то что ты отложила, сестра, - голос одного из братьев был едва ли ни сонным. – Неужели надо было будить меня ни свет, ни заря? По моему это вполне могли сделать слуги.
- Слуги понятия не имеют о том, как ценны эти книги, брат. И тебе это известно.
      Голос ее был отстраненным, а слова, обращенные к человеку, застывали на оконном стекле.
- Это точно, сестрица. Никогда не забуду, как они едва не испортили том моих любимых стихов. Помните, я вам читал их, - в голосе юноши послышалась странная гордость:

Мы шли. На север, на восход,
На прапорах неся орлов,
И пирамидами голов
Мы метили свои тихий ход.
Хундсфельдов было штуки три,
А пепелища не считали,
Ну а на то, что мы украли,
Сходи в музеи, посмотри.
Под золотым крылом орла
Мы прошагали четверть мира,
И алтари чужих кумиров
Палили всюду мы дотла.
Мы шли. Весь этот белый свет
Мы созерцали сквозь забрала;
И властный окрик генерала
Нам ветхий заменял завет.

      Ребенок внимательно выслушал и вдруг шагнул к брату, опуская ему руку на плечо:
- Вы так мечтаете о подвигах, Венсан?
      Юноша остановился на полуслове, замерев от неожиданного вопроса и ее движения. Анриетта смотрела прямо в глаза брата темными огнями, прячущимися в глубине ее глаз – словно прожигала что-то неведанное в его сознании или душе.
- Разве это не достойный путь любого молодого человека? Мне никогда не стать наследником или не добиться особых успехов на поприщах дипломатии подобно отцу. Но быть хорошим воином – я смогу.
      В голосе его звучала едва ли прикрытая гордость и уверенность. Анриетт еще несколько минут вглядывалась в лицо одного из старших братьев, а потом плавно убрала руку с его плеча, разворачиваясь и, уходя, бросая через плечо:
- Спасибо за помощь, Венсан. Мне пора, - уже в дверях ребенок на миг остановился, рассматривая что-то перед собой, а потом не глядя назад, веско добавил: - Леонард сочиняет очень хорошие стихи.
      Не дожидаясь реплики в ответ или хотя бы – слов прощания, Анриетта де Барна вышла из комнаты и строго, холодно посмотрела на служанку, с которой столкнулась едва ли ни лоб в лоб. Хорошенькое личико девушки исказила испуганная гримаса. Темно-карие глаза, цвета спелых каштанов не умели дарить тепла или надежды. Они лишь темнели, страшнее, чем грозовое небо. И даже вспышкам молний не было дано разрезать эту страшную тьму во взоре маленькой хозяйки.
- Простите, номени Анриетта. О, ради Каспиана всепрощающего, простите.
- Простить – что?
- Я не хотела вас напугать, - девушка окончательно сбилась, все больше теряясь от странного взгляда взрослого ребенка.
      Наконец она не выдержала и упала на колени, хватая тонкую ладонь девочки и прижимаясь к ней губами:
- Ради всепрощения….
      Анриетта брезгливо выдернула руку из вспотевших ладоней служаночки, натягивая тонкие, шелковые перчатки.
- Прочь, - холодно и резко.
      Ребенок уже шел дальше. Сегодня она уезжала на несколько дней за город и не хотела отвлекать себя подобными пустяками. За ней двое слуг с трудом тащили огромный сундук, две связки книг и еще один ручной работы ларец. Девочка шла, не поворачивая головы, привычно проходя длинный коридор вдоль которого находились многочисленные двери. За этими дверьми каждый из ее родных жил своей, закрытой от всех жизнью. Неожиданно ребенок остановился:
- Пьер, подойдите ко мне.
      Когда слуга приблизился, Анриетта молча указала ему на что-то у одной из дверей.
- Святый Спаситель, - пробормотал слуга, у которого глаза полезли на лоб от испуга.
- Вряд ли, - непонятно и холодно откликнулась девочка, поднимая руку и несколько раз постучав в дверь возле которой они остановились.
      В ответ – молчание. Затем еле слышный стон и шаги. Дверь приоткрылась, но неполностью. В щели видно недовольное лицо еще одного сына герцога де Барна.
- Какого демона принесло в такую рань?
      Анриетта, продолжая рассматривать что-то у себя под ногами, остановила жестом слугу, уже начавшего было говорить:
- Доброе утро, Жан-Пьер. Вам послание.
      Несколько мгновений царила тишина, видимо юноша давил в себе желание сказать насколько добрым может быть подобное утро, но, пересилив собственный нрав, в ответ послышалось:
- И вам того же, Анриетта. Давайте это послание и ступайте своей дорогой, - в голосе слышалась насмешка.
      Ребенок молча наклонился, подбирая «послание» и протягивая его брату сквозь щель в двери. В тонкой, девичьей руке, затянутой черной перчаткой была дохлая крыса, зажимающая в пасти голову дохлого же воробья. Юноша шарахнулся прочь от двери, а глаза его сестры, наконец, поймали его взор. Но губы ни скривились в усмешке, наоборот странно сжались:
- Кто-то вас очень любит, Жан-Пьер.
      Она помолчала, продолжая держать «дар», но затем, убедившись, что братец явно не заинтересован в «ответе», спросила:
- Если это вам не нужно – я заберу себе?
- Конечно, сестрица. Забирайте эту мерзость.
      Ребенок развернулся в обратную сторону и услышал голос, кинувший ей в спину из щели:
- Приятного аппетита.
      Анриетта чуть повернула голову и холодно бросила в ответ:
- Сами не поперхнитесь за завтраком, брат.
      Проходя мимо второго слуги, все еще державшего все ее вещи, Анриетта коротко приказала:
- Несите их в карету, Морис. Пьер, вы нужны мне.
      Ребенок очень быстро прошел обратно, спускаясь вниз и быстро проходя в крыло, где жили слуги. На минутку она задержалась, пока Пьер распахивал перед ней двери, еле поспевая за слишком быстрыми шагами своей госпожи. Холодные черты лица девочки не дрогнули, когда, войдя в нужную ей комнату, и держа в руке все тоже подношение, которое она нашла у двери брата, от нее шарахнулись несколько молодых служанок.
- Номени Анриетта! Пресвятой Каспиан! Что это?!
      Каштановые, холодные глаза нашли лишь одно лицо и буровили его безжалостно, пока та, на которую она смотрела, уже второй раз не опустилась перед ней на колени.
- Номени, простите….
      Анриетта не стала выслушивать речь девушки до конца, кинув в ее смазливое личико дохлых животных и негромко вздохнув:
- Так вот за что ты молила прощения, - тонкие пальцы сорвали перчатки с рук, отшвыривая их прочь. – Пьер, я хочу, чтобы ты проследил, как эта девушка сварит себе суп из этих тварей. И пусть съест все до последней ложки.
- Номени Анриетта! Она же отравится! Прогоните ее и дело с концом.
- Не вижу причины. Я сказала что она должна сделать, - темный взор встретился с уже даже не молящим, но пресмыкающимся взглядом служанки. – Тем более….
      Тут ребенок скривил презрительно губы:
- Она не умрет. Мертвые не умирают. Проследите за всем, Пьер. Вы знаете – я узнаю правду. И тогда вам не поздоровится, - она еще раз удостоила провинившуюся взглядом. – Роза, ваше место уже давно на кухне. Пьер, ту посудину, в которой она приготовит – выкиньте, как и все к чему она прикоснется. Это приказ.
      Девочка развернулась и ушла. Пока она проходила по отведенному для слуг крылу, голова ее была гордо поднята. И лишь выйдя вновь в знакомый коридор, ребенок остановился и тяжело вздохнул, сжимая руку в кулак и опуская голову на грудь. Перед глазами все плавно плыло, а надо было идти дальше. Уже слышались чьи-то шаги за спиной и девочка с удивлением поняла, что не узнает этих шагов. Она попыталась обернутся, но это стало роковым решением. Голова ее закружилась. Ребенок едва не упал, но чьи-то руки надежно подхватили тонкую фигурку, поднимая и бережно унося прочь из коридора.
      Когда Анриетта открыла глаза, голова ее покоилась на надежном плече, а возле губ находился стакан с теплым, разбавленным вином.
- Выпей, сестренка, - негромкий, ласковый голос.
      Девочка подняла глаза и посмотрела в родное лицо:
- Леонард, - слабый, но спокойный голос. И уверенный кивок в ответ.
- Он самый, Рия, - губ юноши коснулась едва уловимая смешинка. Так ее звали немногие. Всего двое.
      Ребенок осторожно взял бокал, который брат продолжал держать у ее губ, и сделал два глотка, чувствуя тепло, что так быстро пробежало по всему хрупкому телу.
- Куда-то собралась, сестренка? – ровно спросил юноша, внимательно следя за еле заметным румянцем, который появился на ее щеках.
- За город. Мне уже давно пора ехать.
- Я провожу.
      Он встал, забирая и отставляя в сторону стакан. Руки все еще крепко и надежно поддерживали ее. Да и сама девочка все еще не очень уверенно опиралась на руку своего старшего брата. Ее глаза внимательно смотрели на его грудь, затянутую черной, гвардейской формой:
- Я не узнала вас.
      Похоже было, что этот факт удивил ее как ни что другое. Леонард осторожно, но придирчиво поправил локон в прическе сестры и ровным голосом ответил:
- Ничего странного.
      Анриетта вскинула глаза, упираясь странным взглядом в нежно-сиреневый взор юноши. Но в ответ ей смотрела почти нежность, почти забота и ровная, холодная стена молчания, за которую было не заглянуть.
- Ты попрощалась с отцом?
- Еще вчера. – Девочка кивнула вдруг, выпрямляясь: - Проводите меня. До кареты.

6 день месяца Полотна.
Рунн. Шенбурнн.

      Облака кучными, ленивыми стадами плыли на городом - сердцем империи - Рунном. Сандра в который раз поразилась своим запутавшимся чувствам: ей нравилась столица, не смотря на постоянную боль и тревогу, которую она подарила вместе с вечным холодом, сковавшим сердце.
- Эстебан, а правда, что сердце может стучать по привычке?
- Номени Сандра? - не понимающе вскинул на нее глаза гвардеец, отвлекаясь от занятной игры – «двенадцать». Фигурки на доске уже перемешались так тесно, что, казалось, только чудо может их заставить разойтись. А между тем нужно было точными, оставшимися в запасе шагами вывести их из получившейся путаницы на другой край поля.
Сандра встряхнула рыжими кудрями, откидывая мысли прочь:
- Ах, опять какую-то глупость сказала, задумавшись, - улыбка заиграла на ее губах, когда она в свою очередь посмотрела на доску. - Номен Эстебан, вам не кажется, что мы с вами проигрываем?
- Номени Сандра, когда я с вами - мы всегда выигрываем, - отпарировал юноша, передвигая одну из фигурок на несколько шагов вперед и перепрыгивая величественных ее соседей.
      Фрейлина заинтересованно посмотрела на его действие и перевела взгляд на гордо откинувшегося в кресле гвардейца. Зеленые глаза скользили по его стройной фигуре, на миг останавливаясь на плечах, украшенных блестящими погонами, на серебристо-белоснежных линиях вышивки на рукавах,  что выгодно подчеркивала сильные руки. Девушка не могла понять, что так сильно беспокоит ее, пока Эстебан не решился прервать затянувшееся молчание:
- Надеюсь, я не запачкался во время нашей прогулки в саду? Вы так смотрите, номени.
      Сандра легко отмахнулась от сказанной им фразы, вскинув головку:
- Ваш внешний вид как всегда безупречен, номен Наглость, перескакивающий через головы влиятельных особ. Я вдруг вспомнила, что вы еще и - заслуженный метатель ваз...
- В неугодно забравшихся в ваши покои герцогов, - подхватил Эстебан, засверкав глазами при воспоминании.
      Фрейлина, не удержавшись, ответила сверкнувшим озорным взором, который тут же быстро  потух:
- Он очень опасен, Эстебан. Вы даже не представляете как. Лучше бы вы дали ему возможность высказать все то, что он собирался...
- И, возможно, оскорбить вас, номени Сандра? - юноша мотнул головой.
- Это не так опасно, как то что может ожидать вас, если Конрад кинет вам перчатку, - девушка откинулась в кресле, точеная рука мягко облокотилась на подлокотник, поддерживая рыжеволосую головку. В прозрачных, зеленых глазах светился тихий, так несвойственный им в повседневной суете свет.
      Эстебан уже собирался ответить с присущей ему бравадой, но вдруг просто улыбнулся, тоже удобно устраиваясь в кресле:
- Мне и жизни своей не жаль будет отдать за вас, номени Сандра.
      Длинные, темно-рыжие ресницы прикрыли мягкий свет глаз, но она не замедлила с ответом:
- Неужели вы думаете, что мне настолько безразлична ваша жизнь, номен Эстебан? - взгляды вновь встретились. - Поверьте, мне будет очень больно, если.. если мне сообщат о вашей гибели.
      Тонкие пальцы сжались в кулак, а на глаза набежала тень. Молодой гвардеец выдержал этот неожиданно потемневший взгляд и наклонился вперед, едва коснувшись пальцами сжавшегося кулачка девушки:
- Номени Сандра, я убью любого, кто посмеет огорчить вас подобными вестями. Потому что это будет ложь, - он уже выпрямился. – Правда, если вы загрустите - я предпочту сам выпрыгнуть из окна, потому что даже самая страшная гибель не так ужасна, как ваша грусть.
      Сандра фыркнула, как кошка:
- О да! Вы всего лишь истопчите королевские левкои, прыгнув на клумбу. А мне потом придется пояснять, кого это вы так испугались..
      В дверь постучали. Молодые люди переглянулись. Время уже было позднее, они собирались прощаться после последней партии в "двенадцать", которыми забавляли себя почти каждый вечер. Сандра одетая в изысканное, черно-белое неглиже почувствовала странный холод прошлого опять подступивший к ее сердцу: «Так порой приглашали к Александру.. Стук в дверь и ты должен идти. Как раз - его время...» Вошедшая Энн присела в реверансе:
- Его светлость, герцог Этьен де Нортми.
- Я подожду у дверей, номени Сандра, - принял как всегда безапелляционное решение Эстебан.
      Она кивнула, размышляя что понадобилось у нее так поздно Черному Герцогу. Сандра оглянулась на зеркало, поправляя халат так, чтобы была видна нижняя сорочка черного шелка с белоснежной вышивкой, украшающей ее лиф. Казалось, что недавно отступившая зима оставила своей северной дочери подарок в виде этой удивительной вышивки, которую она сама, тщательно продумав, вышивала целый месяц. Ни халату, ни сорочке не дана была возможность прикрыть вызывающую, высокую грудь девушки и поэтому Сандра милостиво позволила пушистым кудрям укрыть ее плечи, как драгоценным, едва ощутимым покрывалом. Все это заняло считанные секунды и девушка шагнула прочь, отступая в тень за шторы. Почти одновременно с ее движением, в свете свечей появился Этьен де Нортми. Не давая ему времени на скуку или особо тщательный осмотр ее комнаты, Сандра вышла из-за штор, оставшись на несколько мгновений в тени и разглядывая позднего гостя:
- Доброго вечера, мой герцог, - она медленно прошла к креслу, очаровательно улыбаясь. – Прошу, ваша светлость, присаживайтесь. Чем могу служить в столь поздний час?
- Прошу прощения за неурочный визит, - оставаясь стоять, негромко сказал Этьен, не сводя с нее пристального взора, от которого наверняка не укрылся ни ее вызывающий наряд, ни завораживающая улыбка. – Мне необходимо сказать вам несколько слов, а время – увы – так мало и оно столь быстро бежит.
      Сандра не стала заставлять себя ждать, присаживаясь в кресло и еще раз указывая герцогу на место напротив себя. На губах ее играла улыбка, а в глазах застыл немой вопрос:
- О, да. Время никому не подвластно.
- Пока лишь, - задумавшись о своем, откликнулся Этьен. – Но я ни о нем хотел говорить с вами, номени. Я пришел просить вашей руки для своего сына.
      Коротко и ясно, словно разрубив какой-то ему видимый узел. Девушка поняла неожиданно, что так оно и было: «О, боги.. За что?» Но в ответ, лишь подняла брови, выказывая удивление и недоверие:
- Ваша светлость, простите, но…. Вам же известно кто я? Неужели вы способны взять в свою семью подобную.. невестку? – зеленные глаза сверкнули, встречаясь с тяжелым взглядом герцога. – Всем известно о чести и честности имени герцога де Нортми.
      Она ждала, что он скажет в ответ что-то резкое или решительно отмахнется от ее слов:
- Мне известно все. – твердо сказал Этьен. – Но Господь велел прощать заблудших и помогать нуждающимся. Честь в том, чтобы забыть о прошлом, и думать о будущем.
      Сандра отвела глаза, вглядываясь в наступающую за окном тьму, и задумчиво продолжила:
- Но в настоящем, мой герцог, ваш сын в тюрьме. Как можете вы быть уверены в том, что он согласен взять меня в жены?
      Она не повернулась, предпочитая слышать лишь голос, который стальным лезвием продолжал раздирать неведомый ей узел на части:
- Я знаю своего сына.
      Сандра перевела задумчивый взор на Черного Герцога, продолжавшего смотреть прямо на нее. Грудь ее высоко поднялась:
- К сожалению, я не могу ответить однозначно на ваше предложение, ваша светлость. Моей рукой распоряжаюсь не только я, но и мой брат. Поэтому разрешите придержать ответ до его приезда и ознакомления с вашим предложением, - она еще раз глубоко вздохнула. – Тем более, что теперь уже недолго осталось ждать.
      Правая рука девушки легко поднялась вслед вставшему с кресла герцогу. Этьен склонился и поцеловал кончики ее пальцев:
- Думаю Ваш брат примет правильное решение. Спокойной ночи, Сандра.
      Герцог поклонился и вышел. Едва дверь закрылась за ним, как на пороге возник Эстебан, вопросительно посмотревший на свою подопечную. Сандра молча покачала головой, протягивая ему левую руку:
- До завтра, Эстебан.
      Юноша заглянул в ее глаза, сжимая прохладные пальчики девичьей руки и прежде, чем поцеловать, легко согрел их дыханием, вызвав улыбку:
- Добрых вам снов, номени Сандра.
- И вам того же, незаменимый мой Рыцарь Наглости.
      Через минуту в комнате была лишь она и свечи, не дающие тьме шанса окружить свою рыжеволосую хозяйку. Ярко-оранжевые язычки пламени танцевали перед пустым, зеленым взором, в котором зарождался смех и холодное презрение к самой себе: «Интересно, сколько нужно написать на табличке золотых империалов, чтобы оценить себя? Пожалуй, многие в империи поспорили бы перебивая цены друг у друга…. А вместо наложницы – получили бы куклу. Впрочем, кому это интересно. Главное, что можно взять руку. А сердце… оно будет стучать по привычке холодным осколком». Рука потянулась к огонькам, решительно сжимая ближайший. Боль привела ее в чувство и она поднялась с кресла, выпрямившись и еще раз глянув в холодное отражение самой себя в серебре огромного зеркала. Ни одной мысли не отражалось в глазах или на лице. А боль в сердце была лишь показушной памятью прошлого, от которого ей не дано было избавится. Ни здесь, ни сейчас, никогда. Фрейлина прошла в спальню, где, упав на постель, закрыла глаза и успокаивающе положила руку на сердце.

7 число месяца Полотна.
Тюрьма.

- Спаси и сохрани тех, кто сворачивая с пути твоего блуждают во тьме неверия и лжи, - он стоял, склонив голову, и шептал эти слова. Брат Ивар повторял их снова, сжимая в руке тонкую  ткань, что укрывала молитвенник. Под закрытыми веками витал образ, который уже второй день мучительным видением представал перед ним, не желая покидать его сознания. Коленопреклонения, молитвы и даже самобичевание не помогали. Образ продолжал витать недосягаемым соблазном. Он позволил себе день не возвращаться к делам, пытаясь справится с наваждением и понимая, что лишь уничтожив ту, которая околдовала его, сможет покончить с кошмаром. Брат Ивар поднялся с колен и решительно вышел из комнаты, намереваясь как всегда зайти в свой кабинет перед тем, как пойти на очередной допрос маркиза Нортми. Но, не доходя до двери, остановился. Нет, он не пойдет туда просто так. Ивар достал спрятанный на груди образ Спасителя и с ним прошел вперед, освящая все, что видел. И все равно - она опять была тут, рядом: близко и далеко. Из груди вырвалось святое слово перечеркнутое проклятием: "Ведьма!" Святой образ выпал из руки. Человек застыл, понимая свое бессилие и безотчетно сжимая кулаки. Посторонний стук ворвался в его сознание:
- Ваше святейшество, все готово.
- Подготовьте арестованных гвардейцев. Сегодня я сделаю решающий ход. Как чувствует себя маркиз?
- Он молчит.
- Да? Это не хорошо. Но мы побеседуем.
      Войдя в камеру, святой брат привычно оглядел своего знатного пленника и едва заметно улыбнулся, приближаясь:
- Вы сегодня плохо выглядите, маркиз.
      В ответ раздался лишь звон цепи. Ивар продолжал стоять, ожидая. Но его пленник отличался ни меньшим упорством или упрямством. Брат Ивар отступил и кивнул своим подручным, усаживаясь на жесткий стул и сводя брови:
- Сегодня мне бы хотелось поговорить с вами, капитан Нортми. Время пришло и оно требует ответов...
- Время? Или вы? - глухой голос пленника заставил священника вздрогнуть от неожиданности.
      Ивар нахмурился еще сильнее, понимая: что-то идет совсем не по плану. Ни по его плану. Но это - поправимо. Еще один знак подручным и в комнату вводят одного из гвардейцев, который с трудом передвигает затекшие ноги. Голова его безвольно болталась из стороны в сторону и видно было, что он слабо соображает, где он и что с ним. Его ловко подхватили под руки, прислоняя к столбу, что стоял прямо напротив закованного в цепи капитана. Духовник внимательно следил за маркизом и отметил едва различимое движение: так огромный валун едва качнувшись от подземного толчка – готовится скатится на головы тех, кто попадется на его пути. Но здесь не было тех, кто бы боялся вдруг просыпающейся силы простого человека. «Простого? О, нет. Он тоже околдован. Мой долг спасти его, даже вопреки желанию его. Я понимаю: сладостнее остаться в колдовском мареве. Гораздо сладостнее, чем услышать жестокое слово Творца». Пока брат Ивар размышлял, введенного гвардейца приковали к столбу безжалостно, вывернув руки. Несчастный висел в самой неудобной позе и тяжело дышал, сдерживая стоны, которые наверняка рвались из его груди. Ивар посмотрел на Клауса:
- Начинай с молитвой, сын мой.
      Клаус неторопливо надел на шею несчастному специальную, широкую полоску особой ткани, что пропитываясь потом будет затягиваться вокруг шеи, больно впиваясь в тело и лишая дыхания. Роман, что стоял чуть в стороне, поднес «собрату» здоровый кнут и сам взял такой же. Ивар поднял глаза к потолку, набожно шепча:
- Первые врата очищения.
      Гвардеец в немом ужасе уставился на приближающихся мучителей, говорить он не мог. Брат Ивар точно знал, что язык у него онемел – еще одно хитрое зелье. Говорить сегодня должен другой. Белесо-голубые глаза закрылись, внутренний голос читал молитву, ожидая привычного крика, как спасения. Но его не было. Раздался усталый и невыразительный вопрос:
- Что вы хотите?
      Ивар недовольно посмотрел на своего пленника, не веря тому, что слышит, но потом, поразмыслив, решил, что так будет даже лучше. Небольшое движение руки – Роман убирает свой кнут, а Клаус еще сильнее затягивает цепи на руках гвардейца, который преданно уставился на своего капитана: «Влюбленный что ли? Богопротивники!» Духовник медленно встал и размеренно начал:
- Признаете ли вы, маркиз де Нортми, себя виновным в развращении невинно убиенного помазанника Спасителя нашего? Желаете ли вы покаяться в этом богомерзком поступке и раскаявшись понести наказание за него? Назовете ли вы тех, кто подговорил вас на подобные действия?
- Минуточку! – капитан, словно от спячки очнулся. – Я правильно вас понял, что вы – признавая меня виновным во всех мыслимых грехах против государя – усомнились в том, что я мог один все это задумать и сделать? Так мы не договоримся.
      Последние слова были сказаны с такой откровенной наглостью и безмерным вызовом, что брат Ивар впервые потеряв самоконтроль, яростно двинулся в сторону капитана:
- Изволите надсмехаться над священной верой и правдой? Позволяете себе….
- Нет, - прервал говорившего маркиз. – Не позволяю думать о вас и вере – в едином лице.
      Ивар почувствовал, как во рту разливается горечь и решительно махнул рукой Роману, который резким движением поднял гибкий, сверкнувший металлом кнут и стремительно обрушил его на руки висящего на столбе гвардейца. Со вторым ударом он не спешил, поджидая, когда ударит Клаус. На свежий рубец обрушился еще один удар, впиваясь в плоть податливую и безропотную. Гвардеец глухо застонал, а следующий удар уже догонял предыдущий. Еще и еще. Брат Ивар шагами отсчитывал отмерянное, не обращая внимания на напряженно следящего за происходящим капитана. Но когда удары с рук переместились на живот и ноги несчастного, вновь раздался холодный, яростный голос:
- Признаю себя виновным в том, что развратил половину двора его императорского величества и саму особу императора Александра.
- По наущению…. – пожелал вдруг продолжить Ивар, но маркиз недоуменно уставился на своего допросчика.
- Напомните мне роль, любезный, кажется, ваша кухня отшибает память даже у таких как я.
      Гвардеец, на время оставленный мучителями, подрагивал в судороге, что охватывала его тело. А его мучители уже подготавливали прижигающее раны средство, накаляя свои страшные прутья до красноты. Рты обоих палачей ухмылялись, напоминая страшные маски. Черты лица капитана оставались невозмутимыми, как и у его стража, но внутренняя борьба достигла такого пика, что оба казалось прикипели взглядами друг к другу.
- Святой отец, вас зовут наверх.
      Ивар не любил, когда его работу прерывали на полпути, а потому решительно ответил:
- Позже.
- Но….
- Позже, я сказал!
      Он опять махнул рукой, отворачиваясь от маркиза, но палачи не успели ничего сделать, так как Никола Нортми явно не привык к такому обращению, поднимаясь с места и роняя одно слово за другим, сопровождая их ледяным звоном цепей, в которые был закован:
- Я еще не договорил. Со мной в сговоре были Лукавый и Спаситель в одном лице, то есть….
- Замолчите, маркиз де Нортми, - негромкий, властный голос.
      Обернувшийся на его звук, брат Ивар склонился, приветствуя вошедшего кардинала и мысленно творя еще одну молитву о спасении. Кардинал Рунна осмотрел все вокруг себя и сделал знак, призывая к себе своего представителя и уже всем знакомым, ироничным голосом вымолвил:
- Так как ожидать вас мне было некогда – придется теперь поторопиться и вам, сын мой. Прошу вас, за мной.
      Ивар вышел следом за кардиналом в коридор, плотно прикрыв за собой дверь камеры, и встречаясь взглядом с непроницаемыми глазами его высокопреосвященства. Бледно-голубые глаза не выдержали поединка и опустились:
- Вы должны меня понять, Ваше Преосвященство. Это заговор колдунов. Человек в камере – зачарован и только начал осознавать это. Еще немного и я смогу раскрыть его для света истины. А также смогу спасти всех тех, кто еще подвергается колдовскому воздействию ведьминской ворожбы.
      Руиз ждал, пока духовник выговорится, а затем протянул руку и коснулся тут же опустившейся в ожидании благословения головы:
- Вам, брат мой, нужен сон и покой. Время для размышлений – бесценно. Особенно, когда это размышления о собственной душе. Уверен, что у вас не так много времени остается для самого себя и это плохо. Вы забываетесь и забываете то, что вам говорят. Разве я приказывал вам пытать? Вести следствие? Раскрывать собственные мысли на этот счет – ни наша с вами дорога. Вам нужен покой, мой бедный, заплутавший брат, - рука кардинала с головы скользнула на плечо остолбеневшего брата Ивара, который не мог поверить услышанному. – Я придумал, как вам предоставить этот покой. Вы займете место капитана Нортми в его камере. С той лишь разницей: вас не будут водить на допросы. Но это не значит, что дух ваш будет свободен от них. Подумайте о себе, сын мой.
      Кардинал Рунна чуть приподнял руку с плеча священника, все еще прибывающего в шоке. Повинующиеся этому жесту стражники бросились к брату Ивару и встали по разным сторонам от него, ожидая дальнейших указаний. Кардинал кивнул головой и развернулся к двери недавно покинутой им камеры. Ивар не выдержал и спросил:
- Но если… если я займу место капитана Нортми, то что будет с ним? Мы.. то есть – я еще не закончил…. Понимаете? Там еще вопросы, которые….
- Очень хорошо понимаю. Вот куда пойдет и пойдет ли маркиз Никола де Нортми – мне и предстоит решить, - Руиз вздохнул и добавил: - Решить вместе с самим маркизом.
      Перед носом удивленного брата Ивара открылась и закрылась дверь камеры, в которой он еще недавно чувствовал себя единым Спасителем и Просветителем. Закрылось его единственное спасение.. и вновь нахлынула волна наваждения, которое уже никогда не покинет его: «Защити!»

7 день месяца Полотна.
Рунн. Тюрьма. Далее – резиденция кардинала.

      После разговора с ее величеством кардинал не стал торопится, отведя себе день на раздумья о своих дальнейших действиях. И лишь спустя сутки – отправился в тюрьму, где содержался маркиз де Нортми.
      Для роли спасителя или утешителя Руиз никогда не считал себя способным, вот изучать то, что скрыто глубоко в человеческом разуме – это действительно представляло интерес. Но мир далек от идеала, какой виделся ему. Наоборот, лишние знания приближают печальное завершение любых высоких устремлений. Или это время так диктует. В свое время ему очень повезло, его знания обратили на себя внимание не только Великой Экклесии, но и поистине ученых, чьи имена озаряли знающих светом надежды. Но уже давно они остались лишь в памяти своих учеников. Тайны Ордена, хранящиеся из века в век, представляли из себя по больше части устные пересказы и редкие, секретные записи. Последние были утеряны и с великим трудом восстанавливались потомками по обрывочным сведениям. И вот теперь, вместо того, чтобы заняться новыми, недавно доставленными к нему рукописями – он вынужден проверять то, как действует назначенный и действующий по его слову представитель. «По моему слову? Чушь. Все они слышат в своих головах лишь один голос – свой собственный. Игру воображения почитают за слово Спасителя. Верят в это и вершат именем его правый суд. Не задумываясь ни на секунду о том, кто прав – кто виноват…. Несчастные». Руиз вошел в кабинет, где обычно должен был находиться брат Ивар – духовный наставник этого печального удела. Темные глаза неторопливо осматривали все вокруг, дожидаясь, когда придет собрат.
- Простите, Ваше Преосвященство, но брат Ивар очень занят. Я доложил, а он, - заикающийся и неуклюжий писака из разряда тех, кто не прислушиваясь к смыслу слов строчат свои бумажки, быстро надоел и Руиз поднял руку, останавливая докладчика: - Простите….
      Последние слова были еле слышным шепотом и кардинал вздохнул:
- Ну если бы все пути были гладкими – жизнь быстро бы наскучила. У вас веселая жизнь, сын мой? Впрочем, мы отвлекаемся с вами праздными разговорами. Проводите меня к столь занятому собрату.
      Тюремный писарь склонился перед благословляющего его рукой и засеменил впереди, указывая дорогу. Мысли кардинала опять ушли в далекие от всего окружающего дали и вернулись в действительность лишь, когда он переступил порог камеры и услышал слова:
- Я еще не договорил. Со мной в сговоре были Лукавый и Спаситель в одном лице, то есть….
- Замолчите, маркиз де Нортми.
      Можно бесконечно хвалить в молитвах Всевышнего, можно проклинать того, кто предал или обманул его, но столь холодная и безразличная похвальба и пустозвонство – ребячество какое-то. Кардинал внимательно и пристально осмотрел каждого из присутствующих, отмечая, что ни один не дорос еще до сложных, смертельных игр, где важен ни ты сам, а то – немногое, что еще можно спасти. Эти остались детьми с опасными, но все же детскими игрушками и похвальбой у кого и что лучше выходит. Священник вздохнул и поманил к себе духовника, который со смиренным поклоном последовал за ним. Вместе они вышли за двери. Решение о том, что он сделает для своего поверенного уже давно появилось в его голове. Еще во время разговора с Императрицей Эрминой, сейчас Руиз лишь укрепился в мыслях насчет брата Ивара: «Слепая вера – страшное оружие. Особенно в руках малого ребенка. Но пока есть шанс на спасение – нужно его использовать». Распорядившись насчет Ивара и не возвращаясь уже к нему в мыслях, кардинал вновь вошел в камеру и медленно спустился по ступеням, жестом приказывая снять с маркиза цепи, которыми он явно гордился едва ли не больше, чем всем своим видом. Пока двое палачей занимались капитаном, кардинал приблизился к поникшему у столба гвардейцу и осмотрел его с пристрастием доктора у постели больного:
- Его тоже снимите и положите… - он оглянулся в поисках чего-то подходящего под слово «постель», но не найдя, указал на стол. – Да хотя бы сюда.
      Пока израненного гвардейца укладывали, Руиз неторопливо достал из одного из карманов своей рясы склянку, повернулся и попросил принести стакан воды. Воду он тоже весьма внимательно осмотрел и даже слегка попробовал на вкус, прежде чем влить в нее несколько капель из своей склянки. Получилась золотистая смесь, которую священник осторожно влил в рот пришедшего в себя гвардейца:
- Не бойтесь, сын мой. Хуже не будет, хотя и облегчения не обещаю. Это лишь слабая помощь вашим силам. А их у вас много. Соберитесь, мужайтесь и не отчаивайтесь, - негромкий голос кардинала смолк.
Лежащий на столе гвардеец закрыл глаза и глубоко вздохнул. Его преосвященство отдал еще одно распоряжения палачам и молча проводил их взглядом, следя за тем, как они осторожно выносят свою недавнюю жертву из камеры. Лишь когда за ними закрылась дверь, кардинал вновь обратил свое внимание на маркиза де Нортми. Тот также с некоторой заинтересованностью смотрел на еще одного своего собеседника:
- Вы не заскучали еще, маркиз? Вы так царственно умеете скучать.
- Почему вы спрашиваете? У меня появится возможность развеяться?
- Не уверен, сын мой. Я вообще не склонен отвечать за людей, которые уже и сами по виду своему – ни дети, но чьи поступки говорят о прямопротивоположном. Меня беспокоят те, кто заботится о вот таких «взрослых» детях. Знаете, как трепетные родители они боятся, что увлекающееся проказами дитё сломает себе шею или набьет шишку, не понимая, что это просто необходимо порой. Иначе не проживешь.
- Вы мне льстите.
- Вы на это напрашиваетесь. Впрочем, вот вам задачка: идите на все четыре стороны, маркиз Никола де Нортми. Вы свободны.
      Кардинал развернулся и не оборачиваясь вышел из камеры, размышляя об ожидающих его дома рукописях, которые еще никто не читал. По крайне мере хочется верить, что их никто не читал: «Читать и понять то, что читаешь – это весьма различные вещи».

