14 число месяца Полотна.
Королевский заповедник. Далее – Шенбрунн.

        Лес был шумным. Еще более шумным, чем город из которого они уехали. Каждое утро начиналось веселым щебетанием птиц, к которым спустя время присоединялись и нежные голоса, просыпавшихся в лесном домике девушек. Собирались они обычно в самой светлой и большой комнате на первом этаже. Здесь всегда было светло и тепло. Веселое пламя камина постоянно поддерживалось заботливыми и внимательными слугами, которые похоже уже выбрали себе любимиц среди девушек. Кому-то нравились задорные, непоседливые сестрички Фьер, кто-то прикипел душой к тихой и робкой Анжелике Нортми или гораздо более живой Марине. Были те, кто безоговорочно и сразу отдал свои заботы Анриетте де Барна, понимая эту девушку порой даже без слов. И были те, кому бесконечно мила оказалась Электра Флавио. За всеми ними постоянно присматривала ворчливая дуэнья, которая казалось не спускает глаз с Анжелики. Марина смутно припоминала, что это тетя Гертруда приставила к кузине эту вредную тетку. Ей было всегда не до нее, потому что хоть дуэнья и приглядывала за ней тоже, но справится с подвижной и задорной Мариной ей было значительно труднее.
- Ты не выспалась, кузина? – тихий и похоже давно уже привычный вопрос.
- Совсем чуть-чуть, - улыбнулась Марина, потягиваясь и подставляя свое хорошенькое личико светлым лучам утреннего солнца.
      Ее сестра подошла и села на диван, осторожно поправляя платок, сползший плеча и бросая взгляд на прикорнувшую у камина, мерно покачивающую головой дуэнью:
- Давай я буду спать в другой комнате? И тебя не будут будить мои кошмары.
      Марина не успела ничего ответить, когда раздался негромкий, чересчур уж холодный голос:
- Вам сняться кошмары? Должно быть это увлекательно.
      Анжи удивленно распахнула глаза, глядя на маленькую де Барна, которая спокойно кивнула головой, отпуская слуг, принесших завтрак:
- Что же в этом увлекательного?
      Анриетта неторопливо закрыла книжку и поднялась, выпрямляясь во весь свой рост:
- Например, то, что вы и понятия не имеете о настоящих кошмарах. Они живут не в снах, Анжелика. А наяву. Вы просто недостаточно внимательны.
      Анжелика, которая и без того замолчала, глядя на мрачноватую и обычно молчаливую девушку, вздрогнула от последних слов и прижалась к спинке дивана. Марина решительно пересекла комнату,  вставая напротив Анриетты де Барна:
- Для чего вам это? Кого вы пугаете? И что вам с нашего испуга?
      Темная голова вновь склонилась к книжке, но ясный, чистый голос произнес:
- Мне не нужно пугать вас, Марина, вы испугаетесь без малейшего повода и даже причины, - темно-каштановые волосы качнулись волной. – Спросите у вашей кузины. Разве ее я напугала?
      Марина резко повернулась, пытаясь поймать взгляд двоюродной сестры. В нежно-голубых глазах засветилась мягкость:
- Просто.. Она не такая как я или Ронни с Каэтаной. Она очень многое чувствует и понимает гораздо лучше, - девушка не оправдывала свою кузину, она просто восхищалась ею и старалась показать насколько сильно она любит ее.
- Чувствует и понимает, - тихий голос Анриетты вновь донесся до присутствующих. – Как интересно.
      Белокурая головка Марины решительно вскинулась и она встала, заслоняя собой кузину от этой странной девушки из рода Барна:
- Учтите, - строго предупредила она, - если вы начнете опять пугающе говорить с Анжи, то будете иметь дело со мной. Мы – Нортми! И мы всегда встаем друг за друга.
      Странная полуулыбка коснулась всегда таких строгих губ Анриетты прежде, чем она опустилась на стул, снова начиная читать книгу, что лежала на коленях. Марина передернула плечами, отворачиваясь. На нее уже во все глаза смотрели сестрички Фьер:
- Марина, сюда! – негромко окликнула Каэтана.
      Девушки дружно выбежали из комнаты:
- Пора? – спросила Марина.
- Да, - нетерпеливая Рон Фьер, кажется, уже давно была в конюшне.
      Каэтана разумно взяла за руки подруг и негромко прошептала:
- Значит так, переодеваемся и встречаемся через четверть часа возле конюшни..
      Подружки кинулись наверх, торопясь выполнить давно задуманный план.

      Но прошло несколько больше четверти часа, прежде чем все трое появились перед входом в конюшню. Придирчиво оглядев друг друга и, поправив все, что можно было поправить, девушки развернулись, собираясь входить «на территорию противника».
- Каэ, ты все помнишь?
- Ой, не сомневайся, Марина. Все будет так, как мы задумали.
      Они не успели сделать и шага, как из конюшни показалась небольшая фигурка, аккуратно поправляющая завязки плаща:
- Лошади и карета готовы. Вы опаздываете, - негромкий голос Анриетты вывел подруг из состояния шока.
- Как тебе это удалось?
      Темно-каштановые глаза внимательно посмотрели на каждую:
- Я приказала. Они – слуги – выполнили.
      Девушки переглянулись и рассмеялись, поражаясь своим сверх-идеям, которые так просто и легко решил этот взрослый ребенок. Марина склонилась перед Анриеттой в преувеличенном поклоне:
- Вашу руку, о самая умная из дев империи. Позвольте мне проводить вас в экипаж.
      Анриетта странно посмотрела на веселящихся и смеющихся друг над другом девочек и, развернувшись, прошла в обратно, направляясь к экипажу, в козлах которого уже сидел кучер, терпеливо дожидающийся захотевших поразвлечься хозяек. Пока Каэ, Рон и Марина забирались на своих коней, отринув помощь конюха, Анриетта с большим достоинством заняла место в карете, кивая головой мальчику, который, открыв перед ней дверь, закрыл ее осторожно и вернулся на свое место возле кучера. Через полчаса трое важных пажей выехали по направлению к дворцу, сопровождая карету, в которой ехала не менее важная и влиятельная дочь великого Красного Герцога. Каждый раз, когда Марина пыталась представить себе это зрелище со стороны – она прыскала от смеха и кидала задорный взгляд на подруг. Те в свою очередь тоже прыскали и никак не могли принять столь необходимый, как им казалось, представительный вид. В конце концов они сделали знак кучеру кареты. Мужчина кивнул головой, присвистывая и припуская карету быстрым ходом. Марина засмеялась опять, поправляя шляпу на голове и подстегивая своего рысака. Черно-белый жеребец легко прянул вперед, стремясь показать своему легкомысленному седоку насколько он хорош во всем и везде. На какой-то миг ей стало страшно – мимо слишком быстро замелькали деревья, стремясь то ли обогнать ее, то ли бессильно отставая. Но потом быстрая скачка закружила голову не хуже легкого вина, которое пьют на балах. Оно веселит и смешит без всякого повода. Девушка вдохнула это «вино» всей грудью и опять засмеялась: она верила в то, что впереди ее ждут долгожданные новости и они просто обязательно будут хорошими. Слишком хорошо все начинается, чтобы закончится плохо. Не доезжая до ворот, ведущих на одну из бесконечных дорог ко дворцу Шенбурнна, девушки приостановились, поправляя шляпы, которые они сурово надвинули на глаза, а также проверяя не сбилась ли одежда. Они так старательно затягивали себя, стараясь скрыть свою сущность, что теперь любой взгляд друг на друга казался им донельзя смешным. Из кареты вышла Анриетта, внимательно осматривая своих спутниц странными, взрослыми глазами. Марина чуть поежилась от взгляда этой девушки, но когда та одобрительно кивнула – обрадовалась. Карета вновь покатилась к цели. Въехав в Ворота Леса, Каэтана быстро соскользнула с лошади, открывая дверцу экипажа и почтительно наклоняя голову. Анриетт неторопливо пошла по дорожке, невольно сдерживая пыл своих сопровождающих, которым явно хотелось бежать сломя голову.
- Оглядитесь, - негромко сказала маленькая де Барна.
      Марина вдруг поняла, что действительно – нужно осмотреться. Ей не хотелось вновь бегать по всему дворцу. Сейчас она приехала, чтобы узнать то, что ее так мучило все эти дни и она должна узнать это. Для этого не подходят общие фразы и отговорки. Ей нужны ответы. А еще лучше – простая встреча, которая будет самым лучшим ответом. Большие, ясные глаза принялись внимательно скользить по лицам встречающихся им людей, избегая сталкиваться слишком прямо с любым из них. Вдруг где-то за спиной охнула Вероника:
- Каэ, это Крис.. убегаем, срочно! – девушки быстро развернулись и кинулись прочь.
      Марина посмотрела им вслед, а потом перевела взгляд на приближающегося, модно одетого юношу, слегка помахивающего сорванным по пути прутиком.
- Кто? – озадаченно в никуда спросила она.
- Ты слишком внимательно смотришь на него, - откликнулся рядом холодный голос. – Лучше взгляни направо.
      Марина послушно перевела взгляд в указанном направлении и замерла. Среди многочисленных дам, которые щебетали подобно птичкам, слетевшимся на одно единственное в округе дерево, в окружении нескольких человек из личной гвардии – девушка узнавала их по одежде – шел ее кузен. Марина несколько мгновений стояла, счастливо глядя на молодого человека, что так насмешливо, гордо и уверенно двигался среди всей этой толпы. О том, что вокруг Николы де Нортми много народу девушка поняла, рванувшись к нему напрямую. Она не замечала, что бежит по клумбам, сминая робкие ростки цветов, едва не сбивает с ног встречных, глаза видели лишь одно лицо:
- Никэ!!!!!!!! – восторженный, счастливый, звенящий крик перекрыл все звуки в один миг, прозвучав невероятно-чистым торжеством.
      Следующий миг ей показалась удивительно длинным, потому что, услышав знакомый голос, Никола повернул голову, ища и знакомое лицо, узнавая, наверное, лишь по счастливо сверкающим глазам этого стремительно летящего к нему молодого паренька, шляпа которого, слетев с головы, выпустила навстречу ветру, солнцу и лично ему – золотистый ворох мягких локонов. И все это время она видела, как он смотрит на нее, улыбается, узнавая, встречая и радуясь. Конечно, он был рад! Марина не сомневалась в этом, потому что все ее существо переполняла невыразимое счастье от этой встречи, которое не могло не радовать любого, кто был рядом. Но все это предназначалось лишь одному.
- Никола! – выдохнула она, подбежав и безошибочно попав маленькими ладошками прямо в сильные руки кузена.
      И взгляд: чистое утро, неосвещенное рассветным солнцем. Сияющее лишь своим, никому непонятным светом. Мариша грелась в этом взгляде, как пушистый, растрепанный зверек, проснувшийся после долгой спячки. Губы улыбались сами собой и ей ничего не надо было спрашивать или вызнавать. Она уже все видела и знала.
- Марина, вам стоит быть осторожнее, иначе юноши, сбитые вами, уже не смогут встать. Пока, к счастью, они сражены вашим очарованием. – Никола говорил шутливо, но можно было понять, что он действительно просит девушку прислушаться к своим словам. Только она не очень понимала, какая неприятность может грозить ей, если он рядом.
      Его кузина отчаянно замотала головкой, собираясь отрицать все возможные опасности, но тут взгляд ее упал на лицо одного из юношей, стоящих по бокам от Николы, и девушка вторично замерла, почувствовав, что еще один вопрос может получить свой долгожданный ответ. На нее, а точнее как-то чуть мимо ее лица, смотрел знакомый светло-сиреневый взор.
- Вы?! – удивление и растерянность. Взгляд этих глаз она тоже очень хорошо помнила и сейчас они со странным, ледяным отчуждением посмотрели на нее.
      Марина неожиданно поняла, что этот странный, непонятный юноша во все глаза смотрит на ее кузена. Так, словно это именно ему принадлежит и его взгляд, и его голос, да и все остальное впридачу. Никола поднял одну бровь, переводя взгляд с вспыхнувшего лица кузины на лицо этого гвардейца:
- Вы знакомы?
- Я бы не назвала это знакомством, - в мягком, нежном голосе послышались холодные нотки.
      Одна рука ее выскользнула из теплых пальцев кузена, доставая спрятанный на груди платок и решительно вкладывая его в карман камзола молодого гвардейца:
- Возвращаю вам это. Прошу прощения, что не обращаюсь по имени. Вы не соизволили представится во время нашего «знакомства», - девушка попыталась съязвить, но это ей никогда не удавалось и получилось только чуть горький осколок детской обиды.
- Леонард, как вы могли не представится такой девушке?! – веселый, живой и задорный вопрос, заставил Марину посмотреть в другую сторону, замечая, что за спиной ее кузена стоит второй гвардеец, смотрящий прямо в ее лицо отчаянными, зеленными глазами.
      Быстрый взгляд на кузена и ощущение того, что румянец на щеках становится все ярче. Ведь его пальцы так согревающее сжали ее ладошку, вселяя уверенность. И тут же улыбка, адресованная уже обладателю ярко-зеленных глаз:
- Но вы мне тоже не представлены, номен.
- Это вопрос времени, - еще шире улыбнулся юноша. – И медлить я не намерен.
        Она видела, как усмехнулся Никола, чуть выдвигая ее перед собой – защищая и представляя этим движением своим спутникам. Зеленоглазый юноша уже склонил свою голову, собираясь представится, но голос назвавший его имя был другим – холодным и, как показалось Марине, совершенно неуместным:
- Эстебан де Барна, мой кузен, - подошедшая и вставшая рядом Анриетта едва заметно поклонилась, приветствуя вскинувшего на нее взгляд юношу. И тут же обернулась к тому, кого Эстебан уже назвал по имени. Марина невольно проследила за движением своей странной знакомой – рука ее плавно поднялась и опустилась, указывая: - Леонард де Барна, мой брат.
- Они ваши родственники? – удивлению Марины не было предела.
- Разве мы не похожи? – странно посмотрев на нее и переведя взгляд на Николу, чтобы тут же вернуться обратно, ответила Анриетта.
      Марина опять ощутила, как ей очень хочется сжаться от прямого взгляда этой девочки, но рядом был кузен, на нее смотрели почти все вокруг и она лишь робко улыбнулась, переводя нежно-голубые глаза с одного из своих собеседников на другого. И опять на помощь ей пришел Никола, склонившийся и мягко взявший за руку, чтобы поцеловать ее, а затем коснуться губами тут же зарумянившихся щечек девушки:
- Я скажу больше: они и наши родственники, Марина, - его улыбка и спокойствие подействовали на девушку привычным и желанным лекарством.
      Молодой капитан развернул к себе кузину, оглядывая ее еще более внимательно:
- Вам к лицу даже этот маскарад, хотя в платье вы более очаровательны, Марина. Но что вы делаете тут? Мне казалось, что вас отправили на отдых в лес. И где Анжелика? Право, вы заставляете меня волноваться, - ей показалось, что в глазах его мелькнула тень – боль или беспокойство.
      Девушка не хотела, чтобы кузен испытывал ни одно из этих чувств и поспешила успокоить:
- Все в порядке, Никола, мы просто устали быть в такой дали от всех вас и решили узнать что происходит. Тем более, что, - она сглотнула уже просто счастливое волнение, - мы очень волновались о вас. Анжелика даже спать спокойно не может. Я как могу – успокаиваю ее, но мне это плохо удается. Да и как можно успокоить, когда сердце не на месте? Вы же пропали так неожиданно и никто не желал сказать что с вами! Папа, брат, дядя и даже мама – они все молчали или просто уходили от ответа, Никэ. А это не честно!
      Он рассмеялся в ответ на эту горячую жалобу и Марина совершенно успокоилась: «Да, скорей всего что-то было ужасно важное, что держало Никэ вдали от нас, но он пришел, как только смог. И он остался сам собой. Это мой любимый Никола». Девушка с нежным обожанием смотрела на кузена, который, отсмеявшись, еще раз ласково поцеловал ее в щеку:
- Это для Анжелики, кузина. Передайте обязательно, потому что наверняка вы ее увидите быстрее меня. Как и передайте, чтобы она забыла все свои страхи и беспокойства.
      И такая удивительная уверенность и сила были в его словах, что Марина еще раз с гордостью оглядела всех вокруг. Холодно смотрящую Анриетту, улыбающегося Эстебана, сдержанного и хмурого Леонарда. Всем им достался гордо-сияющий, счастливый взгляд голубых глаз, прежде чем она вновь посмотрела на Николу:
- Я передам. – улыбка и так почти не исчезающая с губ, засияла еще сильнее. – Простите, если поставила вас в столь неловкое положение. И не рассказывайте, пожалуйста, никому, что видели меня, Никэ. Я тут – тайно…
- И нам уже пора идти, - негромко сказала Анриетта, едва кивая в ответ на вежливые поклоны братьев и капитана.
      Скорей всего Никола хотел сказать приличествующие случаю слова прощания, но Марина быстро мотнула головкой:
- Пожалуйста, не говори ничего, Никола. Давай не будем прощаться.
      Молодой человек еще раз улыбнулся и склонился, целуя руку своей очаровательной двоюродной сестры. Серые глаза сверкнули, когда, выпрямившись, он сделал знак сопровождающим его и ушел. Мариша была слишком счастлива, чтобы заметить, что Леонард де Барна прошел мимо нее стремительно, торопясь расстаться, последовав за своим капитаном. Ее улыбка еще сильнее засветилась, когда Эстебан задержавшись, подмигнул своей сдержанной кузине и склонился перед Мариной:
- Позволите считать это лишь началом приятного знакомства?
      Девушка кивнула, вкладывая свои пальчики в его руку:
- Я благодарю вас, номен Эстебан, за то, что знакомство действительно было приятным.
      Юноша коснулся губами ее руки и отправился следом за Николой.
- Ваша шляпа, Марина. Впрочем, маскарад уже без надобности.
- А что надобно тогда, Анриетта?
      Маленькая де Барна развернулась и молча пошла к выходу из дворцового парка. Марина едва сдерживалась, чтобы идти спокойно и не припрыгивать от счастья, которое едва умещалось в ее груди. Все было просто замечательно и чудесно. Солнце светило, небо, раскинувшись над головой, радовало своей чистотой и красотой, птицы пели. Ей тоже очень хотелось петь.
- Марина! Что за наряд?! – резкий и знакомый окрик.
      Девушка остановилась и решительно развернулась на голос:
- Что ты кричишь на меня, Эдвар, даже не поздоровавшись, - глаза сверкнули. – Тебя что вежливости не учили?
- Учили. Как и помнить о том на каком свете я живу. А вот ты, похоже – постоянно это забываешь, - красивое лицо брата исказила брезгливая гримаса. – Зачем тебе понадобилось переодеваться в мужское платье?
- Я хотела повидать вас. И просто – повеселится. Мне сейчас очень хорошо, братик. Ты даже не представляешь кого я встретила! – Марина закружилась на месте. – Кстати, ваши одежды гораздо удобнее. И скакать на лошади способнее в штанах.
        Ее веселый, задиристый смех оборвался, когда брат резко схватив за плечи, чуть встряхнул, словно пытаясь привести в чувство:
- Ты хочешь сказать, что вот в таком виде предстала перед нашим неотразимым кузеном? Он видел этот твой нелепый наряд? И ты еще радуешься?
      Марина ошарашено посмотрела на брата и попыталась высвободится, но он был сильнее. Тогда девушка топнула ногой, гневно отвечая:
- А что такого? Мне кажется я выгляжу хорошо. Никэ ничего не сказал и был рад меня видеть в любом виде.
- А в таком – уж тем более, - в голосе Эдвара слышалась холодная, горькая насмешка. Откуда были холод и горечь – она не знала. – Сейчас он позабавится со своими подопечными, включая волооких оруженосцев…. А потом примется за тебя, сестрица? Ты этого так ждешь и жаждешь? Похоже тебе плевать на то, что о вас уже говорят…
      Он не закончил, потому что Марина, вырвавшись, отвесила ему звонкую оплеуху:
- Замолчи! Не смей! Ты не имеешь права так говорить! Это ложь! Ты злой и завистливый, Эдвар!!!!
- Ничего подобного! – крикнул в ответ юноша, удерживая вновь поднявшуюся руку сестры. – Просто мне далеко не безразлично, что о тебе говорят, Марина. А ты как последняя дурочка подставляешь себя в глазах всего двора.
- Ваш отец, - холодный и по прежнему невозмутимый голос Анриетты донесся до слуха этих двоих.
      Шарль де Нортми уже некоторое время стоял и смотрел на своих детей серыми глазами, не предвещающими тем ничего хорошего.
- Марина, твои подруги, а также личный эскорт, которому поручено сопровождать вас – ждут у Ворот Леса. Поговорим после. Эдвар, два наряда вне очереди, - маршал посмотрел на сына и, убедившись, что тот не намерен спорить, пошел своей дорогой.
      А брат и сестра впервые расстались, не сказав друг другу ни слова. Марина поняла, что в ее сердце что-то треснуло. Она молча шла к Воротам Леса, не замечая как внимательно смотрит на нее Анриетта. У ворот их встретили четверо гвардейцев внутреннего охранения Рунна, молча распахнувшиеся дверцы кареты, где уже поджидали Рон и Каэтана Фьер. Марина села, откинувшись на спинку и слабо улыбнувшись подругам, которые принялись рассказывать, как их выловили в зверинце, где они пытались открыть дверцу с веселыми мартышками, которым явно нетерпелось пообщаться с людьми, глазевшими на них. Закончив сумбурное повествование о своих подвигах, Каэтана наклонилась вперед и касаясь рукой подруги:
- А записку передала?
      Марина только тут вспомнила, что в платке был завернут маленький клочок бумаги, на котором она написала простые и как ей тогда казалось очень важные слова: «Прошу у вас прощения за возможную обиду, добрый незнакомец. Мне совсем не хотелось, чтобы вы держали на меня зло. Не обращаюсь к вам по имени, потому что до сих пор не знаю его. Но надеюсь, что вскоре наше знакомство возобновится и вы уже не будете сердится на мою невнимательность».

14 месяца Полотна. Шеньруннский дворец


        Запыхавшиеся девушки остановились в одном из небольших залов. Неподвижно свисали черные полотнища, наброшенные на картины и статуи, сквозь задвинутые шторы робко пробивались тонкие лучики света. Каэтана подумала, что если бы ей когда-нибудь пришлось играть в прятки в Шенбруннском дворце, то ее могли бы искать целую вечность. И не нашли бы, и только лет через пятьдесят, в какой-нибудь кладовке…
        - Как ты думаешь, он нас заметил? – Рон тревожно посмотрела на сестру. У Криса глаза как у кошки. И хватка такая же. Каэ поежилась при мысли о том, что будет, если… получится совсем не то приключение, на какое они рассчитывали. Хотя если они и раньше умудрялись справляться с разъяренными братцами, неужели теперь не выйдет?
        - Мы далеко ушли, - ответила она, осматриваясь, - Надо вернуться назад, найти Марину.
        - И Анриетту?
        - Анриетта и без нас не пропадет, не беспокойся. Рон, ты не помнишь, откуда мы бежали?
        Вероника, подумав, ткнула рукой в сторону. Скорее всего, наугад. Девушки отважно двинулись в выбранном направлении, стараясь не привлекать к себе внимания редких встречных. Те и не смотрели. Забавно было ощущать себя невидимками. Если сестер Фьер приветствовали, как знатных дам, то по двум юношам, почти мальчикам, едва скользили взглядом. Пажи и пажи. Мало ли что им могло здесь понадобиться… ой!
        - Рон! – громко шепнула Каэ. – Пажи за руки не держатся!
        - Да, но я так меньше боюсь!
        - Я тоже, но так нельзя!
        Не замечая, что они все равно идут рядом как потерявшиеся дети, сестры прошли длинную, залитую солнцем галерею и оказались в небольшом кабинете с еще одной дверью.
        - Давай я посмотрю, что там, и вернусь? - Рон дождалась ее кивка и выскользнула из комнаты.
        Каэ подошла к окну. Подоконник был довольно высоким для нее, пришлось приложить усилия, чтобы на него залезть. Часть сада, увиденная оттуда, была совершенно незнакомой. Когда они присутствовали в свите Ее Величества, то гуляли обычно в Иберийском Саду, а это совсем другое крыло…
        Дверь заскрипела. Каэтана, не оборачиваясь, спросила:
        - Ну, что там? Узнала, где мы?
        - Я тебе и так могу сказать, где вы сейчас должны находиться, - обманчиво-спокойный голос. Каэтана сползла с подоконника и уставилась на Криса широко открытыми глазами.
        - А я еще думал, показалось или нет. Раз ты здесь, значит, Рон тоже поблизости? – не дожидаясь ответа, брат заложил руки за спину и шагнул вперед, сердито сведя брови. В такие моменты рассчитывать на то, что он поведет себя «аристократично» не стоило.
        - Крис, ты главное, не волнуйся, тебе вредно. – Каэ посмотрела на брата чистыми честными глазами. «Снова убежать через галерею? Тогда еще и с Рон я потеряюсь. А если она вернется и наткнется на Криса?»
        - Я жду объяснений, Каэтана. – он почти промурлыкал это. – Давай договоримся, пройдешь мимо меня – свободна. Нет – ответишь на мои вопросы. И нечего так сверкать глазами, сестричка, сама виновата. Лучше надо обставлять свои выходки, чтобы не попадаться.
        Каэтана отступила и исподлобья посмотрела на брата, заодно охватив взглядом всю комнату.
        - Ну, кровожадина, - ласково подзадорил сестру Крис, осторожно подбираясь ближе, - Нападай!
        Каэтана сделала пометку в уме – запомнить новое слово, и продолжила отступление в заранее намеченное убежище. Путь к двери ей загораживали брат и длинный стол.
        - Крис, я тебе уже говорила, что сегодня ты мой самый-самый любимый брат? – она робко улыбнулась.
        - Тебя это не спасет, - проворчал любимый брат, останавливаясь.
        - А это как посмотреть! – Каэ опрометью кинулась под стол, выползла с другой стороны и выскочила за дверь. Как же хорошо, что она сегодня без юбок!
        В коридоре ее схватила за руку Рон и быстро потащила за собой. Громовому рыку выскочившего в коридор Криса сейчас мог позавидовать и Рауль, даже шепот которого обычно разносился по всему кораблю:
        - Вероника! Каэтана!
        - Крис, ты обещал! Все будет в порядке, не волнуйся, мы уже возвращаемся в лес! – Каэ обернулась и послала брату воздушный поцелуй.
        - Уже точно не догонит! – пропыхтела Рон, заворачивая за очередной угол. – Я возвращаюсь, а вы там разговариваете! Я думала – все!
        - Он проспорил, - отозвалась Каэтана, - так что мы ни в чем не виноваты.
        Свое слово Крис сдержит. Подумать страшно, правда, как он будет скрипеть зубами. Но он также знает, что они ему не соврали. Отцу он ябедничать не станет, а вот от них потребует объяснений. Выдавать Марину нельзя, поэтому до возвращения она обязательно придумает что-нибудь поправдоподобнее.
        Девушка стянула бархатный берет и принялась обмахивать разгоряченное бегом лицо. Посмотрела на сестру и скорчила рожицу, изображавшую озадаченное лицо Криса. Видимо, вышло похоже, так как Рон залилась звонким смехом.
        - «Ты главное не волнуйся!» – простонала она, вытирая выступившие от хохота слезы. – Очень правильно сказала, Каэ…
        - Я вообще несла все, что в голову придет… - она присоединилась к смеху.
        В конце коридора показалась высокая фигура в мундире. Девушки отступили в сторону. Сейчас он пройдет мимо, и путь свободен. Кто обращает внимание на маленьких пажей?
        - Каэ! – Рон с ужасом смотрела на сестру. Нет, на черный берет у нее в руках.
        Каэтана подняла руку и коснулась длинного шелковистого локона. Освободившиеся волосы рассыпались по спине и плечам густым плащом. Времени спрятать их обратно не было. Она стояла, чувствуя, как все лицо заливает густой румянец.
        Высокий загорелый незнакомец остановился, глядя на них с дружелюбным любопытством.
        - Номени требуется помощь?
        - Нет, благодарю вас. – наверное, смешно разговаривать с ним так, словно она в платье посреди бального зала, но привычные обороты возвращали ей спокойствие. Рон подозрительно притихла, и Каэ продолжила, собрав всю изобретательность. – Нас внизу ждут друзья. Понимаете, мы поспорили…
        - Очень надеюсь, что вы выиграете. Номени могут не волноваться о том, что этот разговор останется тайной. – веселая белозубая улыбка. Каэтана представила, как нелепо они, должно быть, смотрятся, и в ее глазах вспыхнул ответный заговорщицкий огонек. – Если все в порядке, то позволю себе откланяться и…
        - Меня зовут Вероника, - вдруг выпалила Рон, срывая шляпу. Черные кудри стали достойным обрамлением для разгоревшегося лица и сияющих глаз. – Вероника Фьер. А это моя сестра, Каэтана.
        - Я польщен нашим знакомством. – Он поцеловал руку сначала Рон, а потом ей так церемонно, словно не могло быть ничего естественнее представления в таких условиях. – Антонио Иберо.
        - Нам тоже очень приятно. Простите, мы спешим. – На этот раз Каэ пришлось утаскивать сестру прочь. Что на нее нашло? Антонио Иберо, адмирал Иберо, как вспомнила Каэтана, не нарушит своего слова. Он такой… нет, не собрать сейчас мысли, но раз он пообещал, то, она была уверена – выполнит. То есть, промолчит. Но зачем было говорить, как их зовут? У Рон был странно отсутствующий вид. Каэ пожала плечами и отложила разговор до вечера.
        Тщательно спрятав волосы, и придирчиво осмотрев друг друга, сестры вышли в сад. Решено было осмотреться, и если они не увидят девочек, то будут ждать их прямо у кареты. Они сошли с дорожки и замерли у большого куста в нежном полупрозрачном ореоле клейких листьев. Через несколько недель здесь распустится сирень. Каэ сломала веточку и по старой привычке чуть прикусила ее, рассматривая проходящих мимо. Сок оставлял на языке горьковатый едва уловимый привкус.
        - А я говорю, что… Каспиан милосердный, у вас сегодня у всех такой маскарад, номени Фьер?
        Девушки обернулись на полузнакомый голос – Никола Нортми. Бывая в гостях у Анжелики, они иногда встречали там ее брата. Каэтана особо не задумывалась над тем, какой на самом деле брат Анжи. Всегда было одно-единственное слово – необыкновенный. Что бы он ни делал. 
        - «У всех»? Значит, Марина вас уже нашла? – радостно воскликнула Рон.
        - Это не маскарад, это заговор, капитан. – вступил в беседу один из его спутников. – Но если Вы представили нас своей кузине, окажите эту услугу еще раз.
        - Номени Каэтана и Вероника Фьер. Очень хорошие подруги, - голос капитана Нортми потеплел. – раз уж отправились сюда с Мариной, и, не сомневаюсь, по крайней мере частичные вдохновительницы этой идеи. Эстебан де Барна и его кузен Леонард.
        - Прошу номени не смущаться, - сверкнул зелеными глазами Эстебан. – главное преимущество такого знакомства – его трудно забыть. Я бы сказал, невозможно.
        - Фьер – это те самые, с легендарным прадедушкой? – лениво поинтересовался его кузен. Даже не поинтересовался, а осведомился.
        Каэ фыркнула. Лучшим ответом на подобный тон было простодушие. Наивное и обезоруживающее, с тоненькой иглой насмешки, которую замечаешь далеко не сразу. Смеясь над собой, ты тем самым смеешься и над другими. Только понимают это не все. Поэтому Каэтана подняла искрящиеся серые глаза на Леонарда де Барна и с легкой усмешкой ответила:
        - С пиратом, вы хотите сказать, номен Леонард? Не беспокойтесь, в отличие от прадедушки мы уже вполне прилично воспитаны. Увы, не всем так везет с родственниками, как хотелось бы, правда?
        Громче всех смеялся Эстебан.


        «Все равно это был хороший день!» – упрямо твердила себе Каэ, глядя в окно кареты. В другое время такое возвращение – с личным эскортом! – ее бы порадовало. В карете было довольно одеял и шалей, чтобы не замерзнуть, ехали они быстро, но что только она сейчас не отдала бы за возможность уехать из дворца так же, как они туда приехали.
        «И отцу наверное тоже придется все рассказать…» – хорошо, они это заслужили. Бедный папа. Но ведь сколько проделок было до этого! Каэтана вспомнила лицо главного смотрителя зоопарка: «Святые угодники! Снова вы, номени!» Мог бы и привыкнуть. До сих пор не может забыть, как они с Рон едва не выпустили из клеток кое-кого покрупнее мартышек. Впрочем, почему бы им в пять лет сомневаться в том, что «бедная киска» будет рада прогуляться?
        Но вот о чем будет трудно забыть, это о том, как трудно выдержать спокойный взгляд маршала Нортми и еще расстроенное личико Марины. Вместе сотворили – вместе и ответим, решила Каэтана, успокаиваясь. Зато с кузеном Марины все в порядке. Хорошо, что с Раулем, и даже с Крисом, каким бы противным он не был, тоже.
        День рассыпался на разноцветные лоскутки, никак не желающие собраться вместе. Словно ветер бросил в лицо ворох листьев, и их слишком много, чтобы увидеть все сразу или удержать их в руках. Странная, сейчас больше напоминающая сон, быстрая прогулка по дворцу и случившиеся там встречи оставили какое-то непонятное чувство. Девушка прислонилась щекой к окну и засмотрелась на небо. Края пухлых лиловых туч подсвечивало солнцем, и они напоминали бархат священнических одеяний, обшитый золотым кружевом. Они важно плыли прямиком в Нубию или куда-то еще дальше… С тучи на тучу весело запрыгали мартышки с яркими лентами на шее, они с Рон снова бежали по дворцовым коридорам, и в пролетающих мимо зеркалах отражался, чтобы мгновенно пропасть, взволнованный и лукавый взгляд, навстречу из зеркала шагнул, стремительно вырастая, Антонио Иберо, потерянный взгляд Марины, сирень расцвела и сразу же осыпалась нежными прохладными лепестками на руки Каэ, но они уже едут домой, почему-то вместе с Николой Нортми и кузенами Барна, и все очень громко смеются…
      - Тише! Она спит! – шепот Марины над самым ухом, и сестра, заботливо укутывающая ее одеялом. «Я сплю?» Каэтана открыла глаза, обвела всех ясным взглядом и крепко заснула.

Рунн. Монтристид
14 день месяца Полотна. Воскресенье.

Все, что видел за последние два дня Рауль де Барна – это серые стены и полуржавые решетки небольшой  тюремной камеры.  Хорошо еще что кормят в Монтристиде вполне сносно, а сегодня охранник принес даже кувшин с вином. Кислым, но все же вином. И уже второй день опальный граф был наедине со своими мыслями, преребирая все мыслимые и немыслимые варианты ответов на вопросы «Кто это сделал?», «Для чего?» и «Как мне выпутаться?».

  Совершенно точно тут замешан кто-то из родственничков, иначе как бы Кламор подкинул мне в комнату все эти улики. Кто это может быть. Ну младших кузенов и братьев я отметаю. Эстебан, Леонард, Венсан, Филипп, Фредерик исключаются. Это очевидно. Жан-Пьер. От него пожалуй можно ожидать чего угодно, милый братец просто непредсказуем. Только зачем ему это? Виктуар. Неужели он таким способом решил закончить наш с ним вечный диспут. Просто не верится. Но он никогда меня не любил, до открытой вражды было далеко, но все же. Больше некому

  На помощь папаши надеяться глупо. «Сам вляпался - сам и выпутывайся, я тебя предупреждал.» Вот слова канцлера. Слава богу, принесенное утром вино избавило Рауля он тяжким дум, и теперь граф просто лежал на кровати (к слову оказавшейся весьма короткой для него) и смотрел в потолок, время от времени отпивая из кубка. Белая бесформенная рубаха, русые волосы стянуты сзади в небольшую косичку.   
Скрипнула открываемая дверь, и в коридор кто-то вошел. Рауль сел на кровати.
- Ну здравствуй, друг. – Это был Клод де Триста. Неспадаемая улыбка и, о боже, мундир капитана кирасиров! – Вижу ты неплохо устроился здесь, Рауль. Как тебе тюремное вино? Наслаждайся им будто в последний раз в своей жизни, друг. – Клод нарочито делал ударение именно на слово «друг».
      Мысли в голове Рауля, которые роились и скручивались в замысловатые хитросплетения наконец обрели мозаичную стройность. Да, это сделал Клод.
- Клод, у меня один вопрос к тебе. Почему?- Рауль медленно встал с койки и приблизился к решетке, отделяющей его от капитана де Триста  и от свободы.- Ты же был моими единственным другом. Как ты мог, Клод?
- Что? Я был тебе другом? Акстись, Рауль, у Барна не может быть друзей. Вы думаете только о себе и о том, что вам выгодно. Похоже ты и не представляешь, как твоя семья тебя любит. – Клод зашелся в ехидном смехе. - Ты хоть раз проявил ко мне свои дружеские чувства? Ха-ха, хорошо тебе прикрываться этим дурацким понятием. Я думал ты спросишь кто убил Старого Быка, а тебе интересно почему. Странный ты человек. Скажи мне, почему ты тогда не назначил капитаном меня? Ты пошел на повышения, где были твои дружеские чувства? Ты назначил вместо себя этого безумного барона Матиса Арлана, а ведь я тебя просил, как друга просил. Теперь барончику не служить в кавалерии, как и тебе, поверь мне. Ты даже не удосужился ответить. Чтож, теперь я сам этого добился, без твоей товарищеской опеки. Ты чудовище Рауль, жалкое бездушное и жестокое чудовище. Поверь мне, я провел с тобой слишком много времени. Ты без зазрения совести можешь убить ребенка, и не дрогнет твоя рука. Ты заслужил все это, заслужил, прими это как данность. Вот и теперь ты просто стоишь я пялишься на меня не выказывая ни единой эмоции. Ты просто непревзойденный мастер молчанки, Рауль.
        Действительно Рауль выглядел абсолютно спокойным.
- Непревзойденный мастер молчанки. Да,  и этим эпитетом меня наградило пожалуй самое болтливое существо во всей Империи. Хотя нет, однажды я у одного купца видел говорящего попугая из Кирии думаю он сможет оспорить первенство. Однако я думаю он более приятный собеседник, его можно заставить замолчать накрыв черным покрывалом. Тебя придется заставить замолчать только накрыв белым саваном. In ambiguo sermone nor utrumque dicimus, sed id dumtaxat, quod volumus.* Будь ты проклят, Лукавый.– последние слова Рауль выплюнул, при этом его лицо исказилось в гневе, а рука метнула металлический кубок. Он с жутким звоном ударился о решетку, Клод отпрянул от нее, но не смог удержать равновесие  и упал. Немая сцена длилась с минуту, потом вбежали и засуетились стражники. Клод встал, отряхнулся.
-Именно за этим я и приходил сюда, Рауль. Насладиться моментом. Прощай.
Улыбнувшись довольной улыбкой новоиспеченный капитан удалился.

Что ты наделал, глупец, что ты наделал. Как ты мог показать свою слабость. Больше такого не повторится. Никогда.

In ambiguo sermone nor utrumque dicimus, sed id dumtaxat, quod volumus - В двусмысленной речи мы говорим не все, но только то, что хотим.

14 число месяца Полотна.

Музыка: Smash Mouth – I’m a believer

Ну и денек… Так я подумал, стоило мне только подняться поутру: он и правда не задался. Сначала я споткнулся о порог собственной спальни и растянулся в коридоре, вызвав у гадского брата Валентина срочное желание посмеяться.
Потом я ухитрился переперчить собственный завтрак – и это притом, что завтрак перца в принципе не предполагал. Задумался, каюсь.
Решив немного почитать после еды, я с досадой обнаружил, что в трактате о крестовых походах, который я как раз одолевал, отсутствует моя закладка. Пока искал – где остановился, читать что-либо стало некогда.
Хотя, видимо, мог бы и почитать. Потому что Фредерик, с которым как раз сегодня я намерен был поразмяться на шпагах поутру, до сих пор не вернулся домой. Спит, наверное, у своей Клотильды… Лично я полагаю нечестным спать с девушкой, на которой не собираешься жениться, пусть даже она и скромного происхождения. А впрочем, это не мое дело.
У меня все прямо-таки валится из рук… Не знаю… Тоска, тоска заволакивает мысли едким туманом; источник ее – полная моя ненужность. Нет, нет мне приложения здесь и сейчас. Когда Диего Иберо станет императором, надо через отца попросить у него назначения куда-нибудь на окраину. Двадцать пять лет пекла – и ты генерал… Если повезет и если в столице и при штабах не прожигать жизнь.
А тут – делать нечего. Рунн – великий город; но чтобы он упал к твоим ногам, надо уже иметь под ними что-то еще, и желательно посерьезнее сомнительного положения пятого сына в семье, где и третий-то вечно злится на судьбу.
Кстати, о нем… Жан-Пьер был у нас вчера. Неожиданно веселый, довольный и благостный, он производил странное впечатление. Обычно-то он у нас живая иллюстрация вреда службы в столице, когда скучно и денег вечно нет, а тут – чуть не облизывается.
Я еще спросил его: «Что случилось, с чем поздравить?». Он только отмахнулся и заявил, что «в карты свезло». Подозрительно – повезло бы ему – вообще бы домой не пришел, а когда пришел, то уже мрачный и без денег. Впрочем, это опять же не мое дело.
Девятого числа приходила тетя Екатерина… Я ее в принципе очень, очень уважаю, но разговор вышел какой-то смазанный…
Я увидел тетушку, когда она вышла из кабинета отца.
-Здравствуйте, тетя.
-А… Венсан. Здравствуй, здравствуй… - она рассеяно кивнула – мое существование было не самой большой ее заботой.
-Позвольте вам… соболезнования выразить. В связи со смертью вашего сына и нашего Императора, - да, признаю, фраза была заготовлена заранее. Уж извините.
-Ну да, конечно. Спасибо тебе, - какое владение собой!
-Сожалею, что говорю с вами по такому горестному поводу… - ну, это я откровенно неуклюже выразился…
-Да, мой неподражаемый сынок даже после смерти ухитрился испортить мне редкую встречу с племянником. Ну, до свиданья, молодой человек. Слушайтесь папу, - она улыбнулась и направилась к выходу.
Я некоторое время шатался по дому со странной гримасой на лице. Странно… Выходит, наш император был человеком, по которому не скорбит даже родная мать? Нет-нет… быть не может! Это просто издержки владения собой, необходимого для императрицы искусства.
Да и вообще, это опять же не мое дело…
Странные, странные дни… Траур будто плотина на пути бурной реки истории. Стоит ему только закончится… Мы говорили об этом с Виктуаром. Я тогда поделился с ним нашими с ребятами политическими выкладками; мне казалось очевидным, что герцог Диего займет престол быстро и без осложнений.
-Ну это же очевидно! Иберо – сильнейшие на суше, сильнейшие на море, да еще и богатейшие в империи. Кто сможет с ними состязаться?
Виктуар покачал головой.
-Братец, вы забыли о Фросте и о Флавио.
-Ну, наши, кто с севера и с востока, говорят, что ни тот, ни другой не вмешаются – у них свои проблемы.
-Смелы рассуждать ваши с севера и востока. Ради такого приза, как трон, Флавио будут играть, а Рой примет игру. И ставить в этой игре будет непросто.
-Тебя это беспокоит? Фросту отделяться резона нет.
-А ему это и не нужно. И он, и Евгений, и горячо любимый тобой Диего – давно уже не оглядываются на Императора во внутренних делах.
-Но Империя-то стоит!
Виктуар засмеялся…
-С утра стояла, это верно. Знаешь, есть такая вещь, как баланс. И пока он не нарушался никем. Но сейчас слишком многие могут решится поиграть в престолы, а значит - равновесие будет нарушено, - с интересом наблюдая за лицом младшего.
-Так тем более Диего должен быть избран Императором. Чтобы не допустить обвала, – я взмахнул рукой, пытаясь этим выразить, что уж он-то не допустит.
-А он-то чем лучше? Нет, он, конечно, моложе двух остальных властителей, но Рой не стар, а у Евгения всегда имеется козырь в кармане.
-Эстерад? Да о нем такое говорят…
- Я с ним учился. Связываться с ним... неприятно. Предугадать что может быть на уме у человека, который привык лететь сломя голову и не оглядываться назад - затруднительно.
-Ну… это вряд ли. В конце концов, не полезет же он на трон.
-Не полезет. Слишком в нем мало нужной крови.
-Значит, Диего…
Виктуар встал, положил руку мне на плечо и, глядя в глаза, крайне проникновенно сказал:
-Брат, никогда, никогда не будь уверен в политике. Иначе ты не Барна.
Наверное, все же это была шутка…
Но и это – в какой-то степени не мои проблемы, потому что какие действия лично я могу предпринять с целью укрепления Империи, кроме периодического произнесения речей в кругу единомышленников?
В данный момент я сидел и думал, что делать с собственной утренней разминкой – забыть или пойти найти оппонента где-нибудь еще?
-Ээээ… Кузен?
Я повернулся. Мой маленький кузен Филипп, краса и гордость пажеского корпуса, успел неслышно прийти и встать рядом с выражением просьбы на лице.
-Ну, что тебе, Филипп?
-Ну… я тебя во дворе ждал, но ты не вышел. А я думал, ты в это время всегда тренируешься.
-Правильно думал. Но, - я воздел очи горе, - сейчас не с кем.
-Ну… а может, я подойду?
-Филипп, да ты ж не умеешь ничего! – я расхохотался.
-Почему? Немного умею, а что не умею - тому ты и научи… - неуверенно произнес мальчик.
А что, почему нет?
-Ну давай. Шпага-то под твою руку есть?
Филипп показал короткий клинок.
-Вот… Мне кузен Рауль подарил. Еще на тот день рожденья.
-Молодец у меня братец. Прозорливый. Ну пойдем, воитель!
…С мальчиком я возился уже третий час. Учить оказалось вполне интересно, хорошо хоть Филипп все сразу понимал – видимо, ввиду огромного энтузиазма. Да и был, был у него минимальный уровень, самые азы можно было ему не объяснять.
Внезапно в стороне раздались хлопки. Трое юношей… выглядящих, правда, немного странновато из-за цветистости одежд… да и не только… так вот, трое юношей и очень знакомая девушка стояли возле импровизированной фехтовальной площадки и аплодировали. Видимо, все же Филиппу…
Мы пошли к нашим зрителям, дабы узнать, а кто они, собственно, такие? В девушке я сразу узнал собственную сестру Анриэтту. Что за…? Я так и сказал:
-Что здесь происходит, сестра?
Анриэтта смерила меня малоприятным взглядом и пояснила:
-У меня есть дела, брат.
-Ну хоть спутников своих представь! – мне уже было интересно.
-Ну, слева – Марина де Нортми, а вот – сестры Фьер.
-Очень приятно, – пропели девушки.
Анриэтта пошла к усадьбе:
-Ждите меня здесь. Есть дела, – повторила она.
Марина ушла к карете, видимо, решив подождать там.
Филипп же, нагнавший меня, тут же подбежал к сестричкам – как теперь стало видно, необычайно красивым девушкам лет шестнадцати – семнадцати.
-Номени Вероника, номени Каэтана! А вы зачем так разоделись?
-А за новостями: мы – девушки любопытные, нам можно, – сказала, как я понял, Каэ.
-А я фехтовать учусь. Меня кузен учит.
Я вступил в разговор:
-Да его и учить-то особо не надо – будет когда-нибудь гроза Рунна и провинций. Кстати, позвольте представиться – Венсан де Барна.
-Каэтана Фьер! – прозвенел один голосок.
-Вероника Фьер! – допел другой.
Да, есть, есть еще прелестные девушки в Рунне, подумал я.

14 число месяца Полотна.
Рунн. Одна из городских тюрем.


    Он уже около получаса выслушивал пространные сведения о том за что, почему и когда задержали его родного брата. Виктуар едва сдерживал желание зевнуть: "Надо же было именно сегодня не спать всю ночь, ради такого милого утра? Малютка Роза умерла весьма не вовремя. Впрочем, такие вещи случаются сплошь и рядом, так что повода переживать - нет. Просто посмотрим кто подойдет для этой роли еще. Может быть, любимый братец Жан-Пьер подскажет очередным своим порывом". Вернувшись из размышлений к своему собеседнику, наследник рода Барна кивнул головой и тут же отмахнулся от какого-то занудного перечисления, которое собирались обрушить на его голову:
- Милейший, меня меньше всего интересуют все эти чудесные подробности как и почему вы его содержите именно в камере на четвертом этаже этого великолепного здания, вместо того, чтобы держать на пятом, где больше солнца, тепла, да и сами камеры покомфортнее. Мой брат - невиновен. Меня не волнует что и кто на него наклепал – это ваша задача была выяснить достоверность сведений. Вы сделали ошибку поверив "честному слову" какого то прощелыги. Если вы познакомите меня с ним, то боюсь ваша некомпетентность будет слишком быстро доказана. Но это все - потом, если позволите. На данный момент меня интересует, когда вы приведете ко мне Рауля. И еще одно: где мне найти Рейнхарда Дресслера. Все. Вы уже показали насколько непрофессионально провели это расследование. Ваши оправдания меня не волнуют. Пусть с ними разбирается Черный Герцог, судья, сам папа ауралонский. От себя могу пообещать вам: род Барна вас уже не забудет, - последние слова были сказаны с холодной, непримиримой жестокостью.
    Прознатчик или кто там он был в этой иерархической пирамиде службы безопасности - скривился, понимая, что его перебили и вряд ли будут слушать какие бы то ни было доказательства. Он поднялся и пошел к выходу, пробормотав что-то о том как это бесчестно заступаться за преступников используя свое положение. Виктуар резко повернулся и, стремительно нагнав праведно обиженного шпиона, развернул его к себе одной рукой, прижимая тут же к стене:
- Повторите мне в лицо то, что осмелились пробормотать себе под нос! - молодой человек говорил слишком спокойно.
- Вы не мой начальник, чтобы заставлять меня подчиняться приказам или распоряжениям! - яростно ответил дознаватель.
    Виктуар усмехнулся и опустил руку:
- Ваша правда. Я - Виктуар де Барна, который пришел забрать своего брата из тюрьмы, куда его упекли по навету. Наши люди займутся как теми, кто осмелился оговорить одного из нашего рода, так и вами, любезнейший. А теперь - проводите меня к Раулю. Ваши последние откровения доказали, что вы глупы и тупы. Я не поверю ни одному вашему слову, поэтому - отвечайте ногами.
    Одна из пешек Черного Герцога, которая расшаталась в этом отлаженном механизме, сжалась и повела Виктуара по длинным коридорам тюрьмы, проводя его к одной из камер. Человек едва-едва склонился, открывая дверь перед наследником рода. Но проходить в камеру Виктуар не стал, застыв на пороге и оглядывая поднявшегося к нему навстречу Рауля:
- Рад тебя видеть, братец. Особенно в такой милой и теплой обстановке.
- Виктуар, я рад еще больше. Надеюсь, тебя поселят вместе со мной? И мы решим давешний спор? - низкий голос Рауля звучал с издевкой и вызвал у старшего улыбку.
- Предпочитаю решать все споры в менее удручающем месте. Может быть, ты согласишься хоть в этом со мной и мы уйдем отсюда, освободив этого услужливого дознавателя от своего общества?
    Рауль усмехнулся, выходя из камеры и бросая угрюмый взгляд на все еще удерживающего дверь дознатчика. Тем временем, Виктуар развернулся и молча пошел к выходу, слыша за спиной шаги брата. Этого было более чем достаточно, чтобы уже не оглядываться. Лишь перед самым выходом, он остановился и дождавшись когда Рауль станет рядом, обратился к сопровождающему его дознатчику:
- Я могу быть уверен, что в бумагах все будет указано правильно. Но желаю здесь и сейчас взглянуть еще раз на запись об освобождении Рауля де Барна из под стражи за неимением доказательств его вины.
- Может быть, вы и подпись свою поставите, чтобы было видно по чьему требованию…
- Слову, - придирчиво поправил маркиз.
- Был освобожден….
- Невинно арестованный Рауль де Барна, - опять перебил сибовца маркиз. – Кажется, вы превысили свои полномочия, когда арестовывали моего брата. Еще раз убедительно повторяю: мне нужен ваш непосредственный шеф - Рейнхард Дресслер. Мы пообщаемся с ним на тему подобных превышенных полномочий, просто чтобы я тоже был в курсе ваших… действий.
    Он поднял руку, останавливая возможный протест по поводу того, кто может приказывать здесь:
- Книгу и запись об освобождении, милейший.
    Когда Виктуар получил требуемое, он внимательно прочитал все, улыбнулся и, пропуская брата вперед, негромко сказал:
- Я не прощаюсь с вами пока.

