2 число месяца Иглы.

Музыка:  Deep Purple – Child in Time.

Я пришел к ней поздним утром; оставив карету у ворот, постучался в дверь. Служанка – кажется, Кора… - убежала торопить свою, как выяснилось, уже собирающуюся госпожу, а я остался в дверях, опершись плечом о косяк и посматривая на лестницу.
Ожидание продлилось недолго – скрипнула дверь наверху… потом половица где-то ближе… а потом на лестнице появилась Императрица. Сегодня она была одета весьма скромно – я бы даже сказал, подчеркнуто скромно – но это лишь помогало восприятию обретенного такой милой и в общем-то простой девочкой величия. Смотрелась она истинной владычицей.
-Прекрасно, Ли. Я бы на их месте умолял бы тебя прийти и править нами. И еще – с добрым утром, - я подошел и подал ей руку, сведя по последним ступеням и повел через маленький дворик к воротам.
Шли мы неторопливо, говоря о разных малозначительных вещах. Никакого напряжения, никакого, упаси провидение, страха… К чему? Солнце светит, девушка улыбается – чем плохо-то?
Мы приехали одними из последних – остальные наверняка пришли не свет не заря, в надежде до начала совета броситься в глаза нужным людям. Мы же, сопровождаемые Дисом, не вступая в разговоры, до дверей. Отец, судя по всему, уже в зале, так что мне осталось только передать Ли с рук на руки Юрию, и предоставить дальнейшее удаче – его, ее и моей…

***

Когда дверь за отцом и Ли закрылась, я не смог даже посмотреть на Константина. Эх, Страд, никогда ты не умел красиво проигрывать и никогда не научишься… а меж тем стоило бы – с твоей-то дурной головой! Невоздержанный язык и туман перед глазами отлились ударом, который отец принял за меня; хуже всего то, что в тот момент меня это совершенно не волновало…
Собственно, пока ко мне не обратилась Лианна, я был готов даже бросаться на Высокий Совет с кулаками. По счастью, девочка показала фамильное присутствие духа… В конце концов, поймать уздечку у взбешенного Эстерада Флавио – многого стоит.
Так или иначе, отца отпустили, вдоволь насмотревшись, как великий человек униженно выпрашивает милосердия. «Отвечать за Флавио», по высокопарному выражению этого невесть из какого дворцового зеркала выбравшегося фантома, осталось мне. Интересно, чего от меня потребуют?
Пока же непрерывной чередой принимали присяги у герцогов. Н-да, уж чего-чего, а разнообразия нашей аристократии не занимать… единственное, что роднит этих таких разных людей в одеждах таких разных расцветок – это тоже не всегда похожие герцогские цепи. Наконец люд схлынул, и стоять перед троном остался лишь я.
-Ну что же, маркиз, Нам угодно, чтобы вы подтвердили свою присягу, - сделал повелительный жест Константин. Ну что же, проиграл – прими оплеуху. Хоть раз в жизни… Хоть раз – постарайся проиграть достойно… но победителей на всякий случай запомни.
Я шагнул к Императору с чувством (подозреваю, что и с видом тоже) расстреливаемого дезертира; неловко опустился на одно колено – на оба не встану! Вот не встану и все!
-Маркиз…, - холодный голос из-за спины… В тот же миг я сменил позу на протокольную, даже не задумавшись, кому, собственно, подчинился.
-Я, Эстерад Флавио, marchese di e’Sko, наследник земель и титула герцогов Флавио, титула Наместника Востока, титула Кесаря Земного Истинноверцев и места в Высоком совете, от лица народа Флавио и Истинноверцев империи присягаю Императору Константину XIII Александриту в верной службе и верноподданном почтении до момента, когда Создатель почтет нужным призвать к себе одного из нас. Клянусь Создателем нашим и кровью предков моих…
Слова падали, будто комья земли на гроб; я смотрел в пол и произносил все эти фразы… Клятва принесена, нити порваны, пульс стихает. What will be – will be…
Милосердным жестом мне было приказано подняться, и после надлежащих поклонов и прочего я был отпущен. На выходе меня тут же выловил Дис.
-Ли с отцом ведь уехали? – спросил я у него.
-Да. Она наверняка уже дома, - он как всегда был немногословен, - Ты к ней?
-Конечно, - мы уже вышли на свежий воздух, - Дис! Мы все-таки проиграли, а ты спокоен, как удав!
-Рано сдаешься,– наемник усмехнулся,
Более ничего за всю дорогу от него добиться не получилось. Там и дороги-то… если не прогулочным шагом, а как мы – молча и торопливо.
…На волю хочу! Чтоб хорошая дорога – Легионеру ног не сбить, чтоб ветер западный, с океана… или дождь  холодный… да хоть снег скифийский! Лишь бы мчаться так, чтоб дорога съедала разум, чтоб слезы – но от ветра, чтоб щеки горели – но от холода! А не по городу, где дети из-под копыт выпрыгивают!..
Но вот уже – роза на вратах; размыкающиеся дубовые двери и испуганная горничная.
Где? Ах в церкви? В какой, к Сеятелю, церкви Ах одна? Да я вам что, каждый сарай с крестом помнить должен, идиоты Где это заведение?… Отлично… держи империал.
Лара-Миротворица, невестина заступница да вдовья утешительница… Ближайшая часовенка, маленькая и ухоженная. Редко там в мирное время бывают… Анна говорила, что молилась здесь, когда я был в Кирии с Ипсиланти… Чушь конечно, но меня тогда даже не оцарапали, хотя тот же Бахрам уж на что бойцом был.
Я пошел в церквушку один, оставив Диса в доме; ни к чему уступать другим даже секунд своей личной жизни…
Ли стояла на коленях у алтаря. Свет из витража (желтый, красный и светло-светло голубой) затопил ее личико, что будто грифельными линиями рисовалось на фоне светлой стены.
Я шагнул вперед, подошел к коленопреклоненной девушке, склонился над ней. Пальцы порхнули по серебристым волосам… губы коснулись ушка…
-Встаньте… моя Императрица.
И за спиной повис испуганный вскрик… Я обернулся.
Румянец на щеках, ужас в глазах, взметнувшиеся пепельные волосы… и жест рукой, словно ставящий стену…
Анна.

02 день месяца Иглы.
Церковь св. Лары возле Дома Роз.



    Девушка в немом ужасе смотрела на красивую женщину, что побледнела, как полотно. Желтые глаза с безмолвным, невыразимым неверием нашли взгляд маркиза Флавио, пухлые губки распахнулись, но вместо вопроса с них сорвался вздох. Девушка не могла вымолвить и слова, пытаясь понять, что же такое случилось: тот, на которого она в мечтах своих смотрела как на любимого и обожаемого мужа - вдруг стоял, как чужой, не зная, что сказать. Лианна совершенно по другому взглянула в фиолетовые, странно заблестевшие глаза маркиза Флавио. В глубине янтаря зажегся медленный пламень: гнева, обиды и ненависти. Ненависти к волоокой, тихой красавице, что замерла, поднеся ладонь ко рту, видимо испугавшись того страшного преображения, искажающего хорошенькие черты лица бывшей послушницы. Лианна отвернулась, но всем существом чувствовала кроткий взгляд женщины. Ли ощущала в ней что-то, заставляющее ее терять контроль над собой, преображающее все ее сознание, выпускающее яростную ненависть и самые страшные сомнения.
- Это - твоя жена, Эстерад? - в нежном голоске проявилась и все больше звенела сталь. - Вот эта кукла, разряженная, застывшая без движения - твоя жена?!! Ты обманывал меня!!
- Ли! - очнулся мужчина. - Посл...
- НЕТ! НЕ ЖЕЛАЮ СЛУШАТЬ! Убирайся с моих глаз! Вместе с ней! Забирай ее и проваливай! - ее не волновало сколько людей могут услышать этот крик. Сердце рвалось на части, а в глазах плескались боль и гнев.
- Успокойтесь, пожалуйста, - раздался женский голос.. Возможно в нем была нежность, просьба, но Ли вскинулась на него диким, необузданным зверьком.
- Молчи! Замолчи немедленно! - пальчики прижались к висками, разрывающимся от боли. - Это ты его подговорила, да? Ты смеялась, зная, что он слушается твоего голосочка?
    Слово за словом срывалось с розовых губ, бросая неведомую ей ярость и боль в чужое, казавшееся сейчас, ликом проклятого всеми Лукавого, лицо. Женщина пошатнулась, хватаясь руками за воздух и теряя равновесие. "Добить!" - вспыхнуло в сознании, но счастливую соперницу подхватил появившийся словно из-под земли Дис и тут же отступил прочь. Лианна задрожала всем телом от еще одного яростного всплеска гнева. И обернулась к так и молчавшему Страду:
- У-би-рай-ся!!! - медленно, словно через силу выговорила она. Но, столкнувшись с ним взглядом, - ощутила удар в грудь: боль! Девушка быстро развернулась и выбежала прочь из церкви, где так надеялась найти покой.

02 день месяца Иглы.
Дом Роз. Поздний вечер.



    Вбежавшая в небольшой кабинет, где расположился граф, служанка застыла, испуганно глядя на него. Рауль приподнялся, напоминая туго натянутую тетиву лука:
- Что случилось? Что с Лианной?
- Хозяйка.. она.. - запинаясь заговорила девушка, глядя в красивое, встревоженное лицо графа.
    Рауль подскочил к ней одним прыжком, хватая за плечи и встряхивая:
- Она у себя?
- Да.. - выдохнула служанка, судорожно переведя дыхание и пытаясь скрыть смущение, охватившее ее при прикосновении его сильных рук. - Она пришла минут двадцать назад... я хотела вам сказать.. а она.. она - плачет.. а сейчас попросила меня принести ей ножницы..
    Последние слова он уже не слушал, оттолкнув служаночку и кинувшись через коридор в уютную, красивую комнату. Лианна стояла посреди комнаты и ожесточенно срезала прядь за прядью своих серебристых локонов. Почти не глядя, девушка яростно, хоть и неумело щелкала длинными ножницами и пушистые пряди падали на пол у ее ног:
- Кто! Кто сказал, что, обрезав волосы - начнешь новую жизнь?! Какой идиот! Дурак! - лихорадочный, дрожащий голос сорвался на крик, закончившийся стоном.
    Граф стремительно подошел к белокурому созданию и одной рукой перехватил ее руку с ножницами, а второй крепко прижал пытающуюся сопротивляться девушку к своей груди. Тяжелый инструмент выпал из тонких пальцев, и юноша осторожно поднес судорожно сжавшуюся в маленький кулачок руку к своим губам:
- Лианна, что случилось? Что ты с собой делаешь? - в ответ на него поднялись желтые глаза с дрожащими на длинных ресницах слезами, и с розовых губ сорвался слабый стон:
- Он женат.. ты.. он.. он обманывал меня.. Я.. я ненавижу его!! Ненавижу!
    Рауль осторожно вытер пальцами слезы, не давая им пролиться, и склонился к ее лицу, ласково касаясь губами висков:
- Ты сама не веришь этим словам, Ли, - губы осторожно скользнули по белоснежным щекам, осушая ледяные дорожки, и остановились, не касаясь девичьих губ.
- Я ему не верю, Рауль.. п-понимаешь? - прошептала девушка, глядя в лицо склонившегося к ней парня огромными, яростно-сверкающими глазами. Руки ее скользнули к его плечам, обнимая, притягивая к себе: - Мне больно.. больно где-то в груди...
    Молодой человек быстро подхватил хрупкую девушку на руки, садясь вместе с ней в высокое кресло и укачивая почти как маленькую. Ладони его нежно скользили по полуобнаженным плечам, пытаясь согреть, а губы снова и снова целовали пушистую головку, тихо шепча что-то успокаивающее, нежное. Ли перестала дрожать, прижавшись к теплой, мужской груди, губы ее чуть дрожали, когда она вновь подняла глаза на Рауля и тихо спросила:
- Я тебе нравлюсь?
    Вместо ответа он прижался к ее губам, целуя. Девушка ответила на поцелуй, ощущая, как по замерзшему телу пробегают такие знакомые, удивительные волны. Рауль на миг оторвался от розовых губ, но Ли еле слышно прошептала: "Еще.." Нежность прикосновений постепенно переросла в страсть, Лианна быстро расстегнула мужской камзол, снимая его, пальчики ее тут же легли на шелковистую ткань верхней рубашки, чуть дрожа, пока молодой граф осторожно распутал завязки ее одежды, обнажая спину. Широкие ладони скользили по нежной коже, стягивая платье и тонкую нижнюю блузу. Его пальцы ласкали ее, стараясь не оставить без внимания ни один кусочек трепещущего тела, а Ли с удивлением поняла, что желает этих ласк….

    Утро бесцеремонно ворвалось в спальню, где утомленные после долгой ночи, спал Рауль, не выпускавший из объятий юную девушку, которая за сумасшедше-короткое время обратилась из ясноглазого ангела в жестокого демона. Пухлые, искусанные в кровь губки улыбались сквозь сон. Ледяные дорожки слез были стерты сладкими поцелуями…. Маленький демон крепко спал.

- А может, ты ищешь любовь душой неверной?
Если ты ищешь любовь, дай бог, встретишь.
- Люблю я одни звезды в дальнем небе,
ищу одного друга в жизни и в смерти.
                                                              © Ф. Г. Лорка

2-3 день месяца Иглы. Рунн. Поздний вечер - ночь.



          Никэ остановился на ступенях особняка Нортми и неожиданно для себя посмотрел на небо. Посмотрел и улыбнулся. Ветер в лицо. Падающая не в срок звезда – последняя нота расколотой флейты. В нем умер великий поэт. К Лукавому. Мир и так вращался вокруг Николы де Нортми. Будь он первым герцогом или последней мразью в сточной канаве. Мир вращался вокруг него, просто потому, что он так хотел. И что еще хуже – даже если не хотел.
          Шелк ночи касался кожи приятной прохладой и затихающей жизнью города. Он всегда любил ночь, это было его время, ведь самые главные злодеяния, ошибки и подвиги всегда свершаются под покровом тьмы.
          Дым радостно переступил с ноги на ногу, когда хозяин оказался в седле. Потрепав коня по шее, новый герцог де Нортми легко сдавил его бока каблуками, и животное, понимавшее с полуслова и полу-жеста, сорвалось с места. Если бы кому-то посчастливилось проследить путь молодого мужчины в эту ночь, то многие бы очень удивились, но свидетелями ночной дороги капитана императорских гвардейцев были только холодные звезды, а они не делятся со смертными своими секретами.
          В переполненной таверне, куда привела Николу дорога, было многолюдно, столица бурлила от последних известий, слухов и сплетен. То ли чудесное воскрешение, то ли ужасная ошибка небес, то ли благая весть о чуде – живом брате Александра – новом Императоре Руннской Империи и множество вариаций на тему. Все это передавалось из уст в уста, обрастало подробностями, как снежный ком, приукрашивалось и становилось чем угодно, но только не правдой. Впрочем, людские умы были заняты – этого довольно, а через пару дней все, наконец, поймут – что же случилось сегодня на Высоком Совете и возрадуются. Или ужаснутся. Это каждому предстоит решить для себя.
          Сам капитан де Нортми относился к ходу Иберо со своей несмываемой усмешкой, а что творилось у него в душе и в голове – Каспиан вас упаси узнать. Единственное, что могло заинтересовать Николу в действиях новых властьдержателей – останется ли он командующим императорскими гвардейцами, присяга, принесенная им в зале Совета была его выпадом в этой схватке. Он намеревается служить новому императору, как служил прежнему, по-своему, но служить. Все остальное будет на их совести, с него вины уже хватит.
          - Давно это началось? – Как будто продолжая уже начатый разговор, спросил капитан, присаживаясь на свободный стул рядом с Андре Кламором за стол, где расположились его люди.
          Гвардеец усмехнулся, наливая командиру вина, и довольно кивнул.
          - С самого нашего знакомства с ней.
          Никола даже не посмотрел на поставленную перед ним кружку, сегодня он не собирался пить, потому что его ждали куда более приятные и пьянящие вещи.
          - И ты молча наблюдаешь?
          Андре оглянулся и задумчиво посмотрел на дверь, за которой в бархатной тьме безлунной ночи его брат Базиль целовался с Селестиной Ксавье.
          - Ты предлагаешь мне присоединиться? – Мужчины переглянулись и усмехнулись друг другу.
          - Вытаскивай своего брата, и собирайтесь, сегодня ночью вы будете дежурить. И где демоны носят моего оруженосца, кстати?
          Неру, молчавший до этого момента, вставил:
          - Лео на посту, сегодня его смена.
          - Как удачно, - улыбнулся Никола. Со дня похорон Императора мальчишка сильно повзрослел, как будто предложение, сделанное капитаном, было ядом, убивающим детство и юность. Так оно и было.
          - Дежурить? – Возмутился тем временем Кламор. – Сегодня не наша очередь, какого Лукавого, Никэ, мы празднуем сегодня… - Он задумался, пытаясь вспомнить, что же именно они празднуют, но так и не придумал. - … что-нибудь. Может даже избрание нового Императора!
          Но капитан де Нортми уже поднимался, не обращая внимания на возражения.
          - Сегодня вы дежурите, потому что я так сказал, Андре. Поторопись. – Бросив на стол пару монет, он направился к выходу, вслед ему неслись недовольные вопли и попытки других гвардейцев успокоить праведный гнев Кламора. До этого Николе тоже не было дела. Сегодня ему ни до чего не было дела.
          Шаги мужчины разбили хрупкое уединение двух молодых людей. У него входило в привычку мешать другим.
          - Номени Ксавье – Никола кивнул, не испытывая ни малейшего сожаления, это было не для него. Какая глупость – жалеть о своих поступках. Какова же цена этим поступкам, если потом их оплакивать. Девушка не ответила, выскользнув из объятий Базиля, она поправила выбившиеся из косы волосы и скрылась в таверне. Будем надеяться, что никто не расстроится, узнав, что герцог де Нортми не заслужил ее одобрения, потому что сам он по этому поводу не переживал. – Будь осторожен, Базиль. – И как ни в чем не бывало, добавил. – Поехали, сегодня вы с братом будете дежурить.
          Младший Кламор долго молчал, поправляя седло своего коня, прежде чем небрежно уронил:
          - Тебе ли говорить мне об этом, Никэ.
          - О дежурстве? Безусловно. – Капитан уже был в седле Дыма и ждал. Он не любил ждать, но бывают такие случаи, когда даже самое долгое ожидание стоит того, что оказывается в его конце. К счастью для всех, кто был повинен в испытаниях его терпения – сегодня был как раз такой случай.
          - Ты понял – о чем я говорю.
          - Бунт на корабле? – Усмехнувшись, поднял бровь Никола. – Как мило.
          Базиль хотел что-то ответить на это, но тут из света во тьму вывалился его брат и громко сказал нарождающейся ночи.
          - Я открыто заявляю, что мой командир – Никола де Нортми – мерзавец.
          - Прекрати повторять давно известные всем истины, Андре. – Никола направил коня в сторону центра города и крикнул. – Если не будете во дворце раньше меня, то поставлю вас дежурить на всю будущую неделю.
          Братья, не шевелясь, стояли и смотрели вслед своему командиру.
          - И в день коронации тоже. – Донеслось до них, когда Дым перешел на рысь.
          Переглянувшись, Кламоры взлетели в седла и пришпорили коней, с одинаковой мыслью в голове – как бы им придушить Николу де Нортми так, чтобы об этом никто не узнал и главное, чтобы об этом не догадался он сам.
          - Лучше подумайте о ядах, это проще и надежнее. – Посоветовал капитан, когда их лошади поравнялись с его конем.
          Все трое рассмеялись, и Руннская ночь наполнилась ощущением надвигающегося счастья. Это очень странное и неподвластное многим чувство, но некоторым избранным оно знакомо.
          Сегодня даже Никола имел на него право.

2-3 день месяца Иглы. Рунн. Шенбрунн. Ночь.

          Три пары лакированных сапог шаг в шаг шли к своей цели по коридорам Шенбрунна. Их блестящие носки ослепляли, их каблуки отбивали дробь судьбы чересчур громко, а те, кто был обут в эти сапоги, слишком привыкли получать то, что они хотят. Это бывает вредно для здоровья. Для здоровья окружающих, конечно. Никто не посмел бы остановить сегодня капитана гвардейцев, шествовавшего по нескончаемым залам, комнатам и покоям Шенбруннского дворца.
          Всюду в замке Императора уже чувствовалось дыхание перемен, почти незаметное, но уже тлетворное. Иберийские солдаты вызывали куда больше доверия, чем люди, одетые в черно-серебряную форму гвардейцев, извечная борьба за право охранять, а значит держать в своей руке жизнь властителя. Но все это завтра, когда угодно, только не сегодня.
          Однако…
          - Добрый вечер, герцог Иберо. – Никола вежливо склонил голову, а потом посмотрел в глаза своего бывшего лучшего друга. Единственного лучшего друга.
          - Добрый вечер, герцог Нортми. – Диего ответил кивком и сделал знак своим людям оставить их, он всегда знал этикет лучше Никэ. Никола последовал его примеру и жестом показал Андре и Базилю, чтобы они продолжили путь. Ибериец всегда и во всем был лучше. Он – положительный герой. А Никола? Был ли он хотя бы героем?
          - Иберийские гвардейцы неплохо вписались в интерьер дворца, тебе так не кажется? – Капитан усмехнулся.
          - Им пришлось. – Спокойно заметил герцог Иберии. – Политика заставляет нас делать глупости, которые оказываются важными государственными поступками. – Он помолчал и прямо спросил. – Каких глупостей можно ожидать от тебя, Никэ? Будешь ли ты хранить жизнь нового Императора?
          Никола улыбнулся, опустив голову.
          - Это единственное, чему я научился в последние годы. Правда, не очень преуспел, похоже.
          - Я не вижу здесь ответа на свой вопрос. – Покачал головой Диего.
          Стоило задуматься – почему так получается - когда он говорит что-то вполне однозначное, его никогда не понимают. Стоило, а может быть и нет.
          - Это «да», Диего. Да, я буду защищать нового Императора, как защищал его брата. Жаль, что я так непонятно об этом говорю.
          Они оба замолчали, возможно, вспоминая такое же непонимание, возникшее между ними в прошлом или думая о чем-то другом, мало ли может быть общих тем для молчания у старых друзей, которые стали, если не врагами, то чужими людьми.
          - Хорошо, мне достаточно твоего слова, Никэ. – Кивнул, наконец, герцог Иберо.
          - Спасибо. – Никола не усмехнулся в ответ на оказанное ему доверие. – Тогда я смею откланяться и продолжу осмотр дворца, герцог.
          - Не смею вас задерживать, герцог, - также перешел на официальный тон Диего.
          Они кивнули друг другу и разошлись в разные стороны, прекрасно ощущая струну, натянутую между ними с тех самых пор, как два юноши, покидающие кадетский корпус и бывшие друг другу почти братьями, вдруг перестали ими быть. Еще тогда теплое чувство родства замерзло, и было разбито в ледяную крошку, по которой они теперь и ходили, общаясь друг с другом. Оба они должны были понимать, что эту струну может ждать лишь две судьбы. Первая – тихое тошнотворное тление, которое убьет последние остатки взаимопонимания и превратит их в случайных знакомых. Вторая – эта струна просто лопнет и потянет их за собой, причиняя боль обоим. Какой бы исход не ждал их впереди – как прежде уже не будет.



          Верная камеристка Ее Величества заметила его первой, глаза иберийки стали огромными от удивления и такой наглости, но герцога де Нортми мало волновало мнение какой-то девчонки. Он сделал повелительный жест головой, не произнося ни слова, и указал на дверь. Девушка в испуге посмотрела на императрицу, желание предупредить и верность боролись со страхом перед командиром императорских гвардейцев. Но женщина была полностью поглощена расчесыванием волос, думая о чем-то своем, а капитан смотрел прямо на девушку, как хищник на приглянувшуюся добычу. Добыча пискнула и ретировалась.
          - Ты обо всем знала.
          Он остановился у раскрытых балконных дверей и стал наслаждаться открывающимся видом. Расческа в руках Ее Величества вдовствующей императрицы Эрмины Иберо дрогнула, свидетельствуя, что его появление замечено, но тут же продолжила движение по темно-русым локонам. Конечно, она не должна перед ним отчитываться, как не должна этого никому другому, но он все равно ждал. И дождался.
          - Да.
          Никола не просил ничего более. Прямой вопрос, прямой ответ, все честно. К зависти многих они могли позволить себе отношения, не замешанные на политике, несмотря на то, кем была она, и кем стал он. Все, что произошло в зале Высокого Совета, навсегда осталось там, этому не было здесь места.
          Смешно наблюдать за тем, как некоторые любят вершить судьбы и думают, что делают этим великое одолжение. Было бы смешно, если бы не было так печально, поэтому все время, в течение которого он был вынужден присутствовать на совете, капитан посвятил другому занятию – созерцанию Эрмины Иберо - делу куда более важному, чем выборы любого Императора. Непростительное отношение к делам государства со стороны того, кто лишь два дня назад стал главой одного из Высоких Домов - совершенно нормальное поведение для Николы де Нортми.
          - А ты все-таки вернулся. – Женщина даже не повернулась, но зачем, если все за нее сказал голос.
          - Я же обещал. – Улыбнулся он, подходя к ней и задувая по пути свечи. Он забрал гребень из тонких пальцев так, что руки их даже не соприкоснулись. Они научились этому за последние годы – признаваться в своих чувствах на расстоянии вытянутой руки. Поэтому ладонь Николы замерла в сантиметре от шелковистых прядей, прежде чем он погрузил пальцы в рассыпающийся по едва прикрытым шалью плечам шелк волос.
          - Разве это занятие для герцога де Нортми – расчесывать волосы забытой всеми вдовствующей Императрицы? – Уже знакомая ирония в голосе и что-то совсем новое, что слишком ему нравилось, чтобы от этого отказаться. Эрмина затушила две свечи, стоящие перед зеркалом, оставив только одну, отчего комната погрузилась почти во тьму, позволявшую им видеть только друг друга.
          - Оно куда достойнее многих других, на которые я теперь должен себя обречь и которых от меня ждут. – Пальцы намеренно запутались в темно-русых локонах.
          - Герцог де Нортми боится, что не справится с ними? – Это был притягательный танец на острие так долго сдерживаемых чувств, каждое слово – шаг над бездной, цена которому удар живого человеческого сердца. Их взгляды встретились в серебристой глубине зеркала, зацепились друг за друга и уже не смогли расстаться.
          - Рядом с вами, Ваше Величество, мне нечего бояться, потому что… - Он накрыл свободной рукой ее ладонь. Их руки впервые соприкоснулись, и пальцы тут же переплелись, как будто делали это сотни и тысячи раз. Как это странно – впервые ощущать себя частью единого целого. Странно и до боли сладко. – Я снова нашел свою веру.
          Из прошлого в будущее только один шаг – настоящее. Впереди бесконечность других шагов и нельзя вернуться назад. Никогда. Никола сделал шаг, отступая и позволяя Императрице подняться, Эрмина шагнула к нему.
          - Я тебя… - Последнее слово этой благословенно-проклятой фразы украл первый поцелуй.
          Когда Господь создавал мужчину и женщину, которые предназначены друг другу, его должно быть вдохновляло пламя – то горящее ровно и согревающее все вокруг, то бушующее самым страшным пожаром. Никола де Нортми и Эрмина Иберо наконец были готовы сгореть. Вместе.
          Обняв Императрицу и зарывшись лицом в душистые волосы, капитан императорских гвардейцев, едва касаясь тонкой ткани, провел рукой по спине Императрицы, как будто это не сильные мужские руки ласкали женщину, а дуновение нежного весеннего ветра. Ладонь его легла на позвоночник Эрмины, чертя только им понятные знаки. Она едва заметно вздрогнула от слишком нежной ласки.
          Их руки переплелись, требуя все больше и больше, пока губы исследовали и открывали… Кожа к коже или душа к душе две половинки одного целого, узнавать друг друга, исследуя неизведанную бездну чужого мира, так близко, что ближе уже нельзя, так открываться друг другу, как не смогут это сделать никакие слова. Говорить прикосновениями, вздохами и одним на двоих ритмом биением черного провала зрачка – некоторые зовут это страстью, другие любовью, Никола и Эрмина нашли свое название тому, что происходило между ними.
          - Мы играем в слишком опасную игру, Никэ… - Шепнула тишина женским голосом, гася последнюю свечу.
          - Нам хорошо, Эрмини. – Ответила тьма мужским. – И пусть весь мир подождет.

3 день месяца Иглы,
Рунн, особняк Иберо


Капитана Арида мало трогали какие бы то ни было политические волнения и перемещения. Был император - не стало его, будет другой - ну и что, что как капля воды похожий на прежнего, тем удобнее увальням-придворным, не надо привыкать к новому лицу да и вот вам повод особо не тратиться на императорскую одёжку. Власть Иберо была непоколебимой, и этот факт он готов был доказывать своей честью и кровью до скончания времён, а чьё-то иное мнение мало когда его интересовало.
Впрочем, все эти многочисленные совещания, согласования и прочая болтовня в Великом Совете на время плотно заняли Адмирала Антонио, что имело, так сказать, две стороны - светлую и тёмную. По левую руку шла возможность расслабиться и подольше покутить с друзьями и соратниками - а ведь именно за этим Рик стремился в блистательную столицу империи: народные гуляния и праздненства, как ни странно, отмечавшиеся среди дворянства гораздо дольше и пышнее, чем в среде самого народа, так кстати подвернувшийся день святой Ангелины, праздник более народный, чем церковный, вновь выманивший добродушных горожан и хорошеньких горожанок на улицы, благоприятствующая погода, когда, как казалось, сами Небеса потворствуют радостям и улыбкам со всех сторон, - всё это настраивало на безделье и самолюбование. Но по другую руку стоял долг и надзор за дочкой самого Адмирала Иберо - дело, в котором он, Рикардо, был, как и следовало ожидать, оставлен главным, так что вся ответственность ложилась на его широкие плечи. Это было задание, которое Рик не мог ни при каких обстоятельствах бросить на самотёк, так что вчерашний вечер окрасился для него заботами и хлопотами.
А ещё это был вечер, когда Рикардо наконец-то мог почувствовать себя героем популярного романа. Вечер, скрытый налётом таинственности и очарования пустынных дорог, вечер столь же волнующий, как и возможность поцеловать тонкую затянутую в дорожную перчатку руку, еле-еле показавшуюся в окне кареты.

Указания Адмирала были предельно четкими - доставить номени Каэтану Иберо в отчий дом в целости и сохранности, благо возможность, благоразумно предоставленная старым пройдохой Жоресом Фьёром, всё сделать в эту же ночь - девочку одну, в страшной спешке и почти тайно увозили к какой-то старой давным-давно забытой родственнице - подвернулась как нельзя более кстати. Проследить за неприметной каретой, выхаевшей из ворот особняка гильдмейстера, было несложно. Неспешно прокатилась она по отнюдь не самым главным улицам города и выехала за его черту ровно там, где и нужно было, - на участке, наиболее близком к жилищу далёкой родственницы. Сюрпризов не предполагалось. Во всяком случае, если не считать сюрприза, подготовленного Риком и его товарищами, удобно расположившихся на пригорке за одним из поворотов изрядно петлявшей дороги, ведущей на восток.

Карету сопровождало трое дюжих молодых людей, но, если учесть всю ту подготовку, которую провели Рикардо и его люди, проблемы они не составили - и очень скоро без лишнего шума их места заняли не менее дюжие молодцы из команды капитана, а повозка, на минутку застывшая на обочине, покатила обратно в город. Из глубины кареты послышался громкий девичий голосок, немедленно требующий объяснений, и лицо Рика украсилось широкой улыбкой в ожидании встречи с обладательницей этого настойчивого голоса.
- Номени Каэтана, не стоит так далеко высовываться из кареты, это может стать опасным. - Они остановились, капитан спешился и приоткрыл дверь повозки. Оттуда выглянула гордая и как всегда невероятно красивая Каэтана в тёмно-зелёном тёплом дорожном плаще с капюшоном и ненамного высунулся кончик дамской туфли. Брови её были высоко подняты, а в глазах бушевало непонимание.
- Номен Рикардо..?
- Счастлив приветствовать вас, номени, безмерно счастлив. - Рик обеими руками взял протянутую ему маленькую ладошку и запечатлел на ней легкий поцелуй.- Не извольте беспокоится, всё в полном порядке. Просто планы немного изменились, и своим долгом я считаю доставить вас прямиком к вашему отцу.
- Моему отцу? - девушка была удивлена, но ни малейших следов тревоги не проявляла. Планы изменились - что ж, ей же лучше, кто стремится ехать одной к скучной тётке в глухую горынь, где нет ни сестры, ни друзей, ни даже всего обширного гардероба, что остаётся храниться дома?
- Да, а теперь давайте продолжим наш путь, уже и так темно, задерните поплотнее шторы и ни о чем не волнуйтесь. Со мной вы можете себя считать в полной безопасности. - Он захлопнул дверцу кареты и махнул кучеру - мол, трогай, а сам подошёл к своей лошади. Краем глаза капитан Арида заметил, что при каждом шаге микроскопические пылинки опускаются на его вычищенные до блеска сапоги, но даже это не могло выбить из него тот заряд бодрости и отличного настроения, обеспеченного сегодняшним приключением. Никаких забот, никаких волнений. Всё прошло как по маслу, и они победили.
Опять.

"А ведь насколько правильную вещь я сделал, - на следующее утро умиротворенно думал  Рикардо, думал, не вдаваясь в излишне глубокомысленные рассуждения. - Нет ничего, важнее и крепче семейных уз, так что моё дело правое, пусть использованные методы и отдают бретерством и лихачеством. Нет ничего важнее семьи, и она-то теперь, наверное, понимает это, как поняла бы любая на её месте. Быть одной из Иберо - что может быть лучше, а как ей должно понравится на Юге! И ведь это удачно, что именно я соединил её с потерянными родственниками..."
Рикардо вошёл в дом своего шефа, бывший ещё теперь и домом свежеспасенной девицы, - принимать похвалу за успешно выполненное задание, дожидаться нового и хоть полвзгляда кинуть на свою новонайденную землячку. В первой же гостиной его мечта грозилась осуществиться - на краешке софы с видом примерной дочери почтеннейшего семейства сидела номени Каэтана Иберо в компании служанки и, как ей и положено, посвящала себя вышиванию.
- Драгоценнейшая номени.. - длинный темпераментный монолог в самом ещё своём начале запнулся о холодный взгляд девицы:
- Это вы? - девушка встала, а её тон не оставлял сомнений - она была чем-то недовольна. Теперь мужчине оставалось только выяснить, что именно рискнуло навлечь на него гнев его возлюбленной. Голос Рика сделался трагичным:
- Да, я. Вы не рады меня видеть?
- Не рада.
- Откуда столько неумолимости в вашем голосе, очаровательная Каэтана! Позвольте мне загладить свою вину, откройте, кто посмел вас обидеть?
- Вы мне врали.
Гм. Ребенок говорил что-то странное.
- Как я мог?! Разве я не привез вас к вашему отцу, как и обещал?
- Привезли.
- Разве вы не рады наконец-то найти своего настоящего родителя, который будет вас любить, баловать и оберегать?
- Рада.
- Но тогда вы должны быть довольны, незабвенная моя.
- Должна. Но не довольна! - Девушка заметно сердилась и с этим надо было что-то срочно делать.
- Никто же не собирается разлучать вас с вашими прежними родственниками. И ваша сест... и номени Вероника, и Рауль, и Крис, и номен Жорес будут с вами, зато у вас появятся новые, ещё более близкие вам люди - например, Фернандо и Беатрис Иберо - ваши новые брат с сестрой. Я уверен, вы будете счастливы.
- Замолчите, номен Рикардо, и уйдите прочь. Я разочаровалась в вас. - Каэтана казалась спокойной, но длительное общение с её отцом показывало капитану, что это далеко не самое лучшее, что могло бы быть. Подчас для удачливого и искусного мореплавателя буря лучше мертвого штиля.
- Позвольте мне загладить свою вину, позвольте объяснить вам получше..
Звонкий удар пощечины послышался капитану ещё до того, как рука была занесена - слишком часто он прислушивался к этому звуку раньше. Резкий взмах изящной кисти, хлесткий удар, столь родное сердцу влюбленного молодого человека "бдыщщ" и неожиданно прояснившаяся голова вкупе с приятной тяжестью в коленях - в наследство от папочки, Каэтана получила не только пронзительный взгляд да исключительную улыбку, но и тяжелую руку, от которой пострадает ещё не один номен, стоит ребенку подрасти.
Она ушла, а капитан Арида остался в гостиной один, на него уже выплестнули всё негодование и раздражение, что копилось внутри бедной девочки всю предыдущую ночь. Мужчина прижал руку к пострадавшей щеке и тихо улыбнулся: "Всё-таки ей будет хорошо среди Иберо."

3 число месяца Иглы.
Дом Эстэ. Позднее утро.


- Дай коснуться, любимая, прядей густых… - слова родились на грани сна и пробуждения. Он проснулся, тихо прошептав их еще раз.
      Яркий луч солнца запутался в темных локонах красавицы, спокойно спящей в объятьях мужчины, который осторожно пошевелился, не желая нарушать сон возлюбленной. Его рука мягко заслонила от любопытного луча девичье лицо, едва касаясь нежной кожи щеки. Убедившись, что она по прежнему спит, мужчина улыбнулся и прикрыл глаза. Он хотел и мог позволить себе эти минуты бездумного отдыха.

      Состоявший Совет оставил после себя весьма яркие воспоминания. В первый день Дирок получил истинное наслаждение от появления очаровательной маленькой принцессы, так уверенно и ярко заявившей о себе. Маленькая красавица похоже даже не подозревала о том, какой накал борьбы мог возникнуть. Ее появление практически уравняло стороны. Надо признать, что тана Алиера в первую очередь волновала сама девушка, а вовсе не ее высокое происхождение, как впрочем и с любой другой. Северная трибуна практически ничем не отметила шага сделанного флавийцами, обозначив лишь свою позицию. Первый Тан Севера об этом предупреждал своих танов. Снятие кандидатуры тана Райм вызывало у Дирока еще одну улыбку, за которую Асни вполне могла отправить его на тот свет, если бы они обменялись мнениями по поводу ее возможного воцарения. Второй день Совета был не менее ярким. Дирок лишь один раз с сомнением посмотрел на разыгравшееся представление. Когда приносил клятву верности Эстерад Флавио. Безудержный нрав наследника флавийцев был слишком хорошо известен, а поэтому тан не сомневался в том, что теперь за этим молодым человеком будут присматривать в оба глаза. Появление Константина прошло триумфально, скорей всего на это и было рассчитано у торжествующих южан. Странное дело, но склоняя голову перед законным императором, Дирок почувствовал, как груди что-то тревожно кольнуло. Венценосные Александриты были слишком похожи, он должен будет подготовить сестру – это было понятно сразу. Но не только волнение за Сандру беспокоило молодого тана.
      Найти одну из фрейлин ее величества во дворце – не составило труда. Дирок не очень удивился, застав Сандру в веселой компании своего старинного знакомца – Рикардо Арида. Молодые люди с увлечением обсуждали каким растениям суждено этим летом украсить балконы дворца, обвив их своими ветвями. Садовник, который послушно кивал головой – лишь вставлял краткие и очень нужные замечания по поводу приживется или нет то или другое растение.
- Я уверена, что вы сможете вырастить любой редкий цветок, Аргон, - промурлыкала Сандра. – И все таки прошу вас обратить внимание на красоту фасада. Пусть цветы придадут лишь изысканный штрих и без того превосходной картине дворца.
- По моему важнее не красота цветов – они все удивительно красивы, номени Сандра, - вставил свое слово Рик. – А крепость их побегов….
      Сандра весело засмеялась:
- Право, мне хочется верить, что вы заботитесь лишь о цветах, граф… а не только о том, как оказаться на балконе той или другой девушки.
- Думаете я стану лезть на балкон к прекрасной номени?!! – с исключительной искренностью удивился Рикардо.
- Нет, насколько я знаю тебя – ты вежливо постучишь.. и тебе не смогут отказать, мой прямодушный друг. – вмешался в разговор тан Алиера. – Какой у вас увлекательный спор….
- И чью сторону ты поддержишь, брат? – задиристо откликнулась Сандра.
- Уверен, что ты знаешь ответ, сестра, - улыбнулся Дирок. – Впрочем, даже если вокруг балкона не будет ни одного дерева, а стены замка – будут казаться неприступными. Можешь не сомневаться, что я найду способ проникнуть в крепость….
- И спасти прекрасную затворницу…. От одиночества, - перебил друга Рикардо, склоняясь перед Сандрой, чтобы не дать возможности Дироку ответить на выпад. – Позвольте поцеловать вашу руку, номени. Ваше общество всегда будет для меня праздником, даже когда находятся грубияны нарушающие его очарование.
      Дирок вздохнул, давая себе зарок позже разобраться со старым беспутником:
- Ты угадал, Рик, мне нужно поговорить с сестрой. Но это не отменяет нашей с тобой скорой встречи, приятель.
- В любое время! – отозвался граф Арида, удаляясь.
      Сандра с улыбкой отпустила садовника, дав ему небольшой список, который они так дружно обсуждали, и обернулась к брату:
- У нас есть Император?
- Да… - он ловко провел сестру к скамье под душистыми липами и коротко поведал ей о втором дне Совета и его результате….


      Руки осторожно обняли пошевелившуюся на груди красавицу, не желая отпускать:
- Еще очень рано, - тихо сказал он.
      Красивая, женская рука скользнула по его плечам, ласково коснувшись шеи:
- Утро давно прошло, милый. – как короткая отметина, как шрам, напоминающий, что все проходит, оставляя лишь короткий след. Порой – еле заметный, а часто – ноющий всю жизнь.
- Ты хочешь чтобы я ушел?
      Тихий, переливчатый смех, нежный поцелуй в щеку и загадочная глубина взгляда, когда он открыл глаза:
- Послушай, Элен…. Первые две строки, - и нараспев, продолжил. - Дай коснуться, любимая, прядей густых, эта явь мне милей сновидений любых..
      Тихий шелест распускающихся листьев за окном, негромкие голоса где-то за дверью. Его рука нежно гладила шелковистые пряди, а женщина молчала, ожидая. Не дождавшись ответа, спросила:
- Дальше? Ведь ты это сочиняешь прямо сейчас…
- Да, - теперь он рассмеялся. – Но сегодня мне что-то мешает поймать последние, нужные слова.
- Они появятся, Дирок.. Я не припоминаю, чтобы ты остановился не дописав песню.
      Элен поднялась и накинула на себя легкий пеньюар, вдруг странно отдалившись. Мужчина молча следил за тем, как она проходит по комнате, распахивая шторы и впуская солнце, что неумолимо клонилось к закату, затем она позвонила в колокольчик, приказывая принести кава и села к огромному зеркалу, вглядываясь в свое отражение. Молодой тан чуть улыбнулся, одеваясь:
- Ты права, нужно успеть сделать необходимые распоряжения. И обрадовать сестру, тем что свадьба будет.
- Ты дал согласие? – их глаза встретились в отражении стекла, но это его не устроило и он, приблизившись, опустился на одно колено перед возлюбленной.
- Если ты о помолвке Сандры, то ее уже нет. А мне нужно твое согласие, Элен.
      Огромные глаза пронзительно впились в его лицо:
- Да, - негромко продолжил он. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Подожди, - он словно предугадал ответ. – Не спеши отвечать, я прошу тебя подумать. Ответишь, когда я допишу эти строки….
      Он усмехнулся, целуя шелковистый локон, упавший на полуобнаженное плечо, поднялся и весело закончил:
- С твоего разрешения, Элен, мне нужно идти.
      Уже у дверей его догнал вопрос:
- Зачем, Дирок?
      Он обернулся, глядя прямо в темные омуты глаз:
- Чтобы любить тебя и защитить. Это так просто, но невозможно, если ты не согласишься.

3 число месяца Иглы.
Особняк Прад. Вечер.


      Он вихрем влетел в дом, проносясь к огромному залу, где в кресле сидела его сестра.
- Сандра, скажи слово!
      Девушка коротко засмеялась, поджимая под себя ноги и отставляя чашку с молоком:
- О чем?
- Мечта…
- Сердце! – рыжая головка склонилась набок, изумрудные глаза испытывающе посмотрели на брата.
      Дирок замер, глядя в никуда и тихо пропел:

Дай коснуться, любимая, прядей густых,
Эта явь мне милей сновидений любых...
Твои кудри сравню только с сердцем влюбленным,
Так нежны и так трепетны локоны их!

- Запиши это, Рокки, - еле слышно прошептала Сандра, влажно сверкнув глазами. – И кто она? – недолгое молчание. – Номени де Эстэ?
      Молодой тан улыбнулся – мечтательно, бездумно:
- Впервые в жизни я чувствую, что нежности и любви недостаточно, чтобы сделать счастливой женщину…. Но в жизни нет вопросов без ответов.

3 день месяца Иглы.
Шенбрунн.

    Серый, без единого пятнышка конь стремительно несся меж деревьев к Шенбруннскому лесу. Послушный почти безмолвному зову своей черной всадницы, он лишь строптиво раздувал ноздри, вдыхая свежий воздух. Карна едва придерживала поводья, царственно выпрямив стан, и глядя прямо в лицо несущемуся ей навстречу ветру. Кровавые губы девушки кривились усмешкой, вспоминая недавнее столкновение...

