Часть вторая: Возрождение из пепла Опции

[Сэла Айс]

7 число месяца Иглы. Ранний вечер.
Рунн. Черный город.

    Самые трущобы Черного города, вереница кривых улочек, пятачков, где две повозки могли с трудом развернуться, длинные канавы, в которых бросали  умерших, и никому не было дела до того, почему и от чего они умерли, сомнительные заведения, где в пиве было десятка часть пива, пятая часть воды и семь десятых неизвестно чего…
    Здесь в кабачке «У черта» последнюю неделю скрывались Сэла Айс, Ванесса де Милор и Бром ван Хоос.
    Их прошлое сгорело в огне дворца Службы Имперской Безопасности, развеялось пеплом по холодному ветру, осело золой в воды Вольтурны. Нерушимый утес, который раньше всегда стоял за их спиной, обещая защиту и поддержку, рухнул в одночасье. Они жили ради одного человека, они умирали ради одного человека, но как быть, если он погиб, оставив их без цели и смысла жизни. Теперь не для кого было жить, не за кого было умирать…
    - Цель есть, – сказал бледный Бром ван Хоос, глядя на мрачную, как грозовые тучи в месяце Стрелы, Сэлу и красную от слез Ванессу. – Этьен умер, но дело его живо. У нас всех остались незавершенные задания, и хотя Рунн теперь потерян для нас, есть другое место, где мы найдем поддержку и защиту.
    - Коннлант. – кивнула «Валькирия».
    - Я расскажу кое-что. – Ван Хоос подвинулся поближе и зашептал. – Я был верным человеком Йоханна ван Экеена, графа Нейлмеере, до тех пор, пока однажды он не позвал меня к себе. Бром, сказал он, ты верный друг и отличный помощник, но сейчас ты нужен другому человеку. Он, вдали от нашего края, непрестанно трудится на его благо, делая все, чтобы Коннлант вновь стал свободным. С тех пор я служил Этьену де Нортми, с каждой минутой проникаясь уважением к этому человеку. Кроме того, есть и еще кое-что – самые важные документы, полученные в Службе Имперской Безопасности, мы копировали и тайно пересылали в Коннлант, предвидя, что однажды возможно все изменится, и Рунн станет небезопасен. Величие Этьена де Нортми неоспоримо – он провидел будущее. Пока живы мы – жив и он.
    - Значит, теперь мы должны отправиться в Коннлант? – спросила Ванесса.
    - Да, – кивнул Бром.
    - Тогда не будем медлить – Сэла опустила пудовую кружку с пивом на стол. – Пока отсюда еще можно выбраться. Все мы видим, что готовится.
    - Нет. – Бром внимательно посмотрел в ее серые глаза, в которых, казалось, плавали льдинки. – Нам нужно забрать еще одного. Этьен хотел чтобы Эдвар де Нортми отправился с нами.
    - Слишком большой риск. – «Валькирия» прищурилась. – Мальчишка только будет мешать.
    - Так хотел Этьен. – сказал Бром и это был самый веский аргумент, который решил все.

[Народ]

Ловко пущен механизм, идет за строем строй
В одиночку ты никто, зато в толпе - герой
У тебя свои цвета, ты знаешь грозный клич
Нерушима та стена, в которой ты кирпич!

7 число месяца Иглы. Вечер.
Рунн. Служилый город.

    - Добрые экклектики! – у собора святой Мелиссы собралась целая толпа народу – горожане, стражники, приезжие купцы, нищие, монахи и много прочего сброду. На импровизированном помосте, сооруженном из бочек, стоял священник в рясе, с вдохновенным лицом и Книгой Ответов в руках. – Доколе, спрашиваю я вас?! Доколе, мы будем смотреть на то, что еретики торжествуют, глумясь над святой верой, попирая ногами своими все то, что нам дорого? Мы долго терпели, лелея надежду, что заблудшие одумаются и вернуться, в то время как они насмехались над нами! Но теперь этому приходит конец! Разве не сказал Каспиан: «Отойдите от меня делающие беззаконие» и «Не мир я вам принес, но меч»?!
    - И вот этот меч! – отец Промпус достал из ножен, висевших у него на поясе, небольшой клинок. – Поруганную веру можно отмыть лишь кровью! Кровью еретиков! Храбрецы! Если ли среди вас такие, кто пойдет за мной?! Не долго ли мы терпели? Не пришел ли ныне час нашего возмездия? Что? Я не слышу вас!
    - Верно! – завопил какой-то небритый мужичок. – Амбруаз с улицы Жестянщиков продает кружки по половинной цене! Портит всю торговлю, кровосос проклятый! Был я у него – сундуки у каждой стенки стоят. Я ему говорю – это все потому что, ты десятины церковной не платишь, грешник! А он мне – не плачу и ты не плати! Ишь что выдумал, проклятый еретик! Бейте его люди!
    - А Марта, Марта-то с улицы Факельщиков – каждый день новое платье надевает! – подхватила какая-то толстая баба. – Я ей говорю – побойся Господа, дура. А она – Господу дела наши важнее, а не то, что я одеваю! Еретичка поганая!
    - Они с самим Лукой знаются! – выкрикнул стражник со сломанным носом. – Питер, сослуживец наш – как не сядет в кости играть, каждый раз выигрывает! Я ему уже полтину должен, не знаю, как отдавать! Разве это видано, люди, чтобы через раз – шестерки выпадали! А все потому что, раскольник и гольцерист он!
    - Прально! – подал голос еще кто-то. – Мой дед, ну тогда, в ночь Святого Августа бил еретиков, и мне завещал, говорил, что если не утопим мы их всех в Вольтурне, то прогневается бог на нас, и напустит то ли сушь, то ли мор!
    - Верно добрые люди! – отец Промпус взмахнул клинком. – Все верно и истинно! Не будет добрым экклектикам покоя, пока хоть один еретик топчет нашу землю! Смерть им! Смерть им всем! Берите камни, берите факелы и масло, пойдем и подожжем коннлантскую слободу, чтобы сгорели они все разом!

* * *

7 число месяца Иглы. Вечер.
Рунн. Служилый город.

    За окном грохотали дуганские фейерверки, по улицам ходили толпы, от чего по лицам, сидевших в полутьме людей, пробегала тень. Они хранили молчание, напряженно наблюдая за часами, выжидая момент, когда можно будет выступить.
    Отец Либидиносус осторожно кашлянул. Архиепископ Лазариус вскинул голову.
    - Хм. В самом деле, отцы Промпус, Диосус, Инвидус и Гулосус уже должны вывести народ на улицы, отвлекая стражу от Золотого города. Господин Эберхард, Вы не думаете, что время уже пришло?
    Гигант, закованный в железный панцирь со множеством торчавших из него шипов, наконец шевельнулся, перестав изображать каменное изваяние.
    - Ja. – монстр поднялся с каменной скамьи. – Уже пора.
    - Так. – Лазариус тоже вскочил, зашуршав списками. – Сантэт дал мне подробные инструкции. Мы должны уничтожить предателей – информаторов Черного герцога, все тех, кто собирал для него сведения помогающие бороться против нас. Это будет наша месть и урок всем на будущее. Все рассчитано по минутам. Эберхард, вы возьмете двести человек и отправитесь в северные районы. Вот список домов, в которых проживают наши жертвы. Герхард, вы возьмете восток, а мы с братом Либидиносусом пойдем на запад. Уничтожайте всех, кто попытается вам испортить всю обедню, но скоплений стражи лучше избегать. Отдельных стражников - убивайте. Надеюсь, наши остальные друзья учинили достаточный хаос, чтобы нам особо не мешали.
    - Лазариус, мы не знаем всех предателей в лицо. Что если вместе с еретиками будут и добрые экклектики? – осторожно спросил Либидиносус.
    - А, - архиепископ махнул рукой. – Убивайте всех, а Господь узнает своих.
    Все начали собираться, подхватывая шпаги, мушкеты, прочее оружие щедро собранное монахами или же доставленное агентами сантэта. Отец Носус стоял на месте, нервно оглядываясь на Лазариуса.
    - Какие-то проблемы, брат мой? – спросил тот, пристально осматривая ствол одного из ружей.
    - Лазариус! – возопил Либидиносус. – Я понимаю, что мы боремся с ересью, чтобы возродить величие экклесии! Но убийство невинных – это ужасный грех! Господь проклянет нас! Одумайтесь, братья мои!
    - Отец Носус… - доверительно проговорил архиепископ. – Разве вы не знаете, что еретики не могут быть невинными? Некрещеный по обряду святой Церкви, матери нашей, даже если он ведет жизнь подобную жизни ангела, никак не может быть чист. Только в Церкви спасение. А насчет убийств не беспокойтесь – нам уже выдали индульгенции.

Сообщение отредактировал Народ - 25.02.2006, 21:30

[Народ]

7 день месяца Полотна,
Рунн, Шенбруннский дворец.

"Когда бы знать, что завтра ждёт,
Угадать событий ход.
Какой судьба готовит бал,
Поминки или карнавал?"
мюзикл "Ромео и Джулльета"

    Глухая ночь опускалась на Шенбрунн, но мало кому в этот раз было до неё дело. Вековая мгла, будто одеялом, покрывала ветки деревьев в обширном саду резиденции Александритов, но стены дворца отчаянно сопротивлялись, не подпуская её ни на пядь ближе. Эта ночь была отдана людям и они взяли её как нечто само собой разумеющееся и причитающееся им по праву, как будто так и было заведено столетия и столетия назад. Эту ночь они назвали праздником. Карнавалом, полным ярких красок. Назвали и забыли про подлинный смысл таинства ночи - времени секретов, тайн и масок.
    Пламя искренне старался показаться своим на этом празднике тайн и загадок. Отчасти это было очень хорошо, что может быть лучше первого опыта, полученного под чужой маской? С другой стороны стоял выбор этой маски. Прежде чем стать самим собой Пламя перемерил множество лиц. НО не одно ему отчего-то не подходило. И тогда он выбрал то, чего в нём самом было меньше всего, но того, чего больше всего спало в его крови – огня. Огонь горит быстро и ярко. Никто не запомнит лица Пламени, никто не успеет ничего подумать. А может… Может даже это пламя – маленькая синяя искра – разожжёт другое, способное стать настоящим светочем. Пока же Пламя бродил по залу, улыбался гостям и своим новым ощущениям. Радость переполняла его душу, она пылала, и маска казалась уже не такой отстранённой от человека её носившего. Хотелось дарить тепло другим.
    Девушка, выбравшая на этом маскараде образ Ночи, не помнила или не знала про подлинные смыслы и тайные свершения. Но она хотя бы вела себя соответственно собственному платью - не поднимала расшитых серебром рукавов в приветственных жестах, не кружилась в широких юбках по всему залу, не спешила позволять улыбаться глазам, цветом темнее и глубже, чем бархат на её платье. Не радовалась. Но наблюдала. Не сводила глаз с пирующих и запоминала их такими, какие они были сейчас, в этот момент. Незнамо зачем и почему. Просто делала то, что ей казалось естественным и правильным.
В это время суток Ночь наблюдает за миром, и она же оценивает его со своей точки зрения. Огненная маска задумчиво улыбнулась, заметив этот внимательный взгляд Ночи и невольно поняв, что следует ее примеру, рассматривая одного за другим многочисленных гостей, собравшихся сейчас на императорском острове. А гости все прибывали, веселя разнообразием масок.
    Непременным атрибутом мрачной ночи был Таинственный незнакомец - герой больших дорог, золотых гор и дамских романов. Он прохаживался по богато украшенным залам и комнатам, раздавая загадочные улыбки направо и налево, горделиво демонстрируя окружающим своё превосходство. Многим девушкам на этом бале этот образ казался воплощением тайны и очарования, и многие юноши, пойдя на поводу у своих возлюбленных, попытались приложить к себе этот наряд. Но что главное в Незнакомце? Костюм? Черный камзол безо всяких украшений, высокие сапоги с бренчащими шпорами, черная шляпа, плащ, острая шпага в затемненных ножнах, может быть даже хлыст? Что важнее? Может быть - маска? Черная маска, скрывающая, казалось бы, черную душу или же душу безвинно оклеветанного правдолюбца и героя. Что важнее? Таинственный незнакомец должен был быть одет во всё черное - и это усвоили многие. У него должна быть шпага и маска - и так поступили почти все. Но самым главным в нем должен быть взгляд, пылающий и страстный, излучающий молнии, подобно античным богам-громовержцам, и приковывающий к месту. Гипнотизирующий взгляд удава, когда тот смотрит на свою трепещущую жертву, страстный взгляд влюбленного южанина, нашедшего девушку, которую будет любить до конца дней своих, суровый взгляд северянина, тот самый взгляд, что поможет отличить простого преступника от Таинственного незнакомца – крадущего сердца вора, уже не столь банального на вид.
    Огненный гость едва заметно склонился, пытаясь проследить за незаметными, почти неуловимыми движениями рук Незнакомца, но они были также таинственны, как и весь его образ. Как тайна его сердца, которую, конечно, мало кто мог разгадать. А в его сердце давно царствовала Каменная роза - яркая, стремительная, не менее страстная, чем он сам - в красном платье, расшитом золотой нитью, скромных размеров полумаске из бархата, три насыщенно красные розы украшали её талию, плечо и были вплетeны в густые темные волосы. Эта дама сохраняла торжественно-деловой вид даже на празднике, не в силах изменить старой привычке. О, как сильно ошибся тот, кто некогда заковал прекрасное нежное, ранимое существо в каменную броню! Она не засохла и не умерла, нет, она выжила, приспособилась, но былую трогательность и незащищенность, эмоциональность потеряла. Это была сильная женщина, ещё сохранившая былую толику чувств, но, навсегда отказываясь себе в этом признаваться, будто бы это было самым страшным грехом на этой бренной земле и за любые проявления ей грозило наказание, почище тех, что ожидают грешников в Геенне Огненной. Она верила в свой крест со всей истовостью экклесиатской веры, и не было на свете человека, справлявшегося с теми обязанностями, которые она на себя возложила, лучше, чем делала это она.
    Каменная роза. Красная роза.
    У самого края огромного стола сидела дама вся с ног до головы покрытая ягодами, сочными фруктами и цветами. Золоченая маска отделанная драгоценными камнями, которые тоже изображали приятную глазу растительность, поблескивала, отражая огоньки свечей. Она держала в руке бокал с вином, а рядом с ней стоял юноша, облаченный в костюм Шута – левая и правая половина трико разных цветов, бубенцы, грустно позванивающие каждый раз, когда он наклонялся ухом к губам своей спутница, а она что-то нашептывала ему. Знающие люди, догадались бы, что костюм прекрасной дамы представляет собой одеяние древнеруннской богини Бонадеи, покровительнице плодородия и жаркого лета, а что изображал Шут, поняли бы даже дети.
    Многочисленные яства, стоявшие перед обворожительной красоткой и её собеседником, оставались нетронутыми, а вино, исправно подаваемое слугами, неизменно выпивалось раз за разом. На этом балу Бонадея не танцевала, а уж по какой причине – это оставалось всем остальным неизвестным, также, как и было неизвестна тема их тихого разговора.
    Белоснежная, как снег на кьезанских просторах, рубашка, усыпанная драгоценными камнями, высокие сапоги и маска с различными драгоценностями-цветами роз до тюльпанов принадлежали постоянно смеющемуся крепкому мужчине. Он менял бокал за бокалом, словно не хмелея, общаясь с чуть ли не половиной гостей макскарада. Всякий, кто знал его имя удивился бы тому факту, что руки мужчины не прижимают к своему сильному телу какую-либу номени. А ему впервые было не до них, ему впервые нужна была другая. Но Маска Огня не знала имени этого незнакомца, а потому мало удивлялась, разве что - непривычному одиночеству его, которое казалось непривычным для этого шумного праздника, где все находили о чем и с кем перемолвится словом, жестом и даже взглядом. Именно зоркий взгляд позволил разглядеть еще одного обитателя ночных угодий -  Дикого кота, Ночного охотника. Фиолетово-черный леопард, сыто потягиваясь, бродил по залу, коротко, но неизменно дружелюбно переговариваясь с гостями. Кто из них был его действительными друзьями, а кто - очередной жертвой, чью бдительность Кот благоразумно задурманивал перед финальным прыжком?
    Неизменно один, неизменно хозяин положения, приземляющийся на все четыре лапы и наносящий последний удар мощным пятнистым хвостом, разрывающий свою жертву острыми, как сабли, клыками на маске, в этот раз он нашел себе пару. Ангел грусти, бледный и печальный, несомненно, не выделялся бы из толпы ярких красок, если бы его маску надела другая девушка. Но в этой было что-то неуловимое, блестящее как сверкает поверхность пруда в солнечный день - и она вся блестела от головы до пяток. Её улыбки солнечными зайчиками скакали по залу, отражаясь от пирующих и возвращаясь к ней в десятикратном размере. Мало кто может устоять перед её улыбками, мало кто знает, почему она выбрала себе именно эту маску.
    И опять Огненная Маска не смогла ответить на чей-то вопрос, лишь подбросив в руке пригорошень сверкающих блесток, осыпавших окруживших его фей, примечая еще одну загадочную гостью.
    Неподалёку от кота притаился другой зверь - Кошка - в десятки раз опаснее, но и красивее тоже. Прекрасная хищница, вышедшая в эту ночь на большую охоту держалась в стороне от родичей, ища счастья в каких-то других областях, подчас ей недоступных по праву рождения. И её танец - стремительный и восторженный руннский вальс не оставил равнодушным никого, взбаламутил души, растревожил сердца и унёс за собой в глухие чащобы многих и многих поклонников. Но Кошка знала кто ей был нужен и лишь лучезарно сверкала улыбкой, даря ее тому, кто узнал ее и под этой маской.
    Этот маскарад приносил и неожиданные сюрпризы. Самым заметным персонажем был без колебаний признан громадный Палач в красной мантии и остроконечном колпаке. Он ловко вертел своей гигантской секирой под вопли восторженных дам и пил пиво из огромного бочонка, который стоял рядом с ним. Когда бочонок подходил к концу, он принимался громко петь военные песни, и пел их до тех пор, пока ему не приносили новую бочку.
    Где-то в глубине зала слышался негромкий разговор, перемежаемый громким смехом. Взгляды проходивших мимо людей останавливались на госте, который, казалось, был лишним здесь – грязные лохмотья, давно не стираный капюшон, покрытый грязными, сальными пятнами. Дамы в роскошных нарядах пытались держаться от него подальше, а богато одетые кавалеры, жаждущие высказать свое возмущение, натыкались на острый как шпага взгляд и нахальную усмешку и спешили убраться подальше, но это не всегда удавалось. Гость останавливал их, внимательно осматривал, критикуя костюмы, манеру держаться, развоплощая маски и тайны, перемежая всё это бесконечными остротами и подколками, добиваясь того, что они уходили от него красные как раки.
Церемонимейстры ни раз пытались выставить непрошенного гостя, считая, что оборванцу не место на императорском празднике, но громкий титул под маской вкупе со спесивым характером мог отвадить любого сомневающегося. На вопрос, что за костюм у гостя следовал неизменный ехидный ответ – так одевались святые апостолы, и тут уж самые настойчивые только и могли, что разводить руками. Руннские апостолы всегда были неприкосновенны.
    И этого любителя розыгрышей - злого шутника или обиженного судьбой человека - стоило отметить. Что и сделала Маска Огня, улыбаясь своей странной улыбкой: да, Рунн действительно похож на огромный храм, где даже апостолы похваляются своими нищенскими одеждами. Разве это так важно - как ты одет? Разве это привлекало учеников к учителям Света? Но маскарад не время для этих размышлений, словно одернула себя Огненная Маска, вновь продолжив свой путь среди разноцветных костюмов.
    Две феи в розовом и сиреневом легкие и воздушные как истинные дочери воздуха и магии появлялись то здесь, то там. Они то растворялись в толпе, то искрометной шуткой и веселым смехом выделялись в ней, не забывая при этом осыпать гостей «магической пыльцой» из золотых и серебряных блесток. Их самих не интересовали лица за масками и имена. Их смех был беззаботен, а улыбки предназначались просто людям, разделяющими с ними праздник. Они будоражили умы вопросом «кто же это», но даже «пленивший» фею на один танец не мог получить ответа. А феи продолжали свой бесконечный труд, осыпая блестками и Маску Огня, и застывшего Охотника.
    Костюм Охотника не блистал золотом и драгоценностями и казался скорее строгим. Но ткань камзола и вышивка на нем были, несомненно, изысканными. Только рукоять охотничьего кинжала сиял подобно радуге и бросался в глаза. Номенам оставалось только гадать какое лицо скрывает темно зеленая простая полумаска. Карие внимательные глаза, темные волосы лишь слегка посеребренные на висках, широкие плечи, сильные руки, уверенные движения и толи полу улыбка, толи полу усмешка на красивых губах – вот что мог увидеть любой. Охотника не привлекала разряженная толпа. Его взгляд спокойно скользил по драгоценностям и обнаженным плечам. Он искал лишь одни глаза темного цвета, хотя его «добыча» была пугливей лани.
    Скрестив руки за спиной, неподвижно словно маяк в океане танца стояла ещё одна стройная высокая фигура. Его маска отдавала позолотой и была сделана в виде солнца. Под стать яркой маске была и, непохожая на другие, но не менее изящная и оригинальная причёска. Вряд ли кто мог сказать, куда был направлен этот твёрдый взгляд. Он лишь изредка брал бокал вина из рук прислуги, но, не делая ни глотка, крутил его в руке - это говорило о том, что его что-то беспокоит. Иногда с ним пытались заговорить, но фигура отвечала короткими, но элегантными фразами, давая понять, что разводить дискуссии он не очень-то хочет. Если бы кто-то сумел вглянуться внимательнее в глаза Золотого, то они бы увидели огромное его желание узнать за какой маской прячется интересующая его номени и кем прикрылся молодой враг.
    Огненная Маска остановилась, вежливо пропуская целую процессию идущую по залу. Царственная пара, проходившая рука об руку, словно разрезала толпу, оставляя за спиной шлейф из самой невесомой материи - злобных перешептываний и недосказанностей. Высокий стройный офицер в белоснежной парадной форме и атласной полумаске выглядел так, будто скрывал под своим костюмом кристально чистые помыслы и намерения. Неизвестно, правда, верила ли в эти намерения его спутница, но губы птицы не оставляла легкая улыбка. Её наряд - прямая, мягко обрисовывающая фигуру бархатная туника бронзового цвета, чуть-чуть более темного оттенка тяжелый плащ, крепящийся на плечах массивными старинными пряжками, наводил на мысли о совсем древних временах расцвета Империи. А маска - золотые и бронзовые перья придавали ей вид существа неземного: очень красивого, немного опасного и непредсказуемого, а темные глаза сверкали в прорезях маски так, что можно было поверить, что в этот вечер птица счастья приносит радость и светлую жизнь не только другим, но и себе.
    Вокруг них порхали разнообразные бабочки - перломутровки, махаоны, златоглазки и изумрудницы. Их было с десяток, и каждая служила прелестным украшением бальной залы. Красочные, яркие, переливающиеся, слегка легкомысленные наряды прекрасно сочетались с масками, выполненными в виде крыльев бабочки самыми лучшими мастерами столицы. Они плавно перемещались по залу, не оставляя никого без внимания, улыбались, шутили, были серьёзны в политике и остроумно-дерзки с мужчинами, они танцевали и танцевали, эти женщины, чьим главным долгом было развлекать других, те, что умели получать удовольствие от своих обязанностей.
    Вихрь света и смеха, порожденного этой процессией вновь заглушила неумолкающая музыка карнавала, позволившая Маске вновь скользнуть в толпу, разглядывая присутствующих с редкой внимательностью и невольным любопытством.
    Была в этом зале и другая пара - они составили её невольно, оба были уверены, что до второго такого костюма додуматься будет нелегко и оба втайне гордились своей изобретательностью. Рунну наскучили древние, как стены Храма Философии в Мисре, туники, животные и птицы, шуты и ангелы, нужна свежая струя, что-то новое, непознанное, удивительное и странное. А что может быть удивительнее и непонятней, чем широкие горынские просторы, простирающиеся от самой Скифии на западе до неизведанного, а потому и неограниченного человеческими мерками Востока?
    На нём была меховой тулуп - как ходили легенды, непременный атрибут горынского барина - тонкая красная сорочка, расшитая вручную на лесной мотив и самого обычного вида штаны, заправленные в высокие сапоги. В руках он держал толстый посох, который, впрочем, быстро нашёл своё истинное место рядом с тулупом в дальнем углу зала и более не мешал своему обладателю танцевать с прекрасной половиной человечества.
    Её тонкие руки и алебастровые плечи открыты жадным взорам наблюдателей-мужчин и завистливым упрёкам женщин, немного чересчур длинное платье красного атласа образовывало шлейф, повторяющий её путь по сложной траектории бального зала, декольте, длинные рукава костюма и веер обиты мягким и пушистым мехом. Голову девушки украшала маленькая меховая шапочка. Ансамбль назывался "Горынские мотивы", и в нем она была восхитительна, как всегда.
Он даже попытался пригласить её на танец:
- Вы позволите, барышня? - протянутая в почтительном поклоне рука, чужеземное слово, выговоренное на южный манер, белозубая улыбка.
Но она заносчиво отказала:
- Не в этот раз, я уже обещала все танцы.
- Может быть в будущем мне повезёт больше?
Девушка гордо повела обнаженным плечиком, заставляя мужчину нервно сглотнуть:
- Может быть.
Недолгая пауза и улыбка:
- Это моё любимое слово...
- ...после "да"?
- Точно.
    Поймав этот обмен фразами - любой бы рассмеялся, но Маска Огня - чуть смущенно отошла, пытаясь скрыть улыбку. А потом, опомнившись, позволила себе улыбнуться. Маскарад создан для подобного беззаботного веселья, но все ли тут веселятся или есть грустные глаза. Маска огляделась, пытаясь разобраться в хитросплетениях происходящего и вновь с невольным любопытством разглядывая очередного гостя.
    Человек одетый в тунику и вычурный головной убор являл собой образ мисрского фараона. Он без остановки кружил по залу, улыбаясь всем окружающим и любезничая с дамами. Иногда он выходил на балкон и подолгу смотрел на огни города, который был виден через реку, при этом о чем-то улыбаясь самому себе. Ради развлечения скучающих чаровниц фараон громко и с чувством декламировал стихи собственного сочинения, рассказывая истории из Книги Ответов. Ему удалось собрать вокруг себя целый кружок почитательниц, которые дружно аплодировали каждому его слову.
    А недалеко от выхода в зал стояла небольшая фигурка, напоминающая языческую богиню Возмездия. Причудливое платье шоколадного цвета четко обрисовывало свою хозяйку, стоявшую поразительно прямо, скрестив руки на груди и устремив взгляд на веселые, юные, едва распустившиеся и по настоящему весенние цветы: ромашки, розочки, незабудки. Пожалуй один цветок, по мнению Огненной Маски, слишком часто поникал своей хорошенькой головкой, но тут же вновь вскидывал ее, откликаясь на теплые прикосновения заботливых рук. За ними и следила странная языческая богиня.
    Где есть Цветы - всегда появится и Заря. Девушка-Заря пока не в силах была найти себе правильного места, но другие за неё были уверены, что она возьмет, что нужно, в своё время. Ей всё казалось сложным - и эта ночь, и эти люди вокруг, но в то же время интересным, как интересно подсматривать за близкими, когда им кажется, что их никто не видит. Смотреть на них новыми глазами, узнавая заново, и создавать отличные от привычных образы. Девушка прятала лицо за атласной полумаской розовато-лилового цвета, которую украшали длинные бисерные нити, переливающиеся, словно перламутр, и издающие приятное треньканье при каждом жесте или слове девушки. Это делало её таинственнее, а тайна заставляла верить в новый день и в эту девушку. Верить и надеяться - это прерогатива Зари. И ее Барин тоже пытался пригласить на танец, получив вместе взглядом из под маски - свою долю веры и надежды.
    Огненная Маска возвращалась туда, откуда все это началось для нее. В огромный зал, где по прежнему сияли бесчисленные свечи, где сверкали улыбки, слышался смех и задорные переливы музыки, которую не уставая дарили самые искуссные музыканты императорского оркестра. Перед маской мелькнул знакомый наряд, вызывав недоуменную улыбку: костюм Клинка. Какой же насмешник тот, кто одел его? Впрочем, разве есть что-то святое во всем этом действие? А искреннее? Радость? Смех? Хотелось бы верить в это. Неожиданно перед огненным гостем каранавала возник Ангел с белыми крыльями, одетыми в черную ленту:
- Спасибо за праздник, - тихо прошептали розовые губы.
- Для меня это скорее открытие, - невольно улыбнувшись в ответ на милую улыбку Ангела, откликнулась огненная маска. - Уходите, сестра?
- С вашего позволения, - низкий реверанс, но он не позволил ей опустится перед ним, поднимая к себе и с искренней заботой сказав:
- У вас тоже многое поменялось... за очень короткое время. Мне хотелось бы помочь вам, например, - человек в костюме сине-огненного Пламени, склонился к хрупкому Ангелу. - Как вы посмотрите на предложение жить во дворце, сестра?
    Белоснежная маска не скрыла радостного удивления, охватившего Ангела, как и сверкнувшей на губах улыбки:
- О, я понимаю, что мне оказана большая честь.. Но большей честью для меня была бы возможность звать вас - братом, Ваше Величество. И обращаться к вам, как к брату.
    Маска Пламени прижала к своим губам тонкие пальчики:
- Я буду только рад, сестра. Добро пожаловать.

