Глава третья. Шторм бушует. Опции

[Крыс]

22 – 24 числа месяца Зерна

Беспокойно стало на Вшивом конце, нехорошо…
Уже до всех дошло, что столицу возьмут, как бы там Лорд Клинок, он же герцог Амарра, не ухищрялся. Нам-то, в принципе, все равно, но за штурмом следует резня – так, нет? Мы сторнийцам с лирийцами без надобности… так нам казалось, а вот поди ж ты – чума.
Вот теперь хуже уже некуда. Все трущобы – Земляной город, Хосо, Тени и мой родной Вшивый конец – метались кто в панике, а кто уже и в чумной горячке. Вокруг них стояло густое оцепление из бесполезных гвардейцев и непреодолимых светляков. Три первых района Нижнего города уже вообще потеряли человеческий облик, а Тени так вообще выгорели почти начисто. Мы еще бодрились, а нервный там смех или какой – так это ж не важно…
Вот и сегодня, двадцать второго, мы собрались в трактире у Форли. Старина уже заболел, но оттягивался как мог. За выпивку у него уже никто не платил, ровно как и за официанток. Правда, те пускали к себе только здоровых – больным оставалось лишь нажираться с целью умереть в пьяном сне.
Я был здоров и весел, хотя мародерство и нагоняет скуку. На этот вечер я взял с собой гитару, дабы привить умирающим вкус к жизни.
После того, как все приняли по третьей, я вышел из-за стойки с намерением сыграть что-то радостное.
Когда волочиться я начал за нею,
Немало я ласковых слов говорил,
Но более всех
Имели успех
Слова «Мы поженимся, Шела О’Нил!».

Дождался я брака,
Но скоро, однако,
Лишился покоя, остался без сил.
От ведьмы проклятой
Ушел я в солдаты,
Оставив на родине Шелу О’Нил.

Решился я вскоре
Бежать через море,
С колонной сторнийцев в атаку ходил
Навстречу снарядам,
Ложившимся рядом
С шипеньем и свистом, как Шела О’Нил!

У Рикарда в войске
Я дрался геройски,
Меча не боялся и с болтом дружил.
Нет в мире кинжала
Острее, чем жало
Безжалостной женщины – Шелы О’Нил!

Часть заржала. Кто-то даже захлопал. Я исполнил коротенький тост:

У которых есть, что есть – те подчас не могут есть,
А другие могут есть, да сидят без хлеба.
А у нас тут есть, что есть, да при этом есть, чем есть, -
Значит, нам благодарить остается небо.

Как я и рассчитывал, в смехе преобладал сарказм.
Наш Форли пива наварил
И всех друзей позвал на пир.
Таких счастливых молодцов
Еще не знал огромный мир!

Никто не пьян, никто не пьян,
А так, под мухою, чуть-чуть.
Пусть день встает, петух поет,
А мы не прочь еще хлебнуть!

Все молодцы, мы дружно пьем.
Три бочки и десяток нас.
Не раз встречались вдестером
И встретимся еще не раз.

Что это – старая луна
Мигает нам из-за ветвей?
Она плывет, домой зовет…
Нет, подождать придется ей!

Последний тот из нас, друзья,
Кто первым ступит за порог.
А первый тот, кого струя
Из нас последним свалит с ног!

А вот это было встречено приветственными криками. Песня легла очень по месту.
-А вот это – для Сью, Салмы и, конечно же, Аши, если она здесь.
Растет камыш среди реки,
Он зелен, прям и тонок.
Я в жизни лучшие деньки
Провел среди девчонок.

Часы заботу нам несут,
Мелькая в быстрой гонке.
А счастья несколько минут
Приносят нам девчонки.

Богатство, слава и почет
Пленяют наши страсти.
Но даже тот, кто их найдет,
Найдет в них мало счастья.

Мне дай свободный вечерок
Да крепкие объятья –
И тяжкий груз мирских тревог
Готов к чертям послать я!

Пускай я буду осужден
Судьей в ослиной коже
Но старый мудрый Соломон
Любил девчонок тоже!

Сперва мужской был создан пол.
Потом, окончив школу,
Творец вселенной перешел
К прекраснейшему полу!

Сью и даже Салма зарумянились. Вдруг на передний план вышла гораздо менее румяная Аша. Вот теперь самое время сменить репертуар. Смотря ей в глаза, я спел вот что:
Милорд спешит в поля, в леса,
Не взяв ни сокола, ни пса.
Не лань он ищет в эту ночь,
А Дженни, фермерскую дочь.

Миледи так нежна, бела,
Но не она ему мила,
Не знатный род ее, не честь,
А то, что дал за нею тесть.

Где перепелка меж болот
Сквозь вереск выводок ведет,
Там девушка живет в тиши,
Цветок, раскрывшийся в глуши.

Две стройных ножки поутру
Скользят по мшистому ковру,
И смех играет, как алмаз,
В зрачках задорных синих глаз.

Осанка леди и наряд –
Образчик вкуса, говорят.
Но та сулит нам рой утех,
Кого мы любим больше всех!

Теперь уже синеглазая Аша вспыхнула, как Тени. Опустив очи долу, она удалилась в дальний конец зала и оттуда принялась бросать на меня короткие взгляды. О, вечер даром не прошел!
Покинув зал парой часов позже, я присел на раздолбанную коновязь и принялся ждать. Благодаря своим певческим упражнениям я не успел выпить сколько-нибудь значительное количество хмельного и был приятно трезв.
Минуты через полторы (быстро, однако) мое ожидание окончилось – из «Старого ведра» вышла Аша.
-Сир Крыс? Вы здесь? – прокричала она, рассчитывая дозваться якобы уходящего меня.
Я своей фирменной скользящей походочкой подкрался к ней…
-Не сир, Аша. Просто Крыс.
Она вздрогнула и обернулась.
-Это вы?
-«Вы» Откуда такая… изысканность?
-Ну, я читала кое-какие книги, папа их, ну, украл как-то, а продать не смог. А я читать умею – мама научила.
-Любопытно. Так ты меня звала?
-Понимаете…
-Аша! Мы с тобой родились во Вшивом конце. Давай на ты, без церемоний.
-Хорошо, Крыс… Так вот… Мне еще никто не пел. Обычно или так пытаются влезть, или деньги суют. А я… ну, не могу я так!
Краснеть я не умею, так что без комментариев.
-Ну и?
-А вы… Ну, не такой…
-Думаешь, девочка?
-Я… я говорила с дядей Форли. Он хороший, вообще-то. Он мне про вас рассказал. И Сью мне про вас рассказала… И еще некоторые…
-Аша, на ты…
-Ладно. Но я все равно думаю – вы не такой! Вы не похожи на… ну, на этих! – она указала на трактир.
-Все правильно – я хуже, - идея попользоваться девчонкой ушла далеко назад, почему-то захотелось поговорить. Бывает…
-Нет! И Крысом ты зря себя называешь!
-Ха! А ты знаешь, ПОЧЕМУ я так прозываюсь?
-Ну, ясно же – крысы, они опасные и противные… ой, извини…
-Все правильно, но не из-за того. Нет ни одной твари умнее и хитрее крысы. Только люди, да и то не все.
-Да, и дядя Форли говорил – умный ты… А еще говорил, что ты никого не любишь. Правда?
-Правда, - все, как на девчонке на Аше можно ставить крест.
-А может, это потому, что тебя никто не любит?
-Не знаю. Не думал об этом, - думал, еще как думал, а толку ноль.
-А почему не любят тебя – знаешь?
-Ну скажи мне, дураку…
-Да вот именно потому, что ты не похож ни на кого… - вот я так же и думал когда-то давно, только вот ей зачем знать?
-Так все за своего принимают, и ничего.
-Ну, ты притворяешься таким, вроде как дядя Форли, только иногда перебарщиваешь! Вот откуда все это, что ты беспредельшик и душегуб… Но вот не такой ты. Вот смотрю я на этих всех, и аж противно. А на тебя смотрю – и аж жарко внутри…
-Без толку это, девочка. Вот ты говоришь – никто меня не любит. Ха! Да я любую в себя влюбить могу: Сью, или там тебя… Но мне что, легче? Вот я тебя захотел – и ты влюбилась. Просто жалко мне тебя, умненькая так как.
-То есть ты это все сыграл… просто так? Потому что девочку на ночь не нашел?
-Ага.
-А мне все равно!
Блиииин… Ей все-таки удалось меня шокировать…
-Как – все равно???
-Да вот так! Нравишься ты мне, Крыс. Что-то я в тебе вижу… Да такое, чего у других нету.
-Нет во мне ничего. Ничего хорошего, по крайней мере.
-Есть.
-Нет.
-Есть!
-Нет.
-Есть!!!
-Нет. И не ори.
-Слушай, Крыс! Ты меня тут ждал?
-Ждал.
-Вести меня куда-то собирался?
-Собирался.
-Ну и веди!
-А оно тебе надо?
-Если ты не заметил, у нас тут чума. Умереть я могу в любую секунду, так и не попробовав…
-Стоп! Так ты что, никогда не…?
-Никогда.
-Блиииин... Ну, тогда тебе точно не ко мне…
-А к кому? К одному из тех медведей? Слушай, не валяй дурака. Я хочу, и ты хочешь. Все просто.
Ну, как говориться, я предупреждал… Я свел девчонку в свою текущую берлогу и сделал все, чтоб показать ей небо в алмазах. По-моему, алмазы получились карат в сто каждый…
А утром она уже металась в жару…
А, ЧЕРТ!!! Девчонка была больна, и уже дня два, по всем признакам. А мне – ни намека! Хотя намеки-то были, но… Я – идиот, полный и ничем не разбавленный. Она же живет в одном доме с Форли, а тот вообще больше на том свете, чем на этом! И после этого – да чтоб она здорова? Не смешите мои сапоги.
Аша умирала. Вряд ли она даже дотянет до вечера… Вывод? Покойник ты, Крыс. И никто не узнает, где могилка твоя… Хотя там и знать-то некому, разве что Маме Делорм, но если старая ведунья переживет и это, то всегда сможет вызвать мой дух и спросить, где точно я подох. И уж тогда я с полным основанием смогу заявить ей, что мне не повезло.
Радовало лишь одно. Обломись, Судьба! Фиг тебе, а не подвиг! Крыс выскользнул-таки из твоих когтистых лап, притом через то самое место, через которое всякие идиоты из песен попадают в твой капкан.
Существовала возможность, что я выздоровею, но если честно, то ни фига подобного. Это вон дворяне с их лекарями да светляки с их магией выздоравливают, а тебе, Крыс, дулю размером с арбуз…
По всему выходило, что завтра должна начаться горячка, а послезавтра меня уже не будет. Все это время надо было куда-нибудь деть…
До четырех пополудни я сидел с Ашей. Я не упрекнул ее ни единым словом – зачем? Поступок был чисто в моем духе. К тому же девочка и так большую часть времени провела в жутком бреду, звала маму, кричала, что сгорает… В краткие моменты просветления она плакала, шептала, что не хочет умирать, стискивала изо всех сил мою руку, словно надеясь удержаться в этом мире… Но Крыс не был опорой никогда и никому, и в пятом часу Аша умерла.
Ее тело я отнес в «Старое ведро», и никто не издал не звука, пока Форли, весь сотрясаемый ознобом, не вышел со мной на задний двор трактира – был у Форли такой крохотный, но ухоженный палисадничек. Там мы Ашу и похоронили. Пока копали яму, Форли рассказал, что утром умерла Салма, а Сью обнаружила у себя пятна… Первый ком на ее тело бросил я – так как-то получилось. У изголовья могилы мы вкопали дубовую доску, и я (у трактирщика тряслись руки) написал черной масляной краской: «Аша Брайтгриф. Спи, девочка». После мы пожали друг другу руки (а чего теперь мне бояться?), он вернулся за стойку, а я ушел куда шагалось…
Всю ночь я ходил по улочкам и убивал мародеров. Это меня успокаивало… Деталей не помню.
Утром я решил извиниться перед всеми, по чьей душе я прошелся в грязных сапогах. Не то чтоб я сожалел, но, может, им легче будет… Но оказалось, что все они умерли. И старый гончар с женой, чью маленькую внучку я украл по заказу одного старого козла. И девушка, которой я изрезал все лицо, когда она попыталась залезть мне в карман. И паренек, сестра которого умерла из-за того, что я был слишком пьян, чтобы точно кинуть нож. И та старушка, дочь которой я посадил на травку потому, что по ясной голове она меня сторонилась. Все они умерли, и никто, кроме парня, потерявшего сестру, – от чумы. Нет, обычно это была петля или что-то из той же серии.
Я ходил, как лунатик, часов до семи. А потом я вдруг понял, что горячка ко мне не торопится… На радостях я упился в хлам у того же Форли, тоже пьяного в честь того, что он, похоже, пережил свою чуму. Забавно, когда мы хоронили Ашу, оба чувствовали себя покойниками и относились друг к другу с этакой кладбищенской солидарностью. Сейчас же мы окончательно сроднились на почве чудесного выживания и алкогольной радости. До сих пор помню, как мы заплетающимися языками пели:
Пусть всегда будут деньги!
Пусть всегда будут карты!
Пусть всегда будет пиво!
Пусть всегда будем мы!
Наутро я чувствовал себя на редкость фигово, но это лишь доказывало мое присутствие среди живых. Понятное дело, я был рад невероятно. Хотелось прыгать до потолка и целовать камни родных улиц.
Это был знак. Явно. Нет,  я не изменил своего гадственного отношения к Судьбе, если эта слепая сила уберегла меня от чумы, то стоит оказать ей ответную любезность.
Мама Делорм, с которой я решил посоветоваться, была немногословна, но категорично заявила, что надо уходить за оцепление – тут от меня пользы не будет. В ответ на резонный вопрос, как же мне пробраться за черту, Мама Делорм рассказала, что черта проведена по городским улицам и тянется высоко в небо.
Я сразу смекнул, что идти «над» и «по» - самоубийство. Но есть еще и «под»…
О своем вояже по фалесской канализации я мог бы многое рассказать. Только вот каждое второе слово было бы вырезано. Никогда прежде фраза «по уши в дерьме» не описывала ситуацию так точно. Тем не менее, я упрямо шел по темным коридорам с наглухо запаянным тюком (нормальная одежда, деньги, уйма крошечных метательных клинков, пара снадобий Матушки) за спиной. Я закутался в промасленную парусину с головы до ног, дабы вонючий поток ничего не разъел. Обоняние, острое от природы, мне пришлось глушить затычками и чесноком. В общем, это самое гадкое, что я делал за свою жизнь. Однако надо, ничего не поделаешь…
Страшный, вонючий, замурзанный, я выбрался из люка на ночные улицы Фалессы. Стояла тишина, нарушаемая лишь криками со стены. В ближайшей подворотне я переоделся и принялся чесать жбан на предмет дальнейших действий.

[Кир-Тай-Суан]

Кир осталась в шатре. Она молча смотрела на свет одинокой свечи и пыталась различить шаги своих мыслей за восторженными воплями лирийского войска. Победители, Лла-Ми-Тай их разрази... Наверняка сейчас Лжесафар толкает каку-нибудь глупую торжественную речь... Неотесанный болван... Доверился змее, сначала всех предупреждал о ее чарах, а теперь сам не прочь искупаться в них. В этом лагере не осталось ни одного здравомыслящего человека, кроме нее... Хотя и в этом Тай уже начала сомневаться...
Кир Помассировала вески пальцами... Как же болит голова... Неозможно терпеть этот шум... К тому же поддрежание мужского обличия отнимает немало сил...
Кир устало опуситилась на роскошные шелковые подушки и прикрыла утомленные глаза... Прозвучало последнее «да прибудет воля Каара с нами» и войско несколько поутихло. Вскоре в шатер вошел Вефир.
- Вы спите? – осторожно спросил он.
- Нет. – ответила Тай и приподнялась на локте.
- Я пришел выразить Вам свою крайнюю признательность...
Кир засмеялась, да так громко и зловеще, что Вефир вздрогнул.
- Вы благодарите меня за то, что я чуть не угробила половину Вашего войска?
- Нет, я благодарю за победу... Каар и хан Лирии не забудут Вашей услуги...
Кир усмехнулась.
- Каар велик. Велик и хан Лирии, но кто теперь хан? – хитро произнесла Тай.
Вефир замялся. Власть манила его, но Сафар был его другом, ибн Найджбер не хотел предавать своего повелителя.
- Не хотите ли ВЫ стать правителем Лирии? – ехидно спросила Кир.
- Как ты смеешь, ведьма? – возмутился Лжесафар. – Я никогда не предам своего друга и господина, пусть Каар покарает меня, если говорю неправду! Пусть убьет меня прямо здесь! – на сердитое лицо Вефира легли таинственные тени.
Как и следовало ожидать, никто никого не убил. Кир откровенно не верила в Каара...
Она поднялась, подошла к советнику и усадила его на подушки, сама разместилась рядом. Судя по реакции, вопрос, аданный ею, и вправду начинал мучать Вефира... Тай не подала виду, что догадалась об этом и, освободившись от чар, нежно обняла Лжесафара и уселась к нему на колени.
Вефир пытался казаться бесстрастным и невозмутимым, но царица уже знала, какое пламя зажглось в этом мужчине. Кир долго смотрела советнику в глаза... Потом захотела подняться, но тот удержал ее и уложил на разноцветные подушки. Тай ощутила его руки у себя на талии, потом на плечах, послышался треск ткани.
- Зачем же так грубо? – тихо спросила Кир и, соблазнительно улыбаясь, стащила с себя мужскую рубашку, в которую была облачена для более легкого поддержания своего образа.
Пламя свечи колыхнулось, но не погасло.
Кир обвила шею Вефира руками и всем телом прижалась к нему. Губы Тай нашли губы советника, далее последовал долгий и страстный поцелуй. Царица оторвалась от губ Вефира и, глядя на него, медленно стянула с себя остатки одежды. Мужчина торопливо снял халат и принялся покрывать горячими поцелуями шею, плечи и грудь своей любовницы. Кир слабо стонала. Вефир приподнялся и навис над ней. Он смотрел на царицу Тай-Суана, на свою царицу. В слабых отблесках пламени свечи он видел, как черные волосы разметались по алому и желтому шелку подушек, извилистые тени плясали на теле Тай-Суанской ведьмы. Блеск этих огромных черных глаз, запах этого нежного тела, изощренные ласки этих нежных рук он никогда не забудет...