    Выйдя на улицу, братья не обменялись ни словом, пока вскакивали на ожидающих их коней. Виктуар чуть оглянулся на стены тюрьмы, а потом неторопливо тронул коня. Размеренным шагом они поехали по улице города, двигаясь по направлению к отчему дому.
- Есть соображения кто это сделал? – неожиданно нарушил молчание старший.
- Разумеется.
Виктуар ухмыльнулся недобро, оглянувшись:
- Не испепели, братец. Если бы мне пришло в голову упечь тебя за решетку, поверь, я бы устроил это так, чтобы ни малейшее подозрение на меня не упало. Да и освобождать не спешил бы.
- Что с того? Мне рассыпаться в хвалебных речах твоей изворотливости? – голос Рауля явно не согревал.
- Не стоит. Прибереги для того, кто действительно будет этого достоин, - Виктуар остановился, поворачивая коня. – А теперь на прямую, любезный брат, по твоим речам я понял, что подозрения у тебя есть. У меня – пока нет. Поэтому или тебе нужна моя помощь, или я на этом умываю руки?
- Я справлюсь сам, - набычившись, ответил Рауль.
    Виктуар пожал плечами:
- Как хочешь. Возвращаешься к Корресу?
    В ответном взгляде мелькнуло что-то такое, от чего у старшего брата дрогнула рука. Но тут же покровительственная улыбка вновь появилась на его губах:
- Можешь считать вопрос риторическим, - он задумался на пару минут: представить шахматную доску и два противостоящих лагеря было не так уж трудно. И какая в сущности разница в котором из лагерей окажется его любимый брат, если те рано или поздно сойдутся для схватки? – Я тебя не знакомил со своим кадетским приятелем? Ты его должен знать. Эстерад, маркиз Флавио.
- Нужно быть глухим на оба уха, чтобы не знать о нем.
    Виктуар встретился взглядом с братом:
- Быть может, вы нашли бы общие темы для обсуждения, Рауль? Эстерад никогда не славился особой терпимостью к законам, а так как ты нарушил….
    Мрачный и недружелюбный взгляд:
- Мы не так далеко отъехали от тюрьмы, Виктуар.
    Старший вопросительно поднял брови:
- У меня возникло желание вернуться, но по более весомому поводу, чем какой-то малозначащий поклеп. Убийство родного брата – достаточно веский повод для ареста?
    Смех:
- Банальный, особенно учитывая количество наших родственников. Но даже на том свете мне будет претить мысль, что у меня брат – арестованный СИБом преступник. Вряд ли ты настолько меня любишь, чтобы обеспечить до конца своих дней личный призрак, который будет являться к тебе днем и ночью, твердя о глупости и позоре, навлеченном на наше родство твоим поступком. Но мы отвлеклись. Едем?
    Рауль промолчал, лишь кивнув в ответ. И Виктуар сделал приглашающий жест рукой, направляясь к дворцу герцога Флавио. Все дороги всегда вели в Королевский город, где жила самая родовитая и именитая часть древней столицы. Виктуара всегда интересовало это странное расположение, словно схватывающее в кольцо древний остров. Он в очередной раз заметил сам себе, что подобное расположение похоже на многокольцевую осаду. Может быть, их царственный кузен и был тем, кого осаждали. Войдя под сень дома Флавио, оба брата огляделись, пока дворецкий ходил приглашать маркиза в приемный кабинет. Изысканная обстановка, ничего лишнего. Виктуар отмечая, что дом словно обволакивает уютом и вниманием. Он насторожился, услышав знакомый с давних пор голос:
- Сколько лет, Виктуар! Какими судьбами или чем там угодно – вы оказались в нашем скромном жилище? – Эстерад стоял на пороге комнаты, улыбаясь слишком ярко.
- Не скромничайте, Страд. Вам это никогда не шло, - склонился в приветствии наследник рода Барна и тут же указал на своего брата. – Вы знакомы, но я решил вас познакомить более близко. Рауль де Барна… мой кровный брат.
    Страд усмехнулся, склоняясь в ответ и приглашая сесть:
- О любви в вашем роду ходят многочисленные сплетни….
- Как и о нежных чувствах, которые имеют место быть в вашей семье, Эстерад. Право, эти сплетни всегда из мухи сделают слона. Прошу прощения, друг мой, но мне пора идти. Надеюсь, что вы найдете о чем поговорить и без меня. Рауль, всего хорошего. Я передам от твоего имени наилучшие пожелания нашему отцу.
    Брат ответил вежливым кивком:
- Всего доброго, Виктуар. Я твой должник, - нехорошая улыбка скривила губы второго сына канцлера.
- Сочтемся, - легко согласился Виктуар. – До свидания, Страд.
    Откланявшись, маркиз де Барна покинул дом герцога Флавио.

14 число месяца Полотна.
Рунн. Особняк Барна.

    Вернувшись в родительский дом, Виктуар стремительно прошел через прихожую, кидая слуге шпагу и сдергивая на ходу перчатки.
- Где мой отец?
- Его светлость в кабинете. Но он просил не беспокоить!
    Молодой человек остановился на миг и, почти не глядя, кинул перчатки в лицо слуге:
- Все верно. Не беспокойте нас.
    У дверей кабинета он остановился и поправил легкую накидку, сдувая те самые невидимые пылинки, прежде чем войти к отцу.
- Не помешаю, ваша светлость? – маркиз бесшумно закрыл за собой дверь, улыбаясь герцогу де Барна, поднявшему на него глаза.
- Откуда у тебя привычка спрашивать уже после того, как ты что-то сделал, Виктуар? – герцог кивнул, привечая сына, и указал на кресло возле стола.
    Его старший отпрыск удобно расположился в указанном кресле, перекрещивая перед собой ноги и откидываясь на спинку. Плечи его поднялись и тут же расслабились.
- Думаю от вас, папа. Матушка столько раз рассказывала, как вы завоевывали ее сердце, что, кажется, я запомнил уже наизусть и тех поклонников, которым ставили свечи в ряд, и ту башню откуда вы ее спасали. Единственное, что осталось для меня загадкой – как обломки башни, которая рухнула когда вы оттуда выбегали с матушкой на руках, не засыпали вас.
    Красный герцог коротко рассмеялся:
- Меня хранит святая сила, - он помолчал, складывая бумаги и убирая их в бордовую папку. – Любопытные истории ты рассказываешь, прежде чем перейти к делу.
    Бирюзовый, спокойный взгляд невозмутимо встретил испытующий взор отца, который удовлетворенно кивнул:
- Рауль свободен и ты доволен собой?
- Отнюдь. Все что мне рассказали – мало успокаивает, ваша светлость, - Виктуар сжато передал суть беседы с прознатчиком СИБа.
    Герцог склонил голову, размышляя. Несколько минут прошло в абсолютной тишине. Виктуар встал, проходя к небольшому столику, где задумчиво выбрал вино и вернулся с ним к столу. Его отец жестом выразил согласие и принял бокал из рук сына. Себе Виктуар тоже налил вина, вновь удобно устраиваясь в кресле. Наконец, Красный герцог прервал молчание:
- Хорошо. Лучше последи за этим делом. Здесь может быть как мелкая игра, так и достаточно крупная интрига, - небольшой глоток и тихий голос снова зазвучал. – Впрочем, я не исключаю, что все это…
    Канцлер снова улыбнулся, глядя на сверкнувший в ответ взгляд сына:
- Лишь игры моих детей. Вижу, ты не отрицаешь этого.
- Это было бы глупо с моей стороны. Не хочу лишать себя мыслей о том, что ты столь хорошо обо мне думаешь, отец, - он поднялся, отсалютовав бокалом вина и осушив его. – Доброй ночи.
- Доброй ночи, Виктуар.

14 число месяца Полотна

Музыка: Blackmore’s Night, Home again.

Снова Рунн, любимый мой город. Снова дом, обжитый и привычный.
Явившись туда утром, после табора, я падал от усталости. Веселились всю ночь; Лианну быстро начало клонить ко сну, но я еще долго танцевал то с кузиной, то с многочисленными юными родственницами тетушки. Хоть я и гаже – белокожий, однако ж вроде как свой.
Весь год перед ИКК я провел с этим самым табором – я и Дис. Отец решил, что это будет для меня неплохой школой, а я был только рад. За этот год я многое приобрел – в частности, искоренил в зародыше презрение к незнатным людям… ну и еще здорово научился плутовать в карты – так, как я, среди знати мало кто умеет: школа не та, да и практикуюсь я часто. Не ради денег, нет! Просто, во-первых смешно смотреть на проигравшихся дураков, а во-вторых, отличный задел для дуэли.
Так что я по большому счету знал тут всех… хотя не сказал бы, что все знали меня.
Натанцевавшись, я еще ради удовольствия проиграл немного денег старым знакомым, а потом вместе с Дисом долго метали ножи, соревнуясь с братьями Лойко и Антуаном.
Мои ребята тоже развлекались, как могли. Уверен, у многих ромалэ ручки стали такие позолоченные, что от земли не оторвешь. Было совершенно понятно, что более или менее трезвыми уйдем только мы с Дисом.
И ведь так и случилось!
Поспав пару часов в какой-то пустующей кибитке, я двинулся в город, оставив моих бойцов спать дальше. Дис тоже остался в таборе – охранять Лианну: девочка слишком драгоценна, чтобы оставлять ее на волю судьбы.
В первую очередь, конечно, это была моя жена. Анна всегда встречала меня сама, наплевав на этикет. Да еще смотрит всегда на меня, будто не чаяла живым увидеть.
Так и сейчас… какие же у нее глаза! Можно видеть в них, как грусть сменяется радостью; возникает полное ощущение, что без тебя он мучительно тосковала, а сейчас абсолютно счастлива.
И как же больно, когда, смотря в ее прекрасные глаза, ты думаешь о других – ярко-желтых…
Ставки сделаны, граница преодолена, и разум отправился отдохнуть к морю. Ничего нельзя сделать, если, целуя жену, вспоминаешь о единственном поцелуе в комнате экилонского постоялого двора. Если пепельные волосы кажутся тебе сияющими, будто солнечные лучи. Если не можешь не думать о девушке, которая все еще спит в кибитке в таборе. И в особенности – если не хочешь не думать о ней.
Анна, милая моя девочка, как же мне жаль тебя… Но - ничего не сделаешь, ведь никто не властен над душами.
…Помимо Аннет, дома меня ожидал отец.
Папа был благодушен – только что он окончательно решил устроить флавийский ужин, причем смотреть за приготовлением пищи он собирался лично – что означало для поваров полное право на включение в список мучеников. Да, кулинария была его вторым после политики любимым делом.
Нельзя сказать, что семья собралась в полном составе – не было Элы, да и Радэ была бы тут к месту, однако же повод посидеть был: с отцом мы не виделись уже с полгода.
С отцом мы разговаривали недолго, отложив дела на «после ужина». Было понятно, что без его поддержки моя маленькая авантюра нежизнеспособна, но вот на каком этапе к папе стоит обратиться – не знаю… Ох, как же много неясностей…

***
Через весьма непродолжительное время, проведенное мной в разговорах с Аннет,  Лодовико объявил, что меня очень хотят видеть двое благородных господ. Это оказались Виктуар и Рауль Барна.
Виктуар – еще один мой блестящий сокурсник. Ум его всегда был более изворотлив, чем мой разгильдяйский разум, и уж это-то весило больше моего превосходства в фехтовальном зале. Я его уважал; да я их почти всех уважал, кроме дубины Торнхейма.
Викт, как бы это ни было удивительно, попросил о помощи. Его брат, небезызвестный мне Рауль «Палаш», был кем-то подведен под Монтристид; зная мое пренебрежительное отношение к морали и правосудию, Виктуар и решил его на меня повесить. Ну, а мне не трудно…
…-Ну, рассказывай, Рауль.
-Все началось с того, что я и Клод де Триста разговорились на фехтовальной площадке…

***
…А потом Викт меня вытащил и привел к тебе, - закончил Рауль.
-Ладно, - я подпер голову кулаком, - подумаем. Значит так, ты из этого дома никуда не выйдешь. Жить будешь в комнате для гостей. Насчет еды и прочих бытовых мелочей обратишься к Лодовико, дворецкому. Чувствуй себя как дома, кстати.
По твоему делу – во-первых, завтра я возьму пару ребят и без суда допрошу капитана Клода: он не отбудет к месту службы, не напраздновавшись – полагает, дурень, что все кончено.
Далее, я разберусь со свидетелями… и суну кое-что судьям. Впрочем, нет, это подождет.
Пускай даже тебя пока поищут… а я пока порою исходя из сведений от Клода.
Кому, кстати, поручили твое дело?
-Вроде бы Дресслеру… - нахмурился Рауль.
-Отлично, я его знаю, есть общие знакомые. Знаешь, это даже хорошо – он берет взятки, но немножко странно: никогда не станет заминать дело, но может взять его на тщательный контроль, если заплатишь. Ну, потом намекну на это Викту – он как-то солиднее, - я рассмеялся.
-А я, значит, так и буду ту сидеть? – Палаш даже приподнялся со старинного кресла.
-Сиди. Дольше проживешь…
Убеждать его дальше я не смог – Лодовико объявил «Его Светлости герцога Евгения Флавио ужин»…

В ночь на 14 месяца Полотна.
Барна.

В доме спали уже даже кошки, когда в каминной зале сошлись двое. Князь Торнхейм и барон Хирш. Огонь почти потух, а они все молчали. Наконец, Хирш подкинул еще одно полено и огонь неверными бликами чуть ярче озарил комнату. Торнхейм отложил в сторону неизменно полируемый им меч.
- Готфрид, ты веришь Теодорусу?
- Кардиналу? - мрачно уточнил князь. - Верю. Умный малый, не дурак.
- Он умный. И… хитрый. Как все церковники.
- Умный. Хитрый. - Согласился Торнхейм. - Если бы он был не умный, его бы кардиналом не выбрали, я так думаю.
Хирш чуть усмехнулся:
- Я думаю: он хочет не того, о чем думаешь ты.
- О чем же я думаю? И чего он хочет?
- Он хочет чего-то своего. Что ему было нужно от тебя и Альбрехта?
- Он поедет с нами в Рунн. - Князь потянулся к рукояти меча, но одумался и помрачнел. - Думаешь, тут что-то не так? Он вроде за нас.
- Он, прежде всего, за себя. Что ему нужно в Рунне?
- Будет говорить с герцогом Иберо. - Торнхейм напрягся, вспоминая. - Альбрехт хочет, чтобы мы уничтожили всех еретиков, кардинал обещал помочь.
- Иберо на трон... Нужна ли им война? Стать другом будущего Императора... Теодорусу нужна власть. Она нужна всем. - Хирш говорил тихо, рассуждая вслух. - Иберо не согласятся на войну. Пусть даже с еретиками.
- Хороший еретик - мертвый еретик. - Подытожил Торнхейм. - Если Иберо не будут бить еретиков, еретики будут бить Иберо. Иначе быть не может. Война будет, я чувствую это.
- У Иберо есть дочь. У тебя есть сын.
- Их надо женить. - Согласился Торнхейм. - Но Диего уже обещали Клару.
- Клару? - Хирш замер. - Он молод. Богат. Он Иберо. Она согласна?
Торнхейм рассмеялся.
- Куда она денется.
Хирш нагнулся, подкидывая еще одно полено в камин. Что давало ему счастливую возможность скрыть свои чувства.
- Этот брак то, что нужно. Но если она упрется? Хотя... Диего кажется красив? Я слышал о нем только хорошее. Он не будет обижать ее.
- Диего - славный малый. - Согласился князь. - Говорят, он храбро сражался в Новой Иберии. Иберо - наши друзья, - добавил он чуть позже. - А брак - это крепкий союз.
- Да. Но не верь Теодорусу и предостереги Диего. Это поможет вам стать ближе. – Фридрих Карл взглянул на сюзерена. Он уже полностью владел собой.
- Ты зря беспокоишься. - Махнул тот рукой. - Этот старик безобиден, ему скоро помирать уже.
- Он еще переживет наших детей.
Торнхейм пожал плечами и все-таки схватил свой меч - повертел им, сделал пару выпадов в пустоту и поставил обратно.
- Что-то ты подозрителен больно.
Хирш усмехнулся.
- Мы едем туда, где мало кому можно доверять. Но Брамеру нужна дружба Иберо.
- Верно. - Торнхейм кивнул. - Поэтому нам надо наточить мечи поострее, выпить пива побольше и не забивать голову глупостями.
- Надеюсь, что пиво будет брамерским, и пить мы будем его вместе с Иберо.
- Обязательно. Напоим их пивом до икоты, и заживем долго и счастливо.
Хирш улыбнулся.
- Завтра в дорогу. Надеюсь, в Рунне найдется брамерское темное.
- Думаешь, может не быть? - Торнхейм нахмурился.
- Кто знает, что они там пьют?
- Да уж. - Торнхейм вздохнул. - Ладно, у меня есть с собой бочонок.
Оба замолчали. Барон еще какое-то время смотрел, как причудливо играют блики от огня на мече его сюзерена. А меж бровей у него залегла глубокая складка. Все, что было сказано, надо было обдумать. А кое-что и пережить…


Фридрих Карл бросил плащ на кровать. И почти с ненавистью посмотрел на постель. С последнего времени Клара стала не только часто попадаться ему на глаза, но и посещать его сны. Порой они были слишком приятными, и пробуждение тогда было мучительным. Порой во сне она смеялась ему в лицо в ответ на слова любви. Но это были только сны. А теперь… Клара – невеста. Вдруг узкие ладони легли на плечи задумавшегося барона. Он вздрогнул.
- Фридрих…
Это не могло быть реальностью. Он попытался повернуться, но его остановили ее слова:
- Нет. Не поворачивайся. Я… иначе… я не смогу сказать. Я… люблю… вас… тебя.
Сердце в груди Хирша дало сбой. Это был бред. Иллюзия. Сон. Но такой желанный! Он бережно и осторожно снял узкие ладони со своих плеч. Повернулся к ней. Это была ОНА. Не мыслимо! Не возможно! Какое-то временя они смотрели глаза в глаза друг другу. На щеке Хирша дернулся нерв.
- Клариссия…
Ее ладонь легла на его губы.
- Не говори ничего. Поцелуй меня.
Ее руки легли на его плечи. Клара откинула голову и прикрыла глаза. Невольно словно сами по себе его руки обняли девушку.
- Клара… Ты играешь с огнем. – Голос подвел его. – Я прошу…
- Я тоже. Всего один поцелуй. Неужели для вас так сложно? Ну же? Будьте мужчиной!
Что-то было не так. Дьявольски не так. Зачем? Почему? Холодный ум спорил с горячим сердцем. Но все же он безнадежно проигрывал бой с собой. Его губы почти встретились с ее. Но взгляд Клары. Победный. Полный превосходства. Не любви. Это было более отрезвляющее, чем пощечина. Он резко оттолкнул ее. Даже сильнее чем хотел. Кларисса ударилась спиной о стену. Ее улыбка была язвительной и гордой. Она скрестила руки на груди.
- Фридрих Карл фон Хирш, - в ее устах это звучало как оскорбление, - в ваших жилах кровь или вода?
- Вы солгали, номени, - его голос звучал тихо и устало.
- Вы оскорбили меня.
- Чем? Тем, что не дал вам наделать глупостей? Полно, Клара. Можете считать себя отомщенной.
- Нет. Пока нет.
- Клара. Это… - Он покачал головой. – Бесполезно. Но вы были близки. Очень близки к тому, чтобы… Впрочем какая разница. Я очень устал, номени. Уходите.
Хирш сел на кровать. Даже сейчас ему нужно было усилие, чтоб не смотреть на нее. Он смотрел на свои руки. Усталость навалилась ниоткуда.
- Что мне сделать, чтобы вы ушли? – Его голос звучал глухо. – Бросить вас на кровать? Порвать платье? Изнасиловать? Или… отшлепать, как зарвавшегося ребенка?  Бегите, Клара. Потому что если я сейчас поднимусь – нам всем будет очень плохо. Сначала вам, потом мне.
- Вы! – Клариссия сорвалась на крик. – Я вас ненавижу! Вы не посмеете! Я не ребенок! Я! Не-на-ви-жу!
Громко хлопнула за девушкой дверь.
- А я люблю… Все равно люблю. – Прошептал он ей в след.

В ночь на 14 месяца Полотна. Барна.

Я убрала упавшую на глаза прядь волос, закрыла книгу и посмотрела в окно. Так увлеклась чтением, что и не заметила, как ночь окутала свои владения. На улице было совсем темно, луна спряталась за облаками и единственным источником света в комнате были свечи.
Стоило пойти спать пораньше. Путь в Рунн весьма утомителен, и выспаться мне совсем не удавалось с моими ночными прогулками. Я зевнула и решила, наконец, отправить спать. Весь дом уже как несколько часов назад погрузился в глубокий сон, только я словно приведение побрела по коридору. Хорошо, что Рита не такая полуночница как я давно уже легла спать, и не будет донимать меня своей болтовней и расспросами.
Вот и я совсем скоро окажусь в своей теплой и мягонькой кроватке. Я даже мурлыкнула себе под нос от удовольствия.
Я шла по узкому темному коридору к своей комнате, когда вдруг заметила баронессу фон Вейд. Что она тут делает в столь поздний час? Баронесса была недалеко от меня, но похоже не заметила моего присутствия. Хм, она очень странная женщина. Я замедлила шаг.
Она шла быстро, не оглядываясь по сторонам. Я шла следом. Вдруг она резко остановилась перед одной из дверей и огляделась по сторонам. Я во время успела юркнуть за угол. Кажется, она меня не заметила. Эта женщина не внушала мне ни доверия, ни симпатии, и уж тем более не хотелось с ней сталкиваться посреди ночи в коридоре.
Я  выглянула из-за спасительной преграды. Если я ничего не путаю это комната Хирша. Сегодня днем я умудрилась столкнуться с ним нос к носу, когда он выходил оттуда. Баронесса тихо постучала в дверь. Но ей никто не открыл, она толкнула дверь рукой и вошла внутрь.
Интересно, зачем ей ночью понадобился Хирш? И потом, разве она не знает, что уже несколько часов он говорит с моим отцом в каминной зале? Вот глупая.
Спустя мгновение она выбежала из комнаты в коридор, оглянулась и быстрым шагом, пройдя по коридору, скрылась за одной из дверей.
Интересно, что она делала в его комнате? Что-то искала или наоборот? Стоит посмотреть. Я тихонечко прошла по коридору и юркнула в комнату Хирша. Сомнений не было, это его покои. Ночной ветер унес облака и яркая луна заглянула в окна дома. Я медленно огляделась. Вот! Я осторожно подошла к кровати. На подушке лежал шелковый платок с инициалами, пропитанный цветочными ароматами. Зачем она его тут оставила? Наверное, ответ пришел мне в голову намного быстрее, будь я хоть каплей похожа на Риту, и читала любовные романы.
Ночь была тихая, лунные лучи медленно скользили по комнате, спать я уже расхотела и любопытство начало разъедать мою душу.
О Боже, они любовники! Все правильно! Все сходится! Баронесса в надежде, что ее возлюбленный закончил все свои дела вернулся в комнату, но не застав его, оставила свой платок, в качестве намека на свой приход. Непогрешимый барон! Таак. появилась новая сплетня для Риты. Наверняка они без ума друг от друга, и барон, увидев платок, кинется в соседнюю комнату, что бы насладиться ночью с любимой. Тьфу, меня прямо передернуло от этой мысли. Нет, Хирш я испорчу тебе жизнь, и для начала помешаю твоему свиданию. Ведь именно это ты сделал, когда я была на конюшне. Ты выкинул этого мальца за шкирку, а я поступлю по-другому.
Полностью погруженная в свои мысли, я совсем не заметила характерный звук шагов. Тяжелые сапоги отбивали каждый шаг. И мое сердце чуть не остановилось от волнения, когда я вдруг очнулась и поняла, что Хирш идет к себе. Бежать было уже поздно, слишком поздно. Единственное что мне пришло в голову, это прижаться к темной стене и затаится.
Спустя секунду, в комнату вошел барон, он устало бросил плащ на кровать.
Мысли в голове вертелись слишком быстро, так быстро, что я сама не поняла для чего подошла к нему ссади и положила руки на его сильные плечи, мне показалось, что он вздрогнул.  Где-то тихо скрипнула дверь, легкие ели слышные шаги...Она приближалась...
- Фридрих, - тихо произнесла я, еле сдерживая волнение. Мне стало страшно от того, что я делаю. Но с этого мгновения другого пути не было. Он попытался обернуться.
- Нет. Не поворачивайся. Я. иначе... не смогу... сказать. Я. люблю. вас. тебя.
Звук шагов. Легкий шорох. Совсем рядом, почти у двери...
- Клариссия, - произнес Хирш, наконец, повернувшись ко мне.
Я остановила его слова ладонью. Пусть молчит.
Но все вышло, так как я и думала. Дверь в комнату не закрылась, и я отчетливо видела в дверной проем Ее лицо, лицо баронессы фон Вейд. Заслышав шаги любимого, она не выдержала и решила сама наведаться в его комнату. Сделав сюрприз. Но сюрприз ждал ее. Я нежно обнимала Хирша за плечи и смотрела в его глаза, иногда поглядывая на дверь за его спиной. Казалось, что баронессу от изумления хватит удар: ее рот широко раскрылся, глаза размером с плошки сверкали, то ли от боли измены, то ли от ярости, что так быстро пожирает разум.
- Не говори ничего. Поцелуй меня.
Этой фразы было достаточно, что бы разъяренная женщина бросилась прочь. Вот интересно посмотреть, что она устроит ему завтра. Он поплатиться за свое вторжение в мою жизнь! Я была довольна своей выходкой, и надо было это как-то красиво закончить... чтобы не вызвать лишних подозрений.
- Клара. Ты играешь с огнем... Я прошу.
- Я тоже. Всего один поцелуй. Неужели для вас так сложно? Ну же? Будьте мужчиной!
Я гордо улыбнулась, победа была уже в моих руках. Можно было продолжать игру дальше.
- Фридрих Карл фон Хирш, в ваших жилах кровь или вода?
Он с неожиданной силой оттолкнул меня. Но победа все равно уже была моей.
- Вы солгали, номени, - его голос звучал тихо и устало.
Он раскрыл меня, что ж это было не трудно, мне не доводилось любить. Никогда и Никого. Я никогда не произносила слов любви и не умела быть нежной. Но в моих планах не было мысли заставить поверить мне. И я раскрыла карты.
- Вы оскорбили меня.
- Чем? Тем, что не дал вам наделать глупостей? Полно, Клара. Можете считать себя отомщенной.
- Нет. Пока нет.
- Клара. Это. - Он покачал головой. . Бесполезно. Но вы были близки. Очень близки к тому, чтобы. Впрочем какая разница. Я очень устал, номени. Уходите.
Эта свинья каждым словом оскорбляла меня. Кто он такой командовать и указывать что делать!
Хирш сел на кровать.
- Что мне сделать, чтобы вы ушли? - Его голос звучал глухо. - Бросить вас на кровать? Порвать платье? Изнасиловать? Или отшлепать, как зарвавшегося ребенка?  Бегите, Клара. Потому что если я сейчас поднимусь - нам всем будет очень плохо. Сначала вам, потом мне.
Мое сердце екнуло от неожиданности. Неужели он способен что-то такое сделать? Нет! Он не посмеет!
- Вы! Я вас ненавижу! Вы не посмеете! Я не ребенок! Я! Не-на-ви-жу!
Я громко хлопнула дверью. Все, спать. Я слишком устала.

14 число месяца Полотна.

Музыка: Lilly was here – убейте не помню исполнителя.

За прошедшие дни мы с девчонками чуть получше узнали друг друга и, в целом, подружились. Разумеется, главную роль в этом играли искрометные сестренки Фьер: вместе они создавали ураган, и нас, оказавшихся в эпицентре, естественным образом притягивало друг к другу.
Кроме того… Кроме того, достаточно просто подружиться с человеком, эмоции которого тебе совершенно ясны. Да, вы можете сказать, что это… нечестно… Но! Я с этим родилась, и это для меня естественно. И только мне тут попробуйте сказать, что сами отказались бы от такого! Не поверю ведь…
А жизнь шла… Где-то далеко… За темными елями и вековечными дубами, за оврагами лесными да полянами стылыми лежал город Рунн, в котором, будто в закопченном ведьминском котле, вскипало что-то… что-то неизвестное. Флавио… Нортми… Барна… Фьеры… Они не останутся в стороне – но мы, представительницы этих родов, сидим в стороне. Никола Нортми был заключен в застенок – освобожден ли он? Рауль Барна оказался в Монтристиде – выпустили ли его? Эстерад Флавио вообще уехал невесть куда – вернулся ли он? Ну а семья Фьеров традиционно ждет любых событий…
Так что совсем, совсем не удивлена я была, узнав, что Марина, Рони и Каэ намереваются съездить в Рунн за новостями. О, нет, господа, удивлена я была, узнав, что Анриэтта намерена составить им компанию.
Ну и ладно! Вернутся к вечеру девочки – ситуация станет как-то яснее. А я… не знаю… как-то мне не очень хочется в мужском обличии преодолевать путь до города. Да и плохой из меня мальчик. Нетрадиционный.
Анжи тоже осталась; ее все продолжала мучить тоска, с которой мы все не могли ничего поделать. Все так же она просыпалась бледная, с широко раскрытыми глазами, омытая черными волнами страха. Мне было больно смотреть на нее в таком состоянии, но ничего, ничего я не могла поделать.
Девушки уехали, заняв под благородное дело побега карету, несколько лошадей и некоторое количество мужской одежды. В оной они выглядели так, что я внутренне облизывалась, кстати. Ну да ладно… Мы сооовсем по другому адресу – Анжелика осталась.
Эх, конечно, ничего в ближайшее время у нас не выйдет – девочка слишком зажата. Ну, зато я смогу хоть немного ее повеселить, отвлечь от грустных мыслей.
День проходил… нормально. Мы мило болтали – кстати, она еще и умна… Однако все же она была в легкой грусти.
-Ну что такое? – заметив это, я села рядом с ней и склонилась к совершенной формы уху.
-Эла… Ну, я так уже не могу! Ночь за ночью, ночь а ночью – эти сны, – страх уже начал проникать в ее душу.
-Ну, ну… Спокойно! Как-то же можно от этого избавиться, - я пожала плечами, - Девочки скоро вернутся, все расскажут, ты и успокоишься.
-Так это когда будет-то? – Анжелика тяжело вздохнула, - Вот что ты делаешь, когда снятся кошмары?
-А мне они не снятся! – я улыбнулась, - Вот брата моего иногда мучают. Так он говорит, что надо просто расслабиться накануне, подумать о чем-нибудь приятном…
-Эла, посиди со мной еще…
***

Мы сидели у камина…
-Холодно там, наверно, - девушка вслушивается в гудящий в каминной трубе ветер.
-Да… То ли дело у нас… У нас ведь, почитай, и зимы нет…
-Ой, расскажи! Я хочу… послушать…
Я была рада развлечь девушку.
-Ну, сейчас у нас дожди… Мелкие, что виснут над землей, словно прозрачный туман… Представляешь, еще полмесяца – и они станут теплыми. Мне так нравится ходить под такими дождями…
А море сейчас серое и совсем неласковое. Вот летом оно бывает и голубым, и зеленым… Иногда – прямо как твои глаза… И еще оно такое теплое… Стоит только войти в воду – и кажется, будто тебя обнимает кто-то большой и добрый. А еще я маленькая очень любила ракушки на берегу собирать – они тоже очень красивые бывают… как-нибудь подарю вам всем по одной… а тебе – самую красивую.
Улыбка. И – ответная украсила губы Анжи.
-Да и вдали от моря хорошо – у нас ведь не пашут. У нас там деревьев фруктовых – леса просто. Знаешь, какое это чудо, когда поднимаешься на башню – и куда не посмотришь – яблони цветут. Будто ты попала в рай и сверху глядишь на облака…
Или когда абрикосовые деревья цветут… или, самое лучшее, вишни… Как-то раз, когда мне было двенадцать, мой брат меня осыпал лепестками вишни со стены… Тогда был легкий такой ветерок, и все их на меня точно-точно снесло – будто сама цветущей вишней стала…
А осенью – просто хорошо сидеть где-нибудь с книжкой и смотреть за окна. Знаешь, когда я была маленькой, то обожала сидеть на подоконниках… Но у нас и так очень удобная библиотека в Стигге. Там – все есть, просто – все. А вокруг – листья. Красные, не желтые. Будто кругом стальные леса, заржавевшие под осенними дождями…
Анжелика внезапно бросила на меня очень, очень внимательный взгляд… Однако я не придала этому значения.
-…Или зима… Редко-редко снег выпадает. Небо серое… На море – шторма… Ветры холодные… Но – я люблю прогуливаться во время ветров. Чтоб не гладили мягко кожу, а били – будто пощечинами… Странная я, да?
Анжелика, будто стряхнув сон, посмотрела на меня… как-то вдруг очень тепло.
-Не странная. Не странная, а очень хорошая…

14 число месяца Полотна.
Королевский Рунн.

      Проснувшись, Дирок легко коснулся волос лежащей на его груди женщины и улыбнулся, посмотрев в окно. Вчерашний вечер закончился неожиданной встречей, которая, правда, удержала его еще на некоторое время вдали от отчего дома в столице. Женщина на его груди полусонно пробормотала что-то и тан Алиера потянулся к маленькому столику, что стоял у кровати, и срывая две сочные ягоды винограда лежащего на широком блюде.
- Ты уже проснулся? Тебе пора?
- Это мне нужно спросить у тебя, Валла. Но ответ – какой бы он ни был – подождет. Отведай лучше эти ягоды.
      Женщина приподнялась, осторожно беря губами протянутое ей на ладони угощение. Молодой тан следил за каждым ее движением, чтобы привстав в свою очередь коснутся губами округлого подбородка, по которому сладким искушением тек виноградный сок.
- Ты соблазнитель, - едва слышно простонал женский голос, еще не очнувшийся от глубокого сна.
- Я?! – искренне поразился юноша. – Боги – свидетели! Это не я, а ты так сладостна!
      Руки опять переплелись на его плечах:
- Фосса вернется лишь к вечеру. Еще есть время. Я так рада, что повстречала вчера тебя.
- Свою радость я не смогу описать. Лучше не будем терять время, Валла.

      ... Лежа головой на животе возлюбленной, Дирок чуть слышно напевал какую-то мелодию, оглядывая комнату, которую он до сего момента не удосужился осмотреть: «А зря.. зря.. Мало ли какие пути для отступления понадобятся».
- Неплохой дом, - пробормотал он, поворачивая голову и целуя женскую ладонь, которая в задумчивости ласкала его кудри.
- Заслуга моего мужа, милый.
      Дирок поднял бровь:
- Вот как?! - с невыразимой иронией, мурлыкнул он.
      Ласковая рука отвесила ему шутливый подзатыльник:
- Не в этом смысле, плутишка!
- Валла, я даже и не усомнился в тебе. Куда ему бегать по другим, когда у него есть ты.
- Льстец.
- Ничуть! Ты прекрасно знаешь мое к тебе трепетное отношение.. А моя благодарная память никогда не даст мне соврать.
      Светло-карие глаза женщины затуманились:
- Даа.. это было чудесное время, плутишка. Совсем еще юнец, ты уже тогда покорял женские сердца улыбкой, песнями, нежными словами..
      Зеленые глаза юноши с чувством восхищения и обожания посмотрели на эту зрелую, но на диво красивую женщину:
- Не забывай кто меня научил так многому, Валла.
- Что?! Да я просто была твоей первой жертвой, Дирок!
- Настолько обворожительной, что я не смог тебе противится.. И ты соблазнила меня! - шутливо погрозил ей юноша.
      Женщина фыркнула, а затем звонко и неудержимо рассмеялась. Ей вторил беззаботный хохот Дирока.
- Я старею. Скоро балы и увеселения перестанут приносить свою радость. Мне будет невыразимо скучно находится на них. Разве что искать выгодные партии для своих детей. Время неумолимо к женщинам, - неожиданно и грустно заговорила она.
      Тан Алиера поднялся, подхватывая свою одежду и на миг остановился: солнце уже клонилось к закату. Он обернулся, чтобы встретится взглядом с светло-карими глазами своей возлюбленной. Стоял и смотрел, пока она не улыбнулась, поднимаясь за ним следом, чтобы обнять, прижаться и крепко поцеловать в губы. Отбросив прочь одежду, Дирок ответил на поцелуй, зарываясь пальцами в густые, рассыпавшиеся волосы и тихо прошептал:
- Ты навсегда останешься – особенной женщиной. Желаннейшей и прекраснейшей.
- Тебе пора, плутишка, - как-то невыразимо спокойно и счастливо, ответила она.
      Он еще раз поцеловал ее и отступил:
- Накинь на себя что-нибудь, Валла, иначе я не уйду….

      По какому-то странному желанию, он вновь не пошел домой, направляясь к особняку, возле которого всего день назад повстречал маленькую принцессу городских улиц. Дирок не мог ответить сам себе, но почему-то сейчас ему хотелось убедится, что девочка жива. Еще издали он увидел, что она сидит по прежнему на мостовой. Вот только нога ее была неуклюже забинтована, да рядом с ней копошилось еще двое детей постарше. Где-то в груди задержалось дыхание. Он быстро приблизился и вновь, как при первой их встрече опустился на колено. Маленькая нищенка вздрогнула и было дернулась прочь, но узнав кто перед ней, прохрипела что-то маловразумительное.
- Привет тебе, принцесса улицы, - негромко сказал он.
      Двое сидящих рядом детей, насупившись, уставились на него:
- Чо пришел? – буркнула в ответ Прю. – Опять горланить будешь? Ну пой. Мне понравилось.
      Хриплый смех сорвался с потрескавшихся губ. Дирок покачал головой:
- Нет, ваше высочество. Мне не до песен сейчас. Я вижу, что у вас были неприятности и мне хочется помочь.
      Девочка дышала очень тяжело и вдруг странно исказившееся лицо ее приблизилось к его лицу:
- А чем ты могешь помочь? Ты только языком мелешь, как класры, да поешь, как птаха. Толку от тебя? – по чумазой щеке поползла странная дорожка – видимо слеза, но он не был в этом уверен.
- Не злись, Прю. Я могу помочь тебе вылечить ногу. То, что намотано на ней – только еще хуже сделает. Позволишь? Ведь нельзя, чтобы нога болела всю жизнь.
- А ты чо – лекарь? Чего я тебе верить должна, пинтяк?
      Молодой человек почувствовал, что по какой-то причине ему очень важно, чтобы вот это оборванное, несчастное и чумазое существо – поверило ему. Он поймал ее взгляд и негромко, но со всей данной ему богами убежденностью сказал:
- Нет. Я не лекарь, но если мой корабль попадет в беду, если одному из моих людей будет грозить гибель от раны, похожей на твою – я сделаю все возможное, чтобы спасти его. Мне дороги мои люди. И мне хочется помочь тебе, Прю.
      Кажется слова дошли до ее сознание и она опустила свои разноцветные глаза, смотря на больную ногу. Губы ее скривились, но девочка лишь резко кивнула. Дирок распутал грязную и вонючую тряпку, открывая рану. Пальцы его чутко скользили по голени, едва ощутимо нажали на колено девочки, а потом осторожно повернули ногу из стороны в сторону. Он вздохнул, поднимая на нее взгляд:
- Твои малыши? – получив еще один ответный кивок, он четко отдал приказ. – Пусть принесут воды – чистой. И два деревянных брустка.
- Слыхали? Живо! – рыкнула на малышей нищенка, следя за тем, как он достает холщовый платок и разрывает его на полоски.
      Затем наступила очередь плаща, от которого оторвали внушительный кусок и тоже располосовали на ленты. За это время прибежали маленькие нищие, таща в двух плошках воду. Дирок молча промыл ногу, стараясь особенно хорошо очистить рану чуть ниже колена, которая кровоточила. Покончив с промыванием, он отцепил от пояса флягу с горькой настойкой. Этот ценнейший напиток мог поставить на ноги любого за пять минут и свалить слона своей крепостью. Молодой человек открутил крышку фляги и чуть улыбнулся:
- Стерпишь? Будет больно, но это надо, Прю.
- Давай! – она сжалась и вдруг подняла руку, нахмурившись и посмотрев в его лицо. – Слушь, а за каким класром тебе это запонадобилось? Никто ничего не делает просто так. А вы, пинтяки, тем более. Че тебе от Прю надоть потом?
      Парень пожал плечами и негромко сказал:
- Чтобы ты звала меня по имени. Ну, готова?
      Она сжала губы, то ли не желая его называть так, как ему хотелось, то ли готовясь. Дирок не стал гадать, резко плеснув на рану настойкой. Низкий крик сорвался и разлетелся в дребезги на мостовой.
- Все. Осталось немного.
      И действительно: пока настойка делала свое благое, хоть и болезненное дело, он сноровисто обмотал принесенные по его приказу деревянные брустки лентами от своего плаща, затем осторожно перевязал ногу сначала импровизированной корпией, сделанной из собственного платка, а потом, зафиксировав ее деревяшками, – еще раз и плотно забинтовал.
- Ходить будет трудно, но зато через месяц, а может и быстрее – нога выздоровеет.
- Плащ испортил себе, - не благодаря и не поднимая глаз, пробормотала Прю. – Хороший.
- Да, теперь он никуда не годен. Хотя, может тебе пригодится? И твоим помощникам?
- Откуда знаешь, чо они помогать? – вскинула она глаза.
- Догадался. Ну так что – возьмешь плащ? Он теплый. А мне уже пора.
- Пойдешь к этой фирле, Дирок? – девочка кивнула на дом, где сияли огни, звучала музыка и слышались перекаты мужского смеха.
      Он словно и не заметил, что его впервые назвали по имени, изучающе глядя на дом:
- Думаешь – стоит, Прю?
- Ты рано или поздно все равно к ней приковыляешь. Чё тянуть тогда?
- Верно, Прю! Откуда в тебе такой прозорливый ум? Держи! – он кинул плащ и поправил гитару, направляясь к воротам дома. – До встречи.
- Ага. Покеда, Дирок.
      Уже подойдя к воротам, он обернулся и лукаво подмигнул ей, вызывав ответную, хоть и кривую усмешку. Его пустили не спрашивая имени, просто оглядев пристально с головы до ног – пропустили к дверям дома, где стояли еще двое охранников:
- С кем имеем честь?
- Любопытно. При входе – ни слова, а подходя к дверям – вопросы? – задумчиво изучая их и дверь, перед которой ярко полыхали два факела.
        Словно в ответ на его взгляд, дверь открылась и вышел респектабельный, представительный и важный дворецкий:
- Номен, прошу прощения, но не могли бы вы представится.
- С удовольствием, - усмехнулся молодой человек. – Тан Алиера, Дирок дэ Ла Прад.
      Дворецкий пристально смотрел на него несколько минут, а потом склонился, пропуская вперед. Он прошел, оглядываясь. Дорогие ковры, изысканные канделябры, сверкающие многочисленными огнями свечей, какое-то мгновение ему казалось, что дом не дышит, пока из распахнувшейся перед ним двери не послышался очередной взрыв хохота. Молодой тан прошел, кивнув головой дворецкому, и оглядел все устремленные на него лица. В основном мужские, что было и не удивительно. И лишь одно – женское. Черные глаза смотрели прямо на него, а их обладательница чуть улыбалась. Возле нее находился белобрысый молодчик, которого прервали на какой-то длинной речи и глаза его теперь недовольно сверкали на того, кто помешал ему дорассказать.
- Прошу прощения, Клод. Я только поприветствую нового гостя, - чистый звук ее голоса, поразил его едва ли не больше, чем сама встреча.
      Она скользнула между своими гостями, приближаясь и указывая ему на свободное кресло:
- Ноги никогда не расскажут правды, садитесь прошу. Отдыхайте.
      Дирок улыбнулся, склоняясь:
- Я не устал искать тебя, солнце, - он пристально посмотрел в ее черные омуты, наслаждаясь странной и непонятной их глубиной.
- Да, вы приезжий! – названный Клодом. – Если бы вы были местным, то знали бы, что красавица Элен всегда рада отдать свою страсть тому, кто готов платить.
      Пьяный смех похоже порадовал только его обладателя. Дирок продолжал улыбаться, глядя на красивое лицо, которого казалось не коснулись эти брошенные вслед ей слова. «Привыкла или не слышала их? Кто знает. Но мои слова ты услышишь», - решил он.
- Увы. Я не готов платить за страсть, - вновь черные омуты – манящие и зовущие. – Если я появился здесь, значит я могу и возьму все это не заплатив ни одного империала. И ваши правила меня мало интересуют.
- За все надо платить, - ее чистый голос вновь перекрыл все остальное.
- Равной ценой, Элен, - просто и сразу назвав ее имя, он еще раз поклонился. – Я нашел тебя, солнце. И вернусь еще, если ты не будешь против.
      Удивительные глаза посмотрели в его лицо:
- Двери моего дома открыты для вас, Дирок дэ Ла Прад. Я буду ждать.
- И я вас, солнце, готов ждать, - загадочно усмехнулся он, склоняясь для того, чтобы поцеловать ее руку.
      Он ушел, зная что вернется и улыбаясь этой мысли. Теперь дорога лежала туда, где всегда примут и поймут. Королевский Рунн при всем своем величии был – мал, поразительно мал в сравнении с просторами Алиера или Фроста. Столица поражала красотой, но свободу в нее несли те, кто жил в этих замках, домах, особняках. Дирок шел, насвистывая неприхотливую мелодию и рассматривая особняки Королевского города. Когда перед ним показался родные стены, Дирок прибавил шагу, быстро подходя к высокому забору и ловко взбираясь на него. Расположившись на самом верху, он с мальчишеским восторгом окинул дом, махнул рукой слугам, которые ухмылялись, увидев своего хозяина, который решил даже в собственный дом войти так, как ему привычнее. А молодой тан рассматривал окна и балконы, замечая, что скоро причудливая вязь вьющихся растений укроет это строение, как зеленым покрывалом. Зеленый…. Любимый цвет его сестры. Дирок очень живо представил себе, как Сандра сейчас сидит в одной из комнат и рисует или пьет свое любимое молоко со свежими, ярко-красными ягодами клубники. Юноша улыбнулся и перекинул гитару себе на грудь, устремляя взор куда-то к небесам.

          Каждый имеет право на счастье:
          хромой, слепой,
          заплутавший и злой,
          свернувший в чащу, споткнувшийся на пути.
          А мы все ищем потерянный рай.
          Но кому-то - жизнь, а кому-то - игра.
          И падает в грязь отчаявшийся дойти.

      Песня разливалась в предвечернем воздухе. На балконе мелькнула горничная, чье личико радостно вспыхнуло и она убежала в дом, зовя свою хозяйку: «Майрис Сандра.. Майрис Сандра!!!». Дирок спрыгнул на землю и прислонился к забору, продолжая наблюдать за балконом, на котором спустя короткое время появилась стройная, затянутая в черное платье фигурка, чью голову венчала золотисто-рыжая корона пышных волос. Он улыбнулся, продолжая перебирать пальцами струны и не сводя с нее глаз: Сандра…. Через миг глаза их встретились и прелестное личико Сандры состроило высокомерную гримаску:
- Ну-ка, плутишка-миннизингер, спой мне более веселую песенку, - капризным голосом потребовала она.
      Юноша почтительно поклонился ей, сверкнув глазами:
- А что я получу, сиятельная номени?
- Ты не получишь ничего на таком расстоянии, плутишка, - отрезала Сандра, гордо отворачиваясь от него.
      Она нетерпеливо постукивала туфелькой об пол, ожидая, но ответ раздался прямо за ее спиной – Дирок легко взобрался на балкон родного дома и опять ударил по струнам:

Что щедра земля, как в последний раз?
Я сегодня, любимая, буду с тобой.
Вечер на полях ткал туман для нас.
Я сегодня, любимая, буду с тобой.
Не смотри назад, не беги вперед:
За спиной - закат, за холмом - восход.
Но меж первой звездой и последней звездой
Я сегодня, любимая, буду с тобой...

      Сандра чуть не упала, но наглый певец ловко подхватил ее одной рукой, прижимая к своей груди:
- А на таком расстоянии, о прекрасная?
      Девушка попыталась изобразить гнев, но тут же расхохоталась:
- Рокки, ты не меняешься!
- Да и ты тоже, моя прекрасная сестра, - наклоняясь к ней, чтобы поцеловать бархатистую щеку, ответил юноша.

14 число месяца Полотна Рунн

«Вот и закончилось моё путешествие. Почти закончилось. Осталось самое сложное, но и самое приятное – убийство Белого Шакала. Знай, недостойный сын своей матери, я прибыл сюда убивать. И я убью тебя, убью в твоей собственной постели, под твоей собственной крышей. Убью как безумного прокажённого, влезшего в шатёр к мирным охотникам. Убью, и мир станет чище и светлее. О да, ты будешь сопротивляться, будут сопротивляться и твои псы, ради сладкой кости служащие тебе безумцу. Они тоже умрут, но сначала ты. Ты, Шакал, первым ответишь мне за все несправедливости последних лет. За гибель моего рода, за войну, которую твои псы принесли на наши земли, воспользовавшись гостеприимством моего народа, за смерть Монбара…»
Агг неспешно шагал по узким улочкам столицы империи. Он специально держался подальше от центральных широких улиц Рунна, но и здесь хватало любопытных, постоянно бросающих на него косые взгляды. Дети толпами следовали за ним, провожая до границ своих кварталов, где их тут же сменяла другая толпа. Девушки и впечатлительные молодые женщины спешили побыстрее спрятаться за дверями и ставнями, откуда тем не менее затаив дыхание продолжали следить за краснокожим незнакомцем. люди постарше да понабожней вдохновенно чертили перед собой знак Каспиана, защищая себя и свои дома от красного дьявола.
«Смешно. Чего они то боятся? Мне не нужны ни их жизни, ни их имущество. Пока не нужны их жизни…»
Агг почтительно поклонился старому сапожнику, чинящему чей-то башмак перед своей лавкой в тени улицы. Паре монахов ответил знаком Каспиана, как учил его Михно. Монахи явно растерялись и поспешили удалиться.
***
Сегодняшний, так хорошо начавшийся день, закончился довольно скверно. Хозяин постоялого двора, в котором Агг снял комнату, сообщил молодому «клинку» очень важную новость. Оказывается, император, этот Белый Шакал, мёртв. Никто не знает, отчего он умер, но Агга это мало волновало. Судьба сделала работу за него. Теперь нужно полностью сконцентрироваться на второй части задания Михно, претендентах на престол. Скоро новость о смерти Александра Белого Шакала достигнет берегов новой Иберии, и учитель Никодим поднимет Лигу на борьбу за независимость прерий. Его же, Агга, задача как можно дольше мешать империи обрести нового главу и он намерен преступить к её осуществлению немедленно. жаль, конечно, что такой козырь придётся выкладывать так рано, но…
- Послушай, любезный. не подскажешь ли ты мне где находиться дом уважаемого Флавио. Мой отец желает вести с ним торговые дела, и послал меня на переговоры. но ваш город столь велик, что который день не могу найти шатра уважаемого.
- Особняк Флавио? Как же, конечно знаю. Слушай сюда… - хозяин двора, поигрывая только что полученной золотой монетой, стал объяснять дорогу.

