26 число месяца Полотна. Рунн.



Верный способ сгноить просто
Давить жёстко и бесславно
Как православных в Косово



- Хороший вы человек Рауль – Коррес снял ладонью со лба капельки пота вызванные дуэлью – только вот жаль, что на разных берегах мы с вами оказались…
Алонсо не знал слышал ли его Барна, лица его не было видно, а вот Виктуар поймал взгляд герцога. Коррес ослепительно улыбнулся старшему из братьев.
- Прощайте номены – Алонсо изящно взлетел на своего коня, его примеру последовали Висенте и Паштига.
- И вы прощайте герцог – в голосе Виктуара трудно было узнать говорит он это искренне, с ненавистью или с безразличием, но Корресу было неважно.

- Вы думаете он убийца герцог? – спросил Паштига, когда пустырь оказался далеко позади.
- Уже не знаю Эктор…странно всё получается. Человек, в котором, как тебе казалось ты никогда не разочаруешься и он ни в одной ситуации тебя не подводил, вдруг делает то, что ему несвойственно.
- Но есть же доказательства, да и даже не в этом дело, нет того, что могло бы отвести подозрения от Рауля.
- Вот в этом то Эктор и вся загвостка.
- Я думаю со временем всё узнается – до этого моменте молчавший Висенте рассматривал кроны деревьев теребя правой рукой гриву своего скакуна – нам ничего не остаётся, как только ждать…

К резиденции Корресов Алонсо прибыл в одиночестве. Паштига и Висенте отправились каждый по своим делам. У герцога тоже было одно дело…
К парадным дверям главной части дома вело несколько широких ступеней. Алонсо медленно поднялся , по дороге скидывая боевое снаряжение. На небольшом столе у дверей лежало письмо предназначенное герцогу Фортады. Алонсо нехотя распечатал его, быстро пробежал глазами красивые строки наместника Рестальи, которые поведали Корресу о делах Фортады.
- Антонио – герцог говорил негромко, но слуга услышал, через мгновение он явился. – Рико нашёл дом номени?
- Нет герцог…
- А где он сейчас?! – на Корреса накатила злость – он ещё утром должен был всё сделать!
- Здесь…я сейчас же его позову.

Рико был ловким юношей, который добывал любую информацию и находил всё, что было угодно герцогу Фортады.
- Мой герцог я…
Рико не успел договорить и даже добежать до Алонсо. На середине лестницы на полном ходу его встретила нога Корреса. Удар пришёлся в грудь и юноша пролетев около двух метров рухнул на спину.
Гримаса боли исказило лицо Рико, на губах появились алые капли. Но юноша не проронил и слова, боль он терпел молча. В доме Корресов не принято кричать или стонать от ярости главы семьи.
- Сегодня же ты узнаешь адрес номени Валентины – Рико узнал только имя, торговец породистыми скакунами не выдавал своих покупателей. – иначе ты сам знаешь, что с тобой будет.
Рико, как можно быстрее постарался скрыться с глаз герцога. Он давно, как и все привык к жестокости Алонсо, если того чем-то разочаровать. Коррес либо любит, либо ненавидит, другому не бывать.
- Антонио – Алонсо смотрел вслед уходящему Рико – я буду в саду, принеси туда мои бумаги о наследстве графа Рикельме и вина.
Слуга, который всё это время следил за происходящим сразу же засуетился.
Коррес поднял глаза к небу, единственному, что не менялось в Рунне год от года.
- И это всё только начало – почти шёпотом произнёс герцог – Валентина и Рауль…что же ждёт нас всех дальше… - Алонсо улыбнулся серьёзности своих мыслей и медленно, напевая какую-то весёлую иберийскую песню, направился в сад.

Рунн плохо действует на нас. Темное в пост и с утра. Надеюсь по иному поводу, чем в прошлый раз...
- Давай, закрой по плотнее дверь. У нас есть повод. – Усмехнулся князь.
- Повод… Такой же как в прошлый раз?
- Лучше. Гораздо лучше. Еще вчера эти еретики и изменники смеялись мне в лицо! Забыв о посте жрали мясо и пили свои вина. Теперь моя очередь веселиться. А господь простит нам пару-тройку кружек лучшего брамерского, которые мы выпьем во славу его и за…
Князь осекся.
- Так за что пьем? – переспросил Хирш, наливая и себе.
- Конечно за победу над еретиками и предателями нашей веры! – Взревел князь.
- Да будет так! – Отсалютовал кружкой барон.
- В прошлый раз мы не плохо встряхнули еретиков. Но что возьмешь с быдла? Теперь очередь благородных номенов.
Он говорит не свои слова. Хотел бы я знать, кого он цитирует?
- Мы рассорим Диего с северянами, - между тем продолжал вещать князь. – Он никогда им не простит! А они… они не простят ему. С сегодняшнего дня мы поставим между ними такую стену! Нет, не стену! Это будет полноводная река! Река крови! – Кулак Годфрида с размаху чуть не проломил дубовый стол.
Фридрих Карл снова взялся за кувшин и подлил князю пива. Торнхейм запил свою речь изрядным глотком опусташившим разом всю кружку. Затем князь сам взялся за кувшин. Но понял, что тот пуст, запустил им в дверь и заорал:
- Эй, кто там! Еще пива!
Слуга внес еще один кувшин. Принялся наполнять кружки.
- Чего возишься! Сами нальем! Вон отсюда! И не смей подслушивать! Еще раз один принесешь, останешься без головы!
Слуга счел за благо исчезнуть как можно быстрее.
- Ну так вот…
Князь замолчал, ожидая пока содержимое кувшина переместится в кружки.
- О чем  это я… Ах, да. Только кровь заставит Диего Иберо опомнится и вспомнить, что еретиков нужно бить, пока они не ударили тебе в спину.
- Для этого должен погибнуть кто-то из Иберо, - бросил наживку Хирш.
- Мы не будем уничтожать верных сынов нашей веры. Есть сомнения, - князь снизил голос почти до шепота, - вернее даже не сомнения… Антонио Иберо… Его связь с Черным герцогом… Как предатель веры он должен умереть.
Фридрих Карл внутренне содрогнулся, но даже мускул не дрогнул на его лице.
- И когда мы?... – Спросил он.
- Не мы. – Довольно улыбнулся Годфрид. – Здесь в Рунне достаточно тех, кто за деньги сделает все.
- А кто из северян?
- Мы кинули жребий. Он пал на эту девчонку, Райм. – Махнул рукой Торнхейм.

Они просидели за пивом еще не один час. Загадочное «мы» проскальзывало у князя через раз. Один раз он сказал «Лига». И этого было достаточно для некоторых выводов.

Только холодная вода отрезвила Хирша после выпитого. Действовать нужно было немедленно, но обдуманно. Еще через пятнадцать минут перед бароном лежало два послания. Одно предназначалось Диего Иберо, другое начальнику городской стражи. Барон вызвал слугу, приказал найти Гийома. Тот появился через минут пять.
Времени мало. А здесь я больше никому настолько не верю.
- Гий, это послание должно лежать на столе начальника городской стражи через полчаса. Это срочно и очень важно. Никто не должен видеть тебя. Никто не должен знать, откуда оно.
Гийом на секунду нахмурился, затем прищурился.
- А если оно помнется?
- Главное чтобы его смогли прочитать и чем скорее…
- Письма, влетающие в окна, обычно читают сразу.
- Мне не нужны подробности.
Фридрих Карл уже запечатал письмо, за обсуждением руки привычно налили воск и отпечатали герб с фамильного перстня. Только тогда он осознал что сделал. Письмо должно было быть анонимным. Но писать новое? Хирш откинулся назад.
- Забери. И еще. Проследи за домом Иберо. Я хочу знать, когда Антонио Иберо вернется домой.
После ухода Гийома. Хирш еще раз прочел письмо к Диего и поднес его к пламени.
Еще слишком рано тревожить его. Я мало знаю. Потом. Остается надеяться, что другое письмо придет во время и попадет к умному человеку.

26 число месяца Полотна.
Коннлант. Коннбург.

    - Коннлант должен быть свободным. – Эрнст ван Эрлих говорил красиво и правильно, а главное – сам верил во что говорил. Молодой, красивый и отчаянно смелый, потерявший отца на инквизиторской плахе, предводитель самых рьяных бунтарей, он пользовался всеобщей любовью, его охотно слушали и шли за ним. – Свободным как рыба в море, свободным как птица в небе… Ни топоры палачей, ни костры святош не смогут отнять у нас свободу. Нам надо продолжать борьбу до тех пор пока хоть один ибериец остается на наших землях. Нельзя складывать оружие, нельзя отчаиваться. Я знаю – вскоре мы победим.
    Представители провинций дружно зааплодировали. Эрнст, поклонившись, сел, на кафедру поднимался уже другой оратор. Томас ван Шуфтиг, самый богатый купец в южных провинциях, владелец бесчисленных торговых товариществ и обществ. Этого не любили, но слушали всегда – Томас давал самые точные прогнозы, которые всегда сбывались.
    - Согласен с предыдущим выступавшим. – прогудел купец. – Свобода торговли, свобода перемещения, наконец – свобода веры – залог нашего успеха. Мы много говорили – и сегодня, и вчера, как нам добиться признания иберийцами наших исконных вольностей и прочих прав, и я думаю, что путь переговоров еще не до конца исчерпан.
    Зал зашумел. Эрнст впился в Томаса горящим взглядом, видимо, желая убить на месте.
    - Тише, тише. – ван Шуфтиг поднял руки. – Я знаю, что Вы скажите. Я сам видел, как графиня Катена разорвала в клочки поднесенную ей петицию. Но я хочу чтобы Вы подумали. Сальвадор разбивал восставших всякий раз, как они встречались в открытом бою. Резервы его еще далеко не исчерпаны. Новые волнения – и снова прольется кровь. Убытки после последнего бунта были огромны, можно не сомневаться, что в этот раз Катена не ограничится пятью виселицами.
    - Кровавый палач народа Коннланта когда-нибудь заплатит за свои преступления. – выкрикнул Эрнст. – Жертвы будут отомщены! Они умерли не напрасно, а Вы продаете нас, как Лука продал Каспиана!
    - Успокойтесь, юноша. – раздался твердый голос. Йоханн ван Экеен нарушил свое молчание. – Ван Шуфтиг говорит дело. До сих пор никому не удавалось победить Сальвадора, а сейчас положение и вовсе изменилось не в нашу пользу.
    - Благодарю, граф. – толстый купец поклонился. – Я ведь думаю о бедных вдовах и сиротах, которые несомненно появятся после того, как наши безответственные товарищи втянут нас в очередную авантюру.
    - Вы думаете только о своем кошельке, Томас. – все также холодно молвил ван Экеен. – Поэтому будьте добры, продолжайте.
    Смутившийся ван Шуфтиг вздохнул.
    - Я всего лишь предлагаю подождать возвращения Изабеллы из Рунна. Несомненно, что она поговорит с герцогом Иберо, и быть может тот примет действительно справедливое решение. Он не может не понимать, что еще немного – и вся торговля в Коннланте рухнет под тяжестью бесконечных податей!
    - Момент для всеобщего восстания будет упущен! – воскликнул ван Эрлих. – Изабелла, несомненно, вернется с новыми войсками…
    - Предлагаю проголосовать. – не обращая на него внимание, предложил Томас ван Шуфтиг. – Кто за то чтобы подождать возвращения Изабеллы Катена?
    Рук было большинство. Осторожные купцы, напуганные ван Шуфтигом, предпочитали не рисковать. От налогов можно и уйти, а вот восстание – это уже серьезно. На войне можно и погибнуть. Разгневанный Эрнст вскочил, но что он мог поделать? Представители провинций уже поздравляли Томаса с победой. Молодой бунтарь скрылся в боковом коридоре вместе со своими друзьями, здесь ему более делать было нечего.
    Вскоре почти все вышли. Йоханн ван Экеен, встав, прошелся под залу, раздумывая над сложившимся положением. Затем он вышел на балкон – к морю, откуда дул свежий ветер, где белели паруса и парили и кричали чайки. Коннбург, торговая столица Империи, не смотря на все свои горести, продолжал жить и надеяться.
    Великая и богатая страна, которую населял трудолюбивый народ, год за годом отвоевавший у моря землю, теперь стала местом, где то и дело раздавались стоны и крики о помощи. Тяжелая иберийская пята встала им на горло, угрожая задавить любые проявления свободомыслия. Их терпение истощалось, и теперь настал миг, когда стало понятно, что больше так продолжаться не может.
    Восстание вспыхнуло и больше не прекращалось – мятежи случались тут и там. Сальвадор Катена, опытный полководец, метался по стране, пытаясь силой заставить коннлантцев повиноваться, жестко наказывая всякого провинившегося.
    - Ныне все изменилось. – подумал Йоханн. Его тревожили вести, которые приходили из Рунна, одна другой черней. Сначала умер Император. Да, деспот кинул их в когти к иберийскому орлу, но зато ему были безразличны религиозные вопросы, так что его можно было еще как-то терпеть. Ван Экеен относился к Александру даже с некоторым почтением – молодой Император не позволил новообретенным родственничкам сесть себе на шею. Страшно подумать, в каком бы они сейчас жили мире, если бы такие как Альбрехт фон Динштайн и Изабелла Катена держали в своих руках бразды правления.
    Теперь его мысли были заняты новым Императором. Никто не сомневался, что им станет герцог Диего Иберо, так что вскоре на трон Империи взойдет представитель семейства, которое фанатично защищало Экклесию в любой точке мира. Что же станет делать он – Йоханн ван Экеен? Ответа пока не было.
    Он слышал о молодом герцоге всякое, причем доля самых невероятных слухов была очень существенной. Кто такой Диего Иберо? Этот вопрос будет его мучить долгими ночами, не давая покоя. От этого юноши зависит судьба его, Йоханна, страны, так что, стоит призадуматься, что делать… Может написать ему? Каков будет ответ – поймет ли его ибериец или посмеется?
    Но не раньше, чем из Рунна придет очередное сообщение от Брома ван Хооса. Верный друг работает в Службе Имперской Безопасности, и разумеется, сообщает о всем что происходит в столице, какие там плетутся интриги, кто кого в очередной раз убил и прочее…
    Да, вести приходят недобрые. Черный герцог заболел в самый неподходящий момент. Тоже старый друг, Этьен, в свое время был Йоханну как брат, но затем их пути разошлись, а тех пор как умер Франсуа они и вовсе не виделись, только переписываясь время от времени. Эх, а какие раньше были времена, когда они вдвоем разоблачали заговор всемогущего министра финансов Жака-Жозефа де Ла-Торкуа…
    Черный герцог поддерживал Эрнста ван Эрлиха и его друзей деньгами и советами, а Йоханн ван Экеен предпочитал не вмешиваться, внимательно наблюдая за действиями юных мятежников… Все-таки Эрнст немало рискует, его пару раз буквально вытаскивали из петли, но в третий раз может не получиться. В юности смерть может показаться романтичной, а к старости от нее начинаешь бежать, но в итоге безуспешно.
    Бром писал и о прибывших северянах. Рой Фрост – еще одна загадка. Йоханн догадывался, что для могущественного тана главная проблема – это притязания герцогов Флавио, которые заполучив под свое влияние весь Восток, стали вмешиваться и  в дела Севера. Как поступит Фрост теперь, когда Александр умер, и нет больше над ними никакого независимого арбитра?
    На месте Роя, Йоханн постарался бы приструнить наглецов. С другой стороны, Коннлант раньше находился под покровительством северян, и теперь интересы Иберо и танов пересекались здесь, в этой богатой стране…
    Умные люди всегда смогут договориться, но сложно сказать, что именно предпочтет Рой. Скорее всего – заручившись гарантиями невмешательства со стороны Иберо, выступит против Флавио.
    Ему тоже надо будет написать письмо, подумал ван Экеен. Иберийцев в Коннланте терпеть не будут, а вот покровительство Севера им не помешает. Тут и защита от пиратов, тут и мощный флот… Другой вопрос в том, что никто просто так Коннлант не отдаст. Это слишком лакомый кусочек для эккесиатов, чтобы выпускать его из рук. Следовательно, война продолжиться…
    Настает время смут. Как, кто и что будет делать – вещь еще неопределенная, так что ему остается только следить за этой игрой, предугадывая очередные ходы, и действуя на благо своей страны. Ведь только будущее имеет значение…
    - Отец! – на балкон выбежал Ханс. – Почему ты тут стоишь? Мать давно накрыла стол, время обеда.
    Ван Экеен еще раз бросил взгляд в синеющую даль и пошел к своей семье.

26 число месяца Полотна.
Рунн. Королевский город и далее.

    - Анжелика, девочка моя? – Гертруда распахнула дверь ведущую в спальню ее дочери.
    - Да, мама? – девчонка с головой погрузилась в чтение пухлого тома, повествующего о колдунах, ведьмах и инквизиторах. Рядом, на ночном столике, возвышалась объемная ваза, до краев наполненная яблоками. На столе у окна остывала тарелка с овсянкой, там же валялись тетради с перьями.
    Была неделя самого строгого поста. Откровенцы отринув структуру экклесиатской церкви и прочие «излишества», сохранили все то, что закаляло тело и душу, даже кое-что добавили. Воздержание – лучшая добродетель, говорил Ульрих Гольцер.
    - Ты все читаешь? – Гертруда заглянула дочери через плечо. - Мемуары Освальда Тинрийского? Какая прелесть.
    - Он рассказывает о необычных вещах. – пояснила Анжелика.
    - Знаю, дочка. – прошептала герцогиня Нортми. – Ведь я сама когда-то его читала.
    - В самом деле? – девушка изумилась.
    - Да. – Гертруда осторожно забрала у нее толстую книжку. – Как и тебя, меня в детстве привлекало все необычное и таинственное. Помнится, рядом с нашим особняком стояла высокая заброшенная башня. Я часто забиралась туда одна, поднималась по балкам до самого верха, разговаривала с летучими мышами и смотрела на бушующую грозу…
    Герцогиня Нортми улыбнулась своим воспоминаниям.
    - Как бы то не было, те времена давно миновали…
    - Мама! – Анжелика сделала большие глаза. – Ты разговаривала с летучими мышами? И не боялась их?
    - Летучие мыши – крайне мудрые существа. – пояснила Гертруда. – Суеверие говорит о том, что они пьют кровь, но это не так. Впрочем, ладно. Если захочешь узнать о них, я думаю тебе лучше расспросить своих учителей. Я пришла по иному делу.
    - Да? – девушка рассеяно прошла по комнате, оглядывая свои вещи.
    - Думаю, нам стоит сходить на прогулку. – Гертруда внимательно следила за дочкой. Посетим часовенку святой Анны, я там давно не была. Заодно и поговорим. Ну – что думаешь? Нельзя же все время сидеть дома.
    - Прогулка! – Анжелика обрадовалась. – Давай!
    - Только с нами пойдет Жан-Пьер де Барна. – сказала герцогиня Нортми. – Ты же помнишь этого молодого человека? Он сын моего брата, и следовательно, твой кузен.
    - Хорошо. – девушка начала собираться. – Пусть он тоже пойдет.
    Не прошло и получаса, как двери особняка Нортми распахнулись, выпустив на волю три фигуры плотно укутанных в дорожные плащи. До церкви святой Анны было очень далеко, а день был ненастный – дул страшный ветер, сгибающий деревья, периодически моросил дождь.
    - Ужасная погода! – прокричал молодой граф Барна. – Номени, вы все еще хотите идти пешком?
    Гертруда улыбнулась.
    - Почему-то мне кажется, что ветер вскоре утихнет… Думаю, нам стоит продолжать наш путь. Жан-Пьер, может Вы расскажите о чем-нибудь?
    - О чем, Ваша Светлость? – юноша не смотря на ветер продолжал вышагивать рядом, словно игнорируя непогодицу.
    - Ну не знаю… - Гертруда улыбнулась. – Слышала, вы с братьям ходили посмотреть на приехавший табор?
    - О нет… - Жан-Пьер рассмеялся. – Я не ходил. Я не люблю ромалэ, Ваша Светлость.
    - В самом деле? – заинтересовалась Гертруда. – Почему же?
    - Как мне кажется, - вежливо пояснил Жан-Пьер. – Ромалэ отвратительны. Решительно не вижу в них ничего положительного. Они вечно ходят туда-сюда воруют и попрошайничают… Они меня раздражают.
    - Ваши братья похоже так не думают. – улыбнулась герцогиня Нортми.
    - Ох, мне не повезло с братьями. – криво ухмыльнулся Жан-Пьер. – Даже не знаете как… Впрочем, Вы говорили с Виктуаром и решили, что я все-таки останусь в Рунне, буду помогать Вам… Так что Вы представляете…
    - Разумеется. – Гертруда загадочно кивнула. – Я тебя понимаю… Наша семья всегда отличалась многолюдностью, и всегда в ней было определенное соперничество и между братьями и между сестрами… что, впрочем, не мешало им сплотиться против общего врага.
    Ветер и правда начал стихать, с каждым своим порывом, убавляя свою силу. Гертруда снова улыбнулась. Анжелика и Жан-Пьер шли молча, по разные стороны от нее, погруженные в свои мысли.
    - Жан-Пьер… - задумчиво произнесла его имя герцогиня Нортми.
    - Да, Ваша Светлость? – сразу же отозвался молодой офицер.
    - Пройдите, пожалуйста, вперед, мне с дочерью надо поговорить наедине.
    - Хорошо. – Жан-Пьер улыбнувшись отсалютовал. – Я пойду вперед, проверю нет ли там засады или чего-нибудь такого… - и подмигнув Анжелике быстрым шагом ушел вперед.
    Анжелика вопросительно посмотрела на мать, та вздохнула.
    - Ты знаешь, что твой отец тяжело болен. – Гертруда потерла подбородок. – Волноваться врачи ему не велели, поэтому он попросил меня поговорить с тобой. Анжелика…
    - Да, мама? – девушка смотрела прямо ей в глаза.
    - Великие Дома потому и великие, что те люди, которые в них входят, способны на самопожертвование и преданность высшим идеалам. – она грустно улыбнулась. – Я не сразу полюбила твоего отца, поверь. В то время у меня был свой жених, который трагически погиб, но моему отцу нужен был брак с откровенцем, и меня выдали за Этьена, наплевав на мой траур. Политика и любовь никогда не шли рука об руку… и выбирать нам не дано.
    Девушка потупила глаза.
    - Ты всегда была умной. – Гертруда еще раз вздохнула. – После смерти Императора все кинулись заключать брачные союзы, которые должны укрепить союзы политические… Твой брат тоже женится, а ты выйдешь замуж. Великий дом Конарэ сейчас в упадке, но твоему отцу нужно чтобы владения его друга Франсуа были в надежных руках. Поэтому ты станешь новой герцогиней Конарэ.
    - Я выйду замуж? – растерянно спросила Анжелика. – За герцога Конрада?
    - Конрад де Конарэ обладает многими достоинствами. – Гертруда пожала плечами. – Он умен, силен, ловок… Конечно, есть у него и недостатки. Но я думаю, он не причинит тебе вреда. Может быть он полюбит тебя, а ты его, всякое может быть…
    - О… - Анжелика задумалась. – Я же ни разу не видела его. Мама, а он красивый?
    - Да. – ответила Гертруда. – Он красив, этого отрицать нельзя. Ты еще успеешь на него налюбоваться.
    - Когда же свадьба? – спросила девушка.
    - Очень и очень скоро… - в третий раз вздохнула герцогиня Нортми. – Видимо, сразу как будет такая возможность. Вон, кстати и Жан-Пьер возвращается, что-то даже несет.
    - Номени, разбойников я не повстречал, но на моем пути встал свирепый зверь… - Жан-Пьер продемонстрировал им черного мокрого котенка. – Сидел прямо в луже, пришлось его пленить.
    - Ой, какая прелесть… - Анжелика умилилась. – А это кот или кошечка?
    Жан-Пьер произвел быстрый осмотр котенка.
    - Похоже это все-таки кот. Если он Вам так понравился, номени, то могу его Вам подарить.
    - Ой, спасибо. – Анжелика взяла мокрого котенка на руки и стала обтирать платком. – Мам, можно я котенка заведу?
    - Ну почему бы и нет, - рассмеялась Гертруда. – Заведи. Жан-Пьер, что Вы еще увидели там? Далеко нам еще идти?
    - О, нет, Ваша Светлость. – молодой офицер тоже веселился. – Недолго осталось.
    - Пойдемте… - кивнула ему герцогиня Нортми. – У меня с Вами тоже будет разговор. И пока Анжелика будет говорить с матерью-настоятельницей и просить Господа о здоровье для своего отца, мы сможем поговорить…
    - Хорошо, Ваша Светлость. – Жан-Пьер все так же улыбался, но в глазах его появилось беспокойство.
    Церковь и правда была недалеко. Пообщавшись с матерью Фиореллой, Гертруда оставила на ее попечение Анжелику, и вышла в сад. Тут еще уже ждал озабочен Жан-Пьер.
    - Давайте пройдемся по саду. – предложила герцогиня Нортми.
    - Хорошо. – молодой граф кивнул, и они углубились в дебри церковного сада.
    - Что Вы знаете о семейной истории, Жан-Пьер? – как будто невзначай спросила Гертруда.
    - Да практически ничего. – юноша пожал плечами. – Род Барна отмечен великими людьми, но моя память не в состоянии вместить их имена.
    - Великими людьми. – усмехнулась герцогиня. – Да, это точно. Так слушайте же, и не удивляйтесь… Давным-давно, более четырех веков назад, один юный рыцарь, считавший себя защитником бедных и угнетенных, отправился в крестовый поход, бороться против зла…
    - Как банально. – пожал плечами Жан-Пьер.
    - Разумеется, нет никакого зла и добра, - пояснила Гертруда. - И наш рыцарь в итоге разочаровался во всех своих идеалах. Все бы ничего, но он успел рассориться с церковью, которая, по его мнению, творила совсем неправедные дела. Пришлось ему бежать о тех, кого он считал своими друзьями и товарищами, ведь отлучение вещь не слишком приятная. И тут ему начали сниться сны…
    - Вот, - обрадовался Жан-Пьер. – Это уже интереснее.
    - Сны, - задумчиво промолвила герцогиня Нортми. - Во снах ему являлись демоны, рассказывающие удивительные вещи. Вроде тех, что на самом деле этот мир создан лишь для того, чтобы затем переродится - вроде того, как гусеница превращается в бабочку, и им нужны такие люди, как этот рыцарь. Они дали ему знания, они обучали его, и он сделал первых шаг. Демоны говорили о пророчествах, о грядущих временах, когда многое изменится, и человечество само будет готово ступить на путь обновления и возрождения. Верные адепты демонов получат силу и власть, которая будет сравнима с божественной. Так они говорили ему. Разумеется, этот рыцарь не был способен дождаться этого дня, он был смертен, как и все люди, но ему обещали, что его вернут к жизни, если он сумеет создать некоторое тайное общество, способное пронести эти идеи сквозь время.
    - Тайное общество. – граф Барна кивнул. – Кажется я начинаю понимать.
    - Он многое передал из этих знаний, как ему казалось, способным людям. – Гертруда усмехнулась. - Отсюда и идет вся темная часть тех знаний, что доступна многим. Его не слишком умные последователи пользовались магией совершенно открыто. А в ответ Церковь создала Инквизицию, которая пользуясь вечной неприязнью черни и алчностью ауралонских первосвященников победила. по крайней мере, сейчас немногие осмеливаются открыто использовать эти черные познания. Но после того, как рыцарь разочаровался в своих последователях, он решил создать совсем иной тип культа, для избранных, для немногих, куда входили бы тщательно проверенные люди.
    - Люди для нас все. – снова согласился Жан-Пьер.
    - Его семья, принявшая и укрывшая его, не побоявшаяся немилости Церкви. – пояснила герцогиня Нортми. - Рыцарь рассказал все своей сестре, а та - своему мужу. Втроем, они смогли достичь таких вершин магии, таких сил - что им казалось все, теперь они уже на полпути к обожествлению. Но нет, прошло совсем немного времени - и один из них умер, темная магия убила его, съела изнутри. Оказалось, чтобы жить - нужны жертвы, причем не просто какие-то бессловесные твари, а люди, разумные люди.
    - Я начинаю пугаться. – Жан-Пьер бросил быстрый взгляд на свою собеседницу. – Это как будто не байка.
    - Совсем нет. – пожала плечами Гертруда. - Тайну удалось сохранить. На место умершего мужа, пришел младший брат, когда умерла сестра, его заменила жена младшего брата. Наконец, пришел черед и рыцаря. Перед смертью, проведя жуткий обряд - кровавую гекатомбу, он сумел вновь связаться с демонами, и подтвердил свой договор, завещав им все свое потомство. Эта тайна так и передавалась внутри семьи - и всегда их было трое. Троица, она же Триада…
    - Как мрачно. – молодой Барна поежился. – Что же дальше, Ваша Светлость?
    - Этого рыцаря звали Андре де Барна. – слова Гертруды звучали как гром. – Ты, Жан-Пьер, один из тех, кого он завещал демонам. Знания передавались от одного Барна к другому… Мы избрали тебя… Так, что выбор стоящий перед тобой сейчас – это присоединиться к нам, и обрести силу и могущество, став почти богом или же… умереть.
    - Ооо… Подождите. – Жан-Пьер с испугом глядел на герцогиню Нортми, от которой словно шли волны холода – земля покрывалась инеем, растения увядали. Глаза Гертруды сияли ярко-синим пламенем.
    - Ты всегда мечтал стать выше других. – не своим, громозвучным, голосом заговорила она. – Так что же теперь? Откажешься, струсишь?
    - Ваше Сиятельство. – граф Барна стал на колени. – Вы говорите правду. Я был бы глупцом, если бы отказался. Я готов учиться у Вас.
    - То-то же. – ее голос вновь стал нормальным. – Сила прибудет с тобой, мой юный ученик. Но никому не слова – ты теперь знаешь самую страшную тайну этого мира, так что позаботься о молчании. Теперь вернемся к Анжелике.

26 число месяца Полотна

Музыка: Blackmore’s Night, Under a Violet Moon

Где-то ко вчерашнему вечеру я наконец пришел в нормальное состояние. Ушли в прошлое сухость и головные боли – рождение заново можно считать состоявшимся. Еще немного сна – и я уже готов покинуть свою спальню… вернее, буду готов, если все-таки встану с постели, оденусь и выгляну за дверь.
Нет, позавчера было все-таки хорошо, слишком даже хорошо. Сперва мы просто вышли пестрой компанией из дому, стараясь не перекрывать голоса старших торопливой перекличкой; уже в саду возник спор, куда идти – после перебора нескольких вариантов сошлись на стоянке ромалэ, благо из младших с нами пошел один Филипп, а этому мальчику доверять можно.
Чуть ли не с песенками мы пошли к реке, к сплошному пятну огня, образованному многими кострами и факелами. Легкая взвесь водяных капель в небе ранней весны размывала огни в яркие ореолы, будто нимбы висевшие над землей. С зажженными фонарями улицы напоминали об алиерской песне «When the Saints go marching in…»; но вместо святых шли Барна.
Мы спустились к набережной, а там уже было совсем недалеко и до кибиток. Рома встретили нас громкими и радостными криками – и мы рассыпались, будто монеты с порванного мониста девушки-ромалэ. Виктуар был куда-то увлечен тремя черноглазыми красавицами, одна из которых что-то проникновенно шептала, глядя на его ладонь; Рауль подобно иберийскому галеону целеустремленно ушел в, похоже, хорошо известном ему направлении; Эстебан растворился, напротив, в направлении, совершенно никому не известном. Фредерик, найдя опытным взглядом игроков, принялся развязывать мешочек поменьше – тот, что побольше, как он выражался, «был на жизнь»; кузены же Гонтран и Филипп пока оставались около меня. Вместе со мной они все шли по табору, надолго останавливаясь то возле фокусника, заставившего увитую лентами веревку вертикально встать из корзины, указав вверх, в то время как любой желающий мог бы влезть по ней – в небо. Фил немедленно устремился к корзине и заплясал вокруг нее в ожидании разрешения; я кинул в шляпу старика золотой и украдкой показал ему предупреждающий жест. Тот кивнул – спокойно, мол, милсдарь. А Филипп тем временем полез по веревке – выше, выше, быстро, будто питомец сестричек Фьер – пока не остановился почти на самом верху, где и замер, на некоторое время прекратив всякое движение. Чуть погодя сверху еле долетел, заглушаемый шумом, жалобный крик, что, мол, «боюсь, слезть не могу, опускайте веревку». Факир дал нам с Гонтраном понять, что веревку можно не опустить, а только отпустить – ну что ж, выбора нет.
Сбросив камзол и оставшись в рубахе, я полез по Лукавый знает к чему подвешенной веревке. Подвешена она, однако, была на совесть, лезть было легко, и скоро Фил оказался прямо надо мной. Взяв его за пояс, я принялся уговаривать кузена отпустить канат – на это неожиданно потребовалось довольно мало времени, смелый он у нас – и полез вниз.
На земле Фил несколько побелел и стал жаловаться на жизнь. Долго я это выносить не собирался, так что в сопровождении нахохлившегося Гонтрана мальчик был отправлен домой; ничего, старший еще навеселится, младший еще придет в себя…
Я же решил продолжить вечер… Продвигаясь по табору, там и тут я видел как братьев, так и множество других богатых любителей развлечься. Кто-то любовался акробатами, кто-то, как и Фредерик, играл… Я взял вина, оказавшегося весьма и весьма, и далее шел, периодически прихлебывая из кувшина. Дар южных лоз все оседал и оседал где-то в сознании, и мир скоро уже играл красками более яркими, чем в действительности. Огонь казался каким-то геральдическим – только феникса недоставало; небо приобрело изысканный блеск бархата; у девушек появились нет-нет да проскакивающие золотистые искорки на коже…  Спаситель, что же я, собственно, пью? И сколько уже? Второй, третий кувшин? А, разница-то какая?…
Пройдя на быструю и какую-то горящую музыку, я оказался в полукруге людей у костра. На другой его стороне стояли музыканты – скрипки, что-то духовое, бубен и… не знаю что еще; а чуть в стороне, на утоптанном пятачке, танцевала девушка в алом и белом. Забавно – мои родовые цвета…
О, как же она танцевала! Глядя на нее – и на огонь – виделось что-то единое, вечное и неспокойное; бесконечное – и позволяющее смотрящему жить в этой нескончаемой яркости. Метались крыльями волосы, юбки, рукава; крохотные ступни – босые, а ведь на дворе совсем даже не лето - бились в землю; сверкали отблесками глаза…
Я любовался на нее еще долго, но – отошел, увлекаемый винными парами. Где-то уже далеко мое внимание привлек старик, сидящий у кибитки и громогласно объявляющий о своих услугах:
-Таааатуировки! Люююбые таааатуировки! Быстро, красиво! Люди добрые, за качество отвечаю! Самого Эстерада Флавио татуировал, ей-Каспиан!
Даже если старичок врал – мне это определенно нравилось. Кроме того, про младшего Флавио говорили, будто он знается с ромалэ… Так что все возможно…
-И что, почтенный,  - обратился я к искуснику, - любую картинку сделать можете?
-Так а то же! Любую. Какую пожелаешь – та на тебе и будет.
Повинуясь внезапному импульсу я отсыпал сколько требовалось золота и снял рубашку, бросив до того перекинутый через плечо камзол тут же рядом.
-Что колоть-то, барин? Чего твоей душеньке-то угодно?
Я немного подумал…
-Знаешь что, старче… Сделай мне черного орла – на все плечо. Как на гербе у Иберо.
-Видел, как не видать… Да ты заходи, заходи…
Процесс был долгим, но чувствовал я весьма мало что. На моем плече постепенно распускал крылья черный южный орел – символ человека, которого все мы хотели видеть своим императором…
Вдруг полог откинулся, и в кибитку прянула та самая танцовщица – совсем молодая, может, даже младше меня; с лицом даже не скульптуры Риди – как сейчас любят говорить – а чьей-то тонкой кисти.
-Дедушка, ты работаешь? О-о-о, знатного человека рисуешь…
Она присела рядом со мной.
-Что, Барин, понравилось, как я танцевала? Видела ведь глаза вот эти…
-Миледи, - проговорил я, борясь с вялостью языка, - вы танцуете чудесно. Более того, ваша красота сравнится лишь с вашим искусством.
-Но-но, экий на язык скорый! Только увидел – а уже словесами путаешь, - расхохоталась она.
-Увидел же… - чуть обиженно буркнул я, на что татуировщик хмыкнул.
-Мою Ивэнд да не увидеть… Исхитриться надо, мил человек.
-Ивэнд… странное имя…, - я вновь посмотрел на девушку.
-Значит – Весна, - тут же пояснила она, - когда родилась – так и назвали…
«Очень отражает…» - подумал я про себя, а старик уже закончил работу.
-Ну, оценивай, барич… - с этими словами мне было поднесено небольшое зеркальце, явно принадлежащее красавице-внучке мастера. На своем правом плече я с удовольствием увидел орла, будто слетевшего с иберийского герба – вот точно то, что надо; плечо правда болело, в голове развиднеется – будет хуже. Зато Ивэнд тут же нежно провела теплой ладонью выше рисунка…
-Отлично получилось, дедушка, верь мне, - тоном знатока произнесла она, но я уже сосредоточился только на ее прикосновении…
Дальше я натянул рубашку. Накинул камзол – как-то криво – и направился куда-то еще. То есть направился бы. Потому что Ивэнд обнаружилась рядом, что-то прошептала и куда-то вознамерилась меня увести… А я что – возражаю?
Путь окончился в чьей-то пустой кибитке. Ивэнд завесила вход, повернулась и присела рядом.
-Ну что, барин, думал, отпущу тебя? Нет, хорош уж больно, как раз по мне. Как звать-то?
-Венсан де…
-А род твой мне совсем даже ни к чему… Обойдемся, обойдемся…
С этими словами она поцеловала меня – разумеется, я не возразил…

26 день месяца Полотна,
Рунн, особняк Риди

Прекрасная дама сегодня была не в духе. Погода не радовала темные глаза великолепием живых солнечных лучей, так очаровательно подчеркивающих глубокий цвет и густоту ресниц, слуги раздражали нерасторопностью и неумением предугадывать желания хозяйки (сегодня с утра она хочет горячую, по-настоящему горячую, обжигающую ванну, а не еле-еле тёплую, которая была позавчера), любовники и воздыхатели все куда-то запропастились, соплячка Анриетта всё вертится под ногами да и вообще ведет себя неудобно, постель после сна сбита - явственные следы ночных метаний и кошмаров, которые она всё равно не вспомнит из-за обильной дозы дурмана...
Сказать по правде, Катажина четко осозновала, что именно портит ей вот уже второе утро, но признаться в этом она не могла никому. Более чем никому - даже себе. Об этом приходилось молчать, не думать, отодвигать любые напоминания в сторону, лишь бы не понять, не принять сложившееся положение, изменить которое она была бы не в силах.
Ну вот опять эта мысль!!

Прекрасная дама сегодня гневалась.

Самый верный способ не думать о чём-то - это думать о чем-нибудь другом. И она думала. Выбирала подкладку для нового платья из образцов, предложенных поднятой из постели с утра пораньше модисткой. Разумеется, так ничего и не выбрала, но разве в этом дело? В порыве сумасшедшей энергии девушка запланировала ряд весьма существенных изменений в новом доме и теперь с невольным ужасом думала о том, что будет, если все её капризы обретут реальность. Заниматься делами в таком настроении - нет никакого смысла. Тут уж нужно либо смириться с неизбежным, либо повернуть течение реки в свою сторону.
Ей нужно отвлечься.

26 день месяца Полотна,
Рунн, окрестности особняка де Барна

А лучший способ отвлечься - прогулка. Шумные улицы города, толпы народу, яркие платья, знакомые и незнакомые лица, статные номены, ухоженные номени - всё это притягивало к себе внимание, создавая какое-то особое легкомысленно-радостное настроение. Это был Рунн - большой город, в котором внимание обращали только на по-настоящему ярких, значимых личностей, и Катажине он нравился таким с каждым днем всё больше и больше.
Они гуляли с Эстебаном уже более трех часов - по просторным паркам, длинным аллеям, по каменным мостовым древнего города, величественным площадям, мимо монументов, сказочно богатых особняков города, картинной галереи, заглянули в миленькую кондитерскую. И всё-то было хорошо, пока не появился этот мальчишка. Великий Сеятель, ну почему всегда так невовремя?
Кроткий, потерянный взгляд Филиппа де Барна, подавленная зелень глаз, опущенные уголки губ, умильные ямочки на щеках, взлохмаченные волосы, грязное платье - весь внешний вид юного пажа так и кричал "Беда! Мне плохо! Ну кто-нибудь!!..". Катажина даже нашла секундочку, чтобы оценить удивительную цельность трагичного образа, но её спутник, мягко говоря, её творческих вострогов не разделял. Побелев, словно полотно, Эстебан, предварительно извинившись перед девушкой, поспешил увести мальчишку под крыло трепетно любящей маменьки и тётушек. Кажется, Эстебан де Барна действительно любил своего брата. Какая неприятность.
Он будет неспособен понять её...

Он прислал ей приглашение на чашечку кава через два дня после их последней встречи. Тщательно вырезанную открытку, украшенную изображением фамильного герба и всеми остальными надлежащими завитушками. Вице-канцлер Рунна желал самостоятельно удостовериться в здравии и благополучии девушки, чья жизнь зависит от могущества фамилии де Барна, говорили эти завитушки. Врали, конечно. И это знали они оба.
На этот раз Жоффруа де Барна даже не потрудился использовать столь привычную маску неуклюжего старикана, что выбивало из колеи. Сидел с своей гостиной, весь такой статный, как-будто даже выше ростом. излучающий здоровье, силу, неведомое могущество, чувствовавшееся почти физически. Кася усердно изображала из себя приветливую гостью, эдакую изысканную леди, светскую даму, но внутри она вся дрожала от напряжения. Этот человек был очень опасен, об этом кричала каждая частичка её души, но также он мог сделать её не менее опасной. Страх недостоин её, решила девушка и не меняя легкого светсткого тона прервала пустой разговор "о погоде":
- Так зачем же вы меня пригласили?
Развалившийся в удобном кресле напротив неё мужчина, продолжая безмятежно улыбаться, ответил ей в тон:
- Вы нужны мне, прекрасная Катажина. В моём возрасте, знаете ли, начинаешь задумываться о преемственности поколений, появляется желание передать кому-нибудь свои таланты и знания, - доверительно продолжил он нить разговора. -  А вы  талантливы, девочка, вы легко усваиваете наше искусство.
- У меня уже есть учитель, - не то, чтобы она действительно всерьез была преданна Ашзеру, но мерный тягучий тон беседы позволял девушке хорошенько подумать над каждым своим словом.
- Ашзер - всего лишь фигура, один из многих, не более. Он иногда полезен нам, он даже нашел такую драгоценность, как вы, милая моя, но он всего лишь пешка и знает несравненно мало.
- А вы, значит, знаете все? И все мы действуем в соответствии с вашим планом?
Жоффруа спокойно кивнул, не сводя внимательного, оценивающего взгляда с девушки - больших, чуть раскосых глаз, правильного овала лица, тонкой шеи, округлых плеч, модного выреза платья. Маленькая фарфоровая чашечка, которую он крутил в своих руках, завертелась быстрее, приковывая к себе взгляд, вынуждая девушку продолжать говорить. Катажина тряхнула головой, отбрасывая наваждение, и попыталась проявить прозорливость:
- А сейчас по вашему плану мудрый учитель заметит, что для того, чтобы получить его покровительство, неопытная наивная ученица должна выполнить ма-а-аленькое условие, я угадала?
Вице-канцлер перестал улыбаться, будто объевшийся сметаны кот, взгляд его посерьезнел, а облик приобрел больше суровости:
- Нет, сейчас мудрый учитель хочет показать, что он может сделать для талантливой, но лишенной необходимого опыта ученицы. - Чашка была отставлена в сторону, и из внутреннего кармана жилета вице-канцлер вынул красивый кулон в серебрянной оправе и на серебрянной же цепочке - большой продолговатый переливающийся камень белого цвета с незнакомым символом, выгравированным на его поверхности.
- Довольно неказист на вид, - попробовала безразлично хмыкнуть девушка, но руки её уже тянулись к украшению, ощущая силу, исходящую от него.
- Вы хотели когда-нибудь управлять людьми, номени Риди? - Жоффруа прикрыл глаза и расслабленно откинулся на спинку кресла. Казалось, он перестал обращать внимание на находящуюся в комнате девушку, а лишь тихонько разговаривает сам с собой в приступе старческой слабости. - Наденьте этот амулет, девочка моя, он подчеркнет вашу прелестную шею. Чувствуете силу? Чужую силу? Она будет служить вам, стоит только обратится к ней. Этой силе все покорны, вам лишь нужно выбрать жертву.
- Я могу выбрать, кого угодно? - девушка с трудом сдерживала возбуждение, охватившее её,  голос у неё дрожал, она задыхалась, ей хотелось вскочить на ноги, хотелось кричать, чтобы дать хоть какой-то выход проникшей в неё энергии.
- Тебе многие будут покорны, потому что люди чаще всего - слабы. Но есть те, кто никогда не подчинятся, пока ты не обретешь еще большую силу. И опыт, дитя мое. Выбери кого-нибудь ... себе по силам. Сомневающегося и незащищеного.
Не обращая внимания на чуть снисходительный тон мужчины, Кася старательно закрыла глаза, с ходу представив свою будущую жертву. Ему не стоит недооценивать её возможностей также, как и её силу её воображения.

Видимо, Жоффруа де Барна оценил её изобетательность, подумала она. По крайней мере, провожая её, он улыбался, а чудодейственный медальончик забрал. Вот жадина.
От самолюбивых воспоминаний её отвлек вид возвращающегося Эстебана. Убийственно серьезный, как грозовая туча, и злющий, как призрак дома Александрит, юноша уверенными шагами пересёк площадь, разделяющую их, и тут же взял быка за рога:
- Что ты сделала с моим братом?
Катажина мысленно возвела очи горе и возможно даже с нежностью вздохнула. И почему мужчинам обязательно надо быть такими предсказуемыми и скучными? Он что-то узнал и теперь немедленно ждёт от неё ответа. И на что он надеется? Что это не она? Что это она, но раскаивается? Сплошное разочарование...
- Которым братом, милый?
- Ты знаешь, о ком я.
- С чего ты решил, что это я? - Прям игра в знаки - вопросительный, восклицательный, а? что? - и ни никто не поставит точку. Не говорить ничего прямо, но знать. Вы только посмотрите на эту хмурую физиономию. Будто она самолично перерезала горло всем его родственникам и придушила любимую собаку! Всего-то побаловалась немного, кому какое дело.
- Знаю. - Виконт де Эрсе явно не стремился принимать шутливое отношение своей подруги к происходящему, и его претензии, в конце концов, её разозлили. Девушка независимо вздёрнула длинный носик:
- Ну и что?
Его это, кажется, всё-таки проняло. Задело. Или ей только показалось, что Эстебан сразу стал таким же демонстративно-безразличным и томно-расслабленным:
- Ничего. Просто не приближайся к тем, кто мне дорог.
- Я разберусь. - Черные глаза в бешенстве вспыхнули, щеки девушки урасил гневный румянец, в голове зашумело, а рука сама взлетела, желая ударить, да побольнее. Да кто он такой? Что он о себе возомнил? Это. Его. Не. Касается.
Молодой человек с легкостью поймал занесённую руку, твёрдо сжал и внимательно заглянул в пылающие глаза девушки:
- Я тебя предупредил.
Она вырвала руку, резко развернулась, обдав его своим ароматом - запахом сладких духов, восточных пряностей, гордости, гнева и жажды мести - и ушла прочь, не оглядываясь, не в силах сдержать рвущихся наружу эмоций - злости, непонимания, сожаления, что не выбрала для первого эксперимента этого чурбана. Зря он с ней так.

26 день месяца Полотна.
Ромалский табор в окрестностях Рунна.

    Весна, какая она только бывает в этом городе. Теплый день, сменившийся промозглой ночью и туманный рассвет. Сквозь узкую прорезь в пологе, смешиваясь с еще тусклым светом, в шатер вползали белые полосы тумана.
    В то раннее утро не было ничего кроме этого тумана, шороха ветра в сухой траве и теплого, касавшегося шеи, дыхания. Герцог проснулся, но продолжал лежать неподвижно, обнимая прижавшуюся к нему во сне девушку.
    Радэ…. Ее тепло, вороной шелк тяжелых пахнущих весенней травяной горечью волос, разметавшихся по плечам. Совсем рядом. Близость, ощутимая всем телом, всем естеством, в прикосновениях, в дыхании, близость никогда в его жизни не бывавшая столь желанной, как теперь. Он многое бы отдал, что бы это промозглое туманное утро затянулось на дни. Рядом с ней, в плотной тишине уснувшего лишь пару часов назад табора герцог Иберо находил странный граничащий со счастьем покой, столь резко контрастирующий с недавно владевшей любовниками страстью.
    Верно, стоило бы посмеяться над собой…. Над тем, как просто, в сущности, оказалось, пусть на время, потерять себя. Даже зная, к чему все может привести, он не мог, и, что важнее, не хотел отказывать себе в способности остро чувствовать и быть живым, не думая о последствиях. Стоило посмеяться над собой…, но Диего только беззвучно улыбался утренним сумеркам, перебирая рукой темные локоны еще спящей девушки, получая от жизни обрывки счастья, на которое не имел права.
    Горячая ладонь скользнула по его плечу, и герцог с улыбкой заглянул в темные омуты глаз. Радэ томно потянулась, прикрыв глаза, как пригревшаяся кошка, и Диего не смог удержаться, что бы не привлечь девушку к себе, целуя.
- Доброе утро, герцог, - слова, произнесенные почти губы в губы, лишь на мгновение прервавшие поцелуй, улыбка, слышащаяся в тихом голосе.
    Мог ли он ожидать, что так глубоко в душу врежется этот голос и непроницаемо темный взгляд…. Знала ли она сама, сколь сильную власть имеет над его мыслями…. И как долго они смогут оставаться в этом построенном на двоих мире? Все эти вопросы переставали иметь значение, когда приходило осознание того, что все слова уже давно сказаны, осознаны, скреплены страстью и даже сталью…
    И оставались только обрывки мыслей, тонкие пальцы, кажущиеся такими хрупкими в его ладони, отброшенное в сторону покрывало, прикосновения в стылой предрассветной дымке оставлявшие на коже горячие следы, дыхание и тела слившиеся воедино.
    Герцог вернулся в Королевский город уже поздним утром.

    Рунн. Королевский город.

- Все это произошло сегодня утром, - закончив рассказ, Антонио налил себе еще вина, - Было довольно весело, но нам очень повезло, что никто не пострадал.
- Да, - Диего кивнул, и помолчав какое то время добавил, - Слишком многие пойдут на любые средства, что бы союз с Севером не был заключен.
    Он ждал чего-то подобного с самого начала, хотя и надеялся, что в охватившей Рунн после смерти Александра суете, противники союза не успеют проявить себя до Высокого совета. Но кем бы ни были решившиеся на подобные методы недоброжелатели, найти их теперь будет более, чем непросто. Диего был уверен, что задержанные стражей головорезы нанимались, по меньшей мере, через третьи руки, и сколь бы влиятельными не были истинные заказчики покушения, выйти получится разве что на человека непосредственно передавшего бандитам деньги, если конечно этот несчастный не покоится еще на дне Вольтурны.
    Но и подобное знание никогда не станет лишним.
- Хосе, - герцог Иберо едва заметно кивнул головой, приглашая войти в кабинет человека, посвященного в большую часть секретов этого дома, - Я бы хотел, что бы ты нашел всю возможную информацию.
    Никаких вопросов, только короткий поклон и удаляющиеся шаги. Хосе всегда оставался единственным из служащих Иберо людей, кому Диего доверял безоговорочно, даже в том, о чем не стал бы говорить даже с кем-либо близким ему по крови.
      Герцог наполнил свой кубок и привычно отошел к окну, словно размышляя вслух:
- Все это выгодно Флавио или…, - он встретился взглядом с дядей, и адмирал понимающе усмехнулся:
- Или это вполне мог быть кто-то, кого мы считаем своим союзником.
- До Высокого совета осталось четыре дня, - задумчиво произнес Антонио, - Полагаю, все еще стоит ждать неожиданностей.
- Еще каких, - Диего улыбнулся, - Я спущусь за мамой и прикажу принести еще вина. Предстоит долгий разговор.

      Диего приехал за Эрминой в Шенбрунн, когда весеннее солнце, сползая за зубцы городских домов, уже окрасило небо густо розовыми красками приближающегося заката. Кардинал Рунна, как и прежде, принимал на исповедь только после обедней молитвы. Не было ничего удивительного в том, что вдовствующая императрица пожелала встречи с духовным наставником столицы, и в том, что ее племянник, герцог Иберо, решил сопровождать близкую родственницу до его особняка в Королевском городе.
    Черно-алая карета, запряженная вороной парой остановилась у крыльца кардинальской резиденции, и Диего, спустившись, подал своей спутнице руку. Их ждали. Слуга указал на террасу, почти скрытую за ветвями уже зеленевших деревьев.
- Может быть, ты расскажешь мне, зачем было так торопиться? – тихо спросила Эрмина, глядя на герцога с лукавым любопытством.
    Диего с улыбкой посмотрел в светло-карие отливающие золотом глаза. После похорон Александра и нескольких слов, сказанных друг другу в семейной гостиной, казалось, стало легче. Порой проще принять, чем понять. И они оба, казалось, научились принимать друг друга такими, какими их сделало проведенное в разлуке время, даже без грусти сознавая, что слишком многое уже не сможет быть прежним.
- Мне необходимо, что бы ты познакомилась с одним человеком.
- Интригующе, - Эрмина улыбнулась, но через мгновение ее тонкие пальцы крепко сжали руку.
    Прежде он не представлял, что что-то может заставить вдовствующую императрицу так внезапно побледнеть, и только проследив за ее взглядом, устремленным к террасе, понял, что она увидела Константина. Молодой монах, не замечая их, увлеченно беседовал с Руизом. Коротко остриженное золото волос, иные осанка и выражение лица, с какими Александра могли бы изобразить разве что на церковных образах, если бы кому-то пришел в голову столь дикий замысел. Но, впервые увидев его, Диего тоже счел сходство с покойным Императором разительным.
- Это не он, - тихо произнес герцог, встречая уже спокойный взгляд Эрмины. У ее прошлого было совсем иное лицо.
    Они поднялись на террасу вместе. В преддверии грядущих перемен Иберо сознавали, что должны быть, как никогда едины, а в чем-то они всегда и оставались таковыми.
- Ваше Величество. Герцог Иберо, - Руиз обернулся, приветствуя их.
- Прошу прощения за поздний визит, Ваше Преосвященство, - Диего склонился, принимая благословение.
- У нас слишком мало времени, что бы делить его на более или менее удачное, сын мой.
    Они провели в резиденции кардинала недолгое время,  не больше чем потребовалось, что бы объяснить предстоящие планы и рассказать о уже сделанном, и ровно столько, что бы еще раз осознать, как многое неизбежно изменится с появлением в свете последнего из Александритов.
      Черно-алая карета покинула окруженный ухоженным садом двор, когда почти стемнело. 
- Ты действительно этого хочешь? – вопрос, упавший в тишину, мгновенно смешавшись с шумом колес и стуком копыт по мостовой.
    Эрмина сидела в карете рядом с Диего, сквозь сгущавшийся полумрак вглядываясь в лицо своего попутчика.
    Желал ли он видеть Константина на троне? Возможно, если это устроит большинство, и даст стране возможность не сорваться до неизбежного сейчас противостояния центра, запада и востока. Если новый Император позволит Иберии поднять голову, как это было до религиозной войны, и вместе с тем придержит слишком рьяных религиозных фанатиков от вражды с откровенцами. Если сам Константин, пока смиренный и скромный, не станет угрозой куда большей, чем все они, из-за своей сейчас светлой, но не лишенной фанатизма веры. Если…
- Он законный Император, - ответил Диего. Эти слова давно решили все.
    В золотистых глазах Эрмины отразилась спокойная улыбка, тронувшая ее лицо:
- Семья всегда с тобой. За тобой.