[Сингреллин а Ре'Антэ]

[glow=navy,2,500]
1-5 ночи месяца Темнейших глубин.
Лирия. Хайдола. Древние катакомбы. Далее - Окрестности Хайдолы.[/glow]


Долго Сингреллин не проспала. Целых десять дней она пыталась снова заставить себя уснуть, но кровавые видения, пробудившие в ней жажду, сбили сон напрочь. Вампирка открыла глаза, и увидела перед собой непроглядную Тьму. А что ещё увидишь, уткнувшись носом в каменную плиту?

Син издала протяжный стон, упёрлась ладонями в холоднющий камень и заставила себя отодраться от пола. Усевшись на полу, она пару раз моргнула глазами, заново привыкая к самой себе. Сколько ж времени прошло? Лет восемьсот, по её подсчётам. На сколько, интересно, она ошиблась?

Наконец она решила, что достаточно приободрилась, дабы не запутаться в своих же ногах, добралась до сумки с более менее целой одеждой и подумала, что здесь, в этих лабиринтах, обязательно должны были остаться ниши, заполненные водой. Впрочем, если она ничего не забыла за эти годы, по-близости таких не было, и вампирка решила отложить переодевание до ближайшего озера. Первейшей задачей было выбраться прочь из этих катакомб. Интересно, а что там, наверху? Голос из её бреда говорил о власти над людьми, значит там, наверху, есть люди. Это уже плюс.

Природа тоже не должна была особенно измениться. Неплохо бы найти какой-нибудь лесок... Если он там есть, то она обязательно его найдёт.

Вампирка взвалила на плечо сумку и направилась к выходу, разминая ноги. Ей пришлось долго блуждать по коридорам и переходам, обрушившимся во время спокойного вампирьего сна. Но ничто не бывает вечным, и через некоторое время, наверное, несколько дней, Син наконец-то увидела свет. Катакомбы вывели её в карьер неподалёку от города, под которым она, видимо, и спала. Тогда, после поражения вампиров, Сингреллин убегала слишком быстро, чтобы составить мысленную карту местности, для неё было важно поскорее убраться с глаз разъярённых магов долой.

Когда Син выбралась на поверхность, была очередная ночь; она огляделась и удивлённо присвистнула: вокруг расстилалась нескончаемая то ли степь, то ли пустыня.

"Ой?" - подумала Сингреллин. - "Неужели ЭТО было здесь восемьсот лет назад?"

- Эй, девочка, - сказал вдруг кто-то, и вампирка обернулась, кутаясь в изодранные остатки плаща. - Чего это делать такой милой дамочке одной так далеко от дома? И что у тебя за вид такой?

Странно он говорит как-то, хотя понять можно. Значит, язык не так сильно изменился за эти годы.

- Разбойники напали. - наугад сказала вампирка, но дядечку, похоже, совсем не волновали причины её появления здесь. Скорее, его волновал сам факт и то, как его можно использовать. Однако у Сингреллин на эту ночь были другие планы, кроме того, сдерживаться больше не было сил...
Мужичок почуял неладное, когда девушка как-то странно зашипела. Сбросив сумку на землю, Син оскалила клыки, которые заметно удлиннились, и с места бросилась на человека. Тот закричал, но вокруг было слишком уж пустынно, чтобы хоть что-то пришёл на его зов...

[Сиэнна Тилийская]

22 день месяца Падения Зерна.
Тил. Полумесяц. Княжьи Чертоги.

    Старый Князь умирал. Очень тихо и мирно, в своей постели, как это и случается с людьми его возраста, просто медленно угасал, отказавшись в свои последние дни от всего кроме воды. Люди Леса всегда чувствуют приближение смерти гораздо более ясно, чем прочие.
    В покоях Сэдрика не было никого кроме Сиэнны. Крилла была слишком занята, что бы находится со своим мужем в его последние часы, слишком занята тем, что выдумывает очередную благость для себя или, быть может, снова поливает Эвора грязью в совете.
    На глазах девушки выступили не прошеные слезы. За что? Почему? Такая безумная война, такие планы, такие чувства… и все кончено… Эни никогда не сочла бы решение Эвора о вырубке деревьев правильным, но что значат даже эти святыни по сравнению с жизнью Князя, который не пожалел бы отдать Лесу себя самого, случись такая необходимость. Прошло уже много дней, Сиэнна знала, что сделали с ее кузеном, но смирение так и не пришло. Обычно тихая и молчаливая девушка порой сознавала в себе такую ярость, что сама страшилась ее.
      Это только обострялось тем что Сэдрик каждый раз приходя в себя от тревожной предсмертной дремы спрашивал о том, вернулся ли его сын. Порой хотелось закричать «Нет! Он умер, и почему вы раньше не спрашивали о нем и не хотели ему помочь?», но жестокой Эни никогда не была. И глядя на посеревшее, покрытое глубокими морщинами, словно кора старого дерева, лицо старого князя Сиэнна желала, что б он умер спокойно – «Эвор воюет, за Лес, он должен быть там со своей дружиной». Ложь. Но в этом случае правда была неприемлема.
      За последние десять дней власть в Лесу сменилась трижды. Сначала Крилла, потом молодой борский княжич Герен (не погнушавшийся предать Эвора с которым делил чашу), заявил, что он в отличии от болотной ведьмы дальний родственник Сэдрика, и снова Крилла, с утверждением, что она еще между прочим живому старому князю жена.
      Когда Сэдрик умрет окончательно, эти двое сцепятся снова, и Эни не бралась предсказывать, кто победит. Ее пугало только, что Герен может попытаться укрепить свою власть браком с ней. Намеки об этом уже звучали, и молодая княжна не испытывала по отношению к брату Эвора по воде ничего кроме презрения. Впрочем, Сиэнна уже решила, что будет делать дальше.

      Князь умер ночью. Во сне. Сиэнна под утро поправляя одеяло, почувствовала, что его тело похолодело, молча постояла, читая про себя, молитву Шепчущему, что бы принял и растворил душу старого Князя в себе, потом со странной решимостью и пустотой в голове покинула комнату. Медлить было нельзя, уходить одной тоже….
      Ардрик проснулся, едва она успела тряхнуть его за плечо, посмотрел на нее удивленно и чуть растеряно.
- Надо уезжать, - просто сказала ему Эни, - Ты, кажется, хотел послужить дружине Эвора? Тогда идем.
      Юноша не отнекивался и не задавал вопросов, воспитание в Гильдии учит быстро оценивать ситуацию. Какое-то время Сиэнна, отвернувшись, ждала, пока он оденется, потом они уже вдвоем оставили жилые комнаты, спустились на первый ярус Чертогов.
- Подожди, - попросила Сиэнна у входа в один из залов, и исчезла за дверью.
      Ардрик молча дождался, пока его хрупкая зеленоглазая спутница вернулась с каким-то темным свертком в руках.
- Там стража у входа, - прошептал он, - Я могу сделать так, что бы нас не увидели, но о бесшумности придется позаботиться тебе самой….
      Сонные дружинники однако не заметили ни тихих шорохов, ни странных теней промелькнувших мимо них. Лошадей Сиэнна еще вчера вывела за частокол, и теперь Ночь признававшая только Эвора тревожно замотала головой, когда девушка схватила ее за поводья. Ардрик придержал кобылу под уздцы и помог Эни взобраться в седло, потом сам вскочил на своего бурого конька.
- Куда мы едем?
- В Озерный Чертог, - коротко ответила Сиэнна, - Там перводружина Эвора. Они давали Клятву. Я должна поговорить с ними.
- Хорошо, - с безразличием в голосе кивнул Ардрик.
        Двое всадников двинулись на юг.

24 день месяца Зерна.
Темный Брод. Озерный Чертог.
       
      Стоял поздний вечер, когда они подъехали к воротам Озерного Чертога. Деревянная Крепость была оставлена осаждающими совсем недавно, и кое-где под стенами еще лежали трупы неудачно штурмовавших ее рыцарей.
      Сиэнна уверено постучала в высокие деревянные ворота, удары отозвались тихим мерным гулом.
- Кого Тени принесли? – довольно бодрый голос стража говорил о том, что он не спал не пасту и похоже на самом деле нес свой дозор.
- Откройте ворота своей княжне, - приказал Ардрик, не церемонясь.
- У нас Князь, а не Княгиня, резко ответил дружинник, но маленькое смотровое окошко все же отворилось, и на бледном лице стража отпечаталось изумление, - Княжна Сиэнна?!
      Узкая створка ворот мгновенно открылась, и Эни беспрепятственно въехала на широкий княжеский двор.
- Кто командует в крепости?
- Так, Ред Дир, княжна, - почтительно ответил стражник.
- Хорошо, - c искренним облегчением и неожиданной для нее самой радостью кивнула Эни, - Завтра утром я хотела бы увидеться с ним, не будите никого сегодня….
        Но Ред и не думал отдыхать. Свою позднюю гостью он встретил на крыльце и счел единственно возможным проводить ее с дороги в теплый уютный зал, где помимо него оказался еще непоколебимый в своей ненависти к Лаконцам Телгар и пара друидов, которых после вырубки деревьев, Сиэнна ожидала увидеть среди верных Эвору людей менее всего.

[Илиана ле Броснэ]

14 месяца Падения Зерна.
Лакона. Крессо. (продолжение)


Мстиша и девушку разместили в гостевых комнатах. Иллиана не сомневалась, что о них позаботятся. По крайней мере, кормилица пообещала сделать все что нужно. А сама она все же, не смотря на усталость, привела себя в порядок и отправилась к матери. А теперь стояла в нерешительности перед дверями в её комнаты и не могла войти. Можно было смыть грязь и надеть чистую одежду, можно было привести в порядок волосы и скрыть царапины и мозоли на ладонях… Но как спрятать за всем этим боль и душевную рану, как сказать матери, что её первенец, её самое любимое дитя мертво и похоронено одному Марелю известно где… Но все же она нашла в себе силы и толкнула дверь. Комнаты матери ничуть не изменились. Сама она всё такая же собранная и аккуратная сидела на своём любимом месте у окна и шила. Девушка сидевшая возле баронессы хотела что-то сказать, предупредить, но та даже не подняла голову и иголка в её руках не дрогнула и не стала ходить чуть быстрее или медленнее. Иллиана на негнущихся ногах подошла к матери и села возле неё на стул. Она замерла, увидев, что та шьет простую белую льняную детскую рубашечку, и осторожно накрыла точеные пальцы своей израненной ладонью. Баронесса замерла и посмотрела на руку дочери как на нечто чужеродное.
- Мама. – Тихо позвала Илли.
Та чуть свела брови и обратила свой взгляд на обладательницу ладони, прервавшую её работу. Взглянув в лицо дочери, она поискала взглядом за её спиной кого-то. Потом снова заглянула в её глаза.
- Милая девушка, кто ты?
- Мама… Это я, Иллиана… Твоя дочь…
- Моя дочь? Ты наверно ты шутишь. – Улыбнулась баронесса. – Хотя если у меня будет дочка, - её свободная рука легла на живот, - то я её назову так же, и может быть она будет такой же красивой. Хотя… Это мой первый ребенок и мы с Тео надеемся, что будет мальчик. Тогда он будет носить имя своего деда.
- Мама… Арно… Он умер…
- Нет. Он ещё только родится и будет очень красивым и смелым. Поверь мне, я знаю. Посмотри, какую рубашечку я ему шью. Он будет самым красивым, мой мальчик… Мой смелый мальчик…
- Мама…
- Ты с кем-то спутала меня. Но я думаю, ты найдешь свою маму. Хочешь помочь мне сшить приданное для маленького?
Железная рука сжала горло. Иллиана поднялась и вышла за дверь. Мать была не в себе, а тот единственный, кто мог излечить её одним своим видом, покоился с миром где-то близь Криэрана.
- Илли? – Лаура осторожно дернула за подол прислонившуюся к стене сестру. – Ну что? Она тебя тоже не узнала?
Иллиана нашла в себе силы покачать головой.
- Ну, вот… И меня она тоже не узнаёт, а иногда зовет твоим именем… Папа сказал, что пройдет, а сам уехал ловить этих… И сказал, что я теперь за старшую… Слушай, а раз ты приехала, то теперь ты старшая?
- Конечно. А тебе не понравилось быть старшей?
- Не-а. Нэнна всё время говорит, что я большая и должна делать то-то и то-то. А я думала, что раз я старшая, то могу делать что хочу. Даже не отпустила меня рябину собирать. Вот.
- Ладно. Раз старшая теперь я, то иди умываться и приходи на кухню. Может мне удастся уговорить Нэнн, уменьшить запасы варенья. – Подмигнула сестренке Иллиана.
- Уже бегу.
- И руки помыть не забудь, а то Нэнн ни за что не даст варенье! – Крикнула она уже в след маленькому урагану.
- Хорошо, - донеслось уже издалека.


