Часть первая: Ветер перемен Опции

[Лианна]

8 число месяца Полотна.
Экилон.

      Они ехали и ехали, как призрачные тени мелькали за окном кареты деревья. Лианна старалась не отводить взор от окна, вдыхая пахнущий весенней, но все еще морозной свежестью воздух. Но когда бы она не бросала взор на своего спутника – глаза встречались с ярко блестевшим огнем его глаз. И девушка отворачивалась вновь, не решаясь задать вопрос. От волнения мысли ее перепутались и ей казалось, что они кружат вдоль стен монастыря. И вот-вот вновь заскрипят знакомые ворота и странное путешествие закончится. Но дорога все бежала под колеса кареты. Мимо окна то и дело мелькали фигуры всадников. Лианна не заметила сама, как задремала.
      Ее разбудила внезапная остановка и негромкий голос, в котором слышалась ледяная воля:
- Страд, дальше верхом до ближайшего двора. С каретой парни сделают все как надо. Вот плащ, заверни ее.
      Лианна встрепенулась и испуганно раскрыла глаза, пытаясь разглядеть того, кто стоял возле дверцы кареты. Но названный Страдом, заслонил незнакомца, выходя из кареты:
- Не нужно, Дис. У меня есть плащ.
      Он обернулся к ней. Лицо его было не видно, но глаза сверкнули, как уже ни раз пугающе сверкали прежде:
- Лианна, закутайтесь в плащ.
- Зачем? Я одета.
- Мы сейчас поедем верхом. Не нужно привлекать к себе лишнее внимание, - голос звучал чуть насмешливо, а рука протягивала огромный плащ, в котором могло поместится две таких как она.
- Поторопись, Эстерад! – первый голос того самого незнакомца по имени Дис.
      Он обернулся к ней и протянул руку:
- Прошу вас, номени.
- Дис, как можно! Она – королева.
      Лианна едва коснулась протянутой ей руки, выпрыгивая из кареты на землю и даже не подозревая насколько крохотной она казалась в этом огромном плаще, закутанная с головы до ног. Дис ловко и быстро подхватил ее на руки и не успела она испугаться, передал красующемуся в седле Эстераду. Последний крепко прижал девушку к своей груди, наклоняясь к лицу, закрытому капюшоном. Она невольно сжалась в этих руках, ощущая, как ее охватывает чуждое и чужое тепло. Да что там тепло – жар. Девушка на миг вскинула голову, пытаясь заглянуть в лицо этого странного человека, но тут же конь бросился галопом вперед и она почувствовала, как ветер ударил в ее лицо резкой пощечиной, приводя в чувство. Дыхание задержалось где-то в груди. Желтые глаза распахнулись широко, глядя на то, как несется навстречу странный и незнакомый мир. Или ее несло к этому миру неумолимой волей и руками, того, кто сейчас обнимая погонял коня вперед. Лианна обернулась, пытаясь рассмотреть своего «похитителя»
- Есть вопросы, Лианна?
- Кто вы? Как ваше имя?
- Маркиз Эстерад Флавио, наследник Великого дома Флавио, - с губ сорвалась усмешка, а прямо в ее лицо глянули невероятного цвета глаза. Желтый и фиолетовый цвета переплелись.
- Куда мы едем? Зачем я вам?
- Давайте доедем хотя бы до ближайшей остановки, моя королева, - он улыбнулся еще шире, почувствовав, как она вздрогнула. – А там я отвечу на все ваши вопросы, когда вы отдохнете и приведете себя в порядок.
      Лианна отвернулась, устремляя вновь взгляд на дорогу и чувствуя, как всего за несколько минут щеки ее залил ярко-алый цвет. Словно поднявшееся из-за туманных туч солнце, коснувшись ее щек, окрасило в невероятную краску, желая оживить мраморную бледность девичьей кожи.

