Часть вторая: Возрождение из пепла Опции

[Рейнхард Кристиан Дресслер]

27 число месяца Полотна

Музыка: Gorillaz; Feel Good Inc

Все больше и больше времени – дневного и ночного – я проводил в своем кабинете, рассматривая чуть ли не на свет книги Клинков. На остатке карт-бланша удалось выторговать почти все их тексты, находившиеся у СИБ - и теперь я вновь и вновь сверял разрозненные строчки, которые имели хоть что-то общее.
Занятие было, во-первых, совершено неблагодарным, во-вторых, отвратительно влияющим на глаза. Но делать-то надо, кроме меня в этом не разберется никто. Ребята у меня в оперативной группе подкованные, но если им вот это все спустить – они будут искать шифрованную дипломатическую переписку или следы денежных мошенничеств.
Мне же приходилось искать странные намеки, мистические замечания, философские умствования… Заметки о бренности бытия не были для меня совсем уж неожиданностью, но, похоже, тут это рассматривали как вопрос личного домашнего хозяйства и надеялись все последствия таковой бренности отложить куда-нибудь подальше. Если пойму, за счет чего – дело сделано.
Расходуя средства, сравнимые с бешеными, на каву, каковой уходил… и уходил… и уходил почти что ведрами, я все пытался что-то понять. Конечно, кое-что из жизни ордена Клинков я узнал – но к развитию изначального построения о важности неких Печатей для народного хозяйства я не приблизился ни на шаг. Надо будет устроить капитальный поиск – прийти туда, где хроники лежат, и отдать себе команду «Апорт!». Притом хроник понабрать всяких – светских, церковных, местных… И искать, искать, искать. Но нет у меня таких сил!
Решил прерваться ненадолго, почитать что-нибудь легкое… Взял что-то старое и историческое, «Жизнеописание Квинта Публия Тассадара»:
«Велик он был в битвах – и в рядах первых, и армиями командуя. Полководца дар щедро был ему отмерен, но был Тассадар заносчив и превосходство свое над людьми, что рядом с ним дрались, самоочевидным полагал… А как узнал, что родина его, Аюр, потеряна для Империи – сверх того и сердцем ожесточился, лицом почернел и глазами грозно весьма сверкать стал… А бойцы его, двум клинками вооруженные, столь неистовы и в своем вожде уверены были, что звали их левантийским словом «зелот»…». Н-да, что-то не слишком легко читается…
В полном ужасе я попытался отойти ко сну, но ночью два раза просыпался и шел в библиотеку – проверять приснившиеся идеи. Короче говоря, я встал на след и намертво к нему прилип. Теперь осталось только по нему бежать, перепрыгивая коряги, пригибаясь от сучков и преодолевая соблазны остановиться попить пиво.
Утром я был разбит, как Императорова чаша. Мир был каким-то скрытным и неискренним; он самим своим существованием вызвал желание привязать действительность к стулу, и канделябром, канделябром в лицо… светить. Нет, так недолго сойти с ума и начать поощрять ремесло человекоубийства. Надо, надо что-то делать: идти другим путем, раздвигать границы сознания, нормально идти в обход… или искать помощи.
Вот так я и оказался на самом пороге благопристойного для визитов времени на пути к покоям фрейлины де Анфра – в руках узелок книг, на лице несколько забитое выражение – ни дать ни взять студент, пытающийся одолжить «вот буквально почти что всего лишь» до морковкина заговенья. Однако я из студенческого возраста в общем и целом, если не думать о тотальной неуспеваемости, вырос – так что был пропущен к недавно вернувшейся с утренней прогулки с Императрицей фрейлине.
Разумеется. Никто меня  покои не пропустил – ну что мне делать в девичьих покоях? И не надо гусарства… Девушка вышла встретить меня в коридор перед таковыми, присела в реверансе в ответ на мое приветствие и с интересом посмотрела на стопку книг:
-Что-нибудь новое, номен Дресслер?
-Можно сказать и так, - я пожал плечами и понизил голос, - Вообще-то, это из Клинковских архивов. Все страшно секретное и опечатанное такими перстеньками, что аж боязно...
Агнесса чуть склонила голову на бок, ее личико приобрело несколько задумчивое выражение.
-…Но, - продолжал я, - если я в этом еще пару дней поразбираюсь – то сойду с ума! Так что… может быть, вы, номени, свежим взглядом да всепобеждающей дамской логикой…
Лицо Агнессы выразило живейшее участие.
-А что мы, собственно, ищем, номен?
Я вкратце пересказал девушке все те выводы, к которым пришел по делу об Императоре. Вообще-то меня за такое повесить мало – разглашение, вербовка без согласования, все такое прочее… Но – да ладно, чего уж там… И вообще, сейчас на мелкие нарушения не обращают внимания вообще, на крупные – досадливо морщатся, а за государственные преступления, видимо, заколют в подворотне. Начальство, эххе…
-…Вот тут, в общем-то, все, что у меня есть незашифрованного. Не сочтите за труд – просмотрите как-нибудь, очень вас прошу, - я посмотрел на прекрасную фрейлину так проникновенно-просительно, как только мог, и протянул ей узел.
Агнесса забрала его с плохо скрываемой радостью, пытаясь тут же начать разбор источников. Горящие ее глаза уже просматривали корешки; еще немного – и дама уйдет в эти документы так, что лишь туфельки, возможно даже – лишь кончики каблучков, останутся в текущей реальности.
Номени изо всех сил пыталась продолжить вежливый разговор, но я, видя, каких мучений ей это стоит, вежливо откланялся, сказав, что жду ее посыльных в любое время суток, с чем и ушел.
Уходил я в блаженном спокойствии – эта девушка умрет голодной смертью, но найдет все, что закладывали в эти книги их авторы, и даже кое-что из того, о чем они сами-то имели очень расплывчатое понятие…

[Каспар де Диш]

27 число месяца Полотна.
Рунн.

    «Смерть Императора это только начало. Если ты сумеешь распутать клубок этих древних тайн, и понять, что произошло на самом деле, то ты сделаешь одно из тех великих дел, для которых и создавался этот орден.» - эти слова сантэт Урбинуса звучали в голове у Каспара все то время как он ехал из Ауралона в столицу. Прихватив по пути крайне любопытного товарища – некоего Дайкнера, он прибыл в Рунн, и последние две недели провел в бесконечных ходках по городу.
    Его появление здесь осталось незамеченным, но это было хорошо – никто не мешал. Расследование продвигалось постепенно, он успел побывать и во дворце, и во многих иных местах. Вскоре было объявлено, что Император скончался в результате прискорбного несчастного случая – но подробности не сообщались. Каспар мог бы обсудить это со своими коллегами здесь, но сейчас ему были важны свои собственные догадки.
    Как он понял ключами к произошедшему владели два человека – кардинал Рунна и герцог Нортми, глава Службы Имперской Безопасности. Стоило поговорить с ними, но в городе была ужасная суматоха предшествующая Выскому Совету, и Каспар решил отложить это на некоторое время.
    В Рунне хватало и мелких странностей, которые требовали тщательнейшего расследования – как оказалось представительство Ордена Никонианцев в Рунне работало из рук вон плохо, многие дела были заброшены, документы были в ужасном состоянии. Отчитав отца Тидиуса, который страшно перепугался и клятвенно обещал все наладить, Каспар приступил к изучению самых последних отчетов, которые сообщали о разных странных происшествиях.
    Пропустив явную белиберду вроде гигантских летучих мышей, внезапных исцелений и прочего в том же духе, де Диш наконец обнаружил кое-что любопытное, причем непосредственно касающееся дел Церкви.
    Тайна требовала раскрытия. Собрав свой нехитрый скарб, Диш вышел на улицу из дверей представительства Ордена, и направился в Служилый город, где в глубине извилистых улиц стоял неприметный особняк.
    Он незаметно проскользнул мимо охраны, которая глазела по сторонам. Дверь была не заперта, и Каспар вошел внутрь.
    Странный дом, полный необычных вещей. Диш шел по коридорам заваленным всякой рухлядью – книгами, ретортами, какие-то склянками и подобным хламом. Где-то на верху слышался звон и чья-то ругань.
    Каспар отворил первую попавшуюся дверь. Громадный обеденный стол, на двенадцать персон – весь завален бумагами, перьями, какими-то книгами. Инквизитор подошел и вгляделся в расчеты. Любопытно…
    Расходящиеся круги опоясывали маленькое нарисованное солнышко. Суровые лики звезд хмурились, поля были все исписаны цифрами.
    - Не трогай моих чертежей! – Каспар обернулся на звук. Маленький, седой, с растрепанными волосами, человечек, в широком кожаном фартуке, гневно смотрел на него. – Кто Вы такой, Сеятель меня побери? Мне обещали, что тут меня никто не побеспокоит!
    - Полагаю – Вы и есть Йордан фон Брун. – усмехнулся инквизитор. – Знаменитый астролог, теолог, философ и еще Лука знает кто… Рад нашей встрече. Мое имя – Каспар де Диш, я инквизитор из Ауралона.
    Йордан вздрогнул.
    - Да, я слышал о Вас, – произнес он спустя время. – Верный пес святого престола. Но на этот раз Вы ошиблись и встали не на тот след. Я – Трифиллиос, личный аптекарь сантэта Фабиуса, родом из Флавии.
    - Я понимаю. – Каспар кивнул. – Догадывался, что с Вами что-то и случилось в таком духе. Чем же Вы занимаетесь тут, Трифиллиос?
    Ученый недовольно посмотрел на него. Глаза его прыгали от одного предмета к другому, словно он не знал, за что схватиться первым.
    - Вы первый кому я это говорю! – вдруг взвизгнул Трифиллиос. – Необычайно! Удивительно! Мною сделаны крайне важные открытия,  – он стал кружить по комнате, подняв руки. – Кто бы мог подумать!
    - О чем Вы? – холодно спросил Каспар де Диш.
    - Прошедший месяц был самым плодотворным… - бормотал ученый, не обращая никакого внимания на стоявшего рядом инквизитора. – Разбросанные теории сошлись вместе, и дали истинное знание. Я, Трифиллиос, он же Йордан фон Брун, доктор наиболее глубокой теологии, профессор чистейшей и безвредной мудрости, известный в главных академиях Империи, признанный и с почетом принятый философ, чужеземец только среди варваров и бесчестных людей, пробудитель спящих душ, смиритель горделивого и лягающегося невежества… О, да!
    - Что же Вы открыли, мой скромный друг? – Диш внимательно смотрел на нарезающего круги Йордана.
    - Вы ничего не знаете и не поймете! – замахал руками Трифиллиос. – Мракобес! Хотел бы я сейчас посмотреть на тех глупцов и недоумков, что раньше спорили со мной! Я ведь прав, кругом прав. Я свел воедино никчемные теоремы Альбера Бруа, я вновь открыл законы, о которых писал великий Неоклит, наконец, я понял принципы устройства Вселенной, о которых так долго говорил Миклас Редери.
      Глаза Трифиллоса сузились, и он с подозрением поглядел на инквизитора, пробормотав при этом что-то вроде: «Знаем мы, кто повинен в смерти Микласа Редери».
    - Что же такое с законами Вселенной? – осторожно спросил Каспар.
    - Вселенная бесконечна! – воскликнул Трифиллиос. – Существует бесконечное множество других миров, одни и те же законы действуют во всех уголках Ойкумены! Может быть они тоже обитаемы, кто знает…
    Диш с сомнением покачал головой.
    - Я сам видел! – гордо заявил Йордан. – Была безоблачная ночь, я как раз заканчивал свои работы над философским камнем, и перешел к стадии, когда сила огня должна увеличится, поскольку душе камня следует выпотеть! Но это не важно. Я решил еще раз понаблюдать небо в специальный зрительный увеличивающий прибор из Гельвы, который по-простому называют телескопом. Так случилось, что объектом моего наблюдения стала звезда Муштари, которая, как известно не звезда, так как ее орбита…
    - Ну и что же Вы увидели? – перебил его нетерпеливый Диш.
    - Не перебивайте меня! – взвился астроном. – Оказалось, что вокруг самой Муштари вращаются три маленькие звездочки… Разумеется, мои дальнейшие рассуждения ничего не скажут тому, кто ничего не понимает в науке. Если сказать просто – я связал все известные законы в одну систему. Я вывел узника из тюрьмы, и тот вместо стен тесной и темной камеры увидел необъятный чудесный мир!
    - Все это весьма сомнительно… - заметил Каспар. – Святые отцы говорят…
    - Мне все равно, что они говорят! – отмахнулся от него Трифиллиос. – Я знаю правду. Теперь, меня ужас охватывает при мысли что я, быть может, блуждаю в пространстве, где нет ни центра, ни начала, ни конца... Эх, Вы все равно ничего не поймете…
    Инквизитору оставалось только пожать плечами. Судя по всему, Йордан фон Брун, сменивший имя, действительно находился под крылышком у Ордена Игнтиссов. Вреда он не приносил, так что можно было оставить в покое этого, несомненно, гениального, но в тоже время безумного, ученого вместе с его странными теориями.

Сообщение отредактировал Каспар де Диш - 16.12.2005, 1:26

[Сэмьюэл Гарди-Прад]

27 число месяца Полотна.
Рунн. Золотая площадь. Штаб-квартира ВСгР.

    Кто-то заказывает герцога Иберо. Кто-то Асни Райм. Бертран говорит о причастности к беспорядкам важных персон, возможно из больших домов. Вчерашняя анонимка. Доносы. Всё сводится к тому, что действует группа преступников. И всё это накануне Совета… Что особенно настораживало, предупреждающая о готовящемся нападении анонимка лишилась гербовой печати, прямо здесь, в здании ВСгР. Малкольм абсолютно точно видел эту печать, и готов был поклясться на чём угодно. А ведь письмо легло на стол не кого иного, как Крукса
    Сэмьюэл поймал себя на том, что уже несколько минут читает одну и ту же строчку в донесении. Он потянулся в кресле и закинул руки за голову.
    Иберо. Может ли покушение на Иберо быть маневром для отвода глаз? Не похоже, слишком уж все натурально выглядело. По крайней мере со слов свидетелей. Тогда кто? Что там у нас по Флавио… Нда.. Тут ещё эти церковники с ума посходили, они то что затевают?
    Дверь в кабинет приоткрылись и в проем заглянул Крукс, собственной персоной.
    - Сэр! К Вам Его Светлость герцог Саджисский! Разрешите пригласить, сэр?
    - Герцог? – с трудом прорываясь сквозь пелену собственных мыслей, переспросил капитан, - О! Разумеется, просите лейтенант!
    В дверях показался Антонио Иберо. Гарди-Прад поднялся навстречу высокородному гостю.
    - Доброе утро! – улыбаясь, произнес герцог, - Вы позволите?
    - Приветствую Вас, Ваша Светлость, проходите, - капитан указал на свободные кресла. - Располагайтесь.
    Адмирал положил на тумбу у двери шляпу и плащ, которые держал в руке, и прошествовал внутрь, оглядывая владения Гарди-Прада.
    - Уютная каюта, граф.
    - Спасибо. Я сожалею, что Ваша Светлость и Ваши знатные спутники стали жертвами нападения в нашем городе.
    - Выбирайте слова, капитан! По-вашему я похож на жертву? – ухмыльнулся адмирал.
    - Простите Ваша Светлость, это казенный жаргон. Присаживайтесь. Хотите чего-нибудь выпить? Вино?
    Адмирал скептически оглядел стоявший на полке деревянный макет какой-то посудины и покачал головой.
    - Нет, благодарю вас. Лучше сразу перейдем к делу. Не люблю, когда в меня стреляют и не представляются.
    - Отлично, - Гарди-Прад пробежал глазами пару записей, лежащих на столе и передал их Антонио.
    - Вот ознакомьтесь, - предложил он, глядя Иберо в глаза, - показания записаны со слов задержанных. На втором листе картина происшествия глазами свидетелей.
    Пару минут герцог внимательно изучал полученные бумаги, в то время как Гарди-Прад смотрел на него, откинувшись в кресле. Дверь снова скрипнула, и в кабинет просунулся сержант Малкольм.
    - Сэр! Эээ… Вы заняты, сэр? – спросил он.
    - Да! – воскликнул капитан, - Вы что, не видите, сержант? У меня очень важный гость! Выйдите и подождите в коридоре!
    - Так точно! Прошу прощения, сэр! – лицо сержанта выразило испуг, и он как-то неловко попятился к двери, зацепив при этом тумбу. Она покачнулась, и предметы адмиральского гардероба посыпалась на пол.
    - Прошу прошения… Извините… - бормотал Малкольм, собирая одежду и возвращая её на исходное место, под грозными взглядами капитана. Когда он, наконец, удалился, герцог вернулся к изучению свидетельских показаний. Через несколько минут, когда Гарди-Праду показалось, что адмирал закончил, он спросил:
    - Все ли верно указано? Вам есть, что к этому добавить?
    - Пожалуй что и нет. Ваши ребята все очень хорошо записали, - герцог усмехнулся, - словно снова все пережил. Да, забрать кое-кого из нападавших на память о чудесных мгновениях вряд ли получится?
    - Сожалею, но это невозможно, они преступники и должны остаться за решеткой. Это закон. Но я могу, если пожелаете, организовать Вам встречу с любым из них, в удобное для Вас время.
    - Если у Вас нет больше вопросов, то я Вас покину, - Антонио Иберо поднялся.
    - Не смею Вас задерживать. Благодарю Вас, Вы нам очень помогли, – в свою очередь поднимаясь и кивая герцогу сказал капитан.
    Адмирал направился к выходу и взял свои вещи. Какое-то мгновение Сэмьюэл задумчиво смотрел ему вслед, и как бы невзначай вспомнив, добавил:
    - Да, милорд, маленький вопрос, а не знаком ли Вам некто Крукс?
    - Крукс, Крукс… - адмирал застыл, вертя в руках шляпу, - Знакомая фамилия… Как его зовут?
    - Эктор. Эктор Крукс.
    - Нет, - Иберо уверенно кивнул, - сожалею капитан, такого не знаю.
    Адмирал держал одну перчатку и, с удивлением, пересматривал свои вещи. Лицо Гарди-Прада окаменело. На уровне колена Антонио из-за косяка высунулась чья-то рука и, уронив вторую перчатку на пол, исчезла. Капитан подошел к Иберо, и, указывая вниз, сказал:
    - Вы не это ищите? – он наклонился и подал герцогу его собственность. – Извините, наш сержант Малкольм весьма неуклюж.
    Антонио как-то подозрительно посмотрел на Гарди-Прада.
    - Ну что ж, всего хорошего, - сказал он и удалился.

Сообщение отредактировал Сэмьюэл Гарди-Прад - 07.12.2005, 17:22

[Иоганн-Годфрид фон Торнхейм]

27 число месяца Полотна.
Рунн. Королевский и Служилый Города.

      Князь Брамера был готов рвать и метать, сегодня слуги только и успевали уворачиваться от пудовых кулаков и великанских сапог. Причин для плохого настроения у Торнхейма было несколько, а все вместе они образовывали довольно неудачное положение, в которое Иоганн-Годфрид совсем не хотел попадать.
    В дверь раздался стук.
    - Кто там еще? – проревел князь.
    - Ваше Высочество, прибыл сантэт Фабиус! – пропищали за дверью. – Он хочет Вас видеть…
    - Фабиус… - скривился Торнхейм. – Пусть войдет! – прокричал он.
    Судя по топоту сапог, слуга предпочел оповестить об этом святого отца с максимальной быстротой. Вскоре дверь скрипнула, и в покои князя вступил глава Ордена Игнитиссов.
    - Вот и Вы… - недовольно посмотрел на вошедшего Годфрид. – Долго же Вас приходится ждать.
    - Дела, – с загадочной улыбкой пояснил святой отец. – Поверьте, я не провел это время даром. Я почти не спал последние дни, все время на ногах. Я слышал, что Ваше покушение на адмирала и фростийскую девицу благополучно провалилось…
    - Идиотский город, населенный идиотами, – буркнул князь. – Они даже убить никого толком не могут.
    Фабиус тихо рассмеялся. Торнхейм зло посмотрел на этого тщедушного человечка, небольшого роста, не обладающего какой-либо силой. Он ведь может сломать ему все кости. Князь представил себе эту картину – вот он хватает сантэта за горло, поднимает и хорошенько трясет, спрашивая его, смешно ли ему.
    - На самом деле, Вы сделали все правильно мой друг, – пояснил Фабиус. – Посмотрим, к чему приведет такое развитие событий. Теперь, правда, стоит подумать, что сделать дальше…
    - Можно подумать, Вы знаете и предвидите все, – зло сказал князь.
    - Не все, – согласился сантэт. – Мои возможности ограничены. Тем не менее, среди вас я пока сделал больше всех.
    - Мы должны быть благодарны Вам! – оскалился Торнхейм. – Вы же у нас гений.
    - О, я всего лишь скромный слуга Экклесии… - улыбнулся Фабиус. – Хвала Господу, я еще не впал в грех гордыни, чтобы думать, что я действительно умнее всех в Рунне. Поверьте, князь, сейчас тут собралось изрядное количество мудрецов всех мастей – и они играют друг с другом… Мои интуиция подсказывает мне, что нас впереди ждет еще немалое количество сюрпризов.
    - Не люблю сюрпризы, – сообщил Торнхейм.
    - Я тоже, – ответил Фабиус. – Я доверяю Вам, Годфрид. Достаточно ли у Вас смелых и верных людей, которые готовы исполнить любой Ваш приказ?
    - Такие люди у меня есть. Например, фон Хирш…
    - Фон Хирш, это не тот, которому Вы поручали разные дела в последнее время, вроде подготовки бунта?
    - Ну, да. Он, – кивнул Торнхейм. – Отличный человек.
    - Не стоит класть все яйца в одну корзину, – загадочно произнес сантэт. – На этот раз поручите это кому-то другому.
    - Ну, хорошо… - князь задумался. Поперек лба пролегла глубокая складка. - Тогда  братья фон Клингели.
    - Пусть так, – согласился Фабиус. – Призовите своих вассалов из Брамера, я дам Вам кое-какое количество войск под моим началом, и вместе эти силы затаятся в аббатстве святого Ювера. В нужный момент они выйдут на улицы, и пройдут по городу, убивая всех, кого я Вам укажу. В это же время мы организуем очередное выступление черни, которая, руководствуясь проповедями отца Промпуса, устроит день гнева еретикам. Ваши люди будут в рясах ордена Симеонианцев, так что тень падет на этот Орден. Все концы будут спрятаны в воду, а следы тщательно запутаны. В итоге, мы, возможно, достигнем нескольких целей.
    - Но еретиков погибнет много? – кровожадно уточнил князь.
    - Без счета, – улыбнулся сантэт, перебирая четки. – После этого никто не усомнится в могуществе Святой Экклесии и ее верных сынов.
    - Я сделаю это, – согласился князь. – И это все, что Вы хотели мне сказать?
    - Нет, есть еще кое-что… - Фабиус усмехнулся. – Мы в самое ближайшее время организуем покушение и на Вас, мой дорогой князь.
    - На меня? – вскипел Торнхейм. – Да я ж убью!
    - Спокойно, – сантэт внимательно посмотрел на князя. – Покушение, несомненно, провалится. Я думаю, что Вы справитесь с любой опастностью, а убийца будет заблуждаться относительно своих возможностей… - тут он снова усмехнулся.

* * *

    Не прошло и двух часов, после того как Фабиус покинул особняк Торнхеймов, как князь решил прогуляться, и, приказав всем остальным оставаться дома, оправился в одиночку, неспешным шагом по направлению к Служилому городу.
    Сильный и холодный ветер развевал плащ упрямо идущего к своей цели князя, железный мост дрожал под его шагами, а эхо по округе разносило гулкие удары, когда тяжелые сапоги  Торнхейма касались камней площади.
    Прохожие издали увидавшие князя жались к стенкам, а те, кто был столь невнимателен, что не заметил бредущего гиганта, словно вороны выпархивали из под ног, разлетаясь в разные стороны. Гнетущий взгляд Торнхейма бил, словно боевой молот, который висел у него на поясе.
    Пальцы сжимались и разжимались, как пыточные тиски, латные рукавицы скрипели, как шестеренки в механизме. Впереди темным пятном вырастал вход в какой-то особо мелкий переулок.
    - Здесь, – сказал Годфрид сам себе, и направился прямо туда.
    Стоило князю войти в пространство, надежно защищенное от чужого взгляда, как отовсюду повылезали людишки в плащах с капюшонами. Их было много, но сейчас они были всего лишь стаей псов, нарвавшихся на матерого медведя. Завыли ржавые петли телеги, что перегородила путь назад.
    Никто ничего не сказал. Боевой молот послушно скользнул в руку, а убийцы повытаскивали короткие клинки и заточенные кинжалы. Они знали, как действовать, они уже давно сработались друг с другом. Кто-то обошел Торнхейма со спины, кто-то отвлекая его, прыгал перед ним.
    Князь гулко рассмеялся, и ветер разнес смех по округе. «Ха. Ха. Ха.» - точно глухой топот. И вот – удар, один из убийц прыгнул, нанося, казалось бы, смертельный удар в спину, должный повредить позвонки и порвать легкое. Дзинь – кинжал со звоном переломился – под одеждой Торнхейм носил прочную кольчугу.
    Теперь они растерялись, но не надолго. Их было много, и они верили в свою силу, в то, что даже теперь они смогут задавить числом. Стороннему наблюдателю битва показалась бы  беспорядочным мельканием, но Годфрид точно знал что делает. Верный молот в два пуда весом летал как перышко, одномоментно сокрушая черепа, ломая кости, дробя суставы и разрывая плоть. Кто-то, поняв, что на этот раз смерть пришла за ним, попытался убежать, но – бросок! И молот, попав в голову, свалил его на месте.
    Через несколько минут уже почти все были мертвы – тех, кто еще стоял на ногах и продолжал отбиваться, князь свалил ударами кулаков, которые били не немного слабее, чем боевой молот.
    К тому моменту, как городская стража прибыла и ухитрилась перелезть через перегородившую путь телегу, в живых остались только двое – сам князь и один из неудачливых убийц. Бедняга висел в полуметре над землей, тщетно пытаясь разжать железные руки Торнхейма, которые сомкнулись на его горле.
    - Кто тебя нанял? – грозно прорычал Годфрид.
    - аххХээ.. хлла… - просипел тот.
    - Не слышу. – Торнхейм еще сильнее сжал пальцы, и что-то захрустело.
    - ххллээ.. ээхФлавиооо-охх… - наконец выдавил из себя. В глазах князя что-то сверкнуло, и он покрепче схватив одной рукой убийцу за грудки, другой резко рванул вверх.
    У стражи вырывался крик ужаса, когда вначале на землю упало тело, а за ней и голова.