Сообщение отредактировал Народ - 27.02.2006, 21:38

[Агнесса де Анфра]

7 день месяца Иглы,
Рунн, Шенбруннский дворец.

"Диего, твой дядя повредился умом и потребовал моей руки", - Агнесса де Анфра, вся в бледно-сиреневом, подобающе медленно дефилировала по большой бальной зале в поисках друга своего детства и главной крепкой руки, всегда выручавшей её. "Диегито, милый, ты не знал, что на днях я получила предложение от герцога фон Динштайна, да-да, предложение руки и сердца... коварного, жестокого сердца..." - девушка внутренне вся содрогалась от предстоящего разговора, не зная, что сказать, чем объяснить этот и ей самой не до конца понятный жест со стороны Альбрехта Динштайна. Вокруг неё танцевали люди, да она и сама нарядилась как нельзя более по случаю маскарада - декольтированное платье причудливого кроя прихотливыми волнами спускалось вдоль её тонкого стана, маска легкомысленной бабочки (знак фрейлины Её Императорского Величества), перчатки и веер, под стать платью были украшены розовой яшмой и горным хрусталём, уши и шея были сбрызнуты капельками розовых бриллиантов - превосходный наряд для маскарада, один из самых заметных на празднике. Но радости не было, а мысли её были заняты совершенно другим.
Она боялась, но знала, что, чтобы решить её проблему, ей не нужны ученые всех университетов Руннской империи. Нужен всего один мужчина. Девушка подхвала остановившегося на минуту подле своей тёти герцога Иберо и прошептала чуть слышное "Помоги". Диего, страшно удивленный, что могло вызвать столько мольбы и безнадежности в глазах никогда не унывающей фрейлины Её Величества, позволил, презрев приличия, оттащить себя в дальний угол залы, где Агни сумела рассказать ему всё до конца. Она говорила и говорила, заламывала руки и добавляла больше отчаяния в свой голос. Она играла, играла как последняя актриса в каком-то замшелом кабаке, и в тот момент она была ничем не лучше этой актрисы. Но она не знала, что делать и как лучше поступить, куда кидаться и где получить помощи, а он, как почти нереально заметила девушка, он понял её до конца. В полутьме их закутка Диего сжал руку девушки и сказал  всего лишь одну фразу, после которой с души её свалился камень:
- Тебя больше не должно это волновать.
Агнесса пыталась благодарить, хотела что-то предложить, посоветовать, не зря же она всю ночь строила планы собственного освобождения, но он лишь рассмеялся и легонько поцеловал её в лоб. Она замолчала и улыбнулась. Как же это легко иногда – позволить мужчине быть мужчиной.
- Пойдём танцевать, красавица. Сегодняшний праздник - как раз для таких, как ты. Нежелающих принимать свою участь такой, какая она есть. Изменяющих. Пойдём танцевать.

Бальная зала кружилась и кружилась перед небесно-голубым взором девушки, она меняла партнеров одних за другим и мало кто мог сравниться с ней в неутомимости. Сначала она делала это потому, что так велел Диего (она всегда была ему послушной младшей сестрёнкой), потом - потому что так хотела она сама, и мало кто в этой зале рискнул бы разрушить это хрупкое, но все же безупречно созданное счастье.
Стайка пёстреньких фей, пробегавших мимо, осыпала Агнессу разноцветными конфетти и чем-то ещё блестящим, а девушка снова и снова была рада подставить себя под их яркий сказочный дождь. В какой-то момент она поймала взгляд герцога Иберо, внимательно следящего за её движениями. Она ослепительно улыбнулась особой улыбкой, придуманной только сейчас, специально для него, и закружилась вокруг своей оси, не в силах иным способом выразить своё счастье. Всё будет хорошо, он обещал. Он обещал, и только от этого ей сейчас так хорошо. Пусть знает.

На ранее безоблачном горизонте вдруг появилась тучка, в другое время заслонившая бы всю эту радость вокруг, но сейчас, ввиду обстоятельств, имевшая приемлемый светло-серый цвет.
- Моё почтение, номени Агнесса.
Агни резво обернулась на до боли знакомый ей голос и привычно дерзко ответила:
- Для вас - номени де Анфра, маркиз. А что вы - опять паясничаете? Или по-прежнему чисты и невинны как слеза младенца? - взгляд её неотрывно скользил по праздничному костюму маркиза - парадному одеянию рыцаря Клинка. - Необычайно странный выбор для наследника Флавии, вам не кажется?
- Кажется, мне оставили только две эти роли, прекрасная номени.
- Вам мало?
- Не буду спорить. Но хоть вы-то не будете отрицать, что моё время когда-нибудь придёт? Чисто в силу закона вероятностей?
- «Когда-нибудь», драгоценный маркиз, это очень хороший срок. Нам с вами подходит.
И она гордо отвернулась и зашагала в противоположную сторону. Кажется, никто в этой зале не собирался чтить память усопшего Фридриха фон Динштайна, ни его враги, ни его собственный отец. Но она не забудет. Она помнит и безмерно уважает, она ненавидит их, непомнящих, и она больше всего в этой жизни хочет отомстить. Хоть когда-нибудь.

Агнесса краем глаза увидела приближающегося к ней мужчину в маске и внутренне ужаснулась той буре эмоций, что вызвал у неё всего лишь один запретный взгляд на него. В последнее время Виктуар де Барна часто попадался ей на глаза - то в библиотеке, то просто в саду, и изволил тратить свое, несомненно, драгоценное время на общение с ней. Пара слов здесь, улыбка там, увлекательный спор о смысле всего сущего на парадной лестнице императорского дворца - казалось, что может быть невиннее? Да, они флиртовали, приходилось признавать всегда такой скромной девушке перед сонмом выразительных взглядов наперсниц и подруг, но кто в наше время безгрешен? Да, ей хотелось увидеть его ещё раз, и ещё - и так после каждой их встречи. Но что в этом плохого? Он умён и привлекателен, он знает всё и обо всём, он отчего-то готов отвечать на неё подчас нелепые вопросы и даже, возможно, признавать её правоту в спорах, касающихся области имперского права.
Он был нужен ей, но как собеседник, а не мужчина, постоянно твердила себе в оправдание Агнесса. В наше время редко встретишь человека, готового разговаривать с женщиной, а не просто по-бараньи покорно слушать её болтовню. Он был нужен ей, твердила она, и знала, что зачем-то нужна ему. По крайней мере, в этот вечер, когда он, как твердили слухи, должен был посвящать всё своё свободное время юной девице Иберо, он своей спокойной и уверенной походкой направляется к ней, вместо того, чтобы, подобно полчищу более прозорливых добытчиков перспективных невест, увиваться за Беатрис. И, медленно поворачиваясь ему навстречу, Агни вдруг явственно ощутила, что у неё есть лишь два танца, чтобы понять, куда заведут её эти отношения. "А если не разберусь сейчас, - девушка вяло пыталась ухватиться за ускользающую куда-то в глубины подсознания мысль, - он наверняка позволит станцевать ещё раз."

- И даже в этом костюме вы выделяетесь среди всех, Агнесса. Позвольте спросить: эта бабочка кажется - павлиноглазка? Ночная, - сквозь черную маску сверкал задорный взгляд.
- В истории литературы вы более сведущи, Виктуар, - легко развернув кружевной веер, откликнулась фрейлина. - А вот в энтомологии - у вас явные пробелы. Это перломутровка. Если хотите я расскажу вам о ее повадках и внешних признаках.
- Надеюсь рассказ достаточно длинен? Я хотел бы пригласить вас на танец, номени. И если у вас не занят следующий танец, то и на него тоже.
Веер отражая вероятно чувства хозяйки чуть качнулся, складываясь и прикасаясь к точенному плечу красавицы, задумчиво проговорившей:
- Вы думаете я так много знаю о бабочках?
- Я в вас не сомневаюсь, Агнесса, и надеюсь что найдется еще много областей, где вы разбираетесь значительно лучше меня. Уже звучит музыка, вашу руку, номени.

[Валентина Ольшанская]

7 день месяца Иглы,
Рунн. Дом Торнхеймов и Шенбруннский дворец.

Валентина посмотрела в зеркало. Ее густые волосы были уже убраны под серебряную сетку. Оставалось добавить только цветы в прическу. Для себя девушка выбрала фиалки под цвет платья и мелкие белые розочки для контраста.
- Ты прекрасна.
- О нет. Это ты прекрасна. – Возразила она вошедшей в комнату кузине. – Даже обидно, что ты оденешь маску.
- Маску можно снять. – Улыбнулась Маргарет. – Давай я помогу тебе.
Изящные руки кузины умело занялись цветами. Они обменивались взглядами в зеркале.
- Кстати, у меня есть кое-что для нас.
- Не вертись. - Марго бросила мимолетный взгляд на стол. – Что там?
На столе лежали два привесных кошеля из той же ткани что и их платья.
- Блестки. В твоем золотые, в моем серебряные.
- Пыльца феи?! Как здорово ты придумала.
- Можно осыпать излишне приставучих кавалеров.
- Кому это не понадобиться, так это Кларе. - Хитро улыбнулась Маргарет.
- Почему?
- Ну, ты ещё не видела её костюм. Из неё получился бравый ибериец.
Недоверчивый взгляд Валентины был встречен смехом.

Уже через час они были на пароме. Шенбрунский дворец, озаряемый светом и окруженный водой, был похож на огромный корабль.
- Что мы там будем делать? - голос Маргарет дрожал.
Паника охватила ее. Внезапное осознание, что маскарад в королевской резиденции это не то, что маскарад где-нибудь в Брамере, испугало ее не на шутку.
- Я знаю, что мы точно не будем делать. - Ответила Валентина. - Мы не будем дрожать, жаться к стенам и волноваться. Взгляни сколько народу. Ты думаешь, им есть до нас какое-нибудь дело? Возможно ни ты, ни я больше никогда не попадем ни на один бал в Шенбруне. Так что, ты всю жизнь будешь вспоминать, как жалась у стенки в какой-нибудь роскошной зале? Выпрями спину и улыбнись самой очаровательной улыбкой. Пусть Шенбрун запомнит нас такими!
Они вошли. Красивая легкая мебель, гобелены, хрустальные и золотые жирандоли и зеркала. Всюду зеркала, которые удваивали, утраивали, удесятеряли пространство. И в каждом зеркале отражались свечи и отражения свечей, и блеск золота, и драгоценных камней, и хрусталя. И люди вокруг. Множество людей в масках и костюмах, в ливреях и форме. Живая, пестрая толпа. Кто-то говорил, кто-то смеялся, звучала музыка. Казалось, сам звук отражался в зеркалах, превращаясь в какофонию звуков. Валентина почувствовала, как Маргарет рефлекторно сжала её руку.
- Дядя, можно?
Барон в ответ только чуть обнял их, стараясь не испортить крылья за их спинами.
- Веселитесь, мои феички. Я не намерен привязать вас к себе на все время маскарада.
- Спасибо.
Валентина потянула кузину за собой. Сначала они почти бегом обежали все залы, стараясь только не потерять друг друга.
- Смотри, тот высокий наверно Хайнц. Едва ли здесь найдется кто-то больше. - Привлекла Валентина внимание кузины.
- Конечно, ведь рядом с ним Клара. - Улыбнулась та. - Давай подойдем.

Маргарет ничуть не шутила, когда сказала о костюме Кларисии. Рядом с огромной фигурой Хайнца, отбивая носком в такт музыке стояла неузнаваемая в костюме мужчины его сестра. Белая рубашка, черные брюки заправленные в сапоги, расшитый золотом черный жилет ладно сидели ней. А черный плащ помогал скрадывал подробности фигуры, как черная шляпа с широкими полями прятала длинные темные волосы. Картину завершила черная полумаска и шпага. Только когда они подошли ближе Валентина узнала подругу по сверкавшим из-за полумаски глазам.
- Клара, - выдохнула она.
- Тише, здесь я Карлос. - Темные глаза за полумаской сверкнули с поистине южным пылом.
- Для Карлоса у тебя слишком белая и нежная кожа.
Девушки обменялись улыбками.
- Кстати, я танцую. - С вызовом сказала Клара. - Номени Валентина, позвольте пригласить вас. Ээээ... Братец, не стой столбом. Я уверен, что номени Маргарет прекрасно танцует.

- У меня никогда не было такого очаровательного партнера, - давясь от смеха сказала Валентина Кларисии.
- Ты взгляни на Маргарет. Хайнцу надо было надеть шкуру медведя. Надеюсь ноги у неё целы.
- Когда он стоит на колене, они вполне подходят друг другу по росту.
- Наверно я зря сказала ему пригласить её.
- Кла... Карлос, вы путаете фигуры. Все чудесно. Просто он слишком большой. Такому мужчине стоит всегда носить свою избранницу на руках.

Провести все время маскарада рядом с младшими Торнхеймами не входило в планы Валентины. Потому после танца две феички вновь отправились осмотреться.
- О фея! Я очарован! Подарите мне один танец! - Пылко воскликнул незнакомец.
- А вы не боитесь быть околдованным? - Смущенно улыбнулась Маргарет.
- Я уже околдован!
- Валентина...
- Ш-шшш, все хорошо. Иди. Мы ещё увидимся. - Девушка подтолкнула кузину к поклоннику.
Она улыбнусь им в след. От боязни Маргарет не осталось и следа.
- Возможно, и мне повезет поймать фею?
- Едва ли. - Парировала Валентина. - Вы для этого слишком неповоротливы.
Проказница осыпала незадачливого юношу серебряными блесками и скрылась в толпе.
Время летело незаметно. Валентину уже несколько раз находила и теряла кузину, и терялась сама. Молодые люди нещадно разлучали двух фей решивших передохнуть от танцев. Когда очередной загадочный незнакомец умчал её кузину в вихрь танца, Валентина лишь посмеялась и устремилась на поиски воды. Найти одного из лакеев разносящего по залам многочисленные бокалы и кубки не составило труда. А вот догнать было проблемой. Впрочем, в один из многочисленных залов примыкающих к большому были уставлены столами, которые ломились от угощений и напитков. Девушку озадачил не привычный многочисленный выбор последних. Но хрустальный бокал с чем-то светлым и шипящим показался вполне привлекательным. Она лишь протянула руку, и столкнулось с другой рукой. Мужская рука казалось появилась ниоткуда. И двое замерли. Мужчина отвел руку, как бы уступая бокал ей. Тускло сверкнуло кольцо. Золотое кольцо в форме виноградной лозы.

- Номени, могу я предложить вам осмотреть мой сад? Обопритесь на мою руку...