    ...Все было разыгранно с исключительной изысканностью, отмечающей любые представления настоящих ценителей дворцовых интриг. Черноволосая красавица с утра от души позабавилась последними сплетнями о Совете, ярко представив себе разыгравшиеся там картины. Ей уже нетерпелось увидеть неожиданных претендентов и того, кто вышел победителем с легкой руки своих покровителей.
- Говорят он как две капли воды похож на своего покойного брата, - восхищенно блестя глазами рассказывала Лаура де Кана.
- О, да! И когда он вошел в зал Совета, над ним засияли лучи солнца. Это знамение, - перебила Анн де Вальдэ.
    Карна слушала, улыбаясь и чуть-чуть постукивая сложенным веером по тыльной стороне ладони.
- Наверное кому-то будет приятно увидеть новое воплощение Александра, - дамы изволили покосится на красавицу-фаворитку.
- Любезные номени, вам стоит приготовится к тому, что нравы этого двора поменяются. Александр ушел, унеся с собой ту незабываемую атмосферу легкого сумасбродства, позволяющую всем творить то, что им заблагорассудится. Посмотрим, чем отличится Константин. Внешнее сходство - всегда обманчиво, - негромко парировала Карна своим завораживающим, хрипловатым голосом.          Сказав последние слова, женщина подняла глаза, с усмешкой одаряя разговорчивых придворных сверкающим из глубины взором, слегка склонила голову и направилась к выходу из зала. Смех так и рвался наружу, но ему позволялось отражаться лишь в сияющих, черных глазах и гордой улыбке, словно это она - победительница. Она и чувствовала себя такой, следуя подсказке предвидения: тот, кто родился императором, но воспитывался послушным сыном веры - станет игрушкой любого, искушенного в играх интриг, политики и честолюбия. Осталось только увидеть в чьи руки попадет восхитительно-невинная игровая фигура нового монарха.
- Вы сегодня ослепительны, номени Норн, - у этого голоса на все случаи жизни запасена усмешка.
- Рада признать, что и вы - поразительно хорошо выглядите, ваша светлость, герцог де Нортми.
- Как вы официальны.
- Как вы милы, - в тон ему ответила Карна, чуть прищуриваясь, когда серые глаза оценивающе охватили ее одним взглядом.
Никола де Нортми сделал еще один шаг, приближаясь к ней:
- Все еще сердиты на меня?
- По моему вам это должно льстить, герцог, - сверкнули в улыбке белоснежные зубы.
    Никола не менее ослепительно улыбнулся, склоняя голову и бросая исподлобья взгляд на красавицу:
- Так это положительный ответ?
    Она была насторожена с самого начала, доверяя новоиспеченному герцогу не более, чем дикому зверю, выслеживающему добычу. Ее только чуть озадачивало то, что на охотника Никола не был похож.. Скорее..
- Я вам не помешала? - мурлыкающий, чуть гневный голос: "О, да.. Вот это охотник.. Тогда Никола - загонщик.. Ну что ж, тигрица, послушаем тебя.."
    Карна улыбнулась появившейся рядом с ними красавице, ограничившись коротким:
- Ничуть, - и опять посмотрела на усмехнувшегося Николу.
- Мне несколько надоело ждать обещанной встречи, герцог де Нортми. Я пошла искать вас и нашла в исключительно милом обществе, - всегда такое выразительное лицо огненноволосой фрейлины сейчас могло сравниться разве что с ледянной маской, которую в канун большого праздника зимы высекают на холодных льдах скал Ирра. Но и она сверкает переливаясь в лучах солнца или луны. Карна же не заметила ни одного чувства: "Очаровательно, Сандра. Я недооценила тебя, милая.."
- Не мог отказать себе в удовольствии, моя несравненная, - раздался ленивый ответ герцога.
- А вы, Карна, не приминули воспользоваться ситуацией? - в голосе тоже колко звенели ледянные ноты.
- Мне не дано выбирать предпочтения герцога, Сандра, я могу лишь.. восхищаться ими. - глаза вновь засияли, оценивая едва заметную тень, пробежавшую по красивому лицу фрейлины. - Возможно ему не хотелось идти на столь скучную встречу.
    В ярко-зеленых глазах засверкало холодное презрение:
- Ах, наш блистательный капитан стал герцогом и теперь ему претят встречи со мной, - обращенный казалось бы к мужчине выпад, был нацелен на ослепительно улыбнувшуюся женщину.
- Милая Сандра, зависть очень нехорошее чувство. Наш доблестный капитан поднимается по очень скользкой лестнице славы. Теперь он - особо приближенный Ее Императорскому Величеству.
- Вы смогли сбить меня с толку, номени Норн, один раз. Но сейчас сами подсказали верный ответ. Именно ваша зависть заставила искать причины, чтобы разлучить меня с моим женихом. Из зависти ко мне, вы стараетесь оболгать чистое имя, прикрывая свои собственные интриги. - лед еще более застыл, поражая сверканием изумрудного блеска.
- Вы забываетесь, Сандра! - черноволосая красавица презрительно повела плечами.
- Ваша горячность доказывает обратное, номени, - чеканный ответ. - Именно вы, а не кто либо другой, замечен в обществе капитана. - легкий поворот головы, холодный кивок. - Что ж, я оставляю вас, Никола, с номени Норн, возможно, именно с ней вам будет приятнее провести все последующие вечера. Всего хорошего.
    Карна на мгновение прикрыла глаза, прежде чем перевести взгляд с удаляющейся фрейлины на все еще стоящего перед ней герцога де Нортми.
- Желаете разнести меня одним из колдовских заклинаний, Карна?
- Что вы, ваша светлость, я всегда теперь буду апплодировать вашим представлениям... в первых рядах, - кровавые губы изогнула еще одна странная усмешка, когда развернувшись она покинула его.

    Да, она недооценила ее.. Но теперь еще больше убедилась, в верности своего решения по отношению к давней сопернице. А герцог.. для ребенка он слишком великовозрастен, для актера играющего ребенка - чересчур увлекающийся и подчас суетливый, но это не отменит наслаждения от представления! Однако это оказалось неожиданным: он решил защищать рыжеволосую фрейлину. Что ж. Защита - не самая сильная сторона нынешнего герцога Нортми.

    Вихрь - так звали серого рысака - встал на дыбы и громко заржал, взбрыкивая передними ногами. Молодая женщина сжала зубы, усилием воли вновь обретая власть над собой и животным, но прежде чем они оба едва не упали, сильная рука перехватила поводья и негромкий голос произнес:
- Вам, номени, надо внимательнее следить за дорогой. Так, задумавшись, недолго и свалится с лошади, - широкоплечий мужчина в форме офицера городской стражи смотрел прямо ей в лицо, продолжая удерживать повод.
    Карна чуть нахмурилась и уже собралась вырвать уздечку, как вдруг в памяти ярко вспыхнуло: капитан городской стражи. Какие милые сюрпризы бывают у баловницы судьбы! Черные глаза с живым вниманием окинули взглядом ладную фигуру капитана, а на губах заиграла улыбка:
- Спасибо за предупреждение, капитан, но думаю я бы справилась с этим рысаком, даже если бы ваша помощь не подоспела, - изящная кисть руки коснулась виска. - Но я благодарна.. за вашу помощь.
    Мгновение она молчала, глядя как он отступает с молчаливым поклоном, а потом сделала движение, словно собиралась спрыгнуть на землю. И он снова оказался рядом, подхватывая молодую женщину на руки и аккуратно ставя ее на землю. Карна на мгновение коснулась плеч капитана кончиками пальцев и склонила черноволосую голову набок:
- О, вы еще раз докажите мне, что вы мужчина?
    Сэм Гарди-Прад удивленно поднял брови, но потом усмехнулся:
- Как вам будет угодно, номени. Желаете немедленных доказательств?
    Карна беззаботно захохотала. Также беззаботно она смеялась, узнав о том представлении, которое разыграли Иберо, выбрав мышь в колпаке*.
- Нет, потом... - она отступила, улыбнувшись кровавыми губами. - Сегодня вечером.
    Последнее уточнение сказано так тихо, как для самой себя, но он услышал и зеленые с золотыми искрами глаза его сверкнули, когда он молча склонился перед ней.


    Черный браслет тонкой змейкой обвивал руку покойно лежащую на спинке кресла. Карна Норн задумчиво изучала сквозь хрустальное сверкание бокала блики пламени в камине, когда в дверь постучали. Эса вскочила с маленькой табуретки у ног госпожи, заглядывая в черные глаза, где лишь на миг отразилось удивление.
- Открой. - служанка быстро выполнила тихий приказ, впуская капитана городской стражи.
    Мужчина склонил голову, приветствуя улыбнувшуюся ему в ответ Карну, и протянул огромный букет белоснежных, как снег на вершинах гор, нарциссов:
- Благодарю, но... - женщина не успела закончить слова.
- Мне приятно подарить их вам, Карна.
    Легкое движение тонкой руки, служанка бесшумно поставила перед госпожой вазу и удалилась. Карна приблизилась к капитану, осторожно беря букет, чтобы поместить их в широкую, стариную вазу черного оникса. Изящные пальцы чуть расправляли хрупкие стебли бледных цветов с едва уловимым запахом:
- Они красивы, - задумчиво проговорила Карна. - И холодны. Сродни мне.
    Теплые руки коснулись ладони, мужчина легко развернул ее к себе:
- Я не заметил в тебе холодности.
    Кровавые губы улыбнулись:
- Когда мы успели выпить с вами, чтобы быть на "ты", капитан? - легко спросила женщина, касаясь прохладной ладонью его щеки.
- Так проще, - ответил он, - но от глотка вина не откажусь...
- Вина?
- Да. - он помолчал, разглядывая красавицу, которая в свою очередь изучала его, протягивая свой бокал, что еще совсем недавно покойно стоял на столе, и погружаясь темным взглядом в спокойную глубину зеленых глаз.
    Сэм сделал короткий глоток и возвращая Карне, которая так же на миг приблизила бокал к губам и вновь ставя его на стол. Неожиданно мужчина подхватил со стола бокал, допивая его и откидывая прочь, чтобы обвить руками женские плечи, склоняясь и целуя красавицу в губы - опьяняюще, жарко. Женские пальцы скользнули по пуговицам камзола, что с неимоверной скоростью растегивались казалось бы от легкого прикосновения, а потом плавно развязали ворот рубашки. Сэм глубоко вздохнул, прерывая поцелуй, но не отстраняясь от манящих, ярко-красных губ:
- Так быстро?
    Карна улыбнулась, губы их касались друг друга, когда хрипловатый голос прошептал:
- Так проще. - негромкий смех удивил может быть кого-то, но они не удивлялись, помогая друг другу освободиться от ставшей сейчас ненужной одежды. Руки мужчины сжали гибкий, женский стан, чуть приподнимая и опускаясь вместе с ней в кресло.
    Черный, как драконий глаз**, взгляд встретился с разгорающимся зеленым пламенем колдовского пожара, чтобы вспыхнуть от одного движения сильных рук, разорвавших тонкий батист пеньюра. Зов ночи, освященной слепящим месяцем; зов, что родился вместе с первым существом с горячей кровью; зов, которому послушны все, кто ходит по земле - ироничный и страстный, сладостный и хмельной зов пламени в жилах. Зов, которому послушны все, кто слышит его - при свете солнца, под покровом тьмы. Ироничный и страстный, сладостный и хмельной зов крови.


* Мышь в колпаке - тоже, что и кот в мешке.
**Драконий глаз - черный, драгоценный камень с колдовскими свойствами, дающий силу женщинам. (Зем.аналог - гематит..)

3 число месяца Иглы.
Рунн. Особняк Нортми.

    - Не малы ли дни мои? Оставь, отступи от меня, чтобы я немного ободрился, прежде, нежели отойду, - и уже не возвращусь, в страну тьмы и сени смертной… - чтение Книги Ответов Анжеликой перемежалось чередой всхлипов и вздохов. Жан-Пьер сидевший в стороне, молча играл с котенком, двигая перед ним концом шарфа, - в страну мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма…
    Будущая герцогиня Конарэ отодвинула книгу в сторону и снова зарыдала.
    - Ну же… - граф Барна отложил в сторону шарф, котенок тут же противно завопил. – Анжелика, того, что уже случилось – не исправить. Ваш отец вряд ли обрадовался, увидев Вас в таком состоянии.
    - Неуж.. неужели… - слезы душили ее. – За… за что, Жан-Пьер? Мой отец был… был хорошим человеком, самым лучшим…
    - В наши времена сложно быть хорошим, – вздохнул граф. – Многие завидуют. Исправить прошлое нам не дано, остается надеяться на будущее…
    - Ка... Как я могу надеяться? – она закрыла лицо руками. – Все так… так плохо… просто ужасно…
    - Быть может… - начал Жан-Пьер, но дверь хлопнула – в комнату вошел Конрад де Конарэ.
    - Граф, – вежливый полупоклон, ехидная улыбка на губах. – Анжелика…
    - Кхм-кхм. – Жан-Пьер встал, откашлявшись. – Мы ждали Вас еще вчера, Ваша Светлость.
    - Я был занят… - загадочно сообщил Конрад, вешая шляпу на вешалку и снимая сапоги. – Может быть, Вы не в курсе, но весь прошедший день мы выбирали нового Императора…
    - Всю ночь? – граф Барна вскинул бровь в мнимом удивлении.
    - Нет, хватило и дня. – Конрад улыбался. – Было бы из чего выбирать, возможно, это бы продлилось и дольше.
    - Значит, теперь мы все живем под сенью деяний Диего Первого?
    - Увы, с первыми нам не везет, – герцог уселся в кресло, водрузил ноги на пуфик стоявший рядом и потянулся за бутылью вина. – Возрадуйтесь. На троне будет сидеть нечто, называемое Константином Тринадцатым!
    Жан-Пьер раскрыл рот от удивления.
    - Откуда же взялся Тринадцатый?
    - Об этом надо узнать у Вашей тетушки… - ехидно заметил Конрад. – Впрочем, рискну предположить, что взялся он оттуда же, откуда берутся все люди… Аист его в корзинке не принес, я в этом уверен.
    - Он брат Александра? – снова удивился граф Барна. – Но где же он был все это время?…
    - Сеятель его знает… - Конрад залпом осушил бокал. – Я так и не понял. Важно то, что у нас с Вами неожиданно оказалось куча родственников, о которых мы понятия не имели. Просто – цирк. Флавио притащили какую-то девицу – якобы сводную сестру Александра, Иберо извлекли на свет божий брата-близнеца Александра... Может быть вина, граф? У Вас такое лицо…
    - Да, пожалуй, – ошарашенный Жан-Пьер сел обратно в кресло. – Почему…
    - У меня тоже много «почему»… - лениво заметил герцог Конарэ. – Поэтому я всю ночь и провел в седле, раздумывая над этими вопросами… Пришел к интересным выводам, знаете ли…
    - Поделитесь? – граф Барна глотнул вина.
    - Политика в наше время стала вредна для здоровья, как впрочем, и воздух столицы. – Конрад улыбался. – Я собираюсь покинуть двор и вернуться в свое имение вместе с супругой… - он посмотрел на Анжелику. – Это же самое я могу посоветовать и всем остальным, если у вас, конечно, нет орла на гербе.
    - Дельный совет. – Жан-Пьер тоже улыбнулся. – А вы уверены в своих пророчествах?
    - Сами увидите… - ухмыльнулся герцог Конарэ, и, закрыв глаза, откинулся назад.

3 число месяца Иглы.
Рунн. Кладбище невинно убиенных.

    - Я хочу посетить могилу своего отца, – неожиданно Анжелика встала со своего места. – Если Вы хотите проводить меня, Жан-Пьер, то пойдемте. Конрад, Вы не возражаете?
    - Идите, идите… - сказал герцог, не открывая глаз. – Прогуляйтесь.
    На улице дул прохладный ветерок, но поскольку они облачились в теплые плащи с большими капюшонами, закрывающими лицо, было тепло. Анжелика вздохнула. Небо синеет, птицы поют, но на душе лежит громадная скала, и снять ее не представляется возможным.
    Предвкушая грядущий праздник, и еще не отойдя после предыдущего, народ ходил по улицам веселый, отовсюду доносился звонкий смех и звуки иных наречий Империи.
    - Унд эс вирд айн стиллес бэтен, тиф ин унзрен сеелен вах, эх ди дункле нахт зихь найгет, тёне фромм айн лид вид нах… - доносилось из близлежащей таверны.
    Анжелика вздрогнула.
    - Как много брамерцев в последнее время в Рунне. – заметил Жан-Пьер. – Я совсем не давно видел еще один отряд, прибывший в город… Вооружены до зубов, смотрят как волки. Что-то не верится, что они прибыли веселиться.
    - Отец бы все понял… - тихо сказала Анжелика. – Теперь все рушится. Жан-Пьер, я не говорила это никому, но вам скажу. Мне снятся сны о том, что этот мир падает в бездну… полную тьмы.
    - Вам здорово досталось в последнее время, – граф пожал плечами. – Неудивительно, что вам грезится всякая гадость. Ваша мать просила меня пока позаботиться о Вас…
    - Вы не поняли. – Анжелика грустно вздохнула. – Но это и не важно.
    Кладбище было совсем рядом. Пятеро Нортми лежит в нем. Все пятеро нашли свою смерть в коварной столице, но один пережил остальных на тридцать восемь лет… Тридцать восемь лет бесконечных боев, скитаний и потерь… Проклятие Андре де Монбара продолжало действовать и еще один человек, предавший его сошел в могилу.
    Здесь росли вековые деревья, а ветки переплетались меж собой и затеняли землю, не давая солнечным лучам осветить каменные надгробья. Спокойный полумрак… Пустырь, где была вырыта яма, куда по приказу Мишеля де Морле побросали убитых во время ночи Святого Августа. Почти сорок лет прошло и возникшее здесь кладбище принимало в свое лоно усопших откровенцев, бесчисленных купцов и проповедников. А теперь в землю лег и тот, кто защищал их все это время…
    - Останьтесь здесь, – приказала дочь Черного герцога.
    - Слушаюсь. – Жан-Пьер остановился у калитки.
    Протопанные тропинки не были прямыми, и в начале Анжелика растерялась, но вскоре стало ясно куда идти – любая дорожка вела к центру, а там и был похоронен Этьен де Нортми.
    Тьма окружала ее, но впервые в жизни тьма не была враждебна. Тонкие пальчики коснулись гранита, и древний камень не был холодным. Цветы легли рядом с каменной плитой, отрезавшей от этого мира лучшего из людей. Ветер растрепал ее волосы, принеся слово: «Анжелика»…
    - Отец!
    Да, да… Он жив! Силуэт стоявший в конце одной из тропинок, в тени деревьев, дрогнул и исчез за поворотом. Бегом туда…
    Запыхавшаяся девушка врезалась в застывшего рядом с одной из могил человека, тот поднял на нее взгляд. Нет, это не он…
    - Прошу простить меня, - неизвестный поклонился. – Вы чем-то разочарованы, я смотрю? Надеюсь, причиной разочарования был не я.
    Анжелика огляделась по сторонам. Она могла бы поклясться, что видела фигуру отца, но вокруг было пусто, незнакомец был единственным кроме нее человеком, кто находился сейчас на кладбище.
    - Нет… - сказала она, опустив глаза. – Прошу меня простить, я видимо ошиблась.
    - Ангелы не ошибаются, – неожиданно сказал мужчина.
    Анжелика перевела взгляд на надгробье, около которого стоял неизвестный. «Джон Кроуклоу, покойся с миром». Еще одна трагедия, оставшаяся неизвестной для остального мира.
    - Вы, наверное, дочь Этьена. – неожиданно сказал незнакомец. – Я – Джеймс Кроуклоу, и я искал вашего отца, но, увы, опоздал…
    - Искали? – удивилась Анжелика. – Для чего?…
    - Причин было много… - Джеймс тихо улыбнулся. – Сейчас это уже неважно, сделанного не вернешь назад, но можно еще спасти тех, кто этого заслуживает. Нортми были благословенны Господом на великие дела, а превыше всех – ваш отец. Мы должны закончить то, что было им начато. В Рунне я слышал о многом, слышал и о вашем грядущем замужестве. Нортми отныне потеряно для нас, но может быть, мы найдем пристанище в Экилоне?
    - Не совсем понимаю о чем Вы? – удивилась девушка.
    - Не обращайте внимания, – сказал он. – Просто я хочу поговорить с герцогом Конарэ. Может, Вы поможете с этим?
    - Господь велел помогать другим людям, – ответила Анжелика.
    - Правильно, – согласился Джеймс. – Тогда оставим мертвых в покое, и пойдем…
    Взяв ее под руку, он провел ее к выходу, где уже ждал Жан-Пьер.
    - Алиерский проповедник! – граф похоже знал Джеймса.
    - Приветствую тебя. – Кроуклоу поклонился. – Тебя окружает тьма, граф… Берегись…

3 число месяца Игры.
Рунн. Особняк Нортми.

    Он задремал, и опять ему приснился этот неугомонный старик, вернувшийся даже с того света, чтобы прочитать своему племяннику очередную нотацию. Конрад долго спорил с Черным герцогом, каждый раз опровергая его доводы, сердясь, но, так и не убедив Этьена, что честь и долг в этом мире пустые слова.
    - Забудьте, - говорил Конрад. – Никому это ненужно. Все хотят поступать по своему желанию.
    - Есть и те, для кого совесть превыше всех земных наград, – упрямился мертвый глава Службы Имперской Безопасности.
    - Дураки. Могила будет для них лучшей наградой.
    - Не собирайте сокровищ на земле, а собирайте на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не крадут, – цитировал Черный герцог Книгу Ответов.
    - Глупость! – герцог Конарэ сердился и топал ногой. – После смерти ничего нет, и нет ни рая, ни ада. Мертвые умирают навсегда, и больше мы их никогда не увидим.
    - Но меня же ты видишь, – резонно заметил Этьен де Нортми.
    - Да… - растерялся Конрад, и пока он придумывал ответ, глава Службы Имперской Безопасности исчез, а его самого кто-то стал энергично трясти за рукав. Синий герцог оглянулся. Девчонка, служившая у его бабушки. Но ей-то что надо?!
    - Мой добрый герцог, - сказала девчонка. – Наконец-то я нашел Вас! У меня крайне важный разговор к Вам!
    - Чего?… - Конрад замотал головой и тут понял, что уже проснулся. Перед ним стоял благообразный дед в богатоукрашенном, но уже изношенном камзоле.
    - Это Вы?… - герцог Конарэ удивленно посмотрел на него. – Кто Вы такой, Сеятель Вас побери?
      - Граф Селестин де Осси, Ваш покорный слуга, – дворянин с изумительной ловкостью отвесил изумленному Конраду церемонный поклон. – Я прибыл в Рунн сегодняшним утром, чтобы предложить Вам свои услуги, мой сиятельный сеньор.   
    - Какая прелесть… - Конрад протер глаза, во рту был мерзкий привкус. – Тогда окажите услугу, найдите бутылку вина, в которой еще что-то есть… Проклятая жизнь…
    Голова кружилась, стены шатались, руки дрожали. Он с трудом дошел до умывальника, вылил на себя кувшин холодной воды, причесался, и с мукой во взгляде повернулся к графу Осси.
    Тот уже замер около столика, на котором стоял бокал вина. Конрад слабо улыбнулся.
    - Налейте и себе, граф.
    Вытянувшийся по струнке Селестин несколькими точными движениями наполнил свой кубок, Конрад зачаровано следил за ним.
    - За Императора Константина! – провозгласил Конрад, залпом выпивая свое вино. Селестин эхом повторил за ним, согласно кивнув.
    - Отлично, – герцог, улыбаясь, сел в свое кресло. – Теперь, валяйте, рассказывайте, какими ветрами Вас занесло ко мне.
    - Я слышал, что Вы возвращались в свой замок, Ваша Светлость… - осторожно заметил старик.
    - Да, было дело, – согласился Конрад.
    - Но пробыли там совсем не долго, – продолжил граф Осси. – Я не успел прибыть к Вам.
    - Для чего же я понадобился? – герцог улыбнулся.
    Селестин выпрямился, гордо глянув на своего сюзерена.
    - Осси всегда служили роду Конарэ, будучи их самыми верными союзниками! Мы сражались и умирали за вас, почитая это величайшей доблестью. Но мы не служим женщинам, и пока в Экилоне сидела жена Франсуа, командуя всеми, мы вынуждены были оставаться в своем имении. Мы отрешили от мира, не желая знать ничего, пока наш герцог находился в Рунне, вдали от своего родного края. Но теперь все изменилось, не так ли? И Вы вернетесь в Экилон, чтобы все было как встарь.
    - Святой Каспиан… - Конрад рассмеялся. – Вы провели все это время в своем поместье, не зная ничего о том, что происходит в мире?
    - Кое-какие новости о нас доходили, – граф задумчиво кивнул. – Но я ничего не желаю слышать об Императорском дворе, слишком много лжи. К сожалению, мы не знали ничего о Вас… Возможно, теперь, когда Вы возвращаетесь, многое изменится, и мы с радостью примем нашего герцога.
    Конрад расхохотался, Селестин с удивлением смотрел на него.
    - Извините, - герцог вытер слезы. – Просто ситуация довольно-таки забавна. Нет, я рад, что у меня, оказывается, есть столь верные слуги… Да, действительно я скоро вернусь в Экилон, и, видимо, останусь там надолго. Могу я просить Вас об услуге?
    - Я с радостью исполню любой Ваш приказ! – обрадовался граф Осси.
    - Помогите мне устроить свадьбу. – Конрад улыбался. – Все должно быть… ну скажем, ваше всех похвал.
    - Хорошо, Ваша Светлость! – граф поклонился. – Я лично прослежу за этим.
    - Тогда отправляйтесь обратно в Экилон. – герцог вертел бокал в руке. – Пока Вы чего-нибудь не услышали здесь, в Рунне. Знаете ли, дворцовые сплетни, они вредят здоровью…

3 день месяца Иглы.
Рунн. Шенбрунн.

      Высокий совет остался позади, но Шенбрунн все еще был пуст и немноголюден. Те, кто держал здесь покои при Александре, давно поспешили оставить их. Эти стены вновь заживут привычным для них наигранным подобием жизни, лишь когда их новый хозяин полностью вступит в свои права.
      До Коронации оставалось четыре дня.
      А пока застывшее величие главных театральных подмостков Империи – залов Шенбруннского дворца в Рунне – нарушал лишь звук шагов герцога Иберо. Все было так, как должно. Пройдет еще ни один день, прежде чем большинство придворных осмелятся примерить себя к новым декорациям этой сцены. Диего надеялся, что это даст ему хоть какое-то лишнее время. Слишком многое из случившегося после смерти Александра требовало принятия срочных мер и решений.
      Недлинный путь к  широкой лестнице, ведущей в Императорский сад, и раннее утро, полоснувшее неярким белым светом по уставшим глазам. Прошедшая в покоях Шенбрунна ночь, хоть и была щедра на тревожные и, казалось бы, столь неуместные теперь, после торжества Дома Иберо в Совете, мысли, но сна так и не принесла. 
    Возможно, и не стоило покидать дворец в этот день, первый день правления Императора Константина XIII, но последние недели научили герцога тому, насколько бесценным может быть время.
    Диего вздохнул, на мгновение позволил себе закрыть глаза, затем обернулся на приближающийся стук копыт.
- Ваша лошадь готова, - герцог принял у Хосе поводья нервного гнедого жеребца из шенбруннской конюшни, - Выглядите усталым, господин.
- Всю ночь складывал в уме простые числа, - улыбнулся Диего.
- И что с результатами?
- Настораживают.
    Взгляд Хосе стал серьезным.
- Уверены, что я не должен поехать с вами?
- Оставайся с Константином, - подтвердил Диего, - И отправь человека к бургомистру Фонтоне, скажи, что я хотел бы встречи с ним.
- Как вам угодно, - кивнул Хосе, отступая назад.
    После гибели Этьена Нортми и покушения на Антонио, он, как человек знающий возможно слишком много, всерьез обеспокоился за безопасность своих подопечных. Но Диего напротив был почти уверен, что со стороны тех, кто был повинен в этой смуте, никому из дома Иберо, кроме, пожалуй, дяди, опасность грозить и не могла, пока во всяком случае.
    Герцог вскочил в седло и тронул поводья. Застоявшийся в стойле конь непокорно мотнул головой, но подчинился, зарысив к переправе.

    Они встретились на набережной в Королевском городе. Фон Хирш оказался немолодым крепким мужчиной с темными волосами, уже побитыми на висках сединой.
- Добрый день, барон.
- Герцог Иберо, - Фон Хирш сдержано склонил голову, - Вы желали видеть меня?
- Да, наша встреча должна была состояться раньше.
      Не спешиваясь, двое всадников продолжили свой путь вдоль берега.
- Обстоятельства порой бывают сильнее нас. Чем же обязан такой чести?
      Диего помолчал, глядя, как беззвучно стрижи над водой режут прохладный утренний воздух, и снова обернулся к собеседнику.
- Это ваше?
      Барон принял из рук Диего кусочек сургуча с гербом фон Хиршей, его взгляд остановился на этом предмете лишь на мгновение, потом он молча вернул его.
- Это оттиск моего перстня, я никогда не снимаю его.
- Значит, письмо в управление Стражи послали вы. Откуда вы знали?
      Лицо брамерца осталось бесстрастным, он отвел глаза лишь на мгновение, словно стараясь не выдать чего-то даже взглядом.
- Не имею права этого сказать, Ваша Светлость. В деле замешана женщина и мне не хотелось бы озвучивать ее имя.
- Ваше право, - кивнул Диего, - И все же…
- Не один вы заботитесь о благе экклесии, герцог.
      Подобные разговоры  всегда отличались наличием фраз не в полной мере понятных стороннему слушателю, но способных обозначить для собеседников куда больше.
- Только средства разные, - Диего улыбнулся и тронул поводья коня, останавливая его, - Я благодарен вам за встречу, барон. Если вам потребуется помощь, я всегда готов выслушать вас.
      Фон Хирш кивнул головой.
- Сейчас не смею более задерживать вас.
- До встречи, герцог.
      Гнедой жеребец, подчинившись руке наездника, с храпом отступил пару шагов назад и развернулся к переправе. Просыпающийся город принял и растворил в себе недавних собеседников, отправив каждого своей дорогой….
      Насколько верными могут быть собственные домыслы, и насколько можно доверять их подобным подтверждениям?
      Глядя в меняющиеся обрывки плотного тумана за бортом, Диего думал о том, насколько опасными могут быть игры, особенно если их затеяли брамерский князь и герцог Динштайн. Подобные жестокость и ум, сплоченные вместе, могут дать результаты, особенно теперь, когда ничто не сдерживает их. Почти ничто.
      Последние события – направленный на откровенцев бунт в день похорон Александра, покушения на неугодных, увенчавшиеся неожиданным финалом, гибелью Этьена Нортми. Верно рассчитанная партия. Слишком многие считали черного герцога бессмертным, они же теперь имеют веский повод усомниться в нерушимости акта о веротерпимости.
      Паром вздрогнул, ударившись о пристань. Диего ступил на твердую землю, дожидаясь пока слуга сведет на берег коня. Нужно было бы спешить, но герцог дал себе еще несколько минут подумать, пустив гнедого почти шагом.
      Несомненно, выбрано лучшее время. Константин сейчас не сможет отказаться от поддержки экклесиатского востока, что бы не натворили его представители. Случись, какой либо серьезный конфликт с откровением, и Императору придется принять их сторону, как, впрочем, и дому Иберо.
      Учтено было все… Кроме того, что Империя сейчас не выдержит новой религиозной войны. Растраченная еще Александром казна, обремененная шлейфом многочисленных долгов и армия лишь формально являвшаяся единой далеко не единственные сейчас проблемы Рунна.
      Случись что, и Империя с легкостью расколется на ощетинившиеся армиями и военными альянсами друг с другом осколки. И Константин увы не тот, у кого хватит силы и хитрости заставить их всех подчиниться престолу.
      Но сейчас все это пустое… В отсутствии доказательств, не более чем излишняя мнительность, неуместно проснувшаяся после столь значимой победы его Дома в совете. Но все же…
      Герцог натянул поводья, останавливая коня напротив крыльев центральной Шенбруннской лестницы. Входя под защиту дворца, Диего бросил последний взгляд на низкое серое небо. Оно обещало дождь.

- Бертран Фонтоне ожидает в малой приемной, господин.
- Давно? – Диего отдал ожидавшему слуге плащ, снова обратив взгляд к Хосе.
- Четверть часа не более, я сказал, что вы скоро примете его.
      Герцог кивнул, отходя к столу, где с прошедшего вечера осталась лежать тяжелая инкрустированная рубинами цепь. Шенбрунн не то место, где он может позволить себе появляться без этого наглядного напоминания о собственном титуле. Любое представление здесь требовало надлежащего случаю грима.
      Вдруг подумалось, что сегодня он с радостью отказался бы от любых встреч, цепей и разговоров, оставил бы дворец и до следующего утра не возвращался бы в Шенбрунн.
    Он не видел ее уже четыре дня…
      Никогда нельзя успеть всего. Время каждого человека ограничено жесткими рамками часов и минут, которых в каждом дне равно для любого смертного, каким бы саном или титулом он не был отмечен. Герцогу Иберо остро не хватало даже не пары часов в день, сейчас ему не хватало целой жизни, которую он мог бы прожить иначе.
      Застежка негромко щелкнула, Диего одним движением поправил лежащую на плотной ткани камзола герцогскую цепь. Его ждал бургомистр Рунна.

    Малая приемная была этажом выше, подняться по центральной лестнице и миновать пару дверей. Но в тот день Диего было суждено задержать встречу еще на несколько минут.
- Номени Дэ ла Прад, - Диего улыбнулся, поклонившись спускавшейся ему навстречу фрейлине, и поцеловал протянутую ему изящную ручку скрытую темно-зеленым атласом полуоткрытой перчатки.
- Ваша Светлость, - золотисто-рыжая головка Сандры Прад чуть кивнула, и красавица одарила герцога искрящейся улыбкой.
- Для меня было невероятной удачей встретить вас сегодня, - искренне улыбнулся Диего.
    Изумрудно-зеленые глаза посмотрели на него с легким любопытством.
- Я посмею позволить себе небольшую просьбу к вам, Сандра, - негромко произнес герцог, - Через несколько дней Коронация, и после нее бал. Константин впервые при дворе, и все что здесь происходит очень необычно для него. Я буду очень благодарен, если вы уделите немного времени, что бы помочь ему освоиться перед балом и возможно разучить пару танцев.
- Мне будет несложно, - снова улыбнулась фрейлина. Казалось, сегодня она светилась радостью, даже не думая этого скрывать, и улыбка особенно шла ее зеленым глазам.
    В Рунне возможно не было никого, кто мог бы помочь  Константину справится с подводными камнями предстоящего вечера лучше этой девушки, стремящейся делать все, за что не берется, с легкостью и присущим ей совершенством.
- Спасибо вам, Сандра, - он снова коснулся губами тонких пальцев, - Рад был встречи с вами.
    Легкий реверанс, пара слов прощания и девушка продолжила свой путь. Герцог позволил себе еще одну улыбку и толкнул тяжелую дверь приемного кабинета.
    Фотоне поднялся из кресла, приветствуя. Диего видел этого человека прежде лишь однажды, в Совете, но слышал о нем достаточно рассказов, часто друг другу противоречащих. Одни говорили, что он приобрел особое влияние в городе, благодаря расположению черного герцога, другие уверяли, что он ставленник Альфреда Барна. Так или иначе, Фотоне, бургомистр Рунна в четвертом поколении, располагал достаточными возможностями, что бы сейчас быть полезным трону.
- Мне жаль, если я оторвал вас от дел, - поприветствовав гостя, произнес герцог, - Но многие вопросы требуют немедленного решения.
- Я всегда готов служить престолу, Ваша Светлость, - в голосе Фонтоне скользило несколько показное спокойствие.
      Диего кивнул гостю на кресло и опустился в соседнее сам:
- Вам должно быть известно, в каком тревожном состоянии находится сейчас Рунн. Необъяснимая смерть Александра и последовавшие за ней происшествия. Мне нужно, что бы вы помогли внести ясность в некоторые из них.
- Если это известно мне, - бургомистр внимательно посмотрел на герцога, - Буду рад вам помочь.
- После гибели Этьена Нортми, в ту же ночь управление СИБа было сожжено. Со всем имуществом министерства. Как вы, человек, единственно обладающий властью в городе на тот момент, допустили подобное? – задавать этот вопрос было поздно, если стоило, то только для того, что бы понять реакцию градоначальника.
- Не моя компетенция, Ваша Светлость, - Фонтоне продолжал вежливо улыбаться, - Мы не вмешиваемся в дела СИБ. Здание охраняли люди Нортми. Вполне возможно, ими и был устроен поджог.
      Герцог усмехнулся, скорее сам себе. В последнем он не сомневался ни минуты. «Честные» служащие Тайного министерства* с куда большим удовольствием предпочли бы предать дело многих лет и усилий огню, чем, упаси Спаситель, позволить бумагам попасть в руки Иберо. Жаль. Сгоревшие архивы могли дать ответы на многие вопросы.
- Я надеюсь, что впредь руководство Стражи будет вести себя в подобных случаях более благоразумно.
- Благоразумие... - бургомистр окинул задумчивым взглядом окружающую его обстановку, затем посмотрел герцогу в глаза и добавил, - Что ж, я непременно донесу до них Ваши пожелания.
    Он был не из тех людей, что любили, когда вмешиваются в их дела, и тем более указывают на ошибки. Тем не менее, они поняли друг друга, во всяком случае, настолько насколько это сейчас было необходимым.
- Что-то еще, Ваша Светлость?
- Да, - Диего кивнул, - Никола Нортми пожелал передать службу своего отца в ведомство Императора и правительства, Его Величество согласны с этим. Было принято решение реформировать СИБ в городскую систему безопасности при управлении Городской Стражи Рунна.
- Что ж, приятное и долгожданное известие. Продолжать столь достойное дело будет большой честью для моего племянника, - Фонтоне улыбнулся и наклонил голову, губ герцога коснулась ответная полуулыбка:
- Надеюсь, при этой поддержке, дела о покушениях на Их Высочество Асни Александрит-Фрост и моего родственника Антонио Иберо будут раскрыты в самом скором времени.
- Уверяю Вас, делается все возможное.
- Кроме того, через четыре дня коронация. Я хочу, что бы Управление Стражи уделило особое внимание безопасности в городе. Происшедшее в день похорон не должно повториться.
– Разумеется, Ваша Светлость, это их ежедневная работа и прямая обязанность. Стража несет службу в усиленном режиме с момента гибели императора Александра. Если бы не наши отважные воины ещё не известно во что превратился бы город за последний месяц. Ах, если б всё зависело только от них… Впрочем, их заслуги не снимают с них ответственности. В день Коронации будут задействованы все наши резервы..
- Тогда не смею более вас задерживать, - слова, и легкий кивок головой, дающие понять что разговор окончен.
    Нельзя сказать, что Диего был доволен его результатами. Надежным Фонтоне не показался. Кто знает, возможно, это лишь первый взгляд, и остальное рассудит время. Для всех будет лучше, если бургомистр окажется человеком способным поймать попутный ветер.
      Еще несколько минут Диего просидел в пустом кабинете, слушая тишину и словно собирая воедино обрывки мыслей.
      Сегодня Константин был с матерью, и посему герцог отложит визит к Его Величеству до завтра, и вернется сейчас в свои покои к кипам требующих внимания бумаг, которые канцлер Барна предусмотрительно отдал на рассмотрение престола. До Коронации они должны лечь на подпись Императору.
     
- Вас ждут, господин.
      В ответ на вопросительный взгляд герцога, Хосе кивнул на двери кабинета. Диего толкнул их и остановился на пороге. Его действительно ждали….
      Первое что бросилось в глаза – тонкая темно-фиолетовая узорная шаль из тех, что были сейчас в моде, брошенная на спинку кресла. Он никогда не видел этой вещи прежде, но безошибочно знал, чья она еще до того, как обернулся к окну.
      Она была близко. Такой, в тяжелом шелке и ажурном кружеве надлежащего высшему обществу платья, он видел ее лишь однажды на ужине Евгения Флавио, и теперь, как тогда, мог лишь с искренним восхищением удивляться тому, насколько она может меняться, оставаясь даже слишком собой.
- Ты здесь, –  слова, произнесенные не столь для того, что бы узнать ответ, Диего вполне доверял собственным глазам, сколь, что бы услышать голос.
- Никто не может помешать дочери маркиза Флавио беспрепятственно попасть во дворец,- в черных глазах плескался смех…
    Были эти глаза, улыбка, неяркий солнечный свет, дробившийся в скреплявших прическу сапфировых шпильках, заставлявший темные мягкие пряди отливать теплой бронзой. И все, что могло стоять между двоими - титулы, долги, фамилии, громкие слова – теряя смысл, становилось вдруг совершенно невесомым. Их разделяло лишь несколько шагов. Диего прошел их и обнял ее.
- Я больше не могла без тебя…, - ее слова утонули в плотной тишине. 
      Где-то за спиной Хосе благоразумно закрыл двери в кабинет, оставив двоих наедине друг с другом.

Рунн. Королевский город.
3 день месяца Иглы.

      Жалобно скрипнуло кресло из красного дерева, когда массивное тело Шапура Рустема  бесшумно опустилось в его бархатные объятья. Перо, чернильница, чистый лист. Герцог Кирии любил быть Богом. Бережно, аккуратно и в то же время твердо и целеустремленно обмакнуть ослепительно-белоснежное перо в непроглядную тьму чернил и становится Богом. Прежние властители еще свободной и великой Кирии были непревзойденными поэтами, мастерами поэзии. Шапур Рустем был другим, он командовал Диким Дивизионом. Казалось бы стихосложение чуждо его приземленной натуре прирожденного воина. Это ошибочное мнение, ибо получив вожделенную герцогскую цепь, новоявленный правитель не замедлил заставить себя окунуться в эту сферу. Палиндромы, лимерики, сонеты, канцоны… Все это поначалу жутко раздражало герцога, а уж сколько учителей стремительно и бесславно завершили свою жизнь . Справедливости ради стоит отметить, что с годами мастерство Шапура в стихосложении заметно возросло. Более того, он стал получать удовольствие и истинное наслаждение от процесса написания очередного произведения.

Я гений,
Вас зову на пир,
Как зеркало, я отражаю мир
В минуты ярких озарений.
Внимайте мне,
Я – гений!

Я гений,
Я вмещаю мир.
Вы почва, я над ней эфир.
Все станет жертвой изменений.
Останусь я.
Я – гений!

Я гений,
Я сумел понять,
Что больше незачем писать,
Слова бесплотны словно тени,
И больше не звучит:
Я – гений!

      Указанное стихотворение Кирийский владыка считал одним из самых своих удачных. Ну как же, ни один критик не усомнился в гармоничности слога и идеальности рифмы, и уж тем более отрицать правильность его смысловой нагрузки. И совершенно зря, кстати говоря. Во времена Шапура быть поэтом – великая удача, быть хорошим поэтом – великая привилегия, быть лучшим поэтом – еще и великая ответственность. Мастера изящной словесности купались в роскоши, славе и почете, пользовались повсеместной поддержкой Его Скромности Рустема(после безвременной кончины нескольких своих учителей, насытивших своим хилым телом любимых крокодилов, Шапуру пришлось постараться, чтобы заручиться любовью пишущей братии).
    После Высокого Позора, как его называл герцог,  Рустем начал писать поэму, посвященную этому событию. Когда-нибудь он допишет ее, но не сейчас. Еще рано. Зато пришла пора зарифмовать пожар. Шапур сделал знак рукой одному из Неспящих, и через мгновение, скрипнув дверью, в зале материализовалась стайка наложниц, которые тут же начали растирать голый торс герцога всевозможными маслами и благовониями. Истинный хазредит обязан быть чист не только душой, но и телом. Грязные, немытые и вонючие попрошайки Рунна вызывали отвращение у кирийца. Как смеет подобное неверное ничтожество просить милостыню у правителя хазредитов?! Подать просящему – священная обязанность. Так было, пока в Кирии не сформировался новый класс – профессиональный нищий. Этих проходимцев становилось все больше, у них даже сформировалась своя внутренняя иерархия. Шапуру изрядно надоело каждодневно наблюдать этих «оборванцев, обиженных жизнью» (которые к слову сказать жили получше многих), поэтому он озадачил сией проблемой Лучших Мудрецов Востока. Лучшие Мудрецы Востока напрягли свои необъятные умы, покопались в священном писании и выдали на гора запрет. Запрет просить подаяние тем, кого Всеведущий одарил своею милостью. Теперь с протянутой рукой возле дворцов и на базарных площадях могли стоять только калеки, старики и прочие немощные, сирые и убогие. Ежели стража заметит здоровых и молодых людей, промышляющих подобным нехитрым образом, то она либо превращает их в искомых калек, сирых и убогих, либо… Нет, второй вариант они почти никогда не используют.
      Щелчок пальцами, наложницы похватали свои пузырьки с различными маслами-благовониями и бесшумно удалились, синхронно кланяясь. Пора нанести приватную аудиенцию дану Еуджениху. Шапур нацепил самую грозную и раздраженную маску на лицо из всего арсенала своих масок, который к слову был небогат и состоял в основном из разнообразных оттенков гнева. К тому же в это время герцог Флавио обедает, а по части кулинарии старик даст фору любому.

Рунн. Королевский город. Особняк Флавио
3 день месяца Иглы.