14 число месяца Полотна.
Рунн, Королевский город.

    Этот дом хорошо знаком Бертрану, он бывал в нём многократно. Но, всякий раз как он приходил сюда, атмосфера особняка, только ему присущая, заставляла его задумываться над загадкой семьи Нортми – этого древнего и могущественного рода. А загадка, несомненно, существовала…
    Слуга проводил бургомистра от входа к залу с камином и, остановившись в дверях, представил:
    - Бургомистр Бертран Фонтоне к Вашей Светлости!
    - Да-да, пусть зайдёт.
    Слуга пропустил градоначальника вперед и притаился у дверей. Бертран вышел в центр комнаты и увидел рядом с камином полулежащего в кресле герцога. Его ноги покоились на пуфике и были прикрыты пледом. На стоящем у кресла столике дымилась чаша с напитком, распространявшим по комнате запах корицы.
    - День добрый, Ваша Светлость
    - О, господин Фонтоне, проходите-проходите, устраивайтесь вот, например, в этом кресле…
    - Как Ваше драгоценное здоровье, герцог? Я слышал Вас беспокоит сердце? Могу порекомендовать Вам замечательного лекаря, - предложил Фонтоне, с обеспокоенным видом изучая Этьена. Он подошел и сел в кресло напротив хворающего Нортми.
    - Спасибо Вам, но у меня есть свой замечательный… - Этьен вздохнул, - что будете пить?
    - Выпил бы чего-нибудь горячего.
    - Чай, чёрный, без сахара… - сказал герцог склонившемуся слуге, и вопросительно взглянул на Бернара.
    - Именно так, Ваша память меня всегда поражала, Ваша Светлость.
    - Теперь мы вдвоём, Бертран, – продолжил Этьен, когда дверь за слугой закрылась, – давайте оставим на время титулы.
    Градоначальник одобрительно кивнул.
    - Так вот, я вызвал Вас, Бертран, в том числе для того, - при слове «вызвал» Фонтоне поднял было бровь, но потом решил списать это на рабочую привычку герцога, - чтобы обратить Ваше внимание на приезд в город неслыханного количества знатных и влиятельных людей со всей Империи.
    Фонтоне внимательно смотрел на герцога, в то время как тот неотрывно изучал огонь в камине. Этьен не выглядел больным, однако казался бледнее обычного.
    - Мне не надо объяснять Вам, что до заседания Высшего Совета обстановка в городе должна быть … идиллической, - акцентировал Этьен, как бы пробуя слово на вкус, - Необходимо избежать любых инцидентов. Это относится, как к горожанам, так и к приезжим, - герцог выразительно взглянул на бургомистра, – Ко всем. Без исключений.
    - Я понимаю Вашу озабоченность, Ва…  Этьен, - закивал Фонтоне, всем своим видом демонстрируя, как глубоко он проникся этой озабоченностью, - Необходимые указания уже даны Сэмьюэлю Гарди-Праду. Все имеющиеся в нашем распоряжении войска и часть резервистов приведены в боевую готовность. Усилена работа с агентурой в городе, надеемся узнавать о возможных правонарушения до их совершения. Смеем ли мы рассчитывать на помощь СИБа для решения этих нелегких задач. Информация от Вас может стать решающей.
    - Разумеется, коллега, – глава СИБа слегка улыбнулся, – мы будем иметь Вас в виду.
    - С таким количеством высокопоставленных и благородных гостей со всех концов Империи мелких инцидентов не миновать, - продолжал Бертран, - Вы же понимаете меня Этьен? Это можно назвать своего рода политическим и культурным шоком для города.
    - Абсолютно, главное чтобы эти мелкие инциденты не вызвали серьезных последствий.
    - Приложим все усилия.

    В комнату вошел слуга с подносом и нарушил стройность беседы. Этьен взял со столика свою чашу, повертел в руках,  и чуть морщась, отпил.
    - Ваш чай, Ваше превосходительство, - отчеканил слуга, ставя чашку перед Бертраном, что-нибудь ещё господа?
    - Нет, свободен, - не глядя бросил герцог.
    Пару минут каждый из них был занять собственным напитком.

    - Вы знаете, Этьен, - прервал молчание бургомистр, - я не любитель всяческих загадок и мистики, но не могу не поговорить с Вами вот о чем. Вам не кажется что с момента смерти нашего Императора город наполнили слухи и вымыслы, которые в купе с активными расследованиями как Вашим, так и Церковным, не скрою, заставляют и меня призадуматься…
    - Что сказать Вам, Бертран… Люди издавна пытались мистикой объяснить вещи, которые не могли понять, в том время как ответ был простым. Разумному человеку не следует впадать в суеверия, но в тоже время иногда излишний скептицизм бывает вреден. Я видел многое, что выходит за рамки естественного, и для чего у меня до сих пор нет объяснения, - герцог замолчал на мгновение, давая собеседнику осмыслить сказанное и, затем, добавил, - Следует молиться Господу, чтобы наши дни не стали последними, а к тому все похоже и ведет.
    - Последними? – Бертран откинулся в кресле, – Пророчества? Боги?
    Этьен задумчиво смотрел на него.
    - Неужели Вы, Этьен, всерьез верите в существование каких-то древних сил, устроивших наш мир по своему усмотрению? До меня, конечно, доходили слухи, но всё же…
    - Древние знали больше, чем мы, - перебил герцог, - но эти сведения в большинстве своем потеряны, а остались лишь обрывки. Если Вас это так интересует, то я могу Вам предоставить доступ к своей личной библиотеке. Возможно, Вы сможете увидеть больше, чем увидел я сам.
    - Ну что Вы, Этьен, Вы же знаете, что я в этом ничего не смыслю, – рассмеялся Фонтоне.
    - Но интересуетесь же? – герцог поставил чашу на столик и ухмыльнулся, - Тут один из наших сотрудников несколько дней назад имел честь отобедать в придорожной таверне с неким Ветерком? Слыхали о таком?
    Бертран смутился.
    - Не волнуйтесь, мы не стали чинить ему препятствия в выполнении его миссии. Только хочу заметить на счет Ваших, несомненно, могущественных друзей из Ауралона – на сколько Вы им доверяете, Бертран, ища у них поддержки? Я, конечно, понимаю Ваше стремление к обеспечению безопасности, но тут Вы явно перестраховываетесь. В любом случае держите меня в курсе…
    - Непременно.
    - Да, и не забывайте что я всегда рад помочь Вам, особенно когда Вы действуете в наших общих целях. Право же, не обязательно было устраивать этот шпионский балаган с находкой профессора Ворнерса.
    - У меня и в мыслях не было мешать господину Дресслеру. Мне кажется, он получил всё что хотел.
    - Разумеется. Рейнхард, как ведущий расследование, должен иметь доступ ко всем документам, его заинтересовавшим. Но я не думаю, что он станет мешать Вам, если Вы сами захотите чем-то помочь.
    Несколько секунд герцог и бургомистр сверлили друг друга глазами. Затем Этьен расслабился и вернулся к созерцанию огня. Бертран вновь вплотную занялся своим чаем…
    …Нить их беседы возвратилась к родному городу и гостям, наводнившим его. Герцога позабавили рассказы Фонтоне о нравах некоторых чудных приезжих, и он позволил себе несколько раз рассмеяться, забывая о болезни.
    В голове же Бертрана прочно засели слова герцога о вещах выходящих за рамки естественного. И спустя время, сидя в своей карете по дороге домой он продолжал размышлять. Как в страшном сне его догадки подтверждались. Нет, мир совершенно не желал укладываться в отведенные для него рамки.

14 день месяца Полотна,
Рунн, особняк Клиша

Катажине часто снились сны. Самые разные - сны-пророчества и сны-гадания, сны о будущем и сны о прошлом, сны-фантазии и сны-страхи. Каждое утро молодая ведьма начинала с того, что тщательно вспоминала все подробности пережитого во сне. Некоторые она помнила до мельчайшей детали, от некоторых оставались лишь яркие впечатления, пережитые эмоции, кусочки сцен и обрывки разговоров. Если бы она могла, она бы тщательно записывала каждое из видений, чтобы с абсолютной точностью запомнить каждую мелочь, каждую деталь, но, увы, даже это малое послабление было ей совершенно недоступно.

В комнату вошла горничная, это тупое, всегда послушное создание, не способное связать и двух слов без того, чтобы запнуться, и молодая номени встала с кровати, позволяя себя одеть. Несмотря на то, что утренний туалет не подразумевал особых изысков и состоял из длинной черной юбки и белой кофточки, отделанной ауралонским кружевом, Катажина не удержалась и несколько раз обернула тонкую талию широким поясом, украшенным черным жемчугом, выловленным полунищими ловцами у берегов Росаледы, и невероятно дорогим стеклянным бисером, доставляемым на потеху первейшим модницам столицы с караванами восточных купцов.
Две жемчужинки в маленькие ушки, капельки духов на запястья и лебединую шею - всё это Катажина делала почти не задумываясь, полностью погруженная в то, что приснилось ей этой ночью. Девушка cмотрела перед собой пустыми глазами, позволяя страшно нервничающей горничной заплетать её блестящие черные волосы в гладкие косы, никак не комментируя все промахи неумехи. Мысленно она записывала всё то, что ей привидилось сегодня, гадая, чем был этот сон - миражом или кусочком реальности, шальной стрелой залетевшей в сети спящей колдуньи.

Красивый, даже немного чересчур красивый молодой человек через широкое окно напряженно вглядывается в темноту. На улице нет ничего, только пустота, черная пустота, гибкая и вязкая, жаждущая заполнения, жаждущая обладания хоть чем-то. Кем-то. Кровью и душами людей.
Взрыв. Невыносимо яркая вспышка. Чудовищный грохот. Кажется, сейчас лопнут барабанные перепонки. Кровь? Я умираю?..
Четыре фигуры, бегущие по узкому переулку. Запах угрозы, вонь страха, топот погони. У них одинаковые лица - четыре куклы, ведомые неизвестным кукловодом. Неживые убийцы сделали своё дело и теперь пытаются совершить что-то неестественное - они хотят сами выжить.
Тоненькая, невероятно красивая девушка (приятно посмотреть на себя со стороны ), открывающая ворота своего дома, дающая приют и спасение пятерым убийцам.
"- Зачем ты?..
- Какая разница... Я просто так хочу..."
И конец сна - странный, нечеткий, но очень приятный. Катажине мало что удалось запомнить - шорохи, мерцания, тихие звуки и шелковистые прикосновения.

Девушка довольно улыбнулась: "Странный, но хороший, чудесный сон..."
На улице, где-то совсем близко прогремел взрыв, сотрясая весь дом до основания, вызвав испуганный писк молоденькой горничной.
Это был сон о будущем. И оно уже наступило.

14 число месяца Полотна.
Рунн. Золотой город.


Волшебник, сделай горный ручей рекой
Я видел города за дюнами, клянусь и днём
Достань болотный пыли ему, только ты
Знаешь где растут цветы, где растут цветы…


Большой глоток фортийского вина…духота. Воздух был раскалён до такой степени, что казалось с минуты на минуту город запылает. Жар шёл от огромной толпы, которая длинной шеренгой двигалась к одной из площадей Рунна воспевая последнего императора.
Милан наблюдал за всем этим с окна третьего этажа одного из многочисленных особняков Золотого города. Дом Трвая не выходил окнами на одну из длиннейших улиц города по которой двигалась процессия. Потому пришлось навестить старого друга Фабьена Отье. Когда-то он помогал скифийцу распространять свои картины и укреплять своё имя в плеяде лучших художников империи. Фабьен был рад видеть Трвая и с радостью принял его. После продолжительного общения Отье пришлось оставить Милана, так как дела не жадли, но он попросил остаться пока у него, так как обстановка на улице была неблагоприятной. Милан с удовольствием принял предложение друга.
Трвай внимательно вглядывался в толпу людей, которая была разбавлена небольшими кучками гвардейцев. Но не они были нужны скифийцу, свою цель он нашёл быстро. Карета здесь бы не проехала никак. Но небольшой ареал в чёрной массе людей выдал совсем небольшую свиту Алексея Озерова – одного из противников идеи сепаратистов о свободе Скифии.
Милан прикусил губу, привычка с детства. Взором он стал искать своих, здесь уже пришлось хорошенько присмотреться. Четыре невзрачные фигурки двигались в сторону «мишени». Мирослав, у которого и была бомба выдвинулся немного вперёд остальных. Он передвигался наиболее осторожно.
Мирослав родился в Полонии, в небольшом, но одном из богатейших городов страны Ференцвароше. Город славился хорошими, но дорогими  врачами и вся знать Полонии ездила сюда лечиться. Отец Мирослава скифиец. Он уехал из Скифии, так как не мог терпеть власти флавийцев. Сыну передалась ненависть в полной мере.
Когда до Озерова оставалось около двадцати шагов Мирослав, опять же стараясь сразу не привлечь внимания, одел маску с лицом Алексея Озерова. Ускорив шаг он вплотную приблизился к людям охранявшим важного гостя из Скифии, который неудачно попал в Рунн во время траура. Одним прыжком миновал не ждавших подвоха телохранителей и оказавшись лицом к лицу с Озеровым вложил тому в руки смертоносный свёрток, механизм которого уже работал.
- Свободная Скифия! – выкрикнул сепаратист и оттолкнув псевдоскифийца на землю бросился бежать.
Люди Алексея не сразу поняли, что случилось. Один из них правда сообразил быстро в чём дело и перегородил дорогу Мирославу, но сепаратист не мешкался и в следующее мгновение его кулак поцеловал телохранителя в челюсть, оставив того на месте, но уже лёжа.
Толпа казалось и не обратила внимания на то, что произошло и медленно продолжала своё шествие. Мирослав пробирался к назначенному месту, где все должны были встретиться, разбрасывая и распихивая в сторону людей.
Милан заметил, как столичные гвардейцы начали стягиваться к месту происшествия. В следующее минуту раздался взрыв! Не очень большого радиуса, но в такой куче народа он унёс около десяти жизней, включая «цель». С этого момента началась паника…
Люди куда-то бежали, образовалась давка. Преступника потеряли, но около пятнадцати гвардейцев направились в сторону в ту сторону, где скрылся сепаратист. Семеро из них двигались в верном направлении. Но тут в дело вступили другие актёры, Розин и Ко. Они играя роль паникёров тычками и подножками остановили несколько преследователей. Всё шло хорошо, так как и должно было, если бы не прекрасная работа руннских хранителей порядка. Улицу начали оцеплять с какой-то бешенной скоростью.
Трвай начинал нервничать. Мирослав успел выскочить из сдуревшей толпы и сломя голову бросился по Ласкутной улице, одной из самых маленьких и невзрачных в Золотом городе. Через мгновение за ним выбежали трое гвардейцев. Но долго преследовать его им не пришлось. Розин и Ко опять вступили в дело. Они налетели на гвардейцев сзади, избавив их от тягот преследования. Трое сепаратистов уже тоже были в масках, если бы Милан не знал, что это маски он бы решил, что это трое Озеровых стоят перед ним. Они направились вслед за Мирославом и пропали из виду.
Милан понимал, что планы резко меняются. Трвай знал где в домке чёрный выход и вскоре уже бежал к месту, где они обусловились встретиться после взрыва. Пробегая по переулкам он слышал, как отдавались команды капитанов где искать преступников. Скифиец бежал так, что казалось ещё немного и он взлетит. Светлые волосы, которым позавидовала бы любая девушка стали мокрыми и липли к глазам. Около десяти минут Трвай бежал не останавливаясь. К фонтану во дворе какого-то брошенного дома он пришёл первый, так как изначально находился ближе к нему. Друзей долго ждать не пришлось. Также замученные долгим бегом они едва стояли на ногах.
- Попытаемся скрыться в переулках, что между Красной и Речной улицами. Скоро здесь всё будет в гвардейцах…
Милан не успел закончить, как из-за угла выскочили четыре всадника со сталью в руке. Трвая вытащил из-за спины маску и быстро надев её поднял пистоль, который ему протянул Мирослав. Выстрелы прозвучали одновременно. Лучше других преуспел Дмиртрий Розин, но это и не удивительно, когда-то он был гордостью скифского офицерства. Но сейчас это было не столь важно, так как все четверо были мертвы. Мешкаться было нельзя и Трвай повёл остальных дальше в лабиринт города.
Чуть дальше дома стали крупнее. Пробегая мимо одного из особняков, отличавшимся от остальных большим двором, они заметили девушку, что стояла у ворот.
- Тише едешь–дальше будешь. – как-будто пропела она.
Мужчины были шагах в двадцати от неё, когда она это сказала, причём сказала совсем негромко, но услышал абсолютно все. В другой раз Милан и  не задумывался бы о том, чтобы остановиться, тем более в такой ситуации. Но сейчас было что-то особенное, скифиец остановился, его примеру последовали остальные.
- Улица - не лучшее место для того, чтобы смотреть на девушку такими глазами. Для таких людей, как вы, улица  -вообще не лучшее место сейчас . она улыбнулась, такой красивой и в тоже время пугающей улыбки Милан не видел. - Быть может пройдём в дом и поговорим? Она вопросительно посмотрела на Милана.
Скифиец посмотрел в конец улицы…пусто. Потом взгляд перешёл на друзей. Даже через маску мужчина чувствовал, что они растеряны. После он опустил глаза на землю.
- Я думаю нам есть о чём поговорить. С такой красивой номени всегда есть о чём поговорить – чуть охрипшем голосом после бега ответил Милан.
Девушка утвердительно кивнула и закончила:
- В моём доме вы в безопасности.
Голос…её голос, такого Трвай никогда не слышал, он был словно песня волн, словно шёпот листвы. Голос волшебницы.

14 день месяца Полотна,
Рунн, особняк Клиша

Катажина провела пятерых мужчин в дом через черный ход. Девушка не боялась, что кто-то из слуг начнет болтать о необычных посетителях особняка Максимилиана Клиша. Еще сам замминистра вылечил прислугу от излишней болтливости, несомненно мешающей ему в его работе, так что Касе оставалось только добиться, чтоб её боялись не меньше (а вообще-то и больше) хозяина дома, чтобы быть уверенной в том, что её секреты и её посетители остаются тайной только этого дома.
Девушка провела своих "гостей" в малую гостиную, велев угостить мужчин чаем и домашним печеньем. Пока два лакея заставляли маленький столик подносами с разнообразной снедью, Катажина внимательно рассматривала свалившихся на её голову нарушителей общественного спокойствия - а в том, что эта компания была виновна в произошедшем взрыве, девушка не сомневалась. Четверо мужчин, застывших словно истуканы под взглядами слуг - явно исполнители. Они не представляют никакого интереса. А вот пятый - явно высокого происхождения, красивый блондин, голубые глаза, внимательно изучающие обстановку комнаты, беспокойно останавливающие взгляд на незашторенных окнах, через которые можно было бы увидеть его или его друзей. С первого взгляда такого в толпе не выделишь - обычный избалованный деньгами и семьей красавчик, ничего особенного. Но обычный человек вряд ли бы приснился Катажине, да и вряд ли бы он оказался в такой компании во время взрыва.

Дверь за последним слугой закрылась, и мужчины очнулись, стряхнули с себя напряжение от погони и теперь прислушивались к происходящему, пытаясь понять что происходит, куда они попали, ища подвох в широком жесте молодой незнакомки. Многочисленные вопросы яркими огоньками горели в их широко открытых глазах, и только Катажина спокойно пила чай, даже не пытаясь вовлечь "гостей" в беседу. Блондин, видимо, решил, что будет верным, если инициативу, тем более при своих людях, возьмёт он:
- Могу ли я узнать ваше имя, номени?
- Интересно, вы тоже собираетесь представиться своей спасительнице? А не боитесь, что я вас выдам? - девушка всем своим видом демонстрировала абсолютное спокойствие и уверенность. - Меня зовут Катажина. Графиня Катажина Риди.
- Выдать я вас смог бы и без имени, если бы это мне было нужно, ведь девушек такой красоты не так много в столице.- Он прикусил губу. -  Но зачем же рубить сук, на котором сидишь? Милан Трвай, - легкий поклон - вы, быть может, слышали обо мне. А это мои хорошие друзья. - Он слегка улыбнулся и поочереди назвал имя каждого.
- Я... слышала о людях, взрывающих скифских вельмож и носящих при этом маски. Талантливо сделанные маски, смею заметить. Увидев вас, я поступила так, как считала правильным. - улыбка и укор. Катажина добавила во взгляд побольше безграничного доверия и легкого налёта напускной таинственности, дымчатой вуалькой окутавшей ресницы.
- Наверное мне следовало бы узнать, зачем вы это сделали, графиня... Но сейчас не имеет смысла. Я хочу лишь спросить одно - поможете ли вы нам и дальше? А там уж разберёмся, кому от этого какая выгода...
- Действительно. Главное, чтобы у вас было это потом. - Девушка замолчала, изящные пальчики с розовыи ноготками задумчиво поглаживали бока фарфоровой чашки. - Я помогу. Вам нужно выбраться из города? Всем?
- Вы очень умны и красивы, графиня. Немногие в наше время умеют сочетать два этих несомненно важных качества. - Глаза Трвая на мгновение как-будто сверкнули. - Именно выбраться и как можно быстрей. Но не мне...а моим друзьям.
- У вас был план?
- У нас есть план, но сейчас... Я думаю нельзя предпринимать что-то в спешке. - Милан явно намекал на то, что им надо отдохнуть. И не сводил глаз с обворожительно прекрасной Катажины. Девушка поняла прозрачный намек и легко улыбнулась:
- Ваши люди могут остаться на ночь в этом доме. Их расположат в комнатах слуг, дядя не посмеет ничего возразить. А завтра... Завтра я вывезу их из города.
- Но как?
Кати легко рассмеялась. Этот юноша, Милан, кажется, решил использовать её неожиданную помощь на полную катушку, не задумываясь ни о последствиях, ни о плате, которую она может потом потребовать. Он настолько наивен или не считает её способной представить счет за свои услуги? И то, и другое можно было бы использовать.
- Милан, вы догадываетесь, как трудно в наше время перевозить женские платья? Они занимают очень много места и любое повреждение наносит непоправимый ущерб этим шедеврам портновского искусства. Но я готова пожертвовать парочкой, чтобы вывезти ваших друзей из города. - Услышав эти слова молодые люди встрепенулись, но Катажина, как и за все время предыдущего разговора не обратила на них ни малейшего внимания, не сводя сверкающих глаз с их предводителя. Милан, хоть и казался достаточно околдованным, все-таки продолжал проявлять здоровый скептицизм:
- Вывозить людей в сундуках с женским платьем? Это как-то.. Отдает модными романами, не сочтите за оскорбление, конечно.
- Разумеется. - Кася согласно кивнула. - На дворе 27 век! Кто поверит в то, что опасные террористы могут выбраться из города вместе с женскими чулками?
- Никто. В том числе и городская стража... - Милан, кажется, все-таки вдохновился этой идеей. - Что-то в этом есть. Я согласен.
Катажина торжествующе улыбнулась и дважды хлопнула в ладоши, вызывая слуг, которые должны были провернуть основную часть операции.

Как жизнь без весны,
                                                                                              Весна без листвы,
                                                                                              Листва без грозы,
                                                                                              И гроза без молнии,
                                                                                              Так годы скучны,
                                                                                              Без права любви…*


14 - 15 день месяца Полотна. Окрестности Рунна.

   Время резало пальцы осколками битого стекла. Его было мало. Слишком мало. Она торопилась, а время все равно было быстрей и острей, чем хотелось. Как хищник, уже почувствовавший кровь своей жертвы, вкусивший ее железный вкус и ставший на след, так время неслось за ними огромными прыжками, настигая и опережая, разрезая острыми гранями.
   Сознание, растянутое на дыбе страха, страха перед временем, которого нет. Его никогда нет.
   - Мама?... – Женщина резко повернула голову и увидела глаза своей дочери, следившие за ней. Вспомнив, что должна улыбаться, Алиса улыбнулась.
   - Да, милая. – Рука герцогини Иберо легла на темную головку Беа, поправила выбившийся локон, скользнула по плечам девушки и прижала к материнскому телу.
   - О чем ты думаешь, мамочка?
   Алиса подняла голову и посмотрела в окно, там мелькали голые стволы деревьев, корявые ветки, как иголки ежа тянулись в разные стороны, как будто хотели проткнуть далекое небо. Или это были человеческие руки выгнутые и вывернутые в немыслимых позах, тянущиеся к ним, молящие о помощи. Что они - Великие Иберо - могут сделать для этих полуживых, еще не проснувшихся после зимнего сна существ, если себе-то помочь не могут. У этих исполинов хотя бы есть время - целые десятилетия, а у них его нет.
   - Я думаю, что я самая счастливая женщина на свете. – Алиса снова посмотрела на дочь.
   - Почему?
   Герцогиня Иберо рассмеялась и обняла дочь.
   - Потому что у меня замечательные дети, которые сейчас со мной. И больше мне не о чем беспокоиться. Что еще нужно матери для счастья?
   - Не знаю, мама… У меня еще нет детей. – Беатрис подняла на мать глаза.
   - Будут, Беа. Обязательно будут, тогда ты поймешь. – Алиса опустила подбородок на голову дочери, мерное покачивание кареты заставляло женщину и девушку прижиматься еще ближе друг к другу, от этого становилось тепло и уютно, даже несмотря на холод, который жил снаружи. Она успела отвыкнуть от этого холода. Солнце Иберии выгнало все воспоминания о сердце Руннской Империи и льде, сковавшем его – холодные глаза, холодные улыбки, холодные люди… Самые суровые зимы Фроста, наверное, не могли так заморозить людей, как придворная жизнь. Каждый новый шаг – как будто ты ступаешь по тонкому весеннему льду, готовому треснуть под тобой в любую минуту, каждое новое слово – как поземка, проникающая под одежду, каждый новый взгляд, как острые осколки снежного крошева. И в этот холодный мир она добровольно везла своих детей – самое дорогое, что было у нее. «Я плохая мать», – подумала Алиса. Еще крепче прижав к себе дочь, она закрыла глаза, чтобы не видеть хмурые серые пейзажи, мелькавшие за окном.
   Тони, уже должно быть все приготовил к их приезду, завтра нужно будет устроить представление для всех желающих. Иберо въезжают в Рунн… Короли юга… А может семья будущего Императора? Они всегда умели себя преподнести – богатство, блистательность, смех, высоко поднятые головы и презрительные взгляды – такими считали Иберо в свете. Завтра они подтвердят свою репутацию.
   Успокоенная этими мыслями и теплом родного тела, прижавшегося к ней, женщина уснула. Ее разбудил тихий звук открываемой дверцы.
   - До Рунна осталась пара часов пути, думаю, мы выедем, когда встанет солнце, и днем будем там. А сейчас люди отдохнут и приготовятся. Я решил проверить – как вы?
   В свете сереющего к рассвету неба силуэт ее старшего сына четким черным провалом выделялся на фоне дверного проема. Диего не подозревал, что внешне очень похож на отца и каждый раз, глядя на своего первенца, она видит Энрике, но любовь к сыну от этого становилась еще сильнее и крепче, еще исступленней, как будто так она искупала свою ненависть к мужу. Зато характер герцог Иберо явно унаследовал от обоих родителей, а скорее от многих и многих поколений своих родовитых предков. Аристократизм и врожденная гордость смешались с природным очарованием южных мужчин, прорывающимися сквозь броню дворянского лоска бесшабашностью и веселостью, но за всем этим она видела еще кое-что, чего не было у отца Диего – Алиса видела человека, с живым, сильным и способным на любовь сердцем.
   - Ты, как всегда, сделал все правильно, Диего. – Женщина осторожно высвободила одну руку, чтобы не разбудить дочь, и коснулась щеки юноши. – Утром прикажи людям надеть парадную форму, а я прикажу служанкам достать лучшие платья. Иберо – были, есть и будут королями Юга и нужно напомнить об этом Рунну.
   Диего молча кивнул и они на время замолчали. Герцогиня не выдержала первая:
   - Прости меня. Ты должен бы ненавидеть свою мать, а не беспокоиться о ее самочувствии.
   Сын удивленно вскинул на женщину глаза.
   - О чем ты говоришь, мама?
   - О том, что я делаю с тобой то, что когда-то сделали со мной. Тогда я поклялась, что моим детям не придется проходить через такие же испытания, а теперь я решаю твою судьбу за тебя, и ты мило улыбаешься мне в ответ – вместо того, чтобы ненавидеть.
   Диего вдруг и правда широко улыбнулся и сжал ладонь женщины своей рукой.
   - Я сделаю то, что должен сделать. Ради Иберии, ради тебя, Беатрис, Эрмини, Фера и дяди Антонио, ради Великого Дома Иберо и всех тех, кто верит в меня. Ты не должна осуждать себя, мама, ты приняла правильное и нужное решение.
   Алиса до боли в глазах вглядывалась в сына, сумерки нежно обнимали его и не позволяли рассмотреть выражение лица, она могла лишь чувствовать, как чувствует только мать своего ребенка. Так бывает, что женщины вздрагивают, чувствуя боль, и не понимают, что сейчас что-то случилось с их детьми. Это связь, которая соединяет два сердца, две жизни от рождения и до смерти – по праву рождения.

   Знойное солнце полдня плавило воздух, и даже в тени нельзя было найти прохлады. Молодая герцогиня Иберо со своими дамами, девушками, нянюшками и тетушками сидела под просторным тентом на веранде замка и занималась самым подобающим для ее положения делом – вышивала. В тесном платье было очень жарко, корсет мешал дышать, а плотный атлас совсем не пропускал воздух. Пот тонкой струйкой тек между лопаток, делая спину липкой. Локоны, выпущенные из высокой прически, ниспадали на плечи и прилипали к коже, и от этого пытка становилась совсем невыносимой. Остальные страдали не меньше, но все продолжали геройски портить лучший саджисский шелк и лучшие кирийские нитки. Иберо - лучшие, Иберо самые быстрые, самые ловкие, самые умные, самые-самые и для этого нужно работать – много и усердно. Иногда она начинала ненавидеть фамилию, которую и сама носила уже шесть лет, но каждый раз, когда ее называли «Ваша Светлость, герцогиня Иберо», она милостиво наклоняла голову и принимала почет и уважение, как должное. Время от времени Алиса кидала украдкой взгляды на просторный загон и открытые ворота конюшни, там возился с лошадьми ее пятилетний сын. Много раз она просила мужа, чтобы он не позволял Диегито проводить столько на жаре, на занятиях, на тренировках, на уроках, но Энрике был глух. Грумы и конюхи, лучший учитель верховой езды во всей Иберии – все они, конечно, не спускали глаз с мальчика, но разве может мать быть спокойна за своего ребенка, когда она не рядом с ним?
   Подняв в очередной раз глаза, девушка вздрогнула и замерла. Иголка выпала из ее пальцев и тихонько звякнула, когда стукнулась о каменные плиты. В раскаленном мареве этот звук показался чересчур громким. Но Алиса не слышала ничего, кроме биения собственного сердца, в мельчайших подробностях она видела, как сбываются ее самые страшные кошмары. Взбесившийся конь рвался с привязи и трое слуг никак не могли с ним совладать, а на спине животного, она увидела своего сына, вцепившегося в седло. Нервное ржание… крики…бегущие куда-то люди… и маленький мальчик на спине обезумевшего чудовища с налитыми кровью глазами и огромными копытами, бьющими воздух… Звуки кнута… чей-то испуганный вскрик… запах нюхательных солей, которые открыли, успокаивая одну из девушек… и маленький мальчик, отважно борющийся за свою жизнь… Жестокое солнце, немое и беспощадное к любой слабости… пыль, поднимающаяся столбом из-под копыт несущегося по арене коня… воздух, затхлый, застывший, гнилой, заполненный удушливым ароматом апельсина… и маленький мальчик, сделавший то, что не под силу многим взрослым мужчинам… Чья-то крепкая рука, сжавшая ее запястье и удерживающая на месте… далекий пустой голос «Не смейте устраивать представления, сядьте и продолжайте работать» - кажется это Асенсьон – кормилица мужа, его оруженосец в юбке… проглоченные слезы и рыдания… и маленький мальчик лежащий на земле, совсем тихо, не шевелясь. И ей кажется, что она перестала дышать вместе с ним, почти физически чувствуя, как весь воздух вместе с жизнью уходит из нее, испаряется, утекает… Когда плевать на себя, и весь мир сужается до маленького клочка арены для выезда лошадей, где в буро-серой пыли лежит твой ребенок – смысл всей твоей жизни, сама твоя жизнь. И никому нет до этого дела.
   Она не заплакала тогда, не закричала, не вскочила с места, просто сидела и продолжала вышивать на белоснежном полотне персики - алые, как будто вымытые кровью - уже не поднимая глаз, и не смея даже думать о сыне. Она увидела Диего только ночью, когда муж, исполнивший свой супружеский долг, наконец, отпустил Алису, она, почти теряя сознание от страха, дошла до комнаты сына, держась за стену, и долго стояла у двери, не решаясь ее открыть. Ди терялся в своей огромной кровати, предназначенной для будущего герцога, лицо его было белее простыней, на которых он лежал, маленький ротик приоткрыт и из него вырывалось тихое, но ровное дыхание. Ее сын был жив. Упав на колени, девушка просидела рядом с кроватью всю ночь, держа мальчика за руку, с рассветом она вернулась к привычным делам. Так продолжалось три дня – без сна, почти без еды и без слез. Днем она была примерной женой и достойной герцогиней, ночью превращалась в бледную тень и призрака, держащего маленькую белоснежную ручку, как будто только ее тепло могло удержать ребенка на этом свете. Нет, она не думала так, просто иначе она не могла. На четвертый день Энрике уехал по делам в Фортаду, и Алиса, презрев все увещевания Асенсьон, провела остаток дня у постели сына. Рядом с ней, сложив руки на коленях, сидела темноволосая девочка. Алиса знала, что Эрмини молится. Они всегда были дружны с Диего, как брат и сестра, хотя девочка и являлась для мальчика тетей. Не выдержав, Алиса позвала маленькую сестру мужа:
   - Иди сюда, не бойся. Все будет хорошо.
   - Диего, ведь, поправится? – Большие искристые глаза смотрели на молодую женщину с надеждой.
   Что могла она сказать? Правду? Но разве она знала, какая она – эта правда. Сладкая и радостная или горькая и печальная? С привкусом лжи или вкусом недомолвок? Что могла она сказать?
   - Все будет хорошо. – Повторила герцогиня.
   - Я не хочу, чтобы он ушел вслед за папой и мамой, - серьезно сказала девочка и Алиса вздрогнула. Ребенок, конечно же, все еще помнил своих покойных родителей. Что же это за мир – где дети так спокойно говорят о смерти?
   - Нет, мы его не отпустим, - также серьезно ответила она.
   Эрмина подошла к Алисе и обняла ее за шею маленькими ручками.
   - Я верю тебе, мама.
   Два женских сердца и правда верили в это, потому что они любили, а для любви нет преград, даже за последним порогом.
   - Дядя Антонио приехал… - Девушка резко обернулась на этот тихий голос, почти шепот, сорвавшийся с губ сына, но главное на нее смотрели его умные карие глаза. Диего пришел в себя. Она не сразу осознала смысл сказанных им слов и только спустя какое-то время посмотрела на дверь, там стоял высокий темноволосый мужчина – тот единственный, которого она любила. Эрмина кинулась к брату с радостным криком:
   - Тони, - и тут же была заключена в крепкие объятия, поднята в воздух и уже рассказывала о своей довольно насыщенной событиями жизни – новое платье, новая кукла, найденное дупло, выигранный у Диего империал… Счастливы дети, для которых мир окрашен в простые, но яркие цвета. Алиса слышала тихий разговор брата и сестры, но все ее внимание было заключено в черноволосом мальчике, лежащем на кровати и улыбавшемся ей.
   Когда дети уснули безмятежным сном, а слуги, наконец, разошлись, герцогиня Иберо и герцог Саджисский остались вдвоем. На улице к ночи начался дождь, и его тихий шелест скрадывал остальные звуки, отгораживая двух людей от всего мира. Алиса смотрела, как за окном умирают капли, сливаясь в ручейки и лужицы, как ровная стена воды опускается на них, смывая всю боль.
   - Он пришел в себя и теперь обязательно поправится. – Антонио стоял у камина – в другом конце комнаты, и они оба не решались посмотреть друг на друга.
   - Я знаю, - кивнула женщина, не оборачиваясь.
   - Жаль, что я разминулся с Энрике, но мне нужно его увидеть. – Помолчав, как будто что-то прикидывая, он добавил. – Придется остаться до его возвращения.
   - Ты можешь оставаться здесь столько, сколько угодно – это твой дом.
   - Нет, Алистинья – это теперь твой дом.
   Ее дом? Как насмешка или злая шутка. Она не хозяйка здесь, а пленница. Красивое украшение герцогской коллекции атрибутов власти. Жена. Мать. Герцогиня… Всего лишь слова и за ними совсем стерлось еще одно, о котором она никогда не забывала – женщина. Живая женщина, которой хотелось вырваться из этой золотой клетки, ей хотелось любви и свободы, но она промолчала, как всегда, и только одинокая слеза скатилась по щеке, оставляя за собой дорожку, выдававшую ее слабость. Она опустила голову так, что распущенные волосы упали ей на лицо, скрывая его.
   - Ты не знаешь, когда брат вернется?
   Алиса вздрогнула, услышав этот голос у себя за спиной и почти физически ощущая вставшего рядом мужчину, слыша его дыхание, утопая в его запахе – аромате моря и свободы.
   - Нет, Энрике не дает мне отчета о своих планах. – Она и сама не заметила, что ее слова прозвучали горько и обиженно.
   - Алистинья, я… - Антонио хотел что-то сказать, но остановил себя.
   И тут она расплакалась – впервые за четыре дня и последние шесть лет. Весь страх, отчаяние, ужас и боль пережитого вырвались наружу, сметая ледяное, непробиваемое спокойствие, которым всегда славилась молодая герцогиня Иберо, обнажая ее чувства и душу, лишая привычной защиты безразличия. Она уткнулась в пропитанную свежим ветром рубашку Тони и оплакивала свою разбитую жизнь, несчастливый брак и несостоявшуюся любовь, а предмет этой любви нежно обнимал ее, прижимая к себе, и шептал какие-то слова. Наверное, что-то успокаивающее и нежное, но с таким же рвением он мог бы рассказывать ей об устройстве корабля или жизни моряков, потому что ей было не важно – что он говорит, нужно было просто слышать его голос, ощущать его руки у себя на плечах и чувствовать теплое дыхание в волосах. Хотя бы на одно мгновение ей нужно было знать, что она не одна в этом мире.
   А потом он любил ее под шум дождя. И все, что было, вода унесла к рассвету. Когда сквозь темно-синие и фиолетовые тучи пробился первый желтоватый луч солнца, разгоняя непогоду, Тони ушел, сказав на прощание «Мы не можем жить под одной крышей, Алистинья, и ты это знаешь не хуже меня». Она ответила, что им будет мало и целого мира, на что он рассмеялся и исчез. Он всегда приходил и уходил внезапно, проносился по ее жизни, подобно морскому ветру, утреннему бризу или сильному шторму и пропадал на недели, месяцы или годы, но всегда возвращался, как моряк, проложивший курсы под всеми звездами, всегда возвращается в свою родную гавань. Она была его гаванью и жила только ожиданием этих встреч и заботой о своих детях.
С тех пор Алиса Иберо никогда не опускала ни глаз, ни головы. Ни перед кем. И чему-то всегда улыбалась в дождь.

   Как дорожка из прошлого одинокая слезинка скользнула из глаз вдовствующей герцогини Иберо. Ее старший сын, коснулся щеки матери и вытер соленую каплю. В этот момент Алиса поняла, что выдержит все, уготованное ей небом и пойдет на что угодно, чтобы ее дети были счастливы. Абсолютно на все – разве это такая уж высокая цена для матери?
   - Не надо плакать, мама. Я сделаю все, чтобы ни тебе, ни кому-то еще из нашей семьи не пришлось больше плакать.
   - Я верю тебе, Диего. – Женщина улыбнулась. Потом она провела рукой по голове все еще спящей дочери и осторожно опустила девушку на сидение. Сама она выбралась из кареты, опираясь на руку сына, и вдохнула свежий рассветный воздух. На юго-западе, за их спиной, собирались серые облака, грозя излиться на землю своим праведным гневом и холодной водой, а в воздухе висела неприятная морось, из-за которой вся одежда тут же пропитывалась влагой и становилась тяжелой. – Кажется, будет дождь.
   Диего посмотрел на небо и отрицательно покачал головой.
   - Нет, дождь не соберется, но нам это на руку. Ничто не помешает сиять поярче, когда мы доберемся до столицы. Не стоит бросать золото в грязь**.
   Алиса улыбнулась тому, что ее сын думает о том же, о чем и она.
   - Да, сегодня он нам не нужен. – Согласно кивнула женщина.
   Пройдет какая-то пара часов, и вся семья Иберо будет вместе – полным составом. Такого не случалось уже очень давно, возможно, с похорон Энрике. И снова их собирают похороны. Не радостная закономерность – встречаться на поминках, но, несмотря на это, сейчас Алиса могла поверить, что счастье в этом мире все-таки возможно.
   Разбив плотную стену туч, солнце все-таки показалось над верхушками деревьев ближайшего леса. Алиса протянула руку, и Диего крепко ее сжал. Лучи восходящего солнца коснулись матери и сына, освещая их и убегающую в туман дорогу, на которой они стояли.

* «Песня о любви» из к/ф «Гардемарины» Слова Ю. Ряшенцева

** Иберийская пословица, показывающая ироничное отношение к себе.

15 число месяца Полотна.
Окрестности Рунна. Цыганский табор.

    Ночи казались жаркими, а дни – еще были слишком холодны. Утром, когда она проснулась после очередного ночного безумия, где танцы и песни сливались в невероятное веселье. Дикое, первобытное, как сама окружающая их толпа, в которой пробуждается желание не подчиняться законам людей, а просто – жить и любить эту жизнь. Лианна потянулась и зябко передернула плечами. Руки быстро схватили блузу с широкими рукавами, которая завязывалась на тонкой талии плотно обхватывая ее. Девушке понравилась эта свободная, яркая одежда: удобная, красивая, показывающая все прелести той, что носила их. Кариэ заглянула в отдельную для нее сторону кибитки:
- Ай-яй-е, уже поднялась? Иди пить кава, девочка.
    Лианна улыбнулась и кивнула головой. Нет, эта цыганка не стала напоминать ей мать или кого-то родного, просто с ней было так спокойно и удобно. Она говорила и слушать ее было интересно. Как интересно было слушать сестру Эстерада, когда та рассказывала о городе и своих танцах. Лианна неожиданно поняла, что сравнивает себя и эту яркую, искрометную и необычайно красивую девушку. Кариэ называла Радэ – красавицей. Лианна нахмурилась, находя взглядом зеркальце и начиная разглядывать саму себя: белая, почти прозрачная кожа, длинные, черные ресницы и изящный изгиб бровей, пожалуй, слишком крупный рот с пухлыми губками. Вот разве что – глаза. Даже она понимала, что глаза у нее – необычные, звериные, а может – колдовские. Лианна улыбнулась, отступая от зеркала и неожиданно сама себе махая рукой: «А все остальное – хрупкое и маленькое, как у девчонки! А он зовет – ангел. Красавица….» Она снова улыбнулась, одевая пятую по счету юбку. Первые две были простыми, пышными, белыми; третья – шелковистой, прохладной на ощупь; четвертая и пятая расписаны прихотливыми, яркими узорами. Девушка вышла к цыганке, уже наливавшей кава, но покачала головой в ответ на еще одно приглашение:
- Спасибо. Я не хочу.
- Э-ей, а чего хочешь, девочка?
- Прогуляться. К реке и обратно, - Лианна улыбнулась, поднимая полог одной рукой и подхватывая широкий, цветастый платок, который накинула себе на плечи, выходя из кибитки.
    Кариэ вышла следом, наклоняя голову и окидывая хрупкую фигурку гостьи:
- Что там будешь делать?
    Лианна оглянулась:
- Волосы расчесывать.
- На-нэ, на-нэ…. Расческу возьми, девочка, - усмехнулась цыганка, протягивая большой гребень.
    Ли засмеялась, забирая гребень и убегая прочь. За три неполных дня она уже научилась ходить среди этого живого города на колесах. И поняла, что бегать в нем так же естественно, как и танцевать. Остановилась она только на обрыве, ведущем к реке. Ветер требовательно обхватил ее, желая пригласить на свой танец, но Лианна не согласилась, разглядывая раскинувшийся перед ней город широко распахнутыми глазами. Ей не были видны дворцы, улицы, лишь перепутанная громада домов, словно теснящихся друг за другом. Так однажды в большой праздник люди ходили в монастырь, принося подарки для святой Сивиллы. Они подходили к алтарю и клали свои скромные подношения, как вдруг из лика святой на стене засочилась кровь. Монашки кинулись на колени, возносить мольбы о прощении к небесам, простой люд затолпился, напирая друг на друга и пытаясь разглядеть диво. А Лианна стояла и смотрела на образ святой, пытаясь понять, почему ее не трогает это чудо. Вот и сейчас, она смотрела на город и понимала, что в сердце лишь спокойствие и тишина. Ничто пока его не тревожило. А то, что тревожит – имеет имя. И она сама еще не знает, что значит это имя для нее. Сладкое ли звучание, чудесное ли явление или просто. Лианна тихо прошептала это слово вслух:
- Любовь? – и мотнула головой. Сердце странно дрогнуло, испугавшись и надо было успокоить его.
    Осторожно заткнув гребень за пояс юбки, Ли распустила свои серебристые волосы. Мягкой волной они окутали ее до самых колен, словно драгоценная, бледно-серебристая фата. Тонкие пальцы, взяв гребень, мягко повели его вдоль волос, расчесывая. Раз за разом. Девушка закрыла глаза, наслаждаясь. Ей казалось, что в этот миг она не принадлежит этому миру, растворяясь среди серебристых локонов и этих плавных движений, успокаивающих и завораживающих. Сколько прошло времени – она не смогла бы сказать, просто в какой-то миг вся пушистая, шелковистая волна была заплетена в две толстые косы, распушившиеся на концах. Лианна откинула их за спину, выгибаясь всем телом и вздрагивая от неожиданного голоса:
- Тебя зовут.
    Девушка обернулась, встречаясь глазами с серой мглой утреннего тумана в невозмутимом взгляде наемника.
- Ты подкрадываешься как зверь, - негромко сказала она.
- Я тебя потревожил. Прошу прощения.
- Нет. Совсем не потревожил, просто я испугалась.
    Лицо его не изменилось, глаза по-прежнему внимательно смотрели на нее, а выражение их было едва ли не равнодушным. И почему-то девушка почувствовала возмущение:
- Ты подглядывал, Дис? А если бы я молилась?
- Говорят, что ложного бога легко распознать.. Например, дать ему одно из испытаний, что пришлось пройти Сыну, - он говорил спокойно, ровно, но отчего-то она отступила на шаг:
- Я тебя не понимаю.
- А ты подумай, Лианна, - одним плавным движением он подошел вплотную к ней и осторожно взял за руку: - Подумай хорошенько.. Стоит ли становится богом по лукавому мановению своей прихоти? И не будет ли за это кары? Небесной... или земной.
    Неожиданный шорох и глаза их расстались, но Дис, увидев, кто идет, опять посмотрел в зардевшееся лицо девушки:
- Приятного дня, Лианна, - губы его холодно прикоснулись к ее руке, и он отступил, разворачиваясь и приветствуя появившегося:
- Дня, Эстерад. И до встречи.
- Удачи, Дис, - ответил маркиз, подходя к дрожащей с головы до ног девушке.
- Что с тобой, Лианна?
    Желтые глаза метнулись к его лицу и впились в него, словно это могло помочь прогнать странный морок. Почувствовав неладное, молодой человек протянул было руки, но она отшатнулась.
- Лианна, - бархатистый голос достиг ее слуха. – Что с тобой? Если он обидел тебя...
- Нет! Просто.. это словно загадка, - она усилием воли перестала дрожать и подняла на него глаза, уже зная, что за силу для него они таят. – Только разгадать ее страшно.
- Ли, на земле нет ничего страшного.. впрочем, как и под землей.
- А смерть? А страшный холод, в котором должны вечно трепетать души грешников?
- Кто тебе сказал, что есть холод более страшный, чем пустота в сердце?
- А ты говоришь - ничего страшного нет..
- Правильно. Потому что никто не видел этой пустоты.. но все ее боятся. Велики твои глаза, о Лукавый, - смешливо молвил он, решительно заключая ее в объятья и прижимаясь губами к волосам. – Успокойся, моя маленькая королева.
    И спокойствие: теплые руки, обнимающие ее и прижимающие к груди, где бьется сердце. Лианна вздохнула, закрывая глаза и тихо шепча:
- С тобой мне спокойно, Эстерад.
    Она услышала, как сердце его застучало сильнее, но лишь мягко потерлась щекой о ткань его камзола, безмолвно улыбаясь самой себе. Любовь….

15 день месяца Полотна.
Рунн.

Эй! Остановись! Попробуй на вкус ветер
Вдохни, немного опустив веки
Красным, красным снегом замело
И мгла окутала меня, где солнце?!


Чёрное с золотым…повсюду роскошь и красота. Даже самый далёкий от политических дел человек мог бы определить, что это наместники юга внесли в мрачный, на время траура, город свет. Казалось, в город льётся золотой ручей, так самый богатый род империи вошёл в Рунн…
  Фернандо был поражён. Да, в столице он был давно, но Рунн слишком сильно изменился. Дело было не в самом городе, а в людях и атмосфере, что царила здесь.
То, во что превратил Рунн покойный император не подвергалось описанию. Слухи о разврате и подлости не могли придушить даже СИБ или хотя бы Никола де Нортми, пускай это и не их дело, но церковь то давно спасовала.
Иберия была совсем другой. Да их здесь также встречали, но не как у себя на родине восторженные люди, которые были рады своим герцогам и графам благодаря их за всё.
Фернандо казалось, что им любуются, но при этом и сравнивают с какими-нибудь столичными франтами. С их красотой, одеждами и украшениями. Создавалось впечатление, что Александр и не умирал.
Он смотрел на всех этих людишек с презрением, ему не было их жалко, сильные люди могут противостоять всему.
Мать и сестра ехали впереди в экипаже, а дальше них, как и полагает герцогу, возглавлял колонну Диего. Юноша же решил въехать в Рунн вместе с гвардейцами, что ехали позади. Фернандо было неприятно оттого, что юные девицы и женщины сверлят его своими взглядами подмигивая и ехидно улыбаясь, иногда что-то выкрикивая.
Иберо не заметил, как от толпы отделилась фигурка девушки, которая каким-то чудом сумела пройти незамеченной мимо гвардейцев. Она вцепилась в Фернандо и начала тащить на себя. Юноша резко одёрнул руку за которую был схвачен, а иберийская стража в мгновение оттащила девушку.
Она едва не сорвала с запястья Фернандо золотой браслет от которого отходила небольшая цепочка с солнцем на конце. Подарок Беатрис на десятилетие брата. Где она достала это украшение прекрасной работы никто не знал. Но младшему Иберо тогда было всё равно и радости его не было границ, а сестре в свою очередь было приятно, что Фернандо был доволен.
Иберо сделал вид, что ничего не произошло.
- С вами всё хорошо маркиз? – один из гвардейцев решил проявить хоть какие-то правила этикета.
- Поверь, если мне вдруг будет плохо, то ты узнаешь об этом последним и скорее всего в тюрьме – Фернандо выдавил из себя издевательскую улыбку.
Всю дорогу до особняка, где родственников уже ждал Антонио Иберо, их провожали пышно разодетые ценители красоты и обычные зеваки.
Юноша взглянул на столичное небо. Главное не потерять дороги к дому… 

15 число месяца Полотна.
Улицы Королевского Рунна.