    Хосе вернулся поздно, когда Диего уже собирался уходить. Полупустой кабинет освещал только подрагивавший огонек свечи. Герцог собрал со стола последние бумаги и, бросив их в ящик стола, закрыл на ключ.
- Задержанные не знают ничего. Их «услуги» были оплачены через контору какого то ростовщика в Ремесленном.
- Ростовщик благополучно съехал с нее еще до покушения? – с улыбкой спросил Диего, и Хосе с очень серьезным лицом кивнул.
- Но есть еще кое-что. Утром в стражу пришло письмо с предупреждением о готовящихся покушениях. Анонимное, но за этой печатью.
    На стол лег аккуратно срезанный кругляш сургуча с оттиснутой на нем хищной птицей на ветке. Диего никогда не спрашивал, какие через какие источники в руки Хосе попадают подобные вещи.
- Нужно определить, чей это герб. Ястреб весьма распространенный символ.
- На это ушло больше всего времени. Барон Фридрих Карл фон Хирш, правая рука Князя Торнхейма. Если это не подделка, то письмо послал он.
    Диего задумчиво покрутил застывший сургуч в руках. Это имя он слышал впервые, Готфрид был не из тех людей, кто допускал, что бы влияние его вассалов распространялось дальше их собственных поместий.
- Я хочу видеть этого человека в ближайшее время.
- Ему передадут ваше приглашение, господин.
    Печать последовала в ящик вслед за бумагами.
    Но еще до этой встречи он обязан встретиться с Первым Таном. Появление Константина не должно стать для наместника севера неожиданностью на совете. Рой Фрост не был похож на человека, который любит подобные сюрпризы, а союз с севером для Иберии оставался во многом слишком важным, как и прежде…. союз, который будет окончательно заключен его браком с хрупкой светловолосой сестрой первого Тана.
    Как странно шутит порой судьба, еще пару недель назад ему по сути все равно было, какая женщина назовет себя следующей герцогиней Иберо, если это пойдет на благо дому. В худшем случае, за стенами фамильных особняков владетелей юга он всегда смог бы отыскать чужое ни к чему не обязывающее тепло.
    Тогда в его жизни еще не было ее…. Не было настоящего, которое хотелось прожить сполна, до мгновения, так как общее будущее для них невозможно. В жизни наместника юга на первом месте всегда должна стоять одна женщина – Иберия.
    Герцог расстегнул и отложил в сторону украшенную рубинами широкую цепь, и набросил на плечи простой темный камзол.
- До завтра, Хосе.
    Долгий взгляд без тени осуждения, с почти безразличным спокойствием.
- Чем вы готовы поступиться ради этого, господин?
      Можно было сделать вид, что они не поняли друг друга. Диего поймал рукой огонек, погружая комнату во тьму:
- Многим…, - еще мгновение простоял неподвижно и покинул кабинет.

26 число месяца Полотна.
Шенбруннский лес

      Всадник гарцевал на огромной поляне, заставляя своего коня танцевать перед двумя чересчур внимательными и привередливыми зрителями. Черный с белыми отметинами на ногах жеребец несколько раз вставал на дыбы и было не понять – желал ли того наездник или конь просто показывал свой норов. В очередной раз опустившись на все четыре ноги, черный конь загарцевал боком, пока не приблизился к двум наблюдающим.
- Это ты устал? Или твой четвероногий друг решил украсть у нас вино? – проговорил один из мужчин, проводя рукой по короткостриженным, седым волосам.
- В отличии от некоторых – он не пьет, - ответил русоволосый мужчина, перекидывая ногу и спрыгивая на землю.
- Может быть, возьмешь себе на заметку такую здравую привычку? – насмешливо продолжил второй – смуглый и белозубый.
      Русоволосый мужчина гордо вскинул голову, с оттенком неизмеримого превосходства глядя на двоих приятелей:
- Чтобы я доверял двум пиратам, да их морскому коню с непонятными привычками? Да ни в жизнь! – маршал Рунна вовремя уклонился от выпада шпаги северного тана и выхватил свою.
      Глаза их сверкнули знакомым с давних пор блеском: выпад – поворот и атака. Они не применяли кинжалы, предпочитая лишь тонкие намеки лезвий шпаг.
- Как тебе этот выпад?
- Легко, - откликнулся Бранд, проводя сложный финт и заставляя противника отступить на шаг.
      Шарль ухмыльнулся:
- Только после вас, - губы продолжали улыбаться, а удары посыпались едва ли не с бешенной яростью.
      Подсекающие и разящие удары чередовались с блоками и финтами. Казалось, вот-вот клинок проткнет одежду, вонзаясь в тело. Эти трое привыкли всерьез шутить друг с другом, разыгрывая и смеясь, вызывая на бой саму судьбу. Старуха-судьба постоянно устраивала им каверзы, заставляя смиряться с капризами взбалмошной женщины, которая к тому же всесильна. Но
и она обожала, когда с ней начинали играть на тонких лезвиях, оскаливаясь в усмешках и обходя ее каверзы в легком танце. Маршал вдруг резко отступил, отбивая сильным ударом направленную в левое предплечье шпагу. Тангбранд уловив, что это не ловушка тоже поднял клинок вверх, удивленно посмотрев на «соперника»:
- Годы уже не те, - справившись с собой, проговорил Шарль, криво улыбаясь.
- Эгей, неужели ты признаешь поражение? – стоявший чуть в стороне Антонио, не видел особых перемен в поведении друзей, наливая всем троим вина.
      Шарль поймал взгляд Буревестника и чуть покачал головой, пытаясь разжать пальцы правой руки. Охватившая ее боль была сильнее, чем во все предыдущие разы, но мужчина стиснул зубы и справился с недомоганием, вложив клинок в ножны. Тан Буревестник подошел к нему, убирая свою шпагу и подставляя плечо:
- Пойдем, старая сухопутная крыса, - в голосе слышалась все такая же издевка, на которую Шарль не преминул поднять бровь, спрашивая:
- Когда акула приглашает пройтись – это значит она голодная?
- Вот именно! – откликнулся Тони, встречая их двумя поднятыми кубками. – Или хочет пить.
- И за что же мы будем пить?
- Наверное, за новое украшение нашего Тониньо. – ухмыльнулся Тангбранд. – Он у нас совсем взрослый мальчик, раз зарабатывает такие шрамы.
- Или ты хочешь сказать, совсем старый, раз не может увернуться. - Антонио Иберо поморщился, но никакой гримасе не удалось бы скрыть свежее ранение. О происхождении «обновки» он упорно отшучивался с невозмутимым лицом индейского вождя.
      Они выпили и опустились прямо на траву. Антонио тут же поджал под себя ноги, демонстрируя важную позу, в которой герцог саджисский видимо принимал своих подданных. Шарль де Нортми привалился к дереву, стараясь незаметно помассировать ноющую руку и посмеиваясь над недовольно нахмурившим брови Тангбрандом:
- Здесь как всегда душно.
- Тебе везде душно, где нет морского бриза, да бешено носящихся чаек, - ровно ответил маршал.
- Возможно, - улыбнулся тан, укладываясь на землю и расправляя сильные плечи.
- Здесь – холодно! Ночью можно и замерзнуть.
- Судя по твоему цветущему виду, Тони, тебе по ночам не холодно, - с нарочитой мягкостью проговорил маршал. – Впрочем, вам иберитам грех жаловаться. Ваш норов не даст вам замерзнуть даже среди льдов северных морей. Твой младший племянник за несколько дней успел настроить против себя едва ли не всех адъютантов. Как он собирается с таким характером воевать – ума не приложу.
- А зачем ему воевать? – быстрый взгляд.
      Но маршал ответил меланхоличным пожатием плечей:
- Друг мой, надо быть готовым ко всему. В том числе и к войне. – он помолчал, вспоминая разговор с братом и сыном. – Не думаю, чтобы для вас было новостью то, что южная и северные башни всегда ждут "гостей".
- С сюрпризами? - лениво вмешался в разговор Буревестник.
- Не без этого, - подтвердил Нортми.
- Начали за здравие, - проворчал адмирал Иберо.
- А закончили во славу Каспиана, - хмыкнул маршал. – Это ведь великая книга экклесии учит, что с самого рождения человек идет к порогу Спасителя, где ему предложат праведный суд и благие сады.
      Адмирал сорвал травинку, прикусывая тонкий стебелек и прищуриваясь:
- Мне известно, что Книга Откровений тоже учит своих последователей великой истине: Спаситель все прощающий и будет воздавать по трудам, так как сам знает что есть труд творческий. Интересно, кто придумал понятие о чести, родстве, истинности?
- Лукавый, - все так же лениво проговорил Буревестник, приподнимаясь на локте. – Еще минут пять вас послушаю и решу, что вы как маленькие дети привыкли жить по книжкам. Но книги не учат тому, что есть в жизни. Шарль, ты же не читаешь Фернандо Иберо книжки перед его службой? Тони, ведь ты ни разу – я уверен в этом – не читал своим племянникам сказки на ночь?
Наверняка ты повествовал хриплым голосом о собственных похождениях и они вместо того, чтобы заснуть под занудное чтение, просили тебя рассказать снова и снова.
- А ты повествовал своим ребятишкам о собственных подвигах, Бранд? – поднял бровь Антонио.
      Маршал приоткрыл глаза, глядя на улыбнувшегося северянина:
- Я рассказывал сказки их матерям.. а они слагали легенды.
      Буревестник ловко увернулся от двух дружеских тычков, вскакивая одним упругим прыжком на ноги и протягивая друзьям руки:
- Время не ждет. Нам уже пора, - он присвистнул, подзывая слуг, ведущих на поводу коней, на которых они вскочили и обменявшись взглядами, понеслись наперегонки к дворцу, где каждый разойдется своим путем.

26 число месяца Полотна.
Служилый Рунн.

      Первый маршал Рунна быстро прошел по коридору, почти не глядя на караульных, которые вытягивались в такт его шагам. Войдя в свой кабинет, он резко бросил на стул перчатки, посмотрев на свободно стоящего перед ним юношу. В ответ ему сверкнули вызовом карие глаза. Маршал мысленно вздохнул, а на лицо наползла маска легкого недоумения:
- Не знал, что вам в детстве привили скверную привычку ссорится с теми, кто прикрывает ваш тыл.
- С каких это пор вы, - маркиз Иберо казалось едва не прорычал это обращение, - прикрываете нас?
      Шарль улыбнулся:
- С того момента как вы, маркиз, попали в мои адъютанты. Для вас будет сюрпризом узнать, насколько многие хотят обрить вашу голову наголо? А возможно и вовсе лишить ваше тело такого роскошного украшения?
- Я ваш адъютант, но не мальчик на побегушках! - резко и вполне справедливо заметил юноша, на что послышался тихий ответ:
- Молчать. Армия не любит споров, мальчик, - мужчина задумчиво изучал упрямо выставленный подбородок, непокорный взгляд этого красивого парня, который так не любил подчиняться.
      Сломать непокорность всегда было легче всего, да только толку от этого - мало. Маршал закончил осмотр спорщика и все также негромко приказал:
- Смирно, - после чего быстро присел за стол и принялся писать депешу.
      Минуты шли за минутами, пока депеша не была дописана - Шарль не поднял голову и не взглянул на застывшего адъютанта:
- Вот вам пакет. Мы выезжаем на полевой смотр отдельных частей армии, вы должны доставить его к генералу Катена, в нем время нашего приезда и распоряжения по подготовке отдельных частей армии. Будьте любезны быть готовым в любой момент, когда бы мы не появились. Со мной будут генералы кавалерии Коррес и артилерии фон Дюрнер. Есть вопросы?
      Юноша взял пакет и глядя прямо перед собой, вновь демонстративно вытянувшись по стойке "смирно" спросил:
- Когда вы изволите быть?
      Шарль улыбнулся:
- Сегодня. Извольте быть готовым в любую минуту, когда бы я не появился. 30 числа - вернемся. Надеюсь вам не в новинку жить в полевых условиях.

Ночь с 26 на 27 день месяца Полотна.
Рунн. Особняк Иберо.

Пленник мегаполиса грёз

Тартар под кожей прохожих



Большой глоток…и ещё один…и ещё. Это была уже третья бутылка дорогого фортийского вина, подарок Корресов из своих погребов. На дне оставалось совсем ничего и юноша допив красное с досады бросил её вниз, где она вдребезги разбилась. Внизу кто-то забегал, но Фернандо не видел кто, ему было всё равно, наверное слуга. Маркиз на ощупь нашёл четвёртую бутылку и поняв, что она последняя с досады плюнул с крыши. Забравшись на именной особняк своего семейства Фернандо мог почувствовать себя хорошо. Именно в одиночестве. Отдохнуть от всего, что уже успело измениться в его жизни. Он сделал большой глоток прохладного воздуха, а после открыл вино.
Карла, Торнхеймы, а после и адъютанство у главных противников Иберо. С самого детства ему привязали ненависть к Нортми, а теперь толкают на то, чтобы он лизал им сапоги. Но этого не будет! Да он будет служить и служить хорошо, если его не будут принимать за иберийское отродье. Служить ради семьи, ради всей Иберии, ради сестры. Беатрис никогда не пожалеет о том, что сделала тот или иной поступок, он приложит все силы, чтобы она была счастлива, даже если придётся перебить всех Нортми, Барна или тому подобных, да хоть самого Лукавого и его свиту!
Фернандо сделал ещё несколько глотков вина, сейчас он уже не чувствовал всю прелесть фортийского. Ночной Рунн жил своей жизнь и ему не было до дум маркиза, а тому это и надо было. Он ненавидел этот город, но если придётся проживёт здесь всю жизнь, ради близких. Мысли путались, хмель делал своё дело.
В воздухе запахло сыростью, а вскоре начался дождь. Сначала небольшой, он казалось очищал этот город от всех земных грехов. Но вскоре он перешёл в более серьёзную стадию. Но Фернандо дождь не мешал. Юноша вглядывался куда-то в глубь города, что он там искал не знал даже он. Именно сейчас было видно, как Иберо юн. Высокий и крепкого телосложение лицом он выдавал свой возраст, более того, он выглядел моложе своих девятнадцати. Именно, когда Фернандо был чем-то разозлён или недоволен его лицо выражавшее это состояние говорило, что он всего лишь ребёнок. И имя, которое ему дала сама Иберия Дитя солнца или с иберийского коротко Эрто – дитя, как ничто другое говорило об этом.
Дождь понемногу стихал и маркиз убрав с глаз мокрые волосы медленно встал. Его немного шатало, но юноша держался молодцом. Последнюю четвёртую бутылку он аккуратно положил туда, где мгновение назад сидел.

Перед своими покоями Фернандо наткнулся на слугу.
- Маркиз чего-нибудь желает – Хуан низко поклонился, даже слишком низко.
- Желает покоя – не дожидаясь реакции юноша вошёл к себе.
Не снимая одежды Иберо лёг на широкою кровать. Сон предательски не шёл, несмотря на количество выпитого. И Фернандо уже готов был проклясть всё на свете, но его прервала медленно открывшаяся дверь…
Он ожидал увидеть кого угодного, но только не её. Карла медленно закрыла за собой дверь. Как же она была красива.
- Что ты здесь делаешь? – Фернандо говорил так тихо, что не слышал самого себя.
- Пришла проститься… - её голос…за него он готов был отдать своё душу кому угодно…
- Я… - Иберо хотел ещё что-то сказать, но его остановили её губы, которые подобно лепесткам роз коснулись его.
- Ничего не говори…
Фернандо подчинился…пускай последний раз, но они будут вместе, так как были вместе с самого детства, тогда им казалось это будет вечно, но судьбе надо было иначе.
Юноше казалось это сон, даже если так, пускай он не кончается, как можно дольше…

27 число месяца Полотна.
Рунн.

      Балансировать на палубе коробля, попавшего в бурю ничуть не легче, чем пытаться удержаться на лошади, если ты вдруг вздумал не сидеть в седле, а стоять. У маленьких ромалэ это получалось отменно, а он привык не отставать от подобных виртуозных подвигов. Именно поэтому Рауль Фьер, на радость всем присутствующим, сейчас стоял на своем коне, который недоуменно переступал с ноги на ногу, не способствуя тем самым равновесию своего затейника-седока. Молодой человек рассмеялся в очередной раз, едва заметно наклоняясь вправо и подмигивая удерживающему повод коня цыгану, на что тот весьма своевременно откликнулся:
- Дурное дело - не хитрое. Ты попробуй удержаться, моряк, когда он под тобой скачет.
- А палуба в море ты думаешь - на одном месте стоит? - весело откликнулся Рауль, но тут же предложил. - А ну давай.. шагом вперед..
      Нет, определенно качающаяся в бурю палуба гораздо приятнее, но и с этой пустяковой задачкой он справится. Конь прядает ушами - недоволен развитием событий, а седоку - весело. Дела на сегодня все закончены, удержать себя и не проехать в табор, куда ему хотелось со дня прибытия в Рунн - было невозможно. Если можно жить в свое удовольствие, то зачем отказывать себе хоть в чем-то? За его спиной раздался чей-то приветственный крик:
- Радэна! - и веселый перелив гитарных струн.
      Никто не виноват в том, что ему захотелось узнать кого это так радостно приветствуют. И уж разумеется никто не виноват в том, что про балансировку он забыл, увидев красавицу ромалэ, которая белозубо смеялась и махала всем рукой.
- Тысяча мокрых кошек! - выругался он, оказавшись на земле и приподнимаясь на локтях.
Пиратский платок слетел с головы, черные волосы разметались, закрыв взор. Парень решительно взмахнул головой, отбрасывая с глаз темную завесу и нагло улыбнулся, потому что прямо перед ним на белоснежной лошадке восседала красавица и протягивала ему руку:
- Вставай..
      Он даже не коснулся этой руки, прыжком поднимаясь на ноги и чуть качнувшись, так как не рассчитав, на миг лишился зрения, но тут же все прояснилось, а парень улыбнулся и протянул к ромалэ обе руки:
- Прыгай..
      И снова мелодичный смех, как всплеск своевольных волн. Рауль засмеялся в ответ, поймав девушку на руки и поставив перед собой:
- Радэна, можно - Радэ.
- Рауль, - просто и легко ответил он. - Рауль Фьер. Хотя имя мало что значит...
- А что имеет значение для тебя? - мягко выскользая из его рук и склоняя голову с тяжелыми, густыми прядями смолянных волос.
- Это мгновение, Радэ, - без малейшего смущения они оглядывали друг друга, не стараясь скрыть, что им просто, легко и весело.
      Пальчики ромалэ незаметно щелкнули и белоснежная лошадка послушно приблизилась к девушке, склоняя горделивую шею перед ней и получая заслуженное лакомство из на удивление изящных, правильной формы ладоней. Рауль не сводил с нее глаз, продолжая отмечать про себя и поразительно гармоничные черты лица, и изысканную небрежность манер. В этой прекрасной девушке словно бы жило два существа. Радэна сверкнула темными омутами глаз, посмотрев прямо в глаза стоящего перед ней атлета:
- Ты не плохо справлялся.. мог бы зарабатывать этим на жизнь, - ироничная издевка слов, сверкание солнечных лучей в темных, загадочных и таинственных омутах.
- А может я так и делаю? Балансируя - иду вперед.. Жизнь - как веревка натянутая между небом и землей, ты идешь, а над тобой смеются или пугаются за тебя. Ты будешь смеяться?
- Нет. Но и боятся не буду, - от нее пахло весной, чуть сладковато-терпким ароматом цветов, не слащавым, который так любили многие столичные модницы, а даже горьким, но незабываемым. - До встречи, Рауль.
      Так прощаются королевы.. привыкшие повелевать и приказывать. Он восхитился и задумался - не походила она на простую жительницу этого яркого, шумного мира, где вечный дом - бесконечная дорога. Было в ней что-то необъяснимое, кроме удивительной красоты и яркости. Рауль наклонился, подхватывая с земли упавший яркий, пиратский платок, а, выпрямившись, легко расправил широкие плечи и негромко пообещал:
- Мы еще увидимся.

      Рунн всегда оставался Рунном, городом мечты и желания, где желания имели свойство исполняться в срок. Но жить по назначенному претит. Рауль Фьер любил нестись, опережая жизнь и не думая о завтрешнем дне, так как слишком многое можно было решить здесь и сейчас. Примчавшись домой из табора, он должил отцу о том, как продвигаются дела ремесленных гильдий, обратив внимания, что без риска невозможно будет и скорей всего вкладывание денег в строительство шаров для воздухоплавания - будет убыточным. На что отец лаконично произнес: "Прибыль должна покрыть расходы". Рауль усмехнулся, представив себе летающий корабль. Почти как корабль мечты, о котором однажды пел один из менестрелей при дворе. Залетев в гостиную, он наскоро пообещал сестрам, что вечер он в их распоряжении и даже служба не заставит его отступить, если вдруг случится чудо из чудес и сестры Фьер останутся без достойной компании для прогулок. Праздник всегда был праздником, а в их семье умели и ценили хорошее веселье. Смех всегда оправдывал слезы, которые порой блестели на глазах. Будет праздник, где всегда присутствуют все жители города и... он наверняка увидит эту чудесную девушку.

27 число месяца Полотна

Музыка: Gorillaz; Feel Good Inc

Все больше и больше времени – дневного и ночного – я проводил в своем кабинете, рассматривая чуть ли не на свет книги Клинков. На остатке карт-бланша удалось выторговать почти все их тексты, находившиеся у СИБ - и теперь я вновь и вновь сверял разрозненные строчки, которые имели хоть что-то общее.
Занятие было, во-первых, совершено неблагодарным, во-вторых, отвратительно влияющим на глаза. Но делать-то надо, кроме меня в этом не разберется никто. Ребята у меня в оперативной группе подкованные, но если им вот это все спустить – они будут искать шифрованную дипломатическую переписку или следы денежных мошенничеств.
Мне же приходилось искать странные намеки, мистические замечания, философские умствования… Заметки о бренности бытия не были для меня совсем уж неожиданностью, но, похоже, тут это рассматривали как вопрос личного домашнего хозяйства и надеялись все последствия таковой бренности отложить куда-нибудь подальше. Если пойму, за счет чего – дело сделано.
Расходуя средства, сравнимые с бешеными, на каву, каковой уходил… и уходил… и уходил почти что ведрами, я все пытался что-то понять. Конечно, кое-что из жизни ордена Клинков я узнал – но к развитию изначального построения о важности неких Печатей для народного хозяйства я не приблизился ни на шаг. Надо будет устроить капитальный поиск – прийти туда, где хроники лежат, и отдать себе команду «Апорт!». Притом хроник понабрать всяких – светских, церковных, местных… И искать, искать, искать. Но нет у меня таких сил!
Решил прерваться ненадолго, почитать что-нибудь легкое… Взял что-то старое и историческое, «Жизнеописание Квинта Публия Тассадара»:
«Велик он был в битвах – и в рядах первых, и армиями командуя. Полководца дар щедро был ему отмерен, но был Тассадар заносчив и превосходство свое над людьми, что рядом с ним дрались, самоочевидным полагал… А как узнал, что родина его, Аюр, потеряна для Империи – сверх того и сердцем ожесточился, лицом почернел и глазами грозно весьма сверкать стал… А бойцы его, двум клинками вооруженные, столь неистовы и в своем вожде уверены были, что звали их левантийским словом «зелот»…». Н-да, что-то не слишком легко читается…
В полном ужасе я попытался отойти ко сну, но ночью два раза просыпался и шел в библиотеку – проверять приснившиеся идеи. Короче говоря, я встал на след и намертво к нему прилип. Теперь осталось только по нему бежать, перепрыгивая коряги, пригибаясь от сучков и преодолевая соблазны остановиться попить пиво.
Утром я был разбит, как Императорова чаша. Мир был каким-то скрытным и неискренним; он самим своим существованием вызвал желание привязать действительность к стулу, и канделябром, канделябром в лицо… светить. Нет, так недолго сойти с ума и начать поощрять ремесло человекоубийства. Надо, надо что-то делать: идти другим путем, раздвигать границы сознания, нормально идти в обход… или искать помощи.
Вот так я и оказался на самом пороге благопристойного для визитов времени на пути к покоям фрейлины де Анфра – в руках узелок книг, на лице несколько забитое выражение – ни дать ни взять студент, пытающийся одолжить «вот буквально почти что всего лишь» до морковкина заговенья. Однако я из студенческого возраста в общем и целом, если не думать о тотальной неуспеваемости, вырос – так что был пропущен к недавно вернувшейся с утренней прогулки с Императрицей фрейлине.
Разумеется. Никто меня  покои не пропустил – ну что мне делать в девичьих покоях? И не надо гусарства… Девушка вышла встретить меня в коридор перед таковыми, присела в реверансе в ответ на мое приветствие и с интересом посмотрела на стопку книг:
-Что-нибудь новое, номен Дресслер?
-Можно сказать и так, - я пожал плечами и понизил голос, - Вообще-то, это из Клинковских архивов. Все страшно секретное и опечатанное такими перстеньками, что аж боязно...
Агнесса чуть склонила голову на бок, ее личико приобрело несколько задумчивое выражение.
-…Но, - продолжал я, - если я в этом еще пару дней поразбираюсь – то сойду с ума! Так что… может быть, вы, номени, свежим взглядом да всепобеждающей дамской логикой…
Лицо Агнессы выразило живейшее участие.
-А что мы, собственно, ищем, номен?
Я вкратце пересказал девушке все те выводы, к которым пришел по делу об Императоре. Вообще-то меня за такое повесить мало – разглашение, вербовка без согласования, все такое прочее… Но – да ладно, чего уж там… И вообще, сейчас на мелкие нарушения не обращают внимания вообще, на крупные – досадливо морщатся, а за государственные преступления, видимо, заколют в подворотне. Начальство, эххе…
-…Вот тут, в общем-то, все, что у меня есть незашифрованного. Не сочтите за труд – просмотрите как-нибудь, очень вас прошу, - я посмотрел на прекрасную фрейлину так проникновенно-просительно, как только мог, и протянул ей узел.
Агнесса забрала его с плохо скрываемой радостью, пытаясь тут же начать разбор источников. Горящие ее глаза уже просматривали корешки; еще немного – и дама уйдет в эти документы так, что лишь туфельки, возможно даже – лишь кончики каблучков, останутся в текущей реальности.
Номени изо всех сил пыталась продолжить вежливый разговор, но я, видя, каких мучений ей это стоит, вежливо откланялся, сказав, что жду ее посыльных в любое время суток, с чем и ушел.
Уходил я в блаженном спокойствии – эта девушка умрет голодной смертью, но найдет все, что закладывали в эти книги их авторы, и даже кое-что из того, о чем они сами-то имели очень расплывчатое понятие…

27 число месяца Полотна.
Рунн.

    «Смерть Императора это только начало. Если ты сумеешь распутать клубок этих древних тайн, и понять, что произошло на самом деле, то ты сделаешь одно из тех великих дел, для которых и создавался этот орден.» - эти слова сантэт Урбинуса звучали в голове у Каспара все то время как он ехал из Ауралона в столицу. Прихватив по пути крайне любопытного товарища – некоего Дайкнера, он прибыл в Рунн, и последние две недели провел в бесконечных ходках по городу.
    Его появление здесь осталось незамеченным, но это было хорошо – никто не мешал. Расследование продвигалось постепенно, он успел побывать и во дворце, и во многих иных местах. Вскоре было объявлено, что Император скончался в результате прискорбного несчастного случая – но подробности не сообщались. Каспар мог бы обсудить это со своими коллегами здесь, но сейчас ему были важны свои собственные догадки.
    Как он понял ключами к произошедшему владели два человека – кардинал Рунна и герцог Нортми, глава Службы Имперской Безопасности. Стоило поговорить с ними, но в городе была ужасная суматоха предшествующая Выскому Совету, и Каспар решил отложить это на некоторое время.
    В Рунне хватало и мелких странностей, которые требовали тщательнейшего расследования – как оказалось представительство Ордена Никонианцев в Рунне работало из рук вон плохо, многие дела были заброшены, документы были в ужасном состоянии. Отчитав отца Тидиуса, который страшно перепугался и клятвенно обещал все наладить, Каспар приступил к изучению самых последних отчетов, которые сообщали о разных странных происшествиях.
    Пропустив явную белиберду вроде гигантских летучих мышей, внезапных исцелений и прочего в том же духе, де Диш наконец обнаружил кое-что любопытное, причем непосредственно касающееся дел Церкви.
    Тайна требовала раскрытия. Собрав свой нехитрый скарб, Диш вышел на улицу из дверей представительства Ордена, и направился в Служилый город, где в глубине извилистых улиц стоял неприметный особняк.
    Он незаметно проскользнул мимо охраны, которая глазела по сторонам. Дверь была не заперта, и Каспар вошел внутрь.
    Странный дом, полный необычных вещей. Диш шел по коридорам заваленным всякой рухлядью – книгами, ретортами, какие-то склянками и подобным хламом. Где-то на верху слышался звон и чья-то ругань.
    Каспар отворил первую попавшуюся дверь. Громадный обеденный стол, на двенадцать персон – весь завален бумагами, перьями, какими-то книгами. Инквизитор подошел и вгляделся в расчеты. Любопытно…
    Расходящиеся круги опоясывали маленькое нарисованное солнышко. Суровые лики звезд хмурились, поля были все исписаны цифрами.
    - Не трогай моих чертежей! – Каспар обернулся на звук. Маленький, седой, с растрепанными волосами, человечек, в широком кожаном фартуке, гневно смотрел на него. – Кто Вы такой, Сеятель меня побери? Мне обещали, что тут меня никто не побеспокоит!
    - Полагаю – Вы и есть Йордан фон Брун. – усмехнулся инквизитор. – Знаменитый астролог, теолог, философ и еще Лука знает кто… Рад нашей встрече. Мое имя – Каспар де Диш, я инквизитор из Ауралона.
    Йордан вздрогнул.
    - Да, я слышал о Вас, – произнес он спустя время. – Верный пес святого престола. Но на этот раз Вы ошиблись и встали не на тот след. Я – Трифиллиос, личный аптекарь сантэта Фабиуса, родом из Флавии.
    - Я понимаю. – Каспар кивнул. – Догадывался, что с Вами что-то и случилось в таком духе. Чем же Вы занимаетесь тут, Трифиллиос?
    Ученый недовольно посмотрел на него. Глаза его прыгали от одного предмета к другому, словно он не знал, за что схватиться первым.
    - Вы первый кому я это говорю! – вдруг взвизгнул Трифиллиос. – Необычайно! Удивительно! Мною сделаны крайне важные открытия,  – он стал кружить по комнате, подняв руки. – Кто бы мог подумать!
    - О чем Вы? – холодно спросил Каспар де Диш.
    - Прошедший месяц был самым плодотворным… - бормотал ученый, не обращая никакого внимания на стоявшего рядом инквизитора. – Разбросанные теории сошлись вместе, и дали истинное знание. Я, Трифиллиос, он же Йордан фон Брун, доктор наиболее глубокой теологии, профессор чистейшей и безвредной мудрости, известный в главных академиях Империи, признанный и с почетом принятый философ, чужеземец только среди варваров и бесчестных людей, пробудитель спящих душ, смиритель горделивого и лягающегося невежества… О, да!
    - Что же Вы открыли, мой скромный друг? – Диш внимательно смотрел на нарезающего круги Йордана.
    - Вы ничего не знаете и не поймете! – замахал руками Трифиллиос. – Мракобес! Хотел бы я сейчас посмотреть на тех глупцов и недоумков, что раньше спорили со мной! Я ведь прав, кругом прав. Я свел воедино никчемные теоремы Альбера Бруа, я вновь открыл законы, о которых писал великий Неоклит, наконец, я понял принципы устройства Вселенной, о которых так долго говорил Миклас Редери.
      Глаза Трифиллоса сузились, и он с подозрением поглядел на инквизитора, пробормотав при этом что-то вроде: «Знаем мы, кто повинен в смерти Микласа Редери».
    - Что же такое с законами Вселенной? – осторожно спросил Каспар.
    - Вселенная бесконечна! – воскликнул Трифиллиос. – Существует бесконечное множество других миров, одни и те же законы действуют во всех уголках Ойкумены! Может быть они тоже обитаемы, кто знает…
    Диш с сомнением покачал головой.
    - Я сам видел! – гордо заявил Йордан. – Была безоблачная ночь, я как раз заканчивал свои работы над философским камнем, и перешел к стадии, когда сила огня должна увеличится, поскольку душе камня следует выпотеть! Но это не важно. Я решил еще раз понаблюдать небо в специальный зрительный увеличивающий прибор из Гельвы, который по-простому называют телескопом. Так случилось, что объектом моего наблюдения стала звезда Муштари, которая, как известно не звезда, так как ее орбита…
    - Ну и что же Вы увидели? – перебил его нетерпеливый Диш.
    - Не перебивайте меня! – взвился астроном. – Оказалось, что вокруг самой Муштари вращаются три маленькие звездочки… Разумеется, мои дальнейшие рассуждения ничего не скажут тому, кто ничего не понимает в науке. Если сказать просто – я связал все известные законы в одну систему. Я вывел узника из тюрьмы, и тот вместо стен тесной и темной камеры увидел необъятный чудесный мир!
    - Все это весьма сомнительно… - заметил Каспар. – Святые отцы говорят…
    - Мне все равно, что они говорят! – отмахнулся от него Трифиллиос. – Я знаю правду. Теперь, меня ужас охватывает при мысли что я, быть может, блуждаю в пространстве, где нет ни центра, ни начала, ни конца... Эх, Вы все равно ничего не поймете…
    Инквизитору оставалось только пожать плечами. Судя по всему, Йордан фон Брун, сменивший имя, действительно находился под крылышком у Ордена Игнтиссов. Вреда он не приносил, так что можно было оставить в покое этого, несомненно, гениального, но в тоже время безумного, ученого вместе с его странными теориями.

27 число месяца Полотна.
Рунн. Золотая площадь. Штаб-квартира ВСгР.

    Кто-то заказывает герцога Иберо. Кто-то Асни Райм. Бертран говорит о причастности к беспорядкам важных персон, возможно из больших домов. Вчерашняя анонимка. Доносы. Всё сводится к тому, что действует группа преступников. И всё это накануне Совета… Что особенно настораживало, предупреждающая о готовящемся нападении анонимка лишилась гербовой печати, прямо здесь, в здании ВСгР. Малкольм абсолютно точно видел эту печать, и готов был поклясться на чём угодно. А ведь письмо легло на стол не кого иного, как Крукса
    Сэмьюэл поймал себя на том, что уже несколько минут читает одну и ту же строчку в донесении. Он потянулся в кресле и закинул руки за голову.
    Иберо. Может ли покушение на Иберо быть маневром для отвода глаз? Не похоже, слишком уж все натурально выглядело. По крайней мере со слов свидетелей. Тогда кто? Что там у нас по Флавио… Нда.. Тут ещё эти церковники с ума посходили, они то что затевают?
    Дверь в кабинет приоткрылись и в проем заглянул Крукс, собственной персоной.
    - Сэр! К Вам Его Светлость герцог Саджисский! Разрешите пригласить, сэр?
    - Герцог? – с трудом прорываясь сквозь пелену собственных мыслей, переспросил капитан, - О! Разумеется, просите лейтенант!
    В дверях показался Антонио Иберо. Гарди-Прад поднялся навстречу высокородному гостю.
    - Доброе утро! – улыбаясь, произнес герцог, - Вы позволите?
    - Приветствую Вас, Ваша Светлость, проходите, - капитан указал на свободные кресла. - Располагайтесь.
    Адмирал положил на тумбу у двери шляпу и плащ, которые держал в руке, и прошествовал внутрь, оглядывая владения Гарди-Прада.
    - Уютная каюта, граф.
    - Спасибо. Я сожалею, что Ваша Светлость и Ваши знатные спутники стали жертвами нападения в нашем городе.
    - Выбирайте слова, капитан! По-вашему я похож на жертву? – ухмыльнулся адмирал.
    - Простите Ваша Светлость, это казенный жаргон. Присаживайтесь. Хотите чего-нибудь выпить? Вино?
    Адмирал скептически оглядел стоявший на полке деревянный макет какой-то посудины и покачал головой.
    - Нет, благодарю вас. Лучше сразу перейдем к делу. Не люблю, когда в меня стреляют и не представляются.
    - Отлично, - Гарди-Прад пробежал глазами пару записей, лежащих на столе и передал их Антонио.
    - Вот ознакомьтесь, - предложил он, глядя Иберо в глаза, - показания записаны со слов задержанных. На втором листе картина происшествия глазами свидетелей.
    Пару минут герцог внимательно изучал полученные бумаги, в то время как Гарди-Прад смотрел на него, откинувшись в кресле. Дверь снова скрипнула, и в кабинет просунулся сержант Малкольм.
    - Сэр! Эээ… Вы заняты, сэр? – спросил он.
    - Да! – воскликнул капитан, - Вы что, не видите, сержант? У меня очень важный гость! Выйдите и подождите в коридоре!
    - Так точно! Прошу прощения, сэр! – лицо сержанта выразило испуг, и он как-то неловко попятился к двери, зацепив при этом тумбу. Она покачнулась, и предметы адмиральского гардероба посыпалась на пол.
    - Прошу прошения… Извините… - бормотал Малкольм, собирая одежду и возвращая её на исходное место, под грозными взглядами капитана. Когда он, наконец, удалился, герцог вернулся к изучению свидетельских показаний. Через несколько минут, когда Гарди-Праду показалось, что адмирал закончил, он спросил:
    - Все ли верно указано? Вам есть, что к этому добавить?
    - Пожалуй что и нет. Ваши ребята все очень хорошо записали, - герцог усмехнулся, - словно снова все пережил. Да, забрать кое-кого из нападавших на память о чудесных мгновениях вряд ли получится?
    - Сожалею, но это невозможно, они преступники и должны остаться за решеткой. Это закон. Но я могу, если пожелаете, организовать Вам встречу с любым из них, в удобное для Вас время.
    - Если у Вас нет больше вопросов, то я Вас покину, - Антонио Иберо поднялся.
    - Не смею Вас задерживать. Благодарю Вас, Вы нам очень помогли, – в свою очередь поднимаясь и кивая герцогу сказал капитан.
    Адмирал направился к выходу и взял свои вещи. Какое-то мгновение Сэмьюэл задумчиво смотрел ему вслед, и как бы невзначай вспомнив, добавил:
    - Да, милорд, маленький вопрос, а не знаком ли Вам некто Крукс?
    - Крукс, Крукс… - адмирал застыл, вертя в руках шляпу, - Знакомая фамилия… Как его зовут?
    - Эктор. Эктор Крукс.
    - Нет, - Иберо уверенно кивнул, - сожалею капитан, такого не знаю.
    Адмирал держал одну перчатку и, с удивлением, пересматривал свои вещи. Лицо Гарди-Прада окаменело. На уровне колена Антонио из-за косяка высунулась чья-то рука и, уронив вторую перчатку на пол, исчезла. Капитан подошел к Иберо, и, указывая вниз, сказал:
    - Вы не это ищите? – он наклонился и подал герцогу его собственность. – Извините, наш сержант Малкольм весьма неуклюж.
    Антонио как-то подозрительно посмотрел на Гарди-Прада.
    - Ну что ж, всего хорошего, - сказал он и удалился.

27 число месяца Полотна.
Рунн. Королевский и Служилый Города.

      Князь Брамера был готов рвать и метать, сегодня слуги только и успевали уворачиваться от пудовых кулаков и великанских сапог. Причин для плохого настроения у Торнхейма было несколько, а все вместе они образовывали довольно неудачное положение, в которое Иоганн-Годфрид совсем не хотел попадать.
    В дверь раздался стук.
    - Кто там еще? – проревел князь.
    - Ваше Высочество, прибыл сантэт Фабиус! – пропищали за дверью. – Он хочет Вас видеть…
    - Фабиус… - скривился Торнхейм. – Пусть войдет! – прокричал он.
    Судя по топоту сапог, слуга предпочел оповестить об этом святого отца с максимальной быстротой. Вскоре дверь скрипнула, и в покои князя вступил глава Ордена Игнитиссов.
    - Вот и Вы… - недовольно посмотрел на вошедшего Годфрид. – Долго же Вас приходится ждать.
    - Дела, – с загадочной улыбкой пояснил святой отец. – Поверьте, я не провел это время даром. Я почти не спал последние дни, все время на ногах. Я слышал, что Ваше покушение на адмирала и фростийскую девицу благополучно провалилось…
    - Идиотский город, населенный идиотами, – буркнул князь. – Они даже убить никого толком не могут.
    Фабиус тихо рассмеялся. Торнхейм зло посмотрел на этого тщедушного человечка, небольшого роста, не обладающего какой-либо силой. Он ведь может сломать ему все кости. Князь представил себе эту картину – вот он хватает сантэта за горло, поднимает и хорошенько трясет, спрашивая его, смешно ли ему.
    - На самом деле, Вы сделали все правильно мой друг, – пояснил Фабиус. – Посмотрим, к чему приведет такое развитие событий. Теперь, правда, стоит подумать, что сделать дальше…
    - Можно подумать, Вы знаете и предвидите все, – зло сказал князь.
    - Не все, – согласился сантэт. – Мои возможности ограничены. Тем не менее, среди вас я пока сделал больше всех.
    - Мы должны быть благодарны Вам! – оскалился Торнхейм. – Вы же у нас гений.
    - О, я всего лишь скромный слуга Экклесии… - улыбнулся Фабиус. – Хвала Господу, я еще не впал в грех гордыни, чтобы думать, что я действительно умнее всех в Рунне. Поверьте, князь, сейчас тут собралось изрядное количество мудрецов всех мастей – и они играют друг с другом… Мои интуиция подсказывает мне, что нас впереди ждет еще немалое количество сюрпризов.
    - Не люблю сюрпризы, – сообщил Торнхейм.
    - Я тоже, – ответил Фабиус. – Я доверяю Вам, Годфрид. Достаточно ли у Вас смелых и верных людей, которые готовы исполнить любой Ваш приказ?
    - Такие люди у меня есть. Например, фон Хирш…
    - Фон Хирш, это не тот, которому Вы поручали разные дела в последнее время, вроде подготовки бунта?
    - Ну, да. Он, – кивнул Торнхейм. – Отличный человек.
    - Не стоит класть все яйца в одну корзину, – загадочно произнес сантэт. – На этот раз поручите это кому-то другому.
    - Ну, хорошо… - князь задумался. Поперек лба пролегла глубокая складка. - Тогда  братья фон Клингели.
    - Пусть так, – согласился Фабиус. – Призовите своих вассалов из Брамера, я дам Вам кое-какое количество войск под моим началом, и вместе эти силы затаятся в аббатстве святого Ювера. В нужный момент они выйдут на улицы, и пройдут по городу, убивая всех, кого я Вам укажу. В это же время мы организуем очередное выступление черни, которая, руководствуясь проповедями отца Промпуса, устроит день гнева еретикам. Ваши люди будут в рясах ордена Симеонианцев, так что тень падет на этот Орден. Все концы будут спрятаны в воду, а следы тщательно запутаны. В итоге, мы, возможно, достигнем нескольких целей.
    - Но еретиков погибнет много? – кровожадно уточнил князь.
    - Без счета, – улыбнулся сантэт, перебирая четки. – После этого никто не усомнится в могуществе Святой Экклесии и ее верных сынов.
    - Я сделаю это, – согласился князь. – И это все, что Вы хотели мне сказать?
    - Нет, есть еще кое-что… - Фабиус усмехнулся. – Мы в самое ближайшее время организуем покушение и на Вас, мой дорогой князь.
    - На меня? – вскипел Торнхейм. – Да я ж убью!
    - Спокойно, – сантэт внимательно посмотрел на князя. – Покушение, несомненно, провалится. Я думаю, что Вы справитесь с любой опастностью, а убийца будет заблуждаться относительно своих возможностей… - тут он снова усмехнулся.

* * *

    Не прошло и двух часов, после того как Фабиус покинул особняк Торнхеймов, как князь решил прогуляться, и, приказав всем остальным оставаться дома, оправился в одиночку, неспешным шагом по направлению к Служилому городу.
    Сильный и холодный ветер развевал плащ упрямо идущего к своей цели князя, железный мост дрожал под его шагами, а эхо по округе разносило гулкие удары, когда тяжелые сапоги  Торнхейма касались камней площади.
    Прохожие издали увидавшие князя жались к стенкам, а те, кто был столь невнимателен, что не заметил бредущего гиганта, словно вороны выпархивали из под ног, разлетаясь в разные стороны. Гнетущий взгляд Торнхейма бил, словно боевой молот, который висел у него на поясе.
    Пальцы сжимались и разжимались, как пыточные тиски, латные рукавицы скрипели, как шестеренки в механизме. Впереди темным пятном вырастал вход в какой-то особо мелкий переулок.
    - Здесь, – сказал Годфрид сам себе, и направился прямо туда.
    Стоило князю войти в пространство, надежно защищенное от чужого взгляда, как отовсюду повылезали людишки в плащах с капюшонами. Их было много, но сейчас они были всего лишь стаей псов, нарвавшихся на матерого медведя. Завыли ржавые петли телеги, что перегородила путь назад.
    Никто ничего не сказал. Боевой молот послушно скользнул в руку, а убийцы повытаскивали короткие клинки и заточенные кинжалы. Они знали, как действовать, они уже давно сработались друг с другом. Кто-то обошел Торнхейма со спины, кто-то отвлекая его, прыгал перед ним.
    Князь гулко рассмеялся, и ветер разнес смех по округе. «Ха. Ха. Ха.» - точно глухой топот. И вот – удар, один из убийц прыгнул, нанося, казалось бы, смертельный удар в спину, должный повредить позвонки и порвать легкое. Дзинь – кинжал со звоном переломился – под одеждой Торнхейм носил прочную кольчугу.
    Теперь они растерялись, но не надолго. Их было много, и они верили в свою силу, в то, что даже теперь они смогут задавить числом. Стороннему наблюдателю битва показалась бы  беспорядочным мельканием, но Годфрид точно знал что делает. Верный молот в два пуда весом летал как перышко, одномоментно сокрушая черепа, ломая кости, дробя суставы и разрывая плоть. Кто-то, поняв, что на этот раз смерть пришла за ним, попытался убежать, но – бросок! И молот, попав в голову, свалил его на месте.
    Через несколько минут уже почти все были мертвы – тех, кто еще стоял на ногах и продолжал отбиваться, князь свалил ударами кулаков, которые били не немного слабее, чем боевой молот.
    К тому моменту, как городская стража прибыла и ухитрилась перелезть через перегородившую путь телегу, в живых остались только двое – сам князь и один из неудачливых убийц. Бедняга висел в полуметре над землей, тщетно пытаясь разжать железные руки Торнхейма, которые сомкнулись на его горле.
    - Кто тебя нанял? – грозно прорычал Годфрид.
    - аххХээ.. хлла… - просипел тот.
    - Не слышу. – Торнхейм еще сильнее сжал пальцы, и что-то захрустело.
    - ххллээ.. ээхФлавиооо-охх… - наконец выдавил из себя. В глазах князя что-то сверкнуло, и он покрепче схватив одной рукой убийцу за грудки, другой резко рванул вверх.
    У стражи вырывался крик ужаса, когда вначале на землю упало тело, а за ней и голова.

27 число месяца Полотна.
Особняк Прад.

      Тень от незаметного вздоха ветра тронула занавеску, и та качнулась, безмолвно соглашаясь с задумчивым взглядом хозяйки комнаты, которая потянулась в широком кресле и уютно поджала под себя ноги. Глаза ее скользнули по разложенному на кровати черному платью:
- Примерите, майрис? – настойчиво предложила горничная.
- Нет, Велль, - тихо покачала головой Сандра, откидывая за спину густые пряди рыжих волос. – Попроси Энн принести мои рисунки, она знает какие. И позови Франтишека. Брат ничего не просил мне передать?
      Молоденькая горничная застенчиво улыбнулась, как улыбались почти все девушки в их доме при упоминании своего тана. Сандра ощутила как в душе ее тоже родилась улыбка, так и не показавшаяся на губах. Фрейлина склонила голову, отпуская горничную. За ясным взглядом изумрудных глаз и тихой нежностью улыбки скрывались тени, от которых ей никак не удавалось избавиться. Она вздохнула, когда вошла Энн, несущая рисунки и тихо выговаривающая что-то. Следом за ней появился высокий, широкоплечий слуга, застывший у дверей в ожидании распоряжений. Сандра поднялась, проходя к небольшому столику, где ее верная служанка уже разложила принесенные принадлежности для рисования, и тихо приказала:
- Франтишек, я прошу вас никого ко мне не пускать.
- Майрис? – в коротком вопросе было все и беспокойство, и внимательное участие, и верность, так отличавшая всех людей дома Прад.
- Скажи, что твоей хозяйке нездоровится, что она капризничает и от всех скрывается…. Главное, что я никого не хочу видеть, - тихо проговорила Сандра, беря в руки грифель. Тонкие пальцы сжали черный стержень. – Энн, я немного порисую тут. Пожалуйста, не беспокойте меня.
- Вам сегодня идти на ужин, а прическа еще не уложена, украшения не выбраны, - девушка ворчала так, что не слушать ее было нельзя.
      Сандра послушно выслушала все причитания горничной, тихо завершив их еще одним распоряжением:
- Когда придет брат – мы вместе выберем украшения. Он так хотел. Хотя.. может быть они не понадобятся, - облачко набежало на лицо красавицы.
- Глупости! – решительно сказала Энн и, прежде, чем бровь хозяйки поднялась в изумлении, быстро продолжила. – Уверена, что вам нечего делать дома, майрис, зато на празднике вы будете на своем, законном месте!
      Фрейлина рассмеялась, замахав на своих верных слуг руками:
- Вот так и окажусь на улице…. И даже пойти будет некуда, так как из родного дома выгоняют!
- Майрис скоро станет хозяйкой своего дома и мужа, - пробурчал Франтишек, помогая Энн забрать небольшой столик с почти нетронутым завтраком.
      Рыжеволосая девушка сузила глаза, сверкнувшие странным пламенем, и те поспешно скрылись за дверью. Сандра фыркнула, как сердитая кошка, и вновь задумалась, перебирая листы бумаги, где были странные зарисовки. Она редко писала портреты, предпочитая странные зарисовки своих мечтаний. Сейчас перед ней открывались картины игры ее воображения: величественный замок, где прохаживается ветер, сгибая строгие деревья; густой хвойный лес, где меж ветвей деревьев сверкают загадочные огоньки и виднеется тонкая фигурка, застывшая в ожидании кого-то; пенный прибой возле одинокого валуна, хмуро торчащего посреди вольных, серебристо-стальных волн; величественный корабль, ведомый опытной рукой одного из северных танов, казалось, что бесчисленные волны бьются о борт неустрашимого судна с той же силой, с какой бьется в груди держащего штурвал человека сердце. Сандра осторожно отодвинула рисунки – слишком детское, неповторимое прошлое, откуда она вылетела, как птица, не подозревая, как легко ломаются неокрепшие крылья. Девушка оставила перед собой лишь три листа, на которых в тонких линиях были запечатлены люди, чья жизнь очень тесно переплелась с ее жизнью. Рыжеволосая девушка легко дотронулась тонким грифом, обрисовывая изящный завиток мягких волос прекрасной женщины, жалея, что ее таланта не хватает, чтобы подчеркнуть те удивительные искорки, так ласково сияющие из глубины карих, бархатных глаз.

      Эрмини взяла свою подругу за руку, сжимая чересчур сильно для успокоения, и Сандра тихо прошептала:
- Она у меня получит, - перед ее взором все еще сверкали насмешливые глаза, а в ушах опять звучал хрипловатый голос, бросающий в лицо желающие ранить фразы. И она почувствовала бессилие от того, что нельзя влепить пощечину бессовестной лгунье, заставить ее проглотить сказанное.
- Сандринья, - голос Эрмини чуть зазвенел, - капитан Нортми был у меня сегодня ночью.
      Бархатные глаза смело встретили недоуменный изумрудный взгляд…. И все-таки они смогли понять друг друга. Почти без слов. Она надеялась на это….

      Четкие линии обрисовывали лицо белокурого красавца, едва заметно наклоняя своевольную голову этого мужчины, чей знаменитый взгляд исподлобья заставлял трепетать многих, испытывая к его обладателю страсть, нежность, ненависть. Девушка на миг замерла, невольно пытаясь понять чувства, скрывающиеся за этими взором, но тут же отринула попытки, вспомнив его любимую фразу: «у меня нет эмоций….». Понять камень, запечатлевший древнего бога – легче, чем гадать, глядя в ледяной холод серых глаз. Сандра вновь остановилась, разглядывая свою работу:
- Неплохо, - тихо сказала сама себе девушка, переходя к последнему рисунку и вновь сжимая послушный грифель.
      Но рука задрожала, а стержень царапнул бумагу, бессильно отступив перед необычайно прекрасным ликом, в каждой черте которого сверкала власть, сила и жестокость. Она уже ни раз пыталась закончить этот портрет, но ей это не удавалось. Рука решительно подняла лист бумаги и тут же бессильно уронила его, память опять разбилась холодными осколками, тая в сухих глазах, как снег под лучами безжалостного светила….