-Чаша смирения пуста! Я требую наполнить ее кровью этих выскочек, бросивших тень позора на наш стяг. – Теперь нужно ударить огромным кулаком по шикарному резному столу из красного дерева, но только так, чтобы не дай бог не повредить его, и в то же время чтобы книги и прочие пергаменты подпрыгнули, подсвечники и стекла в рамах жалобно задрожали. Шапур именно так и поступил. Евгений Флавио, восседающий в удобном мягком кресле напротив Кирийца и бровью не повел.
-Милейший Рустем, вы как всегда вовремя, у вас феноменальное чутье. Я знаю, вы не откажетесь отобедать в моей компании.
-Скорее небесное полотно поменяется местами с земной твердью, чем ваш смиренный гость откажется от подобной удачи . – Рустем ни на волосок не отступил от выбранной линии поведения. Хотя внутренне возрадовался, как минимум одной цели он уже достиг. -  Я не потерплю, чтобы мной правил жалкий монах, скверный отрок. Воробьи вздумали тягаться с драконом?! Дан Еуджених, я требую решительных действий! Я одной рукой сверну шею цапле в робе церковника с короной на челе, во имя Хазреда!
Евгений перевел взгляд на кулак Шапура, который сжимался и разжимался в такт дыханию. Пожалуй последнюю фразу кирийца стоит воспринимать буквально и вполне серьезно.
-Дорогой друг, вы понимаете, что вы теперь государственный изменник? Мы с вами рискуем не доить до долгожданного обеда. – Евгений мягко улыбнулся медленно встал, тем самым дал понять, что разговор окончен. – Я ценю вашу преданность и рвение, Рустем. Сейчас не подходящее время для активных действий, искусство политики состоит в умении выжидать и изучать, чем мы и займемся. Всему свое время, дорогой друг. А теперь извольте в обеденный зал.

4 число месяца Иглы.

Музыка: Roxette – It must have been love…

Проходят, проходят праздники. Отзвенела струнами, бокалами да девичьим смехом Ресурректа, отгорели свечи переданными друг другу огоньками. Как же было нам тогда хорошо – по городу идти крохотным шествием, выписывая свечами прихотливые фигуры, любуясь на лица друзей… и подруг. Особенно подруг.
Водопад светлых волос, светящиеся ярче свечи огромные глаза, детское удивление – Виктория Фрост. Тори.
Ураган улыбок, крылья широких рукавов, такой заразительный смех – Вероника Фьер. Рон.
Летящая будто в ладони над мостовой, спешащая будто в несколько мест одновременно, никогда не сомневающаяся, что «мы идем правильно!» - Каэтана Фьер. Каэ.
Нежный румянец – как цветок флавийской вишни, немножко смущенная улыбка – Марина Нортми. Мари.
Когда две стайки молодых людей встретились на опустевшей улочке, то вместе не пойти просто не могли. Вскоре мы были уже перед Ратушей - Каэтана прошлась по бортику, как по натянутому высоко в небесах канату, и клянусь, она могла достать до звезд даже оттуда. А скоро мы зажгли свои – отдав свои свечи статуям, лишенным даже шанса пройтись по волшебному городу Ресурректы…
В Служилом городе мы веселились в одном премилом заведении – надо будет сказать о нем Эстераду. Наши прелестные провожатые всячески развлекали нас, как и одна из хозяек заведения – прелестнейшая девушка, к слову.
Но ничто не длиться вечно, и королевские гвардейцы развезли нас по домам на изящных жеребцах установленных уставом светлых мастей.
И все осталось в прошлом…

***

Ужин и Совет прошли отражением друг друга в болезненно искривленном зеркале. Фальшивые улыбки и бессильная ярость балованного мальчика. Нежданные гости да непризнанные дети. Король-Солнце, за которым не видели света, и поражение, о котором никто в нашем доме не говорил вслух. До него, кажется, никому нет дела. Мне – точно.
Люди глупы. Хуже того – они фальшивы…
Они верят в бога, не видя в себе силы. Они накладывают стальные обручи на свои души и золотые – на пальцы своих возлюбленных. Они желают власти над людьми, не владея даже собственной судьбой. Они всегда рады влезть в душу с факелом, чтобы рассеять то, что им кажется темнотой - не видя в своих не темноты даже, а липкого черного пятна, что смывается лишь обжигающе холодной, с льдинками, водой. Они рады измерить истину своими, но такими одинаковыми аршинами, для чего распнут ее упомянутыми инструментами на жесткой земле
Но кто измерит глубину слезинки, что бежит по тонкой, бледной коже на утративших свой столь чарующий румянец щеках маленькой еще девочки с испуганными глазами и рассыпавшимися в таком непривычном ей беспорядке светлыми волосами?
Анжелика осталась без отца, и ее так же мало трогала политика, как и меня. Кто знает, могла бы я ее утешить? Развеять черные сны, разогнать точащих остренькие коготки о незакрытое сердце кошек? Нет… Вряд ли. Ну кто я для нее – подруга-то едва-едва…
И не увидишь ее – девушка мило и благопристойно держит траур. В ее отсутствие мне оставалось лишь развлекаться чтением – да стараться пореже покидать свои покои.
Подобному же затворничеству по неведомым мне причинам предавалась и Анна, не видно было и Страда – он только ночевал у себя, просиживая поздние часы в кабинете.
Отец оставался все таким же ироничным – лишь немного, немного мрачнее иногда вел себя. Ни он, ни Страд ни слова не сказали о Совете – кроме сухой констатации факта избрания Константина. Странно, ведь обычно они, особенно брат, весьма эмоциональны в оценках…
Что остается девушке в таких обстоятельствах? Предаться задумчивой грусти, которую подчеркивал еще один крайне неприятный факт.
Поймите меня правильно – Криса я знаю давно… и он в принципе человек, не лишенный некоторой приятности. Его ум, аристократизм и своеобразная – изо всех сил подчеркиваемая – утонченность играют в его пользу, да и черты его достаточно изящны, чтобы вызывать вполне положительные чувства даже у меня…. НО все это меркнет пред одним лишь минусом – его принадлежностью к мужской братии.
Однако же политика, политика имеет в нашем обществе вес, и свадьба назначена на конец месяца. Белое с сиреневым платье уже шьют – и представляя себя в том, что, по идее, должно получиться, я не могу сдержать блаженной улыбки. Я практически уверена, что буду выглядеть просто прекрасно, стоя у алтаря. Единственно что, хотелось бы все-таки видеть рядом не Криса в цветах Фьеров, а… такое же белое платье… ну а на ком – этот вопрос отставим же в сторону.

5 день месяца Иглы,
Рунн, Шенбруннский дворец.


Номени Катажина Риди любила Шенбруннский дворец. Любила его за изящные колонны и длинные коридоры, за изысканные витражи и роскошные покои, заставленные дорогой и редкой мебелью. Катажина любила миниатюрные беседки и фонтанчики, то тут, то там раскиданные по огромному саду, окружавшему императорский дворец. В общем и целом за этот мгновенно пролетевший месяц, полный новых событий, открытий, смены общественных ролей и положений, Касенька составила полнокровную картину идеального дворца - величественного и масштабного, утопающего в цветах и зелени, ограниченного лишь небольшой речкой, подобной протекавшей рядом с Шенбрунном Вольтурной.
В самом замке у девушки тоже было несколько любимых помещений - зала Хельги Фрост, Восточные покои, Кирийская комната, но больше всего она любила прохаживаться по бесконечно длинным галереям и коридорам дворца, любоваться прекрасными картинами - пейзажами, портретами, картами, драгоценными безделушками, украшавшими стены императорской резиденции, доспехами славных рыцарей, доблестно защищавших пределы страны, драгоценными вазами и золоченными массивными подсвечниками. Девушка как раз преодолела одну из таких галерей и замерла наверху Голубой лестницы, залюбовавшись прекрасными фресками, покрывавшими потолок этой части императорского дворца. Монументальная картина изображала Леонида VI как добродетельного мужа и доблестного война, сражавшегося с демонами и чертями из преисподней. В углу за древним императором, запечатленным в ауралонской тоге, оставлявшей его тело полуприкрытым, испуганно жалась беззащитная девица в одеянии, прикрывавшем её ещё менее, вся окруженная премиленькими невинными ангелочками и не менее невинно выглядевшими животными. Леонида поддерживало небесное воинство, число его врагов превосходило все мыслимые и немыслимые представления и то и дело грозило вылиться за пределы фрески. Будучи дочерью скульптора и живописца, Катажина могла с полными правом считать, что весьма неплохо разбирается в искусстве. Эта картина, написанная несомненно талантливым другом её отца Себастьяном Риччи пару лет назад по просьбе императора Александра, признавалась настоящим шедевром. От шедевров такого рода у Катажины начиналась мигрень.

- Я не должна думать о нём?
- Почему нет? Пойми, Агни, золотце, ты достойно выдержала траур по моему брату, теперь ты должна подумать о себе. - Две женщины, крайне поглощенные в спор о том, что стоит и чего не стоит делать с памятью усопших родственников, поднимались вверх. Спор становился скорее односторонним и грозился выплестнуться за границы Голубой лестницы.
- Но так я буду вести себя неуважительно к его памяти, Дели! Церковь не должна одобрять такого.
- Церковь не одобряет, когда юные прекрасные девушки запираются в себе и боятся проявлений нормальной жизни. Настоящей жизни. Ты не монашка и быть ей не  сможешь. Для тебя это нездорово.
- Почему это?
- Потому что для тебя это неестественно. Ты должна выйти замуж, воспитать мужа и нарожать кучу умненьких ребятишек. - Агнесса фыркнула, как бы избавляя себя от комментариев этого пассажа. - Поверь своей давней подруге, монашеская жизнь - не для тебя.
- Я знаю, - голос девушки на миг запнулся и зазвучал не в пример грустнее.
- Но ты думала об этом? - взгляд внимательный и умудренный опытом, что дается нам не в этом суетливом мире, пытается нащупать тоскливый взгляд голубых глаз белокурой фрейлины.
- Да, думала.
- Агни, ты не должна. Только потому, что ты чувствуешь себя обязанной... Ты не должна, слышишь? Этот выбор должен делаться сердцем, а не обязательствами!
- Возможно, так мне станет легче...
- Не станет.
- Прости, ты, как всегда, права.. - девушка понуро опустила плечи и пошла дальше.

Чуть-чуть присев в легком реверансе, Катажина поспешила пройти мимо благочестивой парочки. Одна из них - монахиня - вызывала у ведьмы мигрень ещё худшего рода, начиналась чесаться непокрытая платьем кожа, перед глазами замелькали черные мушки, нательный амулет - почти совершенно такой же, как у всех верующих Империи, - разгорелся так, как будто это был крохотный уголёк на драгоценной цепочке.
Внизу лестницы Катажина остановилась и посмотрела вверх - на как ни в чём ни бывало продолжающих беседовать фрейлину Агнессу де Анфра и приезжую монашку - сантиссу Аделину, кажется, ларианку. Монашка, скромно сложив руки на груди, примирительно разговаривала с Агнессой, желая успокоить вновь разбушевавшуюся девушку. Вокруг неё солнечный расцвеченный свет, попадавший на лестницу через расписные витражи работы того же Себастьяна Риччи, образовывал странную светлую ауру, улавливливаемую лишь самым краешком глаза. Катажина сморгнула, отгоняя видение, сделала шаг, а потом остановилась будто пораженная Карой Небесной.

"Две их будет в поколение, одна светлая, одна тёмная, и никто не сможет повторить то, на что способны лишь они."

Неужели вторая? Вторая?! Да как это может быть? Она же одна! Единственная! Уникальная! Второй такой нет! Целым миром владеть должна она, она одна! Одна!
Этого не может быть. Эта вторая - явная самозванка. Обманщица. Интриганка, жаждущая занять её место, место, причитающееся ей по праву! По праву! Рождение, талант, самое её естество - вот лучшие гарантии того, что именно она, Кася Риди, единственная во всем мире, в целом мире единственная Ищущая. И никто с ней не может сравниться.
Одна.
Одна.
Одна!
И она не оставит существование второй такой же без внимания.

5 день месяца Иглы.
Рунн. Дом Торнхеймов.

Весеннее солнышко за утро прогрело временный кабинет Фридрих Карла фон Хирша в доме Торнхеймов. За зиму рама рассохлась, но уступая силе барона окно все же распахнулось впуская свежий весенний воздух. Хирш почти с наслаждением вдохнул. Последнее время ему все больше не хватало горного воздуха Брамера. А происходящее в столице раздражало и тревожило. Резко открылась дверь за спиной. Барон оглянулся и с трудом сдержал возглас удивления.
- Добрый день, барон.
Нарушивший уединение Хирша был высок и белокож, его темно-рыжие волосы полыхнули как огонь в камине, когда он вышел на яркий солнечный свет.
- Однако ты быстрее, чем я ждал, Рудольф.
- Вы посылали за мной?
- Да. Однако не думаю, что гонец успел доехать хотя бы до Брамера.
- Значит, мы разминулись. – Пожал плечами вошедший.
Затем он закрыл дверь и без церемоний почти упал на диване с наслаждением вытянув ноги в грязных сапогах. Фридрих Карл опустился в уже ставшее для него привычным креслом.
- Итак?
- Итак?! – Усмехнулся мужчина. – И это все что вы можете сказать господин барон? Я в Рунне, можно сказать вопреки своей воле, но по вашим делам.
- Рудольф…
- Ах да. Почта.
Рудольф с неожиданной живостью поднялся и выложил из сумки на стол перед своим господином груду писем и пакетов. Хирш бегло просмотрел выложенное перед ним.
- И что же здесь основное?
- О! Ну наверно вот это неприметное письмецо от Рихарда фон Эстеррайха.
- Чудесно.
Фридрих Карл вскрыл письмо и углубился в чтение. Примерно на середине он прервался и спросил:
- Ты читал?
- Барон писал его при мне. – Усмехнулся Рудольф. – На всякий случай.
- Хм… пожалуй он прав, обстоятельства помогают нам. Рунн стоит на месте, я здесь…
- И деньги тоже здесь. – Вставил мужчина.
- Хм…
- Вернее почти здесь. Я опередил караван Броммеля на три дня. Но думаю, ничто ему не помешает доехать спокойно.
- Н-да… Дело за малым. Не так ли? Но восемь пушек… Это не горсть изюма.

Если бы «голова» Брамера князь Торнхейм знал бы хоть часть того что делает его «левая рука» барон Фридрих Карл фон Хирш… Маленькая чудесная продуманная афера. В курсе, которой были всего 5 человек, включая самого барона фон Хирша и его доверенное лицо, бывшего СИБовца и нынешнего егеря барона, Рудольфа. Годфрид Торнхейм правил Брамером железной рукой. Но порой излишне скупо. Князь был хорошим войном, настоящим господином, но никудышным экономистом. Крепости, стоящие на границах со Скифией, должны быть в надлежащем порядке - требовал князь. Жизнь у беспокойной границы - не сахар. Горный край суров. А надлежащий порядок требует того, чтобы в него вкладывали деньги. Но деньги не появляются из воздуха. Вернее появляются, если приложить знания, мозги и усилия нужных людей.
Первый раз объезжая крепости Хирш был поражен. То что было щитом против Скифии на поверку оказалось дырявым плащом, с трудом согревавшим тело и уж подавно не защищающим от удара кинжала или коварной стрелы. Старые замки на перевалах побитые временем, погодой и небрежностью людей, живущих в них. Старые ружья и пушки, грозившие скорее тем, кто по не разумности возьмется стрелять из них. Плюс уставшие люди, которые живут под постоянной угрозой, без денег и надежд на будущее.
- Что я могу? – Сетовал старый макграф Таммельманн,- Сунься к нам скифы сейчас, то с божьей помощью из-за стен закидаем камнями. Но если так дело пойдет, то через лет пятнадцать и стен не будет. Люди бегут. На пошлине не разживешься. У меня запасов пороха на два дня, а еды – на месяц  впроголодь. Сидя в Трелинне хорошо оружием бряцать и говорить что мы самые грозные.
Решение принесла поездка на расположенные рядом серебряные рудники. Часть из них уже была закрыта. Маленькая спрятанная в горах деревушка у закрытого рудника была ничем не примечательна. Богатые серебряные жилы были выработаны, бывшие рудокопы стали крестьянами и пастухами пытавшими свести концы с концами. Барон только ради любопытства поднял несколько камней у одного из отвала. А потом бросил их в седельную сумку, чтоб только дома извлечь их и отдать племяннице с соответствующей поучительной историей. Впрочем, из рук племянницы то, что на серебряных рудниках считали всего лишь шлаком, попало в руки ее учителя. Тот с интересом вертел камни и так и эдак, а потом попросил их отдать ему. Через несколько дней он подступился уже к самому барону. Его рассказ вызвал живейший интерес у Хирша. То что он привез, конечно было не серебром, но рудой которая все же несла в себе хоть маленькую, но толику серебра, которую можно было извлечь. Подробности процесса барона не интересовали, он задал всего один вопрос:
- Сколько? Сколько нужно руды, чтоб получить слиток?
Так маленькая деревушка перестала быть умирающей. И это было лишь первым шагом. Потом уже появился Броммель, мелкий купец, которому никак не хватало средств. И вторым шагом слитки стали превращаться в скифскую пушнину, которая уже в Рунне оборачивалась в полновесные империалы. Которые уже в свою очередь становились оружием, порохом, амуницией, провиантом, фуражом, а то и новыми стенами, и подвесными мостами. Теперь деньгам предстояло стать пушками для крепости Шпандау.

- То, что привезет Броммель убедит самых несговорчивых.
- Вот вам золото, дайте нам пушки? Как все просто?! А как я объясню откуда деньги? Любой свяжет мое имя с Годфридом Торнхеймом. И клубок потянется дальше: а зачем князю Брамера пушки? И далее, далее, далее…Можно конечно доплатить за тайну. Но покупать мышь в колпаке… Хотелось бы испытать то, что получим. А везти через пол страны? – Хирш потер виски.
- М-ммм… Тайно отлить восемь пушек… Железо, дрова… Это не возможно.
- А испытать? Вот именно. – Кивнул барон. – К тому же князь опять что-то затевает. Это нам не на руку. Мастера могут отказать под предлогом, что мы захотим использовать их здесь, в Рунне. И Годфрид с удовольствием это проделает, если о них узнает.
- В Рунне? Я, кажется, чего-то не знаю.
- Ты много чего не знаешь. Заметил сколько брамерцев в городе?
- Не успел. Князь готовит новую войну?
- Что-то вроде этого.
- Гм…. И куда смотрит Черный Герцог?
- Этьен Нортми мертв.
- Что?
- Вернее убит. И так кстати.
- А СИБ?
- Не знаю.- Пожал плечами Хирш. - Можешь поднять свои старые связи.
- Не хотелось бы. Я больше не СИБовец.
- Тогда оставим все это другим. Меня волнует только Брамер. Рихарду нужны пушки. - Фридрих веско опустил ладонь на стол.
- Тогда есть выход проще. Пусть отольют их у нас.
От простоты решения лицо барона просветлело.
- Конечно. Плавильня, медь, железо, уголь это не проблема. Скрытность! Да я в горах всю армию Империи спрячу, и никто не найдет! – В прищуренных глазах Фридрих Карла прыгали смешинки. – Да, Рудольф, с тобой все проблемы упрощаются.
- М-ммм, могу упростить еще десяток проблем, если меня предварительно покормят и дадут отдохнуть. Да, там еще коробка для Валентины от скифского дядюшки.
- От скифского дядюшки… Ладно. Неси сюда эту коробку.

5 день месяца Иглы. Дом Нортми.
Далее – Шенбруннский парк.




      Длинные локоны светлых волос беспечно развевались, играя с ветром, а девушка стояла задумавшись, с ее губ слетел тяжелый вздох. И возможно это было так несвойственно ей, что свершилось чудо – солнце выглянуло из-за белоснежных облаков, касаясь светлой головки. Марина подняла голубые глаза к небу, жмурясь на яркое солнышко, но оно уже скрывалось за облаками, успевая лишь нежно коснуться бледных щек девушки, которая огорченно вздохнула:
- Что случилось, Марина, вздохи теперь входят в моду? Значит, я совсем от нее отстал.
      Марина быстро прижала кулачки к глазам, но ее уже поворачивала властная, любящая рука, Никола присел на стоящую рядом скамейку, притянул девушку к себе на колени и нежно обнял:
- Я слушаю. Что за печали могут портить тебе настроение?
      Розовые губы нежно улыбнулись, а головка прижалась к широкой груди мужчины:
- У меня все хорошо, Никэ.
- Тебе никогда это не удастся, Марина, - негромко и просто сказал герцог.
- Что? – удивилась девушка, заглядывая в лицо кузена и подняв руку, касаясь его коротких волос.
- Обмануть меня, - губы усмехнулись, а в глазах тихо сверкали самые нежные лучи, которые только мог подарить свет.
      Мариша, сама не заметив, принялась тихо говорить, что ее растревожило, переживая все то, что случилось с их семьей за столь короткое время…. Тонкие пальчики перебирали золотые волосы кузена, заплетая и расплетая маленькие косички, вплетая и убирая мучившую ее тоску, а мужчина тихо обнимал, слушая сбивчивый, запутанный рассказ:
- А правда, что твоя помолвка разорвана, Никола? – вновь вздохнула Марина.
- Правда, но разве это так печально? – искреннее удивление.
- Но.. – девочка сбилась, пытаясь правильнее сказать. – Вы такие хорошие с номени Сандрой….
- Мы стали хуже, оказавшись не вместе? – очень серьезно спросил Никола.
      Девочка принялась было отвечать, но вдруг увидела в глубине нежности серого утра – искорки, которые вызвали ее задорный смех:
- О, конечно нет, Никэ! Разве ты можешь стать хуже? Никогда! – тут же с величайшей убежденностью ответила сама себе девушка. – И рядом с тобой все становится таким простым, понятным и прекрасным.
      На белоснежных щечках появился румянец, когда она договорила. Никола осторожно взял руку кузины, что теребила его золотые волосы, ласково поцеловал, отпуская девушку:
- Потому что это правильно, Марина.
      Девушка решительно кивнула головкой, улыбнувшись и побежав было прочь, но резко остановившись, она развернулась к все еще сидевшему на скамейке мужчине:
- Спасибо, Никэ. – улыбка заиграла на губах, когда она присела в церемонном реверансе совсем как взрослая номени. – И до встречи!
      Солнце пряталось где-то за облаками, но девушку это уже не печалило, ведь оно там было! А это уже не мало. Мариша быстро пробежала по знакомым коридорам родного дома, столкнулась с одной из наперсниц матери, которая строго спросила куда несется дочь маршала, на что получила весьма отчетливый ответ:
- Писать приглашение, Тофути. Я хочу прогуляться с друзьями – Каэтаной и Рон Фьер. А чтобы дойти до них мне нужно надежное сопровождение. Со мной пойдет Робер, - белоснежная ручка махнула брату, который выглянул из большого зала. – И номен де Барна.
- Который из них? – строго выгнула бровь Тофути, девица де Некс.
      Марина на миг задумалась: кузены Леонард и Эстебан скорей всего на службе, Филипп – тоже. Лицо ее ярко просияло:
- С Венсаном! Робер, ты же пойдешь гулять с нами?
- Конечно, сестра! За тобой вообще – должок, - мальчик нахмурился.
- Робер, я тебя познакомлю с Филиппом де Барна. Этот достойный молодой человек никогда не напоминает девушкам о каких-то глупостях, которые его не устраивают или удивляют, зато всегда рад помочь и быть рядом в нужную минуту, - задиристо откликнулась Марина. – Что ж, я пишу приглашение Венсану, надеюсь, что он не замедлит быть.
      Время в ожидании может быть и течет медленно, но не для таких существ, как Марина, которая успела несколько раз передумать куда они пойдут, что ей надеть и как познакомить брата со своими многочисленными друзьями. Как раз когда она пыталась объяснить Роберу, что ему больше пойдет шляпа без пера, чем с пышными перьями – вошел дворецкий, доложивший о прибытии Венсана. Брат и сестра весело скатились с лестницы, вбегая в гостиную и принимая более серьезный вид, чтобы тут же опять прыснуть от смеха:
- Прошу прощения, Венсан, разрешите.. – Мариша задохнулась на миг, но быстро справившись с собой, наконец, закончила. – Разрешите представить вам моего младшего брата – Робера де Нортми. В этом году он будет направлен в Корпус. Робер, это Венсан де Барна, о котором я тебе много рассказывала, поэтому не буду повторять сейчас.
    Венсан заулыбался довольный словами девушки и тут же, очаровательно споткнувшись, приземлился на одно колено, прося поцеловать маленькую ручку. Марина смеясь позволила, а потом с интересом смотрела, как мальчики приветствуют друг друга. В глазах его брата – Венсан казался едва ли не образцом светского поведения, его тут же забросали вопросами об учебе в корпусе. Девушка нетерпеливо притопнула ножкой:
- Вы обо всем поговорите по дороге в дом Фьер! Я хочу поскорее увидеть подруг, а ваша задача – служить достойным сопровождением.
- Идем! – с охотой откликнулись молодые люди.

******

    Придя в дом Фьер – друзья обнаружили лишь младшую из сестер. Марина хотела сразу расспросить Веронику о том, что случилось, но увидев едва ли не слезы в глазах подруги – передумала, попросив лишь отпустить девушку с ними на прогулку в Шенбруннский парк. Встретивший их вместе с сестрой – Крис, с охотой согласился, негромко попросив напоследок, чуть сжимая руку Марины:
- Постарайтесь отвлечь Рон, если сможете.
    Молодые люди помогли девушкам расположиться в карете и вскочили на лошадей, приготовившись сопровождать. Кучер чуть присвистнул, и карета неторопливо поехала по мостовой городского Рунна. Марина улыбнулась в окошке Венсану и чуть прижала палец к губам, прося пока не отвлекать их. Юноша понимающе кивнул и увлек Робера беседой, предоставив подружкам время пообщаться.
- Вероника, что случилось? Где Каэ?
    Рон судорожно сцепила руки и жалобно посмотрела на подругу, из темных глаз девушки одна за другой полились слезинки:
- Я не знаю. То есть.. я знаю, но не знаю, - слезы уже ручьем лились, а чуть вздернутый носик покраснел.
    Марина достала свой платочек, утирая щеки своего друга и чуть не разрываясь от желания помочь и боязни спугнуть неосторожным вопросом что-то очень тоненькое, едва трепещущие на губах – слова доверия, которые редко повторишь опять. Боль трудно доверить даже друзьям. Вероника Фьер чуть успокоилась и взяла из рук подруги платок, который через пару мгновений превратился в лохмотья, так его истеребили пальчики взволнованной до глубины души девушки, которая вдруг склонилась на плечо своей белокурой спутницы, быстро-быстро рассказывая то, что произошло совсем недавно в их доме.
- В тот день – я решила отпросится у папы, чтобы погулять с братьями по берегу Вольтурны. И Рауль, и Крис были с утра дома. Когда я побежала в кабинет папы, то услышала еще не дойдя до него страшный крик. Ой, мне показалось, что Рауль никогда еще не был так гневен. Он кричал на папу! Марина, братья никогда не ссорились с папой, а тут он кричал, словно его в самое сердце ранили….


- И ты говоришь об этом так просто? Вы решили за нее – где и с кем ей жить? – смуглое, красивое лицо исказила гримаса ярости. – Она одна из нас. И могла сама выбрать свою судьбу, узнав все здесь, а не гадая кто и почему ее отправляет из семьи. Или может быть…. Продает?!!!
- Рауль! Замолчи! – бабушка редко повышала голос и, на мгновение, это возымело действие.
- Он ее родной отец, сын. И ты знаешь как ценим мы тех, кто нам дорог, - Жорес говорил тихо. – Каэтану всегда любили в нашей семье, потому и не имели права скрывать правду. Особенно, когда она уже стала настолько явной. Ты должен и можешь это понять, Рауль.
    Негромкий, четкий голос отца Фьер казалось чуть дрожал, но в ответ еще сильнее прогремел ответ сына:
- Да, я понимаю, что состоялась еще одна выгодная сделка! Причем без согласия одной из сторон. О! Без сомнения Каэ сможет найти путь к сердцу отца, но что за мерзкую вещь вы устроили, отец? Почему скрыли от своей дочери правду? Почему даже когда ОНА должна была выбирать – вы, соизволили, сделать выбор за нее? Решая вопрос о женитьбе Криса – вы спросили его согласия. Принимая решение о том где и с кем жить сестре – вы продали ее согласие!
    В этот миг распахнулась дверь, пропуская взволнованную Веронику, глядящую широкораспахнутыми глазами поочередно то на брата, то на отца, то на бабушку:
- Простите.. я без стука… я… - девочка сбилась, глотая предательский комок в горле. – Где сестренка? Рауль, почему ты так кричишь на папу? Как.. какие чудовищные слова ты говоришь, брат!!!!
    Молодой человек усмехнулся одними губами, пытаясь справится с лицом, где полыхала жгучая ненависть к тому, что было ему явно противно и омерзительно:
- Каэтана у своего родного отца, Вероника. Куда она попала с легкой руки нашего родителя.
- Замолчи, сын! – теперь впервые повысил голос Жорес.
    Рауль еще раз бросил свирепый взгляд на отца и резко вышел из комнаты. Рон вздрогнула, когда за братом рванулись потревоженные портьеры и хлопнула ресницами, пытаясь сдержать слезы непонимания и обиды:
- Папа?
    Жорес тяжело перевел дыхание, проводя ладонями по лицу и молча приближаясь к дочери. Руки отца крепко обняли дрожащую девочку, прижимая к груди, успокаивая и гладя:
- Он прав в одном: Каэтана действительно у своего родного отца. Я … я лишь дядя ей.
    Раздался еще один тяжелый вздох – бабушка:
- Объясни все, что можешь себе позволить, Жорес.


- И папа рассказал…. Про тетю Лию, про то, как родилась Каэтана. Ее сразу все полюбили, но тетя Лия любила папу Каэтаны и только его. И …. И я ее понимаю. А она забыла все и вся, умирая от того, что его нет рядом. Он никогда не знал, что у него есть дочка. А Каэ никогда не знала о своем родном папе. Но…. С тех пор, как она там, у них – она ни разу не была у нас, ни одной весточки не прислала. Наверное, мы не имеем больше права общаться.
- Но кто ее отец, Рон? И что случилось с Раулем?
    Темные глаза вновь наполнились слезами, а хорошенький ротик сжался:
- Брат ушел из дома…. А отец Каэтаны… Адмирал Иберо, - имя было произнесено так тихо, что Марина еле расслышала, но едва не задохнулась от волнения.
    Вероника сжалась рядом, тихо всхлипывая, а Мариша крепко и нежно обхватила плечи своего друга:
- Вот увидишь, Рон, все наладится! А если вдруг ты не сможешь увидеть Каэтану сама, то я уговорю папу нанести визит к адмиралу и взять нас с собой. А там … там мы придумаем что-нибудь. В конце концов – просто поможем Каэ сбежать! Ведь мы – друзья, а значит всегда сможем быть вместе! – с редкой убежденностью в правоте этого нелепого утверждения, сказала Марина де Нортми.
    В возрасте этих юных номени свойственно верить в то, что невозможное становится возможным только потому, что так хотят они – маленькие госпожи своей судьбы, не знающие еще, как мало им позволено будет решить самим. И это было удивительно правильное заблуждение, потому что оно не затмевало солнца у них над головами, прогоняющего те суровые тучи, которые заставляли их плакать. Вероника тихо улыбнулась, прижимая платок к глазам.
- Ну вот, ты уже и улыбаешься, - обрадовалась Марина, чуть похлопав в ладошки. – А мы почти приехали! Посмотри на меня!
    Младшая из сестер Фьер послушно взглянула в глаза подруги, которая с видимой серьезностью осмотрела бледное личико, чуть провела пальчиками по прически, укладывая несколько непослушных локонов, а потом кивнула головой:
- Сейчас мы будем гулять, а потом обязательно решим как поступить. Не забывай, что у нас есть много друзей, а у меня есть Никола, который обязательно поможет, если уж мы сами не справимся.
    Через несколько мгновений карета остановилась, двери распахнулись и молодые люди помогли девушкам выйти, препровождая их на паром. Воды Вольтурны встретили переливчатыми всплесками, забегая вперед, к берегам острова и вновь возвращаясь к парому. Венсан, поддерживающий Веронику, рассказывал о том как в свое время воды эти бурлили от битвы и огня. Огонь этот был необычайный, синий, прозванный – небесным. Но умение разжигать его было утеряно в древности, когда руннские латники покорили загадочную Скифию и Миср. Вероника увлеклась рассказом, представляя себе что-то свое, щечки ее раскраснелись, а широко раскрытые глаза смотрели в никуда, представляя тех, кто мог зажечь воду загадочными волшебниками. Марина и сама затаила дыхание, а Робер – едва рассказ закончился – тут же пристал с расспросами о том где же можно раздобыть утерянный рецепт «небесного пламени». Венсан, смеясь, объяснил, что видимо только из головы.
- Меня в Корпусе мало интересовали полузабытые легенды, но эта была связана со сражением, поэтому и запомнилась, - словно извиняясь, объяснил юноша.
    Они уже шли по расцветающим на глазах аллеям дворцового парка, любуясь на красоту, которую могла подарить лишь необыкновенная затейница Весна, оживляя и согревая своим дыханием природу. Марина время от времени бросала на подругу тревожный взгляд, но видя, как ее увлекла прогулка – успокоилась, отдавшись созерцанию окружающей их красоты и обсуждением грядущего праздника в честь коронации.
- Робер! Не проговорись! Иначе я попрошу папу тебя наказать!
- Я что похож на болтуна, сестра?! – возмутился мальчик.
- Вы похожи на свою сестру, молодой человек, - раздался голос позади них – низкий, грубоватый, но в целом даже приятный.
    Друзья вздрогнули, оглядываясь и поднимая головы. Перед ними возвышался великан, который едва соизволил поклонится, отвечая на приветствия.
- А я вас вспомнила, - мило нарушила наступившее вдруг молчание Вероника. – Маркиз Торнхейм. Вас с нами познакомил номен….
    Девочка запнулась, побледнев, как полотно при воспоминании о тех милых днях, когда все они дружно бродили по этому парку. Головка ее было опустилась, но голосок Маришки тут же заставил ее вновь поднять взгляд:
- Вы тогда были еще вместе со своей сестрой и еще двумя очаровательными девушками. Вы будете на маскараде? Возможно, мы сможем узнать друг друга – кто знает, - задорно звенел голосок, пока девушка весело вела своих друзей, чуть закруживаясь и раскидывая руки, словно хотела обнять их всех, но тут же очаровательно краснея и смеясь в ответ на их улыбки.
    Маркиз, как и все остальные, не смог сдержать улыбки, глядя на светящееся предвкушением озорства, праздника и сюрпризов личико, окруженное белокурыми локонами, но в то же время он быстро ухватил девушку за руку, когда она чуть было не наступила на разлившуюся посреди тропинки лужу. Маленькая ладошка совсем утонула в огромной руке, а Марина ойкнула:
- Ой-ой! А как же мы попадем на ту сторону? Эту лужу не успели высушить садовники, - она покачала головой, пытаясь сообразить куда им теперь повернуть.
- Позвольте мне, - негромко сказал маркиз Торнхейм и, не дожидаясь ответа или разрешения, подхватил девушку на руки легко перенося ее через лужу. – Вам же нужно сюда?
    Казалось, что ему трудно говорить с ней, но Марина всегда могла сказать и за себя, и за других, восторженно захлопав в ладошки и замахав рукой друзьям:
- Робер, сюда! Венсан… - но она не успела договорить, когда юноша уже последовал яркому примеру, подхватив Рон на руки и вызвав ее восторженный, счастливый смех, который отозвался в сердце Мариши светлым лучем счастья. Она посмотрела на своего рыцаря, который все еще держал ее на руках. – Вы просто замечательный, маркиз!
    Молодой человек опустил глаза, мягко ставя девушку перед собой и опять склоняясь перед дружной компанией в почти незаметном поклоне:
- Всего вам доброго, мне пора идти, - слова прозвучали грубовато, особенно от того, что говоривший старался не поднимать головы.
    Но не смотря на это – с ним попрощались очень сердечно, особенно девушки, которые не могли сдержать улыбок и слов благодарности.
- Он такой милый, - беззаботно подвела итог приключению Марина, вновь продолжая путь.
- Только очень большой, - фыркнула Рон.
- А мне он показался огромным, - округлил глаза Робер.
    В этот миг из-за очередного поворота показалась еще одна группа: двое юношей и девушка.
- Братья! Сестра! – с беспечной радостью гуляющего окликнул их Венсан.
    Встретившись, молодые люди раскланялись друг с другом. Венсан взял на ответственность, представляя Роберу своих родных:
- Моя сестра – Анриетта, мой брат – Леонард. И кузен – Эстебан. Они уже служат Родине в рядах императорской гвардии. А это Робер де Нортми.
    Эстебан забавно вскинул голову:
- Венс, ты говоришь так, словно каждый день мы защищаем Сакрэ от орд варваров. Поверьте, номени, наша служба гораздо скучнее, чем кажется на первый взгляд, - и он так задорно подмигнул, что Вероника и Марина звонко рассмеялись.
- Это не отменяет ее ответственности, - негромко сказала Анриетта, прижимая к груди две книжки.
- Уверена, что Леонарду служба не кажется не скучной, не излишне обязывающей, - Марина восхищенно окинула молодого человека взглядом, который с не меньшим восхищением переместился на его кузена. – Вы похожи на славных рыцарей древних времен. Они сражались храбро и всегда побеждали, а еще умели петь, воспевая те битвы, в которых дрались. И прекрасных дам, чьи улыбки были достойной наградой, когда рыцари возвращались домой.
    Лео даже не усмехнулся, Эстебан с Венсаном рассмеялись, правда последний все же окинул братьев странным взглядом, словно примиряя на себя форму рыцаря. Робер это проделал с еще большим чувством детской зависти к возрасту старших товарищей.
- Когда их приносили на щитах – улыбок никто не видел, - уронила Анриетта, прерывая смех. – Война не подвиг.
- Скорее – средство к достижению цели. И жестокое. – неожиданно поддержал сестру Леонард.
    Вероника склонила темную головку набок, глядя на странно отдалившегося вдруг молодого человека:
- Вы так серьезны. Впрочем, я заметила, что иногда вы даже шутите с серьезным лицом.
- И поет с таким же лицом, - вмешался в разговор Эстебан. – В чем вы могли убедится, номени.
    Его слова развеяли вдруг набежавшие тучи, засветив новые улыбки на лицах:
- О, мы не будем вас отвлекать, - сказала Мариша, приседая в реверансе. – И надеюсь увидеть всех вас на маскараде.
    Леонард бросил на кузена испепеляющий взгляд, склоняясь к рукам своих знакомых:
- У нас будет та самая «скучная» служба.
- Ох, значит вы не попоете для нас? – лукаво спросила Вероника.
- Он сделает это в другой раз, - склонился в свою очередь Эстебан.
- И по первому вашему зову, - подхватил Венсан, ловко избегая взгляда брата, который молча предложил своей сестре руку, огибая развеселившуюся вновь стайку друзей.
    Они вновь шли к по парку, обсуждая каждое дерево и птицу, которая попадалась им навстречу. Фантазируя и мечтая, обмениваясь множеством впечатлений и стараясь не думать о скорой разлуке, но она все же наступила. Прогулка подходила к своему неминуемому завершению. Венсан намеревался проводить сначала до дома Нортми, но Марина решительно воспротивилась, желая удостоверится, что Вероника благополучно будет встречена дома родными. Но как бы каждый из них не старался – минута прощания наступила, но была встречена улыбкой:
- Спасибо, - искренне прошептала Вероника, принимая из руки Венсана нежно-розовый цветок лилии.
    Вероятно самый первый из распустившихся в королевской оранжерее нынешней весной.
- До скорой встречи, Рон, - нежно поцеловав подругу в щеку, прошептала Марина. – А она будет очень-очень скоро!

6 день месяца Иглы,
Рунн, особняк де Анфра

В давние времена внутренним стержнем, ядром только лишь зарождающейся Империи была преданность. Горстка друзей тогда еще совсем юного Александра, прозванного впоследствии Великим, и стала основой будущего государства - они поддерживали его и советовали в делах политических, они составили костяк легендарной армии завоевателя, окружали его со всех сторон, несли на своих плечах вверх, ввысь, точно так же, как и он вёл их вперёд – в то будущее, о котором они все вместе мечтали. И стали легендой.
Спустя много лет после смерти тех людей, их жизнь превратилась в канон, образец для подражания. Верность правящему дому, стремление к государственному благу – все эти качества были востребованы в течение многих и многих сотен лет, несмотря на все заговоры, политические волнения, интриги и противоречия. Подобные понятия о правильной и честной жизни существовали в людских умах, но, разумеется, неумолимая реальность и вечно жестокое время не могли оставить их нетронутыми, неизменёнными. Классические понятия о долге и чести превратились в чётко сбалансированные представления о личной выгоде и поддержке и верности правителю, который эту выгоду видел лучше всех.
Таков был мир мужчин, мир воинов, и они, непримиримо уверенные в своей избранности и священности своей доли, даже близко не подпускали слабых женщин к своей чести. Тем не менее, частенько рассуждала Агнесса, оставшись одна в большой дворцовой библиотеке – извечной вотчине мужчин, их уверенность вовсе не значила, что женщины совершенно чужды этих понятий. Благодаря извечному противоречию между полами, быть может, им даже удалось достичь гораздо более глубокого понимания смысла верности и преданности, чем это когда-либо удастся мужчинам.
Почему женщина не может быть воином? Разве главные и наиболее страшные баталии происходят на ристалищах и турнирных полях? Разве свою жизнь и честь можно отстоять лишь с большим и острым мечом в руке? Женщины просто меньше склонны рассуждать на эту тему, делала вывод девушка. Они молча поступают так, как должно, и делают это достойно, что, в большинстве случаев, остаётся незамеченным со стороны сильных и честных мужчин.
А ведь как прекрасно было бы однажды почувствовать себя слабой, нежной, ранимой, но не отвратительно беспомощной, а защищенной. Защищенной чьей-то сильной рукой, твердым плечом, на котором так спокойно спать, острым умом и крепкой мужской логикой, с которой не нужно постоянно спорить. Жить так, как думают о женщинах мужчины – сказочная мечта, столько же несбыточная, как любая сказка.
Это жизнь.

Агнесса вполне отдавала себе отчет в том, о чем может хотеть говорить с ней отец. И она была готова, когда утром этого дня посыльный принес записку от графа Мориса де Анфра, желающего видеть свою дочь за чашкой вечернего чая. Она не позволила себе ни единого лишнего движения, ни единой вредной мысли, лишь смиренно попросила Эрмину отпустить её на вечер, готовая исполнить свой дочерний долг.
Её отец изначально верил в преданность и честь. Но также рьяно он верил в существование свободы выбора сюзерена из наиболее достойных кандидатов. Именно друзья Александра Великого, часто повторял он своей дочери, сделали его тем, кем он стал, но прежде этого, они выбрали стать его друзьями.
Смерть Фридриха фон Динштайна разрушила амбициозные планы и надежды Мориса. Он воспитывал свою дочь с расчетом на этот брак, вложил в девочку всего себя, свои стремления, знания, желания, но не смог заметить её состояния, её самоотверженной жертвы, принесенной на алтарь первой любви. Он гордился тем, как она вела себя в то сложное время, но не понял решения продолжать траур по молодому Динштайну столь долго. Он пытался подыскать ей подходящего жениха, но каждый раз получал отказ под различными предлогами, благовидными и не особо. Он злился тогда, а теперь восхвалял Каспиана и всех святых мучеников, что позволил ей эту блажь – Небеса давали ему второй шанс, и он не видел причин от него отказываться.