  Птицам, рыбам, зверям и детям был неведом траур. Нет, последним разумеется много раз пытались пояснить, что в империи объявлена великая скорбь по умершему, мудрому, великому и прекрасному правителю, но насколько хватало памяти детям? Они желали не плакать, утирая притворные или настоящие слезы, а прыгать, скакать и везде совать свои любопытные носы. Вот и сейчас в первых рядах любующихся на въезд пышного двора дома Иберо находились простые ребятишки: пацанята лихо свистящие при виде все новых сверкающих золотом всадников и девчушки, замирающие от восторга и разглядывающие конников, кареты. Альбер огляделся вокруг, примечая, что в окружившей весь путь от ворот Рунна до дворца Иберо столице толпе – мало что разглядишь, а ему не хотелось подобно запоздавшим зевакам пытаться перепрыгнуть впереди стоящего. Неожиданно он заметил забравшихся на забор мальчишек, улюлюкающих вслед затрубившим в горны передовым всадникам. В мгновение ока юноша оказался возле забора и, подпрыгнув, ловко подтянулся на руках и удобно устроился в веселой компании, которая кажется еще больше развеселилась после его присоединения к ним:
- Эй, парень, осторожнее! – окликнул он особо раскачивающегося на заборе пацана. – Навернешься ведь.
- Я самый ловкий, - откликнулся самодовольно мальчишка.
  Альбер хмыкнул и, подмигнув своему случайному собеседнику, принялся разглядывать едущих мимо всадников. Все они двигались в строго определенном, но лишь им самим понятном порядке. Молодой человек ни разу не видел наследников дома Иберо, но безошибочно определил их: братья были неуловимо похожи внешне и явно разительно отличались друг от друга по характеру. Это было заметно даже стороннему наблюдателю. Старший из братьев хоть и смотрел на ничтоже сумнящихся вокруг людей свысока – отлично владел собой, сохраняя на лице маску вежливой невозмутимости и даже изредка улыбался кому-то в толпе. Видимо местным красавицам, которые впервые могли лицезреть его в подобной близости. «Первый и последний раз, скорей всего. Вряд ли наследник Иберо будет шататься по улицам, желая перезнакомится с красотками столицы.. а вот второй…» - Альбер не сдержал смешка, увидев, как лицо младшего брата – Фернандо Иберо исказилось от явного самоосознания величия его персоны. Кто-то из девушек хотел кинуть юноше цветок, но увидев его лицо, на котором даже вежливости не было места – передумали. Альбер запустил руку в карман куртки и выудил оттуда небольшой кусок железа, оглянулся на сидящих вкруг него пацанят:
- А ну, посвистим этому петушку? Явно считает, что красивее его оперенья нет никого и ничего в мире, а?
- Ага! Он еще не видел наших красавцев, - откликнулся один из ребят.
- Больно ты их видел, Пьетро.
- Больно или не больно, но они не строят из себя и рожи нашим девчонкам не корчат, да и не шарахаются, как демоны от черты роковой….
  Альбер, улыбаясь прислушивался к болтовне, чувствуя азартное желание, которое свойственно лишь 11-14 летним босякам: вредить не по поводу, а просто так. Как только мальчишки засвистели, оглушая всех вокруг, он прицельно выстрелил металлическим снарядом по крупу коня, на котором ехал напыжившийся Фернандо Иберо. Скотина взбрыкнула и вздернула головой, осаживаемая твердой рукой наездника, чье настроение ухудшилось от происшедшего. Но Альбер уже соскочил с забора, пробираясь сквозь толпу к центральному собору столицы. Туда он и направлялся, когда увидел, что кроме него в городе происходит еще ряд важных событий. К одному из них относился въезд иберийцев. А другое заключалось в том, что его старший брат с нарочитой поспешностью летел куда-то не замечая никого вокруг. Жиль настолько редко ходил пешком по мостовым Рунна, что происшедшее не могло не удивить Альбера. Он сделал себе пометку на память и двинулся к собору. На пути к нему Альбер и встретился с маршем иберийцев. Теперь он просто продолжил прерванный путь, ожидая увидеть в соборе все тех же лиц, среди которых его лично интересовало лишь одно.

15 число месяца Полотна.
Центральный храм Рунна.

  В храме всегда царит величественно-напыщенный полумрак. Тени, что двигаются между столбами, подерживающими крышу этого здания, едва шуршат и только этим напоминают, что они еще – люди. Альбер огляделся. Возле алтаря возвышающегося в центре стояли несколько человек, дожидающиеся, пока священнослужитель отпустит им грехи их. Лицо этого верного слуги Каспиана «светилось» откровенной скукой, но лишь до той поры, как из-за потайной двери слева в храм не вошел еще один священник – кардинал Рунна. Парень прищурился, разглядывая то, как сразу встрепенулся и отпускающий грехи мирские служка, и сами грешники, подползающие на коленях к благословляющей их руке, и лицо кардинала не избежало пристального разглядывания. Не часто встретишь священников, которые настолько иронично смотрят на тех, кто склоняется перед ними. Альбер считал, что кардиналу Рунна свойственно и лицемерие, и гордость, и еще целый ряд пороков,  за которые его стоило бы лишить мантии. Но решать это было не ему: «Хотя, кто знает. Все подсудны, даже те, кто считают себя выше суда людского». Размышляя, он подошел к быстро уменьшающейся очереди:
- Как мало нужно, чтобы отпустить грехи души! – он и сам не ожидал от себя подобного вызова в никуда, но не сводил глаз с кардинала.
  Его Преосвященство повернулся, вглядываясь в лицо крикуна. Белоснежные волосы и темный, властный взгляд – это приковывало внимание, Альбер усмехнулся в эти глаза.
- Улыбка – это, как я полагаю, тоже вызов общепринятому обычаю, сын мой? Или я сегодня плохо причесан? – негромкий голос, без малейшего укора.
  Альбер сделал шаг вперед, отходя от перепуганных сограждан:
- Улыбка – то немногое, что отличает человека от животного, ваше преосвященство.
- Весьма ценное наблюдение. Вы сами это отмечаете в суете повседневности или почерпнули знания из мудрости книг?
  Нет, он не ожидал такой дискуссии, но с удовольствием подхватил:
- Книги дали – основу, Ваше Преосвященство, а жизнь – утвердила ее. Мне всегда казалось, что теория эта нуждается в проверке. Вот я и проверял.
- Пытались заставить улыбнутся кошку? – глаза священника сверкнули.
- О нет. Я просто видел улыбающуюся тварь. И зовут ее всегда одним именем.
- Человек? – перебил его кардинал. – Что ж, раз вы ни раз утверждались в подобном, то вывели для себя определенную закономерность – почему. И причислили свою персону к одному из видов: человек ли вы…. А может – животное? То, которое подчиняется лишь инстинктам своим и живет отмеренную ему жизнь, не задумываясь о прошлом или будущем. Сию секундное мгновение. И инстинкты. Тоже животные….
  Кардинал прервал сам себя, оглянувшись на ошарашенных их разговором людей:
- Если вы желаете продолжить обсуждение, то прошу – ко мне, - он вздохнул и благословил всех одним жестом: - Да прибудет с вами слово Его.
  Его Высокопреосвященство неспеша прошел к выходу, продолжая благословлять всех на своем пути. Альбер молча смотрел ему вслед, ощущая что голова стала удивительно пустой: ни мыслей, ни чувств. Юноша хмыкнул себе под нос:
- А я и не просил об отпущении моих грехов, да вы похоже их заочно отпустили.
- Что вы говорите, сын мой? – окликнул его служка, который появился на месте кардинала.
  Молодой человек глянул сверху вниз на говорившего и чуть наклонившись, резко сказал:
- Если бы я узнал, что вы мой отец – дни ваши были бы сочтены, - ухмылка исказила его черты, он развернулся, кидая через плечо: - Всего вам доброго!

15 число месяца Полотна.
Лесной домик.

    Ветер шумел за окном и, возможно, впервые за всю свою жизнь черноглазая смугляночка пыталась услышать что-то в этом шуме ветра. Вероника сидела на кровати, обхватив колени руками, и смотрела в окно, не видя ничего перед собой. И не слыша, как переговариваются подруги за спиной, пытаясь найти способ уйти от возможного, справедливого наказания родных.
- Ронни!!! - последний крик сестры сопровождался весомым аргументом, заставляющим младшую обратить внимание на происходящее вокруг.
- А? - только и смогла сказать Вероника Фьер, поворачивая разлохмаченную прилетевшей в нее подушкой голову. - Что случилось?
    Каэтана и Марина переглянулись, прежде чем бросится к девочке:
- Вероничка, ты в порядке? Не заболела? - хором.
- Тебя не слышно с самого утра? - озабоченно проговорила Каэтана.
- Нет, со вчерашнего вечера, - откликнулась Марина.
    Вероника несколько раз открыла и закрыла глаза, вглядываясь в лица подруг, а потом решительно начала: "Лучшая защита - всегда нападение, так Рауль учил общаться с Крисом".
- Каэтана, что у тебя на голове? Я вчера, кажется, только две ленточки заплела и два цветочка... или три. Не помню.
    Каэтана скорчила гримаску:
- И столько же вплела Марина. А теперь постарайтесь выплести это все из  головы.
    В густых, волнистых локонах старшей из сестер Фьер переплелись причудливым венком яркие ленточки, искусственные цветочки и колокольчики. Как сестра могла с этим спать целую ночь, Вероника не представляла, но надо было выручать, и она придвинулась к Каэ, избегая смотреть прямо в глаза и выпутывая из длинных волос одну из ленточек. Это был очень умный ход: Каэтана не могла слишком сильно вертеться, потому что в таком случае могла лишится нескольких прядей. Но Вероника не могла защититься от вопросов:
- Рон, что за секреты? Что случилось сегодня?
- Это случилось вчера, - выдохнула грустно девушка.
- Ой, Ронни, папа не будет сердиться, - откликнулась Марина, улыбаясь и тоже распутывая густые волосы Каэтаны. - Он с виду - грозный, а на самом деле очень добрый. А вот Эдвар - нехороший и злой.
    Вероника покачала головой:
- Может быть, он просто за тебя переволновался, Марина? Крис и даже Рауль, когда волнуются за нас с Каэтаной, еще и не такими словами говорят, - она осеклась, понимая, что утешение вышло корявым. Никто из ее братьев не позволит себе так расстраивать сестру.
- Но главное мы узнали о том, что с Николой все в порядке - раз! Второе: с голосом Криса тоже все в порядке, - Рон уже открыла было рот, чтобы продолжить перечисление и замолчала.
    Потом она решительно соскочила с постели и прошла к столу, где позвонила в колокольчик. Как только вошла горничная, Вероника важно кивнула и, мило улыбнувшись, попросила:
- Перо и бумагу, пожалуйста.
    Два девичьих вздоха сзади не поколебали решимости девушки и она, дождавшись исполнения приказа, села за стол и начала писать.
- Рооонни, ты не могла посвятить своих подруг в то, что намерена делать? Нам полагается знать как защищать свои и твою голову от возможных неприятностей, - протянула Каэтана, подозрительно глядя на склонившуюся над столом сестричку. - И я не замечала за тобой раньше склонности к написанию писем в свободное от шалостей время. Кому ты пишешь?
- Папе.
- Зачем?
    Вероника развернулась к сестре, вдохновенно махнув рукой:
- Каэтана, а вдруг нашему брату грозит страшное наказание? Может быть, он уже стоит в углу и думает о том, как мы бросили его на произвол судьбы. И.. И...
- Что?! - хором снова откликнулись подружки.
- И я хочу домой, - неожиданно тихо закончила Рон.
    Ветки застучали в окно, растревоженные ветром. Ничего больше не беспокоило тишину комнату, и только три пары глаз смотрели друг на друга. Марина и Каэ - удивленно, а Вероника - грустно. Безмолвие нарушил стук в дверь, которая приоткрылась следом:
- Я зашла попрощаться.
    На пороге стояла Анриетта, натягивающая перчатки и даже не поднявшая головы, чтобы посмотреть на девушек. Вероника оглянулась быстро на Каэ, которая вздохнула с видимым облегчением, сказав:
- Хорошей дороги, Анриетт.
- До встречи, - прозвенел голосок Мариши. - Что-то вы быстро и без предупреждения.
    Вероника удивленно хлопнула ресницами на подружку: "Не замечала раньше, чтобы Марина как-то особенно беспокоилась о том, что делает эта мрачная девочка". Анриетта мягко опустила руки, поднимая глаза:
- Я предупреждаю. Мы еще встретимся, - она еле улыбнулась и кивнула головой, выходя и закрывая за собой дверь.
    Вероника вздрогнула:
- Странная она...
- А, по-моему, одинокая очень, - негромко откликнулась Марина, но тут же встряхнулась. - Каэтана, зато у нее очень красивые братья, правда ведь?
- О да! И такие знающие, - Каэ чуть подняла голову, потом опустила ее, кидая на подруг эдакий всевидящий взгляд исподлобья и протянула: - Это те самые Фьер? С легендарным прадедушкой?
    Марина покраснела, но тут же рассмеялась вслед за Вероникой, которая уже беззаботно хохотала.
- Сестричка, в тебе пропадает великая актриса!
- Нет, она во мне не пропадает. Я еще покажу всему миру, как нужно произносить это имя - Фьер! - весело откликнулась Каэтана. - Но давай дописывать письмо папе.
    Вероника снова развернулась к столу и, как только глаза ее увидели строки письма, мысли тут же опять перенеслись во вчерашний день. Темный, веселый взгляд, в котором и внимание, и чуткая нежность, и трогательная забота. Рон вздохнула и решительно, но быстро закончила: "..папочка, я просто уже не могу находится в этом доме. Нам с Каэтаной всегда не хватает вас, а тут, в этой глуши - кажется, что мы оказались за чертой, где никто нас не любит и не заботится. И поэтому так или иначе - мы вернемся домой! Даже если для этого нам придется придумать невероятное.
Милый папа, пока я писала тебе это письмо, от нас уехала Анриетта де Барна. Не скажу, что я огорчилась ее уходу, скорее наоборот, но как видишь пришло время возвращаться домой. Если до завтрешнего вечера не будет ответа, то мы выезжаем рано утром через день и будем дома 17 числа этого месяца.
Люблю и целую тебя, папочка, очень скучаю.
Твоя дочка Вероника при полной поддержки своей обожаемой сестры - Каэтаны
Постскриптум: уверена, что Понси уже очень соскучился по нам тоже".
    Девушка повернулась и подала подругам письмо для прочтения. Темная и белокурая головки склонились, вчитываясь в торопливые строчки. Каэтана подняла головку:
- Это похоже на приказ, сестренка.
    Вероника фыркнула и забрала письмо обратно, сворачивая и запечатывая его:
- Возможно. Но папа знает: как мы сказали - так и будет.
    Она поднялась и вышла за дверь, чтобы отдать приказ о немедленной доставке важного письма для главы дома Фьер...

***
    ... Под вечер ветер снова стонал, напевая свою странную колыбельную деревьям, а Рон опять сидела на постели, глядя в никуда темными, влажными как у маленького олененка глазами. Возле нее присела сестра:
- Ронни, объясни, что случилось?
    Их глаза встретились, младшая сестра вздохнула тяжело:
- Я влюбилась. На всю жизнь. На-все-гда, - она протянула это таким тоном, что Каэтана подавила в себе желание усмехнуться и только разумно заметила:
- В прошлый раз ты влюблялась навсегда месяца два назад.
- Это совсем-совсем другое, - тихо проговорила Вероника, сжимая коленки ладошками. Ткань длинного платья натянулась, а пальчики несколько раз сжались и разжались: - Совсем-совсем. Потому что и человек совсем-совсем другой..
- Кто он? - негромко спросила Каэ, проникаясь настроением сестры. - Один из кузенов Барна? Никола?
    На губах Вероники мелькнула улыбка, словно она предугадывая вопросы - смеялась. Но смех не обрадовал стены комнаты, застыв где-то в глазах и в уголках губ:
- Нет, что ты, сестра. Это.. это..
- Вероника, не мучай себя и меня - скажи, - мягкая рука коснулась волос, гладя и успокаивая.
- Адмирал Иберо, - выдохнула совсем тихо Рон, замирая.
    Каэтана тоже замерла, пораженно глядя на опущенную, черноволосую головку:
- Он же старый, Рон.
    Вероника подняла глаза, улыбнувшись:
- Зато он - лучше всех.
    И такое счастье сияло в самой глубине черных, ласковых глаз, что Каэтана впервые не нашлась что ответить, просто обняв и прижав к себе сестричку.

15 день месяца Полотна.
Рунн. Королевский город.

    Кареты, обитые черным и алым бархатом, золото, фамильные рубины, вороные, как сама ночь, саджисские скакуны, гвардейцы при полной парадной форме…. Пугающе длинная торжественная кавалькада Дома Иберо прибыла в объятую трауром и весенним ненастьем столицу со всем возможным блеском, сопровождаемая восхищенными взглядами, окриками, сплетнями и бранью.
    Рунн был таким, как всегда. Четыре года не изменили город Императоров. Все те же люди, дома напоминающие дворцы, камни, площади и серо-голубое небо, дрожащее в лужах под копытами лошадей.
    Столица империи и столица мира. Этот город порой казался Диего каким-то диковинным, пусть и обладающим притягательной красотой, чудовищем, затягивающим в свои сети, навсегда менявшим любого, увязшего в них, и совершенно безразличным к судьбам собственных жертв. Не снующая повсюду рвань Черного города, не вечно толкущееся на рынках богобоязненное мещанство или погрязшее в интригах дворянство не могли нарушить покой пленившего их каменного зверя, век от века не то оберегающего, не то стерегущего сердце империи, остров Сакрэ, за своими древними стенами.
  Герцогский конь, вышколенный для парадов и официальных выездов, почти не нуждался в управлении, Диего, небрежно придерживая поводья одной рукой, наблюдал за толпящимися по сторонам от дороги людьми, позволяя себе улыбаться в ответ на чей-то взмах руки или девичью улыбку. Один из претендентов на трон великой империи и те, кто всегда и обо всем имеют сотни на разные взгляды верных мнений.
  Как быстро этот город раздавал маски, и как скоро участники маскарада, желая того или нет, принимали их.
    Высокие кованые ворота столичного особняка бесшумно открылись навстречу приезжающим, лишь для того, чтобы так же молча сомкнуться за последними облаченными в черно-алое всадниками иберийской гвардии. Герцог натянул поводья и спешился, оставляя заботы о своем скакуне слугам.
- Хосе.
- Да, господин.
  Он давно не удивлялся способности этого человека быть незаметным и оказываться рядом всегда, когда это могло потребоваться, по первому слову. Простая формула незаменимости.
  Хосе вырос рядом с отцом Диего, был его правой рукой и после смерти Энрике, будто по наследству, перешел на службу к молодому герцогу, как и прежде по умолчанию выполняя самые доверенные поручения. В этот день он приехал в Королевский город двумя часами раньше своих господ и уже знал последние новости.
- Антонио здесь?
- Он и герцог Динштайн, прибывший в столицу утром, ждут вас в малой гостиной.
  Диего кивнул, давая понять, что оставляет распоряжения слугам на усмотрение Хосе, и быстрым шагом направился к крыльцу.
  Возница, наконец, остановил первую из карет напротив ступеней, и герцог поспешил подать руку сначала матери, затем Беатрис и ее подруге. Алиса Иберо ступила на гладкий темный мрамор крыльца, с присущим только ей мягким, но отчетливо видимым, достоинством окинув взглядом двор, и, казалось бы, небрежным, но точным жестом расправила складки черно-алого с золотом платья. Диего всегда восхищался способностью своей матери, оставаясь собой, быть безупречной, во всем.
    Беа тоже огляделась. Тонкие брови девушки чуть приподнялись, выражая холодноватый интерес.
- Как моя сестра находит Рунн после первого знакомства с ним?
- Большой город, но через окна кареты много не увидишь - Беатрис, наконец, улыбнулась, столь же прохладно, но в глубине темных, почти черных глаз была теплота.
- Обещаю в ближайшее время исправить это досадное недоразумение, el Corazon Mio, - Диего осторожно взял тонкую ручку сестры в свою, - Но сейчас полагаю не стоит заставлять наших гостей ждать.
    Беа снова улыбнулась и кивнула.
    Старинный особняк принял вернувшихся после многолетнего отсутствия хозяев блеском оконных стекол и начищенного паркета, суетой слуг и едва уловимым предчувствием перемен.

15 день месяца Полотна. Вечер.
Рунн. Особняк Дома Иберо в Королевском городе.



- Алиса, о чем ты думала? – этот вопрос герцог Остаррики задавал уже далеко не первый раз за вечер. Первый шок, возмущение и гнев успели поутихнуть, но в голосе дяди все еще слышался грозовой рокот.
- О Доме Иберо, в первую очередь, - предельно вежливо и спокойно, как и час назад, - Ты отлично осведомлен о реальном положении наших дел…
    Диего рассеяно смотрел куда-то в непроглядную темноту сада за окном, продолжая глоток за глотком опустошать свой кубок. Реальное положение дел…. Кто бы мог подумать, что оно может с такой легкостью меняться в зависимости от жизни или смерти одного единственного человека, пусть даже носившего корону Руннской Империи.
  Александриты сидели на троне больше двух тысяч лет, род некогда сделавший страну единой, и не позволивший ей впоследствии развалиться на части в смутные времена. Плохи или хороши, однако они устраивали и, в какой-то мере, уравнивали всех. Но династия прервалась. И, независимо от того, кто придет к власти теперь, найдутся и те, кто будет этим недоволен.
    Война ожидаема, хоть и не неизбежна, и Иберо, прежде самому сильному Дому Юга, чтобы остаться таковым, нужен трон, трон и настолько сильные союзники, что бы у  Нортми, Флавио, Конарэ, Глинских не хватило смелости бросить вызов даже сообща. Идти наверх, чтобы не потерять свое.
    Сейчас Диего нужна была стабильность. Он приказал собирать силы еще до отъезда из Кастеллара, хоть и ставил на то, что они не понадобятся. Пусть говорят, что у Иберо огромная армия на юге, пусть говорят, что Южный дом несказанно богат и пусть знают насколько высоко его влияние. Слухи часто делают то, что не под силу фактам, из этого грязного, но сладкого источника черпают  все, от крестьянина до герцога, и сейчас глава Дома Иберо надеялся на то, что они сработают в его пользу.
- Диего, я наконец услышу твое мнение? – голос Динштайна заставил герцога оставить на потом размышления и недопитое вино.
- Союз с Севером необходим нам. Тем более теперь.
- И это я слышу от правителя величайшего дома юга? –  Альбрехт нахмурился, - Вы совершаете ошибку, и когда поймете это, будет поздно. Фрост безбожник, и всем известно каким образом этот человек стал Наместником.
- Вы слышали, что я сказал, дядя, - две пары глаз встретились, серый камень и непроглядная сине-черная темнота, Альбрехт вздохнул и отвел взгляд.
- Победа даруется Господом, Диего, а не помощью Роя Фроста и его псов.
- Северянам этот союз выгоден не менее чем нам, - Антонио заговорил едва ли не первый раз за вечер, - Они язычники, но…
- Еретики, - мрачно добавил Альбрехт, - Еретики должны гореть на костре, и вы должны понимать, что теряете душу, сотрудничая с ними. С Флавио мы справимся и сами.
- С Евгением уже тридцать лет справляемся, - не без иронии произнес адмирал.
    Альбрехт поднялся с места, смерил комнату шагами, и остановился рядом с Диего, долго вглядываясь в его лицо.
- От тебя ждут веры, повсеместного восстановления экклесии, ждут, что у тебя хватит воли и сил сделать все по старому. Заключая этот брак, ты поступаешься интересами каждого из тех, кто верит и идет за тобой, ты поступаешься своей верой, Диего. 
- Это решение принято, - герцог Иберо усмехнулся несмотря на то, что вовсе не чувствовал веселья - Виктория Фрост может принять экклесию… если захочет этого. Не бывает веры по принуждению, дядя, - снова долгий взгляд. Одна и та же правда? Или две разных? - Что касается Торнхеймов, я помню о них.
- Готфрид ждал, что ты, по приезду в столицу, сделаешь предложение Кларе.
- Я поговорю с Фернандо, ему самое время начать думать о Доме. Надеюсь, Князь в любом случае почтет за честь породниться с нами, настолько же насколько честь для нас принять в семью его дочь.
- Диего....
- Я сказал свое слово, Альбрехт.
- Видит Бог, вы пожалеете о нем.

15-16 полотна. Рунн.


        Альбрехт Динштайн удалился, кипя негодованием. Не знаю, как можно кипеть просто ледяным негодованием, но у него это получалось. Союзничек. Он да Торнхейм. На совете с Фростами придется следить, чтобы вовремя наступить на ногу милейшему Альбрехту, пока он не разразился речью о язычниках. Наступать на ногу Торнхейму пусть попросят кого-нибудь еще.
        - Он останется с нами. Диего – единственный, кого он может поддержать. – словно в ответ на мои размышления голос Алисы. Я плохо помнил Фридриха Динштайна, что теперь гадать, каким бы он стал. Может, и к лучшему, что на этом семейном совете присутствовал всего лишь один Динштайн.
        - Фрост – опасный союзник, но того, что может устроить твой брат, я боюсь сильнее.
        - Не ворчи, Тони. – ее рука замерла на моем плече, я прижался к ней щекой. – Конечно, будет сложно объяснить Торнхейму, почему мы отказались от брака с его дочерью, но им придется смириться с этим. Я слишком давно не видела Альбрехта, но если не родственные отношения, то общие интересы нас удержат вместе. Спасибо, что поддержал сегодня.
        - Ты же знаешь, не могу оставить женщину без помощи. Но ты сегодня на диво откровенна, Алистина. – она не подхватила шутливый тон.
        - Не хочу что-то скрывать от тебя. – вторая рука легко опустилась на другое плечо. – Сегодня – не хочу.
        Самые слабые оковы вокруг шеи, которые труднее всего разомкнуть. Особенно если не хочешь. Самое любимое лицо, такое же, как и двадцать лет назад. Лицо женщины, уверенной, что она имеет право поступать именно так. Сначала мы обманывали Энрике, потом клубок становился все больше. Почему мы должны обманывать всех сегодня?
        - Алиса, - я с трудом оторвался от ее губ. – Пять лет назад я по всем правилам сделал тебе предложение. Я не вспоминаю сейчас о всех предложениях не по правилам…
        - И я ответила, что не могу бросить Иберию, пока Диего не вернется, а дети не вырастут. – Душистая ладонь осторожно легла мне на губы. – Я все знаю, Тони, но сейчас мне нечего добавить – еще не время.
        Единственная женщина, способная вывести меня из себя за невозможно короткий срок.
        - Ты  собралась жить вечно? У меня осталось гораздо меньше времени! – очень хотелось хлопнуть дверью так, чтобы петли не выдержали. Но я всегда уходил очень тихо, чтобы ни один слуга, никто из племянников…
        Она не позвала, но когда я обернулся (я всегда оборачивался), она стояла – настолько гордо, что от такой гордости до отчаяния всего ничего: одно слово, одна закрытая дверь… Я также осторожно прикрыл дверь и подошел к ней. Я всегда возвращался. Алиса уткнулась головой мне в грудь, и я не видел ее лица. Только не надо плакать. Ты ведь никогда не плачешь, Алистина, я уже не знаю, обрадует меня или напугает, если это все-таки случится.
        - Все хорошо, mi amor. Я понимаю. И я буду рядом.
        Ты очень сильная. Как Эрмина, или вернее, кузина стала такой же, как ты. Мы сами позволили и помогли вам стать такими, и поэтому я никогда тебе не откажу.

        К себе в особняк я вернулся не в самом лучшем настроении. Прислуга, идеально вышколенная Салибом, еще до того как я шагнул на порог, поняла, что на глаза герцогу показываться не стоит. В другое время такая предусмотрительность восхитила бы. Увы.
        Ужин не подгорел, блюда – только любимые, кава – ровно необходимой крепости. Я понял, что здесь отвести душу не получится.
        - Эмин, - Салиб неслышно появился на пороге, - там снова пришел тот человек. Он уже четыре часа сидит и не желает уходить, пока не поговорит. Эмин желает, чтобы его прогнали?
        Я собирался приказать то же самое, но именно то, что мое желание предугадали, заставило меня изменить решение.
        - Веди его сюда.
        Оборванец какой-то. Глаза бегают, словно он по дороге подсчитывал стоимость обстановки в доме. Я его даже пожалел – от таких чисел и свихнуться недолго. Он уставился на меня, я – на него.
        - Чем порадуете? – с любопытством спросил я.
        - Это долгая история, Ваша Светлость, но, клянусь страданиями Господа нашего, вы не пожалеете, если выслушаете. – Глядя на его суетливость, я заподозрил что являюсь не первым, кому пытаются рассказать историю, способную затмить страдания Каспиана. Предыдущие слушатели, видимо, так и не смогли досидеть до конца. Я приглашающе махнул рукой.
        Слушал вполуха. История напоминала саджисские сказки. Там, если несколько человек, зверей или демонов встречаются, они обязательно рассказывают друг другу историю всей своей жизни. И так же трудно понять, причем здесь все эти подробности. От собственных мытарств мой рассказчик перешел на рассказ о жизни какой-то старухи, потом замелькала фамилия «Фьер». Фьеры – семейство, с которым с некоторых пор приходится серьезно считаться. Даже у меня в Саджиссе открыта их контора. А глава семьи вроде бы министр да еще и Гильдмейстер в Рунне. Уже лучше. Узнавать что-нибудь новое про вероятных противников (или союзников) полезно.
        - Так, а теперь отсюда заново и поподробнее. – перебил я.

        Я вышел из особняка в ночь. Настроение не то чтобы еще ухудшилось, но стало весьма… интересным. Жизнь понятнее не стала, зато в ней оказалось есть над чем подумать. Хотя бы попытаться вспомнить. Вот где сейчас очень пригодился бы Рик Арида – он способен допытаться до чего угодно. Заодно я помянул добрым словом своего каперанга*, которого угораздило застрять в Новой Иберии на полтора года. Не по своей вине, но это сейчас не важно.
        Когда я поднял глаза, то стоял перед ярко освещенным особняком. Правильно, ноги уже сами знают, что нам – предположительно – необходимо, и самостоятельно подыскивают что-нибудь подходящее. Здесь я еще не бывал. Значит, буду, с мрачным весельем решил я и шагнул к зазывно открытым дверям.
        «Особняк Элен де Эсте». Много слышал, но как-то все не доводилось заглядывать. Рунн такой маленький город – добрая половина здешних знакомых прохаживалась по комнатам особняка. Хозяйки видно не было.
        - Адмирал! – случайный знакомый, сейчас счастливый оттого, что может громко при таком скоплении людей «по-приятельски» со мной беседовать. Очевидно, здешние порядки как-то всех уравнивают. – Присоединяйтесь!
        Кости. Это хорошо. На карты моего терпения не хватило бы. Я сел и кивнул новообретенным партнерам.
        - Какие ставки, номены?
        - Пока по два империала, - отозвался плотный брюнет.
        - Маловато. Ставлю пять!
        Сначала я проиграл, потом выиграл. Потом еще выиграл. И еще. Ставки увеличивались, лица игроков вытягивались, а за моей спиной взволнованно перешептывалось изрядное количество зрителей. Ставки делались уже на то, сколько продлится такое везение. Мне самому было интересно.
        - Даже если бы я был Первым Адмиралом и Иберо в придачу, то поостерегся бы мошенничать. – громкий голос. Один из тех зевак, которым главное – сказать и восхищаться реакцией. А может, кто-то, имеющий отношение к Нортми. У меня по лицу поползла довольная улыбка. Да, именно этого мне очень не хватало.
        - А сами не поостережетесь, сударь?
        - Чего? – действительно, чего, в переполненном доме?
        - Ну например, я решу создать еще одну легенду о нравах Иберо и вышвырну вас вон. – я поднялся и шагнул в толпу, чутьем угадав говорившего. Тот посмотрел мне в глаза, постепенно осознавая, что у этих Иберо на самом деле с головой что-то не так…
        Моего запястья мягко коснулся веер из черных перьев.
        - У меня давно не было столь… энергичных гостей. – насмешливая улыбка и изучающий взгляд огромных черных глаз. Глаза, которые позволят увидеть в них только то, что они сами пожелают. – Не уделите мне время для беседы?
        - С удовольствием. – Я поклонился сидящим, - Номены, благодарю за игру. Всем вина за мой выигрыш!
        Зал радостно загудел. Я отвернулся и протянул руку Элен де Эсте.
        В небольшом зале она присела на кушетку, указав мне на кресло рядом.
        - Я не смела и надеяться, что моим гостем будет адмирал Иберо… - искреннее восхищение или насмешка? Я поддержал игру.
        - Разве странно, если в конце концов даже старый усталый моряк пришел на свет ваших окон, номени Элен?
        - Просто – Элен. Вы ищете здесь – отдыха? Ваша душа, измученная бурями, нашла тихую гавань?
        - Доменико Умбра? – высказал я предположение. В ответ раздался тихий смех.
        - Как вы угадали?
        - Из всех моих капитанов он один изъясняется фразами из не очень хороших романов. Я на самом деле не знаю, почему я здесь, Элен. Но я думаю, что каким бы странным вам не показался этот ответ, вы меня не выгоните.
        - По крайней мере, пока не пойму – почему. И если вы не будете, как ваш Умбра, говорить банальности о моих глазах.
        - На его месте я бы вообще не говорил, - честно ответил я, - Я бы дарил вам цветы.
        - В надежде на что? – яркие пухлые губы сложились в странную усмешку
        - Просто так. Женщинам нужно дарить цветы. – Веер закрылся, и ее глаза чуть потеплели. Какое-то испытание я прошел, в чем бы оно не заключалось.
        - Я всегда буду вам рада, адмирал.
        - Просто – Антонио.

        Все нормальные люди крепко спали. Уже проснулись честные труженики и еще не ложились всякие гуляки. Вроде меня. По улице медленно ехали к рынкам и особнякам телеги с провизией.
        - Эй, а ну, стой! – я загородил дорогу огромной телеге, полной корзин с цветами, - Сколько просишь за колымагу со всем содержимым?
        - Ну, дыть… - возница почесал в затылке и назвал вполне себе приличную сумму. С другой стороны, зачем мне телега?
        - Значит так. Держи кошелек. Телегу и кляч оставляешь себе, а цветы отвозишь в особняк де Эсте и просишь передать их госпоже Элен. Передашь только: «Просто так». Запомнил?
        - Дыть! – весело ответил тот и начал разворачиваться.
        «Показушник ты, Антонио!» – буркнул внутренний голос. «А то!» – отозвался я, и мы на пару бодро зашагали по утренним улицам. Навстречу восходящему солнцу, как какая-нибудь дурацкая аллегория надежды.
     
*каперанг - капитан первого ранга

Ночь с 15 на 16 число месяца Полотна,
Рунн

Сумерки опустились на улицы Золотого города, изменяя его очертания, даря новый смысл казалось бы привычным вещам. На небе зажглись первые звёзды, бледными точками обозначили небосвод и замерли недвижно, как неживые. В детстве ей часто повторяли, что звезды - это ангелы, они следят за людьми с Небес, оберегая их от напастей и направляя на путь истинный. Но Кася никогда не верила. Ночь - не время для ангелов.

Пышные сады, гордость спесивых дворян, были захвачены полчищами теней. Туманными пятнами сновали они под раскидистыми деревьями, над декоративными фонтанчиками, вокруг аккуратных скамеек, по заботливо подметенным тропинкам. Яркие прорези окон, полные огня и света, которыми люди пытались отгородиться от мрачных гостей из потустороннего мира, лишь привлекали внимание - множества их скапливались вокруг окон и фонарей, желая заглянуть внутрь, узнать все об обитателях красивых домов и захватить власть над ними.

Ночь - не время для тех, кто боится этих теней. Ночь - время людей смелых, даже отчаянных. Тех, кто идет своей дорогой, уверенно не замечая преград на своем пути. Тех, кто верит в свою избранность в этой жизни, ведь, если ты избран - что могут сделать тебе какие-то тени? И они чувствуют это, со всех сторон стекаясь к редким смельчакам, следуя за ними на каждом шагу, сделанном во тьме, окружая и проникая в их душу, надеясь узнать тайну этой уверенности. Эта тайна - ключ к тому главному, что есть у каждого из нас. Ведь это тайна самой жизни.

А тени тоже хотят, как когда-то, быть живыми.

Катажина подъехала к небольшому, но богато обставленному особняку, расположеному в центре города. Велев кучеру ждать себя, сколько бы ни пришлось, девушка уверенно направилась к дому, прикрытому от любопытных глаз кустами какой-то буйнорастущей зелени. Легко взбежав по лестнице, ведущей на крыльцо, она вошла без стука и уверенно направилась вглубь дома, уверенная, что скоро попадет туда, куда нужно. Но беспрепятственно исследовать дом ей не дали - не успев найти увешанную картинами комнату, видимо, использовавшуюся как гостинная, Кася наткнулась на опешившего от ее неожиданного появления дворецкого. Проигнорировав довольно вялые попытки узнать, кто она такая и что, в конце концов, ей здесь нужно, она выбрала обитое шелковой тканью кресло, грациозно опустилась в него, царственно выпрямив спину и положив руки на широкие подлокотники, и принялась ждать.

Не прошло и минуты, как, привлеченный шумом, поднятым пришедшим в себя дворецким, в комнату вошел хозяин особняка, граф Милан Трвай собственной персоной:
- Не могу сказать, что удивлен появлением номени. Признаться, я вас ждал. Давайте пройдем в мой кабинет, нам там никто не помешает.
Кабинетом оказалась просторная комната, также вся увешанная картинами в массивным рамах. У одной стены был расположен облицованный эмальными плитками камин, противоположную занимал казавшийся бескрайным стол из красного дерева. Пол от стены до стены был покрыт темным ворсистым ковром, явно привезенным откуда-то с востока.

- Вы сказали, что ждали меня, Милан... - тихий женский голос казался немного чужим в этой комнате, обставленной так, чтобы соответствовать человеку деловому и много работающему. Женщины редко появлялись в этой комнате, и, казалось, сами стены противились нарушению этой маленькой традиции. Но Катажина не замечала аромата легкой неуверенности, висевшего в воздухе. Рассеянно помахивая перчатками, она переходила от картины к картине, внимательно изучая каждую и почти не обращая внимания на собеседника. - Были уверены, что я приду? А если бы я появилась?
- Я бы поехал к вам.
- Ночью? - Не отрывая изучающего взгляда от портрета немолодого мужчины, Кася приподняла тонкую бровь. - Неужели вы.. волновались?
- Разумеется. Но, честно скажу, больше за своих друзей. Вам сложившаяся ситуация ничем не грозит. Они - другое дело.
- Я понимаю - вы волнуетесь, поэтому прощаю вам бестактность. С ними все в порядке, не беспокойтесь. Со мной тоже. Но до того, чтобы они оказались в полной безопасности, должно пройти ещё некоторое время. Пара дней, быть может, - ещё одна улыбка, а потом неожиданная смена темы. - Этот человек на портрете... Кто он? Тоже революционер?
- Мой отец. Но он предпочитал лишь болтать о благе Скифии, прикрываясь тем, что не мог ничего изменить.
- Вы не похожи на него, мне кажется, - внимательный взгляд темных глаз теперь изучал лицо Милана, совершенно позабыв о картине. - Вы ведь храбрый, верно? И решительный...
Ласковый голос опустился до полушепота. Ноги сами сделали несколько шагов поближе. Взгяды пересеклись. Глубокие черные глаза манили и околдовывали, не позволяя оторваться от себя. Протянула к нему руку, провела пальцами по груди, еле-еле задевая ноготками мягкую ткань рубашки. Придвинулась ещё ближе, обвила руками шею, прижалась грудью к его груди, повела плечами. Так близко.
- Только ты тоже не похож на революционера.
Чуть заметное движение губ перешло в поцелуй. В губы, потом в мочку уха, чуть ниже, дальше по шее, туда, где так легко прощупывается пульс. Ловкие пальцы расстегивают пуговицы рубашки. Приоткрытым ртом Катажина приникла к ключице, провела языком по коже.
- Ну, как - решишься? - и ответный поцелуй, захватывающий дух, ослабляющий контроль. Крепкие руки обхватили Касю, прижали ещё крепче.
- Дай мне снять с тебя рубашку, - почти беззвучно, одним дыханием попросила она. Ткань в сторону и теперь уже ласковые пальчики смело скользят по животу, потом по груди, и губы повторяют этот маршрут. Он целовал её грудь, шею, губы, сначала слегка касаясь своими губами, проводя языком, сдерживая дыхание, и, наконец, очень нежно - в полуприкрытые глаза. Она напоминала маленькую кошку, прогибалась под его сильными руками, едва не мурлыча от удовольствия.

Развернув девушку спиной к себе, Милан принялся одной рукой распутывать завязки на её платье, а второй - ласкать выскочившую из ослабленного корсета грудь. Зажмурившись, Катажина откинула голову назад, прижалась к его плечу. Она часто дышала, а пересохшие губы бессвязно шептали. "Ещё...". Справившись с лентами, Милан начал стаскивать с девушки одежду. Упрямая ткань поддавалась с трудом, тогда Кася положила ручку поверх его большой руки и начала медленно двигать её по своему разгоряченному телу, лаская и поглаживая грудь, плоский живот, сдвигая ткань всё ниже и ниже.
Наконец, платье упало к ногам девушки. Прохладный воздух кабинета окутал её кожу, заставляя пламя, бившееся у неё внутри, разгореться ещё жарче. По спине пробежали мелкие мурашки. Милан с трудом оторвался от Каси и сделал шаг назад, не сводя голодных глаз с её тела.
- Зачем ты?..
- Какая разница...
Катажина не смутившись неприкрытого восхищения, пропитывающего эти голубые глаза, наоборот - явно наслаждаясь своим видом и его реакцией. Перешагнув через груду одежды, она приблизилась к нему, провела рукой по слегка небритой щеке:
- Я просто так хочу... - её губы впились в него жадным поцелуем, пьянящим, одурманивающим, лишающим сознания и воли.
Милан притянул её к себе, опустился на пол, Катажина легла сверху, крепко обхватила его бедрами. Облокотившись на прямые руки, девушка провела распустившимися косами, пахнувшими корицей и специями, по его лицу. Выгнула спину, чуть подалась вперед, наклонившись, провела соском по его лбу, векам, щеке, губам. Его руки нежно поползли вверх по её бедрам, поглаживая узкую спину и вызывая тихие стоны. Не останавливая его, она легкими, но уверенными движениями бедер добилась ответа.
Он ответил. Комната наполнилась страстными криками, хриплыми мольбами, тяжелыми вздохами... Прошептав его имя, Катажина наклонилась над его лицом, и он увидел её глаза, темные и вязкие, словно два бездонных омута, горевшие совершенно незаемным, колдовским огнём.

- Милан, - повторила ведьма, и он утонул в пряном море, а оно взбурлило и зашумело, потеряв покой.

16 день месяца Полотна.
Рунн. Шенбруннский дворец.

    Разбитое на осколки отражение неба, голубая сталь воды и речные ласточки, скользящие совсем низко над этой гладью. К дождю.
    Диего ступил на землю острова Сакрэ и протянул Беатрис руку. Сестра с подчеркнутой величественностью сделала шаг с качавшейся под ногами палубы парома, и ее тонкие пальчики, как можно скорее, сомкнулись на руке брата.   
- Это и есть Шенбрунн.
- Значит, скоро ты останешься здесь навсегда? - было сложно определись, что звучало в голосе сестры, взгляд темных глаз скользил по изящным белокаменным строениям и стволам деревьев растущих вдоль аллеи.
- Навсегда? - Диего улыбнулся, - Слишком громкое слово, Беатриче. Я не знаю, что будет и завтра.
  Девушка выгнула бровь и очень серьезно посмотрела брата.
- Ты согласишься на общество этого Теодоруса?
- Быстро меняешь тему….
- Он не нравится мне, - честно ответила сестра, нахмурившись совсем по-детски, и Диего снова улыбнулся ей.
- Не думаю, что бы он часто бывал у нас.
- Значит, все-таки согласился….
- От слова Господа не бывает вреда, - полушутливая строгость голоса, и осознание того, что «бывает», если кто-то вдруг возомнит его единственным верным не только для себя, но и для всего мира.
  Совершенно ясно, что Теодорус, «глубоко верующий, исполненный мудрости и доброты слуга Церкви», с легкой руки Альбрехта сделает все, чтобы  Диего проникся не столько благостью веры, сколько осознанием того, что свет ее необходим каждому человеку, из ныне живущих, независимо от того желает он принять его или предпочитает остаться во тьме.
  Иначе, зачем бы герцог Остаррики просил за кардинала? Что ж, Диего был готов к предстоящим «душеспасительным» беседам. Слушать, не значит слышать.
- Мы пришли, - неприятные мысли прервал чистый голос сестры. Беатрис почти со скукой окинула взглядом громадное, словно нависшее над ними здание Большого дворца. В Кастелларе никогда не было ничего подобного, но все же Беа была слишком собой и слишком Иберо, что бы открыто выказывать чувства, если это мог заметить кто-то вне круга семьи.
- Я представлю тебя малому двору.

    Траур во дворце проявлялся величественным, почти торжественным, покоем и тишиной. Пустые залы, приглушенные голоса облаченных в черное придворных, неподвижные фигуры гвардейцев у дверей, и неизменный шлейф шепотков за спиной. Короткая передышка в ожидании большой игры, когда каждый уже получил свою роль или просто предпочел занять место поудобнее в зрительных рядах перед сценой…. Только сценарий у каждого свой.
  Герцог сам толкнул тяжелые дубовые створки, пропуская сестру вперед, вошел в теплый, пахнущий жасмином, зал малой приемной. Он остановился лишь на мгновение, приветствуя оставшихся яркими, несмотря на траурные одежды, фрейлин Ее Величества, и, не спеша, прошел через зал к вдовствующей Императрице и своей блистательной родственнице. Эрмина улыбалась. Диего остановился в шаге от нее, склоняясь, что бы поцеловать изящную руку:
- Я приехал и готов служить вам, моя дорогая.
  Приехал. Слишком поздно. Когда это стало не столь уж и нужным. Так или иначе, с Александром все кончено, и никто из Иберо не лил по нему слез. Герцог так и не смог заставить себя принести соболезнования, заведомо лживые слова не желали складываться в фразы… но уголки губ Эрмины улыбались, Диего принял эту игру, и его лицо послушно улыбнулось в ответ. Придворный этикет прост….
- Рада встрече, Диего. Как добрались? - наполненный мягким спокойствием голос и золотисто-карий взгляд. Четыре года и то немалое бремя политики и власти, которые с достоинством несла все это время молодая Императрица, почти не изменили Эрмину, но вместе с тем сделали неуловимо другой…. В чем? Герцог Иберо не решился бы себе ответить.
- Отлично, - Диего улыбался.
    Только слова. Слова сродни тем, что они раз за разом писали последние годы в письмах, порой неискренние заверения, что все в порядке. Белая бумага исписанная ровными строками, память, и простое доказательство того, что отправители еще живы, тонкая нитка, протянутая через море и сушу, теперь смотанная до взгляда глаза в глаза…. Не дальше, но и не ближе чем прежде.
    Заученные, надлежащие двору фразы. Диего представил Беатрис собравшимся девушкам. С Эрминой сестра виделась последний раз, когда была еще ребенком, но герцог надеялся, что теперь у них будет и время и возможность узнать друг друга ближе. Он выразил надежду на скорую встречу с Эрминой при менее официальной обстановке, откланялся и покинул зал….

    Каменный лабиринт дворцовых коридоров сегодня больше ничем не держал, но Диего шел не спеша, слушая шепот почти безлюдных залов и звук собственных шагов, пока не встретился с хранящим ленивую усмешку пронзительно-синим взглядом.
    С оправленного в черное, написанного пару лет назад полотна, на герцога Иберо взирал Император Александр XVIII. Диего видел этого человека всего несколько раз в жизни, впрочем были и такие, кто не видел Александра никогда, но это не помешало правителю случайно или намеренно, сломать их жизни. Жизнь герцога, ровно, как и все к ней с рождения прилагающееся, была до сих пор при нем… все и даже чуть больше.
«Собираешься наслаждаться представлением?» – Диего усмехнулся.
    Портрет не ответил. Синие глаза молча снисходительно улыбались. Даже собственной смертью Александр последний раз посмеялся в лицо всему, бросив напоследок свою империю на грань войны. И если там, куда этот человек отправился, закончив свой земной путь, можно видеть творящееся на земле, то последний из Александритов несомненно найдет, чем развеять свою вечную скуку.
    Большие дома с ног собьются ради того, что бы завладеть золоченым креслом, столь неудачно сломанным в течение одной из последних императорских оргий. Это было бы даже смешно, если б Диего сам не был одним из первых претендентов….
    Синие глаза продолжали лениво улыбаться, как когда-то по выпуску из ИКК, на свадьбе Эрмины и, когда герцог Иберо впервые обратился с прошением об отъезде в Новую Иберию. О мертвых не говорят дурного, или хорошо, или никак. Император Александр умер. Хорошо.

16 число месяца Полотна.

Музыка: Korpiclaani, With Trees.