      Убедившись, что все сделано по его слову, кардинал Каноре де Руиз, неторопливо покидал здание тюрьмы. Церковная тюрьма никогда не производила на него особого впечатления, но в ее камерах он встречал тех, кто более чем ощутил в себе силу, набранную этими серыми, затхлыми и непоколебимыми стенами. Здесь содержались как простые люди, так и высокопоставленные лица империи. В этих стенах проводили свои дни и откровенцы, и экклетики. Кардинал остановился, ожидая, когда ему откроют дверь и привычным движением руки благословляя охранников, чьи лица не выражали ничего. «Слепы. Тоже слепы и не скажут ни о чем, пока не ощутят слабость и бессилие перед испытаниями. Ивару придется многое осознать. Его поступок продиктован его гордыней». Руиз вышел из тюрьмы, быстро проходя в свою карету. Его мысли привычно и методично раскладывали полученную информацию. Воспоминаниями он был на три дня позади нынешнего дня. Он встречал молодого человека, который принес письмо из прошлого. Да и сам этот юноша был – прошлым. Только не подозревал об этом. Он был зеркальным отражением того, кто правил этим миром долгие десять лет. Кардинал откинулся на подушки, удобно окружившие его в карете и прикрыл глаза, размышляя: «Удивительно насколько непохожи бывают два лица, которые созданы по образу и подобию друг друга. Их такими создала та самая неповторимая рука, которую принято считать благословением. И …. Гордыня.» Губы священника тронула саркастическая улыбка: «Избиение откровенцев.. да, я помню что говорили об этом и как это подавалось. Никто не может сказать, что в ту ночь откровенцы были предупреждены. Их действительно застали врасплох. А если быть честным перед самим собой: упредили их действия. Ни раз сами откровенцы вырезали в захваченных землях экклесиастов и детей, и стариков, и женщин. Какая разница – кто перед тобой? Главное, что у него на челе написана едва видимая простому человеку, но очевидная для фанатика веры – печать. Печать иноверия. Печать того, что они творят свои молитвы по разному. И не важно, что молятся они одному богу. И даже зовут его одним именем. А эти их понятия «о чести»…. Что может быть глупее дуэлей, на которых за неполные пять лет во время правления Константина погибло около 2000 человек. В судебных делах говорилось, что большая часть погибших были – экклетиками. После этого умение владеть шпагой стали шлифовать, считая что только она может служить весомым доказательством правоты слова. Гордыня…. И мученический венец. В данный момент он украшает тех, кто называет гибель императора – карой небесной. О да. Проще думать, что его настигло проклятие, которым «наградил» венценосного Александра Монбар. Проще решить, что ты всего лишь свято верил в это проклятие и тем.. помог его исполнению. Проще служить, исполняясь гордостью за свою службу и мысленно каждый день проклинать того, кому служишь? Как много загадок таит в себе разум человеческий и какая тьма царит в сердце его». Кардинал почувствовал, что карета остановилась и выпрямился, возвращаясь в настоящее.
- Прибыли, Ваше Преосвященство.
- Благодарю вас, сын мой.
      Кардинал Рунна медленно пересек двор своего дворца, направляясь в небольшую часовню, в которой он любил размышлять. Здание ее было поразительно неказистым на вид. Казалось, что здание часовенки может вот-вот рухнуть. Руиз вошел внутрь и привычно прошел к алтарю, приклоняя перед ним одно колено. Несколько мгновений он стоял в молчании, чувствуя, как уходят из головы все размышления о прошлом, где он не мог ничего изменить. Седовласый мужчина поднялся, глядя непроницаемо черными глазами на облик спасителя над алтарем:
- Именем твоим, но делами нашими – да обретется мир на земле этой.
- Это все, чего вы желаете, святой отец?
- Ты здесь, Константин? – вопрос был больше похож на утверждение. –  Надеюсь, что ты не покидал моего дома? Мне не хотелось бы сейчас своеволия от того, кто всегда поражал послушанием.
- Я сделал всё как вы просили, отец Симеон. Да и куда мне отлучаться? Ваш дом лучше других подходит в этом городе грешников для молитв и раздумий
      Кардинал улыбнулся и, отведя глаза от образа, посмотрел на юного монаха. Лицо юноши скрывал капюшон, под которым сложно было разглядеть черты столь поразительно схожие со слишком знакомым Его Преосвященству лицом:
- Вот как? Город грешников, - кардинал задумчиво помолчал. – Кто мы такие, добрый собрат, чтобы судить о грехах чужих?
      Молодой человек опустил голову, но Руиз не дал ему время для ответа:
- Расскажи, что привело тебя ко мне. И чем, кроме скромного приюта в этом доме, я могу помочь.
- Я поведаю вам о свём путешествии Ваше Преосвященство. Но, сначала, прошу скажите, что случилось с Орденом Клинка Господнего?, - в дрогнувшем голосе послышалась неподдельная боль.
      «О, да, Монбар, как умело ты прокладывал пути для гордых сердец. Они думают, что просвещают народы именем Каспиана, а на самом деле лишь являются орудием в руках тех, кто умеет пользоваться им».
- Уничтожен. Разве этого недостаточно для того, чтобы забыть? Что хочешь еще ты узнать, сын мой? Чем можешь ты помочь тем, кто еще жив?
      Капюшон слетел с головы, обнажив коротко подстриженные белокурые волосы и лицо, чью красоту воспевали одни и проклинали другие. Каноре покачал головой: «Что за тайна связывает этих людей? Почему один сверкал в сердце империи, а другой был отправлен в неведение..

7 день месяца Полотна. Рунн. Резиденция Флавио.

Музыка: The Prodigy – Your Love

   Вот и Страд уехал… Сорвался куда-то опять, словно там пожар, оставив беременную жену. Не братик, а ураган, честное слово. Впрочем, это в его стиле.
   Теперь скачет вместе со своими «отъявленными честными гражданами» вдоль деревьев, которые тянут к нему свои корявые голые руки в бессильной и бессмысленной мольбе; вдоль домов, где крестьяне уныло пьют, глядя за окно; вдоль замков баронов, у дочек которых от общей неопрятности никогда не проходят прыщи… А зачем все? Об этом мы узнаем только позже.
   Я же наоборот люблю дом. Вот вы сами посмотрите – ну, посмотрите же! – как на улице сейчас плохо! А у меня тут тепло и уютно, есть где на мягкое прилечь, есть где с книжкой присесть – вот чего еще людям надо? Никогда не пойму таких вот, как Страд, «скакунов».
   Я потянулась с блаженной улыбкой, забросив руки за спинку обитого красным бархатом кресла, в котором сидела. Хорошо! Вообще, лучшее слово для обозначения моего дома – «мягко». Всюду мягкая мебель, на полах пушистые кирийские ковры, стены обиты шелком мягких оттенков. Тут только отдыхают.
   Однако отдых отдыхом, а братик просил… Поднялась, глянула в окно – ух, зябко! – укуталась в поданную Эммой теплую накидку с рысьим мехом и побежала в семейный дом.
   Брать охрану было бессмыслицей – дело в том, что мой маленький домик, или, как его называют, «Девичий дом», находится внутри ограды, опоясывающей руннские владения Флавио. Если не принимать во внимание разделяющий нас сад, то можно сказать, что я живу дверь в дверь с остальной семьей.
   Но сад все же был. Безлистные деревья были совершенно неотличимы друг от друга, и только память подсказывала, где тут, собственно, яблоня, а где какой-нибудь бук. Дорожка из белой плитки не особенно прихотливо змеилась по раскисшей временно земле.
   Накрапывало. Днем вообще был ливень, но теперь на мою кожу нет-нет да падали лишь его жалкие следы. Таким дождиком в дом не загонишь даже меня – дочь герцога, которой положено быть изнеженной и пугливой «дворяночкой». Впрочем, я все равно шла как могла быстро.
   Трехэтажный manor выглядел несколько зловеще, словно убежище весьма небедных вампиров. А что? Страду пошло бы пить кровушку невинных девушек – он и так в молодости, до Анны, проливал кровь таковых… ну, не много, но часто. Не положено мне об этом думать, если бы закутанные в нравственность и мораль мои ровесницы или их матери и воспитатели узнали - какие мысли иногда вертятся в моей прехорошенькой головке, их бы точно удар хватил, если бы им хватило духу прочитать эти мысли. Но им не хватит. Ни духу, ни сил. Так что и у меня целый список людей, которых надо покусать. Шучу, конечно.
   Лодовико, наш дворецкий в Рунне, прямой, словно гвардеец, старик с шикарной седой шевелюрой лично принял у меня из рук накидку, я же оставила сапожки (к тому времени. Как я вернусь сюда, они уже будут блестеть) и двинулась в поисках Анны. Ковры из все той же солнечной Кирии приглушали мой шаг, а многочисленные увековеченные в холсте Флавио смотрели на меня несколько выжидательно. У одного портрета я даже остановилась…
   Эсмеральда Флавио – явилась причиной гибели девятнадцати юных дворян, а потом вышла замуж за собственного телохранителя, ради такого случая возведенного ее отцом в рыцарское достоинство. Так начались Ченто-Флавио.
Ох и красивая у меня была пра…пратетка! Темные волосы, не испорченные обычными для того времени прическами, огромные зеленые глазищи и ухмылка в стиле «не уйдешь». Интересно, какой у нее характер был? Явно не тихий и скромный… Хотелось бы с ней встретиться, честное слово.
   Впрочем, сейчас у меня встреча с совершенно другой дамой, носящей фамилию Флавио…
   - Анна? Ты тут?
   - Эла…
   Мы были в кабинете. Аннет только что что-то писала, но теперь она уже сидела вполоборота ко мне. Щеки ее чуть румянились... но, в общем-то, для нее это нормально.
   - Анна, скажи сразу!
   - Ты о чем? – легкая полуулыбка и отражение тускло-желтого сияние - понимает о чем будет разговор.
   - Ты намереваешься мне племянника подарить? Так ведь?
   - Ну… да… - глаза чуть в пол, еще немного румянца и яркий желтый блеск радости.
   Я немедленно бросилась невестке на шею – а что, мы люди хоть и светские, но все-таки живые!
   - Ой, Аннет! Ой, как я за вас рада! А давно? А как назовете? А кого больше ждешь – мальчика или девочку?
   - Электра, ну подожди, не так быстро – смех и медно-красный оттенок гордости в мыслях – сейчас расскажу.. Кажется четвертый месяц или даже чуть больше. Милая женщина, которая осмотрела меня по просьбе твоего отца сказала именно так. Кого жду? О, да какая разница. Я буду рада и сыну, и дочке. А имя - мы потом подумаем это. Может быть Страд сам захочет назвать..
   - Ну да, ну да. Он назовет… Хорошо, если всего лишь почтит память дяди и остановится на Орландо… Может ведь и Андрэ выбрать!
   Черная точка страха – такого неразумного и от этого, наверное, уже могущего называться материнским.
   - Эла, пожалуйста, не нужно.. Вдруг беду накликаем.
   - Зато люди хорошие – философски отозвалась я.
   Вокруг ее головы мелькнуло синеватое сомнение, но спорить не стала... Страд как-то пожаловался на их разногласия по поводу дяди Андрэ. Мне он скорее нравился – всегда такой веселый был с нами, рассказывал всякую всячину. Да и родич он наш – двоюродный дядя все же. Жаль, бывал редко… А теперь уж и не будет. Страд его уважал всегда, и сына всегда мог назвать.
   - Зато если дочь будет, может, твой брат согласится на Натали или хотя бы на Шарлотту… - фиолетовая печаль… тут не до шуток.
   - Ну, может… Если что, я уговорю! – я подмигнула невестке.



   Так мы проболтали еще пару часов, а потом я решила, что пора и честь знать, и побежала в свое гнездышко.
   Все-таки Анна у нас хорошая, Страд мог бы и поменьше вертеть своим аристократическим носом. Да и вообще, меня б кто так любил – мне б вообще ничего больше не надо было. Честно говоря, мне, с моими фокусами, даже находиться рядом с Анной приятно – у ее темно-алой любви можно прямо-таки греться, как у костра. А Страд… ну, может, когда набегается…
   Я немножко почитала… собиралась уже спать, но… пожалуй, не так быстро.
   Дотянувшись до золотого шнура, я позвонила и откинулась на кровать, думая, кто придет. Эмма? Или, может, кьезанка Агата?
   Вошла иберийка Эстер, невысокая, полненькая брюнетка с весьма милым личиком. Болотно-зеленый оттенок недозадушенного стыда тяжелым покрывалом накрывал смущенное бордовое желание.
   Ну что ж… тоже хорошо, подумала я и поманила служанку пальцем…
   - Вы звонили, госпожа Электра?
   - Да, – усмехаюсь, - садись ко мне…
   Эстер присела рядом и привычно принялась перебирать мои волосы. Я немного посидела почти неподвижно, а потом поцеловала ее в шею. В губы я этих «дам» не целую, это – только для девушки, которую я полюблю, так уж я решила.
   Некоторое время ушло на избавление от одежды, ну а потом моя иберийская горничная долго и сосредоточенно ласкала меня. Я лежала, откинувшись на подушки, и тихо блаженствовала. Такие развлечения я позволяю себе не чаще раза в месяц, честное слово.
   Ну а потом я, как всегда, наскоро доставила удовольствие девушке – не тот у них чин, чтоб язычком моим пользоваться!
   А теперь – спать.

07 число месяца Полотна.
Раннее утро. Ремесленный город.

      Не в ее привычках было ждать, пока кто-то соизволит заметить то, что она находится не на своем месте. Но, после встречи с тем странным северянином - Прю изменилась. И мало кто сказал бы в чем это проявляется. "Девчонка обнаглела" - так  говорили в черном дворе, но говорили уже не глядя сверху вниз. Косились, кривились, но - она изменилась. Шмыгавшая раньше по углам, старавшаяся быть незаметной и неслышной, теперь она часто сама не замечала, как задумавшись проходила мимо знакомых бродяг, ковыряя очередную болячку и бормоча что-то себе под нос. Те пытались достать ее пинком ноги, но покорно дрогнувшая еще спина - резко оборачивалась и встречала противника в лицо. Рычание, которое вырывалось из детской груди могло показаться смешным, если бы не страшно искажавшиеся черты ее лица. Девочка не шутила. И кинжал: тонкий, чистый, твердый и уверенный в себе кусок стали.
      Вчера она добралась до ремесленного города и не осмелилась сунуться дальше. Кто знает что там случилось, но в этот день по городу шлялось слишком много швали, которая была явно чем-то раздраженна. Прю ворчала:
- Подумаешь - подох кто-то. Все сдохнем, а они никак не успокоятся. От пинтяков все зло. Орут, вопят, дерутся.
      Придя к старухе Гретте, нищенка уселась ждать, пока гадалка закончит свой рабочий день и поболтает с ней. Та могла работать сутками, если шел клиент. А ее – Прю дело – было ждать, пока найдется для нее свободная минутка. Сегодня Прю решила показать Гретте свое сокровище - кинжал. Считали, что старуха выжила из ума, но на самом деле она просто не желала больше подстраиваться под тех, кто не мог сам понять ее бормотания. Она продолжала бормотать и предсказывать, а вот объяснять - перестала. Главари были недовольны, но связываться со старой ведьмой не решались. Прю сама знала, как это - когда твои слова не понимают и еще колотят тебя за это.
- Есть будешь?
      Маленькая нищенка, задумавшись, не заметила появления старухи-гадалки.
- Чё спрашиваешь?
      Старая, ухмыляясь, кинула в протянутые руки кусок хлеба и сама присела на крыльцо, жуя беззубым ртом краюху.
- Напугала маленького господина, - забормотала Гретта, заталкивая пальцами в рот очередной кусок хлеба. - Теперь с чего я жить буду? С таких как он - весь прибыток. Слушают развеся уши, а ты им плетешь, да приправляешь.
- И много ты с него стырила, - пробурчала Прю, торопливо проглатывая еду, пока не отобрали.
- Нет. Слабый оказался. Сбежал от старухи Гретты. А интересная у него штука была в руках. Ай, интересная. Да что.. не дослушал Гретту, пожалел своих деньжош
- Ты запужила его, вот он и удрал. Худые они все на ум - пинтяки. А молодые - так вообще дурни.
      Гадалка рассмеялась, чуть толкая патлатую голову девочки:
- Умна больно стала. Чего тебе то надо?
      Прю осторожно достала свое заветное оружие, протягивая гадалке:
- Посмотри. Нравится? Расскажешь чего о нем?
- А имя ему дала?
- Надо?
      Старуха скользила узловатыми пальцами по лезвию, изучающе прищелкивая языком:
- Надо. Надо. Не болтай? Имя давай. А то все от меня узнать хотят, а сами - ничего делать не хотят. Нет, старуха Гретта вам не так проста.
      Прю хмуро отобрала кинжал, пряча его снова в складках одежды:
- Ты дело говори, а не гунди чепуху про то, чего сама не зришь. Думаешь я - дура? Имя - дам, но тебе не скажу. Ты без него виждать должна.
      Гретта уставилась блеклыми глазами на девчонку и резко рубанула рукой воздух:
- А скажи ему, что тебе нужна сила - он тебе ее даст. Скажи - власти хочу - он и ее тебе даст. Он - всесилен. Но он и предаст тебя, если ты нарушишь договор с ним. Если потеряешь его, если не выполнишь того, что он тебе будет подсказывать. Не убьешь врага или друга, когда он тебе подскажет.
      Прю сжалась, выслушивая всю эту речь, а потом встала и, даже не поблагодарив, - пошла прочь: "Имя… подскажет действие. Чушь несет. Нет, Гретта не будет Прю лгать". Нищенка остановилась и оглядевшись, спряталась под навесом одного из домов, вновь доставая свой кинжал. Лезвие чистым светом сверкало в грязных руках. Девочка любовалась заворожено, пытаясь понять чем так сильно манит ее этот странный свет: сила, власть… чепуха какая! Она вдруг почувствовала, как на глаза навернулись слезы:
- У! Дура ты, Прю. Чего рыдаешь, как белуга? - пальцы опять погладили кинжал. - Я тебя назову, знаешь как? Клык Волка.

Холодный ветер бьет в лицо
Промозглая весна
Ночные крики за окном
И жизнь всего одна © Археология

7 день месяца Полотна. Рунн.

   Свобода. Косые нити дождя на лице. Прохлада наступающего вечера и странное, непривычное ощущение полета, как будто за спиной могут вырасти крылья – всего лишь разорванная рубашка под порывами несильного ветра. Только не у меня, усмехнулся Никола.
   - Маркиз де Нортми, милорд, подождите… - Монах, едва успевая за быстрым шагом Николы, замер на расстоянии вытянутой руки от дворянина, когда тот остановился и обернулся на зов. Тяжело дыша, служитель церкви выдавил между глубокими вдохами. – Его светлость…просил проводить Вас…путь до Королевского города… не близкий.
   Мужских губ коснулась новая усмешка:
   - Какая забота. Я тронут. – Глаза окинули всю фигуру монаха с головы до ног и снова вернулись к несколько растерянному лицу. – Но я думаю, что сам в состоянии позаботиться о себе. Ничего, кроме моей одежды, не претерпело смертельных повреждений.
   Монах непроизвольно перевел взгляд на разорванную и испачканную заржавевшей кровью рубашку бывшего узника. Плащ и камзол отсутствовали вовсе, сапоги утратили свой некогда зеркальный блеск, а штаны, казалось, в лучшем случае были изжеваны коровами, в худшем… Об этом и думать не стоило.
   Видя, что церковник не знает - как ему быть, Никола сжалился:
   - Вы сможете найти мне лошадь и плащ? Это все, чем вы можете мне помочь – не хотелось бы сейчас в таком виде совершать пешую прогулку до моего дома. – О все еще ноющем плече и о том, что все вокруг качается, как палуба корабля в сильный шторм, а, следовательно, конная прогулка до родового особняка Нортми будет такой же сложной для него сейчас, как пешая до границ с Горынью, он старался не думать.
   - Да, конечно. Сейчас я распоряжусь. – Монах кинулся к зданию тюрьмы, стены которой Никола только что покинул. Он мог бы тоже последовать за посланником кардинала, но хотя бы малейшего желания возвращаться у него не было, поэтому маркиз де Нортми перешел небольшую площадь, на которой находилась Церковная тюрьма, и подошел к бассейну, расположенному в центре и заполненному водой. Наклонившись, Никола посмотрел на свое отражение:
   - Хорош… - сорвалось с его губ, и их коснулась привычная усмешка. Сами губы были разбиты, но уже не кровоточили, опухоль спала, еще пара ссадин на щеке и над бровью добавляли картине живописности. Завершали ее идеальным штрихом грязные волосы, которые когда-то можно было назвать золотыми. Зачерпнув рукой воды, маркиз де Нортми умылся, не обращая внимания на то, что вода была почти ледяной и обожгла кожу, а особенно раны Красоты это ему не добавило, зато шатание мира вокруг стало меньше.
   Запрокинув голову, Никола глубоко вдохнул. Воздух Рунна, никогда не благоухал розами, но сейчас после затхлости тюремных стен он казался молодому мужчине свежим и наполненным запахов самых редких цветов. По затопляемому вечерней синевой небу ползли улитки толстых облаков. Степенно и неторопливо, их бурые бока накрывали город пестрыми тенями, играя на крышах домов, шпилях храмов, камнях улиц и лицах людей. Дождь перестал, и всюду висела влажная завеса, ложась мокрым полотном на кожу, трогая влажными пальцами одежду, заставляя ее набухать и остывать от дыхания наступающей ночи. Прохожие кутались в плащи, ниже склоняли головы и спешили к своим домам или тавернам, зазывающим гостеприимным светом из окон и негромким гулом полупьяных голосов. Маркиз де Нортми легко улыбнулся, напротив расправляя плечи и подставляя лицо ударам ветра.
   - Милорд, я нашел вам лошадь. – Уже знакомый Никола монах вел под уздцы гнедую лошадку, обеспокоено глядя на человека, вверенного его заботам кардиналом Рунна. Обернувшись и бросив взгляд на спокойную и послушную скотинку, мужчина подумал про себя, что это, конечно, не Дым и не Блестящий, но для его состояния сейчас – в самый раз. Взяв у церковника поводья и стащив с седла простой добротный плащ, видимо, принадлежащий одному из гвардейцев кардинала, маркиз «взлетел» в седло. Какое счастье, что никто кроме этого Божьего человека и пары случайных прохожих, не очень-то обращающих на происходящее внимания, не видит его. Каждое движение отдавалось болью в мышцах, причем, казалось, что во всех сразу. К боли ему было не привыкать – не мальчик и не девица на выданье, но от таких испытаний  своего тела на крепость, как кандалы, цепи и особенно вынужденное бездействие он как-то раньше был избавлен. Ничего. Все когда-то бывает в первый раз. Даже у него.
   - Что будет с моими людьми? – Никола посмотрел сверху вниз на монаха.
   - Пока они останутся здесь.
   По лицу маркиза де Нортми пробежала тень, он нахмурился, готовый, похоже, сражаться со всем миром.
   - Нет, вы не поняли, - поспешил объясниться церковник. – О них позаботятся наши медики и как только ваши люди будут в состоянии, их отпустят.
   Никола помолчал, прикидывая что-то, но, в конце концов, согласился:
   - Хорошо, я прослежу. – Монах кивнул, а молодой дворянин переключил свое внимание на доставшеюся ему лошадь. - Как ее зовут? – Никола погладил лошадь и почувствовал, что она переступила с ноги на ногу, готовая исполнять любой приказ.
   - Цветочек, милорд. – Улыбаясь, ответил монах.
   Никола рассмеялся.
   - Цветочек? Мило, очень мило. Не думал, что в Церкви у нас такие романтики. – Маркиз направил лошадку в сторону улицы Узников, которая должна была вывести его на Императорский тракт. – Завтра вам ее вернут, - еще крикнул он, остающемуся на площади церковнику, но там, за его спиной, уже было прошлое, о котором думать не хотелось, и не надо было, поэтому он чуть сильнее сжал бока лошади каблуками, давая понять животному, что всадник торопится. Кобылка послушно ускорила свой бег и вскоре перешла на рысь. На Рунн уже спустились сумерки и улицы были почти пусты, поэтому маркиз мог насладиться всеми прелестями быстрой езды, если, конечно, к таковым можно было отнести дикую боль, разрывавшую сейчас каждый мускул в его теле.
   Лошадь летела по туннелям городских улиц, убегая от надвигающихся на них серых стен домов, а, может быть, и от самой судьбы. Но последней никогда не нравилось догонять, она предпочитала настигать – из-за угла, неотвратимо, неизбежно, сокрушающе. Еще она любила побеждать, победителей и особенно побеждать победителей, но и требовала с таких втридорого. Расплачиваться нам пока рано, мелькнула мысль, но он отбросил ее, уже въезжая в Королевский город. Тут стены раздвинулись, уступая место высоким заборам, литым решеткам и видневшимся за ним дворцам. Не имея никакого желания любоваться архитектурными изысками, к которым прибегали лучшие мастера империи, чтобы создать эти творения искусства, а только так можно было назвать дворцы, особняки и замки, выстроенные на главной площади Рунна, Никола направил лошадь к дому своей семьи.
   Резиденция Нортми в Рунне встретила его черным ходом. Прекрасно осознавая, какой эффект сейчас произведет его возвращение, маркиз не стал ломиться в дом через главную дверь, а спокойно въехал через задние ворота, куда обычно привозили продукты и вещи, и именно этим входом пользовались люди, охранявшие дом. О том, что такие есть, могли не знать наивные девочки вроде его сестры – Анжи и кузины Маришки, но обмануть его, самого занимавшегося последние пять лет охраной чужих жизней, отцу не удалось. Спешившись, Никола завел лошадь в конюшню, отмечая про себя, что его даже не остановили. Нужно будет поговорить с отцом. Растолкав спящего конюха, Никола приказал:
   - Расседлайте, вычистите и накормите, я лично проверю. – Парень стал продирать глаза, усиленно тря их кулаками и пытаясь понять, что за демон разбудил его на ночь глядя. Поняв, кто перед ним, слуга вскочил и принялся за дело, а сын Черного герцога направился в дом.
   На кухне раздались возгласы ужаса и вопли перепуганных женщин, когда Никола открыл дверь и возник на пороге. Не обращая внимания на крестящихся, делающих оберегающие жесты или радостно и умиленно прослезившихся служанок, он прошел через большую залу, забитую кухонной утварью, продуктами и людьми, обеспечивающими здесь порядок, а скорее обратное, бросив по пути:
   - Жерома ко мне в комнату, немедленно.
   Поднявшись по черной лестнице, он прошел по коридору, к счастью, не встретил родных и оказался, наконец, в своей комнате. Плотно прикрыв дверь, он замер на миг, рассматривая хорошо знакомые предметы мебели, картины на стенах, оружие, книги. Все это казалось сейчас ненужным, лишним, каким-то пустым, лишенным своего содержания и прямого назначения. Декорации для несыгранной пьесы. А кем в этой пьесе должен был быть он? Марионеткой или кукловодом?
   Стук в дверь отвлек Николу.
   - Войдите.
   На пороге появился Жером - один из камердинеров.
   - Милорд… - Слуга, помнивший маркиза еще юношей, приехавшим поступать в кадетский корпус, явно был очень рад видеть своего подопечного, в целости и почти сохранности. На глазах его чуть ли не блестели слезы, но старик держал себя в руках, зная, что его хозяину меньше всего нужны жалость и сочувствие. – Вы вернулись.
   - Да, неужели у кого-то были сомнения? – Никола насмешливо изогнул бровь, но тут же одернул сам себя. – Да, Жером, я оказался не достаточно хорош, чтобы убить нашего Императора, да смилостивится Каспиан над его душой. – Так и хотелось добавить «грешной».
   - Чем я могу быть Вам полезен? – Камердинер, казалось, готов был сейчас на невозможное для своего господина.
   - Мне нужна теплая вода, мы будем возвращать мне блистательность, - на лицо маркиза наползла улыбка, при воспоминании о рыжеволосой красавице, которая так его звала. – И пошлите за моим оруженосцем утром, он понадобится мне.
   - В этом нет необходимости, капитан. – Из-за спины слуги показался Леонард.
   Жером извинился и отправился исполнять поручение, а маркиз внимательно посмотрел на юного Барна.
   - Что вы здесь делаете, Леонард? – Никола начал раздеваться, не желая больше терять времени. У него впереди есть еще два неотложных дела. Одно, пожалуй, самое желанное,  ждало его в Шенбруннском дворце образом русоволосой девушки с карими, горящими золотистыми искрами глазами. Это завтра. Сначала другое – его нужно было завершить уже давно, еще семь лет назад, но он вернулся к нему – первый и последний раз. И еще нужно показаться на глаза родственникам…
   То, что некогда было белоснежной сорочкой его формы, полетело на пол.
   - Я шел за вами от тюрьмы.
   Спрашивать, что парень делал у тюрьмы, маркиз не стал. Он, в отличии от своего оруженосца, дураком не был.
   - Хорошо, это к лучшему. – К рубашке добавились сапоги. – Ты был у Элен, как я приказывал?
   - Да, капитан. Я все передал. – Глаза Лео внимательно следили за каждым движением мужчины. – Она была весьма опечалена трагической новостью.
   Руки Николы коснулись штанов, но остановились. Он задумался, потом бросил:
   - Ты можешь на сегодня быть свободен, завтра я жду тебя во дворце.
   - Мне хотелось бы остаться, если вы позволите. – Мужчина обернулся, глядя в смотрящие только на него сиреневато-голубые глаза. Раньше юноша себе такого не позволял. Впрочем, помешать он ему не может. Пусть тратит свое свободное время на него, если ему так нравится. Тут дверь растворилась, и на пороге появился Жером, следом за которым шли несколько дворовых слуг с ведрами, наполненными теплой водой. Выяснять отношения на глазах у слуг  Никола не стал.
   - Хорошо, подожди. Сейчас я приведу себя в порядок, и мы поедем к Элен – расскажешь мне по дороге последние новости.
   Что-то зажглось в глазах Леонарда при упоминании любовницы Никола, но он лишь кивнул, и отошел к окну, не желая мешать. Слуги уже наполнили ванну и ушли. Забыв о своем оруженосце, Никола разделся, наконец, полностью и обернулся к Жерому:
   - Сожги это, - указал он на бесформенную груду одежды.
   Это тоже прошлое. А прошлому нет места в настоящем и тем более в будущем.

   - Рассказывайте, юноша. Что творится в Рунне? – Никола подошел к зеркалу и внимательно всмотрелся в свое отражение, но кроме уже знакомых ему ссадин других изменений там не произошло. Все то же лицо, те же волосы. Мир вокруг может провалиться в кипящий котел Лукавого, а он останется все таким же. Или нет? Он был уже вновь одет, влажные волосы блестели в танцующем по комнате свете свечей, сильные пальцы сжали длинные локоны, вытаскивая из-за пояса небольшой кинжал, и обрезали их*. Сзади послышался какой-то звук, как будто сдавленный хрип или возглас, но было поздно – золотые нити рассыпавшихся волос упали к ногам Николы. – Что вы говорите? – Он обернулся к оруженосцу, глядя на выражение ужаса, исказившее юношеское лицо. Серые глаза откровенно насмехались.
   - Я… - Лео с отчаянием смотрел на своего капитана. – Я…
   - Леонард, это не вы, а я провел неделю в гостеприимных стенах тюрьмы нашей безгрешной Церкви… - Никола не успел договорить.
   - И, похоже, гордишься этим. – На пороге стоял Этьен де Нортми – Черный герцог.
Два взгляда – отца и сына - встретились, никто не уступил.
   - Отец. – Короткий кивок. Признание силы, но все равно вызов в глазах.
   - Мне надо поговорить с тобой. Ведь, ты найдешь пару минут для отца? – Ответный выпад.
   Никола небрежно кивнул Лео:
   - Подождите меня внизу, юноша, я недолго.
   Оруженосец обернулся, проходя мимо главы СИБа, глаза его с почти детской обидой смотрели на маркиза. Когда юноша скрылся, Этьен закрыл дверь и, подойдя к столу, опустился в одно из кресел.
   - Сядь. – Бросил он Николе.
   Сын усмехнулся, но подошел и сел в другое кресло.
   - Будешь воспитывать?
   - Воспитывают детей, Никола, а ты уже давно не ребенок. – Этьен смотрел куда-то мимо сына, как будто видел маленького мальчика, каким тот когда-то был. – Печально, но я не помню - каким ты был в детстве.
   Никола промолчал, усмешка на губах осталась, в глазах растаяла. Он склонил голову.
   - Ты не ребенок, поэтому я принял решение – ты должен жениться. Возможно, это следовало сделать раньше, но обстоятельства этому препятствовали...
   Никола опять промолчал.
   - Ты должен понимать, - чуть громче произнес Этьен. - Жизнь не игрушка. Для кого-то можеть быть и все в жизни просто, а ты теперь видишь - люди в мгновение ока могут потерять все - жизнь, должность... семью... Все в руках Господа, говорится в Книге Откровений, но и от нас кое-что зависит... В первую очередь от нашего выбора. Когда-нибудь ты станешь герцогом, - чуть тише продолжил Черный герцог. - Подумай об этом. Подумай, что ты станешь делать тогда.
   Никола откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. Можно было подумать, что ему стало скучно.
   - Итак, ты вспомнил, что у тебя есть сын? Думаешь - сможешь играть мной так же, как своими подчиненными? – Осколки гранита в глазах. – Кто же эта счастливая избранница?
   Пауза. Внимательный изучающий взгляд, без обиды:
   - Сандра Дэ Ла Прад.
   Никола какой-то миг смотрел на отца, не веря услышанному, потом откинул голову и рассмеялся. Похоже, это теперь выходит у него лучше всего другого, а судьба все продолжает и продолжает шутить. Отсмеявшись, маркиз де Нортми посмотрел на отца - глаза снова стали стальными, отражающими любые чувства собеседника, но не показывающими свои, как всегда.
   - Должен заметить, у тебя хороший вкус, отец. Хорошо, я женюсь. Это все?
   Этьен, казалось, хотел сказать еще что-то, но не стал. Встав, он кивнул.
   - Все. Мы еще поговорим завтра утром. Отдыхай.
   - Спасибо за заботу. – Меньше всего ему хотелось отдыхать. Никола смотрел на уходящего отца. Когда дверь захлопнулась, он закрыл глаза на минуту, сжав зубы от бессилия. Как он ненавидел это чувство. Поднявшись и превозмогая так и не отступившую боль, маркиз взял со стола перчатки. Все-таки судьба любит его – все, что ни случается с ним, все всегда к лучшему. И за что старая стерва так ему симпатизирует. И ничего страшного, что все, о чем он еще мог мечтать, стало в мгновение пеплом. Не привыкать. Отбросив со лба короткие теперь пряди, Никола поднял с кресла плащ и отправился вниз.
У лестницы его ждал Леонард, глаза парня впились в лицо капитана, как будто искали там ответ на все вопросы мира.
   - Мои планы изменились, юноша. Отправляйтесь домой и выспитесь. Завтра утром будьте в казармах в обычное время, за ночь со мной ничего не случится. – Никола сказал это столь безапелляционно, что Лео понял - спорить бесполезно. Отдав честь, он развернулся и ушел. Маркиз посмотрел ему вслед, но тут же выбросил мысли об оруженосце из головы, вышел во двор и направился к конюшням. Спать ему не хотелось. В тюрьме на отдых было достаточно времени, но и спешить теперь было некуда. Все дела подождут до утра, до завтра, до никогда, в конце концов.
   Гийом, конюх, все еще не спал. Похоже, разбудивший его пару часов назад Никола так напугал парня, что даже уснуть тому теперь было непросто.
   - Седлай Дыма. – Приказал маркиз де Нортми, а сам подошел к своему любимцу, положил руку на серую голову коня и погладил. – Ну что, приятель, простишь меня за предательство?
   Конь тихонько заржал и нетерпеливо переступил, чувствуя, что скоро окажется на свободе и сможет вновь лететь навстречу ветру, как когда-то, казалось, очень давно. Животные не умеют долго помнить обиды и зло. В них гораздо больше всепрощения, чем в людях. Умные глаза животного выжидающе смотрели на человека. Никола улыбнулся, уже поняв – куда он сейчас отправится. Все дела завтра. Завтра Шенбрунн, завтра слухи и сплетни, ахи и вздохи, лесть, пресмыкательство и ненависть, притворные улыбки и радость. Все завтра. Сегодня он все еще свободен. Они свободны.
   Когда позади жалобно звякнули закрывшиеся ворота, наступившая ночь горела одинокими звездами, а по улице стелилось молоко тумана, оно растекалось медленной рекой и, казалось, что в нем можно утонуть. Вдохнув полной грудью свежесть и прохладу, Никола придержал коня, всматривался в неясные очертания мертвых громадин домов Королевского города. Всего лишь камни, а за ними фамилии, семьи, люди, чьи-то чувства и жизни. Спрятанные, закрытые, немые и глухие к другим. Такие же, как у него. Ветер засвистел в ушах, когда всадник легко тронул рукой коня, не нуждающегося в понукании, направляя его к переправе через Вольтурну.