      …...Рыжие волосы пушистым облаком окутали плечи и мягко укрыли спину. Сандра ласково кивнула Энн когда вдруг негромкие шаги насторожили ее. Девушка едва успела накинуть легкий халат, как в комнате с огромным количеством свечей появился высокий человек, чьи глаза, требовательно посмотрев на служанку, выгнали ее без единого слова.
- Сандра, - голос коснулся ее слуха, прежде чем она поняла, что он ни один.
      Она удивленно посмотрела на Александра, но тот лишь уверенно сжал ее руку в своей, притягивая к себе на грудь, и зарываясь пальцами в густые волосы, нежно поцеловал в губы.
- Ты вся словно создана для поцелуев и любви, моя красивая девочка.. Не бойся. Ведь ты знакома с Николой, а значит бояться тут действительно нечего, - короткий смех сорвался с губ императора, когда он мягко развернул ее лицом к лицу с тем, кто пришел вместе с ним.
      Сандра смотрела широко распахнутыми глазами в спокойное лицо этого юноши и вдруг осознала, что невольно сжимается, понимая, что должно случится. Как только она это поняла, темно-рыжие ресницы резко прикрыли изумрудные глаза, а рука хорошо заученным жестом протянулась к нему:
- Добрый вечер, маркиз.
      Она знала, что он берет ее за руку, но словно не ощущала, лишь, когда губы коснулись ее запястья, девушка медленно подняла пушистые ресницы, и уже другие глаза смотрели прямо в лицо молодого капитана. Серое безмолвие встретилось с изумрудной пустотой.
- Вы словно дети, мои хорошие.. - бархатно вымолвил Александр, не сводящий с них глаз. - Никола, еще мгновение и я решу, что тебе не нравится одна из самых блистательных моих любимиц.
- Государь, у вас не будет этого мгновения..
- Сандра, девочка моя, что же тебя так испугало?
- Что вы, ваше величество, разве может меня испугать еще один красивый мужчина? - едва заметная, горькая усмешка пропала на чувственных губах.
- Который будет сегодня любить тебя, моя красавица.. Поверь, это сладко, когда двое мужчин любят одну женщину.. И когда оба они стараются доставить ей наслаждение..
      Девушка знала, что с ее плеч уже стянули халат.. оставшаяся тонкая рубашка открыто обрисовывала линии груди, бедер и ног. Рука Александра нежно и ласково скользила по шелку ткани, поднимая его и постепенно обнажая девушку. Неожиданно Сандра сделала шаг, в один миг, оставшись, все еще одетой, руки ее легли на плечи капитана, а потом мягко расстегнули застежки камзола:
- Вы позволите, Ваше Величество, - голос был тих. - Я чувствую себя увереннее, когда мы все.. на равных.
      Неожиданно ее пальцы сжали горячие руки Николы Нортми, девушка опять поймала себя на мысли, что с трудом подавляет желание рассмеяться или расплакаться: "Я пройду это.. пройду.." Она вопросительно посмотрела на капитана, а он, едва коснувшись губами ее пальцев, мягко отстранился:
- Ради вашего спокойствия, моя несравненная, я разденусь без вашей помощи..
      Александр рассмеялся, подходя и вставая за спиной юной фрейлины.. его руки обвились вокруг девичьей талии, а губы отодвигая волосы добирались до ее кожи, обжигая, но девушка уже просто не ощущала этого.. зная, что тело ответит само.. Глаза отмечали красоту раздевающегося перед ней мужчины, но и только.. Никаких чувств.. ничего.. даже когда маркиз обнял ее и приподняв голову прильнул губами к ее губам.. тихо прошептав:
- Все так.. Вы правы.. теперь мы - равны..

      Память, как безжалостные осколки…. Прошлого, настоящего – нет, будущего – никогда не будет…. Она забылась, потерялась в том сне. Нет чувств, нет…. Ее пробудил давящий рассудок взгляд, который она узнала, даже не открывая глаз. Сандра чуть напряглась, готовясь к еще одной встрече с этим прекрасным и жестоким взглядом и вдруг поняла, что уютно покоится в объятьях и сама крепко обнимает в ответ совсем другого человека. Сознание вспыхнуло и погасло, понимая, что так разгневало владыку империи. И незамедлительно послышались слова:
- Вы, кажется, забылись, моя красавица? - негромкий, отдаленный гром.
      Пушистые, рыжие ресницы задрожали, когда она посмотрела прямо в его лицо, продолжая инстинктивно искать выход и ломаясь о безжалостный холод сапфировых глаз, отметая один за другим слова за их глупость и беспомощность.
- Забываться и совершать ошибки – вот, что значит любить и быть любимым… Сандра всего лишь исполняла ваш приказ, когда любила меня этой ночью, - ровный, холодный голос, как прохлада рассветного утра освежил ее щеки, вспыхнувшие легким румянцем и неожиданно успокоил мятущиеся мысли. Зеленые глаза продолжали смотреть в странно дрогнувшие очи императора, который никак не отреагировал на слова своего фаворита..

      Она решительно вскочила, встряхивая головой и пытаясь улыбнуться:
- Не выходит! – растерянность или слабость, она могла быть слабой, хотя бы наедине с собой. – Смешно, но почему этим словам так хочется верить?
- Чьим словам, Сандра? – родной и любимый голос донесся до нее от дверей, когда она обернулась, то встретилась взглядом с братом. – Я стучал, но ты, задумавшись, не ответила. Так о чем ты говорила?
      Взгляд Дирока скользнул по портрету погибшего императора, чтобы вновь испытывающе посмотреть в зардевшееся румянцем лицо сестры:
- Он так много значил для тебя, золотая?
      В груди, успокаиваясь, стучало сердце, по привычке – легко, губ коснулась беспомощная улыбка:
- Это была моя первая.. глупая влюбленность….

27 число месяца Полотна.
Особняк Прад.




      То, что он взлетал по ступеням дома, где жила прекраснейшая из женщин – удивительно не было. Как и не было ничего удивительного в том, что эта красавица доводилась ему сестрой. Тан Алиера решительно постучал в дверь, за которой находилась его рыжеволосая сестра, но ответа не получил. И это его чуть удивило, ведь служанка сказала, что Сандра у себя. Дирок приоткрыл дверь, входя:
- Не выходит! Смешно, но почему этим словам так хочется верить?
- Чьим словам, Сандра? – глаза встретились. – Я стучал, но ты, задумавшись, не ответила. Так о чем ты говорила?
      Тан посмотрел на незаконченный портрет и задал вопрос, который уже давно нужно было задать:
- Он так много значил для тебя, золотая?
      Сестра улыбнулась – Дирок любил эту удивительную улыбку – нежно, по-детски растерянно и светло:
- Это была моя первая.. глупая влюбленность….
      Вновь открывшаяся дверь прервала разговор. Вошедшая Энн вспыхнула румянцем, когда Дирок одним плавным движением оказался возле нее и намеренно положил свои руки на ее, помогая держать или забирая, шкатулку с украшениями. Темно-зеленые глаза его засверкали, а девушка вдруг бросила на своего хозяина такой пронзительный и всевидящий взгляд, что оба они рассмеялись:
- Крошка, я еще должен поблагодарить тебя за заботу о моей сестре, - проговорил Дирок, забирая у служанки шкатулку и ставя ее на небольшой столик перед Сандрой, которая с интересом наблюдала за его действиями и чуть нахмурила бровь, опасаясь чего-то.
- Мне это было не сложно, мастер, ведь я выросла в вашей семье… и очень люблю вас, - славная, добрая улыбка сделала лицо Энн на удивление красивым.
      Молодой тан чуть качнул головой и молча вытянул надетую на шею серебряную цепочку с медальоном, когда он раскрыл крохотный замок, то внутри оказалось два портрета. На одном искусная рука мастера запечатлела замок Стаиль – родовой замок Прадов, на другой половинке сияли улыбками трое детей – два черноволосых мальчика и одна солнечно-рыжая девчушка, которую братья держали на руках:
- Это для тебя, Энн, - ласково проговорил Дирок, беря руку окончательно разрумянившейся девушки, переворачивая и целуя ладонь, прежде чем вложить в нее свой дар.
      Верная горничная посмотрела на своих хозяев счастливыми глазами, присела и быстро выбежала прочь, прижимая к груди подарок. В комнате наступила странная тишина, которую нарушил негромкий голос:
- Спасибо тебе, Рокки.
      Обернувшись он увидел на лице Сандры еще одну улыбку, напомнившую ему тот странный, до сих пор невероятный миг, когда он впервые сходил с борта «Грозы», доказав свое право….

      ...Прошло более трех дней со дня похорон старшего брата. Они сидели в большом каминном зале Стаиля. Сандра медленно пила так любимое ею молоко со сладкой клубникой. А он молча смотрел в огонь.
- Уже завтра, - прервала молчание девушка.
- Да. Я знаю.
      Сандра облизнула губы, слизывая малейшие капельки молока и удовлетворенно вздыхая:
- Ты сможешь, Рокки.
- Да. Я знаю.
      Рыжая головка склонилась набок, разглядывая брата, он улыбнулся, но вышло настолько плохо, что обмануться было невозможно:
- Что такое? Ты сомневаешься в себе? Что тебя тревожит?
      Дирок поднялся, приближаясь к камину и вытягивая руку вперед. Пламя заиграло пытаясь дотянутся до человека, но тут же бессильно опадая назад. Он молчал, наблюдая за этой игрой. Сандра подождала еще немного, но потом решительно отставила бокал и, поднявшись, приблизилась к нему:
- Расскажи мне, брат..
      Темно-зеленые глаза схлестнулись с нежностью в ее взгляде:
- Хорошо. Я никогда не думал о том, что так может случится, сестра. Никогда не собирался оспаривать право у старшего и вот - в один миг стал старшим. Не могу поверить, что это случилось. Не могу поверить, что Генри, чьи ум, ловкость и сила во много больше моих - погиб. Случайность.. Да, наверное. Боги да сохранят его во время пути за чертой моря.. Теперь я - старший. И я - тан.
- Тебя это..
- Нет. Я знаю себя. И знаю, что бы сказал мне Генри, если бы мог. Но я слишком многое хочу изменить, не желая меняться сам.
- Так не бывает, братик, - ладонь ее нежно коснулась его щеки. - Борода.. ой.. колючая. Ты не брился со дня гибели.. А что ты хочешь изменить в самую первую очередь?
      Глаза его снова сверкнули:
- Глупые мечты некоторых о том, что штурвал Грозы не для моих рук. И побриться..
      Сандра засмеялась, обнимая брата руками и прижимаясь головкой к его груди:
- Я обязательно увижу твой триумф, Рокки.. И мы отпразднуем это. А потом..
      Она замолчала слишком резко, он не дал ей шанса уйти, обнимая в ответ:
- Что - потом? Договаривай, Сандра.
- Потом я хочу вернутся в Рунн, - твердо сказала она.
- Я бы хотел чтобы ты была рядом, здесь, сестра, - негромко сказал он.
      Сандра лишь крепко обнимала его, а потом подняла голову, задорно спрашивая:
- В ваши изменения не входит план по утверждению в сознании ваших подданых мысли, что их владыка не держится за юбку? Чья бы она ни была?! - улыбка легко скользила по ее губам, а глаза сверкали так, как она того хотела - задиристо и весело.
- Что плохого в том, чтобы держаться за юбку, Сандра? Особенно когда она принадлежит первой красавице острова.. Да что острова! Всего мира!
- Болтун, - она рассмеялась...

      ….Соленный ветер обласкал смеющегося человека, а пенная волна с шумом накатила на берег, приветствуя победителя. Тан Алиера – Дирок дэ Ла Прад – окинул море взглядом, поправляя гитару, переброшенную через плечо. Серая, неспокойная ладонь бога вновь звала к себе, вызывая на схватку, но он уже победил его, а потому имел право. Боги могут подождать, когда тебя ждет женщина. Прекрасная женщина, чьи глаза с гордостью смотрят в твое лицо, а на губах играет самая прекрасная улыбка – улыбка любящей, нежной, любимой сестры.
- Я знала, - тихо проговорила она, и он ощутил объятья, пахнущие вереском, как дыхание мира, после борьбы.
- Ты помогла мне, Сандра, - также тихо ответил он, склоняясь и целуя ее руки….

- И почему ты до сих пор не одета? – Дирок вслед за сестрой запустил руку в шкатулку с драгоценностями, отыскивая бледно-золотые сережки с изумрудами – ее любимые, но в этот раз они почему-то были решительно отвергнуты мягким движением рыжей головки.
      Вновь вошла маленькая горничная, на груди которой уже красовалась серебристая, переливчатая в мягком свете свечей цепочка с фамильным медальоном. Улыбка и взгляд Энн указали на платье, Дирок недоуменно пожал плечами, показывая тем самым, что для него все еще тайна – что случилось. Сандра, которая наблюдала всю эту красочную пантомиму в стекле зеркала, поморщилась, сказав:
- Это просто ужасное платье….
- Чем оно ужасно? – обернулся к ней брат.
      Сандра не успела остановить служанку, которая просто пояснила:
- Оно – черное, мастер.
- И? – продолжил уже понятую игру Дирок, улыбаясь.
- Я в нем выгляжу, как ворона, - казалось, что Сандре совсем не хотелось бы, чтобы кто-то услышал эти слова, но возле нее были слишком внимательные люди.
      Энн вздохнула, решительно подходя к платью, разложенному на кровати, и уходя с ним за занавеску:
- Пойдемте, майрис, уверена, что мастер Дирок будет не рад, если вы опоздаете на ужин к Первому Тану.
      Рыжеволосая красавица встала с вздохом, а Дирок занял ее место перед зеркалом, осторожно убирая разложенные рисунки, чтобы ничто уже не омрачало радость совместного вечера. Затем он бросил насмешливый взгляд в сторону занавески, откуда послышался еще один тяжелый вздох.
- А как будет недоволен Первый Тан, - проговорил мужчина, рассматривая потолок.
- Чем это?
- У нас на севере так редки рыжие вороны….
      Из-за занавески вылетело скомканное домашнее платье, направленное в шутника. Дирок ловко поймал его и весело рассмеялся.
      Через необходимое для одевания время, перед ним вновь появилась Сандра, чья стройная фигура стала казаться еще восхитительнее в очень простом, непритязательном платье, подчеркивающим удивительно яркую внешность девушки. Дирок вскочил со стула, глядя на сестру:
- И этого праздника ты хотела лишить всех нас? Это уже преступление, сестра, - укорил он ее.
      Сандра присела перед зеркалом, вновь занявшись шкатулкой с украшениями и тихо возразила:
- Вряд ли я сильно порадовала бы тана Фроста своим появлением. На обеде мы обменялись едва ли парой слов.
- Ага, значит все дело в том, что первый тан не сыпал комплиментами, сестричка? – мужчина продолжал шутить, выбирая из шкатулки темного дерева пару сережек: серебро, охватывающее огненно-черный топаз. Искусный ювелир сделал это украшение по заказу.
- Совсем нет! – решительно возразила девушка, помолчала, пока он одевал на нее сережки и любовался отражением сестры в зеркале. На прекрасном лице отразилось легкое недоумение, которое тут же объяснилось словами. – Мне сложно подобрать слова…. Но, он – опасен. И я чувствую себя неуютно от его взгляда, словно он прошивает насквозь, как острие шпаги.
      Дирок улыбнулся, отводя с шеи девушки пышные пряди волос и тихо шепча ей в ушко:
- Это мелочи, Сандра, поверь.. Держатель Севера каждую ночь, с первыми лучами луны, обращается в громадного волка и уносится в небо, где рыщет в поисках солнца, чтобы проглотить его. Его намерение ужасно: весь мир должна поглотить Тьмааа….- последнее слово получилось несколько более длинным, только потому, что рыжеволосая красавица резко схватила своего брата за ухо, впиваясь острыми ноготками. – Представь, что будет, если я приду на ужин с окровавленным ухом?!
- Уверена, что это и вовсе не расстроит Роя Фроста, который наверняка знает количество мужей, желающих оторвать тебе не только уши, - прошипела, как рассерженная кошка, Сандра.
      Неожиданно глаза их встретились в отражении зеркала и Дирок тихо прошептал:
- Даже если что-то было – оно уже прошло, золотая моя, а ты жива, красива и сильна, - в ответ на его негромкие слова, на женских губах появилась еще одна улыбка. Еще более прекрасная, чем предыдущие, так как в ней светилась надежда.

27 число месяца Полотна.
Церковь в трех лигах от Рунна.

    Старая заброшенная церковь, где-то в трех лигах от городской черты, стрелой возвышалась над окрестностями, отбрасывая мрачную тень на заросшую дорогу, что вела к ней. В этих местах уже давно никто не жил. Война, в свое время, разорила и сожгла деревни, жители которых и ходили сюда, а сама церковь была разграблена солдатами-откровенцами.
    Теперь она была пуста – одна из тяжелых дубовых дверей висела на петлях, кругом все заросло кустами дикой малины, изнутри все выгорело, и теперь там жили лишь всякие мелкие твари. Сейчас их покой был потревожен – у дверей стоял белобородый старик и своей палкой убирал висящую на его пути паутину.
    - Проклятье! – Теодорус, наконец, смог войти и оглядеться. Старый алтарь стоял на месте, от образов на стенах и прочей церковной мишуры почти ничего не осталось – все было сожжено.
    - Хорошо, хорошо… - кардинал Барна погладил свою длинную белую бороду. – Но где же моя верная ученица?
    - Здесь. – Теодорус поднял голову вверх, вглядываясь во тьму, где было заметно какое-то движение. И в самом деле – ждать долго не пришлось, Гертруда осторожно спланировала вниз. Просторный балахон, в который она была закутана, развивался словно крылья.
    Встав на ноги, она осторожно оглядела себя и окружающую ее обстановку.
    - Ох, – вздохнула герцогиня. – Я не опоздала?
    - Нисколько, моя милая… - Теодорус галантно поцеловал ей руку. – Ты прибыла раньше намеченного срока, как и я.
    - Замечательно. – Гертруда скинула с плеч балахон, отложив его в сторону. Теперь она была полностью обнажена – под плащом на ней ровным счетом ничего не было одето.
    - Ты ослепительна, дорогая, – ухмыльнувшись, заметил кардинал.
    Гертруда быстро оглядела себя – да, она обладала телом очаровательной молодой женщины, хотя на самом деле ей было уже гораздо больше лет, чем казалось.
    - Наконец, мы снова собрались здесь, – торжественно промолвил Теодорус. – Пророчества и, правда, сбываются, следовательно, финал близок, может быть все случиться еще при нашей жизни.
    - Все говорит об этом, – воскликнула герцогиня Нортми. – Теперь мы должны обсудить наши планы.
    - Я уверен, что теперь все устремится к одному – окончательному падению Печатей. Как река потечет по проложенному для нее устью, так и теперь цепь событий неминуемо приведет к той развязке, которую мы ждем. Печати падут, и даже без нашего участия, одна за другой, ведь это необратимо… - кардинал улыбался.
    - В таком случае наша задача сводится к тому, чтобы это произошло максимально быстро, – заметила Гертруда. – Я стараюсь повлиять на политику моего мужа. Надеюсь, у меня все получится. Но Этьен упрям, у него железные принципы, приходится действовать окольными путями…
    - Уверен, что герцог Нортми еще сыграет свою роль, – согласился Теодорус, протягивая руку к своей ученице. – Теперь, моя милая, поговорим о наших делах!
    - Наших делах? – спросила Гертруда, вовсе не пытаясь освободиться от объятий кардинала.
    - Я говорю о магии! – спокойно ответил Теодорус. – В свое время я учил Вас… Та сила, которой мы служим не требует от вас слепого поклонения, как требует этого служение Каспиану. Но мы должны блюсти ритуалы и соблюдать обычаи, которым наш небольшой культ следует со времен основания… Они необходимы нам, и хотя Триада по своему положению всегда будет стоять выше остальных, сила нам дается не просто так! Долги необходимо вернуть.
    - Я помню обо всем, Тео. – поморщилась Гертруда. – Я верну свой долг, ты же знаешь, в чем он заключается.
    - Напоминание никогда не будет лишним… - Теодорус провел рукой по своей бороде, еще раз распушив ее. – Ты давно не видела дочку, она изменилась?
    - Все так же наивна и добродетельна, – герцогиня вздохнула. – Даже странно, обычно этот город сильно меняет людей.
    - Видимо, Этьен держал ее за семью замками… - кардинал достал обгоревшую Книгу Ответов из какого-то закоулка и начал листать. – Но и то, что ей предстоит, накладывает свой отпечаток. Рок – не пустое слово, и предназначение висит над каждым…
    Гертруда невесело рассмеялась.
    - А как твой новый ученик, Жан-Пьер? - невзначай спросил Теодорус.
    - Знаешь, у него есть определенные способности, – герцогиня прошлась по зале, рассказывая. – Не будь он таким самоуверенным, он бы достиг многого. Но и такой, какой он есть, Жан-Пьер послужит нашим интересам…
    - Несомненно, – кардинал улыбнулся своим мыслям. – Приметила кого-либо еще?
    - Все Барна так или иначе подвержены темному влиянию… - продолжила Гертруда. – Мне понравилась маленькая Анриетта, а еще та девчонка, которую подобрал мой братец. Но способностей просто недостаточно, когда нет желания взять в свои руки силу. Это могущество ведь просто так не дается.
    - Да, долг, – согласился кардинал Барна. –  И снова о нем. Один из моих предшественников говорил о необходимости congressus subtilis для большего принятия, если ты, конечно, понимаешь, о чем я…
    - Впервые об этом слышу, – испуганно сказала герцогиня Нортми.
    - Мне еще есть чему вас научить, – рассмеялся кардинал. – До недавнего момента, congressus subtilis был вовсе невозможен, лишь фамилиарам удавалась оставаться в мире в телесной форме. Но они лишь тень истинных сущностей, следовательно, действительное могущество, которое могут получить принявшие, возрастет чрезвычайно.
    - Пожалуй, я не буду рисковать, – мягко ответила его собеседница. – Наш путь и так включает в себя ужасное количество омерзительных вещей, не стоит все усугублять.
    - Как хочешь. – Теодорус пожал плечами. – Глупо отказываться от возможности стать еще сильнее, но это твой выбор. Если надумаешь – я всегда к твоим услугам, подскажу нужные чары, – и он с ехидной улыбкой поклонился.
    - Ты уже говорил с Диего? – герцогиня решила сменить неприятную ей тему.
    - Еще нет, – кардинал вздохнул. – Этот разговор требует подготовки, да и Руиз имеет на герцога слишком большое влияние…
    - Руиз… - задумчиво произнесла Гертруда. – Я чувствовала, что он встанет на нашем пути. Он давно занят чем-то подозрительным, и Этьен сказал, что когда Александра нашли мертвым – одним из первых туда явился кардинал Рунна. Это могло быть то, о чем я думаю?
    - Наверняка… - серые глаза Теодоруса моргнули. – Вот тебе и ответ на кое-какие вопросы.
    - В таком случае, он нам будет мешать, – заметила герцогиня. – Надо что-то делать.
    - Вот пусть Жоффри и подумает, что сделать, – кардинал Барна посмотрел своей воспитаннице прямо в глаза. – Поговори с ним. Руиз должен умереть. И все остальные, те, кто нам мешает – тоже.
    - Хорошо… - герцогиня опять вздохнула. – Ты вечно загадываешь нам загадки, Тео, а мы как отстающие ученики долго ищем правильный ответ. Я подозреваю, что ты что-то еще скрываешь, но будь уверен, я скоро докопаюсь до истины.
    - Тьма скрывает многое, но сила вечна и неизменна. – Теодорус встал. – Ты всегда была умной, Гертруда, я уверен, что в итоге, если ты, конечно, будешь достаточно сильной, ты сможешь найти ответы. Теперь – мне нужно идти. Думаю, мы скоро увидимся.
    - Разумеется, – вокруг герцогини завертелись поднимаемые порывами ветра листья, оставшиеся с осени. Она посмотрела вверх, рассмеялась – миг и – пропала. Лишь ветер завывал в полуразрушенной башне.
    - Девчонка, – кардинал Барна довольно улыбнулся и погладил бороду. – Пожалуй, ее и правда ждет много сюрпризов.

27 число месяца Полотна.
Рунн.

    Девушка была чудесной, казалось, она светилась каким-то внутренним светом. Светлые волосы, светлые одежды… Он не мог рассмотреть черты её лица, но у него не было сомнений, что оно прекрасно. Она стояла к нему вполоборота и смотрела перед собой, а он никак не мог решиться подойти к ней, или уйти восвояси. Минуты текли, а он продолжал стоять и смотреть…
    Неожиданно, перед девушкой замелькали тени и призрачные руки, появившись, поманили её за собой. Он увидел в них угрозу, буквально ощутил в этих призывных движениях таящуюся злость, от предчувствия которой холод бежал по телу. Тень дергалась и изменялась, руки звали всё настойчивее. Девушка с сомнением и удивлением взирала на происходящее перед ней, и вдруг сделала шаг вперёд. Затем ещё один. И, одновременно, стала как-то удаляться, её силуэт мерк и расплывался.
    Он понял, что ждать больше нельзя и рванулся к ней, но его движения оказались замедленными и неловкими, как будто что-то удерживало его. Он окликнул её, но она не услышала.
    Из темноты справа, прямо на него выкатилось темное существо и вцепилось в его ногу. Он попытался освободиться, но клубок вцепился в него зубами. Когда он пригляделся, то увидел, что нечто, принятое им поначалу за сгусток мрака, на поверку оказалось ещё одной девушкой, обладательницей черных вьющихся волос. И она укусила его!…

    Дайкнер вздрогнул и открыл глаза. Острый край книги болезненно впился в лицо, затекшие ноги покалывало. Он оторвал голову от стола и огляделся.
    Свечи, горевшие в комнате, уменьшились примерно на треть, свидетельствуя о том, что спал он довольно долго. В остальном, обстановка не изменилась и представляла собой прежнюю унылую картину. Всё те же переполненные книжные стеллажи вдоль стен, тома сваленные стопками на столе и на полу. Он встал, потягиваясь и разминая конечности. Сон конечно, странный, но что-то ведь его разбудило? Предчувствие?
    Через полминуты за дверью послышались негромкие шаги, и в комнату заглянул усатый офицер. Дайкнер никогда раньше его не встречал.
    - Отец Феодорус? – позвал офицер, оглядывая комнату.
    - Да.
    - Следуйте за мной. Дресслера не будет до утра.
    Они молча поднимались по лестницам и шли непроглядными переходами. Вереница темных кабинетов и подсобных помещений, ночь за окнами и почти полная тишина. У нужной двери офицер остановился и пропустил Дайкнера внутрь.
    - Кабинет Дресслера. Вот то, что Вам нужно, - усатый зажег свечи на столе и указал на стопки документов, - Ближе к утру за Вами придут, и выведут обратно.
    - Благодарю.
    - Не стоит, - усмехнулся офицер и вышел.
    С минуту Дайкнер слышал удаляющиеся шаги, а затем, спускаясь по лестнице, СИБовец стал насвистывать популярный опереточный мотивчик. Настроившись на нужный лад, святой отец сел и взял верхний том из стопки. Да, это то, что нужно. Архивы Клинков.

27-28 месяца Полотна. Рунн. Королевский Город.


        - И напоследок снова вспомним  Книгу Откровений! Каспиан не обещал тем, кто пойдет с ним золото и власть, но он дал им гораздо больше…
        Отец Роберт был в ударе, и праздничная проповедь длилась уже почти на час дольше обычной. «Напоследок» Книгу Ответов вспоминали уже четыре раза.
        Приглашенные отцом вместе отпраздновать Ресурректу гости терпеливо слушали. Каэтана подавила тяжелый вздох. Неужели она одна такая грешница, что не в состоянии слушать наверняка очень важные вещи столько времени? Или у других больше терпения?
        Она неимоверным усилием воли заставила себя прекратить притоптывать носком туфельки по полу. Отец Роберт как раз в этот момент устремил на нее вдохновенный взгляд, и девушка посмотрела на него широко распахнутыми ясными глазами. Рядом чуть слышно усмехнулась Электра. О ее помолвке с Крисом открыто не объявляли, но уже и так все, кому положено, знали. Поэтому сегодня Воскрешение Каспиана она отмечала в их доме. Рон сидела по другую руку от Лекты, наверняка сестре также не терпелось дождаться окончания проповеди.
        Каэ отыскала светлую головку Марины – та сидела, мечтательно чему-то улыбаясь. Она крепко зажала пальцы одной руки в другой – те вдруг тоже, совершенно сами, начали выбивать нетерпеливую дробь. Ощущение, что пока она сидит здесь, все интересное как раз случается, было нестерпимым. Хотелось немедленно выйти на улицу.
        Слева от нее сладко сопел носом Рауль. Брат владел искусством дремать с открытыми глазами и беззастенчиво этим пользовался. Заметив, что он начал опасно клониться вперед, Каэ пихнула его локтем в бок. Брат сделал вид, что поправлял камзол и успокаивающе дотронулся до ее руки – потерпи, уже скоро.
        Заключительная молитва. Теперь начнутся серьезные разговоры, и молодежь может покинуть комнату. И дом Фьеров вообще – отец разрешил им прогуляться по Королевскому Городу, чтобы посмотреть на окончание службы в соборе. Экклесиаты празднуют Ресурректу очень красиво: после полуночи все зажигают свечи и несут их в руках. По улицам разливается звездная река – свечи можно зажигать друг от друга у совершенно незнакомых людей. Или просто соединить их огоньки в один на несколько мгновений. Отец Роберт называет это языческим обычаем и говорит, что вера в украшательстве не нуждается. Но для Каэтаны главная прелесть Воскрешения была именно в этих огнях, делающих чужих и родных, пусть на секунду, но близкими.
        Весело смеясь, братья и сестры Фьер, а также Марина де Нортми и Электра Флавио вышли на улицу. Крис церемонно предложил руки Лекте и Марине, Каэ с Рон бесцеремонно вцепились в Рауля, и они все неторопливо пошли по направлению к собору святой Лары.
        - Мы слишком медленно идем! Все пропустим!
        - Мы придем вовремя и все увидим. – спокойно отозвался идущий впереди Крис. – Каэ, хоть ты Рауля и держишь под руку, такое ощущение, что ты обежала вокруг нас уже с полсотни кругов.
        Замечательное семейное чувство юмора. Каэ посмотрела на великолепно невозмутимую спину брата и пошла дальше, неся на лице выражение вежливого, но очень снисходительного интереса ко всему происходящему. Безупречная маска не то что хорошо, а идеально вымуштрованной воспитателями номени. Не к чему придраться, но и похвалить не за что: безукоризненность почти всегда безжизненна. Она чуть преувеличила, конечно. Рон с Раулем громко захихикали, Крис досадливо передернул плечами и вдруг остановился.
        - Слышите?
        Гулко ударил колокол и его густой бас поплыл над городом, подхваченный радостным перезвоном своих более мелких собратьев. Началось.
        К собору они подошли вовремя: его двери открылись и по всей площади начали вспыхивать огоньки. Из-за распахнутых дверей слышалось ликующее пение хора, на улицу начали выходить отстоявшие службу.
        - Иберо первые. – усмехнулся Рауль. – Сегодня их день.
        - Сейчас каждый день – их. – отозвался Крис.
        - На нашу долю тоже хватит, не волнуйся. – братцы опять вступили в нескончаемый обмен «тонкими» замечаниями, а девушки наблюдали за проходящей мимо процессией Иберо.
        Первым шел герцог Иберо, ведя под руку статную красивую женщину. Наверное его мать. За ними шла Ее Величество, а рядом с ней Никола де Нортми.
        - Марина, там твой кузен. – заметила Рон. – Он же не экклесиат?
        - Да,  -  отозвалась Мариша, сияющими глазами следя за кузеном, - но ведь Никола еще и капитан императорской гвардии. Он защищает и охраняет Ее Величество...
        Девушка светло улыбнулась:
        - Никэ защищает всех, - голос ее тихо звенел.
        Каэтана еще раз посмотрела на Императрицу и капитана. Они оба были такими красивыми. Сейчас по другую руку от Эрмины шел адмирал Иберо и смеясь, что-то говорил. Каэ услышала вздох Вероники и взяла сестру за руку. Та крепко ее сжала.
        Больше никого из свиты Иберо она не знала. Но их было много, и все они выглядели невероятно важными. Некоторые даже чересчур.
        - На Юге самый мелкий дворянин считает себя пупом земли. – насмешливо заметил Рауль. – Чем меньше денег, тем больше гонору.
        - Мы тоже южане. Дедушка был иберийцем.
        - Мы – Фьер. – веско заметил Крис, и Рауль в кои-то веки не стал спорить с братом.
        Ее отец был с Юга. Сантос Феррего – имя явно иберийское. Каэтана посмотрела на сверкающую вереницу знатных людей и упрямо сдвинула брови. Те письма она снова положила бабушке в шкафчик, не особо заботясь о том, чтобы сложить их так, как они лежали раньше. Это был ее вызов. Но то ли бабушка нечасто туда заглядывала, то ли… если они не хотят говорить с ней, значит, все было совсем плохо.
        Она снова подняла глаза. На лицах людей было то самое выражение, которое она передразнивала недавно: высокомерное и снисходительное к восторгам окружающих. Мысль, которая раньше не приходила в голову – а если это не бабушка и Жорес заставили ее отца уехать, а он сам так решил. Решил, что это не тот брак, который ему нужен. И мама умерла из-за человека, который ее вовсе не любил. Из-за кого-то, кто с надменным лицом мог бы сейчас идти в этой процессии.
        Это была не праздничная мысль. Она грязной уличной кошкой со слипшейся шерстью забрела внутрь, лениво огляделась и свернулась в дальнем углу. До времени.
        - Номени Каэтана! – она опустила глаза и увидела Филиппа де Барна. Он радостно улыбался, весь наполненный праздником и тем особым настроением, когда любишь всех и кажется, что тебя тоже все любят.
        - Филипп! – она протянула ему руку, и паж склонился перед ней в церемонном, отточенном поклоне. – С каждой нашей встречей вы кланяетесь все лучше. – поддразнила она его, но мальчик ответил только веселым взглядом.
        - О, Филипп! – обернувшаяся Вероника закружила младшего Барна. – Мы вас так давно не видели! Вы по нам скучали?
        - Я сохранил ваш образ в сердце, номени. – Филипп картинно закатил глаза, и они втроем рассмеялись. Смех подхватили подошедшие Марина и Электра. Филипп так же изящно раскланялся с представленными ему девушками.
        - А я его ищу! – появившийся из толпы Венсан де Барна с укором посмотрел на брата.
        - Не волнуйтесь, с нами ваш брат в полной безопасности. – милостиво кивнула Электра.
        - Венсан, ты принес свечи? – поинтересовался Филипп.
        - Я их взял даже больше, чем нужно. Если номени желают… - номени пожелали, и через минуту у всей компании в руках горели свечи. Каэ прикрыла трепетный огонек ладонью.
        - А я тебе всегда говорил, что младшие далеко пойдут. О чем вы задумались, номени Каэтана? – вежливо поинтересовался Эстебан де Барна. Державшийся рядом с ним Леонард молча оглядывал присутствующих.
        - Пытаюсь вспомнить, сколько еще у вас братьев. – честно ответила она.
        - Мы все равно всех не запомним, Каэ, - пришла на помощь Рон. – Разве что они согласятся повесить на себя таблички с именами.
        - Значит, нам повезло, что мы были представлены раньше, и нас запомнили. Таблички выглядят просто ужасно. – Эстебан усмехнулся и протянул вперед не зажженную свечу. – Номени позволят?
        Четыре свечи коснулись пятой, и их слившийся вместе огонь оказался неожиданно высоким.
        - Как здорово! – Филипп немедленно прибавил к общему огоньку свой. Следующей был свеча Венсана. Он оглянулся на кузена.
        - Лео?
        - Еще один непонятный обычай. – Леонард чуть наклонил свечу, сливая ее огонь  с остальными.
        - Зато красивый. – тихо возразила Каэтана. Ее никто не услышал, да она и не хотела. Она подождала, пока глаза привыкнут к пляске пламени и обвела взглядом серьезные лица. Все смотрели на огонь, и каждый видел там что-то свое, не чувствуя себя при этом одиноким. Губы Рон чуть шевелились – сестра загадывала желание? Каэ посмотрела в самое сердце огня.
        - Я хочу…

27 - 28 день месяца Полотна. Рунн.

Пей до дна, пей до дна.
Пей до самого дна,
Через горло в висок
Опьяняющим соком ударит
Весна. © «Возвращение»

    У жизни пьянящий вкус. У свободной жизни он с привкусом стали, а у его жизни был не вкус, а запах. Сейчас этот запах плавил воск в руках, был чуть прогорклым из-за гнилой свечной нити и растворялся в весенних сумерках, которые убивали  духом мокрой молодой листвы.
    Живая змея дрожащих огоньков, покачиваясь в такт людским шагам и дуновению ночного ветра, ползла по площадям и улицам столицы. В сотнях глаз отражалось это свечение. Зачарованные, заколдованные, одурманенные верой существа со стеклянными глазами шли и шли следом за ведущими их священниками, как стадо баранов за пастухом.
    - Как красиво… - Раздался восторженный голос у плеча юноши. Кернан Норн посмотрел на свою спутницу. В ее голубых глазах тоже плясали два огонька, но это был совсем другой свет, за него можно было отдать все на свете. Виктория Фрост с замирающим сердцем и привычно широко открытыми глазами смотрела на происходящее. Девочка с севера впервые видела, как празднуют Ресурректу в столице, как празднуют ее экклесиаты. – Андрей, посмотри! – Она схватила младшего из дома Глинских за руку и указала на крестный ход. Волчонок не выказал такого же дикого восторга, а скептически окинул действо взглядом. Он играл во взрослого и умудренного опытом мужчину. В шестнадцать лет это позволительно. В девятнадцать уже нет.
    - Тория, хочешь посмотреть поближе? – Откусить бы себе язык за такую откровенную заботу об этой девчонке, но зачем противиться своим чувствам? Искренним чувствам – настоящей роскоши в этом мире.
    Голубые глаза ослепили Кернана восхищением и он, протянув девушке свободную руку, обреченно помог ей спуститься по ступеням дома Фростов. Пропадать, так хоть было бы за что. Следовало удивляться доверию, оказанному ему Первым Таном и Буревестником, позволившим сыну мятежника сопровождать самое дорогое их сокровище – северную принцессу, но он давно не увлекался иллюзиями. Во-первых, с ними был Андрей, которому наверняка наплели про ответственность доверенной миссии и назначили «главным»; во-вторых, их не гулять отправили, а выпроводили из дома, когда там собрались почти все таны севера. О чем бы сейчас не велся разговор за закрытыми дверьми этой глыбы льда в центре Рунна, Кернану, Андрею и Котенку знать об этом не стоило.
    Молодые люди вышли за ворота и оказались в тесных объятиях толпы, Кернан под предлогом этого крепче сжал теплую ладошку в своей руке и не стал огладываться на дом своих врагов, которые не вдруг, но перестали быть врагами. Следом за троицей незаметно и бесшумно скользнула четвероногая белая тень.
    Кернан видел праздник не в первый раз, не прошло еще и года, как он окончил кадетский корпус, и воспоминания о столичной жизни были яркими и сочными, как поцелуй девушки. Несмотря на то, что так не должно было быть, он радовался возвращению в Рунн, в его шум и сутолоку, грязь и ругань торговых площадей. Этим он напоминал юноше родной Таламор, впрочем наследники правителей Ирра воспитывались в строгости. Он всегда с завистью смотрел на простых городских мальчишек, играющих в грязи. Кернану Норн было положено ходить с прямой спиной, поднятой головой и в ужасно неудобных и дорогих тряпках. Поэтому первым делом в Рунне он сменил гардероб, избавился от слуг-надзирателей и стал свободным. Так он тогда думал.
    А когда вернулся в Ирр, ему объяснили, что он заблуждался, юноша согласно кивнул и стал ненавидеть тех, кого ему сказали. Потому что он был послушным сыном, уважающим отца и семью, пока тот не убил свою собственную дочь только за то, что она иначе видела и понимала свободу.
    Ринна единственная поддерживала брата, участвовала в его проказах, если такие случались, и была готова разделить вину. Она была настоящей, живой, способной бороться за свою свободу. Но бороться, не значит победить. В судьбе сестры он не взялся бы судить – проигрышем или победой стала ее смерть. Старшая сестра – Карна исчезла из родительского дома слишком рано, их последняя встреча не стала для Кернана откровением. Они были чужими людьми друг другу, и только запах одной крови еще связывал их невидимой цепью. Торн, старший брат, звал Кернана мальчишкой и не воспринимал всерьез. Всерьез он воспринимал только идеологическою борьбу за светлое будущее их страны, его – Торна – страны. Младший брат, пожалуй, мог бы поспорить на тепло маленькой ладошки в своей руке, что главным врагом северных танов является именно Торн, а не отец, который искренне верит в то, что делает, брат же не верил, он добывал себе титул правителя Ирра. Юноше было мало дело до этой возни, но ему было дело до простых людей, за жизни и благополучие которых они несли ответственность, поэтому он молчал и делал то, что должно. Без слов и вопросов, вопреки своим желаниям, по чужой указке и, вверяясь чужой воле, он добывал свободу. Не свою.
Оставалось только надеяться, что вслед за свободой Ирра он сможет заняться и собственной судьбой.
    Проблема заключалась в том, что худшие подозрения Кернана, посетившие его еще при первом знакомстве с северянами и в частности с Таном Айс, оправдались. Эти люди не были извергами, желавшими им и их народу зла. Они по-своему тоже воевали за свободу, за ту, которую видели они. Одной из разменных монет этой свободы был титул наместника Ирра и они взяли его. И брали жизни тех, кто вставал у них на пути также как и сами Норны. Правда у каждого своя. И они воевали за нее – друг с другом, против друг друга и сами с собой. Каждый день от рассвета до заката.
    - Кернан? – Услышал юноша и оглянулся на смутно знакомый голос. – Кернан Норн. – Сказали уже уверенно, и из толпы появился зеленоглазый парень.
    - Эстебан! – Кернан искренне улыбнулся и протянул руку для рукопожатия
    - Значит, и тебя снова занесло в Рунн в связи с последними событиями? – Эстебан легко избежал столкновения с какими-то особо истовыми верующими, усердно молящимися и крестящимися зажженными свечками.
    - Да. – Кернан замялся, но потом уверенно кивнул. – Я служу у Тана Буревестника. – И стараясь сменить тему, спросил сам. – А ты? Как и где?
    Виконт Эрсе улыбнулся одними губами, но расспрашивать про шутки судьбы не стал, а ответил на вопрос:
    - Адъютант Николы де Нортми, служу в Императорской гвардии… - Он хотел добавить еще что-то, но тут на его руке повисла пара очаровательных созданий и одно из них потребовало:
    - Эстебан, представьте нас своему другу и его спутникам! Где ваши хорошие манеры? – Девушка сделала обиженный вид и надула губки. Это выглядело забавно, впрочем, сама она была очень мила, за это ей явно прощали многое.
    - Прошу простить мои ужасные манеры, номени Каэтана. – Эстебан забавлялся, но делал это с должным уважением. – Разрешите представить вам – Кернан Норн. А эти неземные создания – Каэтана и Вероника Фьер, - девушки присели в реверансах, лукаво улыбаясь. Подыгрывая им, Кернан склонился в придворном поклоне, придворный этикет был одним из основополагающих должного воспитания наследников семьи Норн. – Марина де Нортми и Электра Флавио, - продолжил Эстебан. Похоже, он был здесь с большой компанией. – Мой брат Филипп и мои кузены Леонард и Венсан де Барна.
    - Я очень рад, что сегодняшний день свел меня с такими замечательными людьми, - учтиво заметил Кернан. – Разрешите представить вам моих спутников – Виктория Фрост и Андрей Глинский.
    Как это всегда бывало с молодыми людьми, уже через пару минут всем казалось, что они знают друг друга, по крайней мере, всю жизнь, а то и больше. С шутками и веселым смехом они пробирались через толпу, сами не зная куда. Брели шумной компанией куда-то в ночь, играя в настоящую взрослую жизнь.
    - Каэтана, подвинься, я тоже хочу! – Возмущенно воскликнула Рон, когда ее сестра взобралась на узкий парапет фонтана перед Ратушей и, раскинув руки, пошла по тонкой линии.
    Ночь Ресурректы – время нарушения всех правил.
    - По-моему так ему гораздо лучше! – Вдохновенно заметил Венсан де Барна, пристраивая свою свечку к руке одной из статуй, опоясывающих Ратушу.
    Остальные тут же последовали его примеру, в результате все скульптуры на фронтоне обзавелись свечками. Они что не люди в это праздничную ночь? А утром какой-нибудь священник завопит о великом знамении, грешности людей, которых предупреждает небо, и прочей чепухе. Так и творятся чудеса.
    - Номены, а почему вы нас не развлекаете? – Возмущенно спросила вдруг Вероника Фьер, не переставая при этом смеяться над какой-то шуткой Венсана де Барна.
    - И правда! Вы кавалеры или кто? – Поддержала сестру Каэтана.
    Пока юные озорницы обменивались очередной порцией шуточек с кузенами де Барна, Кернан посмотрел на Викторию, которая так и не отпустила его руки, хотя смеялась, как и остальные. Он подозревал, что девушке спокойнее быть со всеми, но под его защитой. Она подняла на юношу глаза, почувствовав его взгляд, и просто улыбнулась.
    - Спасибо за сегодняшний вечер, Кер. – Прошептала она так, что это услышал только он, и счастливо рассмеялась новой шутке Эстебана.
    Она смеялась и была счастлива, это было искренне, но Кернану на миг стало холодно, как будто он стоял на обдуваемой всеми ветрами Сигнальной скале, о которой она ему рассказывала. Во Фросте у нее не было друзей - вспомнил он, и этот вечер должен казаться ей глотком чего-то нового и пьянящего, что возможно в этой жизни. Возможно, но не осуществимо, потому что только в редкие ночи, как сегодня, собравшиеся здесь люди, могут забыть о своих фамилиях, титулах и долге. Это лишь миг в череде бесконечных дней – где не хочется, но надо.
    - Если номени так скучают в нашей компании, то я мог бы показать место, где их развлекут. – Предложил вдруг Леонард де Барна, до этого почти молчавший и отпускавший лишь редкие замечания. Он сказал это тихо, но все почему-то услышали и затаились. Юноша усмехнулся – невиданное дело – и продолжил. – Но для этого придется пробраться в Служилый город, а мосты сегодня перекрыты.
    Бросив в стог сухого сена огонек, Леонард стал ждать результата. Провоцировать он умел. Никогда не говорите крови в венах молодых людей  «нельзя». Она сделает все, чтобы «нельзя» превратилось в «можно».
    - А я знаю, как попасть туда без мостов. – Вдруг заявил Андрей к удивлению всех. Парень часто по долгу гулял по городу с тех пор, как они приехали в Рунн – вспомнил Кернан – не удивительно, что он успел изучить его. – Но в одном месте придется лезть через забор, - предупредил Волченок, посмотрев на девушек.
    Те вызывающе фыркнули:
    - Вы сомневаетесь в наших способностях, номен? – Выдохнули они почти в один голос. Все рассмеялись такому единодушию и последовали за Глинским.
    Забор оказался не таким уж страшным, всего-то в человеческий рост. Он скрывал чей-то внутренний двор и галерею, перекинутую через узкий канал и выводящую в Служилый город. Первыми на верху оказались Эстебан, Венсан и Леонард. Подпрыгнув и легко подтянувшись на руках, они оседлали забор и протянули руки девушкам. Каэтана, Рон и Электра с визгом и смехом оказались в объятиях молодых людей.
    - А кто будет ловить нас с той стороны? – Философски спросила Вероника, разглядывая лужу, оставленную прошедшими недавно дождями, с другой стороны стены. Еще пять пар глаз последовали ее примеру и с энтузиазмом посмотрели на свежую грязь.
    - Это сделаю я! – Выступил вперед Филипп де Барна. Это был его звездный час. Кернан улыбнулся и хотел уже сделать шаг вперед, чтобы помочь мальчишке перебраться и самому последовать за ним, но почувствовав тепло девичьей руки в своей ладони, замер.
    - Иди, - весело сказала Тори, поняв его смятение. – Мы справимся, а номены де Барна нам помогут. И девушка высвободила свою руку, делая пару шагов к Марине де Нортми. Это была ее первая попытка найти друзей. Светловолосые девушки улыбнулись друг другу и заговорщически кивнули – они найдут общий язык – понял юноша и взобрался на забор, увлекая следом за собой и Филиппа. Спрыгнув вниз, они протянули руки Каэтане, Рон и Электре. Мгновение и девушки по очереди приземлились в объятия своих рыцарей.
    - Благодарю… - учтиво сказала каждая, игра продолжалась. Еще через секунду показались Марина и Тори с помощью кузенов де Барна и Андрей – самостоятельно. Эстебан спрыгнул и поймал Марину, Андрею досталась Тори. Обошлось без жертв.
    Местом, где их обещали развеселить, оказалась таверна. Самая обыкновенная таверна. Она называлась на руннском «Бочка Эля» и производила впечатление процветающего и приличного заведения. Для Кернана и всех молодых людей, быть может, за исключением Филиппа ничего необычного в посещении такого места не было, но другое дело девушки, они смотрели на всё огромными глазами и ловили каждый звук. По случаю праздника заведение было закрыто, но Леонарда это не остановило, он уверенно свернул в ближайший переулок и постучал в боковую дверь, как будто проделывал это уже много раз. Прошла пара минут ожидания, и Кернан уже стал опасаться, что вся их вылазка была напрасна, но, наконец, дверные доски исчезли в лучах света, а на пороге появилась девушка. Сначала она испугалась и отступила назад, увидев такую огромную компанию, но потом, узнав Леонарда, бросилась к нему, обняла и поцеловала в губы.
    - Лео! Я уже думала, что ты не придешь.
    - Извини, Лина, я задержался с друзьями, но потом решил, что могу привести их сюда.
    Если честно, Кернана очень удивило отношение такого человека, как Лео – дворянина по праву рождения, крови и духа - к какой-то простолюдинке, но факт оставался фактом. Граф Войэ извинялся перед девчонкой из служилого города. Она же рассмеялась в ответ и отступила, пропуская нежданных гостей.
    - Конечно. Это будет весело. Жак, дедушка и тетя с дядей на крестном ходе, так что вернутся только утром, когда откроют мосты. Я осталась убираться, а Селестина сказалась больной. Кстати, а как вы добрались сюда? – Вдруг удивилась она, но потом продолжила весело болтать, не дождавшись ответа, и увлекла их за собой по длинному коридору, в конце которого виднелся свет. За светом оказался большой зал, где и собирались обычно посетители. Происходящим, похоже, был удивлен не только юноша, но и все остальные, потому что даже не умолкавшие весь вечер девушки притихли и послушно шли за той, которую звали Линой.
    Синеглазая, как рассмотрел Кернан при свете, девушка остановилась в центре комнаты и широким жестом окинула зал:
    - Располагайтесь. Пить будем?
    - Естественно, - ни минуты не сомневаясь, кивнул Леонард.
    - Тогда я займусь этим, - улыбнулась девушка. - А вы выбирайте места. Представление начинается.
    Много позже все участники того вечера будут вспоминать его, как последний беззаботный вечер своей юности. Судьба, сведшая таких разных людей вместе, сыграет с ними по самым высоким ставкам, испытаниями заставляя повзрослеть. Но теплое воспоминание из прошлого пройдет с ними каждый шаг их жизни, через года, оставляя на пройденном отпечаток чего-то огромного и светлого, что они потеряли в тот вечер и никогда уже не смогли вернуть.

27-28 день месяца Полотна. Рунн.

Кто мы? Незнакомцы из разных миров?
Или может быть мы - случайные жертвы стихийных порывов? © Flёur

          За Викторией Фрост водился один грех. Она верила в сказки. Но кто безгрешен?
          Вот и сегодня нереальность происходящего никак не могла пробиться через затуманенное восторгом сознание девушки. Еще утром она не была уверена, что ее пустят даже на крестный ход, а потом пришел Рой и сказал, что они с Андреем и Кернаном могут вечером пойти в город. Тори рассмеялась и обняла брата, благодаря за щедрость. К вечеру она вся извелась, но час пробил, и они отправились на улицы Рунна.
          Со дня ее приезда это была ее первая прогулка. До этого череда карет и не более. Теперь же она оказалась в толпе совершенно незнакомых людей, вокруг все было удивительно красиво и дышало волшебством. Сказка сбывалась. Потом они познакомились с друзьями Кернана, и количество чудесного за вечер превысило все ее мечты. Все было слишком хорошо, а это всегда заканчивалось плохо. Но только не в мире Виктории Фрост.
          Сейчас северянка сидела в настоящей таверне, пила настоящее вино, которое подают здесь, и смотрела как хрупкая черноволосая девушка творила чудеса, кувыркаясь, жонглируя и танцуя. Жаклин – как звали их гостеприимную хозяйку - устроила гостям настоящий праздник, как и обещал Леонард де Барна – девушек развеселили. Кончилось все естественно тем, что, презрев все правила приличия и социальные лестницы, дворянки стали учиться у простолюдинки чудесам актерского искусства. Тогда-то и началась настоящая балаганная потеха. Взрывы смеха не умолкали ни на минуту, расхрабрившиеся после вина девушки уже проходили шпагат, а юноши наблюдали за действом из первого ряда зрительного зала.
          - Тори, ты должна попробовать! – Марина де Нортми с раскрасневшимися щечками и весело смеющимися глазами села рядом с Викторией, избегая своей очереди совмещать теорию с практикой, и сделала маленький глоток из своей кружки. – Это что-то невероятное!
          - Я бы предпочла покидать те мячики, - скептически ответила северянка. – Боюсь, что если попробую сесть на шпагат – это будет что-то действительно невероятное.
          - Невероятным будет все, чтобы вы не сделали, номени. – Заметил Венсан де Барна.
          - Не провоцируйте нас, номен! – Рассмеялась Марина в ответ на его слова. – А то мы заставим делать невероятные вещи вас.
          Все снова рассмеялись. Это было сказочно.
          Вдруг позади них скрипнула доска, и все повернулись на этот звук. На лестнице стояла еще одна девушка. Рыжие волосы непослушно выбивались из косы, на плечи была накинута шаль. Она была, наверное, не на много старше собравшихся здесь, но ее глаза смотрели слишком по-взрослому – строго и осуждающе.
          - Лести? – Жаклин подошла к лестнице. – Зачем ты встала, ты же плохо себя чувствуешь.
          - Вы так шумите, что разбудили не только меня, но, должно быть, и всех соседей. – Ответила та, но смотрела при этом только на гостей. Не на всех, а на самого младшего из них – Филиппа де Барна.
          - Простите нас. – Это сказал Эстебан, рыжеволосая перевела взгляд на него, но быстро отвернулась, собираясь вновь подняться по лестнице. – Останьтесь с нами. – Девушка замерла, натягивая на плечи шаль. – Я прошу. – Добавил старший из кузенов.
          Названная Лести решительно развернулась и спустилась в зал.
          - Как вам будет угодно, номен. – Она учтиво, слишком учтиво, кивнула и опустилась на один из стульев.
          В зале воцарилась тишина. Но ситуацию спасла Лина.
          - Вот и замечательно, заодно развлечешься. – Она улыбнулась рыжеволосой, потом взяла лютню, до этого молчавшую. – Лео, ты споешь нам?
          - Леонард, вы поете? – В один голос воскликнули Каэтана и Вероника.
          - Это была страшная тайна. – Бесстрастно ответил юноша.
          - Но вы же споете нам? – С надеждой спросила Марина. Леонард посмотрел на нее, казалось, он колебался, но потом все-таки кивнул. – Ради вас, номени. И если вы обещаете сохранить эту тайну.
          - Конечно!!! – С энтузиазмом подтвердили сестры Фьер, заговорщически переглянувшись при этом.
          Юноша взял у Жаклин лютню, сел на стул и коснулся тонких струн. До этого Тори никогда не слышала лютни, только гитару. Голос второй был сочным и страстным, первая шептала и плакала о чем-то своем. Без пламени, но с перезвоном льдистых колокольчиков. А голос Леонарда Барна оказался… Чарующим. Пожалуй, нельзя было найти более точного слова.