Толстушка Нэнн уже многие лета безраздельно властвовала на кухне в Крессо. Даже старые дружинники с робостью заходили в ее владенье, так как раза на раз никогда не приходилось. Иной раз им могла и перепасть кружечка другая пива или даже бутылочка молодого вина, а в другой раз их попросту выставляли за дверь. Но ради вернувшейся молодой леди Нэнна с радостью рассталась со всем вареньем, что хранилось в кладовой. Илли в прочем варенье не интересовало. И она больше налегала на свежий хлеб и молока. А вот только-только умытое лицо Лауры вновь нуждалось в воде и с каждой ложкой все сильнее.
- Свят, свят, свят. Ягненочек от тебя только кожа и кости остались, да глаза отцовы. – Подливая Иллиане в кружку молока, запричитала Нэнн.
-Ничего страшного, Нэнн. Ты меня откормишь в целую овцу.
- Откормишь вас, как же…
- Нэнн, надеюсь, моих гостей покормили?
- Обижаете, леди… Как можно! Нечто я не понимаю, что люди с дальней дороги.
- Там девушка. Она больна.
- Я посмотрю потом. Вы ешьте, ешьте… Может…
- Толстушка, я хочу только хлеба и молока. Мама… Она давно…
- Так сразу как вести до нас о Криэране долетели… Она ж знала, что дом Мириам в Новом городе. Вот в раз надежду-то и потеряла, а тут еще ребенок…
- Она в правду? Я ничего не заметила.
- Так рано еще. А что на сносях, так это точно. Точнее не бывает. Барон-то сказал, что Марель видать одной рукой дает, другой отнимает.
- Лучше б ему было оставить все как есть.
- Ну, уж тут мы его не указ.
Дверь в кухню скрипнула, и зашел Валериан.
- Леди, я искал вас.
- Садитесь.
Валериан сел, и Нэнн тут же поставила передним кружку и плеснула туда вина из кувшина.
- Спасибо, Нэнн. – Поблагодарил дружинник.
Валериан сразу пить не стал, покрутил кружку в руках, посмотрел в глаза Иллиане.
- Леди, я это… спросить хотел…как сира Арно…
- Стрелой в грудь. Он истек кровью. – Сказала, как отрезала Илли.
- Вот оно как…
- Да. – Она чуть помолчала и спросила. – Валериан, а отец? Он где?
- Да разбойники у нас завелись… Да какие! Как война с лесом началась, так обозы, купцов грабили, а потом как с цепи сорвались. Сначала трактир по дороге на Фалессу пожгли. Да как пожгли! Трактирщика видать пытали. Денег наверно хотели. На труп-то без слез не взглянешь, а трактир дочиста сожгли с домочадцами… Потом тут деревушку одну на отшибе… Но это уж после того было как молодежь уходила на помощь Императору. Ваш батюшка тоже было собрался. Людей собрал под свои знамена, значит… А тут к нему заявился барон из-за леса с сынком. Да говорит, дорогой Теодор ваши сыновья уже сражаются так стоит ли Крессо сиротой оставлять, наше дело порядок здесь блюсти. Ну, в общем, уговорил он вашего батюшку, и тот передал людей под руку его сынка.
- Ага, - вмешалась Нэнн, - тот сынок-то все про вас выспрашивал и очень за вас сокрушался. Ни на одну пригожую служаночку не взглянул. Были б вы дома, так точно бароны по рукам ударили, и быть бы вам замужней.
- Ну, так вот, - продолжил Валериан, - я про разбойников доскажу. Так не давно во все озверели. Замок захватили и всех поубивали.
- Замок? – Удивилась Иллиана. – Какой замок?
- Да тот, что на озере. Там эта хозяйка… леди Маргарет. Сынка-то она снарядила с молодежью к Императору, а сама с дочерьми была. Но видать без предательства не обошлось. Кто-то ж мост-то опустил… В общем леди с дочерьми уже и не живая, замок пожгли. В общем, порезвились на славу разбойнички. Барон-то очень серчал. А тут вроде как объявились головорезы эти снова. Ну, барон-то собрал всех, что с дружины остались, и рванул их ловить. Замок-то почитай без защиты. Так дети, старики да те, кто не в состоянии ездить, на вроде меня.
- Понятно.
- Леди, я в общем это спросить хотел… Там этот парень с Леса видать. Вы ему доверяете?
- Да. Он спас мне жизнь и ехал со мной почти от самой столицы.
- Ну и ладненько. Он тогда точно не из этих, что у нас.
- Валериан, а почему деревенские в замок не переберутся?
- Так не хотят. После того как замок на озере… Ну, говорят что стены-то тех не защитили. А они на вроде как все вместе смогут. Пара семей правда к нам перебрались те, что попужливей, а поможет и поумней прочих.
- Ягненочек… В общем матушка сама видите в каком состоянии. Поправится, нет ли - один Марель ведает. Так что берите как все в свои руки, а мы уж, чем сможем…- Подвела итог Нэнн.
- Точно, - поддержал дружинник.
- Но отец скоро вернется?
- Хозяйка в замке должна быть. А ваша матушка, уж извините, никакая сейчас.
- Да и барон задержится если… Я службу-то знаю, но если вы с меня да с остальных спрашивать начнете, так лучше будет. Хоть раз в день по стенам пройдете и хорошо. Все почувствуют, что хозяйка в доме есть, и мои ребята разгильдяйничать меньше будут – почувствую, что службу несут.

[Иветта ле Ласноу]

24 день месяца Падения Зерна.
Лакона. Фалесса.

      Иветта лениво размазывала вилкой по тарелке довольно скудный гарнир. И какие Тени навели Саолу на «гениальную» мысль практически прировнять придворный рацион и общему пайку? Иви отложила столовый прибор, разгладила на коленях складки сине-зеленого с золотой каймой платья и принялась многозначительно рассматривать скатерть.
      Надо сказать, осада, чума и всеобщая паника мало волновали компаньонку Императрицы, редко покидающую дворец даже для того, что бы посетить городской особняк своего «благодетеля». На случай если сторнийцы возьмут город, она уже нашла способы отступления, даже озаботилась влюбить в себя одного из дворцовых гвардейцев, который обещал вывести ее за черту города при острой на то необходимости. Ну и на самый крайний случай, Иветта всегда могла вспомнить, что ее мать родом со Сторна, и пусть не самая близкая родственница, но все же связана с Властителем одного из островов.
        Последние дни дворец напоминал обиталище призраков, бледных застывших лиц с темными кругами под глазами и застывшей в них безнадежностью. И зачем люди так сильно волнуются о том, чего изменить они не в силах? Выстоит Фалесса или нет, зависит только от Императрицы, Консула и крепости городских стен. А после того, как Саола окружила город защитным кольцом, которое сразу назвали Ведьминым поясом, приступы и вовсе прекратились. Осаждающие ждали подкрепления, осажденные ждали Ярно Фалесса на белом коне, все чего-то ждали.
        Иветта же, как прежде, занималась своим делом – внимательно слушала, говорила то, что хотели от нее слышать или то, что нужно было говорить, что бы люди делали соответственные выводы. Порой ее усилия шли на пользу Шаорину, порой ей самой, порой им обоим. Но Иветта не на мгновение не забывала, к чему должна стремиться и никогда не торопилась. Всему свое время. Уметь ждать тоже талант, и порой он оказывается ценнее других. Есть вещи, которые нельзя сделать сразу, для этого требуется время. Момент для « неожиданного шага в сторону» еще не настал. И сейчас Иветта в точности соблюдая указания Шаорина второй день плакалась всем, включая Императрицу и камнеподобного лишенного эмоций Консула, о том, как все плохо и город в осаде, и чума и вообще, сдай они город лирийцам все пошло бы к лучшему. Власть имущих это не пронимало, но большая часть придворных попугаев постепенно склонялась в правильности такого подхода. Во всех бедах Фалессы винили, как это обычно и бывает, отнюдь не лирийцев со сторнийцами, а отсутствующего Ярно, его жену и герцога Амарру. Все шло слишком по плану Шаорина. Тоже нехорошо.
        Однако кое-что обрадовало и саму Иветту. В Ласноу собрали неплохой урожай и при этом умудрились сбыть его более чем удачно, а это значило, что полной финансовой зависимости от Франциска больше не будет (но ему, конечно, знать об этом незачем, денег много не бывает).
        Порой Иветта думала, как хорошо было бы вернуться во времени на несколько месяцев назад, где ничего этого не было…. Да и что ей мешает сейчас покинуть столицу и отправится в Ласноу? Но девушка всегда находила причины остаться. Возможно, дело было не столько в мести, сколько в том, что Иветте, хоть она не признавалась в этом даже самой себе, нравилась эта игра, где пешки и короли не являются только фигурками на клетчатой доске. Возможно, в этом мире даже нет другой игры, которой стоило бы так увлекаться. Она пока только училась, но уже успела понять, насколько в ней важен сильный противник, делающий столь странное для молодой девушки увлечение политикой неожиданно опасным, но вместе с тем интересной и увлекательной. И надо сказать Франциск Шаорин был именно таким оппонентом.

[Тристан]

25 день месяца Падения зерна. Лакона. Фалесса.


Очередная волна из людей и металла отхлынула от стен столицы Лаконы. Огненная стена пожирала лирийских войнов снова и снова, и степному войску пришлось отойти к лагерю. На лицах лирийцев читалась злость, скорбь и месть. Для них сейчас Фалесса - это вся Лакона. Отчасти так было на самом деле.
  Тристан опустил капюшон пониже и двинулся в глубь лирийского стана. Воины вокруг со страхом и уважением провожали его взглядом.
Сафар не обманул. В войске ему давали всё, что он просил. Ему даже предложили возглавить пехоту, но Тристан отказался, сказав, что никогда не принемал участия в больших сражениях и будет помехой для победы. Но попросил десять человек , которых выбирал сам и с ними он проводил постоянные ночные вылазки к городу. Задача его небольшого отряда заключалась в том, чтобы находить слабые места обороны столицы.
  Лицо своё Тристан не открыл и каждый в войске знал, если увидеть его, то жить останется недолго. Первое время многие его чуть ли не боготворили, потому как все знали кто такой Тристан и на что он способен. Сейчас же каждый гордился идти в атаку бок о бок с убийцей.
  Тристану было приятно быть одним из многотосячной орды - великого войска лирийского.  Но что-то ему подсказывало, что это всё не его, а то близкое, что он всё жизнь искал, находится там впереди, за непреступными стенами Фалессы.
  Тристан посмотрел на столицу. Казалось её огромные стены сдержать ещё множество атак, так казалось снаружи, но он, как никто другой знал, что творится в городе. Голод, болезни, страх и смерть.
  Сначала между Лирией и победой стоял лишь герцог ле Амарра, а теперь его поддержала и сама императрица, которую практически никто не знал. Лирийцы успели её прозвать Тигрицей. Тристан мысленно восхищался ей. Лаконцы видя, что вся верхушка империи вышла на стены с оружием в руках, с большей яростью защищал Фалессу.
Тристан провёл рукой по свитку, что виселу него на поясе. Этот свиток у него с самого детства, как сказли его приёмные родители, он должен отдать его лично в руки императора Лаконы, не важно, кто будет в то время править.
  Раньше, это казалось безумием, как бездомный мальчишка может не то, что заговорить, хотя бы увидеть его, тем более проживающий в Лирии. Но теперь у него был шанс встретиться с Ярно ле Фалессом лицом к лицу в бою или в плену - неважно, он сделаетвсё возможное, чтобы отдать этот свиток императору. Это было желание отца и он его исполнит!
  Мужчина был в том, что Фалесса будет стоять до прихода своего императора. А ле Фалесс должен дойти до столицы.
  День потихоньку склонялся к вечеру. Тристан ещё раз взглянул на Фалессу, сегодня ему очередной раз предстоит подойти вплотную к стенам .
Мужчина подставил лицо лучам заходящего солнца, в голове промелькнуло, что скоро оно зайдёт навсегда. Тристан отогнал от чебя грозные мысли и направился к своему шатру.

[Алек Рошель]

30 число месяца Падения Зерна. Вечер. Лакона. Близ Темного Брода.