Сообщение отредактировал Всадник - 06.12.2005, 21:47

[Сандра дэ Ла Прад]

27 число месяца Полотна.
Особняк Прад.

      Тень от незаметного вздоха ветра тронула занавеску, и та качнулась, безмолвно соглашаясь с задумчивым взглядом хозяйки комнаты, которая потянулась в широком кресле и уютно поджала под себя ноги. Глаза ее скользнули по разложенному на кровати черному платью:
- Примерите, майрис? – настойчиво предложила горничная.
- Нет, Велль, - тихо покачала головой Сандра, откидывая за спину густые пряди рыжих волос. – Попроси Энн принести мои рисунки, она знает какие. И позови Франтишека. Брат ничего не просил мне передать?
      Молоденькая горничная застенчиво улыбнулась, как улыбались почти все девушки в их доме при упоминании своего тана. Сандра ощутила как в душе ее тоже родилась улыбка, так и не показавшаяся на губах. Фрейлина склонила голову, отпуская горничную. За ясным взглядом изумрудных глаз и тихой нежностью улыбки скрывались тени, от которых ей никак не удавалось избавиться. Она вздохнула, когда вошла Энн, несущая рисунки и тихо выговаривающая что-то. Следом за ней появился высокий, широкоплечий слуга, застывший у дверей в ожидании распоряжений. Сандра поднялась, проходя к небольшому столику, где ее верная служанка уже разложила принесенные принадлежности для рисования, и тихо приказала:
- Франтишек, я прошу вас никого ко мне не пускать.
- Майрис? – в коротком вопросе было все и беспокойство, и внимательное участие, и верность, так отличавшая всех людей дома Прад.
- Скажи, что твоей хозяйке нездоровится, что она капризничает и от всех скрывается…. Главное, что я никого не хочу видеть, - тихо проговорила Сандра, беря в руки грифель. Тонкие пальцы сжали черный стержень. – Энн, я немного порисую тут. Пожалуйста, не беспокойте меня.
- Вам сегодня идти на ужин, а прическа еще не уложена, украшения не выбраны, - девушка ворчала так, что не слушать ее было нельзя.
      Сандра послушно выслушала все причитания горничной, тихо завершив их еще одним распоряжением:
- Когда придет брат – мы вместе выберем украшения. Он так хотел. Хотя.. может быть они не понадобятся, - облачко набежало на лицо красавицы.
- Глупости! – решительно сказала Энн и, прежде, чем бровь хозяйки поднялась в изумлении, быстро продолжила. – Уверена, что вам нечего делать дома, майрис, зато на празднике вы будете на своем, законном месте!
      Фрейлина рассмеялась, замахав на своих верных слуг руками:
- Вот так и окажусь на улице…. И даже пойти будет некуда, так как из родного дома выгоняют!
- Майрис скоро станет хозяйкой своего дома и мужа, - пробурчал Франтишек, помогая Энн забрать небольшой столик с почти нетронутым завтраком.
      Рыжеволосая девушка сузила глаза, сверкнувшие странным пламенем, и те поспешно скрылись за дверью. Сандра фыркнула, как сердитая кошка, и вновь задумалась, перебирая листы бумаги, где были странные зарисовки. Она редко писала портреты, предпочитая странные зарисовки своих мечтаний. Сейчас перед ней открывались картины игры ее воображения: величественный замок, где прохаживается ветер, сгибая строгие деревья; густой хвойный лес, где меж ветвей деревьев сверкают загадочные огоньки и виднеется тонкая фигурка, застывшая в ожидании кого-то; пенный прибой возле одинокого валуна, хмуро торчащего посреди вольных, серебристо-стальных волн; величественный корабль, ведомый опытной рукой одного из северных танов, казалось, что бесчисленные волны бьются о борт неустрашимого судна с той же силой, с какой бьется в груди держащего штурвал человека сердце. Сандра осторожно отодвинула рисунки – слишком детское, неповторимое прошлое, откуда она вылетела, как птица, не подозревая, как легко ломаются неокрепшие крылья. Девушка оставила перед собой лишь три листа, на которых в тонких линиях были запечатлены люди, чья жизнь очень тесно переплелась с ее жизнью. Рыжеволосая девушка легко дотронулась тонким грифом, обрисовывая изящный завиток мягких волос прекрасной женщины, жалея, что ее таланта не хватает, чтобы подчеркнуть те удивительные искорки, так ласково сияющие из глубины карих, бархатных глаз.

      Эрмини взяла свою подругу за руку, сжимая чересчур сильно для успокоения, и Сандра тихо прошептала:
- Она у меня получит, - перед ее взором все еще сверкали насмешливые глаза, а в ушах опять звучал хрипловатый голос, бросающий в лицо желающие ранить фразы. И она почувствовала бессилие от того, что нельзя влепить пощечину бессовестной лгунье, заставить ее проглотить сказанное.
- Сандринья, - голос Эрмини чуть зазвенел, - капитан Нортми был у меня сегодня ночью.
      Бархатные глаза смело встретили недоуменный изумрудный взгляд…. И все-таки они смогли понять друг друга. Почти без слов. Она надеялась на это….

      Четкие линии обрисовывали лицо белокурого красавца, едва заметно наклоняя своевольную голову этого мужчины, чей знаменитый взгляд исподлобья заставлял трепетать многих, испытывая к его обладателю страсть, нежность, ненависть. Девушка на миг замерла, невольно пытаясь понять чувства, скрывающиеся за этими взором, но тут же отринула попытки, вспомнив его любимую фразу: «у меня нет эмоций….». Понять камень, запечатлевший древнего бога – легче, чем гадать, глядя в ледяной холод серых глаз. Сандра вновь остановилась, разглядывая свою работу:
- Неплохо, - тихо сказала сама себе девушка, переходя к последнему рисунку и вновь сжимая послушный грифель.
      Но рука задрожала, а стержень царапнул бумагу, бессильно отступив перед необычайно прекрасным ликом, в каждой черте которого сверкала власть, сила и жестокость. Она уже ни раз пыталась закончить этот портрет, но ей это не удавалось. Рука решительно подняла лист бумаги и тут же бессильно уронила его, память опять разбилась холодными осколками, тая в сухих глазах, как снег под лучами безжалостного светила….

      …...Рыжие волосы пушистым облаком окутали плечи и мягко укрыли спину. Сандра ласково кивнула Энн когда вдруг негромкие шаги насторожили ее. Девушка едва успела накинуть легкий халат, как в комнате с огромным количеством свечей появился высокий человек, чьи глаза, требовательно посмотрев на служанку, выгнали ее без единого слова.
- Сандра, - голос коснулся ее слуха, прежде чем она поняла, что он ни один.
      Она удивленно посмотрела на Александра, но тот лишь уверенно сжал ее руку в своей, притягивая к себе на грудь, и зарываясь пальцами в густые волосы, нежно поцеловал в губы.
- Ты вся словно создана для поцелуев и любви, моя красивая девочка.. Не бойся. Ведь ты знакома с Николой, а значит бояться тут действительно нечего, - короткий смех сорвался с губ императора, когда он мягко развернул ее лицом к лицу с тем, кто пришел вместе с ним.
      Сандра смотрела широко распахнутыми глазами в спокойное лицо этого юноши и вдруг осознала, что невольно сжимается, понимая, что должно случится. Как только она это поняла, темно-рыжие ресницы резко прикрыли изумрудные глаза, а рука хорошо заученным жестом протянулась к нему:
- Добрый вечер, маркиз.
      Она знала, что он берет ее за руку, но словно не ощущала, лишь, когда губы коснулись ее запястья, девушка медленно подняла пушистые ресницы, и уже другие глаза смотрели прямо в лицо молодого капитана. Серое безмолвие встретилось с изумрудной пустотой.
- Вы словно дети, мои хорошие.. - бархатно вымолвил Александр, не сводящий с них глаз. - Никола, еще мгновение и я решу, что тебе не нравится одна из самых блистательных моих любимиц.
- Государь, у вас не будет этого мгновения..
- Сандра, девочка моя, что же тебя так испугало?
- Что вы, ваше величество, разве может меня испугать еще один красивый мужчина? - едва заметная, горькая усмешка пропала на чувственных губах.
- Который будет сегодня любить тебя, моя красавица.. Поверь, это сладко, когда двое мужчин любят одну женщину.. И когда оба они стараются доставить ей наслаждение..
      Девушка знала, что с ее плеч уже стянули халат.. оставшаяся тонкая рубашка открыто обрисовывала линии груди, бедер и ног. Рука Александра нежно и ласково скользила по шелку ткани, поднимая его и постепенно обнажая девушку. Неожиданно Сандра сделала шаг, в один миг, оставшись, все еще одетой, руки ее легли на плечи капитана, а потом мягко расстегнули застежки камзола:
- Вы позволите, Ваше Величество, - голос был тих. - Я чувствую себя увереннее, когда мы все.. на равных.
      Неожиданно ее пальцы сжали горячие руки Николы Нортми, девушка опять поймала себя на мысли, что с трудом подавляет желание рассмеяться или расплакаться: "Я пройду это.. пройду.." Она вопросительно посмотрела на капитана, а он, едва коснувшись губами ее пальцев, мягко отстранился:
- Ради вашего спокойствия, моя несравненная, я разденусь без вашей помощи..
      Александр рассмеялся, подходя и вставая за спиной юной фрейлины.. его руки обвились вокруг девичьей талии, а губы отодвигая волосы добирались до ее кожи, обжигая, но девушка уже просто не ощущала этого.. зная, что тело ответит само.. Глаза отмечали красоту раздевающегося перед ней мужчины, но и только.. Никаких чувств.. ничего.. даже когда маркиз обнял ее и приподняв голову прильнул губами к ее губам.. тихо прошептав:
- Все так.. Вы правы.. теперь мы - равны..

      Память, как безжалостные осколки…. Прошлого, настоящего – нет, будущего – никогда не будет…. Она забылась, потерялась в том сне. Нет чувств, нет…. Ее пробудил давящий рассудок взгляд, который она узнала, даже не открывая глаз. Сандра чуть напряглась, готовясь к еще одной встрече с этим прекрасным и жестоким взглядом и вдруг поняла, что уютно покоится в объятьях и сама крепко обнимает в ответ совсем другого человека. Сознание вспыхнуло и погасло, понимая, что так разгневало владыку империи. И незамедлительно послышались слова:
- Вы, кажется, забылись, моя красавица? - негромкий, отдаленный гром.
      Пушистые, рыжие ресницы задрожали, когда она посмотрела прямо в его лицо, продолжая инстинктивно искать выход и ломаясь о безжалостный холод сапфировых глаз, отметая один за другим слова за их глупость и беспомощность.
- Забываться и совершать ошибки – вот, что значит любить и быть любимым… Сандра всего лишь исполняла ваш приказ, когда любила меня этой ночью, - ровный, холодный голос, как прохлада рассветного утра освежил ее щеки, вспыхнувшие легким румянцем и неожиданно успокоил мятущиеся мысли. Зеленые глаза продолжали смотреть в странно дрогнувшие очи императора, который никак не отреагировал на слова своего фаворита..

      Она решительно вскочила, встряхивая головой и пытаясь улыбнуться:
- Не выходит! – растерянность или слабость, она могла быть слабой, хотя бы наедине с собой. – Смешно, но почему этим словам так хочется верить?
- Чьим словам, Сандра? – родной и любимый голос донесся до нее от дверей, когда она обернулась, то встретилась взглядом с братом. – Я стучал, но ты, задумавшись, не ответила. Так о чем ты говорила?
      Взгляд Дирока скользнул по портрету погибшего императора, чтобы вновь испытывающе посмотреть в зардевшееся румянцем лицо сестры:
- Он так много значил для тебя, золотая?
      В груди, успокаиваясь, стучало сердце, по привычке – легко, губ коснулась беспомощная улыбка:
- Это была моя первая.. глупая влюбленность….

Сообщение отредактировал Сандра дэ Ла Прад - 07.12.2005, 17:53

[Дирок дэ Ла Прад]

27 число месяца Полотна.
Особняк Прад.

Память станет бликом свечи
На замёрзшей книге окна

      То, что он взлетал по ступеням дома, где жила прекраснейшая из женщин – удивительно не было. Как и не было ничего удивительного в том, что эта красавица доводилась ему сестрой. Тан Алиера решительно постучал в дверь, за которой находилась его рыжеволосая сестра, но ответа не получил. И это его чуть удивило, ведь служанка сказала, что Сандра у себя. Дирок приоткрыл дверь, входя:
- Не выходит! Смешно, но почему этим словам так хочется верить?
- Чьим словам, Сандра? – глаза встретились. – Я стучал, но ты, задумавшись, не ответила. Так о чем ты говорила?
      Тан посмотрел на незаконченный портрет и задал вопрос, который уже давно нужно было задать:
- Он так много значил для тебя, золотая?
      Сестра улыбнулась – Дирок любил эту удивительную улыбку – нежно, по-детски растерянно и светло:
- Это была моя первая.. глупая влюбленность….
      Вновь открывшаяся дверь прервала разговор. Вошедшая Энн вспыхнула румянцем, когда Дирок одним плавным движением оказался возле нее и намеренно положил свои руки на ее, помогая держать или забирая, шкатулку с украшениями. Темно-зеленые глаза его засверкали, а девушка вдруг бросила на своего хозяина такой пронзительный и всевидящий взгляд, что оба они рассмеялись:
- Крошка, я еще должен поблагодарить тебя за заботу о моей сестре, - проговорил Дирок, забирая у служанки шкатулку и ставя ее на небольшой столик перед Сандрой, которая с интересом наблюдала за его действиями и чуть нахмурила бровь, опасаясь чего-то.
- Мне это было не сложно, мастер, ведь я выросла в вашей семье… и очень люблю вас, - славная, добрая улыбка сделала лицо Энн на удивление красивым.
      Молодой тан чуть качнул головой и молча вытянул надетую на шею серебряную цепочку с медальоном, когда он раскрыл крохотный замок, то внутри оказалось два портрета. На одном искусная рука мастера запечатлела замок Стаиль – родовой замок Прадов, на другой половинке сияли улыбками трое детей – два черноволосых мальчика и одна солнечно-рыжая девчушка, которую братья держали на руках:
- Это для тебя, Энн, - ласково проговорил Дирок, беря руку окончательно разрумянившейся девушки, переворачивая и целуя ладонь, прежде чем вложить в нее свой дар.
      Верная горничная посмотрела на своих хозяев счастливыми глазами, присела и быстро выбежала прочь, прижимая к груди подарок. В комнате наступила странная тишина, которую нарушил негромкий голос:
- Спасибо тебе, Рокки.
      Обернувшись он увидел на лице Сандры еще одну улыбку, напомнившую ему тот странный, до сих пор невероятный миг, когда он впервые сходил с борта «Грозы», доказав свое право….

      ...Прошло более трех дней со дня похорон старшего брата. Они сидели в большом каминном зале Стаиля. Сандра медленно пила так любимое ею молоко со сладкой клубникой. А он молча смотрел в огонь.
- Уже завтра, - прервала молчание девушка.
- Да. Я знаю.
      Сандра облизнула губы, слизывая малейшие капельки молока и удовлетворенно вздыхая:
- Ты сможешь, Рокки.
- Да. Я знаю.
      Рыжая головка склонилась набок, разглядывая брата, он улыбнулся, но вышло настолько плохо, что обмануться было невозможно:
- Что такое? Ты сомневаешься в себе? Что тебя тревожит?
      Дирок поднялся, приближаясь к камину и вытягивая руку вперед. Пламя заиграло пытаясь дотянутся до человека, но тут же бессильно опадая назад. Он молчал, наблюдая за этой игрой. Сандра подождала еще немного, но потом решительно отставила бокал и, поднявшись, приблизилась к нему:
- Расскажи мне, брат..
      Темно-зеленые глаза схлестнулись с нежностью в ее взгляде:
- Хорошо. Я никогда не думал о том, что так может случится, сестра. Никогда не собирался оспаривать право у старшего и вот - в один миг стал старшим. Не могу поверить, что это случилось. Не могу поверить, что Генри, чьи ум, ловкость и сила во много больше моих - погиб. Случайность.. Да, наверное. Боги да сохранят его во время пути за чертой моря.. Теперь я - старший. И я - тан.
- Тебя это..
- Нет. Я знаю себя. И знаю, что бы сказал мне Генри, если бы мог. Но я слишком многое хочу изменить, не желая меняться сам.
- Так не бывает, братик, - ладонь ее нежно коснулась его щеки. - Борода.. ой.. колючая. Ты не брился со дня гибели.. А что ты хочешь изменить в самую первую очередь?
      Глаза его снова сверкнули:
- Глупые мечты некоторых о том, что штурвал Грозы не для моих рук. И побриться..
      Сандра засмеялась, обнимая брата руками и прижимаясь головкой к его груди:
- Я обязательно увижу твой триумф, Рокки.. И мы отпразднуем это. А потом..
      Она замолчала слишком резко, он не дал ей шанса уйти, обнимая в ответ:
- Что - потом? Договаривай, Сандра.
- Потом я хочу вернутся в Рунн, - твердо сказала она.
- Я бы хотел чтобы ты была рядом, здесь, сестра, - негромко сказал он.
      Сандра лишь крепко обнимала его, а потом подняла голову, задорно спрашивая:
- В ваши изменения не входит план по утверждению в сознании ваших подданых мысли, что их владыка не держится за юбку? Чья бы она ни была?! - улыбка легко скользила по ее губам, а глаза сверкали так, как она того хотела - задиристо и весело.
- Что плохого в том, чтобы держаться за юбку, Сандра? Особенно когда она принадлежит первой красавице острова.. Да что острова! Всего мира!
- Болтун, - она рассмеялась...

      ….Соленный ветер обласкал смеющегося человека, а пенная волна с шумом накатила на берег, приветствуя победителя. Тан Алиера – Дирок дэ Ла Прад – окинул море взглядом, поправляя гитару, переброшенную через плечо. Серая, неспокойная ладонь бога вновь звала к себе, вызывая на схватку, но он уже победил его, а потому имел право. Боги могут подождать, когда тебя ждет женщина. Прекрасная женщина, чьи глаза с гордостью смотрят в твое лицо, а на губах играет самая прекрасная улыбка – улыбка любящей, нежной, любимой сестры.
- Я знала, - тихо проговорила она, и он ощутил объятья, пахнущие вереском, как дыхание мира, после борьбы.
- Ты помогла мне, Сандра, - также тихо ответил он, склоняясь и целуя ее руки….

- И почему ты до сих пор не одета? – Дирок вслед за сестрой запустил руку в шкатулку с драгоценностями, отыскивая бледно-золотые сережки с изумрудами – ее любимые, но в этот раз они почему-то были решительно отвергнуты мягким движением рыжей головки.
      Вновь вошла маленькая горничная, на груди которой уже красовалась серебристая, переливчатая в мягком свете свечей цепочка с фамильным медальоном. Улыбка и взгляд Энн указали на платье, Дирок недоуменно пожал плечами, показывая тем самым, что для него все еще тайна – что случилось. Сандра, которая наблюдала всю эту красочную пантомиму в стекле зеркала, поморщилась, сказав:
- Это просто ужасное платье….
- Чем оно ужасно? – обернулся к ней брат.
      Сандра не успела остановить служанку, которая просто пояснила:
- Оно – черное, мастер.
- И? – продолжил уже понятую игру Дирок, улыбаясь.
- Я в нем выгляжу, как ворона, - казалось, что Сандре совсем не хотелось бы, чтобы кто-то услышал эти слова, но возле нее были слишком внимательные люди.
      Энн вздохнула, решительно подходя к платью, разложенному на кровати, и уходя с ним за занавеску:
- Пойдемте, майрис, уверена, что мастер Дирок будет не рад, если вы опоздаете на ужин к Первому Тану.
      Рыжеволосая красавица встала с вздохом, а Дирок занял ее место перед зеркалом, осторожно убирая разложенные рисунки, чтобы ничто уже не омрачало радость совместного вечера. Затем он бросил насмешливый взгляд в сторону занавески, откуда послышался еще один тяжелый вздох.
- А как будет недоволен Первый Тан, - проговорил мужчина, рассматривая потолок.
- Чем это?
- У нас на севере так редки рыжие вороны….
      Из-за занавески вылетело скомканное домашнее платье, направленное в шутника. Дирок ловко поймал его и весело рассмеялся.
      Через необходимое для одевания время, перед ним вновь появилась Сандра, чья стройная фигура стала казаться еще восхитительнее в очень простом, непритязательном платье, подчеркивающим удивительно яркую внешность девушки. Дирок вскочил со стула, глядя на сестру:
- И этого праздника ты хотела лишить всех нас? Это уже преступление, сестра, - укорил он ее.
      Сандра присела перед зеркалом, вновь занявшись шкатулкой с украшениями и тихо возразила:
- Вряд ли я сильно порадовала бы тана Фроста своим появлением. На обеде мы обменялись едва ли парой слов.
- Ага, значит все дело в том, что первый тан не сыпал комплиментами, сестричка? – мужчина продолжал шутить, выбирая из шкатулки темного дерева пару сережек: серебро, охватывающее огненно-черный топаз. Искусный ювелир сделал это украшение по заказу.
- Совсем нет! – решительно возразила девушка, помолчала, пока он одевал на нее сережки и любовался отражением сестры в зеркале. На прекрасном лице отразилось легкое недоумение, которое тут же объяснилось словами. – Мне сложно подобрать слова…. Но, он – опасен. И я чувствую себя неуютно от его взгляда, словно он прошивает насквозь, как острие шпаги.
      Дирок улыбнулся, отводя с шеи девушки пышные пряди волос и тихо шепча ей в ушко:
- Это мелочи, Сандра, поверь.. Держатель Севера каждую ночь, с первыми лучами луны, обращается в громадного волка и уносится в небо, где рыщет в поисках солнца, чтобы проглотить его. Его намерение ужасно: весь мир должна поглотить Тьмааа….- последнее слово получилось несколько более длинным, только потому, что рыжеволосая красавица резко схватила своего брата за ухо, впиваясь острыми ноготками. – Представь, что будет, если я приду на ужин с окровавленным ухом?!
- Уверена, что это и вовсе не расстроит Роя Фроста, который наверняка знает количество мужей, желающих оторвать тебе не только уши, - прошипела, как рассерженная кошка, Сандра.
      Неожиданно глаза их встретились в отражении зеркала и Дирок тихо прошептал:
- Даже если что-то было – оно уже прошло, золотая моя, а ты жива, красива и сильна, - в ответ на его негромкие слова, на женских губах появилась еще одна улыбка. Еще более прекрасная, чем предыдущие, так как в ней светилась надежда.

Сообщение отредактировал Дирок дэ Ла Прад - 07.12.2005, 18:36

[Теодорус]

27 число месяца Полотна.
Церковь в трех лигах от Рунна.