Тихо журчащая беседа за изящным столиком красного дерева медленно текла своим чередом - книги, законы, науки, политика. Они давно не разговаривали вот так по душам, неспешно и открыто. Такая беседа изначально предполагала абсолютную честность и полнейшее доверие, это было правилом, так что Морис, возможно, излишне поспешно, стремился перейти к главной причине их встречи:
- Агнесса, ты всегда была наблюдательной девушкой и не можешь не видеть, что в стране назревают большие перемены. Новый император, новые союзы и альянсы, новые враги. Возможно, войны. Я не хочу ходить вокруг да около, темнить и увиливать, я всецело доверяю тебе и верю в тебя и твою способность принимать правильные решения в такой ситуации. - Морис выбрал тон самый нежный и заботливый, но в то же время абсолютно серьёзный, чтобы убедить дочь в том, что он не желает ей зла. Он допускал возможность, что Агнесса была девушкой гораздо более самостоятельной, чем он мог бы хотеть этого, поэтому предпочитал быть осторожным, хотя и был уверен в успехе своей идеи.
- Я чем-то могу помочь, отец?
- Милая моя девочка, ты очень нужна мне сейчас, мне, нашей семье, всему графству. Твой брак станет наилучшим закреплением великого союза, который откроет новые перспективы для меня и твоих братьев. Ты всегда была практичной девушкой, и я верю, ты с честью выполнишь свой дочерний долг перед семьёй.
Агнесса непроизвольно сжалась внутри, но виду не подала, а продолжала спокойно улыбаться. Медленный кивок, тихий, почти игрушечный стук фарфоровой чашки о поднос, выпрямленная спина. Делать то, что очень не хочется, - легко, главное только делать это медленно, отбросив ненужные мысли и эмоции. Достоинство. Гордость. Долг. Грустно?
Такова жизнь.
- Да, отец.
Брак. Кто-то, кроме Фридриха, в её мыслях, снах, ночах. Семья, дети, совместные обеды и ужины. Старость. Мечты, слова клятв, любви - всё не от него. Хотя при чем тут любовь? Только долг. Она должна выполнить его с честью. И надеяться на достойного супруга.
Брак. Ей всегда твердили об этом - сначала мать, няньки, воспитатели, женщины дома Иберо, всегда знавшие в этом толк, потом старшая наставница, проявлявшая большую заботу о совсем ещё юной Агнессе, впервые попавшей в Шенбрунн, Антуанетта де Конарэ. Это долг каждой женщины. Её поле битвы за свою честь. 
- Кто станет моим мужем? - Голос уверенный, негромкий, она знает, что должна сделать и, в конце концов, пришла к выводу, что это не так уж плохо, хоть и неизбежно.
- Ты станешь герцогиней фон Динштайн, я думаю, в самое ближайшее время. Альбрехту необходим наследник, причем как можно быстрее, и ты воистину наилучшая кандидатура на роль его матери! - обрадованный столь удивительной покладистостью дочери, Морис не помнил себя от счастья.
А она поначалу не поверила.
- Но Фридрих же умер...
- Конечно, умер, да упокоит Каспиан его душу. Его отец просил твоей руки.
- Альбрехт? Альбрехт фон Динштайн?
- Да, он, - Морис удивленно посмотрел на дочь, за которой не замечал прежде приступов подобной рассеянности. Она не могла забыть имени герцога Остаррики? Фрейлина продолжала чересчур спокойно пить свой чай, и только чуть дрожащие руки и рассеянный взгляд выдавали её состояние.
- Но он же отец Фридриха, папа... Отец Фридриха просил моей руки? - голос слабый, девушка чувствовала невероятную слабость во всем теле, шум в голове мешал сосредоточиться и как будто ограждал её от невероятного ответа.
Морис довольно улыбнулся, как человек через много лет, достигший-таки своей заветнейшей цели, и ободряюще улыбнулся дочери:
- Скоро он станет не просто отцом Фридриха, но и отцом твоих детей, милая. Это великое событие.
Он говорил ещё. И больше. И опять. А она никак не могла заставить себя слушать.

Как это может быть? Темноволосый мальчик, с которым она вместе росла в детстве и которому было уготовано стать её мужем. Он уже не мальчик, юноша - красивый, сильный, такой знакомый и родной и, одновременно, притягательно чужой в ладной офицерской форме. Её жених. Её судьба. И, рядом с ним, - взрослый мужчина, чьи черты так напоминают черты мальчика, с невероятно серьезным лицом благословляющий их союз. Она была так смущена тогда, не смела поднять глаза на всех этих людей, собравшихся вокруг, тихонько пролепетала слова клятвы, а мужчина одобряюще улыбнулся сыну, когда помолвка была заключена. Она не помнила, чтобы видела его много раз в своей жизни - Альбрехт фон Динштайн, почти её второй отец, не интересовался играми детей, но, всё снова и снова прокручивая только что сказанное, Морисом она никак не могла поверить...
Тонкая дрожащая ниточка, на которой, казалось, всё это время держалось её существо, с противным визгом лопнула, и её накрыло волной паники и липкого страха. Никогда в своей жизни, в самом страшном кошмаре, в самых запретных фантазиях, Агнесса не могла подумать о том, чтобы стать женой отца своего любимого. Родить Фридриху братьев, стать матерью сына, который заменит герцогу наследника, встанет на место её жениха - было в этом что-то чудовищное, жуткое, неправильное. Ничего подобного нельзя допустить, это совершенно невозможно в мире, где есть хоть капля справедливости. В это надо было верить.
Паника сменялась гневом. Разум моментально очистился от мысленных всхлипов и стонов, привычно выстроившись под гнётом извечных нельзя: нельзя жалеть себя, недопустимо показывать слабость, даже если очень хочется. Эти вечные нельзя превратили её в то, что она есть сейчас, сделали её сильнее и тверже. "Но что ты получила взамен, невинное дитя? - ехидно интересовался внутренний голос, самый верный критик, в нужный момент готовый ударить в наиболее больное место. - Что ты получила за эти усилия? Признание? Похвалу? Уважение?"
Мужа.
Агнесса расслабилась и отбросила всю присущую ей логику. В мире мужчин принято думать, что женщины - существа изнеженные и капризные? Они истеричны, не способны сдерживать свои эмоции и чувства и в действиях руководствуются только лишь ими?
Они даже представить себе не могут, на что способна женщина, наконец-то давшая волю своим желаниям.

Первой пострадала фарфоровая чашка, которую девушка держала в руках. Желая дать выход накопившемуся, Агнесса сделала резкий жест рукой, выплеснув горячее содержимое сосуда на собеседника и белоснежную скатерть. Миниатюрная чашечка с неожиданной силой врезалась в поверхность стола, вдребезги разбив чайник, молочник и сахарницу. Осколки дорогого фарфора с ласкающим измученные нервы звуком брызнули во все стороны. Молоко, крупинки сахара и жидкая кашица из чайных листьев в центре стола изобразили удивительную смесь, достойную быть запечатленной талантливой кистью какого-нибудь великого художника, ещё не нашедшего своего места в этом мире, - изначальный хаос, противостояние порядку, правилам. Свобода.
Агнесса в бешенстве прошлась перед остолбеневшим от подобного поворота дел отцом, изо всех сил стараясь быть как можно более убедительной и страшной - золотое пламя длинных локонов, яркие молнии, то тут, то там мелькающие из-под пушистых ресниц, изящно наманикюренные пальчики, хищно изогнутые, всем своим видом показывающие - дайте что-нибудь порвать, смять, сокрушить. Девушке было плохо, очень-очень плохо, и она не собиралась более со смирением и покорностью относится к окружающему миру, доведшему её до такого состояния.
- Нет! - её голос звучал бы почти спокойно, если бы не дрожь гнева в самом его основании. - Этого никогда не будет. - Она развернулась, собираясь выйти вон, когда Морис, не прочувствовав всей степени безвыходности ситуации, попытался что-то ей возразить.
- Я сказала, нет, папа! - Она сорвалась, закричала громко, очень громко, и редкое ауралонское стекло в книжных шкафах дрожало в унисон с её криком. - Это противно законам человеческим и божеским, то, что вы предлагаете! Этого никогда не будет!!

Внизу, уже в карете, которая везла её в Шенбруннский дворец к Императрице, девушка моментально успокоилась и начала планировать свои дальнейшие действия. Мир воинов не допускает присутствия женщин, но на этот раз она не отступит. Им придётся начать войну, если они хотят получить её. И она им эту войну обеспечит.

6 день месяца Иглы,
Рунн, трактир «Бочка эля».

Прелестная номени Каэтана вот уже третий день не хотела его видеть, Адмирал был слишком занят заботами о новоприобретенной дочери, так что не отказывал ей ни в чем - в том числе и в праве дуться на своего адъютанта. Не помогали ни цветы, ни украшения, ни сладости, тайком переправлявшиеся в одним шустрым пажем из Шенбрунна (слуг Рика девушка не хотела видеть ровно также, как и его самого). Всё шло как-то наперекосяк.
И это следовало исправить.

Рикардо никогда так не напивался. Точнее сказать - давно, потому что то, как он напивался во времена своей бурной моряцкой молодости, не оставляло в его памяти ни малейших следов, кроме толпы разъяренных трактирщиков и счетов за разгромленные помещения. То, как он кутил в юности, вообще не поддавалось никакому учету, ведь, увы, адъютант Первого Адмирала, в отличие от самого Первого Адмирала, пить не пьянея не умел никогда. Он не столько пил, сколько хотел напиться, и пьян был одним лишь желанием это сделать. Он погружался в этот процесс с головой, как в увлекательное путешествие, в котором подчас можно было потерять самого себя, опуститься до каких-то немыслимых низин, позволить себе прежде недозволенное, но при этом помнить одно - он капитан Рикардо Кристобаль Фе Арида и никто не смеет этот факт опровергать. Где-то на этом уровне обычно и начиналась драка.
Его отношения с трактирами всегда складывались также, как с женщинами. Сначала он пропивал там деньги, заказывая всё самое вкусное для себя и друзей, потом ему выставляли счёт, а потом вышвыривали за порог, обычно со скандалом. И этому была одна причина, широко известная всем, кто хоть капельку был знаком с капитаном Арида. Он совершенно не помнил меры. Нигде. Что уж говорить про трактиры, в которых управлялись две красивые девушки...

Рик сидел за ближайшим к барной стойке столиком "Бочки эля" и отчаянно флиртовал. Флиртовал он, как и воевал, всегда храбро и безрассудно, забывая всё и всех вокруг, не принимая иного результата, кроме безоговорочной победы той или иной стороны. Ему было всё равно, которой, ведь поражение тоже может быть сладким, если уметь пользоваться своими преимуществами, каковые в его арсенале всегда были - белозубая улыбка, пара-тройка забавных моряцких историй про любовь и пиратов, туго набитый кошелек и прекрасная родословная.
В данный момент весь этот арсенал испытывался на Селестине Ксавье и Жаклин Буффон, дочери и племяннице местного трактирщика, так кстати спустившихся обслужить полуночного гостя. Рикардо говорил и говорил, рассказывал небылицы, острил, пересыпая свою речь обильными комплиментами. Ему было все равно, которая из этих девушек окажется податливее к его чарам, да и окажется ли вообще. Дело было в другом. Это как спорт, как хобби, как фехтование, только во много раз интересней. Очаруй одну, соблазни другую, не оставь равнодушной третью и не останься равнодушным сам - вот, что главное. Испытание на прочность, прочность чувств и эмоций. Кто победит - мужчина или женщина? Кто решится сделать первый шаг - он или она? Подтолкнуть противника первым раскрыть свои карты, сделать всё по-своему, сделать красиво - это было самым важным.
Это как фехтование. Только фехтуя, ты грозишь ранить лишь собственную бренную плоть, а не высокие чувства, а ведь каждая улыбка женщине должна быть серьезной на всю тысячу империалов и нести за собой далекоидущие планы.

- Вина и чего-нибудь пожевать, девочки, и в темпе, шевелите ножками, - негромкий, но настойчивый голос резким баритоном вклинился в журчащее воркование обменивающихся взаимными комплиментами и разрушил некую иллюзию погони, охоты, атмосферу азарта, созданную в помещении трактира. Рик недовольно глянул на Сэма Гарди-Прада, капитана городской стражи и дальнего родственника его приятеля Дирока, и попытался продолжить беседу, но Селестина уже убежала на кухню, выполняя заказ, а Жаклин отвлеклась от блистательного капитана и начала усердно протирать стойку, и лишь мягкий румянец выдавал её прошлые намерения.
Лишенный своих внимательных слушательниц, Рикардо разом посуровел и переключил своё внимание на несовершенство этого мира.
- Кто вы такой, чтобы лишать честного иберийца женского внимания?! - мужчина хотел завестись не на шутку и это ему удавалось. Он подошел вплотную к продолжавшему жевать посетителю таверны. Несовершенство этого мира не обращало на капитана ни малейшего внимания, что выводило из себя ещё больше. Мягким кошачьим движением рука капитана выдернула тарелку из рук Сэма, лишив наглеца его вожделенной пищи.
- Я уже ел оттуда, - капитан Стражи медленно поднял глаза, отправляя в рот кусок оставшийся на вилке, - это как минимум не гигиенично.
- Ничего, у меня крепкий желудок.
- Отдайте мою еду.
- Не отдам.
Тут уже не на шутку завелся Сэмьюэл. Пара гневных взглядов, способных прожечь дыры в одежде, далее последовала серия ударов до тех пор, пока дело не кончилось оглушительным апперкотом с неприятной и пронзительной свежестью в голове в конце.

Сэм грузно опустил поверженного Рика на скамью и потребовал простой воды, чтобы дать своему прошлому противнику прийти в себя. Рикардо залпом выпил стакан и попытался поперхнуться, когда понял, что это не вино. В голове начало проясняться, и он выдал:
- Это всё женщины, - сказал и замолк, а Сэм без интереса наклонил голову, видимо, ожидая продолжения. Пауза становилась вязкой. В конце концов, он не выдержал:
- Что женщины?
- Ну женщины... - Рикардо обернулся в сторону сестёр и образно покрутил пальцами, пытаясь обрисовать, где именно там были женщины. - ...и я такой. Вот.
- Во всём виноваты женщины? - перевёл Сэмюэл, странно хмыкнул и тоже опустился на скамью. Перспектива выслушивать пьяный бред очередного выпивохи в этом городе его радовать не могла, но с другой стороны, выпивоха этот был тесно приближен к клану Иберо. Авось, сболтнет что-то лишнее.
- Неееееет, приятель. Ты не понял. Во всём виноват я. - Рикардо попытался ткнуть себя пальцем туда, где он обычно был виноват. - Они совершенны. Они богини. У них такие глаза... Ах, нет, про глаза уже было. У них такие улыбки... - Ещё один нежный взгляд, посланный сёстрам.
- Тогда в чём проблема? - Сэм стал медленно раскуривать трубку. Рикардо выдохнул:
- Индейцы.
- При чем здесь эти несчастные отсталые твари?
- Несчастные? Ха! Они не более несчастны, чем вот эти две прелестные девочки - слабый пол, скажу я тебе, приятель. - Рика несло, он уже и забыл, кого именно называет "приятелем". - Женщинам и Уари нужно одно - твоё сердце. Лишь только Уари более милосердны и вырезают его насовсем, лишая тебя возможности петь и дышать, а женщины берут лишь кусок, но самый важный кусок, и без него тебе - ни петь, ни дышать. Женщины, да...
Гарди-Прад постучал трубкой по столу, заказывая ещё вина.
- Не знаю, Рикардо, ведь так тебя величать? Я в этих вопросах не знаток. А нас счет вырезанных сердец, так за этим, приятель, далеко ездить не надо… Вот в городе не так давно была одна банда…
Сэм взглянул на Рика, но тот его не слышал, весь ушедший в созерцание «прелестных девочек»… Время задавать наводящие вопросы. Гарди-Прад хлопнул Рика по плечу.
- Скажи, приятель, так что на счет Иберо?
- Лучшие люди страны! - голос его окреп и как будто даже протрезвел. - За ними наше будущее. - Звучало как лозунг.
- Спокойно, лучшие так лучшие. Ты им близкий человек, ты знаешь про них всё..- Сэм уважительно кивнул.
- Не стоит преувеличивать скромные заслуги капитана Арида, - Довольная улыбка до ушей.
– Знаешь, Рикардо, на улицах города то и дело убивают. То тех, то других. Недавно погиб Черный Герцог, до этого покушались на герцога Торнхейма. Как думаешь, строго между нами, твои Иберо могли приложить к этому руку?
- Ни за что. Никогда. Ни в этой жизни!
- Ну что ж, ты меня успокоил. Да вот ещё, на днях я имел честь беседовать с Антонио Иберо, и он старательно убеждал меня, что покушение на него было всего лишь инсценировкой, игрой для отвода глаз.
- Что?! Это невозможно!!
- Так, всё, забудь. Видимо я сам что-то попутал. Давай лучше выпьем… Мммм… За дам!
Они залпом опустошили бокалы.
- Знаешь, друг, - заговорщицки прошептал Арида, приближая голову, но по-прежнему глядя куда-то в сторону, - по моему, это всё Флавио…
- Что ты говоришь? Флавио? И кто же именно из Флавио? – уточнил Гарди-Прад. Последовал пространный взмах рукой.
- Нууу… - ещё один взмах, - Фла-а-авио…
В подтверждение своих слов Рикардо убедительно кивнул.
- Ага. Ну, спасибо тебе. Теперь всё стало на свои места, - Сэм огляделся по сторонам и вздохнул, - Ну что ж. Ещё по бокальчику и пойдем арестовывать всех Фла-а-авио, что попадутся нам навстречу… Тихо! Тихо! Не так быстро! Я же сказал, сначала ещё по бокальчику…

6 день месяца Иглы.
Шенбруннский дворец.

Я - женщина и значит я актриса,
во мне сто лиц и тысяча ролей.

    Огромный зал был залит солнечными лучами, играющими в шахматы на плитах пола.
- Вчера – зал приема, сегодня – фехтовальный зал. Почему? – с живым интересом поинтересовался золотоволосый красавец у своей спутницы, с которой они стояли посередине зала, закончив очередной урок.
    Рыжие, пушистые кудри чуть качнулись, когда девушка склонила голову набок, зеленые глаза сверкнули лукавыми огнями:
- Вам не нравится мой выбор, Ваше Величество?
    Это тоже было частью урока – вопрос-ответ, которыми они постоянно обменивались, с легким любопытством и внимательной предупредительностью, следя друг за другом. Пожалуй, во взгляде Константина то и дело мелькало еще какое-то чувство, но девушка не успевала понять что, так как он тут же старался перевести взор в сторону.
- Мне хотелось бы проверить свою догадку о ваших поступках, Сандра, - улыбнулся чуть смущенно молодой Император.
- В зале приема вы могли почувствовать настроение дворца. Здесь – вы ощутите дух танца. И то, и другое, на мой взгляд, необходимо, чтобы по настоящему понять этот мир, - голос в котором привычно сквозило лукавство, стал едва ли не напевным.
    Она любила этот мир, в котором провела столько времени. Любила его неподдельное сверкание и странные гримасы, любила его так, как можно любить природу, породившую тебя: она наделяет тебя силами родиться, а ты возвращаешь ей свой дочерний долг, украшая мир своими поступками, мыслями, делами. В мире живет страх и сказка, горечь и сладость, боль и нежность, истина и притворство. Все перемешивается в одном большом, блистающем танце, где каждый сделав поклон – меняет пару, уходя и возвращаясь вновь. О мире этого великого дворца, как и о самой столице могли говорить какие угодно гадости и сплетни, но Сандра любила этот мир, зная его не только с плохой, но и с той, лучшей, дарующей красоту стороны и предпочитая показывать лишь то, что может восхищать – искренне недоумевая на слова тех, кто видел лишь плохое. Впрочем, каждый решает сам, что и где ему хочется увидеть. Ведь даже в невинной улыбке ребенка могут заметить страшный оскал смерти.
- Вы задумались, номени Сандра, - в этот раз она смогла понять взгляд. Он смущался, но старался этого не показать, прикрываясь осторожными словами, вопросами и предупредительным обхождением.
- Прошу прощения, - улыбнулась она своему терпеливому ученику. – Я думала о точках зрения на один и тот же предмет. Говорят, что фехтование – тоже танец. Хотя настоящие бойцы зовут это – жизнью на тонком лезвии клинка.
- Наверное, и то, и другое – правильно, - молодой Император чуть повернулся к застывшим невдалеке музыкантам. – И танец тоже жизнь.
- Что же перекрещивается в танце вместо шпаг? – изумрудные глаза прищурились.
- Взгляды, - очень серьезно ответил Константин, опуская глаза, прежде чем неторопливо протянуть руку, словно продолжая пояснять свою мысль. – И пальцы рук, чье теплое прикосновение тоже может ранить. И пострашнее холодного клинка.
    Рыжеволосая фрейлина чуть прищелкнула пальчиками:
- Еще раз кайрон*, пожалуйста, - в свою очередь обратилась она к музыкантам, прежде чем присесть в вежливом реверансе перед своим коронованным учеником. – Вы делаете поразительные успехи, Ваше Величество.
- Вы мне льстите, номени, - ответил Константин, смутившись вновь, но, продолжая внимательно смотреть прямо в зеленые глаза. Он очень легко принимал людей и пожалуй это была доверчивость, догадалась девушка:
- Нет, Ваше Величество, мне легко говорить правду. Уверена, что на празднике многим доставит настоящее удовольствие танцевать с вами.
    Константин подхватил девушку, переходя к танцу, синие и зеленые глаза встретились:
- Тогда будем считать предстоящий праздник – еще и экзаменом. И вы выставите мне оценку, Сандра, с присущей вам правдивостью.


6 день месяца Иглы.
Дом Прад. Поздний вечер.

Я- женщина, сильна я поневоле,
но знаешь даже если жизнь-борьба,
Я- женщина, я слабая до боли.

    Рыжеволосая девушка склонилась над шляпкой, которую она украшала сидя за небольшим столиком, где в идеальном, художественном беспорядке, лежали разноцветные ленточки, яркие бусины, искусно сделанные из различных кусочков ткани цветы. Тонкие пальцы быстро нанизывали на небольшую ленту, обвивающую шляпку сверкающие бусинки, иголка сноровисто скользила, стремясь уследить за каждой бусиной, что так капризно примеряла к себе роль – украшения.
- Ой!
- Укололась? – раздался смешок с кресла, где в сладкой полудремоте лежал брат девушки.
    Она не ответила, чуть посасывая пальчик, из которого сочилась алая кровь, и бросая испепеляющий взгляд в сторону кресла. Дирок пошевелился, лениво садясь и потягиваясь:
- Что случилось, котенок? – в ответ послышалось такое сердитое фырканье, что тан уже просто не мог сдерживаться и рассмеялся. – Кошка, даже если я буду семи пядей во лбу, то все равно не смогу угадать причину твоего праведного гнева! Укол иголкой? Что-то случилось во дворце? Несостоявшееся замужество? Хорошая погода? Плохое самочувствие?
- Дирок, ты просто невежа! Я уже полчаса молчу, а ты только сейчас спрашиваешь: что у меня случилось?
- Я спал, - скромно заметил мужчина, оглядываясь и улыбаясь сестре.
- Ты проснулся, когда я влетела в зал.. А потом опять сделал вид, что спишь, - Сандра отбросила недоделанную шляпку и поднялась, гневно проходя к камину и устремляя на брата суровый взгляд. – Ты избегаешь разговора со мной?
    Дирок чуть пожал плечами, всем своим видом говоря, что спорить, кажется, бесполезно.
- Ты сердишься, а мне хочется поговорить спокойно, если я правильно догадываюсь о том, что ты хочешь мне сказать, - он поднялся. – О моей женитьбе на номени де Эсте? Но это еще не решено, родная.
    Сандра чуть качнула рыжей головой:
- Об этом – тоже. Меня беспокоит твое решение, брат…. Законы Севера еще никто не отменял.
- Законы Любви тоже.
- Великолепная причина для сложения с себя ответственности! – если она и хотела что-то сказать дальше, то не смогла, посмотрев в глаза брата, где кроме обычной улыбчивой нежности, загорелся странный огонь – холодный, жесткий.
    Дирок, поднимаясь, завладел руками сестры, сжимая их в своих руках:
- Отчасти ты права, Сандра, но эта часть ничтожно мала. У меня есть наследники, которые смогут взять бразды правления Алиером – ты это знаешь. Они малы, но я готов подождать, пока они наберутся сил и опыта. Не забывай, Генри пришлось взять штурвал в 13, когда надо было доказать семьям, что со смертью отца – род Прад не потерял своих сил. Благодаря Чарльзу Айрдуну – мы смогли удержать свое право. Он и только он не допустил бунта, который мог разгореться. Он же стал нам вторым отцом. Я не просто так это рассказываю, сестра. Я хочу, чтобы ты очень хорошо все вспомнила. Разумеется, если Элен ответит мне согласием – я сообщу о своем решении Фросту.
    Сандра в ответ крепко сжала пальцы брата, на щеках вспыхнул румянец волнения:
- Я очень сильно сомневаюсь, что Фрост положительно отнесется к твоим словам, брат. Он не производит впечатления человека, способного растрогаться на чувства людей и сделать что-то по велению их. Мне беспокойно от всего этого….
    Мужские губы чуть коснулись лба красавицы, целуя:
- Ты беспокоишься раньше времени.. Еще ничего не решено, а потому я не верю, что моя возможная женитьба так тебя встревожила.
    Рыжеволосая девушка досадливо повела плечами, словно ее знобило:
- Я встревожена? Впрочем, возможно. Мне очень не нравится то, что произошло у Агнессы. Она не заслуживает такого! Нет, - совсем тихо добавила фрейлина, касаясь тонкой рукой виска. – Правильнее сказать, что Несси заслуживает лучшего. Я не понимаю, почему родители должны решать за детей за кого им выходить замуж! Почему дочери должны ждать выбора отцов?
    Дирок присвистнул, утягивая сестру за собой к камину и креслам:
- Ого. Значит, нашей прелестной знакомой грозит замужество? И кто этот счастливчик, удостоенный вашего гнева?
- Дирок, не паясничай!
- Я серьезен, как священнослужитель на службе.
    Сандра фыркнула, чтобы не допустить вздоха:
- К твоему сведению: Альбрехт Динштайн просит руки Агнессы! – изумрудные глаза засверкали.
    В уютном зале воцарилась несколькоминутная тишина, нарушенная очень спокойным голосом тана Алиера:
- Где находится номени де Анфра сейчас?
- Во дворце, - чуть удивилась его вопросу Сандра. – Но зачем тебе это?
- Хочу предложить ей убежище в нашем доме, моя золотая сестренка. И пусть живет у нас, пока старый козел не поймет, что раньше надо было думать о наследниках рода.
    Две пары зеленых глаз встретились – в них кроме смеха – светилось еще и торжественное согласие:
- Да будет так, - засмеялась Сандра.


*кайрон – медленный танец, родиной которого считается Полония.

7 числа месяца Иглы,
Рунн, собор Святой Лары

Коронация будущего императора Константина из рода Александритов выпала на ясный и достаточно теплый день. Тем лучше для тех доброхотов, что, в надежде увидеть новоиспеченного повелителя стояли по сторонам главных улиц Рунна. Наверняка никто ничего не знал, но те, кто помнил коронацию Александра, рассказывали, что император должен проехать в роскошной карете с фениксами червонного золота на боках и, как это было в день коронации Александра, может даже выглянуть и улыбнуться своим поданным. Где именно это произойдет никто не знал, но поговаривали, что тому, кто увидит императора, будет большая удача, у молодок – здоровый ребенок, а у их мужей, хе-хе, силы мужской будет не меряно.

Многие, правда, сомневались, и говорили, что мол это все выдумки разносчиков всяческой снеди, которые собирались нажиться на больших скоплениях народу, но все равно шли. Места занимали с раннего утра, стараясь оказаться поближе – а то, не приведи Каспиан, император все-таки остановится и твоя удача достанется другому. Чуть позже появились и многочисленные гвардейцы из оцепления – тщательно выряженные, по случаю. Торговцы снедью тоже появились и времени даром не теряли.

Кто-то в толпе то и дело завлял, что император поедет не раньше полудня, да с таким видом, как будто каждый каспианов день на коронациях ошивается. Слухам верили, терпеливо ждали и не зря – карета, в окружении конных гвардейцев, появилась вскоре после того, как солнце достигло зенита. Она действительно несла на боках фениксов, с сапфировыми глазами, которые возрождались из ослепительно-золотого пламени. На одной из улиц карета чуть замедлила ход и те, из толпы, кто стояли ближе, заметили, как блеснули на солнце золотистые волосы – не хуже пламени на карете. И, говорят, увидевшим была удача.



Лучи солнца, многократно преломляясь и окрашиваясь в великолепных витражей собора Святой Лары освещали собравшихся. На витражах Лука, со скорбным видом поджигал костер под ногами распятого Каспиана, а лучи солнца, проходя через стеклянные языки огня, придавали лицу канцлера алый цвет. Герцогу Иберо стоявшему неподалеку, достался зеленый цвет от миртовой ветви в руках Святой Лары. Наблюдение за игрой света и теней хоть как-то скрашивало затянувшуюся церемонию. Многие из приглашенных уже начали переминаться с ноги на ногу, стараясь размять затекшие конечности, а герцог Конарэ и вовсе откровенно скучал, искренне желая новому императору долгих лет жизни – чем реже случаются коронации, тем лучше.

Ауралонский первосвященник, непрестанно читая молитвы, трижды омыл чело будущего императора чудодейственной водой – источник ее бил из земли в том самом месте, где погиб Каспиан. После пришел черед душистого масла которым Бонифаций начертал Имя Каспианово, а также собственное имя Константина, под которым он всходил на руннский престол. Все это время новоиспеченный император стоял на коленях, опустив глаза и молился так истово, как не молился никогда в жизни. Первосвященник был доволен – по сравнению с Александром новый император был просто кладезь благочестия.

- Во имя Творца и Каспиана, и пред ликом святых, именем мирской власти и пресвятой Эклессии нарекаю тебя императором Рунна и земель его. И да прибудет с тобой свет Каспианов, и да осветит тебе дорогу, и да прибудет с тобой сила Творца до конца дней твоих. – Среди воцарившейся тишины было особенно хорошо слышна бесконечная молитва, привычно слетавшая с губ Константина.

- Встань, сын мой!

Император Рунна, взошедший на престол под именем Константина XIII поднялся с колен и впервые увидел своих подданных. И алые отблески Каспианова костра упали на его лицо.

7 число месяца Иглы. Полдень.
Рунн. Золотой город.

    На площади святого Якоба, гремя подбитыми железом колесами по мощеным камням, проехали пять повозок до верху груженых бочками. Кони недовольно фыркали, мальчишки, куры, собаки и прочая живность выскальзывали из-под копыт в самый последний момент, возница недовольно покрикивал, сучил вожжами, крутил длинный ус, постреливая яростным взглядом по сторонам.
    - Прр-рр-ру! - кони, последний раз лязгнув копытами, остановились. – Святые отцы, где же вы?
    Из ближайшего трактира вышли два человека в рясах. Один из них, весьма толстый, сонно щурился, периодически зевая. Второй недовольно зыркал, останавливаясь взглядом на каждом богато одетом прохожем, и злобно кривя губы.
    - Отож! – возница спрыгнул на мостовую – Доставлено, усе как было прошено. Претензиев нема?
    Сонный священник похлопал ладонью по деревянному днищу.
    - Что это, брат Инвидус? – спросил он. – Порох?
    - Это лучше пороха, брат Десидиосус. – сказал недовольный. – Это крепленное вино из подвалов аббатства святого Ювера.
    - В самом деле? – заспанные глазки широко открылись. – А зачем?
    - Нет и не будет ничего страшнее и злее пьяной толпы! – резко сказал брат Инвидус. – Но для всех – это просто подарок простому народу в честь коронации нашего любимого Императора Константина!

7 число месяца Иглы. Ранний вечер.
Рунн. Черный город.

    Самые трущобы Черного города, вереница кривых улочек, пятачков, где две повозки могли с трудом развернуться, длинные канавы, в которых бросали  умерших, и никому не было дела до того, почему и от чего они умерли, сомнительные заведения, где в пиве было десятка часть пива, пятая часть воды и семь десятых неизвестно чего…
    Здесь в кабачке «У черта» последнюю неделю скрывались Сэла Айс, Ванесса де Милор и Бром ван Хоос.
    Их прошлое сгорело в огне дворца Службы Имперской Безопасности, развеялось пеплом по холодному ветру, осело золой в воды Вольтурны. Нерушимый утес, который раньше всегда стоял за их спиной, обещая защиту и поддержку, рухнул в одночасье. Они жили ради одного человека, они умирали ради одного человека, но как быть, если он погиб, оставив их без цели и смысла жизни. Теперь не для кого было жить, не за кого было умирать…
    - Цель есть, – сказал бледный Бром ван Хоос, глядя на мрачную, как грозовые тучи в месяце Стрелы, Сэлу и красную от слез Ванессу. – Этьен умер, но дело его живо. У нас всех остались незавершенные задания, и хотя Рунн теперь потерян для нас, есть другое место, где мы найдем поддержку и защиту.
    - Коннлант. – кивнула «Валькирия».
    - Я расскажу кое-что. – Ван Хоос подвинулся поближе и зашептал. – Я был верным человеком Йоханна ван Экеена, графа Нейлмеере, до тех пор, пока однажды он не позвал меня к себе. Бром, сказал он, ты верный друг и отличный помощник, но сейчас ты нужен другому человеку. Он, вдали от нашего края, непрестанно трудится на его благо, делая все, чтобы Коннлант вновь стал свободным. С тех пор я служил Этьену де Нортми, с каждой минутой проникаясь уважением к этому человеку. Кроме того, есть и еще кое-что – самые важные документы, полученные в Службе Имперской Безопасности, мы копировали и тайно пересылали в Коннлант, предвидя, что однажды возможно все изменится, и Рунн станет небезопасен. Величие Этьена де Нортми неоспоримо – он провидел будущее. Пока живы мы – жив и он.
    - Значит, теперь мы должны отправиться в Коннлант? – спросила Ванесса.
    - Да, – кивнул Бром.
    - Тогда не будем медлить – Сэла опустила пудовую кружку с пивом на стол. – Пока отсюда еще можно выбраться. Все мы видим, что готовится.
    - Нет. – Бром внимательно посмотрел в ее серые глаза, в которых, казалось, плавали льдинки. – Нам нужно забрать еще одного. Этьен хотел чтобы Эдвар де Нортми отправился с нами.
    - Слишком большой риск. – «Валькирия» прищурилась. – Мальчишка только будет мешать.
    - Так хотел Этьен. – сказал Бром и это был самый веский аргумент, который решил все.

7 число месяца Иглы. Вечер.
Рунн. Служилый город.

    - Добрые экклектики! – у собора святой Мелиссы собралась целая толпа народу – горожане, стражники, приезжие купцы, нищие, монахи и много прочего сброду. На импровизированном помосте, сооруженном из бочек, стоял священник в рясе, с вдохновенным лицом и Книгой Ответов в руках. – Доколе, спрашиваю я вас?! Доколе, мы будем смотреть на то, что еретики торжествуют, глумясь над святой верой, попирая ногами своими все то, что нам дорого? Мы долго терпели, лелея надежду, что заблудшие одумаются и вернуться, в то время как они насмехались над нами! Но теперь этому приходит конец! Разве не сказал Каспиан: «Отойдите от меня делающие беззаконие» и «Не мир я вам принес, но меч»?!
    - И вот этот меч! – отец Промпус достал из ножен, висевших у него на поясе, небольшой клинок. – Поруганную веру можно отмыть лишь кровью! Кровью еретиков! Храбрецы! Если ли среди вас такие, кто пойдет за мной?! Не долго ли мы терпели? Не пришел ли ныне час нашего возмездия? Что? Я не слышу вас!
    - Верно! – завопил какой-то небритый мужичок. – Амбруаз с улицы Жестянщиков продает кружки по половинной цене! Портит всю торговлю, кровосос проклятый! Был я у него – сундуки у каждой стенки стоят. Я ему говорю – это все потому что, ты десятины церковной не платишь, грешник! А он мне – не плачу и ты не плати! Ишь что выдумал, проклятый еретик! Бейте его люди!
    - А Марта, Марта-то с улицы Факельщиков – каждый день новое платье надевает! – подхватила какая-то толстая баба. – Я ей говорю – побойся Господа, дура. А она – Господу дела наши важнее, а не то, что я одеваю! Еретичка поганая!
    - Они с самим Лукой знаются! – выкрикнул стражник со сломанным носом. – Питер, сослуживец наш – как не сядет в кости играть, каждый раз выигрывает! Я ему уже полтину должен, не знаю, как отдавать! Разве это видано, люди, чтобы через раз – шестерки выпадали! А все потому что, раскольник и гольцерист он!
    - Прально! – подал голос еще кто-то. – Мой дед, ну тогда, в ночь Святого Августа бил еретиков, и мне завещал, говорил, что если не утопим мы их всех в Вольтурне, то прогневается бог на нас, и напустит то ли сушь, то ли мор!
    - Верно добрые люди! – отец Промпус взмахнул клинком. – Все верно и истинно! Не будет добрым экклектикам покоя, пока хоть один еретик топчет нашу землю! Смерть им! Смерть им всем! Берите камни, берите факелы и масло, пойдем и подожжем коннлантскую слободу, чтобы сгорели они все разом!

* * *

7 число месяца Иглы. Вечер.
Рунн. Служилый город.

    За окном грохотали дуганские фейерверки, по улицам ходили толпы, от чего по лицам, сидевших в полутьме людей, пробегала тень. Они хранили молчание, напряженно наблюдая за часами, выжидая момент, когда можно будет выступить.
    Отец Либидиносус осторожно кашлянул. Архиепископ Лазариус вскинул голову.
    - Хм. В самом деле, отцы Промпус, Диосус, Инвидус и Гулосус уже должны вывести народ на улицы, отвлекая стражу от Золотого города. Господин Эберхард, Вы не думаете, что время уже пришло?
    Гигант, закованный в железный панцирь со множеством торчавших из него шипов, наконец шевельнулся, перестав изображать каменное изваяние.
    - Ja. – монстр поднялся с каменной скамьи. – Уже пора.
    - Так. – Лазариус тоже вскочил, зашуршав списками. – Сантэт дал мне подробные инструкции. Мы должны уничтожить предателей – информаторов Черного герцога, все тех, кто собирал для него сведения помогающие бороться против нас. Это будет наша месть и урок всем на будущее. Все рассчитано по минутам. Эберхард, вы возьмете двести человек и отправитесь в северные районы. Вот список домов, в которых проживают наши жертвы. Герхард, вы возьмете восток, а мы с братом Либидиносусом пойдем на запад. Уничтожайте всех, кто попытается вам испортить всю обедню, но скоплений стражи лучше избегать. Отдельных стражников - убивайте. Надеюсь, наши остальные друзья учинили достаточный хаос, чтобы нам особо не мешали.
    - Лазариус, мы не знаем всех предателей в лицо. Что если вместе с еретиками будут и добрые экклектики? – осторожно спросил Либидиносус.
    - А, - архиепископ махнул рукой. – Убивайте всех, а Господь узнает своих.
    Все начали собираться, подхватывая шпаги, мушкеты, прочее оружие щедро собранное монахами или же доставленное агентами сантэта. Отец Носус стоял на месте, нервно оглядываясь на Лазариуса.
    - Какие-то проблемы, брат мой? – спросил тот, пристально осматривая ствол одного из ружей.
    - Лазариус! – возопил Либидиносус. – Я понимаю, что мы боремся с ересью, чтобы возродить величие экклесии! Но убийство невинных – это ужасный грех! Господь проклянет нас! Одумайтесь, братья мои!
    - Отец Носус… - доверительно проговорил архиепископ. – Разве вы не знаете, что еретики не могут быть невинными? Некрещеный по обряду святой Церкви, матери нашей, даже если он ведет жизнь подобную жизни ангела, никак не может быть чист. Только в Церкви спасение. А насчет убийств не беспокойтесь – нам уже выдали индульгенции.

7 день месяца Полотна,
Рунн, Шенбруннский дворец.