Век рыцарей и век поэтов
Век дам прекрасных и сонетов
Век битв за честь и битв во славу
Век этот мне принадлежит по праву

        Девушки задохнулись восхищением и мечтательными вздохами. Юноши скептически хрюкнули. Тори опустила голову на ладони и утонула в песне, льющейся по воле молодого человека. Леонард продолжал петь, слова бежали и бежали, плетя картины и узоры, а северянка видела все это перед своими глазами. Оживали прекрасные рыцари и несчастные принцессы, размах крыльев дракона закрывал горизонт, и мир был волшебным…
        Она совершенно погрузилась в этот свой мир и уже не видела, что вскоре и юноши увлеклись песней, когда над залом поплыло:

Век веских и высоких слов
Век флибустьеров, век рабов
Век казней, ядов, козней и интриг
Век тех, кто знает: жизнь – лишь миг

          Причудливое переплетение приятного голоса, звуков лютни и странно щемящих слов кружило их в водовороте сказки и не отпускало до тех пор, пока Леонард не дернул струны в последнем мучительном аккорде и вместе с умирающим звоном лютни выдохнул:

Век осужденный, век святой…
Каким бы не был ты… ты мой…

          Наступила тишина, в которой слишком отчетливо прозвучали одинокие хлопки.
          - Замечательно, номен. Вы превзошли сами себя в стремлении очаровать присутствующих девушек, отличная игра. – Слова восхищения, переполненные ядом и злобой. Тори удивленно подняла голову и увидела глаза рыжеволосой девушки, высказавшей это. Ей вдруг стало холодно. – Жаль, что от этого всем сразу захотелось утопиться.
          - Я рад, что смог доставить вам удовольствие. – Леонард кивнул, но глаз не опустил.
          - Это действительно было восхитительно, Леонард! – Искренне сказала Марина, вступая в разговор. Глаза ее светились таким же восторгом, как и у Тори минуту назад. Слава Каспиану – другим тоже понравилось.
          - Да, да! Мы не простим вам только одного, того, что вы скрывали свой талант! – Заявила Каэтана.
          - И за это заставим петь для нас – снова и снова. – Поддержала ее Рон.
          - Я уверен, что мой кузен приходит в неописуемый восторг от этой перспективы, номени, - добавил Эстебан, весело глядя на Лео.
          Тот бросил на Эста испепеляющий взгляд, но промолчал, вежливо кивнув девушкам.
          - Буду рад стараться для вас.
          - А теперь танцы! – Безоговорочно выкрикнула Жаклин, с улыбкой наблюдавшая за этой сценой. – Дамы приглашают кавалеров!
          Артистка выхватила у Лео лютню и заиграла какую-то быструю, беззаботную мелодию. Марина, улыбнувшись, протянула руку Леонарду. Он уверенно, но нежно прижал девушку к себе, и они закружились по залу. Вероника Фьер потянула за собой Филиппа, Каэтана выбрала Венсана. Электра оказалась в объятиях Эстебана. Лести посмотрела на это и, даже не подумав пригласить оставшихся без пары северян – Андрея и Кернана, хотела уйти. Однако ее остановила Лина, подойдя к ней, она строго сказала:
          - Где твое гостеприимство, кузина? – Она сунула лютню в руки девушки, а сама подхватила под руку Кернана, увлекая в круг танцующих. – Играй, - крикнула она. – Играй…
          Тори улыбнулась, когда музыка вопреки ее опасениям полилась вновь, тогда она подбежала к Андрею и серьезно спросила:
          - Вы танцуете, номен?
          Юноше не оставалось ничего другого, как ответить «да».
          Потом пары менялись, распадались и складывались вновь, кружились по залу в ворохе смеха, счастья и света. Пока холодный ветер, перемешанный с осколками насмешливых слов, не разбил этот маленький мир.
          - Приятно осознавать, что вы хотя бы хорошо проводите время, молодые люди, в то время, как ваши семьи в поисках заблудших детей сбились с ног.
          Все замерли, лютня вскрикнула и замолчала оборванной струной, а глаза присутствующих обратились к порогу. Тори тоже смотрела на того, кто разрушил волшебство. Смотрела и не могла поверить. Там, в острых лучах уже умирающего звездного света, стоял ее принц.
          Вот так и убеждай себя, что чудес не бывает… А они возьмут да и сбудутся ради разнообразия. Оглушат сказкой и потом нагрянут из-за угла. Ну, в данном конкретном случае чудо нагрянуло с улицы, как-то открыло запертую дверь и теперь собиралось их отчитывать. Или не собиралось? С этими чудесами никогда не знаешь – чего ожидать!
          - Капитан де Нортми! – Первым опомнился Эстебан де Барна и отдал честь своему командиру.
          Его примеру последовал Леонард, выпустив из объятий Каэтану и чуть не опрокинув ее тем самым на пол. Воинское рвение победило и на этом фронте. Девушку поймал Венсан.
          - Вольно. – Смилостивился мужчина, проходя в зал и располагаясь на одном из стульев. Взяв ближайшую кружку, он пригубил вино и заметил. – Совсем неплохо. Я бы даже сказал хорошо. Если бы сегодняшнюю ночь и наступающее утро мне не испортила одна маленькая неприятность. - Он выжидающе посмотрел на молодых людей, как будто спрашивал важный урок, но все молчали. Тогда он пояснил. – Ваше исчезновение заставило меня отвлечься от дел и прямых обязанностей и перевернуть весь Рунн вверх дном.
          Молчание продолжилось. Неожиданно прерванный вечер веселья стал вдруг слишком темным и пустым утром, его не хотелось ничем заполнять, даже словами. Виктория стояла не шевелясь, не замечая руки Кернана все еще обнимавшей ее за талию после танца и боясь даже вздохнуть, будто бы из-за этого ее видение пропадет, как уже исчезло все волшебство.
          - Есть желающие покаяться? – С доброй улыбкой, больше похожей на оскал хищника продолжил монолог с самим собой принц. – Кто был зачинщиком и инициатором?
          И тут вперед выступил Леонард Барна, спасая всех остальных.
          - Я! – Уверенно заявил он и смело посмотрел в глаза капитана императорских гвардейцев. Тот усмехнулся и удивленно поднял одну бровь, собираясь что-то спросить, но ему не дали.
          - Нет, это была я, Никэ! – Марина де Нортми быстро подняла глаза на мужчину и опустила их, заливаясь краской из-за своей лжи под проницательным взглядом. Так Виктория Фрост узнала как зовут ее чудо.
          - Это мы! – переглянувшись, продолжили сестры Фьер и кузены Барна одновременно.
          - И я! – почти одновременно с ними и неожиданно для самой себя сказала Тори. Глаза серые, как северные скалы, на мгновение остановились на ней. Мгновение. Так мало? Так много! Большего было не нужно для того, чтобы счастье, потеряв голову, снова закружило девушку, пока вместе с ней в своей вине признавались Электра, Андрей и Кернан.
          - Как мило! – Никэ обернулся и посмотрел на стоявших в стороне Жаклин и Лести. – А вы, дамы? Ни в чем не хотите сознаться? Вдруг… - Протянул он с усмешкой, чуть дольше положенного рассматривая рыжеволосую девушку, в глазах которой плескалась непонятная для Виктории ненависть к этому мужчине. Не получив ответа, он вернулся к покаявшимся. – Значит, виновных мы сегодня не найдем, придется оставить наказание на совести ваших семей. Леонард, похоже, вы пользуетесь успехом. – Заметил он уже в дверях. И исчез в предрассветной тьме.
          Время безжалостно убивало ночь, одну из самых счастливых в жизни Тори. Те, кто еще меньше часа назад были самыми близкими ей людьми, в холодном молчании выходили под дуло вновь нацеленного на них дождя. Связанные и переплетенные на пару часов дороги разбегались в разные стороны.
          - Если вы не поторопитесь, молодые люди, то девушки промокнут до нитки. – Заметил Никэ, взлетая в седло белоснежного коня и махнув рукой в сторону свободных лошадей. Если состоящих на службе у него кузенов Барна и ждало наказание, то произойдет это не здесь и не сейчас. Потеряв вдруг интерес ко всему происходящему, Тори смотрела как Леонард и Эстебан оказываются на лошадях и помогают Электре и Марине присоединиться к ним, Вероникой и Каэтаной занимались какие-то гвардейцы постарше, судя по их схожести – братья. Неожиданно перед лицом девушки возникла сильная мужская рука, и северянка вздрогнула, поднимая глаза. – Позволите, принцесса?
          Такие сцены художники любят увековечивать в своих картинах, а сказочники ими заканчивают свои лживые истории. Золотоволосый принц на белом коне увозит спасенную принцессу, и они живут долго и счастливо где-то в глухомани под названием тридевятое королевство. Наверное, чтобы там их не нашли оставшиеся в живых злые ведьмы и колдуны. Разве вы не знаете, что эти враги всех положительных героев обычно бессмертны и имеют нехорошую привычку оживать в самый неподходящий момент? В наличии имелся принц – один, конь белый – один, принцесса спасенная… Не было тут принцесс. Сказка не сбылась, все это лишь приснилось девушке. Виктория вложила свою руку в ладонь капитана Нортми и почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, когда он, склонившись к ней, обнял девушку за талию и легко поднял в седло перед собой. Мир вздрогнул, и ничего не случилось.
          Только раздалось недовольное лошадиное ржание. Перед конем капитана застыла белоснежная оскалившаяся собака.
          - У вас весьма интересные охранники, принцесса. – Весело заметил мужчина. – Похоже, что меня разорвут, стоит только мне тронуть вас. – Рука его при этом по-прежнему обнимала ее.
          - Это Снежная. – Смущенно пояснила Тори, даже не пытаясь понять, как собака выследила их. – Она добрая.
          - Конечно, милейшее создание, - согласился маркиз де Нортми, разглядывая ряды острых зубов, видневшихся в пасти животного.
          - Снежная прекрати! – Приказала девушка. Собака бросила предупреждающий взгляд на мужчину, обнимавшего Торию, но получив ответный взгляд серых глаз исподлобья, презрительно развернулась и побежала по улице.
          - Все готовы? – Спросил командир, забыв о суровом охраннике и осматривая ряды своих людей, окруживших их.
          - А что делать с мальчишкой? – Насмешливо спросил один из гвардейцев. Только тут Виктория заметила, что лошади достались всем, кроме Филиппа де Барна. Паж одиноко стоял у открытой двери и беспомощно смотрел снизу вверх на взрослых. Виктории стало так жаль его, что она уже готова была спрыгнуть с лошади, но крепкая рука удержала ее, надежно прижимая к мужскому телу. При этом маркиз Нортми даже не посмотрел на нее.
          - Придется выполнять приказ. – Вроде бы как нехотя сказал он, усмехаясь. Все напряженно ждали его приговора. – Ее Величество особо просила меня позаботиться о ее любимом паже. Я не могу ослушаться. Неру!
          Из темноты появился огромный гвардеец на не менее могучем коне, к луке его седла была привязана еще одна лошадь. Она прядала ушами и выжидающе косилась на мальчика.
          - Я надеюсь, вы умеете ездить верхом, Филипп? – Никола вопросительно посмотрел на несчастного, глаза которого при упоминании Императрицы и виде лошади зажглись истинно детским восторгом. Ответа уже не требовалось. – Хорошо. Неру, позаботься об этом. – Отдал последнее приказание капитан и вдруг пришпорил коня, отчего в лицо Тори ударил ночной ветер, толкая ее в теплые объятия мужчины, а в крови проснулось что-то дикое. Сердце северянки отозвалось на знакомый ей зов природы, когда они, оторвавшись от остальной процессии полетели в наступающий день.
          - Вы не исчезнете с рассветом? – Спросила она в темноту, не ожидая ответа, но получила его.
          - Исчезают сказочные принцы и хрустальные туфельки. Я, к счастью, не являюсь ни первым, ни вторым.
          - Значит, вы не мой принц, Никэ? – Как просто было назвать сейчас это имя. В эту сказочную ночь, которая еще не закончилась, хотя безжалостное небо неумолимо светлело.
          - Нет, Виктория, я не умею и не хочу быть принцем. Простите.
          - Почему? – Девушка положила свою ладонь поверх его руки, обнимавшей ее.
          - Потому что я бы предпочел роль короля.
          Виктория рассмеялась.
          - Вы шутите надо мной?
          - Да, - не стал он отрицать. – Я хочу, чтобы вы улыбались. Как делали это до моего появления. Вам пришлось встретить меня не в самой лучшей моей роли – главного злодея.
          - А кто вы?
          Настал его черед смеяться.
          - Кто мы? Это слишком сложный философский вопрос, принцесса.
          Их укрыла тишина, разрываемая свистом ветра в ушах и стуком лошадиных копыт по мостовой, но оба знали, что девушка в мужских объятиях улыбается. Этого сейчас было достаточно. Никогда и никому, даже самому себе, Никола де Нортми не смог признаться, что это был почти единственный миг в его жизни, когда ему захотелось остановиться и остаться здесь навсегда. С этой девочкой, в ее простом и при этом сказочном мире, где нет ничего невозможного, где даже у него могли бы быть крылья, и не было лжи. К великому счастью обоих, за маркизом де Нортми водилось много грехов, но веры в сказки среди них не было.
          - Вы будущая герцогиня Иберо, а я когда-нибудь стану герцогом де Нортми. Наши семьи не очень ладят, как вы должны знать. – Официально ответил он.
          - У вас есть невеста? - Виктория сама не знала – зачем спрашивает.
          - Да. Есть. – Оправдал он ее опасения.
          - Вы любите ее? – Зачем? Зачем мучить себя?
          - Иногда для брака совсем не обязательно любить. – Улыбнулся маркиз, но она этого не видела.
          - А любовь ничего не значит? – Удивилась девушка.
          - Нет. В этом мире она не в цене. Вам стоит это запомнить.
          Девушка замолчала, скачка продолжалась.
          - Как все странно. Так не бывает… Мы даже не были знакомы до сегодняшнего дня, но мне кажется, что я знаю вас всю жизнь. – Тори обернулась и посмотрела на мужчину, желая запомнить его таким, каким увидела впервые. Каким он был сейчас. Не игравшим очередную роль, а честным и открытым. Возможно, когда-нибудь она узнает, что увидеть настоящего Николу де Нортми дано лишь очень немногим избранным и она наверняка никогда не узнает – вошла ли она в число этих счастливцев.
          - Сегодня вы встретили свою мечту и теперь не знаете, что с ней делать. Когда человек встречается со своей мечтой, она умирает.
          - Нет, мечта рождается заново. – Возмутилась северянка.
          - Значит, вам нужно отпустить старую и искать новую. – Предложил Никола.
          - Вы мне поможете? – С надеждой попросила она.
          - Как ваша старая мечта, я просто обязан, - Рассмеялся вдруг он. Она улыбнулась в ответ и только успела подумать, что все обязательно снова будет хорошо – вместе-то уж они найдут ее мечту, как из рассеивающейся к рассвету темноты и спустившегося на город тумана появился человек на лошади. На нем была форма императорского гвардейца – еще один человек маркиза.
          - Капитан де Нортми! – Всадник осадил коня и замер перед своим командиром, ожидая разрешения говорить. Никола просто кивнул и спросил:
          - Что случилось?
          - Ваш отец… - На мгновение гвардеец замолчал и, поборов нерешительность, закончил. – На вашего отца было совершено покушение. В него стреляли.
          Глаза Виктории в ужасе распахнулись, она посмотрела на обнимавшего ее мужчину, ожидая увидеть муку и страдание на его лице, но он даже не вздрогнул. Глаза остались такими же стальными, как мгновение назад, когда они говорили о мечтах. Лишь на секунду ей показалось, что рука на ее талии против воли прижала ее крепче, но это было такое мимолетное ощущение, что оно исчезло незамеченным.
          - Где он? – Спокойно спросил капитан.
          - Ваш отец? – Человек опустил голову. – Его повезли домой. Лекари говорят, что надежды мало…
          Вестник виновато смотрел на Николу, но тот перебил его:
          - Нет, где стрелявший? Его задержали?
          - Наши люди и стражники прочесывают город, все ворота перекрыты, но пока все безрезультатно.
          Маркиз Нортми кивнул, отпуская гвардейца.
          - Ладно, возвращайтесь и продолжайте поиски, доложите мне потом. Лично. – Никэ помолчал, глядя вслед удаляющемуся всаднику, потом посмотрел на Тори. - Виктория, прошу меня простить, но, кажется, мне придется вас покинуть.
          - Конечно. – Тихо ответила девушка. Ей хотелось найти ободряющие слова и сказать, что все обязательно образуется, но молчала. Так трудно найти слова оправдывающие смерть.
          - Кернан Норн? – Маркиз Нортми нашел в нагнавшей их толпе сопровождающих друга Тори и помог ей перебраться в седло к юноше. – Позаботьтесь о вашей принцессе.
          - Капитан де Нортми… - Лео хотел последовать за командиром, но тот остановил его, отрицательно качнув головой.
          - Нет, Леонард, останьтесь. – Найдя Эстебана и Марину, Никола кивнул адъютанту, делая приглашающий жест следовать за ним. – Андре, проследи, чтобы все молодые люди оказались в объятиях своих любящих родственников.
          Гвардеец кивнул, капитан де Нортми, больше не обращая на них внимания, пустил своего коня рысью. Виктория еще успела услышать вопрос Марины, обращенный к кузену:
          - Что-то случилось, Никэ?
          Но ответ, если он и был, унес ветер. Пару мгновений оставшиеся в наступающем рассвете люди смотрели вслед уехавшим. Ветер развевал волосы и плащи. Тучи окончательно разошлись, и тусклое из-за тумана солнце сиротливо-слепо смотрело на смертных со своего ложа. Смотрело, но ему не было дела ни до их жизни, ни до их смерти.
          Позже, уже в своей комнате, Тория сидела на широком подоконнике, обняв колени, и смотрела в глаза наступающего дня. Длинная ночь была позади, эмоции, ощущения, воспоминания пока никак не хотели складываться в целостную картину, распадаясь на отдельные мазки, и рядом не было умелого художника, чтобы помочь ей. Приходилось надеяться только на себя.
          Передернув плечами от холода, девушка посмотрела на теплую шаль, лежащую на кровати, но так и не пошла за ней. Каждое движение сейчас казалось подвигом, нужно было выпрямиться, наступить на пол, сделать несколько шагов, протянуть руку… Это слишком тяжело, слишком далеко, слишком трудно для Котенка, которому хотелось сжаться и превратиться в маленький живой клубок оголенных чувств и невыплаканных слез.
          Вместо ровного, теплого сияния любви, которое должно было согревать ее сейчас, она ощущала, что стоит на краю знакомого с детства обрыва во Фросте, с которого ей хотелось шагнуть столько раз, но каждый раз ее что-то останавливало. Что-то шептавшее, что ей есть ради чего жить, ожидание чуда и восприятие каждого нового дня, как дара кого-то очень могущественного и щедрого. Но почему-то именно сейчас, когда она встретила это чудо, коснулась его рукой, смогла ощутить его пьянящий запах и услышать голос, именно сейчас, как никогда ее держали на земле тяжкие оковы обязательств, обещаний и права рождения, не пуская в мир мечтаний. Солнечный свет окутывал ее плечи лучше всякой шали и от этого становилось удивительно тепло, как в снах, которые она никак не могла вспомнить, сейчас острые клинки солнечных лучей пронзали ее умерший мир, стирали краски, приглушали звуки, притупляли чувства и дарили почти забвение. Почти.
          Родившаяся и умершая надежда, даже не успев раскрыть свои радужные крылья, оставила Торию на произвол судьбы. Если бы она могла, то приказала бы сердцу остановиться, но глупое живое создание не хотело слушаться указаний и жило по своему усмотрению. Однако она знала, что ему придется. А она научиться жить без грез, ходить по земле и смотреть в глаза судьбе без страха.
          Поняв, что другого выхода у нее просто нет, девушка закрыла лицо руками и заплакала, пытаясь найти ответ на вопрос. Ответ, которого не было. Принадлежит ли ей хоть что-нибудь в этом мире? Что-нибудь кроме потерянной мечты, на которую она теперь не имела права, и сердца, бьющегося в тесной клетке рёбер?

28 день месяца Полотна.
Рунн. Королевский город.

    Рессуректа. Дни воскрешения Каспиана, когда экклесиаты и откровенцы равно праздновали, пусть и отлично друг от друга. Дни, когда принято прощать, зажигать свечи и ставить на окна букетики первых бледных подснежников. Дни, когда спаситель завещал забывать былые обиды к врагам своим…. Все это придавало предстоящему оттенок особой иронии.
    Молодой мужчина в светлом плаще улыбнулся своим мыслям, продолжая путь по пустым улицам Королевского Рунна. Жители этой части мира еще крепко спали, вернувшись в свои уютные дворцы после Крестного хода и увеселений, коими прошедшей ночью полнился город. Улицами всецело владела тишина. Ползущий от Вольтурны туман рвался на клочки в лучах утреннего света. День обещал быть прекрасным.
    Мишель остановился, в тени ограды Артурианского храма, традиционно закрытого в дни празднеств, олицетворявших торжество мира, и далеко не в первый раз за прошедшую неделю оглядел площадь. Ничто не изменилось.
    Ключи тихо щелкнули в замке неприметной калитки, и Морле окончательно скрыла густая тень растущих в ограде храма деревьев. Он отлично знал дорогу, но двигался медленно, прислушиваясь к звукам, вглядываясь в тени. Фабиус никогда не был человеком, которому Мишель мог бы доверять всецело. Сантэту Игнетиссов вполне могла прийти в голову мысль избавиться и от него по исполнении поручения. Они оба ведут эти игры слишком долго.
    Крутая лестница, ведущая на крышу храма, располагалась так, что ее можно было бы видеть разве что с противоположного берега Вольтурны, если бы он не был столь далеко. Даже божьим обителям нужны услуги печников и трубочистов.
    Черная черепица, широкий бордюр держащий на себе серые каменные изваяния ангелов, безмолвно застывших с мечами в руках. Все это было тщательно вычищено перед похоронами Императора, и с того дня забыто монахами обители до следующего значимого для Артурианцев события.
    Мишель опустился на каменный постамент позади одной из скульптур, вытащив принесенное сюда еще ночью оружие. Гладкое дерево, вороненая сталь. Рука осторожно опустила в ложе короткую стрелу, прорезанную четырьмя проточинами, сейчас наполненными густой коричневатой жидкостью.
    Оставалось ждать, неподвижно, безмолвно, как это умели, скрывавшие раннего гостя статуи, украшавшие крышу. Мишель закрыл глаза, слушая шум начавшего просыпаться города. Приказы командира обходящих площадь стражников, посыльный стучащий шумно стучащий в двери дома правительства, почти примыкавшего к храму, тихий плеск Вольтурны и совсем неуместный и полный надрыва собачий лай.
    Мишель бросил взгляд на площадь. По темной мостовой метался черный пес, испугано лаял, тыкался носом в двери, заглядывал редким прохожим в лицо, то увязываясь за кем-то, то снова возвращаясь на площадь, будто, наконец, нашел здесь что-то знакомое. Прошедшая ночь оставила на этих улицах слишком много чужих запахов, что бы потерянное животное смогло отыскать дорогу домой.
    Еще вчера тебя гладят, кормят отменной мясной вырезкой, какой в жизни не видели иные люди, живущие в Ремесленном городе, а день спустя самое милостивое, на что ты можешь надеяться, это пуля от стражника, которому надоест твой лай. Такова жизнь…. Для всех.
    Запряженная гнедой парой карета медленно въехала на площадь, и Мишель, мгновенно, выбросил брошенного пса из головы. Черный герцог, несмотря на праздники и недавнюю болезнь, как и ожидалось, прибыл на службу. Кучер натянул поводья, лошади нервно заржали, останавливаясь напротив управления СИБа, но все внимание Мишеля предназначалось крепкому седому человеку, ступившему на ступени управления. Арбалет лег на постамент, давая стрелку довольно узкий обзор между бордюром и нависшим над ним ангельским крылом. Вовсе не обязательно, что бы попадание было смертельным. Шаг, еще шаг вверх по ступеням, герцог обернулся отдать распоряжения слугам, и палец Мишеля лег на спусковой крючок. Хлопнула, освободившись, тетива. Морле позволил себе выдохнуть.
    Представление на площади развивалось стремительно. Кто-то кинулся к герцогу, кто-то в сторону стражи. Времени, следить за происходящим, решительно не было, но Мишель успел заметить, как медленно почти театрально оседает на ступени, прижав руку к груди человек ставший для Рунна олицетворением последовавшей за религиозной войной эпохи, эпохи начавшейся с поражения тех, кого еще помнили в этом городе под именем Морле.
    Губ коснулась улыбка. Все новое лишь позабытое прежнее. Этой стреле не хватало лишь нескольких слов выгравированных на отравленной стали.
    Отодвинув арбалет за постамент изваяния, Мишель без спешки, держась в тени, шагнул к лестнице. Внизу было все еще тихо и спокойно. Морле, на этот раз не рискуя выходить через калитку, перебрался с лестницы на забор и спрыгнул в проулок за домом правительства.
    Безлюдно, но шум площади слышался более, чем явно. У него есть время, пока стража не спохватится, откуда стреляли. Он прошел почти до конца квартала, когда в ногу ткнулось что-то мягкое. Мишель резко обернулся, и пес, рыкнув, попятился назад.
- Иди сюда, - он присвистнул, протягивая руку, и большая собака настороженно понюхала, потом лизнула протянутые ей пальцы. Потерянная или просто забытая игрушка своих хозяев, не менее родовитая, чем люди державшие ее рядом с собой, очень хотела есть.
- Пойдем, - распорядился Мишель, и пес, поколебавшись, вильнул хвостом и побрел следом.
    Площадь была полна народу, стража, оцепившая все, столпившиеся у тротуаров любопытные. Все прошло гладко, возможно даже слишком гладко. Проходя мимо, Мишель ловил случайно брошенные слова, стараясь понять, насколько точно была выполнена его работа. Болтали разное.

    Через шесть часов в пропыленный дом его предков явился все тот же молчаливый посланник Фабиуса, поклонился и оставил на столе письмо от своего господина. Мишелю никогда прежде не доставлял удовольствия звук рвущейся бумаги, тонкие полоски летели в огонь, для того, что бы превратиться в пепел.
- Твой укус все еще смертелен, - улыбнулся он.
  Взгляд невольно упал на выцветший гобелен с зеленым коронованным драконом. Дед все же склонен был к преувеличениям. На гербе Морле во все времена вполне хватило бы гадюки.
  Мишель допил оставшуюся в стакане темно-зеленую жидкость, и, поставив его на пол, поднялся из обветшавшего кресла и накинул плащ.
    Черный пес пару раз ударил по полу хвостом, но новоявленный хозяин движением руки приказал ему лежать на месте. Собака была хорошо воспитана, куда лучше многих людей, посему только проводила хозяина взглядом.
    За пределами пыльного жилища остро пахло ранней весной, яркие лучи солнца прошивали облака и, дробясь в молодой листве, пятнами падали на мостовую. Люди смеялись, говорили о чем-то, спешили по своим обычным праздничным делам. Случившееся утром было слишком малозначимым событием, что бы что-то в этом городе шло иначе, и загорелый светловолосый мужчина просто шел по городу, как сотни других, улыбаясь самому себе и взглядам встречных красавиц.
- И молвил Каспиан, что даровано будет любому из смертных забыть боль свою, - распевный голос и слишком знакомые интонации, - Коли забудут они злобу свою и обиды, и настанет на земле царствие мира.
    Мишель обернулся к священнику, улыбаясь, и поймал взгляд. Экклетики и откровенцы, зачастую, равны в сжигающем их фанатизме.
- Никогда не поздно принять свет веры истинной, - серьезно ответил проповедник на смеющийся взгляд, - Ибо Каспиан учил прощать своих врагов и сам прощал неправедных.
- Я тоже…. Отчасти простил.
    Мишель улыбнулся и пошел дальше.
    Рунн был тесным городом, где, казалось, все обо всем знали наперед, но о тайном предполагалось на людях молчать, передавая подобные новости шепотом. Что знают трое, знают и пятеро, что знают пятеро, знает вся столица. Этот мир был опутан сетями сотен пауков, готовых продать свои знания тем, кто способен заплатить.
    Мишель точно помнил названный ему за довольно скромную сумму адрес, и знал, где искать белокаменный дом, скрытый в зарослях садовых деревьев. Когда-то в этом доме жила Марго де Рош. Еще одна капля иронии к горько-сладкому привкусу этого дня. Судьбе должно быть давно стало привычным, если и вовсе не наскучило, каждый раз толкать подвластных ему людей по кругу.
    Впрочем, каждый сам властен над своей судьбой. Во всяком случае настолько, насколько готов изменять ее. Последний из Морле остановился у дверей и дернул ленту колокольчика. 
    Открыла сама хозяйка, удивленно глядя на нежданного гостя огромными желтыми глазами. Лианна была облачена в домашнее, расшитое кружевным плетением голубое платье, мягкая платина длинных светлых волос окружала хрупкую фигурку девушки сияющим в солнечных лучах ореолом.
    За этим белокурым чудом Эстерад Флавио ездил куда-то в провинцию сразу после смерти Александра и по приезду прятал у своей ромалской родни за стенами города. Впрочем, cпрятал более чем успешно, если бы Мишеля не привело в те края желание встречи с совсем другим человеком.
    Но красота, особенно столь необычная не может не привлекать внимания, а любопытство в этом городе всегда бывает удовлетворено.
- Доброго вам дня, Лианна.
- Мы знакомы? – в голосе слышится удивление, без малейшего оттенка страха.
    Мишель улыбнулся, вытаскивая из нагрудного кармана тонкую алую ленту.
- Прошлый раз, когда мы встречались, вы обронили это.

28 день месяца полотна. Рунн. Особняк семьи Нортми. День.

Горечь на губах. Смерти нет.
В чём моя вина? Тишина в ответ.
Не сверну с пути…Умирает вздох.
Не спасёт меня ни судьба, ни бог… © Тэм

          Хрусталь бокала рассыпался бликами света в мужской руке. Он сжал пальцы и убил этот свет.
          На столе перед ним лежала бумага с размашистой подписью. Его подписью.
          «Прошение о переводе Службы Имперской Безопасности в ведение Императора и Правительства». Четко очерченные губы изогнулись в подобии усмешки. Он не любил просить. А кто любит?
          Дверь без стука распахнулась, на пороге стояла его прекрасная мать. Золотые волосы были убраны в тугой узел, в зеленых глазах светилась скорбь. Гертруда де Нортми всегда была замечательной актрисой. В этом он пошел в нее.
          - Тебе следует проститься с отцом. Уже скоро, Никола. – Официально. Строго. Достаточно громко, чтобы слышали слуги.
          Маркиз де Нортми откинулся на спинку отцовского кресла и поднял глаза на женщину.
          - Я успею.
          Герцогиня ответила сыну прямым взглядом и кивнула.
          - Хорошо. Я тебя предупредила. – Дверь она оставила открытой. Очередной немой укор непутевому сыну. Он никогда не оправдывал надежды родителей. Плохой мальчишка.
          Никола залпом допил бокал вина и поставил его на стол. Хрусталь тихонько звякнул при соприкосновении со столешницей. Теперь пора.
          Мужчина поднялся, застегнул камзол и вышел из кабинета герцогов де Нортми. Путь по коридорам и комнатам родного дома напомнил ему недавнее скорбное шествие с гробом Императора. Те же постные лица, упивающиеся скорбью глаза, заламываемые руки и опущенные головы, оно напоминало еще кое-что, но об этом он предпочел забыть. Его невероятно раздражали подобострастно и сочувствующе склоненные головы – большой любви к пресмыкающимся он не питал. Еще он не терпел тех, кто убивался не по поводу, а ради самого этого действа. Если кому-то нравилось страдать – их право. Но ему это портило настроение.
          На пороге отцовских комнат он остановился, разглядывая написанную маслом картину – Гертруда с прямой задеревеневшей спиной сидела на диване, Анжелика лежала, склонив голову на колени матери, рядом сжалась Марина. Глаза их были открыты, и в них застыло непонимание. Девчонкам ни к чему понимать смерть. Эдвар стоял у окна и был непривычно задумчив, дяди не было и не могло быть – два дня назад он уехал на смотр войск – в противном случае покушение бы не удалось или виновный уже был бы схвачен. Николе снова ужасно захотелось выпить, но изредка приходится отказывать себе хоть в чем-то.
          Не глядя больше ни на кого, он прошел к приоткрытым дверям и вошел во тьму большой спальни в доме семейства де Нортми. Из-за зажженных свечей, закрытых окон и опущенных штор в комнате было ужасно душно.
          - Наконец-то. – Это все, что сказала жена Первого Маршала, увидев племянника, но это скорее были слова ее мужа, за годы, проведенные рядом с Шарлем она стала думать, как его дядя. Его надежд он тоже не оправдал.
        Маркиз де Нортми промолчал, подходя к изголовью огромной кровати и не обращая внимания на врачей и откровенческих священников, суетившихся вокруг. Человек, утонувший в подушках и одеялах, был его отцом. На бледных щеках горел румянец, глаза были прикрыты, но грудь все еще вздымалась в попытках удержать жизнь. Бесполезно для смертных, бесполезно даже для богов.
        - Никола. – Как всегда не вопрос, а утверждение. Это было странно, они с отцом никогда не были близки, не понимали друг друга, играли в разные игры, но кровь, бежавшая в их венах, связала двух мужчин куда сильнее. Зов крови – страшная вещь, какое счастье, что он понял это достаточно давно.
          - Да, отец. Я здесь.
          Этьен де Нортми, открыл глаза, но не сделал попытки приподняться, он не мог.
          - На этот раз смерть подобралась слишком близко.
          - Еще слишком рано, не так ли? – Даже сейчас усмехнулся Никола. Окружающим это могло показаться кощунством, Этьен неожиданно улыбнулся, чего не делал почти никогда за многие последние годы.
          - Да. Я успел очень мало. Что теперь будет с Империей? – Он спрашивал, но не ждал ответа, только не от сына. – Я не могу и не буду требовать сейчас, но я попрошу.
Никола ждал. Давать обещания и клясться своей честью он не считал нужным. На его взгляд въевшаяся в кровь и сознание дворянская честь не требовала словесных подтверждений. Тем более, если ее не было.
          - Позаботься о семье. Титул герцогов де Нортми – это тяжкая и обязывающая ноша, не мы выбираем – нести ли нам ее, а Тот, кто над нами. Мы должны следовать воле Его.
          Он должен был кивнуть, ответить согласием, от него этого ждали, как расплавленный воск на коже – чувство обязанности и долга.
          - Да, отец. – Слова.
          - Кроме тебя у матери и Анжи теперь никого не осталось, Гертруда всегда была сильной, но Анжелика еще совсем ребенок, но ребенок, которому предстоит вырасти. Я хочу, чтобы ты исполнил мою последнюю волю – она должна стать женой герцога де Конарэ.
          Пути Каспиановы неисповедимы, как сам Никола заметил недавно. Вот так – на смертном одре отец просит его отдать сестру замуж за Конрада. Это было бы смешным, если бы не было столь нелепым, но вся жизнь – одна сплошная нелепость, это он тоже уже усвоил.
          Ах, как бы сейчас пригодилась пресловутая семейная честь, чтобы бить себя кулаком в грудь и кричать «не разрешу» и «не позволю». Какая удача для всех, что у маркиза де Нортми ее все же не было.
          - Твоя воля будет исполнена, отец.
          - Я верил в тебя, Никэ… - Этьен де Нортми все же нашел в себе силы протянуть сыну руку. Волею судьбы никто из присутствующих, занятых хлопотами об умирающем, не обратил внимания на ладонь капитана императорских гвардейцев, сжавшую деревянный столбик кровати так, что побелели костяшки пальцев, и волею все того же провидения ладонь эта почти сразу же разжалась и коснулась отцовской. Впервые за десятилетия.
          Когда-то золотоволосый мальчишка отдал бы за этот жест и за эту веру все в своей жизни, когда-то он жил ради нее. Когда-то настолько давно, что почти этого не помнил. Сейчас все было иначе.
          - Рад, что хотя бы раз в жизни смог стать достойным сыном. – В этих словах не было ни насмешки, ни горечи, в них не было ничего, кроме простой констатации факта. Он был рад – не больше. Так случилось, что ныне Николе де Нортми не нужна была ничья вера в него, кроме его собственной.
          - Ты всегда, Никэ… Ты можешь… Империя… - Морщинистые пальцы сжались в последний раз, цепляясь за руку сына. Этьен де Нортми, прозванный Черным герцогом, умер, как и жил, с мыслью и словами о Руннской Империи, главной любви и страсти в своей жизни. Ладонь его уже давно была безвольной, но Никола все еще держал ее в своей. Монотонно читал молитву священник. Врачи деловито складывали вещи, чтобы получить причитающуюся плату и покинуть этот дом, где они были уже бессильны. Сабатина стояла, прислонившись к стене, и прижимала одной рукой платок к губам, закусив его, чтобы не заплакать, другая ее рука лежала на плече Марины, помогая девушке примириться с обрушившимся на них горем. В дверях застыла Гертруда, прижимавшая к себе его сестру Анжи. Жизнь продолжалась несмотря и вопреки всему. А Никола никак не мог отпустить руку отца.
        Почему мы так боимся сказать то, что чувствуем, при жизни, пока есть время, оттягивая до последнего порога, когда становится уже слишком поздно. Ведь иногда наши слова могут круто изменить чью-то жизнь, но мы боимся правды, которая может сделать нас слабыми, и мы молчим, ломая чужие судьбы. Молчим до горького «поздно», когда истина становится пустой и ненужной.
        Положив остывающую руку на грудь умершего, новый герцог де Нортми поднялся с колен, только сейчас осознав, что простоял так все это время, посмотрел на людей, замерших вокруг, и улыбнулся смерти в лицо.

          Одинокий луч солнца прорезал толстые бока облаков и упал на землю. В небе нет крови, не страшно. Мальчишка подставил ладони и поймал луч, звонко рассмеявшись. Колокольчик детского счастья разнес свой плач над пасмурной землей.
          - Майтрэ* Никола, - позвал знакомый и любимый голос. Ребенок улыбнулся и даже не подумал покинуть свое укрытие.
          - Никола… - Голос стал прерывистым, хотя человек даже не запыхался, взбираясь на холмы, опоясывающие родовой замок Нортми, где любил играть наследник герцога.
          - Никэ! – Мужчина лет шестидесяти остановился под раскидистым деревом и огляделся, пытаясь сделать вид, что сердится.
          Мальчишка, сидевший на ветке над его головой подавил приступ хохота, чтобы не выдать себя, но уже мгновение спустя, спрыгнул на землю прямо перед Августином Элея, своим учителем, наставником и исповедником в едином лице.
          - Да? – невинно спросил он, глядя своими серыми глазами в глаза искавшего его мужчины.
          - Тебе кажется, что это смешно? – Строго спросил Августин.
          Мальчишка задумался, он всегда так делал, прежде чем дать ответ, даже в восемь лет.
          - Да, день сегодня хороший, дождь наконец-то прекратился, и папа должен приехать со дня на день и привезти вести о моем брате или сестре, я высматривал его. – Никола показал на дерево. Все было так просто в мире детской логики. – Поэтому мне кажется, что это смешно. Смех – это значит, что все хорошо.
          И что прикажете с таким делать? Августин принял единственно правильное решение – рассмеялся в ответ.
          - Уроки ты, конечно, не сделал. – Попробовал снова рассердиться учитель, но не смог. Попытка вышла неудачной, он все еще улыбался, глядя, как одинокий луч солнца играет в золотых кудрях мальчишки, ожидавшего возвращения отца, и новостей о матери, у которой со дня на день должен был родиться второй ребенок.
          - Это вещи не связанные. – Серьезно возразил его воспитанник, отчего стал выглядеть слишком взрослым. – Вы можете спрашивать, я отвечу.
          Напустив строгий вид, Августин взялся за подбородок – излюбленный его жест.
          - Хорошо. Как образовалось Нортми?
          - Император Филипп IX, правивший в 1914 – 1933 годах уступил фростийцам территорию к северо-востоку от Рунна. Военачальник фростийцев Тан Харальд сделался герцогом этих земель, позже они получили название Нортми, таким образом, в нас столько же северной крови, сколько и имперской, мы…
          Наставник махнул рукой.
          - Четвертый крестовый поход.
          - В 2202 году Первосвященник Иннокентиус Х объявил о его начале. За два года были завоеваны Миср, часть Саджиса и Кирия, уже в 2204 году солдаты империи мыли сапоги в Южном Океане. Хотя зачем им это понадобилось, я, если честно, не очень понимаю, учитель. Что, поближе и с меньшими жертвами они их помыть не могли?
          Это был недетский вопрос, но и мальчишка перед ним был не просто ребенком, прежде всего, он был наследником герцогского титула, земель, долга и всех прочих прелестей, прилагающихся к этому. Не стоило об этом забывать. Тем более, что это главная обязанность Августина – постоянно напоминать об этом Николе.
          - Таков был их долг перед Каспианом, Никэ. – Мужчина положил руку на плечо мальчишки.
          - А гонения на откровенцев тоже их долг перед Каспианом? – Слишком опасные вопросы, слишком опасные мысли для будущего герцога Нортми, слишком взрослые для восьмилетнего мальчишки.
          - Милостью Его мы нашли общий язык.
          - Только для этого пришлось пролить реки крови. – Учитель молчал, он думал о том, что нужно что-то делать с еретическими настроениями, родившимися у него под носом, иначе это плохо кончится. Он любил Николу, как собственного сына, которого у него никогда не было, и ему хотелось, чтобы этот невероятный мальчишка вырос и стал лучшим из лучших. Юный маркиз де Нортми сумеет. Этому Августин посвятил последние годы своей жизни.  - Я бы не хотел быть таким богом. Это плохой бог.
          - Никэ! Ты не должен так думать, это грех, ересь… - Как объяснить ребенку, что иногда смерть – это цена жизни, и прославления имени Господнего. Как это объяснить, если не веришь сам?
          Но сражаться не пришлось.
          - Как скажете, учитель, - рассмеялся ученик. Августин был тем человеком, которого Никола слушался, одним из последних. – День сегодня хороший, может отец все-таки приедет…
          Он так терпеливо ждал, так сильно любил отца, так неистово верил в него, что иначе и не могло быть. Ничего страшного, что Этьен больше всего в своей жизни любил Руннскую Империю. Никола тогда был щедрым, он соглашался на второе место. Пока еще.
          Мужчина и мальчишка скрылись за поворотом дороги, ведущей к замку.
          Этьен де Нортми не приехал в тот вечер и в ту ночь тоже, дела Империи – веревка надежная, повесившись на ней, освободиться нелегко.
          А пока Никола, его сын, спал и видел хрупкие детские сны, человек облеченный в Нортми уважением и любовью – Августин, священник, бывший воин, мудрец по жизни, самый главный человек в жизни юного наследника, умирал в своей постели. Пятьдесят девять лет – возраст подходящий. Как много сделано, еще больше нет. Смертным никогда не хватает времени.
          У него была длинная и достойная жизнь, было в ней все, о чем многие и не мечтают – любовь, война за имя Господне, слава, простые приятные истины, вера и надежда, и был мальчишка, который и стал его жизнью в последние годы. И в предсмертный час, сжимая ворот рубашки на груди, пытаясь найти еще чуть-чуть жизни в четырех каменных стенах своей комнаты и клетке своего тела, он думал только об одном:
          «Это плохой бог…»
          Кинжалом в груди там, где сердце. Сколько он не успел рассказать, сколько не успел увидеть. Нельзя противиться воле Каспиановой, это грех, но как же так… Почему именно сейчас? Бог никогда не снисходит до таких глупых людских вопросов.
          Что делать человеку на последнем пороге в бессилии путающихся мыслей и боли слабого тела, когда ничего от него не зависит. Мы чувствуем себя слишком могущественными, пока живем, мы так боимся смерти, потому что знаем ее непобедимость, но никто и никогда не подготовит нас к тому, что будет в самый страшный, самый горький, самый долгожданный – последний миг. Жизнь не научит такому. Поэтому мы всегда не готовы.
            В тот день Августин Элея не был готов умереть, но небо было готов принять его. Поэтому его конец был болезненным и долгим, а еще одиноким. Хотя совсем рядом, за стенами его комнаты находились люди, которые были готовы разделить это одиночество, но они не знали о том, что это сейчас требуется. Неведение – не грех. Сон их был спокойным и глубоким. И в этом не было их вины.
Только утром Марселита, девочка, помогавшая на кухне замка, с удивлением отправилась в комнату священника, который обычно вставал раньше всех и уже встречал ее доброй шуткой и полезным наставлением. Она осторожно постучала и не получив ответа, отважилась толкнуть тяжелую дверь, которая оказалась не заперта. Немота первых минут осознания произошедшего позже быстро изгладилась из детской памяти, но вот крик, которым она разбудила замок в тот день, запомнился надолго.
          За мгновение до этого Никола де Нортми проснулся в своей кровати, ожидая от нового дня только хорошего.
          Крик заставил его удивиться.
          Лица людей на кухне – повергли в недоумение.
          Путь до комнаты учителя через собравшуюся здесь толпу, в которой у каждого было скорбное лицо, выражавшее крайнюю степень печали, рассердил.
          Кухарка Дора, вытиравшая глаза передником, вызывала жалость, но она единственная была похожа на живого человека, потому что не боялась своих чувств.
          Марселита ревела в голос, но что испытывал Никола к ней, он понять не успел, потому что увидел тело своего учителя.
          Августин лежал лицом вниз в центре комнаты, он так и не смог добраться  до двери. Так узнают, что даже небо может упасть. Для восьмилетнего мальчика этот человек был тем, кто держал на своих плечах небо и зажигал солнце, а он оказался смертным.
          - Это плохой бог. – Вдруг сказал Никола. Все посмотрели на него, как будто ребенок помешался, но он был абсолютно спокоен. Ни тогда, ни разу позже наследник дома Нортми не позволил себе выдать своих чувств.
          - За такие еретические мысли раньше сжигали на кострах. – Раздался холодный резкий голос. – Среди собравшихся появилось новое действующее лицо. Эгон Шерье, старший священник прихода Нортми. В замке было много служителей Каспиана, Черный герцог благоволил им, но Эгон был среди них царем и богом, как не кощунственно это звучало. И никогда не любил Августина за излишнее доверие, оказанное тому Этьеном в воспитании единственного наследника, за свободу мысли и острый ум, который не всегда был послушен доктринам веры. – Если твой учитель был недостаточно хорош, чтобы объяснить это, то этим займусь я. Ты научишься уважать Имя Господне и трепетать даже перед мыслью о Нем.
          - Это плохой бог. – Взгляд исподлобья.
          - Высечь мальчишку! – Надменно и самодовольно. Слуги в страхе попятились, никто не осмеливался тронуть сына герцога. Но у откровенца были свои верные люди, пара послушников, помогавших на службе, выступили вперед, третий уже услужливо протягивал гибкие ивовые прутья. Никола даже не подумал отступать, он стоял, смело глядя в лицо взрослого мужчины, потому что чувствовал себя правым.
          Если священник думал, что сможет добиться извинений, покаяний и признания вины, то ошибся. Мальчишка, не проронил ни звука, сжав зубы так, что они заскрипели при первом ударе,  при втором,  при третьем, при четвертом, при пятом…
        - Прекратите! – Голос небожителя среди смертных. – Вы забылись Шерье.
        Люди в ужасе замерли, глядя на Черного Герцога, возникшего как будто из неоткуда. Все так увлеклись происходящим, что не заметили его прибытия. Этьен де Нортми подошел к сыну и протянул ему руку. Ребенок посмотрел на нее, как на что-то диковинное, потом заглянул в глаза отца и принял помощь. Он видел, что тот сердит и на него тоже, но все равно не чувствовал себя виноватым. Нет ничего страшнее детской правоты.
          - Ваш сын говорит страшные вещи, Ваша Светлость. – Ответил служитель господа, стараясь взять себя в руки. Его тоже застали врасплох.
          - Со своим сыном я разберусь сам, а вы разбирайтесь со своими делами. У нас умер человек, а вы не нашли ничего лучше, как избивать над его телом его же ученика, расстроенного произошедшим. – Наверное, Никола должен был чувствовать благодарность за то, что отец вступился. Не за него, за Августина. Но мальчишка не чувствовал ничего. - Все займитесь своими делами. – Приказал Этьен.
          Люди начали расходиться, а герцог сам поднял закоченевшее тело, еще пару часов назад бывшее учителем его сына, и положил на кровать.
          - Ты должен понимать, что у тебя, как и у меня, есть долг, сын. Ты никогда не был просто ребенком, ты наследник, теперь еще и старший брат маленькой чудесной девочки и должен вести себя соответствующим образом.
          - Я должен любить бога, который так с нами поступает? – Спросил мальчик, пытаясь разобраться в водовороте чувств, захлестнувших его теперь, когда все действительно закончилось.
          - Ты должен вести за собой людей, должен верить, чтобы верили они, должен делать все так, чтобы с тебя брали пример. Не разочаровывай меня. – Герцог закрыл рукой глаза Августина. - Мне жаль, Никола. Мне очень жаль. – Отец обернулся и посмотрел на него. – Но таков наш удел.
          И тогда его сын усмехнулся, вынырнув из моря вопросов без ответов, определившись в этой жизни. Вместо привычного света его улыбки, согревающей всех, детское лицо исказилось в усмешке.
          - Сожалеть должен я, что не оправдал твоих надежд, папа. – Он подошел к кровати и коснулся ладошкой холодного мертвого лба, прощаясь. Он не плакал – не умел или его не научили. – Но я постараюсь исправиться. – Добавил он, потому что именно этих слов от него ждали.
          Зачем нам учителя, если жизнь сама научит всем простым и непростым истинам. Болью, потерями, ударами в спину, правдой и непонятыми чувствами, счастьем на миг и улыбками в никуда. Жизнь или бог…
          Но тогда это плохой бог.

          - Девочки уснули, Сабатина осталась с ними. – Гертруда второй раз за утро вошла без стука. Никола посмотрел на мать и бросил бумагу, которую читал, на стол. Теперь от него ждут сочувствия и сожаления? Или даже скорби? Пусть ждут. Ему не жалко.
          - Как-то нужно организовать похороны… Я даже не знаю. – Продолжила женщина.
          - Я уже отдал все нужные распоряжения. – Ответил, наконец, он. Зеленые глаза посмотрели на сына с удивлением. – Похороны пройдут завтра, всем высоким домам об этом будет сообщено, но приглашений не будет. Мы простимся с отцом в семейном кругу. За дядей я послал еще утром.
          - Но, Никола… - Давно он не видел мать растерявшейся. – Этьен был очень значимой и уважаемой фигурой, как мы можем делать все так? Украдкой.
          - Поверженный лев достоин упокоиться с миром, пока гиены не начали рвать его добычу.** Я не желаю снова видеть притворно скорбящие лица, хватит. Половина из них сплясали бы от радости на крышке гроба. Это мое последнее слово. – Резкость и властность, которой раньше не было в голосе сына, поражали.
          Гертруда сложила руки на коленях, как будто хотела этим жестом смирения обвинить, но спорить не стала.
          - Что теперь с нами будет? Ты исполнишь последнюю волю отца?
          - Я обещал, уж обещания-то я пока умею выполнять. – Он снова усмехнулся.
          - Анжи… Совсем ребенок, - мать грустно улыбнулась.
          - Значит, ей придется вырасти, мама. – На взгляд Николы это было очевидно. Жестоко, но очевидно. Но сегодня он был готов изрекать очевидные истины.
          - Да, конечно, но я боюсь за нее и волнуюсь. А ты? Неужели, ты не волнуешься о судьбе собственной сестры?
          - Нет. – Отрезал он, поняв, что лучше сказать то, что бояться, но хотят услышать. Иначе его так и не оставят в покое, а на сегодня еще есть дела. Было видно, что Гертруда пытается найти слова в ответ на такую откровенную грубость, но не могла. – Отец знал, что делал. Нам осталось только верить. – Горькая усмешка.
          Последние слова смягчили предыдущий ответ, и мать согласно кивнула.
          - Ты прав. Я верила в твоего отца, а теперь буду верить в тебя. - Сегодня поистине день ужасающих признаний. Число уверовавших в капитана гвардейцев превысило все возможные рамки. Не хватало только, чтобы от него теперь ждали священной мести. Впрочем… Нет, об этом потом, сейчас есть более интересные занятия.
          Женщина уже давно ушла, а Никола еще долго сидел в кресле отца, теперь уже в своем кресле, хотя нужно было идти и выполнять свой долг, как завешал отец. За окном был день, и шла жизнь. Там был мир, частью которого являлся он и частью которого перестал быть еще один человек, значивший для него слишком много или наоборот слишком мало. Кто может оценить нашу любовь? В какой монете?
          Когда солнце склонилось над горизонтом так, чтобы заглянуть в кабинет герцогов де Нортми, Никола открыл верхний ящик стола, где хранились письма и корреспонденция отца, нашел конверт, перевязанный фиолетовой лентой, и поднялся.
          Решение было принято. Хотя выбора у него, в общем-то, и не осталось, потому что та, с кем он вечно спорил, снова устроила все по-своему.