Герцог?! Но как... Случай, судьба... Он уйдет. Святые небеса дайте мне смелости!
- Позвольте вас пленить на один танец. - Валентина улыбнулась и решительно накрыла его руку своей.
Неслыханная дерзость пригласить мужчину на танец самой. Легкую растерянность Корреса не скрыла даже маска. Но воспитанница Хирша почувствовала что-то сродни азарта. Замешательство герцога Фортрады позволило ей завладеть ситуацией. Успел ли он что-либо подумать, когда она вела его за собой к танцующим?
Им достался легкий катильон, танец-игра. Коррес несколько раз порывался заговорить, но танец шел своим чередом. Валентина хранила молчание и улыбалась. Музыка остановилась. Пары распадались. На этот раз уже Алонсо повел её за собой.
Нужны ли объяснения? Что я могу ему сказать? Она растерялась и облизнула пересохшие губы. Пары спешившие к началу следующего танца сменяли уходящих. Нечаянное столкновение заставило Алонсо выпустить ладонь Валентины. Он успел лишь оглянуться. Девушка бросила горсть блесток, осыпая окружающих "пыльцой феи" и скрылась в толпе.

[Эдвар де Нортми]

...теперь его судьба
Тенью бродить
И, слыша вой собак
Вновь меч точить
Ему неведом страх
Вечный покой
Все обратится в прах
Только не он!

7 число месяца Иглы. Ночь.
Рунн


    Эдвар де Нортми мрачно перебирал пальцами страницы старинной книги, слушая как потрескивают дрова в камине. Юного графа тревожили тягостные мысли. Что-то изменилось в нем за прошедшие пару недель, что-то ушло безвозвратно, растаяв, словно утренний туман, когда солнце поднялось достаточно высоко. Говорят, был праздник, но ему веселиться не хотелось. По календарю наступила весна, но в душе стоял мороз, сковавший льдом сердце. Все, что он делал ранее, казалось таким пустым и глупым, а от старых друзей просто тошнило.
    Вдали громыхал салют, но в особняке Нортми было тихо как в могиле. Анжелика, у которой заболела голова, спала, а остальные или подались на бал или же еще каким-то образом проводили время. Внезапно внизу раздался шум – кто-то громко спорил. Несколько голосов. Внезапно пререкания прекратились и теперь «топ, топ, топ» - кто-то поднимался сюда, старая лестница скрипела.
    Эдвар вскочил, дверь распахнулась. На пороге, тяжело дыша, стоял Бром ван Хоос, бывший секретарь Этьена де Нортми. По правой щеке – глубокий порез, брови опалены, камзол разорван в нескольких местах.   
    - Эдвар. – Бром прохрипел. – Пойдем.
    - Куда? – младший из Нортми удивленно поднял бровь.
    - Выбирай – или ты отправляешься в Коннлант с нами, как того и хотел Этьен, или остаешься здесь. На объяснения нет времени. Но иного шанса уже не будет, – прерывающимся от волнения голосом проговорил коннлантец.
    Граф из рода Нортми колебался пару секунд.
    - Отлично, – ван Хоос вымучено улыбнулся. – Я верил в тебя. Теперь пойдем. Не спрашивай ничего – выполняй любое мое указание немедля.
    - Хорошо. – Эдвар пожал плечами. Они быстро спустились вниз, где их уже ждали две девицы – одна невысокая и хрупкая брюнетка, и плотно сбитая блондинка с выпирающими мускулами в облегающем трико.
    - Ванесса и Сэла. – представил их Бром. Девушки улыбнулись – Ванесса дружелюбно, Сэла презрительно.
    - Быстрее, – коннлантец очень волновался. – Они ищут нас.
    Стремительным шагом, выйдя из Королевского города, миновав мост, где дежурил целый отряд нервничающих стражников, они вошли в Золотой город. Пахло дымом, из-за домов поднималось зарево пожара, людей было мало, и они передвигались почти бегом, судорожно оглядываясь по сторонам.
    - Теперь будьте вдвойне осторожны, – сказал ван Хоос. – Это самый опасный участок. Они подожгли коннлантскую слободу.
    - Сволочи. – «Валькирия» сплюнула, достав пистолеты.
    - Господь все видит, – твердо сказал бывший секретарь, заряжая свое оружие. – Дай ему тоже, Сэла.
    Блондинка нехотя протянула Эдвару один из своих пистолетов.
    - Держи его крепко, малыш, – сказала она. – Не попади в кого-нибудь из нас.
    Граф усмехнулся.
    - Я попадаю белке в глаз с десяти шагов.
    - Белок ты здесь не встретишь, – заметила «Валькирия».
    Служилый город был охвачен паникой. По улицам скорым шагом маршировали  отряды сосредоточенной и ожесточенной стражи, кроме них - какие-то люди не совсем одетые, ошалевшие от происходящего, с вещами в руках. Где-то что-то горело, где-то стреляли, где-то раздавались крики ярости и боли.
    - Сюда. – Бром махал рукой, направляя своих спутников в один их узких переулков. Теперь они передвигались только бегом. Шум пожара стал громче, дым застилал окружающие улицы, отчаянно звонил колокол, тщетно прося хоть какой-то помощи.
    - Проклятье, – коннлантец внимательно осмотрел ближайшие улицы. – Они перекрыли проход, может быть, придется прорываться. Сэла, Ванесса, вы готовы?
    - Да. – «Валькирия» внимательно осмотрела свое оружие. – Пройдем прямо сквозь пламя, их там меньше.
    - Хорошо, – они снова побежали, увеличивая темп.
    Пожар! Кругом все горело, рушились крыши, рассыпались на части дома, на мостовую падали горящие бревна. Коннлантская слобода превратилась в настоящий ад. Эдвар ошарашено смотрел на лежавшие вокруг трупы – мужчины, женщины, дети – убитые. Лица – застывшие маски боли, гнева и отчаяния.
    - Кто это сделал? – он спросил у Брома.
    - Такие же, как и они – простые жители Рунна. Зверь есть в каждом, его только надо разбудить. Зависть порождает ненависть, а ненависть обрушивается на тех, кто чем-то отличается от окружающих.
    Эдвар кивнул. Где-то раздался протяжный крик – плакал ребенок.
    Младший Нортми оглянулся – одно из горевших зданий, уже почти рухнувшее.
    - Я сейчас вернусь, – сказал он изумленной Сэле, и нырнул внутрь, пинком отварив дверь.
    Здесь было очень жарко, удушливый дым клубился под потолком, грохот рушившихся конструкций не позволял определить где находится ребенок.
    - Эй! – Эдвар крикнул, пытаясь, что-нибудь услышать в ответ. Одна из дверей под порывом ветра открылась, и тотчас же оттуда донесся крик «На помощь!» С облегчением граф поспешил туда, где на полу, спрятавшись под массивный стол, сидела девочка.
    - Мне было так страшно! – пожаловалась она. Молодой Нортми, взяв ее на руки, осторожно пошел к выходу. Пламя бушевало яростно, уже начала обрушаться крыша. Перепрыгнув через упавшую горящую балку, он оказался у двери.
    - Молодец! – вдруг раздался голос. Эдвар в изумлении оглянулся. Неизвестно – было это на самом деле или же это было галлюцинацией человека, который наглотался дыма – но посреди комнаты охваченной пламенем стоял Этьен де Нортми. Граф зажмурился и помотал головой – призрак исчез. Сверху уже сыпались горящие доски, но в последний момент он выскочил из здания, чтобы столкнуться с укоризненным взглядом Брома ван Хооса.
    - Иногда доза излишнего благородства бывает смертельной, – сообщил коннлантец. – Впрочем, ладно… Пойдем. Быстрее!
    Снова бег сквозь горящий квартал по тротуарам и площадям заваленными трупами несчастных откровенцев. Впереди замаячил очередной мост с вырисовывавшимися на нем высокими фигурами.
    - Брамерские псы! – прошипела Сэла Айс. Бром горько усмехнулся, Ванесса побледнела и отступила за свою подругу. Их заметили, пистолеты в рукам Сэлы и Брома оглушительно громыхнули, все заволокло дымом. Эдвар спрятался за угол дома, держа плачущую малышку на руках и внимательно вглядываясь в туманную мглу.
    На мосту стало определенно меньше народу, Бром заряжал очередной пистолет, Сэла куда-то исчезла, Ванесса также как и сам Эдвар притаилась за углом. Коннлантец что-то шептал про себя, не сводя глаз с переправы, где брамерцы, пригнувшись, что-то громко обсуждали.
    Наконец, кивнув сам себе Бром, практически не целясь, выстрелил. С другой стороны тоже не остались в долгу, и пули, противно провизжав, застучали по камням. Дым снова скрыл все, и когда очередной порыв ветра унес прочь эту пелену, картина радикально изменилась. «Валькирия» мастерски владея своей рапирой, сражалась с брамерцами. Бывший секретарь, бросивший ставшими ненужными пистолеты, кинулся к мосту, на ходу выхватывая свою шпагу. Удар! Брамерцы падали один за другим, но их было слишком много – из окружающих домов выбегали все новые и новые.
    Внезапно раздался шум приближающейся кавалерии – громовой топот копыт, грозные окрики, пальба из пистолетов. Стража исполнила свой долг – вскоре всех их противники, не желавшие сдаться, были мертвы. Путь был свободен.
    Командир стражников, мрачно посмотрев на вояку лежавшего у его ног коня, спрыгнул и обратился к спутникам Эдвара.
    - Эрик ван де Веер. Городская стража. Что тут происходит, Сеятель вас всех побери?
    Бром что-то быстро сказал по-коннлантски, командир резко возразил. Сэла потянулась за рапирой, которую она уже убрала в ножны, но ван Хоос остановил ее жестом руки, и снова заговорил на своем языке.
    - Хорошо. – Эрик ван де Веер внимательно посмотрел на девочку сидевшую у Эдвара де Нортми на руках. – Это дочь моего друга… Вернее, он был моим другом. Теперь они все мертвы, и клянусь Господом, я узнаю кто это начал. Вы можете идти, Бром – ты пойдешь со мной.
    Коннлантец кивнул, обратившись к своим товарищам.
    - Осталось совсем немного. Идите до дома «У золотой лани», там встретите нужного человека, Сэла, ты его узнаешь. Он поможет вам переправиться за город. Я нагоню вас позже.

Сообщение отредактировал Эдвар де Нортми - 27.02.2006, 0:28

[Каэтана Фьер]

7 месяца Иглы.
Рунн. Особняк Иберо - Шенбруннский дворец.

О, первый бал – самообман…
(с)

        - Ай, дукедита такая красавица!
        - Я похожа на клумбу. – мрачно объявила Каэ. Это было услышано только зеркалом и двумя ее горничными. Панчита, ровесница самой Каэтаны, тихо хихикнула и тут же смолкла под строгим взглядом Инес – сухой высокой и черноволосой женщины средних лет. Каэ встретила второй такой же строгий взгляд с упрямо вздернутым подбородком. Здесь она уже ничего и никого не боялась.
        Инес поджала губы, отвернулась и стала молча поправлять завернувшуюся кружевную ленту в прическе Каэтаны. Две горничные! Дома они с Рон всегда одевались сами, помогая друг другу, разве что перед праздниками бабушка посылала им еще свою служанку.
        Госпожа Алиса сказала, что отныне это ее личные горничные, обе иберийки. Она же хочет научиться иберийскому? Наверное, хочет. Алиса Иберо снова улыбнулась, велела называть ее «тетей Алисой» и если что – не стесняться и сразу обращаться к ней.
        От папы-Жореса была всего одна записка. Совсем короткая «Не делай глупостей. С любовью, семья». И ни словечка о том, что они собираются делать. Она вообще нужна еще хоть кому-то?
        Горничные закончили свою работу и отступили, оставив девушку одну в золотой раме зеркала. Каэтана смотрела, стараясь соединить то, что выхватывал ее взгляд из темного стекла.
        Нет, платье ей на самом деле шло. Переливчатый розово-лиловый шелк, пышная юбка, заставляющая талию казаться еще тоньше, такие же пышные, начинающиеся от локтя широкие кружевные манжеты, прошитые золотой нитью... И Инес с Панчитой ни в чем не виноваты.
        Просто девушка, смотрящая на нее из зеркала… У Каэтаны Фьер никогда не было таких грустных и серьезных глаз. Отражение было слишком взрослым, слишком красивым, слишком не ее. Каэ почувствовала мгновенный страх – она не сможет и шагу сделать отсюда, ведь когда она потеряет из виду свое отражение, потеряется и она сама.
        - Вы уже готовы? Дайте взглянуть. – Алиса Иберо в темно-красном платье, расшитом золотом, вошла и остановилась рядом с Каэ. Легким касанием руки заставила ее чуть выше поднять подбородок и одобрительно улыбнулась.
        - Каэтана, querida, ты довольна?
        - Да, все очень хорошо, правда. – Каэ посмотрела на горничных. – Gracias.
        - De nada. – Лицо Инес смягчилось. Она взяла со стола футляр, который еще утром прислал адмирал Иберо и подошла ближе. Герцогиня достала оттуда нить жемчуга и застегнула ее на шее Каэтаны. Когда прохладные камни коснулись кожи, девушка прикрыла на миг глаза. Открыв их и снова взглянув в зеркало она увидела в нем стоявшего в дверном проеме адмирала Иберо.
        Он был с ней очень добрым. И от его восхищенного, полного гордости взгляда ей снова захотелось плакать.
        - Боюсь, нас слишком мало, чтобы удачно защищать таких красавиц. Может все-таки стоит захватить на бал еще и охрану?
        - А танцевать мы будем в кольце стражи? Светлая мысль, Тони. – Алиса легко рассмеялась. – Спускайтесь вниз, а я посмотрю как дела у Беатрис, и мы к вам присоединимся.
        - Ваша маска!
        Кивком поблагодарив Панчиту, Каэ взяла у нее атласную полумаску того же цвета, что и платье, на длинной ручке. К низу полумаски вместо вуали было прикреплено множество золотистых и бледно-розовых бисерных нитей. Они еле слышно шелестели, сталкиваясь. Словно дождь, подумала она.

        То, что мир делится на плохих и хороших людей, дети предположительно знают уже из сказок, имея при этом весьма небольшой опыт общения с людьми вообще. Некоторые так и умудряются прожить всю жизнь – не углубляясь. Потому что если начинаешь присматриваться к людям, то обнаруживается неимоверное количество их разновидностей. Хорошие плохие, плохие хорошие, хорошие, но такие, что уж лучше нехорошие, такие нехорошие, с какими никаких хороших не надо… И до бесконечности.
        Как бы ни хотела Каэтана, но найти четкое определение для Иберо у нее не получалось. Просто судить, когда ты – всего лишь маленькая часть чего-то целого, надежно укрепленная и защищенная со всех сторон. Не зная толком, где твое настоящее место, ты открыт всем ветрам. Возможно, благо для философа или воина, но почти непосильная ноша для молодой девушки, только начинающей узнавать мир.
        Там, где у Фьеров был громкий смех, здесь – только улыбка, там – слезы, здесь – сжатые губы и сухие глаза. Но там, где казалось, они были дальше всего друг от друга, все вдруг замыкалось, перемешивалось, и она снова оказывалась в начале своих размышлений.
        - Номени позволит мне проводить ее? – темные глаза весело блестели в прорезях черной маски. Каэтана вложила пальцы в протянутую ей ладонь и растерянно улыбнулась в ответ.
        Это несправедливо, подумала она, входя под руку с Антонио Иберо в бальный зал. Именно таким она всегда представляла своего отца. Таким же веселым, ничего не боящимся, готовым защищать ее хоть от всего света, если понадобится. Только вот в воображении он ни разу не был герцогом. И, если уж совсем честно, столько новых родственников в ее мечтах тоже не присутствовало.
        Рядом Беатрис негромко ответила на какую-то фразу Диего Иберо: «Пышно, но холодно». Ее кузина в своем светло-синем платье сама словно источала легкий холодок, такой же, как раннее весеннее утро.
        Они были красивые и чужие. Легче, много легче было бы, если бы все время можно было смотреть на них со стороны, не подмечая каждый день новые мелкие черты. И принимая их, Каэтана все крепче привязывала себя к этому дому и всем его обитателям, желала она того или нет.

        Пение скрипок уносилось под самые своды зала, чтобы вернуться стократ усиленным и заставить всех и каждого войти в круг праздника. Нельзя стоять в стороне в такой день, пели они. Вот столы с угощением, вот цветы со всех концов Империи, вот торжественно колышутся занавеси, вот свечи, отраженные в зеркалах, и зеркала, отражающие диковинных созданий. Минуты летят, ищите же под масками тех, кто вам дорог, или скрывайте свое лицо ото всех, но соблюдайте правила карнавала – веселитесь!
        - Император подходит к нам.
        - Не забудьте склониться в глубоком реверансе. – Адмирал так удачно передразнил интонации Алисы, когда та наставляла девушек дома, что герцогиня Иберо полу сердито хлопнула его веером по руке, не забывая улыбаться приближающемуся Константину. Антонио отвернулся и подмигнул Каэтане. Наверное, с ним хорошо смеяться вместе, подумала она, грациозно приседая вслед за Беатрис. Император поцеловал руку невесте и обернулся к ней.
        - Ваше Величество, моя дочь, Каэтана.
        Вот и все. Император поприветствовал ее как дочь Антонио Иберо, как часть Дома. Ей уже объясняли, как это важно, впрочем, читалось между словами, все будет так, как пожелают Иберо. Но официальное признание конечно тоже необходимо.
        Иберо уже радостно раскланивались с Императрицей Эрминой. Она не казалась, а была созданием из легенд в бронзовом оперении, которое исполняло любое желание, если правильно попросить. Каэтана не знала, о чем бы попросила она сама, и поэтому молча смотрела. Императрица коснулась пальцами ее щеки. Хотела что-то сказать, но вместо этого просто улыбнулась, просияв темными глазами. Невозможно было не улыбнуться в ответ. Сопровождавший ее капитан Нортми вежливо поклонился, Филипп де Барна, необычайно серьезно выполнявший свои обязанности пажа, скопировал его поклон и снова поднял глаза на свою императрицу. Каждый знал свою роль и свое место. Все, но не она.
        Она танцевала с адмиралом, потом с Диего Иберо. Они даже разговаривали, но она бы никогда не смогла вспомнить о чем. Следующий танец, еще один, смена партнеров, поклон, проход вперед, поворот, снова поклон... Бесконечные проходы по залу притупили все чувства и даже позволили радоваться тому, что она здесь.
        - Прекрасно выглядишь.
        - Крис! – она чудом не споткнулась и схватила своего партнера в пиратском костюме за руку. - Как ты здесь?
        - Ну на праздник приглашены все, если ты об этом. – знакомая кошачья ухмылка. Каэтана смотрела на нее едва ли не со слезами, так давно по ее летоисчислению они не виделись. – Спокойней, сестричка, все идет просто замечательно.
        - Что – все? – но произошла очередная смена партнеров и брат, подхватив под руку какую-то девицу в зеленом, шагнул в сторону. Теперь Каэ уже была настороже, и когда через несколько фигур танца перед ней склонился еще один здоровенный пират, заговорила первая:
        - Рауль, что у вас случилось?
        - У тебя все хорошо? Тебя там не обижают?
        - Нет, они все ко мне добры.
        - Сейчас будет новая смена. Рон хотела с тобой поговорить, только чтобы никто не увидел. Где?
        Каэ быстро оглядела зал.
        - После следующего танца вон у той колонны, где цветы.
        - Отлично.
        Каэтана медленно шла к углу зала, словно прогуливаясь. У пышных зеленых кустов она наклонилась, поправляя юбки, и скользнула за колонну. Теперь – протянуть руку и нащупать ладонь сестры.
        Первые несвязные восклицания и лихорадочная радость просто от того, что они встретились и снова вместе, закончились. Радость таяла первым снегом на солнце от настойчивых вопросов Рон, на которые Каэтана не знала ответа. Как было бы просто сказать: да, они все плохие, заберите меня. И как объяснить сестре, какие Иберо и адмирал на самом деле, если они, похоже, сами не всегда могли определить это. Она слушала рассказ Вероники и понимала, что ни Каэтане Фьер ни Каэтане Иберо не хватит смелости уйти, гордо отказавшись ото всех и от всего. Что сейчас музыка закончится, ее скоро хватятся, и она должна выйти на бальный паркет, чтобы никто, увидев ее, не сомневался: она знает, кто она такая и что делает. Странное ощущение – что если она не поведет себя так, то разочарует не только адмирала, но и Жореса. А еще – злость, на них же.
        - Рон, отсюда пора выбираться. – сестра посмотрела на нее мгновенно погрустневшими черными глазищами.
        - Ты к нам вернешься?
        - Я не знаю. – единственно верный ответ, но и он тоже был неправильным, потому что приносил только печаль и непонимание. Она постаралась его исправить, - Я поговорю с адмиралом, и с госпожой Алисой тоже. Они поймут.
        Сестра грустно кивнула и шагнула обратно в зал. Каэ подождала немного и вышла следом.
        Она застыла у колонны, теребя в руках маску. Еще немного, уговаривала она себя, вот кончится музыка... Одна из длинных бисерных нитей не выдержала и разорвалась. Бусины раскатились по блестящему паркету, почти незаметные на нем. А если кто-то на них наступит, вообще останется лишь мелкое искристое крошево. В этом зале много колонн, мрачно подумала она, прячься, сколько душе угодно, если конечно они еще не заняты кем-то еще. Увы, даже колонны для нее сейчас – недоступная роскошь. Путь, отмеченный перламутровым бисером, вел вперед.
        Неподалеку от Каэ, не видя ее, стояли Жорес с женой. И почти на таком же расстоянии – адмирал и Алиса Иберо. Сейчас она одинаково не любила как тех, так и других. Ее заметят, как только она сделает первый шаг, если уже не заметили и не испытывают ее и сейчас также. Девушка сжала губы: хватит с нее игр. Если они, если только…
        - Мое дорогое дитя!
        Она испуганно отшатнулась от маски оскаленного леопарда. Но из-под нее показалось улыбающееся лицо Евгения Флавио, и Каэтана радостно протянула к нему руки. На ужине у Флавио он просил называть его «дядюшкой», и уж ему-то точно здесь можно было доверять.
        - Вас так напугала моя маска? – участливо осведомился он.
        - У вас очень острые клыки.
        - К сожалению, в это никто не верит. – он печально вздохнул. – Скоро начнется фейерверк, но если вы будете стоять здесь, то вряд ли удастся хорошо его рассмотреть. Разрешите проводить вас на балкон?
        Она улыбнулась и кивнула.
        - Вот и славно. Хотя в данном случае это вы оказываете мне честь, дорогое дитя. Столь прекрасную номени должен был бы сопровождать юный принц, а не старый герцог.
        - Мне не надо принца. – Каэтана опустила голову и тут же вскинула ее снова. За последние дни одно она усвоила твердо: вот так гордо поднятая голова заранее избавляет от множества вопросов. Не от всех, но и это лучше, чем ничего.
        - Вам сейчас трудно. - Герцог, словно забавляясь ее упрямством, смотрел на нее добрыми глазами. – И кажется, что все поступают с вами нечестно, не так ли?
        - Да!
        - Жизнь нечестна, дитя. Она с нами, мы с ней. – Евгений провел ее к самым балконным перилам. – Позвольте мне дать один совет: не бойтесь решать сами. Думаю, у вас получится.
        В небе крылом райской птицы вспыхнул первый залп фейерверка. По залу пронесся восхищенный вздох. Серебряные, золотые, пурпурные потоки стекали с черного неба в еще более черную гладь Вольтурны. Каэтана встала на цыпочки и быстро поцеловала Евгения Флавио в щеку.
        - Спасибо. Вы очень добрый.
        Герцог тихо рассмеялся:
        - Я рад, что кто-то еще верит в мою доброту.