    Глухая ночь опускалась на Шенбрунн, но мало кому в этот раз было до неё дело. Вековая мгла, будто одеялом, покрывала ветки деревьев в обширном саду резиденции Александритов, но стены дворца отчаянно сопротивлялись, не подпуская её ни на пядь ближе. Эта ночь была отдана людям и они взяли её как нечто само собой разумеющееся и причитающееся им по праву, как будто так и было заведено столетия и столетия назад. Эту ночь они назвали праздником. Карнавалом, полным ярких красок. Назвали и забыли про подлинный смысл таинства ночи - времени секретов, тайн и масок.
    Пламя искренне старался показаться своим на этом празднике тайн и загадок. Отчасти это было очень хорошо, что может быть лучше первого опыта, полученного под чужой маской? С другой стороны стоял выбор этой маски. Прежде чем стать самим собой Пламя перемерил множество лиц. НО не одно ему отчего-то не подходило. И тогда он выбрал то, чего в нём самом было меньше всего, но того, чего больше всего спало в его крови – огня. Огонь горит быстро и ярко. Никто не запомнит лица Пламени, никто не успеет ничего подумать. А может… Может даже это пламя – маленькая синяя искра – разожжёт другое, способное стать настоящим светочем. Пока же Пламя бродил по залу, улыбался гостям и своим новым ощущениям. Радость переполняла его душу, она пылала, и маска казалась уже не такой отстранённой от человека её носившего. Хотелось дарить тепло другим.
    Девушка, выбравшая на этом маскараде образ Ночи, не помнила или не знала про подлинные смыслы и тайные свершения. Но она хотя бы вела себя соответственно собственному платью - не поднимала расшитых серебром рукавов в приветственных жестах, не кружилась в широких юбках по всему залу, не спешила позволять улыбаться глазам, цветом темнее и глубже, чем бархат на её платье. Не радовалась. Но наблюдала. Не сводила глаз с пирующих и запоминала их такими, какие они были сейчас, в этот момент. Незнамо зачем и почему. Просто делала то, что ей казалось естественным и правильным.
В это время суток Ночь наблюдает за миром, и она же оценивает его со своей точки зрения. Огненная маска задумчиво улыбнулась, заметив этот внимательный взгляд Ночи и невольно поняв, что следует ее примеру, рассматривая одного за другим многочисленных гостей, собравшихся сейчас на императорском острове. А гости все прибывали, веселя разнообразием масок.
    Непременным атрибутом мрачной ночи был Таинственный незнакомец - герой больших дорог, золотых гор и дамских романов. Он прохаживался по богато украшенным залам и комнатам, раздавая загадочные улыбки направо и налево, горделиво демонстрируя окружающим своё превосходство. Многим девушкам на этом бале этот образ казался воплощением тайны и очарования, и многие юноши, пойдя на поводу у своих возлюбленных, попытались приложить к себе этот наряд. Но что главное в Незнакомце? Костюм? Черный камзол безо всяких украшений, высокие сапоги с бренчащими шпорами, черная шляпа, плащ, острая шпага в затемненных ножнах, может быть даже хлыст? Что важнее? Может быть - маска? Черная маска, скрывающая, казалось бы, черную душу или же душу безвинно оклеветанного правдолюбца и героя. Что важнее? Таинственный незнакомец должен был быть одет во всё черное - и это усвоили многие. У него должна быть шпага и маска - и так поступили почти все. Но самым главным в нем должен быть взгляд, пылающий и страстный, излучающий молнии, подобно античным богам-громовержцам, и приковывающий к месту. Гипнотизирующий взгляд удава, когда тот смотрит на свою трепещущую жертву, страстный взгляд влюбленного южанина, нашедшего девушку, которую будет любить до конца дней своих, суровый взгляд северянина, тот самый взгляд, что поможет отличить простого преступника от Таинственного незнакомца – крадущего сердца вора, уже не столь банального на вид.
    Огненный гость едва заметно склонился, пытаясь проследить за незаметными, почти неуловимыми движениями рук Незнакомца, но они были также таинственны, как и весь его образ. Как тайна его сердца, которую, конечно, мало кто мог разгадать. А в его сердце давно царствовала Каменная роза - яркая, стремительная, не менее страстная, чем он сам - в красном платье, расшитом золотой нитью, скромных размеров полумаске из бархата, три насыщенно красные розы украшали её талию, плечо и были вплетeны в густые темные волосы. Эта дама сохраняла торжественно-деловой вид даже на празднике, не в силах изменить старой привычке. О, как сильно ошибся тот, кто некогда заковал прекрасное нежное, ранимое существо в каменную броню! Она не засохла и не умерла, нет, она выжила, приспособилась, но былую трогательность и незащищенность, эмоциональность потеряла. Это была сильная женщина, ещё сохранившая былую толику чувств, но, навсегда отказываясь себе в этом признаваться, будто бы это было самым страшным грехом на этой бренной земле и за любые проявления ей грозило наказание, почище тех, что ожидают грешников в Геенне Огненной. Она верила в свой крест со всей истовостью экклесиатской веры, и не было на свете человека, справлявшегося с теми обязанностями, которые она на себя возложила, лучше, чем делала это она.
    Каменная роза. Красная роза.
    У самого края огромного стола сидела дама вся с ног до головы покрытая ягодами, сочными фруктами и цветами. Золоченая маска отделанная драгоценными камнями, которые тоже изображали приятную глазу растительность, поблескивала, отражая огоньки свечей. Она держала в руке бокал с вином, а рядом с ней стоял юноша, облаченный в костюм Шута – левая и правая половина трико разных цветов, бубенцы, грустно позванивающие каждый раз, когда он наклонялся ухом к губам своей спутница, а она что-то нашептывала ему. Знающие люди, догадались бы, что костюм прекрасной дамы представляет собой одеяние древнеруннской богини Бонадеи, покровительнице плодородия и жаркого лета, а что изображал Шут, поняли бы даже дети.
    Многочисленные яства, стоявшие перед обворожительной красоткой и её собеседником, оставались нетронутыми, а вино, исправно подаваемое слугами, неизменно выпивалось раз за разом. На этом балу Бонадея не танцевала, а уж по какой причине – это оставалось всем остальным неизвестным, также, как и было неизвестна тема их тихого разговора.
    Белоснежная, как снег на кьезанских просторах, рубашка, усыпанная драгоценными камнями, высокие сапоги и маска с различными драгоценностями-цветами роз до тюльпанов принадлежали постоянно смеющемуся крепкому мужчине. Он менял бокал за бокалом, словно не хмелея, общаясь с чуть ли не половиной гостей макскарада. Всякий, кто знал его имя удивился бы тому факту, что руки мужчины не прижимают к своему сильному телу какую-либу номени. А ему впервые было не до них, ему впервые нужна была другая. Но Маска Огня не знала имени этого незнакомца, а потому мало удивлялась, разве что - непривычному одиночеству его, которое казалось непривычным для этого шумного праздника, где все находили о чем и с кем перемолвится словом, жестом и даже взглядом. Именно зоркий взгляд позволил разглядеть еще одного обитателя ночных угодий -  Дикого кота, Ночного охотника. Фиолетово-черный леопард, сыто потягиваясь, бродил по залу, коротко, но неизменно дружелюбно переговариваясь с гостями. Кто из них был его действительными друзьями, а кто - очередной жертвой, чью бдительность Кот благоразумно задурманивал перед финальным прыжком?
    Неизменно один, неизменно хозяин положения, приземляющийся на все четыре лапы и наносящий последний удар мощным пятнистым хвостом, разрывающий свою жертву острыми, как сабли, клыками на маске, в этот раз он нашел себе пару. Ангел грусти, бледный и печальный, несомненно, не выделялся бы из толпы ярких красок, если бы его маску надела другая девушка. Но в этой было что-то неуловимое, блестящее как сверкает поверхность пруда в солнечный день - и она вся блестела от головы до пяток. Её улыбки солнечными зайчиками скакали по залу, отражаясь от пирующих и возвращаясь к ней в десятикратном размере. Мало кто может устоять перед её улыбками, мало кто знает, почему она выбрала себе именно эту маску.
    И опять Огненная Маска не смогла ответить на чей-то вопрос, лишь подбросив в руке пригорошень сверкающих блесток, осыпавших окруживших его фей, примечая еще одну загадочную гостью.
    Неподалёку от кота притаился другой зверь - Кошка - в десятки раз опаснее, но и красивее тоже. Прекрасная хищница, вышедшая в эту ночь на большую охоту держалась в стороне от родичей, ища счастья в каких-то других областях, подчас ей недоступных по праву рождения. И её танец - стремительный и восторженный руннский вальс не оставил равнодушным никого, взбаламутил души, растревожил сердца и унёс за собой в глухие чащобы многих и многих поклонников. Но Кошка знала кто ей был нужен и лишь лучезарно сверкала улыбкой, даря ее тому, кто узнал ее и под этой маской.
    Этот маскарад приносил и неожиданные сюрпризы. Самым заметным персонажем был без колебаний признан громадный Палач в красной мантии и остроконечном колпаке. Он ловко вертел своей гигантской секирой под вопли восторженных дам и пил пиво из огромного бочонка, который стоял рядом с ним. Когда бочонок подходил к концу, он принимался громко петь военные песни, и пел их до тех пор, пока ему не приносили новую бочку.
    Где-то в глубине зала слышался негромкий разговор, перемежаемый громким смехом. Взгляды проходивших мимо людей останавливались на госте, который, казалось, был лишним здесь – грязные лохмотья, давно не стираный капюшон, покрытый грязными, сальными пятнами. Дамы в роскошных нарядах пытались держаться от него подальше, а богато одетые кавалеры, жаждущие высказать свое возмущение, натыкались на острый как шпага взгляд и нахальную усмешку и спешили убраться подальше, но это не всегда удавалось. Гость останавливал их, внимательно осматривал, критикуя костюмы, манеру держаться, развоплощая маски и тайны, перемежая всё это бесконечными остротами и подколками, добиваясь того, что они уходили от него красные как раки.
Церемонимейстры ни раз пытались выставить непрошенного гостя, считая, что оборванцу не место на императорском празднике, но громкий титул под маской вкупе со спесивым характером мог отвадить любого сомневающегося. На вопрос, что за костюм у гостя следовал неизменный ехидный ответ – так одевались святые апостолы, и тут уж самые настойчивые только и могли, что разводить руками. Руннские апостолы всегда были неприкосновенны.
    И этого любителя розыгрышей - злого шутника или обиженного судьбой человека - стоило отметить. Что и сделала Маска Огня, улыбаясь своей странной улыбкой: да, Рунн действительно похож на огромный храм, где даже апостолы похваляются своими нищенскими одеждами. Разве это так важно - как ты одет? Разве это привлекало учеников к учителям Света? Но маскарад не время для этих размышлений, словно одернула себя Огненная Маска, вновь продолжив свой путь среди разноцветных костюмов.
    Две феи в розовом и сиреневом легкие и воздушные как истинные дочери воздуха и магии появлялись то здесь, то там. Они то растворялись в толпе, то искрометной шуткой и веселым смехом выделялись в ней, не забывая при этом осыпать гостей «магической пыльцой» из золотых и серебряных блесток. Их самих не интересовали лица за масками и имена. Их смех был беззаботен, а улыбки предназначались просто людям, разделяющими с ними праздник. Они будоражили умы вопросом «кто же это», но даже «пленивший» фею на один танец не мог получить ответа. А феи продолжали свой бесконечный труд, осыпая блестками и Маску Огня, и застывшего Охотника.
    Костюм Охотника не блистал золотом и драгоценностями и казался скорее строгим. Но ткань камзола и вышивка на нем были, несомненно, изысканными. Только рукоять охотничьего кинжала сиял подобно радуге и бросался в глаза. Номенам оставалось только гадать какое лицо скрывает темно зеленая простая полумаска. Карие внимательные глаза, темные волосы лишь слегка посеребренные на висках, широкие плечи, сильные руки, уверенные движения и толи полу улыбка, толи полу усмешка на красивых губах – вот что мог увидеть любой. Охотника не привлекала разряженная толпа. Его взгляд спокойно скользил по драгоценностям и обнаженным плечам. Он искал лишь одни глаза темного цвета, хотя его «добыча» была пугливей лани.
    Скрестив руки за спиной, неподвижно словно маяк в океане танца стояла ещё одна стройная высокая фигура. Его маска отдавала позолотой и была сделана в виде солнца. Под стать яркой маске была и, непохожая на другие, но не менее изящная и оригинальная причёска. Вряд ли кто мог сказать, куда был направлен этот твёрдый взгляд. Он лишь изредка брал бокал вина из рук прислуги, но, не делая ни глотка, крутил его в руке - это говорило о том, что его что-то беспокоит. Иногда с ним пытались заговорить, но фигура отвечала короткими, но элегантными фразами, давая понять, что разводить дискуссии он не очень-то хочет. Если бы кто-то сумел вглянуться внимательнее в глаза Золотого, то они бы увидели огромное его желание узнать за какой маской прячется интересующая его номени и кем прикрылся молодой враг.
    Огненная Маска остановилась, вежливо пропуская целую процессию идущую по залу. Царственная пара, проходившая рука об руку, словно разрезала толпу, оставляя за спиной шлейф из самой невесомой материи - злобных перешептываний и недосказанностей. Высокий стройный офицер в белоснежной парадной форме и атласной полумаске выглядел так, будто скрывал под своим костюмом кристально чистые помыслы и намерения. Неизвестно, правда, верила ли в эти намерения его спутница, но губы птицы не оставляла легкая улыбка. Её наряд - прямая, мягко обрисовывающая фигуру бархатная туника бронзового цвета, чуть-чуть более темного оттенка тяжелый плащ, крепящийся на плечах массивными старинными пряжками, наводил на мысли о совсем древних временах расцвета Империи. А маска - золотые и бронзовые перья придавали ей вид существа неземного: очень красивого, немного опасного и непредсказуемого, а темные глаза сверкали в прорезях маски так, что можно было поверить, что в этот вечер птица счастья приносит радость и светлую жизнь не только другим, но и себе.
    Вокруг них порхали разнообразные бабочки - перломутровки, махаоны, златоглазки и изумрудницы. Их было с десяток, и каждая служила прелестным украшением бальной залы. Красочные, яркие, переливающиеся, слегка легкомысленные наряды прекрасно сочетались с масками, выполненными в виде крыльев бабочки самыми лучшими мастерами столицы. Они плавно перемещались по залу, не оставляя никого без внимания, улыбались, шутили, были серьёзны в политике и остроумно-дерзки с мужчинами, они танцевали и танцевали, эти женщины, чьим главным долгом было развлекать других, те, что умели получать удовольствие от своих обязанностей.
    Вихрь света и смеха, порожденного этой процессией вновь заглушила неумолкающая музыка карнавала, позволившая Маске вновь скользнуть в толпу, разглядывая присутствующих с редкой внимательностью и невольным любопытством.
    Была в этом зале и другая пара - они составили её невольно, оба были уверены, что до второго такого костюма додуматься будет нелегко и оба втайне гордились своей изобретательностью. Рунну наскучили древние, как стены Храма Философии в Мисре, туники, животные и птицы, шуты и ангелы, нужна свежая струя, что-то новое, непознанное, удивительное и странное. А что может быть удивительнее и непонятней, чем широкие горынские просторы, простирающиеся от самой Скифии на западе до неизведанного, а потому и неограниченного человеческими мерками Востока?
    На нём была меховой тулуп - как ходили легенды, непременный атрибут горынского барина - тонкая красная сорочка, расшитая вручную на лесной мотив и самого обычного вида штаны, заправленные в высокие сапоги. В руках он держал толстый посох, который, впрочем, быстро нашёл своё истинное место рядом с тулупом в дальнем углу зала и более не мешал своему обладателю танцевать с прекрасной половиной человечества.
    Её тонкие руки и алебастровые плечи открыты жадным взорам наблюдателей-мужчин и завистливым упрёкам женщин, немного чересчур длинное платье красного атласа образовывало шлейф, повторяющий её путь по сложной траектории бального зала, декольте, длинные рукава костюма и веер обиты мягким и пушистым мехом. Голову девушки украшала маленькая меховая шапочка. Ансамбль назывался "Горынские мотивы", и в нем она была восхитительна, как всегда.
Он даже попытался пригласить её на танец:
- Вы позволите, барышня? - протянутая в почтительном поклоне рука, чужеземное слово, выговоренное на южный манер, белозубая улыбка.
Но она заносчиво отказала:
- Не в этот раз, я уже обещала все танцы.
- Может быть в будущем мне повезёт больше?
Девушка гордо повела обнаженным плечиком, заставляя мужчину нервно сглотнуть:
- Может быть.
Недолгая пауза и улыбка:
- Это моё любимое слово...
- ...после "да"?
- Точно.
    Поймав этот обмен фразами - любой бы рассмеялся, но Маска Огня - чуть смущенно отошла, пытаясь скрыть улыбку. А потом, опомнившись, позволила себе улыбнуться. Маскарад создан для подобного беззаботного веселья, но все ли тут веселятся или есть грустные глаза. Маска огляделась, пытаясь разобраться в хитросплетениях происходящего и вновь с невольным любопытством разглядывая очередного гостя.
    Человек одетый в тунику и вычурный головной убор являл собой образ мисрского фараона. Он без остановки кружил по залу, улыбаясь всем окружающим и любезничая с дамами. Иногда он выходил на балкон и подолгу смотрел на огни города, который был виден через реку, при этом о чем-то улыбаясь самому себе. Ради развлечения скучающих чаровниц фараон громко и с чувством декламировал стихи собственного сочинения, рассказывая истории из Книги Ответов. Ему удалось собрать вокруг себя целый кружок почитательниц, которые дружно аплодировали каждому его слову.
    А недалеко от выхода в зал стояла небольшая фигурка, напоминающая языческую богиню Возмездия. Причудливое платье шоколадного цвета четко обрисовывало свою хозяйку, стоявшую поразительно прямо, скрестив руки на груди и устремив взгляд на веселые, юные, едва распустившиеся и по настоящему весенние цветы: ромашки, розочки, незабудки. Пожалуй один цветок, по мнению Огненной Маски, слишком часто поникал своей хорошенькой головкой, но тут же вновь вскидывал ее, откликаясь на теплые прикосновения заботливых рук. За ними и следила странная языческая богиня.
    Где есть Цветы - всегда появится и Заря. Девушка-Заря пока не в силах была найти себе правильного места, но другие за неё были уверены, что она возьмет, что нужно, в своё время. Ей всё казалось сложным - и эта ночь, и эти люди вокруг, но в то же время интересным, как интересно подсматривать за близкими, когда им кажется, что их никто не видит. Смотреть на них новыми глазами, узнавая заново, и создавать отличные от привычных образы. Девушка прятала лицо за атласной полумаской розовато-лилового цвета, которую украшали длинные бисерные нити, переливающиеся, словно перламутр, и издающие приятное треньканье при каждом жесте или слове девушки. Это делало её таинственнее, а тайна заставляла верить в новый день и в эту девушку. Верить и надеяться - это прерогатива Зари. И ее Барин тоже пытался пригласить на танец, получив вместе взглядом из под маски - свою долю веры и надежды.
    Огненная Маска возвращалась туда, откуда все это началось для нее. В огромный зал, где по прежнему сияли бесчисленные свечи, где сверкали улыбки, слышался смех и задорные переливы музыки, которую не уставая дарили самые искуссные музыканты императорского оркестра. Перед маской мелькнул знакомый наряд, вызывав недоуменную улыбку: костюм Клинка. Какой же насмешник тот, кто одел его? Впрочем, разве есть что-то святое во всем этом действие? А искреннее? Радость? Смех? Хотелось бы верить в это. Неожиданно перед огненным гостем каранавала возник Ангел с белыми крыльями, одетыми в черную ленту:
- Спасибо за праздник, - тихо прошептали розовые губы.
- Для меня это скорее открытие, - невольно улыбнувшись в ответ на милую улыбку Ангела, откликнулась огненная маска. - Уходите, сестра?
- С вашего позволения, - низкий реверанс, но он не позволил ей опустится перед ним, поднимая к себе и с искренней заботой сказав:
- У вас тоже многое поменялось... за очень короткое время. Мне хотелось бы помочь вам, например, - человек в костюме сине-огненного Пламени, склонился к хрупкому Ангелу. - Как вы посмотрите на предложение жить во дворце, сестра?
    Белоснежная маска не скрыла радостного удивления, охватившего Ангела, как и сверкнувшей на губах улыбки:
- О, я понимаю, что мне оказана большая честь.. Но большей честью для меня была бы возможность звать вас - братом, Ваше Величество. И обращаться к вам, как к брату.
    Маска Пламени прижала к своим губам тонкие пальчики:
- Я буду только рад, сестра. Добро пожаловать.

7 день месяца Иглы,
Рунн, Шенбруннский дворец.

"Диего, твой дядя повредился умом и потребовал моей руки", - Агнесса де Анфра, вся в бледно-сиреневом, подобающе медленно дефилировала по большой бальной зале в поисках друга своего детства и главной крепкой руки, всегда выручавшей её. "Диегито, милый, ты не знал, что на днях я получила предложение от герцога фон Динштайна, да-да, предложение руки и сердца... коварного, жестокого сердца..." - девушка внутренне вся содрогалась от предстоящего разговора, не зная, что сказать, чем объяснить этот и ей самой не до конца понятный жест со стороны Альбрехта Динштайна. Вокруг неё танцевали люди, да она и сама нарядилась как нельзя более по случаю маскарада - декольтированное платье причудливого кроя прихотливыми волнами спускалось вдоль её тонкого стана, маска легкомысленной бабочки (знак фрейлины Её Императорского Величества), перчатки и веер, под стать платью были украшены розовой яшмой и горным хрусталём, уши и шея были сбрызнуты капельками розовых бриллиантов - превосходный наряд для маскарада, один из самых заметных на празднике. Но радости не было, а мысли её были заняты совершенно другим.
Она боялась, но знала, что, чтобы решить её проблему, ей не нужны ученые всех университетов Руннской империи. Нужен всего один мужчина. Девушка подхвала остановившегося на минуту подле своей тёти герцога Иберо и прошептала чуть слышное "Помоги". Диего, страшно удивленный, что могло вызвать столько мольбы и безнадежности в глазах никогда не унывающей фрейлины Её Величества, позволил, презрев приличия, оттащить себя в дальний угол залы, где Агни сумела рассказать ему всё до конца. Она говорила и говорила, заламывала руки и добавляла больше отчаяния в свой голос. Она играла, играла как последняя актриса в каком-то замшелом кабаке, и в тот момент она была ничем не лучше этой актрисы. Но она не знала, что делать и как лучше поступить, куда кидаться и где получить помощи, а он, как почти нереально заметила девушка, он понял её до конца. В полутьме их закутка Диего сжал руку девушки и сказал  всего лишь одну фразу, после которой с души её свалился камень:
- Тебя больше не должно это волновать.
Агнесса пыталась благодарить, хотела что-то предложить, посоветовать, не зря же она всю ночь строила планы собственного освобождения, но он лишь рассмеялся и легонько поцеловал её в лоб. Она замолчала и улыбнулась. Как же это легко иногда – позволить мужчине быть мужчиной.
- Пойдём танцевать, красавица. Сегодняшний праздник - как раз для таких, как ты. Нежелающих принимать свою участь такой, какая она есть. Изменяющих. Пойдём танцевать.

Бальная зала кружилась и кружилась перед небесно-голубым взором девушки, она меняла партнеров одних за другим и мало кто мог сравниться с ней в неутомимости. Сначала она делала это потому, что так велел Диего (она всегда была ему послушной младшей сестрёнкой), потом - потому что так хотела она сама, и мало кто в этой зале рискнул бы разрушить это хрупкое, но все же безупречно созданное счастье.
Стайка пёстреньких фей, пробегавших мимо, осыпала Агнессу разноцветными конфетти и чем-то ещё блестящим, а девушка снова и снова была рада подставить себя под их яркий сказочный дождь. В какой-то момент она поймала взгляд герцога Иберо, внимательно следящего за её движениями. Она ослепительно улыбнулась особой улыбкой, придуманной только сейчас, специально для него, и закружилась вокруг своей оси, не в силах иным способом выразить своё счастье. Всё будет хорошо, он обещал. Он обещал, и только от этого ей сейчас так хорошо. Пусть знает.

На ранее безоблачном горизонте вдруг появилась тучка, в другое время заслонившая бы всю эту радость вокруг, но сейчас, ввиду обстоятельств, имевшая приемлемый светло-серый цвет.
- Моё почтение, номени Агнесса.
Агни резво обернулась на до боли знакомый ей голос и привычно дерзко ответила:
- Для вас - номени де Анфра, маркиз. А что вы - опять паясничаете? Или по-прежнему чисты и невинны как слеза младенца? - взгляд её неотрывно скользил по праздничному костюму маркиза - парадному одеянию рыцаря Клинка. - Необычайно странный выбор для наследника Флавии, вам не кажется?
- Кажется, мне оставили только две эти роли, прекрасная номени.
- Вам мало?
- Не буду спорить. Но хоть вы-то не будете отрицать, что моё время когда-нибудь придёт? Чисто в силу закона вероятностей?
- «Когда-нибудь», драгоценный маркиз, это очень хороший срок. Нам с вами подходит.
И она гордо отвернулась и зашагала в противоположную сторону. Кажется, никто в этой зале не собирался чтить память усопшего Фридриха фон Динштайна, ни его враги, ни его собственный отец. Но она не забудет. Она помнит и безмерно уважает, она ненавидит их, непомнящих, и она больше всего в этой жизни хочет отомстить. Хоть когда-нибудь.

Агнесса краем глаза увидела приближающегося к ней мужчину в маске и внутренне ужаснулась той буре эмоций, что вызвал у неё всего лишь один запретный взгляд на него. В последнее время Виктуар де Барна часто попадался ей на глаза - то в библиотеке, то просто в саду, и изволил тратить свое, несомненно, драгоценное время на общение с ней. Пара слов здесь, улыбка там, увлекательный спор о смысле всего сущего на парадной лестнице императорского дворца - казалось, что может быть невиннее? Да, они флиртовали, приходилось признавать всегда такой скромной девушке перед сонмом выразительных взглядов наперсниц и подруг, но кто в наше время безгрешен? Да, ей хотелось увидеть его ещё раз, и ещё - и так после каждой их встречи. Но что в этом плохого? Он умён и привлекателен, он знает всё и обо всём, он отчего-то готов отвечать на неё подчас нелепые вопросы и даже, возможно, признавать её правоту в спорах, касающихся области имперского права.
Он был нужен ей, но как собеседник, а не мужчина, постоянно твердила себе в оправдание Агнесса. В наше время редко встретишь человека, готового разговаривать с женщиной, а не просто по-бараньи покорно слушать её болтовню. Он был нужен ей, твердила она, и знала, что зачем-то нужна ему. По крайней мере, в этот вечер, когда он, как твердили слухи, должен был посвящать всё своё свободное время юной девице Иберо, он своей спокойной и уверенной походкой направляется к ней, вместо того, чтобы, подобно полчищу более прозорливых добытчиков перспективных невест, увиваться за Беатрис. И, медленно поворачиваясь ему навстречу, Агни вдруг явственно ощутила, что у неё есть лишь два танца, чтобы понять, куда заведут её эти отношения. "А если не разберусь сейчас, - девушка вяло пыталась ухватиться за ускользающую куда-то в глубины подсознания мысль, - он наверняка позволит станцевать ещё раз."

- И даже в этом костюме вы выделяетесь среди всех, Агнесса. Позвольте спросить: эта бабочка кажется - павлиноглазка? Ночная, - сквозь черную маску сверкал задорный взгляд.
- В истории литературы вы более сведущи, Виктуар, - легко развернув кружевной веер, откликнулась фрейлина. - А вот в энтомологии - у вас явные пробелы. Это перломутровка. Если хотите я расскажу вам о ее повадках и внешних признаках.
- Надеюсь рассказ достаточно длинен? Я хотел бы пригласить вас на танец, номени. И если у вас не занят следующий танец, то и на него тоже.
Веер отражая вероятно чувства хозяйки чуть качнулся, складываясь и прикасаясь к точенному плечу красавицы, задумчиво проговорившей:
- Вы думаете я так много знаю о бабочках?
- Я в вас не сомневаюсь, Агнесса, и надеюсь что найдется еще много областей, где вы разбираетесь значительно лучше меня. Уже звучит музыка, вашу руку, номени.

7 день месяца Иглы,
Рунн. Дом Торнхеймов и Шенбруннский дворец.

Валентина посмотрела в зеркало. Ее густые волосы были уже убраны под серебряную сетку. Оставалось добавить только цветы в прическу. Для себя девушка выбрала фиалки под цвет платья и мелкие белые розочки для контраста.
- Ты прекрасна.
- О нет. Это ты прекрасна. – Возразила она вошедшей в комнату кузине. – Даже обидно, что ты оденешь маску.
- Маску можно снять. – Улыбнулась Маргарет. – Давай я помогу тебе.
Изящные руки кузины умело занялись цветами. Они обменивались взглядами в зеркале.
- Кстати, у меня есть кое-что для нас.
- Не вертись. - Марго бросила мимолетный взгляд на стол. – Что там?
На столе лежали два привесных кошеля из той же ткани что и их платья.
- Блестки. В твоем золотые, в моем серебряные.
- Пыльца феи?! Как здорово ты придумала.
- Можно осыпать излишне приставучих кавалеров.
- Кому это не понадобиться, так это Кларе. - Хитро улыбнулась Маргарет.
- Почему?
- Ну, ты ещё не видела её костюм. Из неё получился бравый ибериец.
Недоверчивый взгляд Валентины был встречен смехом.

Уже через час они были на пароме. Шенбрунский дворец, озаряемый светом и окруженный водой, был похож на огромный корабль.
- Что мы там будем делать? - голос Маргарет дрожал.
Паника охватила ее. Внезапное осознание, что маскарад в королевской резиденции это не то, что маскарад где-нибудь в Брамере, испугало ее не на шутку.
- Я знаю, что мы точно не будем делать. - Ответила Валентина. - Мы не будем дрожать, жаться к стенам и волноваться. Взгляни сколько народу. Ты думаешь, им есть до нас какое-нибудь дело? Возможно ни ты, ни я больше никогда не попадем ни на один бал в Шенбруне. Так что, ты всю жизнь будешь вспоминать, как жалась у стенки в какой-нибудь роскошной зале? Выпрями спину и улыбнись самой очаровательной улыбкой. Пусть Шенбрун запомнит нас такими!
Они вошли. Красивая легкая мебель, гобелены, хрустальные и золотые жирандоли и зеркала. Всюду зеркала, которые удваивали, утраивали, удесятеряли пространство. И в каждом зеркале отражались свечи и отражения свечей, и блеск золота, и драгоценных камней, и хрусталя. И люди вокруг. Множество людей в масках и костюмах, в ливреях и форме. Живая, пестрая толпа. Кто-то говорил, кто-то смеялся, звучала музыка. Казалось, сам звук отражался в зеркалах, превращаясь в какофонию звуков. Валентина почувствовала, как Маргарет рефлекторно сжала её руку.
- Дядя, можно?
Барон в ответ только чуть обнял их, стараясь не испортить крылья за их спинами.
- Веселитесь, мои феички. Я не намерен привязать вас к себе на все время маскарада.
- Спасибо.
Валентина потянула кузину за собой. Сначала они почти бегом обежали все залы, стараясь только не потерять друг друга.
- Смотри, тот высокий наверно Хайнц. Едва ли здесь найдется кто-то больше. - Привлекла Валентина внимание кузины.
- Конечно, ведь рядом с ним Клара. - Улыбнулась та. - Давай подойдем.

Маргарет ничуть не шутила, когда сказала о костюме Кларисии. Рядом с огромной фигурой Хайнца, отбивая носком в такт музыке стояла неузнаваемая в костюме мужчины его сестра. Белая рубашка, черные брюки заправленные в сапоги, расшитый золотом черный жилет ладно сидели ней. А черный плащ помогал скрадывал подробности фигуры, как черная шляпа с широкими полями прятала длинные темные волосы. Картину завершила черная полумаска и шпага. Только когда они подошли ближе Валентина узнала подругу по сверкавшим из-за полумаски глазам.
- Клара, - выдохнула она.
- Тише, здесь я Карлос. - Темные глаза за полумаской сверкнули с поистине южным пылом.
- Для Карлоса у тебя слишком белая и нежная кожа.
Девушки обменялись улыбками.
- Кстати, я танцую. - С вызовом сказала Клара. - Номени Валентина, позвольте пригласить вас. Ээээ... Братец, не стой столбом. Я уверен, что номени Маргарет прекрасно танцует.

- У меня никогда не было такого очаровательного партнера, - давясь от смеха сказала Валентина Кларисии.
- Ты взгляни на Маргарет. Хайнцу надо было надеть шкуру медведя. Надеюсь ноги у неё целы.
- Когда он стоит на колене, они вполне подходят друг другу по росту.
- Наверно я зря сказала ему пригласить её.
- Кла... Карлос, вы путаете фигуры. Все чудесно. Просто он слишком большой. Такому мужчине стоит всегда носить свою избранницу на руках.

Провести все время маскарада рядом с младшими Торнхеймами не входило в планы Валентины. Потому после танца две феички вновь отправились осмотреться.
- О фея! Я очарован! Подарите мне один танец! - Пылко воскликнул незнакомец.
- А вы не боитесь быть околдованным? - Смущенно улыбнулась Маргарет.
- Я уже околдован!
- Валентина...
- Ш-шшш, все хорошо. Иди. Мы ещё увидимся. - Девушка подтолкнула кузину к поклоннику.
Она улыбнусь им в след. От боязни Маргарет не осталось и следа.
- Возможно, и мне повезет поймать фею?
- Едва ли. - Парировала Валентина. - Вы для этого слишком неповоротливы.
Проказница осыпала незадачливого юношу серебряными блесками и скрылась в толпе.
Время летело незаметно. Валентину уже несколько раз находила и теряла кузину, и терялась сама. Молодые люди нещадно разлучали двух фей решивших передохнуть от танцев. Когда очередной загадочный незнакомец умчал её кузину в вихрь танца, Валентина лишь посмеялась и устремилась на поиски воды. Найти одного из лакеев разносящего по залам многочисленные бокалы и кубки не составило труда. А вот догнать было проблемой. Впрочем, в один из многочисленных залов примыкающих к большому были уставлены столами, которые ломились от угощений и напитков. Девушку озадачил не привычный многочисленный выбор последних. Но хрустальный бокал с чем-то светлым и шипящим показался вполне привлекательным. Она лишь протянула руку, и столкнулось с другой рукой. Мужская рука казалось появилась ниоткуда. И двое замерли. Мужчина отвел руку, как бы уступая бокал ей. Тускло сверкнуло кольцо. Золотое кольцо в форме виноградной лозы.

- Номени, могу я предложить вам осмотреть мой сад? Обопритесь на мою руку...

Герцог?! Но как... Случай, судьба... Он уйдет. Святые небеса дайте мне смелости!
- Позвольте вас пленить на один танец. - Валентина улыбнулась и решительно накрыла его руку своей.
Неслыханная дерзость пригласить мужчину на танец самой. Легкую растерянность Корреса не скрыла даже маска. Но воспитанница Хирша почувствовала что-то сродни азарта. Замешательство герцога Фортрады позволило ей завладеть ситуацией. Успел ли он что-либо подумать, когда она вела его за собой к танцующим?
Им достался легкий катильон, танец-игра. Коррес несколько раз порывался заговорить, но танец шел своим чередом. Валентина хранила молчание и улыбалась. Музыка остановилась. Пары распадались. На этот раз уже Алонсо повел её за собой.
Нужны ли объяснения? Что я могу ему сказать? Она растерялась и облизнула пересохшие губы. Пары спешившие к началу следующего танца сменяли уходящих. Нечаянное столкновение заставило Алонсо выпустить ладонь Валентины. Он успел лишь оглянуться. Девушка бросила горсть блесток, осыпая окружающих "пыльцой феи" и скрылась в толпе.

7 число месяца Иглы. Ночь.
Рунн


    Эдвар де Нортми мрачно перебирал пальцами страницы старинной книги, слушая как потрескивают дрова в камине. Юного графа тревожили тягостные мысли. Что-то изменилось в нем за прошедшие пару недель, что-то ушло безвозвратно, растаяв, словно утренний туман, когда солнце поднялось достаточно высоко. Говорят, был праздник, но ему веселиться не хотелось. По календарю наступила весна, но в душе стоял мороз, сковавший льдом сердце. Все, что он делал ранее, казалось таким пустым и глупым, а от старых друзей просто тошнило.
    Вдали громыхал салют, но в особняке Нортми было тихо как в могиле. Анжелика, у которой заболела голова, спала, а остальные или подались на бал или же еще каким-то образом проводили время. Внезапно внизу раздался шум – кто-то громко спорил. Несколько голосов. Внезапно пререкания прекратились и теперь «топ, топ, топ» - кто-то поднимался сюда, старая лестница скрипела.
    Эдвар вскочил, дверь распахнулась. На пороге, тяжело дыша, стоял Бром ван Хоос, бывший секретарь Этьена де Нортми. По правой щеке – глубокий порез, брови опалены, камзол разорван в нескольких местах.   
    - Эдвар. – Бром прохрипел. – Пойдем.
    - Куда? – младший из Нортми удивленно поднял бровь.
    - Выбирай – или ты отправляешься в Коннлант с нами, как того и хотел Этьен, или остаешься здесь. На объяснения нет времени. Но иного шанса уже не будет, – прерывающимся от волнения голосом проговорил коннлантец.
    Граф из рода Нортми колебался пару секунд.
    - Отлично, – ван Хоос вымучено улыбнулся. – Я верил в тебя. Теперь пойдем. Не спрашивай ничего – выполняй любое мое указание немедля.
    - Хорошо. – Эдвар пожал плечами. Они быстро спустились вниз, где их уже ждали две девицы – одна невысокая и хрупкая брюнетка, и плотно сбитая блондинка с выпирающими мускулами в облегающем трико.
    - Ванесса и Сэла. – представил их Бром. Девушки улыбнулись – Ванесса дружелюбно, Сэла презрительно.
    - Быстрее, – коннлантец очень волновался. – Они ищут нас.
    Стремительным шагом, выйдя из Королевского города, миновав мост, где дежурил целый отряд нервничающих стражников, они вошли в Золотой город. Пахло дымом, из-за домов поднималось зарево пожара, людей было мало, и они передвигались почти бегом, судорожно оглядываясь по сторонам.
    - Теперь будьте вдвойне осторожны, – сказал ван Хоос. – Это самый опасный участок. Они подожгли коннлантскую слободу.
    - Сволочи. – «Валькирия» сплюнула, достав пистолеты.
    - Господь все видит, – твердо сказал бывший секретарь, заряжая свое оружие. – Дай ему тоже, Сэла.
    Блондинка нехотя протянула Эдвару один из своих пистолетов.
    - Держи его крепко, малыш, – сказала она. – Не попади в кого-нибудь из нас.
    Граф усмехнулся.
    - Я попадаю белке в глаз с десяти шагов.
    - Белок ты здесь не встретишь, – заметила «Валькирия».
    Служилый город был охвачен паникой. По улицам скорым шагом маршировали  отряды сосредоточенной и ожесточенной стражи, кроме них - какие-то люди не совсем одетые, ошалевшие от происходящего, с вещами в руках. Где-то что-то горело, где-то стреляли, где-то раздавались крики ярости и боли.
    - Сюда. – Бром махал рукой, направляя своих спутников в один их узких переулков. Теперь они передвигались только бегом. Шум пожара стал громче, дым застилал окружающие улицы, отчаянно звонил колокол, тщетно прося хоть какой-то помощи.
    - Проклятье, – коннлантец внимательно осмотрел ближайшие улицы. – Они перекрыли проход, может быть, придется прорываться. Сэла, Ванесса, вы готовы?
    - Да. – «Валькирия» внимательно осмотрела свое оружие. – Пройдем прямо сквозь пламя, их там меньше.
    - Хорошо, – они снова побежали, увеличивая темп.
    Пожар! Кругом все горело, рушились крыши, рассыпались на части дома, на мостовую падали горящие бревна. Коннлантская слобода превратилась в настоящий ад. Эдвар ошарашено смотрел на лежавшие вокруг трупы – мужчины, женщины, дети – убитые. Лица – застывшие маски боли, гнева и отчаяния.
    - Кто это сделал? – он спросил у Брома.
    - Такие же, как и они – простые жители Рунна. Зверь есть в каждом, его только надо разбудить. Зависть порождает ненависть, а ненависть обрушивается на тех, кто чем-то отличается от окружающих.
    Эдвар кивнул. Где-то раздался протяжный крик – плакал ребенок.
    Младший Нортми оглянулся – одно из горевших зданий, уже почти рухнувшее.
    - Я сейчас вернусь, – сказал он изумленной Сэле, и нырнул внутрь, пинком отварив дверь.
    Здесь было очень жарко, удушливый дым клубился под потолком, грохот рушившихся конструкций не позволял определить где находится ребенок.
    - Эй! – Эдвар крикнул, пытаясь, что-нибудь услышать в ответ. Одна из дверей под порывом ветра открылась, и тотчас же оттуда донесся крик «На помощь!» С облегчением граф поспешил туда, где на полу, спрятавшись под массивный стол, сидела девочка.
    - Мне было так страшно! – пожаловалась она. Молодой Нортми, взяв ее на руки, осторожно пошел к выходу. Пламя бушевало яростно, уже начала обрушаться крыша. Перепрыгнув через упавшую горящую балку, он оказался у двери.
    - Молодец! – вдруг раздался голос. Эдвар в изумлении оглянулся. Неизвестно – было это на самом деле или же это было галлюцинацией человека, который наглотался дыма – но посреди комнаты охваченной пламенем стоял Этьен де Нортми. Граф зажмурился и помотал головой – призрак исчез. Сверху уже сыпались горящие доски, но в последний момент он выскочил из здания, чтобы столкнуться с укоризненным взглядом Брома ван Хооса.
    - Иногда доза излишнего благородства бывает смертельной, – сообщил коннлантец. – Впрочем, ладно… Пойдем. Быстрее!
    Снова бег сквозь горящий квартал по тротуарам и площадям заваленными трупами несчастных откровенцев. Впереди замаячил очередной мост с вырисовывавшимися на нем высокими фигурами.
    - Брамерские псы! – прошипела Сэла Айс. Бром горько усмехнулся, Ванесса побледнела и отступила за свою подругу. Их заметили, пистолеты в рукам Сэлы и Брома оглушительно громыхнули, все заволокло дымом. Эдвар спрятался за угол дома, держа плачущую малышку на руках и внимательно вглядываясь в туманную мглу.
    На мосту стало определенно меньше народу, Бром заряжал очередной пистолет, Сэла куда-то исчезла, Ванесса также как и сам Эдвар притаилась за углом. Коннлантец что-то шептал про себя, не сводя глаз с переправы, где брамерцы, пригнувшись, что-то громко обсуждали.
    Наконец, кивнув сам себе Бром, практически не целясь, выстрелил. С другой стороны тоже не остались в долгу, и пули, противно провизжав, застучали по камням. Дым снова скрыл все, и когда очередной порыв ветра унес прочь эту пелену, картина радикально изменилась. «Валькирия» мастерски владея своей рапирой, сражалась с брамерцами. Бывший секретарь, бросивший ставшими ненужными пистолеты, кинулся к мосту, на ходу выхватывая свою шпагу. Удар! Брамерцы падали один за другим, но их было слишком много – из окружающих домов выбегали все новые и новые.
    Внезапно раздался шум приближающейся кавалерии – громовой топот копыт, грозные окрики, пальба из пистолетов. Стража исполнила свой долг – вскоре всех их противники, не желавшие сдаться, были мертвы. Путь был свободен.
    Командир стражников, мрачно посмотрев на вояку лежавшего у его ног коня, спрыгнул и обратился к спутникам Эдвара.
    - Эрик ван де Веер. Городская стража. Что тут происходит, Сеятель вас всех побери?
    Бром что-то быстро сказал по-коннлантски, командир резко возразил. Сэла потянулась за рапирой, которую она уже убрала в ножны, но ван Хоос остановил ее жестом руки, и снова заговорил на своем языке.
    - Хорошо. – Эрик ван де Веер внимательно посмотрел на девочку сидевшую у Эдвара де Нортми на руках. – Это дочь моего друга… Вернее, он был моим другом. Теперь они все мертвы, и клянусь Господом, я узнаю кто это начал. Вы можете идти, Бром – ты пойдешь со мной.
    Коннлантец кивнул, обратившись к своим товарищам.
    - Осталось совсем немного. Идите до дома «У золотой лани», там встретите нужного человека, Сэла, ты его узнаешь. Он поможет вам переправиться за город. Я нагоню вас позже.

7 месяца Иглы.
Рунн. Особняк Иберо - Шенбруннский дворец.




        - Ай, дукедита такая красавица!
        - Я похожа на клумбу. – мрачно объявила Каэ. Это было услышано только зеркалом и двумя ее горничными. Панчита, ровесница самой Каэтаны, тихо хихикнула и тут же смолкла под строгим взглядом Инес – сухой высокой и черноволосой женщины средних лет. Каэ встретила второй такой же строгий взгляд с упрямо вздернутым подбородком. Здесь она уже ничего и никого не боялась.
        Инес поджала губы, отвернулась и стала молча поправлять завернувшуюся кружевную ленту в прическе Каэтаны. Две горничные! Дома они с Рон всегда одевались сами, помогая друг другу, разве что перед праздниками бабушка посылала им еще свою служанку.
        Госпожа Алиса сказала, что отныне это ее личные горничные, обе иберийки. Она же хочет научиться иберийскому? Наверное, хочет. Алиса Иберо снова улыбнулась, велела называть ее «тетей Алисой» и если что – не стесняться и сразу обращаться к ней.
        От папы-Жореса была всего одна записка. Совсем короткая «Не делай глупостей. С любовью, семья». И ни словечка о том, что они собираются делать. Она вообще нужна еще хоть кому-то?
        Горничные закончили свою работу и отступили, оставив девушку одну в золотой раме зеркала. Каэтана смотрела, стараясь соединить то, что выхватывал ее взгляд из темного стекла.
        Нет, платье ей на самом деле шло. Переливчатый розово-лиловый шелк, пышная юбка, заставляющая талию казаться еще тоньше, такие же пышные, начинающиеся от локтя широкие кружевные манжеты, прошитые золотой нитью... И Инес с Панчитой ни в чем не виноваты.
        Просто девушка, смотрящая на нее из зеркала… У Каэтаны Фьер никогда не было таких грустных и серьезных глаз. Отражение было слишком взрослым, слишком красивым, слишком не ее. Каэ почувствовала мгновенный страх – она не сможет и шагу сделать отсюда, ведь когда она потеряет из виду свое отражение, потеряется и она сама.
        - Вы уже готовы? Дайте взглянуть. – Алиса Иберо в темно-красном платье, расшитом золотом, вошла и остановилась рядом с Каэ. Легким касанием руки заставила ее чуть выше поднять подбородок и одобрительно улыбнулась.
        - Каэтана, querida, ты довольна?
        - Да, все очень хорошо, правда. – Каэ посмотрела на горничных. – Gracias.
        - De nada. – Лицо Инес смягчилось. Она взяла со стола футляр, который еще утром прислал адмирал Иберо и подошла ближе. Герцогиня достала оттуда нить жемчуга и застегнула ее на шее Каэтаны. Когда прохладные камни коснулись кожи, девушка прикрыла на миг глаза. Открыв их и снова взглянув в зеркало она увидела в нем стоявшего в дверном проеме адмирала Иберо.
        Он был с ней очень добрым. И от его восхищенного, полного гордости взгляда ей снова захотелось плакать.
        - Боюсь, нас слишком мало, чтобы удачно защищать таких красавиц. Может все-таки стоит захватить на бал еще и охрану?
        - А танцевать мы будем в кольце стражи? Светлая мысль, Тони. – Алиса легко рассмеялась. – Спускайтесь вниз, а я посмотрю как дела у Беатрис, и мы к вам присоединимся.
        - Ваша маска!
        Кивком поблагодарив Панчиту, Каэ взяла у нее атласную полумаску того же цвета, что и платье, на длинной ручке. К низу полумаски вместо вуали было прикреплено множество золотистых и бледно-розовых бисерных нитей. Они еле слышно шелестели, сталкиваясь. Словно дождь, подумала она.

        То, что мир делится на плохих и хороших людей, дети предположительно знают уже из сказок, имея при этом весьма небольшой опыт общения с людьми вообще. Некоторые так и умудряются прожить всю жизнь – не углубляясь. Потому что если начинаешь присматриваться к людям, то обнаруживается неимоверное количество их разновидностей. Хорошие плохие, плохие хорошие, хорошие, но такие, что уж лучше нехорошие, такие нехорошие, с какими никаких хороших не надо… И до бесконечности.
        Как бы ни хотела Каэтана, но найти четкое определение для Иберо у нее не получалось. Просто судить, когда ты – всего лишь маленькая часть чего-то целого, надежно укрепленная и защищенная со всех сторон. Не зная толком, где твое настоящее место, ты открыт всем ветрам. Возможно, благо для философа или воина, но почти непосильная ноша для молодой девушки, только начинающей узнавать мир.
        Там, где у Фьеров был громкий смех, здесь – только улыбка, там – слезы, здесь – сжатые губы и сухие глаза. Но там, где казалось, они были дальше всего друг от друга, все вдруг замыкалось, перемешивалось, и она снова оказывалась в начале своих размышлений.
        - Номени позволит мне проводить ее? – темные глаза весело блестели в прорезях черной маски. Каэтана вложила пальцы в протянутую ей ладонь и растерянно улыбнулась в ответ.
        Это несправедливо, подумала она, входя под руку с Антонио Иберо в бальный зал. Именно таким она всегда представляла своего отца. Таким же веселым, ничего не боящимся, готовым защищать ее хоть от всего света, если понадобится. Только вот в воображении он ни разу не был герцогом. И, если уж совсем честно, столько новых родственников в ее мечтах тоже не присутствовало.
        Рядом Беатрис негромко ответила на какую-то фразу Диего Иберо: «Пышно, но холодно». Ее кузина в своем светло-синем платье сама словно источала легкий холодок, такой же, как раннее весеннее утро.
        Они были красивые и чужие. Легче, много легче было бы, если бы все время можно было смотреть на них со стороны, не подмечая каждый день новые мелкие черты. И принимая их, Каэтана все крепче привязывала себя к этому дому и всем его обитателям, желала она того или нет.