- А Нико сказал, что мы должны быть в лагере…
- А я сказал, чтобы ты, раз уж увязался, сидел и молчал, - Браин подавил в себе жгучее желание дать маленькому паршивцу подзатыльник. Это чудовище, неясно откуда свалившееся на его голову, казалось, специально было сотворено тенями, чтобы отравлять ему жизнь. Он то надеялся на походы, подвиги, битвы,… а получил роль няньки. Юноша едва ли не с яростью покосился на макушку устроившегося перед ним мальчишки. Это он во всем виноват! Воспоминания о последнем разговоре с Нико до сих пор отдавались в душе жгучей обидой: узнать, что скоро армии предстоит вступить в великую битву, решающую судьбу Лаконы, что Нико, Артуру ле Тейну и даже Доминику, который ненамного старше его предстоит сражаться плечом к плечу с самим императором, нанеся удар в рядах авангарда… и тут же узнать, что он в это время будет сидеть в лагере, вместе с обозниками и поварами, утирая сопли какому-то мальчишке! Браин возмутился. Он спорил, убеждал, просил… он даже готов был умолять, но граф был непреклонен: оруженосец должен остаться под защитой частокола, ни на мгновение не отпускать от себя мальчика и в случае чего головой ответить за его безопасность. Сказать, что он был расстроен - это значит ничего не сказать: попадись юноше в тот момент Алек, он бы придушил мальца собственными руками. Но тот в очередной раз умудрился исчезнуть из-под присмотра и сейчас бродил где-то по бескрайнему лагерю. Поиски заняли несколько часов, за которые лютая злоба успела смениться сначала легким беспокойством, а потом и нешуточном страхом – богатое воображение юноши постоянно рисовало картины, в которых маленький человечек получал удар копытом, оказывался под рухнувшей пирамидой из копий… да мало ли опасностей в военном лагере?! Так что когда мальчишка, усталый, голодный, но довольный, явился к шатру, который занимал Нико, Браин был готов простить тому, что угодно только за то, что тот вернулся целыми невредимым.
В утро боя он, с грустью и завистью наблюдавший за тем как воины перебрасываясь шутками и приветствиями готовятся к битве, решил что уж сегодня Алек никуда не денется. Во что бы то ни стало. И под визг, писк и громкие вопли жертвы, под громовой хохот проходящих мимо солдат, обвязал правую ногу мальчишки крепким кожаным ремнем, навязав для надежности самых сложных узлов из тех, что знал. И лишь закрепив второй конец петлей у себя на запястье, юноша успокоился и, не обращая внимания на язвительные выкрики вроде «Эй, малый, а что у тебя за собачонка такая? Али это обезьянка? Или медвежонок? Ты случайно не циркач?»,  поволок отчаянно упирающегося Алека к частоколу, откуда надеялся понаблюдать за сражением. К несчастью, лагерь оказался довольно далеко от места будущей битвы, и любознательному юноше почти ничего не было видно. Однако, он старательно всматривался, временами, не оборачиваясь, подергивая за ремень и слыша сзади недовольную возню. Наконец, отчаявшись что-нибудь увидеть, он обернулся и встретился взглядом в тем, кто был привязан к другому концу веревки. К его ярости это оказался вовсе не несносный мальчишка, крупная дворняга из тех, что увязались за войском. Ремень был обмотан вокруг шеи животного на манер ошейника, а то, что собака терпеливо сносила рывки и подергивания, лучше всего указывало на то, кто ее привязал. Временами Браину казалось, что Алек даже лошадей сможет научить вышивать, если захочет, настолько хорошо слушались мальчишку животные. Вот и эта псина явно выполняла «поручение» мальчишки…
Слова, что произнес разъяренный оруженосец, осознав случившееся, заставили животину шарахнуться в испуге, а проходящего мимо обозника уважительно присвистнуть. Браин и сам не подозревал, что может выдать такое.
Несколько минут прошли в лихорадочных поисках, но чем больше длилась безрезультатная беготня среди шатров, тем глубже в душу юного оруженосца проникало искушение. В конце концов, Алек вполне мог, проявив свою уникальную способность просачиваться в любую щель, выбраться за пределы лагеря, так? И тогда отправься он, Браин, искать беглого мальчишку за пределы частокола, даже Нико не сможет сказать, что он нарушил свои обязанности. А искать он его будет на одном пригорке, который юноша заприметил еще вчера и откуда будет прекрасно видно поле битвы.  С маленьким паршивцем в лагере ничего не случится, ну а если он, чем тьма не шутит, и вправду выбрался посмотреть бой поближе, то Браин его изловит, несмотря на запрет Нико выдерет розгами и отвезет обратно. И пусть потом хоть самому Маррелю жалуется на «злого и противного дядю Браина». Успокоив таким образом свою совесть, юноша спешно, словно боясь что мальчишка найдется, начал седлать коня и облачаться в боевые доспехи. Так, на всякий случай.… В грезах юноша уже видел, как на императора Ярно, или графа Нико, а на худой конец и Доминик сойдет, наваливается десяток варваров, а он, Браин, с громким кличем врывается в гущу врагов разя направо и налево, спасает раненого товарища, сам получает рану, не слишком тяжелую, конечно, что такую, чтобы кровь обагрила доспех, а потом, после заживления остался шрам, добавляющий облику владельца мужественности…
Как назло, Алек, которого обычно приходилось искать или ловить пол дня, отыскался у самых ворот, изображая гнев и укор на лице, в душе юноша чуть не плакал. Ну что стоило сорванцу попрятаться еще минут пять? А грезы, такие героические и заманчивые, упрямо маячили перед мысленным взором…
- Браин, не надо, ладно?
- …Ты где шлялся?! Вот выдеру розгами! Чего не надо?
- Не ходи туда.
- Почему это? – в душе оруженосца вдруг проснулось юношеское упрямство. Ладно. он слушался Нико, тот хотя бы его сеньор, но с какого он должен слушаться этого проклятого мальчишку, говорящего так, словно это он здесь главный?!
- Не ходи, там… там… - мальчик явно не мог подобрать слов, - Ты не вернешься. Не надо. ну пожалуйста…
Слова прозвучали жалобно, но Браина уже понесло.
- Ты сиди здесь, а я ненадолго. Только гляну, что делается и тут же обратно. Ничего со мной не случится.
- Браин, ну Браин…
- С дороги!
Юноша придал своему лицу максимально грозное выражение, но Алек, замерший прямо на дороге перед лошадью лишь упрямо замотал головой, так и не двинувшись с места. Лошадь тоже перестала обращать внимание на всадника, игнорируя шпоры, словно их и не было. А это означало, что пока мальчишка ей не «разрешит», он, Браин, может ее хоть волоком за узду тащить - с места не сдвинется.
-Только если возьмешь меня с собой.
Юноша замер. Посмотреть на бой, а то и поучаствовать в сече, он конечно хотел страстно, но тащить так близко к полю боя Алека. Мыслей о том, что скажет на это Нико, когда узнает, оказалось достаточно, чтобы рассеять часть радужных миражей. В душе юного оруженосца боролись долг и азарт. Азарт победил:
- Ладно. Иди сюда, - подхватив мальчика, Браин усадил его на лошадь перед собой, - Но с условием, что ты будешь сидеть тихо, не говорить ни слова и не дергать меня по пустякам. Понял?
Молчание.
- Понял, я спрашиваю?!
- Но ты же сам велел молчать, а теперь вот кричишь…
Не удостоив маленького поганца ответом, юноша тронул лошадь.
Вскоре они уже были на пригорке, довольно далеко от лагеря, но рядом с небольшим жиденьким лесом. Вид на разворачивающееся сражение отсюда был превосходен, но увиденное заставляло сердце Браина обливаться кровью. Для того, чтобы понять – Лакона проиграла и проиграла страшно, не надо было быть полководцем. Душа юноши рвалась туда, где с мечами и копьями в руках гибли его друзья, товарищи,  такие же как он лаконцы… Будь он один, Браин наплевал бы на все приказы Нико и ринулся в битву… но на лошади перед ним беспокойно ерзал Алек. А потому он мог лишь, до крови закусив губу, всматриваться в происходящее на бранном поле, где, под грохот стали и конское ржание, погибала надежда Лаконы…
…Они возникли из-за кромки леса внезапно. Трое всадников, растянувшихся редкой цепью, то ли решивших, что бой уже выигран, и можно отправляться на поиски поживы, то ли искавшие что-то разведчики…. Вряд ли лирийцы искали их, но так решила судьба, что теперь он один с мальчишкой на руках, а между пригорком и спасением – враг. Что делать? Бежать? Но их степные лошади явно быстрее, да и куда бы он не направился – в лагерь или в лесок, лирийцы успеют перехватить его… Даже успей они скрыться среди деревьев, с варваров станется начать тщательные поиски одинокого воина… легкой добычи.
Нет. Так не спастись… но мальчишку-то они ловить не будут – зачем он им? Решение созрело мгновенно:
- Алек, сейчас я опущу тебя на землю. Ты сразу беги к деревьям и прячься. А когда все закончится – выходи и иди в лагерь.
- Что закончится? – в глазах мальчика был испуг. Уж что-что, а чужое волнение «маленькое чудовище» чувствовал превосходно, и Браин поймал себя на том, что думает о сорванце, месяцы отравлявшем ему жизнь и лишившем чести участвовать в битве, с настоящей нежностью, как о младшем братишке.
- Это я так просто сказал… Опущу – беги. Понял?
Мальчик кивнул, и, вглядываясь в не по-детски серьезное, побледневшее личико, Браин понял, что тот осознал серьезность происходящего. Вот и хорошо.
Варвары тем временем заметили одинокого всадника и, на миг остановившись, словно ожидая нападения из засады, снова пришпорили коней, отрезая жертву от леса. Юноша подхватил ребенка и плавно опустил его на траву:
- Беги.
Бросив последний отчаянный взгляд на свою няньку, Алек сорвался с места. Браин мысленно пожелав маленькому поганцу выйти из этой передряги целым и невредимым,  водрузил на голову шлем и дал шпоры коню. Лирийцы, увидев, что жертва не бежит, а несется им на встречу, разразились громкими криками то ли ярости, то ли восторга. Только сейчас оруженосец смог как следует рассмотреть тех, с кем вот-вот предстояло скрестить мечи: все трое смуглые, без панцирей или кольчуг, что давало надежду, с маленькими костяными луками в руках. Браин выхватил меч. Издав еще один крик, кочевники разом выпустили стрелы из своих, кажущихся игрушечными луков. Юноша вскинул щит, и угодившая в защиту стрела заставила покачнуться в седле – оружие оказалось весьма мощным. Лирийцы выстрелили еще раз: две стрелы просвистели над головой прижавшегося к лошадиной спине лаконца, но третья стрела… что-то подсказало Браину направление ее полета, когда оперенная вестница смерти только совалась с тетивы. Казалось, время замедлило свой бег: повернуть голову оказалось задачей почти непосильной, но он справился… Справился лишь для того, чтобы увидеть, как снаряд ударил в грудь оставшегося далеко позади Алека, что есть сил бегущего к подлеску. Стрела остановила стремительный порыв ребенка и он, раскинув руки, опрокинулся в пожелтевшую, но все еще густую траву. Казалось, весь мир окрасился в багровые тона, ушли все другие краски, звуки, мысли. Варвар, выпустивший стрелу что-то победно вопил, размахивая луком. Кричал ли сам Браин… он не знал. Вся его жизнь, все внимание сосредоточилось на сверкающем лезвии меча, вся ненависть – на лицах приближающихся убийц. Конь под лаконцем, словно заразившись сжигавшим всадника гневом, распластался в стремительном галопе.
Первый враг, не ожидавший от одинокого лирийца такой стремительности, даже не успел сменить лук на меч и лишь вскинул руки в напрасной надежде защититься – страшный удар перерубил предплечья и снес неудачливому воину половину черепа. Но пролившаяся кровь не потушила ярость, а, словно выплеснутое в огонь масло, сделала ее всепоглощающей. Следующий противник, поджарый, смуглый мужчина неопределенного возраста, встретил Браина легким, слегка изогнутым клинком, но хотя юноша и не был искусным фехтовальщиком, его яростный, почти безумный напор заставил врага уйти в глухую защиту. Изогнутое лезвие мелькало, отводя удары, от маленького деревянного щитка на руке лирийца летела щепа. Третий варвар подоспел на помощь товарищу, когда тот был уже весь в крови от мелких, но болезненный ран. Однако теперь пришел черед лаконца защищаться – атаки с двух сторон следовали одна за другой. Вот меч встал на пути лирийского клинка, но тут же сильнейший удар булавы, которой орудовал второй мощный, облаченный в костяные доспехи воин, буквально расколол щит, едва не выбив юношу из седла. Левая рука повисла плетью. Браин еще сумел восстановить равновесие, отмахнуться от орущего на незнакомом языке гиганта, когда клинок худощавого едва не снес ему голову. Следующий удар пришелся в правое плечо, и хотя доспех защитил хозяина, под наплечником враз стало влажно и жарко, а меч показался неимоверно тяжелым… В отчаянном порыве, Браин вздыбил коня и, пока тяжеловес пытался уйти от бьющих в воздухе копыт, обрушил меч на легкий клинок второго врага. Сталь, блеснув в воздухе, скрылась в траве, лириец схватился за неестественно выгнутое запястье, но лаконец не собирался давать жертве время для скорби: меч взлетел во второй раз и опустился на плечо воина, разрубив того до самой груди.
Удар булавой настиг откуда-то сзади, мгновенно погасив свет…
…Харрид Рейнхарен, воин в двадцать пятом поколении, тяжело слез с коня рядом с поверженным врагом. Два его брата были мертвы, но волю скорби он даст потом. Мужчина с уважением взглянул на побежденного лаконца: это был достойный бой, о котором можно сложить хорошую песню. Мужество врагов тоже надо уважать, ведь лишь победа над действительно сильным противником приносит славу. А Феран был не прав, когда убил ребенка. Нет, то конечно его дело, но тратить стрелы на детей, когда идет бой с мужчиной?! Выстрелил бы во врага – кто знает, был бы еще жив… Хватит об этом – нельзя плохо говорить про мертвецов – их души могут обидеться и лишить тебя сна… Надо же, живучий…
Грудь лежащего юноши едва заметно вздымалась, и Харрид поразился крепости лаконца: на родине одного удара его булавы бывало достаточно, чтобы убить любого врага, а этот отразил добрый десяток ударов и умудрился дважды неглубоко, но чувствительно достать мечем. Нет, Харрид не станет его добивать – подберет и посмотрит не виживет ли пленник. Если лаконец выживет – продаст в гладиаторы: там  иноземца может ждать большое будущее… Хотя нет: слишком много возни, да и война не скоро закончится.
Вздохнув с сожалением о напрасно потерянных золотых, Харрид поднял булаву… и замер. Из леса прямо на него смотрела женщина.
Женщина, вернее девушка, была молода, красива и больше всего напоминала лесную фею. В ее взгляде, устремленном на могучего лирийца, не было страха – лишь лукавство и безмолвное приглашение. Листва не позволяла как следует рассмотреть фигуру незнакомки, но Харриду показалось, что на той нет ни лоскута ткани. Битва, враг, планы – все это мигом вылетело у мужчины из головы, неистовое возбуждение заставило вскипеть кровь и огнем захлестнуло сознание. Все три жены остались дома, Орда двигалась стремительно, а потому уже долгое время у него не было женщины, и это заставляло постоянно мучаться, отвлекаться от выполнения приказов, то и дело подавляя искушение послать к шакалам войну, Сафара – всех и вся, лишь бы отведать женских ласк, удовлетворить жажду мягкого, но в тоже время упругого девичьего тела, подарками или силой, неважно, добиться покорности. А тут такое…
Незнакомка призывно улыбнулась и, увидев восторг на лице мужчины, рассмеялась. Хотя до леса было далековато, мелодичный, сводящий с ума смех заставил Харрида зарычать от возбуждения и слепо, не рассуждая, рвануться к лесу. Еще раз засмеявшись и послав спешащему что есть сил лирийцу воздушный поцелуй, незнакомка развернулась и исчезла в зарослях.
Задыхаясь от неимоверного возбуждения, воин, ломая кустарник, ворвался под сень деревьев. Тут еще звучало эхо серебристого смеха, но самой незнакомки нигде не было. Несколько минут Харрид, словно одержимый, кружил между деревьев, но в конце концов сдался. Он уже подошел к границе зарослей, когда…
- Милок, ищешь кого? – мягкий, ласковый голос, раздавшийся сзади, заставил воина вздрогнуть и стремительно обернуться. Но надежда на то, что это объявилась таинственная незнакомка рассыпались прахом при первом же взгляде на говорившую. Это оказалась пожилая, скромно, но опрятно одетая женщина с удивительно добрым и светлым лицом, прямо таки излучающим добро. С некоторым удивлением Харрид понял, что старуха говорит на лирийском.
- Как твое имя, мать мужей? Не видела ли ты здесь юной девы?
- Ах ты кобель больной, - благожелательная беззубая улыбка старушки никоим образом не соответствовала произносимым словам, - Думаешь ты достоинством своим жеребячьим. Да видимо все девки от тебя бегом бегут, на морду твою взглянув, а те что раз глупость совершили потом только смеются да перешучиваются…
Ярость захлестнула лирийца подобно штормовой волне, и он так же, как несколько минут назад, слепо, не разбирая дороги, рванулся на обидчицу и… боль вспышкой  пронзила ногу. Харрид оторопело уставился на большой капкан, крепко вцепившийся в ступню.
- Зря ты так нервничаешь, милок, - старушка, улыбнулась, и воин невольно отметил, что ошибся, посчитав ее беззубой. У женщины были длинные желтоватые клыки… волчьи, - Ну да ничего – уж я то тебя согрею.
Словно издеваясь, она развела руки, будто готовясь обнять мужчину. Пальцы, мягкие и покрытые сеточкой морщин, оканчивались длинными черными когтями.
- Иди ко мне, мой любовничек… - голос из ласкового превратился в хриплое карканье, вместе с голосом менялось и лицо женщины, расплываясь и открывая взору лирийца то, что срывала маска... Когда превращение закончилось, Харрид, воин в двадцать пятом поколении, закричал, не в силах больше удержать внутри свой ужас…
… Вышедшая из леса женщина не была  похожа на лесную фею, но и на старушку она тоже ни коим образом не походила. Красивая женщина лет тридцати пяти, одетая элегантно, но неброско, с лицом, излучающим холодную уверенность. Неспешно, словно на балу, прошествовав по пожелтевшему ковру травы, незнакомка остановилась рядом с лежащим в беспамятстве Браином.  Несколько минут вглядывалась в залитое кровью лицо юноши, почти беззвучно шевеля губами. Если бы рядом был кто-то способный услышать речи ведьмы, то он смог разобрать что-то вроде:
- Вот так то, дворянчик… Сивелия свои долги помнит, ой помнит… Юнец жив, это славно, мне спасибо скажи. А что до пащенка, так если сгиб, так то к добру, а не к худу. Вот такая моя плата тебе за честность. А уж коли после моего ухода сгибнут, значится так тому и быть… Я же не нянька….
Продолжая свой неясный монолог, женщина развернулась и скрылась в лесу…

[Доминик ле Рамлет]

1 число месяца Темнейших Глубин. Ночь и Рассвет. У Темного Брода. Лагерь лаконской армии.

   Они отошли в лагерь, зализывать раны. Сколько из них не вернулось с поля боя? Сколько раненных, увеченных, лишившихся ног и рук? Не счесть числа... По полям лаконским нынче текут реки крови...
   Ярно был бледен, но держался. Они проиграли, но пока жив Император, жива и Империя... Они проиграли, но они не сдались! Их можно убить, но они будут стоять на страже своей земли до конца, до страшного лютого конца, каким бы он не был!
   Артур молчал, бросая на всех насмешливые взгляды. Неужели ему не страшно? Доминик до сегодняшнего дня не мог себе представить – что это значит – "оказаться в аду". Но теперь он понял, что не может быть ничего страшнее бессильной ярости, которая охватывает тебя, когда ты понимаешь – ты не можешь сделать ничего – ты один, а врагов тысячи, и тебе не поразить их одним ударом...
   Ярно и его ближайшие люди о чем-то разговаривали мрачно. Что-то решалось. Доминик ждал. Кругом царила ночь и стоны, стоны раненных. Нужно было уходить из этого проклятого места, пока лирийцы не придут сюда. В том, что это случится, никто не сомневался. Надо, надо уходить... Но как? Они будут едва плестись, и лирийцы, когда поймут, что они уходят в момент отправят погоню по следам!
   Ярно вышел в центр лагеря. Даже сейчас, проигравший, он оставался настоящим властителем. Таким, за которым люди пойдут, не смотря ни на что, хоть в огонь, хоть в воду.
   - Мои храбрые воины! – его голос был печален, но тверд. – Мы разбиты, но с нами не потеряна вся Лакона! Лакона – огромна, и я верю - она выстоит! Сейчас, нам надо увести отсюда раненных, и во что бы это не стало, снять осаду с Фалессы. И тогда мы вернемся, и отомстим за всех убитых сегодня!
   Его поддержал гул согласных голосов. Да, так и будет! Они вернутся, обязательно вернутся! Битва не закончена, пока мы живы!
   Ярно замолк, и еще раз обвел всех глазами.
   - Мои храбрые воины! Наш враг силен! Очень силен. Если, мы сейчас свернем лагерь, и начнем отступление – будьте уверены – Сафар догонит нас! Поэтому, я вынужден вас просить – приказывать сейчас я не могу – кто-то должен остаться и прикрыть наш отход! Я буду честен – те, кто останется – наверняка погибнут. Но они будут героями, и Лакона не забудет их! Кто хочет остаться?
   В начале все молчали – да, остаться здесь – это верная гибель. А они и так чудом избежали ее в битве. Но вскоре тишина рухнула – сначала один голос, потом и другой, потом целый хор. Доминик огляделся и крикнул:
   - Я тоже. Я остаюсь!
   Артур взглянул на него, и взмахнул рукой – мол, тоже.
   Ярно кивнул им.
   - Лакона вас не забудет! А теперь – все кто может ходить, и уходит – помогите лежащим! Седлайте лошадей! Мы будет скакать так, как будто ад гонится за нами – а ведь так и есть!
   Прошло, полчаса и в лагере остался небольшой отряд смертников, создающий видимость большого войска. Артур расхаживал из стороны в сторону. Доминик сидел у палатки. Его охватила странная апатия. Ничего не хотелось. Он глядел на встающее солнце и тихонько напевал:
   - Вперед, вперед, скорей вперед, пусть сила вражия помрёт... – и все-таки Лакона победила в этой битве – ведь их дух не сломлен.
   - Вперед, вперед, давай, давай, гад, за Лакону получай! – и когда Ярно достигнет Фалессы, он снимет осаду.
   - Вперед, вперед, быстрей, быстрей, вперед гоните лошадей... – потом соберет новое войско, и снова отправится на войну.
   - Вперед, вперед, ко мне, ко мне, Марэль на нашей стороне! – и на этот раз они обязательно победят.
   - Вперед, вперед, идём, идём, мы защитим родной наш дом... – они победят и выбросят проклятых лирийцев прочь с этой земли!
   - Вперед, вперед, ого, ого, враг не получит ничего! – а затем настанет черед и Сторна, и всех других кто предал!
   - Остер наш меч, хорош доспех, на свете мы сильнее всех... – они обязательно победят – ведь иначе быть не может.
   - Мы не завидуем врагу - порубим мы врагов в рагу! – только вот Доминик этого уже не увидит.
   - И знайте, люди всей Лаконы, мы победили б и дракона...  – и Сильвию уже никогда не увидит больше.
   - Пока мы продолжаем бой, за нами вы - как за стеной! – а вот на холм уже поднимаются лирийцы.
   Доминик вскочил, выхватил меч. Они не пройдут здесь! Только по нашим трупам!
   Раздался скрежет металла об металл. На смерть! На смерть!
   Ле Рамлет бросился в бой, но тут его ухватила крепкая рука. Артур – на оседланном коне! Как он может!
   - Молодой человек, – в голосе ле Тейна звучал лед. – Если вы хотите прожить на этом свете хоть чуть-чуть, и увидеть эту девушку, о которой так мечтаете, то не надо слов, просто садитесь на коня и скачите. Поверьте, я так и сделаю...
   - Нет! – Доминик мотнул головой. – Я умру за Лакону и Ярно!
   Артур вроде бы вздохнул и дернул за поводья. Доминик обошел его и кинулся... Кинулся бы, если бы на его голову не опустилось что-то тяжелое, и свет дневной померк.