[Дирок дэ Ла Прад]

7 день месяца Иглы.
Шенбрунн. Поздний вечер и ночь.

Радужно-переливчатый мост -
Мост от звезд до звезд...

      Маска на лице – разве это удивительно? Не для блистающего огнями дворца, где маски явление – заурядное. И удивительнее всего – отсутствие маски. Но в эту ночь, сверкающую огнями праздника, не было времени задумываться о сути масок. Воздух звенел женским смехом – переливчатым, мелодичным и бесконечно прекрасным. Прелестные лица, скрытые под масками, стократ увеличивали интерес к себе, задавая веселую загадку: кто я? Отгадай!
      Но вряд ли он хотел гадать, предпочитая собирать щедрые подарки, которые так великодушно дарились этой ночью. Веселый, беззаботный, лесной проказник – тролль или задира-демон, одетый в черно-зеленный костюм, позволяющий мгновенно растворятся в ночи и тут же вновь возникать, выпрыгивая, как из под земли. Подарки, которые он так усердно собирал, нельзя было держать в руках, они не имели цены и были легки, как лунные лучи в беззвездную ночь.
- Ночи не пристало скрываться в часы, когда она полновластная владычица на земле, - улыбнулся лесной тролль, склоняясь к небольшой фигурке, застывшей у стены.
      Маленькая рука чуть вздрогнула, когда негромкий голос ответил:
- В эту ночь здесь лишь один Владыка. Праздник, который огнями расцветил ночные тени, не оставив от нее и следа.
      Тролль сжал тонкие пальцы в своей теплой руке, прежде чем поцеловать их с всей присущей ему нежностью:
- Этот король - на минуту. Когда Ночь уберет свой щедрый плащ, под которым он так уверенно царит - все исчезнет.. и вернется лишь она, чтобы танцевать и зажигать звезды. Подари мне один из твоих танцев, Ночь, - тихо попросил лесной демон. - Если конечно не боишься страшного, лесного тролля.
      Ладони осторожно обняли хрупкий, девичий стан, словно это могло ее защитить от чего-то страшного, например – от падения стены в тени которой девушка так хорошо пряталась. Танец был легкий, как и она сама, невесомый и волшебный, как и любая ночь. И как любая ночь – удержать ее было почти невозможно, девушка растворилась среди бесконечных, вальсирующих и смеющихся масок, оставив лишь нежное тепло улыбки. И подарив вдохновение своему менестрелю, готовому бесконечно дарить легкие строки, сложенные во все времена певцами, поэтами и бродягами бесконечных дорог.
- Осторожнее! – серебристый, как и ее крылья голосок, удержал тролля от головокружительного прыжка.
      Он засмеялся, оборачиваясь:
- Вы – Ангел Спасения?
- Скорее – Грусти, - пухлые губы слабо дрогнули в улыбке, еще не смелой.
- Мой прыжок вас бы развеселил, Ангел, - широко улыбнулся в ответ тролль, заражая улыбкой и серебряного ангела. – Там внизу – пруд.
      Она приблизилась к окну, выглядывая и смеясь:
- Но зачем вам туда нырять? Да еще со второго этажа!
- Ради вашего смеха, мой ангел. – Лесной проказник склонился к серебристым волосам ангела, лукаво шепча что-то в розовое ушко девушки, которая послушно повернулась на мурлыкающий голос, закрывая глаза. В тот же миг к розовым губам прижались мужские губы - на очень краткое мгновение перехватив дыхание и тут же отпустив:
- Я сорвал свой подарок в этот волшебный вечер.. а вот вам ваш, мой ангел, - тонкие, белоснежные ручки были покрыты многочисленными поцелуями, среди которых тихо слышались слова песни:

Мы веселы - и день нам не приносит горя.
И, получив одно, не жаждем взять другое.
Не морщим утром лоб: а будет ли обед?
Не просим - и дано нам щедрою рукою.

- Это вы написали, лесной озорник? - прозвенел веселый голосок.
- Или ветер, который играл прядями ваших волос, прелестная, - засмеялся тролль, растворяясь среди масок.
    Лесной демон озорства надолго замер возле дерева карнавала, украшенного разноцветными лентами и огнями, неспешно затухающими, чтобы вновь разгорется с новой силой, когда чья-нибудь заботливая рука вновь коснется фителей еще негоревших свечей. Демон смотрел на бабочек - дневных красавиц, которые в эту ночь тоже нарушили законы природы. Их красота еще ярче свечей сверкала, радуя глаз. Но вот демон приметил желанную цель и скользнул среди танцующих, смеющихся людей, обнимая руками стройный стан одной из этих удивительных красавиц. Девушка рассмеялась, не расстерявшись, легко коснулась пушистым веером рук нахала:
- Неловким прикосновением можно смять хрупкие крылья.
- Оно неуловимо, номени! - очень убедительно произнес демон, склоняясь и касаясь губами обнаженных плеч красавицы и вдыхая тонкий аромат шелковистых волос. - Как прикосновение ветра, а ведь он часто играет этими волшебными кудрями?
    Фрейлина повернулась, одаряя его сверкающей улыбкой:
- Северный Ветер не столь горяч, милорд. И не столь нахален.
- Когда он прикасается к южному солнцу, то быстро разгорается, номени, - демон закружил бабочку в непринужденном танце, не сводя глаз с манящих губ, весело смеющихся. - Вы созданы для радости, номени, надеюсь что она будет так же легка, как этот поцелуй.
    Прикосновение губ к губам:
- Только более бесконечным, - лишь руки еще бережно держали легкокрылую бабочку.
- Вы обещаете рай... это так опасно, - в улыбке мелькнула прикрытая шуткой мудрость.
    Но озорной тролль ответил строками:

Да никто и не видел небесного рая!
Так что будем пока утешаться в земном.

- Прошу прощения, что прерываю вас, - послышался негромкий голос.
- Но вы уже прервали, - откликнулся весело демон, все еще держа теплые пальчики фрейлины. - Мне осталось понять могу ли я доверить вам это хрупкое создание. Как известно иберийские гранды прошлого были не очень в ладу с природой.
- Лучше спросить номени насколько она доверяет мне, - с видимой серьезностью ответил гранд, протягивая руку к быстро взмахнувшей веером девушке. Неожиданно гранд улыбнулся обезоруживающе: - И помнит об обещанном втором танце.
    Тролль засмеялся, склоняясь перед бабочкой и целуя ее душистую ладошку, которую до сей поры так не желал отпускать:
- Ваше слово, волшебница, танец?
- Да! - радостно воскликнула девушка.
    И словно в ответ на это безусловное согласие или команду к действию - грянула музыка, закружив всех в волшебстве очередного танца.

    Вечер кружился в своем немыслимом водовороте, маски мелькали повсюду, стирая грани между людьми и заставляя смеяться даже тех, кто не желал этого. Порой в смехе слышалась горечь, но кто заметит эту странную, тонкую ноту.
- Вот не везет - так не везет, а когда везет - я встречаю тебя. Но почему не в платье? Ты в нем просто потрясающе смотришься!
    Высокая, стройная фигурка развернулась, чуть наклоняясь вперед:
- Чем обязана?
    Лесной тролль усмехнулся, подхватывая с земли серебристый шарф:
- Ему. Он упал с вашего плеча, тан Райм. – он особо подчеркнул сейчас ее титул. Руки ловко обхватили почти невесомой тканью девичьи плечи, а демон тихо рассмеялся: - Уверен, что твоя бровь сейчас взметнется над маской, Асни.
- А я была уверена, что меня минует твоя милость, - резко, как всегда словно отрезая все лишнее, ответила девушка.
- Ты меня так плохо знаешь?
- Нет, я думала, что ты меня знаешь хорошо, - шарф, как и его владелица, скользнули в сторону.
    Воздух засверкал искрами между ними, тролль в ответ прищелкнул пальцами, одним прыжком преодолевая разделяющее их расстояние:
- Без танца - не отпущу, Асни.
- А если я не хочу с тобой танцевать, Дирок?
    Он пожал плечами, словно обреченный:
- Тогда я не покину тебя.
- О нет! - решительно отмела этот вариант девушка, вызывав у своего собеседника взрыв беззаботного смеха. - Хорошо. Заменим танцы стихами.. на прощание. - едко добавила она.
- Твое слово - закон, - пальцы его скользнули вдоль ее руки, поднимая к губам, а глаза сквозь прорези маски засверкали озорством:

Прощалась капля с морем - вся в слезах!
Смеялось вольно море - все в лучах:
"Взлетай на небо, упадай на землю -
Конец известен - вновь в моих волнах".

    Сильное движение руки и на миг девушка оказывается в крепких объятьях, когда ее губ коснулось дыхание:
- До новой встречи, демон морской волны.

    Ускользая прочь, он едва не сбил еще одну девушку, которая охнув упала прямо к нему в объятья:
- Дирок!
- Сестренка…
    Радостный смех был ему ответом:
- Какой удивительный вечер! – воскликнула его красавица-сестра, снимая маску и подставляя сверкающее счастьем лицо свежему, ночному ветерку.
    Дирок засмеялся, кружа ее в объятьях и заставляя смеяться вместе с ним снова и снова, зажигая бесконечную череду звезд в темно-синем небе.

[Анриетта]

7 число месяца Иглы.
Дом Барна. Далее – Сакрэ.

Don't you come back now?
Don't you turn your eyes?
And if you dare to look
I'll be you waiting

    Спокойный взгляд в зеркало и еще одно движение расчески. Длинные, каштановые кудри мягким покрывалом укрыли плечи и спину своей хозяйки, оставив открытым чистый лоб и лишь чуть-чуть окутав бледные щеки. Сейчас в полутьме ее глаза казались почти черными. Угольно-черными провалами в пустое ничто. Ребенок коснулся белой рукой страниц древней книги, читая:
- Ее имя – многолико, как и образ, разрушающей зло силы, - девочка усмехнулась сама себе. – Имена ее: Лолита, Дагви, Махамайя. Образ грозен и чист, свиреп и беспощаден, страшен и красив. Те, кто могли видеть ее, взывая в мольбе к ней – были найдены мертвыми. Такова плата за помощь богини, разрушающей зло и наказающей слабых духом за трусость.
    Никто не видел еще такой открытой улыбки на ее строгих губах и она пропала очень быстро, как только палец прикоснулся к середине лба, ставя кровавую метку богини, которая так почиталась на Востоке. Головка девочки поднялась, когда она оглядела себя – странное платье умело быть незаметным, помогая любому движению хозяйки, умело превращаться в невидимый щит. Рука медленно закрыла книгу…. Пора.

    Ребенок оглядывал библиотеку, ожидая, когда Катажина спустится. Всего несколько минут назад они столкнулись возле дверей ее комнаты, и ошарашенная хозяйка дома со свойственным ей прямодушием спросила:
- Что ты тут делаешь, … Анриетта? – черные глаза засверкали. Девочка коротко выдохнула:
- Задыхаюсь, - она, как всегда тоже говорила правду, сладко-цветочный аромат заполонил собой все. Воздух казался душным от этого аромата, который наверняка нравился номени Риди.
- Так ступай на улицу, - отрезала Кати.
    Анриетта равнодушно отвернулась, направляясь к лестнице и негромко бросив через плечо:
- Я буду ждать вас в библиотеке, номени.
    И она была уверена, что Кати спустится, хотя бы для того, чтобы с помпой выгнать ее из дома, если посмеет. На полках стояли обычные, ничем не примечательные книги и девочка, не заинтересовавшись ничем, присела на стул, сложив руки на коленях. Именно в этот момент дверь театрально распахнулась и в библиотеку ступила в ворохе аромата и с трудом сдерживаемого гнева Катажина:
- Объяснись.
- Вы говорили, что я вам нужна, номени? Мне бы хотелось уже сейчас получить ответ – зачем. И что именно вам нужно от меня?
    Надо отдать даме должное – она хоть и с трудом, но справилась с собой, тем более что любоваться на нее было некому, Анриетта равнодушно изучала стену за спиной Катажины.
- Сейчас ты мне только мешаешь, - прямо поведала Кати, изгибая черную бровь.
- Это взаимно, - тихий голос был не создан для успокоения.
    Молчание было нарушено звонким смехом, отражающимся от стен и глухо отзывающимся в ушах.
- Малютка, ты сильно привлекаешь к себе внимание. Не знаю, говорили ли тебе учителя то, что скажу я: зачастую внимание более чем вредит. Если только в тебе нет чего-то, что оправдает его.
    Каштановые глаза задумчиво сверкнули, когда девочка посмотрела в лицо собеседницы:
- Я понимаю, о чем вы говорите, номени. Можете рассказать больше?
- Ничего в жизни не дается просто так, - молодая девушка улыбнулась.
    Ребенок кивнул головой, соглашаясь и, глядя прямо в улыбающееся лицо, видел вместо красивой девушки – оскал жадного зверя, прячущего свои когти до поры до времени:
- Я не буду тебе мешать, - тихо. Молчание, редкая усмешка скривила совсем не по детски серьезные черты лица, но прежде чем разговор возобновился, Анриетта подняла темные глаза и мягко добавила. – Пока, во всяком случае.

    Спустившись по лестнице, девочка встретила своего отца и братьев, со смехом разглядывающих друг друга. Увидев сестру, они на мгновение замолчали, а потом окружили ее, оценивая ее костюм:
- Какой причудливый наряд, Анриетта! - воскликнул Венсан, улыбка отца блуждала на его лице, когда он оглядывал своих детей и племянников.
- И значительный, - заметил канцлер. - Но где же мой брат?
    Кивок слуге, который торопливо склонился, замечая, что вице-канцлер вот-вот изволит быть. Альфред взглянул на часы, чуть качнув головой. Анриетт с достоинством приблизилась к отцу, не отвечая на возгласы братьев. Темно-коричневые глаза спокойно осмотрели всех, отмечая, что она вряд ли выделяется среди этого разномастного празднества. Ребенок склонил голову, чтобы еще раз хорошо вспомнить все, что нужно и предстояло сделать за слишком короткий вечер.


    Дымящаяся чашка ароматного чая слабо зазвенела, соприкоснувшись с тонким блюдцем. И вновь тишина, нарушаемая пением птиц за окном. В ее комнате тоже не было часов, это Анриетта отметила, не спеша оглядываясь. Спокойный, невозмутимый взгляд девочки скользил по окружающей их обстановке, не останавливаясь надолго ни на чем. Ничего лишнего и подчеркнутое удобство для любой прихоти хозяйки этих комнат. Наконец, глаза вновь вернулись к той, что не менее внимательно смотрела на серьезную девочку, черная бровь изогнулась вопрошая. Анриетта сделала еще один глоток чая, отставляя блюдце с чашечкой в сторону:
- Вкусный чай.
- Благодарю. - вновь тихо поющая голосами птиц тишина. - Ты очень наблюдательна, Анриетта?
    Невозмутимый взгляд детских глаз:
- Да, номени. Вас что-то интересует?
    Черноволосая голова спокойно наклонилась:
- Конечно, - тонкие пальцы мягко пропустили шелковистый пояс платья, кровавые губы чуть приоткрылись, но слов не было.
    Вокруг по-прежнему звенели голоса птиц, напоминая о весне, но то, что вдруг услышала маленькая де Барна - весну ничем не могло напомнить. Это был странный зов, от которого в голове ярко вспыхнуло пламя и тут же угасло, не переставая тревожить. Каштановые глаза чуть расширились, когда девочка встретила совершенно спокойный взгляд Карны Норн:
- Я не ошиблась, ты чувствуешь зов. Ты владеешь силами, которые принято называть: даром.
- Божественным? - ироничный, но по прежнему очень серьезный голос.
- Более того, - не отвечая, продолжила красавица, - ты это понимаешь. Интересно, как ты это объясняешь для себя?
- Почему вас это интересует, номени?
    Карна улыбнулась нежно, кровавые губы опять чуть приоткрылись:
- Я тоже объясняла себе это, по своему. - птицы взметнулись вверх, захлопав крыльями. - И бог здесь ни причем.
    Анриетт аккуратно убрала упавший на щеку длинный локон волос, пристально глядя на свою собеседницу:
- У человека есть силы, хранящиеся в руках, ногах. И есть - знания, которые дает разум.
    Черные глаза тихо светились:
- Игры твоего разума?
- Да.
- Неплохое объяснение для твоего возраста и умений, девочка, - негромко согласилась Карна. - Ты должна знать, что все мы рано или поздно понимаем, чувствуя друг друга, что ожидать, и не часто соглашаемся играть по навязанным кем-то правилам. Но, соглашаясь, - идем до конца.
- Вы учите меня? - в холодном голосе появилась едва слышная струна интереса.
- Да, дитя. Как когда-то учили меня. В этой игре еще никто не выиграл.
    Анриетта подняла, опущенные было глаза, осторожно положила обе руки на край стола:
- Ваша цена?
- Ее нет. Мои советы - бесценны, дитя. И я никогда не повторяю их, - глаза, светясь мягко, резанули жестким ударом.
    Ребенок коротко кивнул головой:
- И я вам ничего не должна, - так нож входит в тело, сминая дыхание, но, не достигнув сердца, растворяется смертным холодом до следующего вздоха, заключая опасную сделку с жизнью.

    На верхней ступеньке появился, как всегда, чуть суетящийся Жоффруа де Барна, он явно запутался в огромном, блестящем, черном плаще, причудливо вырезанном. Поспешно выпутавшись из плаща и откинув его за спину, вице-канцлер как мог быстро спустился по лестнице.
- Любопытный костюм, Жоффруа, но что он значит? – живо полюбопытствовал Альфред.
- Ч-человек – летучая мышь.
    Кто-то из многочисленных отпрысков прыснул, Анриетта внимательно слушала, следя за каждым и не за кем. Ее отец коротко велел своему старшему сыну следить за сестрой, на что Виктуар ответил как всегда с вежливым вниманием. Девочка с достоинством положила маленькую руку на локоть брата, следуя к карете:
- Виктуар, верны ли слова: всему есть цена?
- Весьма, сестра, но почему ты спрашиваешь?
    Губы ребенка чуть дрогнули, а ставшие в ночи огромными глаза глянули в лицо брата безликими провалами в тьму:
- Решаю задачу. Если что-то дают, говоря, что цены этому нет, но тут же предупреждая, что и получив – ничего не выиграешь….
    Виктуар отточенным движением натянул на лицо маску, поправляя пышный воротник иберийского графа прошлого столетия:
- И твое решение?...
    Анриетта замолчала, усаживаясь в карету, но перед тем, как брат закрыл дверь с ее стороны, негромко промолвила:
- Если нет цены, значит, будет расплата.

7 число месяца Иглы.
Сакрэ. Шенбрунн.