      Когда они подъехали к трактиру, Лианна думала, что ей разрешат пойти самой. Но тот, которого звали Дисом – молча снял ее с коня и подождав, пока Эстерад соскочит на землю, передал ему, проходя вперед и беря одним движением руки хозяина так, что Ли даже не успела увидеть его лица. А уж сам хозяин наверняка даже не понял сколько народу к нему пожаловало. Эстерад остановился на миг, пока один из его людей ловил ключ от комнаты. Девушка еще услышала негромкий голос Диса:
- И остальных размести с комфортом, хозяин. Мы не обидим.
- Пусть пришлет белошвейку, Дис, - поднимаясь со своей ношей наверх, сказал Эстерад.
      Как только они остались в комнате одни, маркиз осторожно опустил ее на пол и откинул с головы капюшон плаща, разворачивая девушку к себе. Лианна замерла на миг, а потом очень осторожно, словно опасаясь чего-то потянула завязки клобука. Грубая ткань медленно скользила, неохотно открывая бледно-золотые кудри, удерживаемые теперь лишь широкой, льняной повязкой в огромном узле. Девушка хотела отступить, оглядываясь, но властная, мужская рука приостановила это движение. Страд потянулся к ее волосам, развязывая и эту повязку на ее голове и распуская длинные локоны, тяжелой волной упавшие едва ли не до колен. Молодой маркиз издал странный звук и Лианна вскинула на него глаза. Фиолетовые глаза удивленно смотрели на бледно-золотистый водопад, окутавший ее целиком:
- Да чтоб им было пусто! Такую красоту прятать! – рука ласково коснулась прядей, обрамляющих лицо девушки, чуть лаская щеку и висок.
- Вы смущаете меня, маркиз. Я… я не привыкла к подобному. Я…
- А придется, ангел мой. Ты так мало знаешь о том, чего достойна на самом деле, - в голосе его слышалась странная злость и восхищение. – Но чуть позже, моя королева. Сейчас сюда придет женщина, которая сошьет к завтрашнему дню для вас платья и белье. Оденет вас и поможет уложить прическу. Потом вы отобедаете и отдохнете. Завтра я не намерен останавливаться.
      Лианна неожиданно набравшись смелости спросила:
- А когда же я смогу узнать что все это значит, маркиз?
      Страд усмехнулся, склоняясь к ее лицу и едва не касаясь губами белоснежных щек:
- Когда как королева будете возлежать в ожидании сказки на ночь, - губы его были так близко, и отчего-то это удивительно волновало Лианну.
      Девушка резко отступила:
- Хорошо. Я буду ждать вас, - голос дрогнул.
      Эстерад выпрямился, охватывая ее одним взглядом и пошел открывать дверь, в которую уже стучали. Вошедшая женщина сноровисто принялась сразу и причитать, и обмеривать, и советовать что-то девушке, ошарашивая ее все больше. Лианна просто позволила той делать все, что та пожелает, проследив за тем, как маркиз покинул комнату. Белошвейка – приветливая, словоохотливая женщина – беспрестанно говорила и говорила что-то. Сначала Лианна не прислушивалась к ее болтовне, но после нескольких длинных и витиеватых предложений поняла, что это ее называют – «ваша светлость». Девушка пораженно глянула на женщину и попыталась разобраться в том, что она говорила:
- Ай, бандиты! Нет, где же это видано при старом-то герцоге, а? Да чтобы беспрестанно по дорогам шалили, да добрых людей обирали – то было, не спорю. Но, чтобы добрых господ забижать – как это называется, я вас спрашиваю? Вам, ваша светлость, не стоило покидать своих спутников. Оно хорошо, что они вовремя спохватились и нашли вас. А случись с вашей головкой чего плохое – кто будет отвечать? Оно – ясно, что герцог Конарэ у нас ни без странностей, но кому ж нужно чтобы его невесту забижали? То никому не нужно – это я вам точно говорю. Даже последнему забулдыге, ваша светлость. А вы, касаточка какая, вас на руках носить будут. Даже не сомневайтесь. Вон глазоньки какие у нас ясные, да солнечные. А волосы! Ах какие шелковистые, да пушистые. Ну да старая Салли вас не заобидит, - она закончила обмерять Лианну и расчертила что-то на бумажке толстым грифелем, а потом достала принесенное в большой корзине платье. – Не весть что, ваша светлость, но все получше чем эти сивилианские тряпки. Ни чего хорошего и в монастыре том не могли вам дать. Они – жадные. Сивилианки тож. А я вот вам подгоню это платьеце. Черный цвет – не весть что, да траур сейчас, да и я не знала что за заказ у меня будет. Сказал тот – суровый такой – ограбили нашу хозяйку по пути сюда. А что за хозяйка, да какая она – не сказал. Взял в охапку, да притащил сюда. Им – куда о платьях заботится, а тут….