Утро я встретил в Рунне. Большой город – но странный. Не в пример северным, что похожи на облюбованные морскими птицами скалы, напоминал он суетливый муравейник под корнями вывороченной осенним ветром сосны. И жители его – яркие и суетливые – как рыжие лесные муравьи…
Слишком. Вот слово Рунна. Слишком много людей, слишком тяжелый воздух, слишком тусклые звезды ночами, слишком тепло для зимы… И слишком необходимо для тех, кому я служу, быть здесь... Не люблю, не люблю этот город.
Танец снежинок в северном небе куда красивее бессмысленных нагромождений камня, что здесь полагают дворцами. Леса – сколько хватает взгляда – куда уютнее узких, вывернутых, будто сломанные ноги, улочек. Северные женщины – сильные телом и духом, с белой кожей и холодными глазами – чаруют взоры куда успешнее здешних напудренных кокеток…
А более всего раздражали меня вознесшиеся в вымокшее небо храмы лжебога. Кресты с языками пламени, будто иззубренные кинжалы, грозили прорвать наполненное небо, дабы низринулись с него потоки свинцовой дождевой воды и мир встретил конец свой: не сгорев, но утонув.
Ледяными шипами становились взгляды моих спутников, едва лишь видели они мягкотелых, неловких, ни к чему не приспособленных южан, полагавших себя владыками мира. В теплом коконе своей бессмысленной жизни проводили они дни и ночи, не ведая о жизни ничего.
Однако же хочу я того или нет – я здесь, и мне придется провести здесь еще очень много времени – до самого избрания Императора, к которому мой тан имеет самое прямое отношение. Кого изберут – неведомо, но любому претенденту придется искать дружбы сильного Севера.
Сегодня я совершенно свободен ото всех обязанностей и, видимо, пойду в город, поищу, чем успокоить душу. Вино, музыка… Там увидим.
ТЬма ночи только что уступила место зыбкому зимнему рассвету, а я уже вышел во двор дома Фростов в Королевском городе. Было тихо… Лишь где-то далеко ровная поступь стражника контрапунктом падала на тишину. Дороги были чисты – можно было идти.
Но сначала – что-то высокое. Все ходим под богами, все обязаны почтить их, встретив каждый новый день.
Есть у меня для них особое подношение – не курица, не кролик… Оттянув ворот, я открыл исполосованное шрамами левое плечо; нашел глазами последнюю утреннюю звезду; достал кинжал и сделал крохотный надрез… Теплая кровь побежала по руке…
…Не сочтешь прошлые горести, однако горести нынешние горше. В мире, где боги забыты до Сумерек своих, вы почувствуете их. Все вместе…
…А племя в рже живет и оковы родят туман в умах его. Мужи говорят слова щадящие, не имея сил вершить судьбы свои. Родина моя без радости. Ржа ест основу ее, как недобрый клинок…
…Ведомо каждому: где пролита кровь наша – там и земля наша… Говорили мы эти слова наизусть, и ни одно слово из тех слов не было утрачено…
…И говорим мы, что имеем прекрасный венец нашей веры и не должны мы принимать чужую…
…Сокровенное чарует очи. Никуда от него не денешься, не излечишься. Не единожды будет, услышим мы, вы чьи будете? Что для вас почести, в кудрях шлемы, разговоры о вас? Не есть еще, будем мы, в этом мире Детей Богов…
ТЬма окончательно сдалась подошедшим силам зари… Я унял кровь, надел поверх рубахи куртку черной кожи и ушел в город. Топча булыжники, я уходил вон из Королевского города – туда, где люди больше похожи на людей…
Иногда я останавливался, тщась почувствовать на своем лице ветер, свежий ветер из-за стен. Но нет… Тих, будто болото, был городской воздух.
Было тихо, но сквозь тишину прорывалось все больше семенящих шагов. Город просыпался… Купцы золотого города еще почивали, но их приказчики были уже на ногах, тщась заработать хоть что-нибудь на сонных и от этого не торгующихся прохожих.
Одинокие горожане шли мимо меня, испуганно косясь на меч, что я носил вместо шпаги, на северную куртку, что я надевал вместо камзола, и на то, что было у меня на лице вместо улыбки.
ЛЬщу себя надеждой, что раньше они такого не видели…

***
Вечер того же дня. Где-то в Служилом городе я нашел небольшой погребок, куда и забился, будто в нору. Сидя с кружкой пива, я вслушивался в зал…Тихо журчали голоса, почти повторяя перебор гитары сидящего за одним из столиков барда. Выбрал я себе самый темный угол, да так там и сел… Я никого не собирался трогать – но и меня пускай не беспокоят. Нечего.
Тихое, темное место. Ни песен, ни развязных официанток. За стойкой, неподалеку от меня, сидели самые затрапезные личности и под нос жаловались трактирщику на свои ничтожные жизни.
-…А потом она сказала: «Мне стыдно жить с человеком, который не может меня прокормить!». И ладно бы только это…
-…Так он еще и говорит: «Папа, война окончена! Окончена, понимаешь?!». Я пытаюсь ответить…
-…А она смеется и смеется: «Целоваться не умеешь, а туда же!»… И тогда…
-…Он мне нос сломал и пригрозил убить, если еще раз появлюсь… но я ее люблю, понимаете?… Тогда…
-…Меня и выгнали, а хозяйский сынок потом эту чертову выручку на травку спустил, я видел. Он давно…
-…Мне сказал – мол, стар ты, уже и горшки лепить не можешь… И теперь честно скажу…
-…Да, я его убил. Допью сейчас, и пойду сдаваться… И – в Горынь… Не жалею, еще раз бы…
-…Пришлось прожить – тоже бы врезал гаду по морде! Я – человек, и никому меня оскорблять не позволено! Разве ж…
-…Так можно? Я ему говорю – мол, дочка-то затяжелела, милостивый государь… А он усмехается и говорит: «Гордитесь! От номена, не от проезжего кровельщика!»…
Я ощущал кожей чужую бессильную злость… Чем я отличаюсь от них? Тем, что родился княжичем? Нет, дворян так же возят лицом по мостовой... Тем, что пытаюсь что-то изменить – вот правильный ответ. Тем, что на слово отвечаю ударом – вот правильный ответ. Тем, что не сломался, хоть и пытались согнуть – вот правильный ответ.
По крайней мере, мне хотелось бы так думать…
Я тихо поднялся и вышел, оставив на столике несколько монет. Так же тихо трое в зале поднялись и пошли за мной… Что ж, это ожидаемо. Собственно, за тем и пришли…
Тихо по брусчатке звенят подкованные подошвы; на улицах – ни лица, за мной трое тянутся тенями, руки под плащами. Что ж…
Я резко сорвался на бег. Бегал я не особо быстро – но у нас не этому учат: если потребуется, я могу бежать так многие часы. Безвестные уголовники так же резко бросились меня догонять, и несколько минут мы в полном молчании бежали по пустым улочкам Рунна.
Все.
Мгновенно остановившись, я выхватил меч и на острие принял переднего; его дружки, не успев затормозить, пробежали несколько шагов дальше. Тут же вытянув клинок из тела, я рубанул ближайшего наискось по спине. Третий выхватил из-под плаща армейский артиллерийский тесак (и откуда достали, лишенцы?) и нанес удар.
Я тоже. Тесак ударился о мостовую, а грабитель заорал, рассыпая карминовые брызги из культи. Удар в шею прервал вопль.
Я как-то сразу почувствовал себя лучше. Очистив клинок об одного из неудачников, я неторопливо пошел по направлению к Королевскому городу…

16 день месяца Полотна. Рунн, особняк Фьеров.

        - Вам мат, Жорес. – фигурка из черного дерева передвинулась на две клетки вперед. Жорес Фьер с некоторой торжественностью положил своего короля посреди доски. Они всегда тщательно соблюдали церемонии игры – еще один способ показать уважение к сопернику.
        - Если бы я не знал, что в шахматы вы играете честно, то решил, что здесь дело нечисто.
        - Шахматы – единственная честная игра, которую я признаю. – Евгений тонко улыбнулся. Жорес легко рассмеялся. Скажи кому, что ему действительно нравятся беседы с герцогом Флавио – не поверят. Однако, нравятся. Хотя и о собственных интересах он тоже не забывает.
        - Я слышал, ваша новая контора в Кирии уже приносит неплохие деньги?
        - Надеюсь, вы мне скажете, какие именно, Ваша Светлость? До меня эти новости еще не дошли.
        - Все-то вы шутите, Жорес, - герцог отпил вина и довольно улыбнулся. – Хороший букет. Виноградники Нортми?
        - Да. Черный Герцог великодушно поделился со мной.
        - Милый Этьен, - Евгений озабоченно покачал головой. – Он плохо выглядит в последнее время. Вот увидите, это все от неправильного питания.
        Жорес сделал пометку в уме: проверить все дела, которые он ведет с Нортми и постараться поскорее получить долг у Эдвара де Нортми.
        - Кстати, Евгений, от вашей дочери в последнее время не было никаких известий?
        - Электра вполне самостоятельная девочка. Вы полагаете, там что-то не так?
        - Моя младшая прислала мне сегодня письмо – они собираются уезжать.
        - Что же, ваши дочери тоже вполне самостоятельные. Очаровательные девушки.
        - Большие дети – большие заботы. – пословицей отозвался Жорес, - Как представлю, что на мне устройство четырех свадеб…
        - Думаю, проблема будет только в том, чтобы выбрать из огромного количества претендентов. – любезно отозвался герцог Флавио. – Вашим сыновьям сейчас уже двадцать два года?
        - Двадцать три. Крис мой наследник, хотя ни Рауля, ни девочек я не обделю. Но у старшего больше вкуса к придворной жизни.
        - В устройстве одной из свадеб я бы вам с удовольствием помог. – Евгений соединил кончики пальцев и посмотрел поверх них. – Мне кажется, моя дочь и ваш старший сын составят хорошую пару.
        На такое предложение нельзя выказывать излишнюю суетливость. Жорес выждал положенное время и улыбнулся.
        - Я не могу представить лучшей пары, Ваша Светлость. Это большая честь для моей семьи.
        - Для моей также. Мы оба отлично знаем, чего стоим, Жорес. – герцог поднялся. – После похорон императора я устраиваю небольшой обед для хороших друзей. Буду рад видеть вас и вашу семью. Тогда можно будет и  объявить о помолвке.

        Проводив Евгения, Жорес вернулся в кабинет и радостно прищелкнул пальцами. Будь он экклесиатом, сейчас бы распорядился поставить в церкви перед святым покровителем самую большую свечу. Конечно, у герцога свои поводы для согласия: вряд ли бы он пошел на этот брак ради того, чтобы порадовать друга. Но все равно приятно.
        В кабинет вошел Крис.
        - Отец, ты за мной посылал?
        - Посылал, посылал. Хотел с тобой посоветоваться. У меня хорошие отношения с герцогом Флавио, ты – друг Эстерада… Я полагаю, что еще укрепить эти связи нам просто необходимо.
        - Электра мне всегда очень нравилась, - Крис уловил мысль сразу. Вот что значит правильное воспитание.
        - Вот и славно. Можешь идти, привыкать к мысли, что ты теперь – жених. Пока, правда, молча. Помолвку огласим после двадцать первого Полотна, а свадьбу… - Жорес задумался. – Там неделя Поста… Ну да мы с герцогом еще это обсудим. Иди, сын, иди. Да, еще! – его взгляд упал на письмо на столе. – Твои сестры изъявили, в очень категоричной форме, желание вернуться. Что думаешь?
        - Думаю, что лучше им быть здесь, под нашим присмотром. Для их же и нашей безопасности, я бы их запер, пока похороны не закончатся. – хмуро отозвался Крис.
        - Что-то, о чем я не знаю? Или прогулки по Шенбрунну в мужской одежде не должны меня тревожить? - рассеянно спросил Жорес. - Если вы с Раулем решите когда-либо ввязаться в любой заговор, сынок, мой вам совет - научитесь сначала разговаривать шепотом. Ваши «тайны» с улицы слышно.
        - Отец, я…
        - Я с ними сам, поговорю, когда приедут. А вы их привезете. Завтра. Можешь идти, Крис.
        Сын осторожно прикрыл за собой дверь. Полезно время от времени устраивать домашним легкие встряски, чтобы не думали, что отец сдал. И не домашним тоже. А не навестить ли сейчас Гильдию Ювелиров? А почему бы и нет, раз его там не ждут?

16 день месяца Полотна
Рунн, Золотой город.



- Стой, мелюзга! Я же говорил тебе, что мы его найдем! Я говорил! - громкий мужской голос громом среди ясного неба прозвучал посреди Высокой улицы, мощной стрелой разорвал мутную плёнку раннего утра и эхом прокатился по малолюдным мостовым. - Теперь ему от нас никуда не уйти! Быстрее! Вор! Держи вора!
Подобные крики, нередкий случай в Ремесленном или Черном, были всё же чем-то неординарным в Золотом городе. И поэтому двое мужчин, ставших источником столь необычного шума, привлекали внимание достопочтенных горожан, привыкших к степенному и неторопливому течению времени. Люди оборачивались, бросали недоуменные взгляды поверх золоченных пенсне и холёных носов и снова возвращались к полному спокойствия и внутреннего достоинства созерцанию собственного бытия. Чужие неприятности мало кого волнуют в большом городе. По правде говоря, иногда они даже не привлекают внимания тех, за кем идут ровно попятам.

Этим ранним утром Филипп де Барна сонно спускался вниз по Высокой улице, витая где-то между пятым и седьмым небом - попеременно погружаясь то в призрачные сны о грядущих подвигах и обворожительных улыбках неких Принцесс, то загораясь новыми проектами спасения несметного количества народу (то есть всех, кто под руку подвернется) от кошмарных огнедышащих драконов. Проблема, влезет ли средней откормленности дракон в ров, испокон веков окружавший Шенбрунн, или же всё-таки придётся выкопать яму поглубже занимала буйную голову юного эксперементатора как раз в тот момент, когда пронзительные крики добрались (минуя уши, очевидно) и до его затуманенного грядущей славой сознания.
Это было за кратчайшее мгновение до того, как чья-то недружелюбная рука схватила пажа за ворот свежевыглаженного костюмчика и начала безжалостно трясти, приговаривая:
- Нашёл тебя!!
Что настоящие герои делают в таких ситуациях? Вы правильно подумали. Со знанием дела, чётко продуманным планом, с точным расчетом напряжения связок и выверенной интонацией голосом:
- ААААААААААААаааа!

Филипп бился и вырывался, пинал твердым носками ботинок голени нападающего, целясь в колени, молотил кулаками по всем доступным частям вражеского тела, грозно хмурил брови и демонстрировал презрительный профиль, не упуская ни малейшего шанса вцепиться острыми зубами в неприятельские руки. Несмотря на казалось бы выигрышную тактику, выбранную мальчиком, все эти действия не приносили желаемого успеха, так как захватчиков было двое.
- Теперь, пацан, ты мне всё расскажешь! Я тебя так уделаю, никакие родственнички не узнают! Мне уже всё равно!
Под конец этой сверх-эмоциональной тирады, сопровождавшейся резкими жестами и яростным вращением сверкающих жаждой справедливого возмездия очей, Филипп всё же смог разглядеть одного из нападавших. Не того, что сверкал, а второго - торопливыми движениями подталкивающего друга с жертвой в ближайший проулок, подальше от любопытных глаз. Обеспокоенно вертящий головой мужчина был никто иной, как давешний филиппов знакомый, в нужное время проявивший предусмотрительность и благоразумие, попытавшись откупиться от слишком много слышавшего пажа Императрицы.
- Спокойнее, друг, спокойнее... Не надо создавать излишнего ажиотажа. Он никуда от нас не уйдет.

Странноватая троица остановилась под сенью чьего-то забора. Филиппа поставили на ноги, ловко увернувшись от очередного коварного тычка, выполненного с достоинством профессионала, но сильных рук с плеч не опускали, справедливо полагая, что при малейшей возможности шустрый паренёк предпочтет сбежать от столь тёплой компании. Теперь у Филиппа была возможность получше рассмотреть своих похитителей. Надо сказать, что оба они преобразились и выглядели, в общем, неважно. Грегуар, несдержанный любитель покричать на детей, теперь стал нахмуренным обладателем шикарного темно-фиолетового синяка под глазом. Это окончательно портило его и ранее чересчур самодовольную физиономию, сбивая спесь с образа "модного парня". Лицо его осторожного товарища, так и оставшегося для Филиппа безымянным, было украшено парочкой царапин, да и сам он выглядел не в меру потасканным и помятым. Предшествующую сей долгожданной встрече, вереницу хмурых бессонных ночи выдавали мешки под глазами и толстые гусеницы красноватых прожилок в глазах.
- Он мне за всё ответит! За то, что нас били! Унижали! Лишили жалования... - голос молодого слуги сорвался на жалобный всхлип.
- Грегуар, держи себя в руках, - второй участник дискуссии опустился на колено, приблизившись к Филиппу. - Мальчик, ты нас не бойся. Мы тебя не обидим. Нам нужна та шкатулка, что мы тебе отдали. По ошибке отдали, помнишь? Мы с тобой охотно поменяемся, веришь? Главное - скажи, где она лежит.

Филипп, разумеется, помнил, о какой шкатулке шла речь. Маленькая серебряная коробочка с декоративным замком, что была завернута в грубое полотно, стала своеобразной "платой" за молчание мальчика о том, что именно Грегуар и его товарищ говорили об Императрице Эрмине. Эта коробочка стала камнем преткновения в представлениях Филиппа о рыцарской морали, темой для рассуждений на пару весьма грустных ночей, когда паж безостановочно думал, может ли человек, принявший на себя роль Луки по незнанию и вследствие замешательства, продолжать считать себя достойным звания благородного номена и рыцаря прекрасной дамы. Дело закончилось тем, что Филипп, подавленный невозможностью решить стоящую перед ним задачку, временно отложил цепочку умозаключений, задавленный ворохом новых событий, сыплющихся на голову подобно облаку конфетти из рождественского мешка с подарками, а также старых обязанностей, отнимающих неуёмное количество времени в связи с беспрерывно продолжающимся трауром. А шкатулку он запихнул в ящик комода у себя в комнате, подальше от беспокойных глаз и любопытных рук. И благополучно забыл о ней.
"Видимо, этот свёрток заколдован так, чтобы приносить мне несчастья, - хмуро подумал Филипп, отводя от мужчин взгляд. - Я его должен отдать. Я его хочу отдать даже. Это окончательно очистит моё имя. Но, в то же время - настоящий воин не идёт на переговоры с врагами и похитителями. Даже если похитители - двое таких болванов, как эти. Нет, ну не могли они вежливо попросить?!"
- Мальчик, ты помнишь, куда девал эту шкатулку? - обеспокоенным голосом спросил старший, истолковав молчание пленника как-то по-своему. - Она нам очень нужна. Очень. Мы готовы заплатить по-честному. Понимаешь, эта вещь нам не принадлежит. Эта шкатулка нашего хозяина. Он очень рассердился, когда узнал, что мы её...эээ... потеряли.
- Очень. - Глубокомысленно поддакнул Грегуар, привычно следя за тем, как его друг проводит переговоры.
"Идиоты, - про себя добавил Филипп. Негодование и утомление людской тупостью так и рвались наружу полными презрения эпитетами. - Эти... Лохматые... Крысоеды."

16 число месяца Полотна,
Рунн.

"Никогда не знаешь, где тебе не повезет." Этот девиз следовало начертать на небосводе еще 26 лет назад, когда Рикардо Кристобаль Фе Арида, своим первым криком, абсолютно точно выражающим его мнение о несправедливом устройстве этой Вселенной, известил всех живущих о своём появлении в этом бренном мире. Дескать, я уже есть. Мужайтесь.
С тех пор некий рок постоянно преследовал его, превращая жизнь в цепочку мелких неудач, изводя и выматывая, даря славу самого неодназначного счастливчика Руннской империи. По-крупному Рику везло всегда - плантации приносили баснословные прибыли, высокие покровители помогали делать головокружительную карьеру, хорошенькие девушки, как им и положено, становились пленницами блейстящих глаз и широкой улыбки. Но во всех его начинаниях присутствовала ложка дёгтя, да такая, что самому Рикардо иногда казалось, что Небеса одаривают его прямо-таки излишним, чересчур назойливым вниманием.
Назначение в Новую Иберию, сулящее океан новых возможностей, обернулось безумно скучной и изматывающей осадой, когда чрезвычайно злобные и туповатые Уари в течение полугода пытались захватить единственный более или менее приличный форт на границе. Вместо сказочных чудес современного Сан-Анаксио или хотя бы Лео-Верде, бескрайних просторов неведомых океанов и невиданных богатств, Рикардо получил море крови, горы трупов, небольшую медаль от маркиза Риверте, малярию и отвращение к кукурузной водке.
Перечислять подобные жизненные ситуации можно долго. Достаточно было вспомнить любовь графа Арида к тоненьким изящным девушкам со склочным характером, да и тот факт, что в Кадетском Корпусе его угораздило стать хорошим другом Дирока де Ла Прада, к которому эти девушки питали прямо-таки нездоровую склонность.

Рикардо сердито тряхнул головой, отгоняя непрошенный сон и ворчливые мысли. Яркое утреннее солнышко служило приветливым свидетельством того, что 16 Полотна уже наступило, а граф Арида со спутниками всё ещё топтались в предместьях Рунна, утомленно прокладывая себе дорогу сквозь людской поток, с самого рассвета заполонивший улицы столицы. Граф сонно прищурился и опять вздохнул - несмотря на бешенную скачку и тяжелую ночь, проведенную в седле, он приехал в город на целый день позже Диего и его семьи. Вместе вернувшись из Новой Иберии, они разделились - герцог Иберо хотел поскорее увидеть отчий дом, Рикардо - разобраться с накопившимися в его отсутсие делами, подписать ворох малоинтересных бумаг и во всеуслышание заявить: он вернулся из очередной дикой эскапады в загадочные земли Новой Иберии и никто из числа мелких родственников и завистников теперь не может претендовать на земли Арида.

Это занятие задержало его надолго, но Рикардо хотел успеть въехать в столицу одновременно с сюзереном. Весь путь они следовали за кортежем Иберо, то тут, то там замечая следы их присутствия, но всё же опоздали. Было обидно.

Где-то через час черепашьего хода граф наконец-то добрался до своего столичного особняка, расположенного в самом начале Высокой улицы и бывшего причиной крайней гордости со стороны всех Арида. Унылым взглядом оглядев фамильные стены, мужчина состоил скорбное выражение лица и с решимостью великомученника уже совсем было собрался слезть с коня и ступить на принадлежащую ему по праву землю, как заметил странное шевелние в соседнем переулке. Приблизившись, он стал свидетелем странной картины: двое мужчин со следами недавней драки на полных недобрых измышлений лицах силой удерживали маленького мальчика в пажеской одежде. В другой раз он, может быть, и прошел бы мимо подобной сценки. Мало ли что мог натворить этот мальчик, неизвестно кто были эти люди, но тут дело обстояло иначе.
Особняк, под уютной сенью ограды которого расположилась компания, принадлежал ему, Рикардо Арида. И ограда принадлежала ему. Иберийский граф справедливо считал, что все безобразия, творящиеся под его забором, следует рассматривать как личное оскорбление. И они должны были быть решены непосредственно им самим. А двое взрослых мужчин силой удерживающих мальчика и явно от него чего-то требующие - это было, несомненно, безобразие. С которым Рик разобрался просто и незатейливо, выпустив на свободу накопившееся внутри недовольство и усталось.

- Вы кто такие?! - грозный голос раскатисто пронёсся по переулку, с налёту сея смуту и неуверенность в рядах врага. - И что здесь происходит?
- Н-номен, - Молоденький хлыщ поспешно убрал руки от мальчика, беспрепятственно позволяя ему занять место возле своего освободителя. - Мы не делаем никому зла...
- Мы просто требовали вернуть свою собственность. - Его старший товарищ не растерялся и предпринял попытку всё объяснить. - Которую у нас украли. - пауза - Вот он украл.
- Этот малыш украл что-то у вас? У вас?? Думаете, я поверю таким бандитским рожам? - В широком жесте справедливого возмущения и презрения любого благородного господина к слугам Рикардо повёл мощными плечами. Маленький паж отчаянно замотал головой в такт его словам. - Знаете, что я думаю - я думаю, вы вымогали у него деньги. И это в лучшем случае.
- Господин, шли бы вы по добру поздорову. Мы вам ничего не сделали, этот мальчик вам никто...
- Что?? - Рик натянул поводья, и его конь встал на дыбы, угрожающе хрипя и перебирая копытами прямо перед носом говорливого слуги. - Да как ты смеешь, тварь?! Говорить такое мне? Проваливайте. И не приближайтесь к нему больше. Я сказал.
Ответом ему был нестройный топот до смерти перепуганных сапог.

- Как твоё имя, малыш?
- Филипп де Барна, милорд. - Явно задетый снисходительным обращением, мальчик с достоинством поклонился. Но, к чести его будет сказано, тут же смягчил тон, вспомнив, чем обязан своему спасителю. - Благодарю за столь своевременную помощь. Если бы не вы, я бы действительно оказался в крайне неприятной ситуации.
- Рунн - страшный город, и с каждым приездом сюда я заново убеждаюсь в этом. От всякого отребья прохода нет. Ты и правда у них что-то украл?
- Ни в коей мере! - оскробленный паж вспыхнул до корней волос. - У меня действительно есть вещь, которая раньше принадлежала им, но...
Рикардо уже не слушал, не отрывая грустного и задумчивого взгляда от крепких стен покинутого особняка.
- Ладно, прости. Считай эту вещь своим военным трофеем. А что это хоть?
- Безделица, милорд. Какая-то шкатулка. Пустая.
- Замечательно.
Рикардо развернулся, собираясь войти, наконец, в собственный дом, и вдруг неожиданно для себя добавил:
- Обращайся, если что, малыш.
Неизвестно, что заставило его предложить свою помощь. Может полные искренной благодарности и чистой детской веры в чудеса зеленоватые глаза мальчика. Может близость дома, в котором когда-то он припеваюче жила дружная семья Арида. А может другой мальчик, темные глаза которого также когда-то были полны искренней веры в счастливое спасение, что всегда приходит вовремя.

16 число месяца Полотна.
Особняк Красного Герцога.

      Душащая тишина самого тяжелого часа перед рассветом. Час демонов. Маленькая фигурка мечется, как в бреду, пытаясь проснутся, но это выше ее сил. Во сне она не могла справиться с собственной слабостью. Единственным кошмаром – было бессилие. Тонкие руки беспокойно ищут что-то и не найдя падают без сил. Густые, темно-каштановые пряди волос взмокли от пота, девочку било страшным ознобом, пока она невероятным усилием воли не открыла глаза, быстро поднимая руку ко рту и прикусывая костяшки пальцев. Стон был подавлен. Осталось справиться с тяжелым, хриплым дыханием. Ребенок сел в постели, обхватывая себя руками и сжимая худые плечи, голова опустилась на грудь. Воздух с видимым трудом вырывался из легких, но постепенно дыхание успокоилось. Девочка осторожно провела ладонью по взмокшему лбу и, еще чуть сомневаясь в собственных силах, медленно опустила ноги на пол, вставая. Впереди был длинный день, чтобы сделать все, что нужно было – приходилось торопиться. Анриетта вздохнула несколько раз и прошла к зеркалу, где стоял кувшин для умывания.
Через час она была готова. Она не любила спать.

      Ребенок молча и быстро пересек кабинет, на миг положив довольно тяжелую книгу на стол и тут же достав еще одну из-под стола. Глаза внимательно осмотрели эти две книги и брови нахмурились. Руки действовали очень быстро и через несколько минут, она уже была около двери, собираясь ее открыть и тут же отступая, так как снаружи уже кто-то открывал дверь.
- Анриетта? Что ты тут делаешь? – низкий голос дяди Жоффруа был, как всегда чересчур озабочен. В нем чувствовалась едва ли ни тысячелетняя усталость.
      Девочка осторожно сделала два шага назад, приседая перед ним и вошедшей следом женщиной в реверансе:
- Добрый день, дядя Жоффруа. Добрый день, тетя Гертруда.
- Племянница! – удивительно красивое лицо женщины заиграло ослепительной улыбкой.
      Но ребенок остался серьезен, пристально смотря на своих родных:
- Разрешите? – она уже хотела пройти мимо, когда мягкая ладонь дядюшки коснулась ее плеча.
- Так что ты здесь делала, Анриетт?
- Читала, дядя.
- В моем кабинете? – в голосе слышалось что-то странное.
      Девочка подняла глаза и посмотрела прямо в глаза вице-канцлеру:
- У вас самые точные часы во всем доме, ваша милость. А мне нужно идти на важную встречу. Я уже опаздываю, - веско добавил ребенок, выскальзывая из-под руки родственника.
      Гертруда рассмеялась мелодично и холодно:
- Что же ты читала, милое дитя?
      Ребенок, не говоря ни слова, протянул этой невероятно красивой женщине одну из прижимаемых к груди книг. Гертруда Нортми изогнула бровь, листая холеными пальцами страницу за страницей:
- Жизнеописания и деяния тех, кто открыл Книгу Откровений? Дитя, ты утомилась, читая это. А что за другая книжка у тебя в руках? – женщина протянула руку, но тут же отдернула ее.
      Светлые глаза в обрамлении длинных, загибающихся ресниц столкнулись с холодным взглядом почти черных сейчас глаз:
- Это мои записи, - ребенок был предельно честен и прям. – И они не для чужих рук.
      Жоффруа тяжело вздохнул и покачал головой, услышав еще один отрывистый смешок своей сестры.
- Мы заботимся о вас, дитя.
      Анриетта осторожно взяла книгу у Гертруды, поудобнее ухватила ее, чтобы та не упала. И столь же осторожно открыла свою тетрадь, негромко зачитывая:

«Сегодня необходимо сходить в главный собор Рунна, в королевскую часовню. Лучше пройти в часовню минуя зверинец, там слишком плохо пахнет. Тишина молитв – вот и все что звучит в этих храмах. Сама не знаю сможет ли Спаситель услышать эти слова, чтобы помочь тем, кто ушел в его дворцы. Слишком робки слова молитв. Стихи звучат лучше. Например, эти:

Ну что же, король, это наша награда! Жестокий конец, но мы все это знали. Уходим во тьму, провожать нас не надо Все, как и хотели, все так, как мечтали.

Осталось найти определение желанию и хотению. Возможно они – суть одинаковы, а значит….»

      Жоффруа поспешно коснулся ее головы, пытаясь остановить все это:
- О, дитя, ты же опоздаешь. Куда ты там шла? Гера, что ж мы так мучаем ребенка? Ступай, ступай, Анриетта.
      Девочка аккуратно закрыла дневник, сложила книги и даже ни кивнув, ни сказав больше и слова – ушла. Дверь за ней была закрыта заботливой рукой.

16 число месяца Полотна.
Рунн. Шенбрунн.

      Обычный день. С редко проглядывающим сквозь лениво плывущие облака солнцем. Если не считать необычным то, что в королевском парке, как и во дворце – было слишком много народу. И вряд ли кто-то особо обращал внимание на хрупкую, девичью фигурку в черном платье, степенно идущую к королевской часовне. Анриетта де Барна тоже не смотрела по сторонам, прижимая к себе книгу и размышляя над тем, что она узнала за последние дни. Темно-коричневые глаза не отражали ни облаков, ни едва покрывшихся зеленью деревьев. Они лишь вбирали в себя все это и прятали куда-то глубоко. Перед входом в часовню ребенок чуть вздохнул, осмотрев это изящное здание, и в глазах ее блеснуло что-то похожее на торжество. Ступив на порог, девочка быстро прошла к алтарю, привычно коснулась лба, словно убирая что-то и села на одну из скамеек ждать. Появившийся священнослужитель сразу обратил на нее внимание и похоже почти обрадовался. Но ребенок смотрел прямо перед собой и чуть шевелил губами. Со стороны казалось, что девочка молится. Отец Пикарус едва-едва покивал головой, проходя через часовенку и благостно, печально улыбаясь. Анриетт подождала, пока из здания не выйдут еще двое молящихся и только тогда поднялась и шагнула навстречу направляющемуся к ней священнику. Девочка вновь молча смотрела на него, пока тот не заговорил первым:
- Как твое самочувствие, дитя мое.
- Спасибо.
      И снова гнетущее молчание. Святой отец неуютно повел плечами:
- В проходе сквозит. Прошу вас – в исповедальную комнату.
      Анриетта кивнула головой и молча прошла. В тихой комнатке было слишком пусто. Не чувствовалось ни холода, ни тепла. Девочка внутренне усмехнулась и резко обернулась к мужчине, который возвысился прямо за ее спиной. Темные, страшные глаза в единый, безжалостный миг вонзились в глаза священнослужителя, а с губ сорвался холодный вопрос:
- Сколько?
      Пикарус удивленно опустил поднятые было руки, но потом решительно мотнул головой и снова их поднял, намереваясь то ли обнять, то ли схватить. Ребенок сжал губы и странным, отрешенным взглядом уставился прямо на грудь святого отца. В памяти возникла картинка из любимой книги: разрез… глубже… кровь и кости.. глубже.
- Нет!!!! – вопль был заглушен странным, булькающим звуком.
      Ребенок продолжал смотреть, негромко повторив:
- Сколько?
      Мужчина согнулся, хватаясь за грудь и пытаясь спрятаться от взгляда. Ребенок стоял и смотрел уже на склонившуюся перед ней голову.
- Прекрати!!!!
      Темные ресницы с трудом, медленно, через силу закрыли странный взор. Девочка стояла глубоко дыша и прежде чем сделать шаг или вновь заговорить – она сильнее прижала книгу к груди. Но ее вопрос был предупрежден, мужчина поднял руку, заслоняясь и прося молчать, и быстро заговорил сам:
- Дитя, это нельзя посчитать. Это…. Ты не понимаешь, это, как нашло, так и уходит. То есть я – не помню.. ну у меня просто….
- А хочешь помнить? – она заговорила очень тихо, сберегая силы. – Что ты еще хочешь? Или желаешь? Есть в этом разница?
      Почти шепот, но она была уверена, что он слышит каждое слово. Ловит его, пытаясь удержать перед собой, как будто это возможно. Девочка все еще стояла с закрытыми глазами, дожидаясь пока пройдет всякое воспоминание о том, что она сделала и зная, что мужчина рядом с ней пытается сделать тоже самое. Ребенок задался вопросом: а получится ли у него? Вряд ли. Пока – нет.
- Кто же не хочет? Человек – слаб. И я всего лишь слуга его…. Господина нашего, - в его голосе появились странные нотки. Ни дрожь, ни слабость.
      Анриетта подняла ресницы и отступила от выпрямляющегося перед ней священника, присаживаясь на небольшую скамеечку:
- Кто твой господин? – она почти физически ощущала едва ли не удовлетворение и еще кое-что. И так как ответа не было, потому что она его знала, девочка продолжила, размышляя: - Несколько невинных жертв. И все – сопротивляются, отталкивают тебя. Да и это место….
      Ребенок чуть поднял голову, бросая быстрый взгляд вокруг:
- Что же ты желаешь и хочешь? Может быть это что-то разное?
- Исполнения любого желания, как всякий человек, - заговорил Пикарус, тоже понижая голос и заглядывая в темный взор своей собеседницы. – Власти над тем, что получаю. И – признания.
- Славы? – холодно переспросил ребенок.
      Священник качнул головой, отрицательно:
- Собственного признания теми, кто попадет ко мне. Для этого нужны деньги, связи, - губы его скривились.
      Девочка кивнула, задумчиво и поднялась:
- Проводите меня. До дверей.
      Не дожидаясь ответа, она пошла к выходу из часовни, продолжая размышлять над услышанным. У порога она оглянулась, кивнув головой Пикарусу, и затем продолжила свой путь. Ребенок довольно быстро пересек небольшой сад, отделяющий часовенку от огромного, придворцового парка. Едва она завернула за угол, как еще один ребенок едва не сбил девочку с ног.
- Прошу прощения, прекрас… ой, кузина, - веселые, задорные глаза мальчика странно моргнули, когда он увидел с кем столкнулся.
- Вы так торопитесь, Филипп, что уже не видите ничего перед собой? – девочка подняла руку, касаясь сильно забившейся жилки виска.
- Я очень торопился, кузина, - мальчик виновато опустил глаза и тут же опять поднял их, улыбаясь. – Мне совсем не хотелось вас сбивать….
- Надеюсь…
- Простите, я очень спешу к одной прекрасной даме. Позвольте откланяться.
      Анриетта холодно посмотрела на младшего кузена, прежде чем спросить:
- Так вы уже нашли ту, которая соответствует вашему представлению о ….. прекрасной даме?
- Да, разумеется. В мире огромное количество дам – прекрасных и удивительных. Вы поражаете нас своей красотой, любовью, добротой. Заставляете раскрыть перед вами душу...
- Так кто она? – опять перебила мальчика кузина.
      Филипп недовольно нахмурился, но потом махнул рукой, видимо привыкший к подобному обращению со стороны этой своей родственницы:
- Номени Катажина Риди!! – торжествующе выпалил он. – Я как раз торопился к ней, столь быстро. Она должна быть во дворце и ей будет интересно то, что я нашел. Вот смотрите.
      Мальчик протянул вперед руку, разжимая кулачок и показывая крошечные семена:
- Это удивительные семена, кузина Анриетт. Они очень быстро всходят и обвивают забор, балкон и балюстрады сплошным ковром из тонких, зеленых листиков. А среди всего этого – маленькие цветы. Дикий лимонник.
- И, торопясь к королеве своих грез, вы считаете разрешаемым и возможным сбить меня с ног? То есть: появись перед вами богиня или королева – все остальные станут невидимками, которых вы будете расталкивать, Филипп, пытаясь добраться до вашей грезы? Не много ли жертв вы хотите принести, исполняя призрачную мечту? – ледяной тон голоса бил безжалостно и беспощадно. Но едва мальчик хотел отшатнуться от нее, как тонкая рука удержала его ладонь, поднося ее поближе к глазам и всматриваясь в семена. – Это не дикий лимонник, кузен. Кирийский лимонник. Вот что вы несете.
- Я не мог ошибиться! – голос его дрогнул в этом вскрике.
      Анриетта отпустила двоюродного брата и осторожно натянула перчатки, задумчиво глядя в его расстроенное лицо:
- Могли, Филипп. Слишком слепо увлекаетесь внешним лоском, не замечая больше ничего вокруг.. До свиданья.
    Девочка, не дожидаясь ответа, обогнула застывшего и вновь сжавшего руку в кулак кузена. У нее осталось еще одно дело. Она это понимала и чувствовала. И не желала откладывать.

16 день месяца Полотна
Рунн, Шенбруннский сад

Девушка сидела на одной из скамеек, расположенных вдоль тенистой аллеи, и была, казалось, полностью поглощена чтением ветхого, но, несомненно, древнего и мудрого трактата. Даже с расстояния в десять шагов было видно, что страницы старого талмуда буквально испещрены тёмными пятнами - свидетельством того, что сие творение рукописной мысли уже длительное время пользовалось популярностью среди любознательных читателей. Перетянутая кожей обложка сильно обветшала и в одном месте была порвана, из переплёта то и дело сыпалась труха - видимо, благословления трудолюбивых монахов, создавших этот труд оказались бессильны против твердолобой упорности жуков-древоточцев и книжных червей.
Мельком бросив взгляд темных глаз на замершую над книгой Анриетту де Барна, Катажина неспешно прошествовала мимо неё по аллее и свернула на симпатичную лужайку неподалёку. Выбрав могучий раскидистый дуб, дававший много тени, она велела покорно следовавшей за ней служанке выложить на траву содержимое большой плетеной корзины, которую она взяла с собой - квадратный плед, всяческую снедь, обычную для маленького пикника. На дне корзины ждала своего часа книга, по толщине не уступающая той, что читала Анриетта.
Идея этой вылазки на природу, так неожиданно для окружающих пришедшая в голову Катажине, и еда, и книга, и место, где она остановилась, - всё это было не случайным. В планы юной ведьмы входило близкое знакомство с Анриеттой, и она старалась подготовиться к этому как можно тщательней.

Расправив легкое весеннее платье, Катажина медленно опустилась на плед, протянула руку и вытащила из корзины толстую рукопись, на поиск которой было затрачено немало драгоценного времени, а также несколько ушат отборной грязи, вылитой на недостаточно расторопного библиотекаря - в доме Клиша служил на редкость тупой кичливый дятел, не бельмеса не смыслящий в своём деле.
Но её страдания окупились - в руках Кася держала "Логику" Ристолеуса - богато оформленный трактат древнего философа, изданный и одобренный Церковью как, по словам некоторых богослужителей "наименее еретический по существующему вопросу". Почти все остальные книги, посвященные логическим теориям, были либо просто запрещены к изданию на территории Рунна, либо внесены в Алый реестр и сожжены. Вместе с авторами.
Небрежно проведя ладошкой по шероховатой поверхности переплёта, девушка решительно открыла книгу и уставилась на первую её страницу. Принадлежащее дяде Клишу издание славилось замысловатыми гравюрами, нечитаемым шрифтом и богатством отделки. Мерой поступью текли томительные часы и минуты ожидания. Внутренне Кася вся кипела и бушевала от жажды действия, но сторонний наблюдатель мог увидеть лишь красивую девушку, глубоко погрузившуюся в чтение. Изредка она отрывала свои прекрасные глаза от древних страниц, чтобы взять булочку или поправить выбившейся из плетеной из кос "корзинки" локон. Несколько парочек мирно прошествовали мимо неё раза два или три. Птицы трепетно щебетали. Солнце палило. Анриетта читала. Кася злилась.

Через несколько часов подобного ожидания проявление несвойственного колдунье долготерпения было вознаграждено - Анриетта изволила наконец оторваться от пожелтевших страниц, поднялась на ноги, огляделась вокруг себя и, как и рассчитывала Кася, медленно направилась в сторону в её сторону. Ведьма вся внутренне напряглась, будто ей предстояло совершить резкий прыжок, и, когда Анриетта проходила мимо неё, громко окликнула девушку:
- Номени Анриетта! - наградой ей послужил поворот головы - её заметили. - Не ожидала встретить вас здесь. Вы помните меня? Я Катажина Риди, мы недавно виделись в доме вашего батюшки.
Поколебавшись, гордая представительница древней фамилии всё же подошла к Катажине, успевшей подняться с земли. Анриетта также поздоровалась, но предложение присоединиться к трапезе отклонила и было уже собралась идти себе дальше, как Кася предприняла еще одну попытку:
- Что вы читаете?
- "Золотое зеркало", - пораженная бесцеремонностью провинциальной выскочки, Анриетта ответила почти сразу. Всё было в этом ответе - и очевидное превосходство девушки, и уверенность в том, что она, Анриетта, во много раз умнее и образованнее юной графини, и её презрение к тому, что она читает - наверняка, это какой-то модный любовный роман и ничего более.
- Серьезное произведение, - уважительно протянула Катажина, прекрасно понимая, какое впечатление производит, и, не без злорадства, готовясь его разрушить. - Я читала его недавно. А вот сейчас пытаюсь осилить "Логику" Растолеуса... Вернее, пытаюсь найти хоть крупицы логики в том, что оставили церковники в этом, некогда интересном труде. Нет, право слово, "Логические законы" Протора кажутся мне достойными большего внимания, чем эта книга. Жаль только, автор решил проводить свои изыскания на теологическом поле. Такое у нас карается сурово.
- Вы читали Протора? - в голосе надменной Анриетты впервые появился оттенок интереса. - Но она же был еретиком, а его законы официально запрещены! В нашей библиотеке нет его работ...
- Что значат людские запреты перед бессмертным знанием, дарованным нам гением, погибшим во славу его? Эта книга признанна бессмысленной и ложной, но вот вы, номени Анриетта, хотели бы ознакомиться с этой книгой? - лукаво склонив головку на бок, Катажина почти томно взглянула на, казалось, опешившую девушку. Та замерла на секунду и вдруг покачнулась, тихо вздохнула:
- Что тебе от меня надо?
- Что?
- Я спрашиваю - что тебе нужно? Ты же не просто так пришла в этот сад?
- С чего... ты взяла? Что ты можешь мне дать?
- Отвечай, - в голосе был еще более сильный холод. И Кася мысленно улыбнулась: рассердила ли она эту девчонку или заставила задуматься - уже было не так важно, хотя и имело смысл.
- Я не подумаю отвечать какой-то спятившей девице! Что происходит?!
- Не знаю, - пик прошел, глаза Анриетты чуть затуманились, голос ослаб. - Не знаю, я просто... чувствую. ТЫ здесь неспроста. Мы встретились не по воле случая.
"Чувствует? Читает меня!! Чувства, мысли? Ах, гадина..." - Кася изо всех сил старалась обуздать взбесившиеся эмоции.
- Думаю, я понимаю, о чем ты...
- Вряд ли. - Анриетта тоже сумела собраться и теперь заспешила прочь.
- Ты уж поверь, - бросила ей в спину Катажина. - Я знаю, о чем говорю, и, похоже, гораздо лучше, чем знаешь это ты.

16 месяца Полотна
Рунн. Особняк Торнхеймов.

Динштайн появился неожиданно. Никто не известил о его приходе. Просто распахнулась дверь, и Альбрехт стремительно вошел в зал. Потом так же молча налил вина в кубок отпил примерно половину, а остальное выплеснул на пол. Потом его взгляд обежал зал полный подданных Торнхейма, нашел князя. Хирш, разговаривавший у окна с Герхардом фон Клингелем, прервал беседу одним жестом. В то же мгновение князь рявкнул так, что задрожали стекла:
- Все! Вон!
Этого вполне хватило, чтоб у дверей зала создалась толчея. Фридрих Карл и не подумал двинуться с места. Поведение Альбрехта Динштайна было необычным для него. Была причина. Но какая? Тем временем князь обвел взглядом опустевший зал, взглянул на барона замершего у окна и поднялся со своего места. Барон расценил его молчание как разрешение остаться.
- Что? – Вопрос Торнхейма на некоторое время повис в тишине.
- Я говорил с Диего. – Альбрехт замолчал и бросил настороженный взгляд на Хирша.
- Можешь говорить при нем. – Буркнул Готфрид.
- Диего собирается вступить в союз с Фростом. И… Закрепить этот союз браком с Викторией Фрост.
Торнхейм резко выдохнул, свекнул глазами.
- С язычницей? Он предпочел мою дочь…
Фридрих Карл  разглядывал носки своих сапог, боясь выдать свои чувства по этому поводу.
- Официальной помолвки и предложения не было. Следовательно… - Постарался смягчить он ситуацию.
- Он предает свою веру ради этого союза. – Прервал князь Хирша.
- Я так и сказал ему. – Добавил Динштайн. – Но он считает, что этот союз поможет ему справится с Флавио. И он все же почтет за честь принять Клариссу в семью. И надеется, что ты не откажешь в её руке Фернандо.
- Фернандо? – Как эхо с удивлением повторил Фридрих Карл. – Но он моложе Клариссы?! Ему всего 19. Хотя… Это не должно играть роли. В любом случае это союз с Иберо.
Торнхейм задумчиво поглаживал рукоять меча и хмурился.
- Меня тоже не радует союз с севером. – Прервал затягивавшее молчание Динштайн.
- Нужно соглашаться. – Твердо высказался Хирш. – Диего должен прочно сидеть на троне. Фернандо станет герцогом . Клара…- герцогиней.
- Все равно будет война. – Сверкнул глазами Торнхейм. – Я чувствую это.

Клара… Гордая, непримиримая Клара. Если б она знала, какие страсти кипят за её спиной. Только что была невестой одного. Сейчас другого... Фридрих Карл постарался припомнить все, что знал о Фернандо Иберо. Но не мог вспомнить ничего, кроме его возраста. Справится ли он с ней? Её твердости мог бы позавидовать мужчина. Слабого она будет презирать, с равным себе спорить. Возможно, Диего смог бы укротить её характер и этим покорить сердце. Но Фернандо…

16 день месяца Полотна. Рунн


Мы не достанем до неба
И чёрный ветер внутри
Через высокие стены
Брат вовремя нас останови


- Каждый день…- её шёпот хотелось слушать вечно и она это знала. – Каждый день я думаю о тебе.
- Что ты делаешь? Нена…- его слова утонули в её чересчур сладких поцелуях.
Карла де Стефано. Какая кровь течёт в этом прекраснейшем Каспиановом творении никто не скажет. Одно можно знать точно – иберийская, флавийская, полонская преобладают над остальными. Но сама себя она считает иберийкой.
Высокая, смуглая с голубыми глазами, она была больше чем красавица. Цвет волос она любила чередовать. Тёмного они цвета или светлого, ей было одинаково хорошо.
Чуть ли не все графы и бароны золотой Иберии мечтали жениться на Карле или женить на ней своих сыновей.
Её отец Эктор Де Стефано был один из богатейших людей страны, он умер около года назад во время охоты. И потому хотел, чтоб дочь сама выбрала того с кем  проведёт оставшеюся жизнь. Но Карла не спешила, а точнее сказать, уже выбрала, ещё в 14 лет.
Младший из Иберо Фернандо стал для неё единственным. Он был на год младше её, но так получилось, что занималась Карла при дворе и у них с Фернандо был общий учитель по истории. Там они познакомились и с тех пор были самыми близкими друзьями.
Когда ей было 15, дружеские отношения переросли в молодую, наивную любовь. А точнее любовь с её стороны. Она знала, что он не любит, но и не хотел терять её. Карла терпела это и перешагивала каждый день через себя. Вот уже как два года они опять лучшие друзья, но она не перестала его любить, а лишь наоборот, когда со временем  стала ещё краше и ещё больше дворян стали её «рабами», Карла поняла, что не может не любить…
- Остановись – его пальцы легли на её нежный губы.
- Девушка невольно подчинилась. Фернандо встал с постели и подошёл к небольшому, но очень симпотичному столику, на котором стояло вино. Налив себе полный бокал он сделал маленький глоток и поставил вино обратно на стол.
Какое-то время в комнате стояла тишина.
- Ты знаешь нам нельзя быть вместе и даже твой дом не спасёт нас от чужих глаз и ушей – начал Фернандо – У тебя столько женихов Карла! Почему я? Я не могу без тебя и мне будет больно, очень больно отпускать тебя, но я не хочу, чтобы ты страдала.
- Нет Фернандо…ты заставишь меня страдать, если отпустишь меня. Знаешь, а ведь это так странно – она улыбнулась – на людях мы с тобой гордые и бесстрашные,  а между собой мы открыты. У моего отца несколько домов в Рунне и о половине никто не знает, этот один из тех где мы не будем узнаны. – она подошла к Иберо и положу руку ему на плечо, он накрыл её своей.
- Карла, но так мы доставим друг другу больше боли – он не отводил своих глаз от её – Сначало Диего, потом я, а после и Беа, все мы потеряем друг друга. Наша судьба быть с нелюбимыми.
- Не говори так Фернандо, прошу тебя! Я люблю тебя и буду всегда рядом. – Она провела рукой по его волосам – да и куда я отпущу такого модника?! – она засмеялачсь.
- Младший из Иберо подхватил её на руки, закружил по комнате, а после они вместе упали н кровать.
- Они лежали на спине взявшись за руки и смотрели куда-то вверх, сквозь потолок и крышу дома, сквозь облака…
- Ведь я и вправду не смогу тебя отпустить – почти шёпотом сказал он.
Золотой город жил своей жизнью и никому не было дела до дома в котором Фернандо Иберо и Карла де Стефано ловили каждое мгновение своего счастья.
   

16 день месяца Полотна.
Рунн. Королевский город.

    Встревоженное лошадиное ржание, рассеянный свет, едва пробивающийся сквозь тяжелый бархат занавесей, и запах дождя. Карета, наконец, остановилась, чья-то рука распахнула простую черную дверцу навстречу пасмурному весеннему дню. Придерживая плотную ткань бело-лилового одеяния, сантисса Ларианского ордена коснулась головы иберийского гвардейца, благословляя, и вышла из экипажа.
- Герцог здесь?
- Да. Я извещу Его Светлость о вашем прибытии….
- Не стоит, - Аделина с мягкой улыбкой качнула головой, и мужчина в черно-алой форме, неожиданно просто согласившись с этими словами, вернулся к месту своего поста.
  Двор столичного особняка Иберо почти не изменился с того времени, как она была здесь в последний раз. Все те же светлые стены, закутавшиеся в молодую зелень садовых деревьев, черный мрамор, изящные перила, мелочи с почти болезненной точностью отпечатавшиеся в памяти. Медленно, как полагается любой служительнице церкви, Аделина поднялась по темным каменным ступеням.
  В детстве, когда Энрике Иберо был еще жив и довольно часто встречался в столице с ее отцом, будущая сантисса, вместе с другими детьми южного союза, проводила здесь немало времени. Подрастающая смена экклесиатской лиги, будущие герцоги и герцогини, хозяева жизни, короли и королевы балов…  в то время казалось, что весь мир, протяни руку, окажется на ладони. Как часто они смеялись, и как много строили планов, которым так и не суждено было сбыться. Жизнь и время властно расставили все по местам… как и должно было быть.
  Девушка улыбнулась своим воспоминаниям, свет и легкая горечь. Люди обречены жить тем, что дает им судьба, и Аделина давно научилась быть благодарной, как за пройденное, так и за настоящее.
  Щедро освещенный коридор упирался в высокие чернодеревные двери. Сантисса остановилась, тихо постучала, зная, что ждать не придется, и скорее почувствовала, чем услышала шаги, за которыми последовал щелчок замка и негромкий скрип петель. Девушка подняла взгляд, встречаясь с темно-карими глазами Хосе.
- Сантисса Аделаида, - мужчина почтительно склонил голову, и девушка, почти непроизвольно коснулась ее рукой.
- Рада видеть вас в добром здравии, - Аделина улыбнулась, - Герцог?
- Проходите. Он у себя.
  Сантисса кивнула, погружаясь в полутьму холла, скрывшую от глаз оставшегося где-то за спиной незаметного и опасного слугу Южного дома, прошла несколько шагов и толкнула еще одну створку дверей.