Impera ve nessimo
Impera sa mi ve nero
Dove di imantore divo

    Даже среди шумной, неудержимой толпы переодетых в разные маски людей, искренне надеющихся, что их не узнают – невозможно было перепутать одного с другим. Стоящая очень прямо и независимо фигурка почти не привлекала к себе внимание, так как очень многие отыгрывали роли своих нарядов, ведя себя соответственно образам или просто подчиняясь всеобщему веселью. Строгий взгляд грозной богини скользил по толпе гостей, безошибочно выискивая знакомых и чуть кивая самой себе: «Шаг за шагом…. Как идут стрелки….»
- Тебе нравится маскарад, Рия? – раздался рядом знакомый голос.
    Девочка обернулась: зеленые глаза отразили вспышку ярких огней, осветивших на миг небо. Он не улыбался, но лишь мгновение, так как тут же на лице сверкнула такая праздничная, нарочито безликая улыбка.
- Да, кузен. Очень красиво.
- Ты потанцуешь со мной?
- Во время службы?
    Кузен склонился к строгой девушке, шепча на ухо:
- Никто и не заметит, поверь, - рука быстро обхватила ее талию, уводя под плавные звуки мелодии.
    Шаг за шагом…. Танец – тоже шаг, приближающий к цели. В этом сверкающем водовороте огней и улыбок никто не замечал, как передвигались пары друг с другом, если только не следил очень пристально. Но даже пристальный взгляд можно было отвести: всплеском задорных, искристых блесток, притягательным, даже сквозь вырезы маски, взглядом. Анриетта поблагодарила Эстебана за танец, скупо улыбнувшись его обещанию оставить за собой еще один танец с кузиной, и спокойно посмотрела на Виктуара:
- Маскарад всегда приносит сюрпризы?
- Какие, Анриетта?
- Неожиданные, - взгляд девочки переместился на нового императора. – Наш новый родственник.
    В ответе Виктуара послышалась едва заметная смешинка:
- Да. И скоро будет еще больше.
    Настал черед Анриетты проследить за взглядом брата: Иберо.
- Сейчас ими можно только восхищаться, - закончил свою мысль маркиз.
    Если девочка и собиралась что-то сказать, то передумала, внимательно разглядывая представителей гордого дома Юга. Ледяной взгляд медленно прошел по каждому из них, оценивая и примиряя что-то. Каштановый взгляд быстро переместился, отыскивая еще одну маску, чья обладательница, не смотря на яркий, воздушный наряд прелестного цветка – все равно смотрела на мир слишком грустно. Точнее всего на одно лицо, от которого она не могла отвести глаз. Маленькая де Барна усмехнулась, оценивая обладательницу печальных глаз: «Сестры по-прежнему – весьма похожи, хоть и оказались теперь в разных семьях….» Девочка медленно прошла, вставая за спинами Весенней Ромашки и Прекрасного Ириса.
- Рон, - тихо шептала Ромашка. – Ты в нем дырку просверлишь! Нельзя же так, не отрываясь, смотреть! Ни один он на этом карнавале! Оглянись!
    Перломутрово-синие лепестки Ириса чуть поникли, но губы улыбнулись:
- Один, такой – один! Я его сразу узнала, даже до того, как увидела сестру. Каэтана очень красивая, - Ирис понизил голос до почти не различимого шепота. – Мы смогли поговорить.
    Ромашка восторженно захлопала белоснежными руками, солнечная головка этой девушки – подобно и самому цветку, склонилась к уху подруги, задавая следующий вопрос. Но этот шепот уже не интересовал Анриетту, услышавшую все, что ей было нужно. Холодный взор вновь вернулся к весело общающимся иберийцам, особо отмечая высокого, ловко вальсирующего среди окружающих его дам адмирала, который ни на минуту не оставался один: «Попугай….»
    Шаг за шагом…. Стрелки медленно близились к заветному часу, отмечающему середину ночи. Соприкоснувшись на миг со страшным часом, когда луна – единственный, бледный и безмолвный свидетель творимых на земле дел, ночь неуклонно ступает навстречу утру, заре, надежде. Надежде на то, что все происшедшее – лишь ночной кошмар. Цветы не боятся кошмаров, они с надеждой ищут что-то под покровом ночи, дурманя своим ароматом свежий ветерок. Анриетта оглянулась на покидаемый ею зал: старший из братьев закружился в очередном танце, остальных – не было видно. Девичья рука чуть вытянулась вперед, словно она вдруг потеряла зрение и была неуверенна в том, куда идти. Ароматы распускающихся цветов показывали дорогу, а мечтательная обладательница маски Прекрасного Ириса шла вперед, уверенно и чуть торопливо. Анриетта задумчиво прищурилась, прикасаясь ладонью к знаку на своем лбу: «На первое свидание всегда так торопятся?» Спустя короткое время, ребенок неслышно пошел той же дорогой, но в один миг был остановлен:
- Сбегаете с бала, как героиня старой сказки? – смешливые глаза тролля и улыбка, как яркий поток света в тьме.
    Девочка на миг закрыла глаза:
- Увы. – глаза открылись.
- У той героини в руке оставалась что-то, - нет, холодным взглядом не угомонить искреннюю радость. – Оно принесло ей счастье. Значит, и вам нельзя уходить с пустыми руками.
    Теплое прикосновение губ к руке и еще один веселый взгляд, прежде чем он исчез, оставив в ладони яркую, блестящую звездочку. Ребенок молча и серьезно смотрел на тонкие лучи звездочки, прежде чем крепко сжать ее в руке, продолжив свой путь.
    Она не опоздала, остановившись в ночном сумраке сгустившихся перед королевской часовенкой деревьев. Возле дверей в часовню стояла хрупкая фигурка Ириса, ожидая чего-то очень важного. «Ожидание терпеливого – всегда вознаграждается» - всплыло в памяти невозмутимой богини. Шаг за шагом…. Анриетта слышала шаги, которые не могла услышать взволнованная ожиданием девушка перед дверями часовни. Из дверей показалась фигура в черном одеянии и черной полумаске. Анриетт закрыла глаза, сосредотачиваясь. Ей не нужно было смотреть, чтобы понять почти безмолвную игру, которая началась.
- Вы пришли…. – робкий голос, окреп, когда девушка в платье прекрасного цветка, увидела вышедшего к ней мужчину.
    Он кивнул головой, склоняясь к ней и протягивая руку. Доверчивый цветок нежности не почувствовал скрытой угрозы в коснувшихся ее пальцах. Невидимая и невидящая сейчас наблюдательница не произнося ни слова последовала за двумя актерами предназначенного только для нее спектакля, ее маскарада. Анриетта вновь остановилась, переводя дыхание. Нежный цветок не знал насколько фальшива маска мужчины, скрывающая не «попугая», но более мерзкое животное. Цветок верил в чудо, творящееся перед ним:
- Спасибо, что пришли…. Я не смела надеяться, - залепетал Ирис.
- Тссс….
    Мужчина улыбнулся, уже увереннее обнимая оказавшуюся так близко тонкую фигурку, пальцы торопливо скользнули вверх, одна рука уверенно взялась за подбородок девушки, приподнимая ее лицо к себе и склоняясь к нему. Предательский треск тонкого кружева и едва слышный, испуганный возглас, заглушенный поцелуем. Анриетта открыла глаза, глядя на то, как сквозь маску иллюзии, окутавшей девушку, проступают уродливые черты беспощадного насилия над мечтой, разрушающего его и сминающего еще более жестоко, чем жадные пальцы сминали платья. На холодном лице Богини Востока не отразилось ничего, лишь когда поцелуй прекратился, превратившись в бессильный стон, когда руки мужчины подхватили сломленный Цветок на руки, Анриетт заметила серую тень, мелькнувшую среди деревьев и тут же скрывшуюся. Кто-то видел героев драмы без масок и догадался о том, что происходит. Воля девочки моментально превратилась в невидимое лезвие, рубанувшее мужчину под ноги. Тот упал, едва успевая удержать в своих объятьях девушку, чье взволнованное дыхание и тонкие руки – так волновало ее.
- За что? – раздался знакомый голос священника, что прислуживал в часовенке.
- За дело, святой отец, - негромко произнесла Анриетта, выступая из тени. – Уходите в молельню. Быстро!
    Пикарус торопливо оставил свою теряющую сознание жертву, отступая в мрак часовни из которого он появился. Тонкая фигурка заметалась, потеряв того, кто по ее мнению был рядом:
- Ваша светлость….! Нет! Не уходите! Пожалуйста! Я… я…
    Совсем рядом уже раздавались шаги приближающегося мужчины и того, кто поднял эту тревогу. Анриетта быстро нагнулась, вырывая из рук девочки в платье прекрасного Ириса небольшой клочок бумаги, и тут же растворилась за дверью часовни. Оставшаяся в беспомощном состоянии девушка, лежащая на холодной земле, не долго была одна. К ней стремительно подбежал сильный мужчина в костюме скифийского барина, руки его уверенно подхватили стонущую, словно в бреду девочку с земли:
- Что здесь случилось, Филипп? – его голос требовал ответа, которого он не должен был слышать.
    И снова железная воля скрутила попавшую в ее «западню» жертву. Девушка на руках «барина» заметалась, простонав:
- Ваша светлость… пожалуйста… Мой адмирал…. Ведь я люблю вас, - темноволосая головка Цветка поникла.
- Ей нужен врач! – воскликнул Филипп де Барна, приведший неожиданную помощь.
- И немедленно! – поддержал его спаситель, прижимая обессиленную и потерявшую сознание девочку к своей груди, прежде чем скрыться с ней в направлении замка.
    Шаг за шагом. Один шаг за другим ступала Анриетта де Барна, выходя из своего убежища и глядя вслед двум фигурам.
- Не заметили? – послышался сзади торопливый шепот.
- Не успели, - равнодушный ответ.
    Воля перестала держать иллюзию, которая творилась под покровом ночи, сдирая несуществующую маску. Ребенок медленно опустил глаза, негромко спрашивая:
- Как себя чувствуете, святой отец?
- О! Я поражен тем, что случилось.. Она.. она же была готова отдаться мне! Сама!
    Короткий взгляд через плечо – в лицо священника вонзились ледяные осколки:
- Вы слышали мой вопрос?
    Тот коротко выдохнул, захлебнувшись словами и лишь резко кивая головой. Она уже не ждала ответа, ощутив ту странную, неимоверную силу, которая наполняла его существо. Значит, средство оказалось верным: исполняя мечты и желания – человек обретает силы. Чистота или низость желания – не имеет значения. Его исполнение – решает все. Девочка подняла руку ко лбу, желая стереть кровавый знак и неожиданно опустила ее, раскрывая ладонь. Безжалостно смятые лучи звездочки по-прежнему тихо светились в ночи. Анриетта беззвучно вздохнула и уронила бесполезный уже знак в черную землю. Исполнившиеся мечты – умирают,  а значит, их нужно достойно похоронить. Вслед за погасшей звездочкой на землю упал листок бумаги, где твердой рукой буквы рождали маскарадный розыгрыш драмы: «Милая номени, я жду вас возле королевской часовни. Очень надеюсь на встречу. Всегда Ваш – Таинственный незнакомец.»
    Запачканная, исковерканная полуправда девичьей мечты, похороненная в ночь пышного карнавала. Фарс, обращенный в драму несостоявшейся сказки. Разве это не маскарад?

[Народ]

Ночь с 7 на 8 день месяца Иглы.
Дом Флавио.

Кровь - железу, крылья - рукам,
Сердцу - хмель и горечь - губам,
Ты посмел обернуться сам.

          Пепельные волосы разметались по плечам, на щеках застыли невыплаканные слезы, которыми она боялась навредить малышу. А в сердце - невидимой никому иглой - таилась боль: "Он любит.. он любит другую!" Анне достаточно было лишь одного взгляда на мужа, чтобы понять, что все потерянно. Та хрупкая, странная мечта тихо погасла, как маленький огонек догоревшей свечи. Юную женщину окружила тьма, которой она не могла себе представить и которую она испугалась. Так пугаются животные, когда их перестают кормить с руки и гладить, начиная тянуть неведомо куда, чтобы приговорить властной рукой: смерть. Тонкая рука прижалась к груди, чувствуя биение двух сердец - своего и еще одного, того маленького, беззащитного существа, которому еще не пришло время появится на свет. Бледные губы невольно улыбнулись: малыш живет. Но.. она бессильно опустилась в кресло, закрывая глаза:
- Что же.. что же произошло? - сердце подсказывало ответ, но она страшилась прислушаться и просто собиралась с силами, чтобы признать очевидное. Безмолвный туман воспоминаний закрыл ее глаза беспокойным сном.


          Она едва ли не с испугом подняла глаза, когда руки нареченного обвились вокруг ее талии, прижимая к сильному мужскому телу. Страд мягко прикоснулся рукой к нежной щеке жены и приподнял ее головку, находя губами ее губы и прижимаясь к ним в поцелуе. Анна задрожала, ощутив странную, повелительно-сладкую власть его губ. Пушистые ресницы скрыли засиявшие от вспыхнушей в них любви глаза. Девушка запрокинула головку, пытаясь вдохнуть поглубже. Но жаркие, требовательные поцелуи мужа не давали ей ни одного мгновения. Нежная кожа запылала, когда мужчина покрыл поцелуями белоснежные плечи, шею. Эстерад одним длинным движением сорвал с жены кружевную рубашку, подхватывая девушку на руки, чтобы тут же положить на постель.

          Слуги быстрее забегали, раздался негромкий стук входной двери, женщина села, выпрямившись и сжав мраморно-белыми пальцами подлокотники кресла. Всегда надо уметь признаться в том, что совершил по злому умыслу или случайно. Анна поднялась, вышла из комнаты и направилась вниз, где отчетливо слышался резкий, даже грубоватый голос мужа, отдающего короткие приказания:
- Вина. И оставьте меня.
          Приближаясь к залу, она невольно вновь замерла. Опять воспоминания мешали сделать шаг.

- Не бойся, больше не будет больно.
          Анна не боялась боли, спрятавшись от холодного безразличия в столь любимых ею глазах: "Это не так, не так! Просто нужно время. Если он сможет, то полюбит меня. И.. он не виноват в том, что я люблю его". Рука мужа продолжала ласкать ее, а девушка закрыв глаза прятала все глубже и глубже извечное, как сам мир желание, быть любимой в ответ на свою любовь. Она вспомнила слова отца и поняла, что готова принести эту жертву - желанную и горькую. В сердце неслышным шепотом звучало лишь одно: "Люблю тебя..."

- Я не желаю никого видеть! - резкий, как удар, голос.
- Прошу прощения, Эстерад, но мне нужно тебя видеть, - в голосе была странная твердость, хотя в глазах дрожали слезы.
          Он должен знать, чтобы понять и простить. Ведь есть надежда, что хотя бы простит, но.. Анна вздрогнула, когда из темно-фиолетовых глаз сверкнула молния и тут же раздался гром, хотя Страд ответил с видимым спокойствием:
- Я слушаю тебя.
- Мне нужно признать свою вину.. Я правда не желала такого, но не сдержалась. Он вырвался сам, Страд, - очень сбивчивая речь, теряющая всякий смысл.
          Широкий, от души жест рукой:
- Глупости, Анна. В чем вина? В том, что ты застала меня с любимой девушкой? И не смогла не показать своего присутствия? - короткий смех, замерший в воздухе.
          Она задрожала, стягивая на груди пушистую шаль, в которую куталась:
- О, нет, ты не понял. Я.. у меня есть дар, - фиолетовый взгляд отразил удивленное недоумение, юная женщина еще раз собрала все силы, медленно проговаривая. - Дар усиливать чувства людей. И.. там.. в церкви.. он вырвался - неосознанно. Мне всегда удавалось справится, но.. не там. Она.. - еще один взволнованный вздох, словно последний. - Она никогда не поверит твоим словам, Эстерад.
          Страд поднял кубок и привычно посмотрел сквозь него. Лицо Анны окрасилось кроваво-красным, будто она сама тонула в крепком флавийском…
          …Веселый карнавал заполонил улицы, яркими цветами рисуясь на фоне серых стен. Факелы и дунганские огни разгоняли вечерний сумрак, искрясь, как улыбки и глаза его участниц. На карнавале сенатор пьет с купцом, а городской стражник целует дочь графа. Всякая шутка разрешена, всякое слово пристойно, всякая женщина обольстительна - и всякая жидкость пьянит…
Страд фланировал по яркой улице в скрупулезно восстановленном облачении Клинка - шут, который скорее умрет, чем улыбнется. Знакомые лица и новые беседы… Ты жив, Страд Флавио, но никто не знает, как долго это продлится. Ты вышел показать, как ты весел - так веселись, Лукавый тебя побери!
          Чаша вина и серебристая головка где-то впереди…
          Он посмотрел в лицо жены уже поверх бокала - в глаза… в грустные, полные… раскаяния? Ой ли… Неужели… неужели она не…
          …Руки легли на плечики, обойдя тонкие крылья, оперенные черным. Губы коснулись лебединой шеи - а потом - тихо прошептали, как будто ничего не было - "Здравствуй, любимая".
          Ее рука в белой шелковой перчатке сперва нежно огладила тыльную сторону его правой ладони… Она сделала глубокий вдох - и развернулась на каблуках, шагнула назад…
-Ты… ты не обманешь меня снова, Эстерад Флавио!
          …Черные крылья унесли их обладательницу в толпу, а Страд остался стоять с широко открытыми глазами и прижатой к алеющей щеке ладонью…
    …Не лжет. Да, все правда.
          Разлетается о стену кувшин, оставляя кровоподтек на батисте обоев; и несмазанными петлями тюремной двери скрипит голос маркиза:
-…Ты довольна? - тихо… совершенно равнодушно - будто спрашивая о прогулке по набережной Вольтурны…
- Страд… я не просила себе этого дара… - глаза ее рассматривают невероятно дорого обошедшийся сотню лет назад паркет.
- Довольна? Разбив три жизни?
- Три? - она кажется удивленной. Наивная девочка, которой что-то бесконечно страшное дало проклятый дар.
- Ее. Мою. И не будь я Эстерад Флавио, если твоя жизнь останется прежней! - ярость распустилась огненным цветком, пожирая все прочие чувства. Кресло отлетело к стене… Какой же страх в ее глазах!
          Рука сомкнулась на ее запястье.
- Эстерад! Отпусти! Мне больно! - слезинка в уголке глаза - которую я могу предсказать, даже не огладываясь… таща ее за собой по лестнице с ажурными перильцами…
- Потерпишь! - слово хлещет, как отпущенная ветка в зимнем скифийском лесу. Дубовые панели, испуганные служанки. Дверь в отцовский кабинет.
          Что, папа, удивлен? Ты ведь мог предвидеть все, кроме отравного умения невестки! Почему даже тебе, даже твоему интеллекту есть границы?!
- Отец… если ты не разведешь нас… я ее просто убью, - шепот, шорохом мертвых листьев…
          Отец приподнялся из кресла. Брови сдвинулись - ярость? Или просто больная спина? От тебя ведь можно ожидать чего угодно…
- Основание? - коротко и официально. Неужели его совсем ничем не пробьешь? Хотя… Страд вспомнил Совет.
- Мне все равно. Считай, что… что… - фиолетовые глаза потемнели... - Что ее ребенок - не мой, - как щелчок кнута.
          В кабинете повисло медное молчание. На женском лике не было ни кровинки, а из глаз ушла жизнь с прощальным, почти незаметным движением пальцев, выпустивших последний вздох замеревшего сердца.

Сообщение отредактировал Mяyka - 01.03.2006, 22:27

[Евгений Флавио]

7 - 8 день месяца Иглы. Рунн. Особняк Флавио. Ночь.