* По легенде воины обрезали себе волосы после крупных сражений, обозначая переход к новой жизни, новому господину или обозначая этим смерть всего пройденного в том самом сражении

7 число месяца Полотна.
Ауралон. Цитадель Никонианцев.

   Пламя факелов на стенах колебалось под порывами проникающего всюду ветра. По узкой, уходящей кольцами вниз, лестнице спускались двое человек. Один, что чуть выше другого, был сед, строен, в его движениях чувствовалась уверенность, взгляд был ясен. Второй наоборот, сгорбился, скрючился, явно опасался первого, лицо его было обезображено шрамами, один глаз закрыт черной повязкой, черные, маслянистые волосы свисали неаккуратными прядями из-под капюшона.
   - Сантэт Валериус. – прохрипел он. – Вернемся, к нашему разговору... Братство ждет ваших приказов. Меня уже спрашивали, о том, что делать дальше… Я бы хотел предложить…
   - Спокойно, Гордеус. – названный Валериусом опустил руку на плечо своего спутника, от чего тот вздрогнул. – И я еще не сантэт, и дела все те же.
   - Простая формальность, – проворчал Гордеус. – Впрочем, вы сами увидите насколько все плохо. Надежды нет, следовательно, Ордену Никонианцев нужен новый глава. Вы были верным сторонником сантэта Урбинуса на протяжении двадцати лет,  и ваше назначение…
   - Тише, – приказал Валериус. – Мне надоела твоя болтовня… Помолчи. Мы почти пришли.
   Они оказались перед тяжелой, окованной железом дверью, которая тот час же распахнулась, стоило Валериусу провести вдоль нее рукой. Из открывшейся тьмы на них хлынул поток запахов – запахи, которые появляются лишь в помещении, где находится очень больной человек – запахи отчаяния, страха, тщетной надежды и лекарств.
    Братья-лекари стоявшие вдоль постели умирающего главы Ордена, расступились, пропуская к нему двух его ближайших помощников. Сантэт повернул голову, вглядываясь блестящими, почти уже невидящими глазами, в две фигуры, силясь различить, кто из них кто.
   - Отец Урбинус, Вы слышите меня? – произнес Каспар де Диш, наклонившийся над постелью.
   - Слышу тебя хорошо, Каспар. – прошептал Урбинус. – Пришел ты сюда в мрачный час… Смерть моя уже стоит на пороге, и я чувствую, что скоро я последую за ней. Не только для меня, для всей Империи наступает долгая ночь. Император мертв, и я уверен, что здесь не обошлось без тех сил, которым противостоим мы на протяжении уже тысячи лет.
   - Какова будет ваша последняя воля, отче? – влез Гордеус. – Кто станет вашим приемником?
   Каспар недовольно взглянул на своего брата по ордену и тот замолчал. Сантэт Урбинус переведя дыхание, продолжил.
   - В своей земной жизни, я слишком мало обращал внимания на знамения и пророчества. Среди нас уже нет Клинков, что стояли на страже, древнее наследие частично утеряно, частично разделено между нами. В Церкви уже нет прежнего единства, а братья наши утратили свою чистоту.
   - Вы кого-то обвиняете, Ваше Высокопреосвященство? – быстро спросил Гордеус. – Тогда, наверное, вам надо назвать имена…
   - Помолчи, – приказал Каспар. – Отец Урбинус, продолжайте…
   - Раскол между северными и южными землями только усугубляет эту проблему. Нам нет туда хода, а я чувствую, что и там укоренилось зло… Они уже повсюду, уверен, что в Ауралоне они тоже есть… - голос Урбинуса стал совсем не слышным.
   - Ваше Святейшество, обещаю разобраться с этой проблемой, – де Диш наклонился над умирающим.
   - Каспар… - еле слышно произнес сантэт. – Ты должен поехать в Рунн. Смерть Императора только начало. Если ты сумеешь распутать клубок этих древних тайн, и понять, что произошло на самом деле, то ты сделаешь одно из тех великих дел, для которых и создавался этот орден.
   Сантэт вскинул дрожащую руку вверх, пытаясь, что-то еще сказать, но у него уже не оставалось никаких сил. Урбинус вздрогнул всем телом, и в тот же момент скончался. Залу окутала тишина, только звякнуло соскользнувшее с пальцев сантэтское кольцо.
   - Печально… - промолвил Каспар. – Нужно сообщить остальным. Брат Тириус, исполняйте.
   Один из монахов быстрым шагом пересек комнату и скрылся за дверью. Каспар де Диш оглянулся. Гордеус поднял с пола кольцо, и смотрел на умершего.
   - Он так и не назвал приемника, – заметил Гордеус. – Новым сантэтом может стать любой.
   - Думаю, им станет достойнейший, – ответил Каспар. – Что же до меня, я немедленно отбываю в Рунн, проводить расследование смерти Императора.
   - Как же так? – Гордеус посмотрел на него с удивлением. – Вы же не сможете участвовать в выборах нового главы Ордена?
   - Я не собираюсь в них участвовать, – ответил де Диш. – Вы слышали, о чем говорил сантэт? Я должен участвовать в расследовании, мне некогда заниматься управлением Орденом. Все дороги в этот раз ведут в Рунн.
   И он ушел. Это дело было слишком важным, он знал это. Урбинуса похоронят без него, и все равно, что будут говорить остальные. В это самое время карета уже будет везти его по направлению к столице.

7 число месяца Полотна.
Рунн. Дворец Правительства.

   Грохот грома, шум ветра за окном – но ничего не изменилось в
кабинете Черного герцога с того дня, как императора Александра нашли мертвым. Этьен все также продолжал бесконечную, словно само время, работу над бумагами. Бесчисленные приказы, указания, разъяснения – расходились по всем уголкам огромной Империи. Да, реальность такова, что государство держится не на шпагах, а на перьях. И не кровь проливают ее верные подданные, а чернила.
   Этьен с досадой потер запястье. Количество срочной почты за последние пять день возросло почти в три раза, он почти не спал все это время, и сколько еще всего надо сделать? Он и так слишком многое перепоручает своим помощникам, а ведь это означает, что потом придется проверить и их работу. Со дня на день он ждал доклада Рейнхарда, нужно дать последние разъяснения Сэле Айс, прежде чем та отправится в Коннлант, вскоре прибудет и Катрин из Скифии.
   В дверь постучали. Герцог де Нортми оторвался от бумаг и негромко сказал:
   - Войдите.
   Из-за приоткрытой двери показался Бром ван Хоос.
   - Прибыла Ваша жена, милорд герцог! – сказал он запинаясь.
   - Гертруда? – на этот раз Этьен действительно удивился. Герцогиня Нортми последние семь лет провела в его собственном родовом замке, ни в какую не соглашаясь приехать в Рунн. Почему она теперь передумала? Это связанно со смертью племянника или с арестом Николы? Проклятье…
   - Впусти ее! – приказал Черный герцог. Бром тотчас же исчез. Прошла минута, Этьен отложил в сторону перо, дожидаясь пока его женушка войдет. Наконец, дверь в очередной раз заскрипела, раскрылась, и на сияние свечей впорхнула одна из прекраснейших женщин Империи. Да, герцогиня Нортми была очень красива - ослепительная блондинка с мраморной кожей... и нежно-розовыми не знавшими краски губами. Глубокие, зеленые глаза были обманчиво светлы... но могли стать опасными, как глубокие омуты. Черное платье, одетое по случаю траура, не смогло погасить ее ослепительное сияние,  которые словно разогнало сумрак кабинета Черного герцога. Но, кроме того, она еще и очень молодо выглядела, если бы Этьен не знал, сколько ей на самом деле лет, он бы, пожалуй, записал ее в ровесницы своей дочери.
   - Гертруда… - сказал герцог после некоторой паузы. – Рад тебя видеть. Что ты здесь делаешь?
   Герцогиня Нортми уже севшая в кресло, стоящее с противоположной стороны стола, рассмеялась.
   - Узнаю дорогого мужа… - Гертруда улыбалась. – Сразу переходишь к делу, так, Этьен?
   Черный герцог нахмурился.
   - Не ожидал тебя здесь увидеть… - чуть более холодным тоном сказал он. – Ты говорила, что ни в коем случае не собираешься в Рунн, так что же случилось? Ты изменилась… - добавил он чуть позже.
   - До меня дошли некоторые новости… - Гертруда уже не улыбалась. – Как ты мог это допустить, Этьен?
   - Допустить что? – спокойно спросил герцог Нортми. – Поверь мне, тут случилось очень многое, чего бы я при возможности не хотел бы допускать…
   - Разумеется, я говорю о Николе…  - она жестом пресекла мужа, уже собиравшегося ответить. – Как ты мог допустить, чтобы твоего сына кинули в темницу? О чем ты только думал?
   - Его уже отпустили, – заметил Этьен. – Урок пойдет ему на пользу… Не стоит об этом сейчас говорить, лучше продолжим наш разговор утром… Я собираюсь с ним побеседовать, ты тоже можешь присутствовать…
   - О… - Гертруда наклонила голову, чуть улыбаясь. – Огромное спасибо, Ваша Светлость! Это так любезно с Вашей стороны…
   - Мне не до шуток, Гертруда. – Этьен обвел руками свой стол. – Много работы, сама видишь… Я действительно, – он сделал на этом слове ударение. – Действительно, рад тебя видеть, хотя мне несколько непонятно, почему ты решила прибыть в Рунн, даже не известив меня об этом. Но это не столь важно…Сейчас я не смогу уделить тебе приличествующее время. Думаю, для начала, тебе следует отдохнуть с дороги, а завтра навестить своих родственников, и выразить им соболезнования по поводу смерти Александра... Потом я найду время, чтобы поговорить с тобой…
   - Хорошо, – герцогиня встала. – В этом случае мы еще увидимся…
   - Конечно, увидимся, Гертруда… - Этьен посмотрел вслед своей жене, которая, развернувшись, поспешила к выходу из кабинета. Все это слишком подозрительно – и вернувшаяся юность, и внезапный приезд. Насколько он помнил Гертруду, та всегда была довольно равнодушна к своим детям. Причина ее приезда должна быть совершенно иной. Что могло ее заставить нарушить семилетнее затворничество в Нортми?

7-8 число месяца Полотна.
Рунн. Заповедный Лес. Дачный домик.

   Она смотрела на чашку с водой, в которую падали капли дождя, просачивающегося с крыши. Эту чашку специально поставили здесь, чтобы вода не заливала пол, и к сегодняшней грозе она наполнилось больше чем на половину. Закат красил воду в багрянец, и в какой-то момент ей показалось, что это кровь…
   Когда-нибудь эта чаша переполнится… И вода, ставшая кровью, хлынет всесметающим потоком… Не оставляя ничего и никого на своем пути… Кто может с уверенностью предсказать, когда это произойдет? Лучше и вовсе не жить, потому что это может случиться в любой момент, и тем, что будет жить в те дни, мертвые не позавидуют…
   А небеса молчали… Оттуда спасения не будет, ведь ее молитвы остаются без ответа. Как страшно – слышать стук сердца, зная, что оно когда-то остановится. Она знала, и знала слишком много… к сожалению лишь во сне, в мрачной, безрадостной яви от того, чего не стоит забывать, оставались лишь страхи и кошмары…
   Так и получалась – она помнила, лишь пока спала, а когда просыпалась, забывала. Это преследовало ее с малых лет, и теперь все становилось лишь ярче. Многие сошли бы с ума от этих видений, но разве можно сойти с ума во сне? Нет, иллюзии вполне безобидны, даже если это жутчайшая бойня, которая однажды станет реальностью…
   Она проснулась.
   На соседней кровати сидела разбуженная Марина и удивленно смотрела на сестричку. Анжи вытерла холодный пот со лба.
   - Опять? – спросила она. – Я опять кричала?
   - Да, Анжи, - негромко сказала Марина, вглядываясь в расстроенно лицо своей кузины. - Тебе снятся кошмары? Ты что-то чувствуешь? Что тебя тревожит?.
   Анжелика вздохнула.
   - Каспиан милосердный, за что же?… - она спрыгнула с кровати. – Прости меня Марина, я правда не хотела. Я не помню, что мне снилось… Вам следовало поселить меня отдельно, я только буду всем мешать…
   Кузина еще раз на нее посмотрела, но дочка Анжелика только развела руками. Вскоре Марина, что-то пробормотав напоследок, легла обратно под одеяло. Анжи же, опять вздохнув, быстро накинула платье – в Нортми их обучали обходиться без служанок – и ничего никому не сказав, отправилась гулять. Заповедный лес – красивейшее место. Если Императорский сад был создан и постоянно поддерживался в нужном состоянии целой армией садовников, то здесь царил хаос необузданной природы. Богатый лес, защищенный имперскими законами. Здесь могли охотиться только коронованные особы, но лес был настолько большим, что даже если бы Александр проводил здесь круглые сутки, он не мог бы нарушить установившийся здесь порядок…
   Она шла, раздвигая руками, наклоняющиеся ей на встречу ветви. Так тихо, так спокойно, вдали от полного страстей и раздоров города.
   Стоило спокойно обдумать сложившееся положение. Ей так и не сообщили, что на самом деле случилось с Императором, и в чем обвиняют Николу. Но как-то, каким-то шестым чувством, она ощущала, что это непосредственно связанно с ее снами. Разгадка была близко. Если бы ей не побоялись рассказать всю правду, она бы нашла решение…
   А теперь она здесь, вместе с остальными девчонками, которые, так же как и она, имеют малое представление о том, что происходит в Империи. Впрочем, в заповедном лесу может быть есть еще один человек, у которого есть какие-то представления о том, что творится в Императорском дворце.
   Петляющие тропинки привели ее к дому егеря, только когда уже солнце вставало из-за елок, пробуждая зверей и птиц. Лес оживал, и утренняя роса намочила оборки ее юбок. Маленький домик, построенный из белого известняка, с крышей уложенной красной черепицей спрятался в тени огромных дубов. Она взбежала на крылечко и застучала в огромную, обитую железом дверь. Внутри раздался грохот, как будто кто-то спешил открыть и сшиб по пути что-то массивное.
   Дверь со скрипом открылась. На пороге стоял Альбер Кламорель, очень высокий, массивный, синеглазый человек, настоящий великан, заросший рыжей кустистой бородой, которая отросла аж до живота. Прирожденный охотник, радушный хозяин, участник религиозной войны, он всегда рад видеть в своем маленьком домике любых гостей. Он был хорошо знаком с отцом Анжи, в свое время воевал под его началом. Знал и саму Анжелику, правда, уже давно ее не видел.
   - Альбер! – она кинулась ему на шею. Тот сначала не понял в чем дело, а когда догадался – расхохотался и завертел ее на руках вокруг себя.
   - Анжи! – он, наконец, поставил ее на землю. – Я и не ждал тебя увидеть. Неужто, Этьен решил отпустить свою дочурку на прогулку?
   - Нет. – Анжелика замотала головой. – Нас отослали загород, отсюда этот дом не слишком далеко… Я пришла спросить тебя о некоторых вещах…
   - Далеко же ты зашла, – ответил Альбер. – Что ж, если это так нужно – расскажу, коль знаю все без утайки. Заходи, давай, не стой на пороге.
   Анжелика вздохнула.
   - Хорошо, но мне нужно будет вернуться. Другие будут беспокоиться.
   - Да какой вопрос… - Альбер уже скрылся внутри и до нее доносился его приглушенный голос. – Я тебя сам и довезу.
   Она вошла, Кламорель возился с закипающими над огнем котелками и запасами пищи. Пахло чем-то очень вкусным. Анжи не говоря не слово, села на одну из огромных деревянных скамей стоящих вдоль длинного стола. Лесник тот час же стал раскладывать перед ней свои нехитрые блюда. Да, это были не кулинарные шедевры, подаваемые за столом Императора, но и не жидкая овсянка с водой, которую она ела в родном доме, ведь Нортми поклялись делить тягости жизни простого народа, и поэтому по возможности в быту, старались поступать скромно. Особенно в еде. Впервые за последний год Анжи почувствовала, как проголодалась. И забыв про всяческий этикет, она жадно набросилась на еду.
   Альбер лишь улыбался, видя, как девушка изничтожает сразу обед и ужин. Анжи посмотрела на него, и что-то пробурчала с набитым ртом. Вопиющие нарушение этикета, но здесь ее ругать некому – Альбер в свое время, сам подбивал ее на различные проказы.
   - Я говорю… - сказала Анжелика, доев. – Что хотела спросить тебя подробности о смерти Императора. До тебя наверняка доходили какие-то известия.
   - Нуу… - Альбер Кламорель сразу помрачнел. – Может быть, и доходили. В любом случае, таким маленьким девочкам как ты, об этом не следует ничего знать. Твой отец сам тебе все расскажет, если захочет.
   - Ты обещал! – возмутилась Анжи. – Поверь, я просто хочу знать, что будет с Николой! Эдвар сказал, что его обвиняют в смерти Императора, якобы он самолично убил его, и это все видели, -  и она расплакалась. – Его казнят?
   - Какой дурак! – в сердцах сказал Кламорель. – Твой кузен. Уж извини, он никогда мне не нравился. Странно, что в семье Нортми выросло такое… Ладно, тогда слушай. Император действительно очень уж странно умер. Сам я не видел, но мне, под большим секретом, рассказывал один человек, присутствовавший там, когда арестовали Николу. Говорят, что Императора либо отравили, либо заколдовали…
   - Мой брат не мог такого сделать! – Анжи еще больше расплакалась.
   - Конечно, не мог! – горячо согласился Альбер. – Но кардинал Руиз настоял на его аресте. Уже не знаю, чего хотел этот… - он поморщился, - …кардинал, но думается мне, что тут какой-то заговор. Я никогда не верил экклесиатским священникам, и ты не верь. Они и мать продадут и отца зарежут. Вот только об этом лучше молчать… Я всегда молчал, и ты молчи.
   -Так… что будет с Николой? – спросила Анжелика.
   - Думаю, Этьену удастся доказать его невиновность, – убежденно заметил Кламорель. – Все будет в порядке, Анжи. А теперь я тебя отвезу обратно, пока тебя окончательно не потеряли.

7 день месяца Полотна.
Экилон. Далее – сивилианский монастырь.

      Второй день без передышки. Краткие остановки в придорожных трактирах едва давали им время перевести дух. Впереди всех несся Эстерад на своем дьявольском коне, который кажется как и наездник успевал передохнуть за считанные минуты. Всадники мчались, не разбирая пути, срезая все мыслимые преграды и снося порой нерасторопных пешеходов.  В одной деревушке двое конников сбили с ног женщину с ребенком, но даже не затруднили себя поворотом головы.
      Сейчас перед ними раскинулось огромное поле. Казалось, что ему нет ни конца, ни края. Весь видимый простор закрывали невысокие холмы, которые лишь с первого взгляда казались легким препятствием. На очередной такой холм с ходу забрались лишь четверо. Дис оглянулся на отставших, а потом, переведя дыхание, посмотрел на Страда:
- Необходимость какая есть в такой спешке?
- Мое желание, - коротко ответил наследник герцога Флавийского.
      Дис кивнул головой: «Это да. Понять можно», но вслух лишь сказал:
- Они свалятся, если не дашь им отдохнуть.
- А ты?
- Пожалуй – тоже. Чтобы составить компанию, - серые глаза его посмотрели на еле взбирающихся на холм «Ревенантов». Он решительно выпрыгнул из седла.
      Эстерад хмыкнул и чуть шевельнул своего коня, осматриваясь. Неизвестно что привлекло его внимание, но маркиз выпрыгнул из седла и махнул рукой:
- Что, мальчики, дома на колбасах, да сметанке привыкли отдыхать? Ничего. Скоро уже прибудем. А пока – четыре часа всем отдыхать. Но не тебе, дружище, - посмотрел он на Бредла.
      Наемник хмуро поднял брошенные было вожжи и кинул их приблизившемуся Бенито, отдавая негромкое распоряжение парню и поглаживая шею притомившегося Зверя. Конь всхрапнул и положил голову на плечо хозяина, оскаливая зубы.
- Иди с ним, Зверь. Он тебя покормит, а у меня – дела, - рука выдернула шпагу из ножен и чуть подняла ее, приветствуя ухмыльнувшегося в ответ Страда.
- Ага. Давай-ка разминку небольшую для начала.
      Страд лениво вытянул эсток из ножен и посмотрел на занявшего позицию друга. Рука чуть приподнялась: приветствие или готовность. Скорей всего и то и другое. Дис молча вытянул из-за пояса кинжал и тоже замер, следя за соперником. Эстерад плавно переступил с ноги на ногу и стремительно атаковал. Наемник, даже ожидая удара, не смог сразу предупредить скользящее движение эстока и уклонился от него лишь инстинктивно подавшись в сторону. Еще одно промедление и пришлось ловить кинжал направленный в плечо. Тело реагировало с привычным желанием выжить, но без особого восторга от действия. Клинок эстока с лязгом встретился с задрожавшей шпагой, а кинжалы сплелись в убийственной близости от лиц противников.
- Дис! Я не узнаю тебя. Неужели настолько сложно? – маркиз сверкнул улыбкой, глядя на друга сквозь пересеченные лезвия.
Наемник сильным движением оттолкнул его от себя, вновь становясь в позицию:
- Не могу почувствовать его.
- Кого? Оружие? Ты бой почувствуй. Почти как танец, - откликнулся Эстерад, вновь переходя к атаке. – Тебе понравится.
- Возможно.
      Они застыли друг напротив друга, глаза вели безмолвную дуэль, давая небольшой отдых рукам и металлу. И снова атака и отражение. Лишь по блеску стали и глаз можно было увидеть результат. Лица застыли в маски: Эстерад улыбался странной, отсутствующей улыбкой, а Дис молча привыкал к ощущению оружия в руках. На лице застыло неверие: шпага и кинжал ему не нравились, но упрямство и желание понять и освоить было сильнее. Неожиданно глухую стену защиты, которой он окружил себя прорвала атака и казалось острие шпаги вонзится в предплечье, но тут звериное чутье сработало и там где не успела шпага – возник кинжал. Страд быстро отступил и опустил оружие, глядя на друга:
- Почему ты так сделал?
- Почему ты спрашиваешь? Не знаю. Так было привычнее, - Дис пожал плечами. Инстинкт зверя – вот что это было, но не рассказывать же об этом.
      Страд задумчиво вновь поднял эсток: мгновение назад они стояли, спокойно беседуя, и вновь зазвенела сталь о сталь. Вокруг сидели и лежали флавийцы, которые со знанием дела оценивали движения бойцов. Но слова их не долетали до них. В этом бою – здесь и сейчас – существовало лишь двое. Дис знал, что потом нужно будет научится слышать и видеть происходящее рядом, но не в данный миг. Сейчас задача была другая и он пока ее не решил.
      Спустя три часа они вновь мчались, погоняя коней. Эстерад бросил взгляд на небо:
- Дотемна не успеем.
- Значит, ввалимся среди ночи.
- Пустят?
- Не уверен, но попробовать стоит.
      Страд усмехнулся и его друг понял, что даже если там стены поднимутся супротив – ночевать они будут в обители.
      Ветер в лицо. Усилием воли открываются глаза, чтобы посмотреть на происходящее: красавец-маркиз разыгрывающий из себя приемника бандита – зрелище не для слабонервных. Сантиссе явно пришлась по душе разыгрываемая пантомима, видимо взыграли старые чувства: опасность и риск, да приправленные любопытством. Дис поймал этот момент, когда она готовилась кликнуть охрану и почти одновременно со Страдом выскочил из седла. Маркиз Флавио протянул женщине письмо и сложил руки на груди, ожидая пока она узнает знакомый почерк и прочитает в свете факела содержание. Оба друга почти неуловимо ощутили, когда недоверие уступило место явному заигрыванию. Бредл задумчиво смотрел на то, как она отдает распоряжения об их размещении, слушал вопросы о несвоевременной кончине императора и ответы Страда, который едва ли не больше его напрягся, понимая, что именно в этот миг нужно сыграть безошибочно, иначе придется брать с боем крепость, в которую можно войти бесшумно. А это чересчур для них на данный момент.
- Вы, - голос сантиссы вывел его из задумчивости и заставил взглянуть на происходящее еще один раз. – Прошу ко мне.
- Командир? – негромко, подражая говору людей Черного города, спросил Дис Страда.
- Ты идешь со мной, - решительно кивнул головой маркиз. – Вы ведь не возражаете, светлейшая? Без адъютанта – как без рук.
      Та резко кивнула головой и вдруг решительно отмахнулась от обоих:
- Утром. Придете ко мне утром. Нечего беспокоить покой пташек божьих. Вы ворвались среди ночи, - голос ее стал похожим на шорох опасного и трусливого зверя. – Завтра утром вас приведут ко мне.
- Как скажите, матушка. Доброй ночи, - отсалютовал насмешливо Страд, провожая ее едва заметным поклоном.
      Дис тоже отвесил поклон, зная что у подобных лисиц нюх безошибочный, а значит и поклон должен быть в меру развязным, если не наглым. Все они молча прошли за зевающим охранником, проводившим их в огромный зал, где спало несколько бродяг. Отряд быстро расположился на отдых. Страд и Дис присели у окна, разглядывая контур обители, которую заливал тусклый, лунный свет.
- Не поверила, - тихо сказал Страд, поднимая лицо к небу и прищуриваясь на блеклый диск луны.
      Дис кивнул: слова были лишними. Скорей всего завтра придется убеждать или доказывать что-то. Либо на словах, либо более весомыми аргументами.
- Утром, не дожидаясь вызова – пойду к ней.
- Зачем? – Страд повернулся к приятелю.
- Нам не нужен лишний шум.
- Тоже верно. Я пойду с тобой, подожду в милом садике, пока ты очаруешь эту лисицу.
      Дис ухмыльнулся: сравнение было таким же, как и у него. Пальцы привычно скользнули по поясу с кинжалами:
- А если… - он замолчал, тоже глядя на луну.
- Тоже вариант, но тогда уж – с моим участием.
      До рассвета оставалось еще несколько часов.

8 день месяца Полотна.
Экилон. Сивилианский монастырь.

      Ранним утром, когда солнце едва показалось над горизонтом, двое мужчин, завернувшись в плащи, проскользнули по монастырскому саду. Один из них четкими и точными движениями перехватил бродящего в полусне охранника. И тряхнув его с силой, заставил понять где он и что от него требуется. Затем, следуя указанным путем, двое приблизились к боковому входу, куда немедленно скользнул один, а второй оглядевшись по сторонам, отошел прочь….
      Оставшись за дверью один, Дис ненадолго застыл, прислушиваясь. Негромкая речь слышалась справа: молитва. Голос незнакомый. Наемник еще постоял, привыкая к полутьме и вспоминая слова охранника: третья дверь налево, верхний этаж. Бесшумные шаги не нарушили тишины монастырских стен. Мужчина быстро поднялся наверх и стремительно распахнул дверь, не обращая внимание на раздавшийся скрип и вскрик. За дверью находилась сантисса. Он не стал медлить и, подскочив к ней, закрыл ее рот ладонью:
- Не кричи, хорошо? – голос и всегда нарочито спокойный, в этот раз просто являлся образцом невозмутимости.
      В противовес ему – лицо пресветлой сантиссы сверкало негодованием и гневом, но она кивнула головой. Дис отнял руку от ее рта, разворачивая женщину лицом к себе и уворачиваясь от пощечины:
- Вот это да. А мне Фортескью говорил вы его более ласково всегда встречали.
- Так ты за этим пришел? – легкость, с которой она успокоилась, удивила его.
      Наемник чуть коснулся лица женщины, приподнимая его за подбородок, чтобы заглянуть прямо в глаза:
- Вы же не позаботились о том, чтобы у нас был приятный сон….
      Голос звучал нехорошо, но женщина пропустила это мимо ушей, улыбнувшись:
- Я тебе не верю. И вашей легенде не верю. Но мне нужно кое что и от вас.
      Дис поднял бровь и медленно потянул вверх рукав широкой рубашки, обнажая руку сантиссы:
- Для вас – всегда. А плата?
      Она облизнула губы, прижимаясь к нему всем телом:
- Бери.
      Парень усмехнулся и толкнул ее на кровать, доставая из кармана небольшой сверток и усаживаясь на стул:
- Мне нужна информация. Здесь травки хватит месяца на три. Расскажи мне кое-что…. О маленькой девочке, которую лет 15 или 16 назад принесли в это богоугодное заведение, - голос звучал лениво, хотя сам он настороженно следил за ней, понимая откуда у нее этот странный блеск в зрачках, заторможенность в движениях. Такие за пару трубок отдадут последнее. Любопытно, почему она так оголодала.
      Женщина напряглась, впиваясь глазами в его глаза:
- Что ты принес, ублюдок? Неужто оно так дорого стоит, чтобы я тебе исповедовалась?
- Думаю еще дороже. Ведь тебе – плохо, - он сказал наугад, но точно попал в цель. Тихий стон в ответ:
- Да. Что-то случилось и у нас нет зелья.
- Теперь – будет, - обнадежил Дис. – Расскажешь?
- Да обрушит на тебя небо благой Каспиан!
      Он улыбнулся и медленно начал разворачивать сверток:
- Ты обязательно попроси его сделать это. Потом. Давай займемся делом, ведь ты не по своей воле сидишь на этой траве, верно? Ты не виновата, что вас привыкли держать в узде. Пытаются одеть намордники, а вы – не даетесь. Верно?
      Он аккуратно подцепил несколько листьев и поднял их над столом, давая ей возможность посмотреть. Женское лицо исказилось от страдания: сейчас она готова продать все на свете за возможность получить эту отраву. Речь быстро и отрывисто падала в холодный воздух, застывая в его памяти. Им везло.


      Выйдя на свежий воздух, он вздохнул полной грудью: перед глазами все еще виделось искаженное страданием лицом, быстро шевелящиеся губы. Он уже видел подобные лица, и не раз. Но одно воспоминание никогда не сотрется из его памяти. Точно также было искаженно лицо его отца…. Он резко мотнул головой, обрывая воспоминание и глядя на приятеля, который склонился к хрупкой девичьей фигурке, что почти тут же скользнула прочь. Дис не разглядел лица девушки, быстро пробежавшей мимо, лишь проследил куда она направилась и увидел смотрительницу – лату. Эдакого гвардейца в монашьем балахоне.
- Теперь ей влетит, - повернулся обратно к Страду и чуть приподнял бровь – тот стоял, как вкопанный смотря вслед этой послушнице, которая так быстро убежала. – Могу я тебя отвлечь?
- Да. А, прости. Ну и как?
- Нам нужна девица, которую зовут Лианна, - он отметил на лице друга торжествующую гримасу. – Ей семнадцать лет и….
- И больше мне пока ничего не надо. Я знаю, где ее искать.
- Моя помощь нужна?
- Нет. Теперь моя очередь, - фиолетовые глаза зажглись слишком знакомым и опасным огнем.
      Дис поклонился и, проходя обратно к месту, где их разместили, чуть хлопнул друга по плечу:
- Будь осторожен. Нам не нужен шум.
      Вернувшись в зал, где завтракали флавийцы, выгнав прочь бродяг, которые не сильно переживая по этому поводу – разместились на ступенях дома. Дис глазами позвал к себе Бенито:
- Готовь своего коня, парень. Мне нужно чтобы ты быстрее ветра летел обратно, в столицу.
- Я не останусь с вами? Вы еще куда-то рванете?
      Дис чуть улыбнулся и посмотрел на лоб своего подопечного:
- Забыл? – парень передернулся и кинулся прочь.
      Бредл же быстро подсел к столу у окна и достал из-за пазухи небольшую шкатулку. Вытащив из шкатулки лист бумаги, уже наполовину исписанный, наемник быстро пробежал его глазами, проверяя, и на минуту задумался. Прибежавший Бенито застыл в нескольких шагах от командира, дожидаясь, когда тот соизволит отдать следующее распоряжение. Дис соизволил:
- Перо и чернила. И побыстрее.
      Бенито был расторопен, как и всегда. А Бредл в свою очередь: немногословен и краток в изложении. К написанному добавилось всего десять строчек. Пока паренек убирал все пишущие принадлежности, наемник осторожно запаковал письмо в шкатулку и запечатал ее. Бенито ждал, пока шкатулка не скроется под слоем бархатистой ткани, затем взял сверток и спрятал на груди, продолжая ждать указаний:
- Особняк герцога Флавио. Лично в руки. Понял? И не….
- Ты мне не доверяешь? – голос обиженный.
      Дис посмотрел в глаза парня и негромко сказал:
- Нет. Но я верю, что с этим ты справишься. В противном случае – ты меня знаешь. Давай, парень.

8 число Полотна.
Экилон. Монастырь сивилианок.