  Знакомая тревога, как отголосок прошлого, как прохладные иголки, касающиеся даже не плоти, самого разума. Она знала что это, но пока не видела, словно что-то застилало взгляд.
  Аделина сделала шаг в наполненное тишиной помещение.
  Светло, чисто и прохладно, светлые занавеси на окнах, ровные ряды книг. Этим кабинетом не пользовались годы, но несмотря на это целый штат слуг едва не ежедневно доводил эти комнаты до блеска и идеального порядка, так как было принято при их последнем хозяине.
    Диего сидел в кресле у распахнутого настежь окна, углубившись в чтение кипой сваленных на письменном столе бумаг, рядом с которыми в тесноте, но видимом удобстве уместились счетные журналы, перья, чернильницы, кубок и наполовину пустая бутылка вина.
  Сантисса остановилась у входа, внимательно рассматривая сидящего за столом мужчину, будто это могло помочь ей сгладить неуверенность, неизбежно возникающую после долгой разлуки, даже с близкими людьми.
  С последней встречи прошло четыре года, но кузен почти не изменился, те же черные непослушные волосы до плеч, резковато очерченные скулы и потемневшая под южным солнцем кожа. С годами он все более походил на своего отца, и тяжелая герцогская цепь, видневшаяся под расстегнутой до середины груди рубашкой, казалось, делала это сходство особенно бросающимся в глаза.
  Негромкий звук закрывшейся за сантиссой двери заставил герцога поднять голову, вглядываясь в нежданную гостью:
- Аделина? – знакомый, но вместе с тем изменившийся голос, легкое удивление, быстро уступившее место широкой улыбке на лице хозяина дома.
- Я помешала, - скорее утверждение, чем вопрос, - Ты работаешь с письмами….
  Диего покачал головой, поднимаясь на встречу кузине.
- Ты никогда не помешаешь мне, сестра. Я скучал. Благословишь?
  Тонкие пальцы сантиссы коснулись темных волос и, выслушав ее тихие слова, Диего осторожно взял хрупкую ладонь в свою руку, провожая девушку к одному из кресел у стола. Аделина села, прислонившись к спинке, вновь бросила короткий взгляд на письма, отчего-то не скоро решившись поднять глаза.
- В твоих землях все в порядке?
- Коннлант, Фортада, Новая Иберия, и всем нужно что-то, что может дать только герцог Иберо. Пара часов ничего не изменит.
- Я тоже приехала не просто так.
  Почти незаметная усмешка на губах герцога появилась и растаяла, не найдя, отражения в темных глазах.
- В этот дом теперь никто не приходит без веской на то причины.
- Я встречалась с кардиналом Руизом несколько дней назад. Он просил передать, что хотел бы встретиться, если ты найдешь на это время.
- Почту за честь беседу с духовным наставником столицы.
  Все сказано… Тишина, знакомый холод обволакивающий мысли, бледный свет пасмурного дня льющийся из окон, и вопрос… Аделина сама не знала, решится ли она произнести его вслух, и хочет ли знать ответ.
- Как это случилось, Диего? – слова почти неожиданно сорвались с губ, на мгновение повисли в плотной тишине, лишь для того что бы разбиться о вороненую сталь иссиня-черных глаз кузена.
- Тебе не стоит спрашивать об этом….
  Действительно, зачем? Зачем, если она и так знает итог? Зачем, если прошлое давно и слишком ощутимо осталось позади? Зачем еще, если и так до сих пор больно? Зачем….
  Опустив глаза, Аделина слышала, как Диего наливал вино, и его шаги к окну. Она хорошо помнила его эту привычку прятать собственный гнев за этим острым, почти режущим в такие минуты взглядом и маской на которой вдруг перестают читаться любые эмоции.
  Сантисса поднялась с места и медленно, будто ее внезапно оставили силы, преодалела те несколько шагов, что отделяли ее и герцога друг от друга. Рука осторожно коснулась его плеча и Аделина подняла на кузена глаза, чувствуя его неожиданно мягкий против собственных ожиданий взгляд.
- Ты никогда не расскажешь мне?
- Нет, - тихий, близкий к шепоту голос Диего – Все это давно позади.
    «Все позади…» Как пришедшее только теперь осознание того, что она прочитала в письме, пришедшем еще три с половиной года назад.
- Этого не должно было случится…. Моя вина…
- Нет. На все воля бога, сестра.
- Он знал…
- Он знал, что ты любила его.
- Диего.
    Его руки осторожно легли на плечи, обнимая, и Аделина позволила себе прижаться к груди кузена, словно пытаясь отыскать защиту от самой себя. Спокойно и тихо, только время, молчание и пасмурный клочок неба за окном. Слезы так и не пришли.
- Спасибо тебе.
- За что? Я был рад тебя повидать.
- Мы оба знаем где искать друг друга, - Аделина улыбнулась.
  Они вместе спустились во двор к карете, рука сантиссы в прощальном благословении коснулась головы герцога, и девушка села в черный мрак простого церковного экипажа. Карета тронулась покидая двор из ее прошлого мира, где то за спиной громко лязгнули смыкаясь высокие кованные ворота.

  В огромном зале как всегда горели свечи. Сотни и тысячи огней, слушавших слова ее молитвы каждую ночь. Сегодня их стало на один больше. Сантисса осторожно установила свечу напротив скорбного образа Спасителя, только теперь поверив в то, о чем знала уже давно.
  Холодный запах белых лилий, серые стены Хеленкиффера, смех и серые глаза, которых не будет уже никогда.
- Прощай, Жеан, и прости….
  У входа громко мяукнула пришедшая вслед за сантиссой кошка, и девушка подобрав тяжелые бело-лиловые юбки поднялась, и пошла прочь.
  В мире нет никого, кто был бы полностью невиновен перед господом…. В мире нет никого, кто не смог бы заслужить Его прощения…..

16 день месяца Полотна
Ауралон, окресности Меланта

    На заднем дворе резиденции мелантского архиепископа служка принял у Дайкнера коня. В дверях его поджидал Отец Салво, немой помощник архиепископа. Кивнув прибывшему, он сделал знак следовать за ним. Отец Салво был невысокого роста, и движения его удивляли неуклюжестью. Он шел переваливаясь с ноги на ногу и прихрамывая, лысая голова дергалась в такт шагам. Дайкнер, глядя в спину своему провожатому, в очередной раз поражался, как столько неэстетичного могло соединиться в одном человеке. И это только на взгляд обычных людей. У Дайкнера были свои причины для неприятия этого святого отца.
    Они прошли тихими коридорами, и Салво открыл перед Дайкнером дверь одной из зал. Минуя помощника архиепископа, Дайкнер встретился с ним взглядом, и неприязненно поморщился. Салво выдержал такое отношение спокойно, даже улыбнулся напоследок.
    В этот зал судьба Дайкнера прежде не заносила. Впрочем, сводчатый потолок и паркет были точно такими же, как и в других помещениях дворца. Пара окон выходила на внутренний дворик. Камин в комнате не топили, а значит, она использовалась редко. Всё убранство составляли несколько кресел, столик с графином, бокалами и коробкой сигар, и две напольных вазы, украшенные сухими цветами.
    Долго разглядывать комнату не пришлось: высокие двойные двери с противоположной стороны распахнулись и в залу вошли Архиепископ Мелантский Руггеро и глава мелантской инквизиции Фабиано Фонтоне. 
    - Добрый день, Ваше Преосвященство, – Дайкнер поклонился.
    - Здравствуй, сын мой, – Руггеро благословил склонившегося перед ним, затем направился к столу и взял с него графин с напитком. Главный инквизитор Меланта прошел через залу, кивнул Дайкнеру не глядя, и сел в одно из кресел у окна, так, что свет падал из-за его спины.
    – Ты, как всегда успешен, Дайкнер, - архиепископ плеснул напиток в бокал и пригубил его. Дайкнер продолжал стоять, глядя куда-то мимо Руггеро.
    - Хо-хо! Взрывающиеся избушки! Это так на тебя похоже, Дайкнер. Не правда ли, забавно, Фабиано?
    Инквизитор усмехнулся.
    - Ну да ладно, главное результат.
    Напряженное молчание повисло в зале. Дайкнер собрался с мыслями.
    - Ваше Преосвященство, прежде чем Вы продолжите, я хотел просить Вас…
    - Слушаю тебя, сын мой.
    - Мне нужно время… свободное от дел. Для своих личных целей.
    - Ну и ну! Уж не жениться ли ты собрался?! – рассмеялся Руггеро.
    Дайкнер молча смотрел на него, ни тени улыбки не мелькнуло на его лице.
    - Так… Я вижу ты серьезен. Позволь полюбопытствовать, а какие такие вопросы тебя отвлекут от не терпящих отлагательства дел Святой Церкви нашей?
    - Ваше Преосвященство, я столько лет выполняю Ваши указания, и все мои дела были только на благо нашей Церкви, но сейчас мне необходимо разобраться…
    - В чем?
    - В себе, – слова странно отозвались эхом в наступившей вдруг тишине. Архиеписком и инквизитор переглянулись.
    - Ух как интересно! И что же ты собираешься делать? – вступил в разговор Фабиано, - Молчишь?
    - Ваша Светлость, - после некоторой заминки обратился Дайкнер к инквизитору, - Мне действительно нужно время. Я хочу понять, кем я стал. Ваша Светлость, наверное, при желании, могли бы помочь мне, рассказав то, что знаете.
    - Ты стал слишком заносчив, сын мой, это я точно знаю, - перебил инквизитор, - Ты вечный должник Церкви и все ещё жив только потому, что мы так хотим. Стоит ли мне напоминать о твоем преступлении, о том, что ты поднял руку на братьев наших?
    - Я всегда помню об этом, Ваша Светлость, - Дайкнер начинал раздражатся, - но не искупил ли я этой вины годами труда во благо Церкви? Не заслужил ли я доверия?
    - Это не тебе решать, - отрезал Фабиано.
    Дайкнер видел перед собой препятствие, но знал, что при всём желание ничего поделать с этими людьми не мог. Хоть бросайся на них с кулаками. Перед ним были два верных слуги Церкви, два убежденных экклесиата, как ни крути. Он был бессилен… Его способности всякий раз отказывали ему, когда бы он ни попытался воспользоваться ими против людей, свято следующих слову Каспиана. Эта особенность раздражала его сама по себе, а тем более ввиду, того, что он не понимал, почему так происходит.
    - Ваша Светлость, я не прошу о многом…
    - Всё. Я устал от этого препирательства, - произнес Руггеро, - Ты нам нужен сейчас, сын мой. Остальные вопросы потом. У Фабиано для тебя задание. Приказывайте, и покончим с этим. У нас много дел.
    - Сегодня вечером ты будешь ждать господина де Диша у постоялого двора «Бальдини» на выезде из города, - распорядился инквизитор, вставая, - Он направляется в Рунн по делам Ордена, и ты поступаешь в его распоряжение. И прошу тебя, Дайкнер, запомни, - Фабиано театрально поднял палец вверх, - в любой момент мы можем заставить Старшего отказаться от тебя, в любой момент… Пойми, ты нам очень дорог, но никто и ничто не может встать на нашем пути, помешать исполнить нам волю Каспиана!
    И архиепископ добавил, благословляя:
    - Пусть наставит тебя Боже на путь истинный…

    …Дверь волшебно распахнулась, Отец Салво ожидал Дайкнера в коридоре. В тишине они прошли к заднему ходу, и перед дверями на улицу Дайкнер остановился. Салво вопросительно смотрел на него, протягивая какую-то бумажку. На бумажке было старательно выведено: «Поезжай в Рунн. Найди ответ». Ниже был приписан незнакомый  адрес. Когда Дайкнер поднял взгляд на Салво, тот вынул из кармана золотую монету и протянул её на ладони. На золотом кружке был только один знак – шлем с тремя рогами.
    Дайкнер резко схватил немого за рясу и рывком прижал к стене.
    - Я тебе терплю. Просто терплю. – зашептал он на ухо Салво, - Я всегда знал что ты враг Церкви, что ты не чист, что ты следишь за мной… Сам не понимаю, почему не сдал тебя до сих пор Руггеро. Если б ты знал, лысая голова, как ты мне противен…
    Взгляд Салво оставался спокойным и внимательным. Он лишь тихо покачал головой из стороны в сторону. Дайкнер разжал пальцы, отпуская его на землю.
    - Наверное, мне просто жаль тебя, других причин нет… - тихо сказал маг, развернулся и вышел, хлопнув дверью.

                        *       *       *

    Спустя полчаса, в безлюдной часовенке Святого Спасения Дайкнер сидел пред ликами святых, но не видел их. Он не шептал молитву. Его мысли занимало другое. Перед его внутренним взором проносились десятки, сотни лиц: вот, убежденные отцы-экклетики убивающие беззащитных своими или его руками; вот падшие церковники и предатели убивающие убежденных отцов-экклетиков, встающие на защиту неверных; а вот они – неверные, еретики и иноверцы, колдуны и обычные крестьяне… И все они смотрят на него, Дайкнера, вопросительным взглядом, кто требуя чего-то, кто моля о пощаде, а кто просто иронично ухмыляясь.
    Однажды он уже пытался защитить невиновных на его взгляд людей, остановить фанатиков. Где же вознаграждение? Стать карающим клинком Церкви? Жестокая ирония… Он был уверен, что и архиепископ и инквизитор знали гораздо больше о нем теперешнем, чем он сам. Что и зачем они скрывали? Какая жалость, что Старший не может выражать свои мысли словами, его так сложно понимать…
    Дайкнер нащупал что-то в кармане и вытащил наружу. В его руке была скомканная бумажка и золотой кругляш. Салво…
    Вечером Дайкнер прибыл в условленное место. Он стоял в отдалении от входа, к которому прибывали кареты, и наблюдал за людьми, проходящими на постоялый двор. Почти стемнело, когда из очередной кареты вышел человек в дорожном плаще и, постояв секунду, направился точно в его сторону.
    - Отец Феодорус, - утвердительно сказал человек, подходя к нему, - Здравствуйте.
    - Добрый вечер, Ваша Светлость, - Дайкнер в свою очередь тоже был уверен, что перед ним Каспар де Диш. У каждого из них был свой способ узнавать с кем имеют дело.
    - Пройдем в карету, там и побеседуем. Впереди длинная дорога.

16 число месяца Полотна.
Рунн. Шенбрунн. Поздний вечер и ночь.

Я, как миндаль, смертельна и горька,
Нежней, чем смерть, обманчивей и горче.

   Перезвон колоколов на Часовой башне возвестил полночь. В далеких отзвуках еще не родившегося эха многим всегда мерещилось что-то тревожное. Глупцы. Звук не может принести беды или несчастья, зло несут только сами люди.  Убедившись, что сиротливый серп месяца прорезал толщу облаков и коснулся мягким светом крыш Императорского дворца, смертельно красивая женщина отошла от окна и подошла к столу, где в высокой вазе, украшенной затейливым орнаментом, стояли синие цветы. Соцветия шлемообразных бутонов обхватывали тонкий стебель, а на кончиках лепестков замер белоснежный узор, как будто нежных растений коснулся первый или последний иней. Почти не касаясь бутонов изящными пальцами, женщина склонилась и глубоко вдохнула пьянящий аромат. Голова слегка закружилась, но она была рада этому пьянящему сумасшествию. В таком состоянии смерть всегда приходила к ней по первому зову. Впрочем, Карна Норн не знала случаев, чтобы девушка с косой* не приходила на пир, который ей закатывала ее верная поклонница.
   Пальцы до этого скользившие по сине-белым цветкам вдруг сжались, выбирая из букета один из стеблей. Ногти вонзились в податливое тело растения. Ломкая ножка согнулась и показалась капля светло-зеленого сока. Губ женщины коснулась едва уловимая улыбка, делая ее лицо умиротворенным и безмятежным - в темных глазах отразился свет месяца и звезд, льющийся в раскрытые окна. На секунду можно было подумать, что в темных провалах глазниц плещется белое пламя, но облако, набежавшее на луну, разбило колдовство. Хватило бы и пары капель, но женская рука терзала стебли до тех пор, пока маленький пузырек не оказался заполнен почти доверху. Спрятав его в рукаве, девушка взяла со стола букет точно таких же цветов, какие только что были истерзаны ее руками, потом залпом выпила заранее приготовленный кубок резко пахнущей жидкости, стоявший здесь же и на миг замерла, ощущая как огненный живительный напиток обжигает горло, течет по телу, проникает в кровь и обезвреживает самый смертельный из всех ядов. В зеркале, висевшем на стене отразилась стройная высокая красавица, одетая в строгое черное платье, единственным послаблением которого был вырез в форме сердца, такой что в нем виднелась нежная белая кожа груди, но ровно настолько, чтобы пробудить в мужчинах желание заглянуть за корсаж платья, а в женщинах зависть. Такие же черные волосы были забраны в высокий пучок, украшенный миндальной розой. Именно эти цветы всегда дарил ей Александр. Они и теперь преследовали ее в самых сладких снах и самых страшных кошмарах. Такие же ядовитые, как она сама, но не такие ядовитые как те, которые она сжимала сейчас в руке, но в оранжереях Шенбруннского дворца можно найти все, что угодно, в любое время года.
   Паутина потайных ходов встретила Карну любовными объятиями – холодными, как объятия смерти, к которой она сейчас взывала. Женщина шла неторопливо, но не задумываясь о дороге, слишком хорошо успела изучить за десять лет эти лабиринты, слишком часто скользила по ним призраком. Коридоры, повороты, перекрестки, разветвления, высокие арки, глубокие колодцы – человек незнающий не смог бы продержаться здесь и пары минут, она почти прожила многие ночи и дни. Тень у трона императора, его лилия, самая красивая, самая опасная, самая любящая… Оборвав такой поворот своих мыслей, девушка остановилась у одной из стен и нашла хорошо знакомый выщербленный камень, надавила и стала ждать пока стена откроет проход. Оказавшись в просторной спальне, не менее роскошной, чем ее собственная, но куда более кричащей об этой роскоши, она осмотрелась. Комната, как женщина и ожидала, была пуста. Прелестные обитательницы ее вернутся не раньше, чем через четверть часа, ведь, до полуночи они молились о душе их бывшего любовника в обители Ларианок, исповедуясь в собственных грехах и замаливая проступки человека, дарившего лаской и их, и саму Карну, и еще многих и многих женщин. И мужчин…
   Александр… Она никогда не судила его при жизни, не посмеет сделать этого и сейчас, но именно эта неутолимое стремление окружить себя людьми, которым нравится, что ими повелевают, ломают, стирают их личность превосходством, погубила последнего Императора Руннской Империи. Рано или поздно сумерки гасят свет солнца. Всегда.
   Презрительно скривив губы при виде огромной кровати, на которой ее сегодняшние избранницы всегда спали вдвоем, Карна подошла к ложу и положила на красно-белое покрывало, украшенное золотым колосом – родовым гербом семьи Фабер - букет цветов. Милый подарок теперь уже бывшим и почти покойным соперницам. Милый и смертоносный. Затем она нашла на столе графин вина, и пузырек в ее рукаве стал пустым. Улыбнувшись, женщина расположилась в одном из кресел и приготовилась ждать. Все случилось так, как она ожидала. Через несколько минут дверь распахнулась, и на пороге возникли две красотки в одинаковых черных платьях, показная скорбь слетела с их лица, как только дверь закрылась.
   - Ты видела лицо этого надутого гвардейца, когда он сделал вид, что совсем не заглядывает в вырез моего платья, а любуется фресками в храме? – Камилла Фабер вытащила шпильки из прически, и тяжелые волосы рассыпались по плечам.
   Марианна последовала примеру сестры.
   - Он явно заработал себе косоглазие. – Кивнула она.
   - Не думаю, что люди Николы Нортми могут найти вас привлекательными, номени. У них достаточно женщин, чтобы они утоляли ваше глупое тщеславие.
   Женщины вздрогнули и одновременно повернулись на этот хрипловатый, глубокий голос.
   - Карна… - Заговорила Камилла, старшая.
   - Да, уже 27 лет, хотя многие женщины и скрывают такие факты. – Женщина насмешливо смотрела на сестер.
   - Что вы здесь делаете? – Марианна отбросила плащ и подошла к столу, чтобы налить себе вина.
   - Решила осведомиться – как прошла ваша поездка. Все ли грехи простил вам Каспиан?
   Марианна поморщилась. Камилла презрительно усмехнулась.
   - Вам он вряд ли сможет простить все прегрешения, номени Норн.
   Карна вдруг искренне рассмеялась, но от этого смеха сестры Фабер передернули плечами.
   - Ну почему же, сегодня я сделала очень доброе дело, думаю, что за него мне спишется пара смертельных грехов.
   - Какое же? – Марианна замерла, так и не поднеся бокал к губам.
   - Разогнала часть сумерек, гасящих солнце. – Ответила Карна с загадочной улыбкой. Сестры напряженно смотрели на нее. Помолчав, она продолжила. – На вашем месте, я бы не стала так опрометчиво пить напиток, который находился в одной комнате со мной, без присмотра.
   Кровавые губы учтиво изогнулись, в глазах блеснул смех.
   Марианна резко опустила руку с бокалом, как будто это была ядовитая змея.
   - Все пугаете? – Камилла вернулась к презрению. Смело подойдя к столу, она налила второй бокал и выпила его. – Если бы вы отравили вино, то не остались бы здесь, чтобы выдать это. Кроме того, вы не на столько сумасшедшая, чтобы подставить себя. Всем известно, кто во дворце балуется ядами. Вы, может быть, и ведьма, но не сумасшедшая.
   Марианна, похоже, была иного мнения, потому что с тревогой смотрела на сестру.
   Карна снова вежливо улыбнулась, поднялась и последовала примеру Камиллы, выпив бокал изумительного флавийского красного вина. Даже жаль, что Волчья кровь** чуть портила вкус горьковатым привкусом, но почувствовать его мог только тот, кто хорошо знал послевкусия всех ядов и знал, что вино отравлено. Оставив бокал на столе, Карна направилась к двери, больше ей здесь делать было нечего.
   - Вы на удивление догадливы сегодня, номени Камилла. Кроме того, что кроме пустой и бесполезной мести может принести мне ваша смерть?
   Сестры молчали. Карна развернулась и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Не скрываясь, она шла по пустым коридорам дворца. Только каменные изваяния гвардейцев в черно-белых камзолах и отсветы редких светильников были свидетелями ее ночного шествия по дворцу. Раньше здесь все было иначе… Всего три недели назад: яркий свет днем и ночью, смех и страстные стоны, разносящиеся под высокими сводами, но умер хозяин и умер вместе с ним и Шенбрунн. Сегодня ночью она своими руками убила еще одну часть того - прежнего мира. И сейчас она в агонии и муках медленной, но верной смерти тоже уходила в прошлое. Карна в мельчайших подробностях знала, как это будет происходить, и только необходимость открыто и не таясь идти к своим комнатам, не позволяла ей стоять в покинутой спальне и наслаждаться веселым зрелищем, которое она устроила для своей лучшей подруги – смерти. Сначала бывшие фаворитки мертвого императора почувствуют покалывание и жжение во рту и на языке, потом слюна, наполненная смертью, поползет глубже, отзовется болью, будет казаться, что каждую часть тела пронзает огненный клинок, потом тело начнет неметь, медленно, но неотвратимо. Губы перестанут слушаться, и с них будет срываться лишь хрип, а в груди ярко разгорится пламя. Пропадут звуки, потом ослепнут глаза, пропадет время и пространство вокруг, а человек все еще будет жить. Призраки и страхи подсознания выскользнут из-под запоров и вовсю наиграются тем, кто прятал их всю жизнь. Беспомощное, слепое, глухое существо, обуреваемое демонами внутри своей души, будет цепляться онемевшими пальцами за жизнь, еще осознавая все, что происходи, но находясь уже во власти иного мира. Потом безвольное тело начнут сотрясать судороги, дыхание собьется, сердце собьется с верного ритма, сначала ускоряя свой бег, а затем почти замирая. И только потом последний глоток воздуха покинет легкие, и сердце встанет уже навсегда. До самого этого мига умирающий будет в сознании. Такое освобождение придет не скоро. В самом лучшем случае часа через три – четыре, если же все сделать правильно, как сделала это Карна, то агония продлится шесть часов. К рассвету сестры Фабер воссоединятся с Александром в мире теней. Карна Норн и сама бы с удовольствием последовала за ними, но не имела права, пока не отомщен тот, кого она любила, пока она может помочь своей семье, о которой ей так внезапно напомнили, пока не потребует все долги.
   Вернувшись в тишину своей спальни, женщина закрыла галза, прислонившись к закрытой двери. Эса, уснувшая на диване, так и не дождавшись хозяйку, вздрогнула и сонно приподнялась.
   - Сиятельная… Простите, я только… - Попыталась оправдаться она.
   - Не надо. Наполни ванну и иди спать. Уже поздно. – Служанка бросилась выполнять приказание, а Карна прошла в спальню и, собрав изорванные стебли цветов, бросила их в яркое пламя камина, которое не успело погаснуть за время ее отсутствия, даже, несмотря на открытые окна, выгонявшее ядовитый аромат из комнаты.
   - Ванна готова, сиятельная. – Эса присела в реверансе и исчезла. Понятливые и исполнительные служанки – такая редкость сегодня, хорошо, что у нее есть эта достаточно смелая и одновременно пугливая девочка.
   Избавившись от одежды, Карна опустилась в теплую воду и почти блаженно закрыла глаза, давно ей не было так хорошо, с тех пор как в последний раз ее касались руки любимого, но нежная вода с запахом миндальной розы не могла заменить Александра. Почти до крови закусив нижнюю губу, женщина зажмурилась, не пуская на волю слезы, это ей удалось. Как всегда. Она позволила себе в волю насладиться сегодняшней ночью, но еще не все радости исчерпаны. Выбравшись и вытерев совершенное тело, она снова оделась и убедившись что на этот раз серп месяца почти упал за ломанную линию горизонта из городских крыш, отправилась во второе свое ночное путешествие в потайной ход.
   В комнате сестер Фабер она остановилась и с удовольствием осмотрела дело своих рук. Камилла Фабер, такая рассудительная и смелая, такая глупая и безрассудная, что не поверила в откровенную наглость Карны, по-доброму предупредившей о яде в вине, лежала у самой кровати, лицом вниз. Ее руки раскинулись, как будто хотели обнять паркетный пол, кожа стала белой и как будто почти прозрачной, потому что под ней отчетливо виднелась сетка вен, по которым больше не бежала кровь. Более осторожная Марианна даже смогла добраться до кровати, но тут ее ждал другой сюрприз – букет цветов. Приторно горький аромат окутал женщину и уже не выпустил из своих объятий. Эта смерть была более медленной, поэтому с посиневших губ все еще срывалось судорожное дыхание. Присев на край кровати, Карна положила руку на лоб женщины, чтобы почувствовать наступающий холод.
   - Аххххх… кхххххх….. – С губ ее жертвы сорвался новый хрип, но слов она уже сказать не могла, однако, вполне может ее услышать и даже понять.
   - К сожалению, все, что вы хотите сказать миру, милая моя Марианна, уже сказано.
   Умирающая сглотнула, горло ее поднялось и опустилось, издав очередную порцию булькающе-скрипящих звуков. Карна рассмеялась.
   - Это так печально, неправда ли? Не иметь права высказать то, что думаешь? И все же это такая малая плата… Всего пара часов мучений за десять лет моей жизни, так мало. – Женщина говорила спокойно, просто размышляя вслух. Марианна дернулась и заметалась, тело ее сотрясли крупные судороги. – Я обрадую тебя, осталось совсем чуть-чуть и ты увидишься с ним и со своей сестрой, опередившей тебя сегодня.
   Наконец, агония достигла своего пика, обессиленное тело дернулось, выгнулось дугой, пальцы вцепились в покрывало, сминая и сбивая его, рот широко открылся, но звуков без воздуха уже не было, потом оно тяжело упало на кровать, и наступила мертвая тишина.
   Подождав зачем-то пару минут, Карна подняла букет бело-синих цветов и вернулась к все еще открытой стенной панели. Ей захотелось обернуться, но это было плохой приметой. Не суеверная по сути северная колдунья, однако, подчинилась зову сердца и ушла, не оглянувшись, оставляя поверженных врагов наедине с их последней встречей.
   У себя в комнате она снова поставила цветы в воду. Завтра стоит послать эту, уже выдохшуюся смертоносную красоту, в знак соболезнования. Ирония? Насмешка? Холодный расчет? Подлость? Убийство? Месть? Глупость? Нет. Это всего лишь ее право - получить долг. Первый из многих.

*Образ смерти в Рунне - девушка с косой

** Волчья кровь или aconitum – очень сильный яд, один из самых смертоносных, но при этом почти не поддается выявлению. Получается из Аконита (сем. лютиковые), ядовито все растение – от пыльцы до клубней. Даже аромат цветов. С этим цветком и ядом связано много легенд и историй.

16 день месяца Полотна
Рунн, возле Особняка Торнхеймов

  Я вышла на прогулку подышать свежим воздухом, а еще посмотреть на окресности.  Вот я и в сказочном Рунне. Я никогда не стремилась сюда попасть, здесь вроде как другой мир, так сильно отличающийся от моего дома. Я даже чувствую себя здесь такой чужой и несмышленой. Все девушки и молодые люди так отличаются от тех с кем я привыкла общаться. С каким-то неподдельным ужасом я поняла что на их фоне полная дикарка. В голове мысли кружились и переплетались. Сначала я хотела взять с собой Риту, но  потом передумала. Одела одно из любимых платьев и отправилась одна.
  Из мыслей меня выдернул знакомый голос, и я остановилась. Хирш стоял вместе с двумя девушками и что-то весело им рассказывал. Я забылась и стояла не отводя от них глаз. Хирш явно почувствовал на себе мой взгляд и посмотрел в мою сторону. Сердце как-то неприятно кольнуло.
- Доброе утро, Клариссия, - легко поклонолся барон и улыбнулся. Улыбка была очень доброй и нежной, так как должен улыбаться любящий отец дочере.
  Я смутилась и растеренно осталась стоять, воздух Рунна как-то странно опьянял мою голову, и я перестала быть Кларой.
- Не желаете ли присоединиться к нашей прогулке? Мы хотим не много побродить.
Я подошла ближе.
-Это моя дочь Маргарет и племянница Валентина
-Клариссия.
Мне хотелось провалиться сквозь землю, я никогда не была такой робкой и растерянной как сейчас, как в эту минуту.
  Хирш поочередно переводил свой взгляд с девочек на меня.
- Валентина, Маргарет, я вспомнил что мне надо встретиться с  Герхардом фон Клингелем, как я только мог забыть, девочки, вам придется погулять без меня. Надеюсь вы найдете общий язык с Клариссией и вам не будт скучно. Гийом будет сопроваждать вас и приглядывать, что бы с моими девочками ничего не случилось.

Первое время мы шли молча, я не знала что надо и о чем говорить. Я всегда думала, а тяжело ли мне сходиться с новыми людьми, и никогда не могла найти ответа, ведь мне не приходилось ни с кем знакомится и дружить...
- Как здорово все сложилось. Мы в Рунне,- Сказала мечтательно Маргарет.- Город такой красивый и большой.
- Маргарет, мы почти ничего не видели.
- О! Но Валентина, взгляни, разве все что нас окружает не прекрасно? А что скажете вы, Клариссия?
- Красота- это поверхность. Интереснее что она несет за собой.
- Вы, как и Валентина смотрите на все вокруг...
- Мрачно?- Улыбнулась Валентина.
- Нет. Скорее практично, сестренка. Валентина очень практичная. . Добавила, Маргарет, видимо что бы я поняла
Я все больше молчала, осторожно рассматривая девушек. Но ничего кроме Хирша перед глазами не видела, сейчас был достаточно хороший шанс больше узнать об этом коварном человеке. Кто больше чем они знают о нем, о его слабых местах.
- Хотя жизнь это поправит. . Продолжала Маргарет. - Вот влюбишься.
- Маргарет, - сказала Валентина с укоризной.
- Ты уже влюбилась?-Озорно спросила та.
- Нет.
- Клариссия, а вы? В доме вашего отца, наверное, было много приятных молодых людей.
- Маргарет, ты задаешь слишком личные вопросы. Не смущай, Клариссию.
Да я несколько смутилась, но как можно спокойней призналась, что у меня было полно разных дел, и просто не замечала их присутствия, а тем более не влюблялась. Не могла же я сказать, что любовь меня совсем не волнует, так же как и представители якобы сильного пола. Порой этих самых представителей я била палкой и обгоняла в скачках на лошадях.
- О! В этом вы солидарны с Валентиной. Ей все равно кто ей улыбается. Они смотрит на всех сквозь пальцы. И всегда слишком занята.
-А вы Маргарет, мечтаете о рыцаре, пышной свадьбе, любви на всю жизнь? Наверное, и в грезах уже кто-то есть? Или ваши родители уже выбрали вам принца?- наконец я присоединилась к разговору и поддразнила мечтательницу.
- Мама наверно... . Маргарет осеклась.
- Мы похоронили тетушку полгода назад. - Валентина ободряюще сжала руку сестры.
- Как?
- Вы не знали?
- Нет, мне не приходилось этого слышать.
- Но в доме всегда все решал и решает отец. - Добавила дочь Хирша.
Я не обычно для себя склонила голову, решив, что лучше будет помолчать.
- В любом случае он найдет тебе достойную пару.
- И тебе тоже, Валентина.
- Я вообще не выйду замуж!
- Уйдешь в монастырь? Только этого мне хватало? Кузина - монашка!
- Барон видимо хороший человек, и очень умный... но мне не приходилось раньше иметь с ним дело.
На слове "раньше" я незаметно запнулась
- Странно. Дядя вхож в ваш дом давно. Хотя у мужчин свои дела.
- Да, у них совсем другие дела, и я ранее не имела чести его часто видеть, мой отец не любит женского общества при обсуждении важных дел. Но раз уж мне повезло узнать вас, то было бы логично узнать кто ваш отец, Марго.
Я еле улыбнулась, пытаясь выглядеть более естественно, разговор пошел как-то не так как мне того хотелось.
- Лучше спросите Валентину - она его любимица. Отец даже делает исключение для нее в обсуждении дел.
Валентина открыто и спокойно посмотрела на меня.
- Поговорите с ним сами и поймете, что он из себя представляет.
- Вам, Валентина, очень повезло, я бы с радостью принимала участие при обсуждении дел. А на счет свадьбы... я тоже против замужества, - с некоторым отвращением произнесла я, переводя тему от Хирша. Стало понятно что выведать что-то про него,  не удастся, по крайней мере, пока мы не станут более близкими подругами.
- Да? Но вы дочь князя? Я не представляю лакомого кусочка в плане замужества. Но вы другое дело. Наверняка отец подберет вам соответствующую партию.
Меня прямо передернуло и я нахмурилась.
- Я стараюсь об этом не думать
- Понимаю. Жених может оказаться каким угодно.
- Каким бы он не оказался, ничем хорошим это не закончится. Я не очень то верю в любовь и брак.
- Но почему? - Удивилась Маргарет, молчавшая некоторое время.
Мне давался этот разговор не легко, признаться я даже не думала о браке раньше. И сейчас была просто в тупике.
- Любовь как призрак. Мало кто видел, но все говорят. - Процитировала Валентина.
- Но это не значит, что она не выпадет тебе на долю?
Отвечать было все сложнее и сложнее.
- Любви не бывает, - отрезала я
Но в голове вертелось другое. Действительно, что же будет, если отец выдаст меня за кого-то?  Или еще хуже уже решил выдать!
- Она должна быть! - Возмутилась Маргарет.
Я легко улыбнулась. Маргарет нравилась мне все больше. Такая живая, веселая, мечтательная. у нее есть все те качества, которых нет у меня, хотелось бы и мне вот так легко мечтать, но порой мне кажется что я просто не умею этого делать.
- Надеюсь, что в вашей жизни она действительно будет.
- Я тоже буду надеяться, что ты встретишь свою любовь, сестренка. Моей матери любовь принесла лишь разлуку с близкими и смерть.
- Но она любила! Ты можешь это отрицать?
- Я не знаю. Я их совсем не помню... - Побледнела Валентина.
- Извини. Я была...
Я  почувствовала себя очень не уютно в компании девушек. Мне непонятны ни их разговоры, ни чувства, но это знакомство могло оказаться достаточно полезным и увлекательным. Тем более что у меня раньше никогда не было подружек, кроме Риты конечно...
- Нет-нет, Маргарет. Ты знаешь, я не скорблю, хотя наверно и должна. Моя семья ты, Аби, твои братья, дядя. Я не грущу о том, чего не помню.
- А у меня есть мать и отец, братья и сестры, но моя семья это только Хайнц... - Я не понятно для себя разоткровенничалась. - Вроде все есть, и в тоже время и нет никого.
- Я думаю, вся ваша семья любит и заботится о вас. Просто кто-то ближе.
- Неправда! Я иногда думаю что совсем никому не нужна. Так будет и дальше. Я живу сама по себе. И так будет. Мне и муж не нужен, лишний человек в моей жизни.
- Вам так одиноко, Клара? . Вставила Валентина.
- Я могу справиться совсем сама. И если отец все же задумает меня выдать замуж, то этого НЕ будет!
Потом я запнулась и как-то смущенно посмотрела на Валентину.
- Нет, мне не бывает одиноко и скучно, у меня есть я и этого достаточно. - Последние слова были сказаны как-то грустно и неуверенно. Я замолчала.
- Ваш отец никогда не отдаст вас за недостойного, - мягко сказала Маргарет.
Сестры тоже притихли, очевидно, думая о своем.
Что толку, любить я все рано его не будет, влюбиться не смогу, куда я денусь если отец насильно меня выдаст, ради хорошей партии. Рушить себе жизнь не хочется, рушить планы отца? Но как?
- Нам пора возвращаться. - Прервала молчание Валентина. - Простите нас, Клариссия, если мы расстроили вас.
- Нет. Вовсе нет. Просто заставили задуматься. Очень надеюсь что нам еще удастся поговорить на более веселые темы
- Мы живем в одном доме. Если вам будет одиноко - вы знаете, где нас найти. Маргарет вообще не умеет скучать.
- Значит, она научит меня веселиться так, как она умеет, а то мои увлечения давно устарели.
Мы улыбнулись друг другу.
- А Валентина хорошо поет и играет на арфе и мандолине.
- Скорее умело терзаю оба инструмента.-Отшутилась та.
- Значит с меня верховая прогулка.
- Это было бы чудесно. Я читала, что на другом берегу находится Заповедный Лес. Было бы здорово взглянуть на него.- Загорелась Валентина.
- Вот и хорошо, тогда до скорой встречи, - улыбнулась я
Весь этот разговор для меня был неким мучение, не часто приходилось говорить с девушками, кроме Риты. А Рита говорит просто, без прикрас. А тут постараться надо и произвести хорошее впечатление, и втереться в доверие. Тяжко, но я же в Рунне, надо красиво говорить на разные темы...
Но больше всего меня забеспокоил вопрос замужества. Почему я раньше никогда об этом не задумывалась? И правда мне уже 21 год, наверняка отец уже строит какие-то планы...

17 день месяца Полотна.
Особняк Барна.



    Девочка осторожно и бережно перевернула страницу книги двумя руками, губы еле заметно зашевелились, читая пока еще очень плохо понимаемый текст. Она внимательно прочитывала каждую строчку, сверяясь тут же с еще одной книгой и выписывая что-то в свой дневник. Небольшие, песочные часы медленно перевернулись, когда крохотная песчинка уже готовилась остановить бег времени. Заведенный раз рукой человека механизм – не дал глупенькой песчинке нарушить закон. И вновь тонкая струйка песка побежала из одного конца стеклянной тюрьмы в другой, отмеряя очередной час. Раннее утро, когда лучи солнца едва-едва выглянули из-за крыш, освещая все вокруг и, вероятно, сомневаясь: а нужно ли это людям. Анриетта подняла голову, рассматривая несколько цветов, что росли в темно-алых горшках на ее окне. Перед ней лежали тонкие лезвия, несколько чистых фарфоровых чашек и тихо чадила свеча. Девочка прислушалась: дом просыпался, снова привычные звуки голосов, детского хныканья и негромкого шороха. Маленькая хозяйка осторожно поднялась и прошла к небольшому столику у дверей, где стоял кувшин с холодной водой для умывания. Каждый шаг сопровождался тихим шелестом платья. Девочка налила чуть-чуть воды и сполоснула бледное лицо, освежая взгляд и мысли. Ей стоило большого труда вновь услышать шорох, который давно сопровождал каждый день и вечер, ночь и утро. Анриетта чуть нахмурилась и пристально уставилась в противоположную стену. Губы приоткрылись и тяжелый вздох заставил шебуршащихся гостей затихнуть, но этого было мало. Анриетта негромко позвала – иначе этот тихий звук было трудно назвать. На «зов» ни сразу, но появились «гости». Мохнатые, серые твари подозрительно выползли из своего укрытия, сверкая бусинками глаз на хозяйку комнаты. Девочка замолчала, пересчитывая: пятеро… а было – семь. Странно, раньше, сколько бы она не забирала – столько же и появлялось вновь. Но в этот раз они нужны были все: зов повторился и крысы напушили свою шерсть, делая угрожающий шаг назад. У переднего оскалились зубы, но это ему не помогло. Тишина накрыла дом на миг, пока в каком-то странном пространстве задыхались от страха и боли пятеро крыс. Самая крупная из тварей попыталась уползти, но Анриетта в свою очередь нехорошо усмехнулась, видя перед собой как в загадочном мареве путы, охватывающие маленькие тельца и выворачивающие их лапки. Невидимые путы сжимали пушистых животных, лишая их крохотные сердечки возможности дышать, а горло переставало глотать живительный воздух. Через полчаса все было кончено. В живых остался лишь «предводитель». Его серое тельце дрожало, но бусинки глаз сверкали с прежней, злой непримиримостью, когда девочка приблизилась и подняла его собратьев, осторожно укладывая на чистый стол. Затем она аккуратно взяла его и тоже положила рядом с собратьями. Полуживой крысеныш попытался ускользнуть, но девочка быстро пресекла его попытку, накрыв стеклянным колпаком, и тут же выпрямившись, чтобы встретится взглядом со старшим братом:
- Анриетта, доброе утро.
- Утра, Виктуар. Ты не постучался.
- Постучался, - возразил брат, внимательно обозревая ее комнату и действия. – Ты видимо была занята.
      Ребенок осторожно переместил пищащего крыса в клетку и только потом повернулся опять к родственнику:
- Была. Но уже нет.
      Виктуар вопросительно поднял бровь, но, поняв, что сестра объясняться, не намерена, задал вопрос сам:
- И чем ты была занята?
- Отлавливала крыс.
- Зачем?
- Чтобы убить, - просто сказала Анриетта. – Тебе они не мешают заниматься, Виктуар?
- Мешают. Но убивать их с помощью стеклянных колпаков – мне и в голову не пришло.
      Девочка пожала плечами, отворачиваясь и собирая свои книги. Старший брат смотрел на ее спокойные, размеренные движения некоторое время, прежде чем вновь начать говорить:
- В целом: я согласен с тобой. Лучше держать врага при себе или знать чем его травить при случае, - ребенок повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть на губах брата странную улыбку, тут же исчезнувшую: - Анриетта, я хотел сказать, что отныне с тобой постоянно будут двое или трое вооруженных слуг. Во время твоих прогулок и путешествий.
      Анриетта молча смотрела на брата, но он тоже не желал пояснять своих действий, ставя ее перед фактом:
- Так: двое или трое? – выгнутая бровь.
- Трое, - улыбнулся Виктуар и, чуть поклонившись, покинул комнату сестры.
      Она некоторое время молча смотрела на дверь, а потом, сделав несколько решительных шагов, – резко закрыла замок. Темно-коричневые глаза сузились, когда она вновь обернулась к столу. Мелкая, серая тварь в клетке злобно оскаливала зубы, пища что громко и назойливо, но двинуться она не могла. Взгляд взрослого ребенка переместился на окно, задумчиво изучая несколько растений: олеандр, герань, нарцисс и алоэ. Девочка медленно приблизилась к окну и осторожно поставила герань и олеандр справа, отгородив одной лишь ей понятной линией алоэ и нарцисс. Крыса в клетке притихла, наблюдая за действиями своего «врага», а девочка продолжала рассматривать мясистые листья алоэ и проклюнувшиеся из земли острые стрелы зеленых побегов нарцисса. Губы ее чуть дрогнули и она, решившись, осторожно выдернула из земли луковицу, отошла к столу и аккуратно уложила ее на чистый лист бумаги. Затем ребенок вымыл руки, взял острое, тонкое лезвие и вернувшись к окну – отрезал один из мясистых листков алоэ. Вернувшись к столу, девочка села и принялась осторожно освобождать сочную мякоть растения от кожицы. Тонкие пальцы привычно и сноровисто скользили, беря необходимые предметы и составляя сложную смесь. Комната наполнилась смесью странных запахов: тлена, паленной шерсти и кожи, тошнотворных ароматом крови, которые переплетались с едва уловимым ароматом свежего, горького аромата свежесрезанной зелени.

17 число месяца Полотна. Рунн.
Королевский дворец.

      Спускаясь по одной из величественных дворцовых лестниц, он почувствовал себя на миг своей младшей сестрой: идти из библиотеки, найдя там нужную книгу и чувствовать, вероятно, странное удовлетворение от сделанного. Представленная картина заставила его смеяться над самим собой, но лицо сохранило обычную маску вежливого внимания. Юноша быстро спускался, припоминая, что еще необходимо сделать и рассчитывая время, когда знакомые глаза обратили на себя его внимание:
- Номени Агнесса, какая приятная встреча.
- Маркиз, могу сказать тоже самое. Что привело вас во дворец на этот раз? – ясные, голубые глаза скользнули по книге. – Поэтика?
      Он улыбнулся, представив какой у него вид:
- Не совсем, номени. Вы очень торопитесь?
- Право – нет. Но….
- Нет-нет, не возражайте. Мне бы хотелось просто знать ваше мнение по этому вопросу. Вашу руку, Агнесса, - и, не дожидаясь ответа, он подхватил ее, направляясь в противоположную сторону.
      К длинному коридору, увешанному портретами и картинами. Возле одного из окон, Виктуар остановился, прислоняясь к небольшой колонне и протягивая девушке книгу. Агнесса взяла, бросив недоуменный взгляд на собеседника и ожидая пояснений.
- Это один из величайших поэтов. Он жил 350 лет назад. Говорили, что до 30 лет он ни написал не строчки, но потом – вот эта поэма. Точнее – великая комедия в стихах. Вы читали ее, номени? – он следил слишком внимательно за ее лицом, но девушка продолжала спокойно перелистывать страницы, время от времени взглядывая на собеседника. – Строки ее до сих пор не разгаданы до конца. Считается многими, что каждый составляющий стих – пророчество.
      Он замолчал, потому что девушка качнула головой, поднимая на него свои выразительные глаза, в которых вовремя спрятала тонкую, едва уловимую насмешку. Но Виктуар успел ее заметить и улыбнулся, слушая ответ:
- Я так не считаю, маркиз. Написавший эти строки автор был вдохновлен тем, что происходило на его глазах. Он всего лишь описывал свою жизнь, жизнь тех, кто был рядом.
- Сделал он это удивительно метафорично, Агнесса, - задумчиво продолжил маркиз де Барна. – Поэтому ваши слова не отменяют смысла моих. Даже в том, что происходит с нами, может быть тайный смысл, которому кто-то из нас просто не придает значения?
      Девушка улыбнулась, отдавая книгу:
- Возможно, Виктуар, вы и правы. Но это нельзя считать общим правилом, так как уверена и сейчас есть люди, читающие этот вами упомянутый «тайный смысл» происходящего. Например, вон та туча за окном, - Агни указала рукой на небо. – Буду спорить, что она является знаком надвигающейся грозы.
      Неожиданный переход вызвал у Виктуара смех и веселый блеск в глазах:
- Очаровательный намек, что я задерживаю вас, номени Анфра? – он склонился перед ней, беря протягиваемую ему руку. – Еще мгновение и я исчезну. Только напомню одну строчку:
«Тебе любую ветвь сломать довольно,
Чтоб домысел твой рухнул в тот же миг»
- Мне интересно, что вы увидите в этом? Но не смею вас задерживать, - маркиз, наконец, склонился, чтобы запечатлеть на ее руке поцелуй. – Этот разговор можно продолжать до бесконечности.
      Он выпрямился и улыбнулся. Агнесса де Анфра присела в вежливом поклоне:
- Мы его продолжим, когда вы не будете столь торопиться, Виктуар, - взгляд, сверкнувший молчаливым вызовом, который он с удовольствием принял.
- Тогда – до скорого свидания, номени.
- До свидания, маркиз, - и когда он уже пошел прочь, девушка заметила. – Не знала, что в семье Барна нет этой удивительной поэмы.
      Молодой человек повернулся, вновь встречаясь взглядом с ее голубыми глазами:
- Есть, Агнесса. Но моя младшая сестра обожает ее читать, а забирать у ребенка любимую книгу – я не решился, - еще один вежливый поклон, прежде чем удалится.
      Впереди были еще две встречи и одно свидание. Виктуар улыбнулся сам себе: день начался просто чудесно.

17 число месяца Полотна. Рунн.
Придворцовая площадь. Далее – Золотой город.