[Раэн]

14-17 месяца Падения Зерна.

Мстиш задумчиво стоял над мечущейся в лихорадке девушкой. Рядом появилась нянька Нэнна:
- Не жилец она... совсем, парень.
- Нет! - невольно вырвалось у него. Он не мог представить что вот это юное, красивое лицо станет маской для смерти. - Нет...
Нэнна посмотрела на него мудрыми глазами:
- Что? Готов все отдать, лишь бы жила?
Он нахмурился, скрывая свои мысли. Минуты летели в молчании и вот тишина порвана решительным словом:
- Я буду лечить ее. Старым методом.
Старушка усмехнулась и окинула его каким-то удивительным взором:
- Ты сможешь. Ты отвар сможешь приготовить?
- Да, - тихо ответил он.
- Тогда я все принесу. Храни тебя небо, парень. Она сожжет лихорадкой твое сердце.
Мстиш кивнул: "Что там сжигать... ненависть уже все сделала".

В камине жарко пылал огонь, крепкий отвар лечебных трав капля за каплей был подарен ей: из губ в губы. Мстиш перевел дыхание. Даже сейчас в лихорадке, в ознобе - она прекрасна. Он разделся догола и полностью скинул с ее безвольного тела одежды. Затем его руки обняли ее тело, прижимая к себе и накрывая сверху ворохом теплых покрывал и шкур, которые отыскала в замке заботливая нянюшка Нэнна. Он прижал ее к себе, моля богов дать ей здоровье и жизнь. Губы прижались к лбу девушки, стараясь снять жар. И снова-снова он вставал среди ночи, обтирая ее тело прохладными полотенцами, поя ее лечебным отваром. Снова его руки обнимали ее тело, забирая болезнь и даря свои силы.. Солнце уже высоко парило над горизонтом, когда девушка стала дышать глубко и ровно. Мстиш прижал ее головку к своей груди, засыпая...
.. Он проснулся от того, что его атаковал рой мелких, но чрезвычайно настырных птиц.. Они били его грудь своими пушистыми перышками, мягко касались его рук, скользили по ним и трепетно касались его губ.. Юноша распахнул глаза:
- Раэн! - попытался он вскрикнуть, но ее губы скрыли его крик, целуя.
Что это был за поцелуй: горечь и сладость. Мстиш перевернул девушку на спину, пытаясь рассмотреть ее взор, но руки девушки стремительно обняли его шею, притягивая к себе. И он застонал, ощущая собственное желание. Губы покрыли прелестное лицо девушки вихрем поцелуев, на которые она отвечала жаркими прикосновениями к его плечам... талии.. груди.. ногам. Его руки поймали ладони Раэн в замок, поднимая их над рыжей головкой. Губы страстно впились в нежную грудь девушки, подчиняясь собственному телу:
- Посмотри на меня.. Посмотри, - тихо шептал он.
Аквамариновые глаза распахнулись, глядя в его глаза, требовательно и нежно, а тело трепетно поддалось на его ласки. И он не в силах сдержаться - проник в нее. Их губы слились в почти болезненом поцелуе. Каждый его удар был все более яростным.. Он понимал, что она сжигает его целиком и без остатка. Девушка стонала, но он не ведал жалости. Пока стоны не стали полны наслаждения и неги, охватывающей как ее тело, так и все его существо... Еще ни раз в этот длинный день, и длинную ночь они принадлежали друг другу. Сжигая и даря жизнь...

Утром Раэн очнулась от лучей солнца, ласкающих ее лицо. Она медленно подняла голову, оглядываясь и с удивлением обнаруживая рядом незнакомого парня.. Более того - на его груди она покойно отдыхала!
- Кто ты?
Его глаза медленно распахнулись:
- Разве это имеет значение? - тихо молвил он, нежно проводя ладонью по ее щеке. - Ты будешь жить.. Что еще этому миру надо?
Раэн вздохнула, пытаясь скрыть ярко-алый блеск щек. Она нежно коснулась его губ:
- Спасибо тебе...
Его руки обвились вокруг ее талии, а головка Раэн уютно легла на его грудь... Сон..

[Илиана ле Броснэ]

15 месяца Падения Зерна. Лакона. Крессо.

Иллиана обошла весь замок в сопровождении Лауры. Как бы то ни было, а жизнь в замке должна была идти как прежде. А значит, кто-то должен был готовить на кухне, рубить дрова, носить воду, ткать и прясть. Конечно, за несколько дней отлаженное хозяйство не могло развалиться, но появление старшей дочери барона давала всем какую-никакую, но уверенность и надежду, что всё плохое пройдет и жизнь потечет по-старому. Увы, к сожалению, Валериан не соврал, и замок охраняли в основном мальчишки лет по 13-15, но было ещё парочка другая ветеранов. И если мальчишки были не на стенах, то их можно было увидеть на оружейной части двора. Где под руководством того же Валериана и слепого на один глаз Жана они колотили деревянными мечами друг друга и чучела, а так же упражнялись в стрельбе.
Иллиана долго раздумывала, глядя на их упражнения, а потом спустилась вниз. Лаура, ходившая за сестрой по пятам, тут же отыскала свободный деревянный меч и с криком погналась за курицей, которую каким-то ветром занесло на оружейный двор. Иллиана только поморщилась и подняла с земли лук. Он оказался как раз поруке для девушки или подростка и легко гнулся. Какой-то паренек красный от смущения протянул ей стрелы. Илллиана выпустила пару в мишень и попала почти в центр. Жан крякнул, глядя на её попытки, и подошел к ней.
- Леди, вы это… Руку тверже держите и дыхание задержите, когда стрелять зачнете.
Иллиана выстрелила ещё раз. Стрела вошла точно в середину.
- Во так вот. Глаз-то у вас меткий. Малость руку поставить.
- А ты можешь научить меня стрелять быстро? Очень быстро.
- Могу, конечно. А вам зачем? Да и дело ли это для баронской дочки…
- Дело. Не дело может мечом махать, а вот лук в самый раз будет. И если что пригодится лишний стрелок.
Жан почесал за ухом.
- Что ж, пусть по-вашему будет. Я дочке Тодора за всегда помощник. Вы постреляйте покуда, а я посмотрю.


18 месяца Падения Зерна. Лакона. Крессо.

Прошло ещё несколько дней. Иллиана пропадала на оружейном дворе. Под ворчание кормилицы она надевала одежду Корвина и тренировалась наравне с мальчишками. Толстушка Нэнн только головой качала и жалела аккуратные пальчика молодой хозяйки. Лаура не менее метко стрела камешками из рогатки, подражая сестре.

Иллиана как раз только закончила тренировку и шла переодеваться, как запыхавшийся мальчишка позвал её на стену к Валериану.
- Вон, леди, смотрите, скачут. – Показал стражник на группу всадников ей.
- Это отец?
- Не думаю. С бароном больше уезжало. Да и жеребец у него приметный, подстать вашему.
- Но это отряд рыцаря? Я вижу латы и кольчуги… И знамя… Жаль только в такой дымке цвета не видны… Думаешь, к нам едут?
- Вестимо дело. Не в деревню же.
Всадники тем временем обогнули деревню и приблизились к замку. Оруженосец протрубил в рог, и Иллиана с успокоением узнала цвета.
- Валериан, это граф ле Керианн! Я узнаю его знамя!
- А вы графа-то в лицо признаете? – С сомнением поморщился мужчина.
- Конечно!
- Ну так сейчас проверим… Эй! Чего раструбился! – Громовым голосом прорычал он.
- Благородный граф Керианны желает засвидетельствовать своё почтение барону Броснэ! – Прокричал в ответ оруженосец.
- Так пущай шелом снимет, чтоб мы его узнали. А то мало ли кто сейчас по дорогам ездит.
Рыцарь снял шлем и поднял голову, давая себя разглядеть.
- Да. Это он. – Обрадовалась Иллиана.
- Ну, так пущать его?
- Конечно! Пусть опускают мост.
И она, перепрыгивая через ступеньки, побежала на встречу.
Мост за графом и его людьми подняли сразу же. Внизу к Иллиане присоединилась Лаура. Граф не торопясь спешился, передал шлем и поводья оруженосцу и подошел к ним. Нехорошее предчувствие кольнуло девушку изнутри. Она видела, как серые глаза графа цепко осмотрели двор. Но тут же его жесткое лицо осветила приветственная улыбка. А Иллиана вспыхнула, вспомнив, что на ней туника и штаны брата. Наряд конечно живописный, но несколько неподобающий.
- Леди Иллиана! Как я рад вас видеть в добром здравии!
- Сир! Мы тоже рады.
- Надеюсь вся ваша семья в добром здравии.
- Конечно. – Улыбнулась Иллиана.
- Я бы хотел переговорить с вашим батюшкой. У меня есть к нему одно дело… Но…
- Быть может, вы пройдете с нами в дом? Выпьете вина с дороги.
- Как я могу отказаться. Разрешите мне предложить вам руку?
Иллиана с улыбкой склонила голову.
Пожалуй, леди можно оставаться даже в штанах!
- Но мои люди… - Тут же, изобразив на своем лице сожаление, вопросительно сказал рыцарь.
- О них позаботятся.
По дороге в зал Иллиана ни проронила не слова. Граф тоже не счел нужным поддерживать разговор. Девушке мучительно хотелось, чтоб отец каким-то чудом оказался дома. А взгляды, бросаемые мужчиной на её грудь под льняной туникой и лицо, смущали. Проведя графа в Большой зал, Иллиана сослалась на то, что ей нужно отдать кое-какие распоряжения и торопливо вышла. За дверью её поджидал Валериан.
- Чего ему нужно?
- Говорит, что к отцу дело есть.
- Ох, не нравится мне это… И людей с ним много…
- Валериан, скажи Нэнн, пусть вина ему подадут, холодного мяса, закусок. Ну, она сообразит. И людей графа пусть хорошо разместят.
- Эх, жаль, что барона дома нет. – Стукнул по стене кулаком стражник. – А то в такое время все кровь проливают за Империю, разбойников ловят, а этот разъезжает при всем параде!
- Не шуми. Он может услышать. Иди к Нэнн.
Спустя полчаса Иллиана, одетая подобающим образом, вновь вошла в Большой зал. Граф развалился в кресле с бокалом вина. Напротив него сидела насупившаяся Лаура с яблоком в руке.
- Надеюсь, вы не скучали. – С улыбкой обратилась к нему Иллиана.
- Ну что вы… У вас такая милая сестра. Однако я бы хотел видеть вашего отца. Где он?
- Увы, граф его сейчас нет. Но мы ждем его со дня на день.
- Какая жалость. – Расплылся в улыбке ле Керианн. – Вы будете не против, если я с моими людьми несколько стесню вас и подожду его?
- Ну что вы… Вы окажете нам честь. Ваших людей уже разместили. И вы должно быть очень устали.
Тут же в дверь вошла одна из служанок.
- Тина проводит вас в ваши покои. – Указала Илли на неё. – Там вы найдете все что нужно, если понадобиться что-то ещё вам тут же предоставят.
- Надеюсь увидеть вас за ужином, восхитительная Иллиана. – Масленно улыбнулся мужчина.

- Он мне не нравится! – Заявила Лаура, едва за тем закрылась дверь. – И как он смотрел на тебя тоже!
- Лаура! Так нельзя говорить. Граф наш гость! Надеюсь, ты не сказала ему ничего такого?
- А стоило бы! – Упрямо возразила малышка.

На губах Керианна лежала холодная усмешка. Все получилось, так как он задумал. Глупцы опустили ворота, и они беспрепятственно въехали в замок. Барон оставил в замке очень мало народа. Просто непростительно мало! Пожалуй, их можно было раскидать прямо сразу. Но дочка барона… Одного взгляда на неё хватило, чтобы сделать своим людям знак чтоб вели себя паиньками. Девчонка была и впрямь недурна. А обширные земли Крессо делали её почти неотразимой. Хотя вечер всё решит. Если уж действительно постель покажется слишком холодной и одинокой… Потом у алтаря будет покорнее. А там кто знает, вернуться ли её братья с войны. И барон будет сговорчив, если не захочет позора для дочери, а нет - так несчастный случай всегда можно устроить. И главное, что бы он не сделал никто, никогда, ничего не докажет и ему всё сойдет с рук!

[Мист ле Нуаран]

3 число Глубин.

Сразу подобьем бабки. Целый месяц я прошатался по Лаконе в поисках Раэн. До недавнего времени – безрезультатно.
Даже великолепный нюх Виктара, моего друга-волколака, оказался бесполезным. Он только смог сказать, что Мстивой идет вместе с моей любимой. И зачем ему это? Не знаю…
Поиски осложнялись рыскающими отрядами лирийцев. Понаехали, понимаешь… Им-то без разницы, что я работаю на Шарка, у них, понимаете, мания снимать золото с трупов. Но мне на союз Лирии со Сторном тоже наплевать…
Первый такой разъезд, девять всадников, я из раздражения порвал в двадцать секунд. Это, конечно, не есть хорошо – работать на своем пределе без крайней нужды, но я был слишком зол на мир.
Направление поисков было известно нам чисто ориентировочно, но Вик обонял, а мы с Патом расспрашивали деревенских – иногда путники останавливались на краткое время. Свидетели – это, конечно, хорошо, но, по их показаниям, Раэн явно пришлось несладко. Насколько несладко – неясно, но я опасался худшего.
Виктар пытался меня хоть как-то отвлечь от поганых мыслей, но безуспешно. У него у самого сердце было явно не на месте, но он не рассказывал, а я не расспрашивал.
Срочно хотелось убить кого-нибудь виновного, но это уже было сделано. В самые плохие минуты хотелось по старой памяти сжечь какой-нибудь хутор, но я на это пойтить не мог! А что поделать – Раэн этого уж точно не одобрила бы…
Пат, шедший с нами, тоже портил мне настроение. Парень открыто жалел, что я забрал его из отряда, заявлял, что «у ребят как раз пошла самая веселуха». Вот уж кто бы с удовольствием пограбил, сволочь мелкая. А знаете, что самое гадское? Это ведь я его таким сделал…
Но вот, неделю назад, поиски увенчались чем-то напоминающим успех. В одной из деревень на вопросы о Раэн и ее спутниках я получил ответ, что девушка, здорово напоминавшая Илиану, оставила письмо для тех, кто будет их искать.
Письмо я пересказывать не буду – незачем. Суть в том, что спасла Раэн действительно леди Илиана, что вызвало настоящие судороги у почти растворенного Смеющегося.
Кроме этого, было две новости – хорошая и ужасная. Хорошая – Раэн жива. Ужасная – она потеряла ребенка.
Сказать, что мне стало плохо – это все равно что сказать, что в Виктаре есть что-то волчье. На само горе наложились две мысли, одна ужаснее другой. Первая, самая жуткая, – что, если Раэн все же умрет? Ну, там, потеря крови, заражение, стресс? Это автоматически поставило бы точку в моей жизни. Другая, чуть менее депрессивная, - что, если она больше не сможет иметь детей? Это означало всего-навсего крушение тучи наших с ней надежд…
Ну… ее увезли в Крессо, а уж в имении Броснэ должен найтись хороший лекарь!
Илиана писала, что будет рада всем родным и близким Раэн в любое время. Что ж, ей там наверняка неплохо – всяко лучше, чем было бы сейчас со мной…
А у меня есть нечто, что издали вызывает ассоциации с долгом. Назад в отряд переться было глупо – Всеслав управится и сам. «Пойдем-ка лучше к Фалессе, вдруг на что сгодимся?» - решил я.
И вот теперь мы просочились сквозь лирийский лагерь к богатому шатру Властителя Сторна. Ему как раз докладывали обо мне…
Как-то он меня встретит???

[Николя ле Тойе]

30 день месяца Падения Зерна.
Лакона. Близ Темного Брода.