* Хозяин, господин (диалект Нортми)
** Теренций (др. руннский философ)

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер.

Гости еще не прибыли, поэтому мы сможем узнать о единственной маленькой слабости герцога.

          В Империи не принято поминать умерших роскошным столом, ведь чревоугодие – грех по экклесиатским и откровенническим канонам, но каноны истинноверия устанавливали герцоги Флавио, и Евгений считал возможным позволить себе проводить Императора так, как хотелось ему – по старому почти языческому обычаю принеся в жертву Богу роскошный, достойный усопшего правителя, пиршественный стол. А поскольку приносить жертвы в одиночестве было верхом некуртуазности – зрелище должны видеть, герцог Флавио позвал к себе как можно больше народу. То есть всех желающих.
          Каждое приглашение он с любовью написал собственной рукой, поставил размашистую подпись, запечатал родовым перстнем с гербом дома Флавио и перевязал фиолетовой ленточкой. Красота! К особым гостям он послал лакеев в парадных ливреях. Любимых врагов нужно баловать, иначе они заскучают. Он подозревал и имел на то все основания, что некоторые представители знати вдруг разучатся читать, получив его приглашения, но печалиться по этому поводу не собирался. Печаль, грусть и отчаяние по поводу и без – вот истинный грех в понимании Евгения Флавио.
          Расправив манжеты белоснежной рубашки, выглядывающие из рукавов парадного черного камзола со скромной по поводу траура фиолетовой отделкой, правитель юго-востока улыбнулся своим мыслям, еще раз убедился, что его отражение в зеркале одето подобающим случаю образом, и направился на кухню. Стоило проверить - как завершается приготовление ужина, которым он лично руководил до самого последнего момента и отлучился лишь для того, чтобы переодеться. Руководил и участвовал в самом процессе – так будет вернее.
          Если хочешь, чтобы что-то было сделано, сделай это сам. Сей гениальный жизненный вывод принадлежал не ему, но Евгений был с ним согласен. Но его стремление все делать самому иногда ставило его, а вернее его гостей в забавные ситуации. К примеру, сегодня многим придется прятать в рукавах и неприметных кармашках противоядие. Какое неудобство для гостей, но герцог Флавио из-за этого не хотел отказывать себе в удовольствии - лично готовить ужин. А не далее, чем вчера, он поверг в ужас своего секретаря и Жореса Фьера, лично пришедшего сообщить герцогу, что он с семьей прибудет на ужин. Министр торговли был весьма предусмотрительным человеком, Евгению это нравилось. Но даже привычный ко всему Серхио и практичный Жорес онемели на пару мгновений, когда появился глава рода Флавио с руками, испачканными по локоть в крови.
          Да, он сам разделывал тушу теленка! Ну и что? Кухонные слуги, эти лентяи и бездельники, всегда норовят оставить самое лучшее мясо на костях, чтобы оно досталось им в похлебке из бобов и лука. Как будто он их не кормит, да они питаются лучше многих дворян! Но хватит ворчать. Сцена благополучно разрешилась, когда Евгений пошутил над собой:
          - Решил попробовать, каково это на самом деле – быть кровопийцей и злодеем. Пришлось убить пару младенцев. - Серхио и Жорес рассмеялись, а герцог Флавио вымыл руки и чудесно провел пару часов за разговорами с главой гильдий. Если самочувствие позволит, сегодняшний вечер он скоротает за шахматной партией с Жоресом. И не только шахматной. Большие люди – большие игры. В начавшейся со смертью императора партии все ставки сделаны и карты уже сданы, поменяться ими нельзя, но всегда можно вытащить из рукава козырной туз. Если он есть.
        - Лючио, еще раз ты заденешь кастрюлю с супом и ты уволен. Суп-пюре не терпит небрежного обращения, в отличие от тебя. – Повар вздрогнул, но тут же снова толкнул кастрюлю, отчего артишоки наверняка будут чуть более мягкими, чем хотелось бы. Не смертельно, кроме самого Евгения мало кто сможет это заметить. А к своим непослушным слугам он испытывал искреннюю симпатию. Мог он позволить себе такую слабость? Конечно, мог, тем более знал, что когда-нибудь эти люди, возможно, умрут из-за него. За это он прощал им многое.
          Остальные приготовления шли своим чередом. Сливочный соус для телячьих почек уже был готов, порция коньяка стояла рядом, чтобы в любой момент завершить приготовление блюда, сами почки остывали. Закуски ждали своего часа – легкий зеленый салат из всех душистых съедобных  трав, щедро подаренных людям природой, был украшен дольками помидорных вишен и кусочками белого сыра, виноградное чудо с яблоками, орехами и сыром просилось на тарелку. Грудинка, сама пережившая многое, и из-за которой было пережито столько страданий, доходила на медленном огне, а приправа из шпината давно была готова. Теперь стало понятно - почему это блюдо называлось «грудинка по-флавийски». Кто еще может причинить столько страданий уже убиенному теленку? Только Флавио.
          - Елена, нет! – Герцог бросился к одной из служанок и схватил ее за руку, которую она уже занесла, чтобы добавить масла туда, где готовилось второе блюдо – сюрприз для всех гостей и особенно для дам. – Только не масло. Это испортит весь вкус. Я умоляю. – Он и, правда, умолял. Молоденькая, чуть полноватая служанка, захлопала ресницами, как будто собиралась взлететь, и убрала руку. Сюрприз, которых никто никогда не любил, тем более, если их преподносят Флавио, был спасен, а Евгений почти счастлив. Для полного счастья осталось проверить десерты.
          Тыквенно-апельсиновое суфле радостным оранжевым цветом и сладким запахом ванили царствовало среди подтаивающего льда. Мокрое дело, но ко времени, когда нужно будет его подавать – оно само будет таять еще на ложке. Воздушное и почти неуловимое, как запах женской любви, такое, что хочется еще и еще. Евгений мог гордиться. И гордился.
          Помощницы повара способнее уже печально известной своей нелюбовью к творениям герцога Елены раскатывали на больших досках тесто из каштановой муки с изюмом, резали на ленточки и плели небольшие косы, за время ужина это незамысловатое блюдо успеет покрыться золотистой корочкой на огне, его посыплют кедровыми орешками и зальют медовой глазурью. Во Флавии такие лепешки делали простолюдины и называли их «Поцелуем невесты» - сладкий и немного горчащий одновременно, но Евгений не чурался простой еды, тем более, если она была вкусной.
          Люди пекли свои лепешки и жили простой жизнью, мало кто из них помнил, что история появления этого сладкого искушения мало похожа на добрую сказку. Именно с них начиналась первая брачная ночь для всех молодых девушек, но не они ели их, подслащая грядущую боль, а подносили ее своим избранникам, на месте которых тогда почти всегда были сюзерены, пользовавшиеся правом первой ночи. Варварский, как кажется сейчас, но вполне жизнеспособный в те давние времена обычай.
          Потомки тех варваров сейчас, как и их предки в те времена, кричат о чести, считают себя венцом творения Бога, именем которого и совершают львиную долю своих «добрых дел», но плачут почему-то всегда простолюдины. Герцога Флавио это, конечно, должно было мало заботить, тем более, что и сам он был таким же, но он, к своему несчастью, почему-то переживал. За всех. Смешно – главный интриган Империи волнующийся о таких вещах. Впрочем, он не волновался, он просто умел думать. Сегодня Евгения явно тянуло на лирику.
          Убедившись, наконец, что ужин можно оставить на слуг и это не будет ужасной катастрофой, герцог Флавио улыбнулся по поводу своего фанатизма, касающегося еды. Это была единственная вещь, которая могла вывести его из себя, ибо простить кощунственное отношение к пище он не мог. Понимал и принимал интриги, политические убийства, ненависть своих врагов, но нельзя пренебрегать искусством кулинарии.
          Каждому своё.

* Пусть сделает лучше, кто может (лат.)

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер.

Взгляд одного из прибывших гостей, старого и больного человека.

          Несмотря на сгущающиеся сумерки, особняк Флавио утопал в свете. Фонари, освещавшие сам дом и подъездную аллею, были убраны в фиолетовое стекло – непозволительная роскошь и лишняя демонстрация богатства.
          Только не тогда, когда дело касалось Евгения Флавио. Старый леопард, может, и не был воином, но он был интриганом. И еще он был преступно умен, этого стоило опасаться. Даже сегодняшний ужин, на который старого графа де Эстэ везла растрясенная временем и службой империи карета, был организован без малейшего повода к порицанию. Это всего лишь старый флавийский обычай – поминать умерших застольем, так говорилось в приглашении, так герцог лишал своих жертв, выступавших сегодня в качестве гостей, шанса отказаться от визита.
          Все было продумано и спланировано. Все, даже день. Хитрец чтил законы, как светские, так и церковные, дождавшись окончания поста, чтобы вкусить своих любимых блюд. Все знали, что любовь герцога Флавио к интригам может победить только его любовь к изысканной и хорошо приготовленной пище. Евгений угодил всем – трем конфессиям, властям мирским, знати Рунна, пригласив почти всех, чтобы не было обид и даже себе. Для такого и вправду нужно иметь талант. Талант портить людям жизнь.
          Министр финансов Рунна опустил морщинистую руку, позволяя шторе упасть на место. Карета остановилась, и лакеи помогли графу выбраться наружу. Сегодняшний вечер представлялся Полю де Эстэ любопытным, но обременяющим. В его возрасте каждый выход в свет превращается в подвиг. Почти восемьдесят лет… Даже те, кто вертит этой страной сейчас казались ему мальчишками, а молодежи должен казаться ходячим трупом он. Они не могли судить в этом друг друга.
          - Я очень рад, что вы смогли посетить мой дом, граф. – Встретил его сам хозяин дома. Высшая мера вежливости и уважения к гостям.
        - Ваша Светлость, от приглашения таких людей, как вы, не отказываются. А если и отказываются, то лишь глупцы или самоуверенные болваны. – Министр финансов уже давно мог позволить себе откровенность в суждениях. Возрасту прощается многое.
          Губы и глаза герцога Флавио дрогнули в улыбке.
        - Еще от них отказываются мои враги.
        - Такие есть? – Ворчливо осведомился Поль, хотя прекрасно знал ответ. – Очень неосмотрительно с их стороны. – Тут же продолжил он, позволяя Евгению тактично промолчать.
        - Мне чрезвычайно нравится ваша прямота, граф. Даст Бог, и я доживу до таких лет. – Хозяин помог гостю преодолеть пару ступеней, и они оказались в просторном гостином зале. Уже прибывшие к этому времени дворяне расположились на диванах и креслах, оценивали картины, висящие на стенах, и пили вино, щедро предложенное им. Обычный званый ужин, если не считать черного цвета, в который были одеты все.
          - Бог даст, да люди не столь щедры, Ваша Светлость. – Прямо заявил граф де Эстэ, заставив все-таки герцога негромко рассмеяться, призревая все условности.
          - Напомните мне, чтобы я не спрашивал вас о себе, граф. Это может больно ударить по моему самолюбию.
          - Сомневаюсь. – Правдиво ответил министр, разглядывая пару, к которой явно вел его Евгений. - Кроме того, я всего лишь старик, с негодной никуда памятью. Удивительно, что мне до сих пор доверяют цифры, от которых зависит судьба империи. Но эти цифры последняя страсть, которая греет меня уже, по меньшей мере, тридцать лет.
          -  Я думаю, эта страсть сможет согреть вас еще немало времени, граф. – Заметил глава семьи Флавио. – А сейчас позвольте представить вам моих очень важных гостей, если вы еще не знакомы – Марта Аеда, жена брата моей покойной жены, недавно она сама овдовела, я стараюсь всячески поддерживать ее сейчас, Шапур Рустем, герцог Кирийский и мой бесценный друг.
        Предложение и подтверждающее его знакомство. Два в одном. Это было в духе герцога Флавио. Полю де Эстэ только что обещали его старое место в новом правительстве империи и познакомили с человеком, у которого в будущем вполне можно будет занять денег на пополнение казны. Неплохо. Кирийские шелка и ковры, редкие пряности и хлопок  сделали Шапура Рустема не богатым, а бесценным другом, как верно было замечено флавийцем.
          - Рад знакомству. – Скупо кивнул Поль, разглядывая властителя крайнего юго-востока. Марта удостоилась вежливого поцелуя руки, он помнил историю этой женщины – флавийка, вышедшая за северянина – недурная шутка. Она должна быть очень интересной собеседницей, дама перенесшая такое.
          - Я покину вас, чтобы исполнить свои обязанности, надеюсь - вам будет о чем поговорить. – Евгений радушно кивнул и отправился соблазнять кого-то еще.
        Грозный герцог Кирии, каковым, видимо, было положено его считать, ответил министру финансов таким же внимательным взглядом, но кто их поймет, этих кирийцев. Восток дело тонкое. В данный момент графа де Эстэ интересовало только одно:
        - Правду ли говорят, что урожай пшеницы в вашей стране в этом году почти весь пропал из-за начавшегося раньше сезона дождей, Ваша Светлость?
          - Высокий все делает так, как угодно ему, и это правильно. – Строго напомнил Шапур. – Небо разверзлось на землю раньше, чем того ждали смертные, но не весь урожай пропал. Мои подданные знают, что надежда на того, кто над нами, велика и свята, но ничто не сделается без руки смертного создания.
        - Это так радует. – Замолчал министр и удовлетворенно кивнул головой, вынеся для себя из этой речи, переполненной лишними словами, как река водой в половодье, что урожай, хоть и не будет столь богатым, как прежде, но все же будет. Это значит, что в случае войны Флавии не грозит голод. Или, что недавние слухи о неурожае намеренно преувеличены. Вопрос – кем. Самими флавийцами, решившими перестраховаться. Они как всегда ни к чему не причастны и озабочены своими внутренними проблемами. Официально. Или теми, кто флавийцев очень сильно не любит и не хочет, чтобы у них появлялись лишние союзники. Занимательно, стоило подумать об этом долгими ночами, когда сон не будет приходить в усталое, измученное старческой болью тело. Придя к такому выводу министр финансов опустился в одно из кресел, предоставив мужчину и женщину друг другу.
          - Да осветит солнце золотом своим путь ваш, сиятельная. - Церемонно произнес тем временм кирийский герцог своей собеседнице, Марте Аэде. - Неисповедимы пути Высокого и не мог  разуметь я, что буду ослеплен Звездой Востока, что взойдет на полотне небесном и затмит луну и солнце. Предсказанное явление милостью Хазреда начинает сбываться, я вижу вас.
          Марта, как и полагается по светским канонам, залилась румянцем и опустила глаза. Помнил  ли старый герцог Флавио, представляя их друг другу что они уже знакомы? Помнил ли Евгений, что Рустем  когда то почтил своим присутствием свадьбу тогда еще совсем юной Марты и наглого северянина?
          - Благодарю вас, Ваша Светлость. Вы умеете дарить комплименты женщинам. - Марта поставила пустой бокал на поднос, предоставленный одним из вездесущих слуг.
          - Горе, постигшее вас безмерно и глубоко, я знаю о нем. Сильные уходят от нас, львы гибнут от клыков гиен. Или волков. - Шапур погладил бороду и пристально посмотрел в глаза своей собеседницы. Пальцы его были усыпаны перстнями, но всеобщее внимание привлекал только один - Драконий Глаз, знаменитый сапфир, древняя реликвия кирийских царей, который был утерян сотню лет назад. Рустем утверждает, что сам он отыскал его в каком-то святилище. Однако простой люд и недоброжелатели считают, что это просто удачная подделка, а ювелир, изготовивший чудо давно покоится в желудках герцогских любимцев, крокодилов. - Пески времени изменчивы и зыбучи, ясноокая и здоровая женщина не может  идти по ним одна, сопровождаемая лишь скорбью, словно стаей шакалов.
          - Ваша Светлость, вы как всегда мудры и проницательны. Жизнь на севере, среди варваров, закаляет, особенно в борьбе против шакалов. Траур не может длиться вечно, а взгляд дракона устрашит даже скорбь. - Марта оглядела необычайно могучую фигуру герцога, спрятанную под шелками ослепительно богатого одеяния, и медленно улыбнулась. Шапур улыбнулся в ответ и знаком потребовал у слуги еще вина. Рустем был доволен вечером, Марта в полной мере оправдывает его надежды. Тот, кто мягко ступает, далеко продвинется на своем пути.
          Молчание Поля и уединение со своими мыслями, к счастью для него, не было обременительным, потому что весь разговор на троих с успехом заменил диалог Шапура и Марты, похоже, этим двоим тоже нашлось, о чем поговорить, а он, старый глухой пень, прислушивался к этой беседе вполуха, предпочитая наблюдать за другими гостями. Сегодняшний вечер все же обещал стать занятным.
          Он вышел из поля зрения дам уже давно, поначалу сожалея, потом забыв об этом, а сейчас не представляя себе, что когда-то было иначе. Это было взаимно, но не всегда и явное тому доказательство сейчас стояло в дверях гостиной, опираясь на трость с головой оленя и положив свою тонкую и изящную до сих пор руку на локоть своего внука, бывшего еще до недавних пор любимым фаворитом Императора.
          Прошло полвека, а она осталась для него все той же девушкой, которую он пригласил танцевать ее первый танец на ее первом балу. Ей было всего семнадцать, она была одета во взрослое платье, открывавшее тонкую девичью шею, и смеялась в его объятиях. Ему было уже двадцать семь, он только что был повышен до звания полковника и стал командующим экилонскими «Зубрами», девушки смотрели на него с восхищением и томно вздыхали, а он терял голову от пары глаз, смотрящих на него со смехом.
          Потом ее выдали замуж за герцога де Конарэ, и он стал ее вассалом, хотя это случилось гораздо раньше – на том первом балу. И никогда уже Поль де Эстэ не смотрел на других женщин, потому что хрупкая девушка успела украсть его сердце в сумасшедшем головокружении одного танца.
          Сейчас Антуанетта де Конарэ царственно принимала слова приветствия от герцога Флавио, имея при этом вид, если не императрицы, то богини. Остальные, возможно, этого и не знали, но уж Поль де Эстэ прекрасно знал, что так оно и было. Она до конца осталась верна мужу и новой семье, никогда не давала поводов для сплетен, была опорой и надеждой Экилона после смерти мужа и сына, образцом поведения, вкуса и манер при дворе. Как и он, она была дочерью эпохи, окончательно ушедшей со смертью Александра XVIII. Эпохи, вслед за которой им обоим вскоре предстояло отправиться.

28 день месяца полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер.

Зарисовка на тему  разных судеб, сведенных в этот вечер в одном месте.

          Шутка или нет, но так случилось, что в этот вечер граф Леонард де Фабер, министр путей и дорог Рунна, пребывал в расстроенных чувствах. И кто бы посмел его обвинить, если учесть, что последний месяц стал для всей его семьи поистине ужасным. Сначала смерть Императора, благоволившего ему и его дочерям, бывшим постоянными фаворитками Александра. Потом трагическая кончина и самих овдовевших любовниц, трагическая… Это было убийство! Все во дворце это знали и понимали, но доказать не имели права.
          Леонарду оставалось лишь сжимать кулаки и громко скрежетать зубами, но сделать он ничего не мог. Даже требовать справедливого возмездия. Этьен де Нортми, который был еще в состоянии удержать остатки власти в своей крепкой руке, слег. Альфред жил своими представлениями, вдовствующие императрицы были ни в счет. Обе. В осиротевшей империи не у кого было просить закона и защиты.
          Именно поэтому приглашение на ужин в Дом Флавио было воспринято графом как знак свыше. О старом герцоге ходило много слухов, и одним из них было то, что, несмотря на внешнюю мягкость, он умеет править железной рукой. Именно то, что нужно сейчас стране. И кому какое дело, что на престол есть более законные наследники. Иберо и так зарвались, им хватит и Новой Иберии, пусть воспитывают индейцев, а Фросты воюют со своими снегами, ветрами и льдами – это задача им по зубам. Трон подпускает к себе лишь достойных.
          Конечно же, Леонард не мог знать и расстроился бы еще больше, если бы узнал, что последнее, что нужно герцогу Флавио в этой жизни – трон империи. Но он не знал, а потому пребывал в состоянии радостного возбуждения. И пил сегодня сверх всякой меры.
          В это же время перед картиной, изображавшей Стиггу, родовой замок герцогов Флавио, застыла интересная пара. Молодой мужчина, на которого наверняка оглядывались на улицах все женщины в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет, рассказывал о доме, в котором вырос, с любовью глядя на полотно с родными стенами. А его собеседница – молоденькая черноволосая девушка, очень красивая и очень изысканно одетая, внимала ему со всей щедростью редкого женского внимания и взирала совсем не на полотно, а на обладателя фиолетовых глаз, которым по случаю оказался Эстерад Флавио, сын хозяина дома и наследник всего юго-востока империи.
          Когда он прервался, Катажина Риди, а это была именно она, изящно наклонилась к уху маркиза Флавио и прошептала:
          - У вас удивительный дар рассказчика. – При этом мужчина смог наблюдать в скромном, но сделанном весьма искусно вырезе ее платья нежную кожу и то, что девушка была слишком уж живой, о чем свидетельствовало ее частое дыхание, поднимавшее грудь девушки в такт мерным вдохам и выдохам.
          Эстерад улыбнулся и принял вызов брошенной перчатки.
          - У меня есть и другие, но я не люблю пустых слов. – Он склонился к номени Риди. – Поэтому готов доказать любой из них. – В фиолетовых глазах сверкало ответное приглашение.
          - Я подумаю над этим, маркиз. – Это была сама невинность, хлопавшая густыми, длинными ресницами, смотревшая большими глазами и скромно прижимавшая ручку с веером к лицу.
          - Эстерад, давно не виделись.
          Наверное, номени Риди захотелось подвергнуть обладателя этого голоса ряду действий, несовместимых с жизнью, но она была девушкой воспитанной, поэтому лишь сделала небольшой шаг назад, позволяя разбить их пару и впуская в интимный круг разговора для двоих – мужчины и женщины – еще одного мужчину. Впрочем, настроение ее должно было также быстро выправиться, поскольку нарушивший их покой оказался молодым светловолосым красавцем, который тоже вполне мог оценить всю ее красоту и неповторимость, и более того из этого можно было извлечь приятное и полезное. Но следовало соблюсти порядок светской беседы.
          - Может быть, прежде, чем радоваться встрече с маркизом Флавио, вы представитесь. – Холодно, с долей обиженной и оскорбленной добродетели заметила она.
          Очередной красавец покаянно покачал головой, сообразив, что эти слова обращены к нему, и склонился в вежливом приветствии, целуя ее руку с ее же высокого соизволения.
          - Арно Тарл, герцог Кьезы.
          - Кьеееза, - чересчур восторженно воскликнула Катажина, раскрывая веер. – Я тааак много слышала о ваших землях.
          - Безусловно, только хорошее, номени Катажина? – Развеселился Эстерад Флавио.
          - Конечно!
          - Мы стараемся не отставать от происходящего вокруг, хотя и не всем это может нравиться. – Нахмурился Тарл. – Но слово Кьезы, это слово Кьезы. Оно достаточно веско.
          - Хорошо бы другие это тоже понимали, - посочувствовала девушка.
          - Как ты нашел столицу?
          Пока маркиз Флавио наслаждался рассказом Арно Тарла, его жена появилась на верхней ступеньке лестницы, спускавшейся в зал. Беременность ее уже была заметна, но приближающееся материнство красит любую женщину, наполняет ее глаза внутренним негасимым светом и заставляет всех остальных меркнуть в сравнении с такой женщиной.
          Первым сноху заметил сам герцог, он поспешно извинился перед герцогом и герцогиней Конаре, бабушкой и внуком, спрятавшими на один вечер все свои разногласия в пыльных родовых сундуках и выступивших на этом ужине единой семьей. Иногда приходится поступаться своими желаниями во благо рода.
          Евгений оказался у лестницы как раз в тот момент, когда женщина, которую он считал скорее своей дочерью, чем женой сына, ступила на мягкий ковер. Он протянул ей руку и церемонно поклонился, целуя ее. Этикет и манеры – основа блестящего ужина. Анна Флавио смущенно улыбнулась, опуская глаза.
          - Как ты себя чувствуешь, доченька? – Забота и тепло в его голосе обняли будущую мать мягкой шалью.
          - Спасибо, все замечательно.
          - Ты уверена, что выдержишь этот ужин? Если только…
          Нежная ладонь коснулась его губ.
          - Нет, отец. Я знаю, как много этот вечер значит для вас, для всей семьи, как тщательно вы готовились, это та малость, которую я могу сделать для вас. – Женщина нежно улыбнулась. – Если мне станет плохо, я уйду.
          Успокоенный этими словами и знанием того, что ребенок значит для Анны много, очень много, герцог Флавио позволил ей опереться на свою руку и направился к дверям, чтобы поприветствовать последних гостей, которых они и ожидали, чтобы начать ужин. Возможно, это были самые важные люди на сегодняшнем вечере, причем они осознавали свою значимость также, как и он.
          - Герцогиня, герцог.
          Обмен взаимными рукопожатиями с молодым черноволосым мужчиной и придворный поклон его матери. Ответные кивки и реверанс. Поклоны Анне. Так герцог и маркиза Флавио поприветствовали под крышей своего дома герцога и герцогиню Иберо.
          - Прошу всех к столу. – Раздался хорошо поставленный голос Серхио, распахнувшего высокие двойные двери в столовую и упорядоченная манерами и сознанием собственной избранности толпа, все же толпа, хлынула в них, поддаваясь одному из древнейших человеческих инстинктов – добыче пропитания. Евгений позволил себе улыбнуться, пропуская Иберо вперед. Все шло так, как было задумано. Это было не к добру.
          Гости расселись согласно изящным визиткам, расставленным на нужных местах. Сколько копий может быть сломано потом, если окажется, что кого-то посадили не так, как он того заслуживает – по его мнению. Но гости герцога Флавио, как мы уже знаем, всегда попадали в затруднительное положение, потому что наряду с великолепнейшим этикетом, соблюдаемым в этом доме, здесь же ломались самые закостеневшие традиции. Сегодня был именно такой день, и Евгений пошутил, смешав визитки так, как на то будет воля Каспиана, о чем честно сообщил гостям. Против слова Господа спорить никто не решился. На этом вопрос был исчерпан.
          Евгений сделал знак слугам, как опытный дирижер и ужин начался. По залу поплыли блюда с салатом, на подходе был суп, когда к хозяину дома склонился Серхио и что-то тихо зашептал. Гости насторожились – испугались. Хорошо. Значит уважают.
          - Прошу меня извинить, кажется, нашелся еще один опоздавший гость. – Евгений мило всем улыбнулся, поднялся и вышел.
          В ее волосах, казалось, запутались звезды. Горящие искры на черном бархате. Но он ошибся – всего лишь игра света в прядях цвета воронового крыла, убранных в изящную прическу с длинными дунганскими шпильками.
          - Вечер стал неотразимым с вашим появлением, номени Норн. – Герцог склонился в учтивом поклоне, не позволяя себе даже дотронуться до такой красавицы. Он прекрасно знал – как и с кем себя нужно вести. Это была убийственная красота, поэтому он восторгался на расстоянии.
          Но женщина протянула руку, тонко улыбнувшись. Евгений поцеловал ее, намеренно задерживая ладонь в своих пальцах и согревая их приятную холодность.
          - У меня сломалась карета, Ваша Светлость. – Она посчитала нужным объясниться, это было лестно. Герцог улыбнулся в ответ, лично помогая избавиться гостье от плаща. – Вы простите меня за опоздание.
          Это была приятная игра, ему она нравилась.
          - Прощу, если вы обещаете мне, что наша встреча не станет первой и последней. В этом мире так легко потеряться. – Темно-синие глаза, не стесняясь, смотрели в черные бездны ее зрачков. Кости упали на мягкий бархат и выкинули двенадцать.
          - Это станет исполнением моих не загаданных желаний, герцог.
          Улыбки понимания. Им нечего делить, но и играют они в разные партии. Может, оно и к лучшему. Глава дома Флавио предложил запоздавшей гостье руку и проводил в столовую. Присутствующие впились в них взглядами. Многие, очень многие сейчас должны жалеть, что взглядом нельзя убить, подстрелили бы сразу двух зайцев.
          Но придется еще пожить.
          - Никакие недоразумения и препятствия судьбы не смогли оставить нас сегодня без общества номени Норн, друзья мои. Радуйтесь.
          Гости заулыбались, дамы махали веерами, мужчины поправили салфетки. Все чинно и благородно. Как хорошо.
          Воля Каспиана или железная рука герцога Флавио раскинули карты сегодняшнего вечера так, что Рауль де Барна оказался в весьма затруднительном положении, потому что с обеих сторон от него сидели весьма очаровательные дамы, а это обязывало. С одной стороны – Анна Флавио во главе стола напротив Евгения, как хозяйка дома, с другой Каэтана Фьер. Хуже всего было то, что дальше сидела Вероника Фьер и некто капитан Рикардо Кристобаль Фе Арида, с вдохновением вешавший на уши девушкам лапшу, флиртовавший с ними и изрядно раздражавший этим Рауля. Раны, полученные в недавней дуэли, были еще весьма ощутимы, хотя уже позволяли ему не чувствовать себя раздавленным пушечным лафетом. А еще они настойчиво звали повторить подвиг, раз уж подвернулась такая удачная мишень.
          Стараясь заглушить страстное желание запустить блюдом с салатом в лицо иберииского хвастуна, новый друг Эстерада Флавио пил, уставившись в свою тарелку, почти пустую, несмотря на все старания герцога. Вообще-то, к середине ужина он почувствовал, что уже вполне готов осуществить свое новое заветное желание, но его останавливало чувство благодарности к хозяевам дома, который приютил его в трудную минуту.
          Все, что оставалось молодому графу – позволять лакею обновлять свой бокал и бокал сидящего напротив Страда.
          Поэтому вполне естественным выглядит сейчас то, что для Каэтаны Фьер мрачный, неразговорчивый мужчина, сидевший по правую руку от нее, и косившийся на них с Рон, как на своих злейших врагов, показался тогда не самой лучшей компанией. И девушка в ответ на такое отношение гордо поднимала голову и смотрела на графа де Барна с высоты своих семнадцати лет.
          Непонимание, как правило, плод недоразумения.
          Возможно, ситуацию еще можно было спасти, но тут по залу внезапным выстрелом прозвучала новость о прибытии еще одного гостя, которого уже совершенно не ждали в связи с утренними событиями, коснувшимися его семьи и его самого непосредственно. Но сам этот гость считал иначе. Как всегда.

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер.

Происходит пара примечательных событий, значение которых будет возможно оценить лишь много позже.

          - Герцог де Нортми! – Бесстрастно выкрикнул дворецкий и зал замер. Взгляды скрестились на дверях, в которых стоял золотоволосый человек. В серых глазах его не было эмоций. Блеск светильников, освещающих комнату, легкая ирония. Больше ничего.
          Евгений улыбнулся про себя: мальчишка все-таки пришел. По рядам гостей пронесся шепоток и вздох. Облегчение? Неужели все ожидали увидеть Этьена? Нет, дорогие мои, игра есть игра. И если ты выбыл, то это навсегда, а битые карты не вернуть в колоду.
          - Я прошу простить мне мое опоздание. – Молодой герцог кивнул собравшимся гостям. – Меня задержали неотложные дела во дворце.
          У него отец умер утром, а он кидается такими провокационными словами в лицо высшей знати Рунна, как будто говорит о погоде. Дела во дворце, а кто же тогда занимается похоронами? Верный брат покойного или скорбящая жена? Скорбящая ли…
          - Мы прекрасно понимаем, Никола. – Евгений сам поднялся из своего кресла во главе стола навстречу новому гостю. – Я рад, что вы смогли придти, учитывая последние события. Думаю, что буду прав, если выражу свои соболезнования за всех присутствующих здесь.
          Молодой мужчина послушно кивнул, но герцог Флавио был готов побиться об заклад на фамильную печать, что перед этим прочел в его глазах насмешку. Не над собой, над всеми.
          - Благодарю. – Если так будет оплакивать самого Евгения Страд, то «великому и ужасному» стоит задуматься о своей грешной душе.
          - Прошу вас. К сожалению, суп и горячее вы уже пропустили, но сейчас будет десерт. Надеюсь, его вы сможете оценить по достоинству.
          - Мне вы приберегли самое сладкое, я ценю это, Ваша Светлость. – Снова насмешка. Похоже, это всего лишь его способ выжить в этом мире. Что ж, имеет право. Евгений подвел гостя к стулу, принесенному расторопными слугами, и усадил по левую руку от себя. По правую сидела его любимая племянница – Радэна, а рядом герцог и герцогиня Иберо - какая ирония. Диего и Никола встретились взглядами и едва заметно кивнули друг другу, он ожидал официальных фраз, но слухи, видимо, не врали – в прошлом этих мужчин была дружба - худшее из зол. После любви.
          Нужно будет разузнать эту историю поподробнее – любопытство, присущее герцогу, как и всем умудренным жизнью людям, требовало утоления, но он умел с ним справляться. А что может быть для этого лучше? Конечно же, породить любопытство в других.
          - Номены и номени, мои дорогие друзья, - поднялся Евгений со своего места. – Позвольте отнять минуту вашего внимания.
          Гости затаились, все-таки сюрпризов они не ценили. Глупцы, наша жизнь может показаться такой пресной, если не уметь ее украшать на собственный вкус. Тогда откроется такая пропасть приключений, о которой и мечтать нельзя. И не все они обязательно требуют пеших прогулок в Горынь или плаваний в Новую Иберию. Забавы можно найти даже в собственном доме, если хорошенько их организовать.
          - Прежде чем принесут десерт я хотел бы сделать заявление, - продолжил герцог Флавио, глаза всех присутствующих внимательно следили за ним, нужный эффект был достигнут. Он ловил свет этих глаз, читал в них, проникал в эмоции, сравнивал их с тем, чего ожидал, и как ребенок радовался, если решение сходилось с ответом. – Повод, по которому мы собрались – весьма печален. Смерть всегда несет с собой грусть и скорбь, но даже они не вечны, а жизнь продолжается. Со смертью Императора страна оказалась в весьма затруднительном положении, мы все стоим на пороге новой эпохи и больших перемен, каждый понимает это, но не каждый может позволить себе говорить об этом вслух. Я, пожалуй, достаточно пожил на свете и обо мне ходит достаточно слухов – правдивых и не очень, чтобы я не боялся говорить правду в лицо всем тем, кто ее боится.
          Евгений замолчал на минуту, давая возможность осмыслить услышанное. Здесь собрались представители почти всех высших домов Империи, самые значимые люди страны – министры и политики, и дети этих домов – невинные жертвы, которым предстоит сгореть в пламени грядущих событий.
          Наверное, он должен был чувствовать свою вину перед ними за то, что и сам подложил дров в костер. Наверное, он бы даже чувствовал ее, если бы другие, сидящие за этим столом, не делали того же самого под маской лучших намерений и высокой морали. Но он никогда не судил других, потому не винил их, но и за собой вины не признавал. А они, кто знает, может, задумаются? Это уже будет больше, чем он надеялся, но даже если так – задумаются и продолжат как прежде. Это не та игра, в которой можно остановиться, не доиграв.
          - Жизнь продолжается, и молодости не стоит об этом забывать, поэтому я хочу объявить здесь и сейчас о заключении помолвки между моей дочерью – Электрой Флавио и старшим сыном многоуважаемого министра торговли Жореса Фьера – Кристианом. Да будет этот союз благословлен небом и жизнью.
        Неплохо получилось. Высокопарно, пафосно, громко – дворяне это любят. Часть про империю вполне можно было опустить, но это оказалось его маленькой слабостью, потерпят. Речь возымела действие, и гости зааплодировали. Суженные были на удивление спокойны, но что удивляться – зная их отцов. Вот что значит школа… Еще одна цель сегодняшнего вечера миновала также незаметно, как уходят лучшие годы женщины.
          В череде приносящих свои соболезнования… ой, то есть поздравления (нет, знаете, действительно все время путаешься, когда все ходят с такими постными лицами) в связи с грядущим событием оказались и старшие братья Барна. Альфред и Жоффруа - канцлер и вице-канцлер. Не слишком ли много власти на одну семью? В своих землях Евгений не допускал подобных оплошностей, но Рунн не подвластен ему. Пока.
          - Хороший ход в начале шахматной партии может спасти ее исход. – Вежливо улыбнулся канцлер.
          - Для того, кто этот ход не сделал? – Весело спросил герцог Флавио. Все трое по-доброму усмехнулись. Так как могут это делать только старые охотники перед очередной схваткой с добычей. Уверенно и чуть безответственно. Но в их возрасте и при их титулах и постах это было позволительно.
          - Или для того, кто даже не начал партию. – Уже совершенно серьезно добавил Жоффруа. Зрачки герцога Флавио на мгновение расширились, легкое удивление, но в неверном пламени светильников чего только не померещится.
          - Я слишком люблю шахматы, Жоффруа, чтобы отказывать себе в удовольствии играть – смею вас заверить. Можете убедиться, составив мне компанию в любое удобное для вас время.
        Вице-канцлер кивнул, благодаря за приглашение, а герцог Флавио сделал еще один ход.

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский Город. Особняк Флавио. Вечер.

Сюрпризы и открытия, которые были обещаны гостям заранее, не всегда оказываются приятными.

        Вино было чуть терпким и чересчур сладким. Она в Иберии привыкла к другому. Но в гостях не своя воля. Герцог Флавио был достаточно обходителен и гостеприимен, чтобы герцогиня Иберо не посмела высказать ему претензии. Не тот повод. У них есть гораздо более значимые вопросы для разногласий.
          - А теперь сюрприз моим дорогим гостям. – Улыбнулся Евгений, подавая знак слугам. Расторопные лакеи занялись сменой блюд, а гости настороженно, но, сохраняя дружелюбие на лицах, стали ждать. На огромных серебряных подносах, которые внесли в столовую, раскинулись настоящие цветочные поляны. От ярко-желтых бутонов поднимались струйки пара, это было завораживающе, а также наталкивало на мысль, что вся эта красота съедобна. – Ранней весной здесь, в Рунне, еще так мало цветов, что я решил преподнести их на второе. Надеюсь, что особенно это оценят дамы, ибо все это сделано в первую очередь для того, чтобы хоть чуть-чуть оттенить вашу красоту, номени.
        Герцог, как оказалось, умел делать красивые жесты, но грех ли это? Желая отвлечься, Алиса посмотрела на сына, сидящего рядом, но все внимание Диего было поглощено другой женщиной. Радэна Флавио с искрящейся улыбкой расказывала ему что-то в полголоса, а герцог Иберо, тепло улыбаясь, смотрел на нее. И Алисе был знаком этот взгляд, слишком хорошо знаком. Настолько, что ей вдруг стало очень холодно. Божественная еда потеряла всякий вкус, а разговоры вокруг ушли на задний план.
          В ощущении невозможности происходящего и неверии грядущей катастрофы продолжился ужин в доме Флавио для герцогини Иберо.

          - Ваша Светлость, еще чего-то желает? – Внимательные темно-синие глаза смотрели на нее, только на нее, и лукаво смеялись. Над чем? Над ней, над этим ужином или над самой жизнью и смертью?
          - Благодарю Вас, герцог, но ужин был великолепен, после него было бы кощунством просить чего-то еще. – Она не опустила глаз. – Могу я просить вас об одолжении?
          - Для вас все, что угодно, герцогиня. – Евгений учтиво, но не более, чем следует, склонил голову.
          Голоса гостей, расположившихся на мягких диванах и тихо переговаривающихся между собой, отступили, оставляя двух людей наедине друг с другом и их мыслями, которые прятались за изысканным танцем витиеватых фраз.
          - Ваш подарок дамам был просто восхитителен как с виду, так и на вкус. Смею ли я просить вас о секрете этого блюда?
          - Конечно. Однако я боюсь, что мне нужно свериться с записями, вы не составите мне компанию? - Предложил он, улыбаясь и протягивая ей руку. - Они в моем кабинете.
          Темные ресницы дрогнули, на миг закрывая глаза Алисы, она едва заметно улыбнулась в ответ и положила ладонь на локоть Евгения, позволяя увлечь себя в полумрак коридоров, где на стенах ровным строем висели портреты прежних поколений семьи Флавио. Проницательные глаза следили за каждым ее шагом, ожидая ошибки. Она знала это и поэтому не могла оступиться.
          Кабинет Евгения приятно удивил ее. Здесь царил все тот же полумрак, но он был уютным и теплым благодаря разожженному камину, обилию книг и очень мягким креслам, расставленным всюду. Здесь ценили удобство.
          О таком кабинете мечтала она, но в замке Иберо лучше смотрелись стулья с высокими прямыми спинками – твердость и строгость, сила духа и непоколебимая гордость уверенности в собственном превосходстве – такими были они.
          Герцоги Флавио относились к жизни проще и беззаботнее, но и гадости делали без моральных терзаний. Что лучше?
          Если быть честной хотя бы с самой собой, она бы предпочла последнее.
          - Это где-то здесь, - рассеянно извинялся герцог, перелистывая какие-то бумаги на столе. – Весь секрет в специях, Ваша Светлость. По вкусу можно подумать, что их там много, настолько богат букет, но на самом деле это всего лишь соль, свежая петрушка и сами цветки… Что может быть прекраснее для повара, для любого творца, чем естественность хода событий, когда ничего не нужно делать, а лишь наслаждаться плодами трудов? Не своих, заметьте. – Карие глаза вдруг цепко схватились за ее лицо, почти парализуя женщину, проникая через ее глаза куда-то в такие сокровенные глубины души, о которых она давно постаралась забыть.
          - Разве можно назвать творцом того, кто ничего не делает, чтобы добиться совершенства? – Алиса заставила себя сделать шаг вперед, желая продемонстрировать, что свободна от этих глаз.
          Евгений снова склонился к бумагам, улыбаясь.
          - Вот! Нашлось! – Почти восторженно констатировал он, вытаскивая из стопки бумаг один листок. – Вы совершенно правы, Ваша Светлость. Для того, чтобы стать лучше, приходится работать над своими творениями. Целый день. Но это так утомительно, неправда ли?
          Он протянул ей рецепт, и их глаза снова встретились. Ей стало страшно, потому что в коричневой бездне она прочитала не угрозу, не желание запугать, не демонстрацию превосходства, а понимание. Простое человеческое понимание. Их кресты были слишком схожи и несли они их на одну гору, потому не могли быть врагами. Calvario* сближает.
          Женщина взяла то, что сама просила, не понимая – куда это теперь девать и что с этим делать. Пробежала по ровным строчкам, написанным с любовью, видимо, самим Евгением, но смысл ускользал от нее. Так бывает, когда ты понимаешь, что самое желанное, став реальным, теряет всякое значение и оказывается ненужным. Сегодня она впервые столкнулась с тем, что кто-то понимал ее. Все последние годы она так об этом мечтала, а теперь… Теперь не знала, куда от этого спрятаться.
          - Спасибо, Ваша Светлость. Уверена, что наши повара не смогут сравниться с вашим талантом, но мы попробуем вкус вашего блюда, приготовленного по нашим правилам. – Алиса благодарно кивнула. Еще страшнее было осознание того, что герцогу Флавио эти игры тоже не нужны, но он хотя бы может честно в этом признаться. А она?
          - Я счастлив уже тем, что мог сделать вам приятное. – Улыбнулся Евгений. – Могу я в ответ тоже попросить вас об одолжении?
          Герцогиня кивнула.
          - Я хочу сказать вам. В такую женщину как вы я мог бы влюбиться и мне не будет стыдно проиграть вам. Передавайте привет герцогу Саджисскому, я немного завидую ему. – Она вздрогнула, когда он учтиво коснулся ее руки поцелуем и с улыбкой предложил вернуться к гостям. Так легко и непринужденно он озвучил то, о чем она боялась даже думать.
          Каждый раз, когда «каменная роза» думала об Антонио Иберо, самый твердый гранит трескался и рассыпался пылью. Она так и осталась, прежде всего, матерью и женщиной, и только потом герцогиней. Быть может, не будь нападения и окажись Тони сегодня рядом, не случилось бы этого разговора с герцогом Флавио, не произошло откровений приятного к ее ужасу вечера. Но нападение было, и ее гордый адмирал не желал, чтобы об этом стало известно другим, а рана на щеке говорила слишком много и порождала лишние вопросы. Поэтому ничего нельзя было изменить, о погасшем костре не печалятся.
          Опираясь на морщинистую, но еще достаточно крепкую руку и подобрав пышные темные юбки, она покинула сердце вражеского лагеря, место, где ей было преступно уютно и легко, где она лицом к лицу столкнулась с правдой и своими страхами. Комнату, где она впервые за долгое время не была одинока.

*Гора, на которой сожгли Каспиана

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер, переходящий в ночь.

Кульминация вечера, которая знаменует начало его конца.

          Евгению было удивительно хорошо. Он улыбался сам себе и всему окружающему миру и был совершенно счастлив в данную минуту. Ужин удался на славу, гости остались довольны, и самое главное – какие гости! Одна из таких сейчас опиралась на его руку. Алиса была приятной во всех отношениях женщиной: умна, красива, прекрасно воспитана – редкость в наше время, но все же совершенство в этом мире недостижимо. Она была Иберо и к тому же умела интриговать. Как жаль.
        - А вот вы, Фонтоне! Вы вообще что здесь делаете!? – раздался громкий голос, видимо, хватившего лишку до и во время обеда министра дорог и путей Леонарда де Фабера. Многие из собравшихся повернули головы в его сторону, заинтересовавшись происходящим. А происходило следующее: министр перехватил за руку проходящего мимо бургомистра Рунна и теперь что-то высказывал ему, враждебно и довольно громко.
        Бертран Фонтоне, с легким удивлением смотрел на руку, державшую его. Затем он перевел взгляд на лицо министра, и вопросительно поднял бровь. Стоявший справа от графа де Фабер министр налогов Анжель Аллон попытался в свою очередь взять того под руку и отвести в сторону, но было поздно.
        - Как вы можете спокойно приходить в дом Флавио?! Вы! – брызгал слюной Леонард, пытаясь притянуть бургомистра поближе, – Вы продались Иберо с потрохами! Знаю я… Знаю я все ваши делишки… Все ваши махинации. У меня есть доказательства! Ууууу, Фонтоне! Я долго терпел, но скоро придёт наше время, понимаете! Наше! Все узнают!…
          - Тише, тише, дорогой граф де Фабер, - прервал его речь бургомистр, сбрасывая удерживающую руку, - Вы так кричите, что все рискуют узнать про наши делишки раньше, чем оно придет, это ваше время. Вы же такого не хотите, правда? – Он плавно развернулся, и, удаляясь, бросил случившемуся рядом лакею с подносом, заставленным полными бокалами, скорчив грозное лицо, - А ну-ка прекратите спаивать нашего добрейшего министра!
          Министр пытался добавить ещё что-то в спину уходящему, но уже потерял большинство слушателей, и его старания потонули в гуле общей беседы.
          Евгений чуть не заплакал. Да кто они такие и что себе позволяют, чтобы портить его, его(!), ужин! С этим следовало разобраться.
          - Ваша Светлость, я надеюсь, что вы только что ничего не слышали? – Герцог Флавио не брезговал извинениями, если в них возникала необходимость.
        Алиса Иберо вежливо улыбнулась, а куда ей было деваться?
        - Конечно, герцог. Я слышала только, что произошло какое-то недоразумение.
        - Ах, как замечательно. – Обрадовался Евгений. – Тогда позвольте мне покинуть вас и разобраться с ним.
        Они раскланялись, прекрасно понимая, что только что произошло между ними в кабинете герцога и к чему это приведет. Ни к чему. Только к тому, что каждый продолжит делать все по-своему.
        Когда Евгений пробрался к Аллону и Фаберу, единственный неприятный инцидент вечера был благополучно исчерпан. Следовало найти Фонтоне и извиниться, но…
          - Ваша Светлость, я вынужден покинуть ваше весьма интересное общество, но меня зовут обязанности. – Молодой мужчина в черном с серебром колете и герцогской цепью на груди слегка поклонился хозяину дома.
          - Да, конечно. Я понимаю, герцог де Нортми, я провожу вас. – На самом деле Евгений не понимал, но зачем об этом всем знать. Он повел гостя к выходу - Могу я еще раз принести свои соболезнования?
          - К чему? – Усмехнулся Никола де Нортми, следуя за хозяином по длинному коридору, соединяющему гостиную залу, где сейчас расположились гости, и просторный холл.
          Простая на первый взгляд задача. Имеется один человек и сумма отношений и мнений о  нем, требуется понять – что это за личность. Казалось бы, все просто – сложить и поделить, но великие открытия никогда не делаются легким путем.
          - Кому вы служите, капитан де Нортми?
          Если молодой мужчина и удивился, то собой он владел просто феноменально.
          - Вот уже месяц - только себе. – Рассмеялся Никола.
          - Это, должно быть, весьма обременительно. – Тонкий лед очевидного утверждения.
          - Ваша Светлость, со мной вы можете быть откровенны. Я умею танцевать в ворохе лишних слов, как и вы, но разве нам это нужно? – Герцог де Нортми спокойно и прямо смотрел на Евгения, очень многие посчитали бы это глупостью, другие назвали бы сумасшествием, третьи восхитились бы таким отношением к жизни. Герцог Флавио был из третьих и не считал это за ошибку.
          - Кроме демонстрации своего нового колета и герцогской цепи, которая еще не успела остыть после того, как ее носил ваш отец, зачем вы пришли сегодня?
          Нельзя было сказать, что от ответа капитана что-либо зависело, герцог Флавио принимал все решения исключительно на основании собственных суждений, а не чьих-то слов, даже если эти слова были клятвами в верности ему или Флавии. Доверие – слишком великая ценность, чтобы разбрасываться ею не глядя. Но всегда бывали исключения. Как доказательство правил, как лишний повод усомниться в верности давно известных теорем.
          - Мне показалось, что само мое присутствие много скажет и вам, и вашим гостям, герцог.
          Оно скажет, несомненно. Жаль только, что люди слышат и слушают по-разному. И то, что покажется птичьей трелью одному, станет воем дикого зверя другому.
          - Вы слишком непредсказуемы, чтобы брать вас в союзники. – Просто сказал Евгений, глядя в глаза собеседника.
          - Но вы уже зашли слишком далеко, чтобы не брать.
          Герцог Флавио молчал, обдумывая эти слова. Удивительное дело, но мальчишка был прав. Не в собственной непоколебимой уверенности в том, что так уж нужен ему или кому бы то ни было, а в том, что Евгений зашел уже слишком далеко, чтобы теперь свернуть. Родилось, но тут же было отложено до лучших времен подозрение, что и сам Никола де Нортми по-своему сделал и сказал на сегодняшний день гораздо больше, чем сам хотел. Но у каждого свои обстоятельства. Стоило об этом помнить.
          - Зачем это вам? – Снова напрямик спросил Евгений.
          - Это кажется мне забавным. – Честность в ответ на честность. Значит, все же игра. Можно попытаться понять, но как этим управлять?
          - Разве сами вы не хотите сделать ставку?
          - Я уже давно ее сделал. – Молодой человек ответил, не задумавшись ни на минуту. Слишком поспешно. Или он был готов к этому вопросу, или в данном случае решил оставить свою правду при себе. Не страшно.
          - Есть ли у меня гарантии, что однажды вы не встанете под другие знамена? – Наивно, но иногда так хочется побыть ребенком.
          - Там, где дело касается меня, никогда нельзя давать никаких гарантий. Мне искренне жаль вас огорчать, но больше, чем я предлагаю сейчас, я уже не смогу вам предложить. – И все же, все же… Ну и выдержка, наследство, оставшееся от двора времен Александра. Об этом тоже стоит помнить, у каждого, кто вышел оттуда, есть свои скелеты в шкафах, слишком хорошо отполированные. Впрочем, Этьен да и весь род Нортми всегда славились своей силой воли и непоколебимостью, как скалы или небо над головой, и еще честью. Куда же без нее. Но похоже на то, что последний из черно-белых герцогов кое-какие скелеты все же позабыл в прошлом. Может, оно и к лучшему, а то с честью всегда так много хлопот.
          - А что вы предлагаете? Стоит ли оно требуемой вами откровенности.
          - Это решать вам, Ваша Светлость. Только вам. - Молодой мужчина заколебался лишь на миг, прежде чем пояснил. – Я предлагаю вам себя. Свои руки, свои мысли, свою шпагу и свои поступки в той или иной мере. Больше у меня ничего нет. Но только вам решать – стоит ли оно того.
          Слишком сложный вопрос. Это и слишком много сразу и слишком мало. Мир двойных истин, как всегда.
          - Вы готовы к поражению, Никола? Готовы к тому, что однажды мы можем проиграть?
          - Я не боюсь проигрыша, Ваша Светлость. Если это случится, я лишь пойму, что способен на это.
          В устах любого человека такие слова звучат чересчур самонадеянно, так должно было быть и сейчас, но почему-то Евгений не улыбнулся. Они играли в слишком серьезную и опасную игру.
          - Хорошо. – Кивнул герцог Флавио. Большего и не потребовалось. Герцог Нортми почтительно склонился в ответ.
          - Я благодарю вас за прекрасный ужин, Ваша Светлость.
          Хлопнула входная дверь. На Евгения дохнуло ночной свежестью, и он понял, что до этого ему было очень душно. Двое мужчин разошлись каждый своей дорогой, заключив своеобразный договор и оставшись в тоже время при своем.
          - Что ты об этом думаешь? – Спросил герцог, и ему ответили из темноты не случайно скупо освещенного коридора.
          - Что он сказал вам правду. Он служит только себе и никому больше.
          - Я тоже так думаю, Серхио. Тоже… - Глава Дома Флавио помолчал. – Значит, все, что нам осталось, - придумать - как повернуть это в нашу пользу.
          - И не обжечься. – Добавил его верный секретарь.
          - Я хороший кулинар, - обиженно возразил его хозяин.