        Пение скрипок уносилось под самые своды зала, чтобы вернуться стократ усиленным и заставить всех и каждого войти в круг праздника. Нельзя стоять в стороне в такой день, пели они. Вот столы с угощением, вот цветы со всех концов Империи, вот торжественно колышутся занавеси, вот свечи, отраженные в зеркалах, и зеркала, отражающие диковинных созданий. Минуты летят, ищите же под масками тех, кто вам дорог, или скрывайте свое лицо ото всех, но соблюдайте правила карнавала – веселитесь!
        - Император подходит к нам.
        - Не забудьте склониться в глубоком реверансе. – Адмирал так удачно передразнил интонации Алисы, когда та наставляла девушек дома, что герцогиня Иберо полу сердито хлопнула его веером по руке, не забывая улыбаться приближающемуся Константину. Антонио отвернулся и подмигнул Каэтане. Наверное, с ним хорошо смеяться вместе, подумала она, грациозно приседая вслед за Беатрис. Император поцеловал руку невесте и обернулся к ней.
        - Ваше Величество, моя дочь, Каэтана.
        Вот и все. Император поприветствовал ее как дочь Антонио Иберо, как часть Дома. Ей уже объясняли, как это важно, впрочем, читалось между словами, все будет так, как пожелают Иберо. Но официальное признание конечно тоже необходимо.
        Иберо уже радостно раскланивались с Императрицей Эрминой. Она не казалась, а была созданием из легенд в бронзовом оперении, которое исполняло любое желание, если правильно попросить. Каэтана не знала, о чем бы попросила она сама, и поэтому молча смотрела. Императрица коснулась пальцами ее щеки. Хотела что-то сказать, но вместо этого просто улыбнулась, просияв темными глазами. Невозможно было не улыбнуться в ответ. Сопровождавший ее капитан Нортми вежливо поклонился, Филипп де Барна, необычайно серьезно выполнявший свои обязанности пажа, скопировал его поклон и снова поднял глаза на свою императрицу. Каждый знал свою роль и свое место. Все, но не она.
        Она танцевала с адмиралом, потом с Диего Иберо. Они даже разговаривали, но она бы никогда не смогла вспомнить о чем. Следующий танец, еще один, смена партнеров, поклон, проход вперед, поворот, снова поклон... Бесконечные проходы по залу притупили все чувства и даже позволили радоваться тому, что она здесь.
        - Прекрасно выглядишь.
        - Крис! – она чудом не споткнулась и схватила своего партнера в пиратском костюме за руку. - Как ты здесь?
        - Ну на праздник приглашены все, если ты об этом. – знакомая кошачья ухмылка. Каэтана смотрела на нее едва ли не со слезами, так давно по ее летоисчислению они не виделись. – Спокойней, сестричка, все идет просто замечательно.
        - Что – все? – но произошла очередная смена партнеров и брат, подхватив под руку какую-то девицу в зеленом, шагнул в сторону. Теперь Каэ уже была настороже, и когда через несколько фигур танца перед ней склонился еще один здоровенный пират, заговорила первая:
        - Рауль, что у вас случилось?
        - У тебя все хорошо? Тебя там не обижают?
        - Нет, они все ко мне добры.
        - Сейчас будет новая смена. Рон хотела с тобой поговорить, только чтобы никто не увидел. Где?
        Каэ быстро оглядела зал.
        - После следующего танца вон у той колонны, где цветы.
        - Отлично.
        Каэтана медленно шла к углу зала, словно прогуливаясь. У пышных зеленых кустов она наклонилась, поправляя юбки, и скользнула за колонну. Теперь – протянуть руку и нащупать ладонь сестры.
        Первые несвязные восклицания и лихорадочная радость просто от того, что они встретились и снова вместе, закончились. Радость таяла первым снегом на солнце от настойчивых вопросов Рон, на которые Каэтана не знала ответа. Как было бы просто сказать: да, они все плохие, заберите меня. И как объяснить сестре, какие Иберо и адмирал на самом деле, если они, похоже, сами не всегда могли определить это. Она слушала рассказ Вероники и понимала, что ни Каэтане Фьер ни Каэтане Иберо не хватит смелости уйти, гордо отказавшись ото всех и от всего. Что сейчас музыка закончится, ее скоро хватятся, и она должна выйти на бальный паркет, чтобы никто, увидев ее, не сомневался: она знает, кто она такая и что делает. Странное ощущение – что если она не поведет себя так, то разочарует не только адмирала, но и Жореса. А еще – злость, на них же.
        - Рон, отсюда пора выбираться. – сестра посмотрела на нее мгновенно погрустневшими черными глазищами.
        - Ты к нам вернешься?
        - Я не знаю. – единственно верный ответ, но и он тоже был неправильным, потому что приносил только печаль и непонимание. Она постаралась его исправить, - Я поговорю с адмиралом, и с госпожой Алисой тоже. Они поймут.
        Сестра грустно кивнула и шагнула обратно в зал. Каэ подождала немного и вышла следом.
        Она застыла у колонны, теребя в руках маску. Еще немного, уговаривала она себя, вот кончится музыка... Одна из длинных бисерных нитей не выдержала и разорвалась. Бусины раскатились по блестящему паркету, почти незаметные на нем. А если кто-то на них наступит, вообще останется лишь мелкое искристое крошево. В этом зале много колонн, мрачно подумала она, прячься, сколько душе угодно, если конечно они еще не заняты кем-то еще. Увы, даже колонны для нее сейчас – недоступная роскошь. Путь, отмеченный перламутровым бисером, вел вперед.
        Неподалеку от Каэ, не видя ее, стояли Жорес с женой. И почти на таком же расстоянии – адмирал и Алиса Иберо. Сейчас она одинаково не любила как тех, так и других. Ее заметят, как только она сделает первый шаг, если уже не заметили и не испытывают ее и сейчас также. Девушка сжала губы: хватит с нее игр. Если они, если только…
        - Мое дорогое дитя!
        Она испуганно отшатнулась от маски оскаленного леопарда. Но из-под нее показалось улыбающееся лицо Евгения Флавио, и Каэтана радостно протянула к нему руки. На ужине у Флавио он просил называть его «дядюшкой», и уж ему-то точно здесь можно было доверять.
        - Вас так напугала моя маска? – участливо осведомился он.
        - У вас очень острые клыки.
        - К сожалению, в это никто не верит. – он печально вздохнул. – Скоро начнется фейерверк, но если вы будете стоять здесь, то вряд ли удастся хорошо его рассмотреть. Разрешите проводить вас на балкон?
        Она улыбнулась и кивнула.
        - Вот и славно. Хотя в данном случае это вы оказываете мне честь, дорогое дитя. Столь прекрасную номени должен был бы сопровождать юный принц, а не старый герцог.
        - Мне не надо принца. – Каэтана опустила голову и тут же вскинула ее снова. За последние дни одно она усвоила твердо: вот так гордо поднятая голова заранее избавляет от множества вопросов. Не от всех, но и это лучше, чем ничего.
        - Вам сейчас трудно. - Герцог, словно забавляясь ее упрямством, смотрел на нее добрыми глазами. – И кажется, что все поступают с вами нечестно, не так ли?
        - Да!
        - Жизнь нечестна, дитя. Она с нами, мы с ней. – Евгений провел ее к самым балконным перилам. – Позвольте мне дать один совет: не бойтесь решать сами. Думаю, у вас получится.
        В небе крылом райской птицы вспыхнул первый залп фейерверка. По залу пронесся восхищенный вздох. Серебряные, золотые, пурпурные потоки стекали с черного неба в еще более черную гладь Вольтурны. Каэтана встала на цыпочки и быстро поцеловала Евгения Флавио в щеку.
        - Спасибо. Вы очень добрый.
        Герцог тихо рассмеялся:
        - Я рад, что кто-то еще верит в мою доброту.

7 день месяца Иглы.
Шенбрунн. Поздний вечер и ночь.




      Маска на лице – разве это удивительно? Не для блистающего огнями дворца, где маски явление – заурядное. И удивительнее всего – отсутствие маски. Но в эту ночь, сверкающую огнями праздника, не было времени задумываться о сути масок. Воздух звенел женским смехом – переливчатым, мелодичным и бесконечно прекрасным. Прелестные лица, скрытые под масками, стократ увеличивали интерес к себе, задавая веселую загадку: кто я? Отгадай!
      Но вряд ли он хотел гадать, предпочитая собирать щедрые подарки, которые так великодушно дарились этой ночью. Веселый, беззаботный, лесной проказник – тролль или задира-демон, одетый в черно-зеленный костюм, позволяющий мгновенно растворятся в ночи и тут же вновь возникать, выпрыгивая, как из под земли. Подарки, которые он так усердно собирал, нельзя было держать в руках, они не имели цены и были легки, как лунные лучи в беззвездную ночь.
- Ночи не пристало скрываться в часы, когда она полновластная владычица на земле, - улыбнулся лесной тролль, склоняясь к небольшой фигурке, застывшей у стены.
      Маленькая рука чуть вздрогнула, когда негромкий голос ответил:
- В эту ночь здесь лишь один Владыка. Праздник, который огнями расцветил ночные тени, не оставив от нее и следа.
      Тролль сжал тонкие пальцы в своей теплой руке, прежде чем поцеловать их с всей присущей ему нежностью:
- Этот король - на минуту. Когда Ночь уберет свой щедрый плащ, под которым он так уверенно царит - все исчезнет.. и вернется лишь она, чтобы танцевать и зажигать звезды. Подари мне один из твоих танцев, Ночь, - тихо попросил лесной демон. - Если конечно не боишься страшного, лесного тролля.
      Ладони осторожно обняли хрупкий, девичий стан, словно это могло ее защитить от чего-то страшного, например – от падения стены в тени которой девушка так хорошо пряталась. Танец был легкий, как и она сама, невесомый и волшебный, как и любая ночь. И как любая ночь – удержать ее было почти невозможно, девушка растворилась среди бесконечных, вальсирующих и смеющихся масок, оставив лишь нежное тепло улыбки. И подарив вдохновение своему менестрелю, готовому бесконечно дарить легкие строки, сложенные во все времена певцами, поэтами и бродягами бесконечных дорог.
- Осторожнее! – серебристый, как и ее крылья голосок, удержал тролля от головокружительного прыжка.
      Он засмеялся, оборачиваясь:
- Вы – Ангел Спасения?
- Скорее – Грусти, - пухлые губы слабо дрогнули в улыбке, еще не смелой.
- Мой прыжок вас бы развеселил, Ангел, - широко улыбнулся в ответ тролль, заражая улыбкой и серебряного ангела. – Там внизу – пруд.
      Она приблизилась к окну, выглядывая и смеясь:
- Но зачем вам туда нырять? Да еще со второго этажа!
- Ради вашего смеха, мой ангел. – Лесной проказник склонился к серебристым волосам ангела, лукаво шепча что-то в розовое ушко девушки, которая послушно повернулась на мурлыкающий голос, закрывая глаза. В тот же миг к розовым губам прижались мужские губы - на очень краткое мгновение перехватив дыхание и тут же отпустив:
- Я сорвал свой подарок в этот волшебный вечер.. а вот вам ваш, мой ангел, - тонкие, белоснежные ручки были покрыты многочисленными поцелуями, среди которых тихо слышались слова песни:

Мы веселы - и день нам не приносит горя.
И, получив одно, не жаждем взять другое.
Не морщим утром лоб: а будет ли обед?
Не просим - и дано нам щедрою рукою.

- Это вы написали, лесной озорник? - прозвенел веселый голосок.
- Или ветер, который играл прядями ваших волос, прелестная, - засмеялся тролль, растворяясь среди масок.
    Лесной демон озорства надолго замер возле дерева карнавала, украшенного разноцветными лентами и огнями, неспешно затухающими, чтобы вновь разгорется с новой силой, когда чья-нибудь заботливая рука вновь коснется фителей еще негоревших свечей. Демон смотрел на бабочек - дневных красавиц, которые в эту ночь тоже нарушили законы природы. Их красота еще ярче свечей сверкала, радуя глаз. Но вот демон приметил желанную цель и скользнул среди танцующих, смеющихся людей, обнимая руками стройный стан одной из этих удивительных красавиц. Девушка рассмеялась, не расстерявшись, легко коснулась пушистым веером рук нахала:
- Неловким прикосновением можно смять хрупкие крылья.
- Оно неуловимо, номени! - очень убедительно произнес демон, склоняясь и касаясь губами обнаженных плеч красавицы и вдыхая тонкий аромат шелковистых волос. - Как прикосновение ветра, а ведь он часто играет этими волшебными кудрями?
    Фрейлина повернулась, одаряя его сверкающей улыбкой:
- Северный Ветер не столь горяч, милорд. И не столь нахален.
- Когда он прикасается к южному солнцу, то быстро разгорается, номени, - демон закружил бабочку в непринужденном танце, не сводя глаз с манящих губ, весело смеющихся. - Вы созданы для радости, номени, надеюсь что она будет так же легка, как этот поцелуй.
    Прикосновение губ к губам:
- Только более бесконечным, - лишь руки еще бережно держали легкокрылую бабочку.
- Вы обещаете рай... это так опасно, - в улыбке мелькнула прикрытая шуткой мудрость.
    Но озорной тролль ответил строками:

Да никто и не видел небесного рая!
Так что будем пока утешаться в земном.

- Прошу прощения, что прерываю вас, - послышался негромкий голос.
- Но вы уже прервали, - откликнулся весело демон, все еще держа теплые пальчики фрейлины. - Мне осталось понять могу ли я доверить вам это хрупкое создание. Как известно иберийские гранды прошлого были не очень в ладу с природой.
- Лучше спросить номени насколько она доверяет мне, - с видимой серьезностью ответил гранд, протягивая руку к быстро взмахнувшей веером девушке. Неожиданно гранд улыбнулся обезоруживающе: - И помнит об обещанном втором танце.
    Тролль засмеялся, склоняясь перед бабочкой и целуя ее душистую ладошку, которую до сей поры так не желал отпускать:
- Ваше слово, волшебница, танец?
- Да! - радостно воскликнула девушка.
    И словно в ответ на это безусловное согласие или команду к действию - грянула музыка, закружив всех в волшебстве очередного танца.

    Вечер кружился в своем немыслимом водовороте, маски мелькали повсюду, стирая грани между людьми и заставляя смеяться даже тех, кто не желал этого. Порой в смехе слышалась горечь, но кто заметит эту странную, тонкую ноту.
- Вот не везет - так не везет, а когда везет - я встречаю тебя. Но почему не в платье? Ты в нем просто потрясающе смотришься!
    Высокая, стройная фигурка развернулась, чуть наклоняясь вперед:
- Чем обязана?
    Лесной тролль усмехнулся, подхватывая с земли серебристый шарф:
- Ему. Он упал с вашего плеча, тан Райм. – он особо подчеркнул сейчас ее титул. Руки ловко обхватили почти невесомой тканью девичьи плечи, а демон тихо рассмеялся: - Уверен, что твоя бровь сейчас взметнется над маской, Асни.
- А я была уверена, что меня минует твоя милость, - резко, как всегда словно отрезая все лишнее, ответила девушка.
- Ты меня так плохо знаешь?
- Нет, я думала, что ты меня знаешь хорошо, - шарф, как и его владелица, скользнули в сторону.
    Воздух засверкал искрами между ними, тролль в ответ прищелкнул пальцами, одним прыжком преодолевая разделяющее их расстояние:
- Без танца - не отпущу, Асни.
- А если я не хочу с тобой танцевать, Дирок?
    Он пожал плечами, словно обреченный:
- Тогда я не покину тебя.
- О нет! - решительно отмела этот вариант девушка, вызывав у своего собеседника взрыв беззаботного смеха. - Хорошо. Заменим танцы стихами.. на прощание. - едко добавила она.
- Твое слово - закон, - пальцы его скользнули вдоль ее руки, поднимая к губам, а глаза сквозь прорези маски засверкали озорством:

Прощалась капля с морем - вся в слезах!
Смеялось вольно море - все в лучах:
"Взлетай на небо, упадай на землю -
Конец известен - вновь в моих волнах".

    Сильное движение руки и на миг девушка оказывается в крепких объятьях, когда ее губ коснулось дыхание:
- До новой встречи, демон морской волны.

    Ускользая прочь, он едва не сбил еще одну девушку, которая охнув упала прямо к нему в объятья:
- Дирок!
- Сестренка…
    Радостный смех был ему ответом:
- Какой удивительный вечер! – воскликнула его красавица-сестра, снимая маску и подставляя сверкающее счастьем лицо свежему, ночному ветерку.
    Дирок засмеялся, кружа ее в объятьях и заставляя смеяться вместе с ним снова и снова, зажигая бесконечную череду звезд в темно-синем небе.

7 число месяца Иглы.
Дом Барна. Далее – Сакрэ.

Don't you come back now?
Don't you turn your eyes?
And if you dare to look
I'll be you waiting

    Спокойный взгляд в зеркало и еще одно движение расчески. Длинные, каштановые кудри мягким покрывалом укрыли плечи и спину своей хозяйки, оставив открытым чистый лоб и лишь чуть-чуть окутав бледные щеки. Сейчас в полутьме ее глаза казались почти черными. Угольно-черными провалами в пустое ничто. Ребенок коснулся белой рукой страниц древней книги, читая:
- Ее имя – многолико, как и образ, разрушающей зло силы, - девочка усмехнулась сама себе. – Имена ее: Лолита, Дагви, Махамайя. Образ грозен и чист, свиреп и беспощаден, страшен и красив. Те, кто могли видеть ее, взывая в мольбе к ней – были найдены мертвыми. Такова плата за помощь богини, разрушающей зло и наказающей слабых духом за трусость.
    Никто не видел еще такой открытой улыбки на ее строгих губах и она пропала очень быстро, как только палец прикоснулся к середине лба, ставя кровавую метку богини, которая так почиталась на Востоке. Головка девочки поднялась, когда она оглядела себя – странное платье умело быть незаметным, помогая любому движению хозяйки, умело превращаться в невидимый щит. Рука медленно закрыла книгу…. Пора.

    Ребенок оглядывал библиотеку, ожидая, когда Катажина спустится. Всего несколько минут назад они столкнулись возле дверей ее комнаты, и ошарашенная хозяйка дома со свойственным ей прямодушием спросила:
- Что ты тут делаешь, … Анриетта? – черные глаза засверкали. Девочка коротко выдохнула:
- Задыхаюсь, - она, как всегда тоже говорила правду, сладко-цветочный аромат заполонил собой все. Воздух казался душным от этого аромата, который наверняка нравился номени Риди.
- Так ступай на улицу, - отрезала Кати.
    Анриетта равнодушно отвернулась, направляясь к лестнице и негромко бросив через плечо:
- Я буду ждать вас в библиотеке, номени.
    И она была уверена, что Кати спустится, хотя бы для того, чтобы с помпой выгнать ее из дома, если посмеет. На полках стояли обычные, ничем не примечательные книги и девочка, не заинтересовавшись ничем, присела на стул, сложив руки на коленях. Именно в этот момент дверь театрально распахнулась и в библиотеку ступила в ворохе аромата и с трудом сдерживаемого гнева Катажина:
- Объяснись.
- Вы говорили, что я вам нужна, номени? Мне бы хотелось уже сейчас получить ответ – зачем. И что именно вам нужно от меня?
    Надо отдать даме должное – она хоть и с трудом, но справилась с собой, тем более что любоваться на нее было некому, Анриетта равнодушно изучала стену за спиной Катажины.
- Сейчас ты мне только мешаешь, - прямо поведала Кати, изгибая черную бровь.
- Это взаимно, - тихий голос был не создан для успокоения.
    Молчание было нарушено звонким смехом, отражающимся от стен и глухо отзывающимся в ушах.
- Малютка, ты сильно привлекаешь к себе внимание. Не знаю, говорили ли тебе учителя то, что скажу я: зачастую внимание более чем вредит. Если только в тебе нет чего-то, что оправдает его.
    Каштановые глаза задумчиво сверкнули, когда девочка посмотрела в лицо собеседницы:
- Я понимаю, о чем вы говорите, номени. Можете рассказать больше?
- Ничего в жизни не дается просто так, - молодая девушка улыбнулась.
    Ребенок кивнул головой, соглашаясь и, глядя прямо в улыбающееся лицо, видел вместо красивой девушки – оскал жадного зверя, прячущего свои когти до поры до времени:
- Я не буду тебе мешать, - тихо. Молчание, редкая усмешка скривила совсем не по детски серьезные черты лица, но прежде чем разговор возобновился, Анриетта подняла темные глаза и мягко добавила. – Пока, во всяком случае.

    Спустившись по лестнице, девочка встретила своего отца и братьев, со смехом разглядывающих друг друга. Увидев сестру, они на мгновение замолчали, а потом окружили ее, оценивая ее костюм:
- Какой причудливый наряд, Анриетта! - воскликнул Венсан, улыбка отца блуждала на его лице, когда он оглядывал своих детей и племянников.
- И значительный, - заметил канцлер. - Но где же мой брат?
    Кивок слуге, который торопливо склонился, замечая, что вице-канцлер вот-вот изволит быть. Альфред взглянул на часы, чуть качнув головой. Анриетт с достоинством приблизилась к отцу, не отвечая на возгласы братьев. Темно-коричневые глаза спокойно осмотрели всех, отмечая, что она вряд ли выделяется среди этого разномастного празднества. Ребенок склонил голову, чтобы еще раз хорошо вспомнить все, что нужно и предстояло сделать за слишком короткий вечер.


    Дымящаяся чашка ароматного чая слабо зазвенела, соприкоснувшись с тонким блюдцем. И вновь тишина, нарушаемая пением птиц за окном. В ее комнате тоже не было часов, это Анриетта отметила, не спеша оглядываясь. Спокойный, невозмутимый взгляд девочки скользил по окружающей их обстановке, не останавливаясь надолго ни на чем. Ничего лишнего и подчеркнутое удобство для любой прихоти хозяйки этих комнат. Наконец, глаза вновь вернулись к той, что не менее внимательно смотрела на серьезную девочку, черная бровь изогнулась вопрошая. Анриетта сделала еще один глоток чая, отставляя блюдце с чашечкой в сторону:
- Вкусный чай.
- Благодарю. - вновь тихо поющая голосами птиц тишина. - Ты очень наблюдательна, Анриетта?
    Невозмутимый взгляд детских глаз:
- Да, номени. Вас что-то интересует?
    Черноволосая голова спокойно наклонилась:
- Конечно, - тонкие пальцы мягко пропустили шелковистый пояс платья, кровавые губы чуть приоткрылись, но слов не было.
    Вокруг по-прежнему звенели голоса птиц, напоминая о весне, но то, что вдруг услышала маленькая де Барна - весну ничем не могло напомнить. Это был странный зов, от которого в голове ярко вспыхнуло пламя и тут же угасло, не переставая тревожить. Каштановые глаза чуть расширились, когда девочка встретила совершенно спокойный взгляд Карны Норн:
- Я не ошиблась, ты чувствуешь зов. Ты владеешь силами, которые принято называть: даром.
- Божественным? - ироничный, но по прежнему очень серьезный голос.
- Более того, - не отвечая, продолжила красавица, - ты это понимаешь. Интересно, как ты это объясняешь для себя?
- Почему вас это интересует, номени?
    Карна улыбнулась нежно, кровавые губы опять чуть приоткрылись:
- Я тоже объясняла себе это, по своему. - птицы взметнулись вверх, захлопав крыльями. - И бог здесь ни причем.
    Анриетт аккуратно убрала упавший на щеку длинный локон волос, пристально глядя на свою собеседницу:
- У человека есть силы, хранящиеся в руках, ногах. И есть - знания, которые дает разум.
    Черные глаза тихо светились:
- Игры твоего разума?
- Да.
- Неплохое объяснение для твоего возраста и умений, девочка, - негромко согласилась Карна. - Ты должна знать, что все мы рано или поздно понимаем, чувствуя друг друга, что ожидать, и не часто соглашаемся играть по навязанным кем-то правилам. Но, соглашаясь, - идем до конца.
- Вы учите меня? - в холодном голосе появилась едва слышная струна интереса.
- Да, дитя. Как когда-то учили меня. В этой игре еще никто не выиграл.
    Анриетта подняла, опущенные было глаза, осторожно положила обе руки на край стола:
- Ваша цена?
- Ее нет. Мои советы - бесценны, дитя. И я никогда не повторяю их, - глаза, светясь мягко, резанули жестким ударом.
    Ребенок коротко кивнул головой:
- И я вам ничего не должна, - так нож входит в тело, сминая дыхание, но, не достигнув сердца, растворяется смертным холодом до следующего вздоха, заключая опасную сделку с жизнью.

    На верхней ступеньке появился, как всегда, чуть суетящийся Жоффруа де Барна, он явно запутался в огромном, блестящем, черном плаще, причудливо вырезанном. Поспешно выпутавшись из плаща и откинув его за спину, вице-канцлер как мог быстро спустился по лестнице.
- Любопытный костюм, Жоффруа, но что он значит? – живо полюбопытствовал Альфред.
- Ч-человек – летучая мышь.
    Кто-то из многочисленных отпрысков прыснул, Анриетта внимательно слушала, следя за каждым и не за кем. Ее отец коротко велел своему старшему сыну следить за сестрой, на что Виктуар ответил как всегда с вежливым вниманием. Девочка с достоинством положила маленькую руку на локоть брата, следуя к карете:
- Виктуар, верны ли слова: всему есть цена?
- Весьма, сестра, но почему ты спрашиваешь?
    Губы ребенка чуть дрогнули, а ставшие в ночи огромными глаза глянули в лицо брата безликими провалами в тьму:
- Решаю задачу. Если что-то дают, говоря, что цены этому нет, но тут же предупреждая, что и получив – ничего не выиграешь….
    Виктуар отточенным движением натянул на лицо маску, поправляя пышный воротник иберийского графа прошлого столетия:
- И твое решение?...
    Анриетта замолчала, усаживаясь в карету, но перед тем, как брат закрыл дверь с ее стороны, негромко промолвила:
- Если нет цены, значит, будет расплата.

7 число месяца Иглы.
Сакрэ. Шенбрунн.

Impera ve nessimo
Impera sa mi ve nero
Dove di imantore divo

    Даже среди шумной, неудержимой толпы переодетых в разные маски людей, искренне надеющихся, что их не узнают – невозможно было перепутать одного с другим. Стоящая очень прямо и независимо фигурка почти не привлекала к себе внимание, так как очень многие отыгрывали роли своих нарядов, ведя себя соответственно образам или просто подчиняясь всеобщему веселью. Строгий взгляд грозной богини скользил по толпе гостей, безошибочно выискивая знакомых и чуть кивая самой себе: «Шаг за шагом…. Как идут стрелки….»
- Тебе нравится маскарад, Рия? – раздался рядом знакомый голос.
    Девочка обернулась: зеленые глаза отразили вспышку ярких огней, осветивших на миг небо. Он не улыбался, но лишь мгновение, так как тут же на лице сверкнула такая праздничная, нарочито безликая улыбка.
- Да, кузен. Очень красиво.
- Ты потанцуешь со мной?
- Во время службы?
    Кузен склонился к строгой девушке, шепча на ухо:
- Никто и не заметит, поверь, - рука быстро обхватила ее талию, уводя под плавные звуки мелодии.
    Шаг за шагом…. Танец – тоже шаг, приближающий к цели. В этом сверкающем водовороте огней и улыбок никто не замечал, как передвигались пары друг с другом, если только не следил очень пристально. Но даже пристальный взгляд можно было отвести: всплеском задорных, искристых блесток, притягательным, даже сквозь вырезы маски, взглядом. Анриетта поблагодарила Эстебана за танец, скупо улыбнувшись его обещанию оставить за собой еще один танец с кузиной, и спокойно посмотрела на Виктуара:
- Маскарад всегда приносит сюрпризы?
- Какие, Анриетта?
- Неожиданные, - взгляд девочки переместился на нового императора. – Наш новый родственник.
    В ответе Виктуара послышалась едва заметная смешинка:
- Да. И скоро будет еще больше.
    Настал черед Анриетты проследить за взглядом брата: Иберо.
- Сейчас ими можно только восхищаться, - закончил свою мысль маркиз.
    Если девочка и собиралась что-то сказать, то передумала, внимательно разглядывая представителей гордого дома Юга. Ледяной взгляд медленно прошел по каждому из них, оценивая и примиряя что-то. Каштановый взгляд быстро переместился, отыскивая еще одну маску, чья обладательница, не смотря на яркий, воздушный наряд прелестного цветка – все равно смотрела на мир слишком грустно. Точнее всего на одно лицо, от которого она не могла отвести глаз. Маленькая де Барна усмехнулась, оценивая обладательницу печальных глаз: «Сестры по-прежнему – весьма похожи, хоть и оказались теперь в разных семьях….» Девочка медленно прошла, вставая за спинами Весенней Ромашки и Прекрасного Ириса.
- Рон, - тихо шептала Ромашка. – Ты в нем дырку просверлишь! Нельзя же так, не отрываясь, смотреть! Ни один он на этом карнавале! Оглянись!
    Перломутрово-синие лепестки Ириса чуть поникли, но губы улыбнулись:
- Один, такой – один! Я его сразу узнала, даже до того, как увидела сестру. Каэтана очень красивая, - Ирис понизил голос до почти не различимого шепота. – Мы смогли поговорить.
    Ромашка восторженно захлопала белоснежными руками, солнечная головка этой девушки – подобно и самому цветку, склонилась к уху подруги, задавая следующий вопрос. Но этот шепот уже не интересовал Анриетту, услышавшую все, что ей было нужно. Холодный взор вновь вернулся к весело общающимся иберийцам, особо отмечая высокого, ловко вальсирующего среди окружающих его дам адмирала, который ни на минуту не оставался один: «Попугай….»
    Шаг за шагом…. Стрелки медленно близились к заветному часу, отмечающему середину ночи. Соприкоснувшись на миг со страшным часом, когда луна – единственный, бледный и безмолвный свидетель творимых на земле дел, ночь неуклонно ступает навстречу утру, заре, надежде. Надежде на то, что все происшедшее – лишь ночной кошмар. Цветы не боятся кошмаров, они с надеждой ищут что-то под покровом ночи, дурманя своим ароматом свежий ветерок. Анриетта оглянулась на покидаемый ею зал: старший из братьев закружился в очередном танце, остальных – не было видно. Девичья рука чуть вытянулась вперед, словно она вдруг потеряла зрение и была неуверенна в том, куда идти. Ароматы распускающихся цветов показывали дорогу, а мечтательная обладательница маски Прекрасного Ириса шла вперед, уверенно и чуть торопливо. Анриетта задумчиво прищурилась, прикасаясь ладонью к знаку на своем лбу: «На первое свидание всегда так торопятся?» Спустя короткое время, ребенок неслышно пошел той же дорогой, но в один миг был остановлен:
- Сбегаете с бала, как героиня старой сказки? – смешливые глаза тролля и улыбка, как яркий поток света в тьме.
    Девочка на миг закрыла глаза:
- Увы. – глаза открылись.
- У той героини в руке оставалась что-то, - нет, холодным взглядом не угомонить искреннюю радость. – Оно принесло ей счастье. Значит, и вам нельзя уходить с пустыми руками.
    Теплое прикосновение губ к руке и еще один веселый взгляд, прежде чем он исчез, оставив в ладони яркую, блестящую звездочку. Ребенок молча и серьезно смотрел на тонкие лучи звездочки, прежде чем крепко сжать ее в руке, продолжив свой путь.
    Она не опоздала, остановившись в ночном сумраке сгустившихся перед королевской часовенкой деревьев. Возле дверей в часовню стояла хрупкая фигурка Ириса, ожидая чего-то очень важного. «Ожидание терпеливого – всегда вознаграждается» - всплыло в памяти невозмутимой богини. Шаг за шагом…. Анриетта слышала шаги, которые не могла услышать взволнованная ожиданием девушка перед дверями часовни. Из дверей показалась фигура в черном одеянии и черной полумаске. Анриетт закрыла глаза, сосредотачиваясь. Ей не нужно было смотреть, чтобы понять почти безмолвную игру, которая началась.
- Вы пришли…. – робкий голос, окреп, когда девушка в платье прекрасного цветка, увидела вышедшего к ней мужчину.
    Он кивнул головой, склоняясь к ней и протягивая руку. Доверчивый цветок нежности не почувствовал скрытой угрозы в коснувшихся ее пальцах. Невидимая и невидящая сейчас наблюдательница не произнося ни слова последовала за двумя актерами предназначенного только для нее спектакля, ее маскарада. Анриетта вновь остановилась, переводя дыхание. Нежный цветок не знал насколько фальшива маска мужчины, скрывающая не «попугая», но более мерзкое животное. Цветок верил в чудо, творящееся перед ним:
- Спасибо, что пришли…. Я не смела надеяться, - залепетал Ирис.
- Тссс….
    Мужчина улыбнулся, уже увереннее обнимая оказавшуюся так близко тонкую фигурку, пальцы торопливо скользнули вверх, одна рука уверенно взялась за подбородок девушки, приподнимая ее лицо к себе и склоняясь к нему. Предательский треск тонкого кружева и едва слышный, испуганный возглас, заглушенный поцелуем. Анриетта открыла глаза, глядя на то, как сквозь маску иллюзии, окутавшей девушку, проступают уродливые черты беспощадного насилия над мечтой, разрушающего его и сминающего еще более жестоко, чем жадные пальцы сминали платья. На холодном лице Богини Востока не отразилось ничего, лишь когда поцелуй прекратился, превратившись в бессильный стон, когда руки мужчины подхватили сломленный Цветок на руки, Анриетт заметила серую тень, мелькнувшую среди деревьев и тут же скрывшуюся. Кто-то видел героев драмы без масок и догадался о том, что происходит. Воля девочки моментально превратилась в невидимое лезвие, рубанувшее мужчину под ноги. Тот упал, едва успевая удержать в своих объятьях девушку, чье взволнованное дыхание и тонкие руки – так волновало ее.
- За что? – раздался знакомый голос священника, что прислуживал в часовенке.
- За дело, святой отец, - негромко произнесла Анриетта, выступая из тени. – Уходите в молельню. Быстро!
    Пикарус торопливо оставил свою теряющую сознание жертву, отступая в мрак часовни из которого он появился. Тонкая фигурка заметалась, потеряв того, кто по ее мнению был рядом:
- Ваша светлость….! Нет! Не уходите! Пожалуйста! Я… я…
    Совсем рядом уже раздавались шаги приближающегося мужчины и того, кто поднял эту тревогу. Анриетта быстро нагнулась, вырывая из рук девочки в платье прекрасного Ириса небольшой клочок бумаги, и тут же растворилась за дверью часовни. Оставшаяся в беспомощном состоянии девушка, лежащая на холодной земле, не долго была одна. К ней стремительно подбежал сильный мужчина в костюме скифийского барина, руки его уверенно подхватили стонущую, словно в бреду девочку с земли:
- Что здесь случилось, Филипп? – его голос требовал ответа, которого он не должен был слышать.
    И снова железная воля скрутила попавшую в ее «западню» жертву. Девушка на руках «барина» заметалась, простонав:
- Ваша светлость… пожалуйста… Мой адмирал…. Ведь я люблю вас, - темноволосая головка Цветка поникла.
- Ей нужен врач! – воскликнул Филипп де Барна, приведший неожиданную помощь.
- И немедленно! – поддержал его спаситель, прижимая обессиленную и потерявшую сознание девочку к своей груди, прежде чем скрыться с ней в направлении замка.
    Шаг за шагом. Один шаг за другим ступала Анриетта де Барна, выходя из своего убежища и глядя вслед двум фигурам.
- Не заметили? – послышался сзади торопливый шепот.
- Не успели, - равнодушный ответ.
    Воля перестала держать иллюзию, которая творилась под покровом ночи, сдирая несуществующую маску. Ребенок медленно опустил глаза, негромко спрашивая:
- Как себя чувствуете, святой отец?
- О! Я поражен тем, что случилось.. Она.. она же была готова отдаться мне! Сама!
    Короткий взгляд через плечо – в лицо священника вонзились ледяные осколки:
- Вы слышали мой вопрос?
    Тот коротко выдохнул, захлебнувшись словами и лишь резко кивая головой. Она уже не ждала ответа, ощутив ту странную, неимоверную силу, которая наполняла его существо. Значит, средство оказалось верным: исполняя мечты и желания – человек обретает силы. Чистота или низость желания – не имеет значения. Его исполнение – решает все. Девочка подняла руку ко лбу, желая стереть кровавый знак и неожиданно опустила ее, раскрывая ладонь. Безжалостно смятые лучи звездочки по-прежнему тихо светились в ночи. Анриетта беззвучно вздохнула и уронила бесполезный уже знак в черную землю. Исполнившиеся мечты – умирают,  а значит, их нужно достойно похоронить. Вслед за погасшей звездочкой на землю упал листок бумаги, где твердой рукой буквы рождали маскарадный розыгрыш драмы: «Милая номени, я жду вас возле королевской часовни. Очень надеюсь на встречу. Всегда Ваш – Таинственный незнакомец.»
    Запачканная, исковерканная полуправда девичьей мечты, похороненная в ночь пышного карнавала. Фарс, обращенный в драму несостоявшейся сказки. Разве это не маскарад?

Ночь с 7 на 8 день месяца Иглы.
Дом Флавио.







          Пепельные волосы разметались по плечам, на щеках застыли невыплаканные слезы, которыми она боялась навредить малышу. А в сердце - невидимой никому иглой - таилась боль: "Он любит.. он любит другую!" Анне достаточно было лишь одного взгляда на мужа, чтобы понять, что все потерянно. Та хрупкая, странная мечта тихо погасла, как маленький огонек догоревшей свечи. Юную женщину окружила тьма, которой она не могла себе представить и которую она испугалась. Так пугаются животные, когда их перестают кормить с руки и гладить, начиная тянуть неведомо куда, чтобы приговорить властной рукой: смерть. Тонкая рука прижалась к груди, чувствуя биение двух сердец - своего и еще одного, того маленького, беззащитного существа, которому еще не пришло время появится на свет. Бледные губы невольно улыбнулись: малыш живет. Но.. она бессильно опустилась в кресло, закрывая глаза:
- Что же.. что же произошло? - сердце подсказывало ответ, но она страшилась прислушаться и просто собиралась с силами, чтобы признать очевидное. Безмолвный туман воспоминаний закрыл ее глаза беспокойным сном.


          Она едва ли не с испугом подняла глаза, когда руки нареченного обвились вокруг ее талии, прижимая к сильному мужскому телу. Страд мягко прикоснулся рукой к нежной щеке жены и приподнял ее головку, находя губами ее губы и прижимаясь к ним в поцелуе. Анна задрожала, ощутив странную, повелительно-сладкую власть его губ. Пушистые ресницы скрыли засиявшие от вспыхнушей в них любви глаза. Девушка запрокинула головку, пытаясь вдохнуть поглубже. Но жаркие, требовательные поцелуи мужа не давали ей ни одного мгновения. Нежная кожа запылала, когда мужчина покрыл поцелуями белоснежные плечи, шею. Эстерад одним длинным движением сорвал с жены кружевную рубашку, подхватывая девушку на руки, чтобы тут же положить на постель.

          Слуги быстрее забегали, раздался негромкий стук входной двери, женщина села, выпрямившись и сжав мраморно-белыми пальцами подлокотники кресла. Всегда надо уметь признаться в том, что совершил по злому умыслу или случайно. Анна поднялась, вышла из комнаты и направилась вниз, где отчетливо слышался резкий, даже грубоватый голос мужа, отдающего короткие приказания:
- Вина. И оставьте меня.
          Приближаясь к залу, она невольно вновь замерла. Опять воспоминания мешали сделать шаг.

- Не бойся, больше не будет больно.
          Анна не боялась боли, спрятавшись от холодного безразличия в столь любимых ею глазах: "Это не так, не так! Просто нужно время. Если он сможет, то полюбит меня. И.. он не виноват в том, что я люблю его". Рука мужа продолжала ласкать ее, а девушка закрыв глаза прятала все глубже и глубже извечное, как сам мир желание, быть любимой в ответ на свою любовь. Она вспомнила слова отца и поняла, что готова принести эту жертву - желанную и горькую. В сердце неслышным шепотом звучало лишь одно: "Люблю тебя..."

- Я не желаю никого видеть! - резкий, как удар, голос.
- Прошу прощения, Эстерад, но мне нужно тебя видеть, - в голосе была странная твердость, хотя в глазах дрожали слезы.
          Он должен знать, чтобы понять и простить. Ведь есть надежда, что хотя бы простит, но.. Анна вздрогнула, когда из темно-фиолетовых глаз сверкнула молния и тут же раздался гром, хотя Страд ответил с видимым спокойствием:
- Я слушаю тебя.
- Мне нужно признать свою вину.. Я правда не желала такого, но не сдержалась. Он вырвался сам, Страд, - очень сбивчивая речь, теряющая всякий смысл.
          Широкий, от души жест рукой:
- Глупости, Анна. В чем вина? В том, что ты застала меня с любимой девушкой? И не смогла не показать своего присутствия? - короткий смех, замерший в воздухе.
          Она задрожала, стягивая на груди пушистую шаль, в которую куталась:
- О, нет, ты не понял. Я.. у меня есть дар, - фиолетовый взгляд отразил удивленное недоумение, юная женщина еще раз собрала все силы, медленно проговаривая. - Дар усиливать чувства людей. И.. там.. в церкви.. он вырвался - неосознанно. Мне всегда удавалось справится, но.. не там. Она.. - еще один взволнованный вздох, словно последний. - Она никогда не поверит твоим словам, Эстерад.
          Страд поднял кубок и привычно посмотрел сквозь него. Лицо Анны окрасилось кроваво-красным, будто она сама тонула в крепком флавийском…
          …Веселый карнавал заполонил улицы, яркими цветами рисуясь на фоне серых стен. Факелы и дунганские огни разгоняли вечерний сумрак, искрясь, как улыбки и глаза его участниц. На карнавале сенатор пьет с купцом, а городской стражник целует дочь графа. Всякая шутка разрешена, всякое слово пристойно, всякая женщина обольстительна - и всякая жидкость пьянит…
Страд фланировал по яркой улице в скрупулезно восстановленном облачении Клинка - шут, который скорее умрет, чем улыбнется. Знакомые лица и новые беседы… Ты жив, Страд Флавио, но никто не знает, как долго это продлится. Ты вышел показать, как ты весел - так веселись, Лукавый тебя побери!
          Чаша вина и серебристая головка где-то впереди…
          Он посмотрел в лицо жены уже поверх бокала - в глаза… в грустные, полные… раскаяния? Ой ли… Неужели… неужели она не…
          …Руки легли на плечики, обойдя тонкие крылья, оперенные черным. Губы коснулись лебединой шеи - а потом - тихо прошептали, как будто ничего не было - "Здравствуй, любимая".
          Ее рука в белой шелковой перчатке сперва нежно огладила тыльную сторону его правой ладони… Она сделала глубокий вдох - и развернулась на каблуках, шагнула назад…
-Ты… ты не обманешь меня снова, Эстерад Флавио!
          …Черные крылья унесли их обладательницу в толпу, а Страд остался стоять с широко открытыми глазами и прижатой к алеющей щеке ладонью…
    …Не лжет. Да, все правда.
          Разлетается о стену кувшин, оставляя кровоподтек на батисте обоев; и несмазанными петлями тюремной двери скрипит голос маркиза:
-…Ты довольна? - тихо… совершенно равнодушно - будто спрашивая о прогулке по набережной Вольтурны…
- Страд… я не просила себе этого дара… - глаза ее рассматривают невероятно дорого обошедшийся сотню лет назад паркет.
- Довольна? Разбив три жизни?
- Три? - она кажется удивленной. Наивная девочка, которой что-то бесконечно страшное дало проклятый дар.
- Ее. Мою. И не будь я Эстерад Флавио, если твоя жизнь останется прежней! - ярость распустилась огненным цветком, пожирая все прочие чувства. Кресло отлетело к стене… Какой же страх в ее глазах!
          Рука сомкнулась на ее запястье.
- Эстерад! Отпусти! Мне больно! - слезинка в уголке глаза - которую я могу предсказать, даже не огладываясь… таща ее за собой по лестнице с ажурными перильцами…
- Потерпишь! - слово хлещет, как отпущенная ветка в зимнем скифийском лесу. Дубовые панели, испуганные служанки. Дверь в отцовский кабинет.
          Что, папа, удивлен? Ты ведь мог предвидеть все, кроме отравного умения невестки! Почему даже тебе, даже твоему интеллекту есть границы?!
- Отец… если ты не разведешь нас… я ее просто убью, - шепот, шорохом мертвых листьев…
          Отец приподнялся из кресла. Брови сдвинулись - ярость? Или просто больная спина? От тебя ведь можно ожидать чего угодно…
- Основание? - коротко и официально. Неужели его совсем ничем не пробьешь? Хотя… Страд вспомнил Совет.
- Мне все равно. Считай, что… что… - фиолетовые глаза потемнели... - Что ее ребенок - не мой, - как щелчок кнута.
          В кабинете повисло медное молчание. На женском лике не было ни кровинки, а из глаз ушла жизнь с прощальным, почти незаметным движением пальцев, выпустивших последний вздох замеревшего сердца.

7 - 8 день месяца Иглы. Рунн. Особняк Флавио. Ночь.