      Она продолжала и продолжала говорить, подгоняя принесенное платье по фигуре девушки, а у Лианны все кружилось перед глазами: «ваша светлость», «ограбили», «невеста»…. Девушка едва смогла кивнуть головой, когда белошвейка, выскальзывая за дверь, мягко улыбнулась ей, как дочери, сказав:
- Завтра приду. С утреца. Есть у меня вещички – только подогнать по вам. А кое-что – сошьем, ваша светлость. Не столичные мы мастера, но тоже не без рук. Дочек своих заставлю помогать, но к завтрему – будет у вас два платьеца, да для отдыха вещичков. Не сомневайтесь….
      Лианна уже ни в чем не сомневалась, она просто с трудом сдерживалась, чтобы не завизжать. И когда дверь за Салли закрылась – девушка упала на стул, сжимая виски пальцами и пытаясь прийти в себя. Но времени ей на это не дали. После негромкого стука и ее робкого: «Войдите» - в комнате появились двое – Эстерад, маркиз Флавио и невозмутимый парень, которого как она уже знала, звали – Дис. Лианна поднялась и, опираясь рукой о спинку стула, присела в реверансе перед вошедшими. Глаза Страда окинули ее придирчиво и на губах его появилась уже знакомая ей усмешка:
- Прошу прощения, мой ангел, но по прибытии в столицу у вас будет более достойные одежды. Уж поверьте.
- Я склона сейчас поверить любому вашему слову, но хотела бы знать – зачем вы меня забрали из монастыря, куда везете и что за герцог меня ждет, невестой которого я так скоро оказалась?! – девушка начала говорить с видимым спокойствием, но под конец голос ее сорвался на крик.
      К ее удивлению – Эстерад ответил ей не менее удивленным взглядом, который потом адресовал Дису:
- Так. Что за новости?
- Объяснил ей, чтобы не удивлялась и не болтала. Назвал девушку – невестой герцога Конарэ, к которому она следует в столицу. Да по дороге решила отдохнуть. Вот тут на нее и напали злые разбойники – одичавшие крестьяне герцогства. Перебили всех слуг и лишь наше своевременное вмешательство остановило их, - он говорил очень спокойно, холодно и веско.
- Ты мог меня об этом предупредить?
- Не успел.
- Денег бы ей сунул – никаких сказок не понадобилось бы, - рыкнул Эстерад, подходя к столу и показывая Лианне на кресло возле камина: - Скоро принесут еду, располагайтесь.
- Я не хочу есть! Я желаю знать – что все это значит? Для меня все сказанное вам – бред, который нашептал вам Лукавый! Для чего меня называть невестой герцога Конарэ? Зачем….
      В эту минуту Эстерад достал спрятанные на груди бумаги, перевязанные шелковистыми лентами.
- Может быть, это все пояснит вам, Лианна, - он почти пропел ее имя.
      Ли взяла бумаги, развязала ленты и развернула, читая написанные крупным, убористым подчерком строки. Чем больше она читала – тем сильнее начинало биться сердце в ее груди. Дочитав документы до конца, Лианна сложила их на коленях и некоторое время сидела, не поднимая головы. Руки ее дрожали от плохо скрываемого волнения. Наконец, девушка подняла глаза, переводя свой взгляд с одного на другого:
- Я – наследница престола?
- И самая желанная, - опускаясь перед ней на одно колено, проговорил Страд.
      Их глаза вновь оказались друг напротив друга. Лианна снова почувствовала, как даже без малейшего прикосновения, ее охватывает жар. Щеки окрасились нежным румянцем, а глаза никак не могли уйти от странного, манящего огня в глубине фиолетовых глаз мужчины, назвавшего ее – королевой. Желанной королевой. Девушке казалось, что сказка вошла в ее жизнь: грубо, разорвав все привычные для нее страницы бытия. Разорвав и соединив их в одном лишь взоре, где пламя и сила обещали так многое, что хотелось верить. Но ведь это была лишь сказка.
- Незаконная, - холодно сказал голос, обрывая мечту о нереальной сказке.
      Лианна поднялась, глядя на Диса, который с отменной вежливостью наклонил голову. Она хотела что-то сказать, но тут руки и ноги ослабели настолько, что девушка успела лишь увидеть головокружительный водоворот, захватывающий комнату и почувствовать руки, ловящие ее у самого пола….