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Ночь.

Один из результатов длинного вечера в доме Флавио, который дает нам повод задуматься о тленности всего сущего и некоторых иных вещах.

          - Этот тост я хотел произнести здесь. – Евгений чуть качнул хрустальный бокал, оплетенный золотой сеткой, и полюбовался рубиновым отсветом вина. – Урожай того самого года, когда жена подарила мне Электру. За наших детей, Жорес.
          - Я рад принять в свою семью еще одну дочь. - Жорес Фьер поднял свой бокал в ответ. – И надеюсь, что новый сын Вас также порадует.
          - Несомненно, несомненно. – герцог Флавио довольно кивнул. – Со свадьбой торопиться не будем, но и затягивать ее тоже не стоит. Мне нужны внуки.
          - Вы меня уже обогнали, Ваша Светлость. Пока на одного.
          Евгений тихо рассмеялся.
          - Это временное преимущество. Поговорим об этом через пару лет. Надеюсь, лениться наши молодые не будут.
          Сейчас он был просто заботливым отцом, и так искренне радовался будущим внукам, что хотелось просто радоваться вместе с ним. Без мыслей о том, кто из этих внуков станет наследником Флавио.
          - Продолжим нашу партию? – Жорес ответил кивком, и герцог отошел к шахматной доске. – Захватите кувшин, Жорес, и пересаживайтесь.
          Жорес отыскал взглядом кувшин, заранее принесенный слугами. За спиной послышался тихий стук: так осторожно ставят фигурку на новое определенное ей поле. А потом – гораздо более громко – чей-то чужой хрип. Евгений с белым лицом опирался на столик, пытаясь непослушными пальцами одной руки ослабить ворот; костяные шахматные фигурки разлетелись по углам.
          Открыть окно, усадить герцога, помочь ему. Но здесь было что-то гораздо серьезнее простого недомогания. Мысль об этом мелькнула и сразу же ушла, когда герцог стальной хваткой вцепился в Жореса, не позволяя тому позвать кого-либо.
          - Не надо ничего. – Евгений, сморщившись, безостановочно растирал рукой грудь в области сердца. – Сейчас пройдет. А то набегут, начнут охать, и все испортят. Присядьте-ка, Жорес.
          - С Вами точно все хорошо? – в этот момент Жорес искренне беспокоился. И даже из уважения к герцогу не стал прикидывать, что выйдет из этого приступа. Сегодня был такой хороший вечер, и как жаль, действительно жаль, что Его Светлость себя плохо почувствовал.
          - Я еще не доиграл… нашу партию. – лицо Евгения чуть порозовело.
          - Именно об этом я и подумал. На небесах конечно нет недостатка в партнерах для шахматной игры, но Вы не такой человек, чтобы бросить нашу партию.
          - Если я попаду туда раньше чем Вы, то предпочту дождаться Вас. Знакомые лица на небесах успокаивают. - Евгений перевел дух. - Ну вот, теперь со мной все в порядке. Похоже, слишком вкусная еда мне уже вредна, и из всех удовольствий этой жизни остается только творить злодейства. Уж от этого-то точно никаких расстройств не бывает. Пожалуй, лягу сегодня пораньше.

          Но Жоресу Фьеру не дано было знать, что позже, в своей постели, герцог Флавио будет лежать почти всю ночь, несмотря на усталость и нездоровье, с открытыми глазами, отказав себе в таком необходимом сне. Он будет перебирать в памяти события безвозвратно потерянного дня. И в опустевшей спальне, в которой и вынашивался сегодняшний ужин, к нему придет простое и спокойное осознание одной давно известной всем истины.
          В ту ночь Евгений Флавио впервые всерьез задумается о смерти и догадается, что все смертные действительно смертны. Предвидение своего будущего станет первым серьезным ударом по безоговорочной уверенности герцога в том, что он делает. Но еще большим ударом станет то, что даже сделав это удивительное открытие, он не захочет свернуть с выбранного пути. Успокоившись на этом, Евгений заснет сном невинного младенца и встанет на следующий день в привычном для себя и всех окружающих прекрасном настроении.
          Будущее неизбежно, но зачем же самому его торопить?

28 число месяца Полотна.

Музыка: Blackmore’s Night – Possum goes to Prague.

Ужин проходил в обстановке спокойствия и во человецех благоволения; была, правда, вероятность, что мне так только казалось – поскольку я был доволен решительно всем.
Для начала просто удовольствия от процесса ради я принялся почти флиртовать с новой звездочкой руннского высшего света – Катажиной Риди. То была прекрасная молоденькая девушка, вроде бы совершенно светского типа – однако тянущийся за ней едва ощутимый «шлейф», как я обычно это называю, отдавал не сладостями или духами, а чем-то висящим в воздухе после грозы.
Мы долго разговаривали на многие темы – о Флавио, о Рунне, о сегодняшних гостях и прочем, прочем, прочем. Ровно до того момента, как в беседу ворвался Арно Тарл. Представив старого соученика девушке, я заговорил сперва о городе… потом немного о Кьезе… а потом уже и о политике. Арно как-то не лучился оптимизмом по поводу Совета и неоднократно говорил, что был бы рад кому угодно на троне, лишь бы это не слишком отдалось на Севере. «Вот с этим ТОЖЕ можно работать» - подумалось мне…
В течение церемонного застолья, когда гости оценили всю упоительность флавийской кухни, мне довелось ухаживать за одетой в черное тетушкой Мартой. Я всегда очень хорошо относился к этой женщине – еще с тех пор, как мальчишкой побывал в Каэлернисе, и теперь всячески старался развлечь вдову бывшего герцога. Что ж, скорее всего дама осядет во Флавио – думал я, так что совсем уж плохо все не обернется.
Параллельно мне удавалось еще и болтать с сидящим по другую сторону Крисом – будущий шурин вовсю знакомился с высоким окружением, и можно было не сомневаться, что ни одно знакомство для него даром не пройдет.
Периодически я кидал взгляды и на жену. Анна сидела во главе стола, напротив Евгения; казалось, она совершенно не замечала сотрапезников – равно как и еды как таковой.
Вскоре, однако, ужин кончился, и началось хаотичное движение гостей друг к другу. Попавшемуся на пути Диего я доброжелательно кивнул, глубоко поклонился и его матери – после чего совершенно искренне пожелал Иберии и иберийцам всего самого наилучшего (разве же неполучение короны и следующих за ней проблем не есть хорошо?), удостоившись сдержанного ответа о надежде на благополучие во Флавио.
Дальше последовал Никола де Нортми, с которым поговорить уже интересно…
- Здравствуйте, капитан, - поклон.
- Маркиз Флавио. – Положенный по этикету кивок головы. Н-да…
- Как ваша семья? Сестра просила узнать, да и мне, знаете ли, небезразлично.
- Моя семья так, как могут чувствовать себя люди, потерявшие сегодня утром своего родного и близкого человека, но Нортми всегда отличались стойкостью, они справятся. Поклонитесь Электре от моей сестры и кузины. Поклонитесь? - так, с официальной частью все, хотя и не поймешь – шутит он или говорит серьезно. Слуга с подносом, на котором теснились бокалы флавийского, встал рядом – мы взяли по одному и выпили по глотку.
- Кстати, о вине - может, перейдем на ты? Уж сколько пили в корпусе…
Маркиз де Нортми снова поднес бокал к губам:
- Помнится, раньше тебе не нужно было разрешение, Страд. Люди меняются. – Казалось, что он задумался.
- Ладно, Никола. Скоро Совет… и мне – странно, да? - очень интересно, что ты о нем думаешь.
- А вот твое любопытство осталось неизменным. - Усмешка.
- Тут я тебя обставил, да. Зато первое место по позерству сдал тебе с большим отрывом. А все же?
Никола удивленно поднял бровь, но по-прежнему усмехался.
- Кто бы не победил, как прежде не будет.
- Скажешь, тебе уже даже и неинтересно?
- Отнюдь. Но меня привлекают иные забавы, а не политика. – Говоря это, он оглядел меня с головы до ног.
- Ну что ж… Давай вернемся к этому разговору немного позже, - я был скорее удовлетворен. Нортми не склонен любить Иберо – и старшее поколение его семьи, как видно, тоже.
- Только если тебе будет, что сказать, Страд, - на том и расстались…
После этого я не поленился тщательно удостовериться, что Анна ни в чем не нуждается, только немного скучает… Увы, на данный момент помочь ей не представлялось возможным – но я дал себе слово, что после ужина, после того, как разъедутся гости, пробуду с ней, пока она не уснет.
Чуть в стороне я заметил Карну Норн, разговаривающую с Арно, но, кроме пары слов, вклада в этот разговор не внес.
Ну а потом я наконец вышел на Рауля. Тот увлеченно обсуждал с Шапуром Рустемом сравнительные свойства имперской кавалерии и кирийского «Дикого дивизиона», однако вскоре спор был прерван Жоресом Фьером, пожелавшем о чем-то поинтересоваться у Шапура, чем ваш покорный слуга и воспользовался, прихватив со стола три бутылки вина и уведя Рауля в кабинет.
Сбив горлышко с первой, я наполнил бокалы, опустился на кресло и произнес:
- Так вот, к вопросу о Лианне. Думаю, будет все-таки честно, если и ты
будешь в курсе…
Рауль протестующе поднял руки вверх:
- Слушай, давай не будем об этом. Если она твоя – значит, твоя.
- Моя-то моя, - глоток, - да не в том дело. Как думаешь, кто она такая?
Рауль долго размышлял.
- Сдаюсь. Где-то ты ее нашел и теперь тащишь по жизни. Где нашел - ну, мало ли вариантов…
- Нашел я ее в одном поганом монастыре, а вот туда ее привезли из Рунна.
- Дворянка? – Рауль поднял бровь, - Не удивлен. С ее-то лицом…
- Дворянка, друг мой, это мягко сказано. Мама у нее – Светлана Глинская, -
Я прервался, чтобы вновь наполнить бокал и первым же глотком ополовинить оный.
- Кажется, сестра герцога? Да, высшая марка.
- Не самая высшая. Ее отец – император Константин.
Молчание. Тишайший шепот Рауля:
- Доказательства?
- Собраны. Свидетельства монашек, свидетельства из дворца, бумаги касательно рождения  - несколько писем.
- И? – оба выпили залпом оставшееся вино, и Рауль потянулся за второй бутылкой.
- Скоро – Совет.
Горлышко бутылки как-то неспокойно звякнуло о бокал.
- Даже так?
- Даже более. Если понадобится. Ты со мной? – мои фиолетовые глаза смотрели в лицо Рауля поверх полного кровью винограда бокала.
Рауль де Барна склонил голову, поднял бокал и выпил:
- За Императрицу Лианну Первую.

28-29 число месяца Полотна.
Королевский Рунн. Поздняя ночь.
Особняк Айс.




      Изящный пальчик осторожно коснулся тяжелой портьеры: серебристые кисти покрыла въевшаяся пыль. Молодая женщина медленно подняла взгляд, рассматривая потолок, где с трудом можно было угадать рисунок, украшавший его когда-то. Глаза проследили путь последних солнечных лучей, тающих на холодном стекле окна. День завершался, уступая дорогу своей верной спутнице – Ночи. Длинный день….


      Карна улыбнулась, плавно поднимая руку и поправляя длинную шпильку в прическе. Черные, непроницаемые глаза смотрели в холод зеркала. Она ожидала, когда ее пригласят пройти, ушедший слуга попросил позволения доложить о ней. Этикет требовал соблюдения подобных тонкостей. Карна еще раз улыбнулась своему отражению, блестящий ноготок осторожно обвел вырез платья, обозначая что-то малопонятное на белоснежной груди, обнаженной едва ли не до сосков. За спиной раздались быстрые, уверенные шаги и Карна обернулась, встречаясь взглядом с совсем юной девушкой, одетой в кожаный жилет, свободную рубашку и брюки. Тонкую талию обвивал широкий пояс с заткнутым за него кинжалом. При всем умении фрейлины держать на своем лице маску холодной невозмутимости, глаза ее удивленно распахнулись, рассматривая это явление. «Явление» же в ответ тоже подняло насмешливо брови:
- Вы кого-то ждете?
      Женщина сделала два шага навстречу появившейся девушке и негромко ответила:
- Жду. Когда Первый Тан Севера изволит пригласить к себе…. Слуга уже ушел с докладом.
- Что ж, тогда дожидайтесь, - прозвучал звонкий ответ, и девушка пошла было прочь, но ее остановил мягкий, хрипловатый голос:
- Вы не очень вежливы, Ваше Высочество. Ведь вы – Асни Александрит-Фрост?
      Черные глаза смотрели с вежливым интересом в застывшие холодом осколки голубого льда:
- Мое имя вы произносите правильно, номени. Но я – тан Райм! – сказано было с гордостью и властью, присущей лишь тем, кто знает что это за бремя.
      Карна улыбнулась и присела в полу-реверансе:     
- Я запомню, Ваше Высочество.
- Пройдите за мной, номени Норн, - звучный голос подошедшего слуги, обратил внимание черноволосой девушки в другую сторону.
      Фрейлина приподняла юбки и последовала за лакеем, который показывал ей путь, поднимаясь по лестнице на второй этаж, проходя по коридору, где казалось застыла тишина и спокойствие. Возле одной из дверей он остановился, а Карна на мгновение затаила дыхание, глядя на белоснежную собаку, что подняла голову, встречая ее взгляд. Верхняя губа псины приподнялась, но из горла ее не вырвалось ни одного звука. Черные глаза девушки внимательно осмотрели животное, прежде чем кивнуть уже пригласившему ее войти слуге и пройти в светлый кабинет. Собака последовала за ней, но девушка уже мало обращала на нее внимание, глядя черными, бездонными глазами на поднявшегося к ней навстречу человека. Высокий, статный, широкоплечий, с поразительно холодным взглядом и едва заметной улыбкой на губах. Карна присела в реверансе, тут же поднимаясь:
- Благодарю за то, что нашли время и приняли меня, - хрипловатый голос на мгновение смолк. – Постараюсь отнять его у вас как можно меньше, наместник Севера.
      Она села в кресло, держась очень прямо и не сводя глаз с лица мужчины: ей были известны россказни о нем, еще больше виделось в его повадках – нарочитое или небрежное подчеркивание того, как мало волновали этого человека все сплетни мира. Карна угадывала это каким-то шестым чувством, продолжая молча смотреть, пока Первый Тан не расположился напротив, устремив на посетительницу звериные, желто-серые глаза:
- Слушаю вас, номени.
- Мне хотелось бы знать, когда Ирр будет свободен? – хрипловатый голос металлическим ударом бросил слова в лицо собеседнику. – Ваши люди не могут нести мир своим подданным, даря лишь смерть и насилие.
- А Флавио предлагает вам деньги, чтобы купить себе свободу? – ледяная глыба даже не шелохнулась, только губ коснулась усмешка. – Или оружие, которое так кстати усмиряет ваших соотечественников, убивающих друг друга с его помощью.
      На женском лице не дрогнул ни один мускул, лишь глаза расширились еще больше, когда она резко поднялась. Правая рука сжалась в кулак, когда усилием воли, она успокоила бешено застучавшее сердце: «Отец!»
- Воды, номени?
- Благодарю, если можно, - она уже не села, молча беря из рук поднявшегося мужчины серебристый бокал и отпивая короткий глоток. Мозг привычно работал, выдавая планы один за другим и тут же отметая их. – Вы очень любезны. Я не забуду этого.
      Мужчина склонил голову – визит был окончен. Впереди ожидал званный ужин в доме герцога Флавио.


      ….вечер сверкал свечами, освещая многочисленных гостей, пришедших на ужин. Карна уютно устроилась в большом кресле у камина, как раз напротив присевшей напротив Анны, чьи глаза неотрывно смотрели на мужа. Эстерад, маркиз Флавио, веселился вовсю, сверкая улыбками и дружелюбием. Черные глаза внимательно смотрели на сына, переведя потом взгляд на герцога, который любезно беседовал с Алисой и Диего Иберо. Они так не похожи – отец и сын, но в бесшабашном сверкании одного и спокойном блеске другого были неумолимо связующие нити. Черные глаза женщины на мгновение закрылись, помогая ей запомнить эту минуту. Зачем? Память – удивительна, когда в ней как в созвездии проглядывает единая картина неба, соединяемая сияющими звездами.
- Я еще не все тебе рассказал! – восклицание.
      Карна медленно подняла ресницы, бросая короткий взгляд на мило улыбнувшуюся женщину напротив себя. Анна Флавио смотрела на своего мужа с той невероятной нежностью, которая видна лишь в по-настоящему влюбленных женщинах. Собеседник Эстерада засмеялся над очередной шуткой и обернулся, сталкиваясь взглядом с черными глазами северянки. Правильные черты лица украсила яркая, как мимолетный луч света, улыбка. Карна улыбнулась в ответ, вставая и беря с небольшого столика рядом с камином бокал теплого вина, который специально разогрели по ее просьбе. Молодая женщина пригубила вино – отменный вкус, просто отменный. Кончики пальцев левой руки коснулись краев высокого бокала, на безымянном пальце короткой вспышкой сверкнул синеватый луч. Кольцо с темным гранатом было бы почти не видно на фоне ткани черного платья, если бы не тонкие пальцы, играющие им. Миндалевидные глаза продолжали любоваться на молодого кьезанского наследника, отмечая красоту его лица, простоту манер и силу движений. «Милый мальчик….» - последний раз обводя кончиками пальцев края бокала, подумала Карна. Гранат перестал сверкать, темные глубины его утратили свою силу… до следующего раза. Северянка медленно пошла вперед, продолжая задумчиво изучать взглядом присутствующих.
- За весь вечер мне еще не довелось побеседовать с вами, номени Норн, - вновь сверкнул улыбкой Арно Тарл, кьезанский наследник, один из тех, кто возможно поддержит северных танов, во главе с Роем Фростом.
- Не ты один такой – не счастливый, - тут же вклинился в беседу Эстерад.
- Э, нет, Страд. Вряд ли тебя увлечет рассказ о моей родине. А вот номени поймет меня, я уверен, - засмеялся Арно, салютуя старинному знакомцу и глядя прямо в омуты черных глаз.
      Карна Норн кивнула головой, безмолвно благодаря маркиза за любезность, когда он протянул руку, забирая бокал из ее руки и ставя его на ближайший столик. Черные глаза женщины лишь мимолетом провели странную связующую нить, проследив за бокалом и тут же подняв взгляд на почти немедленно подхватившего ее под руку Тарла, который провел ее сначала к окну, показывая дорогу вдоль домов и живо объясняя, как удивителен путь в столицу, где все так различается и не похоже на родной край его. Казалось, что молодому человеку тесно и не хватает места, так поразительно чужды были его движения среди общего, тихого и таинственного танца-разговора. Танец этот всегда вплетался в привычную суету вечера, где разговоры и встречи ни на миг не останавливались, вызывая живейший интерес как у участников, так и у наблюдателей. Но Карна уже не следила за всем этим, завершая свое пребывание в доме герцога Флавио удивительно мелодичным финалом, который по достоинству мог бы оценить лишь один человек, но сейчас она лишь улыбалась, слушая занимательный рассказ своего партнера по танцу, описывающего красоты своего края. Было видно, что мужчина крепко любит свою родину, считая ее единственным и неповторимым на земле местом, которое едва ли не священно для каждого. Карна мягко улыбнулась:
- Благодарю вас за рассказ. Надеюсь, что ваши родные будут рады, когда вы вернетесь домой, - черные глаза сверкнули.
      Арно аккуратно провел свою собеседницу между расставленных стульев, помогая ей сесть:
- Я один здесь, номени Норн, - легкая тень пробежала по красивым чертам лица и он тут же пояснил, глядя прямо в ее глаза. – Моя единственная сестра осталась дома. Она больна.
      Карна одним плавным движением достала свой веер, висевший на серебристой цепочке и развернула:
- Надеюсь она поправится, - кровавые губы чуть приоткрылись.
- Желаете пить, номени?
- С удовольствием, - мягкая улыбка, проводила взглядом статную фигуру кьезанца, прежде чем женщина вновь прикрыла ресницы, следя за тем, как он проходит к бокалам, которые они оставили перед тем, как увлечься беседой и позволить себе потеряться среди приглашенных, берет их и возвращается, чтобы предложить ей глоток великолепного вина.
      Их лица ярко освещались многочисленными язычками свечей, когда он тихо поднял руку, словно вновь приветствуя ее и делая большой глоток. Карна улыбнулась, наблюдая за ним и чуть касаясь губами краев бокала, из которого совсем недавно пил кьезанец.
      …. Молодой человек был так очарователен…. Утро он встретит в мирном, спокойном сне. От которого уже не будет пробуждения. Сон приведет туда, куда он пожелает, даже к сестре. Причем, судя по всему, гораздо быстрее, чем он мог себе это представить. Перед ней все еще явственно виделось его лицо, когда они прощались. На нем уже виднелась усталая печать смерти, скорей всего сильное тело мужчины уже наливалось слабостью и придя домой – он упадет на постель желая одного: долгожданного сна. И возможно еще раз повторит для себя любимое имя своей сестры, как он повторил его для Карны, когда она переспросила:
- Очень красивое…. Почти святое. Лотта.




      …..В пустоте комнаты даже ее бесшумные шаги были слышны, как вздохи давно застывшего в этих стенах времени. Еще одно долгое мгновение, и одетая в черное фигурка растворится в темном бархате наступившей ночи, но этого не могло случиться:
- Мне жаль, что я не смог вас принять достойно. Но у меня есть еще время исправиться, - дыхание ветра сорвало тени, набежавшие на стены, и откинуло прочь.
      Карна повернулась и опустилась в глубоком реверансе, склоняя голову. Она замерла, пока подошедший мужчина не протянул ей руку, в которую она вложила свою ледяную ладонь. Он плавно помог ей подняться, заглядывая серыми глазами в глубину ее взора:
- Что вы пытаетесь там найти, наместник? – тихо спросила она.
- Ту самую покорность, которую вы стараетесь мне показать, Карна.
      Кровавые губы улыбнулись, а головка склонилась набок:
- Вряд ли вы привычны к напускной или правдивой покорности, наместник, - белоснежная грудь поднялась в вырезе платья, когда девушка перевела дыхание, вновь окидывая взором запустение этого дома: - Почему вы не живете здесь?
- Довольно унылая жизнь тут должна быть. Вам так не кажется, Карна? Здесь может зажечься новая жизнь, но для этого нужен не старый, больной морем тан. А чуть больше или чуть меньше. Это, смотря как относиться, - стальные, сверкающие глаза смотрели вопреки словам так, как будто вдыхали жизнь во все, что видели. Даже в лед…
      Карна встряхнула головой, отгоняя невольное видение, губы ее изогнулись презрительно:
- Сложно быть женой того, кто дышит лишь морем и живет для него.
- А ты хотела бы попробовать? – и взгляд, где насмешка и утверждение.
- Нет!
      Как странно, что она так торопливо это сказала.

29 день месяца Полотна.
Королевский Рунн.

      Утро проникло сквозь шторы, заставляя девушку проснуться. Сладко потянувшись она резко села и тут же вновь упала на подушки, рассмеявшись: сон, где она вновь находилась среди холодных камней старого монастыря оказался лишь сном, как и следовало ожидать. Правда, в этом сне появился странный образ мужчины, который смотрел в желтые глазищи и не произносил ни слова, а казалось, что звал. Но зачем ей мужчина, да еще из сна, когда сейчас и здесь скорей всего появится Страд. Он всегда приходил по утрам и частенько заставал ее еще в полусне, от которого пробуждал чувственными ласками. Тихий стук в дверь, Ли вздохнула: не он… наверняка служанка, которая пришла ее одеть.
- Входи, Кора. Который час?
- Около полудня, Ваше Величество, - Лианна улыбнулась ответу девушки, прищуривая глаза, так ее велел называть Страд, чтобы его возлюбленная уже сейчас привыкала к своему высокому титулу.
      Белокурую девушку это забавляло, как странные детские игры, в которые она никогда не играла, но сейчас – с удовольствием и увлеченно представляла себя Королевой, перед которой все и вся склоняют головы, выражая готовность служить и любить. Лианна быстро вскочила с постели:
- Ой, как же я заспалась!!! Почему ты не разбудила меня раньше?
- Вы не велели… Но к вам пришел граф де Барна, он ждет вас в приемной.
      Лианна захлопала в ладошки и быстро присела к зеркалу:
- Заплети мне косу, Кора. И подай голубое платье с золотой тесьмой. И побыстрее! Рауль еще не видел моего дома, а я так хочу ему все-все показать сама.
      Через короткое, поразительно короткое время – Ли уже важно вступала в приемную, но увидев молодого графа – тут же растеряла всю свою напускную важность и прижав руки к груди, глядя прямо в его лицо сияющими глазами, спросила:
- Мне это платье идет? Смотри, а вот тут – она быстро пробежала по комнате, показывая на красивые картины на стене. – Тут полагается всему этому находится?
- Добрый день, Лианна.
      Граф рассмеялся, протягивая руки к девушке, которая, спохватившись, вложила свои беленькие пальчики в его руку, улыбаясь:
- Я так рада, что ты зашел, - ей было легко называть его по имени.
      С того вечера в таборе, когда они танцевали в бешенном водовороте прошло всего шесть дней, но для Ли это была целая жизнь и она с удовольствием рассказывала Раулю о том, как удивительно кружится в этой жизни, как в том памятном танце, где все восхищает. Вот и сейчас она требовательно потянула его за собой, показывая комнату за комнатой, объясняя что и где находится и как будет обставлено. Граф не уставал слушать звенящий колокольчиком голос, который замолчал лишь тогда, когда весь дом, включая спальни, был показан, и они вновь вернулись в приемную. Лианна приказала принести чай и с огромным удовольствием сама угостила своего гостя, подавая ему фарфоровое блюдце, она вдруг заметила неожиданную судорогу на миг исказившую красивое лицо Рауля:
- Что с тобой?
- Минутная слабость, хотя я готов просто упасть к твоим ногам, - полушутливо ответил молодой человек. – Ведь ты нагадала мне судьбу, тогда в таборе.
      Девушка улыбнулась, присаживаясь в кресло и заботливо расправляя юбки платья:
- По-моему я несла откровенную чушь в тот вечер, но нам было весело. Эстерад так увлекательно рассказывал о своих приключениях, а ты перебивал его, уточняя где и как это могло происходить. А мне захотелось разыграть из себя настоящую ромалэ, но гадать я не умею. Хотя, знаешь, в последнее время я все чаще вижу странные сны, может быть, это после табора просыпается дар предвидения?
      Граф покачал головой, ставя чашку на стол и любуясь на счастливое личико своей собеседницы:
- Просто в твоей жизни многое изменилось. А скоро еще больше изменится, - в его глазах мелькнула тень, которую тут же прогнала улыбка.
      Дверь скрипнула, когда вошла Кора, присевшая вновь в вежливом реверансе:
- Его милость – маркиз Флавио к вам.
      Белокурое, счастливое своим, как ей казалось, неповторимым счастьем, создание вскочило стремительно, бросаясь навстречу любимому и потому не видела, как на миг окаменело лицо у служанки, бросившей странный взгляд на оставшегося сидеть в кресле графа де Барна. Слишком многое не видится, когда счастье слепит глаза.

29 число месяца Полотна.
Рунн.

      Небо с утра украсилось облаками, которые с угрожающей скоростью летели над головой, чуждые людям и их мелким заботам. Королевский дворец полнился суетой еще более необъяснимой с точки зрения молодого маркиза де Барна, который пришел во дворец вслед за отцом и дядей, проследовавших в свои кабинеты. Виктуар, заметив своего маленького кузена, остановился поговорить с ним. Они обменялись важными приветствиями, правда старший скрыл улыбку, но потом очень серьезно проговорил:
- Филипп, в последнее время с тобой творится что-то непонятное. Насколько я понимаю, ты не намерен рассказывать что происходит, так как считаешь что со всем можешь справится сам? - в бирюзовых глазах помимо насмешки сверкнул и исчез огненный всплеск.
      Мальчик неожиданно и очень серьезно кивнул головой, важно проговорив:
- Ты всегда меня понимал, Виктуар. Есть дела, с которыми каждый взрослый мужчина должен справится самостоятельно.
      Наследник рода выдержал паузу скорее необходимую ему, чем важности ситуации - маркизу совсем не хотелось что-либо испортить неожиданной улыбкой, какой бы дружественной она ни была.
- Вот поэтому - держи, - в ладони сверкнуло красное золото.
- Печатка? - в светлых глазах Филиппа заискрилась радость. - Настоящая?
- Разумеется, Филипп, - Виктуар, наконец, позволил себе улыбнутся. - Твоя печать для скрепления личных писем и бумаг. Перстень чуть великоват, но ты растешь быстро.
      Кузен мигом одел подарок на средний палец и гордо вскинул голову:
- В самый раз, Виктуар!
      Они обменялись иронично-серьезными взглядами, прежде чем весьма официально раскланятся:
- Куда ты направляешься, Филипп?
- Ее Величество направила меня встретить герцогиню Иберо и ее дочь, для препровождения их к ней. Ты знаком с ее светлостью?
- Да, - задумчиво откликнулся Виктуар. - Мы встретились на празднике и царственная тетушка представила нас друг другу.
- Отличный повод продолжить такое замечательное знакомство, - с искренним воодушевлением откликнулся Филипп, делая приглашающий жест рукой. - Пойдем, потому что через несколько минут мы рискнем прослыть весьма необязательными...
      Братья довольно быстро прошли по с детства знакомыми тропинками, направляясь на столь важную встречу. Филипп что-то рассказывал, время от времени кидая гордый взгляд на перстень, украсивший его левую руку. Виктуар кивал головой, не особо прислушиваясь к монологу, в котором пестрели описания прошедшего праздника и наступивших будней. Он размышлял о прошедшей уже Рессуректе, о коротких словах, которыми обменялись Екатерина де Барна и Алиса Иберо...

      Зажигающиеся свечи освещали присутствующих, отражаясь в глазах людей. Лица на миг становились другими, когда взгляд ловил мечущийся язычок пламени, призванный по легенде исполнить желание. Дрожащий огонек еле держался за жизнь, а на него возлагали такие огромные надежды, как исполнение чужих желаний. Екатерина на мгновение коснулась локтя племянника, который тут же протянул руку, помогая тетушке пройти среди празднующих и приблизится к цели. Синие, загадочные глаза засветились ярче звезд, когда встретились с темными очами красавицы герцогини:
- Алисинья, со светлым праздником вас, - на лице Като появилась одна из тех удивительных улыбок, перед которыми многие мужчины падали на колени, а женщины еще выше поднимали голову, ощущая себя в очередной раз блистательно-всесильными королевами мира: "Улыбка, как оружие, покоряющее без шума и суеты.", - подумал Виктуар, наблюдая разворачивающимся действием.
- Он стал еще светлее и радостнее с вашим появлением, Екатерина, - негромко ответила герцогиня, рядом с ней почти немедленно появился Диего, обменявшийся с Виктуаром вежливым приветствием и поздравлением.
- Свеча погасла, - раздался тихий голос.
      Трудно было определить была ли заговорившая девушка расстроена или осталась равнодушной к такому нерадостному знамению.
- Моя дочь - Беатрис, - нежно посмотрев на темную головку, которая высокомерно и холодно склонилась, приветствуя всех. - С Диего вы знакомы, мой младший сын - в отъезде.
      На губах Екатерины играла все та же улыбка, но Виктуар подумал, что в ней появилось еще что-то - еле уловимое, как само понимание тонкости игры. Когда во дворце разнесся слух о том, что младший из братьев Иберо будет адъютантом у маршала Нортми - у многих придворных на  лицах расцвели эти самые "тонкие улыбки". Словно всех разом озарило всевидение дальновидного или предсказуемого шага. Виктуар улыбнулся словам герцогини, которая предложила дочери взять ее свечу, на что та очень серьезно сказала о том, что мечты и желания похищать плохо. Он протянул свою свечу к девушке:
- Тогда зажгите еще одно желание, номени, и пусть оно сбудется, как и предыдущее, - негромко сказал маркиз.
      Девушка наклонила свечу, золотисто-оранжевый огонек легко вспыхнул, озарив ее лицо, затем она пошла вслед за братом, подерживающим герцогиню Иберо и Екатерину де Барна, продолжающих беседу. Маркиз предусмотрительно предложил Беатрис свою руку, на что она ответила еле заметной улыбкой. Все они направлялись к кортежу, который отличало и богатство убранства, и родовые цвета Иберо.

      И вновь эти непроницаемо темные глаза, с блестящими искрами света:
- Маркиз, - Алиса протянула руку для поцелуя.
- Не мог отказать себе в удовольствии увидеть вас еще раз, узнав, что мой кузен отправлен, чтобы встретить вас, - Виктуар улыбнулся Беатрис, которая очень серьезно посмотрела прямо в его лицо, прежде чем милостиво кивнуть красивой головкой. - Рад встрече с вами.
      Филипп отменно поклонился, приглашая следовать за собой и бросая яркий взгляд на старшего брата. Виктуар вновь удержал улыбку потому что действительно гордился своим маленьким кузеном, освоившем в совершенстве не только придворный этикет, стихосложение и верховую езду, но и отлично обучающегося фехтованию. Весь вид Филиппа говорил: "Я сумею постоять за себя и за тех, кто мне дорог!" Лишь когда две красавицы и их сопровождающий скрылись за поворотом тропы, Виктуар негромко рассмеялся.
- Номен Виктуар? - неожиданный голос оборвал такой неуместный смех.
- Номени, - если он и смешался от взгляда ярко-голубых глаз, в которых солнечными нитями сплелись удивление, недоумение и лукавая насмешка, то ненадолго. - Прошу прощения за смех, если он вас потревожил.
- Ничуть, маркиз, я просто не ожидала услышать от вас смех без причины..
- Без видимой причины, номени де Анфра, - вежливо склонился Виктуар, - Смех над собой всегда бывает без очевидной, видимой причины. Вы куда-то направлялись, Агнесса? Могу я вас сопроводить?
      Ответом был легкое прикосновение к руке и улыбка:
- Разумеется, если только это не отвлечет вас от важных дел..
- Ничуть, - очень спокойно ответил Виктуар, сжимая тонкие пальцы фрейлины.

28 число месяца Полотна.
Рунн. Неподалеку от особняка Иберо.

    Ближе к ночи становилось холоднее, и Сэм зябко поёживался, кутаясь и сильнее надвигая капюшон не слишком теплого плаща. Уже более полутора часов он стоял, переминаясь с ноги на ногу, в укромном уголке у заднего двора особняка Иберо, и наблюдал за входом. Всегда, когда он замерзал, ему начинало грезиться море и южное солнце, а там, недалеко и до юношеских воспоминаний, которые непременно приводили к мыслям о родителях. Невеселым мыслям…
    Он уже как-то свыкся с одиночеством. Это получилось само собой, без особых страданий и переживаний. Просто жизнь шла и складывалась именно так, а не иначе. Служба в армии, служба в страже… Годы мелькали, пестрили лицами. По большому счету эти лица, эта работа, задержания, допросы и бесконечные бумаги и составляли его жизнь. Он потерял родителей, потерял лучшего и, по всей видимости, единственного настоящего друга… А что приобрел? Опыт. Уважение сослуживцев. И кучу шрамов. Всё, пожалуй…
   
    Двери хлопнули. Ну, наконец. Крукс вышел, запахиваясь и надевая шляпу. Он глянул по сторонам и быстрым шагом направился вдоль улицы. Сэм, практически не таясь, двинулся за ним. Пройдя десяток шагов, Крукс оглянулся, и, заметив слежку, ускорился ещё больше. Дойдя до следующего угла, он бросился в подворотню. Капитан побежал и свернул туда же.
    Что-то железное зазвенело по камням мостовой. В сумраке переулка Гарди-Прад рассмотрел парящего в воздухе иберийца.
    - Кххх.. Сержантхх.. –прохрипел он, - Как… ты… смеешшшшь…
    Укутанный в такой же как у капитана черный плащ, Малкольм держал его в воздухе одной рукой. Крукс вцепился в эту руку своими обеими и дрыгал ногами.
    - Сержант, поставьте его на землю, - снимая капюшон спокойно сказал Сэмьюэль, и откинул ногой подальше валяющийся на мостовой кинжал.
    Крукс прислонился к дому, пытаясь восстановить дыхание.
    - Эктор, Эктор… - протяжно произнес Сэмьюэль, вглядываясь в лицо своему подчиненному, – Как же так?
    - Сэр, я не понимаю в чем дело? – Крукс выглядел затравленно, и всё ещё держался за шею.
    - Я пока не буду спрашивать, что ты там делал. Я пока всего лишь спрошу, где печать?
    - Печать?
    - Печать.
    - Какая печать, сэр?
    - С анонимки о покушении.
    Крукс развел руками.
    - Не могу знать, сэр.
    - Эктор, я сейчас серьезно подумываю попросить Малкольма ударить тебя головою о стену. К тебе анонимка поступила с печатью, от тебя она вышла без оной. И не морочь мне голову Крукс, я не настроен церемониться. Отвечай! Кому ты передал печать? Иберо?
    Эктор перевел взгляд с капитана на Малкольма, а затем обратно. На его лице отобразилась внутренняя борьба. После минутного колебания он опустил голову.
    - Это не совсем то, что Вы думаете, сэр. Я… люблю… девушку… Она у них работает. В доме.
    Повисла пауза. Гарди-Прад с трудом сдерживал улыбку.
    - Ты же женат, Крукс. У тебя любовница?
    - Я не мог им отказать, сэр, - он посмотрел капитану в глаза, - Они могли рассказать обо всем Эльзе.
    - Вздор. Это не оправдание, лейтенант. Кому ты передал печать?
    - Хосе. Поверенный герцога.
    - Так. Ясно, - Гарди-Прад сделал несколько шагов из стороны в сторону, - Чья это печать?
    - Не могу знать… - завел было по новой ибериец, но капитан гневно прервал его.
    - Проклятье, Крукс, ты же профессионал! Ты должен помнить рисунок печати!
    - Так точно, сэр, - тихо просопел лейтенант.
    - У тебя единственный шанс Эктор, хоть как-то сгладить свою вину. Завтра ты мне представишь рисунок печати, и скажешь, кому она принадлежит.
    - Так точно, сэр.
    - Исполняй, - капитан развернулся и подал Малкольму знак следовать за ним, - И не трясись, от нас Эльза ничего не узнает. Если не станешь выкидывать новые коленца.
    Гарди-Прад скрылся за углом. Проходя мимо подавленного Крукса, Малкольм с сочувствием заглянул ему в глаза и похлопал по плечу.

29 число месяца Полотна.
Королевский парк, одна из бесчисленных аллей.


      Эта прогулка стала такой же незабываемой, как и все предыдущие. На моих глазах деревья наливались силой, наполняя воздух удивительным ароматом весенней свежести. Крохотные листья едва проглянув на тонких ветвях уже украсили собой все вокруг, а первые, весенние цветы с удовольствием дышали навстречу ветру. Я снова ловила себя на мысли, что улыбаюсь без всякой причины, любуясь на красоту парка Шенбрунна. Меня привозили сюда почти каждый день и проводили в одну из отдаленных аллей, чтобы я могла насладиться свежестью и силой пробуждающейся природы. Наедине мне нечего прятать, здесь можно позволить своим мыслям бесконечно мечтать. Даже о несбыточном, не опасаясь, что неожиданное, облеченное силой желание навредит кому-то. Осторожно огибаю еще один поворот тропинки. Эти изгибы тропы бесконечны и в них можно запутаться, видимо именно для этого человек придумал небольшие скамейки и беседки, чтобы можно было остановиться, присесть и подумать. Опять эта улыбка! Наверное, все дело в милых сердцу воспоминаниях о прошедшем ужине, который устроил герцог Флавио. Поразительно, с какой радостью и тщанием отец готовился к этому ужину, лично следя за малейшими мелочами. Порой я слышала его голос из огромного зала, где он отдавал распоряжения о том, как и чем сервировать стол и даже как расставить свечи.
- Отец, разве так важно будет стоять здесь еще один канделябр или нет? – удивилась я.
- Мне бы хотелось чтобы помимо сверкания бесконечных бликов – люди еще и могли видеть глаза друг друга. Тебе не кажется, что это важно, дочка, когда можно заглянуть в глаза другому человеку? – герцог улыбнулся, ласково коснувшись моего подбородка.
      Он был прав, как всегда. Даже не отражая чувств – взгляд человека важен, в нем внимание может смениться скукой или ожиданием. В нем может мелькнуть улыбка, которая обрадует тебя.
      В этот прошедший уже вечер, я видела в глазах мужа себя и не могла скрыть своей радости. Он говорил, шутил и даже молчал в этот вечер для меня. Я была в этом уверена, так как его взгляд очень часто обращался к моему лицу. О чем еще смела я мечтать? Разве что об одном…. Но чей-то голос насмешливо произнес, обращаясь к невидимому мне собеседнику:
- Любви нет.
      Вздрагиваю невольно и кутаюсь в шаль, устремляя взгляд на белоснежный ствол тонкого деревца и тихо шепча:
- Но лишь отчасти, - сейчас мне легко говорить, споря с сердцем, которое продолжает ждать чуда. – Взаимной любви – нет. Зато есть силы любить…. И ждать, пока еще можно ждать, пока еще бьется сердце…
      Рука невольно закрывает глаза, пряча даже от безмолвия и пустоты, вспыхнувшие огнем слезы. Голова закружилась, вновь пробуждая ночной кошмар, разрывающий сознание на части… и одиночество, в котором так безотчетно бьется что-то… сердце? Нет. Толчок за толчком, словно разрывающий тело металл, вонзающийся все глубже. И чей-то далекий голос, кажущийся знакомым и в тоже время...
- Вам письмо, - знакомый тихий шепот, приводит в чувство: «Нельзя мечтать о невозможном… ты так говорила, сестра?» - Благодарю вас, Сабрина. Я сейчас прочту письмо, и мы поедем домой.
- Как прикажете, - девушка делает быстрый реверанс и я чувствую улыбку, с которой она следит за тем, как я распечатываю письмо. Перед глазами еще догорают последние слезинки, мешающие видеть подпись: - От отца!
      Сердце забилось сильнее, обрадованное долгожданной весточкой. Отец – Радемир Валевский – в городе и ждет встречи со мной. Как же давно мы не виделись! Сегодня он придет к герцогу Флавио, чтобы побеседовать с ним и забрать меня к себе в дом на время, пока пройдут все связанные с выбором нового императора торжества и события. Поднимаю взгляд на улыбающуюся служанку, которая уже не скрывает удовольствия, все же проворчав:
- Вот вы и улыбаетесь, хозяйка, это хорошо. Вам плакать нельзя, как известно.
      Киваю головой, целуя строчки в письме, сообщающие о том, как скучал отец и как надеется на то, что у него родится внук, который несомненно составит радость как для него, так и для нас со мужем. Сабрина помогает мне встать и осторожно ведет к ожидающей нас карете.

29 число месяца Полотна.
Малый дворец князей Валевских.


      Любящие руки, взгляд, голос - это греет лучше любого огня, проникая в каждую частичку тела, души. Мое счастье стало по настоящему полным, когда отец прижал меня к груди и расцеловал не менее нежно, чем незадолго до нашей встречи я целовала строчки написанные его рукой. Мне кажется он совсем не изменился, такой же сильный и любящий человек, каким я его помню до своего замужества. Лишь во взгляде небольшая усталость, которую он тут же объясняет долгой дорогой и ожиданием встречи. Радимир Валевский - светлый князь Полонии. Светлый в нашем наречии означает - ведущий вперед, освящающий путь тем, кто следует за ним. Я мысленно повторяю титул и улыбаюсь.
- Что тебя обрадовало, доченька? - заботливо усаживая меня в кресло, спрашивает отец.
- Вы, папа, - я вновь улыбаюсь, даже не стараясь скрыть свою радость. Рядом с Евгением Флавио и моим родным отцом - я всегда чувствую себя невероятно счастливой и окруженной теплой нежностью. Самой любовью.
      Отец садится рядом, держа мою руку и чуть поглаживая. Глаза его внимательно рассматривают мое лицо:
- Как ты похорошела, Анна.
      Опускаю глаза:
- Это все малыш. Он дает мне силы, отец. Он и мой муж.
- Ты так любишь его, - мне почудилась грусть и какая-то тоска в голосе.
- Его нельзя не любить, - тихо отвечаю. Голова склоняется на родное плечо. - Наверное каждая женщина мечтает о таком счастье: любить и быть любимой. - на миг замолкаю, чтобы тут же продолжить. - У меня оно есть.
      Мы еще долго сидели, тихо разговаривая и вспоминая прошлое, когда я еще жила в отцовском замке. Перед моими глазами вновь возникали знакомые картины, где все дышит теплом и лаской, где был и есть мой дом, в который я всегда рада вернутся, хоть на миг ощутив себя маленькой девочкой, перед которой открывается великолепный и ослепительный мир.

29 число месяца Полотна.
Рунн.

    Мужчина смотрел прямо перед собой, мягко поддерживая жену и дочь. Сыновья стояли чуть в стороне, безмолвно следя за тем, как помещают в холодный склеп гроб с телом Черного Герцога - Этьена де Нортми. За их спинами стоял еще один безмолвный свидетель, и первый маршал Рунна мог поклясться, что в душе этого свидетеля есть место радости в этот миг. Похороны были на удивление спокойны, даже последняя молитва, призванная осветить путь умершего и успокоить скорбящих, была очень немногословной. Шарль оглянулся, встречаясь взглядом с маркизом Иберо, словно прицеливаясь...

    ...Приехав три дня назад в полевой лагерь первый маршал Рунна узнал, что его адъютанту было недосуг явится раньше, он появился в лагере лишь на следующий день. Весьма позабавив весь офицерский состав, но видимо не смутившись, так как твердо прошел к маршалу:
- По вашему приказанию..
- С опозданием в сутки, вы прибыли? Я тронут. Что ж, для начала вычистите нашу одежду и обувь, - Шарль холодно оглядел своего адъютанта. - Да и сами себя приведите в порядок. Что за вид? Смирно!
    Не давая шанса на возражение или объяснение:
- Кругом! Шагом марш!
    Бывшие тут же генералы пехоты и артиллерии вовремя скрыли усмешки, когда задумчивый взгляд маршала переместился на их лица:
- Продолжайте.. - в его голосе появилось рычание просыпающегося зверя.
- Вы сами видели испытания наших пушек и я не стану говорить много слов - нам нужен опытный мастер, способный усилить их маневренность и дальнобойность, - завершая свой монолог отчеканил фон Дюрнер.
- Я привез вам такого умельца, - маршал сделал знак и полог палатки отодвинулся, пропуская невысокого человека с очень быстрым, постоянно что-то оценивающим взглядом. - Рекомендую: Корден Кано. У него уже есть идеи, которые он готов показать на деле. - кивок и завершая разговор. - Генерал артиллерии - Зигмунд фон Дюрнер. Смотр построений - завтра, Герард. Как и кавалерии, Коррес обещал зрелище.
    Трудно было сказать что слышалось в словах маршала - насмешка или простое обозначение факта. Стоявшие перед ним генералы - выпрямились, отдавая честь и уже собирались идти, как полог еще раз дернулся, пропуская хмурого Фернандо Иберо:
- Вам срочный пакет из Рунна.
    Шарль жестом приказал остаться, забирая конверт и вскрывая его. Быстро пробежав глазами содержимое, мужчина некоторое время не поднимал головы, а затем отдал короткий приказ:
- Срочный смотр кавалерии! Стэн, - как только второй адъютант показался в проеме палатки, маршал велел известить генерала Корреса об изменениях в планах. Затем он обернулся к маркизу. - Вы, молодой человек, немедленно принимайте ванну - будете сопровождать меня в Рунн.
- Ваша одежда еще не готова, - бросил в ответ Иберо, поднимая на маршала упрямый взор.
- Как и ваша. - ровно ответил Шарль, пряча полученное письмо на груди, делая еще один знак. - Горячую ванну. Быстро. Мне нужен адъютант, а не грязная насмешка над ним. Раздевайтесь, молодой человек...
    ... Меньше всего волновало первого маршала Рунна то, что никто из его предшественников не устраивал головомойку своим адъютантам в прямом смысле этого слова. В тот момент неопрятный вид человека, опоздавшего на службу внушал ему презрение и отвращение. А испытывать подобные чувства он не привык и поэтому кратко исправил все на свой лад. Внешний лоск, что так ценится в блестающих огнями залах, был достигнут, после чего Шарль в сопровождении четырех своих адъютантов направился на смотр кавалерийских маневров, которыми так гордился генерал Коррес. Оказалось, что не зря, так как даже наступление ранних, весенних сумерек не приостановило гарцующих на рысаках воинов, показывающих свои умения. Скупо похвалив Корреса, Шарль коротко сообщил, что намерен тут же отбыть в столицу. С ним должны были отбыть весь офицерский состав, а также два личных адъютанта. Один из них отправился вперед, чтобы оповестить о возвращении Шарля де Нортми, а второй - Фернандо Иберо - должен был с этого дня безотлучно находится при особе маршала. Юноша угрюмо ехал чуть позади, видимо снова и снова переживая дневное купание в присутствии строгого ценителя чистоты. Ехавший рядом с Шарлем Алонсо Коррес чуть насмешливо произнес:
- Вы строги с ним, маршал Нортми.
- Не более чем с другими..
- Неужели вы и своего племянника купали в ванне лично? - усмехнулся Алонсо.
- Да. И неоднократно, - ответная реплика украсилась мимолетной улыбкой, маршал пришпорил коня, заканчивая разговор. В Рунне были дела поважнее, чем воспоминания о детских годах детей семейства Нортми, бултыхающихся в ваннах.

    Отходя от семейного склепа, он вдруг почувствовал, как тяжело облокотилась об его руку Сабрина и осторожно обнял жену, прижимая к себе:
- Я рядом.
    Она справилась, слабо кивнув головой и сжав ладонь мужа. Тихий голосок Марины:
- Мамочка.. я тоже.. тоже рядом.
    Шарль невольно улыбнулся, переведя взгляд на светлую головку дочери, с нежностью глядящей на родных.
- Пойдем, Марина.
- Разрешите, - негромкий голос.
    Маршал посмотрел на склонившегося перед ними Фернандо:
- Извольте, молодой человек. Моя жена - Сабрина де Нортми, моя дочь - Марина, - его пальцы коснулись щеки девушки, стирая прозрачные слезы. - Маркиз Фернандо Иберо.
- Мои соболезнования, - впервые в голосе юного гордеца появились простые, человеческие интонации.
    "Игра продолжается" - прикрывая глаза, подумал первый маршал Рунна.

29-30 месяца Полотна. Рунн. Собор Каспиана. Глубокая темная ночь.

"Будьте осторожны в своих желаниях. Они с вами осторожничать не будут."
Первое Правило Демиургов

"Вначале было Слово
И Слово было...
Упс!"
Сотворение мира (воспоминания очевидца)

        В храме тускло мерцают свечи – света ровно столько, чтобы можно было различить лица присутствующих. Ночь накрыла город. Ночь – время невозможных дел и слов, которых ты ни за что не скажешь утром.
        Слова, которые мерно заполняют сейчас храм – не из породы невозможных. Скорее, их просто очень давно не выпускали на волю, но они очень важны для людей, которые напряженно вслушиваются, завороженные древним ритуалом.
        - И я поставлю тебя над всеми и дам тебе жребий славный и тяжелый…
        Императоров коронуют громко и пышно. Так, чтобы по улицам красочной бесконечной лентой вился кортеж, чтобы сверху летели розовые лепестки, и в самом главном соборе священник поднимал вверх корону над склоненной головой помазанника Божьего, заставляя солнечный свет дробиться от мельчайших граней украшающих ее драгоценных камней. Чтобы у простых людей слепило глаза при одном воспоминании, чтобы они бережно вынимали этот день из шкатулок своей памяти и, благоговея, вспоминали его. Только тогда люди расходятся с коронации в полном убеждении, что все было «по-настоящему». Большая власть утверждается большими деньгами, говорят они и многозначительно кивают головой. Не понимая, что использовали здесь их.
        Толпу опасно лишать праздника, поэтому она всегда его получает, рано или поздно. Получит она и очередную «настоящую» коронацию. Не ту, тихую, что вершится сейчас, ибо эта – для избранных, и смысл ее неясен сразу.

        Первосвященник произносит положенные, отполированные веками формулы превращения простого человека во властителя в меру торжественно. Громкий голос и резкие жесты не для этого храма и этой ночи. Все священники немного лицедеи, и он знает сейчас, что его слова идут к сердцам слушающих. Все они верят в одного Бога и надеются положить эту ночь заслоном на пути распада Империи.
        Человек, стоящий перед ним, совсем недавно сложил с себя монашеский сан. Бонифаций лично произнес над его склоненной головой слова, возвратившие монаха Константина миру светскому. Тому, где он был нужнее.
        - Как Каспиан глава Церкви нашей и отец всем ее детям, верным и заблудшим, так и Император – отец подданным своим...
        Бонифаций переводит взгляд на невозмутимое лицо кардинала Руиза. Ни в одном сне не приснилось бы, как они, словно два заговорщика, коронуют нового Императора, с легкой досадой думает он. Впрочем, принятое решение – не повод для сожалений, в этом мире достаточно сожалеть о том, что еще не сделано и молиться о том, чтобы быть спокойным перед тем, что только придет. И Первосвященник продолжает проникновенно произносить слова, искренне прося Каспиана за этого мужчину, на которого возложено столько надежд.