          Евгений Флавио улыбнулся. Мужские губы медленно, лениво и даже чуть насмешливо изогнулись и он, наконец, позволил себе расхохотаться. Как же долго он этого ждал!
          - Тебе потребовалось так много времени, чтобы понять это, мой дорогой сын. – Эстерад дернулся, как от пощечины. Он не ожидал, не мог ожидать такого ответа. Даже собственный сын не мог знать следующий шаг фиолетового герцога. Как это глупо – всегда и всех недооценивать. – Значит, ты хочешь развода, Эстерад?
          Маркиз Флавио истекал гневом и ненавистью к женщине, которую столько лет называл своей женой и если так и не смог полюбить, то хотя бы старался не оставаться безразличным. Однако, безразличие в сердце никак не вывести – страшный сорняк, а изгнанное из поступков безразличие… Это все же безразличие, это улыбка, которая не касается глаз.
          - Хочу! Чем быстрее, тем лучше! – Кивнул Страд, отбросив руку Анны, как будто та была отравленной.
          Евгений посмотрел на Анну и тихо попросил:
          - Доченька, присядь, тебе нельзя волноваться. – Женщина подняла глаза на герцога, кажется, не понимая – чего от нее хотят. Там была только боль. Ах, любовь… Вот уж худшее из зол.
          Евгений поднялся, обошел стол, помог Анне сесть в кресло, потом подошел к дверям, которые были по-прежнему распахнуты после вторжения в святая святых его кабинета сына. Но вместо того, чтобы закрыть их и спрятать всю грязь, он попросил Серхио, который уже маячил в коридоре:
        - Пошлите за Патриархом Алексием. – Секретарь послушно кивнул и поспешил в домашний храм, какая удача, что глава истинноверческой церкви всегда благосклонно принимал гостеприимство герцога. Собственно отказать Евгению мало кто мог. Только теперь затворив двери, герцог вернулся в свое кресло и обратил внимание на сына. – Сядь, в ногах правды нет. Банальность, но верная.
        Эстерад постоял еще пару мгновений, но все же повиновался. Он мог как угодно относится к отцу и выкидывать любые номера, ему прощалось почти все, но даже он понимал, когда с Евгением Флавио лучше не спорить. Судя по ночной синеве глаз герцога, сейчас был именно такой момент.
          - А теперь я слушаю.
          - Я не хочу иметь ничего общего с этой женщиной! – Выплюнул сын.
          - Это я уже слышал, давай перейдем к чему-то новому.
          Пока маркиз Флавио излагал события недельной давности и сегодняшний разговор с женой, Евгений молчал. Понять – заинтересовало ли его это хоть в малейшей мере - было нельзя, на лице мужчины застыла маска вежливого любопытств, когда даже самый безголовый собеседник поймет, что до смерти надоел слушателю. Но в голове герцога Флавио каждое слово сына вставало на свое место, занимая одно единственное, именно ему предназначенное место в картине происходящего, завершая несмелый набросок, который начал когда-то сам Евгений. И новое произведение тонкого искусства дворцовых интриг, переворотов и заговоров налилось всеми красками мира – от зимней радуги до северного сияния полярной ночи, найдя тот последний штрих, который так мучил старого хитреца.
          - Великолепно. – Восхищенно воскликнул герцог, прервав поток гневных изобличений в адрес Анны, которая, похоже, была готова потерять сознание. Девочка оказалась не так проста, этот дар… Нет, вряд ли она согласится использовать его снова, но не будь он великим и ужасным, если не сможет и это обернуть себе на пользу!
          - Великолепно? Великолепно – Медленно поднялся из своего кресла Страд. – Да эта дрянь разрушила мою жизнь… жизнь Ли… Но я разрушу ее жизнь, за все нужно расплачиваться!
          - Совершенно верно, сынок, - все также спокойно кивнул герцог. – Забавно, что сам ты редко любишь это делать. – Поднял бровь Евгений, и в глубине его глаз появилось лукавство. Совет… Он не был злопамятным, но не стоит позволять людям забывать их ошибки, даже если сами они их таковыми не считают. – Я думал, что тебя вполне устроит роль любовник императрицы, но ты, видимо, хочешь корону и себе?
          - Я всего лишь хочу положить мир к ее ногам. – Выдохнул Страд, так надрывно, что Евгений поверил.
          - У тебя будет такая возможность. – Кивнул он, бросив взгляд на Анну, белое лицо той, стало каким-то почти прозрачным, казалось, что она тает от каждого нового удара, нанесенного ей тем, кого она любила со всей возможной наивностью и верой. Но герцог хотел, чтобы женщина услышала каждое слово, чтобы она хорошенько поняла – пути назад не будет, а сердце Эстерада Флавио никогда не будет в ее руке. Он рисковал, конечно, рисковал достаточно сильно – жизнью наследника Флавии, хотя его сын теперь отрицает это… Но у Евгения была уверенность, что любовь Анны к еще не родившемуся ребенку ничуть не меньше, чем любовь к Страду, возможно, даже больше, и она должна понять это для себя сейчас, должна понять, что у нее есть что-то большее, чем его красавец сын, что-то более важное в этой жизни. Понять и защитить.
          Стук в дверь был негромким, но настойчивым. Этим удивительным даром обладали все адепты церкви, медовая сталь – в голосе, словах, поступках. Пастыри людского стада…
          - Войдите, - позволил герцог и в комнату вплыл, иначе описать это действо было нельзя, патриарх Алексий, глава истинноверческой церкви, верный слуга герцога Флавио собственной персоной.
          - Мне сказали, что вы нуждаетесь во мне, ваша светлость. – Елейно проблеял священник.
          - Да, ваше святейшество, присаживайтесь, мне очень нужна ваша помощь и ваше святое слово. – Евгений приказал, и Алексий явился по первому зову.
          - Слушаю вас, сын мой, я готов оказать любое содействие детям нашего Господа. – Все будет сделано, как вы захотите, ваша светлость.
          - Мой сын требует развода. – Спокойно сообщил герцог.
          Церковник вздрогнул, но быстро справился с собой.
          - Истинноверие признает расторжение брака лишь по причине прелюбодеяния одного из супругов, ведь таинство венчания это клятва перед Богом, а он не любит тех, кто не держит своих обещаний.
          - Прелюбодеяние было совершено. - Теперь вздрогнула Анна, ее глаза полные муки поднялись на Евгения, не веря в такое предательство, но он ответил ей уверенным взглядом и продолжил. – Дело осложняется лишь тем, что я хочу для своей невестки разрешения на повторный брак.
          Алексий задумался, пожевал толстыми губами, размышляя. Ему было не привыкать, что герцог Флавио ставит его в трудные, почти неразрешимые, ситуации, но он потому и был патриархом, что умел находить выход из таких положений.
          - Тогда это будет очень сложно…
          - Конечно, вы правы, ваше святейшество. Я изложу факты. – Евгений поднялся, подошел к камину и остановился, как будто разглядывал диковинную кирийскую вещицу, привезенную в последний раз Шапуром Рустемом – черный ониксовый леопард, выгнув спину, готовился к прыжку. У жертвы явно не было даже надежды на спасение. Как жаль, что у старшего леопарда Флавио была больная спина… Когда-нибудь именно это спасет тех, кого в жертвы наметил он. – Мой сын Эстерад Флавио уличил свою жену Анну Валевскую в измене. Я готов признать факт измены и это является единственной причиной, по которой церковь может расторгнуть брак и дать Страду благословение на новый. Это известные всем догматы.
          Герцог на мгновение замолчал, проведя пальцем по спине леопарда, но не найдя там пыли, продолжил.
          - А вот дальше начинаются шутки Лукавого. Дело в том, что Страд отрицает свое отцовство, и это тоже совершенно справедливо, но я считаю, что грешник всегда имеет право на раскаяние и искупление, не Каспиан ли учил нас прощать? Поэтому я и хочу, чтобы Анна могла снова выйти замуж. За отца своего ребенка.
        В комнате повисла тишина, пока патриарх не выдержал и не спросил, подавшись вперед в своем кресле.
        - Это желание вполне понятно для верующего. Милосердие – велико, оно иногда творит истинные чудеса. Но кто же это?
        - Милосердие здесь ни при чем, - заметил Евгений, снова улыбнувшись, хорошо, что он стоял спиной к остальным, и они не могли этого видеть. – Отец этого ребенка я и я хочу искупить и свой грех!
        В небе над руннским особняком Флавио взорвался фейерверк. Шипящие огоньки бежали по бесконечному кругу, догоняя друг друга, и не гасли. Также чувствовали себя и люди, повергнутые в шок последними словами главы дома. Алексий так и сидел с открытым ртом, Страд вскочил со своего места, шепча «нет» и пытаясь найти ответ на сотни вопросов, а Анна сквозь слезы смотрела на Евгения, и в ее глазах явно читалось раскаяние, что раньше она хоть на миг усомнилась в своем втором отце.
          Говорят, что в ночь карнавала что-то заканчивается и что-то начинается, но обязательно исполняется то, что бывает невозможно в обычной жизни. Не найдя в себе сил и доводов отказать владыке юго-востока, патриарх флавийский кивнул, поднимаясь.
          - Я исполню вашу волю, ваша светлость. Это будет дорого стоить и вам, и мне, но я исполню это. – От волнения он даже забыл о своей елейности. – А сейчас я покину вас, чтобы сделать все приготовления, жду вас завтра в одиннадцать.
        Евгений кивнул, отпуская священника и давая понять, что завтра они будут.
        - Есть хоть что-то в этом мире, чего ты не можешь предусмотреть? – Горько спросил Страд, когда патриарх оставил их.
        - Если это касается благополучия Флавии, Страд, то я не могу позволить себе такой роскоши. - Ответил герцог, впервые назвав сына по имени и показывая тем самым, что не сердится на него. – Советую тебе научиться делать тоже самое, потому что нацепить корону – дело немудреное, а вот удержать ее на голове – дар посильнее любой магии.
        Евгений подошел к Анне, протянул ей руку, помогая подняться, и почувствовал, как женская ручка крепко схватилась за его ладонь. На вид Анна могла быть орхидеей, которой так нужна забота и тщательный уход, но она была очень живучей орхидеей. Герцог Флавио улыбнулся.
        - Идем, доченька. Тебе и малышу нужно отдохнуть, мы обо всем поговорим завтра утром. Надеюсь, что когда-нибудь ты простишь меня. - В дверях, он оглянулся и посмотрел еще раз на сына, стоящего в центре комнаты. Пожалуй, впервые он видел Страда потерянным и несчастным. Что же, это полезно, победы не учат побеждать, они лишь балуют. Побеждать учит поражение. - Игры закончились, сын. Началась жизнь.

* Что было пороками, то теперь нравы. (лат.)

7-8 Иглы. Шенбруннский дворец.




        Бал был великолепен, незабываем, превосходен, и достойно открыл начало царствования нового Императора, да продлится оно как можно дольше. Наверняка все сойдутся на этом, и завтра только и будет разговоров о том, какое удовольствие они получили. Но возможно еще большее удовольствие – уйти с самого замечательного бала тогда, когда тебе захотелось.
        Те окна ее покоев, что выходили на Вольтурну, время от времени освещались разноцветными вспышками фейерверка, и Эрмина приказала опустить занавеси. Каждый получает тот праздник, который пожелает. Сегодня уже были и музыка и свет, сейчас для них двоих довольно сумрака и тишины.
        Она прошла по комнатам, на ходу распуская волосы. Маска, в последний раз сверкнув металлическим оперением, легла рядом с зеркалом, и возле нее мужская рука мгновение спустя опустила простую белую полумаску.
        Никола де Нортми с одобрением посмотрел на приготовленное для них вино и фрукты.
        - Что бы обо мне ни думала твоя камеристка, позволить мне умереть от жажды ей не дает выучка.
        - Почему ты так решил? – Императрица с удовольствием сбросила туфли и полулежа расположилась на кушетке. Капитан взял бутылку и бокалы и сел на пол рядом, касаясь головой ее коленей.
        – Все твои приближенные, похоже, считают, что я плохо на тебя влияю.
        - Что же надо сделать, чтобы заслужить такую репутацию.
        - Ничего. – капитан разлил вино и протянул ей один бокал. – Главное – ничего не отрицать.
        Эрмина грела в руках тонкое стекло и смотрела на него. Она могла с закрытыми глазами вспомнить все его мельчайшие черточки, знала все перемены настроения на его лице. Но, как ни странно, она не уставала на него смотреть.
        Ветер с реки сильнее качнул занавеси, так что в комнату проникли отзвуки музыки и голосов. На балу нужно веселиться, балом нужно наслаждаться. И соблюдать правила. Бал – это то место, где вы должны вести себя хорошо, если конечно в ваши планы не входит спровоцировать скандал, наступив на вполне определенную ногу. Что бы ни случилось – бал есть бал.
        Эрмина вспомнила улыбку Агнессы, проносящейся в танце мимо нее. И ее лицо вчерашним вечером, когда она пришла во дворец, чтобы рассказать о предложении Динштайна. Очень спокойным голосом: «Эрмина, мне нужна твоя помощь. Я собираюсь поговорить с Диего. Я дойду до папы, если будет хоть крупица надежды, что он мне поможет. Он отец Фридриха. Я не выйду за него. Никогда».
        Мир, где женщина может значить что-то, только обретя – или потеряв – мужа. Хотя для этого ей предоставляется множество возможностей. Но здесь и сейчас это не было темой для отвлеченных раздумий. Потому что перед ней стояла Агнесса, которую она знала и любила очень давно. И было пылкое возмущение Сандры. Женщины на многое способны, особенно если им дают понять, что у них нет ни ума, ни воли, ни желаний. Она понимала герцога Остаррики. Но понимать – не значит одобрять. Как бы ни было ей жаль Альбрехта, больше всего ей было жаль его потому, что он и не подозревал, какие силы разбудил.
        Она взяла из фарфоровой миски на столе горсть земляники и, медленно поедая ягоды, еще раз вспомнила – все ли было сказано. Для того чтобы жениться на фрейлине Императрицы, необходимо сначала испросить ее разрешения. Мелочь, которая может и не остановить герцога Остаррики, а может и подарить им несколько спасительных дней. С Диего Агнесса должна была переговорить сегодня, и кажется, он на их стороне. Этому она была очень рада.
        Очередная вспышка фейерверка за окном на миг осветила всю комнату.
        - Жаль, что нам не суждено вместе строить заговоров, Эрмини. Ты великолепна, когда что-то замышляешь. – капитан протянул руку и обхватил пальцами ее запястье поверх браслета из старого золота. Она надела его сегодня в пару к медальону, привезенному Диего.
        - Чем еще занимать себя вдовствующей императрице? – ее губы дрогнули, но молодая женщина не улыбнулась. – К тому же, наш прошлый заговор окончился…
        - Моей победой? – он серьезно смотрел на нее, и в его глазах и улыбке не было торжества. – Моя победа – твоя победа. Ваше Величество не желает заключить еще одно пари? Например, на то, кто будет следующим императором?
        - Вы говорите крамольные вещи, капитан.
        - Дурная привычка, каюсь. - Никола поднес к своим губам ее ладонь, полную земляники, и принялся осторожно собирать ягоды. – Но кто, если не я. Капитану императорских гвардейцев предписано иметь геройский вид и уметь красиво носить форму. Я же, помимо этого, еще умею говорить умные глупости.
        - А командование гвардией и охрана Императора в твои обязанности не входит?
        - Сейчас? – он рассмеялся и отпустил ее ладонь. – Зачем? Твой племянник неплохо с этим справляется, а форма его людей лучше сочетается с дворцовой обстановкой.
        Она впервые видела совершенно незнакомого ей Николу. Без той маски, которую он носил каждый день, просто и прямо обнажившего свои чувства. Тот, кем он наверное был когда-то. Эрмина поняла, что этот миг вряд ли повторится. Как бы сильно мы не желали стать всем для дорогого человека, как бы ни желали стать им, всегда останутся запертые двери и выброшенные ключи.
        В нас живет множество людей. Те, какими мы должны быть. Те, какими мы хотим быть. Какими нас видят окружающие, каждый из них. Мы раздираемы изнутри словами Честь, Долг, Любовь, Гордость, Желание. Очень красивые слова, чем они красивее, тем больше вероятность, что именно они не дадут вам спокойно жить.
        А еще всем, даже императрицам, присущи мелкие пороки. Любопытство, например. Или спящее в каждом, но иногда – совершенно не ко времени – просыпающееся убеждение, что все проблемы на свете можно исправить несколькими фразами.
        - Вы были лучшими друзьями в Корпусе.
        - Печальная история о двух мальчиках, которые когда-то поклялись всегда быть друзьями, но потом под давлением ужасных обстоятельств забыли об этом… в мире и без того довольно душераздирающих сказок, Эрмини.
        - Я люблю Диего. – она спокойно встретила его взгляд.
        Он кивнул в ответ.
        - Я тоже. Ты думаешь, ему легче от нашей любви? – Не ожидая ответа, он слегка улыбнулся. Дверь закрылась. – У Вашего Величества осталось еще немного любви для меня? – Никола неожиданно сильно потянул ее вниз, и она бы упала, если бы его руки ее не подхватили. Эрмина рассмеялась и обняла его.
        Мы всегда сами усложняем себе жизнь. Только сами. Они с Николой выбрали друг друга, зная, что все равно останутся каждый на своей стороне. Значит и винить им будет некого. Трудно – но они попробуют, ведь если не ставить перед собой несбыточных желаний и не пытаться до них дотянуться – жить будет не интересно. Поэтому она улыбалась и тихо шептала признания, ничего не обещая и не требуя. А он бережно касался ее шепчущих губ, принимая и отдавая поцелуи, пока это не захватило их настолько, что все слова были забыты. Любовь – это очень важная игра. Самая важная.

8 число месяца Иглы. Ранее утро.
Рунн. Шенбрунн.

    Когда танцевать остались только самые молодые и энергичные, а заря уже окрасила небо в нежно-розовые тона, на балкон Имперского дворца вышли два человека. Холодный утренний воздух распугал остальных гостей, а целующиеся парочки предпочитали более укромные места. Двое, они последнее время, часто встречались, хотя ничем не походили друг на друга. Гигант и карлик, монах и воин, князь и сантэт… Говорят противоположности притягиваются, в данном случае, это похоже действительно имело место.
    Немногословный князь Брамера молчал, оглядывая раскрывающиеся перед ним просторы. Глава Ордена Игнитиссов перебирал четки, шепча про себя слова молитвы.
    - Пахнет дымом! – наконец заметил Торнхейм.
    - Усилия Лазариуса увенчались успехом… - заметил Фабиус. – Первый день нового царствования, первый день без откровенцев в Рунне. Друг мой, мы видим зарю новой эры. Нашей эры. Святая Экклесия идет на подъем.
    - Это запах нашего триумфа! – князь с силой втянул в себя воздух. – Ересь будет выжжена с тела Империи каленым железом. Мы уничтожили Черного герцога, мы изгнали большинство откровенцев из Рунна… Наша цель достигнута.
    - О нет, мне не удалось сделать, что я хотел, – промолвил сантэт с какой-то легкой грустью. – Мы убили человека и породили легенду. Теперь они будут умирать с его именем на устах. Мы подарили Черному герцогу бессмертие на блюдечке.
    - Но нам уже никто не помешает, – возразил князь.
    - Помешают… - Фабиус прищурившись, смотрел за горизонт. – Диего оказался не тем человеком, которого мы все ждали. Он надеется на то, что в Империи смогут жить и правоверные и еретики, жить в мире…
    - Еретики? – Торнхейм, казалось, растерялся.
    - Идея мне понятна, – сантэт холодно улыбнулся своими тонкими губами. – Другой вопрос, что я с ней не согласен… Однако, сейчас нам придется чуть свернуть нашу деятельность по контрнаступлению экклесии – слишком уж взбаламутили воду мои и ваши верные слуги. Настолько сильно взбаламутили, что я начинаю сомневаться в их верности.
    - Смерть предателям! – процедил князь. – Если я узнаю, что кто-то предал меня… То… - он заскрипел зубами, отломав мраморный парапет. – Убью его своими руками.
    - Разумеется. – Фабиус кивнул. – Мой предшественник, увы, не занимался проблемами Брамера, только я обратил свой взор на эту благословенную Господом страну. У вас есть проблемы, князь, не отрицайте. Но вера может все – ободрить народ, обязать вассалам верно служить сюзерену, наполнить казну, воздвигнуть монастыри. Для войны еще слишком рано, поэтому мы займемся мирными делами, которые, разумеется, послужат вящей славе божьей и укрепят устои нашей матери-церкви.
    - Что Вы предлагаете? – спросил Иоганн-Готфрид.
    - Я дам вам помощника, – кивнул Фабиус. – Он поможет в управлении княжеством, заодно будет сообщать мне как у вас там дела. Я хочу заняться вот чем – по всей Империи создать сеть учебных заведений для простонародья, чтобы их там учили – грамоте, счету, устоям религии. Откровенцы зачастую выигрывают потому, что среди них много образованных людей – они торговцы, менялы, умеют хорошо говорить, пудрят мозги, везде распространяя свои раскольнические идеи. Наше же монашество, увы, давно потеряло связь с народом, погрязнув в грехах и нечистотах, тут Гольцер прав. Как бы то не было, я хочу вернуть эту связь.
    - Умно, – согласился Торнхейм, почесав затылок. – Что за помощник?
    - Брат Октавиус. – ответил сантэт. – Чрезвычайно толковый молодой человек, своими речами в Ауралонском университете снискал всеобщее почтение. А его трактат «Противу ереси и безбожия» - просто гениален. Месяц назад он принял решение вступить в наш Орден, решив послужить делу божьему. Я думаю… - сантэт улыбнулся. – Он станет моим преемником.
    - Хорошо. – Готфрид кивнул. – Где ж он?
    - Скоро прибудет в Рунн. – Фабиус улыбнулся. – Всему свое время, князь. Не торопитесь.

8 число месяца Иглы. Ранее утро.
Рунн. Служилый город.

    Здесь, как и в городе, все суетились, но в отличие от города в штаб-квартире Городской Стражи суета была упорядоченной, четко выверенной и необходимой. Эрик ван де Веер повел Брома ван Хооса прямо к капитану Сэмьюэлу Гради-Праду. Тот принимал отчеты командиров своей стражи, которые докладывали об обстановке на местах.
    - …На улице Стекольщиков толпу разогнали… Пожар на улице Кожевников потушен… - доносились обрывки отчетов.
    Сэмьюэл Гарди-Прад мрачно кивал. Можно было с уверенностью утверждать, что бунтовщикам удалось застать городскую стражу врасплох, как бы это не было невероятно.
    - Капитан! - Эрик привлек внимание своего начальника, - Смотрите, кого я привел.
    Бром холодно улыбнулся, когда Сэмьюэл посмотрел на него изумленными глазами.
    - Я думал, что Вы уже давно в Коннланте, - сказал он.
    - Увы, - ван Хоос сел на стул,  - Не вышло.
    - Ладно, - Гарди-Прад кивнул,  - Может теперь удастся выяснить подробности произошедшего… Ну, давайте, выкладывайте все, что знаете, Бром. Мы друг друга давно знаем, и будет нехорошо, если вы в чем-то солжете, или что-то утаите. Очень нехорошо, - глаза капитана опасно сверкнули.
    - Я ничего не знаю с тех пор, как умер Этьен, - жестко сказал ван Хоос, - Расскажите лучше, что Вам известно о произошедшем, и я, может быть, смогу что-то пояснить.
    Сэмьюэл обвел глазами присутствующих. Взяв со стола кружку и оплетя её пальцами, он сделал глоток, а затем минуту испытующе смотрел на ван Хооса.
    - Это началось поздним вечером. Нас предупреждали, что могут возникнуть беспорядки, но такого не ожидал никто. Абсолютно стихийно на нескольких площадях собрались большие толпы подвыпившего народа. Впрочем, такое часто случается в праздники, - капитан поднялся и сделал несколько шагов по кабинету, - Но, опять же внезапно, на подмостки, которые тут же сооружались из подручных материалов, выступили святые отцы с речами о том, что, мол, надо бить еретиков, защищать экклесию и так далее. Пьяный сброд съел эту провокационную пафосную чепуху. Двоих провокаторов нам удалось убрать прежде, чем они завели толпу, но остальные свое дело сделали: народ разбушевался и пошел громить коннлантскую слободу, которая, разумеется, тут же была оцеплена.
    Взгляд Сэмьюэла остановился на Эрике, тот утвердительно кивнул.
    - Толпа поволновалась, поволновалась, но стража ее сдерживала. До тех пор пока не появился вооруженный до зубов отряд, судя по описанию, брамерцев. Они прорвали оцепление, впустили толпу в слободу, и начали поджигать дома, убивая всех, кто там жил. Всех подряд. Стражники, конечно, сражались с ними, но поскольку народ подбивали к выступлениям в разных частях города, оперативно стянуть всех в слободу мы не могли.
    Дальнейшее Вы могли видеть сами, Бром. Когда полыхнуло, толпа разбежалась. Мы стали спасать уцелевших, раненых, вытаскивать людей из огня… Странно то, что в большинстве своем брамерцы словно испарились куда-то. Мои люди предполагают, что им был известен какой-то секретный ход, или же кто-то спрятал их у себя. В любом случае, бунт уже усмирен, но коннлантская слобода сгорела дотла. Кроме того, у меня на руках несколько сотен убитых…
    - Что ж… - Бром ван Хоос прикрыл лицо руками, - Они своего добились. Теперь все откровенцы уедут из Рунна. Люди знают, что на них идет охота. Люди знают, что их почти некому защитить.
    - Кто эти «они»? - наклонившись к нему, спросил Сэмьюэл, - Кто эти «они», Бром?
    Бывший секретарь молчал. Наконец, он тяжко вздохнул.
    - Мы слабы. Даже знайте Вы правду, Вы ничего не сможете сделать.
    Внезапно, их разговор нарушил шум за дверями. Стражники втащили в кабинет потрепанного священника, в разорванной расе, с безумным взглядом и лицом в золе.
    - Вот он, гад, - сержант подтолкнул священника к столу капитана, - Это он всё устроил, сэр.
    - Покайтесь грешники! - возопил задержанный, - Ибо грядет Суд Господний! Смерть еретикам!
    - Кто это? - спросил Сэмьюэл.
    - Говорят, его зовут Промпус, господин капитан. Это он призывал толпу сжечь коннлантскую слободу. Он во всем признался, сэр
    - В чем признался? - Гарди-Прад устало смотрел на пленника.
    - Это я все организовал! - с безумием во взгляде поведал отец Промпус, - Я подучил других, как надо говорить и что надо делать! Я дал золото наемникам из Брамера! Ибо гнев Господень должен пасть на еретиков! Геенна огненная ждет их!
    - Киньте его в камеру, - Сэмьюэл презрительно отвернулся, - Прекрасно. Похоже, заговорщик изобличен…
    - Нет, - Бром помотал головой, - Это только начало. Послушайте, капитан, будьте осторожны, это расследование может далеко зайти… Золото и сталь, вера и сила идут в этой игре рука об руку, кто знает, что случиться дальше.
    - Идите с миром, ван Хоос, - Сэмьюэл Гарди-Прад махнул рукой, - Думаете, я не понимаю?… Я все прекрасно понимаю…

8 число месяца Иглы.
Утро. Шенбрунн.

- Мне больше нечего добавить к тому, что уже было сказано бургомистром Фонтоне, - короткий взгляд в сторону недавнего докладчика, маршал Рунна прямо смотрел на нового императора и стоящих чуть в отдалении, но все же очень близко к нему: герцогов Иберо и Динштайн. Чуть позади их виднелась фигура кардинала Рунна. - Мое предложение таково: два моих кавалерийских эскадрона присоединятся к городским силам, охраняющим город. Один эскадрон под командованием Онорэ де Кламора, второй - еще один взгляд прямо в лицо Диего, - под командованием Фернандо Иберо.
      Герцог Иберии спокойно встретил взгляд маршала, который неторопливо завершил свою речь:
- Я всего лишь солдат, Ваше Величество, поэтому могу обещать, что мои воины сделают все, чтобы на улицах Рунна воцарился порядок. В чьих бы интересах не велась эта грязная война.
      Строгие губы герцога Динштайна коснулась едва заметная улыбка:
- Мне кажется вы торопитесь, говоря о войне.
- Нисколько, герцог. Когда в городе, где нет эпидемии, день ото дня гибнут десятки и сотни людей, убитых под покровом ночи, я считаю, что идет война. Именно поэтому я предлагаю перевести сюда часть моих войск.
- Мы только приветствуем это шаг, маршал, - заговорил Константин. - Надеюсь, что вы сможете совместными усилиями остановить эти кровавые побоища. Надеюсь, что ваши общие действия, - наклон головы в сторону Гарди-Прада, - помогут поддержать порядок в городе и не допустят повторения случившегося?
      Шарль кивнул головой:
- Да, Ваше Величество, - короткий, по военному поклон. - Разрешите идти?
- Ступайте. И да поможет вам Творец, - в голосе Константина слышалась необычайная для правителя кротость.
      Маршал развернулся и чеканя шаг покинул зал, где собрался малый совет, созванный Константином после еще одного погрома столицы.

      После соответствующих представлений присутствующих Константину, бургомистр взял слово для небольшого доклада, где немногими словами описал происходившее ночью в городе и действия, которые предприняли городские власти для ликвидации беспорядков. Шарль не мог сдержать усмешки, когда слушал доклад бургомистра о прошедшей ночи, которую дворец отметил карнавалом, а город - очередной, кровавой бойней. Гарди-Прад несколько отрешенно смотрел прямо перед собой, чуть сжимая руки в кулаки.
- Вам смешно? - негромко, чтобы не прерывать речи Фонтоне, спросил Динштайн, прищуривая темные глаза.
- Я давно разучился плакать, - улыбка так и не покинула губ маршала.
- Вряд ли тут помогли бы слезы, - вмешался в их короткую перепалку герцог Иберо.
      Первый маршал задумчиво перевел серые глаза на заговорившего: его действия были безупречны с точки зрения тактики, но смогли бы эти действия объединить тех, кто явно желал лишь раздора. И не была ли тут еще более тонкая игра, где безупречность действий одного лишь прикрывала произвол, творимый другими. За широкую спину генерала Юга многие могли встать, оставаясь по сути - невинными.
- Как и слова, - наконец промолвил Шарль.
- У вас есть предложения? - хотелось верить, что в глазах иберийца мелькнула надежда, на которую последовал незамедлительный и коротко-исчерпывающий ответ маршала:
- Да.


      Шальной ветер трепал короткие волосы мужчины, что с видимой усталостью сидел на огромной скамье, задумчиво глядя перед собой. Впереди вновь разговоры, действия, предупреждающие опасность, бесконечные многозначительные взгляды в спину или в лицо, в зависимости от смелости смотрящего. Стоять беспрекословно под всеми ветрами - разве это непохоже на нескончаемую вахту? Мужчина усмехнулся, проводя рукой по пепельным волосам:
- Итак: cui bono?*
- Разрешите мне ответить на этот вопрос, сын мой? И словами Книги, которая всегда отвечает на все вопросы, - Шарль обернулся. Перед ним стоял священнослужитель, чьи действия порой было так непросто понять.
- Извольте, - помолчав, ответил Нортми.
- Duobus certantibus tertius gaudet**. И было сказано: не давай Лукавому сил, отвечая злом на зло, ибо проиграет любой, вступивший в схватку с ним. Все это - лишь повод к войне, сын мой.
- Что вы имеете в виду, кардинал Руиз? - прищурился маршал.
- То, что гибель вашего брата - лишь одно из многочисленных следствий его действий, сын мой. Мы сами порождаем чувства, которые испытывают к нам - ненависть, приязнь, нежность, любовь, неприятие. Если бы мы были едины и понимали друг друга, то боли было бы меньше.
      Маршал усмехнулся, чуть погладив правую руку:
- Предлагаете мне подставить другую щеку, святой отец? Или - что было бы проще - самому полезть под пули тех, кому захочется истребить весь наш род? Нас осталось немного и, возможно, род Нортми уже не поднимет больше головы, чтобы встретить выпад в лицо.
- По-моему вы лучше меня знаете, что я предлагаю. Ваш сегодняшний поступок явно показывает, что вы принимаете и поддерживаете власть Константина.
- Да, - просто ответил воин. - Но я принадлежу другой эпохе, святой отец. И до сих пор готов верить честному слову, предпочитая проверить человека дающего его - делом. Я верю клятве нового Императора, склоняю перед ним голову и готов служить ему.
      Кардинал задумчиво посмотрел в лицо своего собеседника, рукой показывая дорогу, по которой они медленно пошли:
- А также вы не желаете склонять голову перед теми, кто стоит за императором? - пронзительный взгляд черных глаз.
- Я не верю в слова герцога Дены, как и всех его приспешников - игнитиссов. Не верю и знаю, что мой брат мог бы ответить на любые обвинения или объяснить свои действия. Но мертвые не поднимаются из земли, а скорбь и слезы - удел слабых сердцем и духом. Я предпочитаю разговорам - дело. За герцогом Иберо - есть дела, а за игнитиссами - ядовитый шепот. Вы тоже не будете дышать ядом, святой отец, зная, что такое свежий ветер. Поэтому я сделал то, что сделал.

* cui bono - кому это нужно?
** Duobus certantibus tertius gaudet - когда двое дерутся, радуется третий.

8 день месяца Иглы.
Рунн. Особняк Фростов в королевском городе.

    Перо оставляло за собой равномерный чернильный след. Строки, въевшиеся в шершавую белую поверхность бумаги, написанные своевременно и переданные в нужные руки, порой могли иметь не меньший вес, чем наличие армий или золота. Первый Тан Севера знал цену словам возможно более, чем кто либо в подвластных его Праву землях, где принято решать любые задачи силой оружия. Но сейчас даже для Севера настало время слов.
      Пока Евгений, в свете поражения Флавии в Совете и после выходок собственного отпрыска, вынужден свернуть открытую политическую деятельность, пока многочисленные герцоги и графы делят между собой министерские кресла, и ступеньки поближе к трону, Рой имел свободу поставить точки в слишком затянувшихся спорах за собственные земли.
    «По причине всего вышесказанного приказываю приставить к Лотте Тарл особую охрану, а так же отложить назначение нового наместника до прямых распоряжений из Ревельборга.»
    Взгляд Первого Тана упал на часы, мужчина запечатал конверт и поднялся из-за стола.
- Это письмо должно быть отправлено в Асторин сегодня.
- Да, мой Тан, - все это время, наблюдавшая за его действиями Вердения чуть склонила голову,- Вас уже ожидают.

    Он приехал одним из последних. Смотритель небольшого дворянского кладбища в Золотом городе принял поводья лошади. За прошедшие недели похороны давно перестали быть событием способным привлечь чье-то массовое внимание. Поэтому, несмотря на то, что придавали земле тело человека принадлежавшего к одному из герцогских домов, провожать его пришли немногие. Самые верные слуги, несколько друзей умершего по корпусу, церковные плакальщики и чуть в стороне от всех еще четверо – Блэкстоун, Райм, Грейсторм и Прад. Присоединившись к ним, Рой кивнул и молча пожал руки своих танов. Проповедь подходила к концу. 
    Святой отец, откровенец с монотонным распевом читал заупокойную молитву, призывая принять волю господа, столь рано забравшего одного из своих сыновей для бытия небесного. Усопший действительно был молод, красив и при жизни носил высокий титул…. Но смерть никогда не приходит рано, более того в этот раз она явилась, как никогда, вовремя.
- В Кьезе могут начаться волнения, - Грейсторм нахмурился, запуская пятерню в темно рыжие, разметавшиеся от ветра волосы.
- Они стали жертвами своей собственной спеси, - Асни говорила негромко, однако так что бы Таны могли отчетливо услышать ее.
    В чем-то Рой мог бы с ней согласиться. Необоснованная гордыня одного способна погубить многих, но в данном случае скорее сберегла.
    Арно Тарл умер, не оставив наследников, сохранившись в памяти соотечественников, как невинная жертва коварности Флавийцев, за помощью к которым Кьеза уже конечно не обратится. Несомненно, Евгений, с его способностью играть на ходы вперед не мог преподнести Рою подобного подарка, к тому же на том вечере был десяток, а то и боле людей, чьей смерти герцог Флавии мог бы желать более….
    Но яд был использован редкий, а на такие игры в столице любителей немного.
- Какая горькая утрата, - чуть хрипловатый глубокий голос.
    Губ первого тана коснулась прохладная усмешка, он поклонился, целуя руку подошедшей к ним женщины в черном.
- Я ждал, что вы придете сюда, Номени Норн.
- Мальчик был так молод, - на кроваво красных губах Карны на мгновение появилась улыбка, - Прискорбно, что господь выбрал для него такую судьбу.
- Судьба порой мудрее и выше нашего понимания.
    На короткое время воцарилась тишина. Священник закончил молитву, и в могильную яму с глухим стуком повалились комья земли, старательно сгребаемые мрачными расторопными служками. Вскоре все было кончено.
- Я провожу вас до кареты, номени.
    Карна не возражала. Молча, не мешая годами копившейся здесь скорбной тишине, они преодолели ведущую от захоронений к городу аллею.
- Был рад увидеть вас, и, - Рой усмехнулся касаясь губами пальцев протянутой ему руки, - Я благодарен вам за оказанную Северу услугу.
  Взгляд непроницаемо черных глаз одной из первых красавиц и отравительниц Империи ненадолго задержался на его лице, потом она улыбнулась.
- До встречи, Первый Тан, - гордая темноволосая голова склонилась в коротком поклоне.
  Обитая черным бархатом дверка захлопнулась и вороная пара тронулась с места.

  Таны, те немногие, кому Рой мог доверять по меньшей мере в делах политических, ожидали его все там же, в стороне от уже начинавших расходиться плакальщиков и провожавших. В сравнении со столичным людом в глаза резко бросалась схожесть этих людей, на севере слишком часто терявшаяся в отличавших их друг от друга мелочах. Хозяева северных морей скованы из стали, а не из золота.
  Рой никогда не льстил ни себе, ни своему краю. История севера нередко писалась хитростью и жестокостью, и в ней хватало как властолюбцев, готовых развязать войну, едва появлялась возможность собственного господства, так и просто людей недалеких…. Но жили и умирали во Фросте не за слова, призрачную честь или веру, как не искали сложных путей или оправданий своим поступкам.
    Возможно, нужно родиться на тех суровых берегах, что бы понять, как дорога жизнь и насколько мало она вместе с тем стоит. В Империи говорят, что у Фростийцев вместо крови морская вода. В этом есть доля истины, море живет в каждом из них, не отпуская надолго и не обещая простых судеб никому из своих детей.
    Разговор был недолгим. Так или иначе Совет и Коронация остались позади, страна обрела нового Императора, Север союзника, а значит дела большинства Фростийцев в столице окончены.
    Через пару дней Грейстром отправится в Каэлернис, туда, где новому Тану этих мест и положено быть, что бы навести порядок в наследии продавшихся флавийцам Аэда. За ним, сразу после свадьбы Виктории, в Осколок отбудет и Ормо, он пожалуй один из немногих, кто сможет распознать опасность, коснись столицы Севера в отсутствии Первого Тана какая-то угроза. Рой предпочел бы отправить с ним и Асни. Райм тяжело давалась та двойственность, которой ей приходилось придерживаться в столице, но Император имел право знать свою кузину, как и для нее самой будет лучше принять и эту сторону своего происхождения. Несмотря на ненависть, которую Тан Райм испытывает по отношению ко всему, что может отделить ее от северных берегов, к Дому Александритов она принадлежит не менее, чем к Фросту.
    Что касается Дирока дэ ла Прада, молодого Тана Алиера, после последних событий к нему наметился отдельный разговор, для которого сейчас были не подходящими как время, так и место. Несмотря на то, что зачастую Дирок мог показаться человеком подчеркнуто светским и готовым на необдуманные поступки, на его счету был не один удачный морской рейд, и он не никогда не давал сколь нибудь серьезных поводов сомневаться в его верности Фросту.
- У меня будет к вам дело, Тан Прад. Я бы хотел, что бы по прошествии праздников, мы могли обсудить это.
    Дирок кивнул и улыбнулся:
- В любое время, Тан.
- Это потребует отъезда из столицы. Мне нужно, что бы вы были к этому готовы.

    Оскалившийся мертвый волк лежал прямо за воротами особняка в луже собственной темной крови, у выложенной камнем тропы ведущей к крыльцу дома. Вокруг уже собрался с десяток слуг замолчавших при появлении хозяина дома. Пара белых собак с молчаливой жадностью обнюхивали воздух. Рою был знакомо предчувствие, сквозившее во взгляде этих псов, предчувствие грядущей охоты.
- Подкинули после вашего отъезда, Тан. Было приказано не касаться до того, как вы вернетесь, - слуга бросил взгляд на остановившуюся в стороне Вердению, - Сообщить в управление стражи?
  Рой, усмехнувшись, покачал головой.
-Нет. Отвезите зверя в заповедный лес, и закопайте.
  Кто-то решается угрожать дому Фрост… Что ж угрозы удел тех, кто по каким-то причинам не может пойти на большее, во всяком случае, не в это время.
- Собаки взяли след, Мой Тан. Спустить стаю? - Вердения улыбнулась, глядя на нетерпеливо застывших рядом с ней питомцев. Одна из собак ткнулась Рою в руку, ожидая одобрения сказанных мгновение назад слов.
- Нет. Не сейчас.

8 число месяца Иглы. Рунн. Служилый город. Замечательный день.

          Неоправданные надежды – горечь сожженного дотла. В ноздри ударил острый запах тлеющей древесины, камней, тряпья и человеческого мяса. Никола де Нортми поддел носком сапога доску, она перевернулась, упала и рассыпалась горсткой черного пепла, оставив на блестящей поверхности пару матовых царапин.
          Возмущенно каркнув, с одной из уцелевших балок сорвалась ворона и улетела прочь. У птицы было куда больше разума, чем у некоторых представителей человеческого племени, нарушивших сегодня покой ее благородного дела. Император Константин в сопровождении нескольких представителей знати и своей охраны почтил присутствием место случившейся трагедии. Слишком много трагедий для одного города.
          Городская стража успела убрать тела и навести порядок в слободе, люди, превратившиеся ночью в животных, разбрелись по домам, чтобы позже проснуться и с удивлением вспомнить случившееся, не веря, что они были частью вчерашних погромов. Из их смертной памяти скоро сотрутся крики умирающих детей и женщин, глаза полные немой мольбы и собственный звериный оскал, вызванный первобытным желанием убивать. Только кровь с рук смывается очень долго.
          Пока Его Величество в окружении пары иберийских солдат и императорской гвардии внимательно слушал рассказ одного из стражников, запинавшегося от усталости и мысли, что он говорит с самим Императором, Никола медленно пошел прочь, заглядывая в пустые глазницы дверей и окон.
          Почерневшие скелеты зданий с остатками плоти стен врезались в голубой шелк неба и рвали его своими острыми краями. Кое-где еще догорали последние пепелища и ввысь рвались сиротливые струйки дыма. Было необычайно тихо. Жизнь, правившая здесь до вчерашнего вечера, была свергнута. Ныне здесь правила смерть, более могущественная владычица, и более милосердная.
          Никола усмехнулся сладко-трупной иронии этих мыслей.
          - В этом есть что-то прекрасное. – Раздался мягкий женский голос за его спиной, не упрек, но легкое сожаление о случившемся ночью.
          Капитан императорских гвардейцев посмотрел через плечо. Алиса Иберо была поглощена созерцанием останков ночных пожарищ.
          - Лишь то прекрасное, что есть в смерти, ваша светлость.
          Герцогиня рассмеялась и обернулась к мужчине, но ответила ему другая женщина.
          - В ваших устах все так легко и просто, герцог де Нортми, если бы так же все было и в жизни.
          - Не думаю, что можно долго выдержать легкую жизнь. – Улыбнулся Никола, помогая Эрмине перешагнуть через остатки разрушенной стены. Сквозь тонкую ткань ее перчаток он почувствовал тепло руки и легкое пожатие тонких пальчиков. Глаза их встретились, и вокруг полыхнул новый пожар, который пришлось тушить надежной стеной ресниц. - Впрочем, все, что происходит, зависит только от нашего взгляда на вещи. Если хочется, чтобы все было хорошо, стоит лишь захотеть.
          - Значит, если бы вы захотели, то прошедшей ночи не случилось бы? – С иронией в голосе и глазах уколола Алиса.
          Аромат жасмина и горького апельсина, победивший запах смерти, тонким лезвием вскрыл вены воспоминаний о сегодняшней ночи, и капитан императорских гвардейцев отрицательно покачал головой.
          - От меня зависит лишь то, что касается моей несравненной персоны, за судьбы мира я не отвечаю, но ни за что на свете я бы не отказался от сегодняшней ночи.
          Лишь слепой мог не заметить того, как он при этом смотрел на молодую женщину, все еще сжимавшую его руку. Алиса Иберо никогда не была слепой и уж, конечно, она не была глупой. Губы герцогини слегка изогнулись в понимающей улыбке.
          - Счастье одного стоит жизни сотен.
          - Осуждаете?
          - Каспиан меня упаси! – Перекрестилась Алиса. – Слишком часто я боялась, что осудят меня, чтобы теперь судить других.
          Они ушли уже достаточно далеко, и говорили вещи, которые не дозволено озвучивать в свете, где приличия были названым иначе лицемерием. Любопытно, что правду можно говорить лишь среди выжженной пустыни, а ложь так красиво и уместно звучит среди мрамора и бархата.
          - Что вы чувствуете, когда убивают людей одной с вами веры?
          - Думаю, мало кто в этом мире придерживается моей веры. Что касается убитых сегодня, то среди них есть как откровенцы, так и экклесиаты. Не ждите, что я буду сожалеть об одних больше, чем о других. Все они были, прежде всего, людьми. – Такое привычное каменное спокойствие в голосе и глазах, капитан императорских гвардейцев давно этому научился, чтобы не ошибаться.
          Эрмина все это время молча стояла рядом, позволяя ему сжимать свою ладонь. И он был благодарен за это молчание. Ее карие глаза внимательно чертили линии на развалинах, а ему было достаточно видеть их тихий свет, чтобы гнев, растворенный в его крови, умирал сам собой.
          - Сегодня ночью все начали именно экклетики. – Едва слышно прошептала она, бросая на Николу мимолетный взгляд.
          - Или кто-то, кому очень хочется еще одной священной войны. – Герцогиня Иберо предпочитала называть вещи своими именами. – Дурной знак, что правление очередного Александрита начинается с гибели его подданных, да еще именем экклесии.
          - А виноваты, как всегда, будут Иберо. – Полушутя, полусерьезно заметила вдовствующая императрица.
          - Тем более, что Нортми умерли вместе с моим отцом.
          - Вы так охотно списываете себя со счетов?
          - Нет, просто я никогда и не претендовал на многое. – Он широко улыбнулся. – Оно само претендовало на меня.
          Где-то обрушилась часть стены, и все трое замолчали, слушая, как в неживой тишине падают на землю камни, поднимая столбы мертвой пыли и сажи, беспокоя прах и складываясь в причудливые картины разрушенного мироустройства.
        - Невероятная наглость. – Не обращаясь ни к кому конкретно, высказала свою мысль Алиса. И было непонятно - относится ли это замечание к тем, кто именем экклесии учинил ночной погром, или к самонадеянности герцога де Нортми, или к стене, заставшей их врасплох своей безвременно-громкой кончиной.
          - Вы говорите о помолвке Беатрис с Императором, ваша светлость? Должно быть, матери горько слышать такие слова о вчерашнем объявлении королей юга. Ведь именно «невероятной наглостью» многие назвали про себя этот союз. – Николе стало весело.
          - Слишком много вдов в семье Иберо. – Кивнула Эрмина, кладя руку на его плечо и отрицательно качнув головой. Она любила Алису, и она тоже была Иберо. Ни на мгновение они оба не забывали своих фамилий, не имели права, иначе могли порезаться об осколки прошлого.
          - Но ведь вы сделаете все возможное, чтобы моя дочь не стала вдовой, капитан де Нортми? – Женщина больше не играла, мать не может играть жизнью, судьбой и счастьем своего дитя, хотя даже здесь, когда ставкой служит уверенность в том, что ты делаешь благое дело, все зависит от человека.
          - Несомненно. – Серьезно ответил он и даже не солгал при этом.
          - У каждого из нас своя игра, со своими правилами. – Неожиданно устало сказала герцогиня то, что не стоило бы говорить ни врагам, ни друзьям, но ведь Никола и Эрмина и не были для нее ни тем, ни другим.
          - Свой Рунн… - Улыбнулась вдовствующая императрица, подходя и сжимая ее пальцы. Изо дня в день Эрмина находила в себе силы быть опорой тем, кого любила, и единственное, что оставалось герцогу де Нортми, это восхищаться. И быть опорой для нее, вопреки логике, рассудку, и людской молве. Он просто оставался рядом, кто посмел бы его осудить за это? Те, кто смел, к их несчастью, не знали, что такое сердце, бьющееся в груди, и душа, отраженная в глазах.
          - И свои герои. – Усмехнулся он, подавая обеим женщинам руки, чтобы проводить к носилкам. Хватит правды жизни на сегодня, можно возвращаться в роскошь сладкой лжи.
          Императора они застали за созерцанием величественной в своей ужасающей реальности картины пепелищ. Монарх задумчиво смотрел в никуда, Никола надеялся, что он молится о душах умерших. Интересно, что он чувствует, видя, что его царствование начинается со смерти. Хотя у каждого своя дорога – не свернуть.
          - Мы возвращаемся во дворец, - величественно кивнул Константин, спустя какое-то время. Он легко оказался в седле белоснежного коня и в сопровождении конных гвардейцев направился к центру города и своему дворцу. Для него все только начиналось. Глядя вслед процессии своих людей, возглавляемой новым Императором, капитан де Нортми с удивлением понял, что эти королевские манеры, золотистые волосы и сапфирная синева глаз рисуют в его сознании лишь Константина и никого больше. Все же иногда в скоротечности человеческой памяти есть что-то хорошее, ибо мертвецам положено покоиться в могилах, как бы им не хотелось иного.
          Под голубым весенним небом, пахнущим сожженными жизнями и уничтоженным укладом вещей, Никола де Нортми навсегда простился со своим прошлым, прекрасно зная, что ждет его в будущем, потому что сам сделал этот выбор. Мужчина улыбнулся.
          Помогая герцогине Иберо устроиться на мягких подушках носилок, он столкнулся с взглядом карих глаз. Они серьезно и немного удивленно рассматривали его.
          - Я не ожидала этого от вас.
          - Кто знает, чего можно ожидать от человека. Природа людских желаний – самое зыбкое поле игры, кому-то хочется победы, а кому-то… - Герцог задумался на минуту, прежде чем написать последнюю строчку сегодняшнего странного разговора. – Кому-то просто хочется жить.
          Алиса молчала, но он и так видел, что в ней живет сейчас лишь страх за своих родных и за свою семью. Наверное, он мог ее понять. Понимание другого – это горькое разочарование в собственных взглядах, но только не в случае Николы.
          - То, что вы выбрали, для вас обоих, как и для любого представителя высших домов Рунна, подобна смерти.
          - Что поделать, но любовь – единственная смерть, которую я готов принять. – Рассмеялся капитан в ответ, ломая пафосную искренность своих слов, но его смех был всего лишь признаком того, что все действительно хорошо. Они знали, на что шли и шли на это с открытыми глазами. – К счастью для себя и окружающих, я ничего не должен этому миру, только себе, поэтому могу позволить такую роскошь.
          - Вы непозволительно легко относитесь к своему титулу и тому, что он на вас налагает.
          - Я всего лишь говорю правду и не ищу лишних проблем, когда их нет. – Он вежливо поклонился и опустил штору. Четверо слуг синхронно взялись за ручки и подняли носилки. По команде они тронулись с места, легко попадая в такт ровных шагов, чтобы не растрясти женщину внутри.
          - Ты сегодня сам на себя не похож, Никэ. – Один этот голос сводил его с ума, своей бархатистой глубиной, своим теплом, когда она обращалась к нему, своей искренностью.
          - Как раз наоборот. – Повернулся Никола к вдовствующей императрице и сжал ее лицо в ладонях. – Я становлюсь таким, каким всегда должен был быть. Ты хочешь со мной в настоящий мир?
          Прежде чем их дыхание смешалось, а сгоревший мир вокруг исчез, он услышал тихое:
          - Хочу.