Музыка: Deep Purple - Lalena

    Мы приехали в монастырь посреди ночи. Темные его стены, казалось, отталкивали факельный свет, оставаясь словно отлитыми из чугуна. Черным провалом открылись ворота, и из зияющей пустоты двора вышла сантисса собственной персоной. Вызвал-таки привратник, старый пес…
    Из-под капюшона на нас смотрело настороженное лицо нестарой еще женщины… некогда красивой, но уже еле заметно порченой «тайным пороком». Ха-ха, тайным, да не для нас…
    Нас разместили в пустующих кельях… пустующих практически во всех смыслах: отсутствие окон, свечей, большей части мебели и многого другого не улучшило моим парням настроения. Я же почему-то отчетливо представил себя монахом, запертым в такой вот келье… Когда дни одинаковы, словно бусины на четках, и долги, как заупокойная служба; когда жизнь движется еле-еле, будто завязнув в гнилом болоте… или в патоке душеспасительных писаний… Нет. Я бы повесился на поясе от рясы в первый же день… если бы сбежать не получилось.
    Но это – лишь едва ощутимый призрак, порожденный измотанным разумом. Разум и правда требовал отдыха – и на жесткой, топорно сколоченной койке я забылся до утра. Снилось мне что-то беспокойное и красно-золотое.
    …Наутро мы, этак небрежненько прошлись до покоев светлейшей сантиссы. Дис ушел ее обрабатывать, проверив подарочек в кармане. Ох травка, травка, сколько же людей предпочитают тебя старому доброму табаку… Его я тоже не люблю, но пахнет, по мне, приятнее.
Я стоял и лениво осматривал облетевший сад. На деревьях не было видно даже почек, а земля еще не покрылась травами, и выглядел сад примерно как мой рассудок – удручающе то есть. Кроме того, ни одной живой души…
    Впрочем, нет. Кто-то торопливо шел по сырой земле где-то сзади и слева. Я плавно развернулся, заранее выводя на лицо приличествующее наемнику выражение, но вместо какого-нибудь, я не знаю, садовника увидел тоненькую фигурку в серой рясе послушницы. Так-так… Может, выясню что-нибудь полезное.
-Куда-то торопитесь, сестра? – я галантно, как учился еще в детстве, поклонился; Да, да, знаю, в образ наемника это не вписывалось, но юные, не видавшие жизни девушки не смотрят на целостность образа с целью обнаружения подвоха.
    Послушница подняла на меня взгляд из-под капюшона…
    …И я окаменел. На фоне серого, больного неба и скелетов деревьев так выделялось лицо, словно у ангела, но с глазами юной демоницы. Из этих желтых, бесовских глаз на меня смотрело нечто… нечто до такой степени не имеющее отношения к этому миру, что могло называться чудом. Немного испуганное выражение, обычное для послушниц, соседствовало с настоящим адским пламенем… но это был костер, на который тянуло взойти…
    Вот и все. Так пропал Эстерад Флавио.
…-Номен, простите, меня вызвала пречистая лата! Я должна немедленно явиться к ней… - девушка вновь опустила очи долу, но от меня не ускользнуло печальное выражение на ее лице.
-Назовите хотя бы ваше имя, сестра!
-…Мое имя – Лианна… - едва слышно прошептала она… впрочем, я все же услышал главное.
    Девушка… девочка… принцесса уже было вновь начала поднимать свои волшебные глаза, но…
-Лианна! Иди сюда, не смущай себя ненужными разговорами!
    Издавшая этот крик лата выглядела… кхм… монументально. Со спины я бы затруднился определить ее именно как даму, а голос ее обладал поистине волшебной проникающей способностью – возьмите определение «вкрадчивый», а теперь опустите представившееся на два тона ниже и прибавьте громкости.
    Лианна мгновенно убежала к надзирательнице, оставив меня в состоянии легкого шока.
    …Дис неожиданно обнаружился за спиной.
-Теперь ей влетит. Могу я тебя отвлечь?
-Да. А, прости. Ну и как?
-Нам нужна послушница, которую зовут Лианна…
    А, Черный Сеятель и все его чада и домочадцы!!! Ну конечно!!! Кем еще может быть ТАКАЯ девушка, кроме как будущей Императрицей? Ну что ж, это мы ей обеспечим. Костьми ляжем, но обеспечим.
-Ей семнадцать лет и….
-И больше мне пока ничего не надо. Я знаю где ее искать.
-Моя помощь нужна?
-Нет. Теперь моя очередь… - я вынес на лицо «боевую» усмешку – просто чтоб не ломать собственных ощущений от происходящего - и двинулся туда, куда исчезли две такие разные женщины. Тихим, «воровским» шагом я прокрался к келье. Почтенная лата как раз запирала оную на устрашающий замок. Я подобрался поближе. Защелкивая рыжее чудовище, лата весьма громко бормотала себе под нос:
-Посидит под замком, будет как шелковая… - выражение ее лица мне явно кого-то напоминало… но я предпочел забить все ассоциации в землю.
    Лата грузно ушла вдаль, временно исчезнув из моей жизни. Я же подошел к двери и критически осмотрел замок. М-да, неужели сивилианки такие бедные? Или наоборот, такие богатые, чтоб на дверях древность эпохи императора Юлия I вешать? Аж жаль ломать вещицу… И вообще, мы пойдем другим путем!
    Я догнал лату, дождался, пока она выйдет на непросматриваемое место, подкрался поближе и фамильярно приобнял за талию. Глаза почтенной совершили путешествие куда-то под клобук…
-Спокойно! – эротично прошептал я ей на ухо, - расслабьтесь и получайте удовольствие!
    От такого комментария монахине пришла в голову мысль завизжать, но я наскоро прикрыл ее рот левой рукой. Правой же я продемонстрировал ей изящный кинжал, каковой после и приставил куда-то в район ее печени.
-Значит, так! Сейчас мы с вами сходим обратно к келье Лианны, вы отопрете замок и прикажете девочке идти с нами. Понятно? Качните головой, если да.
    Голова под моей рукой ощутимо дернулась…
-Отлично. Теперь я, пожалуй, прекращу зажимать вам рот… но если завизжите… - я взглянул на нее. Нет, такая не завизжит… - …или закричите о помощи – я создам вам еще большие проблемы, - и я чуть надавил на кинжал.
    Под ручку, словно старые супруги, мы с непредставившейся латой пошли назад, и весьма мирно дошли уже по келий, но я счел необходимым сделать еще кое-что.
-Тихо, тихо, не так быстро. Не торопись, о свет очей моих! – все такой же издевательский шепот в ухо, - девочку курируешь ты? Кивни, если да.
    Костлявый подбородок поднялся и опустился.
-Тааак… где документы, обрисовывающие ее происхождение? Вы ведь о них знаете?
-У… у сантиссы… - глазами она готова была меня сжечь. Врет.
-А если подумать? Моих ребят тут полно, и, если еще раз соврете, я отдам кому-нибудь из них бесчеловечный (по отношению к нему) приказ заставить вас… поступиться некоторыми обетами…
-Они у меня! Я покажу! – вот, вот уже с энтузиазмом!
-Так пойдемте!
    Келья латы была обставлена так же сурово, как и те в которых моим парням пришлось ночевать. Я осторожно прикрыл за собой дверь, закрывая на замок и убирая ключ в карман, прежде чем спросить:
-Ну, и где?
-В сундуке, он под койкой… Там конверт с алой печатью, вскрытый.
-Отойдите от двери, встаньте у стены и без фокусов. Тут никто ничего не услышит… - я погано усмехнулся и полез в сундук.
    Требуемый конвертик отыскался рядом с богатейшей коллекцией девичьих прядок. Прямо скажем, не сюрприз!
-О, почтенная… кстати, как ваше имя?
-Су… Сти. Зовите меня Сти.
-Бывает, - пожал плечами я, - так что, почтенная Сти, вот почему вы пошли в женский монастырь! Стыдитесь. Если что – вас сожгут.
    Лата густо покраснела. Хе-хе-хе.
-Надеюсь, вы хоть к Лианне не пробовали… ну вы поняли…
-Нет, - вздох, - это – птица не моего полета… - взор гвардейца в рясе потеплел.
-Так, не мечтать. На выход!
    Мы приняли прежнее положение гуляющих и пошли до Лианны.
-План прежний, - инструктировал я, - вы говорите девушке идти со мной – а вам за это ничего не будет. Все ясно?
    Кивок… ну понадеемся…
    Дверь была открыта странного вида ключом. Запоры рухнули, и дверь распахнулась… На низеньком ложе таких знакомых очертаний лежала она. Услышав меня и свою лату, она подняла голову от каменно-твердой подушки, и я с негодованием увидел красный след от пощечины на нежной коже, нетронутой загаром. Однако милейшая Сти стремительно теряла шансы дожить хотя бы до конца недели…
-Кто вы, номен? Пречистая Сти, почему он здесь?
    Поименованная скроила благостную физиономию.
-Дитя мое, собирайся, ты должна идти с нами.
-Но… - шок усугубился….
-Не задавай вопросов! Помни, чему тебя учили! – усердия латы я подстегивал невидимой Лианне холодной сталью.
    Девушка наскоро привела себя в порядок, и мы втроем пошли к монастырским воротам. По пути очень удачно попался Баррет, один из моих «коллег». Я подозвал его:
-Значит так, найди Диса и скажи – нужна карета. Он поймет.
    Толковый паренек (постарше меня лет эдак на пять, ха-ха) унесся исполнять, и к тому моменту, когда мы медленно и сосредоточенно, как всегда приходится идти с заложником в захвате, пришли к монастырским воротам, экипаж был подан, лошади запряжены, а все мои – готовы к выезду.
-Славно, славно. Лианна, не соблаговолите ли вы сесть в этот скромный экипаж? – я повернулся к цели моего приезда… и как бы не жизни. Я уже сам себя пугаю…
-Пречистая…? – девочка не может поверить своему счастью; да и испуг от первой в сознательной жизни перемены мест… А придется!
-Делай, как он говорит! – лата уже вернула командный голос. Видать, решила, что все обойдется… Нееет, мы вам не СИБ какой-нибудь - у нас вход бесплатный, да выход – заколочен…
    Когда Лианна как могла удобно устроилась в карете (ничего, девочка, ты у меня будешь на таких экипажах по столице ездить, что разные там сестры Фабер сгрызут локти), я обернулся к Сти.
-Ну что ж, вот и все!
-И что теперь? – остаточный страх…
-О, ничего страшного! Напротив, хочу вас поблагодарить. Не желаете ли выпить для успокоения нервов?
-Только из одной фляжки с вами!
-Не доверяете? Зря! Из своей личной вас напою! Збышко, кубки!
    Указанный полонец поднес две невеликие изяществом чаши, я тут же подхватил одну и протянул лате, оставив вторую себе. В обе я разлил вина из своей личной емкости.
-Так выпьем же за то, чтобы мы оба и Лианна жили долго и счастливо!
    Выпили. Лата вернула мне чашу и удалилась…
    …Карета мерно покачивалась на разбитой дороге. Лианна смотрела в окно, словно бы набираясь сил для вопросов и прочего. А я точно знал, что пречистая Сти, пьяно икая, спит посреди монастырского двора… знал и то, что проспит она еще полтора суток, а потом тихо скончается. Яд, ровным слоем которого были покрыты стенки ее чаши (отмеченной весьма ощутимым сколом у дна), был безотказным средством еще со времен моего дедушки..
    …А карета все удалялась от монастыря, окруженная молчаливыми конниками, что во мгле еще не рассеявшегося весеннего тумана казались лишь смутными тенями… Вскоре туман покрыл и карету, а чуть погодя осталась лишь белая мгла.

8 число месяца Полотна.
Экилон.

      Они ехали и ехали, как призрачные тени мелькали за окном кареты деревья. Лианна старалась не отводить взор от окна, вдыхая пахнущий весенней, но все еще морозной свежестью воздух. Но когда бы она не бросала взор на своего спутника – глаза встречались с ярко блестевшим огнем его глаз. И девушка отворачивалась вновь, не решаясь задать вопрос. От волнения мысли ее перепутались и ей казалось, что они кружат вдоль стен монастыря. И вот-вот вновь заскрипят знакомые ворота и странное путешествие закончится. Но дорога все бежала под колеса кареты. Мимо окна то и дело мелькали фигуры всадников. Лианна не заметила сама, как задремала.
      Ее разбудила внезапная остановка и негромкий голос, в котором слышалась ледяная воля:
- Страд, дальше верхом до ближайшего двора. С каретой парни сделают все как надо. Вот плащ, заверни ее.
      Лианна встрепенулась и испуганно раскрыла глаза, пытаясь разглядеть того, кто стоял возле дверцы кареты. Но названный Страдом, заслонил незнакомца, выходя из кареты:
- Не нужно, Дис. У меня есть плащ.
      Он обернулся к ней. Лицо его было не видно, но глаза сверкнули, как уже ни раз пугающе сверкали прежде:
- Лианна, закутайтесь в плащ.
- Зачем? Я одета.
- Мы сейчас поедем верхом. Не нужно привлекать к себе лишнее внимание, - голос звучал чуть насмешливо, а рука протягивала огромный плащ, в котором могло поместится две таких как она.
- Поторопись, Эстерад! – первый голос того самого незнакомца по имени Дис.
      Он обернулся к ней и протянул руку:
- Прошу вас, номени.
- Дис, как можно! Она – королева.
      Лианна едва коснулась протянутой ей руки, выпрыгивая из кареты на землю и даже не подозревая насколько крохотной она казалась в этом огромном плаще, закутанная с головы до ног. Дис ловко и быстро подхватил ее на руки и не успела она испугаться, передал красующемуся в седле Эстераду. Последний крепко прижал девушку к своей груди, наклоняясь к лицу, закрытому капюшоном. Она невольно сжалась в этих руках, ощущая, как ее охватывает чуждое и чужое тепло. Да что там тепло – жар. Девушка на миг вскинула голову, пытаясь заглянуть в лицо этого странного человека, но тут же конь бросился галопом вперед и она почувствовала, как ветер ударил в ее лицо резкой пощечиной, приводя в чувство. Дыхание задержалось где-то в груди. Желтые глаза распахнулись широко, глядя на то, как несется навстречу странный и незнакомый мир. Или ее несло к этому миру неумолимой волей и руками, того, кто сейчас обнимая погонял коня вперед. Лианна обернулась, пытаясь рассмотреть своего «похитителя»
- Есть вопросы, Лианна?
- Кто вы? Как ваше имя?
- Маркиз Эстерад Флавио, наследник Великого дома Флавио, - с губ сорвалась усмешка, а прямо в ее лицо глянули невероятного цвета глаза. Желтый и фиолетовый цвета переплелись.
- Куда мы едем? Зачем я вам?
- Давайте доедем хотя бы до ближайшей остановки, моя королева, - он улыбнулся еще шире, почувствовав, как она вздрогнула. – А там я отвечу на все ваши вопросы, когда вы отдохнете и приведете себя в порядок.
      Лианна отвернулась, устремляя вновь взгляд на дорогу и чувствуя, как всего за несколько минут щеки ее залил ярко-алый цвет. Словно поднявшееся из-за туманных туч солнце, коснувшись ее щек, окрасило в невероятную краску, желая оживить мраморную бледность девичьей кожи.

      Когда они подъехали к трактиру, Лианна думала, что ей разрешат пойти самой. Но тот, которого звали Дисом – молча снял ее с коня и подождав, пока Эстерад соскочит на землю, передал ему, проходя вперед и беря одним движением руки хозяина так, что Ли даже не успела увидеть его лица. А уж сам хозяин наверняка даже не понял сколько народу к нему пожаловало. Эстерад остановился на миг, пока один из его людей ловил ключ от комнаты. Девушка еще услышала негромкий голос Диса:
- И остальных размести с комфортом, хозяин. Мы не обидим.
- Пусть пришлет белошвейку, Дис, - поднимаясь со своей ношей наверх, сказал Эстерад.
      Как только они остались в комнате одни, маркиз осторожно опустил ее на пол и откинул с головы капюшон плаща, разворачивая девушку к себе. Лианна замерла на миг, а потом очень осторожно, словно опасаясь чего-то потянула завязки клобука. Грубая ткань медленно скользила, неохотно открывая бледно-золотые кудри, удерживаемые теперь лишь широкой, льняной повязкой в огромном узле. Девушка хотела отступить, оглядываясь, но властная, мужская рука приостановила это движение. Страд потянулся к ее волосам, развязывая и эту повязку на ее голове и распуская длинные локоны, тяжелой волной упавшие едва ли не до колен. Молодой маркиз издал странный звук и Лианна вскинула на него глаза. Фиолетовые глаза удивленно смотрели на бледно-золотистый водопад, окутавший ее целиком:
- Да чтоб им было пусто! Такую красоту прятать! – рука ласково коснулась прядей, обрамляющих лицо девушки, чуть лаская щеку и висок.
- Вы смущаете меня, маркиз. Я… я не привыкла к подобному. Я…
- А придется, ангел мой. Ты так мало знаешь о том, чего достойна на самом деле, - в голосе его слышалась странная злость и восхищение. – Но чуть позже, моя королева. Сейчас сюда придет женщина, которая сошьет к завтрашнему дню для вас платья и белье. Оденет вас и поможет уложить прическу. Потом вы отобедаете и отдохнете. Завтра я не намерен останавливаться.
      Лианна неожиданно набравшись смелости спросила:
- А когда же я смогу узнать что все это значит, маркиз?
      Страд усмехнулся, склоняясь к ее лицу и едва не касаясь губами белоснежных щек:
- Когда как королева будете возлежать в ожидании сказки на ночь, - губы его были так близко, и отчего-то это удивительно волновало Лианну.
      Девушка резко отступила:
- Хорошо. Я буду ждать вас, - голос дрогнул.
      Эстерад выпрямился, охватывая ее одним взглядом и пошел открывать дверь, в которую уже стучали. Вошедшая женщина сноровисто принялась сразу и причитать, и обмеривать, и советовать что-то девушке, ошарашивая ее все больше. Лианна просто позволила той делать все, что та пожелает, проследив за тем, как маркиз покинул комнату. Белошвейка – приветливая, словоохотливая женщина – беспрестанно говорила и говорила что-то. Сначала Лианна не прислушивалась к ее болтовне, но после нескольких длинных и витиеватых предложений поняла, что это ее называют – «ваша светлость». Девушка пораженно глянула на женщину и попыталась разобраться в том, что она говорила:
- Ай, бандиты! Нет, где же это видано при старом-то герцоге, а? Да чтобы беспрестанно по дорогам шалили, да добрых людей обирали – то было, не спорю. Но, чтобы добрых господ забижать – как это называется, я вас спрашиваю? Вам, ваша светлость, не стоило покидать своих спутников. Оно хорошо, что они вовремя спохватились и нашли вас. А случись с вашей головкой чего плохое – кто будет отвечать? Оно – ясно, что герцог Конарэ у нас ни без странностей, но кому ж нужно чтобы его невесту забижали? То никому не нужно – это я вам точно говорю. Даже последнему забулдыге, ваша светлость. А вы, касаточка какая, вас на руках носить будут. Даже не сомневайтесь. Вон глазоньки какие у нас ясные, да солнечные. А волосы! Ах какие шелковистые, да пушистые. Ну да старая Салли вас не заобидит, - она закончила обмерять Лианну и расчертила что-то на бумажке толстым грифелем, а потом достала принесенное в большой корзине платье. – Не весть что, ваша светлость, но все получше чем эти сивилианские тряпки. Ни чего хорошего и в монастыре том не могли вам дать. Они – жадные. Сивилианки тож. А я вот вам подгоню это платьеце. Черный цвет – не весть что, да траур сейчас, да и я не знала что за заказ у меня будет. Сказал тот – суровый такой – ограбили нашу хозяйку по пути сюда. А что за хозяйка, да какая она – не сказал. Взял в охапку, да притащил сюда. Им – куда о платьях заботится, а тут….
      Она продолжала и продолжала говорить, подгоняя принесенное платье по фигуре девушки, а у Лианны все кружилось перед глазами: «ваша светлость», «ограбили», «невеста»…. Девушка едва смогла кивнуть головой, когда белошвейка, выскальзывая за дверь, мягко улыбнулась ей, как дочери, сказав:
- Завтра приду. С утреца. Есть у меня вещички – только подогнать по вам. А кое-что – сошьем, ваша светлость. Не столичные мы мастера, но тоже не без рук. Дочек своих заставлю помогать, но к завтрему – будет у вас два платьеца, да для отдыха вещичков. Не сомневайтесь….
      Лианна уже ни в чем не сомневалась, она просто с трудом сдерживалась, чтобы не завизжать. И когда дверь за Салли закрылась – девушка упала на стул, сжимая виски пальцами и пытаясь прийти в себя. Но времени ей на это не дали. После негромкого стука и ее робкого: «Войдите» - в комнате появились двое – Эстерад, маркиз Флавио и невозмутимый парень, которого как она уже знала, звали – Дис. Лианна поднялась и, опираясь рукой о спинку стула, присела в реверансе перед вошедшими. Глаза Страда окинули ее придирчиво и на губах его появилась уже знакомая ей усмешка:
- Прошу прощения, мой ангел, но по прибытии в столицу у вас будет более достойные одежды. Уж поверьте.
- Я склона сейчас поверить любому вашему слову, но хотела бы знать – зачем вы меня забрали из монастыря, куда везете и что за герцог меня ждет, невестой которого я так скоро оказалась?! – девушка начала говорить с видимым спокойствием, но под конец голос ее сорвался на крик.
      К ее удивлению – Эстерад ответил ей не менее удивленным взглядом, который потом адресовал Дису:
- Так. Что за новости?
- Объяснил ей, чтобы не удивлялась и не болтала. Назвал девушку – невестой герцога Конарэ, к которому она следует в столицу. Да по дороге решила отдохнуть. Вот тут на нее и напали злые разбойники – одичавшие крестьяне герцогства. Перебили всех слуг и лишь наше своевременное вмешательство остановило их, - он говорил очень спокойно, холодно и веско.
- Ты мог меня об этом предупредить?
- Не успел.
- Денег бы ей сунул – никаких сказок не понадобилось бы, - рыкнул Эстерад, подходя к столу и показывая Лианне на кресло возле камина: - Скоро принесут еду, располагайтесь.
- Я не хочу есть! Я желаю знать – что все это значит? Для меня все сказанное вам – бред, который нашептал вам Лукавый! Для чего меня называть невестой герцога Конарэ? Зачем….
      В эту минуту Эстерад достал спрятанные на груди бумаги, перевязанные шелковистыми лентами.
- Может быть, это все пояснит вам, Лианна, - он почти пропел ее имя.
      Ли взяла бумаги, развязала ленты и развернула, читая написанные крупным, убористым подчерком строки. Чем больше она читала – тем сильнее начинало биться сердце в ее груди. Дочитав документы до конца, Лианна сложила их на коленях и некоторое время сидела, не поднимая головы. Руки ее дрожали от плохо скрываемого волнения. Наконец, девушка подняла глаза, переводя свой взгляд с одного на другого:
- Я – наследница престола?
- И самая желанная, - опускаясь перед ней на одно колено, проговорил Страд.
      Их глаза вновь оказались друг напротив друга. Лианна снова почувствовала, как даже без малейшего прикосновения, ее охватывает жар. Щеки окрасились нежным румянцем, а глаза никак не могли уйти от странного, манящего огня в глубине фиолетовых глаз мужчины, назвавшего ее – королевой. Желанной королевой. Девушке казалось, что сказка вошла в ее жизнь: грубо, разорвав все привычные для нее страницы бытия. Разорвав и соединив их в одном лишь взоре, где пламя и сила обещали так многое, что хотелось верить. Но ведь это была лишь сказка.
- Незаконная, - холодно сказал голос, обрывая мечту о нереальной сказке.
      Лианна поднялась, глядя на Диса, который с отменной вежливостью наклонил голову. Она хотела что-то сказать, но тут руки и ноги ослабели настолько, что девушка успела лишь увидеть головокружительный водоворот, захватывающий комнату и почувствовать руки, ловящие ее у самого пола….

8 число месяца Полотна
Нортми.

      Весенний как всегда угадывал мысли хозяина. Обычно Дирок даже не затруднял себя управлением, целиком доверяясь своему коню. Рожденный на заре тепла, он чувствовал его по особому и находил дорогу даже среди кромешной тьмы, причем опять же каким-то особым чутьем выводил своего ездока на редкость удачливо. Обычно в доме, который выбирал Весенний было душистое сено для него и гостеприимная хозяйка для графа. В этот раз, Дирок и Дарст просто пытались в два голоса подобрать мелодию к услышанным на корабле словам. Молодым людям было не до определения пути..

      ..Легкий в управлении, первый отцовский корабль, названный в давние времена "Быстрым" оправдывал свое имя. И чутко относился к малейшему повороту руля. Его единственный недостаток - легкость. Корабль скорее торговый, чем боевой. Но после того, как погиб Генрих, новый тан Алиера позаботился и о своем любимом корабле, и о новом подопечном. Дирока не смущали толки о том, что ему не справится с управлением кораблем брата. Генрих сам создавал свой корабль, вкладывая в него свою силу и свой ум. Это был настоящий зверь. Имя ему дали - "Гроза". Считали, что младший из братьев Прад никогда не сладит с его штурвалом. При жизни Генри, Рокки даже не пытался встать у руля этого корабля, но после его смерти, он первым делом взошел на борт "Грозы" и бывшие с ним до сих пор помнят слова, сказанные новым таном:
- Грозная женщина остается женщиной. И нет ласки, которую бы я не знал, чтобы успокоить ее...
      Смешливые глаза и в тот раз смеялись и лишь сестра знала о том какую ночь он провел перед этим, думая о тяжести ответственности за целый народ, за его мир, который вдруг в один миг стал миром для других, совершенно незнакомых ему существ, которых теперь назывались его вассалами или подданными.
      "Гроза" не даром носила свое имя. Шаг ее был тяжел и трудно было удержать руль этого судна, постоянно идущего напролом, стремящегося и в мирном море найти опасное место и провести людишек через все муки страха борющегося с силой за жизнь или смерть. Стоя у штурвала "Грозы", Дирок всегда испытывал чувство двойной тяжести - не подвести тех, кто доверился ему и этому кораблю и не посрамить память брата. Но после первого путешествия с "Грозой", они поняли, что поладят. Это будет тяжелая дружба, но ласково-твердое прикосновение младшего из братьев Прад - понравилось кораблю. В тот вечер он не ушел с корабля, проведя всю ночь с ним, как с любимой, напевая песни, бренча мелодии и давая отдых своим уставшим рукам. А мысли его парили над мачтами "Грозы". Его люди как всегда подчинились даже не приказу, а едва уловимому желанию характера своего господина и тоже занялись обустройством еще одной любимицы своего хозяина. И если "Быстрый" был и остался надежным другом, то "Гроза" была суровой кормилицей, что не давала спуску ни тем, кто слабее, ни тем, кто сильнее ее...

- Эй, Дарст, так не пойдет. Мы перебудим всех вассалов Нортми своим бренчанием. Давай искать ночлег. Весенний что-то решил таким аллюром до самой столицы идти, похоже его отдых не интересует, - закидывая гитару за спину и легко поглаживая гордую шею коня, сказал Дирок.
- Правильно, вы всю дорогу не даете ему сосредоточится, вот он и гарцует, гордый столь длительным путешествием, - проворчал оруженосец.
      Дирок хмыкнул:
- Хочешь сказать, что твой мастер засиделся на одном месте? Ты прав. Так долго в Алиере я уже давно не бывал, зато я уверен, что Чарльз сладит с управлением во время моего отсутствия. Тем более, мне хотелось убедится, что построение летающих кораблей у нас идет полным ходом. Меня не устраивает платить кому бы то ни было за возможность управлять кораблем на моей земле. Тем более - летающим кораблем мечты, - ухмыльнулся. - Поэтому мы закрепили мастеров Гильдии у нас в Алиере. Да и церковным ордерам требовались живые деньги, так что несколько последних походов на "Грозе" были кстати. Церковники тоже примолкли.
- Не знал, что вас волнуют эти вороны в рясах..
- Хм.. не надо их недооценивать, друг мой, - вздохнул граф. - Людям нужна вера. Даже если они сами не знают для чего. Церковь дает им такую возможность.
      Дирок присвистнул, заметив в отдалении небольшую усадьбу.
- Тебе не кажется, что давным-давно мы были тут?
- Нет. Не кажется. Вы тут проводили учения. Еще в ИКК вам дали возможность разыграть сражения между старшими учениками и новобранцами.. Помнится, вы один из тех немногих, кто решил, что бивачная жизнь у костра хоть и хороша, но зимой надежный кров - уютнее. Вот и..
- Вспомнил! Там совершенно очаровательная хозяйка.. Она пустила меня под свое теплое крылышко. Вот только не помню где был ее муж в это время..
- А вас это волновало, мастер?
- Нууу.. в определенном смысле - да.. Так, думаю нас пустят и в этот раз. Тогда меня пустили, как ученика.. Теперь же могу попросить ночлега на правах графа дэ Ла Прад. Как думаешь - кому свезет больше?
      Дарст молча пожал плечами, давая шпоры коню.
      Дирок легко спрыгнул с Весеннего во дворе усадьбы, мягко отстраняя слугу и вежливо склоняясь перед хозяином:
- Прошу прощения, - улыбка сверкнула на его губах. - Мы держим путь в столицу, а так уже получилось, что ваш дом - единственное жилье на протяжении многих миль. Если бы я знал, что долго не будет постоялого двора, то принял бы меры раньше. Но тут, прошу у вас приюта. Мы не потесним.
- С кем имею честь? - отвечая на поклон, вопросил хозяин, оглядывая богатую перевязь графа и фамильный перстень на левой руке, сверкнувший золотым блеском.
- Дирок дэ Ла Прад, тан Алиера.
- О, ваша светлость, - темноруссая голова склонилась еще ниже, открывая внушительную лысину. - Морис Кампа к вашим услугам. Проходите. Я отведу вам комнаты. Вам и вашему оруженосцу.
- Не беспокойтесь, - все еще не уступая Весеннего слугам, ответил Дирок. - Мне, как и моему оруженосцу, подойдет сеновал. Тем более, что воздух тут просто восхитителен. А вот от ужина не откажемся, месье Кампа.
      Молодой человек поклонился вновь и провел Весеннего в небольшую конюшню, где расседлав, сам задал ему корма и попросил вытереть белоснежную с рыжими подпалинами шкуру своего любимца. Дарст последовал примеру хозяина, но остался проследить за действиями слуг. А молодой граф уже прошел в гостиную дома Кампа и оглядываясь, встретился глазами с хозяйкой дома. Она вошла вместе с мужем, который вежливо представлял ей гостя. Зеленые глаза юноши охватили пухлую фигуру женщины ласковым взглядом, прежде, чем он опустился на колено, запечатлевая на ее руке поцелуй:
- Я рад знакомству и еще раз прошу прощения за неожиданное вторжение.
      Темные глаза женщины сверкнули в ответ и она присела, отвечая взаимной вежливостью:
- Мы счастливы оказать вам прием, граф дэ Ла Прад. Через полчаса накроют стол, мой господин.
      Глаза их встретились и Дироку показалось, что в темных очах мелькнула знакомая искра: лукавое узнавание или нежный свет свечей так отразился в глубине этих глаз. А Камела Кампа уже звала своих детей, желая их представить столь знатному гостю. Пятеро ребятишек влетели в двери, застыв под суровым отцовским взглядом. Трое мальчишек и две девочки. У младшей в зеленых глазах сверкал неуемный вызов миру. Дирок улыбнулся, поклонившись отпрыскам дома Кампа и восхитившись их количеством. Морис гордо вскинул голову:
- Мои сыновья будут достойными вассалами, я даже надеюсь, что двое старших станут оруженосцами. У герцогов Нортми подрастают сыновья.
- А ваши дочери? Они явно унаследовали красоту матери, - глаза графа с удовольствием сверкнули на женщину.
- Младшая пошла в бабку, - чуть коснувшись пушистых кудрей девочки, откликнулся Морис. - Думаю будет такой же вертихвосткой. Я горжусь ею. Девочка и красива, и умна.
      Юноша склонился, в поклоне согласия и от желания скрыть странную улыбку. Зеленоглазая девчушка, не сводившая с него глаз, важно протянула руку:
- Вы очень красивы, номен, - негромко, но отчетливо проговорила она.
Дирок вновь опустился на колено:
- Что вы, красавица. Я лишь усталый в дороге певец, что сражен гостериимством этого дома и блеском ваших глаз.
      Девочка засмеялась и на миг глаза его встретились с ее глазами. Появившейся слуга объявил о том, что ужин подан.

      Расположившись на сеновале и подложив под голову собственный плащ, Дирок улыбнулся, закрывая глаза:
- Мастер.. Ну так кому свезло больше? Школяру или графу?
- Не могу поверить, Дарст, но явно старею. Лет этак восемь назад у меня в здешних местах был гораздо больший успех.
- Ага. Или просто - дома оказался глава семьи.
- М? Ты тоже заметил? - беззаботный смех потревожил мирно дремлющих коней, а Весенний нетерпеливо всхрапнул, ожидая утра, когда можно будет снова двинутся в путь.
      Дирок закрыл глаза, но спать не собирался. Просто лежал, вспоминая Алиер, сестру, столицу... Доставив Сандру ко двору, он достаточно долго крутился рядом, чтобы проверить, что никто не осмелится обидеть молодую красавицу-северянку. Но сестра смеялась над его подозрительностью, говоря, что у нее лучшая защита - ее красота. Да, он тоже считал, что ее могут лишь боготворить. В его семье отношение к женщинам было воспитано с самых пеленок: женщина - мать, жена, любимая.. Для него это был не пустой звук. Возможно от того, что он мальчишкой видел как обожал отец Флору - мать Сандры, такую же яркую, непостижимо красивую и удивительно любящую женщину. С тех пор красота женщин для него была священна и он мог склонить перед ней свою голову, но лишь для того, чтобы воспеть в песне, в улыбке или во взгляде то, что видел. Он слишком ценил минуты, когда его возлюбленные были счастливы. И вовсе необязательно было завоевать сердце женщины или сорвать поцелуй с желанных губ. Достаточно было видеть счастливое сияние женских глаз. Дирок понимал, что для каждой женщины свое счастье, но все еще не уставал искать какую-то единую формулу счастья, которая подойдет всем.. А сестра.. Сестра это было свято для него...

      ..Он осторожно поставил на темную поверхность стола кружку с теплым вином и почувствовал, как сжимаются пальцы обоих рук, хотя глаза все еще безмятежно смотрели на ясноглазую служаночку постоялого двора:
- Ага.. Да ты слышал тоже о ней? Рыжеволосая, северная ведьма, околдовала нашего Александра.
- Можно подумать! Он сам ее околдовал. И я слышал, что особо не стеснялся, когда.. - дальше ему было слушать совсем не обязательно. Даже если разговор был ни о его золотоволосой сестре, даже если эти безмозглые тупицы обсуждали какую-нибудь служаночку - уроженку севера. Они были обречены. Дирок вышел вслед за болтунами и неторопливо пошел следом за ними. Долго ему пришлось ждать, пока они добрались до одного из пустырей Ремесленного Рунна. Младший сын дома Прадов завел руку за пояс, но пальцы его коснулись ни грифа гитары.. Звуки раздавшиеся после этого плавного, тихого движения несли мертвую тишину тем, кто "вдохновил" его. Он молча подошел к распростертым телам, переворачивая их лицами к глухому уже для них небу. Пальцы музыканта с нарочитой небрежностью достали из за поясов сплетников пистолеты и осторожно вложили их в мертвые руки..

8 день месяца Полотна,
Рунн, Шенбруннский дворец

За последние четыре дня Кася стала прямо-таки постоянной гостьей во дворце императора. Исследовала его бесконечные закоулки, сады, галереи, балконы, библиотеки, залы, снова коридоры и сады. Ни дня не проходило, чтобы девушка не открыла для себя новую комнату, приёмную или кабинет, попутно познакомившись с несметными обитателями неисчислимых помещений Шенбруннского дворца. Он напоминал огромный муравейник. Люди в нем сновали туда-сюда без остановки, натыкались друг на друга, отскакивали, не обращая внимания на остальных, и продолжали свой суетливый путь к одним им понятной важной цели.

В первый же день после аудиенции у императрицы Эрмины Кася получила достаточно возможностей осмотреться вокруг и попробовать свои силы в "свободном плавании". Виктуар де Барна, к слову сказать, оказавшийся весьма полезным спутником, срочно спешил по каким-то своим делам и оставил девушку на попечение знакомой фрейлины. Она-то и ввела "невинную провинциалку" в "загадочный мир императорского двора, полный мистических интриг и шокирующих преступлений". Единым ворохом на Катажину была вывалена целая кипа сплетен как свежих, так и не очень. Итак: Император был заколот зачарованным кинжалом, выкованным из стали, проклятой двенадцатью демонами Ада, и совершил это ужасающее преступление либо Этьен де Нортми, либо сам кардинал Руиз, либо канцлер де Барна, либо... (далее следовал список из 20 человек), либо все они вместе, поочереди, принося всеми почитаемого Александра в жертву языческим богам. Далее - Никола де Нортми, сын главы СИБа, на самом деле - любовник Императрицы, её фрейлины Сандры де Ла Прад, растлитель своей юной кузины Марины Нортми, трёх молоденьких баронессочек и одного хромого, но всё же весьма миловидного пажа. Номени Карна Норн так опечалилась из-за смерти Императора, что удавилась в собственных покоях, здесь, во дворце, и теперь люди боятся заходить туда, потому что её останки охраняет неупокоенный призрак, доведший до седых волос и заикания уже двух камердинеров и одного повара.
И всё в таком духе.

Про себя тихо посмеиваясь, Катажина, как и положено глупенькой впечатлительной девочке, трагически всплескивала руками, закатывала прелестные глазки и поминутно грозилась упасть в обморок, если её сейчас же не избавят от этих ужасающих подробностей.
Её приняли за свою. Номени восторгались её умению слушать и едко и злорадно высмеивать ошибки и промахи своих подруг. Номены потихоньку попадали в плен открытой улыбки её алых губ и обещающих неземные мгновения томных взглядов. Явное предпочтение пока, разумеется, отдавалось Виктуару, но многим она давала понять, что слово "пока" здесь играет ключевую роль.
Жизнь в Шенбрунне кипела и бурлила, подобно горному ручью, и Катажина влилась в этот полный водоворотов поток тоненькой струйкой, точно знающей, куда ей следует течь.

Это утро началось непривычно рано - немного освоившись  с тем, к какому из многочисленных слоёв, прослоек и каст дворцовой жизни принадлежит, Катажина решила попробовать сыграть с чистого листа и найти возможность прорваться повыше. Для этого нужно было в первую очередь измениться самой, что девушка с привычностью опытного хамелеона и проделала в тот же миг, как было принято решение.
Войдя во дворец, она ещё не знала, какую форму примет, но внутренне была готова к любым переменам. Пройдя с десяток шагов по главному коридору, ведьма замерла, как бы в нерешительности, а на самом деле прислушиваясь к многочисленным голосам этого монументального здания - шороху дверей, скрипу половиц, вдохам, выдохам, стонам, крикам, шуму, ветру, шелесту, шепоту духов и призраков, населяющих его. Услышав всё это, можно почувствовать, чем дышит Шенбрунн, найти ответы на многие вопросы. Глубоко вздохнув, Катажина вдруг поняла, что теперь слышит лишь негромкий топот чьих-то ног, и с торжествущей улыбкой направилась навстречу этому звуку. Их пути пеерсеклись в корридоре левого крыла здания, и Кася сначала не поверила своим глазам - больно странное обличье принял посланец демонов Шенбрунна. Малолетний паж, деловито топая туфлями, украшенными бантами цветов Императрицы, как раз проходил мимо девушки, отвесив ей вежливый поклон и одарив прямым взглядом тёплых зеленоватых глаз, будто знакомых своим выражением...