        - Ныне восходишь ты по ступеням и становишься над всеми…
        Черные глаза только что спокойно встретившие взгляд Первосвященика, вновь устремляются к стоящему перед Бонифацием Константину. Перед глазами будущего императора сейчас – лишь тьма ночи, в которой таится неведомое и двое людей, взявшие на себя ответственность перед Всевышним за него: "Сознает ли эту ответственность Первосвященник? О, да. Именно поэтому он недоволен.. Сложно нести в своем сердце слова за других людей, которые и сами могли бы облегчить тяжкое бремя святого отца. Только люди чаще всего лишь улыбаются и склоняют голову, получая благословение, а иногда орошают руку, благословившего, слезами. Впрочем, бывает еще, что ту самую руку могут и отрубить... и все это за простые слова благословения".
        Руиз ободряюще улыбается Константину, когда тот делает шаг к Бонифацию, тихо повторяя слова клятвы. За спиной нового императора виднеются почти неразличимые фигуры тех, кто поддержит все его последующие шаги. Иберо в очередной раз удивят всех, Руиз склоняет белоснежную голову: "Пусть будут силы защитить... А удивиться мы сумеем".

        - Север и Восток, Юг и Запад склоняются перед тобой… – здесь только Юг, в лице семьи Иберо. За этими людьми переливается все южное золото, слепит глаза море, жгучее солнце и пряные ароматы земли, камни могучих замков, овеянных воспоминаниями о недавних битвах, ибо что для камня несколько сотен лет. Гордость и опасность, высокомерие и щедрость, красота и вера – все это в избытке есть у Иберо.
        Вот они стоят внизу, все рядом. Темные шахматные фигуры на истертых плитах. Или святые со старинных картин, где из-за вуали времени уже не различить, что несут их лица: милосердие или гнев Божий.
        Отблески пламени свечей бросают на лица присутствующих дрожащие тени. Время сомнений прошло, и ставки в этой игре утверждены окончательно. Диего молча смотрит, как Бонифаций опускает на голову коленопреклоненного Константина корону Александритов. Пройдет три дня и этого золотоволосого человека признает вся Империя, немногие в Совете осмелятся идти против законного наследника престола, принятого тремя великими домами и Ауралоном.
      И Константин, конечно, запомнит оказанную ему услугу. Но помнить можно по разному. Как и верить. Лицо молодого императора до мелочей повторяло другое, подчеркивая этим схожесть и, еще более, разительное отличие с его покойным братом. Чем станет для Рунна Константин?
      Время покажет. Диего прячет тронувшую губы усмешку. Как бы то ни было Иберо во многом заранее приняли ответственность за это.

        Первосвященник трижды возносит корону, прежде чем опустить ее на голову Константина. Молодая женщина задумчиво смотрит на коронуемого – на его темно-синие глаза, сжатые губы. Она видит этого человека второй раз в жизни, но сейчас, в этом тусклом свете, она знает выражение на его лице. Это даже забавно, думает она, не совсем еще понимая, что именно имела в виду. Кто-то умирает, и остается лишь отпечаток на чужом лице. Кровь – единственное общее, что есть между двумя братьями. И ради этой крови Иберо совершают то, что совершают. Вся коронация лишь теснее связывает семью с новым Александритом. О, у них множество оправданий. Например, они должны это сделать, чтобы по-прежнему остаться у власти. Но мы даже не снисходим до оправданий.
        Иберо считают чересчур высокомерными и гордыми, вспоминает Эрмина. С легким вздохом она решает, что, пожалуй, согласна принять такое положение дел. Диего, посмотрев на нее, успевает поймать отблеск трепещущей мгновенной улыбки. Мы танцуем опасный танец, брат мой, но как красиво мы это делаем. Ее лицо снова становится серьезным, и Эрмина присоединяет свою просьбу к таким же, уже трепещущим под сводами церкви. Пусть он будет хорошим императором. Он должен им стать – иначе ради чего были все эти свечи и слова, и ночь кутала их в свой плащ от посторонних.

        Константин принимает из рук Первосвященника скипетр и державу и начинает произносить за ним слова клятвы.
        Зачем? В этой торжественной тьме с пляшущими по стенам тенями и острыми отблесками свечей под звук монотонно падающих слов-камней давней клятвы, зачем они делают это? Тени прошлого или их собственные, теперь все слишком переплелось, все слишком смешалось.
        Алиса слегка поворачивает голову, чтобы лучше видеть лицо Диего. Ей больно от той любви, которую она испытывает к сыну в этот миг.
        Зачем? Чтобы спать спокойнее, чтобы не смотреть в никуда каждую ночь переполненными страхом за своих детей глазами. Чтобы одиночество ее холодной спальни было наполнено уверенностью, что его не отравят завтра, не убьют из-за угла. Чтобы знать, что у них всегда есть второй шанс. Она согласна на такую цену.
Всего лишь еще одна интрига, пара шагов к трону и реверанс перед всеми. Откровенный, как признание чужого проигрыша, вежливый, как хорошо выверенный ход шахматной партии, смелый, как любая тайна.
        Корона на очередного Александрита уже возложена. Не важно - каким он будет императором, важно иное – он будет их щитом, их мечом. Теперь нет пути назад. Осталось перекрыть все другие дороги, чтобы соперник не пришел к цели первым, но это они умели. Потому что они – Иберо. Короли юга. Короли мира.

        - И ныне встань – Императором!
        Возможно в такой тихой коронации больше силы, чем если бы она совершалась при полном скоплении народа и при блеске дня. Иначе почему собравшиеся здесь кожей ощущают странный трепет при последних словах Первосвященника. Это почти выигранная партия, проведенная безукоризненно и точно. Но обаяние слов и обрядов имеет неизмеримую власть над людскими умами. Новый Император поворачивается, и семейство Иберо первым приветствует его. Герцог Иберо подходит, вкладывает свои руки в ладони сюзерена и начинает произносить свою присягу. 
        Антонио Иберо смотрит поверх всех голов. Он думает о море и парусах. О  ярких изразцах, украшающих города Саджисса, о шорохе, с которым корабли выкатываются на песчаный берег, и о новых землях под ногами. Мы берем все больше, потому что мы способны это удержать. Все эти церемонии в черных и тихих глубинах ночи, все эти страшные тайны, напоминают мальчишечьи игры. Мы позволяем себе такие игры. Возможно, потому что мы достаточно сильны. Возможно, потому что нам просто так захотелось. Он смотрит на Алису с Эрминой. Он старается одним взглядом уберечь их от мыслей, забирающих тепло вернее самых холодных зимних ветров. Но разве женщину можно уберечь против ее воли? Беатрис, думает он. Еще одна тонкая девочка с непреклонным взглядом, которая сделает так, как решит семья
        Адмирал вслед за Диего опускается на колени перед Константином и глухим голосом присягает новому Императору.
        Женщины застывают в глубоком реверансе, пока Император не подходит и не помогает им подняться, произнеся необходимые учтивые слова.
        Время громких слов подходит к концу. Пора покидать храм – верные люди позаботятся, чтобы к утру здесь не осталось и намека на случившееся. Кареты с занавешенными окнами разъезжаются в разные стороны. В храме ровно горят свечи. Скоро они погаснут.

30 день месяца Полотна Рунн

Старый, но очень аккуратный и красивый сад как нельзя лучше подходил для серьёзных размышлений. В нём можно было плодотворно обдумать как всю свою жизнь в целом, так и некоторые менее глобальные её аспекты. Казалось, каждое деревце, каждый куст и травинка всем своим существованием старались придать мыслям попавшего в их царство строгость и последовательность, настроить на нужный лад, придать уверенность в собственных силах.
Константин уже битый час бродил по саду в тщётных попытках подготовиться к предстоящему Совету. Но нужные мысли никак не шли. Надеяться на то, что всё сделают и без него, он себе позволить не мог и потому продолжал попытки собрать нужные мысли в связную речь.
Ничего не получалось. Может, сказывалось волнение и ответственность. Может - усталость последних дней. Константин буквально был выдернут из привычного ему мира и чуть ли не насильно посажен на абсолютно не его место. Как ему объяснили, больше на этом месте сидеть сейчас было некому, а его в какой-то степени обязывал долг происхождения. Константин вновь окунулся в события последних дней, благо обстановка этому только способствовала…

Старое большое зеркало спало. Спало оно уже долго, кое-где успели проявиться отметины этого сна. Что ж, так бывает, особенно, если ты - старое зеркало в большом руннском доме. Особенно, в доме священнослужителя. Особенно, если первый за несколько долгих лет обитатель этой комнаты также священнослужитель. Пусть молодой, пусть уже совсем скоро перестанущий быть священнослужителем. Всё равно. Такие люди не побеспокоят сна старого зеркала. Им нет до него дела, ему до них - тем более.
Открытая рукой пожилого слуги дверь слегка скрипнула. Пелена сна окончательно спала: вместе с этим тихим, чуть заметным уху звуком, в комнату ворвался свет из коридора. Сперва, как бы из-подтишка, первые робкие лучи просочились в комнату, и почти сразу же шумная волна отблесков ламп ворвалась следом, распахивая дверь настежь. Потревоженная темнота неохотно отступила в дальние углы, отдав незваным гостям занимавший центр комнаты мягкий ковёр и большую половину кровати, стоящей у стены напротив дверей.
Следом за светом в комнату вошли двое: отрывший дверь слуга-ибериец и молодой человек в простом монашеском балахоне. Слуга держал в руках свечу, слабый огонёк весь трясся от страха остаться один на один с озлобленной нежданным появлением в её владениях людей темнотой. Поставив свечу на столик у изголовья кровати, слуга обернулся к остановившемуся напротив зеркала спутнику:
- Господин, до церемонии есть ещё пара часов. Я приду позже, чтобы помочь вам переодеться.
Тот, кому были адресованы эти слова, с какой-то запоздалостью вздрогнул, резко обернулся на голос:
- Благодарю вас, но… - договаривать ему не пришлось, старый ибериец улыбнулся и молча закрыл за собой двери комнаты.
«Ну, вот. Вновь промашка… Диего же предупреждал… Мне нужно постоянно следить за собой…» Мысли стремительно переплетались в голове Константина. Множество мыслей, все разные и каждая по-своему очень важная. Одна требовала смириться с необходимостью перехода к жизни мирской. Ей вторили слова кардинала и герцога Иберо. Сегодня его освободят от монашеского обета. Освободят от клятвы данной Всевышнему, ради другой клятвы – данной народу Рунна. Пожалуй, наставник прав, эта клятва принесёт больше пользы. Он с помощью своих новых друзей сможет многое сделать. Сделать сам и помочь сделать что-то хорошее своим друзьям. Диего утверждает, что только один факт его правления может спасти Империю от смуты. «Люди как звери, когда власть им дана» - но люди много хуже зверей, когда хотят эту власть получить. Константин знал это на собственном опыте. Из-за власти индейские вожди шли на смертельные испытания и подвергали им других претендентов, из-за власти руннский лавочник сдавал полиции соседа, не желая иметь поблизости конкурента. Из-за власти Константин никогда не видел своей семьи…
          Кардинал рассказал ему как, опасаясь междоусобной войны, император Константин 12 отдал одного из своих сыновей в Орден Клинка Господнего. Отец боялся возможных жертв, Константин также их не допустит. Он станет императором. Сначала просто для стабильности империи, а позже – если будет на то воля Его – для её процветания и возвышения.
Константин обернулся к кровати. На ней лежал его новый наряд. Да, в этом трудно будет разобраться без посторонней помощи, но – он почти император. Его задача – забота о народе, а не наоборот…

            Когда слуга вернулся, чтобы приготовить молодого господина к церемонии, ему представилось странное зрелище. Посреди комнаты стоял светски одетый Константин, напротив стояло большое зеркало. Света двух свеч явно не хватало для того, чтобы оценить красоту молодого человека. Но взгляд монаха был неподвижен. Он смотрел в отражение собственного лица и что-то шептал. Ибериец учтиво удалился, тихо прикрывая за собой дверь. За мгновение до того, как та полностью закрылась, его слуха коснулись слова. Слова, не предназначенные никому из ныне живущих на земле:
          -… прости, брат. Прости. Я не мог помочь тебе раньше. Но теперь я понесу твою ношу. Да поможет мне Бог. Да спасёт он твою душу, брат…

            Впереди были переход в мирскую жизнь, коронация и… неизвестность. Константин совершенно не представлял себя императором. Да, сначала помогут друзья и наставник, да, дальше станет понятнее. Но что делать сейчас он абсолютно не знал. Положившись на милость Творца, последний из Александритов кинулся в прозрачные воды реки Судьбы. На каждом из её берегов и островков Константина ждало будущее, везде своё, разное. К какой земле его прибьет, не знал никто.  И это правильно, ведь нет воли превыше воли Его.

          Под ногами хрустнула случайно неубранная сухая ветка. Резкий звук разорвал тишину и магию воспоминаний. Константин медленно оглядел сад, возвращаясь в реальность. Нет, сегодня явно неподходящий для составления речей день…

30 день месяца Полотна.
Рунн. Королевский город.



    Чаша чуть светилась, стоя перед двумя людьми, тихо глядящими в почти истлевшие страницы книги. Девушка чей лик почти скрывала тень осторожно, обеими руками перевернула страницу и негромко продолжила чтение на незнакомом языке. Рядом с ней сидел священик, его белоснежная голова была опущена на грудь, пряча взор черных глаз. Когда он поднял взор, девушка замолчала:
- Все это лишь память прошлого, которое тоже было бессильно, - в звучном голосе не отражалось ничего, казалось он был безликим, как и пустые глаза, глядящие в никуда.
    Аделина еще раз перевернула страницу, качая головой:
- Зная прошлое мы можем не допустить ошибки, предупредить удар, тем более сейчас, когда покров тайны так слаб.
    Кардинал Рунна слабо улыбнулся, разглядывая тонкие черты лица своей помощницы:
- Тебе тяжело, дочь моя? - он мягко коснулся прохладной ладони сантиссы.
- Это легче, чем знать и не иметь возможности что-то сделать, - негромкий голос был спокоен, но кардинал хорошо понимал, каким бременем является умение, которому не хватает сил.
    Кардинал провел рукой над чашей, гася в ней странный, серебристо-алый свет. Аделина улыбнулась, когда комната, где они сидели заполнилась светом всем привычных свечей, взгляд ее медленно скользил, оглядывая стены, задержавшись на ларце и вновь посмотрев на священника, который тоже заулыбался:
- Довольно на сегодня, дочь моя, - мужчина мягко коснулся лба девушки, словно стирая что-то. - Мне нужна любая ваша поддержка и я не хочу, чтобы вы расходывала силы, пытаясь найти ответ там, где его могли не знать вовсе.
- Вы считаете, что эти слова говорят о пустом?
- Конечно, нет, - очень серьезно ответил священник. - Но и разгадки они не дают. Впрочем, мы уже знаем, что и те, кто касались священной тайны в прошлом - погибли. Очень интересно, что некоторые, обладающие вероятно не малой силой, погибали ни сразу.
- Возможно, что ответ ни в том насколько силен человек.. А в том, насколько он нужен.
    Руиз поднял брови, безмолвно спрашивая. Сантисса прижала ладонь ко лбу, пытаясь правильно подобрать слова. Священник ждал, не торопя, но и не ища своего ответа, пока не услышаны будут слова девушки.
- Сила забирающая жизни людей - растет. И возрастает она каждый раз, как только разбивается святыня. Но может быть и ей нужно время, чтобы собраться? Как человеку для удара - нужно сначала замахнуться.
- Вы хотите сказать, дочь моя, что даже разбитие священного дара не может быть необратимым? Что человека, разбившего, если он не погиб сразу - можно спасти?
    Аделина закрыла глаза, в сиреневой одежде служительницы святой Лары она казалась почти безащитной. Первое впечатление, как и второе - было обманчивым. Девушка была даже опасной, но не хотела или не могла становиться таковой без необходимости, предпочитая хранить в себе и силы, и умения, которыми наградил ее Всевышний.
- Я уверена, что это возможно. Конечно, если и сам человек не оттолкнет помощь, стремясь получить лишь неведомую власть.
    Руиз медленно вновь склонил голову, заглядывая в самого себя и размышляя над сказанными словами. Спустя короткое время его голос зазвучал снова:
- Это очень простое и понятное объяснение. Возможно оно верное. По меньшей мере у нас наверняка будет шанс это проверить или понять, - в черных глазах засверкал жестокий огонь.
- Святой отец, вы думаете, что наши старания напрасны? Мы не остановим рвущуюся нить?
    Когда их глаза встретились, Руиз уже вновь был спокоен и даже улыбался:
- Мы не остановим людей, дочка, - он очень редко позволял себе так, по родственному, называть свою незаменимую помощницу. - Но мы можем попытаться спасти их.
    Мужчина поднялся, поправляя золотую цепь на своей груди:
- И очень многое зависит от вас, Дели.
    Девушка улыбнулась, подняв на Руиза глаза:
- Возможно, мы сумеем убедить Константина в необходимости помочь нам получить оставшиеся реликты.
- На все воля божья.
- Удачи вам, святой отец, - мягко произнесла сантисса, и кардинал Рунна, кивнув головой, покинул комнату.

30 число месяца Полотна.
Рунн. Дом Прад.



      Она сидела, гордо выпрямившись в кресле, и все не решалась выпить бокал до краев наполненный вином. Ей еще ни разу не приходилось пить в одиночестве, поверяя свою безмолвную боль пьянящему напитку. Сандра крепко сжала в руке холодное стекло, пальцы побелели от усилия и - первый обжигающий глоток. Девушка всхлипнула, тут же отставила бокал, вытирая мокрые ресницы и быстро одергивая домашнее платье. Приближались чьи-то шаги.
- Энн, я же просила никого не пускать! - чуть срывающимся голосом крикнула она.
- Прошу прощения, моя несравненная, я думал, что срочное приглашение от Ее Величества ваш приказ не касается, - едва ли не мурлыкающий голос заставил ее плечи резко подняться и тут же опустится.
- Герцог де Нортми, простите меня, но я не желала бы видеть сегодня гостей. - она поднялась, неуловимо подчеркивая голосом обращение, так непривычно звучащее по отношению к этому человеку.
      Медленно она прошла два шага и, повернувшись, посмотрела, прямо в его лицо, в которой раз поражаясь странной красоте. В облике Николы все кричало, вызывая на дуэль целый мир. Вот только сам Никола - молчал, сдерживая себя. То, что прорывалось сквозь эту маску сдержанности, могло испугать незнающего человека. Сандра его боялась.. и тянулась к нему. Ей казалось, что он мог ее понять. Но..
- Сандра, что с вами? Мне казалось, что пить в одиночестве - не ваш удел, - она видела, как его глаза, тая усмешку, оглядывают ее фигуру в простом, цвета зеленой листвы платье с белоснежной тесьмой. Несколько маленьких пуговок были расстегнуты на высокой груди, открывая белоснежные полушария с удивительной черной родинкой на левой груди. Точно такие же три родимых пятнышка виднелись и на левом плече.
- Прошел месяц с того дня, как.. - она не договорила, судорожно сжав руку в кулак и вонзая острые ноготки в ладонь. - Будьте столь любезны, герцог, налейте себе вина. Это хорошее вино, поверьте.
      Пока он наполнял бокал, ей удалось взять себя в руки, и они молча пригубили вино. Никола приблизился к девушке, ставя свой бокал обратно на стол.
- Что просили передать мне Ее Величество?
- Ничего, моя несравненная.
      Сандра вскинула голову, удивленно распахивая глаза и невольно улыбаясь, а Никола, склонившись, словно на светском приеме, легко промолвил:
- Мне просто хотелось увидеть мою невесту.
      Яркие изумруды засверкали, когда Сандра тихо ответила:
- Ваше желание исполнилось. Спасибо за любезный визит, ваша светлость, - она вновь посмотрела на все еще сжатый в руке бокал.
- Как и ваше, Сандра, - усмешка играла на его губах, когда она опять подняла на него взгляд. - Ведь ваше желание тоже исполнилось... Он умер, моя несравненная.
      Холод стекла выскользнул из руки, разбиваясь опьяневшими осколками у их ног. Рыжие волосы резким всплеском взметнулись, когда она отвернулась от герцога, закрывая лицо руками, глухо попросив:
- Уходите, уходите, Никола! - в груди разрывалась давно сдерживаемая боль о прошлом, которое изменить было невозможно и о непоправимом настоящем, где она никак не могла почувствовать себя свободной.
      Вместо затихающих вдали шагов - ее обняли теплые руки, прижимая к себе:
- Как же приятно знать, что вы не забыли мое имя.
      Она повернулась к нему, неожиданно спрашивая:
- Скажите, вам хочется поцеловать меня, Никола? - казалось, что каждое слово дается ей с трудом.
      Серые глаза встретились с лихорадочно сверкающим зеленым взглядом, пытаясь заглянуть в самую душу, губы перестали улыбаться:
- Сандра, вы прекрасно знаете насколько красивы. И соврет тот, кто скажет, что не хочет целовать вас.
      Девушка на миг опустила взор, явно преодолевая себя:
- Поцелуйте меня.
      Серые, бездонные глаза проникающе смотрели в изумрудные очи девушки. Он наклонился, и губы его осторожно коснулись ее губ, ласково, тепло, согревающе. Несколько мгновений Сандра казалось не сознавала, что происходит, но губы сами открылись, отвечая на ласку. Минута, другая.. молчание и поцелуй. Когда Никола осторожно отстранился, Сандра стояла, глядя невидящими глазами перед собой, а потом вновь резко закрыла лицо руками:
- О боги.. Я ничего не чувствую.. Я, как кукла, привыкла, что ласками от меня требуют ответа.. И сейчас.. я.. А вы.. Вы, Никола, каково это чувствовать себя игрушкой в руках Конрада или самого .. О! - она резко замолчала. По пухлой губе лениво потекла капелька крови, Сандра неуверенно потянулась к мужчине, на месте которого любой другой застыл бы от этих слов, но человек, называющийся ее женихом все также спокойно смотрел на нее. - Никола, простите.. О, простите меня. Я сама не знаю что говорю.
      В следующий миг крепкие мужские руки охватили ее, прижимая к груди и ласково гладя собранные в толстую косу рыжие волосы:
- Да поплачь же, Сандра! - раздался приказ.
      Она дернулась, пытаясь вырваться из его объятий, и топнула ногой:
- Я никогда не плачу, Никола де Нортми!
      Но он лишь еще крепче прижал ее к себе и неожиданно прижался губами к рыжей макушке, целуя:
- Конечно, храбрая девочка, - и она задрожала, обнимая его талию руками, утыкаясь в сильную, мужскую грудь и заливая ее горькими слезами.
      Мужчина стоял и тихо гладил пахнущие вереском волосы, глядя серыми глазами в одному ему ведомую даль. Постепенно едва слышный плач стих и девушка в его руках шевельнулась, поднимая голову и утирая мокрые глаза:
- Простите меня, Никола, - начала было она, но тот лишь решительно покачал головой:
- Тише, красавица, - он посмотрел сверху вниз в ее лицо и осторожно осушил губами мокрые от слез щеки. Губы спокойно и нежно скользили по высоким скулам, по вискам с прилипшими к ним кудрявыми прядями волос.
      Влажные ресницы прикрыли блеск зеленых глаз, когда Сандра запрокинула головку, ловя его губы своими губами. Миг они, стояли не шевелясь, а потом чувственный поцелуй, переплетая дыхание и желание - закружил голову. Сандра с трудом оторвалась от красавца, что чуть отстранился, лишь для того, чтобы взять девичью руку и целовать каждый палец, скользя теплыми губами по ее ладони, чуть целуя изящную кисть. Серые глаза поднялись, в глубине их мелькнула искра:
- А ты хочешь поцеловать меня, Сандра?
      Девушка тихо покачала головой, касаясь своих губ пальчиками:
- Что это было, Никола? - в изумрудных глазах плескалось удивление и неверие самой себе.
- Зови меня - Никэ, - он улыбнулся. Таким она ни разу его не видела.
    Сандра тихо повторила, ласково прижимая ладошку к его щеке:
- Никэ... - в имени, как и голосе засветилось солнце, согревая и на чувственных губах появилась ответная улыбка. - Это было чудо?
- Какой же ты ребенок... Но при этом одна из самых восхитительных женщин в мире.
- О.. Я поверю вашему опыту, Никэ. Только думаю, что немногие смогут это проверить на себе. Я не желаю больше отдаваться без чувств.. А чувства мои крепко спят.
- Не торопи чувства, Сандра, научись их понимать, - любуясь на прелестное, чуть утомленное лицо, негромко попросил Никола.
- Я и не хочу принадлежать кому бы то ни было чувствами, Никэ.. Я очень боюсь этого.. И боюсь того, что это тело вновь станет чьей-то красивой игрушкой..
    Мужские губы чуть коснулись ее ладони, что по-прежнему ласково прижималась к его щеке, согревая:
- Этого не будет, Сандра, пока у вас есть такой друг, как я.
    Девушка чуть приподнялась, нежно касаясь его губ:
- Спасибо тебе.. - в изумрудных глазах загорелось лукавство. - Ты по-прежнему непредсказуем, блистательный мой. Могу я попросить еще об одном, Никэ?
    Ответом ей было крепкое объятье рук. Нежные пальчики наклонили к себе золотоволосую голову, что-то шепча ему прямо в ухо..

30 день месяца Полотна. Рунн.

    День начался с того, что по городу поползли слухи об оборотнях. На поверку источником этих слухов оказался офицер Городской Стражи, который вместе с несколькими солдатами блокировал доступ в помещения Министерства дорог и путей во Дворце Правительства. Офицер намекнул паре особо дотошных зевак, что в здании ловят «не чистых на руку оборотней».
    Стража с раннего утра проводила обыск и изымала документы. Служащим министерства были предъявлены предписания, в которых говорилось о предполагаемых фактах коррупции и кражи казенных средств при строительстве городских дорог. Министр Леонард Фабер и замминистра Макс Клиш, не смотря на их активное сопротивление и угрозы, были выставлены вон из своих кабинетов. На обещания графа де Фабер дойти до Верховного Судьи, ему была предъявлена бумага за подписью самого Манфреда Нубэ, в которой сообщалось, что министр более не вправе покидать столицу до выяснения всех обстоятельств выявленных преступлений. Граф в бешенстве покинул Дворец Правительства, суля вероломным зачинщикам обысков все кары небесные и мучения земные.
    Ещё в течение двух часов кареты с эмблемами Городской стражи вывозили министерские документы…

                                                              * * *

    Много позже, когда солнце уже давно скрылось за горизонтом, Леонард Фабер ужинал вместе с приближенными компаньонами в одном из ресторанов Золотого города на набережной Вольтурны. После пережитого он снова, уже не первый день, принимал лишнего, что незамедлительно сказывалось на его поведении. Как говорится, «на старые дрожжи». Он кричал, экспрессивно размахивая руками, то и дело порываясь вскочить и мчаться туда, где, по его мнению, уж разберутся с кем надо.
    В самый разгар застолья официант поднес Леонарду запечатанный конверт, который передал только что какой-то неизвестный, сказав, что сообщение чрезвычайно важное и личное. Пробежав глазами по сообщению граф ещё больше переменился в лице, и, после минутного размышления, неуверенно поднялся и направился к выходу. В дверях он поманил за собой двух гвардейцев сопровождавших его сегодня в течение всего дня и вышел вместе с ними на темную промозглую улицу. У парапета, в месте, где начиналась лестница вниз, к реке, он потребовал себе пистолет и переносной фонарь, и приказал ждать его тут, но в случае подозрительного шума немедленно бежать на помощь.
    Граф де Фабер, слегка покачиваясь и держа фонарь и пистолет перед собой в вытянутых руках, спустился к реке. Шум веселой набережной здесь слегка приглушался и шелест реки, ласкающей каменные стены, слышался отчетливее. С Вольтурны тянуло холодом, но нетрезвого Леонарда это сейчас волновало мало. Он напряженно бродил вдоль кромки воды несколько минут, водя фонарем из стороны в сторону, постепенно приближаясь к нависающей над рекой черной махине прогулочной площадки. Из темноты ему навстречу выступила сгорбленная фигура.
    - Стой где стоишь! - рявкнул граф, - Твоё послание?
    - Нет, - прохрипела закутанная в рванину фигура, - меня послали передать милорду вот это.
    В неверном свете фонарика было не различить ни лица говорившего, ни предмета, который он протягивал Леонарду.
    - Что это? – спросил Фабер.
    - Письмо.
    - Положи на землю. И без глупостей. У меня пистолет.
    - Только не убивайте, милорд. Помилуйте… - заскрипел оборванец.
    - Молчать. Положи на землю. Два шага назад, - командовал граф.
    Фигура послушно отступила и сгорбилась ещё больше. Леонард медленно подошел, и, не сводя ни глаз, ни пистолета с подозрительного существа поставил фонарь на мостовую, поднял послание и стал засовывать его во внутренний карман.
    - Ах, да! Милорд! Ещё кольцо, - в руке у оборванца что-то блеснуло.
    - Какое кольцо? – Фабер озадаченно приблизился. В следующую секунду все было решено. Фигура в лохмотьях резко выпрямилась и оказалась ростом даже выше Леонарда. Быстрый взмах и кинжал пробил графу горло. Вторая рука убийцы перехватила пистолет и вырвала его из слабеющих пальцев. Когда тело Леонарда глухо повалилось наземь, оборванец бросился шарить по его карманам не дожидаясь пока затихнут последние судороги. Из одежд графа немедленно было извлечено минуту назад переданное послание, затем ещё какие-то бумаги, а чуть позже - кошелёк.
    - Хочешь, чтоб было сделано хорошо, сделай сам, - прошептал убийца. – Эх, Фабер, Фабер… Доказательства, говоришь…
    Фонарь и пистолет полетели в воду, а сам оборванец бросился в темноту под площадкой. Сверху донесся топот быстрых шагов и звон обнажаемой стали.
    - Быстрее! Ты его видишь? Где фонарь? – прокричал кто-то.
    - Я его не вижу! Бегом!
    В глубине пространства под площадкой, среди удерживающих её стен и свай, оказался узкий проход в сторону города, по которому убийца ринулся быстрым шагом. Спустя пару минут он вынырнул на заднем дворе одной из построек, и устремился по направлению к центру, на ходу срывая с себя обноски. Он выкинул ненужный более маскарадный костюм в мусорный бак по дороге. Кошелек Фабера полетел в черную пустоту одного из подвалов. На утро парочка ночующих в нем нищих не поверят своему счастью.
    Через пятнадцать минут спокойным прогулочным шагом убийца вышел к Золотой площади, на задний двор Ратуши, и с удовольствием втянул свежий ночной воздух, перед тем как нырнуть в проем древнего перехода ведущего в…

01 день месяца Иглы.
Шенбрунн. Зал Красноречия.
Высокий Совет.


    Наступивший день должен был стать знаменательным в истории Руннской империи: спустя многие годы в Шенбруннском дворце будет заседать Высокий Совет. И вопрос, стоящий перед его членами определит судьбу многих, как сильных мира сего, так и простолюдинов – новый император должен быть избран.

    Обстановка важности предстоящих событий пронизывала дворец, и воздух, казалось, полнился тем томительным предчувствием, какое школяр испытывает перед выпускным экзаменом. Прибывающие на заседание знатные господа, вельможи и отцы Церкви один за другим шествовали по сверкающим коридорам к Залу Совета. У каждых дверей подобно изваяниям застыли императорские гвардейцы в парадной белоснежной форме с черным шитьем и трехцветными черно-сине-красными лентами, охватывающими гарды их шпаг. Уже давно стражи дворца не видели столько вершителей людских судеб собравшимися в одном месте, но их лица как всегда были невозмутимы. И только в самой глубине глаз мелькало что-то, что отличало их от статуй и что могло быть расценено как любопытство, снедающее любого человека, которому приходится быть свидетелем таких знаменательных событий.

    Зал Совета находился в конце длинной череды коридоров и комнат. Это занимательное помещение сильно отличалось своим скромным убранством от прочих. Кроме того, оно было квадратным и имело только один вход. Узкие сводчатые окна располагались очень высоко от пола и были перекрещены толстыми железными прутьями, встроенными в каменную кладку стен. В давние времена императоры не один раз прибегали к нехитрому трюку, который становился возможным в ходе заседания Высокого Совета в этом зале: они просто закрывали двери и не выпускали никого, пока нужное решение не было принято.

    Вдоль каждой из стен Зала Совета располагались трибуны. Столы темного дерева и помесь кресел с лавками, обитыми темно-красным бархатом с тисненным геральдическим рисунком. Трибуны именовались по сторонам света и до сих пор заседающие, за редким исключением, располагались за трибуной соответствующей той части Империи, которую они представляли. Так, герцога Иберо, как и Ауралонского Первосвященника, можно было увидеть сидящим за Южной трибуной, и в то же время герцог Флавио абсолютно правомерно восседал за Восточной, а Фросты не променяли бы свою Северную ни на какую другую. Лишь Западная трибуна немного выбивалась из общего распределения, потому как за ней восседали представители центральных семей Нортми, Барна и Конарэ, а также высокопоставленные столичные чиновники.
Итак, Высокий Совет собрался вновь…

    Акустика зала была устроена архитекторами таким образом, что даже негромкие слова, сказанные в специальном месте – Круге Красноречия, были превосходно слышны сидящим на самых удаленных местах. Бургомистр Рунна Бертран Фонтоне говорил уже несколько минут к ряду. Он приветствовал каждого из членов Совета, называя его звания, регалии и заслуги перед Империей. По торжественному случаю на груди бургомистра красовался отлитый из золота орден с изображением герба столицы; украшающие орден и массивную цепь изумруды и бриллианты переливались в лучах пробивающегося сквозь узкие окошки солнца. Бертран говорил спокойно и уверенно, методично выдерживая веками заведенную традицию представления членов Совета, и в конце своего выступления передал слово для благословения Ауралонскому Первосвященнику.

    Канцлер Рунна, герцог Альфред де Барна спустился с Западной трибуны и вышел в середину зала. Темным мрамором на полу был означен круг – специально отведенный для ораторов Круг Красноречия. В руке у канцлера был тяжелый церемониальный жезл с рубином в набалдашнике. Красный цвет не покидал канцлерский жезл уже не один десяток лет, но сам символ власти канцлеров Барна держал не так часто – ежедневная рутина и Малые Советы не требовали церемониала. Ударив концом жезла о мраморный пол и призывав к тишине, канцлер заговорил сам.

- Приветствую вас, благородные номены и номени! Если высокий Совет мне позволит, я бы хотел совершить некую прогулку. Правда, вместо императорского парка мы отправимся вглубь руннской истории, но подобный экскурс будет не менее освежающим.
В зале послышался ропот.
- Я прошу сохранять тишину. Это Совет, а не ярмарка. – Барна позволил себе заговорить громче, а конец церемониального жезла ударил о пол. – Мы ждали совета месяц, так извольте усмирить свое нетерпение!
- Итак, вы, несомненно, готовы назвать претендентов на престол. А кто-то, - канцлер обвел глазами собравшихся, - предпочел бы именовать себя, но предоставит эту честь другим. Задумайтесь, члены Совета, – не поступите опрометчиво.

Альфред де Барна продолжал:

«Никому не надо, я уверен, напоминать печальную историю одного из Советов, который заседал неделю, но так и не смогли выбрать повелителя. Не повторяйте старые ошибки. Тот, кого вы сделаете императором, положит начало новой династии на троне. О, я уверен, что у него найдутся люди, которые запомнят каждого, кто голосовал против. Не один десяток лет пройдет, пока те, кто впал в немилость, вновь обретут прежний фавор у нового повелителя. Помните о себе и о тех, кто станет носить ваше имя после вас и выбирайте осторожно.

Не стоит также впадать в иную крайность – раздробленность это прямой путь к усобице. Рунн силен лишь тогда, когда им правит один император, когда все земли объединены под могущественной дланью императора. Раздоры это страшная болезнь государства, его неминуемая гибель. Десятки лет прошли со времен той страшной войны, что едва не убила Рунн, изгнала его законного правителя из столицы, сделала бесплодными земли и сердца людей. Мое сердце до сих пор скорбит о сожженных деревнях и разграбленных городах. Миролюбивые жители Руна покинули семейные очаги, мастерские и лавки для того, чтобы кануть в кровавой бойне, алкать и призывать насилие и смерть на головы своих братьев. Многие, многие и по сей день наполнены печалью тех ужасных лет.»

    Герцог Торнхейм, и без того мрачный, помрачнел еще сильней и яростно закивал, подтверждая слова канцлера.

- Выбор ваш сегодня будет затруднен еще и тем, что почивший император, да пребудет он в милости Каспиана, не оставил прямых наследников. Я позволю себе напомнить членам Совета о праве престолонаследия. – В зале притихли, приготовившись слушать. Взгляд канцлера наткнулся на откровенно скучающего герцога Конарэ, усердно рассматривавшего то потолок, то собственные ботфорты.

- Итак, мы знаем три права о наследовании. Первое, - право крови, – по нему наследует ближайший родственник почившего повелителя. Далее, право воли, по которому наследует приемник императора, ежели таковой означен в изъявлении последней воли. Как, вероятно, известно членам Совета, приемника не существует. И, наконец, право чести, - наследует родственник повелителя, в чьем происхождении нет изъянов.

- Выбирайте, номены и номени, - сегодня судьба Рунна, судьба всей империи в ваших руках. Тот, кто возвысится сегодня, принесет Рунну славу или низвергнет его в пропасть разрушения. Выбирайте и да поможет вам Каспиан!

    Вышедший вслед за канцлером Первосвященник ограничился короткой молитвой и благословением всех присутствующих. Сев на место, Бонифаций сплел пухлые пальцы на объемистом животе и сонно полуприкрыл глаза. Что впрочем не помешало ему прекрасно видеть все происходящее.
    Снова сменивший его Альфред де Барна дождался полной тишины и приступил к делу.
- Поскольку покойный Император не оставил прямого наследника, а также не составил завещания, где мог бы указать своих возможных преемников, ответственность выбора ложится на наши плечи. Ближайшей родственницей является принцесса крови Асни Александрит-Райм, дочь принца Авентина. Второй претендент – герцог Диего-Альберто Иберо, прямой потомок младшей линии Александритов от принца Фердинанда.
- Асни Райм снимает свою кандидатуру, - Первый Тан поднялся с места и подчеркнуто сдержано кивнул головой.
    При упоминании герцога Иберо на Южной трибуне послышались возгласы одобрения. Соратники Иберо ликовали – после того, как Первый Тан снял кандидатуру Асни Райм у герцога не осталось соперников. На прочих трибунах члены Совета старались сохранять спокойствие, хотя некоторые решили поскорее выразить свое почтение новому повелителю. Хотя за герцога еще должны были отдать голоса члены Совета, но раз из претендентов остался только он, многие посчитали что императорская корона уже красуется на черных волосах молодого герцога.

    Предупреждения канцлера не пропали втуне – члены Совета решили своевременно упрочить свое положение. У новоиспеченного императора всегда прибавляется число друзей, соратников из тех, что выжидают победного момента, а потом делают вид, что поддерживали повелителя с самого начала. Так добывают власть для себя и потомков.

    Зал Совета наполнился шумом и взволнованными голосами, которые, однако, моментально затихли по требовательному жесту канцлера. На Восточной трибуне потребовали внимания.





    И почему ей до этого казалось, что время идет очень медленно? Нет! И нет! Слишком быстро распахнулись двери, очень быстро и она не успела вздохнуть, ступая в огромный Зал Совета. Вздох замер где-то в груди, когда маленькая ножка в фиолетовой туфельке ступила на порог Зала, белокурая головка поднялась, а желтые глазищи медленно, царственно оглядели присутствующих. Они - те, кто сейчас смотрели на нее - скоро приклонят головы, приветствуя свою Императрицу. На короткий миг глаза Лианны задержались на двух женщинах - их она угадала безошибочно - Эрмина Иберо и Екатерина Барна. И эти гордые головы скоро будут покорно склоняться, славя ее - Лианну...

    ...Поздним вечером серебристоволосая девушка стояла напротив высокого человека с проницательным, улыбчивым взглядом и грелась в свете его улыбки:
- Вы так прелестны и юны, дитя мое.
    Лианна улыбнулась, сжимая в кулачок пальцы левой руки:
- Я волнуюсь.. И мне кажется, что это очень заметно. Это неправильно?
- Это неудивительно, девочка, - теплая ладонь коснулась белоснежной щечки девушки, темные глаза сверкнули ободряюще. - Но улыбка будет лучшим украшением этого лица.
    Евгений Флавио - владыка Флавии, способный подчинить себе весь мир по собственному желанию, как сказал про него Страд. Сейчас он стоял за спиной отца, глядя своими темно-фиолетовыми глазами в зарумяневшееся личико девушки. Ли чувствовала его присутствие и это заставляло ее существо еще больше трепетать: желание, волнение, ожидание... В головке, украшенной серебристыми косами, все перепуталось.
- Вы завтра будете на Совете? - вырвалось у девушки и она тут же смутилась: "Вот глупая! Конечно он будет.."
    Красивое лицо герцога Флавио вновь осветилось отеческой улыбкой:
- Я не смог бы пропустить ваше появление в свете, дитя мое. Теперь я буду ждать его с особенным нетерпением, - он чуть повернул голову вправо, бросая взгляд на сына и вновь возвращаясь к заметно успокоенной девочке, засиявшей от того, что ее оплошность не была наказана. - До скорой встречи, Лианна.
    Мужчина склонился и губы его коснулись лба девушки...

    ... Она посчитала это благословением. И теперь с удовольствием встретила нежный и внимательный взгляд герцога Флавио, который едва заметно соединил ладони обеих рук. Лианна чуть наклонила головку, которую венчала прическа изображающая корону, украшенную сверкающими, сапфировыми шпильками. Тонкую фигурку новоявленной претендентки охватывал фиолетовый шелк дивного платья, оттеняющего ослепительно белоснежную кожу, блистающего алмазной россыпью звезд, украшающих его. На груди сияло бриллиантовое колье. Именно так впервые появилась на Совете, пред лицом правителей разных стран Империи будущая императрица - Лианна I. На ее губах заиграла уверенная улыбка, а глаза сверкнули, когда долгожданный вдох прогнал вдруг возникшую перед глазами тень. Странная это была тень, но быстро растворившаяся среди бликов света, падающего из окна. Они сидели вокруг, рассматривая ее и, вероятно, чего-то ожидая. В ответ девушка просто улыбалась, встречая взгляды, направленные на ее лицо и как ей казалось все уже было решено. В светловолосой головке не могло родится даже подозрения на то, насколько верно ей казалось. Инстинктивно она направилась к темному кругу, к ней быстро подошел молодой человек, искренне улыбнувшийся, когда желтые глаза Ли встретились с его глазами:
- Мое имя - Юрий Глинский. Я вижу, что Эстерад не преувеличивал, когда говорил о вас, - он протянул ей руку, в которую она вложила свои пальчики, и помог встать в центр круга.
- Он правда не преувеличивал, - еле слышно проговорила девушка, окидывая восхищенным взглядом весь зал. - Это действительно сказка.. в которой я - Королева.
    Юрий еще раз улыбнулся этим словам и обернулся к собранию:
- Вот та, о которой я говорил: Лианна Александрит-Глинская.
    Отчего-то вновь сжались пальчики левой руки и медленно разжались, чуть коснувшись висящей на поясе сумочки, почти незаметной, так как сделана она была из того же материала, что и платье. Ей никогда не были знакомы взгляды, которыми строгие, но справедливые родители удостаивают своих детей, когда те добиваются чего-то значительного в своей жизни. А сейчас на нее смотрели люди, которые наверняка были строже любых родителей. Но они оценят ее триумф!
- Я не сомневаюсь, что у столь прекрасной номени есть документы, доказывающие ее происхождение? - этот полувопрос исходил от кого-то из строгих наблюдателей.
    Лианна плавным жестом перехватила свою сумочку и неторопливо достала бумаги, которые так тщательно подготовили и сберегли для нее. Дожидаясь, когда один из писарей возьмет их, Ли впервые подумала о том, какими были ее родители. Желтые глазищи посмотрели прямо в лицо стоящего чуть в отдалении Юрия. Он был единственный кого она могла разглядеть достаточно внимательно, да еще являлся ее родственником: была ли ее мать такой же спокойной и уравновешенной? Улыбалась ли она также ободряюще и нежно? Насколько властным был ее отец? Наверняка он был красив. Эстерад говорил, что покойный Император – ее брат по отцу – был удивительно красивым человеком. Что же касается характера…. На все воля Творца.
    Лицо подошедшего писаря светилось любопытством, но он лишь молча забрал документы и передал их величественному человеку в красной мантии. Тот молча изучил их, задумчиво посмотрел на новую претендентку и заговорил:
- К сожалению те, кто мог бы лично подтвердить ваше происхождение - давно мертвы, - рука его чуть коснулась груди, отдавая безмолвную дань памяти. - Нет ли у вас живых свидетелей?
    Мраморные щеки Ли окрасились очаровательным румянцем, но через мгновение она набожно прижала к груди руки, возводя глаза к невидимым сейчас небесам:
- Лишь Творец, который видит нас и читает мысли каждого из нас, - она узнала голос задавший и тот, самый первый вопрос. Желтые глаза засияли, когда она вновь обратилась к этому человеку. - Я росла в монастыре, где от меня долго скрывали правду о моем происхождении, но настоятельница хранила эти документы и небу было угодно, чтобы в этот трудный и опасный для моей родины час я узнала о своем высоком рождении!
    Нежный голосок задрожал, словно пытаясь сдержать слезы. Она действительно разволновалась, потому что верила тому, кто помог ей появится тут и не могла подвести тех, кто верил в нее. Рядом опять встал Юрий Глинский, чей кроткий взор тоже был устремлен на собеседника Лианны:
- Разве подписи Императора, названного при жизни - Святым и Справедливым - недостаточно, чтобы убедить вас? Вы уже не узнаете руку того, кому верно служили долгие годы, канцлер? Или вам претит мысль, что в крови этого ангела течет и наша кровь?
    Но человека в красной мантии было не так легко смутить:
- Прошу прежде всего - спокойствия, - он передал документы сидевшему рядом человеку и тот, вслед за канцлером, начал придирчиво изучать их. - Магия и колдовство может завести в страшные дебри.. и может обмануть даже верных. - Ли ощутимо почувствовала, как внимательный взгляд говорившего пронзает все ее существо, но уже не смутилась, так как действительно не поняла сути его слов, наивно хлопнув длинными, черными ресницами и чуть склонив увенчанную королевской прической головку:
- Прошу прощения, но о чем вы?
- Право, не будь так уважаемо место, где вы председательствуете, Альфред, я бы вызвал вас на дуэль, защищая честь и достоинство моей родственницы!
- Не забывайтесь, княжич, - в спокойном голосе зазвенел металл. - Помните кто стоит перед вами!
- Лишь когда вы проявите достаточное уважение к той, которая пришла к вам, канцлер, - решительно сделал еще один шаг вперед Глинский.
    На мгновение воцарилась полная тишина, замолкли перешептывающиеся члены совета, которые внимательно следили за происходящим, замерли испуганные писаки с дрожащими перьями в руках, даже тихий шепот времени - застыл на долгий миг, чтобы озарится миролюбивой улыбкой Первого Канцлера:
- Поэтому не будет дуэли. Будет перерыв, необходимый нам для проверки документов и вынесения решения.
    Ли почувствовала, как ее руку осторожно берет молодой княжич и взглянула на него:
- Я провожу вас, Ваше Императорское Высочество, - мягко и ласково сказал Юрий, подчеркивая самый факт появления девушки в Зале Красноречия.
    Еще мгновение назад она чувствовала себя Императрицей в окружении подданных, которые только и ждут, когда им позволят принести присягу.. и вдруг - двери открываются вновь, но она еще не коронована. Зачем-то понадобился перерыв и глупые проверки. Ли безотчетно последовала за княжичем, невольно удивившись взгляду, которым удостоил ее выход герцог Флавио. Взгляд этот предназначался ни ей, а кому-то из находящихся за ее спиной, в ложе, украшенной черно-красными цветами. При выходе из зала Совета их встретил Эстерад, за спиной которого она заметила равнодушного ко всему происходящему наемника. Серебристоволосая головка поникла - опять ждать. Ждать это так противно! Просто ненавистно!
- Вы были очаровательны, Лианна, - из голоса молодого Глинского исчезли грозные ноты и на лице появилась мягкость и даже застенчивость, когда девушка подняла на него взгляд.
- Спасибо вам, Юрий. Без вам мне было бы в сто раз труднее, - теперь голос непритворно дрогнул, в глазах сверкнули слезы. - Страд, они меня не выбрали.
    Его рука уверенно скользнула к ней, приобнимая и отводя. Вокруг их и все еще стоявшего рядом Глинского - немедленно выросли флавийские наемники. Ли почувствовала внезапно нахлынувшую усталость, хотелось лишь прижаться к любимому и быстро покинуть дворец.
- Им придется это сделать... - в голосе Страда послышался тихий рык.
- Ты их заставишь? - с детской уверенностью в чуде спросила Лианна.
- Если будет надо - я перебью полсовета, чтобы оставшиеся выбрали тебя. - Он повернулся к княжичу и отвесил ему признательный поклон. - Я не забуду этого, друг. Как тебе наша будущая Правительница?
- Она была похожа на ангела.. и - уверен - многие это поняли.
    Ли слабо, но тепло улыбнулась:
- Я всегда буду рада видеть вас, Юрий.
- Равно, как и я, - поддержал ее Страд. - А сейчас позволь, я отведу мою девочку домой. Ей нужно отдохнуть и набраться сил перед следующим действием.

1 день месяца Иглы.
Рунн.

- Ну же, Маргарет, решайся! - Кларисия Торнхейм требовательно топнула ногой.
- О Боже! Я не знаю. Вдруг кто-то узнает. Отец будет... будет в ярости.
Белые пальчики Маргарет не решительно теребили кружевной платок. Ещё чуть-чуть и от платка останутся лохмотья.
- Марго, ты сама хотела пойти. Кто рассуждал о том как интересно бы было взглянуть на цыган, посмотреть табор, узнать будущее... - Вмешалась Валентина.
- Но... но я не говорила...
- У нас может не буть другого шанса. Только сейчас все озабоченны Советом и никому не будет до нас никого дела.
- Я не знаю....
- Маргарет фон Хирш - ты трусиха!
- Я!
- Именно. Сначала раздразнила нас своими мечтами, а когда пришла пора действовать, ты идешь на попятный.
- Хорошо. Хорошо. Мы едем. Но право я не знаю...
Валентина и Клара подхватили нерешительную под руки и увлекли за собой.

План был разработан с тщательностью военной компании. Сопротивление баронесы фон Вейд было сломлено уверениями что обе её "поднадзорных" отправляются на прогулку в надежнейшей компании дочери князя и её сопровождающих. Сама же Клара вовсе не стала никому ничего объяснять. Неожиданным препятствием стала засада в лице племянника Гийома засевшего на конюшне и приказом сопровождать Маргарет и Валентину, если тем вздумается прогуляться в город. Впрочем препятствовать в их прогулке он не стал. Узнав, что они отправляются в компании Клары Торнхейм , он совсем повеселел.
- Что делать? Он поедет с нами. - Шепнула сестре Валентина, пока юноша седлал для себя лошадь.
- Я так и знала что ничего не выйдет. Самое большее нам светит прогулка по Королевскому городу. Не дальше.
- Может Клара что-то придумает.
Ответный взгляд сестры был полон сомнения.
Клара не терпеливо привстала в стременах, когда девушки вышли из конюшни, и нахмурилась увидев нежеланного провожатого.
- Дядя приказал ему сопровождать нас. - Пояснила Валентина.
- Э... - Юноша растерянно оглянулся. - А... Э... А разве... Ведь дочь князя должны сопровождать...
- Я еду куда хочу и с кем хочу! - Резко бросила Клара. - А твое дело молчать и ехать, раз уж тебе приказали.
Девушка изловчилась и подстегнула кнутом смирную лошадка Маргарет от чего та рванула со двора.
- Клара! - Валентина рванулась за подругой и кузиной. К счастью её жеребчика не пришлось подгонять.
Клара задала темп вполне приемлимый для лошадей подруг, но совсем не подходящий для лошади "сопровождающего". Он невольно начал уже отстовать пока они ехали вдоль берега по Королевскому городу.
- Номени! Номени, подождите!
- Клара! Давай остановимся.
- Вот ещё!
- Но так нельзя.
- Вы хотите попасть в табор?
- Хотим, но не обязательно убегать. Мы вполне можем его уговорить ехать с нами. В конце концов надо же будет кому-то охранять лошадей. - Рассудила Валентина.
- Тогда подождем его у Леонидова моста. - Решила Клара.

У Леонидова моста юноша как и его лошадь были уже порядочно запыхавшимися.
- Номени, вы не могли бы ехать по-медленнее. - Взмолился он.
- Я не люблю медленно ездить, - беспощадно отрезала Клара.
- Я надеюсь вы не поедете дальше, - в голосе юноше появился ужас.
Бедняга начал осозновать что прогулка по Корелевскому городу хоть и быстрая не удовлетворит дочь князя.
- Конечно поедем. И ты не можешь мне указывать куда ехать.
- Барон оторвет мне голову.
- Это твои проблемы. Здесь совершенно негде разогнаться. Валентина, я так хочу посмотреть на что способен твой новый конь.
- Он ещё не мой, - вздохнула та. - Дядя пока не сказал окончательного слова. Мне будет жаль с ним расстаться.
- Тогда тем более. Как можно расстаться с лошадью и не узнать на что она способна?!
- Ох... Может вы все же...
- Не ной, Герберт. Я обещаю что дальше по городу мы поедем по-медленнее, чтоб ты не отстовал от нас. - Валентина чуть задумалась. -Если конечно...
- Что конечно?
- Не будешь слишком назойливым.
- Номени, я...
-Твое слово ничего здесь не значит, - снова вмешалась Клара. - Будет так как я хочу. Поехали.