[Дирок дэ Ла Прад]

8 число месяца Полотна
Нортми.

      Весенний как всегда угадывал мысли хозяина. Обычно Дирок даже не затруднял себя управлением, целиком доверяясь своему коню. Рожденный на заре тепла, он чувствовал его по особому и находил дорогу даже среди кромешной тьмы, причем опять же каким-то особым чутьем выводил своего ездока на редкость удачливо. Обычно в доме, который выбирал Весенний было душистое сено для него и гостеприимная хозяйка для графа. В этот раз, Дирок и Дарст просто пытались в два голоса подобрать мелодию к услышанным на корабле словам. Молодым людям было не до определения пути..

      ..Легкий в управлении, первый отцовский корабль, названный в давние времена "Быстрым" оправдывал свое имя. И чутко относился к малейшему повороту руля. Его единственный недостаток - легкость. Корабль скорее торговый, чем боевой. Но после того, как погиб Генрих, новый тан Алиера позаботился и о своем любимом корабле, и о новом подопечном. Дирока не смущали толки о том, что ему не справится с управлением кораблем брата. Генрих сам создавал свой корабль, вкладывая в него свою силу и свой ум. Это был настоящий зверь. Имя ему дали - "Гроза". Считали, что младший из братьев Прад никогда не сладит с его штурвалом. При жизни Генри, Рокки даже не пытался встать у руля этого корабля, но после его смерти, он первым делом взошел на борт "Грозы" и бывшие с ним до сих пор помнят слова, сказанные новым таном:
- Грозная женщина остается женщиной. И нет ласки, которую бы я не знал, чтобы успокоить ее...
      Смешливые глаза и в тот раз смеялись и лишь сестра знала о том какую ночь он провел перед этим, думая о тяжести ответственности за целый народ, за его мир, который вдруг в один миг стал миром для других, совершенно незнакомых ему существ, которых теперь назывались его вассалами или подданными.
      "Гроза" не даром носила свое имя. Шаг ее был тяжел и трудно было удержать руль этого судна, постоянно идущего напролом, стремящегося и в мирном море найти опасное место и провести людишек через все муки страха борющегося с силой за жизнь или смерть. Стоя у штурвала "Грозы", Дирок всегда испытывал чувство двойной тяжести - не подвести тех, кто доверился ему и этому кораблю и не посрамить память брата. Но после первого путешествия с "Грозой", они поняли, что поладят. Это будет тяжелая дружба, но ласково-твердое прикосновение младшего из братьев Прад - понравилось кораблю. В тот вечер он не ушел с корабля, проведя всю ночь с ним, как с любимой, напевая песни, бренча мелодии и давая отдых своим уставшим рукам. А мысли его парили над мачтами "Грозы". Его люди как всегда подчинились даже не приказу, а едва уловимому желанию характера своего господина и тоже занялись обустройством еще одной любимицы своего хозяина. И если "Быстрый" был и остался надежным другом, то "Гроза" была суровой кормилицей, что не давала спуску ни тем, кто слабее, ни тем, кто сильнее ее...