- Мальчик, постойте! - слова сорвались с губ ещё прежде, чем Катажина успела довести мысль до конца. Немного обиженный взгляд исподлобья развеял последние сомнения. - Вы брат Виктуара де Барна?
- Как будет угодно номени, - ещё один изящный поклон, - но вообще-то я его кузен. Филипп де Барна, паж Её Императорского Величества, чем могу быть полезен номени?
- Простите мне мою бестактность, но вы так на него похожи! Во всех де Барна есть что-то неуловимое... - лихорадочно перебирая все возможные эпитеты, Катажина прислушивалась к шепоту, всё ещё звучащему внутри неё, ожидая не ёкнет ли в предвкушении нужного слова сердце. - Что-то... Рыцарское! И благородное.
- Вы слишком добры к моим братьям и ко мне, - несмотря на очередной галантный поклон, бывший, видимо, шедевром искусства этикета, по заалевшим от удовольствия ушам, Кася поняла, что попала в точку.
- Меня зовут Катажина Риди, я недавно была представлена ко двору вашим кузеном.
- Так почему же номени гуляет здесь одна? Виктуар опять завёл любимую волынку и корчит из себя наследника рода? Неужто он опустился до того, чтобы оставить такую прекрасную и обворожительную девушку в одиночестве?! - в притворном ужасе Филипп прижал руки к сердцу и округлил весело блестящие глаза. - Нет ему прощения! Семья опозорена! Я считаю своим долгом восстановить светлое имя де Барна в ваших глазах, номени Катажина.
Кася почти по-детски хихикнула:
- Ну так развлеките меня. Покажите что-нибудь, достойное моих чудесных глаз, - девушка протянула тоненькую ручку юному пажу.
- Наш путь лежит в оранжерею, только там растут цветы, чья красота достойна того, чтобы подчеркивать изящество и правильность ваших черт, - Филипп шествовал по корридорам, эмоционально размахивая руками, не замолкая ни на секунду, бесконечным потоком обрушивая на Катажину слова лести, комплименты, упоминания о цветах, Императрице, дворце, садовниках, щедро сдобренных краткими замечаниями о смысле жизни и устройстве мироздания.

Катажина, неожиданно развеселившись, покорно шла следом, вставляя ничего не значащие замечания и ремарки. Призраки в её голове не прекращали свои монотонные бормотания, суля власть и силу прислушившимся, затягивая неосторожных в бездонные трясины древних дрязг и противоречий, требуя расплаты за оказанную услугу.

"Замолкните, трухлявые фантомы и духи, нгози и алелы, бесплотные призраки тысячелетия как забывших о вас семей! Замолчите, мне нет дела до ваших историй и сетований. Я не стану жертвой гнилых сетей, что смерть вьет вокруг ваших голосов. Не стану вашей служанкой, мне уготована другая судьба. Сегодня вы подчинитесь мне, ибо я сильнее."

8 день месяца Полотна,
Рунн, Императорская оранжерея

Такие прекрасные. Каждый идеален, им хочется подражать, их хочется любить, ими хочется беспрестанно восхищаться. Говорят, краше нет на свете, они - воплощенная прелесть этого мира, Божественная благодать, снизошедшая до погрязших в серости и быту людей. Такие разные. Желтые, красные, синие, фиолетовые, оранжевые, розовые... Море цвета и оттенков, собранных в одном маленьком помещении, наполняющих его до самых краёв, живо разбавленное множеством солнечных зайчиков, задорно баламутящих пеструю поверхность этого чудного облака, грозящего выплеснуться за грани, за пределы и наполнить весь мир незабываемыми ощущениями и запахами. Такие живые... И не боящиеся жить и умирать. Как же нам, людям, не хватает иногда этого бесстрашия!

Агнесса стояла среди цветов в малом крыле Шенбруннской оранжерее и не могла поверить своим глазам. Недавно взошедшее солнце в очередной раз неповторимо изменило окружающий её мир, заставляя гадать, что из произошедшего с ней в недавнем прошлом было сном, выдумкой, а что случилось на самом деле. Как бы там ни было и что бы не случилось, это должно было быть дурным сном, кошмаром, вызванным дурной болезнью ума и сердца. И дело не в горечи переживаний и страшащих опасностях, а в том, что мир, созданный этим ранним солнышком, мир, который в данную минуту окружал Агнессу, настолько разился от всего, что было у неё в прошлом и что могло быть в будущем. Это был неожиданный поворот, стремительный рывок... Куда?.. Вверх, в небо? Несомненно.

Солнце скользило лучами по поверхности земли, оживляя своими ласковыми прикосновениями каждую травку, каждую пылинку, наполняя экзотически прекрасные цветы, за ночь превратившиеся в безжизненные и холодно прекрасные копии самих себя, в символы любви и жизни, радости и смеха. Эмоции переполняли Агни. Ей вдруг захотелось пробежаться босиком по нежной траве, подставить нежную кожу ласковым лучикам, начать кружиться по комнате, потерять голову, себя, раствориться в свете, в жизни, в счастье...

Нечасто выпадают такие минутки. Секунды. Мгновения неподдельного восторга окружающим бытием. Тогда и только тогда человек по-настоящему бывает счастлив. Не почему-то, а скорее вопреки. Вопреки всем проблемам, собственным и мировым, вопреки врагам, строящим козни и  завистникам, стремящимся побольнее уколоть. Но не только это. Вопреки друзьям тоже. Вопреки радостям, успехам, победам. Вопреки тому, чего ты добился и что ты потерял. Мирозданию не важны сиюминутные достижения отдельного человека. Для него человек - ничто, мелкая песчинка, пылинка даже на бескрайних просторах пустыни времени. И когда ты можешь нечаянно прикоснуться к осознанию этого, остальные проблемы перестают волновать. Ведь всё, кроме единства с окружающим нас миром, - неважно.

Агни не смогла разобраться о чем именно она думала и что привело её к такому выводу. Очень странное чувство. Хотелось одновременно смеяться и плакать. Только она начинала задумываться над этим вопросом, как в голову приходило такое огромное количество мыслей, что она не могла от них отделаться и непременно начинала думать про самые разные вещи. Мысли с быстротой маленьких молний мелькали у нее в голове, собирались в рои, подобно пчелам, жили своей собственной жизнью, не мало не заботясь о переживаниях хозяйки. Сперва она вспоминала прошлое лето, проведенное в Анфра, а потом загадывала, куда поедет на следующее, и потом... Вспоминала любопытную цитату из книжки любимого алиерского мыслителя, думала о том, что хотела бы прочитать ещё, потом оказывалось, что на свете такое количество книг, которые непременно нужно прочитать и вообще - столько дел, которые нужно переделать, у неё никогда не хватит на это времени! "Не надо об этом думать, иначе я умру от усталости," - лениво подумала девушка, присев на плетеный стульчик в углу оранжереи, и расправила складки на нежно-голубом платье. Голова шла кругом, грудь полнилась чудесными ароматами, наводя на мысли о безумных оттенках и легчайших приправах. Агни устало улыбнулась растущему рядом кусту чертополоха и тихонько рассмеялась:
- Иначе я умру от усталости...

- Простите? Мне показалось, вы что-то сказали? - чистый молодой голос заставил Агнессу вернуться с Небес на грешную землю. Захваченная в расплох (замечтавшись, она пропустила появление незнакомой номени), она теперь чувствовала себя невообразимо глупо и это, видимо, против воли отразилось на её лице, потому что вторая девушка принялась извиняться за своё вторжение: - Ох, простите, я действительно не хотела вам помешать! Ранним утром здесь редко кто бывает, я не ожидала кого-то застать.. Как, впрочем, и вы, наверное... - Она мягко улыбнулась, отчего стала еще красивее.
- Нет-нет, как можно. Оранжерея всегда открыта для всех обитателей Шенбрунна. Меня зовут Агнесса де Анфра, - Агни вскочила на ноги, коря себя за оплошность. Она тоже улыбнулась, пытаясь придумать, как бы загладить то первое впечатление, несомненно уже сложившееся у незнакомки.
Та слегка изменилась в лице, но всё так же спокойно произнесла:
- Анна Флавио-Валевская. Мне очень приятно это знакомство, номени Агнесса, поверьте.

Вот теперь Агнесса  смогла совладать с лицом. Cлишком сильно она ещё секунду назад хотела понравиться этой девушке. И слишком долго она училась сдерживать свою бурную реакцию на некоторые поступки и жесты, на некоторые слова... Любовь, жених... Дуэль... Фридрих... Эстерад Флавио.
Дружелюбное выражение ее лица нисколечки не изменилось, но в глазах сразу что-то потухло. Девушка не раз корила себя за ту невольную неприязнь, что рождалась ко всему, связанному с этими понятиями. Многое она могла преодолеть. Перестала завидовать чужому счастью, как то было в первые, после той судьбоносной дуэли, месяцы темного отчаяния. Она смирилась. Перестала нервно вздрагивать при имени Фридрих (кто бы мог подумать, что на свете так многим мальчикам при рождении было дано именно это светлое имя?).
Но она не смогла простить убийцу. Не смогла принять его в тот маленький мирок, что она сумела воссоздать после постигшей её катастрофы. Не могла позволить ему забрать у себя ещё и эту, последнюю надежду на какое-никакое счастье. И потому рьяно отвергала всё, с ним связанное.

Раньше это было просто, но сейчас... Этим утром Агнесса впервые задумалась о вещах, о которых раньше даже и помыслить было невозможно, но, в то же время, забыла подумать о главном. В её пронизанном светлым солнышком уме не было ни единой мысли, посвященной любимому, а ведь раньше она думала о нем каждый день, вспоминала его слова, его улыбку. А теперь вдруг осознала, что помнит до смешного мало.
"Должно быть, я слишком идеализировала его тогда... Смешная влюбленная девчонка понимала в этом мире чудовищно мало," - подумалось ей.

Решительно тряхнув головой, отгоняя непрошенные мечтания, Агнесса сосредоточилась на стоящей напротив неё девушке. Она что-то говорила только что... Ах да, мята и полынь... Мята и полынь - её любимый аромат. Именно это привело жену Эстерада Флавио в оранжерею сегодня утром. Агнессе пришлось вновь одернуть себя и что-то отвечать Анне, продолжая светскую беседу. Говорят, она безумно любит своего мужа. Мысленно Агни недоуменно усмехнулась - ведь она была далеко не единственной, кто желал флавийцу всяческих бед. Страд с детства славился своей неугомонностью и за 24 года жизни успел насолить немалому количеству народа. Тем выше был её интерес к этой странной девушке.

Анна Валевская была явно умна, красива, богата, любила музыку, танцы, редко пропускала императорские балы, часто устраивала свои собственные. О ней много говорили, и то, что слышала Агнесса, никак не подсказывало ей, как же Эстерад сумел очаровать такое создание.

- А я люблю запах роз. Такой насыщенный, он иногда просто сводит с ума, - Агнесса нашла глазами кост желтых роз и немедля встала к нему, лаская пальцами величественные цветки. Она уже решила, что постарается подружиться с этой девушкой, в конце концов, у них столько общего! Она же не виновата, что... Что...
"Благородный муж дожен уметь воспитывать себя, подобно малому дитя," - гласила древняя мудрость. И Агнесса наполнилась решимости побороть свой страх. Губы её растянулись в решительной улыбке:
- Номени Анна, прошу у вас совета по крайне важному вопросу, - изящный пальчик поднялся в интригующем жесте. - Меня давно уже волнует одна ужасно важная проблема - я хочу вот такое платье, - и она кивком головы указала на розу, и, отвечая на недоуменный взгляд собеседницы, продолжила, - Понимаете, эта роза... Она такая пышная, нежная, легкая, буквально воздушная! Вот и платье должно быть таким же. Я прямо вижу огромное количество слоев и складок, только шелк, никакого кружева, такое идеально гладкое сверху и распадающееся на множество лепестков книзу... Это будет такое платье! Я наконец-то смогу затмить Сандру, - Агни шутливо рассмеялась. - Но, к сожалению, я никак не могу подобрать цвет. Мне слишком нравится этот желтый цветок, как думаете, платье того же цвета подойдет мне? Или лучше всё же выбрать что-то другое?

Впечатленная эмоциональным объяснением и, наверное, грандиозным проектом будущего наряда, Анна ответила не сразу:
- Не мне судить, но, по-моему, номени больше пойдет насыщенный синий цвет. Он имеет свойство загадочно струиться, а также будет выгодно оттенять ваши глаза.
- Спасибо. Вы правы, это платье будет синим! Все просто будет поражены...
Анна улыбнулась и понимающе кивнула:
- О, как я вас понимаю! Я и сама с большим удовольствием выбираю наряды, каждый раз надеюсь, что это заметят, оценят... Как хорошо, что есть человек, ради которого так хочется быть самой красивой! - Только произнеся последнее слово, девушка поняла, что её слова могут причинить боль, и тут же её глаза приобрели жалостливое выражение. Или жалостное? Никто не смог бы разобрать.
Агнесса же, вроде и не заметив допущенной бестактности, продолжала щебетать:
- Вы не правы! Как же вы не правы! Косметика, платья, украшения... Все это нужно женщине в первую очередь ради нее самой! Мной неоднократно было подмечено, что правильно сделанная прическа как нельзя лучше приводит мысли в порядок, помогает сосредоточиться. Красивое платье, тугой корсет - распрямляет плечи, позволяет чувствовать себя достойной большего. Ваша красота позволяет вам в первую очередь уважать себя! Уважать как женщину. Мужчины, их взгяды, глупая лесть - все это побочно... Это только ещё больше стимулирует нас. Главная же цель - самоуважение. Понимание того, что ты можешь добиться всего, чего пожелаешь. Того же, что и мужчины.

Подобные "крамольные" речи были прерваны появлением ещё двух фигур, желавших с утра пораньше посетить императорскую оранжерею. "Предполагалось, что я здесь в одиночестве буду читать книги," успела только подумать Агни, как её внимание было полностью поглощено этой парочкой, ярким цветным мазком дополнившей палитру этого прекрасного утра.

8 число месяца Полотна,
Рунн, императорская оранжерея

Распахнув перед черноволосой девушкой дверь в оранжерею, Филипп жестом пропустил её впред, не переставая счастливо тараторить:
- Шенбруннская оранжерея - уникальная сокровищница Империи, здесь растут цветы и растения со всех концов света, самые разные, в том числе лекарственные и лечебные. Они невероятно и бесподобно прекрасны, ровно, как и вы, номени Катажина.
Мальчик водил девушку по застекленным комнатам оранжереи, делясь с той, кто заставил его тоскующую по признанию душу испытать неповторимые мгновения триумфа, драгоценными чудесами, расположенными в этой части дворца.
"Во всех де Барна есть что-то рыцарское, - повторял он про себя, - разумеется, есть! И дело не только в том, что мы ведем свой род от Рикареда Барна, великого военачальника древних времен. Не в том, что толпы моих предков доблестно сражались во благо Империи. Ведь, только взглянув на человека, нельзя понять, за что именно сражались его предки. Должно же быть что-то в самом человеке, и только человек проницательный может распознать это с первого взгляда. Вот, например, взглянув на Леонарда или Жан-Пьера, наверняка нельзя сказать, что в них есть что-то рыцарское. А вот про Виктуара - можно. И, значит, про меня..."
Душа его ликовала.

В своих блужданиях по оранжерее Филипп с Катажина набрели на еще одну парочку, решившую посвятить это утро изучению красот природы, широким спектром представленных в Шенбрунне. Анна Валевская и Агнесса де Анфра удобно расположились в малом крыле оранжереи и мирно беседовали, когда паж со своей спутницей, довольно шумно обсуждая достоинства винных роз по сравнению с другими цветами, вторглись в зал, нарушая приватность двух номени.
- Просим прощения, номени Анна, номени Агнесса, мы не хотели помешать, - паж почтительно поклонился и сделал шаг назад, уступая место своей спутнице. - Прежде чем мы удалимся, позвольте представить вам номени Катажину Риди, она совсем недавно приехала к нам из Флавио.
- Мы с номени уже, кажется, знакомы, - с улыбкой ответила Агнесса. - Я присутствовала, когда вас приставлял Её Величеству маркиз де Барна. Я Агнесса де Анфра, фрейлина. Так вы, Филипп, получается, теперь заменяете вашего кузена во время его отсутсвия? Это выражается только в заботе о номени Катажине, или теперь вы будете заменять его и на официальных мероприятиях? Уверены, что справитесь с двойной нагрузкой?
- Он мне не конкурент, - состоив самодовольную рожицу, заверил Агнессу мальчик. - Это еще вопрос, кто кого заменять должен. Виктуар последнее время совсем перестал понимать, что в жизни по-настоящему ценно. Видите, какую девушку умудрился оставить в одиночестве.
Сама девушка стояла чуть отстраненно от задорно пикирующихся Агнессы и Филиппа, то и дело прикладывая ручку к, видимо, некстати разболевшейся голове. Внимательные глаза её перескакивали с фрейлины на пажа, как бы случайно останавливаясь на также молчащей Анне.
- А вы никогда не допустите такой ошибки, неужели?
- Номени Агнесса, только за сегодняшнее утро я нашел уже трёх прекрасных девушек, преступно скучающих без мужского общества. Я считаю это вероломным проступком со стороны руннских дворян, преступлением, приравниваемым к государственному. Кто-то же должен исправлять их ошибки.
- Филипп, может вы начнете со своих? - чуть насмешливый голос только что вошедшего маркиза де Барна вклинился в  разговор, заставляя Филиппа втянуть голову в плечи. - Чуть больше скромности, несомненно, добавит очарования вашей наглой мордашке и избавит от неминуемой кары со стороны старшего кузена. Поверьте, мне есть, что противопоставить невинному взору ваших глаз да хорошо подвешенному языку. И я уверен, тётушка будет в восторге от моих аргументов. - Виктуар повернулся к дамам. - Номени, я рад приветствовать вас, рад не меньше моего кузена, поверьте.
Девушки радостно закивали, видимо, довольные, что грозный маркиз не приходится им родственником, а Филипп тихо зашипел на кузена, пробуя восстановить свои позиции:
- Ну, Виктуар, я же спасаю твою шкуру! Встретил сегодня номени Катажину во дворце. Одну! Без сопровождения, достойного её глубоких глаз! Мы пришли сюда, а здесь тоскуют номени Агнесса и номени Анна. Тоже одни! Это, разумеется, уже не твоя вина, но что-то надо было делать... И вообще - подставлять друзей неблагородно! Ты не можешь так поступить.
- Попробуй меня остановить.
- Прошу прощения, номени и номены. Уверена, вы продолжите ваше общение. Но мне уже пора. Мне доставило искреннее удовольстие видеть вас всех сегодня утром. Всего хорошего. - Под нестройный хор различных "до свиданья" Анна Валевская вышла из оранжереи. Катажина немного постояла, не сводя блестящих антрацитовых глаз с её удаляющейся спины, а потом тихо произнесла:
- Мне кажется, мне тоже пора. Что-то я неважно себя чувствую. - Жестом остановив кинувшихся с помощью де Барна, девушка поспешила присесть на стул, стоящий рядом с пальмой в керамической кадке. - Надеюсь, вы сумеете договориться, кто будет провожать меня до дома.
- Разумеется, - два молодых голоса на этот раз прозвучали настолько слаженным дуэтом, и Кася через силу рассмеялась.
- Надеюсь, это не значит, что мне придется идти одной?
- Номени Катажина, я уверена, ваши рыцари сумеют договориться, - Агнесса взяла девушку за руку. - А вам в это время, думаю, лучше прилечь в моих покоях. Филипп, вы знаете, где нас можно найти. Маркиз, я думаю, вы сумеете убедить вашего кузена поделиться этой ценной информацией. - Оба брата были награждены теплым взглядом чуть лукавых глаз, и девушки ушли вслед за Анной.

- Виктуар, номени Катажина уже видела наш зверинец? - Филипп задумчиво пожевал губу, явно продумывая про себя какой-то план.
- Да, Филипп, с королевским двором я ее познакомил. И всем особоважным персонам, включая Её Величество - представил, - старший откровенно подкалывал младшего брата, но тут же выставил руку вперед, предупреждая яростную атаку или защиту. - Впрочем, может быть, мы о разных зверинцах говорим, Филипп?
- Да как ты можешь говорить ТАКОЕ о Её Величестве! Или о номени Агнессе, ежели на то пошло... Нет, Виктуар, дяде срочно что-то нужно делать с тем кругом, в котором тебе приходится вращаться. В приличном обществе такие сравнения недопустимы!
Виктуар огляделся, прежде чем нагнуться и подхватить кузена на руки:
- Филипп, я глубоко уважаю твое преклонение перед всеми прекрасными дамами этого мира, а также весьма почитаю Её Величество, но считай это бесплатным уроком жизни - "человек человеку - зверь". За всё остальное придется платить. А теперь давай к делу - хотел сводить наших очаровательных знакомых в зверинец? Пойдем, о юный рыцарь.
Филипп и не подумал заметить притворного гнева кузена:
- Дай мне знать, когда будешь свободен. Я уговорю номени Агнессу, она вообще-то любит зверей. С ней будет интересно...
Ответом ему послужил кивок и едва заметное подмигивание:
- Уверен, она не устоит перед твоими речами, кузен. А сейчас - проводи меня к номени Агнессе. Не дело мне оставлять прекрасную даму надолго без присмотра, как ты это не так давно заметил.

Ухмыляясь такими одинаковыми улыбками, братья вышли из оранжереи. Филипп был уверен, что даже мысли их были в кои-то веки схожи - оба они думали об истинном призвании благородных рыцарей и очаровательных девушках, которых так приятно охранять и оберегать.

                                                                                         По темным улицам дождя
                                                                                         Навстречу холоду весны
                                                                                         Мы улетаем в никуда
                                                                                         Нас убивают наши сны © Археология

8 день месяца Полотна. Рунн. Обитель Актавианок.

   Она опять проснулась среди ночи от кошмара. Опять в холодном поту.
   Прижав изящную ладонь ко лбу, Мария закрыла глаза и села, подтянув колени к груди. Отголоски сна все еще шептались в ее памяти. Ей хотелось зажать уши и закричать, чтобы ее оставили в покое, но вместо этого она лишь протянула руку к тумбочке и нашла там стакан воды. Сделав два маленьких глотка, она поставила стакан обратно и пару раз глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание. Выученный за последние дни, а точнее ночи, ритуал помог. Сколько еще раз ей придется его выполнять и кончится ли это вообще, а что если он перестанет помогать?
   Головокружение и шум в ушах стали меньше. Девушка закрыла глаза и попыталась вспомнить. Быть может, сегодня она будет удачливее, чем в предыдущие ночи, и обрывки подсознания всплывут в ее памяти. Но все попытки были напрасны. Она снова и снова просыпалась посреди ночи, не давая вырваться наружу воплю ужаса, но все что оставалось в ее голове и сердце – ощущение чего-то страшного, что надвигалось на нее, настигало, а она была настолько беспомощна и ничтожна перед лицом этой силы, что не могла даже взглянуть ей в лицо. Через какое-то время, как всегда, по коже пробежал мороз, и стало холодно.
   Откинув одеяло, сантэсса встала. Ложиться снова спать не было смысла. Хотя весенние предрассветные сумерки еще не наступили, она чувствовала – утро близко. Скоро начнется служба, а до этого еще можно почитать или заняться делами. Девушка умылась оставленной монахинями с вечера водой, преклонила колени перед ликом Каспиана и прочитала молитву, потом расчесала длинные тяжелые волосы и оделась. Каждое движение было выверенным и точным, как в хорошо смазанном механизме. Вдохи и выдохи на счет. Взгляды, направленные строго на предмет, который был сейчас нужен, даже повороты головы только в самом крайнем случае. Она была похожа на диковинную куклу, какие научились делать некоторые мастера. Механизм заводится ключом, и существо живет, движется, что-то делает, пока не кончится завод. А потом беспомощно замирает, когда кончаются обороты ключа. Но стоит человеку сделать еще пару поворотов, как будто передавая металлическим деталям часть своей жизни и тепла, снова звучит музыка, слышится скрип и лязг, а кукла танцует, поднимает руки, вертит головой. Интересно - у кого ее ключ?
   Закрыв дверь своей кельи, Мария направилась по коридорам в нежилую часть главного здания. Когда-то давно Актавианская обитель была крепостью, охраняющей покой властителей Рунна – здесь располагалась армия одного из верных вассалов александритов. Отпечаток, оставленный на камнях воинами, не смогло стереть даже время. Узкие и низкие коридоры были расширены и уходили теперь ввысь округлыми сводами, оружие, доспехи, тренировочные залы заменили книги, мастерские и кельи, но даже воздух здесь, казалось, по-прежнему наполнен звенящим пением битвы, криками солдат и каким-то слишком живым, неспокойным трепетом ожидания новых схваток. Покачав головой, Мария подумала, что кошмары совсем лишают ее рассудка и самообладания – о чем это она только что думала. Чушь… Она остановилась на открытой галерее, опоясывавшей второй этаж здания, положила руку на каменную колону и заглянула во внутренний двор. Три монахини уже с утра пораньше старательно его убиравшие тут же низко присели перед Главой своего Ордена. Благословив их и разрешив вернуться к делам, Сантэсса постояла, наблюдая за тем, как движутся другие куклы.
   Насмотревшись, она продолжила свой путь. Небо к этому времени уже посинело, лишившись чернильной темноты, а звезды начали затухать, как будто чьи-то могущественные пальцы гасили в вышине одну за другой свечи. У двери своего кабинета сантэсса столкнулась с сантиссой Ирэной. Пара черных глаз против небесной голубизны. А ведь она ненавидит меня, подумала про себя Мария. Точно также сильно, как дорожит моей жизнью. Пока Главой Ордена является она, Ирэна имеет небольшой шанс оказаться на ее месте, но не сейчас – слишком молода, зато, если нынешнюю сантэссу уберут, то даже этого шанса у нее не будет. Значит, Мария жива только до тех пор, пока эта девочка набирается сил.
   - Благословите, Ваша Светлость, - сантисса присела перед Марией, склонив голову.
   - Каспиан тебя благословит, дитя мое. – Ответила Глава Актавианок заученную фразу.
   - Вы сегодня бледны, как Вам спалось, сантэсса Мария? – В глазах Ирэны можно было найти все что угодно, кроме сочувствия.
   - Спасибо, замечательно. – Мария позволила себе мимолетную улыбку.
   - Я могу быть вам чем-то полезна, Ваша Светлость? – Сама услужливость и внимательность.
   Неожиданная мысль коснулась плеча Марии легким ветерком.
   - Да. Позаботься, чтобы приготовили мою карету. После службы мне нужно будет уехать.
   - Как Вам будет угодно. – Ирэна снова присела, дождавшись пока рука Сантэссы коснется ее лба, благословляя, и поспешила прочь, наверняка, гадая, куда Лукавый, да простит Каспиан за такие мысли, понес ее госпожу.
   Мария проводила сантиссу взглядом и зашла в свой кабинет, прислонилась к двери и обхватила себя руками, не замечая слез, капавших из прикрытых глаз. Она должна с кем-нибудь поговорить, потому что больше не может нести эту ношу одна.

8 день месяца Полотна. Резиденция кардинала Рунна.

   Утреннее солнце нерешительно и смущенно пряталось между облаков. Подняв голову, девушка мгновение смотрела на эту игру, а потом забралась в карету со знаком Актавианского ордена и захлопнула за собой дверцу. Расположившись на твердых и неудобных сидениях, она глубоко вздохнула. Кучер что-то крикнул, и земля дрогнула, а потом понеслась назад. Карету поймал в свои объятия просыпающийся город, обласкал потоком людей и всадников, зашептал о чем-то шумом далеких торговых площадей и ремесленных кварталов, дохнул в лицо запахом сточных канав, свежеиспеченного хлеба и диковинных благовоний, привезенных купцами с другого конца света.
   Глава Актавианок очень редко покидала стены своей обители, каждый раз совершая невидимый никому подвиг, чтобы заставить себя отправиться во «внешний мир», которого, как она признавалась только себе, боялась. Но, если твой маленький мир, который на самом деле ничем не лучше большого, начинает тебя пугать, то стоит, переступив через собственные страхи, научиться жить в гармонии со всем миром – каким бы большим он не был.
   - Мы прибыли, Ваша Светлость. – Возница распахнул перед Сантэссой дверцу и почтительно отступил.
   Мария вышла и зажмурилась от яркого солнечного света. После полумрака кареты он резал глаза и слепил, или этот свет был на самом деле ярче, чем в ее маленьком мире – в стенах обители. Подойдя к двери, она постучала простым, но очень изящным дверным молотком, дверь ей открыли почти мгновенно.
   Монах, вышедший к ним, вопросительно посмотрел на девушку с должным уважением, отметив белоснежное одеяние Главы Ордена.
   - Чем могу вам помочь?
   - Глава Ордена Актавианок, сантэсса Мария. – Представилась она. – Я бы хотела поговорить с Его Высокопреосвященством.
   - Следуйте за мной. – Кивнул человек и направился в глубь дома. Проводив сантэссу в гостиную, он указал на пару диванов. – Располагайтесь, я доложу. – И исчез.
   Вздохнув, и сильно сжав пальцы, переплетая их, Мария огляделась, стараясь отвлечься. С интересом отмечая простую, но удобную мебель, интересные церковные вещицы и дары, видимо, преподнесенные Его Высокопреосвященству верующими. Эта комната понравилась ей, и она почти уверилась, что хозяин дома тоже оправдает ее ожидания. Почему-то она нервничала. Так, наверное, маленькие девочки волнуются перед встречей со своим учителем или наставником, кем-то, кто старше, опытнее и мудрее. Хотя с человеком, к которому она пришла за помощью, знакома была лишь парой кивков головы на Соборах и Церковных Советах – Мария верила, что он может помочь ей в борьбе с теми демонами, что рвались в ее душу.
   Услышав тихие шаги за спиной, девушка быстро обернулась и на какое-то мгновение замерла, глядя в темные глаза кардинала Рунна, и ища там… Что? Ответы или новые вопросы. Его Высокопреосвященство тоже рассматривал свою гостью, но в его взгляде читался лишь легкий интерес, его явно заинтриговала причина внезапного визита Главы Актавианок. А может он знает, вдруг мелькнула мысль. Она бы не удивилась. Этот человек, казалось, знает и представляет гораздо больше, чем можно подумать или увидеть.
   - Вы хотели видеть меня, дочь моя? – Кардинал приветливо улыбнулся, но девушку гораздо больше потряс голос. Раньше ей приходилось слышать его только под высокими сводами огромных залов, в которых обычно проводились Соборы, и теперь ее поразила та сила, которая таилась за этим достаточно тихим и спокойным голосом, прозвучавшим в тишине гостиного зала. Опомнившись, Мария приблизилась к кардиналу, низко присела перед ним, собираясь коснуться рукой подола одеяния священника согласно ритуалу, но крепкая мужская рука остановила ее, взяв за локоть.
   - Не стоит, дитя мое. Я думаю, что мы вполне сможем обойтись без этого.
   Мария смотрела на него снизу вверх и чувствовала себя ребенком, совершившим какой-то непозволительный поступок, но вместо наказания, ей лишь шутливо говорили об ошибке.
   - Я прошу извинить меня, что посмела потревожить Вас, Ваше Высокопреосвященство.
   Кардинал отмахнулся рукой от этих слов, как будто ее ответ на уроке становился совсем неверным.
   - Какие глупости. Мой Долг помогать страждущим, выслушивать желающих и наставлять на путь истинный заблудших. – Руиз подвел ее к дивану, и девушке ничего не оставалось, как сесть. Сам он расположился напротив, на губах его играла едва заметная улыбка, и Глава Актавианок подумала, всерьез ли сейчас он говорит. – Итак, чем я могу Вам помочь?
   - Я хочу исповедаться, Ваше Высокопреосвященство. Я пришла к Вам, не как сантэсса Мария, а как слуга и дочь Господа нашего Каспиана.
   Улыбка стала шире, у Марии сложилось впечатление, что священник хочет рассмеяться, но он кивнул, спрятав улыбку, и посмотрел в черные глаза гостьи.
   - Я слушаю тебя, дочь моя. В чем твой грех?
   - Мой грех сомнение. Я испытываю жалость к себе гораздо большую, чем следует и дозволено. Мне становится все тяжелее ноша моего поста и моего звания. Не такой должна быть Глава Ордена, наставница своих дочерей, назначенная и избранная по воле Каспиана. Чему смогу научить я сестер?
   - Каждый человек испытывает жалость к себе в определенные моменты, ибо сказано «возлюби ближнего своего, как себя», но не значит ли это, что, прежде всего, нужно полюбить себя. Я не вижу в тебе причин для сомнений. Орден, управляемый тобой процветает, будь честна с собой и своими сестрами. Я отпускаю тебе твой грех.
   - Спасибо, отче. Но это не все… - Девушка сильнее сжала холодные пальцы, что не могло скрыться от внимательных темных глаз, устремивших все свое внимание на нее. Обрывки туманных сновидений, вызванные в памяти ее желанием рассказать о них, сжали на голове тугой холодный обруч и начали тянуть. Началось уже знакомое головокружение, а в ее сознании крепко обосновался ужас. Слова застыли, так и не дождавшись свободы. Мария опустила голову. Она не могла. Не могла. Ей не хватало сил рассказать о своих страхах и кошмарах, не было сил вывернуть наизнанку душу. Кроме всего, она была трусихой и лгуньей. – Нет. Благодарю, я не смею больше задерживать Вас. – Выдавила она с трудом, сама поражаясь хриплости своего голоса, он вырвался из горла, как будто карканье встревоженной вороны.
   Глаза кардинала по-прежнему внимательно следили за ней, но он не стал настаивать.
   - Я рад, что смог Вам помочь, дочь моя. Двери этого дома всегда открыты для всех, кому нужна моя помощь. – Актавианка, поднимаясь, еще раз заглянула в глаза, которые заставляли ее нервничать. Сказаны ли эти слова специально для нее или это всего лишь пара вежливых фраз на прощанье. Кардинал поднялся следом за ней и сам повел ее по коридорам к входной двери. Украдкой рассматривая его четкий профиль, девушка вдруг подумала еще об одном вопросе, который не могла не задать.
   - Скажите, Ваше Высокопреосвященство…
   - Да, дочь моя, - Он повернул голову, вопросительно посмотрев на нее, и остановился. Они стояли посреди темного коридора, неосвещенного сейчас, днем, ничем кроме столба света, льющегося откуда-то издалека, поэтому здесь в темноте она не могла видеть его глаз, лишь чувствовать, что он на нее смотрит.
   - Скажите, что будет с маркизом де Нортми? Вы действительно думаете, что он виновен в смерти Императора?
   Священник помолчал, как будто раздумывая, а потом заговорил, и ей показалось, что в голосе его за иронией скрыто что-то еще.
   - Только не говорите мне, сантэсса Мария, что вы будете просить за этого молодого человека, и все, что я только что видел в гостиной, был хорошо отрепетированный спектакль.
   Девушка смутилась и опустила голову. Она не должна была спрашивать, но Элен…
   - Простите. Нет, не в моих правилах просить за кого-то, тем более за незнакомых мне людей, но об отношениях капитана Императорских гвардейцев и моей сестры в Рунне не знает только ленивый или глухой, поэтому… Простите меня, я не должна была спрашивать.
   - В последнее время я слишком часто слышу имя этого молодого человека, - ей показалось, что он снова улыбается. Мария, уже ничего не понимая, смотрела на Руиза, пытаясь угадать выражение его лица в полутьме.
   - Не беспокойтесь, дочь моя. Еще вчера маркиз Никола де Нортми был освобожден, - немного помолчав, он добавил. - Вы не несете никакой ответственности за действия, мысли и чувства другого человека. Перед Творцом предстает каждый со своими делами и мыслями. Исповедуя тех, кто приходит к нам, мы берем на себя часть их задач и решаем простым словом: отпускаю. Но это лишь в том случае, если к нам приходят сами. Не берите на себя то, что добровольно несет идущий своим путем. Если только вы не уверены, что сможете быть ему полезной и решить за него всю жизнь, а не только краткий отрезок пути. - Священник отвернулся и продолжил их путь, девушка, осознав сказанное, последовала за ним, и ей было очень жаль, что она видит только спину кардинала, не зная какое сейчас выражение живет на его лице.
   У двери они остановились, Мария опять хотела присесть перед кардиналом, но он снова ее остановил, благословляя, и неожиданно касаясь губами лба девушки.
   - Иди с миром, дочь моя. И помни, двери этого дома всегда открыты.
   - Благодарю Вас Ваше Высокопреосвященство, - только и смогла сказать девушка и вышла на улицу. С неба на нее снова упали лучи солнечного света, но теперь они не казались такими уж слепящими, а приятно грели кожу, напоминая, что в город все же пришла ранняя весна. Садясь в карету, Мария впервые пожалела, что не может сейчас, забыв о своем положении, прогуляться пешком по улицам города, посмотреть на его жизнь, вдохнуть этой жизни полной грудью, вспоминая, что и сама она все еще жива.
   А ночью она проснулась от кошмара.