      Лязг железа, удары металла о металл, испуганное ржание лошадей, победные крики сражающихся и стоны умирающих, скрежет, призывы и мольбы….
      Нико давно перестал слышать все это. Окружающие графа звуки слились в единый гул, глаза застилал пот, мешающийся с пылью, закрытый шлем мешал дышать, но снять его в этом безумии было бы самоубийством. В эти мгновения Нико как никогда ненавидел тяжелый рыцарский панцирь, делавший его малоподвижным и, казалось, только более уязвимым. Тени побери эти нелепые жестянки!
    Здесь в гуще боя было не понять, кто побеждает. Даже с седла громадного Шторма, который неожиданно именно здесь начал оправдывать это имя и свои внушительные габариты, было проблематично разглядеть что-то сколь нибудь ясно. Николя не видел ни Императорского знамени, ни, конечно, самого Ярно, но это не мешало руке, зажимающей тяжелый фамильный меч, почти бездумно бить и подниматься вновь для следующих ударов.
    Рубить и бить пока хватит сил, или пока чужая сталь, коротким жарким прикосновением не остановит биение сердца. Каждый на этом поле подчинялся простой установке - убить или быть убитым. Жутковатый ритм, рожденный небывалой яростью, силой и болью, которыми, казалось, был насыщен до предела холодный осенний воздух, захватывал без остатка всех, сошедшихся на этом поле - всадников, их лошадей, саму землю, размокшую от крови…. Во имя Марэля… во славу Императора…. Николя никогда не поверил бы раньше, что ярость, еще хлеще азарта, способна так начисто, до самого дна выжигать страх, хотя Тойе и раньше испытывал его не часто. 
      Совсем рядом раздалось неистовое похожее на крик ржание умирающей лошади. Скакун, закованный в тяжелые латы, рухнул, погребая под собой всадника. Через мгновение Нико столкнулся с его врагом, приземистым темнокожим кочевником с узким изогнутым клинком. Меч лирийца со скрежетом прошелся по доспеху, когда граф только начал оборачиваться к нему, и оружие, вероятно, достигло бы своей цели, если б Лютый с какой то волчьей яростью не вцепился в незащищенную шею коня противника… через мгновение окованные железом копыта темно-гнедого гиганта опустились на голову не удержавшегося в седле лирийца.
        Невнятный гул боя разорвал монотонный рев трубы к отступлению. Нико развернул Лютого, рубанул сверху  вниз какого-то пешего лирийца, только что сдернувшего с лошади арканом оруженосца одного из латников и осмотрелся в поисках, барона ле Арви, среди людей которого ему «посчастливилось» сражаться. Их сотню весьма успешно теснили лирийцы, оставалось только отступать к одному из изобилующих здесь холмов, что бы укрепиться на более высокой позиции. Барон нашелся довольно быстро, правда, пользы от него быть уже не могло, как и от пораженного лирийской стрелой в следующее мгновение трубача.
        Из сотни рыцарей на пригорок вырвалось не более половины, но картина, открывшаяся лаконским войнам с вершины холма, заставила их на какое то мгновение застыть в оцепенении. Армии, которую Император выставил против орд кочевников, больше не существовало….  Нико не видел ни одного знамени, но мертвым телам, закованным в лаконские латы, не было числа. Желто-алый закат, пылавший над Полумесяцем вдали, зловеще отражался на этой белой полированной стали, которой лучшие люди Империи напрасно доверили свои жизни. Лирийцам же не было числа. Кочевники и горожане, смуглые, бледные, высокие и низкие… захватчики, враги… а раньше Нико казалось, что патриотизм чужд ему начисто.
        Ярно, конечно тоже погиб, и он, и Рио, и Портео… Марэль, позволь Алеку выжить в этом аду…
        Не место и не время, но Нико в уме уже слышал песню, которую напишет про этот бой и этот закат, если выберется отсюда…. Когда выберется отсюда. В конце концов, они сами еще живы…. И Тени всех побери, если так не будет продолжаться дальше.
        Нико никогда не увлекался военной стратегией больше, чем того требовал минимальный, по мнению отца, курс обучения, но даже при столь скудных знаниях не мог не отметить, что холм хороший, гладкий, есть место для разгона и вон там, на фланге, строй лирийцев прореженный и смятый. А значит, шанс спастись тоже есть. И почему никто не отдал приказ к построению? Еще несколько минут и эта возможность будет безвозвратно потеряна.
        Тойе сдернул с головы шлем, глотнул вечернего воздуха и оглянулся на своих выживших соратников. Большинство так и стояло, в ступоре глядя на поле своего поражения внизу, кто-то успел сесть на землю обхватив голову руками. Так и собираются стоять тут, как стадо баранов, ожидая лирийцев? В душе проснулась странная ожесточенность.
- По коням, - резко произнес он, сильный годами развиваемый песнями голос прорезал тишину застывшего холма, - По коням. Собрать строй. Я здесь умирать не намерен!
        На него посмотрели, как на безумца, лишившегося рассудка после всех потерь… но послушались. Сначала вреде не особенно резво но потом под его короткие, но вразумительные команды все более воодушевлено. «Что бы тебя слушали, не обязательно иметь на это формальное право, главное сделать вид, что тебя ДОЛЖНЫ слушать,» - эх, Гунла никогда в жизни не говорил ничего ненужного.
        Полсотни рыцарей даже смогли создать вполне, на взгляд Нико, боеспособный клин. В одном из своих братьев по несчастью, Нико узнал Корвина Броснэ, которого потерял из виду еще вначале боя, когда бронированный Лютик неистово рванулся в гущу боя. Если они выживут, то еще успеют порадоваться этой встрече.
       
        Закованный в тяжелые латы клин врезался в строй лирийцев, как раскаленный нож в масло. Пробить их линию, и дальше - лес, речушка и буйные заросли кустарника…. Нико ясно сознавал, что преследовать их не будут, главное прорваться.
        Снова началась рубка, посыпались стрелы, но все было вложено в единый бросок, нельзя сейчас думать о тех лучниках, что смыкаются сейчас за их спинами, нельзя останавливаться несмотря на то, что клин редеет, и даже Корвин припал к гриве своего скакуна по инерции несущегося за строем…. Живых спасет только скорость, промедление будет стоить жизни. Потом Николя мог вспомнить только, как рубил насколько хватало руки и постоянно давал шпор и так дошедшему до бешенства жеребцу, казалось его как завороженного не брала сталь… А потом была быстро приближающаяся стена леса, летящие в спину стрелы, стихающий топот копыт Лютика по бездорожью, отдающийся ударами крови в виски, и тишина… тишина….
       
        Тяжелое частое дыхание и бешенное биение сердца грозили разорвать грудную клетку, по телу свинцом разливалась усталость. Николя швырнул в высокую сухую траву слабо-звякнувший шлем, а за ним и латные перчатки, позволив слабому ветерку коснуться его лица и влажных от пота волос.
        Из полусотни рыцарей составлявших клин выжило более тридцати, и тяжело раненых среди них не было. Все, кто не смог удержаться в седле или потеряв сознание рухнул на землю во время их безумного прорыва, так и остались лежать там, и помочь им не тогда, не сейчас выжившие были не в силах. У Корвина глубоко вспорота нога над коленом, незнакомый Нико седеющий рыцарь с совой и звездами на нагруднике прижимает быстро становящийся алым лоскут к голове, мальчишка-оруженосец погибшего барона Арви сжимает рукой перебитое запястье. Но все они выживут. И все сейчас смотрят на него, Нико Тойе, человека, который собой-то адекватно управлять не способен, в ожидании приказа, в ожидании того, что он снова скажет, что нужно делать дальше.
- Останемся здесь до утра, перед рассветом будем уходить на юг, - принял единственное возможное на его взгляд решение Николя, - Надо помочь раненым и выставить ночной дозор.
- На юг? – молоденький рыцарь, не старше Доминика, казалось, был изумлен до глубины души, - Но лирийцы на севере… и Император.
- Не думаю, что мы намного опередим Орду, эти шакалы скоро будут повсюду, - голос Корвина несмотря на кое как перевязанную рану оставался твердым, - Надо отступить к нам в Крессо. Это всего три конных перехода, там можно пополнить вооружение и узнать новости….
- Скорее уж мы принесем туда свои новости «армия Ярно разбита, Лакона пала», - выкрикнул кто-то из рыцарей, но почему-то сразу замолчал под взглядом Нико.
- Если Ярно погиб, - тяжело роняя неожиданные для него самого слова, проговорил граф, - Даже если это так, то мы поднимем юг против тех, кто пришел сюда не званным.
      Три десятка измученных битвой воинов продолжали смотреть на своего случайного командира, как на умалишенного, но в глазах многих из них, потерявших в этой битве друзей, братьев, сыновей или отцов неожиданно загорались искры того же безумия. 
        Через четверть часа Нико уже избавился от оставшихся частей доспеха, освободил от всего, что могло бренчать, до сих пор храпящего и тревожно перебирающего ногами Лютика и вскочил в седло.
- Ты куда? – Корвин слишком хорошо знал своего друга, что бы его голос оставался спокойным. Он был уверен, что если в мирное время Нико «не слабо» было фамильярно поздороваться при всем дворе с королевой-регентшей за руку, или с определенными целями залезть на всю ночь в опочивальню баронессы ле Фье, муж которой, блестящий фехтовальщик, попереубивал пол Фалессы на дуэлях за «откровенные взгляды в сторону его супруги», то на войне самой меньшей выходкой станет визит в лирийский лагерь за выпивкой. Он почти угадал.
- За наш частокол, - ответил Нико просто.
        Глаза у Корвина заметно округлились - Ставка Ярно давно была захвачена. Стоило ли так бороться жизнь, что бы идти на откровенное самоубийство? -, но в свете частого применения по отношению к графу, это выражение лица уже не казалось ему столь оригинальным.
- Там Алек и Браин, - тихо пояснил Нико.
- Даже если они живы, ты никогда не найдешь их…
- Посмотри, что бы здесь все было нормально. Я вернусь ночью, если нет, то догоню в дороге, - весело ответил Нико, пожимая другу руку, - До встречи.
        Лютик рванулся с места в галоп, вырываясь темной тенью в прохладный простор спустившейся на поле боя ночи.

      К счастью для Нико, ясный день сменился пасмурной беззвездной ночью. Лирийцы расположились лагерем в стороне от поля боя, довольно далеко от бывшей ставки Ярно, и одинокого, облаченного в черное всадника на огромном, но удивительно бесшумно идущем коне никто не заметил.
      Действия молодого графа редко подчинялись логике. Он и сейчас ехал, не зная, что именно надеется найти. Ярно там нет… он сражался и погиб на первой линии своего знаменитого авангарда. Алек и Браин… Нико сам обрек их на гибель, не удосужившись даже приказать им спрятаться на время боя в лесу. Но о Ярно и Браине он почти не думал… главное Алека найти. Мальчик не мог, погибнуть, но мог спрятаться или вырастить из лирийцев те самые одуванчики, которые так «порадовали» паладинов. Только бы найти, наверное, ему сейчас очень страшно.
      Лирийцы толи не жаловали огня, толи не имели традиции жечь захваченные позиции врага, но искореженный частокол все еще подобно неровным клыкам какого-то чудовища окружал разграбленный лагерь. Убитые защитники до сих пор лежали рядом с изорванными шатрами и стенами, где их и нашла смерть. Николя просмотрел лица каждого из них, обыскал то место, где по воспоминаниям должен был быть его шатер. Во всяком случае, мертвым он ни Алека, ни своего оруженосца не обнаружил.
        Может Браин все-таки додумался покинуть частокол перед ударом лирийской кавалерии…. Нико пустил Лютика вдоль леса.

      Первое, что бросилось Нико в глаза на том выдающемся из густых зарослей пригорке - это конь, приземистый бело-рыжий жеребчик Браина флегматично щипавший траву в обществе троих своих более изящных  золотисто-песочных сородичей. А потом он увидел Алека, распластавшегося вверх лицом на мягкой траве. Горло сдавило ледяной рукой при виде стрелы в груди мальчика, и лишь мгновение спустя граф заметил, что крови нет.
      Николя почти скатился с седла, сжал худенькие плечики мальчика и распахнул его стеганую рубашку, заранее со смехом облегчения сознавая, что произошло. Стрела застряла в позолоченной стальной побрякушке, беспощадно стибриной у «рыцаря» в доме Мирты, опрокинула мальчонку на землю, но даже не задела тело.
- Алек…, - граф осторожно встряхнул ребенка.
      Длинные ресницы дрогнули и на графа уставились удивленные и все еще испуганные зеленые глаза, в которых медленно зажигались узнавание и радость. Алек тут же вцепился в руку графа мертвой хваткой, и Нико осторожно поднял его на руки.
- Где Браин?
        Алек вздрогнул, одна ручонка сильнее сжала плечо Николя, но другая уже показывала, куда то в сторону, где паслись лошади.
      Оруженосец отыскался лежащим на траве залитой кровью, в полном доспехе, рядом с двумя поверженными противниками. Пока Нико не снял с Браина искореженный ударом шлем, он был уверен, что юноша мертв, но оруженосец неожиданно дернулся и вскрикнул от боли, а через мгновение медленно приоткрыл глаза. Нико он узнал не сразу, а когда узнал словосочетание «господин граф» слилось в нечленораздельный хрип, и он долго молчал, пока его «вытаскивали» из доспехов.
      Раны серьезные, сильно разбита голова, пробито мечем правое плечо, левая рука сломана в плече, туника и трава кругом пропитаны кровью. Для Нико было загадкой, как он продержался так долго. Ничего, теперь обязан выжить. Куда денется? Граф распустил свой плащ на длинные полосы ткани и крепко перевязал раны.
- Я умру? – срывающийся слабый голос Браина заставил вздрогнуть.
- Нет, - с самой честной и уверенной физиономией, на которую в эту минуту был способен, заявил Нико, - От такого не умирают.
        «Умирают, конечно, и часто, и от меньшего…, но чем увереннее ты будешь в обратном, тем лучше» - подумал Нико.
- Алек погиб, - виновато прошептал оруженосец, и когда прямо над его лицом склонилась чумазая мордаха «кары господней», Браин несколько мгновений смотрел на чудо широко открытыми глазами, потом нашел в себе силы на улыбку. «Выживет», - решил про себя Нико.

        А утром небольшой рыцарский отряд двинулся на юг.

[Франциск ле Шаорин]

30 число месяца Падения Зерна. Фалесса.

   Ну и денек, Марэля ради! Сегодня с официальным дружественным визитом а дом первого советника пожаловала блистательная и высокородная Дората ле Шаду, супруга графа ле Шаду, одного из приятелей "самого Императора", точнее, одного из давних собутыльников Ярно ле Фалесса...
   Рыжеволосая нимфа, выставив угрожающих размеров декольте, церемонно раскланялась, передавая "привет и уверения в вечной дружбе" (хм, мы и знакомы-то толком не были) своего мужа, вместе с парой бутылок довольно редкого и дорогого (особенно в нашем осадном положении) лаконского вина.
   - Ах, любезный Франц, как у Вас тут мило! – верещала дамочка, энергично передвигаясь, почему-то, в сторону моей спальни.
   - Любезная госпожа! – в тон ей только и оставалось ухмыльнуться мне, - мы с Вами еще за одним столом не сидели, тем более, вина из одного кубка не пили... Прилично ли молодой замужней даме одной находиться в доме холостого мужчины, называть его просто по имени и... да мы уже в моей спальне!
   - И это замечательно! – абсолютно не растерялась Дората, - просто чудненько! – довольно хихикнула она, прыгая на мое ложе с одной из подарочных бутылок. – Вот сейчас мы выпьем и познакомимся поближе... Наливай, благородный красавец, - с этими словами дама ловко бросила мне сосуд с вином.
   Бутылку я поймал, раскупорил, взял со столика пару кубков, а вот налил не из нее, а из стоявшего там же кувшина. Вино у меня не хуже, если и не лучше, а подстраховаться не мешает.
   Пока я проделывал эти манипуляции, красотка успела полностью разоблачиться. Ничего себе, резвушка!
   Надо сказать, выглядела она очень и очень: пышные бедра, достойных размеров грудь, но талия на месте и пузо не торчит, несмотря на приятную полноту...
   - Любезный Франц, - подмигнула она, протягивая руку за кубком, - Надеюсь, ты соответствуешь твоей репутации? Или меня надули?
   - Кто? – вообще-то, удивить меня трудно, но тут я чуть кубок не выронил.
   - Как это - кто?
   Далее последовал перечень моих знакомых, интимных и не совсем, а несколько имен я слышал впервые... Как тут не загордиться и не поддержать честь и славу первого соблазнителя всех времен и народов!
   Последующие несколько часов оказались далеко не худшими в моей жизни. Дора (мы все-таки перешил на "ты") с восторгом шла на встречу даже весьма экзотическим моим прихотям, проявляя бешеный темперамент и боевую готовность на любые эксперименты...
    - Послушай, милая, - поинтересовался я, когда мы (уже в совершенно пристойном виде) пропускали еще по бокальчику, - а как же муженек-то твой, великолепный Ральф ле Шаду? Он же как бы молод и хорош собой?
   - Ну да, ему только винище трескать, да железяками махать, а на любовном поприще... а, что тут говорить? – махнула рукой разбитная дамочка.
   Расстались мы, страшно довольные друг другом. Возможно наша встреча и не последняя...
   И тут я вспомнил про подарочек. Сентиментальное настроение мигом испарилось.
   Из тайника, сделанного в изголовье кровати, я извлек склянку  с голубоватыми кристаликами. Сыпанул несколько штук в презентованную мне бутылку, взболтал хорошенько и налил кубок...
   Жидкость, плещущаяся в кубке, по цвету напоминала не красное вино, а изумрудную морскую воду и слегка опалесцировала.
   Широкой души человеком оказался господин граф. Скромному Франциску ле Шаорину и неверной супруге Дорате вполне хватило бы полглоточка на двоих, чтобы предстать перед пресветлым Марэлем. А уж содержимого обеих бутылок с гарантией достало бы перетравить треть Фалессы...
   Интересно, чем я так досадил вышеупомянутому господину?