8 число Иглы.

Музыка: Кино – Видели Ночь.

Днем уже ничего не напоминало о празднике… куда больше воспоминаний осталось о бунте, обошедшем наше обиталище стороной. Рунну нужна сильная рука… пока – чтобы держать ее на бьющейся жилке, проверяя пульс.
Но вчера… вчера люди на острове не думали об этом.
Люди танцевали, тайной и масками до поры скрыв свои слишком обычные для такого праздника лица. Сегодня в Рунне не осталось герцогов и маркизов, кабальеро и танов – только лишь гости в мире людей, образы, что рассеются на солнце – или уйдут обратно в закоулки душ тех, кто сегодня их выпустил.
Дворец горел изнутри старинным фонарем, гордостью прославленного кузнеца, и клеймом мастера стоял над каждым входом подсвеченный герб Александритов. Тьма свивалась вкруг деревьев, изредка пытаясь выползти на дорожку, что я топтал высокими ботфортами. Черные брюки и белая рубаха, красным кушаком подвязанная, половина кружев на которой срезаны; черная маска, прикрывающая все, что ниже глаз, да шпага у пояса – настоящая, корпусная еще, с затертой каждодневными тренировками рукоятью, впитавшей буквально пот и кровь – разное бывает, когда с боевым оружием работаешь. «Мушку» я сплавил с нее на третий день после выпускного…
Пират, Абордажник, или его вечный близнец-противник, отражение в зеркале вычищенного клинка, иберийский Guardacostas – вот кто тогда занял место Венсана Барна
Проходили по пробитому светом множества золотистых огней залу неторопливые пары… Порхал ангел - черный, чьи крылья пожирали свет, отдавая его волосам. Неторопливо выступали две языческих богини – светлая, как душа Александровского Рунна, Бонна Деа, и укутанная породившими ее тенями Махамайя, чье истинное имя я знал – в обоих смыслах… Сколько же знаешь ты, сестренка, если даже иллюзорный облик, накинутый тобой на одну ночь, может назвать по имени лишь пара университетских профессоров да твой собственный брат, когда-то поглядевший тебе через плечо?
Трижды я поклонился – единожды царственному Пламени, пред которым закрывают глаза ладонями и морские бродяги; единожды Офицеру, что стоит на другом краю бытия, прокладывая лишь иногда острый серо-блестящий мост; единожды – двум отражающим друг друга Пиратам – Пиратам безо всяких оговорок, что были бы хоть в тот же миг признаны своими на Джамайе.
С братьями я и задержался – ненадолго, впрочем. Разговор в полтона, краткий спор о положении кисти в четвертой низкой стойке, рассказ о попытке загнать узкий клинок скифийского кинжала в щель меж блоками мисрийских пирамид, здоровье родственников и лошадей… Когда у меня попросили прощения и ушли по направлению к остальному семейству – я уже чувствовал, что вечер начинал удаваться.
…На плечо легла мягкая рука. Черные локоны, темные глаза… улыбка. Тонкая масочка, не скрывающая лица; белый… как бишь его… хитон, открытые сандалии и золотой ободок в волосах, сплетенный словно из весенних листочков.
Электра Флавио. Нимфа.
-Рада видеть вас… снова, - чуть скучающий мелодичный голос… интересно, она поет?
-Вы очаровательны, - учтиво склонил голову я.
-Польщена. И… если я кажусь вам столь очаровательной – не угодно ль вам ненадолго развлечь меня?
-Только если вы оставите мне следующий танец, - ритуальные жесты, взвешенные слова. Было в Электре что-то неуютное… будто… будто вы – последний человек, с кем ей хочется танцевать на карнавалах…
-Разумеется, граф. У всех как-то сразу образовались… важнейшие дела. У подруг… У брата… у отца… Ну а жить оставили мне.
…С первыми тактами я положил руки на столь тонкую талию, двинувшись в небыстром экосезе… Электра чему-то отстраненно улыбалась, походя на Анриетту… когда той только что исполнилось двенадцать…
В кружке девушек, куда я был завлечен сразу после того, как смолкла музыка, сияли цветы… и прежде всего Прекрасный… но отчего-то грустный Ирис. Юный Филипп был послан за иберийской гитарой, которую и принес ко всеобщему удивлению. За неимением Лео ею овладел я… На ум лезли лишь грустные. Кто знает, что на самом деле я должен был бы сыграть, но струны запели с ниоткуда взявшейся мягкой тоской… будто я играл в осеннем лесу, под побиваемым тяжелыми каплями навесом, а дождь чем дальше, тем больше перерождался из ливня-барабанщика в унылую морось… И я запел, прикрыв ресницами глаза:
Опять отшумел, отгулял, отблистал карнавал,
Костюмы и маски легли в сундуки до поры.
И снова никто не заметил, как страшно устал
Спустившийся с неба Маэстро Великой Игры.

А мы, словно дети, считаем, что все хорошо,
Ведь солнце не меркнет и нас еще носит земля,
И прожитый год вместе с табором в небо ушел,
А значит, есть шансы попробовать что-то с нуля.

Уже начинают осенние скрипки стихать,
И рота деньков-альбиносов на смену идет.
Маэстро, да полно вам с ветром на пару вздыхать,
Ведь праздник всегда возвращается к нам через год!

Нас выгонит осень на улицу пестрой гурьбой,
Мы будем смеяться и петь, и нести ерунду.
Ведь это - возможность побыть, не стесняясь, собой.
Хотя бы под маской. Хотя бы три ночи в году.

Смешаются желтые листья с цветным конфети,
А сердце и мысли отложат глухую вражду.
Не к месту и некогда думать, какие пути,
Какие дела нас за стенами города ждут.

Маэстро, останьтесь, ведь вы тут почти прижились,
Вы так же, как мы, веселитесь и пьете вино!
Зачем возвращаться в холодную звездную высь,
Где кем-то когда-то заранее все решено.

Ваш выход, Маэстро! Помчатся навстречу века.
И вновь по канату над бездной идти босиком.
И грим, словно слезы, стекает по впалым щекам,
И рвется душа пополам под двуцветным трико...

Вам снова границу меж былью и сказкой стирать,
То в небе блистать, то паяцем бродить меж людьми.
И все потому, что нельзя, чтоб прервалась Игра
На сцене театра с прекрасным названием – Мир.

Я открыл глаза… Цветов поубавилось, а грусти на лицах оставшихся девушек – прибавилось, и весьма… Зачем, зачем я пел так?… Иберийская плясовая выросла из-под моих пальцев… и вечер летел словно ветер.

8 число месяца Иглы.
Шенбрунн.

    Выйдя из зала заседаний Бертран и Сэмьюэль отправились в короткое путешествие по переходам старинного здания Шенбруннского дворца. Фонтоне выглядел слегка заговорщицки, пока они обсуждали на ходу результаты Совета. По виду бургомистра Сэмьюэл догадался о готовящемся приеме у одной из высокопоставленных особ, облюбовавших дворец. Кто именно хотел его видеть, с учетом недавнего назначения, оставалось загадкой. Впрочем, если б ему позволили выбирать, он с наибольшим удовольствием нанес бы визит Карне…
    - Мы должны подождать некоторое время тут, - бургомистр прошел в небольшое охраняемое помещение перед высокими дверями ведущими в соседний зал. Сэм про себя отметил редкий случай, когда Фонтоне покорно оставался ждать аудиенции в коридоре. Очень подозрительно… Незаметно для других бургомистр подбадривающе хлопнул Сэма по плечу и ухмыльнулся.
    Наконец дверь отворилась, и ухоженный, лощеный человек, по виду секретарь, спросил:
    - Бургомистр Рунна Фонтоне и генерал Гарди-Прад?
    Сэм замер. На лице не отобразилось никаких эмоций, лишь глаза становились всё больше и больше. Секретарь дождался, когда Бертран подтвердил его предположения и добавил:
    - Будьте любезны, номены, проходите, Их Величество ожидают Вас.
    Сэм механически переставляя ноги проследовал за бургомистром.
    В строго обставленном зале находились двое: император и канцлер. Они прервали тихий разговор и обратили взгляды на вошедших.
    - Ваше Величество, - Бертран поклонился, - Ваша Светлость, - ещё один поклон. Сэм повторил ту же процедуру. Альфред ограничился учтивым кивком. Император же напротив поднялся и, обойдя стол и взяв с него свиток, направился к вошедшим.
    - Рад нашей встрече и знакомству. Бургомистр рассказал нам столько хорошего о Вас, что мы сочли возможным лично вручить Вам этот приказ о назначении главой СИБа и присвоении генеральского звания. Надеюсь, вы сполна оправдаете оба эти высокие звания, ведь в ваши руки мы отдаём безопасность империи ... и нашу личную тоже.
    - Благодарю Вас Ваше Величество, - произнес Сэмьюэл, - Рад служить империи и моему императору.
Он снова поклонился и принял приказ из рук Константина.
    - Надеюсь, Вы оправдаете наше доверие.
    Сэм не нашелся, что ответить на это и просто отчеканил:
    - Так точно.
    Сэмьюэл встретился глазами с императором. Вот он, казалось бы обычный человек, такой же, как тысячи других. Подобных типов встречаешь в городе много раз за день и проходишь мимо не замечая. Ещё вчера он был монахом, а сегодня он правит миром. Странно, за этого человека Гарди-Прад не думая должен отдать жизнь. Впрочем, почему не думая?…
    Пока новоиспеченный генерал уносился в потоке собственных мыслей, беседа продолжалась. Бертран сообщал его императорскому величеству о завершении расследования покушений на Антонио Иберо и Асни Райм, и передачи этих дел в суд. Затем разговор переметнулся на вчерашнюю драму в коннлантской слободе. Канцлер делал какие-то замечания по существу. Константин не оставался безучастным… Сэм никак не мог сосредоточиться на происходящем. Он так и покинул зал, мысленно отсутствуя, автоматически поклонившись у дверей вслед за бургомистром.
    Встряхнулся он только на лестнице. Искренне поблагодарив Бертрана за участие и сославшись на срочные дела, Сэм распрощался с ним. Со знанием дела Гарди-Прад пересек обширный холл и целеустремленно направился в другое крыло дворца. Через несколько минут блужданий по комнатам он вышел к нужным дверям и остановился. Господи, какое ребячество… Ну и что, так и войти, и крикнуть с порога? Да и кто он ей в конце концов, чтобы она радовалась за него? А ему то она кто? Да, но больше-то «порадовать» и некого.
    Сэм повертелся на месте. А, была, не была!…Он распахнул дверь.
    - Карна! – крикнул он, радуясь собственной наглости, - Вы генералов по вторникам принимаете?!
    Черные глаза засияли в ответ смехом, но сама женщина едва ли не строго поднялась, медленно приблизившись к вошедшему и кладя ему руки на плечи, плавно скользя к его шее, которую они обвили подобно двум гибким змеям:
    - Только в том случае, если им хватает наглости и храбрости взять приступом мою дверь.. - произнес хрипловатый голос..
    От сердца отлегло. Сэм легко подхватил её на руки не переставая улыбаться и не сводя глаз. "Какая же она легкая и хрупкая", подумалось ему, но вслух он произнес:
    - Карна, та прекрасна, - и ему было всё равно на сколько он оригинален.
    Ответом на его слова был поцелуй, сначала легкий, как само дыхание или тот самый смех, который они могли себе позволить. Губы соприкоснулись на мгновение, а женские пальцы скользнули к его шее, лаская:
    - И как же это становятся генералами за пару часов? - негромко проговорила она.
    - Ммм... это малоинтересно, - руки еще крепче прижали гибкую фигуру к себе, целуя кровавые губы. - Но я расскажу.. если тебе.. - дыхание едва хватило на долгий, страстный поцелуй. - будет интересно.
    Яркие, как кровь губы скользнули по его щеке, целуя легко и дразняще, зубки чуть прикусили мочку уха, прежде чем она еще тише прошептала:
    - Мне все про тебя интересно... - он опустил ее на кровать, лаская большими руками стройное тело, сладко выгнувшееся от его прикосновений. - Но.. чуть позже.

9 число месяца Иглы.
Дом Барна.



    Книга медленно открылась, бледная рука нашла нужные строки и губы тихо прошептали:
- Как боль его открыла сердце миру, так мир – затих, скорбя и плача.
    Девочка подняла глаза от книги, припоминая странную фразу, сказанную красивой женщиной, едва не насмешливо: «Власть над телом – боль и страдания, власть над душой – исполнение тайных и явных желаний человека. Зависимость и жадность – две стороны одной монеты. Ставя перед собой мир на колени, не забывай, что, уничтожив каждого в этом мире – ты ничего не выиграешь …. Победа обратится в проигрыш. Получив желаемое – не спеши наслаждаться победой, подумай – что дальше?» Анриетта закрыла книгу, ставя ее на место и спускаясь с небольшой лестницы на пол. Ребенок приблизился к окну, отодвигая темно-багровый бархат. Лучи света, которым позволили заглянуть в сумрак библиотеки, охватили тонкую фигуру девочки, освещая болезненно-бледное лицо, пытаясь заглянуть в темную глубину взора:

- Если погибает тот, кто мешал в достижении цели – то это победа, - холодно констатировала девочка, сидя выпрямившись на стуле.
    Женщина засмеялась беззаботно и легко. Анриетта внимательно прислушивалась к ее смеху, как до этого слушала, поглощая каждый звук, хрипловатый голос завораживающе обволакивал сознание, и нужно было быть очень внимательным, чтобы не упустить важное, которое так искусно пряталось за красивыми фразами.
- Что же ты за «охотник», если твоя добыча уходит от тебя в силу обстоятельств? Или может быть ее спасает Творец Всепрощающий?
    Серьезный ребенок поднялся, складывая руки на груди:
- То есть вы считаете, что воспользоваться ситуацией дающей подарок – глупо?
- Если у тебя была возможность победить или выиграть раньше, то – да, Анриетта. Значит, до этого ты слабодушно выжидал, строя из себя «великого охотника» и можешь рассчитывать сейчас лишь на скорое поражение. Судьба не любит дарить подарки, поэтому лучше брать самому то, что тебе нужно.
- Бежать впереди готовой выстрелить пушки, - губы исказились презрительно.
    Черные глаза засветились, пропуская волшебный свет звезд, встретившись с взглядом девочки:
- Быстрее учится отражать удары и обращать силу противника себе на пользу, дитя, - гибкая фигура поднялась, ярко-красные губы на мгновение исказились странно, но потом лишь улыбнулись. – Ко мне пришли, Анриетта. Была рада твоему визиту. Прошу передать сердечный привет вашей венценосной тетушке.
    Девочка кивнула, молча, присаживаясь в реверансе и уходя.

    Интересные уроки всегда быстро заканчиваются, как и книги, чьи страницы открывая тебе тайны – вдруг перестают говорить, оставляя вопросы без ответов. Рука разжалась, свет исчез, а тонкая фигурка девочки неторопливо прошла к выходу из библиотеки: «Вопросов без ответов – не бывает. Как и бесценных советов». Шорох знакомых шагов заставил ее остановится и повернуться лицом к лицу со своим родственником, который появился из своей комнаты и приговаривая что-то, приближался к ней:
- Ах, племянница, как-то … да , вот не получилось.. Ведь у нас не получилось поговорить после маскарада? Ах, дитя мое, а я просто хотел.. д-да-да хотел спросить у тебя о маскараде. Тебе он понравился?
- Да, дядя.
- А ч-что тебе понравилось больше всего? Там б-было много интересного, верно? – черные, пронзительные глаза мужчины остро посматривали на девочку и тут же опять прятались за добрыми морщинками.
- И поучительного, - кратко ответила Анриетта, словно не замечая протянутой к ней руки и просто идя рядом с дядюшкой.
- Ч-что ты говоришь, племянница? На маскараде принято веселится и радоваться….
- Да, дядя. Я веселилась, - равнодушные глаза встретили подобострастный взор одного из слуг.
- К вам, номени, Марина де Нортми. – еще более подобострастный взгляд и поклон вице-канцлеру. – А вас ждет секретарь.
- Ах.. дела-дела.. всегда дела.
    Девочка молча подставила лоб для холодного прикосновения губ дядюшки, вновь удаляющегося в свой кабинет, и прошла в небольшой зал, где ее ожидала светловолосая девушка. Марина с любопытством осматривала все вокруг, но увидев входящую маленькую хозяйку дома, бросилась к ней:
- Как у вас все строго и мрачно! Но красиво, удивительно красивый дом. И большой. – теплые ладошки чуть пожали ледяные пальцы Анриетты. – Прости, пожалуйста, что я без приглашения, но мне захотелось погулять, а Вероника – заболела. Хорошие люди не должны болеть, это очень не хорошо, когда болеют хорошие люди. Правда?
    Анриетт чуть подняла плечи, негромко отвечая:
- Говорят, что болезни посылает Творец, чтобы через страдания тела приблизить душу человека к себе.
    Светлые локоны качнулись из стороны в сторону:
- О нет! Уверена, что это не так. Просто хороший человек – всегда сильнее болезни и он победит ее, выздоровеет и мы снова сможем общаться. По-моему это замечательно, потому что тогда мы сможем все вместе гулять. Мой папа тоже заболел, но он выздоравливает и скоро вновь будет совсем здоров.
- Я рада за тебя.
    Марина вдруг чуть покраснела, просияв голубыми глазами:
- Ой.. я тут болтаю и болтаю, а хотела попросить: давайте погуляем вместе? Мой брат – Робер, Венсан, ты и я. Мы сможем собрать одуванчики и отнести их к Веронике, они наверняка ее порадуют….
    Белокурое, неугомонное создание еще что-то говорила, рассказывая кого они возможно повстречают или нет, а темные глаза Анриетты глубоко вонзились в безмятежное личико: «…. И послал он ангела своего, чтобы утешить тех, кто нуждался в этом…. И люди радовались. – девочка с темными, колючими глазами, кивнула головой, соглашаясь с неожиданным предложением. – Но и ангелу суждена была гибель, чтобы подарить мир сердцам людским».

9 месяца Иглы.
Рунн.

- Нам пора. Броммель ждет.
Желто-карие звериные глаза Рудольфа сверкнули от предвкушения чего-то, о чем Фридрих Карл фон Хирш мог только догадываться.
- Хорошо. Думаешь, нам удастся?
- Я не вижу препятствий. Верхом или пешком?
- У нас есть время?
- Предостаточно.
- Тогда пешком.

Из дома Торнхейма они вышли быстрым шагом. Мысленно Хирш уже говорил и даже спорил с грандмейстером Гильдии Пушкарей. Оставалось только встретиться с ним и убедить. Погруженный в свои мысли он не обратил внимания, что кто-то перегородил им дорогу. Тень заслонила свет, и Рудольф скользнул между своим хозяином и застывшим на их дороге.
- День добрый. Вы барон Фридрих Карл фон Хирш?
- Добрый день. – Ответствовал барон, отодвигая Рудольфа в сторону не смотря на его недовольный взгляд.
Он скользнул взглядом по высокому незнакомцу, отмечая детали: форму капитана Городской Стражи, небритость, длинноватые волосы, усталость и отстраненный взгляд.
- Кто вы?
- Простите, я первый задал вопрос.
Фридрих Карл проигноривал предупреждающий жест егеря.
- Да это я.
- Что ж… Разрешите представиться Сэмьюэль Гарди-Прад.
- И видимо капитан Городской Стражи, - вставил Хирш. – Так что вам угодно?
- Уже не просто капитан. – Проронил почти сквозь зубы Рудольф.
- Это не имеет значения. – Отрезал Сэмьюэль, бросая взгляд на последнего. –  А вы собственно кто?
- Мой егерь. - Ответил за него Хирш.
- Егерь - это по специалист по лесам и кабанам?
- Не только. - Оскалился Рудольф, от чего стал похож на волка.
Они обменялись неприязненными взглядами.
- У меня к вам, барон, есть пара вопросов.
На свет появилось письмо, которое Фридрих Карл узнал без труда.
- Это вы писали?
- Да.
- Фридрих, он теперь глава СИБ. – Вновь вмешался егерь.
- Это не имеет значения. По крайней мере, сейчас. А вот в штабе СИБ… - Фридрих Карл позволил себе ироничную улыбку. - Да это писал я.
- Как вы узнали о покушениях?
- Случайно. От одной моей… ммм… родственницы. Она тоже узнала случайно. Жутко испугалась. Просила помочь. Это все что я смог придумать.
- Вы назовете имя?
- Нет.
- А про происшедшее 7-ого ваша родственница случаем ничего не знала?
- В чем вы меня обвиняете? – Спокойно и холодно поинтересовался брамерский барон.
- Я вас ни в чем не обвиняю. Но если…
- Если? Я ничего не знал. А знал бы, то поискал бы способы это остановить. У вас ещё есть вопросы?
- Вопросы… У меня уйма вопросов. Много предположений, но мало доказательств. Впрочем, когда их будет достаточно….
- Желаю удачи. Я могу забрать свое письмо? Мне не хотелось бы подвергнуться потом шантажу с чьей-либо стороны.
- Нет. Но не волнуйтесь. Из СИБа ничего не пропадет.
- Печать же вы потеряли. - Усмехнулся Хирш.
- Не я. И кое-кто уже понес наказание. Если вздумайте писать мне письма, барон, то будьте уверены, что ни они, ни печати на них не пропадут.
- Надеюсь мне это никогда не понадобиться. Простите, но я спешу. У вас ещё есть ко мне вопросы?
- Пока нет. До свидания.
- Лучше прощайте.

Новый глава СИб не торопливо направился к своей карете.
- Вот теперь нам лучше поспешить.
- Не хотите рассказать, что вы успели без меня натворить, барон? – Поинтересовался Рудольф.
- Позже.
- Позже я могу и сам все узнать.
- Ты бы до такого не додумался. Пошли.

В дом Броммеля они успели к назначенному времени. Купец в это время уже во всю пытался обхаживать Макс фон Канондоннер, грандмейстера Гильдии Пушкарей. Но хмурый уроженец Остеррики предполагал, что едва ли самому купцу понадобились его мушкеты или пушки. Появление барона фон Хирша он воспринял как нечто должное.
- Так вот кто закупает мои мушкеты в таких количествах? - Проронил он. – Должен сказать, барон, вы очень выгодный клиент.
- Да и ваши мушкеты, должен сказать, имеют отменное качество.
Мужчины не без удовольствия пожали друг другу руки. Фридрих Карл испытал некоторое облегчение. По крайней мере, эта встреча обещала быть лучше, чем он ожидал.
- Хотите, закупить большую партию на более выгодных условиях?
- Да как вам сказать, уважаемый грандмейстер. Я бы хотел укрупнить… но не партию, а товар.
- Гммм… Боюсь я не могу вам сейчас этого позволить.
- Отчего же?
- Видит бог, я верный сын нашей церкви, но мне бы не хотелось, чтоб мои «детки» «заговорили» в Рунне.
- Они и не нужны мне в Рунне. Вернее они нужны Брамеру.
- Как я могу быть в этом уверен?
- Для этого есть несколько способов… Поверить мне на слово,  отлить пушки в Брамере. Потом вы сможете присутствовать при их установке на постоянное место.
- В Брамере… - Глава гильдии задумался.
- Грандмейстер, вы давно не были дома? Я готов оплатить вашу поездку… золотом.

9 день месяца Иглы. Дом Торнхеймов.


Кому нужна эта любовь моно?
Кому нужна любовь кого-то второго...



Гостиная в которой, сидя в широком кресле, Алонсо ждал Маргарет  и Валентину, не заставляла восхищаться или преклоняться перед национальными ценностями Брамера. Чего не скажешь о резиденции Флавио или Иберо, которые своим блеском и красотой чуть ли не кричали о могуществе и богатстве своих хозяев. Но что-то было и в доме Торнхеймов, что именно Коррес не мог понять. Именно холодность, простота и мрачность манили своей, какой-то тайной красотой.
Как ни странно, но герцогу Фортады до селе не выпадала возможность побывать ни как в Брамере, так и не в столичной резиденции Торнхеймов. Ресталья – Рунн привычный маршрут Алонсо Корреса. Вот поэтому герцог сейчас ловил каждое мгновение, впитывая в себя, как лист бумаги чернила, обстановку дома жестоко правителя Брамера.
Вспомнив Готфрида герцог Фортады невольно улыбнулся. Сколько бы фортийцы не говорили о жестокости Алонсо, она была в большинстве своём оправдана, чего не скажешь о наместнике Брамера. Да и все в стране цветов знали, что  их герцог щедрый и весёлый человек, если его не злить.
Из размышлений Алонсо вырвал звонкий и красивый голосок Маргарет.
- Герцог! – Она ловко сбежала с крутой лестницы – Мы и не думали, что вы нас навестите.
- Ну как же номени Маргарет – Коррес уже был на ногах – Я, герцог и наместник Фортады Алонсо Коррес не узнаю всё ли хорошо с вами…более того, я должен убедиться в этом сам лично. – Алонсо расплылся в шикарной улыбке.
- Как я рада! Если бы вы только знали – со стороны могло показаться, что они знают друг друга целую вечность. – Мы с Валентиной собрались прогуляться, не хотите ли присоединиться к нам? Кстати, а вот и Валентина – Маргарет улыбнулась спускавшейся в гостиную родственнице, которую сопровождала высокая и худощавая, даже скорее сухая женщина.  – Валентина! Представляешь, герцог составит нам компанию в нашей прогулке – не дожидаясь ответа Корреса продолжила Маргарет.
- Это так мило – лёгкий румянец коснулся лица Валентины. Теперь можно было точно не ждать ответа, Алонсо сдался.
– Ни каждый день выпадает честь прогуляться по столичным улицам рядом с герцогом Фортады – вмешалась в их разговор идущая рядом с Валентиной номени.
- Гецог, разрешите вам представить мою тетю, баронессу фон Вейд – Маргерет скорчила недовольную едва уловимую гримасу. Тонкогубая баронесса расплылась в в улыбке.
- Прогулка с самыми красивыми номени Рунна, что может быть лучше?! – Алонсо звонко засмеялся и его поддержали девушки.
- Тогда не будем терять ни минуты! – Маргарет решительно топнула ножкой.

Вскоре они уже не спеша прогуливались по улице святого Марка в сопровождении какого-то мужчины, видимо он приглядывал за номени, и баронессы фон Вейд, которая время от времени бросала явно недружелюбные взгляды в сторону Валентины. Герцог не мог понять чем та вызвала недовольство баронессы. Одно он знал точно, если эти взгляды перейдут во что-то большое он не оставит это просто так.  Коррес получал огромное удовольствие от общения, всё чаще и чаще пересекаясь взглядами с Валентиной.
- Понравился ли вам маскарад герцог? – Маргарет вся сияла от радости.
- Красивый спектакль с элементами интриги – Коррес улыбнулся.
- Нам тоже очень понравился -  Маргарет с удовольствием продолжила – особенно исполнять роль фей осыпая всех золотыми блёсками. Это было…
Дальше Алонсо уже не слушал…
Так значит этот танец…он взглянул на Валентину, но она отвела взгляд, видимо тоже поняла, а Маргарет просто не знала…
Сердце стало биться в несколько раз сильнее, как у мальчишки. Коррес не понимал себя. Как он герцог Фортады, у которого были десятки красивейших девушек империи, которого любили и уважали практически все, вдруг потерял голову перед скромной и в какой-то степени кроткой Валентины. Это было не удивление – это был шок. Никогда он не испытывал того, что пришлось на его долю за последние две недели.
Армия и очень важная роль наместника сделали из него человека железной выдержки. И каждый знал, что прекрасный юмор и весёлый характер скрывает суровый нрав герцога и никто никогда бы не подумал, что Алонсо Коррес может вот так просто потерять голову от совсем ещё юной номени.
Следующая их встреча должна пройти наедине, он должен сказать ей о своих чувствах. Или не стоит торопить события, может это всё мимолётное наваждение…
Но как же она красива…
Ну а пока у него есть эта прогулка, во время которой он может быть с ней рядом, забыв обо всех государственных и военных делах…
В голове звучало лишь…Валентина…Валентина…Валентина…

15 числа месяца Иглы.
Экилон. Бирло.


        Жители славного града Бирло, коий владычествовал над Северным морем, посылая свои корабли во множество заморских стран, уже давно не видели столь красочных процессий. После морового поветрия, которое пронеслось над герцогством Экилон более десяти лет назад, все во владениях Конарэ замерло, укрывшись в черные траурные одежды. Но теперь герцог возвращался, великолепный Конрад, наследник своих могущественных предков, прибыл в этот приморский край вместе с молодой невестой, и жителям Бирло казалось, что вместе с ним в эти земли пришла долгожданная весна, которую они не видели с тех пор, как умер сиятельный герцог Франсуа.
        Что сказать – Конрад де Конарэ в своем синем камзоле, отделанном серебром, был прекрасен, словно божий ангел, и все незамужние девушки были от него в восторге – герцог был так любезен, рассыпался в улыбках и воздушных поцелуях. Но еще лучше была невеста – немного стеснительная, она так понравилась всем шевалье герцогства, что прибыли на свадьбу своего сюзерена и они громко клялись в преданности своей новой герцогине, обещая умереть за нее и биться с любым, кто хоть намеком оскорбит ее.
        Герцог со свитой, сидя на гордом белоснежном иноходце, въезжал в город – громко звонили колокола, с балконов идущих осыпали розовыми лепестками и яркими лентами, всюду слышался смех, и были видны радостные лица. За людьми Конрада, которые были все в синем, потянулись еще две ленты – черная и фиолетовая. Герцоги Нортми и Флавио тоже прибыли на свадьбу, желая чествовать жениха с невестой. Здешний люд был не в курсе столичных сплетен, и до сего дня не видел ни мудрого и величественного герцога Евгения, ни молодого и гордого герцога Николу, который совсем недавно стал таковым после смерти своего отца, которого коварно убили неизвестные злодеи.
        Но сегодня все горести должны были остаться в прошлом, поэтому о бедах никто не вспоминал. Простой народ с изумлением разглядывал всех этих важных господ – такого их количества на своей памяти не мог упомнить никто, подобное событие случилось в Экилоне еще до Религиозной войны, и все кто был тогда свидетелем – уже давно или умерли или выжили из ума. Так что все искренне радовались – длинная, словно змея из Новой Иберии, процессия следовала в Храм святого Бартоломеуса, покровителя славного города Бирло – там кардинал Экилона Антониус должен был обвенчать молодую пару.
        Храм был грандиозен и очень красив, его достроили еще при прадеде герцога Конрада, он стоял на холме, возвышаясь над всем городом, и теперь к нему со всех концов тянулись бесконечные вереницы людей – все хотели взглянуть на венчание. В соборе яблоку было некуда упасть – сюда собралась вся знать Экилона, кроме того, было много гостей и из иных герцогств. И теперь все эти графы, виконты, бароны и шевалье смотрели на своего герцога, который ожидал невесту. Зазвучала торжественная мелодия, врата собора распахнулись – брат Анжелики, герцог Никола де Нортми вел свою сестру к алтарю и улыбающемуся Конраду.
        Церемония шла согласно древним традициям, кардинал Антониус произносил нужные слова, равно как и Конрад с Анжеликой, некоторые из гостей плакали от умиления – особенно женщины, не в силах сдержать слезы – уж больно прекрасной была эта пара. Наконец, все свершилось – отныне герцогство получило новую герцогиню Конарэ. Настало время праздника – щедрый герцог Экилона приказал выкатить для простого народа бочки с вином и раздать хлеба, лука и рыбы, а сам вместе со всеми своими гостями сел в экипажи и отправился в свой родовой замок, который находился в нескольких милях от города.
        Мощеная дорога привела их всех в величественный древний бастион, сохранивший все свои укрепления с тех пор, когда он служил защитой для всех поколений рода Конарэ живших здесь. Замок много раз перестаивался – в соответствии со вкусами и надобностями владельцев, последнюю реконструкцию произвел герцог Франсуа, оборудовав твердыню всеми последними удобствами. Огромное число комнат для гостей не использовались долгое время – но теперь слуги под руководством герцогини Антуаннеты привели их необходимое состояние, в главном зале был накрыт огромный стол, играли музыканты, в других залах были накрыты столы поменьше, дорогим гостям здесь предоставляли любые удобства – кто-то мог поиграть в карты, кто-то полюбоваться галереей картин – одно из крупнейших собраний в Империи, равно как и коллекцией оружия, кто-то мог прогуляться в саду, который лишь немного уступал аналогичному на Сакрэ, здесь в прозрачных прудах, которые были соединены меж собой, плавали стайки золотых рыбок, в клетках висевших на деревьях сидели певчие птицы.
        В общем – праздник удался – вино, красное и белое, лилось рекой, повара превзошли сами себя, порадовав всех собравшихся здесь гурманов, в том числе привередливого герцога Евгения Флавио, оркестр играл, вынуждая всех пуститься в пляс, Конрад, сидевший во главе стола, шутил, принимая бесконечные тосты своих гостей, которые желали всех мирских благ молодому правителю герцогства, Анжелика вначале грустная, выпив несколько бокалов знаменитого экилонского игристого – развеселилась и шутила вместе с ново обретенным мужем.
        Кроме герцогов Нортми и Флавио, здесь был дядя невесты – коннетабль Шарль де Нортми, ее мать – вдовствующая герцогиня Гертруда, дочь герцога Флавио вместе с женихом, бургомистр Рунна – Бертран Фонтоне – улучивший момент, чтобы покинуть свой шумный город и отдохнуть денек в провинции, граф Селестин де Осси, которому Конрад был многим обязан – он помогал Антуаннете в устроении всей этой свадьбы, а также его многочисленные сыновья и племянники, граф Жиль де Тардэ – вассал Конрада и его лучший друг, а также многочисленные дворяне герцогства со своими женами и детьми. В общем, замок был забит до отказа.
        Веселье продолжалось до глубокой ночи – солнце уже давно зашло, а луна наоборот взошла – гости потихоньку стали разбредаться – кто-то ушел спать, кто-то пошел гулять в парк, кто-то остался за столом, продолжая отщипывать кусочки от огромного жареного быка. Захмелевший Конрад, поднявшись из-за стола, покачнулся, рассмеялся и, обняв свою жену, под радостные крики присутствующих удалился в свои покои. Наступила ночь и тишина…

15 числа месяца Иглы.
Экилон. Бирло.

        - Забавно, до чего же быстро бежит время, – подумала герцогиня Гертруда де Нортми и сама рассмеялась этой своей мысли. Она не постарела внешне, но душа уже не была молодой, и она не могла быть столь легкомысленной, как раньше. Пришло время подумать о себе, ведь раньше она исполняла волю других – семьи, Триады, мужа. А сейчас она чувствовала, что в душе образовалась какая-то пустота. Гертруда больше не видела смысла в том, что она делает, в том, что она еще должна была сделать. Казалось юная ведьмочка, которой она когда-то была, поднялась на вершину могущества, но на этой вершине ее никто не ждал. Все равно она оставалась рабой тех темных сил, коим когда-то поклялась в верности.
        В чем ее цель? Положить все на алтарь служения этим темным богам, кои должны придти в этот мир, чтобы навсегда изменить его? Но теперь она знала больше, и была уверена, что это изменение ей не понравится. Так ради чего же? И чего хочет она сама? Ну, с этим вроде бы ясно – властвовать, жить в удовольствиях, защищать все то, что ей дорого. Как этого добиться? Послать к черту Триаду, да и Церковь. Иберо смогли подчинить себе Империю, но это только начало. Рано или поздно, все рухнет, может быть лишь через несколько веков, кто знает. В любом случае – внутренние проблемы остались. Да они и не могли бы быть устранены. Мудрые люди, такие как Диего и Этьен всегда держат мир у края пропасти, но они уходят, и тогда быстро появляются те, кто мир в это пропасть сбрасывает. Деньги, фанатизм, чьи-то интересы – есть тысяча причин.
        Им нужно новое место, где она могла бы управлять всем из тени, оставаясь незамеченной. И она добьется того, что ЕЕ Империя сможет достичь того, что могли бы дать эти демоны. Решено – нужен новый исход, соратники ее мужа готовы к этому. Они стали мучениками, теперь их рвение поможет ей в осуществлении задуманного. За океаном хватает земель. План требовал более детальной разработки, но времени у нее теперь хватит, ведь после бури перемен наступило небольшое затишье. Поэтому обо всем этом она подумает завтра.        Экилонское игристое настраивало Гертруду на игривый лад, хотелось поразвлечься с кем-то, поиграть в кошки-мышки. Этой ночью можно было расслабиться и забыть обо всем. Гости в большинстве уже разбрелись по предоставленным комнатам, но в темных коридорах Конрадовского замка кто-то еще бродил. Вдовствующая герцогиня Нортми решила пройтись, посмотреть кого из тех, чьи тяжкие думы не позволяют им отправиться в мир грез, можно найти.
        Увы, гельвийские механические часы ручной работы пробили три, и последние из не спавших исчезли, растворившись во тьме коридоров. Гетруда прошлась несколько раз туда-сюда, но никого не было, задумавшись, она свернула в закуток, ведущий к комнатам новобрачных, и услышала вздох – кто-то стоял на балконе, смотрел на луну и грустил.
        Гертруда осторожно раздвинула плотные занавески – так и есть, симпатичная юная девушка, тоненькая брюнетка. Какая прелесть. Герцогиня тихо кашлянула, девица сразу же обернулась, как будто испугавшись. Теперь Гертруда узнала ее – это дочка герцога Флавио, сестра беспокойного Эстерада. Кажется ее зовут Электра.
        Девчонка поклонилась, Гертруда надменно кивнула.
        - Дитя, что ты тут делаешь?
        - Простите Ваша Светлость, мне не спится.
        - Забавно. – Гертруда усмехнулась. – Мне тоже. Хочешь поговорить?
        Электра промолчала.
        - Тяжело выходить замуж за нелюбимого человека… - Гетруда оперлась на перила. – Впрочем, выбирать нам дано не всегда. Иногда выбора вовсе нет. Интересы семьи диктуют свои правила.
        - Вы правы. – Электра кивнула. – Выбирать нам не дано. Однако, право на счастье – это неотъемлемое право любого человека.
        - Я много слышала про тебя, Электра Флавио. – вдовствующая герцогиня Нортми улыбнулась. – Могу предположить, что ты ищешь здесь, на свадьбе моей дочери. Невесело должно быть наблюдать, что она ускользает от тебя. Вы обе выйдете замуж – она за Конрада, а ты за Криса Фьера и расстанетесь навсегда.
        - Откуда Вы знаете? – она, похоже, испугалась.
        - Она моя дочь. – Гетруда наклонила голову вбок, всматриваясь в лицо Электре. – Забавно, что если мы хотим казаться светлыми, чистыми и благородными, то в душе у нас поселяется зверек, который готовит нам – делай все наоборот. И мы слышим его шепот по ночам, в наших снах. Чем тверже оковы, тем сильнее хочется их разорвать. Анжелика воспитана в строгости, но в душе она хочет совсем иного. Поэтому ее и тянет к тебе, но она боится в этом признаться. Уверяю тебя, я это очень хорошо понимаю.
        - Вы не осуждаете нас?
        - Нисколько, – герцогиня рассмеялась. – Я слишком многое видела и слишком многое знаю, чтобы кого-то осуждать и что-то запрещать. Я очень-очень хорошо тебя понимаю, – в ее глазах разгорались пламенники преисподни. Гертруда смотрела прямо в лицо Электре – взглядом того самого удава, что гипнотизирует кролика, прежде чем его съесть. Что ж дорогуша, ты раньше ловила свою дичь сама, но сегодня добычей станешь ты.
        Зачарованная девушка продолжала смотреть в лицо ведьме, не замечая, как та положила ей руки на плечи, закружила по балкончику. Они вошли в комнату, где их никто не мог увидеть, ключ щелкнул в замке, отрезая последние пути к отступлению. Гертруда осторожно толкнула застывшую Электру на кушетку. Та моргнула и непонимающе посмотрела на стоявшую перед ней герцогиню.
        - Как Вы это делаете?
        - Это мой маленький секрет, дорогуша. – Гетруда снова обольстительно улыбнулась. – Я еще и ведьма, вот так. Только никому об этом не рассказывай, хорошо? А если хочешь, я могу взять тебя в ученицы, ты мне жутко нравишься, сама не знаю почему? Итак, раз я многое про тебя знаю, а ты теперь многое знаешь про меня, может, мы поиграем в ту игру, в которой ты знаешь толк? Вряд ли ты что-то потеряешь, дорогуша, а я обещаю, что тебе очень понравится, не сомневайся.
        Электра улыбнулась.
        - Что ж будет по Вашему. – и ручки девушки потянулись к крючкам корсета Гертруды.