Quae fuerant vitia, mores sunt.*

          Евгений Флавио улыбнулся. Мужские губы медленно, лениво и даже чуть насмешливо изогнулись и он, наконец, позволил себе расхохотаться. Как же долго он этого ждал!
          - Тебе потребовалось так много времени, чтобы понять это, мой дорогой сын. – Эстерад дернулся, как от пощечины. Он не ожидал, не мог ожидать такого ответа. Даже собственный сын не мог знать следующий шаг фиолетового герцога. Как это глупо – всегда и всех недооценивать. – Значит, ты хочешь развода, Эстерад?
          Маркиз Флавио истекал гневом и ненавистью к женщине, которую столько лет называл своей женой и если так и не смог полюбить, то хотя бы старался не оставаться безразличным. Однако, безразличие в сердце никак не вывести – страшный сорняк, а изгнанное из поступков безразличие… Это все же безразличие, это улыбка, которая не касается глаз.
          - Хочу! Чем быстрее, тем лучше! – Кивнул Страд, отбросив руку Анны, как будто та была отравленной.
          Евгений посмотрел на Анну и тихо попросил:
          - Доченька, присядь, тебе нельзя волноваться. – Женщина подняла глаза на герцога, кажется, не понимая – чего от нее хотят. Там была только боль. Ах, любовь… Вот уж худшее из зол.
          Евгений поднялся, обошел стол, помог Анне сесть в кресло, потом подошел к дверям, которые были по-прежнему распахнуты после вторжения в святая святых его кабинета сына. Но вместо того, чтобы закрыть их и спрятать всю грязь, он попросил Серхио, который уже маячил в коридоре:
        - Пошлите за Патриархом Алексием. – Секретарь послушно кивнул и поспешил в домашний храм, какая удача, что глава истинноверческой церкви всегда благосклонно принимал гостеприимство герцога. Собственно отказать Евгению мало кто мог. Только теперь затворив двери, герцог вернулся в свое кресло и обратил внимание на сына. – Сядь, в ногах правды нет. Банальность, но верная.
        Эстерад постоял еще пару мгновений, но все же повиновался. Он мог как угодно относится к отцу и выкидывать любые номера, ему прощалось почти все, но даже он понимал, когда с Евгением Флавио лучше не спорить. Судя по ночной синеве глаз герцога, сейчас был именно такой момент.
          - А теперь я слушаю.
          - Я не хочу иметь ничего общего с этой женщиной! – Выплюнул сын.
          - Это я уже слышал, давай перейдем к чему-то новому.
          Пока маркиз Флавио излагал события недельной давности и сегодняшний разговор с женой, Евгений молчал. Понять – заинтересовало ли его это хоть в малейшей мере - было нельзя, на лице мужчины застыла маска вежливого любопытств, когда даже самый безголовый собеседник поймет, что до смерти надоел слушателю. Но в голове герцога Флавио каждое слово сына вставало на свое место, занимая одно единственное, именно ему предназначенное место в картине происходящего, завершая несмелый набросок, который начал когда-то сам Евгений. И новое произведение тонкого искусства дворцовых интриг, переворотов и заговоров налилось всеми красками мира – от зимней радуги до северного сияния полярной ночи, найдя тот последний штрих, который так мучил старого хитреца.
          - Великолепно. – Восхищенно воскликнул герцог, прервав поток гневных изобличений в адрес Анны, которая, похоже, была готова потерять сознание. Девочка оказалась не так проста, этот дар… Нет, вряд ли она согласится использовать его снова, но не будь он великим и ужасным, если не сможет и это обернуть себе на пользу!
          - Великолепно? Великолепно – Медленно поднялся из своего кресла Страд. – Да эта дрянь разрушила мою жизнь… жизнь Ли… Но я разрушу ее жизнь, за все нужно расплачиваться!
          - Совершенно верно, сынок, - все также спокойно кивнул герцог. – Забавно, что сам ты редко любишь это делать. – Поднял бровь Евгений, и в глубине его глаз появилось лукавство. Совет… Он не был злопамятным, но не стоит позволять людям забывать их ошибки, даже если сами они их таковыми не считают. – Я думал, что тебя вполне устроит роль любовник императрицы, но ты, видимо, хочешь корону и себе?
          - Я всего лишь хочу положить мир к ее ногам. – Выдохнул Страд, так надрывно, что Евгений поверил.
          - У тебя будет такая возможность. – Кивнул он, бросив взгляд на Анну, белое лицо той, стало каким-то почти прозрачным, казалось, что она тает от каждого нового удара, нанесенного ей тем, кого она любила со всей возможной наивностью и верой. Но герцог хотел, чтобы женщина услышала каждое слово, чтобы она хорошенько поняла – пути назад не будет, а сердце Эстерада Флавио никогда не будет в ее руке. Он рисковал, конечно, рисковал достаточно сильно – жизнью наследника Флавии, хотя его сын теперь отрицает это… Но у Евгения была уверенность, что любовь Анны к еще не родившемуся ребенку ничуть не меньше, чем любовь к Страду, возможно, даже больше, и она должна понять это для себя сейчас, должна понять, что у нее есть что-то большее, чем его красавец сын, что-то более важное в этой жизни. Понять и защитить.
          Стук в дверь был негромким, но настойчивым. Этим удивительным даром обладали все адепты церкви, медовая сталь – в голосе, словах, поступках. Пастыри людского стада…
          - Войдите, - позволил герцог и в комнату вплыл, иначе описать это действо было нельзя, патриарх Алексий, глава истинноверческой церкви, верный слуга герцога Флавио собственной персоной.
          - Мне сказали, что вы нуждаетесь во мне, ваша светлость. – Елейно проблеял священник.
          - Да, ваше святейшество, присаживайтесь, мне очень нужна ваша помощь и ваше святое слово. – Евгений приказал, и Алексий явился по первому зову.
          - Слушаю вас, сын мой, я готов оказать любое содействие детям нашего Господа. – Все будет сделано, как вы захотите, ваша светлость.
          - Мой сын требует развода. – Спокойно сообщил герцог.
          Церковник вздрогнул, но быстро справился с собой.
          - Истинноверие признает расторжение брака лишь по причине прелюбодеяния одного из супругов, ведь таинство венчания это клятва перед Богом, а он не любит тех, кто не держит своих обещаний.
          - Прелюбодеяние было совершено. - Теперь вздрогнула Анна, ее глаза полные муки поднялись на Евгения, не веря в такое предательство, но он ответил ей уверенным взглядом и продолжил. – Дело осложняется лишь тем, что я хочу для своей невестки разрешения на повторный брак.
          Алексий задумался, пожевал толстыми губами, размышляя. Ему было не привыкать, что герцог Флавио ставит его в трудные, почти неразрешимые, ситуации, но он потому и был патриархом, что умел находить выход из таких положений.
          - Тогда это будет очень сложно…
          - Конечно, вы правы, ваше святейшество. Я изложу факты. – Евгений поднялся, подошел к камину и остановился, как будто разглядывал диковинную кирийскую вещицу, привезенную в последний раз Шапуром Рустемом – черный ониксовый леопард, выгнув спину, готовился к прыжку. У жертвы явно не было даже надежды на спасение. Как жаль, что у старшего леопарда Флавио была больная спина… Когда-нибудь именно это спасет тех, кого в жертвы наметил он. – Мой сын Эстерад Флавио уличил свою жену Анну Валевскую в измене. Я готов признать факт измены и это является единственной причиной, по которой церковь может расторгнуть брак и дать Страду благословение на новый. Это известные всем догматы.
          Герцог на мгновение замолчал, проведя пальцем по спине леопарда, но не найдя там пыли, продолжил.
          - А вот дальше начинаются шутки Лукавого. Дело в том, что Страд отрицает свое отцовство, и это тоже совершенно справедливо, но я считаю, что грешник всегда имеет право на раскаяние и искупление, не Каспиан ли учил нас прощать? Поэтому я и хочу, чтобы Анна могла снова выйти замуж. За отца своего ребенка.
        В комнате повисла тишина, пока патриарх не выдержал и не спросил, подавшись вперед в своем кресле.
        - Это желание вполне понятно для верующего. Милосердие – велико, оно иногда творит истинные чудеса. Но кто же это?
        - Милосердие здесь ни при чем, - заметил Евгений, снова улыбнувшись, хорошо, что он стоял спиной к остальным, и они не могли этого видеть. – Отец этого ребенка я и я хочу искупить и свой грех!
        В небе над руннским особняком Флавио взорвался фейерверк. Шипящие огоньки бежали по бесконечному кругу, догоняя друг друга, и не гасли. Также чувствовали себя и люди, повергнутые в шок последними словами главы дома. Алексий так и сидел с открытым ртом, Страд вскочил со своего места, шепча «нет» и пытаясь найти ответ на сотни вопросов, а Анна сквозь слезы смотрела на Евгения, и в ее глазах явно читалось раскаяние, что раньше она хоть на миг усомнилась в своем втором отце.
          Говорят, что в ночь карнавала что-то заканчивается и что-то начинается, но обязательно исполняется то, что бывает невозможно в обычной жизни. Не найдя в себе сил и доводов отказать владыке юго-востока, патриарх флавийский кивнул, поднимаясь.
          - Я исполню вашу волю, ваша светлость. Это будет дорого стоить и вам, и мне, но я исполню это. – От волнения он даже забыл о своей елейности. – А сейчас я покину вас, чтобы сделать все приготовления, жду вас завтра в одиннадцать.
        Евгений кивнул, отпуская священника и давая понять, что завтра они будут.
        - Есть хоть что-то в этом мире, чего ты не можешь предусмотреть? – Горько спросил Страд, когда патриарх оставил их.
        - Если это касается благополучия Флавии, Страд, то я не могу позволить себе такой роскоши. - Ответил герцог, впервые назвав сына по имени и показывая тем самым, что не сердится на него. – Советую тебе научиться делать тоже самое, потому что нацепить корону – дело немудреное, а вот удержать ее на голове – дар посильнее любой магии.
        Евгений подошел к Анне, протянул ей руку, помогая подняться, и почувствовал, как женская ручка крепко схватилась за его ладонь. На вид Анна могла быть орхидеей, которой так нужна забота и тщательный уход, но она была очень живучей орхидеей. Герцог Флавио улыбнулся.
        - Идем, доченька. Тебе и малышу нужно отдохнуть, мы обо всем поговорим завтра утром. Надеюсь, что когда-нибудь ты простишь меня. - В дверях, он оглянулся и посмотрел еще раз на сына, стоящего в центре комнаты. Пожалуй, впервые он видел Страда потерянным и несчастным. Что же, это полезно, победы не учат побеждать, они лишь балуют. Побеждать учит поражение. - Игры закончились, сын. Началась жизнь.

* Что было пороками, то теперь нравы. (лат.)

[Эрмина Иберо]

7-8 Иглы. Шенбруннский дворец.

В ночи не различить
Отступников и судей
Не думай, как мне быть,
Когда тебя не будет
(с)

        Бал был великолепен, незабываем, превосходен, и достойно открыл начало царствования нового Императора, да продлится оно как можно дольше. Наверняка все сойдутся на этом, и завтра только и будет разговоров о том, какое удовольствие они получили. Но возможно еще большее удовольствие – уйти с самого замечательного бала тогда, когда тебе захотелось.
        Те окна ее покоев, что выходили на Вольтурну, время от времени освещались разноцветными вспышками фейерверка, и Эрмина приказала опустить занавеси. Каждый получает тот праздник, который пожелает. Сегодня уже были и музыка и свет, сейчас для них двоих довольно сумрака и тишины.
        Она прошла по комнатам, на ходу распуская волосы. Маска, в последний раз сверкнув металлическим оперением, легла рядом с зеркалом, и возле нее мужская рука мгновение спустя опустила простую белую полумаску.
        Никола де Нортми с одобрением посмотрел на приготовленное для них вино и фрукты.
        - Что бы обо мне ни думала твоя камеристка, позволить мне умереть от жажды ей не дает выучка.
        - Почему ты так решил? – Императрица с удовольствием сбросила туфли и полулежа расположилась на кушетке. Капитан взял бутылку и бокалы и сел на пол рядом, касаясь головой ее коленей.
        – Все твои приближенные, похоже, считают, что я плохо на тебя влияю.
        - Что же надо сделать, чтобы заслужить такую репутацию.
        - Ничего. – капитан разлил вино и протянул ей один бокал. – Главное – ничего не отрицать.
        Эрмина грела в руках тонкое стекло и смотрела на него. Она могла с закрытыми глазами вспомнить все его мельчайшие черточки, знала все перемены настроения на его лице. Но, как ни странно, она не уставала на него смотреть.
        Ветер с реки сильнее качнул занавеси, так что в комнату проникли отзвуки музыки и голосов. На балу нужно веселиться, балом нужно наслаждаться. И соблюдать правила. Бал – это то место, где вы должны вести себя хорошо, если конечно в ваши планы не входит спровоцировать скандал, наступив на вполне определенную ногу. Что бы ни случилось – бал есть бал.
        Эрмина вспомнила улыбку Агнессы, проносящейся в танце мимо нее. И ее лицо вчерашним вечером, когда она пришла во дворец, чтобы рассказать о предложении Динштайна. Очень спокойным голосом: «Эрмина, мне нужна твоя помощь. Я собираюсь поговорить с Диего. Я дойду до папы, если будет хоть крупица надежды, что он мне поможет. Он отец Фридриха. Я не выйду за него. Никогда».
        Мир, где женщина может значить что-то, только обретя – или потеряв – мужа. Хотя для этого ей предоставляется множество возможностей. Но здесь и сейчас это не было темой для отвлеченных раздумий. Потому что перед ней стояла Агнесса, которую она знала и любила очень давно. И было пылкое возмущение Сандры. Женщины на многое способны, особенно если им дают понять, что у них нет ни ума, ни воли, ни желаний. Она понимала герцога Остаррики. Но понимать – не значит одобрять. Как бы ни было ей жаль Альбрехта, больше всего ей было жаль его потому, что он и не подозревал, какие силы разбудил.
        Она взяла из фарфоровой миски на столе горсть земляники и, медленно поедая ягоды, еще раз вспомнила – все ли было сказано. Для того чтобы жениться на фрейлине Императрицы, необходимо сначала испросить ее разрешения. Мелочь, которая может и не остановить герцога Остаррики, а может и подарить им несколько спасительных дней. С Диего Агнесса должна была переговорить сегодня, и кажется, он на их стороне. Этому она была очень рада.
        Очередная вспышка фейерверка за окном на миг осветила всю комнату.
        - Жаль, что нам не суждено вместе строить заговоров, Эрмини. Ты великолепна, когда что-то замышляешь. – капитан протянул руку и обхватил пальцами ее запястье поверх браслета из старого золота. Она надела его сегодня в пару к медальону, привезенному Диего.
        - Чем еще занимать себя вдовствующей императрице? – ее губы дрогнули, но молодая женщина не улыбнулась. – К тому же, наш прошлый заговор окончился…
        - Моей победой? – он серьезно смотрел на нее, и в его глазах и улыбке не было торжества. – Моя победа – твоя победа. Ваше Величество не желает заключить еще одно пари? Например, на то, кто будет следующим императором?
        - Вы говорите крамольные вещи, капитан.
        - Дурная привычка, каюсь. - Никола поднес к своим губам ее ладонь, полную земляники, и принялся осторожно собирать ягоды. – Но кто, если не я. Капитану императорских гвардейцев предписано иметь геройский вид и уметь красиво носить форму. Я же, помимо этого, еще умею говорить умные глупости.
        - А командование гвардией и охрана Императора в твои обязанности не входит?
        - Сейчас? – он рассмеялся и отпустил ее ладонь. – Зачем? Твой племянник неплохо с этим справляется, а форма его людей лучше сочетается с дворцовой обстановкой.
        Она впервые видела совершенно незнакомого ей Николу. Без той маски, которую он носил каждый день, просто и прямо обнажившего свои чувства. Тот, кем он наверное был когда-то. Эрмина поняла, что этот миг вряд ли повторится. Как бы сильно мы не желали стать всем для дорогого человека, как бы ни желали стать им, всегда останутся запертые двери и выброшенные ключи.
        В нас живет множество людей. Те, какими мы должны быть. Те, какими мы хотим быть. Какими нас видят окружающие, каждый из них. Мы раздираемы изнутри словами Честь, Долг, Любовь, Гордость, Желание. Очень красивые слова, чем они красивее, тем больше вероятность, что именно они не дадут вам спокойно жить.
        А еще всем, даже императрицам, присущи мелкие пороки. Любопытство, например. Или спящее в каждом, но иногда – совершенно не ко времени – просыпающееся убеждение, что все проблемы на свете можно исправить несколькими фразами.
        - Вы были лучшими друзьями в Корпусе.
        - Печальная история о двух мальчиках, которые когда-то поклялись всегда быть друзьями, но потом под давлением ужасных обстоятельств забыли об этом… в мире и без того довольно душераздирающих сказок, Эрмини.
        - Я люблю Диего. – она спокойно встретила его взгляд.
        Он кивнул в ответ.
        - Я тоже. Ты думаешь, ему легче от нашей любви? – Не ожидая ответа, он слегка улыбнулся. Дверь закрылась. – У Вашего Величества осталось еще немного любви для меня? – Никола неожиданно сильно потянул ее вниз, и она бы упала, если бы его руки ее не подхватили. Эрмина рассмеялась и обняла его.
        Мы всегда сами усложняем себе жизнь. Только сами. Они с Николой выбрали друг друга, зная, что все равно останутся каждый на своей стороне. Значит и винить им будет некого. Трудно – но они попробуют, ведь если не ставить перед собой несбыточных желаний и не пытаться до них дотянуться – жить будет не интересно. Поэтому она улыбалась и тихо шептала признания, ничего не обещая и не требуя. А он бережно касался ее шепчущих губ, принимая и отдавая поцелуи, пока это не захватило их настолько, что все слова были забыты. Любовь – это очень важная игра. Самая важная.

[Отец Фабиус]

Но скажет кто-нибудь:
"ты имеешь веру, а я имею дела":
покажи мне веру твою без дел твоих,
а я покажу тебе веру мою из дел моих.

8 число месяца Иглы. Ранее утро.
Рунн. Шенбрунн.

    Когда танцевать остались только самые молодые и энергичные, а заря уже окрасила небо в нежно-розовые тона, на балкон Имперского дворца вышли два человека. Холодный утренний воздух распугал остальных гостей, а целующиеся парочки предпочитали более укромные места. Двое, они последнее время, часто встречались, хотя ничем не походили друг на друга. Гигант и карлик, монах и воин, князь и сантэт… Говорят противоположности притягиваются, в данном случае, это похоже действительно имело место.
    Немногословный князь Брамера молчал, оглядывая раскрывающиеся перед ним просторы. Глава Ордена Игнитиссов перебирал четки, шепча про себя слова молитвы.
    - Пахнет дымом! – наконец заметил Торнхейм.
    - Усилия Лазариуса увенчались успехом… - заметил Фабиус. – Первый день нового царствования, первый день без откровенцев в Рунне. Друг мой, мы видим зарю новой эры. Нашей эры. Святая Экклесия идет на подъем.
    - Это запах нашего триумфа! – князь с силой втянул в себя воздух. – Ересь будет выжжена с тела Империи каленым железом. Мы уничтожили Черного герцога, мы изгнали большинство откровенцев из Рунна… Наша цель достигнута.
    - О нет, мне не удалось сделать, что я хотел, – промолвил сантэт с какой-то легкой грустью. – Мы убили человека и породили легенду. Теперь они будут умирать с его именем на устах. Мы подарили Черному герцогу бессмертие на блюдечке.
    - Но нам уже никто не помешает, – возразил князь.
    - Помешают… - Фабиус прищурившись, смотрел за горизонт. – Диего оказался не тем человеком, которого мы все ждали. Он надеется на то, что в Империи смогут жить и правоверные и еретики, жить в мире…
    - Еретики? – Торнхейм, казалось, растерялся.
    - Идея мне понятна, – сантэт холодно улыбнулся своими тонкими губами. – Другой вопрос, что я с ней не согласен… Однако, сейчас нам придется чуть свернуть нашу деятельность по контрнаступлению экклесии – слишком уж взбаламутили воду мои и ваши верные слуги. Настолько сильно взбаламутили, что я начинаю сомневаться в их верности.
    - Смерть предателям! – процедил князь. – Если я узнаю, что кто-то предал меня… То… - он заскрипел зубами, отломав мраморный парапет. – Убью его своими руками.
    - Разумеется. – Фабиус кивнул. – Мой предшественник, увы, не занимался проблемами Брамера, только я обратил свой взор на эту благословенную Господом страну. У вас есть проблемы, князь, не отрицайте. Но вера может все – ободрить народ, обязать вассалам верно служить сюзерену, наполнить казну, воздвигнуть монастыри. Для войны еще слишком рано, поэтому мы займемся мирными делами, которые, разумеется, послужат вящей славе божьей и укрепят устои нашей матери-церкви.
    - Что Вы предлагаете? – спросил Иоганн-Готфрид.
    - Я дам вам помощника, – кивнул Фабиус. – Он поможет в управлении княжеством, заодно будет сообщать мне как у вас там дела. Я хочу заняться вот чем – по всей Империи создать сеть учебных заведений для простонародья, чтобы их там учили – грамоте, счету, устоям религии. Откровенцы зачастую выигрывают потому, что среди них много образованных людей – они торговцы, менялы, умеют хорошо говорить, пудрят мозги, везде распространяя свои раскольнические идеи. Наше же монашество, увы, давно потеряло связь с народом, погрязнув в грехах и нечистотах, тут Гольцер прав. Как бы то не было, я хочу вернуть эту связь.
    - Умно, – согласился Торнхейм, почесав затылок. – Что за помощник?
    - Брат Октавиус. – ответил сантэт. – Чрезвычайно толковый молодой человек, своими речами в Ауралонском университете снискал всеобщее почтение. А его трактат «Противу ереси и безбожия» - просто гениален. Месяц назад он принял решение вступить в наш Орден, решив послужить делу божьему. Я думаю… - сантэт улыбнулся. – Он станет моим преемником.
    - Хорошо. – Готфрид кивнул. – Где ж он?
    - Скоро прибудет в Рунн. – Фабиус улыбнулся. – Всему свое время, князь. Не торопитесь.

[Народ]

Посмотри на врагов моих, как много их,
и какою лютою ненавистью они ненавидят меня.

8 число месяца Иглы. Ранее утро.
Рунн. Служилый город.

    Здесь, как и в городе, все суетились, но в отличие от города в штаб-квартире Городской Стражи суета была упорядоченной, четко выверенной и необходимой. Эрик ван де Веер повел Брома ван Хооса прямо к капитану Сэмьюэлу Гради-Праду. Тот принимал отчеты командиров своей стражи, которые докладывали об обстановке на местах.
    - …На улице Стекольщиков толпу разогнали… Пожар на улице Кожевников потушен… - доносились обрывки отчетов.
    Сэмьюэл Гарди-Прад мрачно кивал. Можно было с уверенностью утверждать, что бунтовщикам удалось застать городскую стражу врасплох, как бы это не было невероятно.
    - Капитан! - Эрик привлек внимание своего начальника, - Смотрите, кого я привел.
    Бром холодно улыбнулся, когда Сэмьюэл посмотрел на него изумленными глазами.
    - Я думал, что Вы уже давно в Коннланте, - сказал он.
    - Увы, - ван Хоос сел на стул,  - Не вышло.
    - Ладно, - Гарди-Прад кивнул,  - Может теперь удастся выяснить подробности произошедшего… Ну, давайте, выкладывайте все, что знаете, Бром. Мы друг друга давно знаем, и будет нехорошо, если вы в чем-то солжете, или что-то утаите. Очень нехорошо, - глаза капитана опасно сверкнули.
    - Я ничего не знаю с тех пор, как умер Этьен, - жестко сказал ван Хоос, - Расскажите лучше, что Вам известно о произошедшем, и я, может быть, смогу что-то пояснить.
    Сэмьюэл обвел глазами присутствующих. Взяв со стола кружку и оплетя её пальцами, он сделал глоток, а затем минуту испытующе смотрел на ван Хооса.
    - Это началось поздним вечером. Нас предупреждали, что могут возникнуть беспорядки, но такого не ожидал никто. Абсолютно стихийно на нескольких площадях собрались большие толпы подвыпившего народа. Впрочем, такое часто случается в праздники, - капитан поднялся и сделал несколько шагов по кабинету, - Но, опять же внезапно, на подмостки, которые тут же сооружались из подручных материалов, выступили святые отцы с речами о том, что, мол, надо бить еретиков, защищать экклесию и так далее. Пьяный сброд съел эту провокационную пафосную чепуху. Двоих провокаторов нам удалось убрать прежде, чем они завели толпу, но остальные свое дело сделали: народ разбушевался и пошел громить коннлантскую слободу, которая, разумеется, тут же была оцеплена.
    Взгляд Сэмьюэла остановился на Эрике, тот утвердительно кивнул.
    - Толпа поволновалась, поволновалась, но стража ее сдерживала. До тех пор пока не появился вооруженный до зубов отряд, судя по описанию, брамерцев. Они прорвали оцепление, впустили толпу в слободу, и начали поджигать дома, убивая всех, кто там жил. Всех подряд. Стражники, конечно, сражались с ними, но поскольку народ подбивали к выступлениям в разных частях города, оперативно стянуть всех в слободу мы не могли.
    Дальнейшее Вы могли видеть сами, Бром. Когда полыхнуло, толпа разбежалась. Мы стали спасать уцелевших, раненых, вытаскивать людей из огня… Странно то, что в большинстве своем брамерцы словно испарились куда-то. Мои люди предполагают, что им был известен какой-то секретный ход, или же кто-то спрятал их у себя. В любом случае, бунт уже усмирен, но коннлантская слобода сгорела дотла. Кроме того, у меня на руках несколько сотен убитых…
    - Что ж… - Бром ван Хоос прикрыл лицо руками, - Они своего добились. Теперь все откровенцы уедут из Рунна. Люди знают, что на них идет охота. Люди знают, что их почти некому защитить.
    - Кто эти «они»? - наклонившись к нему, спросил Сэмьюэл, - Кто эти «они», Бром?
    Бывший секретарь молчал. Наконец, он тяжко вздохнул.
    - Мы слабы. Даже знайте Вы правду, Вы ничего не сможете сделать.
    Внезапно, их разговор нарушил шум за дверями. Стражники втащили в кабинет потрепанного священника, в разорванной расе, с безумным взглядом и лицом в золе.
    - Вот он, гад, - сержант подтолкнул священника к столу капитана, - Это он всё устроил, сэр.
    - Покайтесь грешники! - возопил задержанный, - Ибо грядет Суд Господний! Смерть еретикам!
    - Кто это? - спросил Сэмьюэл.
    - Говорят, его зовут Промпус, господин капитан. Это он призывал толпу сжечь коннлантскую слободу. Он во всем признался, сэр
    - В чем признался? - Гарди-Прад устало смотрел на пленника.
    - Это я все организовал! - с безумием во взгляде поведал отец Промпус, - Я подучил других, как надо говорить и что надо делать! Я дал золото наемникам из Брамера! Ибо гнев Господень должен пасть на еретиков! Геенна огненная ждет их!
    - Киньте его в камеру, - Сэмьюэл презрительно отвернулся, - Прекрасно. Похоже, заговорщик изобличен…
    - Нет, - Бром помотал головой, - Это только начало. Послушайте, капитан, будьте осторожны, это расследование может далеко зайти… Золото и сталь, вера и сила идут в этой игре рука об руку, кто знает, что случиться дальше.
    - Идите с миром, ван Хоос, - Сэмьюэл Гарди-Прад махнул рукой, - Думаете, я не понимаю?… Я все прекрасно понимаю…

[Шарль де Нортми]

8 число месяца Иглы.
Утро. Шенбрунн.