[Вефир ибн-Найджбер]

2 число месяца Темнейших Глубин. Ставка Орды.

   Поступали последние донесения. Имперцы были разбиты, те кто уцелел, бежали, спасая свои жизни. Потери среди войск лирийцев были очень велики, во много раз больше чем у лаконцев – сказывалось превосходство в оружейном деле. Стандартные имперские доспехи надежно берегли своего обитателя, а вот лирийцы предпочитали маневренность защищенности – и гибли, гибли тысячами. Можно сказать, что они завалили врага трупами – и только так смогли победить. Вефир знал, что перед лицом Каар, надо быть честным сам с собою – если оставить сегодняшнюю тактику, так как есть – в следующий раз победа будет чьей-то другой.
   Да, Лирия выиграла битву у Темного Брода, но оставалась еще непокоренная южная и восточная Лакона, где сражались и гибли воины Самаля. Первое, что сделал Вефир после того как его рати были вновь собранны – так это отправил весточку брату Великого Хана. Ярно в последний момент удалось обхитрить их, он оставил в своем лагере небольшой отряд, создав иллюзию присутствия большого количества войск. Даже удивительно, но разведчики ничего не заметили, и император ушел, оставаясь по-прежнему угрозой номер один для лирийцев.
   Головы тех, кто упустил Ярно, оказались рядом с головами тех, кто бежал с поля боя, и тех, кто бросился обирать трупы, позволив  многим лаконцам вырваться из окружения. Он, Вефир ибн-Найджбер, по воле Каара замещающий повелителя, не позволит им своевольничать! Дисциплина должна быть железной, а повиновение – беспрекословным. Только так они победят...
   Вефир задумался. Они все сражались плечом к плечу, и все заслужили награды. Он должен им дать то, чего они хотят, и чего заслужили... Нужно поговорить со всеми вождями, и определить дальнейших план действий по покорению Лаконы. Когда Сафар вернется, он уступит ему это место, но пока он, Вефир – Великий Хан, чье слово закон. Да, Кир может быть ему полезна как полководец (и как женщина (!)), Барг-Танг разбирается в магии и все что с ней связанно, Афиар Мирх отменный тактик и просто замечательный человек, Кармун, сын Угумра – грозный воин, но должно быть некое единоначалие – без него они обречены.
   Наметить новые цели – вот что важно. Сейчас им надо двигаться вперед, не оставаться на месте, довольствуясь уже полученным. Конечно, что придется отдать на поживу кочевникам – так уж они народ, не могут жить без того, чтобы кого-то не пограбить и понасиловать, но тут уже ничего не поделать – Вефир не может лично следить за каждым воином Орды. Жертв среди новых поданных Великого Хана не избежать... Возможно, это и правильно – место убитых неверных займут дети степи, которые, во чтобы это не стало, должны обрести новый дом. Если бы это не случилось здесь, это бы произошло в Лирии, с лирийскими городами... Рядом со львами всегда рыскают шакалы...
   Отец и дед Сафар добивались того, что происходит сейчас, так должен ли Вефир усомнится в правильности сделанного? Нет, в выполнении поставленных целей нужно быть твердым, полным решимости идти до конца. В любом случае все обернется благом, как сказал Каар...
   От дальнейших размышлений Вефира отвлек Барг-Танг, достаточно тихо появившийся в зале. Они уже достаточно давно не разговаривали наедине, по сути, с тех пор как Вефир стал "Сафаром". Поговорить позднее не получилось, а вот теперь время есть... Но, казалось карлик глядит осуждающее.
   - Я глядел в огонь и воду. Я видел знаки. Древнее зло пробуждается ото сна...
   - Зло? – Вефир поднял бровь. – О чем ты говоришь друг мой? Зло было повержено на ратном поле, зло древнее, когда-то пришедшее к нам на родину, убивающее и грабящее. Теперь они понесли справедливую кару. – да, была справедливость Каара в том, что имперцы бежали с поля боя, завывая от ужаса. Где уж тут мужество тигров, скорее дранных котов... Вефир снова погрузился в размышления...
   - Зло для людей... – Барг-Танг выглядел опечаленным. – Я могу видеть будущее, возможно смутно, и поэтому я могу ошибаться... Но мне кажется, что мы обратили мечи не против того врага...
   Вефир поднялся с трона.
   - Враг выбран точно. Каар покарал Лакону за тысячелетия  унижений, что пришлось пережить всем ее соседям – Лирии, Полумесяцу, Сторну. В незыблемой гордыне эта Империя Зла думала, что ей предназначено править всем миром! Но нет, на каждого найдется свой меч! Вождь, мы не какие-то захватчики и воры, мы Кара, Божественное Возмездие свыше! Мы призваны дать им горький урок, который они поймут. Иначе было нельзя...
   В глазах Барг-Танга засверкали искры.
   - Пойми же меня, советник великого! То с чем столкнемся мы, может дать всем людям этот зловещий урок! Это придет из глубин, и поднимется выше облаков. Тьма, тьма, что чернее ночи, наползет на землю... И здесь и там, есть люди, которые способны понять ЭТО! Останови меч, советник, иначе скоро не останется места для рода человеческого на этой земле...
   - О чем ты просишь меня, ллуниф?  - возвысил голос Вефир. - Я должен сказать другим вождям, что, мол, мы должны сложить оружие, и объединится с нашим врагом? Как ты себе это представляешь? Что ты думаешь, они мне ответят? Я не могу остановить это меч, пойми, теперь он остановится, только испив вдоволь крови. Лакона обречена в любом случае...
   Барг-Танг пошел к выходу.
   - Что ж, в любом случае стоило попытаться...

[Кот]

1 день месяца Темнейших Глубин. Фалесса.

Присутствие на Малом совете посторонних, а тем более не дворян, хотя последнее и было спорным, не поощрялось и даже, можно было сказать, запрещелось, но Консул есть Консул. Он сказал, другие промолчали. Так, Кот оказался негласным "членом" совета. Слушать разглагольствования о положении в стране стало своеобразным хобби. Всегда равнодушный и непробиваемый - Адриан, всегда великолепно держащая себя императрица, играющий в сови игры Шаорин и капитан гвардии, последний представлял мало интереса. Сам Иванэ поражал Кота тем, что казалось был создан дабы руководить. Хотя официально вела собрание Саола, убийца видел, что девушка во многом полагается на каменного герцога. не удивительно. Он вот тоже даже не заметил, как стал "человеком Амарра".
Каменный герцог...Когда-то это было так или только казалось, но то что сделала одна маленькая ... легко разрушило веками закаленную твердь. После бегства Лексы от Иванэ осталась тень. Он продолжал ходить, ест, спать, делать дела, бывал на стене, учавствовал в защтите, посещал двор, вел совет...Но это не был тот Иванэ, за которым когда-то пошел Кот. Это было лишь его отражение в зеркале жизни.
- Провизии нам пока хватает, даже более чем, но конца осаде пока не видно, и достоверных данных о положении всех войск у нас нет... - Голос герцога плавно тек над большим резным столом, за которым сидело четыре человек. Это и так было всем известно, но каждый раз люди вновь и вновь повторют то, что больше всего их волнует.
Одно из кресел сегодня пустовало. Адриан просил передать, что немного задержится. Что за дела заставили верховного мага пропустить Малый совет осталось тайной. И слава Марэлю. Кот предпочитал не лезть в дела этого человека. Не буди лихо, пока...
Двойные створки распахнулись и на пороге возникла фигура в темном балахоне. Ну вот стоило помянуть и Адриан уже явился на "зов".
- Пршу простить меня, за опоздание. - После маг спокойно прошел на свое место и опустился в высокое кресло.
- Уверены, что только очень важные дела заставили Вас задержаться. - Можно было подумать, что в этом замечании кроется усмешка, если бы их не сказал Иванэ Из его уст они прозвучали как простая констатация неприложного факта.
- Да. Мне только что сообщили новость об Императоре. Наши войска разбиты у Темного Брода лирийцами. Император и многие рыцари убиты. Остатки тех, кто выжил - таких немного - отступают. Армии Лаконы больше не существет.
Если и случаются в жизни немые сцены, то в данный момент Кот наблюдал именно ее.
Тишина наступившая вдруг в комнате напомнила Коту ночные засады, когда даже дыхание может стоить убийце головы. Сейчас о своих головах и их сохранности, видимо, подумали все присутствующие, кроме может быть самого Адриана, который даже не дрогнул, сообщая страшную новость. Реакция других была и похожей, и совершенно разной. Шаорин знал, понял Кот. Мирта сильно побледнела, но сдержала себя в руках. Где-то там был ее брат. Иванэ поднял глаза на Кота, но в них ничего уже не отразилось. Этот человек перешел ту грань, за которой что-то может потрясти, осталось только то, что сокрушает окончательно. Интересно, что еще подготовила стерва - Судьба для герцога?
Но времени узнать, что станется с герцогом после этого известия Коту не предоставилось. Императрица в первый момент просто замершая, как прекрасная статуя, вздохнула и начала медленно оседать на пол. Кот бросился было вперед, но его опередили другие крепкие мужские руки. Иванэ подхватил Сао на руки, словно она была невесомой и решительно направился прочь из комнаты. Все расступились, Кот последовал за герцогом, следом заними выбежала Мирта. Прозрачностью лица она немного уступала Сао. Убийца даже испугался, что она тоже сейчас рухнет ему на руки, но девушка решительно шла рядом с ним, сжимая маленькие кулачки. После того, как она вернула с того света Эвора, к лечению которого он тоже имел отношение, Кот не заметил, как стал восхищаться хрупкой, но такой сильной дворнякой.
Иванэ, тем временем, уже достиг комнат императрицы и скрылся за дверью. Кот бесцеремонно последовал за ним. Мирта уже отдавала приказы служанкам. Кто-то охал и причитал, кто-то суетливо кинулся готовить постель, одна из девушек разбила вазу - и в этом всеобщем наступившем хаосе посреди комнаты возвышался герцог с бездыханной девушкой на руках. Впервые за последние дни в его глазах появилось осмысленное выражение, он снова мог заботиться о ком-то, он кому-то был нужен. Кот уже возблагодврил Марэля за этот нежданный обморок. Пусть он вызван ужасными известиями, но об этом можно подумать завтра. Теперь уже лишний день не сыграет роли.
Когда женщины, наконец, немного успокоились, Ивнэ опустил Сао на кровать и присел на край рядом с ней. Пару раз он легко ударил девушку по щекам, возвращая в реальность. Веки императрицы затрепетали, приоткрылись и Сао посмотрела на Иванэ.
- Это был не кошмарный сон?
- Боюсь, что нет, Ваше Величество. - Голос Амарры теперь был успокаивающим. Как бы тяжко не было ему, перед лицом боли другого он прогнал тоску прочь.
Императрица вновь закрыла глаза и прижала ладонь ко лбу. Иванэ взял со столика кубок с водой, приготовленный одной из служанок, и протянул ей:
- Выпейте. Вам станет легче.
Девушка удивленно посмотрела на герцога, но стакан взяла. Легкий румянец стал возвращаться на ее щеки.
- Теперь Вам нужно отдохнуть. Поспите, завтра ничего не изменится, но это не повод, чтобы губить и себя.
- Что же нам теперь делать, Иванэ? Ярно...он мертв...войска...- В этот момент княжна, стала удивительно похожа на маленькую девочку, ищущую защиту. В ней было столько беззащитности, что даже Кот дрогнул. Иванэ взял руку Сао в свою, поцеловал ее и ответил:
- Спать. Вам нужно спать. Об остальном я позабочусь. - После этого он встал, поклонился и вышел. Кот также поклонился и последовал за герцогом.
Только в своих комнатах во дворце, Иванэ заговорил с Котом.
- Итак, нам поставили шах и мат.

[Тарикэ]

14-20 день Месяца Падения Зерна

Тарикэ сидела перед зеркалом, расчесывая свои длинные, черные локоны. В комнату резко и решительно вошла Сильвия:
- Ну! Он опять пришел. И даже со своим другом.
Черноволосая девушка улыбнулась с неистребимым лукавством:
- Он очень красивый..
В комнату вошел маленький слуга:
- Леди, к вам Свен Сакола. Он был бы рад увидеть вас... и вас, - добавил слуга, переводя взор на Сильвию.
Тарикэ засмеялась, глядя на лицо своей подруги, а та в притворной строгости сдвинула брови.
- Послушай, принцесса, а как же ты так свободно общаешься с мужчинами? - лукаво  спросила Сильвия.
- Не свободно.. Честно. Я просто.. Ох, я не знаю. Но его глаза такие.. У наших витязей глаза темные, строгие, подчиняющие себе. Женщина создана только для того, чтобы мужчина мог продолжить свой род во славу Каара..
- Ты что - смеешься? - прервала ее подруга.
Кали покачала головой. Перед ее мысленным неожиданно появился великий везирь. Его глаза так ласково и внимательно смотрящие на нее, как на равную. Тарикэ вздохнула и улыбнулась:
- Давай не будем спорить, Сильвия.
Когда девушки спустились в комнату, Свен и его друг - Роб оживленно обсуждали странную тишину со стороны лирийцев, для которых жертвы были не важны - важен лишь прорыв. Белый город пока стоял. Увидев Тарикэ, Свен радостно улыбнулся и тут же предложил всем прогулятся по улицам города. Его глаза смотрели в очи юной принцессы чуть лукаво и ласково. Юноша мягко приблизился к Тарикэ и тихо сказал:
- Ты очень красивая, Кали.
Девушка вспыхнула, как роза. А рядом находившаяся Сильвия, услышав слова Роба о собственной неотразимости, неожиданно приблизилась к нему и чуть выпятив губы приказала:
- А ну! Покажи мне насколько ты ослеплен мной!
Сильвия звонко смеялась, ее смех внезапно был заглушен мягким поцелуем, а потом - звонкой пощечиной. Роб радостно рассмеялся:
- Ты умеешь постоять за себя! Но пусть меня помилуют Силы, ты - дитя, - веско сказал Роб.
- Скажу тебе по секрету: ты прав, Роб. Пошлите гулять, дети, - покровительственно кивнула она в сторону смущенных Кали и Свена.
Мягкая ладошка Тарикэ почти полностью исчезла в руке юноши:
- А ваш город выстоит? - неожиданно спросила девушка.
Глаза Свена чуть потемнели:
- Мы очень надеемся на это. Но, Силы знают, Белый город - невечен.. Всему приходит конец.
- Ты это так говоришь, Свен, - тихо прошептала Кали, - словно Криэранн обречен.
Парень улыбнулся, скрывая тревогу в глазах:
- Если в городе будут девушки с такими глазами, как у тебя, то он - выстоит!
Болтая ни о чем они ходили по улицам осажденного города, не обращая внимания на темнеющие небеса, на усиливающий ветер... Они просто - жили.

[Эвор Тилийский]

2 день месяца Темнейших Глубин.
Лакона. Фалесса.

    Полутемная комната и почти полная тишина, нарушаемая только глухим звуком биения собственного сердца и хриплым прерывистым дыханием. Тусклый луч холодного зимнего солнца пробивался через узкий просвет между тяжелыми портьерами, оставляя на черно-красных тай-суанских коврах пыльную бледно-желтую полоску. Зеркала, громоздкая деревянная мебель, картины в золоченых рамах на стенах…. Все это было, и вместе с тем не существовало….
      Тот, кого очень давно, словно в прошлой жизни, звали лесным Князем, был безмерно далек и от осажденной Фалессы и от себя самого. Он ушел бы совсем, но Сила, слишком большая и своенравная, что бы ослабшее сознание князя могло противиться ей, привязала Эвора к изувеченному человеческому телу, памяти, позору и чувству вины, которые теперь уже почти не причиняли боль…. И он был благодарен за это. Уйти было бы слабостью и самым простым выходом… уйти после того, как твоими руками разрушено все… он должен попытаться исправить. Глядя в белый потолок, Эвор ощущал презрение к собственному бессилию.
      Но у него осталось небо. И пусть теперь, летая во второй своей оболочке над степями и границей леса, что когда- то был его домом, Эвор не мог полностью отрешиться от прочего мира, но ветер странным образом снимал боль и дарил свободу, отобрать которую был не в силах никто….
     