    Старая заброшенная церковь, где-то в трех лигах от городской черты, стрелой возвышалась над окрестностями, отбрасывая мрачную тень на заросшую дорогу, что вела к ней. В этих местах уже давно никто не жил. Война, в свое время, разорила и сожгла деревни, жители которых и ходили сюда, а сама церковь была разграблена солдатами-откровенцами.
    Теперь она была пуста – одна из тяжелых дубовых дверей висела на петлях, кругом все заросло кустами дикой малины, изнутри все выгорело, и теперь там жили лишь всякие мелкие твари. Сейчас их покой был потревожен – у дверей стоял белобородый старик и своей палкой убирал висящую на его пути паутину.
    - Проклятье! – Теодорус, наконец, смог войти и оглядеться. Старый алтарь стоял на месте, от образов на стенах и прочей церковной мишуры почти ничего не осталось – все было сожжено.
    - Хорошо, хорошо… - кардинал Барна погладил свою длинную белую бороду. – Но где же моя верная ученица?
    - Здесь. – Теодорус поднял голову вверх, вглядываясь во тьму, где было заметно какое-то движение. И в самом деле – ждать долго не пришлось, Гертруда осторожно спланировала вниз. Просторный балахон, в который она была закутана, развивался словно крылья.
    Встав на ноги, она осторожно оглядела себя и окружающую ее обстановку.
    - Ох, – вздохнула герцогиня. – Я не опоздала?
    - Нисколько, моя милая… - Теодорус галантно поцеловал ей руку. – Ты прибыла раньше намеченного срока, как и я.
    - Замечательно. – Гертруда скинула с плеч балахон, отложив его в сторону. Теперь она была полностью обнажена – под плащом на ней ровным счетом ничего не было одето.
    - Ты ослепительна, дорогая, – ухмыльнувшись, заметил кардинал.
    Гертруда быстро оглядела себя – да, она обладала телом очаровательной молодой женщины, хотя на самом деле ей было уже гораздо больше лет, чем казалось.
    - Наконец, мы снова собрались здесь, – торжественно промолвил Теодорус. – Пророчества и, правда, сбываются, следовательно, финал близок, может быть все случиться еще при нашей жизни.
    - Все говорит об этом, – воскликнула герцогиня Нортми. – Теперь мы должны обсудить наши планы.
    - Я уверен, что теперь все устремится к одному – окончательному падению Печатей. Как река потечет по проложенному для нее устью, так и теперь цепь событий неминуемо приведет к той развязке, которую мы ждем. Печати падут, и даже без нашего участия, одна за другой, ведь это необратимо… - кардинал улыбался.
    - В таком случае наша задача сводится к тому, чтобы это произошло максимально быстро, – заметила Гертруда. – Я стараюсь повлиять на политику моего мужа. Надеюсь, у меня все получится. Но Этьен упрям, у него железные принципы, приходится действовать окольными путями…
    - Уверен, что герцог Нортми еще сыграет свою роль, – согласился Теодорус, протягивая руку к своей ученице. – Теперь, моя милая, поговорим о наших делах!
    - Наших делах? – спросила Гертруда, вовсе не пытаясь освободиться от объятий кардинала.
    - Я говорю о магии! – спокойно ответил Теодорус. – В свое время я учил Вас… Та сила, которой мы служим не требует от вас слепого поклонения, как требует этого служение Каспиану. Но мы должны блюсти ритуалы и соблюдать обычаи, которым наш небольшой культ следует со времен основания… Они необходимы нам, и хотя Триада по своему положению всегда будет стоять выше остальных, сила нам дается не просто так! Долги необходимо вернуть.
    - Я помню обо всем, Тео. – поморщилась Гертруда. – Я верну свой долг, ты же знаешь, в чем он заключается.
    - Напоминание никогда не будет лишним… - Теодорус провел рукой по своей бороде, еще раз распушив ее. – Ты давно не видела дочку, она изменилась?
    - Все так же наивна и добродетельна, – герцогиня вздохнула. – Даже странно, обычно этот город сильно меняет людей.
    - Видимо, Этьен держал ее за семью замками… - кардинал достал обгоревшую Книгу Ответов из какого-то закоулка и начал листать. – Но и то, что ей предстоит, накладывает свой отпечаток. Рок – не пустое слово, и предназначение висит над каждым…
    Гертруда невесело рассмеялась.
    - А как твой новый ученик, Жан-Пьер? - невзначай спросил Теодорус.
    - Знаешь, у него есть определенные способности, – герцогиня прошлась по зале, рассказывая. – Не будь он таким самоуверенным, он бы достиг многого. Но и такой, какой он есть, Жан-Пьер послужит нашим интересам…
    - Несомненно, – кардинал улыбнулся своим мыслям. – Приметила кого-либо еще?
    - Все Барна так или иначе подвержены темному влиянию… - продолжила Гертруда. – Мне понравилась маленькая Анриетта, а еще та девчонка, которую подобрал мой братец. Но способностей просто недостаточно, когда нет желания взять в свои руки силу. Это могущество ведь просто так не дается.
    - Да, долг, – согласился кардинал Барна. –  И снова о нем. Один из моих предшественников говорил о необходимости congressus subtilis для большего принятия, если ты, конечно, понимаешь, о чем я…
    - Впервые об этом слышу, – испуганно сказала герцогиня Нортми.
    - Мне еще есть чему вас научить, – рассмеялся кардинал. – До недавнего момента, congressus subtilis был вовсе невозможен, лишь фамилиарам удавалась оставаться в мире в телесной форме. Но они лишь тень истинных сущностей, следовательно, действительное могущество, которое могут получить принявшие, возрастет чрезвычайно.
    - Пожалуй, я не буду рисковать, – мягко ответила его собеседница. – Наш путь и так включает в себя ужасное количество омерзительных вещей, не стоит все усугублять.
    - Как хочешь. – Теодорус пожал плечами. – Глупо отказываться от возможности стать еще сильнее, но это твой выбор. Если надумаешь – я всегда к твоим услугам, подскажу нужные чары, – и он с ехидной улыбкой поклонился.
    - Ты уже говорил с Диего? – герцогиня решила сменить неприятную ей тему.
    - Еще нет, – кардинал вздохнул. – Этот разговор требует подготовки, да и Руиз имеет на герцога слишком большое влияние…
    - Руиз… - задумчиво произнесла Гертруда. – Я чувствовала, что он встанет на нашем пути. Он давно занят чем-то подозрительным, и Этьен сказал, что когда Александра нашли мертвым – одним из первых туда явился кардинал Рунна. Это могло быть то, о чем я думаю?
    - Наверняка… - серые глаза Теодоруса моргнули. – Вот тебе и ответ на кое-какие вопросы.
    - В таком случае, он нам будет мешать, – заметила герцогиня. – Надо что-то делать.
    - Вот пусть Жоффри и подумает, что сделать, – кардинал Барна посмотрел своей воспитаннице прямо в глаза. – Поговори с ним. Руиз должен умереть. И все остальные, те, кто нам мешает – тоже.
    - Хорошо… - герцогиня опять вздохнула. – Ты вечно загадываешь нам загадки, Тео, а мы как отстающие ученики долго ищем правильный ответ. Я подозреваю, что ты что-то еще скрываешь, но будь уверен, я скоро докопаюсь до истины.
    - Тьма скрывает многое, но сила вечна и неизменна. – Теодорус встал. – Ты всегда была умной, Гертруда, я уверен, что в итоге, если ты, конечно, будешь достаточно сильной, ты сможешь найти ответы. Теперь – мне нужно идти. Думаю, мы скоро увидимся.
    - Разумеется, – вокруг герцогини завертелись поднимаемые порывами ветра листья, оставшиеся с осени. Она посмотрела вверх, рассмеялась – миг и – пропала. Лишь ветер завывал в полуразрушенной башне.
    - Девчонка, – кардинал Барна довольно улыбнулся и погладил бороду. – Пожалуй, ее и правда ждет много сюрпризов.

Сообщение отредактировал Кардинал Теодорус - 16.12.2005, 1:27

[Дайкнер]

27 число месяца Полотна.
Рунн.

    Девушка была чудесной, казалось, она светилась каким-то внутренним светом. Светлые волосы, светлые одежды… Он не мог рассмотреть черты её лица, но у него не было сомнений, что оно прекрасно. Она стояла к нему вполоборота и смотрела перед собой, а он никак не мог решиться подойти к ней, или уйти восвояси. Минуты текли, а он продолжал стоять и смотреть…
    Неожиданно, перед девушкой замелькали тени и призрачные руки, появившись, поманили её за собой. Он увидел в них угрозу, буквально ощутил в этих призывных движениях таящуюся злость, от предчувствия которой холод бежал по телу. Тень дергалась и изменялась, руки звали всё настойчивее. Девушка с сомнением и удивлением взирала на происходящее перед ней, и вдруг сделала шаг вперёд. Затем ещё один. И, одновременно, стала как-то удаляться, её силуэт мерк и расплывался.
    Он понял, что ждать больше нельзя и рванулся к ней, но его движения оказались замедленными и неловкими, как будто что-то удерживало его. Он окликнул её, но она не услышала.
    Из темноты справа, прямо на него выкатилось темное существо и вцепилось в его ногу. Он попытался освободиться, но клубок вцепился в него зубами. Когда он пригляделся, то увидел, что нечто, принятое им поначалу за сгусток мрака, на поверку оказалось ещё одной девушкой, обладательницей черных вьющихся волос. И она укусила его!…

    Дайкнер вздрогнул и открыл глаза. Острый край книги болезненно впился в лицо, затекшие ноги покалывало. Он оторвал голову от стола и огляделся.
    Свечи, горевшие в комнате, уменьшились примерно на треть, свидетельствуя о том, что спал он довольно долго. В остальном, обстановка не изменилась и представляла собой прежнюю унылую картину. Всё те же переполненные книжные стеллажи вдоль стен, тома сваленные стопками на столе и на полу. Он встал, потягиваясь и разминая конечности. Сон конечно, странный, но что-то ведь его разбудило? Предчувствие?
    Через полминуты за дверью послышались негромкие шаги, и в комнату заглянул усатый офицер. Дайкнер никогда раньше его не встречал.
    - Отец Феодорус? – позвал офицер, оглядывая комнату.
    - Да.
    - Следуйте за мной. Дресслера не будет до утра.
    Они молча поднимались по лестницам и шли непроглядными переходами. Вереница темных кабинетов и подсобных помещений, ночь за окнами и почти полная тишина. У нужной двери офицер остановился и пропустил Дайкнера внутрь.
    - Кабинет Дресслера. Вот то, что Вам нужно, - усатый зажег свечи на столе и указал на стопки документов, - Ближе к утру за Вами придут, и выведут обратно.
    - Благодарю.
    - Не стоит, - усмехнулся офицер и вышел.
    С минуту Дайкнер слышал удаляющиеся шаги, а затем, спускаясь по лестнице, СИБовец стал насвистывать популярный опереточный мотивчик. Настроившись на нужный лад, святой отец сел и взял верхний том из стопки. Да, это то, что нужно. Архивы Клинков.

[Каэтана Фьер]

27-28 месяца Полотна. Рунн. Королевский Город.


        - И напоследок снова вспомним  Книгу Откровений! Каспиан не обещал тем, кто пойдет с ним золото и власть, но он дал им гораздо больше…
        Отец Роберт был в ударе, и праздничная проповедь длилась уже почти на час дольше обычной. «Напоследок» Книгу Ответов вспоминали уже четыре раза.
        Приглашенные отцом вместе отпраздновать Ресурректу гости терпеливо слушали. Каэтана подавила тяжелый вздох. Неужели она одна такая грешница, что не в состоянии слушать наверняка очень важные вещи столько времени? Или у других больше терпения?
        Она неимоверным усилием воли заставила себя прекратить притоптывать носком туфельки по полу. Отец Роберт как раз в этот момент устремил на нее вдохновенный взгляд, и девушка посмотрела на него широко распахнутыми ясными глазами. Рядом чуть слышно усмехнулась Электра. О ее помолвке с Крисом открыто не объявляли, но уже и так все, кому положено, знали. Поэтому сегодня Воскрешение Каспиана она отмечала в их доме. Рон сидела по другую руку от Лекты, наверняка сестре также не терпелось дождаться окончания проповеди.
        Каэ отыскала светлую головку Марины – та сидела, мечтательно чему-то улыбаясь. Она крепко зажала пальцы одной руки в другой – те вдруг тоже, совершенно сами, начали выбивать нетерпеливую дробь. Ощущение, что пока она сидит здесь, все интересное как раз случается, было нестерпимым. Хотелось немедленно выйти на улицу.
        Слева от нее сладко сопел носом Рауль. Брат владел искусством дремать с открытыми глазами и беззастенчиво этим пользовался. Заметив, что он начал опасно клониться вперед, Каэ пихнула его локтем в бок. Брат сделал вид, что поправлял камзол и успокаивающе дотронулся до ее руки – потерпи, уже скоро.
        Заключительная молитва. Теперь начнутся серьезные разговоры, и молодежь может покинуть комнату. И дом Фьеров вообще – отец разрешил им прогуляться по Королевскому Городу, чтобы посмотреть на окончание службы в соборе. Экклесиаты празднуют Ресурректу очень красиво: после полуночи все зажигают свечи и несут их в руках. По улицам разливается звездная река – свечи можно зажигать друг от друга у совершенно незнакомых людей. Или просто соединить их огоньки в один на несколько мгновений. Отец Роберт называет это языческим обычаем и говорит, что вера в украшательстве не нуждается. Но для Каэтаны главная прелесть Воскрешения была именно в этих огнях, делающих чужих и родных, пусть на секунду, но близкими.
        Весело смеясь, братья и сестры Фьер, а также Марина де Нортми и Электра Флавио вышли на улицу. Крис церемонно предложил руки Лекте и Марине, Каэ с Рон бесцеремонно вцепились в Рауля, и они все неторопливо пошли по направлению к собору святой Лары.
        - Мы слишком медленно идем! Все пропустим!
        - Мы придем вовремя и все увидим. – спокойно отозвался идущий впереди Крис. – Каэ, хоть ты Рауля и держишь под руку, такое ощущение, что ты обежала вокруг нас уже с полсотни кругов.
        Замечательное семейное чувство юмора. Каэ посмотрела на великолепно невозмутимую спину брата и пошла дальше, неся на лице выражение вежливого, но очень снисходительного интереса ко всему происходящему. Безупречная маска не то что хорошо, а идеально вымуштрованной воспитателями номени. Не к чему придраться, но и похвалить не за что: безукоризненность почти всегда безжизненна. Она чуть преувеличила, конечно. Рон с Раулем громко захихикали, Крис досадливо передернул плечами и вдруг остановился.
        - Слышите?
        Гулко ударил колокол и его густой бас поплыл над городом, подхваченный радостным перезвоном своих более мелких собратьев. Началось.
        К собору они подошли вовремя: его двери открылись и по всей площади начали вспыхивать огоньки. Из-за распахнутых дверей слышалось ликующее пение хора, на улицу начали выходить отстоявшие службу.
        - Иберо первые. – усмехнулся Рауль. – Сегодня их день.
        - Сейчас каждый день – их. – отозвался Крис.
        - На нашу долю тоже хватит, не волнуйся. – братцы опять вступили в нескончаемый обмен «тонкими» замечаниями, а девушки наблюдали за проходящей мимо процессией Иберо.
        Первым шел герцог Иберо, ведя под руку статную красивую женщину. Наверное его мать. За ними шла Ее Величество, а рядом с ней Никола де Нортми.
        - Марина, там твой кузен. – заметила Рон. – Он же не экклесиат?
        - Да,  -  отозвалась Мариша, сияющими глазами следя за кузеном, - но ведь Никола еще и капитан императорской гвардии. Он защищает и охраняет Ее Величество...
        Девушка светло улыбнулась:
        - Никэ защищает всех, - голос ее тихо звенел.
        Каэтана еще раз посмотрела на Императрицу и капитана. Они оба были такими красивыми. Сейчас по другую руку от Эрмины шел адмирал Иберо и смеясь, что-то говорил. Каэ услышала вздох Вероники и взяла сестру за руку. Та крепко ее сжала.
        Больше никого из свиты Иберо она не знала. Но их было много, и все они выглядели невероятно важными. Некоторые даже чересчур.
        - На Юге самый мелкий дворянин считает себя пупом земли. – насмешливо заметил Рауль. – Чем меньше денег, тем больше гонору.
        - Мы тоже южане. Дедушка был иберийцем.
        - Мы – Фьер. – веско заметил Крис, и Рауль в кои-то веки не стал спорить с братом.
        Ее отец был с Юга. Сантос Феррего – имя явно иберийское. Каэтана посмотрела на сверкающую вереницу знатных людей и упрямо сдвинула брови. Те письма она снова положила бабушке в шкафчик, не особо заботясь о том, чтобы сложить их так, как они лежали раньше. Это был ее вызов. Но то ли бабушка нечасто туда заглядывала, то ли… если они не хотят говорить с ней, значит, все было совсем плохо.
        Она снова подняла глаза. На лицах людей было то самое выражение, которое она передразнивала недавно: высокомерное и снисходительное к восторгам окружающих. Мысль, которая раньше не приходила в голову – а если это не бабушка и Жорес заставили ее отца уехать, а он сам так решил. Решил, что это не тот брак, который ему нужен. И мама умерла из-за человека, который ее вовсе не любил. Из-за кого-то, кто с надменным лицом мог бы сейчас идти в этой процессии.
        Это была не праздничная мысль. Она грязной уличной кошкой со слипшейся шерстью забрела внутрь, лениво огляделась и свернулась в дальнем углу. До времени.
        - Номени Каэтана! – она опустила глаза и увидела Филиппа де Барна. Он радостно улыбался, весь наполненный праздником и тем особым настроением, когда любишь всех и кажется, что тебя тоже все любят.
        - Филипп! – она протянула ему руку, и паж склонился перед ней в церемонном, отточенном поклоне. – С каждой нашей встречей вы кланяетесь все лучше. – поддразнила она его, но мальчик ответил только веселым взглядом.
        - О, Филипп! – обернувшаяся Вероника закружила младшего Барна. – Мы вас так давно не видели! Вы по нам скучали?
        - Я сохранил ваш образ в сердце, номени. – Филипп картинно закатил глаза, и они втроем рассмеялись. Смех подхватили подошедшие Марина и Электра. Филипп так же изящно раскланялся с представленными ему девушками.
        - А я его ищу! – появившийся из толпы Венсан де Барна с укором посмотрел на брата.
        - Не волнуйтесь, с нами ваш брат в полной безопасности. – милостиво кивнула Электра.
        - Венсан, ты принес свечи? – поинтересовался Филипп.
        - Я их взял даже больше, чем нужно. Если номени желают… - номени пожелали, и через минуту у всей компании в руках горели свечи. Каэ прикрыла трепетный огонек ладонью.
        - А я тебе всегда говорил, что младшие далеко пойдут. О чем вы задумались, номени Каэтана? – вежливо поинтересовался Эстебан де Барна. Державшийся рядом с ним Леонард молча оглядывал присутствующих.
        - Пытаюсь вспомнить, сколько еще у вас братьев. – честно ответила она.
        - Мы все равно всех не запомним, Каэ, - пришла на помощь Рон. – Разве что они согласятся повесить на себя таблички с именами.
        - Значит, нам повезло, что мы были представлены раньше, и нас запомнили. Таблички выглядят просто ужасно. – Эстебан усмехнулся и протянул вперед не зажженную свечу. – Номени позволят?
        Четыре свечи коснулись пятой, и их слившийся вместе огонь оказался неожиданно высоким.
        - Как здорово! – Филипп немедленно прибавил к общему огоньку свой. Следующей был свеча Венсана. Он оглянулся на кузена.
        - Лео?
        - Еще один непонятный обычай. – Леонард чуть наклонил свечу, сливая ее огонь  с остальными.
        - Зато красивый. – тихо возразила Каэтана. Ее никто не услышал, да она и не хотела. Она подождала, пока глаза привыкнут к пляске пламени и обвела взглядом серьезные лица. Все смотрели на огонь, и каждый видел там что-то свое, не чувствуя себя при этом одиноким. Губы Рон чуть шевелились – сестра загадывала желание? Каэ посмотрела в самое сердце огня.
        - Я хочу…

[Народ]

27 - 28 день месяца Полотна. Рунн.

Пей до дна, пей до дна.
Пей до самого дна,
Через горло в висок
Опьяняющим соком ударит
Весна. © «Возвращение»

    У жизни пьянящий вкус. У свободной жизни он с привкусом стали, а у его жизни был не вкус, а запах. Сейчас этот запах плавил воск в руках, был чуть прогорклым из-за гнилой свечной нити и растворялся в весенних сумерках, которые убивали  духом мокрой молодой листвы.
    Живая змея дрожащих огоньков, покачиваясь в такт людским шагам и дуновению ночного ветра, ползла по площадям и улицам столицы. В сотнях глаз отражалось это свечение. Зачарованные, заколдованные, одурманенные верой существа со стеклянными глазами шли и шли следом за ведущими их священниками, как стадо баранов за пастухом.
    - Как красиво… - Раздался восторженный голос у плеча юноши. Кернан Норн посмотрел на свою спутницу. В ее голубых глазах тоже плясали два огонька, но это был совсем другой свет, за него можно было отдать все на свете. Виктория Фрост с замирающим сердцем и привычно широко открытыми глазами смотрела на происходящее. Девочка с севера впервые видела, как празднуют Ресурректу в столице, как празднуют ее экклесиаты. – Андрей, посмотри! – Она схватила младшего из дома Глинских за руку и указала на крестный ход. Волчонок не выказал такого же дикого восторга, а скептически окинул действо взглядом. Он играл во взрослого и умудренного опытом мужчину. В шестнадцать лет это позволительно. В девятнадцать уже нет.
    - Тория, хочешь посмотреть поближе? – Откусить бы себе язык за такую откровенную заботу об этой девчонке, но зачем противиться своим чувствам? Искренним чувствам – настоящей роскоши в этом мире.
    Голубые глаза ослепили Кернана восхищением и он, протянув девушке свободную руку, обреченно помог ей спуститься по ступеням дома Фростов. Пропадать, так хоть было бы за что. Следовало удивляться доверию, оказанному ему Первым Таном и Буревестником, позволившим сыну мятежника сопровождать самое дорогое их сокровище – северную принцессу, но он давно не увлекался иллюзиями. Во-первых, с ними был Андрей, которому наверняка наплели про ответственность доверенной миссии и назначили «главным»; во-вторых, их не гулять отправили, а выпроводили из дома, когда там собрались почти все таны севера. О чем бы сейчас не велся разговор за закрытыми дверьми этой глыбы льда в центре Рунна, Кернану, Андрею и Котенку знать об этом не стоило.
    Молодые люди вышли за ворота и оказались в тесных объятиях толпы, Кернан под предлогом этого крепче сжал теплую ладошку в своей руке и не стал огладываться на дом своих врагов, которые не вдруг, но перестали быть врагами. Следом за троицей незаметно и бесшумно скользнула четвероногая белая тень.
    Кернан видел праздник не в первый раз, не прошло еще и года, как он окончил кадетский корпус, и воспоминания о столичной жизни были яркими и сочными, как поцелуй девушки. Несмотря на то, что так не должно было быть, он радовался возвращению в Рунн, в его шум и сутолоку, грязь и ругань торговых площадей. Этим он напоминал юноше родной Таламор, впрочем наследники правителей Ирра воспитывались в строгости. Он всегда с завистью смотрел на простых городских мальчишек, играющих в грязи. Кернану Норн было положено ходить с прямой спиной, поднятой головой и в ужасно неудобных и дорогих тряпках. Поэтому первым делом в Рунне он сменил гардероб, избавился от слуг-надзирателей и стал свободным. Так он тогда думал.
    А когда вернулся в Ирр, ему объяснили, что он заблуждался, юноша согласно кивнул и стал ненавидеть тех, кого ему сказали. Потому что он был послушным сыном, уважающим отца и семью, пока тот не убил свою собственную дочь только за то, что она иначе видела и понимала свободу.
    Ринна единственная поддерживала брата, участвовала в его проказах, если такие случались, и была готова разделить вину. Она была настоящей, живой, способной бороться за свою свободу. Но бороться, не значит победить. В судьбе сестры он не взялся бы судить – проигрышем или победой стала ее смерть. Старшая сестра – Карна исчезла из родительского дома слишком рано, их последняя встреча не стала для Кернана откровением. Они были чужими людьми друг другу, и только запах одной крови еще связывал их невидимой цепью. Торн, старший брат, звал Кернана мальчишкой и не воспринимал всерьез. Всерьез он воспринимал только идеологическою борьбу за светлое будущее их страны, его – Торна – страны. Младший брат, пожалуй, мог бы поспорить на тепло маленькой ладошки в своей руке, что главным врагом северных танов является именно Торн, а не отец, который искренне верит в то, что делает, брат же не верил, он добывал себе титул правителя Ирра. Юноше было мало дело до этой возни, но ему было дело до простых людей, за жизни и благополучие которых они несли ответственность, поэтому он молчал и делал то, что должно. Без слов и вопросов, вопреки своим желаниям, по чужой указке и, вверяясь чужой воле, он добывал свободу. Не свою.
Оставалось только надеяться, что вслед за свободой Ирра он сможет заняться и собственной судьбой.
    Проблема заключалась в том, что худшие подозрения Кернана, посетившие его еще при первом знакомстве с северянами и в частности с Таном Айс, оправдались. Эти люди не были извергами, желавшими им и их народу зла. Они по-своему тоже воевали за свободу, за ту, которую видели они. Одной из разменных монет этой свободы был титул наместника Ирра и они взяли его. И брали жизни тех, кто вставал у них на пути также как и сами Норны. Правда у каждого своя. И они воевали за нее – друг с другом, против друг друга и сами с собой. Каждый день от рассвета до заката.
    - Кернан? – Услышал юноша и оглянулся на смутно знакомый голос. – Кернан Норн. – Сказали уже уверенно, и из толпы появился зеленоглазый парень.
    - Эстебан! – Кернан искренне улыбнулся и протянул руку для рукопожатия
    - Значит, и тебя снова занесло в Рунн в связи с последними событиями? – Эстебан легко избежал столкновения с какими-то особо истовыми верующими, усердно молящимися и крестящимися зажженными свечками.
    - Да. – Кернан замялся, но потом уверенно кивнул. – Я служу у Тана Буревестника. – И стараясь сменить тему, спросил сам. – А ты? Как и где?
    Виконт Эрсе улыбнулся одними губами, но расспрашивать про шутки судьбы не стал, а ответил на вопрос:
    - Адъютант Николы де Нортми, служу в Императорской гвардии… - Он хотел добавить еще что-то, но тут на его руке повисла пара очаровательных созданий и одно из них потребовало:
    - Эстебан, представьте нас своему другу и его спутникам! Где ваши хорошие манеры? – Девушка сделала обиженный вид и надула губки. Это выглядело забавно, впрочем, сама она была очень мила, за это ей явно прощали многое.
    - Прошу простить мои ужасные манеры, номени Каэтана. – Эстебан забавлялся, но делал это с должным уважением. – Разрешите представить вам – Кернан Норн. А эти неземные создания – Каэтана и Вероника Фьер, - девушки присели в реверансах, лукаво улыбаясь. Подыгрывая им, Кернан склонился в придворном поклоне, придворный этикет был одним из основополагающих должного воспитания наследников семьи Норн. – Марина де Нортми и Электра Флавио, - продолжил Эстебан. Похоже, он был здесь с большой компанией. – Мой брат Филипп и мои кузены Леонард и Венсан де Барна.
    - Я очень рад, что сегодняшний день свел меня с такими замечательными людьми, - учтиво заметил Кернан. – Разрешите представить вам моих спутников – Виктория Фрост и Андрей Глинский.
    Как это всегда бывало с молодыми людьми, уже через пару минут всем казалось, что они знают друг друга, по крайней мере, всю жизнь, а то и больше. С шутками и веселым смехом они пробирались через толпу, сами не зная куда. Брели шумной компанией куда-то в ночь, играя в настоящую взрослую жизнь.
    - Каэтана, подвинься, я тоже хочу! – Возмущенно воскликнула Рон, когда ее сестра взобралась на узкий парапет фонтана перед Ратушей и, раскинув руки, пошла по тонкой линии.
    Ночь Ресурректы – время нарушения всех правил.
    - По-моему так ему гораздо лучше! – Вдохновенно заметил Венсан де Барна, пристраивая свою свечку к руке одной из статуй, опоясывающих Ратушу.
    Остальные тут же последовали его примеру, в результате все скульптуры на фронтоне обзавелись свечками. Они что не люди в это праздничную ночь? А утром какой-нибудь священник завопит о великом знамении, грешности людей, которых предупреждает небо, и прочей чепухе. Так и творятся чудеса.
    - Номены, а почему вы нас не развлекаете? – Возмущенно спросила вдруг Вероника Фьер, не переставая при этом смеяться над какой-то шуткой Венсана де Барна.
    - И правда! Вы кавалеры или кто? – Поддержала сестру Каэтана.
    Пока юные озорницы обменивались очередной порцией шуточек с кузенами де Барна, Кернан посмотрел на Викторию, которая так и не отпустила его руки, хотя смеялась, как и остальные. Он подозревал, что девушке спокойнее быть со всеми, но под его защитой. Она подняла на юношу глаза, почувствовав его взгляд, и просто улыбнулась.
    - Спасибо за сегодняшний вечер, Кер. – Прошептала она так, что это услышал только он, и счастливо рассмеялась новой шутке Эстебана.
    Она смеялась и была счастлива, это было искренне, но Кернану на миг стало холодно, как будто он стоял на обдуваемой всеми ветрами Сигнальной скале, о которой она ему рассказывала. Во Фросте у нее не было друзей - вспомнил он, и этот вечер должен казаться ей глотком чего-то нового и пьянящего, что возможно в этой жизни. Возможно, но не осуществимо, потому что только в редкие ночи, как сегодня, собравшиеся здесь люди, могут забыть о своих фамилиях, титулах и долге. Это лишь миг в череде бесконечных дней – где не хочется, но надо.
    - Если номени так скучают в нашей компании, то я мог бы показать место, где их развлекут. – Предложил вдруг Леонард де Барна, до этого почти молчавший и отпускавший лишь редкие замечания. Он сказал это тихо, но все почему-то услышали и затаились. Юноша усмехнулся – невиданное дело – и продолжил. – Но для этого придется пробраться в Служилый город, а мосты сегодня перекрыты.
    Бросив в стог сухого сена огонек, Леонард стал ждать результата. Провоцировать он умел. Никогда не говорите крови в венах молодых людей  «нельзя». Она сделает все, чтобы «нельзя» превратилось в «можно».
    - А я знаю, как попасть туда без мостов. – Вдруг заявил Андрей к удивлению всех. Парень часто по долгу гулял по городу с тех пор, как они приехали в Рунн – вспомнил Кернан – не удивительно, что он успел изучить его. – Но в одном месте придется лезть через забор, - предупредил Волченок, посмотрев на девушек.
    Те вызывающе фыркнули:
    - Вы сомневаетесь в наших способностях, номен? – Выдохнули они почти в один голос. Все рассмеялись такому единодушию и последовали за Глинским.
    Забор оказался не таким уж страшным, всего-то в человеческий рост. Он скрывал чей-то внутренний двор и галерею, перекинутую через узкий канал и выводящую в Служилый город. Первыми на верху оказались Эстебан, Венсан и Леонард. Подпрыгнув и легко подтянувшись на руках, они оседлали забор и протянули руки девушкам. Каэтана, Рон и Электра с визгом и смехом оказались в объятиях молодых людей.
    - А кто будет ловить нас с той стороны? – Философски спросила Вероника, разглядывая лужу, оставленную прошедшими недавно дождями, с другой стороны стены. Еще пять пар глаз последовали ее примеру и с энтузиазмом посмотрели на свежую грязь.
    - Это сделаю я! – Выступил вперед Филипп де Барна. Это был его звездный час. Кернан улыбнулся и хотел уже сделать шаг вперед, чтобы помочь мальчишке перебраться и самому последовать за ним, но почувствовав тепло девичьей руки в своей ладони, замер.
    - Иди, - весело сказала Тори, поняв его смятение. – Мы справимся, а номены де Барна нам помогут. И девушка высвободила свою руку, делая пару шагов к Марине де Нортми. Это была ее первая попытка найти друзей. Светловолосые девушки улыбнулись друг другу и заговорщически кивнули – они найдут общий язык – понял юноша и взобрался на забор, увлекая следом за собой и Филиппа. Спрыгнув вниз, они протянули руки Каэтане, Рон и Электре. Мгновение и девушки по очереди приземлились в объятия своих рыцарей.
    - Благодарю… - учтиво сказала каждая, игра продолжалась. Еще через секунду показались Марина и Тори с помощью кузенов де Барна и Андрей – самостоятельно. Эстебан спрыгнул и поймал Марину, Андрею досталась Тори. Обошлось без жертв.
    Местом, где их обещали развеселить, оказалась таверна. Самая обыкновенная таверна. Она называлась на руннском «Бочка Эля» и производила впечатление процветающего и приличного заведения. Для Кернана и всех молодых людей, быть может, за исключением Филиппа ничего необычного в посещении такого места не было, но другое дело девушки, они смотрели на всё огромными глазами и ловили каждый звук. По случаю праздника заведение было закрыто, но Леонарда это не остановило, он уверенно свернул в ближайший переулок и постучал в боковую дверь, как будто проделывал это уже много раз. Прошла пара минут ожидания, и Кернан уже стал опасаться, что вся их вылазка была напрасна, но, наконец, дверные доски исчезли в лучах света, а на пороге появилась девушка. Сначала она испугалась и отступила назад, увидев такую огромную компанию, но потом, узнав Леонарда, бросилась к нему, обняла и поцеловала в губы.
    - Лео! Я уже думала, что ты не придешь.
    - Извини, Лина, я задержался с друзьями, но потом решил, что могу привести их сюда.
    Если честно, Кернана очень удивило отношение такого человека, как Лео – дворянина по праву рождения, крови и духа - к какой-то простолюдинке, но факт оставался фактом. Граф Войэ извинялся перед девчонкой из служилого города. Она же рассмеялась в ответ и отступила, пропуская нежданных гостей.
    - Конечно. Это будет весело. Жак, дедушка и тетя с дядей на крестном ходе, так что вернутся только утром, когда откроют мосты. Я осталась убираться, а Селестина сказалась больной. Кстати, а как вы добрались сюда? – Вдруг удивилась она, но потом продолжила весело болтать, не дождавшись ответа, и увлекла их за собой по длинному коридору, в конце которого виднелся свет. За светом оказался большой зал, где и собирались обычно посетители. Происходящим, похоже, был удивлен не только юноша, но и все остальные, потому что даже не умолкавшие весь вечер девушки притихли и послушно шли за той, которую звали Линой.
    Синеглазая, как рассмотрел Кернан при свете, девушка остановилась в центре комнаты и широким жестом окинула зал:
    - Располагайтесь. Пить будем?
    - Естественно, - ни минуты не сомневаясь, кивнул Леонард.
    - Тогда я займусь этим, - улыбнулась девушка. - А вы выбирайте места. Представление начинается.
    Много позже все участники того вечера будут вспоминать его, как последний беззаботный вечер своей юности. Судьба, сведшая таких разных людей вместе, сыграет с ними по самым высоким ставкам, испытаниями заставляя повзрослеть. Но теплое воспоминание из прошлого пройдет с ними каждый шаг их жизни, через года, оставляя на пройденном отпечаток чего-то огромного и светлого, что они потеряли в тот вечер и никогда уже не смогли вернуть.