- Мне больше нечего добавить к тому, что уже было сказано бургомистром Фонтоне, - короткий взгляд в сторону недавнего докладчика, маршал Рунна прямо смотрел на нового императора и стоящих чуть в отдалении, но все же очень близко к нему: герцогов Иберо и Динштайн. Чуть позади их виднелась фигура кардинала Рунна. - Мое предложение таково: два моих кавалерийских эскадрона присоединятся к городским силам, охраняющим город. Один эскадрон под командованием Онорэ де Кламора, второй - еще один взгляд прямо в лицо Диего, - под командованием Фернандо Иберо.
      Герцог Иберии спокойно встретил взгляд маршала, который неторопливо завершил свою речь:
- Я всего лишь солдат, Ваше Величество, поэтому могу обещать, что мои воины сделают все, чтобы на улицах Рунна воцарился порядок. В чьих бы интересах не велась эта грязная война.
      Строгие губы герцога Динштайна коснулась едва заметная улыбка:
- Мне кажется вы торопитесь, говоря о войне.
- Нисколько, герцог. Когда в городе, где нет эпидемии, день ото дня гибнут десятки и сотни людей, убитых под покровом ночи, я считаю, что идет война. Именно поэтому я предлагаю перевести сюда часть моих войск.
- Мы только приветствуем это шаг, маршал, - заговорил Константин. - Надеюсь, что вы сможете совместными усилиями остановить эти кровавые побоища. Надеюсь, что ваши общие действия, - наклон головы в сторону Гарди-Прада, - помогут поддержать порядок в городе и не допустят повторения случившегося?
      Шарль кивнул головой:
- Да, Ваше Величество, - короткий, по военному поклон. - Разрешите идти?
- Ступайте. И да поможет вам Творец, - в голосе Константина слышалась необычайная для правителя кротость.
      Маршал развернулся и чеканя шаг покинул зал, где собрался малый совет, созванный Константином после еще одного погрома столицы.

      После соответствующих представлений присутствующих Константину, бургомистр взял слово для небольшого доклада, где немногими словами описал происходившее ночью в городе и действия, которые предприняли городские власти для ликвидации беспорядков. Шарль не мог сдержать усмешки, когда слушал доклад бургомистра о прошедшей ночи, которую дворец отметил карнавалом, а город - очередной, кровавой бойней. Гарди-Прад несколько отрешенно смотрел прямо перед собой, чуть сжимая руки в кулаки.
- Вам смешно? - негромко, чтобы не прерывать речи Фонтоне, спросил Динштайн, прищуривая темные глаза.
- Я давно разучился плакать, - улыбка так и не покинула губ маршала.
- Вряд ли тут помогли бы слезы, - вмешался в их короткую перепалку герцог Иберо.
      Первый маршал задумчиво перевел серые глаза на заговорившего: его действия были безупречны с точки зрения тактики, но смогли бы эти действия объединить тех, кто явно желал лишь раздора. И не была ли тут еще более тонкая игра, где безупречность действий одного лишь прикрывала произвол, творимый другими. За широкую спину генерала Юга многие могли встать, оставаясь по сути - невинными.
- Как и слова, - наконец промолвил Шарль.
- У вас есть предложения? - хотелось верить, что в глазах иберийца мелькнула надежда, на которую последовал незамедлительный и коротко-исчерпывающий ответ маршала:
- Да.


      Шальной ветер трепал короткие волосы мужчины, что с видимой усталостью сидел на огромной скамье, задумчиво глядя перед собой. Впереди вновь разговоры, действия, предупреждающие опасность, бесконечные многозначительные взгляды в спину или в лицо, в зависимости от смелости смотрящего. Стоять беспрекословно под всеми ветрами - разве это непохоже на нескончаемую вахту? Мужчина усмехнулся, проводя рукой по пепельным волосам:
- Итак: cui bono?*
- Разрешите мне ответить на этот вопрос, сын мой? И словами Книги, которая всегда отвечает на все вопросы, - Шарль обернулся. Перед ним стоял священнослужитель, чьи действия порой было так непросто понять.
- Извольте, - помолчав, ответил Нортми.
- Duobus certantibus tertius gaudet**. И было сказано: не давай Лукавому сил, отвечая злом на зло, ибо проиграет любой, вступивший в схватку с ним. Все это - лишь повод к войне, сын мой.
- Что вы имеете в виду, кардинал Руиз? - прищурился маршал.
- То, что гибель вашего брата - лишь одно из многочисленных следствий его действий, сын мой. Мы сами порождаем чувства, которые испытывают к нам - ненависть, приязнь, нежность, любовь, неприятие. Если бы мы были едины и понимали друг друга, то боли было бы меньше.
      Маршал усмехнулся, чуть погладив правую руку:
- Предлагаете мне подставить другую щеку, святой отец? Или - что было бы проще - самому полезть под пули тех, кому захочется истребить весь наш род? Нас осталось немного и, возможно, род Нортми уже не поднимет больше головы, чтобы встретить выпад в лицо.
- По-моему вы лучше меня знаете, что я предлагаю. Ваш сегодняшний поступок явно показывает, что вы принимаете и поддерживаете власть Константина.
- Да, - просто ответил воин. - Но я принадлежу другой эпохе, святой отец. И до сих пор готов верить честному слову, предпочитая проверить человека дающего его - делом. Я верю клятве нового Императора, склоняю перед ним голову и готов служить ему.
      Кардинал задумчиво посмотрел в лицо своего собеседника, рукой показывая дорогу, по которой они медленно пошли:
- А также вы не желаете склонять голову перед теми, кто стоит за императором? - пронзительный взгляд черных глаз.
- Я не верю в слова герцога Дены, как и всех его приспешников - игнитиссов. Не верю и знаю, что мой брат мог бы ответить на любые обвинения или объяснить свои действия. Но мертвые не поднимаются из земли, а скорбь и слезы - удел слабых сердцем и духом. Я предпочитаю разговорам - дело. За герцогом Иберо - есть дела, а за игнитиссами - ядовитый шепот. Вы тоже не будете дышать ядом, святой отец, зная, что такое свежий ветер. Поэтому я сделал то, что сделал.

* cui bono - кому это нужно?
** Duobus certantibus tertius gaudet - когда двое дерутся, радуется третий.

[Рой Артур Фрост]

8 день месяца Иглы.
Рунн. Особняк Фростов в королевском городе.

    Перо оставляло за собой равномерный чернильный след. Строки, въевшиеся в шершавую белую поверхность бумаги, написанные своевременно и переданные в нужные руки, порой могли иметь не меньший вес, чем наличие армий или золота. Первый Тан Севера знал цену словам возможно более, чем кто либо в подвластных его Праву землях, где принято решать любые задачи силой оружия. Но сейчас даже для Севера настало время слов.
      Пока Евгений, в свете поражения Флавии в Совете и после выходок собственного отпрыска, вынужден свернуть открытую политическую деятельность, пока многочисленные герцоги и графы делят между собой министерские кресла, и ступеньки поближе к трону, Рой имел свободу поставить точки в слишком затянувшихся спорах за собственные земли.
    «По причине всего вышесказанного приказываю приставить к Лотте Тарл особую охрану, а так же отложить назначение нового наместника до прямых распоряжений из Ревельборга.»
    Взгляд Первого Тана упал на часы, мужчина запечатал конверт и поднялся из-за стола.
- Это письмо должно быть отправлено в Асторин сегодня.
- Да, мой Тан, - все это время, наблюдавшая за его действиями Вердения чуть склонила голову,- Вас уже ожидают.

    Он приехал одним из последних. Смотритель небольшого дворянского кладбища в Золотом городе принял поводья лошади. За прошедшие недели похороны давно перестали быть событием способным привлечь чье-то массовое внимание. Поэтому, несмотря на то, что придавали земле тело человека принадлежавшего к одному из герцогских домов, провожать его пришли немногие. Самые верные слуги, несколько друзей умершего по корпусу, церковные плакальщики и чуть в стороне от всех еще четверо – Блэкстоун, Райм, Грейсторм и Прад. Присоединившись к ним, Рой кивнул и молча пожал руки своих танов. Проповедь подходила к концу. 
    Святой отец, откровенец с монотонным распевом читал заупокойную молитву, призывая принять волю господа, столь рано забравшего одного из своих сыновей для бытия небесного. Усопший действительно был молод, красив и при жизни носил высокий титул…. Но смерть никогда не приходит рано, более того в этот раз она явилась, как никогда, вовремя.
- В Кьезе могут начаться волнения, - Грейсторм нахмурился, запуская пятерню в темно рыжие, разметавшиеся от ветра волосы.
- Они стали жертвами своей собственной спеси, - Асни говорила негромко, однако так что бы Таны могли отчетливо услышать ее.
    В чем-то Рой мог бы с ней согласиться. Необоснованная гордыня одного способна погубить многих, но в данном случае скорее сберегла.
    Арно Тарл умер, не оставив наследников, сохранившись в памяти соотечественников, как невинная жертва коварности Флавийцев, за помощью к которым Кьеза уже конечно не обратится. Несомненно, Евгений, с его способностью играть на ходы вперед не мог преподнести Рою подобного подарка, к тому же на том вечере был десяток, а то и боле людей, чьей смерти герцог Флавии мог бы желать более….
    Но яд был использован редкий, а на такие игры в столице любителей немного.
- Какая горькая утрата, - чуть хрипловатый глубокий голос.
    Губ первого тана коснулась прохладная усмешка, он поклонился, целуя руку подошедшей к ним женщины в черном.
- Я ждал, что вы придете сюда, Номени Норн.
- Мальчик был так молод, - на кроваво красных губах Карны на мгновение появилась улыбка, - Прискорбно, что господь выбрал для него такую судьбу.
- Судьба порой мудрее и выше нашего понимания.
    На короткое время воцарилась тишина. Священник закончил молитву, и в могильную яму с глухим стуком повалились комья земли, старательно сгребаемые мрачными расторопными служками. Вскоре все было кончено.
- Я провожу вас до кареты, номени.
    Карна не возражала. Молча, не мешая годами копившейся здесь скорбной тишине, они преодолели ведущую от захоронений к городу аллею.
- Был рад увидеть вас, и, - Рой усмехнулся касаясь губами пальцев протянутой ему руки, - Я благодарен вам за оказанную Северу услугу.
  Взгляд непроницаемо черных глаз одной из первых красавиц и отравительниц Империи ненадолго задержался на его лице, потом она улыбнулась.
- До встречи, Первый Тан, - гордая темноволосая голова склонилась в коротком поклоне.
  Обитая черным бархатом дверка захлопнулась и вороная пара тронулась с места.

  Таны, те немногие, кому Рой мог доверять по меньшей мере в делах политических, ожидали его все там же, в стороне от уже начинавших расходиться плакальщиков и провожавших. В сравнении со столичным людом в глаза резко бросалась схожесть этих людей, на севере слишком часто терявшаяся в отличавших их друг от друга мелочах. Хозяева северных морей скованы из стали, а не из золота.
  Рой никогда не льстил ни себе, ни своему краю. История севера нередко писалась хитростью и жестокостью, и в ней хватало как властолюбцев, готовых развязать войну, едва появлялась возможность собственного господства, так и просто людей недалеких…. Но жили и умирали во Фросте не за слова, призрачную честь или веру, как не искали сложных путей или оправданий своим поступкам.
    Возможно, нужно родиться на тех суровых берегах, что бы понять, как дорога жизнь и насколько мало она вместе с тем стоит. В Империи говорят, что у Фростийцев вместо крови морская вода. В этом есть доля истины, море живет в каждом из них, не отпуская надолго и не обещая простых судеб никому из своих детей.
    Разговор был недолгим. Так или иначе Совет и Коронация остались позади, страна обрела нового Императора, Север союзника, а значит дела большинства Фростийцев в столице окончены.
    Через пару дней Грейстром отправится в Каэлернис, туда, где новому Тану этих мест и положено быть, что бы навести порядок в наследии продавшихся флавийцам Аэда. За ним, сразу после свадьбы Виктории, в Осколок отбудет и Ормо, он пожалуй один из немногих, кто сможет распознать опасность, коснись столицы Севера в отсутствии Первого Тана какая-то угроза. Рой предпочел бы отправить с ним и Асни. Райм тяжело давалась та двойственность, которой ей приходилось придерживаться в столице, но Император имел право знать свою кузину, как и для нее самой будет лучше принять и эту сторону своего происхождения. Несмотря на ненависть, которую Тан Райм испытывает по отношению ко всему, что может отделить ее от северных берегов, к Дому Александритов она принадлежит не менее, чем к Фросту.
    Что касается Дирока дэ ла Прада, молодого Тана Алиера, после последних событий к нему наметился отдельный разговор, для которого сейчас были не подходящими как время, так и место. Несмотря на то, что зачастую Дирок мог показаться человеком подчеркнуто светским и готовым на необдуманные поступки, на его счету был не один удачный морской рейд, и он не никогда не давал сколь нибудь серьезных поводов сомневаться в его верности Фросту.
- У меня будет к вам дело, Тан Прад. Я бы хотел, что бы по прошествии праздников, мы могли обсудить это.
    Дирок кивнул и улыбнулся:
- В любое время, Тан.
- Это потребует отъезда из столицы. Мне нужно, что бы вы были к этому готовы.

    Оскалившийся мертвый волк лежал прямо за воротами особняка в луже собственной темной крови, у выложенной камнем тропы ведущей к крыльцу дома. Вокруг уже собрался с десяток слуг замолчавших при появлении хозяина дома. Пара белых собак с молчаливой жадностью обнюхивали воздух. Рою был знакомо предчувствие, сквозившее во взгляде этих псов, предчувствие грядущей охоты.
- Подкинули после вашего отъезда, Тан. Было приказано не касаться до того, как вы вернетесь, - слуга бросил взгляд на остановившуюся в стороне Вердению, - Сообщить в управление стражи?
  Рой, усмехнувшись, покачал головой.
-Нет. Отвезите зверя в заповедный лес, и закопайте.
  Кто-то решается угрожать дому Фрост… Что ж угрозы удел тех, кто по каким-то причинам не может пойти на большее, во всяком случае, не в это время.
- Собаки взяли след, Мой Тан. Спустить стаю? - Вердения улыбнулась, глядя на нетерпеливо застывших рядом с ней питомцев. Одна из собак ткнулась Рою в руку, ожидая одобрения сказанных мгновение назад слов.
- Нет. Не сейчас.

[Никола де Нортми]

Ничто не нарушит покой этих мест
Ни птицы, ни звери, ни люди
Поставлен на этом на городе крест
Здесь нет ничего... и не будет...
© Археология

8 число месяца Иглы. Рунн. Служилый город. Замечательный день.

          Неоправданные надежды – горечь сожженного дотла. В ноздри ударил острый запах тлеющей древесины, камней, тряпья и человеческого мяса. Никола де Нортми поддел носком сапога доску, она перевернулась, упала и рассыпалась горсткой черного пепла, оставив на блестящей поверхности пару матовых царапин.
          Возмущенно каркнув, с одной из уцелевших балок сорвалась ворона и улетела прочь. У птицы было куда больше разума, чем у некоторых представителей человеческого племени, нарушивших сегодня покой ее благородного дела. Император Константин в сопровождении нескольких представителей знати и своей охраны почтил присутствием место случившейся трагедии. Слишком много трагедий для одного города.
          Городская стража успела убрать тела и навести порядок в слободе, люди, превратившиеся ночью в животных, разбрелись по домам, чтобы позже проснуться и с удивлением вспомнить случившееся, не веря, что они были частью вчерашних погромов. Из их смертной памяти скоро сотрутся крики умирающих детей и женщин, глаза полные немой мольбы и собственный звериный оскал, вызванный первобытным желанием убивать. Только кровь с рук смывается очень долго.
          Пока Его Величество в окружении пары иберийских солдат и императорской гвардии внимательно слушал рассказ одного из стражников, запинавшегося от усталости и мысли, что он говорит с самим Императором, Никола медленно пошел прочь, заглядывая в пустые глазницы дверей и окон.
          Почерневшие скелеты зданий с остатками плоти стен врезались в голубой шелк неба и рвали его своими острыми краями. Кое-где еще догорали последние пепелища и ввысь рвались сиротливые струйки дыма. Было необычайно тихо. Жизнь, правившая здесь до вчерашнего вечера, была свергнута. Ныне здесь правила смерть, более могущественная владычица, и более милосердная.
          Никола усмехнулся сладко-трупной иронии этих мыслей.
          - В этом есть что-то прекрасное. – Раздался мягкий женский голос за его спиной, не упрек, но легкое сожаление о случившемся ночью.
          Капитан императорских гвардейцев посмотрел через плечо. Алиса Иберо была поглощена созерцанием останков ночных пожарищ.
          - Лишь то прекрасное, что есть в смерти, ваша светлость.
          Герцогиня рассмеялась и обернулась к мужчине, но ответила ему другая женщина.
          - В ваших устах все так легко и просто, герцог де Нортми, если бы так же все было и в жизни.
          - Не думаю, что можно долго выдержать легкую жизнь. – Улыбнулся Никола, помогая Эрмине перешагнуть через остатки разрушенной стены. Сквозь тонкую ткань ее перчаток он почувствовал тепло руки и легкое пожатие тонких пальчиков. Глаза их встретились, и вокруг полыхнул новый пожар, который пришлось тушить надежной стеной ресниц. - Впрочем, все, что происходит, зависит только от нашего взгляда на вещи. Если хочется, чтобы все было хорошо, стоит лишь захотеть.
          - Значит, если бы вы захотели, то прошедшей ночи не случилось бы? – С иронией в голосе и глазах уколола Алиса.
          Аромат жасмина и горького апельсина, победивший запах смерти, тонким лезвием вскрыл вены воспоминаний о сегодняшней ночи, и капитан императорских гвардейцев отрицательно покачал головой.
          - От меня зависит лишь то, что касается моей несравненной персоны, за судьбы мира я не отвечаю, но ни за что на свете я бы не отказался от сегодняшней ночи.
          Лишь слепой мог не заметить того, как он при этом смотрел на молодую женщину, все еще сжимавшую его руку. Алиса Иберо никогда не была слепой и уж, конечно, она не была глупой. Губы герцогини слегка изогнулись в понимающей улыбке.
          - Счастье одного стоит жизни сотен.
          - Осуждаете?
          - Каспиан меня упаси! – Перекрестилась Алиса. – Слишком часто я боялась, что осудят меня, чтобы теперь судить других.
          Они ушли уже достаточно далеко, и говорили вещи, которые не дозволено озвучивать в свете, где приличия были названым иначе лицемерием. Любопытно, что правду можно говорить лишь среди выжженной пустыни, а ложь так красиво и уместно звучит среди мрамора и бархата.
          - Что вы чувствуете, когда убивают людей одной с вами веры?
          - Думаю, мало кто в этом мире придерживается моей веры. Что касается убитых сегодня, то среди них есть как откровенцы, так и экклесиаты. Не ждите, что я буду сожалеть об одних больше, чем о других. Все они были, прежде всего, людьми. – Такое привычное каменное спокойствие в голосе и глазах, капитан императорских гвардейцев давно этому научился, чтобы не ошибаться.
          Эрмина все это время молча стояла рядом, позволяя ему сжимать свою ладонь. И он был благодарен за это молчание. Ее карие глаза внимательно чертили линии на развалинах, а ему было достаточно видеть их тихий свет, чтобы гнев, растворенный в его крови, умирал сам собой.
          - Сегодня ночью все начали именно экклетики. – Едва слышно прошептала она, бросая на Николу мимолетный взгляд.
          - Или кто-то, кому очень хочется еще одной священной войны. – Герцогиня Иберо предпочитала называть вещи своими именами. – Дурной знак, что правление очередного Александрита начинается с гибели его подданных, да еще именем экклесии.
          - А виноваты, как всегда, будут Иберо. – Полушутя, полусерьезно заметила вдовствующая императрица.
          - Тем более, что Нортми умерли вместе с моим отцом.
          - Вы так охотно списываете себя со счетов?
          - Нет, просто я никогда и не претендовал на многое. – Он широко улыбнулся. – Оно само претендовало на меня.
          Где-то обрушилась часть стены, и все трое замолчали, слушая, как в неживой тишине падают на землю камни, поднимая столбы мертвой пыли и сажи, беспокоя прах и складываясь в причудливые картины разрушенного мироустройства.
        - Невероятная наглость. – Не обращаясь ни к кому конкретно, высказала свою мысль Алиса. И было непонятно - относится ли это замечание к тем, кто именем экклесии учинил ночной погром, или к самонадеянности герцога де Нортми, или к стене, заставшей их врасплох своей безвременно-громкой кончиной.
          - Вы говорите о помолвке Беатрис с Императором, ваша светлость? Должно быть, матери горько слышать такие слова о вчерашнем объявлении королей юга. Ведь именно «невероятной наглостью» многие назвали про себя этот союз. – Николе стало весело.
          - Слишком много вдов в семье Иберо. – Кивнула Эрмина, кладя руку на его плечо и отрицательно качнув головой. Она любила Алису, и она тоже была Иберо. Ни на мгновение они оба не забывали своих фамилий, не имели права, иначе могли порезаться об осколки прошлого.
          - Но ведь вы сделаете все возможное, чтобы моя дочь не стала вдовой, капитан де Нортми? – Женщина больше не играла, мать не может играть жизнью, судьбой и счастьем своего дитя, хотя даже здесь, когда ставкой служит уверенность в том, что ты делаешь благое дело, все зависит от человека.
          - Несомненно. – Серьезно ответил он и даже не солгал при этом.
          - У каждого из нас своя игра, со своими правилами. – Неожиданно устало сказала герцогиня то, что не стоило бы говорить ни врагам, ни друзьям, но ведь Никола и Эрмина и не были для нее ни тем, ни другим.
          - Свой Рунн… - Улыбнулась вдовствующая императрица, подходя и сжимая ее пальцы. Изо дня в день Эрмина находила в себе силы быть опорой тем, кого любила, и единственное, что оставалось герцогу де Нортми, это восхищаться. И быть опорой для нее, вопреки логике, рассудку, и людской молве. Он просто оставался рядом, кто посмел бы его осудить за это? Те, кто смел, к их несчастью, не знали, что такое сердце, бьющееся в груди, и душа, отраженная в глазах.
          - И свои герои. – Усмехнулся он, подавая обеим женщинам руки, чтобы проводить к носилкам. Хватит правды жизни на сегодня, можно возвращаться в роскошь сладкой лжи.
          Императора они застали за созерцанием величественной в своей ужасающей реальности картины пепелищ. Монарх задумчиво смотрел в никуда, Никола надеялся, что он молится о душах умерших. Интересно, что он чувствует, видя, что его царствование начинается со смерти. Хотя у каждого своя дорога – не свернуть.
          - Мы возвращаемся во дворец, - величественно кивнул Константин, спустя какое-то время. Он легко оказался в седле белоснежного коня и в сопровождении конных гвардейцев направился к центру города и своему дворцу. Для него все только начиналось. Глядя вслед процессии своих людей, возглавляемой новым Императором, капитан де Нортми с удивлением понял, что эти королевские манеры, золотистые волосы и сапфирная синева глаз рисуют в его сознании лишь Константина и никого больше. Все же иногда в скоротечности человеческой памяти есть что-то хорошее, ибо мертвецам положено покоиться в могилах, как бы им не хотелось иного.
          Под голубым весенним небом, пахнущим сожженными жизнями и уничтоженным укладом вещей, Никола де Нортми навсегда простился со своим прошлым, прекрасно зная, что ждет его в будущем, потому что сам сделал этот выбор. Мужчина улыбнулся.
          Помогая герцогине Иберо устроиться на мягких подушках носилок, он столкнулся с взглядом карих глаз. Они серьезно и немного удивленно рассматривали его.
          - Я не ожидала этого от вас.
          - Кто знает, чего можно ожидать от человека. Природа людских желаний – самое зыбкое поле игры, кому-то хочется победы, а кому-то… - Герцог задумался на минуту, прежде чем написать последнюю строчку сегодняшнего странного разговора. – Кому-то просто хочется жить.
          Алиса молчала, но он и так видел, что в ней живет сейчас лишь страх за своих родных и за свою семью. Наверное, он мог ее понять. Понимание другого – это горькое разочарование в собственных взглядах, но только не в случае Николы.
          - То, что вы выбрали, для вас обоих, как и для любого представителя высших домов Рунна, подобна смерти.
          - Что поделать, но любовь – единственная смерть, которую я готов принять. – Рассмеялся капитан в ответ, ломая пафосную искренность своих слов, но его смех был всего лишь признаком того, что все действительно хорошо. Они знали, на что шли и шли на это с открытыми глазами. – К счастью для себя и окружающих, я ничего не должен этому миру, только себе, поэтому могу позволить такую роскошь.
          - Вы непозволительно легко относитесь к своему титулу и тому, что он на вас налагает.
          - Я всего лишь говорю правду и не ищу лишних проблем, когда их нет. – Он вежливо поклонился и опустил штору. Четверо слуг синхронно взялись за ручки и подняли носилки. По команде они тронулись с места, легко попадая в такт ровных шагов, чтобы не растрясти женщину внутри.
          - Ты сегодня сам на себя не похож, Никэ. – Один этот голос сводил его с ума, своей бархатистой глубиной, своим теплом, когда она обращалась к нему, своей искренностью.
          - Как раз наоборот. – Повернулся Никола к вдовствующей императрице и сжал ее лицо в ладонях. – Я становлюсь таким, каким всегда должен был быть. Ты хочешь со мной в настоящий мир?
          Прежде чем их дыхание смешалось, а сгоревший мир вокруг исчез, он услышал тихое:
          - Хочу.