- Эй, Дарст, так не пойдет. Мы перебудим всех вассалов Нортми своим бренчанием. Давай искать ночлег. Весенний что-то решил таким аллюром до самой столицы идти, похоже его отдых не интересует, - закидывая гитару за спину и легко поглаживая гордую шею коня, сказал Дирок.
- Правильно, вы всю дорогу не даете ему сосредоточится, вот он и гарцует, гордый столь длительным путешествием, - проворчал оруженосец.
      Дирок хмыкнул:
- Хочешь сказать, что твой мастер засиделся на одном месте? Ты прав. Так долго в Алиере я уже давно не бывал, зато я уверен, что Чарльз сладит с управлением во время моего отсутствия. Тем более, мне хотелось убедится, что построение летающих кораблей у нас идет полным ходом. Меня не устраивает платить кому бы то ни было за возможность управлять кораблем на моей земле. Тем более - летающим кораблем мечты, - ухмыльнулся. - Поэтому мы закрепили мастеров Гильдии у нас в Алиере. Да и церковным ордерам требовались живые деньги, так что несколько последних походов на "Грозе" были кстати. Церковники тоже примолкли.
- Не знал, что вас волнуют эти вороны в рясах..
- Хм.. не надо их недооценивать, друг мой, - вздохнул граф. - Людям нужна вера. Даже если они сами не знают для чего. Церковь дает им такую возможность.
      Дирок присвистнул, заметив в отдалении небольшую усадьбу.
- Тебе не кажется, что давным-давно мы были тут?
- Нет. Не кажется. Вы тут проводили учения. Еще в ИКК вам дали возможность разыграть сражения между старшими учениками и новобранцами.. Помнится, вы один из тех немногих, кто решил, что бивачная жизнь у костра хоть и хороша, но зимой надежный кров - уютнее. Вот и..
- Вспомнил! Там совершенно очаровательная хозяйка.. Она пустила меня под свое теплое крылышко. Вот только не помню где был ее муж в это время..
- А вас это волновало, мастер?
- Нууу.. в определенном смысле - да.. Так, думаю нас пустят и в этот раз. Тогда меня пустили, как ученика.. Теперь же могу попросить ночлега на правах графа дэ Ла Прад. Как думаешь - кому свезет больше?
      Дарст молча пожал плечами, давая шпоры коню.
      Дирок легко спрыгнул с Весеннего во дворе усадьбы, мягко отстраняя слугу и вежливо склоняясь перед хозяином:
- Прошу прощения, - улыбка сверкнула на его губах. - Мы держим путь в столицу, а так уже получилось, что ваш дом - единственное жилье на протяжении многих миль. Если бы я знал, что долго не будет постоялого двора, то принял бы меры раньше. Но тут, прошу у вас приюта. Мы не потесним.
- С кем имею честь? - отвечая на поклон, вопросил хозяин, оглядывая богатую перевязь графа и фамильный перстень на левой руке, сверкнувший золотым блеском.
- Дирок дэ Ла Прад, тан Алиера.
- О, ваша светлость, - темноруссая голова склонилась еще ниже, открывая внушительную лысину. - Морис Кампа к вашим услугам. Проходите. Я отведу вам комнаты. Вам и вашему оруженосцу.
- Не беспокойтесь, - все еще не уступая Весеннего слугам, ответил Дирок. - Мне, как и моему оруженосцу, подойдет сеновал. Тем более, что воздух тут просто восхитителен. А вот от ужина не откажемся, месье Кампа.
      Молодой человек поклонился вновь и провел Весеннего в небольшую конюшню, где расседлав, сам задал ему корма и попросил вытереть белоснежную с рыжими подпалинами шкуру своего любимца. Дарст последовал примеру хозяина, но остался проследить за действиями слуг. А молодой граф уже прошел в гостиную дома Кампа и оглядываясь, встретился глазами с хозяйкой дома. Она вошла вместе с мужем, который вежливо представлял ей гостя. Зеленые глаза юноши охватили пухлую фигуру женщины ласковым взглядом, прежде, чем он опустился на колено, запечатлевая на ее руке поцелуй:
- Я рад знакомству и еще раз прошу прощения за неожиданное вторжение.
      Темные глаза женщины сверкнули в ответ и она присела, отвечая взаимной вежливостью:
- Мы счастливы оказать вам прием, граф дэ Ла Прад. Через полчаса накроют стол, мой господин.
      Глаза их встретились и Дироку показалось, что в темных очах мелькнула знакомая искра: лукавое узнавание или нежный свет свечей так отразился в глубине этих глаз. А Камела Кампа уже звала своих детей, желая их представить столь знатному гостю. Пятеро ребятишек влетели в двери, застыв под суровым отцовским взглядом. Трое мальчишек и две девочки. У младшей в зеленых глазах сверкал неуемный вызов миру. Дирок улыбнулся, поклонившись отпрыскам дома Кампа и восхитившись их количеством. Морис гордо вскинул голову:
- Мои сыновья будут достойными вассалами, я даже надеюсь, что двое старших станут оруженосцами. У герцогов Нортми подрастают сыновья.
- А ваши дочери? Они явно унаследовали красоту матери, - глаза графа с удовольствием сверкнули на женщину.
- Младшая пошла в бабку, - чуть коснувшись пушистых кудрей девочки, откликнулся Морис. - Думаю будет такой же вертихвосткой. Я горжусь ею. Девочка и красива, и умна.
      Юноша склонился, в поклоне согласия и от желания скрыть странную улыбку. Зеленоглазая девчушка, не сводившая с него глаз, важно протянула руку:
- Вы очень красивы, номен, - негромко, но отчетливо проговорила она.
Дирок вновь опустился на колено:
- Что вы, красавица. Я лишь усталый в дороге певец, что сражен гостериимством этого дома и блеском ваших глаз.
      Девочка засмеялась и на миг глаза его встретились с ее глазами. Появившейся слуга объявил о том, что ужин подан.