Сообщение отредактировал Народ - 27.12.2005, 11:44

[Виктория Фрост]

27-28 день месяца Полотна. Рунн.

Кто мы? Незнакомцы из разных миров?
Или может быть мы - случайные жертвы стихийных порывов? © Flёur

          За Викторией Фрост водился один грех. Она верила в сказки. Но кто безгрешен?
          Вот и сегодня нереальность происходящего никак не могла пробиться через затуманенное восторгом сознание девушки. Еще утром она не была уверена, что ее пустят даже на крестный ход, а потом пришел Рой и сказал, что они с Андреем и Кернаном могут вечером пойти в город. Тори рассмеялась и обняла брата, благодаря за щедрость. К вечеру она вся извелась, но час пробил, и они отправились на улицы Рунна.
          Со дня ее приезда это была ее первая прогулка. До этого череда карет и не более. Теперь же она оказалась в толпе совершенно незнакомых людей, вокруг все было удивительно красиво и дышало волшебством. Сказка сбывалась. Потом они познакомились с друзьями Кернана, и количество чудесного за вечер превысило все ее мечты. Все было слишком хорошо, а это всегда заканчивалось плохо. Но только не в мире Виктории Фрост.
          Сейчас северянка сидела в настоящей таверне, пила настоящее вино, которое подают здесь, и смотрела как хрупкая черноволосая девушка творила чудеса, кувыркаясь, жонглируя и танцуя. Жаклин – как звали их гостеприимную хозяйку - устроила гостям настоящий праздник, как и обещал Леонард де Барна – девушек развеселили. Кончилось все естественно тем, что, презрев все правила приличия и социальные лестницы, дворянки стали учиться у простолюдинки чудесам актерского искусства. Тогда-то и началась настоящая балаганная потеха. Взрывы смеха не умолкали ни на минуту, расхрабрившиеся после вина девушки уже проходили шпагат, а юноши наблюдали за действом из первого ряда зрительного зала.
          - Тори, ты должна попробовать! – Марина де Нортми с раскрасневшимися щечками и весело смеющимися глазами села рядом с Викторией, избегая своей очереди совмещать теорию с практикой, и сделала маленький глоток из своей кружки. – Это что-то невероятное!
          - Я бы предпочла покидать те мячики, - скептически ответила северянка. – Боюсь, что если попробую сесть на шпагат – это будет что-то действительно невероятное.
          - Невероятным будет все, чтобы вы не сделали, номени. – Заметил Венсан де Барна.
          - Не провоцируйте нас, номен! – Рассмеялась Марина в ответ на его слова. – А то мы заставим делать невероятные вещи вас.
          Все снова рассмеялись. Это было сказочно.
          Вдруг позади них скрипнула доска, и все повернулись на этот звук. На лестнице стояла еще одна девушка. Рыжие волосы непослушно выбивались из косы, на плечи была накинута шаль. Она была, наверное, не на много старше собравшихся здесь, но ее глаза смотрели слишком по-взрослому – строго и осуждающе.
          - Лести? – Жаклин подошла к лестнице. – Зачем ты встала, ты же плохо себя чувствуешь.
          - Вы так шумите, что разбудили не только меня, но, должно быть, и всех соседей. – Ответила та, но смотрела при этом только на гостей. Не на всех, а на самого младшего из них – Филиппа де Барна.
          - Простите нас. – Это сказал Эстебан, рыжеволосая перевела взгляд на него, но быстро отвернулась, собираясь вновь подняться по лестнице. – Останьтесь с нами. – Девушка замерла, натягивая на плечи шаль. – Я прошу. – Добавил старший из кузенов.
          Названная Лести решительно развернулась и спустилась в зал.
          - Как вам будет угодно, номен. – Она учтиво, слишком учтиво, кивнула и опустилась на один из стульев.
          В зале воцарилась тишина. Но ситуацию спасла Лина.
          - Вот и замечательно, заодно развлечешься. – Она улыбнулась рыжеволосой, потом взяла лютню, до этого молчавшую. – Лео, ты споешь нам?
          - Леонард, вы поете? – В один голос воскликнули Каэтана и Вероника.
          - Это была страшная тайна. – Бесстрастно ответил юноша.
          - Но вы же споете нам? – С надеждой спросила Марина. Леонард посмотрел на нее, казалось, он колебался, но потом все-таки кивнул. – Ради вас, номени. И если вы обещаете сохранить эту тайну.
          - Конечно!!! – С энтузиазмом подтвердили сестры Фьер, заговорщически переглянувшись при этом.
          Юноша взял у Жаклин лютню, сел на стул и коснулся тонких струн. До этого Тори никогда не слышала лютни, только гитару. Голос второй был сочным и страстным, первая шептала и плакала о чем-то своем. Без пламени, но с перезвоном льдистых колокольчиков. А голос Леонарда Барна оказался… Чарующим. Пожалуй, нельзя было найти более точного слова.

Век рыцарей и век поэтов
Век дам прекрасных и сонетов
Век битв за честь и битв во славу
Век этот мне принадлежит по праву

        Девушки задохнулись восхищением и мечтательными вздохами. Юноши скептически хрюкнули. Тори опустила голову на ладони и утонула в песне, льющейся по воле молодого человека. Леонард продолжал петь, слова бежали и бежали, плетя картины и узоры, а северянка видела все это перед своими глазами. Оживали прекрасные рыцари и несчастные принцессы, размах крыльев дракона закрывал горизонт, и мир был волшебным…
        Она совершенно погрузилась в этот свой мир и уже не видела, что вскоре и юноши увлеклись песней, когда над залом поплыло:

Век веских и высоких слов
Век флибустьеров, век рабов
Век казней, ядов, козней и интриг
Век тех, кто знает: жизнь – лишь миг

          Причудливое переплетение приятного голоса, звуков лютни и странно щемящих слов кружило их в водовороте сказки и не отпускало до тех пор, пока Леонард не дернул струны в последнем мучительном аккорде и вместе с умирающим звоном лютни выдохнул:

Век осужденный, век святой…
Каким бы не был ты… ты мой…

          Наступила тишина, в которой слишком отчетливо прозвучали одинокие хлопки.
          - Замечательно, номен. Вы превзошли сами себя в стремлении очаровать присутствующих девушек, отличная игра. – Слова восхищения, переполненные ядом и злобой. Тори удивленно подняла голову и увидела глаза рыжеволосой девушки, высказавшей это. Ей вдруг стало холодно. – Жаль, что от этого всем сразу захотелось утопиться.
          - Я рад, что смог доставить вам удовольствие. – Леонард кивнул, но глаз не опустил.
          - Это действительно было восхитительно, Леонард! – Искренне сказала Марина, вступая в разговор. Глаза ее светились таким же восторгом, как и у Тори минуту назад. Слава Каспиану – другим тоже понравилось.
          - Да, да! Мы не простим вам только одного, того, что вы скрывали свой талант! – Заявила Каэтана.
          - И за это заставим петь для нас – снова и снова. – Поддержала ее Рон.
          - Я уверен, что мой кузен приходит в неописуемый восторг от этой перспективы, номени, - добавил Эстебан, весело глядя на Лео.
          Тот бросил на Эста испепеляющий взгляд, но промолчал, вежливо кивнув девушкам.
          - Буду рад стараться для вас.
          - А теперь танцы! – Безоговорочно выкрикнула Жаклин, с улыбкой наблюдавшая за этой сценой. – Дамы приглашают кавалеров!
          Артистка выхватила у Лео лютню и заиграла какую-то быструю, беззаботную мелодию. Марина, улыбнувшись, протянула руку Леонарду. Он уверенно, но нежно прижал девушку к себе, и они закружились по залу. Вероника Фьер потянула за собой Филиппа, Каэтана выбрала Венсана. Электра оказалась в объятиях Эстебана. Лести посмотрела на это и, даже не подумав пригласить оставшихся без пары северян – Андрея и Кернана, хотела уйти. Однако ее остановила Лина, подойдя к ней, она строго сказала:
          - Где твое гостеприимство, кузина? – Она сунула лютню в руки девушки, а сама подхватила под руку Кернана, увлекая в круг танцующих. – Играй, - крикнула она. – Играй…
          Тори улыбнулась, когда музыка вопреки ее опасениям полилась вновь, тогда она подбежала к Андрею и серьезно спросила:
          - Вы танцуете, номен?
          Юноше не оставалось ничего другого, как ответить «да».
          Потом пары менялись, распадались и складывались вновь, кружились по залу в ворохе смеха, счастья и света. Пока холодный ветер, перемешанный с осколками насмешливых слов, не разбил этот маленький мир.
          - Приятно осознавать, что вы хотя бы хорошо проводите время, молодые люди, в то время, как ваши семьи в поисках заблудших детей сбились с ног.
          Все замерли, лютня вскрикнула и замолчала оборванной струной, а глаза присутствующих обратились к порогу. Тори тоже смотрела на того, кто разрушил волшебство. Смотрела и не могла поверить. Там, в острых лучах уже умирающего звездного света, стоял ее принц.
          Вот так и убеждай себя, что чудес не бывает… А они возьмут да и сбудутся ради разнообразия. Оглушат сказкой и потом нагрянут из-за угла. Ну, в данном конкретном случае чудо нагрянуло с улицы, как-то открыло запертую дверь и теперь собиралось их отчитывать. Или не собиралось? С этими чудесами никогда не знаешь – чего ожидать!
          - Капитан де Нортми! – Первым опомнился Эстебан де Барна и отдал честь своему командиру.
          Его примеру последовал Леонард, выпустив из объятий Каэтану и чуть не опрокинув ее тем самым на пол. Воинское рвение победило и на этом фронте. Девушку поймал Венсан.
          - Вольно. – Смилостивился мужчина, проходя в зал и располагаясь на одном из стульев. Взяв ближайшую кружку, он пригубил вино и заметил. – Совсем неплохо. Я бы даже сказал хорошо. Если бы сегодняшнюю ночь и наступающее утро мне не испортила одна маленькая неприятность. - Он выжидающе посмотрел на молодых людей, как будто спрашивал важный урок, но все молчали. Тогда он пояснил. – Ваше исчезновение заставило меня отвлечься от дел и прямых обязанностей и перевернуть весь Рунн вверх дном.
          Молчание продолжилось. Неожиданно прерванный вечер веселья стал вдруг слишком темным и пустым утром, его не хотелось ничем заполнять, даже словами. Виктория стояла не шевелясь, не замечая руки Кернана все еще обнимавшей ее за талию после танца и боясь даже вздохнуть, будто бы из-за этого ее видение пропадет, как уже исчезло все волшебство.
          - Есть желающие покаяться? – С доброй улыбкой, больше похожей на оскал хищника продолжил монолог с самим собой принц. – Кто был зачинщиком и инициатором?
          И тут вперед выступил Леонард Барна, спасая всех остальных.
          - Я! – Уверенно заявил он и смело посмотрел в глаза капитана императорских гвардейцев. Тот усмехнулся и удивленно поднял одну бровь, собираясь что-то спросить, но ему не дали.
          - Нет, это была я, Никэ! – Марина де Нортми быстро подняла глаза на мужчину и опустила их, заливаясь краской из-за своей лжи под проницательным взглядом. Так Виктория Фрост узнала как зовут ее чудо.
          - Это мы! – переглянувшись, продолжили сестры Фьер и кузены Барна одновременно.
          - И я! – почти одновременно с ними и неожиданно для самой себя сказала Тори. Глаза серые, как северные скалы, на мгновение остановились на ней. Мгновение. Так мало? Так много! Большего было не нужно для того, чтобы счастье, потеряв голову, снова закружило девушку, пока вместе с ней в своей вине признавались Электра, Андрей и Кернан.
          - Как мило! – Никэ обернулся и посмотрел на стоявших в стороне Жаклин и Лести. – А вы, дамы? Ни в чем не хотите сознаться? Вдруг… - Протянул он с усмешкой, чуть дольше положенного рассматривая рыжеволосую девушку, в глазах которой плескалась непонятная для Виктории ненависть к этому мужчине. Не получив ответа, он вернулся к покаявшимся. – Значит, виновных мы сегодня не найдем, придется оставить наказание на совести ваших семей. Леонард, похоже, вы пользуетесь успехом. – Заметил он уже в дверях. И исчез в предрассветной тьме.
          Время безжалостно убивало ночь, одну из самых счастливых в жизни Тори. Те, кто еще меньше часа назад были самыми близкими ей людьми, в холодном молчании выходили под дуло вновь нацеленного на них дождя. Связанные и переплетенные на пару часов дороги разбегались в разные стороны.
          - Если вы не поторопитесь, молодые люди, то девушки промокнут до нитки. – Заметил Никэ, взлетая в седло белоснежного коня и махнув рукой в сторону свободных лошадей. Если состоящих на службе у него кузенов Барна и ждало наказание, то произойдет это не здесь и не сейчас. Потеряв вдруг интерес ко всему происходящему, Тори смотрела как Леонард и Эстебан оказываются на лошадях и помогают Электре и Марине присоединиться к ним, Вероникой и Каэтаной занимались какие-то гвардейцы постарше, судя по их схожести – братья. Неожиданно перед лицом девушки возникла сильная мужская рука, и северянка вздрогнула, поднимая глаза. – Позволите, принцесса?
          Такие сцены художники любят увековечивать в своих картинах, а сказочники ими заканчивают свои лживые истории. Золотоволосый принц на белом коне увозит спасенную принцессу, и они живут долго и счастливо где-то в глухомани под названием тридевятое королевство. Наверное, чтобы там их не нашли оставшиеся в живых злые ведьмы и колдуны. Разве вы не знаете, что эти враги всех положительных героев обычно бессмертны и имеют нехорошую привычку оживать в самый неподходящий момент? В наличии имелся принц – один, конь белый – один, принцесса спасенная… Не было тут принцесс. Сказка не сбылась, все это лишь приснилось девушке. Виктория вложила свою руку в ладонь капитана Нортми и почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног, когда он, склонившись к ней, обнял девушку за талию и легко поднял в седло перед собой. Мир вздрогнул, и ничего не случилось.
          Только раздалось недовольное лошадиное ржание. Перед конем капитана застыла белоснежная оскалившаяся собака.
          - У вас весьма интересные охранники, принцесса. – Весело заметил мужчина. – Похоже, что меня разорвут, стоит только мне тронуть вас. – Рука его при этом по-прежнему обнимала ее.
          - Это Снежная. – Смущенно пояснила Тори, даже не пытаясь понять, как собака выследила их. – Она добрая.
          - Конечно, милейшее создание, - согласился маркиз де Нортми, разглядывая ряды острых зубов, видневшихся в пасти животного.
          - Снежная прекрати! – Приказала девушка. Собака бросила предупреждающий взгляд на мужчину, обнимавшего Торию, но получив ответный взгляд серых глаз исподлобья, презрительно развернулась и побежала по улице.
          - Все готовы? – Спросил командир, забыв о суровом охраннике и осматривая ряды своих людей, окруживших их.
          - А что делать с мальчишкой? – Насмешливо спросил один из гвардейцев. Только тут Виктория заметила, что лошади достались всем, кроме Филиппа де Барна. Паж одиноко стоял у открытой двери и беспомощно смотрел снизу вверх на взрослых. Виктории стало так жаль его, что она уже готова была спрыгнуть с лошади, но крепкая рука удержала ее, надежно прижимая к мужскому телу. При этом маркиз Нортми даже не посмотрел на нее.
          - Придется выполнять приказ. – Вроде бы как нехотя сказал он, усмехаясь. Все напряженно ждали его приговора. – Ее Величество особо просила меня позаботиться о ее любимом паже. Я не могу ослушаться. Неру!
          Из темноты появился огромный гвардеец на не менее могучем коне, к луке его седла была привязана еще одна лошадь. Она прядала ушами и выжидающе косилась на мальчика.
          - Я надеюсь, вы умеете ездить верхом, Филипп? – Никола вопросительно посмотрел на несчастного, глаза которого при упоминании Императрицы и виде лошади зажглись истинно детским восторгом. Ответа уже не требовалось. – Хорошо. Неру, позаботься об этом. – Отдал последнее приказание капитан и вдруг пришпорил коня, отчего в лицо Тори ударил ночной ветер, толкая ее в теплые объятия мужчины, а в крови проснулось что-то дикое. Сердце северянки отозвалось на знакомый ей зов природы, когда они, оторвавшись от остальной процессии полетели в наступающий день.
          - Вы не исчезнете с рассветом? – Спросила она в темноту, не ожидая ответа, но получила его.
          - Исчезают сказочные принцы и хрустальные туфельки. Я, к счастью, не являюсь ни первым, ни вторым.
          - Значит, вы не мой принц, Никэ? – Как просто было назвать сейчас это имя. В эту сказочную ночь, которая еще не закончилась, хотя безжалостное небо неумолимо светлело.
          - Нет, Виктория, я не умею и не хочу быть принцем. Простите.
          - Почему? – Девушка положила свою ладонь поверх его руки, обнимавшей ее.
          - Потому что я бы предпочел роль короля.
          Виктория рассмеялась.
          - Вы шутите надо мной?
          - Да, - не стал он отрицать. – Я хочу, чтобы вы улыбались. Как делали это до моего появления. Вам пришлось встретить меня не в самой лучшей моей роли – главного злодея.
          - А кто вы?
          Настал его черед смеяться.
          - Кто мы? Это слишком сложный философский вопрос, принцесса.
          Их укрыла тишина, разрываемая свистом ветра в ушах и стуком лошадиных копыт по мостовой, но оба знали, что девушка в мужских объятиях улыбается. Этого сейчас было достаточно. Никогда и никому, даже самому себе, Никола де Нортми не смог признаться, что это был почти единственный миг в его жизни, когда ему захотелось остановиться и остаться здесь навсегда. С этой девочкой, в ее простом и при этом сказочном мире, где нет ничего невозможного, где даже у него могли бы быть крылья, и не было лжи. К великому счастью обоих, за маркизом де Нортми водилось много грехов, но веры в сказки среди них не было.
          - Вы будущая герцогиня Иберо, а я когда-нибудь стану герцогом де Нортми. Наши семьи не очень ладят, как вы должны знать. – Официально ответил он.
          - У вас есть невеста? - Виктория сама не знала – зачем спрашивает.
          - Да. Есть. – Оправдал он ее опасения.
          - Вы любите ее? – Зачем? Зачем мучить себя?
          - Иногда для брака совсем не обязательно любить. – Улыбнулся маркиз, но она этого не видела.
          - А любовь ничего не значит? – Удивилась девушка.
          - Нет. В этом мире она не в цене. Вам стоит это запомнить.
          Девушка замолчала, скачка продолжалась.
          - Как все странно. Так не бывает… Мы даже не были знакомы до сегодняшнего дня, но мне кажется, что я знаю вас всю жизнь. – Тори обернулась и посмотрела на мужчину, желая запомнить его таким, каким увидела впервые. Каким он был сейчас. Не игравшим очередную роль, а честным и открытым. Возможно, когда-нибудь она узнает, что увидеть настоящего Николу де Нортми дано лишь очень немногим избранным и она наверняка никогда не узнает – вошла ли она в число этих счастливцев.
          - Сегодня вы встретили свою мечту и теперь не знаете, что с ней делать. Когда человек встречается со своей мечтой, она умирает.
          - Нет, мечта рождается заново. – Возмутилась северянка.
          - Значит, вам нужно отпустить старую и искать новую. – Предложил Никола.
          - Вы мне поможете? – С надеждой попросила она.
          - Как ваша старая мечта, я просто обязан, - Рассмеялся вдруг он. Она улыбнулась в ответ и только успела подумать, что все обязательно снова будет хорошо – вместе-то уж они найдут ее мечту, как из рассеивающейся к рассвету темноты и спустившегося на город тумана появился человек на лошади. На нем была форма императорского гвардейца – еще один человек маркиза.
          - Капитан де Нортми! – Всадник осадил коня и замер перед своим командиром, ожидая разрешения говорить. Никола просто кивнул и спросил:
          - Что случилось?
          - Ваш отец… - На мгновение гвардеец замолчал и, поборов нерешительность, закончил. – На вашего отца было совершено покушение. В него стреляли.
          Глаза Виктории в ужасе распахнулись, она посмотрела на обнимавшего ее мужчину, ожидая увидеть муку и страдание на его лице, но он даже не вздрогнул. Глаза остались такими же стальными, как мгновение назад, когда они говорили о мечтах. Лишь на секунду ей показалось, что рука на ее талии против воли прижала ее крепче, но это было такое мимолетное ощущение, что оно исчезло незамеченным.
          - Где он? – Спокойно спросил капитан.
          - Ваш отец? – Человек опустил голову. – Его повезли домой. Лекари говорят, что надежды мало…
          Вестник виновато смотрел на Николу, но тот перебил его:
          - Нет, где стрелявший? Его задержали?
          - Наши люди и стражники прочесывают город, все ворота перекрыты, но пока все безрезультатно.
          Маркиз Нортми кивнул, отпуская гвардейца.
          - Ладно, возвращайтесь и продолжайте поиски, доложите мне потом. Лично. – Никэ помолчал, глядя вслед удаляющемуся всаднику, потом посмотрел на Тори. - Виктория, прошу меня простить, но, кажется, мне придется вас покинуть.
          - Конечно. – Тихо ответила девушка. Ей хотелось найти ободряющие слова и сказать, что все обязательно образуется, но молчала. Так трудно найти слова оправдывающие смерть.
          - Кернан Норн? – Маркиз Нортми нашел в нагнавшей их толпе сопровождающих друга Тори и помог ей перебраться в седло к юноше. – Позаботьтесь о вашей принцессе.
          - Капитан де Нортми… - Лео хотел последовать за командиром, но тот остановил его, отрицательно качнув головой.
          - Нет, Леонард, останьтесь. – Найдя Эстебана и Марину, Никола кивнул адъютанту, делая приглашающий жест следовать за ним. – Андре, проследи, чтобы все молодые люди оказались в объятиях своих любящих родственников.
          Гвардеец кивнул, капитан де Нортми, больше не обращая на них внимания, пустил своего коня рысью. Виктория еще успела услышать вопрос Марины, обращенный к кузену:
          - Что-то случилось, Никэ?
          Но ответ, если он и был, унес ветер. Пару мгновений оставшиеся в наступающем рассвете люди смотрели вслед уехавшим. Ветер развевал волосы и плащи. Тучи окончательно разошлись, и тусклое из-за тумана солнце сиротливо-слепо смотрело на смертных со своего ложа. Смотрело, но ему не было дела ни до их жизни, ни до их смерти.
          Позже, уже в своей комнате, Тория сидела на широком подоконнике, обняв колени, и смотрела в глаза наступающего дня. Длинная ночь была позади, эмоции, ощущения, воспоминания пока никак не хотели складываться в целостную картину, распадаясь на отдельные мазки, и рядом не было умелого художника, чтобы помочь ей. Приходилось надеяться только на себя.
          Передернув плечами от холода, девушка посмотрела на теплую шаль, лежащую на кровати, но так и не пошла за ней. Каждое движение сейчас казалось подвигом, нужно было выпрямиться, наступить на пол, сделать несколько шагов, протянуть руку… Это слишком тяжело, слишком далеко, слишком трудно для Котенка, которому хотелось сжаться и превратиться в маленький живой клубок оголенных чувств и невыплаканных слез.
          Вместо ровного, теплого сияния любви, которое должно было согревать ее сейчас, она ощущала, что стоит на краю знакомого с детства обрыва во Фросте, с которого ей хотелось шагнуть столько раз, но каждый раз ее что-то останавливало. Что-то шептавшее, что ей есть ради чего жить, ожидание чуда и восприятие каждого нового дня, как дара кого-то очень могущественного и щедрого. Но почему-то именно сейчас, когда она встретила это чудо, коснулась его рукой, смогла ощутить его пьянящий запах и услышать голос, именно сейчас, как никогда ее держали на земле тяжкие оковы обязательств, обещаний и права рождения, не пуская в мир мечтаний. Солнечный свет окутывал ее плечи лучше всякой шали и от этого становилось удивительно тепло, как в снах, которые она никак не могла вспомнить, сейчас острые клинки солнечных лучей пронзали ее умерший мир, стирали краски, приглушали звуки, притупляли чувства и дарили почти забвение. Почти.
          Родившаяся и умершая надежда, даже не успев раскрыть свои радужные крылья, оставила Торию на произвол судьбы. Если бы она могла, то приказала бы сердцу остановиться, но глупое живое создание не хотело слушаться указаний и жило по своему усмотрению. Однако она знала, что ему придется. А она научиться жить без грез, ходить по земле и смотреть в глаза судьбе без страха.
          Поняв, что другого выхода у нее просто нет, девушка закрыла лицо руками и заплакала, пытаясь найти ответ на вопрос. Ответ, которого не было. Принадлежит ли ей хоть что-нибудь в этом мире? Что-нибудь кроме потерянной мечты, на которую она теперь не имела права, и сердца, бьющегося в тесной клетке рёбер?