      Он уже собирался отъезжать от переправы, как взгляд наткнулся на мрачного вида человека. Виктуар соскочил с коня, быстро направляясь к знакомцу:
- Кристиан, доброго дня.
- Не вижу в нем доброго, - хмуро бросили в ответ. – Мне передали вашу просьбу о встрече, маркиз де Барна. Сожалею, но дел у меня слишком много.
      Синие глаза вонзились в лицо наследника, который сочувствующе качнул головой:
- Понимаю. Служба. Но все же – надеюсь – вы мне не откажите. Тем более, что я могу изложить свою просьбу, – он подчеркнул это слово, - в двух словах.
      Рейнхард Кристиан Дресслер коротко усмехнулся, окинув взглядом пристань у переправы к Шенбруннскому дворцу. Виктуар ждал, когда тот решится, скользя в свою очередь взглядом по крепкой фигуре одного из главных сотрудников службы имперской безопасности. Тот, пожалуй, решил, что прихоти наследников слишком дорого обходятся казне и могут составить неплохую часть его собственных доходов, делая приглашающий жест рукой. Вдвоем они подошли к высокому дереву, возле которого были расположены небольшие скамейки. Но ни тот, ни другой не присели. Рейнхард кивнул головой, приглашая к разговору:
- Мне бы хотелось, Рейнхард, чтобы вы лично последили за расследованием дела моего родного брата, - коротко и четко сказал наследник рода Барна.
- Не буду спрашивать, откуда такое доверие, - начал Дресслер и опять улыбнулся.
      Виктуар кивнул, припоминая то, как ловко и умело под руководством этого человека расследуются дела подобного рода, чтобы потом по желанию или замять, или наоборот довести до безрадостной, но неминуемой развязки.
- Я вам буду лично очень благодарен, Рейнхард, - завершая разговор, проговорил Виктуар. – Позволите самому справляться о ходе расследования?
- Как вам угодно, - согласился Дресслер, отвешивая прощальный поклон. – До встречи.
      Виктуар не ответил, просто склонившись и быстро направившись к своему мышастому коню. Сев в седло, он кинул мальчишке, который держал узду, монетку и сказал:
- Дом канцлера знаешь? – он мог не спрашивать, но пацаненок явно стремился выделиться и очень старался услужить.
- Да, ваша светлость.
- Бегом туда и скажи слуге, который откроет, что маркиз де Барна велел Морису ждать его у городской ратуши.
      Он кинул мальчишке еще одну монетку и когда тот бросился выполнять, пришпорил коня, быстрым галопом направляясь в Золотую часть великого города. Ему более чем хотелось успеть до того, как предсказываемая Агнессой гроза разразится у него над головой. А небо действительно хмурилось угрожающе и уже нетерпеливо ворчало. Виктуар ухмыльнулся, подстегивая Серого: «Далекое небо ворчит, а люди на земле – вздрагивают. Забавно». Маркиз не успел, он уже спрыгнул с коня, когда над ним разразился гром, и в одно мгновение тучи разорвались, обрушивая на землю ливень. Вбежав в здание ратуши, Виктуар встряхнул мокрой головой и оглядел себя, но не успел сделать выводы:
- Виктуар, что за вид? – с центральной лестницы спускался бургомистр Рунна – Бертран Фонтоне.
      Маркиз усмехнулся, глядя в темные глаза этого негласного «правителя» Рунна:
- Мокрый? А я так надеялся добраться до вас сухим, Бертран, - легкая вальяжность в голосе, присущая всем Барна, когда они общались с теми, кто ниже их по происхождению была стерта уже совсем другой улыбкой и приветливой фразой: - Отец просил вам передать большой привет и наилучшие пожелания. Вы, кажется, обещались прийти на ужин, но все откладываете.
      Бертран пожал плечами обреченно:
- Увы. Чем могу служить вам?
- У вас есть комната с камином? Придется переждать у вас этот дождь.
      Бургомистр, улыбаясь, проводил наследника рода Барна в одну из комнат, где был жарко натоплен камин, и указал на кресла рядом с ним. Виктуар зябко передернул плечами, устраиваясь в одном из предложенных кресел и подставляя огню промокшие сапоги. Бертран, продолжая изучающе смотреть на своего неожиданного посетителя, налил ему в узкий бокал немного вишневой настойки, приправленной корицей. Терпкая и вяжущая на вкус – она оказывала по истине магический эффект, согревая и вселяя надежду, что ничего вечного нет, даже холода. Позаботившись о том, чтобы его гость не заболел после визита в городское управление Рунна, Бертран и сам устроился в удобном кресле, вытягиваясь во весь рост и вопросительно глядя на собеседника. Виктуар улыбнулся и поставил на небольшой столик опустевший бокал:
- Огромное спасибо за заботу, Бертран.
- Чем еще могу помочь тебе, Виктуар?
- Мне нужен дом. В Королевском Рунне.
      Фонтоне засмеялся:
- Однако. Для чего же позволь спросить?
- Уверен, что я найду в тебе понимающего собеседника, Бертран. Тебе должно быть известно, что дочь величайшего скульптора Риди сейчас в Рунне. Ее отец очень многое сделал для блага империи и процветания нашего города. О том, что она трагически потеряла всех своих родных – ты тоже знаешь наверняка, - маркиз говорил негромко, не отводя взгляда от огня и лишь на последней фразе, перевел бирюзовые глаза на своего собеседника.
      Лицо Бертрана почти ничего не отражало. Размышление и, в свою очередь, внимательное наблюдение за огнем в камине, словно тот собирался выскользнуть и поджечь все вокруг.
- Подразумеваются дома погибших и истребленных родов? – тихо спросил бургомистр.
- Да. Мне, кажется, настало время дать им новых владельцев и почему бы не быть жесту благородства и милости от лица правительства столицы и империи?
- Вы меценат, маркиз.
- Заботящийся о благе страны, - лениво уточнил Виктуар, вставая. – Какой дом позволите обустроить?
      Фонтоне поднялся в свою очередь, задумчиво потрагивая пальцами правой руки подбородок:
- Пожалуй особняк Люфуров.
      Виктуар кивнул, чувствуя опять на себе пристальный взгляд и внутренне вздыхая:
- Да, Бертран, когда можно будет прийти за дарственной?
- Желаете сами забрать ее? Или позволите вручить эту дарственную при вас? – странная улыбка заиграла на губах мужчины.
      Маркиз внимательно осмотрел кружевные рукава своей рубашки, прежде чем оправить их:
- Я положусь на ваше усмотрение, Бертран. Если твоим желанием будет вручить номени Риди эту дарственную, то мне не составит труда пригласить тебя в тот день, когда дом будет готов принять новую хозяйку. Я не хочу ничего менять в нем. Его пока лишь отчистят и помоют. Думаю, что номени Риди сама захочет устроить в нем все на свой вкус.
- Мне нужно подумать. Как скоро планируется переезд, Виктуар?
- Через неделю, Бертран.
- Хорошо. Я извещу о своем решении, - он прошел из кабинета в другую комнату, откуда послышался его негромкий голос отдавающий распоряжение.
      Через короткое время бургомистр снова появился перед своим гостем:
– Ключи от дома. Всего доброго, Виктуар. И передайте мои наилучшие пожелания вашему отцу, как и всем родным.
      Маркиз де Барна отвесил легкий поклон и вышел из комнаты, чтобы стремительно пройти к выходу, где его уже поджидал мокрый с ног до головы слуга:
- Вы звали, маркиз?
- Да. Мне нужна небольшая гвардия служанок и слуг, которые в считанные дни превратят заброшенный дом в удобное жилище.
- Как срочно это нужно?
- Немедленно, Морис.
      Слуга поклонился и быстро открыл перед своим господином дверь: день еще не закончился и похоже, что, несмотря на непогоду – он будет длинным.

17 число месяца Полотна.
Рунн. Шенбрунн.

    Изящная вязь письма легко ложилась на бумагу. Четкие, едва наклонившиеся буквы плавными поклонами приглашали друг друга на танец, складываясь в слова. Карна чуть улыбнулась, подняв лист и перечитав письмо отцу: первое за последние три-четыре года. Ей было не до отчего дома и его проблем, но Ее Величество, вдовствующая Императрица Екатерина напомнила обо всем. Карна, сузив глаза, смотрела в окно, размышляя над поставленной перед собой задачей.
- Сиятельная, разрешите?
- Да, Эса? – она не обернулась, запечатывая письмо.
- Дворец раздирают новости о том, что Марианна и Камилла Фабер скоропостижно скончались.
      Карна развернулась, протягивая служанке письмо, которая та взяла с коротким реверансом.
- Отправь этот букет цветов от моего лица. Печальное событие. А это письмо должно быть доставлено как можно скорее в Ирр, - женщина говорила своим чуть хрипловатым, завораживающим голосом, и служанка, кивнув головой, застыла ожидая дальнейших распоряжений.
      Но Карна покачала головой и прислужница исчезла. Кровавых губ коснулась тонкая улыбка, чтобы тут же растворится в холоде черного взгляда, когда фрейлина окинула взглядом дворцовый парк. Прогулка перед сном – весьма неплохо. Взгляд в ясное стекло зеркала и едва заметное прикосновение к плечам, груди тонким ароматом любимых духов – миндальная роза. Фрейлина тронула лоб пальцами – аромат тоже напоминание и она любила его за это. Изящное движение: тонкий, кружевной веер зажат в руке. Привычным жестом открывается, скрывая лицо или грудь. Молодая женщина поднялась и бесшумно прошла к выходу из комнаты. Зашедшая следом служанка вздохнула – опять пропустила уход госпожи, а значит будет ругать.
      Карна шла знакомыми тропинками, чуть склоняя голову в приветствии, встречаясь взглядом со встречными. Едва заметная улыбка играла в уголках губ, как ей того и хотелось. И лишь неожиданное ощущение присутствия едва не сбило горделивый шаг фрейлины. Девушка замедлила движения, плавным поднятием руки откидывая густую волну иссиня-черных волос. Она медленно развернулась, догадываясь, кого может увидеть. С соседней тропинки к ней шагнул высокий, седовласый мужчина, затянутый в кожаную одежду. На обветренных губах его тоже играла улыбка. Карна холодно посмотрела на эту улыбку, сразу же бросая вызов:
- Вы нашли что-то смешное в моей походке? – она хотела убедится, что не ошиблась.
- Номени? Простите вы о чем? – улыбка стала еще шире, а голос был негромким и схожим с рокотом далеких волн.
      Фрейлина улыбнулась неожиданно, позволив своим глазам засиять в ответ на его слова:
- Нет, это вы простите. Я думала, что вы смеетесь надо мной. Вы так смотрели… Это моя задумчивость всему виной, номен… - она вопросительно посмотрела на него, уже догадываясь об ответе.
- Тангбранд Айс, наместник Ирра, - он коротко склонился в приветствии, принимая протянутую ему руку.
- Карна Норн, - тихий, холодный ответ.
      Серые и черные глаза встретились, безмолвно представляясь друг другу. Карна ощутила странное, повелительное желание: не отводить взгляд первой. Казалось, что сумерки и тьма схватились в поединке через затянувшийся взгляд памяти – воскрешающей, погребающей и звенящей где-то в ушах. Сильные пальцы осторожно отпустили узкую, женскую ладонь:
- Приятно познакомится, номени Карна.
- Взаимно, - холодная улыбка на кровавых губах.
- Я искал встречи с вами, но, похоже, что Боги все судили за нас. – Эта прямота сбивала с толку и очаровывала одновременно, но она хорошо помнила – кто перед ней.
Изобразив удивление, Карна решила сыграть в предложенную игру.
- Чем же я обязана такому высокому вниманию, Тан Буревестник, наместник Ирра? – Тонкая бровь вопросительно взлетела.
- Тому, что я любил вашу сестру.
    Удар рассчитанный. Сильный. Жестокий. Достойный вопроса.
    Девушка чуть не задохнулась от гнева и ненависти, поглотивших ее, как морская волна, но годы игры при дворе помогли скрыть чувства, однако, она так и не могла ничего сказать.
- Вы с ней очень похожи, Карна. Вы об этом знаете? – Тангбранд подошел почти вплотную, заглядывая в темные глаза, потом коснулся рукой ее волос. – Через несколько лет она бы стала точной вашей копией. Те же черты лица, те же глаза, те же волосы.
- Но не станет. – Холодно бросила женщина, как горсть снега в лицо. – Не станет, потому что…
- Потому что посмела полюбить меня и эта любовь убила ее. – Тан Буревестник вдруг грустно улыбнулся, как будто ему было жаль, как будто он и, правда, любил Ринну, как будто скалы и лед могут чувствовать.
Глупости.
      По спине прошелся уже знакомый холод, а глаза заметили за спиной наместника Ирра – еще одного высокого, широкоплечего мужчину. Женщина внимательно следила за неторопливым шагом этого человека, который подойдя негромко сказал:
- Ты мне нужен, Бранд. Разрешите, номени? – вежливый наклон головы и голос, которому наверняка многие желают подчиняться.
    Карна просто кивнула, не утруждая себя ответом. Буревестник явно не охотно оторвал взгляд от Карны, потом склонил голову, прощаясь. Мужчины вскоре скрылись, а она еще какое-то время смотрела в наступающую тьму, туда, куда ушли еще двое из ее должников.

17 день месяца Полотна.
Шенбрунн.

      - У тебя красивый племянник, Эрмини, - отвлекаясь от созерцания королевского парка, проговорила Сандра.
      Она обернулась как раз вовремя, чтобы заметить чуть удивленный взгляд, который тут же засветился мягкой улыбкой. Эрмина поднялась и, отложив небольшую аппликацию из изящных лепестков разноцветной ткани, подошла к своей фрейлине. Карие глаза медленно оглядели плывущие по небу облака и чуть зеленеющие деревья. Из парка доносился гомон многочисленных придворных, слуг и птиц. Вся эта какофония звуков звучала уже очень привычно для ушей двух стоящих у окна молодых женщин.
      - Я не сразу поняла о ком ты, Сандринья. Диего – мой племянник, но мы с детства были как брат и сестра. Росли рядом и все делили в своей жизни до поры до времени – поровну.
      Рыжеволосые кудри сверкнули в солнечных лучах, когда фрейлина обернулась к своей императрице:
      - До поры, до времени? Вы…. Теперь вы с трудом понимаете друг друга? – негромко спросила она. – Детство – есть детство.
      - У нас всегда были слишком разные мечты, - улыбка тронула губы Эрмины и тут же исчезла.
      - Наверное, я понимаю тебя, - тихо протянула рыжеволосая девушка. – Мне так хорошо, светло и тепло от того, что приехал брат, но слишком многое мне не захочется ему рассказывать никогда. Это двуличие, Эрмини?
      Скорее всего невыразимая грусть в голосе подруги, заставила Императрицу, приблизившись, крепко обнять девушку, разворачивая к себе:
      - Конечно же – нет! Сандринья, это свойство любого человека – пытаться защитить тех, кого он любит от невзгод и бед. Даже если для этого приходится принимать все печали на себя. И таить их. Но разве ты это делала для собственного удовольствия? Разве это приглушило твою любовь к брату?
      Зеленные глаза тепло откликнулись на слова царственной подруги, а на губах вновь заиграла улыбка:
      - Но я не об этом хотела поговорить, Эрмини. Виктории Фрост – 18 лет. Она совсем дитя, как ее описывал мне в письмах брат. И я…. Эрмини, я боюсь, что девушка напугана тем, что она предназначена неизвестно кому. Я вообще мало представляю себе как это – быть обещанной неизвестному жениху. Ты боялась выходить замуж за Александра? Ведь ты его не знала совсем.
      Эрмина повернулась, разглядывая узоры на шторах, и с обычной для себя иронией усмехнулась:
      - Ты задаешь сложный вопрос, Сандра, - она помолчала и со слабым вздохом закончила. – Я очень сильно хотела быть императрицей. Моя мечта – сбылась.
      - Эрмини, прошлое оставим с прошлым. Не все наши мечты сбылись в нем. Но разговор ни о нас, - вдруг решительно прервала Сандра, чувствуя, как и к ее горлу подступает предательский комок слез, которых она уже пять лет себе не позволяла. Это тоже – прошлое. – Давай познакомим Диего и Викторию поближе. Возможно, это поможет им чуть больше узнать о себе и друг о друге. Я устрою прием, на который приглашаю тебя и всех Иберо. А также – северных танов с их семьями.
      Она помолчала, глядя на Эрмину и понимая, что на ее лице появляется некоторое недоумение:
      - Эрмини, я поняла, что семей у наших танов нет, - тихо проговорила она, чувствуя как на ее губах появляется озадаченно-озорная улыбка. – Зато детей – много. Почти у всех. И ты главное – не очень пугайся. Наши таны – они все… э, как тебе сказать, они все очень величественно-сильные мужчины. Если не будут шевелиться, то могут показаться горами или скалами.
      - Сандра, уверена, ты преувеличиваешь! – рассмеялась Эрмини. – По крайне мере твой брат такого впечатления не производит. Если что – я буду прятаться за его спину.
      - От кого? – звонкий голос вошедшей в комнату Агнессы прервал их беседу. – От кого собралась прятаться дочь великого дома Иберо?
      - От северных варваров, Агни, - засмеялась Сандра.
      Белокурая девушка посмотрела в золотисто-карие глаза Императрицы и решительно сказала:
      - Она нас пугает. Я видела мельком одного из так называемых «варваров», Сандра, в саду. Он весьма мил и обходителен. И это я не про твоего брата, милая подруга. Дирок – само очарование.
      Сандра подняла глаза к потолку и замахала на подруг руками:
      - Хорошо-хорошо, я преувеличиваю, а вы – правы. Но если эти варвары все-таки напугают вас, то моя совесть будет чиста, так как я вас – предупреждала.
      День проходит почти незаметно, когда ты ни одна, да еще и в голове у тебя зреют планы о том, как можно провести вечер с желанными гостями. Рыжеволосая девушка распрощалась со своими подругами, когда солнце уже касалось своими лучами верхушек деревьев. Она быстро спустилась по лестницам и выйдя на улицу с удовольствием вдохнула воздух весны, который был совершенно особенный в этом саду. Напитавшись дыханием просыпающихся после зимы деревьев, воздух Шенбрунна был столь необычным в этот вечер. Сандра с удовольствием отметила, что на многочисленных лужайках уже проглядывает зеленая травка, а почки деревьев готовы лопнуть в любую минуту и ждут лишь какого-то ведомого лишь им слова. Фрейлина мурлыкнула что-то благодарное слуге, который накинул ей на плечи плащ черного атласа с кружевной отделкой. Капюшон одевать она не торопилась, наслаждаясь ласковыми прикосновениями солнечных лучей к своим щекам, лбу и зажмуренным ресницам.
      - Чудесный день, не правда ли, Сандра? – неожиданный вопрос и голос, задавший его, заставил девушку вздрогнуть.
      - Согласна, Карна. Позволите пройти? – зеленые и черные глаза с видимым равнодушием встретились.
      Черноволосая голова склонилась, безмолвно отвечая, и Сандра сделала несколько шагов, прежде чем ее остановил следующие слова:
      - Как ваше самочувствие, Сандра?
      Рыжеволосая головка повернулась, встречаясь вновь с пронзительными, черными глазами красавицы-фрейлины. Долгое мгновение она смотрела на нее, прежде чем улыбнуться:
      - Мой ответ вас огорчит, если будет хорошим?
      - Обрадует, - серьезно ответила Карна. – Мне, как и любому человеку, ни чуждо, ни что человеческое. Вы уже видели северных наместников?
      Сандра отрицательно покачала головой, почему-то не желая говорить ни одного лишнего слова номени Норн. Черные глаза засияли, а улыбка заиграла на ярко-красных губах:
      - Поразительные люди, могу с полной ответственностью заявить вам. При том количестве слухов, что ходит о них: начиная с их сверхспособностях – оборотничество или колдовство, заканчивая теми поразительно живописными россказнями о том, как они убивают своих родных: жен, братьев, детей, родителей.
      Сандра с трудом вздохнула, понимая, что дышать стало сложно просто от того, что рядом эта опасная, но сейчас такая одинокая женщина. Изумрудные глаза улыбнулись в ответ, но голос был очень серьезен:
      - Нам ли с вами, Карна, ни знать на что способны сплетни. Если верить им – вы одна из самых страстных любовниц моего жениха. И эти же слухи твердят на каждом углу о моих колдовских способностях. Остается только смеяться над подобными глупостями, - негромкий смешок и опять дуэль взглядов. – Правда, порой в россказнях мелькает истина.
      - Остается пожелать, чтобы истина от нас никогда не ускользала.
      Они поняли друг друга и едва заметно склонили головы, прощаясь и расходясь в разные стороны. Рыжие кудри засверкали в лучах заходящего солнца, когда их хозяйка, гордо подняв голову, направилась к выходу из королевского парка, мурлыкая какую-то незатейливую мелодию.
      - Вы как всегда очаровательны, номени, - послышался голос.
      Сандра обернулась, лукаво сверкнув улыбкой:
      - О, мне повезло, и вы тоже идете домой, Жан? Или вы следили за мной? – она протянула свою руку, к которой юноша склонился, целуя и явно не торопясь отпускать.
      - Скорее – последнее, - юноша смотрел на фрейлину самозабвенными глазами. – Разрешите мне проводить вас?
      - В обмен на ваши новые стихи, мой юный поэт, хотя как мне говорили, из-за них на вас косо смотрели в корпусе.
      Голова его гордо поднялась, но в глазах мелькнула искра неуверенности, тут же растаявшая от искреннего внимания, которое смотрело на него из изумрудных очей:
      - В наши дни не принято молодым людям сочинять стихи. Владение шпагой, умение скакать на лошади, а стихи..
      Сандра легко подхватила молодого человека под руку, приноравливаясь к его чуть сбившемуся шагу:
      - Глупости, Жан! Стихи уместны во все времена. Хотя для собственной безопасности – владение шпагой сейчас можно только приветствовать. Я любила, когда мои братья давали мне уроки этого удивительного искусства, но я – девушка, так что никаких высот в этом деле не достигла, да и не имела к этому склонности. А вот умение слагать стихи, - она мечтательно опять промурлыкала что-то еле слышно. – Жан, вам уже пора начинать читать! Иначе я обижусь.
      Молодой человек встрепенулся, приходя в себя от неожиданной близости с той, о ком он грезил:
      - Да-да, ни в коей мере не желал заставлять вас ждать, номени Сандра, - короткая пауза и мечтательный взгляд на заходящее солнце. Рука, поддерживающая девушку, вдруг стала уверенней, а взгляд пронзительнее:

Когда потускнеет звездный клинок
И плечи усталость согнет,
Глаза ослепнут от пыли дорог
И сердце оденет лед,

И когда покажется - боль уснет,
Память рассыплется в прах -
Приди туда, где вереск цветет
У развалин на древних холмах.

      Сандра улыбалась, слушая печальный рассказ о менестреле, и когда Жан закончил читать, легко коснулась его руки своей:
      - Красивые стихи, Жан, вам бы сочинять песни и петь их юным красоткам под окнами.
      На нее сверкнули чистые, ясно-голубые глаза:
      - Вы жестокосердны, номени, потому что знаете, что я могу петь и сочинять только ради вас, - тихо вымолвил юноша, останавливаясь и опускаясь на колено, чтобы поднять краешек платья красавицы и запечатлеть на нем поцелуй.
      Но Сандра решительно не разрешила этого делать, хоть ее и тронул поступок. Фрейлина повелительно протянула руку, к которой прижался губами юный поэт. И когда на нее опять поднялись чистые, как лесные озера глаза, Сандра мягко улыбнулась и негромко сказала:
      - Открою вам тайну, Жан. У меня не жестокое сердце, а холодное. Хотя, для вас же проще думать, что его у меня просто нет, - девушка старалась говорить очень искренне, но в ответ лишь долгий взгляд преданных глаз и еще один горячий поцелуй на руке:
      - Я сумею доказать вам обратное. В своих стихах, номени Сандра. Вы – бесконечный источник вдохновения, а вдохновение никогда не ошибается, находя чуткое сердце, к которому обращается всегда.
      Сандра мягко заставила его подняться и они молча продолжили путь. Лишь расставаясь у парома, девушка улыбнулась и на мгновение приложила душистую ладонь к его груди, пожелав вдруг послушать биение сердца:
      - Это ваше сердце – чуткое и отзывчивое, милый мальчик. И пусть оно останется таким подольше.

17 месяца Полотна.
Граница Барна и Ауралона.

    Около полудня де Диш и Дайкнер расположились напротив друг друга за столиком придорожной таверны. Заведение было практически пустым. Хозяин таверны сообщил, что из еды у него имеется в наличии, и что из этого действительно можно есть. Не видя особого пространства для маневра, путешественники предложили принести им то, что он считал съедобным.
    За время, проведенное в карете, святые отцы успели познакомиться и обменяться новостями. Де Диш избавил Дайкнера от необходимости именовать его Вашей Светлостью, и сам перешел на «ты». О взаимном уважении двух борцов с врагами Церкви говорить было ещё рано, однако симпатия начинала зарождаться.
    - Я слышал, Дайкнер, что ты не любитель поесть. Что-то мне не верится. Даже в сказках драконы кушают время от времени, - словно на полном серьёзе сказал де Диш.
    - Во имя всех святых, Каспар, не упоминайте при мне ящериц. Мне эта легенда оскомину набила, – Дайкнер состроил кислую мину, - В хорошей компании грех не выпить-закусить.
    - Слава Каспиану, а то я опасался, что ты так и просидишь, глядя в мою тарелку.
    Сотрапезники непринужденно рассмеялись.
    - Каспар, а Вам известно, что именно понадобилось бургомистру? – перешел к более серьезным вопросам Дайкнер.
    - Насколько я знаю, он передал только одно письмо. Его привез в Мелант этот гонец, ну как же его… По-моему Душок, или что-то в этом роде…
    - Джим Пушок.
    - Откуда знаешь?
    - Его Преосвященство обмолвились.
    - Ну, пусть будет Пушок, хотя странно это как-то. Так вот…
    В этот момент симпатичная девица принесла тарелки с супом, и оба монаха, не отрывая взгляда, стали изучать особенности её рельефа. Красотка, явно ощутив заинтересованность, выбрала при отступлении от столика наиболее разнузданный вариант походки. Её провожали две пары задумчивых глаз.
    - Нда…
    - То-то и оно… Неплохие тут…  эээ… места. В Барна.
    - Согласен.
    Оценив по достоинству местные красоты и вздохнув, они принялись за суп.
    - Так вот, - повторил Каспар, - из письма бургомистра следует, что к нему попали некие таинственные документы. Такое очень даже могло произойти, учитывая общую неразбериху в Рунне. Бургомистр - влиятельный человек, у него много связей, и не только в столице.
    Дайкнер кивнул. Он неоднократно слышал о бургомистре Фонтоне, знавал, иногда ближе, чем хотелось, его родственников. 
    - Но у меня не сходится то, каким я представляю себе бургомистра и тайны, мистические тексты и загадки?
    - У меня тоже, Дайкнер. Вот ты этим и займись. Узнаешь, какие документы и зачем они Фонтоне.
    Не спеша, они расправились с первым блюдом. За это время в таверну пробовали войти несколько подвыпивших и горланящих путников, но, окинув пустым взглядом обеденный зал, и не замечая улыбчиво идущего к ним на встречу хозяина, они убирались прочь. Когда примерно та же история повторилась во второй раз, хозяин стал как-то подозрительно коситься на монахов.
    - Ваших рук дело? – откидываясь в кресле, тихо спросил Дайкнер.
    - Непроизвольно, - пробурчал Каспар, - не люблю пьяный сброд. Аппетит пропадает.
    Хозяин таверны скрылся в подсобном помещении, и вскоре оттуда выплыли тарелки со вторым, в сопровождении всё той же девицы. Однако на сей раз, она была замотана с головой в черный платок. Первое недоумение монахов сменилось пониманием.
    - Траур. При виде нас люди вспоминают о трауре, - заметил Дайкнер.
    - Да. И лишают нас последних радостей жизни.
    - Что это? – спросил Каспар, когда тарелка была поставлена перед ним. – Для уток мелковаты.
    - Это утята-хлопунцы, - безошибочно определил Дайкнер.
    - Хлопунцы?
    - Да, уже не утята, но ещё не утки.
    На вкус хлопунца было не отличить от обычной утки. Так, по крайней мере, Каспар сообщил сидящему напротив знатоку, отчаявшись распробовать разницу
    - Фонтоне может быть втянут в какую-то авантюру, - неожиданно вернулся к прежней теме де Диш, - Он может искать защиты от враждебного влияния на себя и близких ему людей. В столице сейчас всё очень сложно и серьёзно, - Каспар выразительно глянул на собеседника и продолжил, - У меня свои планы в Рунне и, возможно, ты мне понадобишься. А до тех пор избегай ввязываться в сомнительные предприятия, ну да ты и сам всё поймешь.
    Делегат Ордена Никонианцев оглянулся по сторонам выискивая что-то взглядом, и, видимо, не найдя, снова посмотрел на Дайкнера.
    - Что ж траур, так траур, - сказал он, поднимая бокал, -  Давайте, Отец Феодорус,  помянем нашего почившего императора, где бы душа его сейчас не была. Разные эпитеты приходят в голову при мысли о нем, но в любом случае, в памяти нашей он останется. Это точно.

17 число месяца Полотна.
Рунн.

    - Рауль! Навернешься! – окрик брата. Не поймешь – сердитый или подзуживающий.
    Молодой парень оглянулся, еще раз подстегивая коней, несущихся вперед вместе с каретой. Крис нагонял и это не устраивало возницу кареты. Веселый, оглушительный свист и покрик, разнесшийся по всему лесу.




    Утро не предвещало ничего интересного. Рауль Фьер потянулся, с удовольствием оглядывая себя в зеркале. Пожалуй слишком широкие для светской жизни плечи, чересчур смуглая кожа, но все это не мешало юноше наслаждаться жизнью и быть самим собой и – сыном своей семьи. Стук в дверь отвлек от мыслей, Рауль повернулся:
    - Входите!
    - Номен Рауль, вас зовет отец.
    Белозубо ухмыльнувшись служаночке, которая с видимым смущением помогла ему одеть жилет, юноша стремительно вылетел за дверь. Он не умел ходить спокойно, привыкнув лететь по жизни, подобно короблю на волнах. Ища приключений и тревог, но находя лишь удовольствия в том, что может позволить себе жить так, как хочется, без оглядки даже на родительский дом. Единственное, что всегда он помнил: семья и ее единство – прежде всего. Юноша зашел в кабинет отца, который редко бывал закрыт для кого бы то ни было. Он отлично знал, что здесь, в этих стенах побывали едва ли не представители всех именитых фамилий Империи.
    - Я ждал тебя, Рауль. Садись, - отец стоял возле окна, изучая что-то на улице.
    «Начало не новое, - подумал сын своего отца, присаживаясь на ручку кресла и не сводя взгляда фигуры у окна. – Что дальше, папа?»
    - А дальше, - словно прочитав мысли, чем заставил сына широко улыбнуться, медленно произнес Жорес. – Я бы очень желал, чтобы ты побыл этот месяц в столице. Помню, что после похорон ты собирался отчалить на «Славе» к Саджиссу, но сейчас мне нужно, чтобы вся семья была под рукой.
  Рауль хорошо знал, что красноречие отец приберегает для важных посетителей – необходимая сахарная оболочка для горькой пилюли. С семьей можно не церемониться, она обучена на лету все схватывать. Юноша просто кивнул в ответ. Жорес отошел от окна, проходя к своему столу и располагаясь в любимом кресле. Его сын задумчиво посмотрел на ворох писем и наконец заговорил:
    - Это может оказаться рискованно для наших дел на юге, отец.
    - Юг не столь един, как может показаться. Особенно в свете возможных союзов. У нас уже был разговор о том, что наши предприятия всегда должны быть достаточно защищены. Я считаю, что – во многом благодаря тебе – сейчас об этом можно не беспокоиться.
    Рауль помолчал и негромко проговорил:
    - Мы сильны, потому что независимы. Вместе с розыгрышем нам придется частично лишиться и этого состояния. Хотя я бы желал оставаться в нем как можно дольше.
    Жорес посмотрел на сына и чуть улыбнулся, проводя ладонью по разложенным бумагам. Юноша знал, что отец ничего не делает просто так. Ответная улыбка коснулась глаз, но не появилась на губах. Он обернулся, посмотреть на шахматную доску, где все еще стояли фигуры, застыв в последних своих движениях и готовясь к новой партии. Они были искусно сделаны в Нубии, вырезаны из бледно-желтых камней, которые веками хранились в сокровищницах тамошних царьков, ожидая своего часа. С тех пор, как Нубия стала частью империи, ее богатства постепенно вливались в бесконечные реки драгоценных металлов и ценностей, опутывающих все страны великой вселенной. Многие реки брали свои истоки в семье Фьер. Фигурки оживали, когда их касались пальцы играющих, а люди жили игрой.
    - Партия, Рауль?
    Он покачал головой, улыбнувшись:
    - Если я начну играть, то ты узнаешь об этом первым. Но меня зовут Рауль, а не Крис, - он белозубо оскалился, сверкая черными глазами. – И пока я собираюсь лишь забрать наших сестер из леса, где им явно скучно. Кстати, там находится Электра. Ее тоже захватить?
    Жорес медленно кивнул головой:
    - Пусть решает Крис.
    В этот миг дверь еще раз открылась, впуская второго сына Жореса Фьера. Они были очень непохожи. Холеное, с маской высокомерия, которая проскальзывала даже в семейном кругу, лицо Криса вызывало у людей знающих желание быть осторожнее в присутствии этого молодого человека. Рауль же в отличие от брата был весь нараспашку и готов на любой поступок, включая и самый сумасбродный, и лишь сверкающая улыбка на смуглом, пиратском лице предупреждала, что у обладателя ее есть опасные клыки. Непохожие братья были удивительно схожи.
    - Что мне предстоит решить? – чуть-чуть растягивая гласные, спросил Крис.
    - Захочет ли «осадная башня»* стать ферзем, - усмехнулся Рауль. - Перестав ходить только по прямой.
    Крис натянул перчатки, смерив отца и брата темным взглядом и негромко, но твердо произнес:
    - Сделаю все возможное для этого.
    Выйдя из кабинета отца, братья проследовали на конюшню, где их ждали оседланные кони и карета, в которой должны были поехать домой Каэтана и Вероника. Крис вскочил в седло, а Рауль быстро вытащил из ножен на луке своего седла два тонких кинжала, которые тут же заткнул за пояс, опоясывающий его бедра, потом приказал освободить ему место в козлах кареты. Крис скривился:
    - Твои манеры, Рауль.
    - Что с ними? – смешливый взгляд, пальцы перебирали поводья, ожидая
когда слуги откроют ворота.
    - Отец будет разочарован, узнав как ты себя ведешь.
    - Братец, отец будет разочарован, когда узнает, что в его семье вместо Криса и Рауля появилось два Криса. Зачем-то же мы были задуманы разными? Или ты желаешь уступить мне Электру?
    Он не стал продолжать, так как брату в шутках такого сорта необходима была фора. Рауль присвистнул, пришпоривая коней. Взгляды, которыми они перекидывались пока ехали по Рунну, лишь подстегивали вырвавшееся на лесной дороге стремление: обогнать друг друга во чтобы то ни стало. Во двор лесного обиталища они влетели пытаясь не только обогнать, но и пересвистать друг друга, чем, разумеется, привлекли к себе внимание бывших в домике обитательниц. Едва Крис успел соскочить с коня, как на нем повисли две черноволосые девушки, весело смеющиеся от радости встречи. Рауль отбросил поводья, любуясь на сестер, чьи лица раскраснелись и сияли от совершенно неподдельного счастья. Ему дали на это любование считанные минуты, так как заключили его в не менее жаркие и крепкие объятья, перемежающиеся поцелуями:
    - Вы приехали! Приехали! – дружный крик то и дело вырывался у Каэ и Рон. – Как дела дома? Как бабушка? Рауль, ты покормил Понси перед отъездом? А наши голуби? Вы им сменили воду? Папа нас ждет?
    - С нетерпением, - сумел, наконец, вставить слово Рауль, пока Крис в свою очередь смеялся над разыгравшейся сценой.
    Но его тон, заставил Каэ и Рон замолчать, подозрительно всматриваясь в лица братьев. Крис развел руками, явно досадуя на что-то:
    - Папа знает? – тихо спросила Вероника.
    - Увы, - ответил Крис. – Он случайно слышал наш разговор.
    Каэтана недовольно что-то буркнула, а лицо Вероники приобрело выражение, словно смертельно обидели маленького ребенка:
    - Вы, разумеется, - строго начала Каэ, - успокоили папу.
    - Как могли, сестра, - откликнулся Рауль, ухмыляясь. – Но основное – за вами.
    Сестренки переглянулись и насупились, но в это мгновение во двор вышли Электра Флавио и еще две белокурые девушки – Анжелика и Марина Нортми. Крис тут же отвлекся от родных и направился к появившимся, а Рауль ограничился приветственным поклоном, оставшись рядом с сестрами. Впрочем, через мгновение к ним подбежала Марина, которая восхищенно разглядывала карету и упряжку, тут же задавая один за другим вопросы где же так научится управлять четверкой коней, на что Рауль не успел ответить, потому что Вероника заявила, что она сегодня же будет учится, так как поедет в козлах рядом с братом. Каэ высказала предположение, что папе это не понравится, но и она не намерена в такой чудесный день сидеть в карете и пожалуй вернется домой верхом.
    - А кто же тогда поедет в карете? – улыбаясь, спросил Рауль.
    - Я, если вы не возражаете, - очаровательно покраснев, сказала Марина. – И Анжелика, если она захочет.
    - А еще куча наших коробок с платьями и шляпками, - сказала Каэтана. – Марина, у тебя все готово?
    Белокурая девушка рассмеялась, сказав, что ничего не собрано, но это ни страшно, так как все равно за вещами приедут слуги.
    - Электра и Анжелика будут возвращаться отдельно. Хотят еще один денек провести тут, - сказал Крис, поправляя шпагу. – Ну, непоседы, вы готовы?
    Каэтана поправила несуществующую складочку на юбке, прежде чем заявить:
    - Как только оседлают мою лошадку – я буду готова, - она подала знак слугам, которые размещали коробки в карете. И один из прислуживающих парней побежал на конюшню седлать ее лошадь.
    Рауль подсадил в козлы нетерпеливую Веронику и вспрыгнул сам, прежде чем оглянуться на возмущенного Криса, приготавливающего речь и Каэ, которая всегда была готова дать отпор братцу:
    - Надеюсь, ты поедешь в мужском платье, Каэтана? Чтобы окончательно сразить нашего отца? – Рауль прижал к себе смеющуюся Рон, в то время как Каэтана рассчитанным на эффект движением подняла руку вверх и, призывая в свидетели небеса, лес и всех присутствующих, сказала:
    - Сегодня меня никто не упрекнет в нарушении обычаев и правил. Достойнее и представительнее не будет никого! Семейство Фьер въезжает в Рунн! – объявила она напоследок, под звонкий смех подруг, Рауля и недовольно качающего головой Криса, который все же с трудом сдерживал улыбку.
    - Букеты роз от восхищенных поклонников ждут вас дома, - отсмеявшись, проговорил Рауль.
    - Как и шипы, - вредно добавил Крис, но радости это уже нисколько не умалило.


*осадная башня – тура, шахматная фигура..

17 число месяца Полотна.

Музыка: Comanche – Pulp Fiction OST

Ладно. С приятным временно покончено.
Сейчас настало время тщательного поиска: во-первых, необходимо найти подтверждения высокого происхождения Лианны: что бы ни было – свидетельства, пометки в записях, воспоминания… Во-вторых, было еще дело Рауля Барна.
Судя по всему, обе проблемы придется решать вместе…
Сперва я выслал Збышко с деньгами в дворцовую канцелярию – пускай подкупит какую-нибудь мелочь с целью выноса списка дворцовой прислуги за интересующий нас год. Полонец всегда умел обращаться с людьми, и я был уверен, что вскоре он раздобудет мне материал для поиска свидетелей.
Я же решил начать поиски людей по процессу «Рауль Барна против кого попало». Искомых было четыре человека: во-первых, заклятый друг Рауля Клод, новоиспеченный капитан; во-вторых и в-главных, столь же новоиспеченный полковник Ювер де Кламор. Остальные – свидетели: студент Годфруа Латур и фонарщик Луи Воклен.
Было раннее утро, и я еще успел поймать зашедшего зачем-то в дом Диса.
-Утра, Дис. Как она? – я налил нам вина.
-Она? – Дис приподнял бровь.
-Отец спит, Анна во дворце.
-Тогда «она» в порядке. Здоровая, веселая. Только по тебе скучает.
Я улыбнулся.
-Ничего. Я ее навещу… обязательно…
Дис усмехнулся:
-Значит, ты серьезно?
-Разумеется. Это уже не политика - с того момента, как я остался стоять в том монастырском садике.
-А жена?
-Разведусь!
-Так просто?
-Да! Да, демоны меня забери! - я вскочил на ноги и рубанул воздух ладонью, - Так же просто, как заставить замолчать тех, кто заговорить просто не должен.
Дис поднял взгляд, всматриваясь в меня – внимательно-внимательно. В немом салюте поднялся кубок. Я остановился и хмыкнул:
-Или скажешь, что было сложно покончить с белошвейкой и ее семьей?
-Нет. Просто. Они слишком много знали, как и хозяин гостиницы, - глоток вина, короткий, как рассчитанный до самой последней грани удар. - Это был твой план – убрать свидетелей.
Эх, всюду свидетели, всюду те, кому надо заткнуть рот… Судьба?
- Который ты, как всегда, одобрил.
Дис пожал плечами, а я вдруг удивительно отчетливо вспомнил: мы вернулись в деревеньку вчетвером. Все заняло не больше трех часов. Смерти выглядели естественно. Как может только может выглядеть сама смерть. Хозяин гостиницы неудачно оступился, спускаясь в погреб, а белошвейка с мужем и двумя сыновьями задохнулись от дыма, пока жители деревни пытались загасить пожар, вспыхнувший в их доме. Досадные происшествия, но и такое бывает в бренном мире… А потом - могилы уже остынут до того, как об этом кто-то задумается.
На том мы с Дисом и распрощались. Он – в табор, я – в город.

***

…Молодой Годфруа шел на занятия. Несмотря на раздражающую необходимость идти из Ремесленного в Золотой Город, душа его пребывала в блаженном покое. Наконец-то решились проблемы с платой за комнату, с долгами, хоть с какой-то пищей… За несколько слов и подпись ему заплатили щедро, более чем щедро. И теперь, шагая по пустой еще улице, студент едва ли не приплясывал.
Доплясался…
Внезапно встречный прохожий втолкнул его в темный переулок, где бедолага был окружен недружелюбной маленькой толпой. Возглавлял ее худой всклокоченный человек с правильным лицом и совершенно безумными фиолетовыми глазами.
Студент попытался выскочить обратно на улицу, но главарь бандитов молниеносно выхватил кинжал и аккуратным, хирургически точным ударом пришпилил ладонь жертвы к деревянной стене пакгауза. Студент взвыл.
-Кричи-кричи, - разрешил яркоглазый, - тебя никто не услышит. Да и сам ты скоро уже никого не услышишь…
Годфруа жалко заскулил. Рука болела неимоверно, к тому же ее нельзя было опустить – кинжал из стены никто доставать не собирался.
-Что… что… я не понимаю… - вожак вздохнул в ответ на сбивчивые всхлипы и размашисто ударил молодого человека тыльной стороной изящной ладони. Латур дернулся, о чем сразу же пожалел – кисть разорвало… пока лишь болью.
-Раньше бы помалкивал – тут бы не орал, - лениво продолжал мучитель. Ухмылка на его лице могла бы напомнить студенту старые иконы с искушающими святых демонами, если бы Годфруа не было так больно и страшно.
-Ты умеешь писать левой рукой?
Удивлению пытаемого не было предела.
-Нет… н…нет…
-Зря. Правой ты писать, думаю, уже не сможешь. Впрочем, лучше быть уверенным, - вытянув из-за пояса пистолет, похититель приставил его к пострадавшей ладони Латура и выстрелил.
Сначала студент почувствовал ожог... Ну а потом пришла истинная ultima dolor. Годфруа визжал, пока его не ударили чем-то в солнечное сплетение. Руку уже ничего не держало, и несчастный беспрепятственно согнулся. Сознание наконец-то его оставило.
Очнулся он все в том же переулке. Приспешники яркоглазого дьявола никуда не делись, и один из них вливал в рот студенту что-то очень странное.
Боли Латур странным образом не чувствовал, но взамен навалился полный паралич воли. Когда рядом с ним вновь появился демон с лицом древней статуи, он не решился даже закричать.
-Ну, нравится? Знал бы ты, сколько это снадобье стоит…
Студент не ответил.
-Как ты там, розовых коней еще не видишь? Так увидишь, - пожатие плеч. Латур снова никак не ответил.
-Вижу ведь, что в здравом уме. Доза мала. Скоро тебе будет очень больно, а пока запоминай: ты заберешь свои показания по делу Рауля де Барна. Как хочешь это сделай. Далее: ты нас не видел, руку оторвало в процессе эксперимента.
Учти, если кто-то что-то заподозрит – пусть даже ты будешь совершенно непричастен к утечке – я вернусь и оставлю тебя еще без чего-нибудь. Понял?
Студент кивнул. Он был счастлив: сейчас они уйдут!
-Так, тебя сейчас подберут ничего не подозревающие люди, кровь тебе остановят, перевяжут и прочее. Сразу, как сможешь ходить – бегом в Стражу, показания отменять. Все понял?
Снова кивок.
-Хороший мальчик. Сделаешь карьеру… Ну, до свидания…
Ожившие кошмары по одному покинули переулок, а студент вновь благополучно провалился в забытье…

***

Фонарщика мы навестили тем же утром; сам он дома отсутствовал – фонари в своем квартале гасил. А вот его жена и дочь были очень удивлены, когда мы вошли через запертый черный ход. Да там не замок даже и не засов – так, щеколда... И косяк гнилой к тому ж…
Оказавшись в чужом доме, мы немедленно напугали женщин до полусмерти, после чего заперли их по спальням: хозяйку – в супружеской, дочь – в ее собственной. Приготовив себе чаю на крохотной кухне, мы стали ждать мсье Воклена.
Мсье Воклен был заброшен в дом уже после первого стука. Ребята привязали его к стулу, а я начал обработку, принявшись ходить перед пленником со сложенными за спиной руками.
-Итак, сударь Луи, я вынужден с прискорбием обвинить вас в лжесвидетельстве. Возражения?
Возражать горожанин не мог – кляп, понимаете ли…
-Ну что ж, вижу, чувство вины не дает вам говорить. Что ж, похвально. Я же, со своей стороны хочу еще более его усугубить, - я наклонился к нему и заглянул в распахнутые и схваченные сеточкой лопнувших сосудов глаза.
-Итак, что бы вы сказали, если бы я предложил вам просто так, безо всякого вознаграждения с вашей стороны сжечь ваш дом до фундамента – разумеется, предоставив вам и вашему семейству обзор с не слишком близкого расстояния. Не звери же мы, в самом деле… - усмешка, мол, звери-звери, не сомневайся… - ну как, согласен? Или будем торговаться? Кивни, если будем.
Фонарщик затряс головой вверх-вниз. Отлично, послушаем; я сдвинул кляп.
-Это произвол! – выдал он.
-Конечно, - я покивал, - он самый и есть. А кому легко?
-Вы не имеете права!
-Имеем.
-Вам это с рук не сойдет!
-Сойдет.
-Вы ничего не докажете!
-Кому? – я рассмеялся.
-Что вы от меня хотите? Я маленький человек!
-Маленький? Фунтов двести будет…
-Ну хоть не издевайтесь! Ну скажите! Ну чего вам надо?
-А, перейдем к делу, - я пожал плечами, - Итак…
Внезапно раздался визг. Девичий. Причем, если я все правильно понял,  скоро он перейдет в женский…
-Простите, я вас покину, - я в насмешку поклонился связанному и удалился вглубь дома.
Дверь спальни дочери была открыта, и один из моих головорезов – Клаус, брамерец, бывший артурианский послушник, полезнейший человек – раздирал на мадемуазель Воклен платье.
Не задумываясь, я выхватил пистолет и пристрелил его. Черт, я же всех предупреждаю, что у нас это запрещено! Олухи! Дебилы!..
Стащив мертвеца с дамы (нет, к счастью, еще девицы), я накинул на нее покрывало.
-Извините за неудобство…, - поклон и – назад в зал.
…Глаза фонарщика после крика дочки и выстрела просто-таки лучились ужасом.
-Итак, вы идете сегодня же в Стражу и отказываетесь от показаний по делу Рауля де Барна, а потом забываете обо всем.
Я же со своей стороны обещаю не возвращаться. Идет?
Воклен был безраздельно счастлив. Развязав его и приказав следующие двадцать минут не двигаться, мы ушли тем же путем, что пришли, прихватив с собой тело, каковое позже будет утоплено в Вольтурне…

***

Уже минул полдень. Оставалась лишь одна цель - Ювер де Кламор, человек и офицер.
В три часа прибыла группа от Дресслера. Виктуар поговорил с ним, и он взял дело на контроль, что выразилось, в частности, в посылке мне на помощь специалистов по слежке. Брамерец Микаэль, их старший, передал, что группа по документам Дресслеру нужна самому, но боевую группу можно поднять, если мне того потребуется. Я вежливо отказался - мои люди внушали мне куда больше уверенности.
Прознатчики СИБа вместе с моими людьми отправились устатнавливать расписание номена Кламора на вечер, а я... а я решил также позаботиться о вечернем времяпрепровождении.
После Кламора я пойду к Лианне - я не видел ее с  пятнадцатого числа, и скучал необычайно. Леди нужно было не давать грустить, нужно было постоянно напоминать ей, что мне ее существование далеко не безразлично.
Я долго метался между портным и ювелиром, а потом плюнул и пошел к знакомому табунщику. У него я и нашел то, что надо - невысокую и очень смирную белую кобылку. Сударь Дефорж уверял, что это также весьма смышленая лошадь; я верил, поскольку он меня знал. Торговался я долго и упоенно, в конечном итоге продавец заявил, что я есть вепрь дикий и щетинистый, и что могу забирать приглянувшуюся мне лошадь хоть сейчас, лишь бы я отсюда убрался... короче, как обычно. Я заплатил и собственноручно провел Волну до хорошо известного мне шорника, у которого и заказал комплект упряжи дамского образца. Впечатленный количеством золота, мастер клятвенно пообещал бросить все заказы и к вечеру прислать мне готовое.
Лошадка заняла место в конюшнях нашего особняка... чего нельзя было сказать о Рауле, который места себе не находил. Я кратко рассказал ему о прошедших беседах; Палаш казался удовлетворенным...
Тут же меня застигли курьеры от двух моих групп. Збигнев принес списки дворцового персонала, я наскоро вычленил тех, кто обслуживали "гостей", то бишь любовниц Императора (о, слава маме и ее скурпулезным записям! Я знал этих женщин почти поименно...). Последних свободных людей я отправил трясти почтеных бывших слуг. Думаю, справятся...
Потом вернулась группа "Рауль"; их доклад был крайне полезен - весь вечер наш "настоящий полковник" проведет у госпожи Эжени Шаре. Эта дама полусвета частенько устраивала у себя приемы: танцы, разврат, игра по-крупному. Траур? Конечно, траур, так что сегодня оргия будет медленной, печальной и под похоронный марш.
Ну что же... мы разработали план, и в шесть часов я отправился его выполнять. Сам я никогда не бывал у Эжени - не мой стиль, не мой уровень; теперь, однако, это дело следовало исправить.
Без приглашения, чувства такта, совести и раскаяния я заявился в особнячок в Золотом городе. Вошел нагло, всячески демонстрируя, что деляю хозяевам одолжение; хозин отсутствовал, хозяйка же прямо-таки выскочила мне навстречу. Субтильная блондинка с тусклыми глазами и волосами, в безвкусном оранжевом платье, она была смешна; правда, я доподлинно знаю о множестве стихов в ее честь. В одном из них ее сравнили с гиацинтом. Извращенцы...
-Маркиз! - щебетала она, - Никак не ожидала, что вы к нам зайдете! Если бы я знала... если бы предупредили...
-Ничего, - ответил я, - мне просто хочется чуть-чуть, по-семейному, развлечься.
При выражении "по-семейному" птичка расцвела. Мечтать не вредно, не дорого и не опасно...
Игра уже шла. Траур сильно сдвинул расписание - народ при отсутствии других развлечений стягивался сюда. К тому же, гроза, свирепствовавшая за окном, не способствовала уходу гостей. Играли весьма безыскусно - эх, сюда бы кого-нибудь из мох смуглых родственников по линии тетушки Кариэ... Впрочем, я справлюсь и сам, хе-хе.
Кламора еще не было, и я сел за один из трех "малых" столиков. Моим оппонентом оказался всклокоченный юноша с большими удивленными глазами.
-Эстерад Флавио, если вы еще не знаете, - небрежно представился я.
-Рихард... то есть барон Рихард Эйхер.
Ха-ха, насколько я помню, Eiche по-кьезански означает дуб...
-Ну что же, барон, кости, карты?
-Кости... я... я не умею в карты... - молодой человек вспыхнул.
-А во что именно вы не умеете? - ухмыльнулся я, - в фаро? Во вьехаррон? Или, может, вы не умеете играть в "черного Жана"?
-Ни во что... - парень рассматривал пол.
-Ну что ж, кости так кости. Эй, там, вина мне и барону Эйхеру. Лучшего!
Вино было поганым, но Рихард явно был в восторге. Пока он приканчивал бокал, я извлек из руказа "фаршированные" костяшки. Та еще штука, если не знаешь, как ее бросить, вечно выпадает разная безделица. Не поленился заранее узнать, какие кости кидают у Эжени, так теперь подменил без проблем.
...Через сорок минут Эйхер проиграл двадцать два золотых. Н-да, похоже, это все...
-Еще будете, юноша?
-Это почти все... почти все, что у меня было.
-О, вы прекрасно держитесь. Ну так что?
Мальчик бросил еще два империала. Уважаю! Дурак, но смелый... Я подменил кости снова - оценим мою удачу... ну и кисть правой руки тоже.
Несколько раз я проиграл - пять империалов вернулись к бедолаге, а потом я "поймал кости" и понес его по колдобинам.
...-Может, вы примете как ставку мою лошадь?
-А что за лошадь?
-Чалый жеребчик, два года... Очень, очень хороший конь, поверьте!
-Да видел я его. Я на такое даже повара не посажу. Что у вас еще есть?
Об стол что-то звякнуло. За спиной вздохнули. Забавно, вокруг нас уже много народу... Меня оценивают, не иначе.
Так-так, что у нас тут? Фамильное кольцо - серебро, резьба, совершенно дурацкая вещица. Однако барон выглядел как приглашенный на собственную казнь.
-Ого! Вина юноше! Быстро! А вас как, не убьют дома?
-Убьют... - буркнула моя жертва.
-Да ладно, отыграетесь. Кидайте уже.
...Чуда не произошло. Эйхерт уронил голову на руки и пообещал повеситься. Я бросил колечко в карман и перешел к главному столу.
Там играли очень серьезно... Ну, по деньгам. По мотиву было не вполне: два молодых идиота не поделили хозяйку. Бертран де Нитария успешно отыграл у Пьетро Лакрима три тысячи, прежде чем тот поставил благосклонность Эжени. Хозяйка даже поапплодировала... Теперь ауралонец продул где-то два-три годовых содержания; интересно, на что он теперь будет есть? Отец его, чадо церкви, явно ни медяшки не даст...
...-Мне нечем ответить, - отчеканил Пьетро.
-Ну что ж, Эжени, позаботься о вине... сегодня я домой не пойду, - заулыбался Нитария.
Я решил поразвлечся... Где же Кламор, не случилось ли с ним чего? Я уже волнуюсь...
-Эй, Лакрима! Уступите мне свое место.
-
-А просто. Из каспианского человеколюбия.
Кто-то зааплодировал; Пьетро встал, Бертран махнул рукой, и я взял карты.
-Бертран, а давайте сразу на все, что есть? - я подмигнул.
-И сколько же у вас с собой? - Нитария был пьян удачей, кроме того, видимо, он не вслушивался в то, о чем говорят дамы на приемах. Лакрима знал, потому и ушел...
-Я дам четыре, - я бросил на стол специально взятую для Ли брошь с горынским изумрудом.
-Хмм, изящная вещица. Ладно, тогда я отвечу долгом и тысячей золотом.
-Эжени входит в долг.
-Ладно, - пожал плечами Бертран.
-Принято.
Я взял карты и...
...Нитария был в ярости, Лакрима клялся в вечной дружбе.
-Этого не может быть! Не может и все! - Бертран был готов на меня броситься.
-Кто-то против? - поднял бровь я.
Все все поняли, и двое друзей проигравшего вытащили его из дома. Ну кому охота потом возиться с похоронами?
Мадам Шаре бросилась мне на шею, я ловко увернулся.
-Ладно. В общем, весь мой выигрыш, включая милейшую хозяйку, мне угодно подарить барону Эйхеру, если он еще здесь.
Мальчика немедленно вытолкнули ко мне. Он стоял и смотрел на меня так, будто у меня выросли щупальца...
-Кстати, вот это я вам тоже дарю, - я бросил ему кольцо.
Я заметил Ювера де Кламора - он стоял еще недалеко от двери. Мгновенно подошел к нему, все еще преследуемый взглядами:
-Ювер? Приятно встретить вас здесь. Кстати, вы же теперь полковник?
-Да, - гордо отозвался Кламор.
-Так это надо отметить!
Мы выпили, потом как-то незаметно перешли к карточному столу. Двадцать пять серебряных за очко - что там...
Прошел час. Ставки уже дошли до империала за очко.
Прошло еще два часа. На Кламоре повис долг в пять тысяч... Разумеется, мы играли не под расплату, но это было уже слишком много...
Кламор всегда был импульсивен... Посыпались оскорбления, он бросил в меня (не мне, а именно в меня) перчатку, и мы вышли...
Бушевала гроза. Молнии освещали решительную гримасу Ювера и мою ухмылку... но совершенно не освещали пятерых Ревенантов, подкравшихся к Кламору и завернувших ему руки за спину, после чего он и был заброшен в неприметную карету...