Сообщение отредактировал Никола де Нортми - 03.03.2006, 12:02

[Венсан де Барна]

8 число Иглы.

Музыка: Кино – Видели Ночь.

Днем уже ничего не напоминало о празднике… куда больше воспоминаний осталось о бунте, обошедшем наше обиталище стороной. Рунну нужна сильная рука… пока – чтобы держать ее на бьющейся жилке, проверяя пульс.
Но вчера… вчера люди на острове не думали об этом.
Люди танцевали, тайной и масками до поры скрыв свои слишком обычные для такого праздника лица. Сегодня в Рунне не осталось герцогов и маркизов, кабальеро и танов – только лишь гости в мире людей, образы, что рассеются на солнце – или уйдут обратно в закоулки душ тех, кто сегодня их выпустил.
Дворец горел изнутри старинным фонарем, гордостью прославленного кузнеца, и клеймом мастера стоял над каждым входом подсвеченный герб Александритов. Тьма свивалась вкруг деревьев, изредка пытаясь выползти на дорожку, что я топтал высокими ботфортами. Черные брюки и белая рубаха, красным кушаком подвязанная, половина кружев на которой срезаны; черная маска, прикрывающая все, что ниже глаз, да шпага у пояса – настоящая, корпусная еще, с затертой каждодневными тренировками рукоятью, впитавшей буквально пот и кровь – разное бывает, когда с боевым оружием работаешь. «Мушку» я сплавил с нее на третий день после выпускного…
Пират, Абордажник, или его вечный близнец-противник, отражение в зеркале вычищенного клинка, иберийский Guardacostas – вот кто тогда занял место Венсана Барна
Проходили по пробитому светом множества золотистых огней залу неторопливые пары… Порхал ангел - черный, чьи крылья пожирали свет, отдавая его волосам. Неторопливо выступали две языческих богини – светлая, как душа Александровского Рунна, Бонна Деа, и укутанная породившими ее тенями Махамайя, чье истинное имя я знал – в обоих смыслах… Сколько же знаешь ты, сестренка, если даже иллюзорный облик, накинутый тобой на одну ночь, может назвать по имени лишь пара университетских профессоров да твой собственный брат, когда-то поглядевший тебе через плечо?
Трижды я поклонился – единожды царственному Пламени, пред которым закрывают глаза ладонями и морские бродяги; единожды Офицеру, что стоит на другом краю бытия, прокладывая лишь иногда острый серо-блестящий мост; единожды – двум отражающим друг друга Пиратам – Пиратам безо всяких оговорок, что были бы хоть в тот же миг признаны своими на Джамайе.
С братьями я и задержался – ненадолго, впрочем. Разговор в полтона, краткий спор о положении кисти в четвертой низкой стойке, рассказ о попытке загнать узкий клинок скифийского кинжала в щель меж блоками мисрийских пирамид, здоровье родственников и лошадей… Когда у меня попросили прощения и ушли по направлению к остальному семейству – я уже чувствовал, что вечер начинал удаваться.
…На плечо легла мягкая рука. Черные локоны, темные глаза… улыбка. Тонкая масочка, не скрывающая лица; белый… как бишь его… хитон, открытые сандалии и золотой ободок в волосах, сплетенный словно из весенних листочков.
Электра Флавио. Нимфа.
-Рада видеть вас… снова, - чуть скучающий мелодичный голос… интересно, она поет?
-Вы очаровательны, - учтиво склонил голову я.
-Польщена. И… если я кажусь вам столь очаровательной – не угодно ль вам ненадолго развлечь меня?
-Только если вы оставите мне следующий танец, - ритуальные жесты, взвешенные слова. Было в Электре что-то неуютное… будто… будто вы – последний человек, с кем ей хочется танцевать на карнавалах…
-Разумеется, граф. У всех как-то сразу образовались… важнейшие дела. У подруг… У брата… у отца… Ну а жить оставили мне.
…С первыми тактами я положил руки на столь тонкую талию, двинувшись в небыстром экосезе… Электра чему-то отстраненно улыбалась, походя на Анриетту… когда той только что исполнилось двенадцать…
В кружке девушек, куда я был завлечен сразу после того, как смолкла музыка, сияли цветы… и прежде всего Прекрасный… но отчего-то грустный Ирис. Юный Филипп был послан за иберийской гитарой, которую и принес ко всеобщему удивлению. За неимением Лео ею овладел я… На ум лезли лишь грустные. Кто знает, что на самом деле я должен был бы сыграть, но струны запели с ниоткуда взявшейся мягкой тоской… будто я играл в осеннем лесу, под побиваемым тяжелыми каплями навесом, а дождь чем дальше, тем больше перерождался из ливня-барабанщика в унылую морось… И я запел, прикрыв ресницами глаза:
Опять отшумел, отгулял, отблистал карнавал,
Костюмы и маски легли в сундуки до поры.
И снова никто не заметил, как страшно устал
Спустившийся с неба Маэстро Великой Игры.

А мы, словно дети, считаем, что все хорошо,
Ведь солнце не меркнет и нас еще носит земля,
И прожитый год вместе с табором в небо ушел,
А значит, есть шансы попробовать что-то с нуля.

Уже начинают осенние скрипки стихать,
И рота деньков-альбиносов на смену идет.
Маэстро, да полно вам с ветром на пару вздыхать,
Ведь праздник всегда возвращается к нам через год!

Нас выгонит осень на улицу пестрой гурьбой,
Мы будем смеяться и петь, и нести ерунду.
Ведь это - возможность побыть, не стесняясь, собой.
Хотя бы под маской. Хотя бы три ночи в году.

Смешаются желтые листья с цветным конфети,
А сердце и мысли отложат глухую вражду.
Не к месту и некогда думать, какие пути,
Какие дела нас за стенами города ждут.

Маэстро, останьтесь, ведь вы тут почти прижились,
Вы так же, как мы, веселитесь и пьете вино!
Зачем возвращаться в холодную звездную высь,
Где кем-то когда-то заранее все решено.

Ваш выход, Маэстро! Помчатся навстречу века.
И вновь по канату над бездной идти босиком.
И грим, словно слезы, стекает по впалым щекам,
И рвется душа пополам под двуцветным трико...

Вам снова границу меж былью и сказкой стирать,
То в небе блистать, то паяцем бродить меж людьми.
И все потому, что нельзя, чтоб прервалась Игра
На сцене театра с прекрасным названием – Мир.

Я открыл глаза… Цветов поубавилось, а грусти на лицах оставшихся девушек – прибавилось, и весьма… Зачем, зачем я пел так?… Иберийская плясовая выросла из-под моих пальцев… и вечер летел словно ветер.

[Сэмьюэл Гарди-Прад]

8 число месяца Иглы.
Шенбрунн.

    Выйдя из зала заседаний Бертран и Сэмьюэль отправились в короткое путешествие по переходам старинного здания Шенбруннского дворца. Фонтоне выглядел слегка заговорщицки, пока они обсуждали на ходу результаты Совета. По виду бургомистра Сэмьюэл догадался о готовящемся приеме у одной из высокопоставленных особ, облюбовавших дворец. Кто именно хотел его видеть, с учетом недавнего назначения, оставалось загадкой. Впрочем, если б ему позволили выбирать, он с наибольшим удовольствием нанес бы визит Карне…
    - Мы должны подождать некоторое время тут, - бургомистр прошел в небольшое охраняемое помещение перед высокими дверями ведущими в соседний зал. Сэм про себя отметил редкий случай, когда Фонтоне покорно оставался ждать аудиенции в коридоре. Очень подозрительно… Незаметно для других бургомистр подбадривающе хлопнул Сэма по плечу и ухмыльнулся.
    Наконец дверь отворилась, и ухоженный, лощеный человек, по виду секретарь, спросил:
    - Бургомистр Рунна Фонтоне и генерал Гарди-Прад?
    Сэм замер. На лице не отобразилось никаких эмоций, лишь глаза становились всё больше и больше. Секретарь дождался, когда Бертран подтвердил его предположения и добавил:
    - Будьте любезны, номены, проходите, Их Величество ожидают Вас.
    Сэм механически переставляя ноги проследовал за бургомистром.
    В строго обставленном зале находились двое: император и канцлер. Они прервали тихий разговор и обратили взгляды на вошедших.
    - Ваше Величество, - Бертран поклонился, - Ваша Светлость, - ещё один поклон. Сэм повторил ту же процедуру. Альфред ограничился учтивым кивком. Император же напротив поднялся и, обойдя стол и взяв с него свиток, направился к вошедшим.
    - Рад нашей встрече и знакомству. Бургомистр рассказал нам столько хорошего о Вас, что мы сочли возможным лично вручить Вам этот приказ о назначении главой СИБа и присвоении генеральского звания. Надеюсь, вы сполна оправдаете оба эти высокие звания, ведь в ваши руки мы отдаём безопасность империи ... и нашу личную тоже.
    - Благодарю Вас Ваше Величество, - произнес Сэмьюэл, - Рад служить империи и моему императору.
Он снова поклонился и принял приказ из рук Константина.
    - Надеюсь, Вы оправдаете наше доверие.
    Сэм не нашелся, что ответить на это и просто отчеканил:
    - Так точно.
    Сэмьюэл встретился глазами с императором. Вот он, казалось бы обычный человек, такой же, как тысячи других. Подобных типов встречаешь в городе много раз за день и проходишь мимо не замечая. Ещё вчера он был монахом, а сегодня он правит миром. Странно, за этого человека Гарди-Прад не думая должен отдать жизнь. Впрочем, почему не думая?…
    Пока новоиспеченный генерал уносился в потоке собственных мыслей, беседа продолжалась. Бертран сообщал его императорскому величеству о завершении расследования покушений на Антонио Иберо и Асни Райм, и передачи этих дел в суд. Затем разговор переметнулся на вчерашнюю драму в коннлантской слободе. Канцлер делал какие-то замечания по существу. Константин не оставался безучастным… Сэм никак не мог сосредоточиться на происходящем. Он так и покинул зал, мысленно отсутствуя, автоматически поклонившись у дверей вслед за бургомистром.
    Встряхнулся он только на лестнице. Искренне поблагодарив Бертрана за участие и сославшись на срочные дела, Сэм распрощался с ним. Со знанием дела Гарди-Прад пересек обширный холл и целеустремленно направился в другое крыло дворца. Через несколько минут блужданий по комнатам он вышел к нужным дверям и остановился. Господи, какое ребячество… Ну и что, так и войти, и крикнуть с порога? Да и кто он ей в конце концов, чтобы она радовалась за него? А ему то она кто? Да, но больше-то «порадовать» и некого.
    Сэм повертелся на месте. А, была, не была!…Он распахнул дверь.
    - Карна! – крикнул он, радуясь собственной наглости, - Вы генералов по вторникам принимаете?!
    Черные глаза засияли в ответ смехом, но сама женщина едва ли не строго поднялась, медленно приблизившись к вошедшему и кладя ему руки на плечи, плавно скользя к его шее, которую они обвили подобно двум гибким змеям:
    - Только в том случае, если им хватает наглости и храбрости взять приступом мою дверь.. - произнес хрипловатый голос..
    От сердца отлегло. Сэм легко подхватил её на руки не переставая улыбаться и не сводя глаз. "Какая же она легкая и хрупкая", подумалось ему, но вслух он произнес:
    - Карна, та прекрасна, - и ему было всё равно на сколько он оригинален.
    Ответом на его слова был поцелуй, сначала легкий, как само дыхание или тот самый смех, который они могли себе позволить. Губы соприкоснулись на мгновение, а женские пальцы скользнули к его шее, лаская:
    - И как же это становятся генералами за пару часов? - негромко проговорила она.
    - Ммм... это малоинтересно, - руки еще крепче прижали гибкую фигуру к себе, целуя кровавые губы. - Но я расскажу.. если тебе.. - дыхание едва хватило на долгий, страстный поцелуй. - будет интересно.
    Яркие, как кровь губы скользнули по его щеке, целуя легко и дразняще, зубки чуть прикусили мочку уха, прежде чем она еще тише прошептала:
    - Мне все про тебя интересно... - он опустил ее на кровать, лаская большими руками стройное тело, сладко выгнувшееся от его прикосновений. - Но.. чуть позже.

[Анриетта]

9 число месяца Иглы.
Дом Барна.

Этот день уже не жилец     
Тихо падает синий вечер. ©

    Книга медленно открылась, бледная рука нашла нужные строки и губы тихо прошептали:
- Как боль его открыла сердце миру, так мир – затих, скорбя и плача.
    Девочка подняла глаза от книги, припоминая странную фразу, сказанную красивой женщиной, едва не насмешливо: «Власть над телом – боль и страдания, власть над душой – исполнение тайных и явных желаний человека. Зависимость и жадность – две стороны одной монеты. Ставя перед собой мир на колени, не забывай, что, уничтожив каждого в этом мире – ты ничего не выиграешь …. Победа обратится в проигрыш. Получив желаемое – не спеши наслаждаться победой, подумай – что дальше?» Анриетта закрыла книгу, ставя ее на место и спускаясь с небольшой лестницы на пол. Ребенок приблизился к окну, отодвигая темно-багровый бархат. Лучи света, которым позволили заглянуть в сумрак библиотеки, охватили тонкую фигуру девочки, освещая болезненно-бледное лицо, пытаясь заглянуть в темную глубину взора:

- Если погибает тот, кто мешал в достижении цели – то это победа, - холодно констатировала девочка, сидя выпрямившись на стуле.
    Женщина засмеялась беззаботно и легко. Анриетта внимательно прислушивалась к ее смеху, как до этого слушала, поглощая каждый звук, хрипловатый голос завораживающе обволакивал сознание, и нужно было быть очень внимательным, чтобы не упустить важное, которое так искусно пряталось за красивыми фразами.
- Что же ты за «охотник», если твоя добыча уходит от тебя в силу обстоятельств? Или может быть ее спасает Творец Всепрощающий?
    Серьезный ребенок поднялся, складывая руки на груди:
- То есть вы считаете, что воспользоваться ситуацией дающей подарок – глупо?
- Если у тебя была возможность победить или выиграть раньше, то – да, Анриетта. Значит, до этого ты слабодушно выжидал, строя из себя «великого охотника» и можешь рассчитывать сейчас лишь на скорое поражение. Судьба не любит дарить подарки, поэтому лучше брать самому то, что тебе нужно.
- Бежать впереди готовой выстрелить пушки, - губы исказились презрительно.
    Черные глаза засветились, пропуская волшебный свет звезд, встретившись с взглядом девочки:
- Быстрее учится отражать удары и обращать силу противника себе на пользу, дитя, - гибкая фигура поднялась, ярко-красные губы на мгновение исказились странно, но потом лишь улыбнулись. – Ко мне пришли, Анриетта. Была рада твоему визиту. Прошу передать сердечный привет вашей венценосной тетушке.
    Девочка кивнула, молча, присаживаясь в реверансе и уходя.

    Интересные уроки всегда быстро заканчиваются, как и книги, чьи страницы открывая тебе тайны – вдруг перестают говорить, оставляя вопросы без ответов. Рука разжалась, свет исчез, а тонкая фигурка девочки неторопливо прошла к выходу из библиотеки: «Вопросов без ответов – не бывает. Как и бесценных советов». Шорох знакомых шагов заставил ее остановится и повернуться лицом к лицу со своим родственником, который появился из своей комнаты и приговаривая что-то, приближался к ней:
- Ах, племянница, как-то … да , вот не получилось.. Ведь у нас не получилось поговорить после маскарада? Ах, дитя мое, а я просто хотел.. д-да-да хотел спросить у тебя о маскараде. Тебе он понравился?
- Да, дядя.
- А ч-что тебе понравилось больше всего? Там б-было много интересного, верно? – черные, пронзительные глаза мужчины остро посматривали на девочку и тут же опять прятались за добрыми морщинками.
- И поучительного, - кратко ответила Анриетта, словно не замечая протянутой к ней руки и просто идя рядом с дядюшкой.
- Ч-что ты говоришь, племянница? На маскараде принято веселится и радоваться….
- Да, дядя. Я веселилась, - равнодушные глаза встретили подобострастный взор одного из слуг.
- К вам, номени, Марина де Нортми. – еще более подобострастный взгляд и поклон вице-канцлеру. – А вас ждет секретарь.
- Ах.. дела-дела.. всегда дела.
    Девочка молча подставила лоб для холодного прикосновения губ дядюшки, вновь удаляющегося в свой кабинет, и прошла в небольшой зал, где ее ожидала светловолосая девушка. Марина с любопытством осматривала все вокруг, но увидев входящую маленькую хозяйку дома, бросилась к ней:
- Как у вас все строго и мрачно! Но красиво, удивительно красивый дом. И большой. – теплые ладошки чуть пожали ледяные пальцы Анриетты. – Прости, пожалуйста, что я без приглашения, но мне захотелось погулять, а Вероника – заболела. Хорошие люди не должны болеть, это очень не хорошо, когда болеют хорошие люди. Правда?
    Анриетт чуть подняла плечи, негромко отвечая:
- Говорят, что болезни посылает Творец, чтобы через страдания тела приблизить душу человека к себе.
    Светлые локоны качнулись из стороны в сторону:
- О нет! Уверена, что это не так. Просто хороший человек – всегда сильнее болезни и он победит ее, выздоровеет и мы снова сможем общаться. По-моему это замечательно, потому что тогда мы сможем все вместе гулять. Мой папа тоже заболел, но он выздоравливает и скоро вновь будет совсем здоров.
- Я рада за тебя.
    Марина вдруг чуть покраснела, просияв голубыми глазами:
- Ой.. я тут болтаю и болтаю, а хотела попросить: давайте погуляем вместе? Мой брат – Робер, Венсан, ты и я. Мы сможем собрать одуванчики и отнести их к Веронике, они наверняка ее порадуют….
    Белокурое, неугомонное создание еще что-то говорила, рассказывая кого они возможно повстречают или нет, а темные глаза Анриетты глубоко вонзились в безмятежное личико: «…. И послал он ангела своего, чтобы утешить тех, кто нуждался в этом…. И люди радовались. – девочка с темными, колючими глазами, кивнула головой, соглашаясь с неожиданным предложением. – Но и ангелу суждена была гибель, чтобы подарить мир сердцам людским».

Сообщение отредактировал Анриетта - 12.03.2006, 11:41