Сообщение отредактировал Виктория Фрост - 27.12.2005, 12:07

[Мишель де Морле]

28 день месяца Полотна.
Рунн. Королевский город.

    Рессуректа. Дни воскрешения Каспиана, когда экклесиаты и откровенцы равно праздновали, пусть и отлично друг от друга. Дни, когда принято прощать, зажигать свечи и ставить на окна букетики первых бледных подснежников. Дни, когда спаситель завещал забывать былые обиды к врагам своим…. Все это придавало предстоящему оттенок особой иронии.
    Молодой мужчина в светлом плаще улыбнулся своим мыслям, продолжая путь по пустым улицам Королевского Рунна. Жители этой части мира еще крепко спали, вернувшись в свои уютные дворцы после Крестного хода и увеселений, коими прошедшей ночью полнился город. Улицами всецело владела тишина. Ползущий от Вольтурны туман рвался на клочки в лучах утреннего света. День обещал быть прекрасным.
    Мишель остановился, в тени ограды Артурианского храма, традиционно закрытого в дни празднеств, олицетворявших торжество мира, и далеко не в первый раз за прошедшую неделю оглядел площадь. Ничто не изменилось.
    Ключи тихо щелкнули в замке неприметной калитки, и Морле окончательно скрыла густая тень растущих в ограде храма деревьев. Он отлично знал дорогу, но двигался медленно, прислушиваясь к звукам, вглядываясь в тени. Фабиус никогда не был человеком, которому Мишель мог бы доверять всецело. Сантэту Игнетиссов вполне могла прийти в голову мысль избавиться и от него по исполнении поручения. Они оба ведут эти игры слишком долго.
    Крутая лестница, ведущая на крышу храма, располагалась так, что ее можно было бы видеть разве что с противоположного берега Вольтурны, если бы он не был столь далеко. Даже божьим обителям нужны услуги печников и трубочистов.
    Черная черепица, широкий бордюр держащий на себе серые каменные изваяния ангелов, безмолвно застывших с мечами в руках. Все это было тщательно вычищено перед похоронами Императора, и с того дня забыто монахами обители до следующего значимого для Артурианцев события.
    Мишель опустился на каменный постамент позади одной из скульптур, вытащив принесенное сюда еще ночью оружие. Гладкое дерево, вороненая сталь. Рука осторожно опустила в ложе короткую стрелу, прорезанную четырьмя проточинами, сейчас наполненными густой коричневатой жидкостью.
    Оставалось ждать, неподвижно, безмолвно, как это умели, скрывавшие раннего гостя статуи, украшавшие крышу. Мишель закрыл глаза, слушая шум начавшего просыпаться города. Приказы командира обходящих площадь стражников, посыльный стучащий шумно стучащий в двери дома правительства, почти примыкавшего к храму, тихий плеск Вольтурны и совсем неуместный и полный надрыва собачий лай.
    Мишель бросил взгляд на площадь. По темной мостовой метался черный пес, испугано лаял, тыкался носом в двери, заглядывал редким прохожим в лицо, то увязываясь за кем-то, то снова возвращаясь на площадь, будто, наконец, нашел здесь что-то знакомое. Прошедшая ночь оставила на этих улицах слишком много чужих запахов, что бы потерянное животное смогло отыскать дорогу домой.
    Еще вчера тебя гладят, кормят отменной мясной вырезкой, какой в жизни не видели иные люди, живущие в Ремесленном городе, а день спустя самое милостивое, на что ты можешь надеяться, это пуля от стражника, которому надоест твой лай. Такова жизнь…. Для всех.
    Запряженная гнедой парой карета медленно въехала на площадь, и Мишель, мгновенно, выбросил брошенного пса из головы. Черный герцог, несмотря на праздники и недавнюю болезнь, как и ожидалось, прибыл на службу. Кучер натянул поводья, лошади нервно заржали, останавливаясь напротив управления СИБа, но все внимание Мишеля предназначалось крепкому седому человеку, ступившему на ступени управления. Арбалет лег на постамент, давая стрелку довольно узкий обзор между бордюром и нависшим над ним ангельским крылом. Вовсе не обязательно, что бы попадание было смертельным. Шаг, еще шаг вверх по ступеням, герцог обернулся отдать распоряжения слугам, и палец Мишеля лег на спусковой крючок. Хлопнула, освободившись, тетива. Морле позволил себе выдохнуть.
    Представление на площади развивалось стремительно. Кто-то кинулся к герцогу, кто-то в сторону стражи. Времени, следить за происходящим, решительно не было, но Мишель успел заметить, как медленно почти театрально оседает на ступени, прижав руку к груди человек ставший для Рунна олицетворением последовавшей за религиозной войной эпохи, эпохи начавшейся с поражения тех, кого еще помнили в этом городе под именем Морле.
    Губ коснулась улыбка. Все новое лишь позабытое прежнее. Этой стреле не хватало лишь нескольких слов выгравированных на отравленной стали.
    Отодвинув арбалет за постамент изваяния, Мишель без спешки, держась в тени, шагнул к лестнице. Внизу было все еще тихо и спокойно. Морле, на этот раз не рискуя выходить через калитку, перебрался с лестницы на забор и спрыгнул в проулок за домом правительства.
    Безлюдно, но шум площади слышался более, чем явно. У него есть время, пока стража не спохватится, откуда стреляли. Он прошел почти до конца квартала, когда в ногу ткнулось что-то мягкое. Мишель резко обернулся, и пес, рыкнув, попятился назад.
- Иди сюда, - он присвистнул, протягивая руку, и большая собака настороженно понюхала, потом лизнула протянутые ей пальцы. Потерянная или просто забытая игрушка своих хозяев, не менее родовитая, чем люди державшие ее рядом с собой, очень хотела есть.
- Пойдем, - распорядился Мишель, и пес, поколебавшись, вильнул хвостом и побрел следом.
    Площадь была полна народу, стража, оцепившая все, столпившиеся у тротуаров любопытные. Все прошло гладко, возможно даже слишком гладко. Проходя мимо, Мишель ловил случайно брошенные слова, стараясь понять, насколько точно была выполнена его работа. Болтали разное.

    Через шесть часов в пропыленный дом его предков явился все тот же молчаливый посланник Фабиуса, поклонился и оставил на столе письмо от своего господина. Мишелю никогда прежде не доставлял удовольствия звук рвущейся бумаги, тонкие полоски летели в огонь, для того, что бы превратиться в пепел.
- Твой укус все еще смертелен, - улыбнулся он.
  Взгляд невольно упал на выцветший гобелен с зеленым коронованным драконом. Дед все же склонен был к преувеличениям. На гербе Морле во все времена вполне хватило бы гадюки.
  Мишель допил оставшуюся в стакане темно-зеленую жидкость, и, поставив его на пол, поднялся из обветшавшего кресла и накинул плащ.
    Черный пес пару раз ударил по полу хвостом, но новоявленный хозяин движением руки приказал ему лежать на месте. Собака была хорошо воспитана, куда лучше многих людей, посему только проводила хозяина взглядом.
    За пределами пыльного жилища остро пахло ранней весной, яркие лучи солнца прошивали облака и, дробясь в молодой листве, пятнами падали на мостовую. Люди смеялись, говорили о чем-то, спешили по своим обычным праздничным делам. Случившееся утром было слишком малозначимым событием, что бы что-то в этом городе шло иначе, и загорелый светловолосый мужчина просто шел по городу, как сотни других, улыбаясь самому себе и взглядам встречных красавиц.
- И молвил Каспиан, что даровано будет любому из смертных забыть боль свою, - распевный голос и слишком знакомые интонации, - Коли забудут они злобу свою и обиды, и настанет на земле царствие мира.
    Мишель обернулся к священнику, улыбаясь, и поймал взгляд. Экклетики и откровенцы, зачастую, равны в сжигающем их фанатизме.
- Никогда не поздно принять свет веры истинной, - серьезно ответил проповедник на смеющийся взгляд, - Ибо Каспиан учил прощать своих врагов и сам прощал неправедных.
- Я тоже…. Отчасти простил.
    Мишель улыбнулся и пошел дальше.
    Рунн был тесным городом, где, казалось, все обо всем знали наперед, но о тайном предполагалось на людях молчать, передавая подобные новости шепотом. Что знают трое, знают и пятеро, что знают пятеро, знает вся столица. Этот мир был опутан сетями сотен пауков, готовых продать свои знания тем, кто способен заплатить.
    Мишель точно помнил названный ему за довольно скромную сумму адрес, и знал, где искать белокаменный дом, скрытый в зарослях садовых деревьев. Когда-то в этом доме жила Марго де Рош. Еще одна капля иронии к горько-сладкому привкусу этого дня. Судьбе должно быть давно стало привычным, если и вовсе не наскучило, каждый раз толкать подвластных ему людей по кругу.
    Впрочем, каждый сам властен над своей судьбой. Во всяком случае настолько, насколько готов изменять ее. Последний из Морле остановился у дверей и дернул ленту колокольчика. 
    Открыла сама хозяйка, удивленно глядя на нежданного гостя огромными желтыми глазами. Лианна была облачена в домашнее, расшитое кружевным плетением голубое платье, мягкая платина длинных светлых волос окружала хрупкую фигурку девушки сияющим в солнечных лучах ореолом.
    За этим белокурым чудом Эстерад Флавио ездил куда-то в провинцию сразу после смерти Александра и по приезду прятал у своей ромалской родни за стенами города. Впрочем, cпрятал более чем успешно, если бы Мишеля не привело в те края желание встречи с совсем другим человеком.
    Но красота, особенно столь необычная не может не привлекать внимания, а любопытство в этом городе всегда бывает удовлетворено.
- Доброго вам дня, Лианна.
- Мы знакомы? – в голосе слышится удивление, без малейшего оттенка страха.
    Мишель улыбнулся, вытаскивая из нагрудного кармана тонкую алую ленту.
- Прошлый раз, когда мы встречались, вы обронили это.

[Никола де Нортми]

28 день месяца полотна. Рунн. Особняк семьи Нортми. День.

Горечь на губах. Смерти нет.
В чём моя вина? Тишина в ответ.
Не сверну с пути…Умирает вздох.
Не спасёт меня ни судьба, ни бог… © Тэм

          Хрусталь бокала рассыпался бликами света в мужской руке. Он сжал пальцы и убил этот свет.
          На столе перед ним лежала бумага с размашистой подписью. Его подписью.
          «Прошение о переводе Службы Имперской Безопасности в ведение Императора и Правительства». Четко очерченные губы изогнулись в подобии усмешки. Он не любил просить. А кто любит?
          Дверь без стука распахнулась, на пороге стояла его прекрасная мать. Золотые волосы были убраны в тугой узел, в зеленых глазах светилась скорбь. Гертруда де Нортми всегда была замечательной актрисой. В этом он пошел в нее.
          - Тебе следует проститься с отцом. Уже скоро, Никола. – Официально. Строго. Достаточно громко, чтобы слышали слуги.
          Маркиз де Нортми откинулся на спинку отцовского кресла и поднял глаза на женщину.
          - Я успею.
          Герцогиня ответила сыну прямым взглядом и кивнула.
          - Хорошо. Я тебя предупредила. – Дверь она оставила открытой. Очередной немой укор непутевому сыну. Он никогда не оправдывал надежды родителей. Плохой мальчишка.
          Никола залпом допил бокал вина и поставил его на стол. Хрусталь тихонько звякнул при соприкосновении со столешницей. Теперь пора.
          Мужчина поднялся, застегнул камзол и вышел из кабинета герцогов де Нортми. Путь по коридорам и комнатам родного дома напомнил ему недавнее скорбное шествие с гробом Императора. Те же постные лица, упивающиеся скорбью глаза, заламываемые руки и опущенные головы, оно напоминало еще кое-что, но об этом он предпочел забыть. Его невероятно раздражали подобострастно и сочувствующе склоненные головы – большой любви к пресмыкающимся он не питал. Еще он не терпел тех, кто убивался не по поводу, а ради самого этого действа. Если кому-то нравилось страдать – их право. Но ему это портило настроение.
          На пороге отцовских комнат он остановился, разглядывая написанную маслом картину – Гертруда с прямой задеревеневшей спиной сидела на диване, Анжелика лежала, склонив голову на колени матери, рядом сжалась Марина. Глаза их были открыты, и в них застыло непонимание. Девчонкам ни к чему понимать смерть. Эдвар стоял у окна и был непривычно задумчив, дяди не было и не могло быть – два дня назад он уехал на смотр войск – в противном случае покушение бы не удалось или виновный уже был бы схвачен. Николе снова ужасно захотелось выпить, но изредка приходится отказывать себе хоть в чем-то.
          Не глядя больше ни на кого, он прошел к приоткрытым дверям и вошел во тьму большой спальни в доме семейства де Нортми. Из-за зажженных свечей, закрытых окон и опущенных штор в комнате было ужасно душно.
          - Наконец-то. – Это все, что сказала жена Первого Маршала, увидев племянника, но это скорее были слова ее мужа, за годы, проведенные рядом с Шарлем она стала думать, как его дядя. Его надежд он тоже не оправдал.
        Маркиз де Нортми промолчал, подходя к изголовью огромной кровати и не обращая внимания на врачей и откровенческих священников, суетившихся вокруг. Человек, утонувший в подушках и одеялах, был его отцом. На бледных щеках горел румянец, глаза были прикрыты, но грудь все еще вздымалась в попытках удержать жизнь. Бесполезно для смертных, бесполезно даже для богов.
        - Никола. – Как всегда не вопрос, а утверждение. Это было странно, они с отцом никогда не были близки, не понимали друг друга, играли в разные игры, но кровь, бежавшая в их венах, связала двух мужчин куда сильнее. Зов крови – страшная вещь, какое счастье, что он понял это достаточно давно.
          - Да, отец. Я здесь.
          Этьен де Нортми, открыл глаза, но не сделал попытки приподняться, он не мог.
          - На этот раз смерть подобралась слишком близко.
          - Еще слишком рано, не так ли? – Даже сейчас усмехнулся Никола. Окружающим это могло показаться кощунством, Этьен неожиданно улыбнулся, чего не делал почти никогда за многие последние годы.
          - Да. Я успел очень мало. Что теперь будет с Империей? – Он спрашивал, но не ждал ответа, только не от сына. – Я не могу и не буду требовать сейчас, но я попрошу.
Никола ждал. Давать обещания и клясться своей честью он не считал нужным. На его взгляд въевшаяся в кровь и сознание дворянская честь не требовала словесных подтверждений. Тем более, если ее не было.
          - Позаботься о семье. Титул герцогов де Нортми – это тяжкая и обязывающая ноша, не мы выбираем – нести ли нам ее, а Тот, кто над нами. Мы должны следовать воле Его.
          Он должен был кивнуть, ответить согласием, от него этого ждали, как расплавленный воск на коже – чувство обязанности и долга.
          - Да, отец. – Слова.
          - Кроме тебя у матери и Анжи теперь никого не осталось, Гертруда всегда была сильной, но Анжелика еще совсем ребенок, но ребенок, которому предстоит вырасти. Я хочу, чтобы ты исполнил мою последнюю волю – она должна стать женой герцога де Конарэ.
          Пути Каспиановы неисповедимы, как сам Никола заметил недавно. Вот так – на смертном одре отец просит его отдать сестру замуж за Конрада. Это было бы смешным, если бы не было столь нелепым, но вся жизнь – одна сплошная нелепость, это он тоже уже усвоил.
          Ах, как бы сейчас пригодилась пресловутая семейная честь, чтобы бить себя кулаком в грудь и кричать «не разрешу» и «не позволю». Какая удача для всех, что у маркиза де Нортми ее все же не было.
          - Твоя воля будет исполнена, отец.
          - Я верил в тебя, Никэ… - Этьен де Нортми все же нашел в себе силы протянуть сыну руку. Волею судьбы никто из присутствующих, занятых хлопотами об умирающем, не обратил внимания на ладонь капитана императорских гвардейцев, сжавшую деревянный столбик кровати так, что побелели костяшки пальцев, и волею все того же провидения ладонь эта почти сразу же разжалась и коснулась отцовской. Впервые за десятилетия.
          Когда-то золотоволосый мальчишка отдал бы за этот жест и за эту веру все в своей жизни, когда-то он жил ради нее. Когда-то настолько давно, что почти этого не помнил. Сейчас все было иначе.
          - Рад, что хотя бы раз в жизни смог стать достойным сыном. – В этих словах не было ни насмешки, ни горечи, в них не было ничего, кроме простой констатации факта. Он был рад – не больше. Так случилось, что ныне Николе де Нортми не нужна была ничья вера в него, кроме его собственной.
          - Ты всегда, Никэ… Ты можешь… Империя… - Морщинистые пальцы сжались в последний раз, цепляясь за руку сына. Этьен де Нортми, прозванный Черным герцогом, умер, как и жил, с мыслью и словами о Руннской Империи, главной любви и страсти в своей жизни. Ладонь его уже давно была безвольной, но Никола все еще держал ее в своей. Монотонно читал молитву священник. Врачи деловито складывали вещи, чтобы получить причитающуюся плату и покинуть этот дом, где они были уже бессильны. Сабатина стояла, прислонившись к стене, и прижимала одной рукой платок к губам, закусив его, чтобы не заплакать, другая ее рука лежала на плече Марины, помогая девушке примириться с обрушившимся на них горем. В дверях застыла Гертруда, прижимавшая к себе его сестру Анжи. Жизнь продолжалась несмотря и вопреки всему. А Никола никак не мог отпустить руку отца.
        Почему мы так боимся сказать то, что чувствуем, при жизни, пока есть время, оттягивая до последнего порога, когда становится уже слишком поздно. Ведь иногда наши слова могут круто изменить чью-то жизнь, но мы боимся правды, которая может сделать нас слабыми, и мы молчим, ломая чужие судьбы. Молчим до горького «поздно», когда истина становится пустой и ненужной.
        Положив остывающую руку на грудь умершего, новый герцог де Нортми поднялся с колен, только сейчас осознав, что простоял так все это время, посмотрел на людей, замерших вокруг, и улыбнулся смерти в лицо.