***

На берегу ярящейся Вольтурны стоял на коленях полковник Ювер Кламор. Мы развязывали ему язык тщательно и неторопливо, свидельство чему его предгробовой вид.
-Ничего не сделаете... Это семейные дела... Братья... Ха-ха, почти как в священных книгах...
-Имя! - удар сапогом в челюсть.
Кламор опрокинулся на спину и захрипел. Я наклонился над ним и понял, что дело провалено...
Не выдержал...

17 число месяца Полотна.
Рунн. Королевский город.

   Руннский дворец Динштайнов тонул в ночной тьме, и только пара освещенных окон отбрасывала неяркий свет на площадь перед ним, где одна за другой бесшумно остановились три закрытые кареты из которых, словно тени, все так же бесшумно вышли несколько фигур.
   Молча, они исчезли в предусмотрительно открытой двери, кареты тут же тронулись с места, разъезжаясь в разных направлениях.
   В особняке было тихо – многие из слуг уже спали, лишь только пятеро из них, самые верные, приехавшие с герцогом Динштайном из Остеррики помогли этим трем важным гостям подняться по длинной лестнице и войти в одну из комнат, в которой мрак был рассеян большим количеством ярко-горевших свечей.
   Герцог Альбрехт стоял у окна. На его лице – мрачном, и одновременно величественном читалась тревога, но в тоже время и решимость.
   - Ваше Сиятельство князь Торнхейм, Ваша Светлость графиня Катена, Ваше Высокопреосвященство сантэт Фабиус. – Динштайн поприветствовал своих гостей.
   - Давайте сегодня без титулов, Альбрехт. – Изабелла отдала свою шаль одному из слуг. – Мы все-таки собирались не на светскую встречу, здесь тайное совещание, следовательно мы все друг другу доверяем.
   - Не стоит говорить о тайном сразу… - Фабиус прислушивался к тихому шороху, – и у стен есть уши.
   - Это деревья стучат об оконные стекла, и крысы шуршат в стенах. Не думаю, что тут есть шпионы этого паука, Черного герцога, – сказал Альбрехт, а Торнхейм с силой ударил кулаком в стену. Мощный удар, казалось, сотряс весь дом – от фундамента до крыши, но шорох затих.
   - В любом случае, стоит быть осторожными, – заметил Фабиус. – Никто ничего не должен знать.
   - Я нем как могила, – пробасил Торнхейм и уселся за богато уставленный яствами стол.
   - Надеюсь, Вы все придумали правдоподобные легенды, чтобы объяснить ваше отсутствие? – Фабиус продолжал быть настороже.
   - Да, да… - все закивали. И по очереди заняли свои места за столом.
   - Альбрехт. – графиня осторожно отправила себя в рот небольшой кусочек жаркого. – Как организатору, думаю, вам стоит начать первым. О причинах Вы нам сообщили, теперь расскажите, чего же Вы хотите?
   - Кстати, все сожгли письма? – Фабиус снова заволновался.
   - Да, – на него обратилось пара недовольных взглядов – Изабелла и Годфрид ждали рассказа Динштайна.
   - Что ж. – Альбрехт не стал медлить. – Вы все высокопоставленные особы, вы все знаете, как идут дела в Империи, какие в ней царят настроения. И я, так же, как и вы обеспокоен – эти времена никто из нас не назовет лучшими. Смотрите сами – правление Александра, равно как и его предшественников привело к тому, что тут и там вспыхивают мятежи! Чернь восстает, требуя все больших подачек, и отказывается работать. Многие древние и уважаемые семейства приходят в упадок, двор погряз в разврате, еретики – истинноверцы и откровенцы льют реки крови экклесиатов, всячески их унижая и оскорбляя. Давайте посмотрим на богатейшие и влиятельнейшие роды Империи. Кто они? Все эти Нортми, Фросты, Флавио, Фьеры? Еретики! В открытую хулящие Церковь и Веру. Вы вынуждены были это терпеть, но у каждого терпения есть свой предел и поэтому я заявляю: хватит! Хватит с нас нечестивой ереси, мы должны смыть эту грязь! Я молился о том, что рано или поздно найдется такой человек, у которого хватит силы и вои, который займет трон и возглавит очистительный поход против еретиков, сметя их с божьей помощью с лица земли. Я с болью в сердце наблюдал за коронованным шутом, сидящем на золоченном стуле на острове Шенбрунн. Александру удалось уничтожить то, что не удавалось ни одному из многочисленных врагов Империи – он убил всяческое уважение к верховной власти! Но хватит о нем, он того не заслужил, разговор о ином – о том, что мои мольбы были услышаны – и нечестивец погиб, а трон по праву наследовал сын моей сестры, сын брата моей жены – Диего Иберо.
   - Он еще не коронован! – заметил Фабиус.
   - Диего станет Императором! – фанатично воскликнула Изабелла.
   - Станет, - согласился Динштайн. – Но разговор опять не о том… С радостью в сердце, получив это известие, я без промедления направился в Рунн, захватив по дороге своих друзей и союзников, и тут меня поджидал удар невиданной силы. Герцог Диего, надежда и оплот экклесии, оказался помолвлен с Викторией Фрост, сестре злейшего врага веры – Роя Фроста. Я постарался изложить мои доводы в присутствии моей сестры и дяди Диего – Антонио, но меня не услышали! Предательство, равноценное предательству Луки свершилось – веру и честь променяли на какую-то сиюминутную выгоду от союза с этим еретиком!
   - Что же мы можем сделать? – растеряно спросила Изабелла. – Если союз уже заключен?
   - Драться, – мрачно сказал Торнхейм. – Убьем Фроста и всех остальных тоже.
   - Тише. – Альбрехт покачал головой. – Драться мы не будем, наоборот сделаем вид, что мы смирились, будем терпеть Фроста, ждать и думать.
   - Ждать – чего? Думать – о чем? – уточнил Фабиус.
   - А задумайтесь над тем, святой отец, кто в итоге больше всех выиграет от этого союза. Мы знаем, что Рой Фрост не ладит с Евгением Флавио, и что эти двое еретиков враждуют между собой, вовлекая остальную Империю в свои распри. Но разве это Рой граничит с Флавио? Разве Рой  построил и укрепил форты на границе с Флавией? Разве Полония – истинноверческая страна? Или может быть откровенческая? У севера нет границ с Флавио, и мне вообще не понятно, какую помощь мы может получить от северян, если начнется война с Евгением! Простое невмешательство – то есть Рой Фрост будет стоять и смотреть, как экклесиаты будут умирать за него?! О да, он наверняка посмеется этому. Но вот я – этого не хочу, не хочу посылать своих солдат на смерть, чтобы таскать для северян каштаны из огня!
   - Этого не будет! – проревел Торнхейм.
   - Тем не менее, союз уже заключен, а вы герцог, союзник Диего Иберо. – тихо сказал Фабиус. – Неужто вы разорвете эту крепкую связь, закаленную в огне войны, скованную чередой взаимных браков?
   - Союз Динштайнов и Иберо нерушим, – согласился Альбрехт. – Но произошедшие события заставили меня глянуть на реальность новым взглядом. Фросты, Флавио, Нортми – это все наши давние и естественные враги. Но что, если среди нас самих есть враг, желающий погибели наших домов, погибели веры, погибели церкви?
   Все переглянулись.
   - Нет, разумеется, среди Вас его нет… - успокоил всех Динштайн. – Но я пригляделся повнимательнее к двум из наших так называемых союзников и то, что я увидел мне совсем не понравилось.
   - Кто же эти двое? – осторожно спросила Изабелла.
   - Один из них человек мирской, другой служитель церкви. Оба на словах служат экклесии, а на деле всячески привечают еретиков. Один их них герцог, другой кардинал. Разумеется, я говорю о Антонио Иберо и кардинале Симеоне, известном как Руиз Канорэ.
   - Да, – заметил Фабиус. – На Руиза мне уже указывали. Вы же знаете, что он получил свой пост вопреки воле Первосвященника!
   - Я знаю, - кивнул Альбрехт. – И этот человек представляет всю церковь в глазах двора? До меня доходят слухи о его покровительстве молоденьким девушкам, о каких-то таинственных обрядах, о собираемых ими реликвиях, которые составляют наследство проклятого Ордена Клинков Господних.
   - Надо сказать и об адмирале… - тихо прошептал Фабиус. – Глаза и уши – видят и слышат, мои братья по ордену собирают информацию, наблюдают. Весьма подозрительная дружба у герцога Антонио – брат Черного герцога, один из этих еретиков-северян… Подозрительно, не так ли?
   - Да, очень, – согласился Динштайн. – Я почти уверен, что немалую часть  доходов Первого адмирала составляют деньги получаемые из казны Черного герцога. Жаль, я не могу это подтвердить. Но с чего бы Иберо и Нортми, этим двум представителям враждующих родов встречаться?
   - Значит у нас есть два внутренних врага – адмирал и кардинал Рунна, и три внешних – Рой Фрост, Евгений Флавио и Этьен де Нортми? – спросила Изабелла, чуть прищурившись.
   - Именно так! – подтвердил Динштайн. – Теперь надо придумать, что мы можем им противопоставить. В открытую мы действовать не можем, нас тут же уничтожат. Следовательно, нам стоит действовать тайно.
   - Это будет секретный союз, направленный против врагов нашей веры… - тихо сказал Фабиус, перебирая четки. – Для достижения цели пригодятся любые средства. Мы должны вызвать у наших врагов такой сильный страх, чтобы они боялись также своей тени. Они должны ежеминутно ждать удара кинжала из-за угла, отравы в своей еде и питье, заложенной бомбы в тех помещениях, в которых они будут находиться. Пусть страх поглотит их!
   - Разумеется, мы не должны забывать и о собственных союзниках, – задумчиво заметила Изабелла. – Мы должны помочь всем, кто верен Церкви и Господу, отделить верных от неверных, воодушевить тех, кто отчаялся. Диего будет на нашей стороне, только если мы докажем, что мы сильны.
   - Ну, а кто будет против нас – тех мы всех убьем, – подытожил Торнхейм.
   - Друзья. – Альбрехт улыбался, пожалуй, впервые со дня смерти сына. – Мы на верном пути, и я предлагаю назвать наш союз – Второй Экклесиатской Лигой, в память о первой, созданной лучшим из людей – герцогом Анри де Морле. Уж он-то не стал женить своего сына на дочери еретика, он бы не стал заключать союз с врагами веры. Его клинок служил  лишь Господу, и никому более. Пусть у нас получится то, что не получилось у него, – он поднял бокал и в комнате раздался звон хрусталя – этот союз был заключен.

17 число месяца Полотна. Чуть позже.
Рунн. Королевский город.

   Когда сантэт и князь ушли, Изабелла и Альбрехт остались одни. Графиня долго смотрела на умолкнувшего мужа своей умершей сестры, и, наконец, Альбрехт поднял свой взгляд на нее.
   - Изабелла… - Динштайн был печален. – Право же не знаю, как выразить тебе свою признательность. Ведь даже моя сестра оставила меня, только Господь знает, что у Алисы сейчас на уме. Твоя поддержка для меня очень многое значит.
   - Успокойся, Альбрехт. – ответила Изабо. – Иначе и быть не могло, во имя истинного Императора Диего Иберо и моей драгоценной умершей сестры, я предоставлю всю возможную помощь и поддержку, какую я только могла дать тебе.
   - Диего… - мрачно промолвил Динштайн. – Признаться, я не знаю, что от него и ждать. Разумеется, союз с Фростом не его идея, но мне сложно предположить, что будет дальше. Совсем не такого положения я хотел, теперь мне тревожно – у меня нет наследников, – тут Альбрехт тихо вздохнул. – Есть только дочь, но она приняла постриг. В случае моей смерти все перейдет к Диего. Кто знает, как он, руководствуясь помощью своих советчиков, распорядится полученным. Мне не хотелось, чтобы на камни Хелленкиффер ступила нога еретика, пусть даже и "союзника".
   - Печально видеть, как могущественный и благородный род Динштайнов уходит в небытие, – заметила Изабелла. – Моя дорогая сестра, Анна, не хотела бы этого. Ты еще не стар, Альбрехт, повторный брак на молодой девушке, способной родить наследника, смог бы разрешить все проблемы, или, по крайней мере, большую их часть.
   - Нет, – сурово сказал Динштайн. – Я дал клятву на ее могиле, что не приведу в мой дом другую. Это невозможно, Изабелла.
   - Разве ты мог тогда предположить, что ты останешься без наследников? – спросила графиня Катена. – Кто знал, что однажды благородный Фридрих Динштайн падет от руки коварного Эстерада Флавио?
   - Не напоминай мне об этом, Изабо! – махнул рукой Альбрехт. – Ты тревожишь еще одну мою рану – я поклялся покончить с родом Флавио! Кто теперь исполнит ее?!
   - Вот и я говорю об этом. – Изабелла покачала головой. – Перед тобой выбор – продолжить свой род и отойти в мир иной с надеждой, что твое дело кто-то продолжит, или же чтя память моей умершей сестры оставить все Диего – я в нем уверена, думаю, герцог Иберо себя еще покажет.
   - Уже показал, – скривился Альбрехт. – Ты права. Как бы мне не было тяжело, как бы память об Анне не была дорога мне, я должен позаботится о будущем Остеррики и дома Динштайн. Ведь здесь я несу ответственность не только перед собой, но и перед своими вассалами.
   - Я рада, что ты решился, – ответила Изабелла. – В таком случае стоит решить, кто она.
   - Несомненно – девушка, честная, порядочная, экклесиатка, из благородной семьи, – заметил Динштайн. – Выбор не велик, да.
   - Нужно подумать. – Согласилась графиня. – Думаю, правильное решение скоро найдется.
   - Пожалуй, я даже знаю одну такую девицу… - задумчиво заметил Динштайн. – Впрочем, нет, это невозможно.
   - Да? Кто она? – подняла бровь Изабелла.
   - Нет, забудь. – Динштайн нахмурился. – Это было бы слишком.
   - Может, ты все-таки расскажешь? – графиня Катена внимательно посмотрела на герцога.
   Динштайн несколько мнгновенний смотрела на нее своим суровым взглядом, а потом, словно махнул рукой. – Хорошо, расскажу, хотя мне думается, что это неудачная идея. Ты, наверное, помнишь, что у Фридриха была невеста?
   - Ммм… - Изабелла растеряно посмотрела на Альбрехта.
   - Не помнишь. – Динштайн кивнул. – На юго-востоке Конарэ, на границе с Иберо есть такое графство Анфра. Им владеют очень порядочные и верные экклесии люди. Некогда они изъявили согласие породниться с домом Динштайнов, Агнесса де Анфра и мой сын заключили помолвку. Все шло к свадьбе – но тут… дуэль, которая столь неудачно кончилась.
   - Печально, – согласилась Изабелла Катена. – И что, эта Агнесса до сих пор не замужем?
   - Да, – ответил Альбрехт.
   – В таком случае не вижу препятствий, для того чтобы она все-таки вышла замуж за представителя Дома Динштайнов.
   - Она невеста моего сына! – гневно воскликнул владыка Остеррики. – Подобный брак был бы безумием!
   - Позволь с тобой не согласится, – спокойно сказала Изабелла. – Ты хочешь иметь наследника. Анфра хотят породниться с Динштайнами. Она не ушла в монастырь, но по-прежнему хранит верность твоему сыну, то есть полностью удовлетворяет всем условиям. В чем тут проблема? Ах, Альбрехт, такой человек как ты и в твоем положении не может себе позволить быть щепетильным!
   - Ты как всегда права, Изабо. – со вздохом согласился Динштайн. – Тогда надо написать письмо к Анфра.
   - Вот видишь – все просто, – улыбнулась Изабелла. – Сейчас нам надо получить как можно больше новых союзников.

17 число месяца Полотна. Рунн. Дом кардинала Руиза.

Константин поселился в доме Его Преосвященства Кардинала Рунна. По началу всё  казалось юноше здесь непривычным и оттого слегка угнетающим. При особе кардинала постоянно находились помощники, большинство из которых относилось к церковной братии. В доме так же было полно прислуги, молодые послушники одновременно и трудились и имели уникальную возможность существенно повыситься в сане. Константин был здесь гостем, к нему даже приставили какого-то молодого инока. От услуг слуги Константин категорически отказался, стараясь сохранить за собой право хоть на какой-то труд, и молодой послушник стал скорее гидом по дому кардинала и осведомителем о жизни города и империи. Его знаний о мирской жизни столицы хватило бы на многие часы разговоров, а может и целые дни. Но всё равно, последний из «клинков» большинство времени проводил в молитве. Молитва, молитва, раздумья в богатейшей библиотеке кардинала над каким-нибудь священным трудом или осмысление услышанного от слуги-послушника и вновь молитва.
Вечера Константин всегда ждал с некоторым нетерпением. Разговоры после ужина с кардиналом, обсуждения последних церковных нововведений, нескончаемые споры на вечные темы святого Писания. Молодость и консерватизм одного не всегда соглашалась с мудростью и некоторой лояльностью другого, но «клинок» всегда относился к словам своего собеседника как к неопровержимой истине, и принимал их полностью. Даже, когда приходилось принимать то, что принимать было больно…
- Ваше Преосвященство, вы не слишком заняты? Могу я надеяться на беседу с вами? – Константин решился таки нарушить покой (или скорее труд) кардинала. Руиз, быстро взглянув на монаха, кивнул в знак согласия и вернулся к изучению каких-то документов.
- Дело в том, что я слегка смущён и смятён вашими недавними словами, - Константин действительно выглядел смущённым и смятённым, что-то явно терзало его юный разум. - Просматривая мою скромную работу, вы заметили, что возможно очень важную роль в жизни Рунна играет определённое расположение храмов в городе. Что это способствует как территориальному росту города, так и духовному росту его жителей. Мне же показалось, что Каспиан отвёрнул свой взор от столицы империи и здесь безраздельно правит порок. Чему же мне верить, вашей мудрости или своим глазам? Как объяснить все те прегрешения, творимые внутри городских стен, близ домов Его?
В то время как молодой монах заканчивал свой полный отчаянья и одновременно надежды вопрос, кардинал оторвался от изучения документов, аккуратно отложил их в сторону, и в ожидании, пока Константин закончит говорить, сложил руки на столе перед собой.
- На чем же основаны ваши сомнения или убеждения, сын мой? – мягкий голос задавший вопрос, был полон сочувствия, желания помочь и лёгкого недоумения.
- Святой отец, но как же?! - Константин редко выдавал свои эмоции, но сейчас они рвались прочь из него, желая своим присутствием подтвердить позицию «клинка». - Я был в городе. Я видел людей. И совсем было не похоже, что они полны скорби, а ведь тогда уже был объявлен траур по безвременно усопшему императору?! Да и не встретил я должного смирения, каковым должна быть наполнена душа каждого праведного последователя Каспиана. Не было его и среди моих братьев из других орденов. Как тут не обвинить город в растлении душ и помощи Лукавому?
- Простите, сын мой, верно ли я вас понял, что люди должны бросить все свои дела и предаться скорби, забыв о долге своем перед жизнью - сетовать на безвременную смерть? О душах наших собратьев, - задумавшись, кардинал, казалось, стал говорить сам с собой. - Кто мы такие чтобы судить их? Если братьям нашим предстоит долгий путь к порогу Каспиана, значит, таковы испытания их и нам нужно лишь молится, чтобы прошли они их достойно и завершили путь свой, а не остановились на пол дороге, - минутное забытьё покинуло Руиза, и он вновь вернулся на грешную землю. - Или вы считаете иначе? Впрочем, я не знаю, с кем и кого вы сравниваете, Константин, когда говорите о смирении. Вы считаете, что сами являетесь образцом смирения, брат мой?
Вопрос потонул в мёртвой тишине. Благо он и не требовал ответа от молодого монаха. Кардинал встал из-за стола и стал медленно прохаживать по своему кабинету, иногда бросая взгляд на склонившую в знак признания правоты голову фигуру «клинка». Наконец, Руиз остановился у закрытого ставнями окна, и повернувшись к монаху, тихо спросил:
- Константин, что заставляет вас обвинять весь город? Подумайте: ни одного, ни двух человек, а целый, огромный город?
- Простите меня, святой отец, я, наверное, не правильно выразился, - монах на мгновенье поднял и вновь быстро опустил голову. - Я просто слегка удивлён, и да, не скрою, разочарован. Столица нашей империи, существующей под защитой Святой Церкви, виделась мне образцом веры и смирения. Но мои надежды не оправдались, скорее всего, из-за того, что я слишком плохо знаю мирскую жизнь и потому слишком сурово отношусь к нашим братьям и сёстрам. Поэтому я и спрашиваю вас, можно ли назвать Рунн смиренным городом, городом святой веры? – Константин поднял взгляд на кардинала, в его глазах не было ничего кроме желания обрести знание… и успокоение.
- Сын мой, зная, что есть на свете люди, чьи молитвы произносятся другими словами и чья вера нашей церковью считается - пороком. Зная, что эти люди нашли себе приют в столице и мирно сосуществуют верные церкви экклетики, а также те, кого зовут - еретиками и которым был добрым другом магистр Монбар… - Константин вздрогнул при упоминании имени погибшего учителя. - Зная непримиримость некоторых собратьев к "чуждому" влиянию Книги Откровения… Вы ожидали увидеть столицу мирным и смиренным городом? Вы уже не первый год греетесь в лучах сердечного тепла веры. И знаете, что непримиримость чаще всего царит в сердцах наших собратьев, чем смирение. Чья в этом вина, Константин? Быть может, именно непримиримые поиски смирения приводят к тому, что находят совсем не то, что нужно. Вам так не кажется? Мне горько слышать ваши слова, сын мой, потому что в них я слышу разочарование, досаду и отнюдь не смирение с желанием помочь тем, кому можно еще помочь. Неужели так правы слова мудреца: "кто хочет мира - пусть готовится к войне"? Что сделали вы в своей жизни, Константин, чтобы в сердцах наших сограждан появилась вера и надежда? Чем утешили вы их? Или - может быть - помогли, уведя с пути ведущего в пропасть? Одними словами сложно изменить мир к лучшему. Как вы думаете, сын мой?
Вновь вопросы, не требующие прямого ответа. Эти вопросы вообще не требовали от собеседника ответа для задававшего их. Они требовали ответа для того кому задавались. и ответы эти должны быть даны, должны быть получены и должны быть приняты… Рано или поздно.
Кардинал Руиз, видя растерянность Константина, очень мягко и мирно предложил перенести спор ввиду приближающейся ночи и необходимости обдумать услышанное. «Нам обоим», как он великодушно заметил, перед тем как пожелать собеседнику спокойной ночи. Однако для Константина не эта не многие последующие ночи уже не могли быть спокойными.

17 день месяца Полотна.
Рунн. Королевский город. Затем Шенбрунн.

- Вы не ослышались, Роберт.
    Аэда долго молчал, глядя перед собой на сцепленные на столе руки, потом вздохнул и поднял взгляд на Первого тана. Надо отдать бывшему владыке Каэлерниса должное, он, хоть и стал бледен, как полотно, но все же смог справиться с собой.
- Мое морское Право…
- Его никто у вас не отнимет, - губ Роя коснулась тонкая усмешка, - Закон Моря есть закон, и я приемлю его по отношению к вам, несмотря на то, что вы не раз предавали его сами.
- Ваш отец простил это моему роду.
  Да, Артур Фрост принимал многое, порой снося и то, что нельзя было назвать иначе, чем оскорблением, потакал прихотям своих танов, не сознавая, как постепенно теряет власть над вассальными домами, слишком часто заглядывавшими в флавийский карман. Добрый старый Евгений помогал всегда - Каэлернису, Ирру, Колдам…. И в страхе перед возможностью новой войны, прежний Владыка Севера был близок к тому, что бы потерять все в мирное время.
  Рой усмехнулся, глядя в глаза своему собеседнику:
- Север не простит вам этого никогда. Вы можете быть свободны.
  Роберт поднялся с места, но обернулся на полпути к дверям:
- Найдутся те, кто не примет это решение.
- Когда вы будете искать таких, не забудьте, что при мне служат ваши сыновья.
  На какое то мгновение взгляды встретились, и Роберт с горечью отвернулся, показывая под треснутой каменной броней спокойствия всего лишь немолодого и уставшего человека.
- Я всегда верно служил Фростам.
- Только поэтому вы еще живы. Прощайте.
  Дверь осталась открытой. Рой опустил руку, касаясь белоснежной шерсти сидящего у стола пса, животное ответило немигающим взглядом по-человечески голубых глаз и подобно простым дворовым собакам забило по полу мохнатым хвостом.
  Не бывает простых решений. Никогда. Роберт и представить не мог, что его постепенное сближение с Флавио может привести клан Аэда к таким последствиям. Возможно, не умри Александр, Рой дождался бы смерти Тана Каэлерниса и просто не принял бы присягу его сыновей, но рисковать голосом в совете владыка севера не мог. К тому же, это была отличная возможность подвести черту под безнаказанным восточным влиянием на Севере. Лишний повод подумать для Черных ласточек о своем возможном далеко не радужном будущем….
    Рой не сомневался, что Джона Грейсторма в Каэлернисе примут легко, едва ли не с распростертыми объятиями. Слишком долго среди танов зрело тщательно подогреваемое недовольство стремящейся управлять островом Мартой Аэда. Слишком сильно люди любили удачливого и смелого на авантюры Джона, человека чистейших северных кровей.
- Клан Грейсторм всегда будет благодарен Фростам за оказанную им честь, - высокая немолодая женщина в черном шерстяном платье остановилась в дверях глядя на Первого Тана.
- Я хочу, что бы за Ронаном и Дэвидом Аэда присматривали некоторое время.
  Вердения склонила голову. Почти незаметное движение руки и пара пришедших с ней собак нырнула в темноту коридора.
  Рой кивнул.
- Распорядись подавать обед. Мне пора во дворец.

  В Рёвелльборге еще не начал таять снег, а в Рунне уже зеленели первые листья. Многоликий шумный город по самые крыши увяз в трауре, сплетнях и ранней дождливой весне. Порой Рою казалось, что столицу населяют люди, основным занятием которых является создание сложностей и условностей, не только для окружающих, но и для себя самих. Однако, сколь бы не говорили, о законах, нравственности и высоких ценах на человеческие жизни, за стенами изящных особняков часто обитало зверье не менее дикое, чем в самых глухих чащах.
  Рой приехал во дворец за полчаса до полудня по приглашению вдовствующей императрицы.
  Эрмина, красивая чуть надменная женщина, скорбящая скорее по себе, чем по своему супругу благосклонно приняла соболезнования, протянув владыке Севера изящную, пахнущую летом ладонь, и представила гостю своего племянника.
  Короткий разговор о погоде и предстоящей погребальной церемонии закончился гулом колоколов часовой башни. Рой откланялся и вместе с герцогом Иберо покинул зал.
  Сеть дворцовых коридоров ловила оседающие на каменных стенах случайно или нарочно брошенные слова, и два очень разных человека, казалось только по воле случая, оказавшихся рядом на пути к выходу из этого каменного лабиринта, отлично помнили об этом.
- Вы впервые в Рунне, Тан?
- Мне довелось побывать здесь пять лет назад.
- Этот город не меняется.
- Но в нем всегда неизбежно появляется что-то новое. Вы на паром, герцог?
  Держатель юго-запада и, возможно, будущий Император прохладно улыбнулся и кивнул. Свой путь по залам дворца до самого сада они продолжали молча. Рой с легкой усмешкой наблюдал за этим по-военному статным молодым человеком, желавшим казаться спокойнее, чем это, возможно, было на самом деле.
  О Диего Иберо кроме того, что он наследник юга, великолепный фехтовальщик и один из самых выгодных женихов в империи говорили немногое, пустые слухи и те исчезли за семь лет которые герцог провел за морем, а для новых он еще не успел дать повода.
- Вы будете претендовать на Престол, - не вопрос, утверждение.
- Да, - Диего кивнул, помолчал какое-то время, глядя на северного Тана, - Смерти Александра никто не ждал, и обстоятельства для всех нас изменились.
  Рой усмехнулся одними губами.
- Думаю удобнее всего объявить о помолвке сразу после похорон.
- Я рад, что намерения Первого Тана касаемо союза с домом Иберо остались прежними.
- Это выгодно обеим сторонам, герцог, - предельная честность, полуусмешка и долгий взгляд глаза в глаза. Еще рано делать какие-то выводы. Они оба не более, чем люди, от которых зависит сейчас слишком много. Так вышло, что им по пути.
  Паром с тихим плеском отчалил от Сакрэ, медленно, словно через силу продвигаясь к Королевскому городу, чьи дома величественно и почти давяще возвышались над белокаменной набережной. Они снова молчали, герцог, задумавшись, чуть улыбался самому себе, глядя в мутно-стальную воду Вольтурны. Порой выражение лица способно дать гораздо больше, чем любой разговор. Человек, ищущий небо в серой воде за бортом, может никогда и не испытать потребности поднять голову к облакам.
  Рой тонко усмехнулся, спускаясь по трапу на твердую землю:
- Передавайте герцогине мои наилучшие пожелания. Рад был знакомству с вами, герцог.
- Взаимно, - Диего тепло улыбнулся в ответ и они на прощание пожали друг другу руки.
    У ворот особняка Фростов владыку севера ждали гонцы и люди собственной дружины.
- Что-то случилось? – голос предельно холоден.
    Ормо Блекстоун кивнул, приближаясь к своему Тану.
- Час назад скончался Роберт Аэда, сердечный приступ.
- Передайте его супруге мои соболезнования, - губы первого тана тронула едва заметная усмешка и он вошел в дом.
      В просторном холле было темно и прохладно. В руку нетерпеливо ткнулся влажный нос большой белой собаки, и Рой охотно провел рукой по гладкой снежной шерсти.
- Тяжелый день, мой Тан? – в голосе встречавшей его Вердении слышалась улыбка.
- Прикажи накрывать стол к ужину.

17 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Поздний вечер, переходящий в ночь.

   Буревестник любил такие вечера, как сегодня. Их обычно разменивали на звонкую монету, поцелуи женщин и бокал лучшего вина в компании друзей. Отгремевшая гроза очистила воздух и немного смыла грязь с улиц, наполнив воздух запахом далекого моря. Проведя всю жизнь у штурвала, на суше становишься слишком сентиментальным. Бранд улыбнулся и без стука толкнул дверь, перед которой замер мгновением раньше. Мрамор и позолота, резные решетки и арки изогнутой формы, на него дохнуло теплом саджисского побережья и пряностями востока. Еще немного и из-за угла появится толпа девушек, закрывающих лицо, но не очень прячущих другие части тела.
   Усмехнувшись своим мыслям, капитан прошел в глубь дома, пересекая просторный холл.
   - И где ты прячешься, старая морская акула? Кажется, так тебя величают твои люди и твои верные поклонники - пираты. -    Раскатистый, как звук прибоя, голос понесся под высокими сводами, наполняя дом эхом.
   - Акулой меня еще никогда не называли.
   Тан поднял голову и увидел женщину, стоящую на верхней площадке лестницы. По губам его пробежала усмешка догадки - кто эта красавица, и он ответил:
   - Я еще не видел ни одной женщины, на которой так великолепно смотрелись бы мои родовые цвета, Ваше Величество.
   Женщина замерла от неожиданности, а потом звонко рассмеялась.
   - Вы настолько наглы, что на вас даже сердиться нельзя. Я надеюсь, что это был комплимент? - С интересом спросила она.
   - В следующий раз я постараюсь быть более точным, чтобы у вас даже не возникло в этом сомнений. - Тан ответил с улыбкой, не отрывая взгляда от искорок горящих в глубине карих глаз.
   - Это кто же в моем доме смеет быть наглым с самой Императрицей? – За спиной Буревестника появился хозяин дома, которого капитан и искал.
   Буревестник обернулся и какое-то время мужчины рассматривали друг друга, ища перемены, но, видимо, так их и не найдя обменялись крепким рукопожатием, а потом обнялись.
   - Я рад, что твои корабли все еще не спустили паруса. - Заметил Антонио Иберо.
   - Не раньше твоих. - Ответил ему Тангбранд Айс.
   Обмен традиционными морскими приветствиями был закончен и Адмирал снова посмотрел на свою сестру.
   - Я впервые за долгое время вижу как ты, Эрмини, так искренне смеешься. Позволь тебе представить виновника этого - Тангбранд Айс, Тан Буревестник, наместник Ирра. - Вещал Тони, напустив значительный вид
   - Сейчас он начнет перечислять всех моих родственников, - доверительно заметил капитан, улыбаясь Императрице. Девушка снова засмеялась, а адмирал Иберо попытался обидеться, но у него не получилось, поэтому он последовал примеру Эрмины.
   - Такое перечисление ни к чему, если речь о лучшем капитане Севера. Вряд ли список ваших родственников сможет рассказать о вашей отваге и догадливости. - Ее Величество спустилась и протянула Тану руку, улыбаясь тепло и чуть насмешливо.
Он сжал ладошку своей сильной рукой и коснулся губами нежной кожи на запястье, задержав руку гораздо дольше, чем требовалось, но Императрица, казалось, не возражала.
   - По совместительству я еще и старый друг вашего брата.
   - На Юге говорят: о тебе судят по твоим друзьям. Я думаю, Тони, что перед любым таким судом у тебя будут хорошие заступники. – Эрмина улыбнулась.
   - Поверьте, дело даже до суда не дойдет. - Ответил такой же улыбкой.
   Тони, все это время наблюдавший за обменом любезностями, легко, но требовательно завладел рукой сестры.
   - Я провожу Ее Величество к герцогине Иберо. В конце концов, она приехала сюда именно для этого. Девушкам давно хочется обсудить оснастку кораблей и… Молчу, молчу. -  с шутливым испугом продолжил он, глядя на изогнутую  бровь Эрмины. Молодая женщина подняла глаза на Бранда и сокрушенно покачала головой.
   - Думаю, что им скорее не терпится обсудить способы ведения ближнего боя и маневры. Это область, где мужчинам делать нечего.
   - Именно поэтому я вас и покидаю, господа. Оставляю вам обсуждение вышивок и изящных искусств. - Буревестник склонился и поцеловал руку Императрицы, уже весело смеющейся над друзьями, которые стоили друг друга. Эрмина взяла брата под руку и обернулась к тану.
   - Я верну вам его через несколько минут. Прощайте, Тангбранд.
   - Надеюсь на нашу скорую встречу, ваше Величество. - Прощальный взгляд и его спокойная уверенность, что встреча действительно будет скорой, а свои обещания Тангбранд выполняет всегда.



Небо медленно падало во тьму, за воротами особняка Иберо виднелись маленькие светляки фонарей. Здесь, на улицах Королевского города, для сильных мира сего всегда было светло.
   - Говорят, что поздний гость хуже флавийца.
   Буревестник обернулся, губ его коснулась улыбка, Тони улыбнулся в ответ. Осколки льда против острых граней песка пустыни. Старые друзья, настолько старые, что должны быть врагами.
   - Тебе очень везет, Антонио. Будь на твоем месте другой...
   - Ой, ой, ой... - Тони вскинул руки и махнул на главу дома Айс. - Сейчас я буду дрожать от страха.
   Герцог Саджисский подошел к небольшому столику и стал разливать по бокалам вино. Рубиновая жидкость кровавым потоком хлынула в тонкий хрусталь, омыла его стенки, словно жертва богам и, пустив пару волн, успокоилась на безветрии. Надолго ли этот штиль?
   Пригубив вино, Тони направился к Буревестнику и протянул бокал.
   - Не боишься? - Насмешливо поинтересовался он.
   - А мне стоит? - Также ответил северный тан.
   Они долго пили в молчании, глядя во тьму за окном, не способную пробиться сквозь тепло и свет этой гостиной. Раньше, давным-давно, им было также тепло и светло вместе, теперь пришла тихая темнота - как будто это они были разделены оконным стеклом, могли видеть друг друга, узнать, вспомнить, но не понять. О чем говорить двум людям, когда-то готовым пойти друг за друга в огонь и в воду, а теперь разделенным десятилетиями служения своим семьям, своему делу, своему долгу и всему тому, что ломает человеческую дружбу и любовь? Они долго служили раузму и логике - им не о чем было говорить.

Ночь с 16 ого на 17 день месяца Полотна.
Рунн. Особняк Барна.

  Чем больше известно человеку, тем больше рождается вопросов….

    За оправленными в красное дерево оконными стеклами умирал еще один день. Серо-молочное небо постепенно темнело, и в разрывах плотных облаков уже виднелись сгущающиеся чернильные кляксы ночи… как тушь на серой бумаге.
    Эстебан отвернулся от окна и, удерживая равновесие на стремянке, протянул руку за очередной книгой на полке. Эту Рия, кажется, нередко просматривала сама. Еще не успевшие пожелтеть страницы и рисунки, с научной точностью выполненные рукой мастера. Виконт задумался и, стараясь сосредоточиться, прикрыл глаза. Все не так сложно. Стук сердца, отдающийся в висках и алая тьма перед глазами. Ожидаемая резкая боль сковала и тут же отпустила запястье, Эстебан не вздрогнул, только медленно открыл глаза, выдыхая словно застывший в легких воздух. Все не так сложно.
- Зачем вам эта книга, кузен?
    В этот раз, несмотря на то, что сестра умела ходить бесшумно, он даже ожидал услышать ее голос. Усмешка.
- Ищу знакомые буквы, - привыкшая к безмолвию комната поспешила утопить слова во вновь сгустившейся тишине.
  Даже глядя снизу вверх, Анриетта умела сохранять выражение легкого высокомерия на безупречном бледном лице.
- Там картинки, кузен, - спокойно констатировала девочка.
- Я возьму ее почитать, - улыбнулся Эстебан.
  Долгий взгляд каштановых глаз, слишком редко выдававших эмоции своей хозяйки и кивок головой.
- Только не забудьте потом вернуть на место.

  Густая темнота весенней ночи лишала зрения, и, казалось, притупляла слух.
  Тихо и пусто, так, будто тебя уже и нет, нет ничего кроме лишенной света и формы пустоты, комната, мебель, предметы, ты сам всего лишь ее часть, хотя и ты уже не ты….

  Так проще…. Или нет?

  Где-то за окном, разрывая эти странные мысли, крикнула ночная птица. Вздох. Эстебан протянул руку, к светильнику, кремниевый механизм пару раз беспомощно щелкнул, остатки масла вспыхнули и погасли в стеклянном плену, выхватив и снова бросив в пустоту тщательно прибранную комнату.
  Оставив попытки зажечь огонь, виконт оделся, не прибегая к помощи слуг, и вышел в коридор. Слишком поздно куда-то идти, но свежий воздух обычно помогал прийти в себя. Лестницы родного дома Эстебан знал наизусть, выстеленные алыми дорожками ступени и дрожащий огонек свечи у дверей.
  Шум. Юноша остановился. Знакомый тревожный звук. Несколько шагов вперед, и его встретит ночь. Но Эстебан молча стоял у дверей, вглядываясь в темно-алую нору парадного коридора, и ждал.
  Несмотря на это, чуть ссутуленная фигура вынырнула в свет свечи неожиданно. Отец всегда двигался так, опустив плечи, глядя куда-то себе под ноги, всегда услужливый, тихий, что-то бормотавший себе под нос, маленький невзрачный человек, вызывавший у окружающих, как правило, только жалость… но только не у Эста.
  Жоффруа Барна остановился напротив одного из своих отпрысков, какое-то время вглядываясь в его лицо.
- Эстебан.
  Кивок головой и попытка не отвести глаза. Удавшаяся. Впервые с того дня…. Виконт Эрсе смел надеяться, что так будет и впредь. Самоуверенность… самонадеянность… почти глупость. Усмешка.
  В этом огромном доме, где жил каждый волей судьбы обитающий в столице Барна, двое оказавшиеся сейчас друг напротив друга встречались нечасто, во всяком случае, Эстебан прежде делал для этого все возможное.
  Помещение холодного алого холла вмещало в себя не более и не менее, чем густую ночную темноту, две воли, два взгляда, но всего одну силу…
- Как самочувствие? - угольно черные глаза, смотрящие не то вовнутрь, не то вовсе сквозь собеседника.
- Отлично, - усмешка, лишь для того что бы доказать себе, что все еще способен на нее.
  Ответная почти услужливая улыбка, мир, качнувшийся перед глазами, давящий холод и кровь, ударившая в виски.
- Зачем ты ходил в кабинет?

  Если есть вопросы, то должны быть ответы….

  Короткий стук, и резко открывшаяся в ночь дверь.
- Дядя Жоффруа? Эстебан? Не ждал встретить вас так поздно, - голос Виктуара, почти над ухом, - Что-то случилось?
- Документы, книги, все путают, - пробормотало снова жалкое, похожее больше на суетливую крысу, чем на человека существо, - все это лишняя работа и суета, главное, чтобы запомнили и опять не делали…. Пойду… столько работы… постоянно что-то мешает…
  Красно-черная бездна коридора поглотила исчезнувшего в ней человека, и снова стало тихо.
- Куда на ночь глядя? – улыбка и смешанная с легким чувством превосходства леность в голосе.
  Эстебан нашел в себе силы выровнять, казалось, давно прервавшееся дыхание и с ответной усмешкой обернуться к Виктуару.
- Говорят, ночной воздух полезен.
- Не более, чем здоровый сон, - улыбка, - Спокойной ночи, кузен.
  Удаляющиеся шаги, и замолчавшая темнота. Эстебан толкнул, наконец, тяжелую створку двери и сделал шаг на крыльцо, навстречу тусклым, словно заржавленным, иглам звезд. Порыв ворвавшегося с ночной свежестью ветра погасил оставшуюся за спиной свечу, дверь хлопнула, отрезая юношу от тонущей в алом мраке прихожей.

  Ответов не было….

Рунн. Особняк Флавио
17 день месяца Полотна. Ночь со среды на четверг
   
Два дня без дела. Единственное достойное занятие – распитие вина. Надо заметить красное флавийское прекрасно и даст фору фортадскому. И уж тем более красному тюремному. Два дня в компании маркиза Флавии тоже многого стоят. Эстерад весьма интересный собеседник. Во время обучения в ИКК он казался мне самоуверенным напыщенным болваном. Теперь его манера поведения скорее импонирует, выгодно отличает его от всех остальных, лицемеров по большей части. Но боже, я больше так не выдержу. Все, что я сегодня слышал – лишь тиканье старинных часов. Прямо как тогда во время той приснопамятной беседы с отцом. Отец. Семья. Сколько же времени я их уже не видел? Целую вечность. Хотя милый братец Виктуар почтил меня своим присутствием. Черт возьми, надо съездить домой, в Барна, обязательно. Прямо сейчас. Накину плащ, с капюшоном (тем более сумерки уже опустились на Рунн), возьму кобылу неприметную, благо в герцогской конюшне их великое множество, выйду через черный ход, до дома буквально десять минут езды мимо Кадетского тупика. Чтож, риск оправданный, да и кто вообще кроме братца знает где я нахожусь?

    Рауль решительно поднялся с богато обшитого кресла с гербом Флавио. Эта одна из многочисленных комнат для гостей уже порядком надоела Раулю. Особенно скучно становилось когда маркиз Эстерад уезжал по своим (и не только своим) делам. Граф быстрым четким движением снял камзол со спинки стула и коричневый плащ с вешалки. Палаш решил не брать, шпаги будет достаточно, вдруг кто поймет, догадается.
    Дородный конюх с необычайно прилизанными волосами был удивлен и обрадован одновременно, по привычке пробуя на зуб серебряный империал, полученный от номена в плаще.

Надеюсь конюх у флавийцев проверенный малый, не какой-нибудь шпик. Так, теперь осталось совсем чуть-чуть. Спокойно, спокойно. Кто меня узнать может, ночью все кошки черны, но только черные кошки остаются такими, какие они есть, что ночью, что днем. А вот уже и Кадетский тупик. Осталось немного.

  Кадетский тупик, сколько легенд и баек рассказывает народ об этом месте. Это самое известное во всем Рунне дуэльное место. Здесь сотни лет номены убивали друг друга. И даже сейчас, когда дуэли запрещены, бывает здесь случаются бои. В детстве няньки постоянно рассказывали о страшных привидениях, душах убитых, обитающих в тупике. Рауль не мог проехать мимо такого места, оно всегда манило, завораживало его. Граф любил наблюдать причудливый танец теней, слышать странные шорохи. Стоп, одна тень отделилась, Рауль напрягая глаза попытался разглядеть очертание фигуры. Да, это был человек в черном плаще, поднимает руку. Пистолет! Рауль по военной привычке выхватил шпагу и натянул поводья, кобыла взбрыкнула и встала на задние ноги. Прозвучал выстрел, левый бок Рауля обожгло. Граф не смог удержаться в седле и упал на землю, а точнее на холодные булыжники, коими были вымощены все улицы в Рунне.

Ну вот похоже и все, кончились твои мучения, полковник. Жаль конечно, что перед смертью я увижу только хмурое небо. Нет, надо бороться. А вот и негодяй, похоже решил доделать дело..

Рауль отчаянным усилием потянулся за шпагой, упавшей буквально в нескольких сантиметрах, но даже их он не смог преодолеть – резкая боль не позволяла сделать и движения. Рауль приложил руку к ране. Кровь казалась абсолютно черной. Незнакомец появился незаметно, ниоткуда. В руке блеснул кинжал


Черная кровь, черные кошки. Неужели днем моя кровь черна? Я этого больше не узнаю

И вдруг крики людей, ржание лошадей, громыхание выстрелов. Из сумрака улицы появились четверо всадников, а убийцы и след простыл.
-За ним, в тупик, ребята. Ему некуда уйти.- двое из этого небольшого отряда ринулись в Кадетский тупик, оставшиеся склонились над графом- Номен, что с вами? Неужели теперь и здесь грабят. Пресвятой Каспиан, да это же наш полковник, а я к вам как раз ехал, это я Матис, Матис Арлан.
-Матис?- От удивления Рауль даже приподнял голову.
-Да, это я. С вами все в порядке, рана не смертельная. - в этот момент из тупика показались оправившиеся в погоню всадники.
-Ну что? Где подлец?- Барон повернулся к ним.
-Ушел, просто непонятно куда он растворился.. - было бы забавно смотреть, как здоровенный детина оправдывается как нашкодивший юнец, пожимая плечами. Было бы забавно, если бы не ранение.
-Так, вы двое берите его на руки, особняк Барна совсем недалеко, там найдется лекарь. Живей, живей. – Арлан постоянно дополнял слова довольно энергичной жестикуляцией.
Рауль попытался что-то сказать(то ли возразить, то ли одобрить), но получилось невнятное бормотание. Сознание окончательно покинуло графа.