8 месяца Полотна. Где-то на дороге к Рунну


        Я ехал, щедро рассыпая золотые. И дорога сама ложилась под ноги, свежие лошади и еда доставлялись едва ли не раньше, чем я о них просил, а люди только из себя не выпрыгивали, чтобы услужить адмиралу Иберо. Я знал, о чем они думали, провожая меня взглядами.
        На землях Иберии я купался в искренних улыбках и возгласах «Ай, вот едет наш славный адмирал, дядя нашего славного герцога, который скоро станет императором!!». В Экилоне отношение было уже попрохладнее. Полагаю, если бы путь к Рунну лежал через земли Нортми, я мог не доехать вовсе. А Черный Герцог, совершенно не изменившись в лице, замогильным голосом объявил бы, что он очень сожалеет.
        За мной, отставая на несколько дней, двигался кортеж с герцогской семьей. Диего, Фернандо, Беатрис и, конечно, Алиса. Я сам предложил отправиться первым: чем скорее приедет кто-то из семьи, тем легче будет Эрмине. Поэтому выехал налегке, всего лишь с Салибом и еще тремя слугами.
        В ночь перед отъездом Диего пришел ко мне с кувшином вина.
        - Оцени дату, - кивнул он на печать на горлышке. 2624 - год восшествия на престол Его Императорского Величества Александра XVIII. – Нет, ну какую он нам свинью подложил! - мрачно продолжил племянник. Я мог только согласиться.
        - Тебе будет трудно, - я не спрашивал, просто отметил. Он кивнул, и мы некоторое время молча потягивали вино. Кстати, не такое уж и плохое. – Но ты можешь на нас рассчитывать.
        - С вами я могу вообще ничего не делать. - Диего усмехнулся, и широким жестом руки с серебряным кубком обвел комнату, помимо меня включив в свое приветствие фамильные портреты.
        Говорить не хотелось. Днем было сказано много, а завтра будут те же самые слова. Ох, сколько всего уже было. И послание от Его Святейшества, и письмо с Севера… Как быстро идет время здесь, когда ты становишься одним из многих участников большой игры. И как неторопливо текло оно в Новой Иберии, где можно было ускорять и замедлять его ход по своему желанию.
        В этой ночи на язык лезли самые глупые вопросы. Но - первое правило семьи: каждый Иберо одинок, и не стоит лезть в это одиночество грязными руками. А хоть бы и чистыми, тоже – не стоит.
        Сейчас два таких одиночества тихо и лирично напивались под покровом восхитительной иберийской ночи.
        - Шел бы ты спать, Твоя Светлость, - наконец сказал я. – Мне уезжать рано, и у тебя до отъезда дел полно.
        - Боишься, что голова разболится? Тони, ты же никогда не пьянеешь?
        - Да, но не высыпаюсь точно так же, как все остальные!
        Диего усмехнулся и точно разлил остатки вина поровну. Протянул мне кубок:
        - За хорошую дорогу, адмирал, куда бы она нас ни завела! – он подошел к окну. В бархатной тьме южной ночи мало что можно разглядеть, но я знал, куда смотрит племянник. В порту стояли готовые к отплытию в Новую Иберию «Святая Олайя» и «Золотой орел». Корабли уходили от нас. Назад, куда нам дано будет вернуться нескоро. Если это вообще возможно.
        Именно благодаря Диего Новая Иберия стала приносить пользу. Он сумел заслужить признание даже у своих врагов. Но знакомый нам бич – неукротимая гордость – гнал его все дальше. Кандалы Иберо, которые чем тяжелее, тем охотнее мы их надеваем. Я вспомнил свою молодость. Новая Иберия была почти неосвоена, я –пока только один из капитанов. Нас тогда было много, молодых, веселых, живых.
        Мы шли только вперед, подгоняемые мечтой об Эль Параисо, рае храбрецов. Где-то, на этом берегу, или чуть дальше, должны были ждать нас города из чистого золота. Кто-то из моих товарищей погиб еще при высадке, во время самых первых сражений с уари. Они обрели Эль Параисо первыми. А мы продолжали идти, ища его наяву. Границы известного мира раздвигались все дальше, и нигде не был виден наш рай.
        Потом я несколько раз видел его во сне. Пустые гулкие улицы, залитые тяжелым золотым светом… и те, кто уже умер: те же раны, то же оружие в руках. Они меня не узнавали. Я дал себе слово, что постараюсь попасть в этот рай как можно позже.
        До сих пор не тороплюсь.

        Утром меня провожали только заспанные слуги. Да еще на мгновение на лестнице показалась Алистина. Улыбнулась. Единственная женщина, которую меня тянуло то придушить, то расцеловать. В ее восхитительной головке гнездились сотни планов. Тонкая рука, унизанная перстнями, неторопливо выводила ровные строчки на бумаге, запечатывала письма и отпускала их в предназначенный полет. Я не собирался мешать. Каждый имеет право делать то, что считает нужным.
        Прошлого становится все больше. Оно отбирает жизнь у будущего, перевешивает его. Я – Первый Адмирал Антонио Иберо, герцог Саджисский. Член немногочисленной, но очень сплоченной семьи. Больше двадцати лет болтаюсь по морям, везде есть те, кто мне рад, но с каждым возвращением я все меньше понимаю, домой ли я приезжаю, и главное, к кому.
        Но застывание посреди дороги с такими мыслями приводит только к недовольству слуг и затору на пути, поэтому я просто поехал дальше.

7-8 число месяца Полотна.
Экилон. Родовой замок Конарэ.

   Конь нес его через холмы, дороги, луга и поля. Под сияющими звездами, против ветра, который бил прямо в лицо. По лицу ему хлестали струи дождя, давно уже промочившие насквозь камзол и штаны… Конь мчался по лужам, поднимая фонтаны брызг, покрывал всадника каплями воды и грязи
   - Стой! – прокричал Конрад. Обезумевшее животное уже почти не слушалось его. Пора бы ему успокоится, ведь он гонит его уже целую ночь. – Стой, проклятый…
   Мерзкая тварь даже ухом не повела. Конрад рассмеялся. Ну, уж упасть ему не грозит – пусть несет, куда хочет… Он послал Рунн, Императора, Этьена и всех, кто там оставался – к Черному Сеятелю, и пусть бездна заберет их!
   Он сильно изменился, наверное, и сам бы себя не узнал, увидь он себя, нынешнего,  пару дней назад. Что-то ушло, словно сгорев в охватившем его душу огне, что-то осталось, став лишь крепче и сильнее. Император умер, с прошлым покончено, его больше нет, как будто и не было ничего. Ему безразличны все эти лица, которые остались там, позади, в столице…
   Конрад смеялся. И в самом деле, все равно. Словно скорлупа, окружавшая его ранее, осыпалась, и он увидел многое, что не видел прежде. В первую очередь – то, что он герцог Конарэ, владыка Экилона. Он больше не будет чьей-то игрушкой, марионеткой, теперь он сам, сам станет управлять другими, будет использовать свою власть, чтобы манипулировать, сталкивать их лбами и заставлять страдать.
   Этот мир должен испить всю чашу его бесконечно черной и горькой ненависти, как бы это чересчур лирично и не звучало. Но что поделать – Конарэ – род герцогов-менестрелей, они владеют словом так же, как клинком.
   Впереди громадой вырастал замок. Нет, это еще не Экилон, всего лишь один из замков его вассалов. Глупцы, они и не знают своего настоящего герцога, подчинясь выжившей из ума старухе. Конрад сжал зубы. Он потребует с них повторения вассальной клятвы, в противном случае эти хоромы он сравняет с землей.
   Конь молнией промелькнул вдоль стен, сейчас не время здесь задерживаться, он спешит в свой замок, свое драгоценное владение. Каким же Конрад был глупцом, ведь то, что сделает тебя могущественнейшим человеком, находится в полутора днях пути от Рунна, а ты цепляешься за призраки минувшего.
   "Тебя обманули, но ты открыл их обман." Им не отнять, то, что принадлежит ему по праву крови. Император, Этьен, бабка – никто из них не думал о тебе. Все они живут миром иллюзий – кто-то думает о своем величии, кто-то о величии своего рода. Поэтому, они все умрут. Император уже умер, а за ним последуют и другие.
   Они неслись вперед вместе с ветром, и восходящее солнце светило ему в спину. Одежда на нем уже почти высохла, волосы растрепались и теперь, как и грива у коня развивались за спиной. По обе стороны от него мелькали отдельные клочки леса, бесконечные поля и селения.
   Был уже поздний вечер, когда он подъехал к фамильному замку Конарэ. Разумеется, на встречу ему никто не вышел, ведь он прибыл незваным. К нему подошел старый привратник, которого, однако, Конрад не помнил. Тот тоже не узнал своего герцога, спросил, кто он и откуда.
   Конрад задумался. Притвориться кем-то другим не получится, этот болван его не знает, но кто-нибудь следующий, конечно, догадается. Поэтому оставалось представиться тем, кем он был на самом деле.
   - Герцог Конрад де Конарэ, владетель этого замка и всех земель этого герцогства! – как можно более гордо попытался сказать Конрад. – С дороги, мерзавец, иначе ты пожалеешь. Отведи моего коня на конюшню, и озаботься о том, чтобы он был накормлен и напоен вовремя. Также, доложи вдовствующей герцогине Конарэ, что я прибыл. Она ведь еще не умерла?
   - Нет, Ваша Светлость! – сказал привратник. – Герцогиня в добром здравии…
   - Жаль, – заметил Конрад. – А теперь беги, и чтобы духу твоего здесь не было.
   Болван кинулся бежать, ухитрившись по дороге отдать все необходимые указания. Конрад спрыгнул с коня и огляделся. Замок мало изменился, с тех пор, как он был здесь последний раз. Разве что еще больше обветшал. Он прошелся по двору, взошел на стену, откуда открывался чудесный вид на закатное море. Вдали белели стены Бирло. На севере и на востоке замок окружали бесконечные поля, на которых летом заколосится пшеница.
   Он стоял, смотрел, и вот его позвали. Какая-то юная девица, совсем девчонка, осторожно дернула его за рукав. Герцог развернулся так быстро, что напугал ее.
   - Что? – с ухмылкой спросил Конрад.
   - Герцогиня завет Вас, – девочка не поднимала глаз.
   - Хорошо. Пошли. – Конрад быстрым шагом стал спускаться по лестнице. – Ты ее служанка?
   - Да, Ваша Светлость…
   - Все ясно… - Конрад ухмыльнулся. – Веди меня…
   Они прошли длинными коридорами, сквозь оранжерею и залы, на стенах которого было развешанное всяческое оружие. Наконец показалась обеденная зала, со столом, богато уставленным всяческой снедью. За противоположным концом стола сидела герцогиня, по бокам от нее – множество всяких людей, немного знакомых Конраду и не очень знакомых.
   - Конрад… - довольно холодно сказала Антуанетта Конарэ, встав. – Ты приехал.
   - Бабушка. – Конрад ухмыльнулся и сел за пустое место. – Я приехал, глаза тебя не обманывают.
   - Интересно, почему?
   - Ну, во-первых – это мой замок. – Конрад налил себе вина. – Во-вторых – герцог тут я, и я имею полное право распоряжаться этими землями и людьми, проживающими на них. У меня имеется несколько превосходных идей, которые я собираюсь реализовать в самое ближайшее время.
   - Странно, что ты это понял. – Антуанетта смотрела на него в упор, Конрад отрезал себе кусок мяса. – Герцог Конрад де Конарэ, объявляющий о своих правах, забавно… Что-то мне говорит о том, что если бы твой драгоценный Александр не умер, ты бы так и не вспомнил…
   Конрад отложил ножик, и полным ярости взглядом посмотрел на бабку.
   - Думаю, стоит предупредить Вас… - голос его почти дрожал от сдерживаемого гнева. – Что при мне не стоит упоминать этого имени, иначе это может кончиться для Вас плачевно. Я ясно выражаюсь?
   Герцогиня замолчала. Над столом повисла мертвая тишина.
   - Хорошо. Похоже, Вы поняли, – продолжил Конрад, зацепляя вилкой отрезанный кусок мяса. – Со мной шутки плохи, я не люблю повторять дважды, я требую немедленного исполнения любых моих приказов… Это должны понять все. Наказание будет эквивалентно проступку.
   Все молчали. Никто не ел.
   Конрад налил себе еще вина. Поднял бокал, оглядел всех и ухмыльнулся.
   - Вряд ли можно назвать меня добрым и справедливым. Я злобен, мстителен, жесток, безбожен, развратен, все лучшие человеческие качества чужды мне. Я – воплощение зла, кара Господня, злой вестник. Я ваш ночной кошмар. Я прибыл сюда, чтобы вы претерпели мучения и лишения, – он снова улыбнулся, и выпил. – Можете, конечно, считать это шуткой, но в любой шутке…
   Они продолжали молчать.
   Конрад нахмурился.
   - Ваши постные лица портят мне аппетит. Убирайтесь. Немедленно убирайтесь. Ты, бабушка, останься…
   Как ни странно, его и, правда, послушались. Все встали и разошлись, оглядываясь испуганно на герцога. Когда вышел последний, Конрад захохотал:
   - Болваны… - он налил себе еще.
   - Ну и чего ты этим добился? – герцогиня смотрела на него сердито.
   - Ничего. – Конрад прокачал головой. – Будут знать свое место. Завтра надо будет еще раз посмотреть на них, понять, кто есть кто…
   - Увидимся завтра, – сухо сказала бабушка и тоже ушла. Конрад ухмыльнулся. Ему ничего не оставалось, как быстро доесть и отправится гулять. Не смотря на то, что он два дня не спал, в сон его не клонило. К тому же ему хотелось развлечений, причем совершенно определенного рода.
   Он ходил по замку, заходил на конюшню, на кузницу, в оружейную. В целом надо признать, тут поддерживался определенный порядок, хотя явно не хватало твердой руки. Наконец, он нашел то, что искал. Один паренек из прислуги был молод и необычайно красив: тонкие черты лица, нежная кожа, большие выразительные глаза, яркие губы, длинные золотистые волосы, юное стройное тело. Юноша зачаровывал и, словно магнит, притягивал к себе взгляд.
   Конрад ухмыльнулся и жестом подозвал его.

8 число месяца Полотна.
Остеррика. Дена.

   Дена сильно изменилась, похорошела за время его отсутствия. Ралленштайн и городской совет время зря не теряли. Динштайн по вечерам гулял по разросшимся скверам, в которых летом должна расцвести сирень, а уже сейчас щебетали птицы и, сверкающие всеми цветами радуги, струи фонтанов били вверх.
   Ралленштайн часто составлял ему компанию в этих прогулках, рассказывая общеимперские известия. Альбрехт фон Динштайн хмурился, когда слышал о некоторых вещах – слишком многое из происходящего ему не нравилось. Империя менялась, но менялась совсем не в ту сторону, какую ему хотелось.
   Но в один из дней ее принесли известие о смерти Императора. Нельзя сказать, что Альбрехт сильно любил покойного… Он не так часто встречался с Александром, Динштайн не любил разговаривать со своим Императором - муж племянницы казался ему напыщенным ослом.
   А от других ничего хорошего об Императоре ему не приходилось слышать… Теперь же Императором станет его племянник Диего – вероятнее всего. Хотя, кажется, есть еще какие-то дальние родственники, поэтому ничего точно утверждать нельзя…
   - Как Вы думаете, Ралленштайн, что теперь делать? – спросил герцог своего друга. Штефан и он как раз обходили улицы Дены в вечер, когда почтовый ястреб принес известие о смерти владыки Империи. Вопрос был по сути риторическим, Динштайн всегда имел свое мнение почти по любому вопросу, но это была своего рода традиция – они всегда советовались друг с другом.
   Штефан чуть промедлил с ответом.
   - Вероятно, для начала, нам следует поехать в Рунн, и там уже планировать дальнейшие действия…
   Динштайн помрачнел.
   - В Рунн придется поехать. Должен состоялся Совет, на котором права претендентов будут подвержены всеми наиболее значимыми лицами Империи. Речь идет о следующем. В письме не говорится о причине смерти, буквально две фразы – "Император умер. Приезжайте на Совет". Меня тревожит вот что – как мне кажется, смерть его не была естественной, возможно это убийство. Может быть такое – что приглашение – это, по сути, ловушка, нас пытаются выманить из Остеррики. Даже если здесь сейчас нет никакого подвоха, ситуация может измениться. Воцарение Диего многим не выгодно.
   - В таком случае, мне стоит остаться, а вам необходимо взять должную охрану.
   Ралленштайн, конечно, был прав. Он должен был остаться и следить, за тем, чтобы войска были готовы, а Динштайну следовало быть осторожным в своей поездке в Рунн. Вечером, когда Альбрехт отдавал последние приказы касательно своего отъезда, у ворот Дены появился отряд князя Торнхейма.
   Готфрид совершенно не изменился с момента их последней встречи, хотя времени прошло довольно много. Он явился ко двору герцога Остеррикского со всей своей свитой – двумя дюжинами конных рыцарей, закованных в архаичные доспехи, изготовленные еще в прошлом веке. Кроме того, с ним прибыла вся его семья.
   Герцог Альбрехт, который в последнее время был мрачен, даже улыбнулся – вот  он, отряд который ему нужен. Обычаи рыцарей Брамера, конечно, довольно странны, но в окружении их можно не беспокоится о нападении. С таким эскортом добраться до Рунна не составит труда, а там он уже разберется, что происходит.
   Он надеялся, что его сестра с племянником тоже приедет. Ведь в письмах не передать того, что можно сказать на словах. Да и почта может быть перехвачена. Торнхейм собирался остановиться у них в городе на пару дней, а затем направится в Тижон, столицу Барна. Готфрид продемонстрировал ему письмо, в котором кардинал Барна просил их прибыть к нему, дабы он мог сообщить им нечто важное. Интригующее. Кардинал Барна долгое время добивался примирения экклесиатов и откровенцев, пытаясь распространить свою власть и на Нортми. И все же он оставался их верным союзником, на которого можно было положиться. Клара доверяла ему…
   Он дал Торнхейму три дня на отдых, а затем – нужно спешить, опаздывать на Совет Динштайн не собирался…

8 число месяца Полотна.
Скифия. Недалеко от Вышеграда.

   Конь чувствовал ее гнев, и тоже, вслед за ней, ярился – стегал себя хвостом по бокам, рыл копытом землю. Катрин, прикрыв глаза ладонью, чтобы защитится от беспощадно яркого солнца, осматривала заснеженные поля и леса Скифии. С крутого холма ей открывался чудный вид – бесконечные просторы, царство льда и холода. И где-то там и укрылся этот негодяй Беспутин.
   Она снова застонала от ярости. Воспоминания не давали покоя, проклятый старец не только опоил ее своим мерзким зельем, но и пять дней заставлял вытворять всякие непристойности и гадости для его развлечения. Это было ужасно – понимать, что происходит и чувствовать, что ты себя не контролируешь…
   На шестой день подлец забрал ее бумаги и скрылся в неизвестном направлении. Стрельцы только руками разводили – за Беспутиным никто не следил, он часто исчезал, затем вновь появлялся, к этому все привыкли, и теперь никто даже не догадывался где он.
   Она отправила сообщение Этьену, где подробно описала все, что произошло с тех пор, как она уехала из Рунна. В конце она добавила, что ей очень приятно было служить Черному герцогу, но теперь честь требует от нее исполнить последнее данное ей поручение, и, следовательно, она или найдет похищенные бумаги, или навеки сгинет в дебрях Скифии. Вручив письмо Имперскому курьеру, она распрощалась с князем и его семьей, и, выяснив, по какой дороге отправился Беспутин, отправилась следом.
   Она понимала, что найти здесь одного единственного человека, в бесконечных, бескрайних, диких и безлюдных краях, даже теоретически невозможно. Что говорить, о том, что она даже не знала, с чего ей начинать. Несомненно, что Георгий балуется запретной магией. Он мог быть связан с какими-нибудь тайными орденами, конечно, если бы такие на территории Скифии находились. К сожалению, ей об этом ничего не известно.
   Времени с тех пор, как она уехала из Вышеграда, прошло довольно много, и ее снова захлестнуло чувство голода, кроме того, смеркалось, а впереди не было видной ни одной деревни. Дорога окончательно превратилась просто в свободную от деревьев полосу. Можно сказать, что она ехала по лесу…
   Через пару часов, когда небо окончательно почернело и покрылось звездами, она начала паниковать. Вокруг сгущалась тьма. Когда где-то далеко, за деревьями, завыл волк, ее стала бить крупная дрожь. Катрин поняла, как сильно она устала, проголодалась и замерзла. Конь тоже трясся, и уже еле-еле перебирал копытами, спотыкаясь на каждом шагу.
   Неожиданно впереди вспыхнул огонек, и одновременно с этим в ее сердце вспыхнула надежда. Вроде бы совсем не далеко, но кто знает – огни весьма коварны, кажется, что они близко, а на самом деле это может быть очень далеко. И все же она стала подбадривать коня, чтобы он вез ее быстрее вперед.
   Они осторожно объезжали вековые ели, с вершин которых на них смотрели мудрые глаза сов, они перебирались через ручей, полный талой воды, которая в свете луны казалась черной, они ступали по покрытому инистым мхом болоту, рискуя в любой момент провалиться.
   И вот из-за деревьев выглянула странного вида избушка, как будто бы обычный сруб, но стоящая на двух высоких сваях, точно на ногах. Из кирпичной трубы вился дымок, окно с раскрытыми ставнями светилось ярко-желтым мерцающим светом. Катрин с радостью спрыгнула с коня. Видимо, это лачуга какого-то отшельника, решившего здесь скрыться от остального мира.
   Она оставила коня у крыльца, и, быстрым шагом поднявшись по ступенькам, постучала в дверь. Прошла минута, дверь открылась и на пороге возникла дивного вида старушка – совсем дряхлая, скрюченная, словно в ней не было ничего прямого, глаза желтые, словно у кошки, волосы седые и растрепаны, в руках метла.
   - Кого Сеятель принес? – спросила она сердитым, скрипучим голосом, напряженно вглядываясь в Катрин, точно стараясь разглядеть кто, стоит перед ней.
   - Прости меня, бабушка. – Катрин была готова упасть ей в ноги. – Негде мне переночевать, может быть, ты меня пустишь на одну ночку? Я заплачу если надо. Покушать тоже очень хочется…
   - Ну, заходи, дитятко, заходи… - старушка заулыбалась кривыми желтыми зубами. – Я тебя и накормлю, и спать уложу…
   - Спасибо огромное бабулечка. – Катрин улыбнулась. – Благослови тебя Каспиан.
   Старушка в ответ ничего не сказала, пошла, суетиться по хозяйству, накрывать свой нехитрый стол. Девушка огляделась – помещение было грязным, неухоженным, по углам висела паутина, белая известняковая печка давно почернела от гари.
   Она присела на скамеечку и только потом обнаружила огромного черного кота. Животинка пряталась под столом, поэтому ее и сразу не было заметно.
   Наконец, бабушка поставила ей на стол чугунок с вареной картошкой, плошку с какими-то темно-багровыми ягодами, кувшин с водицей и Катрин принялась за ужин. Она, конечно, ела с изрядным подозрением – ее уже многому научило скифское гостеприимство – но на этот раз было все нормально, сознания она не теряла, голова не кружилась.
   Она наелась до отвала и, поблагодарив старушку, отправилась спать. Ее укрыли чудесным, пушистым одеялом, и последнее, что она увидела, перед тем как заснуть – были желтые глаза кота и его хозяйки, смотрящие на нее.

8 число месяца Полотна.
Восточная Остеррика.

   Прошла неделя, с тех пор как они покинули свое пристанище и направились в Скифию. Ашзер велел своим подопечным разделится – большей части он приказал сесть на один из кораблей в порту Ауралона и плыть в Кохбу, чтобы потом через южные степи ехать в Ланов. Меньшая же часть отправилась с ним по суше, через Остаррику и Барна. Ашзер хотел посмотреть на эти земли, оценить насколько они готовы к грядущим великим событиям.
   Ну а как они могли быть готовы – крестьяне по-прежнему копались в земле, в кабаках стоящих вдоль дороги пили и били морды друг другу, надменные и гордые дворяне проносились мимо них, словно не замечая.
   Ашзер только ухмылялся. Ничтожные, жалкие существа, они будут вопить и кататься по земле в муках, когда демоны придут в этот мир. Те, кто предвидел - станут всем – а гордые, чванливые, невесть, что о себе возомнившие герцоги, графы и бароны будут пищей для червей.
   Они проехали очередной замок, стоящий на холме, когда девчушки, которых он набрал с собой, начали кричать, что они голодны. Ох уж эти негодяйки, им бы только пожрать и потешится. Ашзер и сам любил помять парочку, пока лошади отдыхают, но эти трескуньи уже начинали его раздражать. Не помогал даже кнут, которым он пару раз навел порядок в фургончике. Похоже, ведьмочки только получили от этого удовольствие, ведь черная магия меняет людей, они начинают находить усладу в странных вещах. Ашзер сам был колдуном, и на своем веку повидал не мало таких же, как и он.
   Эта магия была доступна всем, стоило только протянуть руку и взять. Легкость, с которой люди получали невообразимую силу и нечеловеческие возможности поражала – многие, уверовав, что теперь их уж ничто не возьмет, начинали пользоваться колдовством в открытую.
   И тогда на них находилась управа, приезжали инквизиторы, быстро справлялись с обезумевшим от своих собственных сил колдуном или ведьмой, проводили скорый суд. И все – новоявленный полубог сгорал на костре, оставляя после себя лишь тошнотворный запах паленого мяса и немножко пепла.
   Ашзер видел одного церковного иерарха, большого любителя цветочков и садовых деревьев, который предпочитал в качестве удобрения пользовать пепел оставшийся от сожженных малефиков. И говорил, что при таком уходе все растет быстрее, и яблоки получаются слаще.
   Ашзер поморщился. Да, глупцов мало. Сила доступна всем, но истинный путь к всемогуществу знает лишь Триада. Под мудрым ее руководством, он смог создать своей собственный ковен, обмануть инквизиторов, и теперь начать готовится к борьбе, которая уже пойдет на равных.
   Наконец, они остановились у одного из трактиров. Пигалицы сразу же побежали внутрь, Ашзер поморщился, но ничего не сказал. Они так и не поймут, что надо быть осторожными, пока кто-то не обожжется. Черная магия делает людей непослушными, бездумными себялюбами, которыми управляют лишь их страсти.
   Он-то уже научился держать себя в узде, а им это только предстоит. Он вошел следом за ними.
   - Святой отец, – трактирщик поклонился. Ашзер внутренне улыбнулся. Он маскировался под сельского священника везущих своих подопечных в ларианскую обитель. Маскировка действовала.
   - Благослови тебя Каспиан! – Ашзер махнул рукой. – Пожалей старика, налей что-нибудь попить, и расскажи, что твориться в Империи.
   - С тех пор как умер Император, цены на зерно начали расти, – пожаловался трактирщик. – Говорят, что его убили, так же сообщают, что кто-то уже начал готовится к войне. Наш славный герцог, Альбрехт, укрепляет горные крепости на границе с Флавио. Я сам видел, как туда направился целый полк солдат, вместе с обозом. Скажу – еды и питья у них хватит на год осады, значит, тут нам ничего не грозит…
   - Славно… - Ашзер сделал большой глоток пива. – Все так уверены, что война действительно будет?
   - А как же? – трактирщик нахмурился. – Господа, считай, уже сорок лет не воевали. Надо же и порезвится когда-нибудь. Это для нас, для простых людей, война – это беда. Для них – это слава, и почет и деньги. Война будет, уж поверьте моему слову…

8 число месяца Полотна.
Шенбурннский дворец.

    Начиналась та удивительная пора, когда в королевском саду набухали почки, готовясь лопнуть и явить миру ярко-зеленые листья. Но раньше всех расцветали небольшие, меньше человеческого роста деревца. На их корявых, причудливо искривленных ветвях за одну ночь появлялись странные, темно-розовые бутоны, которые в одно прекрасное утро медленно раскрывались, распускаясь в чудесные цветы, чей аромат самый первый наполнял воздух Шенбурнна ранней весной. Сегодня было преддверие именно такого утра. Солнце изредка выныривало из-за облаков, озаряя многочисленную толпу юных фрейлин, стоящих небольшими кружками на круглой полянке, окруженной тщательно ухоженными деревцами. Среди этих «стаек» стояли небольшие столики с напитками, кавой и разнообразными сладостями. Строгие, черные платья - вот и все, что роднило находящихся тут девушек. Тот, кто присматривался к ним, сразу понимал насколько различаются они между собой.
- Ваше Величество, похоже, мы сегодня поторопились, - защебетала одна из присутствующих фрейлин, обращаясь к юной императрице, рассматривающей одно из неказистых древ.
    Ее Величество, Императрица Эрмина повернулась, обращая лучистый взгляд на говорившую. Мягкие локоны, выпущенные из прихотливой прически, обрамляли четко очерченное лицо. По какой-то прихоти божественной даже среди блистательных красавиц, Эрмина Иберо всегда занимала королевское место. Ей не было равных. И это признавали все, кто умел видеть незамутненным взглядом. И это раздражало тех, кто не мог найти повода для явных упреков и за неимением их предпочитал шипеть за спиной, грозя ужалить.
- Не могу отвечать за всех, - улыбаясь своей удивительной улыбкой, ответила Эрмина, - но я пришла сюда потому что хотела полюбоваться и на утро, и на то, что оно нам подарит. Куда торопились вы, Антуанетта?
    Молоденькая фрейлина, к которой обратилась императрица, негромко рассмеялась:
- Прошу прощения, Ваше Величество, вероятно - пыталась бежать впереди времени.
- Это никому не приносило пользы, - раздался еще один мелодичный голос, Агнесса де Анфра вступила в беседу, глядя безмятежно голубыми глазами в лицо Антуанетты Триста.
- Думаю, что это просто никому и не удавалось, - задумчиво продолжила Эрмина. - Опережать время.
- А я бы хотела попробовать, - откликнулась Сандра дэ Ла Прад, подходя к одному из небольших столиков и прихотливо присмотревшись, выбрав одно из рассыпчатых пирожных, которое положила на свою тарелочку. На изящных пальцах остались крошки от сладости, но девушка, увлеченная своими мыслями, продолжила речь. - Было бы занятно забежать вперед, посмотреть, что ждет тебя, например, через час или через день. А потом...
- А потом вернуться и изменить то, что тебя ждет, не так ли, моя несравненная?
    Все женские головки, как по команде, повернулись на этот, как всегда, насмешливый голос. Его обладатель отвечал на слова рыжеволосой фрейлины, подчеркнув слово «моя», но смотрел он только на Императрицу, как будто не было здесь других женщин. Среди фрейлин прошел пораженно-удивленный шепот, все взгляды теперь были прикованы лишь к появившемуся Николе де Нортми и Ее Величеству. Все, кроме одного. Сандра медленно поставила на столик блюдечко с так и не отведанным пирожным и взяла чашку обжигающего кавы. Еще мгновение – и ее громкий вскрик в очередной раз переполошил всех.
- Сандра, святой Каспиан!!! Вы ошпарились! - вскрикнула перепуганная Антуанетта Триста, не без удовольствия глядя как на едва прикрытой груди и щеке красавицы алеет красный след от ожога.
    Агнесса мягко отодвинула злорадствующую девушку, приближаясь к подруге и пытаясь промокнуть опаленную кожу. Теперь почти все глаза были устремлены на рыжеволосую красавицу, что так неловко опрокинула на себя чашку с горячим напитком. Сандра благодарно взяла у Агнессы платок и шагнула вперед, к застывшему напротив Императрицы Николе:
- Ничего страшного. Заживет.. до свадьбы, - в голосе фрейлины послышался смешок, когда глаза ее оглядели капитана гвардейцев. - Позвольте мне рассмотреть вас получше, Никола. Знаете, если можно проиграть самому себе, то именно это вы столь успешно и делаете сейчас. О, да! Я могу это оценить. Вы так спешили, что, видимо, пробили стены тюрьмы своей грудью, а из волос сплели веревку, чтобы спустится на землю. Вы пешком пересекли весь город, дабы предстать...
    Она не позволила себя перебить, все больше повышая голос. Несколько мгновений над поляной звенел ее задиристый смех:
- Сандра, что с тобой? - в голосе Эрмины, кроме нежности, слышался мягкий упрек.
- Прошу прощения, Ваше Величество, мне трудно сдержать свои чувства при виде этого номена.
    Она развернулась и в упор посмотрела прямо в серые глаза маркиза де Нортми:
- Не далее как два дня назад ваш отец просил моей руки для вас! - вокруг наступила тишина, Сандра вздохнула. - Я по глупости своей не поняла в сколь непомерную цену оценили меня. Но вы мне напомнили все что нужно, маркиз! Мой ответ – «да». Но решающее слово скажет тан Алиера и мой брат - Дирок дэ Ла Прад.
    Каждое слово – разрывало сердце, но она не могла иначе. Преодолевая боль, которая охватила всю правую, обожженную сторону лица и груди, Сандра повернулась к Эрмине Иберо:
- Еще раз прошу прощения у Вашего Величества. И разрешите мне удалится, чтобы привести себя в порядок, - девушка смотрела прямо в широко раскрытые глаза своей подруги ничего не выражающими глазами.
- Я пришлю к вам лекаря, Сандра, - тихо сказала Эрмина, кивая головой.
- Не стоит, Ваше Величество.
    Рыжеволосая головка гордо поднялась, и девушка пошла было прочь, но чуть покачнулась. Возле нее тут же появился Эстебан:
- Вот моя рука, номени Сандра.
    Ничего не ответив, даже не взглянув на юношу, она только облокотилась и уже гораздо медленнее они стали удалятся под гробовое, как ей казалось молчание. Но, скорее всего она просто отпустила и слух, и зрение, и память, пытаясь справится с обжигающей болью на коже... на сердце: «Замерзни. Она важнее. А ты, Сандра – подлая лгунья». Тихий приказ самой себе возымел действие, девушка выпрямилась еще больше, не обращая уже ни на кого и ни на что внимания. Эстебан молча вел ее в глубину дворцового сада и, когда Сандра поняла это, она удивленно посмотрела на гвардейца. Он чуть улыбнулся и мягко сжал ее ладонь:
- У меня есть мазь. Знаете, вечные, заботливые тетушки, которые так беспокоятся о здоровье своих племянников, а еще более матушки, чьи заботы едва ли могут соперничать с опекой нянюшек..
Девушка вздохнула:
- К чему вы это, номен Эстебан?
- Просто, мы сейчас найдем укромное место, номени, вы сядете и осторожно смажете ожоги. Полчаса посидите и смоете. Потом нанесете мазь еще на ночь и утром. От ожога не останется даже следа.
Девушка чуть дрогнула:
- Это правда? - зеленые, влажные глаза посмотрели в бездонную глубину его глаз, таких же ярких, как и у нее, словно они были братом и сестрой.
- Конечно, номени Сандра, - он сказал это с всепобеждающей уверенностью, усаживая ее на скамейку.
- А почему вы не повели меня в мою комнату, Эстебан?
    Юноша молча отошел к небольшому, мраморному фонтану, окуная свой платок в его ледяную воду. Затем он все так же молча вернулся и осторожно приложил ткань к раскрасневшейся и воспаляющейся щеке, забирая у Сандры второй платок, который ей дала Агнесса, и проделывая все ту же процедуру.
- Чуть-чуть подержите их, номени, - его голос мягко, как вода, успокаивал.
    Но Сандре нужен был ответ. Она отложила в сторону платок, которым пыталась снять жар, опаляющей ее правое плечо и грудь, и достала небольшое зеркальце, заглядывая в него. Через секунду серебристая вещица выпала из пальцев. Девушка закрыла глаза:
- Ох, какое страшилище, - в голосе слышалась издевка и горечь.
Эстебан опустился на колено перед изуродованной красавицей и протянул ей на ладони небольшую коробочку, поднимая зеркальце:
- Номени Сандра, очень осторожно наложите ее на щеку, плечо и грудь. Полчаса - и опухоль, и водяные нарывы исчезнут. Вечером - вы еще раз полечитесь, а потом утром. И завтра днем.. Как и всегда, вы будете все также удивительно красивы. Я подержу зеркальце, а вы наносите мазь.
Сандра вздохнула и чуть улыбнулась, послушно кивнув головкой:
- Только не смотрите на меня, Эстебан.