          Одинокий луч солнца прорезал толстые бока облаков и упал на землю. В небе нет крови, не страшно. Мальчишка подставил ладони и поймал луч, звонко рассмеявшись. Колокольчик детского счастья разнес свой плач над пасмурной землей.
          - Майтрэ* Никола, - позвал знакомый и любимый голос. Ребенок улыбнулся и даже не подумал покинуть свое укрытие.
          - Никола… - Голос стал прерывистым, хотя человек даже не запыхался, взбираясь на холмы, опоясывающие родовой замок Нортми, где любил играть наследник герцога.
          - Никэ! – Мужчина лет шестидесяти остановился под раскидистым деревом и огляделся, пытаясь сделать вид, что сердится.
          Мальчишка, сидевший на ветке над его головой подавил приступ хохота, чтобы не выдать себя, но уже мгновение спустя, спрыгнул на землю прямо перед Августином Элея, своим учителем, наставником и исповедником в едином лице.
          - Да? – невинно спросил он, глядя своими серыми глазами в глаза искавшего его мужчины.
          - Тебе кажется, что это смешно? – Строго спросил Августин.
          Мальчишка задумался, он всегда так делал, прежде чем дать ответ, даже в восемь лет.
          - Да, день сегодня хороший, дождь наконец-то прекратился, и папа должен приехать со дня на день и привезти вести о моем брате или сестре, я высматривал его. – Никола показал на дерево. Все было так просто в мире детской логики. – Поэтому мне кажется, что это смешно. Смех – это значит, что все хорошо.
          И что прикажете с таким делать? Августин принял единственно правильное решение – рассмеялся в ответ.
          - Уроки ты, конечно, не сделал. – Попробовал снова рассердиться учитель, но не смог. Попытка вышла неудачной, он все еще улыбался, глядя, как одинокий луч солнца играет в золотых кудрях мальчишки, ожидавшего возвращения отца, и новостей о матери, у которой со дня на день должен был родиться второй ребенок.
          - Это вещи не связанные. – Серьезно возразил его воспитанник, отчего стал выглядеть слишком взрослым. – Вы можете спрашивать, я отвечу.
          Напустив строгий вид, Августин взялся за подбородок – излюбленный его жест.
          - Хорошо. Как образовалось Нортми?
          - Император Филипп IX, правивший в 1914 – 1933 годах уступил фростийцам территорию к северо-востоку от Рунна. Военачальник фростийцев Тан Харальд сделался герцогом этих земель, позже они получили название Нортми, таким образом, в нас столько же северной крови, сколько и имперской, мы…
          Наставник махнул рукой.
          - Четвертый крестовый поход.
          - В 2202 году Первосвященник Иннокентиус Х объявил о его начале. За два года были завоеваны Миср, часть Саджиса и Кирия, уже в 2204 году солдаты империи мыли сапоги в Южном Океане. Хотя зачем им это понадобилось, я, если честно, не очень понимаю, учитель. Что, поближе и с меньшими жертвами они их помыть не могли?
          Это был недетский вопрос, но и мальчишка перед ним был не просто ребенком, прежде всего, он был наследником герцогского титула, земель, долга и всех прочих прелестей, прилагающихся к этому. Не стоило об этом забывать. Тем более, что это главная обязанность Августина – постоянно напоминать об этом Николе.
          - Таков был их долг перед Каспианом, Никэ. – Мужчина положил руку на плечо мальчишки.
          - А гонения на откровенцев тоже их долг перед Каспианом? – Слишком опасные вопросы, слишком опасные мысли для будущего герцога Нортми, слишком взрослые для восьмилетнего мальчишки.
          - Милостью Его мы нашли общий язык.
          - Только для этого пришлось пролить реки крови. – Учитель молчал, он думал о том, что нужно что-то делать с еретическими настроениями, родившимися у него под носом, иначе это плохо кончится. Он любил Николу, как собственного сына, которого у него никогда не было, и ему хотелось, чтобы этот невероятный мальчишка вырос и стал лучшим из лучших. Юный маркиз де Нортми сумеет. Этому Августин посвятил последние годы своей жизни.  - Я бы не хотел быть таким богом. Это плохой бог.
          - Никэ! Ты не должен так думать, это грех, ересь… - Как объяснить ребенку, что иногда смерть – это цена жизни, и прославления имени Господнего. Как это объяснить, если не веришь сам?
          Но сражаться не пришлось.
          - Как скажете, учитель, - рассмеялся ученик. Августин был тем человеком, которого Никола слушался, одним из последних. – День сегодня хороший, может отец все-таки приедет…
          Он так терпеливо ждал, так сильно любил отца, так неистово верил в него, что иначе и не могло быть. Ничего страшного, что Этьен больше всего в своей жизни любил Руннскую Империю. Никола тогда был щедрым, он соглашался на второе место. Пока еще.
          Мужчина и мальчишка скрылись за поворотом дороги, ведущей к замку.
          Этьен де Нортми не приехал в тот вечер и в ту ночь тоже, дела Империи – веревка надежная, повесившись на ней, освободиться нелегко.
          А пока Никола, его сын, спал и видел хрупкие детские сны, человек облеченный в Нортми уважением и любовью – Августин, священник, бывший воин, мудрец по жизни, самый главный человек в жизни юного наследника, умирал в своей постели. Пятьдесят девять лет – возраст подходящий. Как много сделано, еще больше нет. Смертным никогда не хватает времени.
          У него была длинная и достойная жизнь, было в ней все, о чем многие и не мечтают – любовь, война за имя Господне, слава, простые приятные истины, вера и надежда, и был мальчишка, который и стал его жизнью в последние годы. И в предсмертный час, сжимая ворот рубашки на груди, пытаясь найти еще чуть-чуть жизни в четырех каменных стенах своей комнаты и клетке своего тела, он думал только об одном:
          «Это плохой бог…»
          Кинжалом в груди там, где сердце. Сколько он не успел рассказать, сколько не успел увидеть. Нельзя противиться воле Каспиановой, это грех, но как же так… Почему именно сейчас? Бог никогда не снисходит до таких глупых людских вопросов.
          Что делать человеку на последнем пороге в бессилии путающихся мыслей и боли слабого тела, когда ничего от него не зависит. Мы чувствуем себя слишком могущественными, пока живем, мы так боимся смерти, потому что знаем ее непобедимость, но никто и никогда не подготовит нас к тому, что будет в самый страшный, самый горький, самый долгожданный – последний миг. Жизнь не научит такому. Поэтому мы всегда не готовы.
            В тот день Августин Элея не был готов умереть, но небо было готов принять его. Поэтому его конец был болезненным и долгим, а еще одиноким. Хотя совсем рядом, за стенами его комнаты находились люди, которые были готовы разделить это одиночество, но они не знали о том, что это сейчас требуется. Неведение – не грех. Сон их был спокойным и глубоким. И в этом не было их вины.
Только утром Марселита, девочка, помогавшая на кухне замка, с удивлением отправилась в комнату священника, который обычно вставал раньше всех и уже встречал ее доброй шуткой и полезным наставлением. Она осторожно постучала и не получив ответа, отважилась толкнуть тяжелую дверь, которая оказалась не заперта. Немота первых минут осознания произошедшего позже быстро изгладилась из детской памяти, но вот крик, которым она разбудила замок в тот день, запомнился надолго.
          За мгновение до этого Никола де Нортми проснулся в своей кровати, ожидая от нового дня только хорошего.
          Крик заставил его удивиться.
          Лица людей на кухне – повергли в недоумение.
          Путь до комнаты учителя через собравшуюся здесь толпу, в которой у каждого было скорбное лицо, выражавшее крайнюю степень печали, рассердил.
          Кухарка Дора, вытиравшая глаза передником, вызывала жалость, но она единственная была похожа на живого человека, потому что не боялась своих чувств.
          Марселита ревела в голос, но что испытывал Никола к ней, он понять не успел, потому что увидел тело своего учителя.
          Августин лежал лицом вниз в центре комнаты, он так и не смог добраться  до двери. Так узнают, что даже небо может упасть. Для восьмилетнего мальчика этот человек был тем, кто держал на своих плечах небо и зажигал солнце, а он оказался смертным.
          - Это плохой бог. – Вдруг сказал Никола. Все посмотрели на него, как будто ребенок помешался, но он был абсолютно спокоен. Ни тогда, ни разу позже наследник дома Нортми не позволил себе выдать своих чувств.
          - За такие еретические мысли раньше сжигали на кострах. – Раздался холодный резкий голос. – Среди собравшихся появилось новое действующее лицо. Эгон Шерье, старший священник прихода Нортми. В замке было много служителей Каспиана, Черный герцог благоволил им, но Эгон был среди них царем и богом, как не кощунственно это звучало. И никогда не любил Августина за излишнее доверие, оказанное тому Этьеном в воспитании единственного наследника, за свободу мысли и острый ум, который не всегда был послушен доктринам веры. – Если твой учитель был недостаточно хорош, чтобы объяснить это, то этим займусь я. Ты научишься уважать Имя Господне и трепетать даже перед мыслью о Нем.
          - Это плохой бог. – Взгляд исподлобья.
          - Высечь мальчишку! – Надменно и самодовольно. Слуги в страхе попятились, никто не осмеливался тронуть сына герцога. Но у откровенца были свои верные люди, пара послушников, помогавших на службе, выступили вперед, третий уже услужливо протягивал гибкие ивовые прутья. Никола даже не подумал отступать, он стоял, смело глядя в лицо взрослого мужчины, потому что чувствовал себя правым.
          Если священник думал, что сможет добиться извинений, покаяний и признания вины, то ошибся. Мальчишка, не проронил ни звука, сжав зубы так, что они заскрипели при первом ударе,  при втором,  при третьем, при четвертом, при пятом…
        - Прекратите! – Голос небожителя среди смертных. – Вы забылись Шерье.
        Люди в ужасе замерли, глядя на Черного Герцога, возникшего как будто из неоткуда. Все так увлеклись происходящим, что не заметили его прибытия. Этьен де Нортми подошел к сыну и протянул ему руку. Ребенок посмотрел на нее, как на что-то диковинное, потом заглянул в глаза отца и принял помощь. Он видел, что тот сердит и на него тоже, но все равно не чувствовал себя виноватым. Нет ничего страшнее детской правоты.
          - Ваш сын говорит страшные вещи, Ваша Светлость. – Ответил служитель господа, стараясь взять себя в руки. Его тоже застали врасплох.
          - Со своим сыном я разберусь сам, а вы разбирайтесь со своими делами. У нас умер человек, а вы не нашли ничего лучше, как избивать над его телом его же ученика, расстроенного произошедшим. – Наверное, Никола должен был чувствовать благодарность за то, что отец вступился. Не за него, за Августина. Но мальчишка не чувствовал ничего. - Все займитесь своими делами. – Приказал Этьен.
          Люди начали расходиться, а герцог сам поднял закоченевшее тело, еще пару часов назад бывшее учителем его сына, и положил на кровать.
          - Ты должен понимать, что у тебя, как и у меня, есть долг, сын. Ты никогда не был просто ребенком, ты наследник, теперь еще и старший брат маленькой чудесной девочки и должен вести себя соответствующим образом.
          - Я должен любить бога, который так с нами поступает? – Спросил мальчик, пытаясь разобраться в водовороте чувств, захлестнувших его теперь, когда все действительно закончилось.
          - Ты должен вести за собой людей, должен верить, чтобы верили они, должен делать все так, чтобы с тебя брали пример. Не разочаровывай меня. – Герцог закрыл рукой глаза Августина. - Мне жаль, Никола. Мне очень жаль. – Отец обернулся и посмотрел на него. – Но таков наш удел.
          И тогда его сын усмехнулся, вынырнув из моря вопросов без ответов, определившись в этой жизни. Вместо привычного света его улыбки, согревающей всех, детское лицо исказилось в усмешке.
          - Сожалеть должен я, что не оправдал твоих надежд, папа. – Он подошел к кровати и коснулся ладошкой холодного мертвого лба, прощаясь. Он не плакал – не умел или его не научили. – Но я постараюсь исправиться. – Добавил он, потому что именно этих слов от него ждали.
          Зачем нам учителя, если жизнь сама научит всем простым и непростым истинам. Болью, потерями, ударами в спину, правдой и непонятыми чувствами, счастьем на миг и улыбками в никуда. Жизнь или бог…
          Но тогда это плохой бог.

          - Девочки уснули, Сабатина осталась с ними. – Гертруда второй раз за утро вошла без стука. Никола посмотрел на мать и бросил бумагу, которую читал, на стол. Теперь от него ждут сочувствия и сожаления? Или даже скорби? Пусть ждут. Ему не жалко.
          - Как-то нужно организовать похороны… Я даже не знаю. – Продолжила женщина.
          - Я уже отдал все нужные распоряжения. – Ответил, наконец, он. Зеленые глаза посмотрели на сына с удивлением. – Похороны пройдут завтра, всем высоким домам об этом будет сообщено, но приглашений не будет. Мы простимся с отцом в семейном кругу. За дядей я послал еще утром.
          - Но, Никола… - Давно он не видел мать растерявшейся. – Этьен был очень значимой и уважаемой фигурой, как мы можем делать все так? Украдкой.
          - Поверженный лев достоин упокоиться с миром, пока гиены не начали рвать его добычу.** Я не желаю снова видеть притворно скорбящие лица, хватит. Половина из них сплясали бы от радости на крышке гроба. Это мое последнее слово. – Резкость и властность, которой раньше не было в голосе сына, поражали.
          Гертруда сложила руки на коленях, как будто хотела этим жестом смирения обвинить, но спорить не стала.
          - Что теперь с нами будет? Ты исполнишь последнюю волю отца?
          - Я обещал, уж обещания-то я пока умею выполнять. – Он снова усмехнулся.
          - Анжи… Совсем ребенок, - мать грустно улыбнулась.
          - Значит, ей придется вырасти, мама. – На взгляд Николы это было очевидно. Жестоко, но очевидно. Но сегодня он был готов изрекать очевидные истины.
          - Да, конечно, но я боюсь за нее и волнуюсь. А ты? Неужели, ты не волнуешься о судьбе собственной сестры?
          - Нет. – Отрезал он, поняв, что лучше сказать то, что бояться, но хотят услышать. Иначе его так и не оставят в покое, а на сегодня еще есть дела. Было видно, что Гертруда пытается найти слова в ответ на такую откровенную грубость, но не могла. – Отец знал, что делал. Нам осталось только верить. – Горькая усмешка.
          Последние слова смягчили предыдущий ответ, и мать согласно кивнула.
          - Ты прав. Я верила в твоего отца, а теперь буду верить в тебя. - Сегодня поистине день ужасающих признаний. Число уверовавших в капитана гвардейцев превысило все возможные рамки. Не хватало только, чтобы от него теперь ждали священной мести. Впрочем… Нет, об этом потом, сейчас есть более интересные занятия.
          Женщина уже давно ушла, а Никола еще долго сидел в кресле отца, теперь уже в своем кресле, хотя нужно было идти и выполнять свой долг, как завешал отец. За окном был день, и шла жизнь. Там был мир, частью которого являлся он и частью которого перестал быть еще один человек, значивший для него слишком много или наоборот слишком мало. Кто может оценить нашу любовь? В какой монете?
          Когда солнце склонилось над горизонтом так, чтобы заглянуть в кабинет герцогов де Нортми, Никола открыл верхний ящик стола, где хранились письма и корреспонденция отца, нашел конверт, перевязанный фиолетовой лентой, и поднялся.
          Решение было принято. Хотя выбора у него, в общем-то, и не осталось, потому что та, с кем он вечно спорил, снова устроила все по-своему.

* Хозяин, господин (диалект Нортми)
** Теренций (др. руннский философ)

[Евгений Флавио]

Faciant meliora potentes *

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер.

Гости еще не прибыли, поэтому мы сможем узнать о единственной маленькой слабости герцога.

          В Империи не принято поминать умерших роскошным столом, ведь чревоугодие – грех по экклесиатским и откровенническим канонам, но каноны истинноверия устанавливали герцоги Флавио, и Евгений считал возможным позволить себе проводить Императора так, как хотелось ему – по старому почти языческому обычаю принеся в жертву Богу роскошный, достойный усопшего правителя, пиршественный стол. А поскольку приносить жертвы в одиночестве было верхом некуртуазности – зрелище должны видеть, герцог Флавио позвал к себе как можно больше народу. То есть всех желающих.
          Каждое приглашение он с любовью написал собственной рукой, поставил размашистую подпись, запечатал родовым перстнем с гербом дома Флавио и перевязал фиолетовой ленточкой. Красота! К особым гостям он послал лакеев в парадных ливреях. Любимых врагов нужно баловать, иначе они заскучают. Он подозревал и имел на то все основания, что некоторые представители знати вдруг разучатся читать, получив его приглашения, но печалиться по этому поводу не собирался. Печаль, грусть и отчаяние по поводу и без – вот истинный грех в понимании Евгения Флавио.
          Расправив манжеты белоснежной рубашки, выглядывающие из рукавов парадного черного камзола со скромной по поводу траура фиолетовой отделкой, правитель юго-востока улыбнулся своим мыслям, еще раз убедился, что его отражение в зеркале одето подобающим случаю образом, и направился на кухню. Стоило проверить - как завершается приготовление ужина, которым он лично руководил до самого последнего момента и отлучился лишь для того, чтобы переодеться. Руководил и участвовал в самом процессе – так будет вернее.
          Если хочешь, чтобы что-то было сделано, сделай это сам. Сей гениальный жизненный вывод принадлежал не ему, но Евгений был с ним согласен. Но его стремление все делать самому иногда ставило его, а вернее его гостей в забавные ситуации. К примеру, сегодня многим придется прятать в рукавах и неприметных кармашках противоядие. Какое неудобство для гостей, но герцог Флавио из-за этого не хотел отказывать себе в удовольствии - лично готовить ужин. А не далее, чем вчера, он поверг в ужас своего секретаря и Жореса Фьера, лично пришедшего сообщить герцогу, что он с семьей прибудет на ужин. Министр торговли был весьма предусмотрительным человеком, Евгению это нравилось. Но даже привычный ко всему Серхио и практичный Жорес онемели на пару мгновений, когда появился глава рода Флавио с руками, испачканными по локоть в крови.
          Да, он сам разделывал тушу теленка! Ну и что? Кухонные слуги, эти лентяи и бездельники, всегда норовят оставить самое лучшее мясо на костях, чтобы оно досталось им в похлебке из бобов и лука. Как будто он их не кормит, да они питаются лучше многих дворян! Но хватит ворчать. Сцена благополучно разрешилась, когда Евгений пошутил над собой:
          - Решил попробовать, каково это на самом деле – быть кровопийцей и злодеем. Пришлось убить пару младенцев. - Серхио и Жорес рассмеялись, а герцог Флавио вымыл руки и чудесно провел пару часов за разговорами с главой гильдий. Если самочувствие позволит, сегодняшний вечер он скоротает за шахматной партией с Жоресом. И не только шахматной. Большие люди – большие игры. В начавшейся со смертью императора партии все ставки сделаны и карты уже сданы, поменяться ими нельзя, но всегда можно вытащить из рукава козырной туз. Если он есть.
        - Лючио, еще раз ты заденешь кастрюлю с супом и ты уволен. Суп-пюре не терпит небрежного обращения, в отличие от тебя. – Повар вздрогнул, но тут же снова толкнул кастрюлю, отчего артишоки наверняка будут чуть более мягкими, чем хотелось бы. Не смертельно, кроме самого Евгения мало кто сможет это заметить. А к своим непослушным слугам он испытывал искреннюю симпатию. Мог он позволить себе такую слабость? Конечно, мог, тем более знал, что когда-нибудь эти люди, возможно, умрут из-за него. За это он прощал им многое.
          Остальные приготовления шли своим чередом. Сливочный соус для телячьих почек уже был готов, порция коньяка стояла рядом, чтобы в любой момент завершить приготовление блюда, сами почки остывали. Закуски ждали своего часа – легкий зеленый салат из всех душистых съедобных  трав, щедро подаренных людям природой, был украшен дольками помидорных вишен и кусочками белого сыра, виноградное чудо с яблоками, орехами и сыром просилось на тарелку. Грудинка, сама пережившая многое, и из-за которой было пережито столько страданий, доходила на медленном огне, а приправа из шпината давно была готова. Теперь стало понятно - почему это блюдо называлось «грудинка по-флавийски». Кто еще может причинить столько страданий уже убиенному теленку? Только Флавио.
          - Елена, нет! – Герцог бросился к одной из служанок и схватил ее за руку, которую она уже занесла, чтобы добавить масла туда, где готовилось второе блюдо – сюрприз для всех гостей и особенно для дам. – Только не масло. Это испортит весь вкус. Я умоляю. – Он и, правда, умолял. Молоденькая, чуть полноватая служанка, захлопала ресницами, как будто собиралась взлететь, и убрала руку. Сюрприз, которых никто никогда не любил, тем более, если их преподносят Флавио, был спасен, а Евгений почти счастлив. Для полного счастья осталось проверить десерты.
          Тыквенно-апельсиновое суфле радостным оранжевым цветом и сладким запахом ванили царствовало среди подтаивающего льда. Мокрое дело, но ко времени, когда нужно будет его подавать – оно само будет таять еще на ложке. Воздушное и почти неуловимое, как запах женской любви, такое, что хочется еще и еще. Евгений мог гордиться. И гордился.
          Помощницы повара способнее уже печально известной своей нелюбовью к творениям герцога Елены раскатывали на больших досках тесто из каштановой муки с изюмом, резали на ленточки и плели небольшие косы, за время ужина это незамысловатое блюдо успеет покрыться золотистой корочкой на огне, его посыплют кедровыми орешками и зальют медовой глазурью. Во Флавии такие лепешки делали простолюдины и называли их «Поцелуем невесты» - сладкий и немного горчащий одновременно, но Евгений не чурался простой еды, тем более, если она была вкусной.
          Люди пекли свои лепешки и жили простой жизнью, мало кто из них помнил, что история появления этого сладкого искушения мало похожа на добрую сказку. Именно с них начиналась первая брачная ночь для всех молодых девушек, но не они ели их, подслащая грядущую боль, а подносили ее своим избранникам, на месте которых тогда почти всегда были сюзерены, пользовавшиеся правом первой ночи. Варварский, как кажется сейчас, но вполне жизнеспособный в те давние времена обычай.
          Потомки тех варваров сейчас, как и их предки в те времена, кричат о чести, считают себя венцом творения Бога, именем которого и совершают львиную долю своих «добрых дел», но плачут почему-то всегда простолюдины. Герцога Флавио это, конечно, должно было мало заботить, тем более, что и сам он был таким же, но он, к своему несчастью, почему-то переживал. За всех. Смешно – главный интриган Империи волнующийся о таких вещах. Впрочем, он не волновался, он просто умел думать. Сегодня Евгения явно тянуло на лирику.
          Убедившись, наконец, что ужин можно оставить на слуг и это не будет ужасной катастрофой, герцог Флавио улыбнулся по поводу своего фанатизма, касающегося еды. Это была единственная вещь, которая могла вывести его из себя, ибо простить кощунственное отношение к пище он не мог. Понимал и принимал интриги, политические убийства, ненависть своих врагов, но нельзя пренебрегать искусством кулинарии.
          Каждому своё.

* Пусть сделает лучше, кто может (лат.)

[Народ]

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер.

Взгляд одного из прибывших гостей, старого и больного человека.