      Она вошла, как всегда, бесшумно, и Эвор не услышал ее приближения, пока тонкая прохладная ладонь девушки не коснулась его лба. Он медленно открыл глаза, хотя мог этого и не делать. Кроме нее здесь быть некому, а черты этого лица он раз и навсегда запомнил в мельчайших деталях. Невысокая хрупкая красавица, светловолосая, с темно-синими как зимнее море глазами. Эти глубочайшие, обрамленные пушистыми ресницами омуты были первым, что Эвор увидел, вернувшись из-за черты, он не мог не узнать их.
      Война и все, что навалилось на молодого Князя в последние месяцы, заставило забыть ту мимолетную встречу в Криэране, но едва взглянув в огромные темные глаза Мирты (да, теперь он знал, как ее зовут), он безошибочно вспомнил все и не мог не поразиться тому, как сильно она изменилась. Какая холодность и затаенная тревога и мягкая, но огромная Сила заключена, в этой тоненькой девушке…, та самая сила, что приказала ему вернуться назад. В прочем, они стали другими оба.
      Они редко говорили, порой, не обмениваясь и парой слов за день. Князь был для нее обременительным обязательством, и молчаливая договоренность не лезть друг другу в душу, казалось, вполне устраивала обоих. Но у Эвора порой создавалось странное впечатление, что он живет с утра до вечера лишь для того, что бы дождаться ее прихода, сказать пару ничего не значащих слов и просто смотреть на нее, пока она снова не уйдет.
- Жара нет, - тихо сказала Мирта.
        Эвор молча кивнул, он и сам чувствовал, что почти совсем уже поправился, настолько, насколько в его случае это было возможно.
- Там внизу герцог Амарра, он хотел поговорить с вами, - тихо произнесла Мирта, и голос ее показался Эвору неожиданно усталым и глухим, - Вы сможете его выслушать?
- Да, непременно, - но слова не несли в себе никаких эмоций.

        К «Мечу Лаконы» Эвор относился гораздо лучше, чем к Ярно и его своре, возможно потому, что честь и смелость герцога Амарры были неоспоримы, а честь в Лесу ценилась ничуть не менее, чем в Империи, и Иванэ вызывал у Князя только непременное уважение… но врагом от этого быть не переставал.
        Возвращать его с того света из простой солидарности никто не стал бы, и в свете того, что Фалесса в осаде, похоже Лаконе необходима была помощь Леса… именно то, чего Эвор дать сейчас не мог, даже если бы захотел. Тил никогда не примет того, кто принес Лесу столько смертей, того, кто, переступив через обычаи и собственную веру, осквернил святыни, стоявшие еще до того, как строились первые города тех земель, что теперь называются Лаконой.
      Услышав шаги на лестнице, Эвор с трудом сел на кровати, спрятав под одеяло изувеченную руку. Двери медленно открылись. Мирта вернулась вместе с Иванэ, и хотела было оставить их, но герцог, прикоснувшись к плечу девушки, дал понять, что хочет, что бы она осталась. Амарра сел в кресло, напротив Эвора, Мирта молчаливо отошла к окну, отдернула портьеру, впустив в комнату холодный зимний свет.
- Доброе утро, Князь, - негромко произнес Иванэ, - Мне сказали, что вы чувствуете себя уже лучше. Есть разговор, который лучше не откладывать.
        Амарра был странно бледен, всегда спокойное и лишенное эмоций лицо казалось старше, чем прежде. Наверное, война имеет свойство менять всех.
- Я слушаю, герцог, - спокойно ответил Эвор, собственный голос сухой и слабый все еще казался ему странным.
- Лакона сейчас в очень тяжелом положении, Князь. Вы, думаю, знаете это. Фалесса и Криэран в осаде. Армия Ярно разбита, - Иванэ помолчал какое-то мгновение, - Та самая армия, которая пришла в Полумесяц с огнем и мечом. Поэтому я пойму, если вы откажете мне в помощи, но все же вы должны сознавать, что в случае, если Лакона будет завоевана Лирией, хан не будет мириться с тем, что его страну разделяет надвое ваш лес.
- И что именно Лаконе нужно от меня? – Эвор чуть прищурился, что бы лучше рассмотреть против света неподвижно-спокойное лицо своего собеседника, со стороны могло показаться, что Князь хмурится.
- Вы сами это понимаете, Князь. Перемирие с Лаконой, союз против Лирии, возможно помощь с ТОЙ стороны вашего Леса или поддержка у Тай-Суансих перевалов, - у Амарры было прекрасное свойство говорить все прямо в лоб, что бы потом не оставалось лишних вопросов.
          Что ж будет правильным ответить честностью на честность.
- Моя жизнь для Леса больше ничего не стоит, - негромко проронил Князь, - Мне не простят ни этой войны, ни того, ЧТО я сделал. Но все это крайне смешно мне, - без тени улыбки произнес Эвор, - Что сделал Ярно, когда я предлагал ему обрести в лице Тила верного союзника и надежного соседа?
          Мирта резко обернулась от окна, ее серебристые локоны, разметавшись по обтянутым светло-синим шелком плечам, казались пеной на глади волн.
- Есть время, когда забыть старые обиды, становится единственной возможностью выжить, Князь, - ее голос звенел гневом, и Эвор внезапно с какой то отрешенностью подумал, что это единственный живой голос в комнате, - Если вы не желаете больше думать о себе, то подумайте о своих людях. Выдержит ли Лес еще одну войну, на этот раз с сытой и сильной Лирией?
- Это не хуже чем ходить в вечных вассалах у Ярно, - в какую то секунду сквозь полную оторванность от всего прорвался гнев, тут же погасший.
          Амарра несколько мгновений молчал, казалось, собираясь с мыслями, потом решился.
- За помощь, Князь, вы останетесь живым и получите свободу, себе и Лесу. Я как Консул Лаконы могу признать независимость Полумесяца, и если вам нужны гарантии…
- Гарантии? В этой стране вряд ли сыщутся гарантии большие, чем данное вами слово, герцог, - обронил Эвор мрачно, о чести Амарры ходили легенды.
        Мало радости вступать с союз с Лаконой, чьи правители угнетали и унижали лесных жителей на протяжении века, мало чести, но еще глупее и страшнее лишить Тил такой возможности, возможно последней. Крилла в Княжих Чертогах уже присягнула Ярно на верность. Договор с Амаррой хотя бы компенсирует потери Леса, и если не сведет их на «нет», но хотя бы частично оправдает пришедшую по вине Эвора в Тил войну. С такими условиями Князь даже осмелился бы предстать перед советом. Его, конечно, все равно прогонят, но возможно вернут их роду право на престол Тила, и дети Сиэнны смогут называть себя Князьями…. И Лес будет свободен.
    Это не искупит вины, но позволит сохранить хоть что-то… если лирийцы не уничтожат все на своем пути.
    Эвор долго молчал, настолько, что могло показаться он снова провалился в «ничто», стараясь понять и взвесить все…. Терять молодому Князю в этой жизни больше было нечего. Если Лакона и откажется от своих обязательств, он все равно «выигрывает» собственную жизнь и свободу, которые хоть и не имеют без Леса никакого смысла, но могут закончиться с большей пользой, чем в руках столичного палача.
- Я согласен, - тихо, но твердо ответил Эвор.
      В этот момент еще никто не знал, как ценен будет для обеих сторон этот странный, рожденный охватившей Лакону и Полумесяц агонией, альянс.

[Ардрик ле Нуаран]

30 число Зерна.

Итак, мы в Озерном Чертоге – последней крепости Эвора. Эх, да где теперь сам Эвор? А они вот ждут, и за это их нельзя не уважать.
Верховенствует тут Ред Дир – замечательный человек и лидер. Есть в нем что-то такое… Не царственное, не аристократическое, но рядом с ним и Ярно, и Шарк, и даже Эвор выглядят крестьянскими сыновьями. Этакое врожденное благородство в первоначальном смысле этого слова. С ним мы не говорили – зачем я ему? По всем магическим вопросом ему готовы дать совет друиды. Кстати, славные люди. Узнав, что я – маг Воды, они пригласили меня бывать у них почаще, и не раз я забывался в отвлеченных спорах о сути стихии и прочих не касающихся моей горемычной жизни вещах.
Жизнь, кстати, показывала зубы уже не мне. Бедолага Эвор сейчас, должно быть, заживо гнил в фалесских застенках с воспаленной рукой… А ведь он был хорошим человеком. Ершистым, иногда резким, иногда недальновидным, но честным, прямым и всегда готовым отдать за свой малоблагодарный народ всю кровь до капли. Он вел их против железных полков Ярно, а они предали его из-за каких-то деревьев… Да, святыня, но если выбирать между людьми и богами…
К сожалению, мало кто выбирает человека. Все говорят: честь важнее людей; слава важнее людей; идеи, гордость, власть, родина – все это важнее людей. Уроды… Ничего они не понимают! Все это теряет свое значение, если ты остаешься один, если все, кто тебе поверил, полегли ради этой мишуры… Свою собственную жизнь каждый волен отдавать за что хочет, но жертвовать другими – друзьями ли, подданными – недопустимо!
Эвор это понимал, а Ярно – нет… Но почему один лишился пальцев, свободы, если уже не самой жизни, а другой получил славу, власть и лучшую из женщин мира? Ответа нет и не будет…
Все было спокойно… Рыцари ушли встречать лирийцев. Друзья степей явились удивительно вовремя… Ну да, как один на один с огромной империей – так это Лес, а как взять врасплох беззащитные города и увязшую в Лесу армию – так это Сторн с Лирией…
Нам-то в Озерном, благодаря Крилле, уже все равно, но за державу обидно.
Делать было совершенно нечего: сидеть в обороне – глупо, а выйти против Криллы и Герена – сил не хватит. Да если бы и хватило – кого сажать на трон? Ред – не из Леса, а Сиэнна. При всем к ней уважении, не та Княгиня, что нужна во время всеобщей резни…
НО! Что-то делать было необходимо…

[Сингреллин а Ре'Антэ]

[glow=navy,2,500]
Шестой день месяца Темнейших глубин. Раннее утро.
Лирия. Пустыня недалеко от Хайдолы.[/glow]

Вампирке становилось всё хуже. Вчерашний день она провела в том самом карьере, откуда выбралась на поверхность. Однако сидеть на одном месте было выше её сил, и она решила добраться до более-менее обитаемых мест. Это в пустыне-то.

Ночь прошла спокойно, по пути ей никто не встретился (а пусть бы и встретился, лишняя закуска никогда не помешает). Однако вот уже и рассвет, небо посветлело, и вампирка подумала вдруг, что пустыня - не самое лучшее место для вампира. Надо было срочно что-то делать, но Син просто шла вперёл, автоматически передвигая ноги и размышляя.

"Интересно, а почему тогда, во время той жизни, у меня не возникало желания путешествовать? Ведь я же ни разу не уходила далеко от города, почему же? Наверное, из-за пустыни. Надо было уходить в последние дни Войны, тогда тут такие дожди были, песок под ногами хлюпал... А теперь эта мерзость сейчас выползет на небо и подпалит мне шкурку..."

Становилось всё жарче, и, когда вампирке стало казаться, что она уже поджаривается, её взгляду вдруг предстали.. пальмы...
Вампиры не видят миражей, поэтому Сингреллин не стала сомневаться в собственных глазах, а просто рванулась вперёд. К тому моменту, когда до оазиса оставалось всего несколько шагов, Син вдруг осознала, что бежит на четвереньках. Пристыженно оглядевшись (уж не видел ли кто?), она поднялась на ноги, оттряхнула коленки и преодолела последнее расстояние.

Оазис, как оказалось, образовался на берегу озерца, и представлял собой, собственно, само озерце, пяток пальм и одного человека. Сингреллин долго разглядывала жующего нечто похожее на кору пальмы старика, завернутого в лохмотья.

"Жара, а он в лохмотья завернулся", подумала Син, подходя к нему.

- Эй, старик! - крикнула она.
- Кто здесь? - вопросил старикашка, поднимая на вампирку невидящие глаза.
- Я - твоя Смерть. - сказала Син, недобро смеясь.
- Я долго ждал этого. Наконец-то.
- Чего? - опешила вампирка.
- Ты же пришла забрать меня, да? Я живу здесь уже долгое время, надеясь умереть от жары.
- Самоубийца что ли? Почему бы тебе просто не повеситься?
- Я пытался. Не смог. Я слишком боюсь боли. Придя сюда, я хотел умереть от недоедания. Однако уже через четыре дня поймал себя на том, что жую кору...
- О ужас. Могу я не спрашивать тебя, почему ты пошёл на такие меры?
- Зачем тебе спрашивать? Ты же Смерть...
- Эээ... Ну да, ты прав. Просто так спросила. Из вежливости. Однако твоё время ещё не пришло. Ты же ещё не умер.
- Так убей меня!
- Я Смерть, а не убийца. - Син откровенно издевалась; нечто, похожее на сочувствие в её душе умерло, даже не успев родиться.
- Ну ты можешь хотя бы сказать мне, КАК я умру?
- Конечно, могу. Тебя убьёт вампир.
- О! Неужели мне суждено влачить жалкое существование до самого Возвращения Теней?!
- Кого? Вампиров? - вампирке польстило, что её, оказывается, звали Тенью.
- Вампиров, Теней... Какая разница?
- Недолго ждать осталось. Скоро они вернутся.
- Скоро? Их нет уже две тысячи лет, почему же им суждено...
- ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ?! - воскликнула Син, не дослушав. - Ты сказал - две тысячи лет?!!
- Да, именно столько. Разве ты, Смерть, не помнишь, когда произошло то время? Ведь у тебя было много работы...
- Видишь ли, - сказала Син, обдумывая это знание, - на Серых Равнинах время течёт иначе...
- Где?
- Там, куда души уходят после того, как умирают...
- Но я думал, что...
- Да не важно. В общем для меня, Смерти, время несущественно. Поэтому и удивляюсь. И вообще, хватит болтать, помолчи немного. А то заберу тебя позже, чем нужно.

Старик замолчал, ужаснувшись такой участи. Мдя, нашёл во что поверить. Старческий маразм, наверное, замучал дедушку... Тем временем Син, убедившись, что старик слеп, скинула с себя истлевшие лохмотья и нырнула в воду. Впрочем, она тут же пожалела об этом, едва не свихнув себе шею - озерце было весьма неглубоким. Чтож, друдно было ожидать чего-либо иного в пустыне...
Смыв с себя тысячелетнюю грязь, вампирка выбралась на берег, закопала в песок остатки одежды и стала разбирать сумку.

В ней нашлось много интересного. Там было почти всё, что нужно. Кроме того, засыпая, она догадалась наложить на сумку заклинание хранения, поэтому одежда и всё остальное неплохо сохранилось. Син облачилась в одёжки и подумала: "а всё-таки жаль, что старик слепой. Он бы хоть сказал, не буду ли я выглядеть слишком старомодно в таком обвесе? Две тысячи лет - не шутка..."

Вампирка сделала для себя заметку по поводу одежды, затем принялась сооружать навес. Через полчаса рядом с озером над песком висел плащ, растянутый между тремя палками. Вампирка сидела под этим плащом, в темноте, а старик время от времени приносил ей воду, дабы помочь охладиться. В противном случае вампирка пригрозила, что не заберёт его в назначенный срок. Совесть Сингреллин молчала.

Решив, что это не дело и что она не сможет долго жить в пустыне, Син подозвала старика. Он, спотыкаясь, подобрался к "шатру", едва не сбив одну из палок.

- Эй, полегче! - сказала Син.
- Да-да, прости, о Всесильная.
- Хватит! Не называй меня больше так. Я не всесильна, я просто могу очень много. Многоможущей тоже называть не смей.
- А как тебя звать?
- Зови меня просто... Мнээ... А, к чему скромность. Зови меня просто Смерть.
- Хорошо, Смерть. Итак, зачем ты позвала меня?
- Собственно, в чём вопрос. Где у нас тут ближайший город?
- Иерохарра. Примерно три дня пути в сторону восходящего солнца, - сказал старик, махнув рукой в другую сторону. На это Син внимания не обратила.
- Прекрасно. Вот туда-то мы и направимся. Именно там мы и должны встретить вампира, убьющего тебя.
- Как скажешь, Смерть...

" Да вот уж так и скажу. Поверь, старик, мне лучше знать, где на тебя нападёт вампир. Я даже знаю, какой вампир это будет... " - подумав так, Сингреллин а Ре'Антэ улыбнулась...