    Спустя чуть более получаса девушка, следуя указаниям своего верного телохранителя мягко, стараясь не сильно раздражать все еще горевшую кожу, смывала темную, пряно пахнущую мазь.
- Вот и отлично, номени, - удовлетворенно заметил Эстебан, протягивая ей зеркальце и коробочку. – Только не забудьте: еще вечером и утром.
Она не успела поблагодарить его, как рядом послышался знакомый голос:
- Сандра.
    Она вздрогнула, на мгновение сжала руки и поднялась, поворачиваясь. Перед ней стоял Никола де Нортми с тем же самым холодным, отсутствующим выражением во взгляде. Девушка смешливо оглядела его снова с головы до ног:
- Пригласите к себе достойного цирюльника, Никола. Эта прическа весьма далека от моего представления о блистательном украшении вашей бесценной головы. Я понимаю, что, задумывая сбегать из тюрьмы, вы не продумали до конца стиль, пробор и красоту, но право, не стоит теперь пугать ею весь двор.
- Вас так заботит мой внешний вид….
- Вас это удивляет? – она было подняла бровь, но охнула от боли и, вспомнив об ожоге, не стала экспериментировать с мимикой, отражающей какое-либо чувство.
    Никола вдруг решительно привлек девушку к себе, заключая в крепкие объятья и опустив голову, вдыхая аромат ее волос, переплетенных черными лентами и уложенных на головке подобно венцу. Рука поднялась и нежно коснулась здоровой щеки, лаская бархатистую кожу. Глаза смотрели в глаза:
- Леонард, Эстебан, вы свободны.
    Стоящий за его спиной юноша, вытянулся в струнку, а Эстебан молча смотрел на свою подопечную. Сандра повернулась к нему:
- Наверное, это является отменой прежнего приказа, не так ли, номен Эстебан?
- Неужели мой адъютант теперь подчиняется вам, Сандра? – Никола заговорил с усмешкой на лице.
    Юноша сверкнул улыбкой и четко отдал честь своему капитану, а потом еще раз улыбнулся девушке:
- Я хотел удостоверится, что вам действительно ничего не грозит сейчас, номени Сандра, - он быстро склонился, целуя протянутую ему, душистую руку и, развернувшись, спокойно удалился, уводя более чем мрачного кузена с собой.
    Дождавшись, когда шаги их стихнут, Сандра высвободилась из обнимающих ее рук:
- Думаю, что молодой адъютант все еще не увидел своего капитана. А голодранец, на которого вы похожи, Никола, вряд ли имеет право отдавать ему какие-либо приказы, - она помолчала, холодно глядя в его лицо. – Я солгала.
    Никола вскинул бровь:
- Когда?
- Я ни сказала вашему отцу ни «да», ни «нет», - в голосе звучал явный вызов.
- А я ответил ему однозначно: «да», - вызов в ответ.
    Зеленные глаза сверкнули, встречаясь с ледяной сталью в его взоре:
- По всем канонам мне полагается рассыпаться в благодарностях. Но у меня нет их для вас, маркиз. Я не доверяю вам. Вы способны играть чистым именем и честью невинной женщины. У меня давно нет ни честного имени, ни тем более – чести. Можете играть со мной, но…. - девушка прикусила нижнюю губку и замолчала.
Он подошел к ней вплотную:
- Продолжайте.
    Сандра смотрела в сторону, разглядывая стройные стволы деревьев, едва выглядывающую из-под земли зеленую траву, летящих над головой птиц, которые вдруг, сложив крылья, стремительно неслись вниз, чтобы вновь единым взмахом взлететь над землей.
- Как холодно.. красиво.. и пусто, - продолжила совсем о другом Сандра, не глядя на собеседника.
- И страшно? - послышался его ровный голос.
- Нет.
- Не обманывайте саму себя, Сандра.
    Она отступила в сторону, поворачивая голову и всматриваясь в его лицо:
- По какому праву вы лезете мне в душу, Никола де Нортми?
- Это не так страшно, как вам кажется, Сандра, - непонятно отозвался он. - Поверьте.
    Она засмеялась:
- Вокруг светит солнце – ему я верю. На небе плывут облака в невыразимой дали от всей этой грязи, которую привычно кидают в мою спину, а иногда и в лицо. Я верю и облакам, и грязи. Их я вижу, а вот кто тот, с кем я сейчас говорю, чтобы верить ему? – она опять засмеялась, не обращая внимания на боль, пронзившую всю правую сторону лица. – Кто вы такой?
    Молодой человек осторожно обнял ее за талию, снова крепко прижимая к себе:
- Маркиз Никола де Нортми, капитан королевских гвардейцев, Сандра, к вашим услугам.
    Девушка долго стояла, прижимаясь к его груди и глотая так и не пролившиеся слезы, дыхание ее успокаивалось, а сама она перестала ощутимо дрожать от боли и страшного гнева, что охватили все ее существо этим утром, когда она увидела злорадный блеск в глазах тех, кто все ждал и ждал, когда же споткнется и покажет себя та, которая носит гордое имя – Эрмина Иберо. Затем она высвободилась из его рук, избегая смотреть в глаза и показывать свое изуродованное лицо:
- Простите, Никола, я хочу отдохнуть.
    Она отступила и, все также не глядя, присела перед ним в реверансе:
- До встречи, мой блистательный маркиз, - она уже пошла, но оглянулась, чтобы смешливо бросить напоследок: - И сделайте что-нибудь с вашим оруженосцем, а то он места себе не находит.
Девушка посмотрела прямо в лицо появившегося перед ней Леонарда и, чуть улыбнувшись, сказала:
- Все зрелища – после. Поверьте, вам будет на что посмотреть.

Проклиная этот белый свет,
Он не знал, и она
Затруднялась дать ему ответ:
Почему не судьба? © Кукрыниксы

8 день месяца Полотна. Рунн. Шенбрунн.

   - Ступайте, Леонард. – Видя, что юноша колеблется, Никола повторил. – Ступайте. Вы мне не понадобитесь сегодня, займитесь своими обязанностями. Как я помню, вы все еще состоите на службе в императорской гвардии.
   Оруженосец развернулся и пошел прочь. Его прямая спина и высоко поднятая голова, видимо, должны были служить вызовом, но маркизу де Нортми они подарили другую мысль – Ох и навернешься же ты, парень, когда-нибудь. Надо что-то делать с этим мальчишкой, иначе дурость перейдет в болезнь.
   Уединение позволило Николе на минуту закрыть глаза и провести рукой по неровно обрезанным волосам. Неделя тюремного заключения, допросы, призрачные иллюзии наступившей свободы, осознание чего-то, что он сам еще не понял до конца, вчерашнее освобождение, путь домой, который помнился весьма смутно, разговор с отцом, ночная полусумасшедшая гонка по лесу, утреннее явление пред светлые очи Ее Величества, сцена с Сандрой… Весь привычный уклад жизни может полететь в преисподнюю, из-за смерти всего одного человека. Может, но не полетит. Александр ломал людей при жизни и хочет дотянуться до них и после смерти, но у него это не получится.
   Капитан императорских гвардейцев, сын Черного Герцога, маркиз Никола де Нортми улыбнулся и отправился в покои вдовствующей Императрицы.



   Он пришел.
   Стоя, на пороге комнат Ее Величества, Никола смотрел на хрупкую девушку, чьи плечи держали груз непосильный для многих мужчин. Как будто почувствовав этот взгляд, девушка обернулась. В карих глазах нельзя было прочесть удивления, лишь легкий интерес. Никола усмехнулся, вошел и закрыл за собой двери, приняв какое-то решение. Обернувшись, он пробежал глазами по фигуре Ее Величества, отметив, что даже черный цвет платья не смог испортить красоты, которую видели далеко не все, восхитился высоко поднятой головой, бросающей ему вызов. Все в этой девушке было вызовом, а маркиз де Нортми всегда принимал игру, в которой такие высокие ставки. Скорее всего, сейчас она готова испепелить его, если бы могла. Но ты не можешь, усмехнулся он, пересекая комнату и заключая девушку в крепкие объятия. Потом он поцеловал Эрмину Иберо.
   Пальцы переплетенные на миг, одно дыхание на двоих. Только миг. Ради которого стоит жить вечность. Но миг закончился, когда девушка оттолкнула его, и в тишине покоев Ее Величества, словно выстрел, прозвучала пощечина.
   - Вы единственная, кто посмел это сделать, Ваше Величество. – На губах мужчины сверкнула улыбка. – И единственная, кому я могу это позволить.
   - И что из этого? Я должна гордиться?
   - Нет, но я хочу, чтобы вы об этом знали. – Никола смотрел прямо на Императрицу.
   - Могу я узнать, что все это значит, маркиз де Нортми? – Девушка отступила назад, кладя руку на спинку стула и как бы прячась за него от мужчины. Железная выдержка, перед которой можно только преклоняться. Сколько же сил ей потребовалось, чтобы научиться этому. Не меньше, чем ему самому.
   - О нас с Вами ходит столько слухов и сплетен, Ваше Величество, что я решил – должна же у них быть хоть какая-то причина. – Он заметил, как с силой сжались пальцы Императрицы. – Кроме того, я люблю благодарить тех, кому чем-то обязан. Вам я обязан своей свободой.
   - С чего вы взяли, что обязаны мне чем-то? – Тонкая бровь вопросительно взлетела, на губах заиграла и тут же пропала улыбка.
   - Может быть, мне бы этого хотелось? – Ответил он вопросом на вопрос.
   - Нортми, которому хочется быть обязанным Иберо. Это ново. Кроме того, вы выбрали весьма необычный способ, чтобы выразить свою благодарность. Как правило, обрученные мужчины не целуют женщин, которые не являются их невестами.
   - Я не люблю ничего, что можно назвать обычным, Ваше Величество. Поэтому я выбрал наиболее привычный мне способ. – Он смотрел прямо в глаза Императрицы, ловя каждый блик золотистых искр, как будто по ним можно прочитать, что творится у нее в душе. - И наиболее желанный. – Добавил капитан.
   - Вы слишком самонадеянны, Никола.
   - Ровно настолько, насколько могу это себе позволить.
   В комнате воцарилась тишина. Мужчина и женщина стояли и смотрели друг на друга. Молча. Здесь за толстыми стенами Шенбруннского дворца в желтовато-сером свете, льющемся через окна, они могли позволить себе то, что было не позволено в саду под лучами солнца и жадными взглядами сотен глаз, жаждущих представления. Глаза в глаза. Серая сталь, обернутая в коричневый бархат. Просто смотреть. Они никогда не просили большего.
   - Вы так стремитесь быть похожим на Александра? – Такое знакомое и такое ненавистно-непробиваемое спокойствие в голосе. – Даже женщин выбираете тех же.
   - Я выбираю лишь тех женщин, которые достойны моих поцелуев не оглядываясь на кого бы то ни было. Тем более, за пять лет я обязан был научиться угадывать и удовлетворять все Ваши желания, моя королева.
   - Вы плохой ученик, маркиз де Нортми.
   - Судя по всему, я еще и плохой охранник. – Заметил Никола, бросая на Императрицу свой привычный взгляд исподлобья. – Не так ли, Ваше Величество?
   - Я не понимаю, о чем вы говорите. – Эрмина отвернулась и подошла к окну. Потом снова обернулась, гнева в глазах уже не найти, но он был уверен, что его умело убрали только что. Она поняла, что он имел в виду, и это ее разозлило, но это пока ничего не значит.
   - Жаль. В любом случае, было бы любопытно узнать – что заставило Императрицу спасать голову человека, который не сохранил жизнь ее возлюбленного мужа.
   Ему было не избежать второй пощечины, если бы не мужская рука, которая крепко, но нежно сжала тонкое женское запястье.
   - Не стоит этого делать, Ваше Величество. Теперь, когда Император мертв, я, как никогда, должен охранять Вашу жизнь, но я не смогу делать этого, если Вы будете постоянно со мной драться. – В глазах ее светилась такая ненависть, что он просто не мог снова не восхититься, но перемена в настроении императрицы произошла мгновенно.
   - Место, которое оставил Александр, вряд ли долго продержится пустым, капитан. – Вдруг улыбнулась женщина, освобождая свою руку из мужских пальцев и отступая. – Трон всегда подобен апельсиновому дереву, на ароматный запах которого летят пчелы.
   - Но не всем пчелам достается нектара, Ваше Величество. – Никола усмехнулся в ответ.
   - Совершенно верно, Никола. На каких пчел поставили бы Вы? – Губы ее украсила самая озорная улыбка. Как будто у девчонки, замыслившей милую проказу, и предвкушающей результат своего баловства.
   Никола рассмеялся. Хороший ход. Так открыто спрашивать о том - кого предпочитает видеть новым властителем империи он, а значит, как, видимо, предполагается, и все Нортми.
   - Я бы поставил на тех, которые принесут самый сладкий мед. Прилетят ли они с юга, севера, запада или востока. – В такой же шутливой манере ответил он Эрмине, а затем поклонился. – На этом смею откланяться, мне бы хотелось проведать мою невесту и Вашу фрейлину.
   При упоминании Сандры Эрмина стала серьезной. Она внимательно посмотрела на Николу и попросила:
   - Не причиняйте ей боль, маркиз. Сандра этого не заслужила.
   - Ваше Величество, разве я могу причинить боль девушке, на которой собираюсь жениться и которую… люблю? – Никола изобразил удивление.
   Эрмина долго молчала.
   - Я не знаю, мой капитан. – Очень тихо. То ли через силу, то ли устало, то ли очередной вызов.
   - Хорошо, я обещаю выполнить Вашу просьбу… моя королева. – То ли серьезно, то ли насмешливо, то ли просто слова вежливости. Поклон. Последний взгляд, чтобы еще раз увидеть золотисто-карие глаза, но Императрица уже отошла к окну, рассматривая что-то в саду, лишив его последнего удовольствия этого визита. Никола вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Этот разговор - всего лишь отсрочка, они оба об этом знали. И выяснение отношений между ними, и война между семьями Нортми и Иберо отложены, но не окончены.

8 день месяца Полотна.
Рунн. Резиденция Нортми.

   Неизвестно, но благодаря строителям или какому-то чуду, в одном крыле дворца, отведенного под резиденцию Нортми, даже в самую жаркую погоду довольно прохладно. По длинным каменным галереям гуляет северный ветер, гость из родного дома. Под круглыми куполами, раскрашенными, словно звездное небо, становится зябко…
   В одной из зал, свободной в этот момент, собралась семья Нортми в составе Этьена, его жены Гертруды и их сына Николы. Тяжелые, окованные железом двери закрывали посторонним сюда вход, горел камин, на резном столике из красного дерева стоял графин с вином…
   Черный герцог стоял у окна, не глядя на жену с сыном, которые сидели в удобных креслах. Он довольно долго смотрел на ясное небо, словно подбирая слова, которые нужно будет сказать.
   Гертруда с нежностью глядела на сына, перебирая руками свою шаль. В свете дня она стала еще красивее, и тем яснее были заметны произошедшие с ней перемены. Она словно помолодела на двадцать лет, став почти ровесницей своей дочери.
   Этьен резко развернулся.
   - Этот разговор должен был состояться раньше. И это моя вина, что этого не произошло. Нортми всегда славились единством, ныне его нет, как мне не досадно это признавать…
   Черный герцог сделал паузу, словно прокручивая в голове какие-то воспоминания.
   - Многие ошибки можно исправить, эта относится как раз к таким. И мне следует сделать первый шаг в этом направлении. Поэтому у меня будет к тебе предложение, Никола. Ты готов выслушать??
   - Да. – Никола, чуть промедлив, кивнул.
   - Хорошо. – Этьен теперь смотрел прямо на него. – Возможно, скоро у тебя будет жена, затем дети. Анжелика тоже вскоре выйдет замуж. Я могу не беспокоится - род Нортми будет продолжен. Но кроме долга перед предками, на нас лежат иные обязательства.
   - Думаю, вы с номени Дэ Ла Прад будете замечательно парой, – жена Черного герцога улыбнулась. Этьен бросив на нее короткий взгляд, рассказывал дальше:
   - Довольно давно, еще до твоего рождения, я познакомился с замечательным человеком – Франсуа де Конарэ, дедом нынешнего герцога Конрада. Замечательный человек – умный, храбрый, находчивый. Не чета нам нынешним, совсем не чета. Время то было трудным, меж Великих Домов царило взаимное недоверие, мятежники готовили заговоры против Императора Константина, рассчитывая воспользоваться слабостью государства, так как после войны была сильная нехватка денег и надежных людей.
   - Тяжелые были времена… - согласилась Гертруда.
   - Франсуа протянул Императору руку помощи, – продолжил Этьен. - Смог организовать отпор заговорщикам, укрепил и обустроил Империю. Но величайшим его деянием было создание организации, которая стала на страже интересов и народа, и государя. Служба Имперской Безопасности.
   Гертруда встав, подошла к Этьену и положила ему голову на плечо. Герцог обнял ее за талию.
   - Если вдуматься в эти слова… - Черный герцог задумчиво посмотрел на герб рода Нортми, висящий на стене. – Станет понятно для чего она создана – мы служим Империи, чтобы обеспечить ее безопасность, не меньше и не больше. Как-то герцог сказал мне, что он создал новый рыцарский орден, с системой своих обетов и правил. Возможно, это действительно так.
   Пробили часы, наступал вечер, за окном сгущались сумерки. Этьен смотрел вдаль:
   - Мне, как и многим другим, во время службы в СИБ приходилось совершать поразительные, зачастую чудовищные вещи, но это все делалось с одной, единственной целью – безопасность Империи и ее народа. Тех, кто служит в СИБ, не должно интересовать золото, их руки чисты, ум холоден, а сердце – горячо.
   Герцог тяжело вздохнул:
   - Однажды Франсуа не стало, и эта тяжкая ноша перешла на мои плечи. Он ушел спокойно, зная, что я встану на его место, и буду держать, словно небо на плечах, то, что мне досталось в наследство. Время идет, незаметно, но проходят дни, недели, месяцы и годы. Никто из нас не вечен, в том числе и я. Может быть, я забыл об этом до сегодняшнего дня, но теперь хочу, так же как и Франсуа – уйти со спокойной душой, зная, что эту ношу удержат.
   Этьен улыбнулся. Теперь он смотрел только на сына:
   - Никола де Нортми, я официально предлагаю вам пост своего заместителя, а после моей отставки – пост главы СИБ. Мне нужно только ваше согласие. Знаю, что выбор не легок, а предложенная должность – далеко не сахар. Но, тем не менее, питаю надежду, что ты согласишься, сын, ведь больше некому...
   Этьен, скрестив руки на груди, смотрел на Николу.

Здесь фонтаны бьют шампанским,
                                                                                Карнавалы и балы,
                                                                                Царство плясок, царство танцев,
                                                                                Все здесь мира короли. © Леонард Барна

8 день месяца Полотна. Рунн. Шенбрунн. Казармы гвардейцев Императора. – Золотой город. Вечер.

    Потолок был покрыт маленькими трещинками, которые напоминали паутинку или сетку вен на руках. Они разбегались одинокими лучами, пронзали камень, разрезали его, лишая целостности. Он тоже чувствовал себя так, как будто его разбили на части и заставили жить так, постоянно ища единения в себе самом и лишая даже надежды на достижение этого единения. Ты, твое внутреннее я, которое говорит многими голосами, и никак не может найти общий язык. Безумие? Всего лишь образ жизни.
    - Ты идешь домой? – Голос кузена заставил Леонарда Барну оставить потолок наедине с его судьбой и вернуться в казармы императорских гвардейцев. Он слышал вопрос, но не пошевелился и не повернул голову, потому что не мог. Все тело, казалось, разваливалось на отдельные части, и в каждой поселились какие-то существа, которые развлекались растягиванием и закручиванием его мышц. Лео закрыл глаза, показывая, что разговора не будет, а уж о том, чтобы составить кузену компанию по дороге домой, и речи быть не могло. Впрочем, тот в ней и не нуждался. Эст еще постоял, потом уже собрался развернуться и уйти, как из-за его спины послышался голос, заставивший Лео, забыв о боли, почти мгновенно сесть на кровати. Он бы и встал, но ноги категорически отказались.
    - Всего-то часов восемь, а вы молодые люди собираетесь домой? В вашем возрасте для нас день только начинался в это время.
    Лео во все глаза смотрел на своего капитана. Казалось, что это был совсем не тот человек, который утром отпустил его. Аккуратно подстриженные волосы, черная с белой отделкой форма с капитанскими эполетами, плащ и привычная усмешка, как будто не было ни смерти императора, ни недели заключения в тюрьме, как будто время повернуло вспять и только волосы… Волосы были короткими, как немое доказательство того, что время идет.
    - Мы готовы, Никола. – К ним подошли Андрэ и Базиль Кламоры. Никола посмотрел на них и кивнул, натягивая перчатки для верховой езды.
    - Не хотите составить нам компанию, молодые люди. Мы собираемся вкусить свободы. – Капитан развернулся, собираясь идти, но оглянулся на адъютанта и оруженосца, улыбаясь.
    Эст усмехнулся и с готовностью кивнул. Лео встал, похоже, ему это удалось сделать, даже не скривившись от боли. Впрочем, она оказалась не такой уж сильной. Никола усмехнулся в ответ на такую безоговорочную готовность своих подопечных и направился прочь из казарм, за спиной его, словно крылья, летел черный плащ.
    Ветер беспомощно застонал, когда пятеро всадников, миновав переправу, вылетели на улицы Королевского города. Лео никогда не считал верховую езду удовольствием, хотя был неплохим наездником, сегодня же из-за боли во всем теле он проклинал свою лошадь, прекрасно осознавая, что та ни в чем не виновата.
    Когда они поравнялись с домом Элен де Эстэ, Лео вскинул голову, чтобы посмотреть на Николу. Неужели он мог ошибиться? Но капитан не обернулся на ярко освещенный дом, из окон которого лилась негромкая музыка. Здесь, даже несмотря на траур, шел один из вечеров. На месте этой женщины Лео поостерегся бы так открыто выказывать свое отношение к смерти Императора, но он, к счастью, не был на ее месте, а она вольна делать то, что взбредет в ее пустую голову. Их компания, тем временем, миновала мост через канал, отделяющий Королевский город от Золотого.
    Лео много где бывал, но двухэтажный, неприметный с первого взгляда дом, почти не освещенный и ничем не выделяющийся из строя точно таких же по Высокой улице, он не знал. Никола и остальные следом за ним спешились, капитан подошел к двери и постучал. В двери тут же открылось маленькое окошко. Человек в нем расплылся в улыбке, стоило ему увидеть лицо маркиза де Нортми, послышался лязг и скрип, и дверь открылась. Никола что-то быстро сказал привратнику, указывая на своих спутников, и бросил тому поводья. Мужчина раскланялся и занялся лошадьми, а гвардейцы последовали за своим капитаном наверх по крутой лестнице. Поднявшись на два пролета, маркиз остановился, как будто ожидая чего-то. Это оказалось действительно так. Тяжелые темно-зеленые шторы на стене дрогнули, и из-за них показалась невысокая черноволосая девушка. Она была красива, но эту красоту, пожалуй, портила белая краска, покрывавшая лицо, ярко подведенные брови и губы, которые даже в тусклом свете свечей казались чересчур вызывающими, а платье золотистого цвета было сшито таким образом, что оруженосец маркиза де Нортми задался вопросом – зачем оно вообще нужно?
    В глубоком вырезе открывался такой вид, что Лео искренне заволновался, не простудится ли эта милая девушка. Девушка же, похоже, такими, а возможно и всеми другими, мыслями не была обременена. Она повисла на шее у капитана Нортми, обвив ее руками, и недовольно надула полные губки:
    - Никола, вы совсем забыли меня. Я сердита на вас. – И, опровергая эти слова, маленькая ручка зарылась в короткие золотые локоны, притягивая к себе голову маркиза, чтобы подарить ему долгий поцелуй в губы. Только оторвавшись от Николы, девушка посмотрела на его спутников, но глаза ее зажглись не менее алчным светом.
    - Я надеюсь, что вы простите меня, Элоиза, если увидите – кого я вам привез. - Никола даже не пытался изображать виновного, а девушка уже радушно сжимала в таких же крепких объятиях Андрэ и Базиля.
    - Мальчики мои. – Губы оставили по крепкому поцелую на щеках братьев Кламор. - Затем синие глаза обратились к кузенам Барна. – А это, видимо, мои новые любимцы.
    И не дожидаясь представления, девушка по имени Элоиза, прижалась сначала к Эсту, затем к Лео, щедро даря поцелуи им. Хозяйка дома была чрезвычайно добра.
    - Знакомьтесь. Это баронесса Элоиза де Орфи. – Никола с интересом наблюдал за всей сценой. – А эти юноши, которых вы только что так страстно приветствовали - Эстебан и Леонард Барна.
    - Для таких гостей только самое лучшее, сегодня у нас удачный вечер, - послышалось позади них и все обернулись к невысокому мужчине средних лет, появившемуся из коридора, ведущего в глубь дома, туда, где слышались голоса и смех.
    - А вот и хозяин этого дома. – Никола обменялся с ним рукопожатиями, тоже самое сделали другие молодые люди. – Барон де Орфи. – Представил мужчину маркиз де Нортми.
    - Для меня честь принимать у себя дома таких высоких гостей, я сейчас же распоряжусь на счет лучшего шампанского и еды. А вами пока займется Элоиза. Баронесса де Орфи широко улыбнулась и напомнила Лео кошку, сытую кошку, поймавшую мышь, и желающую с ней поиграть.
    В просторном зале, куда проводила их девушка, горели десятки, а возможно, сотни светильников, небывалая роскошь для незнатной дворянской семьи, но, видимо, барон Орфи достаточно богат. Яркий свет заливал все вокруг, не давая пространства для воображения и не скрывая ничего, что происходило здесь – мужчин, женщин, смелые объятия, откровенные наряды, оружие, вино, карты, большие деньги – все, что дарит людям неземное блаженство на земле и лишает их мира небесного с его благами в посмертии. По крайней мере, так утверждают церковники, а как оно на самом деле… Узнаем.
    Любой другой юноша на его месте с жадностью начал бы оглядываться, но Леонард Барна лишь быстро пробежал пеструю толпу людей взглядом, и все его внимание вернулось к маркизу де Нортми и девице, висевшей на руке у того. Вот вцепилась. У капитана как раз это плечо должно болеть, там под тонкой сорочкой и камзолом спрятана тугая повязка, скрывающая рану, нанесенную Конрадом де Конарэ… Рука юноши сжалась в кулак при этом воспоминании. Но маркиз не выказывал никакого недовольства поведением Элоизы, наоборот что-то тихо ей говорил, низко склоняясь к маленькому ушку, а девушка заливисто смеялась в ответ.
    Появление новых гостей не осталось незамеченным, и мужчины, и женщины, бывшие здесь, тайком или открыто разглядывали пятерых молодых людей. Лео подозревал, что наибольший интерес для всех представляет золотоволосый мужчина, держащий под руку хозяйку дома, слухи о котором в последние дни связали столицу грязной ниткой нездорового человеческого любопытства.
    Элоиза что-то шепнула Николе, и тот рассмеялся в ответ, сотни глаз впились в пару, гадая - что так развеселило маркиза де Нортми, Лео тоже дорого бы заплатил, чтобы узнать это. Капитан обернулся к своим спутникам:
    - Развлекайтесь, молодые люди. Вечер только начинается.
    - И это будет лучший вечер из всех! – Заверил хозяин дома, опять появившийся из неоткуда. – Шампанского, всем!
    Послышался гул одобрительных возгласов, люди вернулись к своим занятиям, заливая их золотистой пенистой жидкостью. Им не важно - каков был повод, главное, что он был.
    Не желая терпеть общества какой-нибудь назойливой девицы, похожей на хозяйку дома, Лео вышел на балкон, который выходил не на улицу, а во внутренний двор дома, за высокой оградой виднелся канал, а на той стороне горели яркие огни Королевского города. Жизнь не замирала в Рунне ни днем, ни ночью, ни в дни праздников, ни в дни печали. Впрочем, на счет последнего юноша сильно сомневался. Пока что он видел не так уж много скорбящих по безвременно почившему Императору, приходившемуся ему ни много, ни мало – кузеном. Да и сам он не испытывал по этому поводу ничего, кроме странного облегчения, как будто эта смерть положила начало чему-то новому в его жизни. Так бывает всегда – каждая смерть несет за собой жизнь, ведь ничего не появляется из ничего. Именно поэтому сам Лео никогда не боялся смерти или, быть может, просто не задумывался о ней всерьез. В семнадцать лет мало хочется думать о могильных плитах, склепах и ответах, которые будешь держать перед Каспианом.
    От мыслей о столь высоких материях юношу отвлек шум во внутреннем дворе. Посмотрев вниз, он увидел, что через открытые двери дома туда льется поток людей, дамы на свежем воздухе кутались в меховые и парчовые накидки и плащи, мужчины застегивали камзолы. Гости растекались ровным кругом вокруг просторной каменной площадке в центре двора – похоже, намечалась очередная забава. Наконец, в круг буквально ворвался явно сильно пьяный мужчина, послышались взвизгивания якобы испуганных дам. Ноги его почти не держали, походка напоминала странный беспорядочный танец, он то припадал на одну ногу, то выпрямлялся и снова сгибался под тяжестью невидимого груза, распахнутая до пояса рубашка открывала покрытую редкими волосами грудь, одной рукой он сжимал обнаженную шпагу, другой бокал шампанского.
    - Вы… ик… говорите… ик… что я трус… ик… Я трус! ИК!
    - Милейший, никто такого не говорил. – На сцене показался сам хозяин дома. Барон де Орфи подошел к разошедшемуся гостю и примиряюще поднял руки. – Это простое непонимание.
    - Нет… ик… Он назвал меня… ик… трусом… ик!
    - Совершенно верно, - послышался еще один голос. Приятный баритон исходил откуда-то из-под балкона, поэтому Лео не мог видеть говорившего, но он чувствовал опасность, сквозившую в этом голосе. Сейчас он бы не позавидовал напившемуся человеку, так искренне не верящему в свою трусость. Лучше бы он поверил. – Я назвал вас трусом и могу повторить это.
    - Господа, господа. Ну что вы. – Барон де Орфи почти молитвенно сложил руки, призывая к благоразумию и, видимо, изображая какого-то мученика-святого. – Не стоит так горячиться. Мы все взрослые люди. Я уверен, если вы попросите прощения…
    - Я не приму извинения этого мерзавца, который даже не является дворянином! – Почти взвизгнул «танцор», отбрасывая бокал. Ни в чем неповинный хрусталь разбился на мелкие осколки, а остававшееся в нем шампанское угодило в гостей. – Я вызываю вас, сударь!
    - Здесь никто и не собирается извиняться. – «Баритон», наконец, вступил в круг и Лео смог его рассмотреть. Это был довольно высокий мужчина лет двадцати пяти - тридцати, черные, смоляные волосы спадали почти до середины спины, одет он был просто, но по ткани можно было судить, что она очень дорогая. – Вы не заслуживаете вызова, но я с удовольствием проделаю в вас пару дырок, номен.
    Последнее слово черноволосый почти выплюнул, как будто оно было скорее оскорблением, нежели определением статуса его противника. Мужчина сбросил камзол и обнажил свою шпагу. Серебристый металл сверкнул в лучах света, льющегося из расшторенных окон дома, не каждый дворянин мог похвастаться таким оружием. Но задуматься о том, откуда такая шпага у простого смертного, юноша уже не успел - соперники атаковали друг друга, и началась схватка. Точнее пародия на схватку. Потому что «танцор», то ли вовсе не умел фехтовать, то ли соперник его был настолько искуснее, что поединок стал с первых же минут походить на избиение младенца. Атаки, удары, выпады. Черноволосому ни разу не пришлось даже ставить блок. «Танцора» же уже украшала пара царапин. Не серьезных, но если вымотать противника и потянуть время – крови вытечет достаточно. Наконец, коту, видимо, надоело играть с мышью. Он провел почти академическую связку, с которой начинают обучение всех новичков – просто до неприличия простую, но его соперник не смог отбить даже ее, и оказался на земле в одной стороне импровизированной арены, а его шпага в другой. Приставив острие шпаги к шее поверженного соперника, «баритон» насмешливо сказал:
    - Я должен признать, что ошибся. Вы не трус, вы просто глупец. С таким умением фехтовать я бы на вашем месте выращивал цветочки где-нибудь подальше от столицы, а не лез в драки, из которых вам уже вряд ли удастся выйти живым.
    Дворянин смотрел на черноволосого с откровенной ненавистью, тяжело дыша и бессильно сжимая кулаки.
    - Ну же, добейте. Не издевайтесь. – Он стукнул по земле рукой.
Победитель усмехнулся и поднял руку со шпагой для удара. Послышался почти сладострастный вздох в толпе, которая жаждала крови и зрелища. Хлеб у них уже был.
    - Глупость. Вся ваша дворянская честь – глупость, не более, от нее все неприятности.
    Рука черноволосого дрогнула.
    - Не думаю, что твоя честь приносит тебе больше пользы, Луи. – Лео вздрогнул, услышав этот голос. Увлекшись поединком, он даже не заметил, как среди зрителей появился капитан. Никола стоял в первом ряду прямо под балконом, и неторопливо пил шампанское. Назойливой спутницы нигде не было видно, за что Лео возблагодарил Каспиана. – Думаешь, твоя шпага стоит того, чтобы так пачкаться. – Маркиз де Нортми неопределенно махнул вроде бы в сторону проигравшего поединщика, но оруженосцу показалось, что этот жест можно отнести на счет всей присутствующей здесь толпы.
    Тот, кого назвали Луи, рассмеялся, поднял шпагу, вытирая ее тонким белоснежным платком, который тут же стал алым, и спрятал ее в ножны, даже не посмотрев больше на распростертого на земле противника.
    - Твоя правда, номен Никола. – В этот раз слово «номен» прозвучало скорее как действительное признание положения маркиза. – Думаю, что на этом мне стоит откланяться.
    Черноволосый поклонился, и только слепой мог не понять, что это лишь дань уважения капитану гвардейцев и более никому из здесь присутствующих. Никола кивнул в ответ.
    - Как славно, что все так разрешилось. – Истинный волшебник незаметных появлений и исчезновений хозяин дома уже хлопотал вокруг обессиленного выпивкой и схваткой мужчины. Четверо слуг подняли мужчину и унесли в дом. Публика зашумела, похоже, представление оказалось слишком коротким. – Может теперь, чтобы из памяти наших гостей изгладилось это горестное воспоминание, кто-нибудь устроит дружеский поединок. Господа?
    - Маркиз де Нортми! Побалуйте нас своим искусством! Ради меня! – Зараза в золотистом платье всплыла как полено из подо льда и, изображая полную дуру, захлопала в ладоши - как бы от предвкушения.
    Лео бросился вниз по лестнице, спускавшейся амфитеатром с балкона во двор. Неужели маркиз согласится, он же ранен, он только после тюрьмы, он почти не отдыхал. Это безумие. Это просто безумие.
    - Я не могу вам отказать, Элоиза, вы же знаете. – Никола даже не задумался, принимая вызов. Он отдал бокал и камзол слуге и вышел в центр круга, вытаскивая из ножен шпагу. – Итак, номены, есть желающие?
    Ответом ему была тишина.
    Его оруженосец тем временем пробился через толпу и замер на краю круга, уже готовый кинуться вперед, чтобы остановить капитана, но на плечо ему легла чья-то рука и крепко сжала. Лео обернулся и столкнулся глазами с изумрудно-зеленым взглядом своего кузена. Эст едва заметно, отрицательно качнул головой.
    - Неужели никто не хочет порадовать хозяйку дома, господа? – Никола усмехался, оглядывая толпу, но никому не хотелось лезть в пекло по доброй воле, мало кто еще догадался, что именно сегодня можно окончательно вывалять маркиза де Нортми в грязи, поставив крест на его непревзойденном мастерстве фехтования.
    Пауза затягивалась, но тут в круг вступил зеленоглазый юноша. Лео едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от удивления и облегчения.
    - Я принимаю вызов. – Эстебан де Барна, виконт Эрсе обнажил шпагу и отсалютовал Николе. Тот улыбнулся в ответ:
    - Du pain et des jeux, les sieurs.*
    Лео догадался, что это была благодарность.