          Несмотря на сгущающиеся сумерки, особняк Флавио утопал в свете. Фонари, освещавшие сам дом и подъездную аллею, были убраны в фиолетовое стекло – непозволительная роскошь и лишняя демонстрация богатства.
          Только не тогда, когда дело касалось Евгения Флавио. Старый леопард, может, и не был воином, но он был интриганом. И еще он был преступно умен, этого стоило опасаться. Даже сегодняшний ужин, на который старого графа де Эстэ везла растрясенная временем и службой империи карета, был организован без малейшего повода к порицанию. Это всего лишь старый флавийский обычай – поминать умерших застольем, так говорилось в приглашении, так герцог лишал своих жертв, выступавших сегодня в качестве гостей, шанса отказаться от визита.
          Все было продумано и спланировано. Все, даже день. Хитрец чтил законы, как светские, так и церковные, дождавшись окончания поста, чтобы вкусить своих любимых блюд. Все знали, что любовь герцога Флавио к интригам может победить только его любовь к изысканной и хорошо приготовленной пище. Евгений угодил всем – трем конфессиям, властям мирским, знати Рунна, пригласив почти всех, чтобы не было обид и даже себе. Для такого и вправду нужно иметь талант. Талант портить людям жизнь.
          Министр финансов Рунна опустил морщинистую руку, позволяя шторе упасть на место. Карета остановилась, и лакеи помогли графу выбраться наружу. Сегодняшний вечер представлялся Полю де Эстэ любопытным, но обременяющим. В его возрасте каждый выход в свет превращается в подвиг. Почти восемьдесят лет… Даже те, кто вертит этой страной сейчас казались ему мальчишками, а молодежи должен казаться ходячим трупом он. Они не могли судить в этом друг друга.
          - Я очень рад, что вы смогли посетить мой дом, граф. – Встретил его сам хозяин дома. Высшая мера вежливости и уважения к гостям.
        - Ваша Светлость, от приглашения таких людей, как вы, не отказываются. А если и отказываются, то лишь глупцы или самоуверенные болваны. – Министр финансов уже давно мог позволить себе откровенность в суждениях. Возрасту прощается многое.
          Губы и глаза герцога Флавио дрогнули в улыбке.
        - Еще от них отказываются мои враги.
        - Такие есть? – Ворчливо осведомился Поль, хотя прекрасно знал ответ. – Очень неосмотрительно с их стороны. – Тут же продолжил он, позволяя Евгению тактично промолчать.
        - Мне чрезвычайно нравится ваша прямота, граф. Даст Бог, и я доживу до таких лет. – Хозяин помог гостю преодолеть пару ступеней, и они оказались в просторном гостином зале. Уже прибывшие к этому времени дворяне расположились на диванах и креслах, оценивали картины, висящие на стенах, и пили вино, щедро предложенное им. Обычный званый ужин, если не считать черного цвета, в который были одеты все.
          - Бог даст, да люди не столь щедры, Ваша Светлость. – Прямо заявил граф де Эстэ, заставив все-таки герцога негромко рассмеяться, призревая все условности.
          - Напомните мне, чтобы я не спрашивал вас о себе, граф. Это может больно ударить по моему самолюбию.
          - Сомневаюсь. – Правдиво ответил министр, разглядывая пару, к которой явно вел его Евгений. - Кроме того, я всего лишь старик, с негодной никуда памятью. Удивительно, что мне до сих пор доверяют цифры, от которых зависит судьба империи. Но эти цифры последняя страсть, которая греет меня уже, по меньшей мере, тридцать лет.
          -  Я думаю, эта страсть сможет согреть вас еще немало времени, граф. – Заметил глава семьи Флавио. – А сейчас позвольте представить вам моих очень важных гостей, если вы еще не знакомы – Марта Аеда, жена брата моей покойной жены, недавно она сама овдовела, я стараюсь всячески поддерживать ее сейчас, Шапур Рустем, герцог Кирийский и мой бесценный друг.
        Предложение и подтверждающее его знакомство. Два в одном. Это было в духе герцога Флавио. Полю де Эстэ только что обещали его старое место в новом правительстве империи и познакомили с человеком, у которого в будущем вполне можно будет занять денег на пополнение казны. Неплохо. Кирийские шелка и ковры, редкие пряности и хлопок  сделали Шапура Рустема не богатым, а бесценным другом, как верно было замечено флавийцем.
          - Рад знакомству. – Скупо кивнул Поль, разглядывая властителя крайнего юго-востока. Марта удостоилась вежливого поцелуя руки, он помнил историю этой женщины – флавийка, вышедшая за северянина – недурная шутка. Она должна быть очень интересной собеседницей, дама перенесшая такое.
          - Я покину вас, чтобы исполнить свои обязанности, надеюсь - вам будет о чем поговорить. – Евгений радушно кивнул и отправился соблазнять кого-то еще.
        Грозный герцог Кирии, каковым, видимо, было положено его считать, ответил министру финансов таким же внимательным взглядом, но кто их поймет, этих кирийцев. Восток дело тонкое. В данный момент графа де Эстэ интересовало только одно:
        - Правду ли говорят, что урожай пшеницы в вашей стране в этом году почти весь пропал из-за начавшегося раньше сезона дождей, Ваша Светлость?
          - Высокий все делает так, как угодно ему, и это правильно. – Строго напомнил Шапур. – Небо разверзлось на землю раньше, чем того ждали смертные, но не весь урожай пропал. Мои подданные знают, что надежда на того, кто над нами, велика и свята, но ничто не сделается без руки смертного создания.
        - Это так радует. – Замолчал министр и удовлетворенно кивнул головой, вынеся для себя из этой речи, переполненной лишними словами, как река водой в половодье, что урожай, хоть и не будет столь богатым, как прежде, но все же будет. Это значит, что в случае войны Флавии не грозит голод. Или, что недавние слухи о неурожае намеренно преувеличены. Вопрос – кем. Самими флавийцами, решившими перестраховаться. Они как всегда ни к чему не причастны и озабочены своими внутренними проблемами. Официально. Или теми, кто флавийцев очень сильно не любит и не хочет, чтобы у них появлялись лишние союзники. Занимательно, стоило подумать об этом долгими ночами, когда сон не будет приходить в усталое, измученное старческой болью тело. Придя к такому выводу министр финансов опустился в одно из кресел, предоставив мужчину и женщину друг другу.
          - Да осветит солнце золотом своим путь ваш, сиятельная. - Церемонно произнес тем временм кирийский герцог своей собеседнице, Марте Аэде. - Неисповедимы пути Высокого и не мог  разуметь я, что буду ослеплен Звездой Востока, что взойдет на полотне небесном и затмит луну и солнце. Предсказанное явление милостью Хазреда начинает сбываться, я вижу вас.
          Марта, как и полагается по светским канонам, залилась румянцем и опустила глаза. Помнил  ли старый герцог Флавио, представляя их друг другу что они уже знакомы? Помнил ли Евгений, что Рустем  когда то почтил своим присутствием свадьбу тогда еще совсем юной Марты и наглого северянина?
          - Благодарю вас, Ваша Светлость. Вы умеете дарить комплименты женщинам. - Марта поставила пустой бокал на поднос, предоставленный одним из вездесущих слуг.
          - Горе, постигшее вас безмерно и глубоко, я знаю о нем. Сильные уходят от нас, львы гибнут от клыков гиен. Или волков. - Шапур погладил бороду и пристально посмотрел в глаза своей собеседницы. Пальцы его были усыпаны перстнями, но всеобщее внимание привлекал только один - Драконий Глаз, знаменитый сапфир, древняя реликвия кирийских царей, который был утерян сотню лет назад. Рустем утверждает, что сам он отыскал его в каком-то святилище. Однако простой люд и недоброжелатели считают, что это просто удачная подделка, а ювелир, изготовивший чудо давно покоится в желудках герцогских любимцев, крокодилов. - Пески времени изменчивы и зыбучи, ясноокая и здоровая женщина не может  идти по ним одна, сопровождаемая лишь скорбью, словно стаей шакалов.
          - Ваша Светлость, вы как всегда мудры и проницательны. Жизнь на севере, среди варваров, закаляет, особенно в борьбе против шакалов. Траур не может длиться вечно, а взгляд дракона устрашит даже скорбь. - Марта оглядела необычайно могучую фигуру герцога, спрятанную под шелками ослепительно богатого одеяния, и медленно улыбнулась. Шапур улыбнулся в ответ и знаком потребовал у слуги еще вина. Рустем был доволен вечером, Марта в полной мере оправдывает его надежды. Тот, кто мягко ступает, далеко продвинется на своем пути.
          Молчание Поля и уединение со своими мыслями, к счастью для него, не было обременительным, потому что весь разговор на троих с успехом заменил диалог Шапура и Марты, похоже, этим двоим тоже нашлось, о чем поговорить, а он, старый глухой пень, прислушивался к этой беседе вполуха, предпочитая наблюдать за другими гостями. Сегодняшний вечер все же обещал стать занятным.
          Он вышел из поля зрения дам уже давно, поначалу сожалея, потом забыв об этом, а сейчас не представляя себе, что когда-то было иначе. Это было взаимно, но не всегда и явное тому доказательство сейчас стояло в дверях гостиной, опираясь на трость с головой оленя и положив свою тонкую и изящную до сих пор руку на локоть своего внука, бывшего еще до недавних пор любимым фаворитом Императора.
          Прошло полвека, а она осталась для него все той же девушкой, которую он пригласил танцевать ее первый танец на ее первом балу. Ей было всего семнадцать, она была одета во взрослое платье, открывавшее тонкую девичью шею, и смеялась в его объятиях. Ему было уже двадцать семь, он только что был повышен до звания полковника и стал командующим экилонскими «Зубрами», девушки смотрели на него с восхищением и томно вздыхали, а он терял голову от пары глаз, смотрящих на него со смехом.
          Потом ее выдали замуж за герцога де Конарэ, и он стал ее вассалом, хотя это случилось гораздо раньше – на том первом балу. И никогда уже Поль де Эстэ не смотрел на других женщин, потому что хрупкая девушка успела украсть его сердце в сумасшедшем головокружении одного танца.
          Сейчас Антуанетта де Конарэ царственно принимала слова приветствия от герцога Флавио, имея при этом вид, если не императрицы, то богини. Остальные, возможно, этого и не знали, но уж Поль де Эстэ прекрасно знал, что так оно и было. Она до конца осталась верна мужу и новой семье, никогда не давала поводов для сплетен, была опорой и надеждой Экилона после смерти мужа и сына, образцом поведения, вкуса и манер при дворе. Как и он, она была дочерью эпохи, окончательно ушедшей со смертью Александра XVIII. Эпохи, вслед за которой им обоим вскоре предстояло отправиться.

28 день месяца полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер.

Зарисовка на тему  разных судеб, сведенных в этот вечер в одном месте.

          Шутка или нет, но так случилось, что в этот вечер граф Леонард де Фабер, министр путей и дорог Рунна, пребывал в расстроенных чувствах. И кто бы посмел его обвинить, если учесть, что последний месяц стал для всей его семьи поистине ужасным. Сначала смерть Императора, благоволившего ему и его дочерям, бывшим постоянными фаворитками Александра. Потом трагическая кончина и самих овдовевших любовниц, трагическая… Это было убийство! Все во дворце это знали и понимали, но доказать не имели права.
          Леонарду оставалось лишь сжимать кулаки и громко скрежетать зубами, но сделать он ничего не мог. Даже требовать справедливого возмездия. Этьен де Нортми, который был еще в состоянии удержать остатки власти в своей крепкой руке, слег. Альфред жил своими представлениями, вдовствующие императрицы были ни в счет. Обе. В осиротевшей империи не у кого было просить закона и защиты.
          Именно поэтому приглашение на ужин в Дом Флавио было воспринято графом как знак свыше. О старом герцоге ходило много слухов, и одним из них было то, что, несмотря на внешнюю мягкость, он умеет править железной рукой. Именно то, что нужно сейчас стране. И кому какое дело, что на престол есть более законные наследники. Иберо и так зарвались, им хватит и Новой Иберии, пусть воспитывают индейцев, а Фросты воюют со своими снегами, ветрами и льдами – это задача им по зубам. Трон подпускает к себе лишь достойных.
          Конечно же, Леонард не мог знать и расстроился бы еще больше, если бы узнал, что последнее, что нужно герцогу Флавио в этой жизни – трон империи. Но он не знал, а потому пребывал в состоянии радостного возбуждения. И пил сегодня сверх всякой меры.
          В это же время перед картиной, изображавшей Стиггу, родовой замок герцогов Флавио, застыла интересная пара. Молодой мужчина, на которого наверняка оглядывались на улицах все женщины в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет, рассказывал о доме, в котором вырос, с любовью глядя на полотно с родными стенами. А его собеседница – молоденькая черноволосая девушка, очень красивая и очень изысканно одетая, внимала ему со всей щедростью редкого женского внимания и взирала совсем не на полотно, а на обладателя фиолетовых глаз, которым по случаю оказался Эстерад Флавио, сын хозяина дома и наследник всего юго-востока империи.
          Когда он прервался, Катажина Риди, а это была именно она, изящно наклонилась к уху маркиза Флавио и прошептала:
          - У вас удивительный дар рассказчика. – При этом мужчина смог наблюдать в скромном, но сделанном весьма искусно вырезе ее платья нежную кожу и то, что девушка была слишком уж живой, о чем свидетельствовало ее частое дыхание, поднимавшее грудь девушки в такт мерным вдохам и выдохам.
          Эстерад улыбнулся и принял вызов брошенной перчатки.
          - У меня есть и другие, но я не люблю пустых слов. – Он склонился к номени Риди. – Поэтому готов доказать любой из них. – В фиолетовых глазах сверкало ответное приглашение.
          - Я подумаю над этим, маркиз. – Это была сама невинность, хлопавшая густыми, длинными ресницами, смотревшая большими глазами и скромно прижимавшая ручку с веером к лицу.
          - Эстерад, давно не виделись.
          Наверное, номени Риди захотелось подвергнуть обладателя этого голоса ряду действий, несовместимых с жизнью, но она была девушкой воспитанной, поэтому лишь сделала небольшой шаг назад, позволяя разбить их пару и впуская в интимный круг разговора для двоих – мужчины и женщины – еще одного мужчину. Впрочем, настроение ее должно было также быстро выправиться, поскольку нарушивший их покой оказался молодым светловолосым красавцем, который тоже вполне мог оценить всю ее красоту и неповторимость, и более того из этого можно было извлечь приятное и полезное. Но следовало соблюсти порядок светской беседы.
          - Может быть, прежде, чем радоваться встрече с маркизом Флавио, вы представитесь. – Холодно, с долей обиженной и оскорбленной добродетели заметила она.
          Очередной красавец покаянно покачал головой, сообразив, что эти слова обращены к нему, и склонился в вежливом приветствии, целуя ее руку с ее же высокого соизволения.
          - Арно Тарл, герцог Кьезы.
          - Кьеееза, - чересчур восторженно воскликнула Катажина, раскрывая веер. – Я тааак много слышала о ваших землях.
          - Безусловно, только хорошее, номени Катажина? – Развеселился Эстерад Флавио.
          - Конечно!
          - Мы стараемся не отставать от происходящего вокруг, хотя и не всем это может нравиться. – Нахмурился Тарл. – Но слово Кьезы, это слово Кьезы. Оно достаточно веско.
          - Хорошо бы другие это тоже понимали, - посочувствовала девушка.
          - Как ты нашел столицу?
          Пока маркиз Флавио наслаждался рассказом Арно Тарла, его жена появилась на верхней ступеньке лестницы, спускавшейся в зал. Беременность ее уже была заметна, но приближающееся материнство красит любую женщину, наполняет ее глаза внутренним негасимым светом и заставляет всех остальных меркнуть в сравнении с такой женщиной.
          Первым сноху заметил сам герцог, он поспешно извинился перед герцогом и герцогиней Конаре, бабушкой и внуком, спрятавшими на один вечер все свои разногласия в пыльных родовых сундуках и выступивших на этом ужине единой семьей. Иногда приходится поступаться своими желаниями во благо рода.
          Евгений оказался у лестницы как раз в тот момент, когда женщина, которую он считал скорее своей дочерью, чем женой сына, ступила на мягкий ковер. Он протянул ей руку и церемонно поклонился, целуя ее. Этикет и манеры – основа блестящего ужина. Анна Флавио смущенно улыбнулась, опуская глаза.
          - Как ты себя чувствуешь, доченька? – Забота и тепло в его голосе обняли будущую мать мягкой шалью.
          - Спасибо, все замечательно.
          - Ты уверена, что выдержишь этот ужин? Если только…
          Нежная ладонь коснулась его губ.
          - Нет, отец. Я знаю, как много этот вечер значит для вас, для всей семьи, как тщательно вы готовились, это та малость, которую я могу сделать для вас. – Женщина нежно улыбнулась. – Если мне станет плохо, я уйду.
          Успокоенный этими словами и знанием того, что ребенок значит для Анны много, очень много, герцог Флавио позволил ей опереться на свою руку и направился к дверям, чтобы поприветствовать последних гостей, которых они и ожидали, чтобы начать ужин. Возможно, это были самые важные люди на сегодняшнем вечере, причем они осознавали свою значимость также, как и он.
          - Герцогиня, герцог.
          Обмен взаимными рукопожатиями с молодым черноволосым мужчиной и придворный поклон его матери. Ответные кивки и реверанс. Поклоны Анне. Так герцог и маркиза Флавио поприветствовали под крышей своего дома герцога и герцогиню Иберо.
          - Прошу всех к столу. – Раздался хорошо поставленный голос Серхио, распахнувшего высокие двойные двери в столовую и упорядоченная манерами и сознанием собственной избранности толпа, все же толпа, хлынула в них, поддаваясь одному из древнейших человеческих инстинктов – добыче пропитания. Евгений позволил себе улыбнуться, пропуская Иберо вперед. Все шло так, как было задумано. Это было не к добру.
          Гости расселись согласно изящным визиткам, расставленным на нужных местах. Сколько копий может быть сломано потом, если окажется, что кого-то посадили не так, как он того заслуживает – по его мнению. Но гости герцога Флавио, как мы уже знаем, всегда попадали в затруднительное положение, потому что наряду с великолепнейшим этикетом, соблюдаемым в этом доме, здесь же ломались самые закостеневшие традиции. Сегодня был именно такой день, и Евгений пошутил, смешав визитки так, как на то будет воля Каспиана, о чем честно сообщил гостям. Против слова Господа спорить никто не решился. На этом вопрос был исчерпан.
          Евгений сделал знак слугам, как опытный дирижер и ужин начался. По залу поплыли блюда с салатом, на подходе был суп, когда к хозяину дома склонился Серхио и что-то тихо зашептал. Гости насторожились – испугались. Хорошо. Значит уважают.
          - Прошу меня извинить, кажется, нашелся еще один опоздавший гость. – Евгений мило всем улыбнулся, поднялся и вышел.
          В ее волосах, казалось, запутались звезды. Горящие искры на черном бархате. Но он ошибся – всего лишь игра света в прядях цвета воронового крыла, убранных в изящную прическу с длинными дунганскими шпильками.
          - Вечер стал неотразимым с вашим появлением, номени Норн. – Герцог склонился в учтивом поклоне, не позволяя себе даже дотронуться до такой красавицы. Он прекрасно знал – как и с кем себя нужно вести. Это была убийственная красота, поэтому он восторгался на расстоянии.
          Но женщина протянула руку, тонко улыбнувшись. Евгений поцеловал ее, намеренно задерживая ладонь в своих пальцах и согревая их приятную холодность.
          - У меня сломалась карета, Ваша Светлость. – Она посчитала нужным объясниться, это было лестно. Герцог улыбнулся в ответ, лично помогая избавиться гостье от плаща. – Вы простите меня за опоздание.
          Это была приятная игра, ему она нравилась.
          - Прощу, если вы обещаете мне, что наша встреча не станет первой и последней. В этом мире так легко потеряться. – Темно-синие глаза, не стесняясь, смотрели в черные бездны ее зрачков. Кости упали на мягкий бархат и выкинули двенадцать.
          - Это станет исполнением моих не загаданных желаний, герцог.
          Улыбки понимания. Им нечего делить, но и играют они в разные партии. Может, оно и к лучшему. Глава дома Флавио предложил запоздавшей гостье руку и проводил в столовую. Присутствующие впились в них взглядами. Многие, очень многие сейчас должны жалеть, что взглядом нельзя убить, подстрелили бы сразу двух зайцев.
          Но придется еще пожить.
          - Никакие недоразумения и препятствия судьбы не смогли оставить нас сегодня без общества номени Норн, друзья мои. Радуйтесь.
          Гости заулыбались, дамы махали веерами, мужчины поправили салфетки. Все чинно и благородно. Как хорошо.
          Воля Каспиана или железная рука герцога Флавио раскинули карты сегодняшнего вечера так, что Рауль де Барна оказался в весьма затруднительном положении, потому что с обеих сторон от него сидели весьма очаровательные дамы, а это обязывало. С одной стороны – Анна Флавио во главе стола напротив Евгения, как хозяйка дома, с другой Каэтана Фьер. Хуже всего было то, что дальше сидела Вероника Фьер и некто капитан Рикардо Кристобаль Фе Арида, с вдохновением вешавший на уши девушкам лапшу, флиртовавший с ними и изрядно раздражавший этим Рауля. Раны, полученные в недавней дуэли, были еще весьма ощутимы, хотя уже позволяли ему не чувствовать себя раздавленным пушечным лафетом. А еще они настойчиво звали повторить подвиг, раз уж подвернулась такая удачная мишень.
          Стараясь заглушить страстное желание запустить блюдом с салатом в лицо иберииского хвастуна, новый друг Эстерада Флавио пил, уставившись в свою тарелку, почти пустую, несмотря на все старания герцога. Вообще-то, к середине ужина он почувствовал, что уже вполне готов осуществить свое новое заветное желание, но его останавливало чувство благодарности к хозяевам дома, который приютил его в трудную минуту.
          Все, что оставалось молодому графу – позволять лакею обновлять свой бокал и бокал сидящего напротив Страда.
          Поэтому вполне естественным выглядит сейчас то, что для Каэтаны Фьер мрачный, неразговорчивый мужчина, сидевший по правую руку от нее, и косившийся на них с Рон, как на своих злейших врагов, показался тогда не самой лучшей компанией. И девушка в ответ на такое отношение гордо поднимала голову и смотрела на графа де Барна с высоты своих семнадцати лет.
          Непонимание, как правило, плод недоразумения.
          Возможно, ситуацию еще можно было спасти, но тут по залу внезапным выстрелом прозвучала новость о прибытии еще одного гостя, которого уже совершенно не ждали в связи с утренними событиями, коснувшимися его семьи и его самого непосредственно. Но сам этот гость считал иначе. Как всегда.

Сообщение отредактировал Mяyka - 28.12.2005, 21:39

[Евгений Флавио]

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер.

Происходит пара примечательных событий, значение которых будет возможно оценить лишь много позже.

          - Герцог де Нортми! – Бесстрастно выкрикнул дворецкий и зал замер. Взгляды скрестились на дверях, в которых стоял золотоволосый человек. В серых глазах его не было эмоций. Блеск светильников, освещающих комнату, легкая ирония. Больше ничего.
          Евгений улыбнулся про себя: мальчишка все-таки пришел. По рядам гостей пронесся шепоток и вздох. Облегчение? Неужели все ожидали увидеть Этьена? Нет, дорогие мои, игра есть игра. И если ты выбыл, то это навсегда, а битые карты не вернуть в колоду.
          - Я прошу простить мне мое опоздание. – Молодой герцог кивнул собравшимся гостям. – Меня задержали неотложные дела во дворце.
          У него отец умер утром, а он кидается такими провокационными словами в лицо высшей знати Рунна, как будто говорит о погоде. Дела во дворце, а кто же тогда занимается похоронами? Верный брат покойного или скорбящая жена? Скорбящая ли…
          - Мы прекрасно понимаем, Никола. – Евгений сам поднялся из своего кресла во главе стола навстречу новому гостю. – Я рад, что вы смогли придти, учитывая последние события. Думаю, что буду прав, если выражу свои соболезнования за всех присутствующих здесь.
          Молодой мужчина послушно кивнул, но герцог Флавио был готов побиться об заклад на фамильную печать, что перед этим прочел в его глазах насмешку. Не над собой, над всеми.
          - Благодарю. – Если так будет оплакивать самого Евгения Страд, то «великому и ужасному» стоит задуматься о своей грешной душе.
          - Прошу вас. К сожалению, суп и горячее вы уже пропустили, но сейчас будет десерт. Надеюсь, его вы сможете оценить по достоинству.
          - Мне вы приберегли самое сладкое, я ценю это, Ваша Светлость. – Снова насмешка. Похоже, это всего лишь его способ выжить в этом мире. Что ж, имеет право. Евгений подвел гостя к стулу, принесенному расторопными слугами, и усадил по левую руку от себя. По правую сидела его любимая племянница – Радэна, а рядом герцог и герцогиня Иберо - какая ирония. Диего и Никола встретились взглядами и едва заметно кивнули друг другу, он ожидал официальных фраз, но слухи, видимо, не врали – в прошлом этих мужчин была дружба - худшее из зол. После любви.
          Нужно будет разузнать эту историю поподробнее – любопытство, присущее герцогу, как и всем умудренным жизнью людям, требовало утоления, но он умел с ним справляться. А что может быть для этого лучше? Конечно же, породить любопытство в других.
          - Номены и номени, мои дорогие друзья, - поднялся Евгений со своего места. – Позвольте отнять минуту вашего внимания.
          Гости затаились, все-таки сюрпризов они не ценили. Глупцы, наша жизнь может показаться такой пресной, если не уметь ее украшать на собственный вкус. Тогда откроется такая пропасть приключений, о которой и мечтать нельзя. И не все они обязательно требуют пеших прогулок в Горынь или плаваний в Новую Иберию. Забавы можно найти даже в собственном доме, если хорошенько их организовать.
          - Прежде чем принесут десерт я хотел бы сделать заявление, - продолжил герцог Флавио, глаза всех присутствующих внимательно следили за ним, нужный эффект был достигнут. Он ловил свет этих глаз, читал в них, проникал в эмоции, сравнивал их с тем, чего ожидал, и как ребенок радовался, если решение сходилось с ответом. – Повод, по которому мы собрались – весьма печален. Смерть всегда несет с собой грусть и скорбь, но даже они не вечны, а жизнь продолжается. Со смертью Императора страна оказалась в весьма затруднительном положении, мы все стоим на пороге новой эпохи и больших перемен, каждый понимает это, но не каждый может позволить себе говорить об этом вслух. Я, пожалуй, достаточно пожил на свете и обо мне ходит достаточно слухов – правдивых и не очень, чтобы я не боялся говорить правду в лицо всем тем, кто ее боится.
          Евгений замолчал на минуту, давая возможность осмыслить услышанное. Здесь собрались представители почти всех высших домов Империи, самые значимые люди страны – министры и политики, и дети этих домов – невинные жертвы, которым предстоит сгореть в пламени грядущих событий.
          Наверное, он должен был чувствовать свою вину перед ними за то, что и сам подложил дров в костер. Наверное, он бы даже чувствовал ее, если бы другие, сидящие за этим столом, не делали того же самого под маской лучших намерений и высокой морали. Но он никогда не судил других, потому не винил их, но и за собой вины не признавал. А они, кто знает, может, задумаются? Это уже будет больше, чем он надеялся, но даже если так – задумаются и продолжат как прежде. Это не та игра, в которой можно остановиться, не доиграв.
          - Жизнь продолжается, и молодости не стоит об этом забывать, поэтому я хочу объявить здесь и сейчас о заключении помолвки между моей дочерью – Электрой Флавио и старшим сыном многоуважаемого министра торговли Жореса Фьера – Кристианом. Да будет этот союз благословлен небом и жизнью.
        Неплохо получилось. Высокопарно, пафосно, громко – дворяне это любят. Часть про империю вполне можно было опустить, но это оказалось его маленькой слабостью, потерпят. Речь возымела действие, и гости зааплодировали. Суженные были на удивление спокойны, но что удивляться – зная их отцов. Вот что значит школа… Еще одна цель сегодняшнего вечера миновала также незаметно, как уходят лучшие годы женщины.
          В череде приносящих свои соболезнования… ой, то есть поздравления (нет, знаете, действительно все время путаешься, когда все ходят с такими постными лицами) в связи с грядущим событием оказались и старшие братья Барна. Альфред и Жоффруа - канцлер и вице-канцлер. Не слишком ли много власти на одну семью? В своих землях Евгений не допускал подобных оплошностей, но Рунн не подвластен ему. Пока.
          - Хороший ход в начале шахматной партии может спасти ее исход. – Вежливо улыбнулся канцлер.
          - Для того, кто этот ход не сделал? – Весело спросил герцог Флавио. Все трое по-доброму усмехнулись. Так как могут это делать только старые охотники перед очередной схваткой с добычей. Уверенно и чуть безответственно. Но в их возрасте и при их титулах и постах это было позволительно.
          - Или для того, кто даже не начал партию. – Уже совершенно серьезно добавил Жоффруа. Зрачки герцога Флавио на мгновение расширились, легкое удивление, но в неверном пламени светильников чего только не померещится.
          - Я слишком люблю шахматы, Жоффруа, чтобы отказывать себе в удовольствии играть – смею вас заверить. Можете убедиться, составив мне компанию в любое удобное для вас время.
        Вице-канцлер кивнул, благодаря за приглашение, а герцог Флавио сделал еще один ход.

Сообщение отредактировал Mяyka - 28.12.2005, 21:35

[Алиса Иберо]

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский Город. Особняк Флавио. Вечер.

Сюрпризы и открытия, которые были обещаны гостям заранее, не всегда оказываются приятными.

        Вино было чуть терпким и чересчур сладким. Она в Иберии привыкла к другому. Но в гостях не своя воля. Герцог Флавио был достаточно обходителен и гостеприимен, чтобы герцогиня Иберо не посмела высказать ему претензии. Не тот повод. У них есть гораздо более значимые вопросы для разногласий.
          - А теперь сюрприз моим дорогим гостям. – Улыбнулся Евгений, подавая знак слугам. Расторопные лакеи занялись сменой блюд, а гости настороженно, но, сохраняя дружелюбие на лицах, стали ждать. На огромных серебряных подносах, которые внесли в столовую, раскинулись настоящие цветочные поляны. От ярко-желтых бутонов поднимались струйки пара, это было завораживающе, а также наталкивало на мысль, что вся эта красота съедобна. – Ранней весной здесь, в Рунне, еще так мало цветов, что я решил преподнести их на второе. Надеюсь, что особенно это оценят дамы, ибо все это сделано в первую очередь для того, чтобы хоть чуть-чуть оттенить вашу красоту, номени.
        Герцог, как оказалось, умел делать красивые жесты, но грех ли это? Желая отвлечься, Алиса посмотрела на сына, сидящего рядом, но все внимание Диего было поглощено другой женщиной. Радэна Флавио с искрящейся улыбкой расказывала ему что-то в полголоса, а герцог Иберо, тепло улыбаясь, смотрел на нее. И Алисе был знаком этот взгляд, слишком хорошо знаком. Настолько, что ей вдруг стало очень холодно. Божественная еда потеряла всякий вкус, а разговоры вокруг ушли на задний план.
          В ощущении невозможности происходящего и неверии грядущей катастрофы продолжился ужин в доме Флавио для герцогини Иберо.