Несчастный сопровождающий не успевал ни возражать, ни препятствовать передвижениям трех девушек. Буквально через пол часа они выехали за город. А Клара увидев табор заявила, что хочет пойти туда. Вот тут уж Герберт попытался встать стеной. Но как всегда не учел настойчивости Кларисы. Он ничего не мог сделать когда дочь самого князя заявляла "я так хочу". В итоге несчастный остался охранять лошадей, проклиная, конечно мысленно, всех дочерей князя вместе взятых. И глазами полными страдания провожал любимую племянницу и дочь своего хозяина, которых Клара взяла с собой в табор "для сопровождения её особы".
- Бедняга.
- Ничего. Постоит с лошадями.
- Он так переживает. - Снова пожалела юношу Маргарет.
- Ничего. Когда вернемся, я намекну ему что все это может остаться между нами. И никто не узнает каким негодным он оказался сопровождающим. - Притворно вздохнула Валентина.
- Сразу видно что ты племянница Хирша, - хмыкнула Клариса. - Такая же хитрая.
- Да?
- Ох...
Маргарет в испуге отшатнулась от маленьких грязных ручек которые дернули её за подол.
- Добрая номени, дай монетку. - Попросила девочка лет пяти в ярком платье с распушенными волосами и хитрой белозубой улыбкой.
- Господи Маргарет, это всего лишь ребенок. Дай ей денежку. - С укоризной взглянула на кузину Валентина.
Монетка исчезла в грязной ручонке.
- Номени, хотят посмотреть табор? Я могу вам все показать. Или номены хотят узнать будущее, погадать на судьбу и узнать имя суженного?
Ребенок блеснул лукавыми черными глазами.
- Именно это и хотят номени, - ответила за всех Валентина.
- Ай на-нэ на-нэ, вы будете моими гостями. Гость для нас свят. Вас никто не обидит.
Хоть покровительство и было сомнительным, но девушки не стали его отвергать. Табор оглушил и ошарашил девушек своим шумом, весельем, обилием красок и какой-то своей непонятной, почти лихорадочной жизнью. После мрачного дома Торнхеймов, после Брамера со строгими порядками здесь все было слишком. Слишком ярким, шумным, праздничным. Казалось здесь не прекращался какой-то не понятный карнавал. Клара смотрела на все с интересом, но несколько отстраненно. Маргарет этот праздник жизни напугал и она пыталась раствориться между своими подругами. Валентина пыталась не потеряться в обилии красок и не потерять их маленькую проводницу.
- Давайте уйдем от сюда. Давайте уйдем. - Проборматала Маргарет.
- Марго, ну же. Мы уже здесь.
- Я кажется п-понимаю п-почему цыган не пускают в Брамер.
- Да не трясись ты так. Нас здесь не съедят.
- Пусть только попробуют. - Сверкнула глазами Клара.
- Марго, не вздумаю упасть в обморок. - Валентина обняла пошатнувшуюся кузину.
- Эй ты! Как там тебя? - Клара окликнула девочку. - Нам нужна вода. Нашей подруге плохо.
- Ай, вай мэ! Сейчас! Кариэ! Кариэ!
Поспешила девочка к одной из разноцветный кибиток. На её зов появилась цыганка. Уже не молодая, но и не старая. Очень статная и по своему все ещё красивая. Она в одно мгновение оценила обстановку. Перехватила ослабевающую девушку из рук Валентины и Кларисы.
- Ай-яй, разве можно так, красавица.
И увлекла всех троих к себе в кибитку. Клара неловко застыла на пороге, впрочем с любопытством оглядываясь. Валентина помогла усадить кузину и уговорилу ту выпить бокал вина, который дала им цыганка. Вино видимо оказалось слишком крепким и Маргарет почти мгновенно захмелела.
- Ой как все кружиться...
- Марго, с тобой все хорошо.
- Ага. Вино такое... От него внутри тепло и весело.
- Ай-нэ, хмель быстро пройдет. А я знаю зачем вы пришли. - Изрекла цыганка.
- Это и так понятно. - Фыркнула Клара.
- Ай-ей, раз смелая такая, тебе первой гадать буду. Не боишься.
- Я?! - Возмутилась Клара.
- Только здесь гадать не буду. Гадать с глазу на глаз надо. Карты суеты не любят. - Цыганка сделала приглашающий жест за полог разноцветный полог разделяющий кибитку.
Клара и гадалка скрылись за пологом. Валентине стало не по себе. Шум табора приглушался стенками, Маргарет бездумно посмотрела наверх и захихикала.
Кларисия пробыла с цыганкой наедине всего минут пять. Она вышла слегка растеренной и задумавшейся.
- Теперь твоя очередь, красавица. Да нет, тебе говорю. - Кивнула на Валентину цыганка. - Свою сестру оставь. Ей сейчас гадать бесполезно, что скажу в голове не задержится.
- А если я не хочу?
- Ай-нэ, упрямая какая.
- Я свою судьбу итак знаю.
- Что знаешь, что не знаешь. А что нагадаю - сбудется. Боишься туда идти, так дай руку так скажу. - Цыганка ловко ухватила Валентину за руку и повернула ладонью к верху. - Ай на-нэ на-нэ, жизнь твоя с горя началась. Верно говорю? Да? Близких ты потеряла. А счастье впереди будет, любовь будет. Хочешь чтоб дальше сказала? Да? Карты кинуть надо. А здесь больше ничего не скажу.
- И не надо. Спасибо. Нам пора. Марго, пошли.
Девушка поспешила выйти из кибитки гонимая не ясным предчувствием.
- Счастливая будешь. Не смотря ни на что. Верь мне. - Сказала ей в догонку цыганка. - Верь мне.
Маленькая проводница как ни странно ждала их у входа.
- Кариэ - хорошая гадалка. К ней часто из города молодые номены ездят.
- Наверно. Проводишь нас?
- Ай-яй, уходите уже? А у нас самое веселье вечером. Вечером приезжайте. Не пожалеете.
Валентина спешила уйти из табора и увести подруг. Цыганка сама того не зная задела у неё что-то внутри и вывела её из привычного равновесия. Что было не так? Может ей действительно чего-то не хватало?

По городу они ехали, к удовольствию провожатого, почти не торопливо, но только до Леонидова моста. Тут Клара стряхнула с себя странную задумчивость и поморщилась.
- Глупости все это! Валентина, мы так и не испытали твоего красавца?!
- В следующий раз.
- А может сейчас? Давай на перегонки вдоль той стены? Улица совсем пустая.
- Не знаю.
- Ой, Валентина, действительно давай. Пряма как дома! - Оживилась Маргарет.
- Ты себя хорошо чувствуешь? - С сомнением вгляделась девушка в разрумянившиеся лицо кузины.
- Конечно. Ну давай! Спорим я первая до конца стены доскачу.
Не дожидаясь подруг она резко пришпорила лошадь и понеслась вскачь по пустой улице.
- Что?! - Клариса рванулась за ней следом.
- Ну уж нет! - Валентина с удовольствием включилась в погоню и рванулась следом.
Цокот копыт отдавалсь по мостовой. Ветер бил в лицо. Валентина перенесла свои вес на носки, пригнулась к шее лошади. Подруги успели на какое-то расстояние опередить её, но Клара уже начала обходить Маргарет. Валентина успела только увидеть как седло кузины начало странно съезжать на бок, увлекая за собой всадницу...
Валентина еле смогла остановить коня возле упавшей.
- Марго! Марго!
О боже! Мертва? Жива? Что мне делать?
Валентину охватила паника. Она попыталась нашупать пульс, но руки слишком дрожали. Спустя минуту к ней присоединился Герберт, а затем и Клара.
- Нет. Нет, она живая. - Бормотал юноша, который все же смог нащупать пульс. - Я так и знал! Так и знал, что все это плохо кончится! Нам нужна помощь. Лекарь.
- Я приведу! - Кинулась к лошади Клара.
- Герберт, вода... У тебя есть вода?
- Лучше лекаря дождемся.
- Дурень, давай сюда.
- Она и так в себя приходит.
- Ох...
- Маргарет, родная... ты как?
- М-мммм...
- Где болит?
- Всё...
- Что всё?
- Всё... болит..
- Не шевелись, Клара уехала за помощью.
- Как пить дать, барон оторвет мне голову. На галеры отправит.
- Да помолчи ты! Маргарет, не закрывай глаза! Слышишь?! Маргарет, пожалуйста...

1 день месяца Иглы. После Совета.
Рунн.


Алонсо долго ждал этой минуты. Теперь у него есть час-другой на то, чтобы принять ванну, переодеться и остаться наедине со своими мыслями в полной изоляции от всего.
Совет внёс и внесёт серьёзные изменения в планы и в жизнь самых известных и не очень людей Империи. Всё, что произошло надо хорошо обдумать, и надолго нельзя отлучаться из дворца, мало ли какой ещё сюрприз ждёт их всех. Герцог сегодня ещё вернётся туда, но со свежими силами.
Рунн жил Советом. Каждый уважающий себя житель столицы не мог не поделиться с кем-нибудь своим мнением о происходящем. Кто-то где-то даже принимал ставки на то, кто станет новым императором. Говорят, были даже те, кто на Каспиана ставили. Но герцог Фортады сомневался в том, что они были здоровы или хотя бы трезвы.
У широких ворот в свою резиденцию Корреса уже ждал Рико, который разглядывал яблоко в своих руках. Видимо не найдя ничего странного откусил от него приличный кусок.
- Что-то произошло? - Алонсо, не останавливаясь напротив юноши, проехал во двор особняка.
- Там номени Клара Торнхейм - жуя, Рико направился вслед за своим герцогом, - во время конной прогулки её подруга номени Маргарет упала с лошади. Хорошо, что это было неподалёку. Антонио помог им. Доктор осматривает её.
- Они вдвоём? - Коррес спешился.
- Нет. Там ещё номени... Валентина, кажется, и их сопровождающий.
- Ты можешь быть свободен.

О горячей ванне можно было забыть, а вот переодеться всё-таки было необходимо. Алонсо сначала прошёл к себе в покои, а после уже с бокалом фортийского направился в гостиную. Там герцога ждала Клариса, она очень живо и буйно начала рассказывать, о том что произошло. О её характере Алонсо был наслышан. Чтобы справиться с этой девушкой, обаяния одного явно не достаточно. Из рассказанного герцог понял, что карета скоро будет и пострадавшей уже ничего не грозит. Девушка проводила Корреса в одну из спален, сколько их в доме мужчина никогда не знал, где и лежала Маргарет. Перед дверями сидел сопровождающий девушек, он хотел встать и поприветствовать герцога, но Алонсо лёгким жестом руки остановил его, в восторженных глазах юноши можно было легко угадать, что о герцоге Фортады он наслышан.
На краю большой кровати сидел личный лекарь Корресов, на высоком стуле у изголовья сидела третья девушка, видимо она очень сильно переживала и даже не обратила сначала внимания на вошедших. Доктор, увидев Алонсо, улыбнулся, что говорило о том, что с девушкой всё будет хорошо.
- Я думаю, вы меня извините, но номени Маргаритой нужно поставить свинцовую примочку. - Доктор слегка приподнялся с кровати.
- Конечно! Валентина, идём. - Клара взяла девушку под руку и вывела из спальни.
Алонсо слегка задержался уточнив, что с пострадавшей. Когда герцог покинул комнату, его взору предстала картина, как Клара давала указания сопровождающему их юноше сидеть у дверей и никуда не отходить. Это вызвало улыбку на лице Корреса, и Торнхейм заметила это.
- Герцог, познакомьтесь с моей другой подругой, Валентиной Ольшанской. - Представила девушку Клара.
Только сейчас мужчина увидел лицо обладательницы красивых тёмных волос. И как только её глаза столкнулись взглядом с его, сердце на мгновение у Алонсо замерло, что очень удивило самого герцога.
- Кажется, мы с вами встречались? - Коррес ослепительно улыбнулся Валентине.
- Да? - девушка сначала растерялась.
- Когда вы выбирали себе лошадь.
- Простите...- Валентина слегка сморщила красивый лобик пытаясь вспомнить. - Ах да! Конечно. Простите меня, герцог - она очень красиво улыбнулась. - Теперь я знаю, что вы герцог. Вы очень добры.
- Не стоит. Антонио, принеси нам вина - Алонсо говорил негромко, зная, что слуга рядом. - Я вас никуда не отпущу. Гмм... по крайне мере пока не угощу лучшим вином Империи, не покажу дом и сад, кстати один из самых больших в Рунне.
- А мы и не откажемся - Клара не растерялась. - Начнём с оружейной, наверняка же в доме генерала кавалерии есть такая комната.

Они долго гуляли по просторным и светлым комнатам резиденции цветочной страны. Алонсо для себя понял, что дома не знает совсем. Оружейная комната произвела на Клару огромное впечатление. Оторвать Торнхейм от оружия было невозможно, казалось, она не видит ничего вокруг. Девушка сняла со стены, с разрешения хозяина, огромный меч и начала на удивление Алонсо резво им размахивать. Она так увлеклась, что не заметив оставленного, ей же на столе, бокала и задела его. Всё содержимое вскоре красовалось алым пятном на платье девушки.
- Пустяки! - Клара подняла меч снова.
- Вы меня, конечно, извините, - Алонсо мягко положил руку сверху тяжеленного клинка - но я так это оставить не могу. Думаю, вам стоит привести себя в порядок.
- Нет, нет герцог. Ничего страшного.
- И слышать ничего не хочу, Клариссия. Здесь вам придётся уступить мне, хотя бы как хозяину дома, - настаивал Коррес.
Алонсо ещё долго пришлось уговаривать девушку и с немалыми усилиями, всё-таки поручил юную Торнхейм служанкам.
Вернувшись Коррес заметил небольшую растеренность Валентины и извинившись, за то, что на некоторое время оставил девушку одну, предложил прогуляться по саду.

- Это больше похоже на лес, - Валентина улыбнулась, - здесь так красиво.
- Спасибо, слышать это от вас для меня большая честь, номени. Я люблю работать здесь. Вам обязательно надо побывать в Фортаде. Она вся, как этот сад. Ваша улыбка... украсила бы её ещё больше.
- Я много читала о юге. О Иберии и Фортраде. - На лице Валентины появился милый румянец от смущения. - У вас много красивых праздников и обычаев.
- Тогда решено! - Алонсо звонко засмеялся - Я вас жду в гости, номени Валентина. И никаких возражений!
Они ещё долго говорили обо всём, что было хоть как-то интересно. Коррес никак не мог оторваться от глаз Валентины, ему хотелось, чтобы этот день никогда не кончался. Потом к ним присоединилась Клара принявшаяся рассказывать, как её развеселили служанки, когда удивлённо хлопали глазами видя, как она ловко орудовала шпагой Рико у ворот.
- Проклятый! Я совсем забыла, что карета давно нас ждёт. И Марго наверное уже потеряла нас. - Клара мгновенно бросилась к дому.

Когда девушки уже сидели в карете и рассыпались в благодарностях герцогу, Алонсо взял своевременно подготовленный Рико букет цветов.
- Примите от меня эти цветы, номени Валентина, - герцог сверкнул своей ослепительной улыбкой - Они из моего сада, который вам так понравился. Надеюсь они будут напоминать вам об этом дне... до следующей нашей встречи.
Он точно знал, что она состоится. Глаза Валентины сказали ему об этом.

02 день месяца Иглы.
Шенбрунн. Зал Совета.

- Совет рассмотрел бумаги, представленные Лианной Александрит-Глинской и признал их подлинными. – от этой короткой фразы по трибунам побежала волна шепотков, вскоре однако смолкшая. Слишком высоко поднялись ставки, чтобы можно было упускать происходящее из виду. Девичья фигурка в центре зала, казавшаяся еще более хрупкой из-за строгого черного платья, выше подняла голову.
          Евгений Флавио улыбнулся и с интересом продолжил следить за развитием событий. Жорес Фьер увидев на лице герцога выражение вежливого любопытства откинулся на спинку кресла и тоже не стал торопиться с высказываниями.
С трибуны северян, хранивших спокойствие, раздался голос Первого Тана:
- Совет не в полном составе.
- Если герцогу Иберо угодно блистать своим отсутствием… - выразительный жест, говорящий все, что можно подумать о таком поведении. Эрмина Иберо, рассеянно поигрывая черным кружевным веером, бросила на Первого Адмирала быстрый вопросительный взгляд, почти никем не замеченный. Он ответил кузине столь же молниеносным кивком и встал.
- Не легче ли предположить, что у герцога Иберо имеются очень важные причины для отсутствия? И что он с минуты на минуту появится, чтобы их предъявить? – и прибавил с легкой усмешкой. – Лучше начать открывать двери, к нам приближается персона, не любящая ждать.
- Не будет ли герцог Саджисский так любезен, чтобы пояснить… - громкий, нарочито громкий и уверенный стук в дверь. Словно у стоявших за ней нет и тени сомнения, что их могут не впустить. Повинуясь старому ритуалу, который сейчас казался весьма уместным, канцлер спросил:
- Кто хочет войти сюда?
          Прозвучало одно-единственное слово, и двери открылись раньше, чем сидящие в зале успели осознать вызов и перемены, которые нес им этот ответ.
Отзвуки чеканного «Император!» еще не покинули зал Совета, но их заглушил общий вздох.
          У него были золотые волосы. Не такие длинные, как у Александра. И синие глаза. Точно такие же, как у покойного Императора. И его лицо. Чуть другое выражение – не удовольствие от произведенного впечатления, скорее просто спокойствие. Но кто ищет подобные мелочи в такой момент. Все и так было слишком… да, именно ошеломляюще.
И посреди всеобщего потрясенного молчания Диего Иберо, выйдя вперед и оставив своего спутника в кольце охраны в цветах Юга, кратко и точно поведал Совету о происхождении и правах Контантина Александрита, единокровного и единородного брата умершего Императора и его законного наследника. Даже те, кто уже знал эту историю, прослушали ее еще раз с неослабевающим интересом.
          Во время рассказа Первосвященник успел спуститься с трибуны и оказался рядом с Константином как раз когда герцог Иберо замолчал.
- Господь с нами! – начал он тихо, не давая остальным участникам Совета времени для возражений и вопросов. – Ибо сей человек – ответ на наши молитвы. Я сам разрешил его от монашеских обетов, и короновал два дня назад. Империя без главы – вдова, беззащитная и немощная, порадуемся же вместе, что вдовство ее было недолгим.
          Если бы кто-то обратил сейчас внимание на серебристоволосую, хорошенькую девушку, застывшую неестественно прямо у восточных трибун, то этот внимательный наблюдатель увидел удивительную смену чувств, отражающихся на ее лице: восхищение, удивление, досада, разочарование, интерес. Все это быстро промелькнуло в широко распахнутых глазах, отражающих сейчас лишь одного человека - безмолвный, величественный, золотоволосый красавец стоящий в центре всеобщего внимания. Девушка крепко сжала тонкий веер, невольно волнуясь даже сильнее, чем в свое первое появление на Совете, когда все взгляды были обращены на нее. Сейчас никто не смотрел в ее сторону, но все ее существо было охвачено странным огнем. Лианна сделала глубокий вздох и тихо прикрыла желтые глазищи: какое удивительное зрелище.. и эта разволновавшаяся девочка, и в очередной раз пораженные члены Совета, и весь этот странный зал, как никогда похожий на большую сцену.




          Диего Иберо первым преклонил колено перед новым Императором, показывая другим пример:
          - Я присягаю на верность новому Императору – Константину XIII и клянусь служить ему и Руннской Империи!
          В торжественной тишине согласного с этим поступком молчания разнесся резкий выкрик Эстерада Флавио:
          - А я присягаю сильным мужчинам или красивым женщинам, но никак не монахам и чужим куклам!
          Диего обернулся и поднялся. Люди на восточной трибуне напряглись и непроизвольно подались вперед, иберийские солдаты придвинулись к Константину и взялись за гарды шпаг. Бесстрастными остались Север и Центр. Они молча взирали, как впервые сцепились юг и восток – пока только на словах.
          Неповиновение Императору – преступление против страны, но неповиновение воле церкви, признающей этого Императора – преступление против Господа. За первое отправляют на эшафот, за второе лишают душу бессмертия. Но еще слишком рано…
          Думая об этом, Евгений Флавио смотрел не на своего сына, а на герцога де Нортми. Мужчина в черно-белом колете соизволил оторвать глаза от Эрмины Иберо. Они едва заметно кивнули друг другу, и тогда правитель юго-востока поднялся со своего места впервые за два дня совета и возвестил всему миру:
          - Флавия присягает на верность новому Императору! – Глаза мужчины, наполненные уверенностью в своих поступках, строго смотрели на Эстерада, привычной доброй улыбки как не бывало, безобидный старик исчез. С этого человека можно было лепить статую Судии. В конце концов, все увидели настоящего герцога Флавио. Даже у святых кончается терпение, что же говорить о смертных. – Флавия клянется служить ему и Руннской Империи!
          Зал внимал. Евгений спустился с трибуны и остановился перед своим сыном и серебреноволосой девушкой, которая еще недавно должна была стать новой Императрицей, а теперь… Теперь она была претенденткой на трон, и очень опасной для Иберийцев, поэтому…
          - Идем, девочка. – Герцог протянул Лианне руку, и та вложила в нее свою изящную ладонь, потому что глаза герцога Флавио сказали ей «я знаю, что я делаю».
          Герцог преклонил колено перед Константином и Диего Иберо, стоящим рядом с ним, и уверенно и ободряюще кивнул Лианне, девушка присела в глубоком реверансе, но голова ее была поднята очень высоко, как у настоящей Императрицы. Она присягала, но она оставалась собой.
          - Мы принимаем вашу клятву. – Спокойно кивнул Константин.
          - А ваш сын, герцог, тоже присягает на верность новому Императору? – Спросил Диего Евгения, в то время как его глаза спрашивали Эстерада.
          Герцог Флавио непроизвольно сжал пальцы Лианны сильнее, девушка тихо охнула, но вернула рукопожатие и ободряюще улыбнулась. Девчонка схватывает на лету, из нее выйдет толк…
          - Конечно, он присягает, герцог Иберо. – Раздался веселый голос с западной трибуны. Никола де Нортми поднялся со своего места. – Ведь иначе его переубедят ваши люди и мои гвардейцы, думаю, что такого никому бы не хотелось.
          Хотелось, еще как хотелось! Евгений сдерживался из последних сил, так как спина уже задеревенела, не в его возрасте ползать на коленях перед мальчишками, но он сможет – ради Флавии, ради сына… И тут помощь пришла оттуда, откуда он ее совсем не ждал. Лианна поднялась и обернулась к залу совета. Окинув его величественным взглядом, она остановилась на Эстераде, который все это время стоял, с вызовом глядя на окружающих.
          - Маркиз Флавио присягнет новому Императору. Я прошу Совет простить его горячность, лишь самые наилучшие побуждения и мысли о моей судьбе заставили его сказать столь опрометчивые слова. – Твердость, какой нельзя ждать от бывшей послушницы, величие, которое течет в крови этой девушки.
          - Это так? – Настаивали Иберо. Зал ждал. А Страд молчал. Ну же… скажи эти проклятые слова, хоть раз подумай о своей стране, а не о собственном самолюбии! Ты сын Флавии, ее наследник, ее опора и надежда! Ты же сын Евгения…
          - Я присягаю. – То, что не смог даже отец, смогла возлюбленная. Но в этом был весь его сын, может оно и к лучшему.
          Герцог Флавио облегченно закрыл глаза и позволил своей руке коснуться пола, чтобы не упасть. Слабость? Только сильные люди могут ее себе позволить.
          Вот теперь мы действительно сыграем. Евгений поднялся и обратился прямо к Константину:
          - Ваше Императорское Величество, я прошу извинить моему сыну его дерзость, он молод и…
          Новый правитель Империи жестом остановил герцога Флавио, у него это получалось весьма неплохо – величественно и снисходительно. Кровь, подумать только, что делает с людьми кровь.
          - Мы прощаем его. И принимаем клятву.
          - Благодарю вас! – Это было искренней благодарностью, сегодня Евгений был уж слишком искренен, пожалуй. – Могу я просить вас отпустить меня и это невинное дитя, такое волнение не для моего больного сердца. – Попросил он снова, беря Лианну за руку, девушка это позволила.
          - Вы хотите забрать сестру Императора, герцог? Разве не во дворце положено ей жить отныне? – Раздался ледяной вопрос с северной трибуны, откуда его и можно было ожидать. Весьма предусмотрительно.
          - Я успел полюбить эту девушку, как собственную дочь за эти два дня, Первый Тан. Неужели совет сможет лишить старика дочери? – Евгений изобразил самую добрую и усталую улыбку из всех, на которые был способен. Теперь все зависит от Иберо. Если Диего поддержит Фростов, то Константин послушает их, это столь же очевидно, как то, что солнце восходит на востоке, а заходит на западе. Но Король Юга молчал, у мальчишки была честь к удаче Флавио.
          - Идите с миром, Мы ждем вас и свою сестру на официальной коронации. А за Флавию пусть пока ответит ваш сын, доказав Нам свою верность.
          Сладкая горечь поражения. Надменные лица на трибунах, кто-то из них радуется. Не кто-то – большинство, но есть и сочувствующие, и те, кто останется рядом до конца и на кого можно положиться – Жорес Фьер выглядел невозмутимым, но Евгений видел в его глазах немой вопрос. «Все хорошо» кивнул он, зная что Глава гильдий поймет и сделает все верно. На какое-то время всем придется откреститься от своих отношений с Флавией, и некоторые сделают это с великим удовольствием.
          А по залу уже неслось:
          - Нортми присягают на верность Императору… Фросты присягают на верность Императору… Барна присягают на верность Императору… Динштайны присягают на верность императору… - Все новые и новые удары кинжала, рвущего изодранное сегодня фиолетово-черное полотнище.
          Выйдя из зала, они увидели Диса, который сделал шаг к ним, но Евгений отрицательно покачал головой.
          - Останься, твоя забота Страд.
          - С вами все хорошо, Ваша Светлость? – Герцог заглянул во взволнованные золотистые глаза, все величие куда-то делось, и он увидел перед собой просто заботливую девушку, а не несостоявшуюся Императрицу. Что же, ей пора учиться – только из поражения куется настоящая победа.
          - Все хорошо, дочка. Все хорошо. – Евгений улыбнулся и положил свою вторую руку на ладонь Лианы, покоящуюся на сгибе его локтя, на бледных щеках мужчины появился румянец, только вот иголка в сердце никуда не делась. Теперь она уже никогда не исчезнет, до самого последнего дня, который будет… Нет, об этом думать не следовало. Сейчас думалось только о разносящемся под высокими сводами:
          - Райм присягают на верность Императору… Конарэ присягают на верность Императору… Валевские присягают на верность Императору… Рустем и Кирия присягают на верность Императору… Торнхеймы присягают на верность Императору…
          - Герцог Флавио! – Молодой мужчина догнал их, когда они прошли уже половину коридора, уводящего от зала Совета. Удивительно, от этого человека последнего он ожидал верности, а вот как выходит.
          - Что вы хотели герцог де Нортми?
          - Я могу вам чем-то помочь? – Мальчишка спокойно смотрел на него своими серыми глазами, и в них не было насмешки, к которой так все привыкли.
          - Все, что мне сейчас нужно – это оказаться поскорее дома. Мне и моей дочери. – Евгений посмотрел на Лианну.
          Никола тоже бросил взгляд на девушку, с большим интересом переводящую желтые глаза с одного герцога на другого, и кивнул.
          - Мои люди проводят вас к карете, скоро во дворце будет полно иберийских солдат, не думаю, впрочем, что вас задержат, но так будет лучше. – Он кивнул паре своих людей и сделал нужные распоряжения, гвардейцы отдали честь, принимая приказ.
          - Благодарю, но теперь вам лучше вернуться в зал. Будьте верны новому Императору, это сейчас единственное, что вы можете сделать.
          На эти слова капитан усмехнулся и ушел навстречу нескончаемому:
          - Корресы присягают на верность Императору… Прады присягают на верность Императору… Айсы присягают на верность Императору… Анфра присягают на верность Императору…
          Фамилии, армии, церковь, им не было конца и края. И все радостно клялись служить и пресмыкаться, потому что это было так по-человечески.
          В сопровождении двух гвардейцев герцог Флавио и Лианна покинули Шенбрунн по пустым коридорам и залам, которые очень скоро наполнятся новой жизнью, новыми придворными, новыми фаворитами, а вот как надолго – это теперь зависит от Флавио.
          Девушка шла, опустив голову и размышляя, когда еще одно крепкое пожатие мужских пальцев вывело ее из задумчивости. Головка поднялась и в глазах мелькнула улыбка, не отразившаяся на лице:
          - Он боится вас? - длинные ресницы очаровательно прищурились.
          Герцог Флавио изогнул бровь, задавая безмолвный вопрос:
          - Поспешность, - медленно проговорила девушка, склоняя голову с тяжелыми, серебристыми косами набок. - Герцог де Нортми так поспешно вас нагнал.. я удивилась... Он не похож на прирученного зверя.
          Евгений безмолвно следил за полудетскими рассуждениями своей подопечной и, лишь когда голосок замолчал, негромко проговорил:
          - Удивляйся, дочка. Но никогда не бойся зверей. Ни диких, ни домашних, потому что лишь благодаря нашему страху они становятся зверьми.
          Только в карете, уносящей их прочь от сегодняшнего проигрыша, Евгений заговорил вновь.
          - Прости меня и моего сына, девочка, за то, что тебе пришлось сегодня пережить.
          - Вам незачем просить прощения за всех этих людей, Ваша Светлость. – Снисходительно сказала Лианна. Она так и не отпустила его руки, позволяя чувствовать, что кто-то есть рядом. – Они еще заплатят за свою глупость…
          Герцог Флавио улыбнулся этим словам и, подумав немного, спросил:
          - Кровью? – Но, не дав ответу слететь с ее губ, продолжил. - Посмотрев на них сегодня, ты все еще хочешь корону, Лианна?
          Она смотрела ему прямо в глаза, она не боялась, она знала, чего хочет. И это очень хорошо, потому что, только прекрасно осознавая, на что идешь, следует делать следующий шаг.
          - Хочу! Хочу даже больше, чем прежде!
          - Ты ее получишь. – Улыбнулся он в ответ и добавил про себя «Даже если это будет стоить мне жизни».
          Пусть сегодня он бежит и унижается. Это вполне в духе великого зла, которым он слыл. Иберо не могут себе позволить такого из-за гордости, Нортми из-за чести, Фросты из-за непобедимости. Флавио могут позволить себе все, что угодно.

2 день месяца Иглы.
Рунн.
раннее утро

”Я пришпорила Вентуса, и ветер засвистел в ушах. Как я люблю это ощущение полета и свободы,  кажется вот-вот у Вентуса вырастут белоснежные широкие крылья и мы вместе оторвемся от земли. Еще мгновенье и не трава и деревья будут проноситься мимо, а мы будем нырять в мягкие и пушистые облака. И поэтому хочется мчаться быстрее и быстрее, что бы никто не смог угнаться, но не в этот раз. Рядом со мной скакали мои новые подруги Маргарет и Валентина. Я никогда и не могла подумать о том что моя жизнь так резко изменится. Никого ближе брата у меня и на свете не было никогда, а тут.
- Номени! Номени, подождите!
- Клара! Давай остановимся.
- Вот ещё!
- Но так нельзя.
- Вы хотите попасть в табор?
- Хотим, но не обязательно убегать. Мы вполне можем его уговорить ехать с нами. В конце концов, надо же будет кому-то охранять лошадей.
Да, идея с цыганами мне казалась довольно интересно, пускай это не много и пугало. Совсем малость. И мне хотелось без промедления оказаться на месте, но подгонять лошадей не было большого смысла. Не следовало мучить ни бедного юношу, который трясся в седле будто мешок с землей (видимо он был так взволнован нашим поступком, что не было сил взять себя в руки), ни девушек.

Когда мы остановились у Леонидова моста, нам пришлось некоторое время ждать нашего сопровождающего. Мне было больше смешно, чем жалко. Ну нельзя же так все близко к сердцу-то принимать. Маргарет все еще была как-то неуверенна в правильности в своих действий, но мы, кажется, смогли ее убедить в обратном.
Когда Герберт подъехал, на него было страшно смотреть, весь взмыленный, усталый. Бедняга.
- Номени, вы не могли бы ехать помедленнее. - Взмолился он.
”Еще чего”,  - мелькнуло в моей голове, дать тебя спуск, никогда!
- Я не люблю медленно ездить
- Я надеюсь, вы не поедете дальше
Как он смешен!
- Конечно поедем. И ты не можешь мне указывать куда ехать.
- Барон оторвет мне голову.
- Это твои проблемы.
Эта игра мне нравилась все больше и больше. Что может сделать этот юнец? Как он мне может перечить? Как он мне может что-то запретить? Ему ничего не остается как следовать за нами и выполнять все приказы.

Я оказались в кибитки с цыганкой. Внутри было темно, свет почти не проникал внутрь, подруг рядом не было. Я стояла одна наедине с цыганкой. Воздух был наполнен странным запахом, чем-то напоминающий жженую травку. Сознание понемногу стало затуманиваться. Цыганка же  пристально посмотрела в мои глаза и улыбнулась так, будто знает все мои мысли, будто знает все о чем я думаю, о чем мечтаю. От этого стало жутко, и мурашки побежали по спине

-Ты смелая и сильная, - произнесла она и схватила мою ладонь, и не сводя с меня своих глаз продолжила - но это ты так думаешь, точнее хочешь думать.
От этих слов внутри что-то кольнуло. Будто моя крепость по камешку рушится под вражеским напором и я с этим ничего не могу поделать.
-Свою смелость и силу тебе еще не раз придется доказать, и доказать не только другим, но и себе.
Женщина держала мою ладонь, и ведя по линиям свой грязный палец читала меня. Я для нее раскрытая книга, разрушенный замок. Или она меня заставляет так думать?
- И что же меня ждет в жизни?- твердым голосом спросила я.
- Твоя жизнь очень интересна и сложна, а тем и интересна, ее ждет много разных испытаний… – коварно улыбнулась цыганка,- но скажу главное, что знать хочешь, то и скажу. Любви да счастья ждешь. Все будет, только вкус то у них разный -у счастья и любви-то.
Я внимательно слушала и смотрела на линии руки, будто сама в них что-то вижу. Цыганка говорила медленно, так плавно будто на распев, да еще и этот запах жженой травы, нет она не смотрела мне в глаза, она все еще вела пальцем по раскрытой ладони и говорила, а я  почувствовала как меня клонит в сон. Я начала проваливаться в пелену дремоты, но я все слышала и будто  сознанием видела все что мне говорили.
- да, вкус разный. Будут в твоей жизни 2 человека, один молодой другой взрослый, которые и решат твою судьбу, которые и сделают из тебя сильную да смелую. Дадут ценные уроки. И только после этих самых уроков ты поймешь. Что счастье это не своя любовь, а чужая. Что счастье это не вечность, а мгновение. Что не того ты от жизни ждала, а только судьба всем правильная дана, и все что получишь, то бери и вникай, а то что мимо тебя пройдет то тебе и не нужно. Ты поймешь, что такое счастье, любовь и жизнь. 
Мысли совсем затуманились, голова потяжелела и веки стали закрываться сами – собой, но я набралась сил и спросила
-И это все, что вы можете мне сказать?
- если все знать будешь, жить не интересно будет.
После этих слов все тут же проснулась и перед глазами все прояснилась.  Цыганка все так же стояла напротив меня и усмехалась. Я протянула ей несколько монет и вышла к подругам…

С этого момента все будто в туман, мы поехали обратно. Как? Что? Зачем? Я плохо соображала, пока мы скакали, в голове вертелись разные мысли, бесконечные вопросы. Верить этой женщине или нет? Что за люди? Брат и отец? Да, конечно кто же еще. Но почему? Что значит все остальное? Значит я не буду счастлива по настоящему, а буду лишь постоянным зрителем? Верить или нет?
Потом внезапное падение Марго…"

Все это было вчера. Хорошо что Маргарет ничего серьезно не повредила. Как такое могло случиться?  Нет не о том я должна была думать… а следить что бы все было хорошо, не гнать. Марго же было не хорошо до этого. Вот я дуреха. Ну ничего все обошлось и ладно. Все прошло, все это было сном, страшным сном, который прошел.
Сейчас меня всю трясло от волнения. Встречи с отцом не всегда заканчивались чем-то приятным. А про этот случай вообще говорить не приходиться. Отец в ярости. Мне просто страшно к нему идти. Пусть будет что будет. Я открыла дверь и тут же столкнулась с разъяренными глазами отца.

2 день месяца Иглы.
Рунн. Дом Торнхеймов.

- Садись, Валентина. – Голос Хирша звучал как всегда.
Впрочем,  Валентина наверняка знала, зачем она здесь. Племянница барона старалась быть спокойной или, по крайней мере, старалась казать такой. Но, пожалуй, впервые Фридрих Карл так сильно не одобрял, то, что она себе позволила.
- Я надеюсь, ты догадываешься, что я хочу тебе сказать. – Он не спрашивал, а констатировал.
- Да, дядя. Я понимаю. Я подвела вас.
- Валентина, ты всегда была крайне разумной девушкой. Я надеялся, что Рунн не вскружит тебе голову.
- Мне очень жаль, что так все получилось.
- Мне тоже. Маргарет уже наказана. Мне не хотелось бы быть слишком суровым. Однако думаю я не могу позволить тебе оставить коня.
- Вы отправите его назад?
- Нет. Он достанется Михелю. И это не подлежит обсуждению.
- Да, дядя. – Валентина опустила голову.
Фридрих поморщился. Валентина была не привычно тихой. Её одно сложные ответы, покорность раздражали его. Ему хотелось встряхнуть воспитанницу за плечи, заставить поднять глаза. Быть может даже выказать непокорность, возмущение.
- Валентина, это была глупа выходка. Зачем вам было это нужно?
- Нам это показалось забавным. – Она чуть улыбнулась и пожала плечами. – Было весело. Я думаю, мы все устали от постоянного контроля.
- Дома, в поместье вас защищали мое имя и репутация. Там каждый знает, что будет, если с кем-то из моей семьи что-то случиться. Здесь у меня нет такой власти. – Барон  тронул руку племянницы, заставляя её посмотреть в его глаза. – Это Рунн. Он полон всякого сброда. С вами бог знает, что могло приключиться. Падение Маргарет это самая маленькая неприятность, которая могла произойти. Здесь выйдя одной из дома, тем более за пределы Королевского города, ты рискуешь головой. Здесь всё очень серьезно, девочка. К тому же… У меня есть повод опасаться за вас.
Валентина резко вскинула голову.
- Повод?
Барон кивнул.
- Боюсь, я тоже был не осторожен. Некоторые мои поступки могут отразиться на вас. Валентна, я очень прошу не выходить одним. Только со мной или Гийомом.
- Или баронессой?
- Если без меня или Гийома, то даже с ней - нет. Баронесса, - он помедлил в раздумьях, - мы с ней имели очень серьезный разговор. В том, что вы уехали одни есть и её вина. Пусть даже вы ехали с сопровождающими Кларисы, но она должна была быть с вами. Возможно, тебя порадует то, что я послал в Брамер за Рудольфом.
Он не стал добавлять, что вокруг слишком мало тех, кому он мог верить и на кого мог положиться.
- Дядя, - Валентина помедлила, - Клара… Её накажут? Быть может, вы скажете, что это целиком моя вина?
- Ты не считаешь, что ты наказана?
- Если и наказана, то слишком мягко. – Улыбнулась Валентина. – Но это не значит, что я не усвоила урок. Я буду осторожной. И Маргарет тоже.
- Жаль, что ты того же не можешь сказать за Клару. – В его глазах и на губах промелькнула мимолетная улыбка.

2 месяца Иглы. Рунн, Королевский Город, особняк Фьеров.




        Этого следовало ожидать. Чужие люди рядом с домом, вопросы, с бесцеремонностью заимодавца пытающиеся добраться до сути событий восемнадцатилетней давности. А кому, как не ему, знать о подобной бесцеремонности, ведь это у него в долгу множество несомненно хороших и весьма достойных людей.
        И еще, конечно, следовало ожидать, что все случится, совершенно не дав ему времени освоиться с новым положением вещей. Новый император, выскочивший сегодня на Совете как чертик из табакерки Иберо. Да-да, всем несомненно ясно, в какую сторону дует теперь ветер. Если люди в красно-черных цветах почти затопили дворец, то решить, что это милая шутка, не пришло бы в голову даже покойному Фаберу, мир праху его, где бы он ни был. Может, конечно, герцог Иберо искренне верит, что его люди во дворце ненадолго, всего лишь на первое время, чтобы наш новый и так замечательно похожий на своего брата Император легче освоился… Только вот уйти из дворца по своей воле невероятно трудно. Именно таких людей стоило бы причислять к лику святых, вот так-то.
        Главный источник раздражения сидел сейчас напротив и был необыкновенно вежлив. Говорили, что Антонио Иберо бояться надо начинать именно тогда, когда он просто вежливый. Жорес утомленно прикрыл глаза. Они оба никак не смогли повлиять на случившееся давным давно, но теперь придется принимать решение. Лия и здесь сумела взбудоражить всех и избежать упреков. О мертвых не принято говорить плохо, это свято. О мертвых лучше вообще не говорить, иначе горечь, не имеющая выхода, накроет с головой. Горечь, которую некому высказать, потому что та, кто ее заслужил, давно мертва.


        Лия могла быть самой замечательной сестрой, золотой девочкой с чистыми и лукавыми глазами, бегущей со всеми своими бедами к брату или матери. Обаяние жалобно мяукающего котенка, которого всем хочется обогреть и приласкать. Ведь у котят даже когтей еще нет. Ума, увы, тоже.
        Она тогда сидела бледная, с опущенными глазами, теребя застежку на рукаве. Всем своим видом пытаясь показать, что ничего страшного не произошло, и она вообще не понимает, чего от нее хотят. Мама, прямая и строгая, молча смотрела на нее. Госпоже Регине, наверное, было хуже всех. Ли по наивности своей считала, что догадаться об этом невозможно, а Жорес ничего не знал и затеял этот разговор и для своего успокоения.   
- Ли, ты можешь понять, что мы не желаем тебе плохого?  - его уже начало раздражать упорное молчание в ответ на все вопросы. – Может, мне нужно дать клятву? Тебя за всю жизнь никто пальцем не тронул и не собирается, но если ты и дальше будешь….
- Это мое дело! – наконец-то заговорила.
- Хвала всем святым, ты не онемела! А чего ты хочешь?
- Я хочу остаться здесь. Со мной все хорошо, правда, - тут сестра выдала самую невинную улыбку и чистый взгляд, - мне просто грустно было, вот и…
- И как его зовут? – Регина решила, что пришло время вмешаться. Лия попыталась изобразить удивлением, но неожиданно покраснела и смешалась.
- Я сейчас взвою! Ли, сколько раз тебе…
- Подожди. Лия, ты больше ничего не хочешь рассказать? Или это сделать мне?
- Что рассказать? – Жорес все еще мерил шагами комнату. – Ли? Да прекрати ты ежиться!
- Насколько я понимаю, ты скоро станешь дядей. – он мгновенно остановился. – Я права? – Лия кивнула и продолжила мучать застежку.
- Да  я его убью!
        И вот тут сестра показала фамильное упрямство во всей красе. Она наотрез отказалась назвать имя отца ребенка. Твердила только, что он обязательно вернется, и целыми днями просиживала у окна. О ребенке она совсем не думала. Привыкшая, что до этого со всеми ее проблемами и горестями мать и брат прекрасно справлялись, она в который раз переложила все на них.



        Уже тогда это было просто детское дурное упрямство, уверенность в том, что все будет так, как она хочет, или первые признаки ее безумия? Кто скажет теперь…
        Да, они сделали все, что могли. Жорес утвердительно качнул головой. Но Лия казалось совершенно не думала о том, что ее ждет и не желала никого слушать. И через несколько дней он понял, что надо спасать хотя бы ребенка. Он нашел обедневшего дворянина, собирающегося плыть за моря. Игрок и пьяница Феррего видимо сам не понял, что женится, и в тот же вечер Жорес самолично посадил зятя на первый же отплывающий корабль. Регина увезла дочь к родственникам, вернулись они почти год спустя уже втроем. Лия то ходила целыми днями мрачная и неубранная, то начинала лихорадочно заботиться о ребенке, причиняя дочери своей заботой больше вреда, чем пользы. Пока однажды ночью не попыталась задушить ее.


    - Это она виновата! – давясь сухими рыданиями, кричала Лия, стараясь вырваться из рук брата. – Вы заставили меня выйти замуж, и он теперь никогда не вернется! Если бы не она, – она упорно отказывалась называть дочку как-нибудь иначе. – Вы заставили меня все испортить ради нее! Я вас ненавижу!
        Уснула она только после почти убийственной дозы успокоительного.
        - Я думаю, колыбель Каэ стоит перенести в детскую  к мальчикам. Луиза давно мне об этом говорит. – Жорес протянул племяннице палец, за который та крепко ухватилась обеими руками. Испуг от страшных криков у девочки уже прошел, и сейчас она внимательно изучала новую забаву. – Лия… я очень надеюсь, что это у нее пройдет, но она способна по собственной дурости погубить дочь.
        - Ты прав. – мать медленно кивнула и села рядом с колыбелью. -Сделаем это завтра, а сегодня я посижу здесь, все равно уже не усну.


        Жорес пытался найти в себе ненависть к этому человеку. Но на всю его неприязнь Антонио Иберо ответил бы лишь легким недоумением. Он был частью этой истории вот уже восемнадцать лет, однако узнал об этом недавно. И вряд ли его можно было обвинять соблазнителем. Уже после смерти Лии объявились доброжелатели: не хотела беспокоить раньше, о, конечно, за девочкой так трудно было уследить… В одном он был уверен точно – жертвой Ли не была.
        Проблема в том, что раскрывать объятия новоприобретенному родственнику тоже не тянуло. В другое время, при других обстоятельствах, Жорес Фьер, верный спутник герцогов Флавио, и адмирал Иберо, член клана, бывшего сейчас на вершине возможно и смогли бы… Нет, все равно не смогли бы. На празднике Иберо Фьеры к сожалению, не поспели к началу, так что теперь нет смысла менять планы. Можно слегка их подправить и оставить лазейку для новых возможностей.
        Он знал, что он сейчас скажет. Даже не что, а как. Не знал только, поймет ли его слова человек, сидящий напротив. Но он все-таки сказал, и в ответ глаза Антонио Иберо на мгновение блеснули. Адмирал встал, коротко поклонился и ушел.

        Когда он вошел к ней, мать отложила Книгу Откровений, и вопросительно подняла брови. Прости. Он не сможет рассказать об этом кому-то еще, дети сами должны понять. Госпожа Регина молча слушала, прикрыв глаза.
        - Поэтому Каэтане сегодня придется уехать.
        - Ты сам ей все скажешь?
        - Нет. Это его право. – и его крест тоже. Легких путей он адмиралу Иберо не обещал.
        Мать медленно встала из кресла, подошла к нему, испытующе заглянула в глаза:
        - Ты все еще зол на Лию? – в ней что-то погасло после смерти дочери. Внешне все такая же, но он знал, что ни одного из своих внуков она не любила так, как дочь. Несчастную, упрямую, неправую. И этот вопрос: словно Ли не ранее как сегодня с ним поссорилась. И продолжая его мысль, мать устало вздохнула:
        - Как же я устала от ваших обид. Даже теперь, Жорес, даже теперь. Ты умный мальчик и наверняка все решил правильно, но если Каэтане там будет плохо…
        - Так же плохо ей будет и здесь, когда она узнает, кто ее отец.
        У этой задачи нет готового решения. Он постарался выбрать. Можно и нужно молиться, чтобы его выбор оказался верным. А еще можно помочь своему выбору. Что он также непременно сделает.

2 день месяца Иглы.
Рунн.
раннее утро

- Не выйдешь из своей комнаты пока я не позволю!!!!!!!!!!
Я пулей выбежала из комнат отца. Его голос все еще гремел ушах. Нет, ну почему так?!! Даже Хайнц не встал на мою защиту, милый, любимый Хайнц? Ну почему ты позволил…
Горечь, обида, злость и даже подавленные слезы, все перемешалось и застряло в груди. Меня всю трясло, колотило все тело, будто меня опустили в прорубь и выставили голышом на мороз. Я бежала вперед не проронив ни слова. Мои челюсти были так сильно скованы, что казалось зубы посыпятся в крошку. Злость и ненависть росли и крепли в моем сознание, и хотелось крушить, разрушать, уничтожать.
Я вбежала в гостиную. Вокруг возилась какая-то прислуга.
-ВОН! Все вон от сюда!
Испуганный народ повалил за двери.
Когда за спиной хлопнула дверь, слезы сами брызнули из глаз. Я схватила первое что мне попалось под руку (какую-то вазу) и запустила ее в стену. Осколки, позвякивая, полетели в стороны. Стало немного легче. И это было только началом. Душащая меня ненависть начала входить. Тарелки, вазы, статуэтки, все что могла биться со свистом летели в стены и звонко разлетались на осколки, я швыряла их  с силой об пол, и те разбивались прямо у моих ног.
Дальше прорвался голос
- Ненавижу!- крикнула я  и очередная посуда летела в стену.
Слезы не переставая лили из глаз, я почти не видела что твориться во круг. Дышать было тяжело.
И массивная статуэтка полетела прямо в зеркало. Тысячи осколков, плача,  посыпались
на пол. Я рвала и метала. Я разрушала все что попадалось мне на пути. Жаль что комната слишком быстро пустела.
-Ненавижу… -голос почти пропал и я не могла больше кричать как и плакать. Я безвольно села на пол среди осколков, и закрыла лицо рукой. Оно начало высыхать, а в голове стало проясняться.
Что я творю? Что делаю?
Я поднялась на ноги и рассеянно оглянулась. Неужели это все сделала я?
За спиной послышалось какое-то движение, затрещали осколки на полу. В дверях гостиной стоял Фридрих Карл фон Хирш собственной персоной. Меня больше всего взбесило то, что он, оказывается,  тут стоял и улыбался, пока я тут сидела и всхлипывала. Мне захотелось запустить в него чем-то, чтоб остановить этот смех. Но вокруг были только осколки. В глаза бросилось оружие, висевшее на стенах.
Я отучу его смеяться надо мной!
- Смелее, Клара! Только я не безобидная ваза и могу дать отпор.

2 день месяца Иглы.
Рунн. Дом Торнхеймов.

Звон разбивающегося стекла резким диссонансом разрывал тишину коридора. Только любопытство заставило Хирша повернуть на эти звуки. Несколько перепуганных служанок перешептывались у дверей большой гостиной на женской половине.
- Я тебе говорю. Прям как бешенная. – Тихо говорила одна служанка другой.
- Вся в князя, - вторила другая.
- Что здесь происходит? – Вопрос прервал пересуды, и женщины испуганно оглянулись на него. А потом бросились врассыпную. За дверью больше ничего не били. Барон чуть подождал и по возможности тихо открыл дверь. В когда-то уютной гостиной царил разгром. Осколки усеивали пол, мебель была частично перевернута. Посреди хаоса замерла Клара. Лицо девушки выражало растерянность. В этот момент она напоминала провинившегося ребенка.
И я, кажется, хотел подобной реакции от Валентины?!
Хирш рассмеялся. В одно мгновение выражение лица Клары изменилось. Её глаза метнулись явно в поисках ещё чего-то уцелевшего, что она мола бы кинуть ему в лицо. Но к счастью девушка ничего не нашла. Её глаза задержались на украшавшем стену оружии. Потом её взгляд снова упал на него. Мысли дочери князя отразились у неё на лице.
- Смелее, Клара! Только я не безобидная ваза и могу дать отпор.
Он знал, что подхлестывает её. Но Клара уже выплеснула свою ярость на посуде и мебели. И вполне могла начать её срывать на окружающих, что было бы вполне в духе князя. Кларисса кинулась к стене и в одно мгновение завладела шпагой. Она все же решилась. Девушка повернулась к нему. На мгновенье замерла. Нарочито медленно Фридрих Карл обнажил свою шпагу и отбросил ножны. Он не стал становиться в стойку.  Приблизил лезвие к своим глазам и как бы сквозь него посмотрел на девушку.
- Не стоит хвататься за оружие, если не знаешь что с ним делать.
- Я прекрасно знаю, что с ним делать. Оружием  убивают врагов! – Пылко бросила Клара.
Не став дальше раздумывать, она атаковала его. Хирш отклонился и с рассчитанной силой ударил по клинку. От этого приема Клара должна была ощутить боль в кисти. Но она не только не выронила оружие, но и попробовала провести резкий выпад. Он парировал. И они принялись кружить по комнате напротив друг друга.
Что я делаю? Зачем?
- Я не могу  драться с женщиной, - остановил их кружение по комнате барон и опустил шпагу.
- Трус, - презрительно бросил Клара и сделала очередной выпад.
Шаг в сторону спас мужчину от клинка.
- Дерись! Дерись! Сеятель тебя побери!
Каскад выпадов, заставил все же барона поднять шпагу, хотя бы за тем, чтобы парировать удары.
- Не плохо. Надо было все же разрешить Валентине…
Договаривать он не стал. Клинки скрестились. Глаза Клары были так близко. В них уже горела не злость. Когда ярость Клары успела испарить? Ему хватило бы усилия, чтоб оттолкнуть её и выбить шпагу. Но он отступил сам. Глаза девушки победно сверкнули.
- Продолжим, - бросила она.
Фридрих Карл снял камзол и остался в одной рубашке.
- Продолжим, - отсалютовал он ей.
Клинки зазвенели столкнувшись. Все было забыто и откинуто. Они втянулись в непонятный танец.

- Клара! Ты должна быть в своей комнате!
- Хайнц…, - Кларисса опустила шпагу.
Фридрих Карл тоже опустил клинок и отступил на шаг. Очарование было нарушено. Хайнц Торнхейм угрожающей башней стоял в дверях и хмурился. Годы тренировки научили «каменного» барона к спокойствию в любых обстоятельствах. Он невозмутимо поднял свой камзол и ножны. Убрал шпагу. Чуть встряхнул камзол, оделся. Провел ладонью по волосам. И спокойно взглянул в глаза обоим.
- Она должна быть в своей комнате. – Повторил с нажимом Хайнц мрачно глядя на барона. – Это приказа отца. Что вы делаете здесь, барон?
- Даю вашей сестре возможность выразить свою злость другим образом, - Хирш выразительны взглядом окинул комнату.
Хайнц хмуро огляделся и, сложив руки на груди, встал у двери, дожидаясь, когда сестра последует к себе.
Фридрих Карл чуть заметно усмехнулся.
- Приказ князя - закон.
Клара резко вскинулась, но тут её посетила другая мысль.
- Валентина и Маргарет тоже наказаны?
- Марго итак наказана своим падением. А Валентина лишиться того, о чем мечтала.
Клара чуть нахмурилась.
- Вы не отдадите ей коня?
- Именно.
- Это...
- Это наказание. Точно такое какое назначил вам отец. Возможно, вас утешит мысль, что они так же переживают за вас. Валентина просила меня сказать князю, что это её вина.
- Вы не сделаете этого!
- Разумеется. В своей семье я - глава, и Валентина уже наказана.
- Клара...- Хайнц не дал сестре сказать что-то ещё. - Отец зол. Очень.
Потом он просто подхватил упрямицу, взвалил на плечо и вышел. Фридрих Карл очень старался не рассмеяться, но удержаться не смог.