* Хлеба и зрелищ, господа (фр.)

Танцор смертельных танцев
                                                                                    У бездны на краю
                                                                                    Он, как потомок ветреных испанцев,
                                                                                    Всегда в бою © Mяyka


8 день месяца Полотна. Рунн. Золотой город. Вечер.

    Глупость.
    Иначе не назовешь.
    Луи был прав.
    Никола поднял голову, салютуя сопернику шпагой и делая резкий выпад, отчего его тело пронзила боль, но он только рассмеялся.
    Глупость.
    Эстебан легко отбил стандартную связку, и в наступившей тишине как-то жалобно звякнул металл. В сотнях стеклянных глаз, уставившихся на соперников, плясали отражения маркиза де Нортми и виконта Эрсе, начавших танец, который часто приводит к смерти.
    Позволить сопернику пойти в атаку, осторожно манипулируя запястьем и вызывая все новые и новые удары боли так, что шпага, кажется, сама отражает все удары. Просто нужно научиться этому состоянию, когда ты становишься клинком, а клинок становится тобой. Ты – сталь, а шпага оживает, тогда тебе не будет больно, а оружие, разъяренное причиненными страданиями, начнет сражаться само. И вы несетесь вместе, как единое целое, на встречу своему сопернику, смерти, глупости.
    Отступить. Еще. Шаг за шагом, заманивая противника в ловушку, прощупывая его умения, узнавая почти обо всех намерениях за секунду до их совершения и при этом не отводить взгляда. Глаза в глаза, как самые страстные любовники в момент наивысшей страсти, вы и есть любовники. Целая оргия на четверых – два человека и две шпаги. Любовь с того момента, как ладонь обнимает эфес, ласкает, сжимает, ощущает возбуждение металла, почувствовавшего вкус схватки и жаждущего крови.
    Выпад. Аккуратный. Как будто робкий. Пусть соперник почувствует вкус победы, увидит ее в своих руках, пусть такое же возбуждение потечет по его венам горячей лавой, толкая на неосторожные действия, даря призрачную надежду на свою несокрушимость.
    Эст поверил. Почти поверил, но он уже успел неплохо узнать своего капитана и изучить часть его приемов. Провести его не так легко. Никола улыбнулся, виконт Эрсе усмехнулся в ответ. Они поняли друг друга. И тогда начался настоящий танец. Сталь и люди, азарт игры и серьезность настоящего поединка, усмешки и взаимные словесные выпады - все смешалось в нем. Зрители же взирали на это с детским восторгом и кровожадностью дикарей, почувствовавших запах жертвенной крови, в абсолютной тишине. Под еще довольно низким весенним небом, затянутым облаками, которые не позволяли ни звездам, ни луне взглянуть на творящееся на земле, два человека танцевали смертельный танец лишь под аккомпонимент стали, которая пела им. Только им. Двоим, отдавшим сейчас сердца битве.
    Сколько раз Никола слышал эту песню раньше и услышит еще не раз, но почему-то именно в этот, ничем не примечательный вечер, песня казалась особенно звонкой, чистой и желанной. Быть может, потому что вокруг была грязь и те, кто в ней с удовольствием барахтался. Он и сам был одним из них. Наверное, именно поэтому чистота и честность поединка сейчас была самым пьянящим и сладким вином, кружащим голову и позволяющим забыть и о прошлом, и о грядущем, и, оставляя только миг единения со сталью, миг битвы, на которую не имеешь права и не сможешь выиграть, даже если очень захотеть. Битвы со своей судьбой.
    - Это скучно, господа. – Протянул он с ленцой, отразив очередной выпад, прекрасно осознавая, что хотя Эст пока явно ему не соперник, но силы начинают таять, а он не спал уже больше суток.
    Глупость.
    Во всем виновата его собственная глупость, которую дворяне почему-то зовут честью.
    - Пора с этим кончать. – Решительно сказал он, переходя в настоящую атаку и даря своему адъютанту целую порцию разящих ударов так, чтобы ни один из них его, конечно, не задел.
    - Это не честно, маркиз де Нортми. Нам не нужно убийство, в которое вы превращаете поединок. – Послышался откуда-то из толпы добродушный голос. – Ну ка, помоги братцу, парень.
    В следующую секунду в круг, где дрались соперники, был вытолкнут Леонард Барна. Юноша замер, еще до конца не понимая, чего от него хотят, и как он здесь оказался. Никола усмехнулся, сжимая зубы. Он лишил этих людей зрелища, и они хотят развлечься за его счет, ну что же, посмотрим. Продолжая атаковать и отражать удары Эста, он нашел в толпе глазами Базиля, тот едва заметно кивнул и к ногам капитана гвардейцев, как опасная ядовитая змея, выскользнул длинный кинжал. Поддев его носком сапога, Никола поймал оружие на лету и вытянул руку с ним в сторону своего оруженосца. Юноша по-прежнему стоял, не зная - что ему делать.
    - Ну же, Лео, не позорьте меня и не лишайте всех удовольствия. От вас ждут победы надо мной. – Никола усмехнулся и сделал очередной выпад, не забывая следить краем глаза за вторым соперником. Леонард, наконец, вытащил свою шпагу и сделал пару неуверенных шагов к дерущимся. Его первый выпад, Никола принял на кинжал, поставив самый простой и потому самый действенный блок, даже не обернувшись, потому что все его внимание было приковано к Эсту, сопернику куда более серьезному.
    Снова посыпались выпады, атаки, блоки, на этот раз уже на двух соперников. Они сражались то плечом к плечу, то заходя с разных сторон, но Никола стоял, как будто от этого поединка и правда зависела его жизнь. Почему-то ему казалось, что именно сейчас, именно здесь - он должен выиграть эту схватку любой ценой, как будто за спинами сражающихся стояли еще какие-то иные силы, и проиграть им он никак не мог.
    Атака. Отступление. Атака. Отступление. Атака. Отступление. И так до бесконечности, на которую у него нет ни сил, ни времени. Он понимал, что от него ждут добровольной капитуляции, никто даже не посмеет его осудить или усмехнуться в лицо, все поймут. Тут все безмерно понимающие и жаждущие его поражения, как и любого другого. Это же так весело – видеть, как кто-то проиграл, когда за этим стоишь ты, хоть и сделано это не твоими руками. Ты ощущаешь себя почти всесильным, почти равным Богу. Ты человек, но ты поставил на колени другого. Маленькие божки в своих надушенных бархате, шелках и парче, размалеванные куклы и их хозяева или все наоборот?
    Выпад. Еще. Еще. Еще. Уже понимая, что темнеет в глазах, маркиз увидел брешь в обороне Эста. Едва уловимое движение руки, чуть повернуть запястье, и шпага виконта Эрсе вылетает из рук соперника с радостным «вжик» и, проделав эффектную дугу, падает в нескольких метрах от них. В этот же момент Никола почти нечеловеческим усилием делает последний рывок и, оказавшись за спиной Леонарда, приставляет кинжал к его шее, прижав юношу к себе.
    - Tomber l'adversaire.* - Почти прошептал он на ухо оруженосцу, но так, чтобы эти слова в обнимающей их тишине слышали почти все. Привычная усмешка на губах капитана и восторженные возгласы дам со всех сторон. А затем заслуженные аплодисменты. Публика довольна представлением.
Никола отпустил своего оруженосца и поклонился Эсту, снова салютуя сопернику шпагой. Его адъютант, уже успевший поднять свою, ответил тем же.
    - Я думаю, мы могли бы продолжить завтра утром, Эстебан. Вам стоит научиться паре приемов. – Никола улыбнулся и получил такую же улыбку и согласный кивок головы в ответ.
    - Почту за честь, капитан.
    - И тебе тоже, Лео. – Посмотрел на другого Барна Никола, как будто только что вспомнил о его существовании. В огромных сиреневато-голубых глазах сверкнул восторг. Мальчишка…
    - Никола, вы так напугали меня. – Та самая рука маркиза де Нортми, которая пострадала во время милого визита Конрада де Конарэ в тюрьму, оказалась в плену цепких женских пальчиков. Баронесса де Орфи, томно закатывая глаза, хлопая ресницами и прижимаясь к молодому мужчине так, чтобы ему было хорошо видно все, что прячется за корсажем ее платья, пыталась изобразить оскорбленную невинность. Ей это удавалось с трудом. Особенно в таком наряде.
    - Чем же я могу загладить свою вину, моя прелесть? – Никола откинул со лба влажные после схватки пряди и насмешливо посмотрел на хозяйку гостеприимного дома, где из него только что пытались сделать шута.
    - Я думаю, что мы сможем что-нибудь придумать. – Многообещающе выдохнула женщина, обвивая его шею руками.
    - Несомненно. – Усмехнулся мужчина.
    За все причиненные неприятности хозяин делал своему гостю по истине королевский, по его мнению, подарок – свою жену. Никола не стал отказываться.

* Положить на обе лопатки (фр.)

8 число месяца Полотна.
Рунн. Золотой город.

   Жан-Пьер не раздумывая, распахнул дверь трактира. Сегодня ему должно повезти. В кармане звенели медяки, голова была светлой, точно у епископа во время воскресной проповеди, в углу застыла компания офицеров из пятого легиона.
   Третий сын герцога презрительно скривил губы. Глупцы… Нашли куда ходить. Все знают, что в "Золотой канарейке" собираются только самые лучшие игроки – а таких среди этих молокососов – сыновей мелких графов и баронов, никогда не было. Впрочем, это к лучшему – обыграть их не составит никакого труда, а деньги ему нужны. Но и азарта в этом никакого нет, скучное занятие – бросай и забирай.
   Он сдержанно поприветствовал собравшихся, от чего те аж засветились – ведь с ними общается сын самого канцлера, чего раньше никогда не бывало. Ну и не было бы, если ему так не нужны были деньги. Жан-Пьер предложил для начало сыграть им по маленькой, те, конечно же сразу согласились… Теперь они и не заметят, пока не проиграют все.
   Жан-Пьер играл почти, не думая, его мысли были заняты совсем иным. Он сын герцога, совершенно верно, и эти идиоты считают за честь сидеть с ним за одним столом. Но он всего лишь ТРЕТИЙ сын, от колоссального наследства Барна ему достанется шиш. Все отойдет Виктуару, или если тот ухитрится откинуть копыта в ближайшем будущем, до того, как начнет плодиться и размножаться  – Раулю…
   Шанс на то, что все достанется ему, Жан-Пьеру де Барна – ничтожен. И где тут справедливость? Судьба жестоко посмеялась над ним…  Вот, рядом сидит барон Раймон де Иктон – у его отца есть богатейшее поместье в южном Экилоне, и только один сын – сам Раймон. Ему ни с кем делится, не придется, стоит только дождаться смерти отца, и он войдет в права наследования.
   Несправедливо… Жан-Пьер ухмыльнулся. Чем Рауль и Виктуар лучше его? Если здраво поразмыслить, то ничем, абсолютно ничем. Такие же болваны, как и он сам… Барна вообще никогда не представляли из себя выдающегося, никто из них не выделился ничем героическим. Следовательно, какая разница кто будет наследовать – третий или первый и второй сын?
    Ну, скажем, для самого Жан-Пьера разница есть… И он должен позаботится о том, чтобы стать первым, там где был всего лишь третьим… Побеждает сильнейший, и так же умнейший и хитрейший. Тот, кто ничего не делает, ничего и не получит, а значит, если он станет наследником – это будет справедливо.
   Одним движением он сгреб к себе кучу золотых монет, и оглядел обескураженные лица своих противников.
   - Такова жизнь, – заметил Жан-Пьер. – Кому-то везет, кому-то нет…
   Теперь можно было, и прогуляться по городу. Он вышел из трактира на площадь и свернул в маленькую улочку, которая вела к каналу. Его мысли постоянно возвращались к братьям и наследству. Главное, что он уже предпринял определенные шаги. Вся хитрость в том, чтобы найти нужных людей… Его братья и не догадываются у скольких людей они, по разным причинам, вызывают ненависть. Великие чувства – зависть, обида, жадность…
   Обрывок случайно услышанного разговора породил в его голове забавный план, которые вскоре был приведен в исполнение. С его стороны не потребовалось никакого участия, кроме горсти монет и идеи. Все было сделано с тонким расчетом, никто и не догадался, что произошло на самом деле.
   Поэтому Рауля по приезду в столицу ждет немалый сюрприз… Хотелось бы поглядеть на лицо братца, но тот не должен догадываться о том, чья эта была идея. Остается только надеяться, что со вторым братом будет покончено. Самое время взяться за первого, к Виктуару пока не понятно с какой стороны можно подойти, но Жан-Пьер был уверен, что он найдет какую-нибудь зацепку.
   Вряд ли Виктуар столь безупречен и безгрешен. Да. Надо посмотреть, с кем он общается, чем занимается в свободное время, разумеется это лучше кому-нибудь поручить… Не стоит мелькать у братцев на виду, не дай Каспиан они о чем-то догадаются…

8 число месяца Полотна.
Рунн. Черный город.

   Клубы дурманного дыма поднимались к потолку, обволакивали всю комнату серой завесой, словно перемещая ее в другой мир – мир сладкого сна, наслаждения и тайного порока. За чудесные травы, растущие только на Джамайе, многие платили целые состояния, но для Сэлы Айс продавцы запретного товара делали скидку, как старой знакомой и тому, кто частенько помогал провозить этот груз, обходя имперские кордоны. В Черном городе действительно можно достать все, но для этого сначала это все нужно сюда доставить…
   Два жарких, почти пышущих пламенем тела, покрытых бисеринками пота, сцепившихся в объятиях, ласкающих и ублажающих друг друга, лежали на мягкой циновке, на кровати. Это был один из маленьких воровских притонов, во множестве стоящих на улицах Черного города, по мнению Валькирии один из самых чистых. Именно здесь они с Ванессой де Милор и решили уединиться, дабы вдоволь натешится.
   Во время путешествий они часто так развлекали сами себя, не связываясь с другими членами их команды, которые предпочитали обходиться услугами портовых девок. Вот и сейчас, коротая время перед очередным заданием, девушки развлекались, проводя время во всевозможных удовольствиях.
   Сэла, опираясь на плечо, упираясь ногами в постель и прикрыв глаза, чуть-чуть выгнулась, давая возможность своим рукам спустить с себя узкую нижнюю юбку. Последняя, проскользнув по всей длине ее ног, упала на пол рядом с постелью.
   Они лежали лицом друг к другу на боку, Сэла Айс на правом, Ванесса де Милор на левом. Их тела соприкасались: соски с сосками, живот с животом, бедра с бедрами. Снова натянув покрывало до плеч, каждая из них ласково поглаживает тело возлюбленной - залитые неярким светом холмы и впадины.
   Ванесса буквально вжалась в подушку и застыла. Их ноги были вытянуты и плотно сдвинуты, она ощущала коленями колени Валькирии, своим животом - ее живот, своей грудью - ее грудь…
   Сэла Айс обняла ее, ладони застыли на ямочках над ягодицами, и она почувствовала всем телом жар этого женского тела. Она нависла над Ванессой, опираясь на локти, девушки застыли одна над другой и наслаждались этим мгновением своей женской любви, мгновением, когда еще до первой ласки пробуждается желание, мгновением, когда у нее еще нет иного удовольствия, как удовольствие от тяжести нежного женского тела.…
   Наконец, Сэла, сжимая коленями ее колени, опустилась на нее всей тяжестью. У нее нет иных мыслей, кроме как мысли о нежности. Они были обнажены и застыли одна над другой.
   Теперь Сэла гладила ее округлые плечи, ласкала шейку, наклонялась и касалась губами ее горячих и томных губ, что-то нежно шепча на ушко. Они надолго замерли в таком положении, едва дыша, потом она осторожно начала приоткрывать языком ее губы. Ванесса уступила, ей больше не хотелось ждать. Изредка Сэла отрывалась от ее губ, встряхивала волосами - и они снова сливались, наслаждаясь этим медленным поцелуем.
   Их тела пока были еще неподвижны, она лежала на ней и полностью закрывала ее своим телом. Но вот Сэла откинулась, оставила ее губы и сдвинулась чуть в сторону, охватывая ножками ножки Ванессы. Губами и языком Валькирия начала нежно лизать и целовать ее шею у ключицы, затем губы скользнули к груди. Удовольствие от того, как она ласкала упруго затвердевшие полушария и прозрачную кожу, сводит Валькирию с ума. И пока ее губы блуждали вокруг высоких холмов, жаркая ладонь поглаживает подрагивающий живот Ванессы, гладкое бедро, лоно.
   Теперь Милор тяжко вздыхает, словно ей не хватает воздуха, она лежит вытянувшись на этой узкой постели. Сэла проводила ладонью по ее длинным бедрам, по ее округлым коленям, руки скользили до щиколоток, затем взмывали вверх, чтобы еще раз сжать круглую грудь и ощутить биение ее нетерпеливого сердца. И вот она губами и языком начала нежными, быстрыми касаниями ласкать ее лоно, скользить по нему, спускаясь к бедру, а затем возвращаясь снова и снова.
   Ванессу словно била лихорадка, она что-то шептала, ее глаза были широко открыты и смотрели, словно в никуда. Она сильнее прижимала к себе Сэлу, но та тоже уже ничего не соображала, она не могла шелохнуться, не могла не подарить удовольствие, руками продолжала касаться ее грудей, живота и бедер, в то время как ее язычок скользил по сладкому лону.
   И вот разражается гроза. В лоне Ванессы, где-то в глубине ее тела, во мраке, пробуждаются невиданные чувства. Она стонет, не в силах больше сдерживаться. Наступила тишина, теперь они застыли в неподвижности, словно оцепенев.

9 число Полотна.
   
Музыка: Blackmore’s Night, Possum Goes to Prague
   
   Это дело… нет! Это НЕ дело, это бред бесноватого!!!
   Эти поганцы подозреваемые как будто сговорились! Такое ощущение, что решительно никто не хотел видеть Александра в гробу, в белой обуви. Однако же он там валяется, и ничего с этим не поделаешь. И все равно они отрицают очевидное – а именно, что императоры просто так не умирают; ну вот удивляюсь я на них! Сами не виноваты – так хоть бы ниточку, хоть бы след! Ну мы ж непривередливые, нам и намека хватает! Так нет…
   На примере прошлого допроса Нортми стало ясно, что легко не будет; но остальные не просто соответствовали, а усугубляли.
   Кардинал Руиз, которого я, честно говоря, ни в чем не подозревал, выразил всяческую готовность поддержать конструктивный диалог. Вот прямо-таки сразу и не сходя с места. Если сможете. Ощущение, что разговариваешь с зеркалом – такое владение собой сделало бы честь моим коллегам; информацию он мерил на аптекарских весах, и ушел я от него разве что с парой новых шуток.
   Сандра Прад казалась даже опечаленной. Я попытался ее допросить, но… крайне странный эффект – как будто все мое существо встало с растопыренными конечностями поперек воображаемой двери и всячески сопротивляется процессу. Чувствуя себя сволочью, конфузливо ушел…
   Конрада Конарэ было даже допрашивать противно. Сволочь! Он с видимым удовольствием распространялся о подлости женщин, сам служа лучшим доказательством того, что подлость полов не разбирает. Не думайте, что он не хотел говорить… О нет! Он сыпал обвинениями, укорял, ставил в вину, доказывал… И откуда в этом худом создании столько злобы? И – опять же ноль на выходе!
   Ну а Эрмина… Я чисто логически понимал, что… незачем ей это. Просто не могло это убийство ей помочь…Однако в нашей беседе, более напоминавшей светскую, всплыло кое-что интересное – наконец-то!!!
   Речь зашла, помню, о трауре. Императрица посетовала на то, что не успела передать Церкви кое-какие реликвии при жизни мужа. Упомянула она и некую чашу, которую Александр разбил в ночь своей смерти.
   О чаше я мимоходом спросил у шефа. Герцог Нортми немедленно вспомнил, как яро собирал некие осколки Его преосвященство Симеон. Это жжж – неспроста…
   Мой больной разум немедленно понесло в странные теории – был там и яд в бокале, и возмущенный святотатством – ну как же, из реликвии – напиваться! – кардинал со Святой магией наперевес, и лукавый знает что еще; однако я не стал впадать в раздрай и приказал себе сосредоточиться на чаше.
   Допрашивать главу Ордена мне никто не даст, равно как и королеву – лишний раз то есть… Однако был, был человечек, знавший, что где стоит… Если вы считаете, что это паластмейстер – не угадали, с вас кружка пива.
   Фердинанд Церва – яркая иллюстрация поговорки: «Дедушка старый – ему все равно…». Он, думаю, тихо смеется над тем, что из себя сейчас представляет дворец – знаете, я бы тоже смеялся, если бы при мне кто-то напялил на ураган траурную вуаль. НО! Не один он у Императора во дворце распоряжался! Ведь есть еще и отличнейший человек Арно Заория, мой знакомый по «Седьмому небу».
   В этот наемничий кабачок я захожу, потому что владеют им мои друзья, и плохого от них ждать бесполезно; граф Заория же захаживает туда по неутоленной страсти к приключениям. А что? Сидит, слушает, никому не мешает, сам иногда интересное рассказывает – среди ветеранов свой человек! А за карточным столом – первейший мой наставник и партнер. И в вине понимает – не то что некоторые.
   В кабинет церемониймейстера я и направил свои стопы.
   Зайдя туда, я понял, что с Арно серьезно не так – он выглядел, будто потерял сына, дочь и любимого борзого пса.
   -Здравствуйте, граф.
   Заория поднял на меня красные от недосыпа глаза.
   -А… здравствуй, Рейнхард. Садись, о чем речь… Только извини, собеседник из меня сейчас…
   -Ничего, - пожал плечами я, - все понимаю. Будто оруженосца убили, да?
   -Ну да. Я ж нашего монарха… покойного… еще в три годика по дворцу везде водил – чтоб не дай Каспиан вдруг что… Я ж его еще, знаешь, вот таким вот… - рука отметила где-то три локтя от пола, - вот таким вот помню. Молодой же совсем мальчик! А вот – поди ж ты… Слушай, как расследование?
   -Арно…
   -Рейнхард, знаю, тайна… но как другу… никому не проболтаюсь. Ты ж меня знаешь!
   Я изобразил на лице мучительную борьбу.
   -Ладно. Считай, что я тебя как свидетеля допрашиваю. Не волнуйся, задам вопросов пару, но незначительных, просто чтоб были.
   Граф смотрел на меня с ожиданием.
   -Ну, в общем, вроде никто не виноват. Нортми молодой точно не виновен – если бы Александра закололи – я б секунду подумал, а так… Императрица и Прад тоже не при чем.
   -Хорошо… - плечи Арно приопустились, - он ведь маркизу и Сандре верил, я знаю. А Эрмина – ну не могла, если я что-то в людях понимаю!
   Ну-ну…
   -Ладно, давай теперь свой вопрос.
   Я задумался...
   -Тааак… А! Слушай, у Александра в опочивальне разбитую чашу нашли, не знаешь, что это?
   -Знаю… Был тут один попик… интересовался очень. Тогда-то не вспомнил, а потом специально посмотрел. Чаша эта у мальчика за трофей была. Ее с Меллита вывезли, говорят, из самого тронного зала, или где там их магистр-то заседал? Эх, не помню…
   -А, спасибо, вы очень помогли следствию! – я подмигнул… хотя по честному все так и обстояло… Будем копать!
   
   ***
   Копать особо мне не дали. Только я нашел в одном из архивов опись того, что вывезли из Монмиракля и усадил за эти устрашающие тома своих экспертов, так шеф меня вызвал. Черный герцог требовал доклада.
   В его кабинете не изменилось решительно ничего с того момента, как меня – шестнадцатилетнего щенка, сразу после вербовки привел на смотрины мой куратор. Навсегда запомнил я это странное ощущение… как бы объяснить… ну, если бы Империя была паутиной, то нити сходились бы не под троном, а здесь. Именно поэтому я до сих пор полагаю,
   И так же мало, как кабинет – да и приемная, изменился их хозяин. Сейчас он смотрел на меня своим широко известным тяжелым, словно ожерелье из пуль, взглядом.
   -Итак? Давай только коротко.
   Я заложил руки за спину и приступил к докладу:
   -К сожалению, мой герцог, следственные мероприятия не позволили выявить лицо, виновное в смерти Императора Александра. С другой стороны, я со всей ответственностью могу утверждать, что среди лиц, арестованных нами по этому делу, преступник отсутствует.
   Я пришел к выводу, что подозреваемые ранее лице не имели, во-первых, мотива, так как положение многих из них заметно ухудшилось после убийства; во-вторых, технической возможности совершить убийство так, как оно было совершено.
   Однако в процессе следствия я получил доказательства того, что Церковь ведет параллельное расследование. Само по себе это неудивительно, но направление их поисков меня сильно озадачило.
   По какой-то причине, пока более всего церковники интересуются чашей из сокровищ Клинков. Соответственно, первую скрипку играет орден Симеонианцев. Я совершенно точно установил факт сбора информации служителями именно этим орденом.
   Ввиду этого я считаю уместным посвятить мое время тому же, для чего я и прошу выдать мне разрешение на обследование ВСЕХ касающихся инцидента с Клинками архивов и, соответственно, придать мне помощников с соответствующими навыками поиска информации. У меня все.
   Этьен кивнул. Пальцы правой руки чуть стукнули по массивному столу, после чего герцог заговорил.
   -Что ж, твою работу я бы признал скорее удовлетворительной. Похожие мысли приходили мне в голову; вот ты и возглавишь работу в этом направлении. Все, что надо, ты получишь. За остальными ресурсами обращайся без стеснения – будут, так выделим.
   Кстати, отчитываться будешь по-прежнему мне, но… возможно, теперь я обзаведусь новым заместителем. Между прочим, этот человек – первый кандидат на пост моего преемника – если, конечно, согласится… в чем я совершенно не сомневаюсь.
   -И кто же это? – я смотрел шефу прямо в глаза, выискивая там усталость – ведь иначе он бы не заговорил о собственном отходе от дел. Но тщетно – лицо Этьена де Нортми не читалось по определению.
   -Вы уже знакомы. Это – мой сын, Никола.
   Вот ведь… мой бывший подследственный стал моим будущим начальником!
   -Разрешите быть свободным? – спокойно сказал я.
   -Разрешаю, - точно тем же тоном ответил герцог.
   Я развернулся на каблуках и покинул кабинет.

9 число месяца Полотна.
Экилон.

      Беатрис Иберо потянулась и выудила из-под скамейки большой сверток, разворачивая который она в очередной раз привлекла к себе внимание Карины:
- Что тебе так неймется, Холодное Сердце Юга?
- Ой-ой, как ты меня сегодня строго назвала, - задумчиво откликнулась девушка, перебирая картинки, которые были сделаны рукой искусного мастера.
      Лица на плотной бумаге поражали своей строгостью и точностью: черты лица всех, кто там был изображен были невероятно холодны, резки и красивы: «Как и лица святых на иконостасах».
- Карине, почему эти рисунки – запрещены? Разве их изображения не напоминают тебе кого нибудь. Вот например, - Беатрис выдернула из стопки картинку с изображением мужчины: - Этот похож на папу.
- Скорее на вашего брата, el corazon mio, - всмотревшись, ответила фрейлина. – Но в возрасте вашего отца. Но если меня об этом спросит какой-нибудь священник – я отвечу, что это лик демонический. Пугающий и страшный.
      Беатрис смотрела на изображение, улыбаясь словам наперсницы и прикасаясь кончиками пальцев к шершавой бумаге.
- Холодная.
      Карине подняла глаза:
- Сердечко мое, да что с тобой такое сегодня? Вот я сразу была против, как потащила ты это за собой. Зачем эти странные картинки тебе в пути, а уж тем более в Рунне. Меня они тревожат.
- А меня – успокаивают! – пожалуй чересчур резко ответила младшая из дома Иберо.
      Неожиданно карета резко подпрыгнула и ощутимо покачнулась из стороны в сторону. Девушки взвизгнули, невольно хватая друг друга за руки. Рисунки рассыпались по карете, усеяв весь пол. Резкий крик где-то в стороне, быстрые шаги и дверца распахивается:
- Беатрис, ты цела?
- Фернандо, что это было? – она потянулась к брату, который подхватил ее на руки, вынимая из кареты и аккуратно ставя на огромной, серой дороге.
      Девушка оглянулась, пока брат помогал выйти из экипажа ее подруге. Все вокруг было слишком серым, безрадостным, как и настроение, охватившее девушку еще в карете. Между тем, Фернандо Иберо, убедившись что сестра и ее подруга – целы и невредимы, обернулся к уже соскочившему с запятков кареты слуге:
- А куда вы смотрели? Этот валун был вам ни по глазам? Если бы с моей сестрой что-то случилось….
      Лицо юноши потемнело от плохо скрываемого гнева. Беатрис шагнула к брату и взяла его под руку:
- Всем свойственно ошибаться, Фернандо, - успокаивающе погладила она его по плечу. – Не показывать же подобную несдержанность перед лицом слуг.
      Но младшего из братьев Иберо было не так просто успокоить. Он положил ладонь поверх пальцев сестры на своей руке, показывая, что он слышит ее, но намерен поступить по своему.
- Вы везете ни кого-нибудь, а единственную дочь дома Иберо.
- Фернандо, - негромкий, но повелительный голос, прозвучал у них за спиной. – Мы все – единственные друг у друга, но я склонен считать, что кричать об этом посреди герцогства Экилон не стоит. Давай разрешим этим людям заняться починкой кареты, а сами устроим небольшой завтрак на свежем воздухе.
      За ними стоял герцог Иберо – их старший брат. Фернандо и Беатрис состроили друг другу одинаковые гримаски, поворачиваясь к Диего, который словно догадавшись об их затее в ответ нахмурил одну бровь, выпрямляясь, как на огромном приеме в зале иберийского дворца.
- Бунт?! – вопросил он.
      И такой огонь был в его темных глазах, что младшие желая поддержать игру, лишь склонились в почтительных поклонах:
- Что вы, ваша светлость.
- Вашу руку, сестра, - все еще хмуря бровь, ответил Диего. – Карина?
      Подхватив обеих девушек под руки, он не оборачиваясь пошел к небольшой лужайке, где уже виднелась стройная фигура их матери – Алисы Иберо.
- Просто замечательно, - донесся до них голос Фернандо. – Может быть мне не стоит красться у вас за спинами?
- Красться действительно не стоит, брат, потому что я могу вдруг решить, что ты замышляешь не доброе. Например, жаждешь украсть у меня одну из моих бесценных спутниц.
- Лучше иди ко мне, Фернандо, - засмеялась Беатрис, протягивая руку.
      Теплая ладонь Фернандо сжала узкую ладошку сестры. Так они подошли к Алисе Иберо, которая уже издалека любовалась ими, тая в темных глазах гордую улыбку:
- Дети, - руки ее протянулись навстречу к сыновьям и дочери.
      Братья дружно подошли, склоняясь перед матерью в ожидании благословения. Беатрис смотрела на царственное движение руки, которым ее красавица-мать осенила головы своих сыновей. Сердце ее быстро-быстро стучало, а глаза сияли от гордости и чувства превосходства. Она подошла следом и получила свою долю нежной ласки, которая всегда была чуть больше, чем та, которая доставалась ее братьям. Слуги уже сноровисто установили небольшие скамеечки, на одну из которых опустилась Алиса, притягивая к себе дочку. Глаза ее любовались гордыми осанками сыновей, принявшихся осматривать одно из фамильных ружей.
- Сколько нужно времени для починки экипажа, Диего?
- Хосе-Мария сказал, что не более трех часов. Мы успеем присмотреть тут любопытную дичь, мама.
- И позавтракать, - включился в беседу Фернандо.
      Герцогиня Иберо вздохнула с улыбкой, ласково гладя головку Беатрис, которая удобно устроилась на материнском плече, вдыхая знакомый с самого детства аромат ее волос, одежды. Неповторимый запах детства.
- Ты так торопишься в Рунн, мама? – негромко спросила вдруг Беатрис, глядя как Карина зажимает уши, ожидая выстрела, как к небольшой их группе уже бегут оправившиеся и прихорошившиеся девушки из свиты. Молодые люди, сопровождающие обычно герцогских детей наоборот шли весьма медленно, подражая важным походкам величественных представителей своих семейств.
      Девушка хмыкнула, поворачивая головку и устремляя на мать темный, пристальный взгляд:
- Тебе не терпится туда приехать, - она уже не спрашивала, а полуутверждала. – Почему?
      Герцогиня Иберо обернулась, встречаясь с дочерью глазами:
- Что тебя беспокоит, дочка?
      Беатрис поймала себя на мысли, что отмечает этот вопрос, который – ни на что не дает ответа. Брови ее нахмурились, и она выпрямилась, отворачиваясь от умных, пронзительных глаз. Алиса встала, протягивая, дочери руку:
- Прогуляемся, моя девочка.
      Они медленно шли вдоль поляны, вдыхая прохладный воздух чужой страны. Шедшая чуть впереди Алиса, остановилась у небольшой речушки, которая все еще не избавилась от холода сковавшего ее за зиму льда.
- Замерзшая речка, - ничего не выражающим голосом проговорила Беатрис, с интересом разглядывая искаженную льдом воду.
      Губы Алисы тронула теплая, нежная улыбка. Она вдруг присела и коснулась тонкими, изящными пальцами замерзшей земли у них под ногами, потянулась к этой льдистой тропинке и рассмеялась.
- Холодная, чужая земля, дочка, или что-то другое тревожит тебя?
- А что тебя так радует, мама? – стараясь подражать ее голосу, манере держать себя и даже тону речи, спросила Беатрис.
- То, что мои дети рядом со мной.
- Я хочу всегда быть рядом с тобой, мама. И….
    Герцогиня Иберо поднялась и, обернувшись, внимательно вгляделась в девичье лицо. Она собиралась сказать что-то, но в этот миг увидела приближающегося к ним человека:
- Диего, что случилось? Нас уже зовут завтракать?
- Нет, мама, но уже скоро позовут. Я просто хотел спросить, - он достал что-то из-за спины, посмотрел внимательно и протянул родным. – Беатрис, я не знал, что ты так хорошо рисуешь. Очень похожий портрет вышел. Это Фернандо?
      Девушка вспыхнула, чуть улыбнулась и взяла этот небольшой лист бумаги.
- Да, это он….
- А мой портрет у тебя есть?
      Беатрис помолчала, вскидывая глаза то на мать, то на брата:
- Пока нет. Этот я рисовала с Фернандо, когда он вернулся из корпуса. А ты, Диего, ведь ты попозируешь мне?
- Конечно, сестра. Пойдемте, нас зовут.
      Они неторопясь пошли обратно. Беатрис прижала рисунок к груди, улыбаясь своим мыслям. Шедший впереди Диего, обернулся, почувствовав улыбку и взгляд:
- Что такое? Ты светишься, сестренка.
- Я … думала, что это плохие рисунки. Но тебе понравились, значит, они хорошие.
      Герцог улыбнулся в ответ, подождав и подхватив под руки мать и сестру:
- Ты так веришь моим словам? Я ведь не очень хорошо разбираюсь в искусстве.
- Зато ты всегда говоришь правду, брат, - негромко проговорила Беатрис, прижимаясь к его плечу, и с улыбкой закончила: - И я поймала тебя на слове. Буду писать с тебя большой портрет. Для семейной галереи. Нет. Два портрета.
- Лучше сразу – шесть, - вставила свое слово герцогиня. – Для каждого из нас и отдельный для галереи.