          - Ваша Светлость, еще чего-то желает? – Внимательные темно-синие глаза смотрели на нее, только на нее, и лукаво смеялись. Над чем? Над ней, над этим ужином или над самой жизнью и смертью?
          - Благодарю Вас, герцог, но ужин был великолепен, после него было бы кощунством просить чего-то еще. – Она не опустила глаз. – Могу я просить вас об одолжении?
          - Для вас все, что угодно, герцогиня. – Евгений учтиво, но не более, чем следует, склонил голову.
          Голоса гостей, расположившихся на мягких диванах и тихо переговаривающихся между собой, отступили, оставляя двух людей наедине друг с другом и их мыслями, которые прятались за изысканным танцем витиеватых фраз.
          - Ваш подарок дамам был просто восхитителен как с виду, так и на вкус. Смею ли я просить вас о секрете этого блюда?
          - Конечно. Однако я боюсь, что мне нужно свериться с записями, вы не составите мне компанию? - Предложил он, улыбаясь и протягивая ей руку. - Они в моем кабинете.
          Темные ресницы дрогнули, на миг закрывая глаза Алисы, она едва заметно улыбнулась в ответ и положила ладонь на локоть Евгения, позволяя увлечь себя в полумрак коридоров, где на стенах ровным строем висели портреты прежних поколений семьи Флавио. Проницательные глаза следили за каждым ее шагом, ожидая ошибки. Она знала это и поэтому не могла оступиться.
          Кабинет Евгения приятно удивил ее. Здесь царил все тот же полумрак, но он был уютным и теплым благодаря разожженному камину, обилию книг и очень мягким креслам, расставленным всюду. Здесь ценили удобство.
          О таком кабинете мечтала она, но в замке Иберо лучше смотрелись стулья с высокими прямыми спинками – твердость и строгость, сила духа и непоколебимая гордость уверенности в собственном превосходстве – такими были они.
          Герцоги Флавио относились к жизни проще и беззаботнее, но и гадости делали без моральных терзаний. Что лучше?
          Если быть честной хотя бы с самой собой, она бы предпочла последнее.
          - Это где-то здесь, - рассеянно извинялся герцог, перелистывая какие-то бумаги на столе. – Весь секрет в специях, Ваша Светлость. По вкусу можно подумать, что их там много, настолько богат букет, но на самом деле это всего лишь соль, свежая петрушка и сами цветки… Что может быть прекраснее для повара, для любого творца, чем естественность хода событий, когда ничего не нужно делать, а лишь наслаждаться плодами трудов? Не своих, заметьте. – Карие глаза вдруг цепко схватились за ее лицо, почти парализуя женщину, проникая через ее глаза куда-то в такие сокровенные глубины души, о которых она давно постаралась забыть.
          - Разве можно назвать творцом того, кто ничего не делает, чтобы добиться совершенства? – Алиса заставила себя сделать шаг вперед, желая продемонстрировать, что свободна от этих глаз.
          Евгений снова склонился к бумагам, улыбаясь.
          - Вот! Нашлось! – Почти восторженно констатировал он, вытаскивая из стопки бумаг один листок. – Вы совершенно правы, Ваша Светлость. Для того, чтобы стать лучше, приходится работать над своими творениями. Целый день. Но это так утомительно, неправда ли?
          Он протянул ей рецепт, и их глаза снова встретились. Ей стало страшно, потому что в коричневой бездне она прочитала не угрозу, не желание запугать, не демонстрацию превосходства, а понимание. Простое человеческое понимание. Их кресты были слишком схожи и несли они их на одну гору, потому не могли быть врагами. Calvario* сближает.
          Женщина взяла то, что сама просила, не понимая – куда это теперь девать и что с этим делать. Пробежала по ровным строчкам, написанным с любовью, видимо, самим Евгением, но смысл ускользал от нее. Так бывает, когда ты понимаешь, что самое желанное, став реальным, теряет всякое значение и оказывается ненужным. Сегодня она впервые столкнулась с тем, что кто-то понимал ее. Все последние годы она так об этом мечтала, а теперь… Теперь не знала, куда от этого спрятаться.
          - Спасибо, Ваша Светлость. Уверена, что наши повара не смогут сравниться с вашим талантом, но мы попробуем вкус вашего блюда, приготовленного по нашим правилам. – Алиса благодарно кивнула. Еще страшнее было осознание того, что герцогу Флавио эти игры тоже не нужны, но он хотя бы может честно в этом признаться. А она?
          - Я счастлив уже тем, что мог сделать вам приятное. – Улыбнулся Евгений. – Могу я в ответ тоже попросить вас об одолжении?
          Герцогиня кивнула.
          - Я хочу сказать вам. В такую женщину как вы я мог бы влюбиться и мне не будет стыдно проиграть вам. Передавайте привет герцогу Саджисскому, я немного завидую ему. – Она вздрогнула, когда он учтиво коснулся ее руки поцелуем и с улыбкой предложил вернуться к гостям. Так легко и непринужденно он озвучил то, о чем она боялась даже думать.
          Каждый раз, когда «каменная роза» думала об Антонио Иберо, самый твердый гранит трескался и рассыпался пылью. Она так и осталась, прежде всего, матерью и женщиной, и только потом герцогиней. Быть может, не будь нападения и окажись Тони сегодня рядом, не случилось бы этого разговора с герцогом Флавио, не произошло откровений приятного к ее ужасу вечера. Но нападение было, и ее гордый адмирал не желал, чтобы об этом стало известно другим, а рана на щеке говорила слишком много и порождала лишние вопросы. Поэтому ничего нельзя было изменить, о погасшем костре не печалятся.
          Опираясь на морщинистую, но еще достаточно крепкую руку и подобрав пышные темные юбки, она покинула сердце вражеского лагеря, место, где ей было преступно уютно и легко, где она лицом к лицу столкнулась с правдой и своими страхами. Комнату, где она впервые за долгое время не была одинока.

*Гора, на которой сожгли Каспиана

[Евгений Флавио]

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер, переходящий в ночь.

Кульминация вечера, которая знаменует начало его конца.

          Евгению было удивительно хорошо. Он улыбался сам себе и всему окружающему миру и был совершенно счастлив в данную минуту. Ужин удался на славу, гости остались довольны, и самое главное – какие гости! Одна из таких сейчас опиралась на его руку. Алиса была приятной во всех отношениях женщиной: умна, красива, прекрасно воспитана – редкость в наше время, но все же совершенство в этом мире недостижимо. Она была Иберо и к тому же умела интриговать. Как жаль.
        - А вот вы, Фонтоне! Вы вообще что здесь делаете!? – раздался громкий голос, видимо, хватившего лишку до и во время обеда министра дорог и путей Леонарда де Фабера. Многие из собравшихся повернули головы в его сторону, заинтересовавшись происходящим. А происходило следующее: министр перехватил за руку проходящего мимо бургомистра Рунна и теперь что-то высказывал ему, враждебно и довольно громко.
        Бертран Фонтоне, с легким удивлением смотрел на руку, державшую его. Затем он перевел взгляд на лицо министра, и вопросительно поднял бровь. Стоявший справа от графа де Фабер министр налогов Анжель Аллон попытался в свою очередь взять того под руку и отвести в сторону, но было поздно.
        - Как вы можете спокойно приходить в дом Флавио?! Вы! – брызгал слюной Леонард, пытаясь притянуть бургомистра поближе, – Вы продались Иберо с потрохами! Знаю я… Знаю я все ваши делишки… Все ваши махинации. У меня есть доказательства! Ууууу, Фонтоне! Я долго терпел, но скоро придёт наше время, понимаете! Наше! Все узнают!…
          - Тише, тише, дорогой граф де Фабер, - прервал его речь бургомистр, сбрасывая удерживающую руку, - Вы так кричите, что все рискуют узнать про наши делишки раньше, чем оно придет, это ваше время. Вы же такого не хотите, правда? – Он плавно развернулся, и, удаляясь, бросил случившемуся рядом лакею с подносом, заставленным полными бокалами, скорчив грозное лицо, - А ну-ка прекратите спаивать нашего добрейшего министра!
          Министр пытался добавить ещё что-то в спину уходящему, но уже потерял большинство слушателей, и его старания потонули в гуле общей беседы.
          Евгений чуть не заплакал. Да кто они такие и что себе позволяют, чтобы портить его, его(!), ужин! С этим следовало разобраться.
          - Ваша Светлость, я надеюсь, что вы только что ничего не слышали? – Герцог Флавио не брезговал извинениями, если в них возникала необходимость.
        Алиса Иберо вежливо улыбнулась, а куда ей было деваться?
        - Конечно, герцог. Я слышала только, что произошло какое-то недоразумение.
        - Ах, как замечательно. – Обрадовался Евгений. – Тогда позвольте мне покинуть вас и разобраться с ним.
        Они раскланялись, прекрасно понимая, что только что произошло между ними в кабинете герцога и к чему это приведет. Ни к чему. Только к тому, что каждый продолжит делать все по-своему.
        Когда Евгений пробрался к Аллону и Фаберу, единственный неприятный инцидент вечера был благополучно исчерпан. Следовало найти Фонтоне и извиниться, но…
          - Ваша Светлость, я вынужден покинуть ваше весьма интересное общество, но меня зовут обязанности. – Молодой мужчина в черном с серебром колете и герцогской цепью на груди слегка поклонился хозяину дома.
          - Да, конечно. Я понимаю, герцог де Нортми, я провожу вас. – На самом деле Евгений не понимал, но зачем об этом всем знать. Он повел гостя к выходу - Могу я еще раз принести свои соболезнования?
          - К чему? – Усмехнулся Никола де Нортми, следуя за хозяином по длинному коридору, соединяющему гостиную залу, где сейчас расположились гости, и просторный холл.
          Простая на первый взгляд задача. Имеется один человек и сумма отношений и мнений о  нем, требуется понять – что это за личность. Казалось бы, все просто – сложить и поделить, но великие открытия никогда не делаются легким путем.
          - Кому вы служите, капитан де Нортми?
          Если молодой мужчина и удивился, то собой он владел просто феноменально.
          - Вот уже месяц - только себе. – Рассмеялся Никола.
          - Это, должно быть, весьма обременительно. – Тонкий лед очевидного утверждения.
          - Ваша Светлость, со мной вы можете быть откровенны. Я умею танцевать в ворохе лишних слов, как и вы, но разве нам это нужно? – Герцог де Нортми спокойно и прямо смотрел на Евгения, очень многие посчитали бы это глупостью, другие назвали бы сумасшествием, третьи восхитились бы таким отношением к жизни. Герцог Флавио был из третьих и не считал это за ошибку.
          - Кроме демонстрации своего нового колета и герцогской цепи, которая еще не успела остыть после того, как ее носил ваш отец, зачем вы пришли сегодня?
          Нельзя было сказать, что от ответа капитана что-либо зависело, герцог Флавио принимал все решения исключительно на основании собственных суждений, а не чьих-то слов, даже если эти слова были клятвами в верности ему или Флавии. Доверие – слишком великая ценность, чтобы разбрасываться ею не глядя. Но всегда бывали исключения. Как доказательство правил, как лишний повод усомниться в верности давно известных теорем.
          - Мне показалось, что само мое присутствие много скажет и вам, и вашим гостям, герцог.
          Оно скажет, несомненно. Жаль только, что люди слышат и слушают по-разному. И то, что покажется птичьей трелью одному, станет воем дикого зверя другому.
          - Вы слишком непредсказуемы, чтобы брать вас в союзники. – Просто сказал Евгений, глядя в глаза собеседника.
          - Но вы уже зашли слишком далеко, чтобы не брать.
          Герцог Флавио молчал, обдумывая эти слова. Удивительное дело, но мальчишка был прав. Не в собственной непоколебимой уверенности в том, что так уж нужен ему или кому бы то ни было, а в том, что Евгений зашел уже слишком далеко, чтобы теперь свернуть. Родилось, но тут же было отложено до лучших времен подозрение, что и сам Никола де Нортми по-своему сделал и сказал на сегодняшний день гораздо больше, чем сам хотел. Но у каждого свои обстоятельства. Стоило об этом помнить.
          - Зачем это вам? – Снова напрямик спросил Евгений.
          - Это кажется мне забавным. – Честность в ответ на честность. Значит, все же игра. Можно попытаться понять, но как этим управлять?
          - Разве сами вы не хотите сделать ставку?
          - Я уже давно ее сделал. – Молодой человек ответил, не задумавшись ни на минуту. Слишком поспешно. Или он был готов к этому вопросу, или в данном случае решил оставить свою правду при себе. Не страшно.
          - Есть ли у меня гарантии, что однажды вы не встанете под другие знамена? – Наивно, но иногда так хочется побыть ребенком.
          - Там, где дело касается меня, никогда нельзя давать никаких гарантий. Мне искренне жаль вас огорчать, но больше, чем я предлагаю сейчас, я уже не смогу вам предложить. – И все же, все же… Ну и выдержка, наследство, оставшееся от двора времен Александра. Об этом тоже стоит помнить, у каждого, кто вышел оттуда, есть свои скелеты в шкафах, слишком хорошо отполированные. Впрочем, Этьен да и весь род Нортми всегда славились своей силой воли и непоколебимостью, как скалы или небо над головой, и еще честью. Куда же без нее. Но похоже на то, что последний из черно-белых герцогов кое-какие скелеты все же позабыл в прошлом. Может, оно и к лучшему, а то с честью всегда так много хлопот.
          - А что вы предлагаете? Стоит ли оно требуемой вами откровенности.
          - Это решать вам, Ваша Светлость. Только вам. - Молодой мужчина заколебался лишь на миг, прежде чем пояснил. – Я предлагаю вам себя. Свои руки, свои мысли, свою шпагу и свои поступки в той или иной мере. Больше у меня ничего нет. Но только вам решать – стоит ли оно того.
          Слишком сложный вопрос. Это и слишком много сразу и слишком мало. Мир двойных истин, как всегда.
          - Вы готовы к поражению, Никола? Готовы к тому, что однажды мы можем проиграть?
          - Я не боюсь проигрыша, Ваша Светлость. Если это случится, я лишь пойму, что способен на это.
          В устах любого человека такие слова звучат чересчур самонадеянно, так должно было быть и сейчас, но почему-то Евгений не улыбнулся. Они играли в слишком серьезную и опасную игру.
          - Хорошо. – Кивнул герцог Флавио. Большего и не потребовалось. Герцог Нортми почтительно склонился в ответ.
          - Я благодарю вас за прекрасный ужин, Ваша Светлость.
          Хлопнула входная дверь. На Евгения дохнуло ночной свежестью, и он понял, что до этого ему было очень душно. Двое мужчин разошлись каждый своей дорогой, заключив своеобразный договор и оставшись в тоже время при своем.
          - Что ты об этом думаешь? – Спросил герцог, и ему ответили из темноты не случайно скупо освещенного коридора.
          - Что он сказал вам правду. Он служит только себе и никому больше.
          - Я тоже так думаю, Серхио. Тоже… - Глава Дома Флавио помолчал. – Значит, все, что нам осталось, - придумать - как повернуть это в нашу пользу.
          - И не обжечься. – Добавил его верный секретарь.
          - Я хороший кулинар, - обиженно возразил его хозяин.

[Народ]

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Ночь.

Один из результатов длинного вечера в доме Флавио, который дает нам повод задуматься о тленности всего сущего и некоторых иных вещах.

          - Этот тост я хотел произнести здесь. – Евгений чуть качнул хрустальный бокал, оплетенный золотой сеткой, и полюбовался рубиновым отсветом вина. – Урожай того самого года, когда жена подарила мне Электру. За наших детей, Жорес.
          - Я рад принять в свою семью еще одну дочь. - Жорес Фьер поднял свой бокал в ответ. – И надеюсь, что новый сын Вас также порадует.
          - Несомненно, несомненно. – герцог Флавио довольно кивнул. – Со свадьбой торопиться не будем, но и затягивать ее тоже не стоит. Мне нужны внуки.
          - Вы меня уже обогнали, Ваша Светлость. Пока на одного.
          Евгений тихо рассмеялся.
          - Это временное преимущество. Поговорим об этом через пару лет. Надеюсь, лениться наши молодые не будут.
          Сейчас он был просто заботливым отцом, и так искренне радовался будущим внукам, что хотелось просто радоваться вместе с ним. Без мыслей о том, кто из этих внуков станет наследником Флавио.
          - Продолжим нашу партию? – Жорес ответил кивком, и герцог отошел к шахматной доске. – Захватите кувшин, Жорес, и пересаживайтесь.
          Жорес отыскал взглядом кувшин, заранее принесенный слугами. За спиной послышался тихий стук: так осторожно ставят фигурку на новое определенное ей поле. А потом – гораздо более громко – чей-то чужой хрип. Евгений с белым лицом опирался на столик, пытаясь непослушными пальцами одной руки ослабить ворот; костяные шахматные фигурки разлетелись по углам.
          Открыть окно, усадить герцога, помочь ему. Но здесь было что-то гораздо серьезнее простого недомогания. Мысль об этом мелькнула и сразу же ушла, когда герцог стальной хваткой вцепился в Жореса, не позволяя тому позвать кого-либо.
          - Не надо ничего. – Евгений, сморщившись, безостановочно растирал рукой грудь в области сердца. – Сейчас пройдет. А то набегут, начнут охать, и все испортят. Присядьте-ка, Жорес.
          - С Вами точно все хорошо? – в этот момент Жорес искренне беспокоился. И даже из уважения к герцогу не стал прикидывать, что выйдет из этого приступа. Сегодня был такой хороший вечер, и как жаль, действительно жаль, что Его Светлость себя плохо почувствовал.
          - Я еще не доиграл… нашу партию. – лицо Евгения чуть порозовело.
          - Именно об этом я и подумал. На небесах конечно нет недостатка в партнерах для шахматной игры, но Вы не такой человек, чтобы бросить нашу партию.
          - Если я попаду туда раньше чем Вы, то предпочту дождаться Вас. Знакомые лица на небесах успокаивают. - Евгений перевел дух. - Ну вот, теперь со мной все в порядке. Похоже, слишком вкусная еда мне уже вредна, и из всех удовольствий этой жизни остается только творить злодейства. Уж от этого-то точно никаких расстройств не бывает. Пожалуй, лягу сегодня пораньше.

          Но Жоресу Фьеру не дано было знать, что позже, в своей постели, герцог Флавио будет лежать почти всю ночь, несмотря на усталость и нездоровье, с открытыми глазами, отказав себе в таком необходимом сне. Он будет перебирать в памяти события безвозвратно потерянного дня. И в опустевшей спальне, в которой и вынашивался сегодняшний ужин, к нему придет простое и спокойное осознание одной давно известной всем истины.
          В ту ночь Евгений Флавио впервые всерьез задумается о смерти и догадается, что все смертные действительно смертны. Предвидение своего будущего станет первым серьезным ударом по безоговорочной уверенности герцога в том, что он делает. Но еще большим ударом станет то, что даже сделав это удивительное открытие, он не захочет свернуть с выбранного пути. Успокоившись на этом, Евгений заснет сном невинного младенца и встанет на следующий день в привычном для себя и всех окружающих прекрасном настроении.
          Будущее неизбежно, но зачем же самому его торопить?

[Эстерад Флавио]

28 число месяца Полотна.

Музыка: Blackmore’s Night – Possum goes to Prague.

Ужин проходил в обстановке спокойствия и во человецех благоволения; была, правда, вероятность, что мне так только казалось – поскольку я был доволен решительно всем.
Для начала просто удовольствия от процесса ради я принялся почти флиртовать с новой звездочкой руннского высшего света – Катажиной Риди. То была прекрасная молоденькая девушка, вроде бы совершенно светского типа – однако тянущийся за ней едва ощутимый «шлейф», как я обычно это называю, отдавал не сладостями или духами, а чем-то висящим в воздухе после грозы.
Мы долго разговаривали на многие темы – о Флавио, о Рунне, о сегодняшних гостях и прочем, прочем, прочем. Ровно до того момента, как в беседу ворвался Арно Тарл. Представив старого соученика девушке, я заговорил сперва о городе… потом немного о Кьезе… а потом уже и о политике. Арно как-то не лучился оптимизмом по поводу Совета и неоднократно говорил, что был бы рад кому угодно на троне, лишь бы это не слишком отдалось на Севере. «Вот с этим ТОЖЕ можно работать» - подумалось мне…
В течение церемонного застолья, когда гости оценили всю упоительность флавийской кухни, мне довелось ухаживать за одетой в черное тетушкой Мартой. Я всегда очень хорошо относился к этой женщине – еще с тех пор, как мальчишкой побывал в Каэлернисе, и теперь всячески старался развлечь вдову бывшего герцога. Что ж, скорее всего дама осядет во Флавио – думал я, так что совсем уж плохо все не обернется.
Параллельно мне удавалось еще и болтать с сидящим по другую сторону Крисом – будущий шурин вовсю знакомился с высоким окружением, и можно было не сомневаться, что ни одно знакомство для него даром не пройдет.
Периодически я кидал взгляды и на жену. Анна сидела во главе стола, напротив Евгения; казалось, она совершенно не замечала сотрапезников – равно как и еды как таковой.
Вскоре, однако, ужин кончился, и началось хаотичное движение гостей друг к другу. Попавшемуся на пути Диего я доброжелательно кивнул, глубоко поклонился и его матери – после чего совершенно искренне пожелал Иберии и иберийцам всего самого наилучшего (разве же неполучение короны и следующих за ней проблем не есть хорошо?), удостоившись сдержанного ответа о надежде на благополучие во Флавио.
Дальше последовал Никола де Нортми, с которым поговорить уже интересно…
- Здравствуйте, капитан, - поклон.
- Маркиз Флавио. – Положенный по этикету кивок головы. Н-да…
- Как ваша семья? Сестра просила узнать, да и мне, знаете ли, небезразлично.
- Моя семья так, как могут чувствовать себя люди, потерявшие сегодня утром своего родного и близкого человека, но Нортми всегда отличались стойкостью, они справятся. Поклонитесь Электре от моей сестры и кузины. Поклонитесь? - так, с официальной частью все, хотя и не поймешь – шутит он или говорит серьезно. Слуга с подносом, на котором теснились бокалы флавийского, встал рядом – мы взяли по одному и выпили по глотку.
- Кстати, о вине - может, перейдем на ты? Уж сколько пили в корпусе…
Маркиз де Нортми снова поднес бокал к губам:
- Помнится, раньше тебе не нужно было разрешение, Страд. Люди меняются. – Казалось, что он задумался.
- Ладно, Никола. Скоро Совет… и мне – странно, да? - очень интересно, что ты о нем думаешь.
- А вот твое любопытство осталось неизменным. - Усмешка.
- Тут я тебя обставил, да. Зато первое место по позерству сдал тебе с большим отрывом. А все же?
Никола удивленно поднял бровь, но по-прежнему усмехался.
- Кто бы не победил, как прежде не будет.
- Скажешь, тебе уже даже и неинтересно?
- Отнюдь. Но меня привлекают иные забавы, а не политика. – Говоря это, он оглядел меня с головы до ног.
- Ну что ж… Давай вернемся к этому разговору немного позже, - я был скорее удовлетворен. Нортми не склонен любить Иберо – и старшее поколение его семьи, как видно, тоже.
- Только если тебе будет, что сказать, Страд, - на том и расстались…
После этого я не поленился тщательно удостовериться, что Анна ни в чем не нуждается, только немного скучает… Увы, на данный момент помочь ей не представлялось возможным – но я дал себе слово, что после ужина, после того, как разъедутся гости, пробуду с ней, пока она не уснет.
Чуть в стороне я заметил Карну Норн, разговаривающую с Арно, но, кроме пары слов, вклада в этот разговор не внес.
Ну а потом я наконец вышел на Рауля. Тот увлеченно обсуждал с Шапуром Рустемом сравнительные свойства имперской кавалерии и кирийского «Дикого дивизиона», однако вскоре спор был прерван Жоресом Фьером, пожелавшем о чем-то поинтересоваться у Шапура, чем ваш покорный слуга и воспользовался, прихватив со стола три бутылки вина и уведя Рауля в кабинет.
Сбив горлышко с первой, я наполнил бокалы, опустился на кресло и произнес:
- Так вот, к вопросу о Лианне. Думаю, будет все-таки честно, если и ты
будешь в курсе…
Рауль протестующе поднял руки вверх:
- Слушай, давай не будем об этом. Если она твоя – значит, твоя.
- Моя-то моя, - глоток, - да не в том дело. Как думаешь, кто она такая?
Рауль долго размышлял.
- Сдаюсь. Где-то ты ее нашел и теперь тащишь по жизни. Где нашел - ну, мало ли вариантов…
- Нашел я ее в одном поганом монастыре, а вот туда ее привезли из Рунна.
- Дворянка? – Рауль поднял бровь, - Не удивлен. С ее-то лицом…
- Дворянка, друг мой, это мягко сказано. Мама у нее – Светлана Глинская, -
Я прервался, чтобы вновь наполнить бокал и первым же глотком ополовинить оный.
- Кажется, сестра герцога? Да, высшая марка.
- Не самая высшая. Ее отец – император Константин.
Молчание. Тишайший шепот Рауля:
- Доказательства?
- Собраны. Свидетельства монашек, свидетельства из дворца, бумаги касательно рождения  - несколько писем.
- И? – оба выпили залпом оставшееся вино, и Рауль потянулся за второй бутылкой.
- Скоро – Совет.
Горлышко бутылки как-то неспокойно звякнуло о бокал.
- Даже так?
- Даже более. Если понадобится. Ты со мной? – мои фиолетовые глаза смотрели в лицо Рауля поверх полного кровью винограда бокала.
Рауль де Барна склонил голову, поднял бокал и выпил:
- За Императрицу Лианну Первую.