      Расположившись на сеновале и подложив под голову собственный плащ, Дирок улыбнулся, закрывая глаза:
- Мастер.. Ну так кому свезло больше? Школяру или графу?
- Не могу поверить, Дарст, но явно старею. Лет этак восемь назад у меня в здешних местах был гораздо больший успех.
- Ага. Или просто - дома оказался глава семьи.
- М? Ты тоже заметил? - беззаботный смех потревожил мирно дремлющих коней, а Весенний нетерпеливо всхрапнул, ожидая утра, когда можно будет снова двинутся в путь.
      Дирок закрыл глаза, но спать не собирался. Просто лежал, вспоминая Алиер, сестру, столицу... Доставив Сандру ко двору, он достаточно долго крутился рядом, чтобы проверить, что никто не осмелится обидеть молодую красавицу-северянку. Но сестра смеялась над его подозрительностью, говоря, что у нее лучшая защита - ее красота. Да, он тоже считал, что ее могут лишь боготворить. В его семье отношение к женщинам было воспитано с самых пеленок: женщина - мать, жена, любимая.. Для него это был не пустой звук. Возможно от того, что он мальчишкой видел как обожал отец Флору - мать Сандры, такую же яркую, непостижимо красивую и удивительно любящую женщину. С тех пор красота женщин для него была священна и он мог склонить перед ней свою голову, но лишь для того, чтобы воспеть в песне, в улыбке или во взгляде то, что видел. Он слишком ценил минуты, когда его возлюбленные были счастливы. И вовсе необязательно было завоевать сердце женщины или сорвать поцелуй с желанных губ. Достаточно было видеть счастливое сияние женских глаз. Дирок понимал, что для каждой женщины свое счастье, но все еще не уставал искать какую-то единую формулу счастья, которая подойдет всем.. А сестра.. Сестра это было свято для него...

      ..Он осторожно поставил на темную поверхность стола кружку с теплым вином и почувствовал, как сжимаются пальцы обоих рук, хотя глаза все еще безмятежно смотрели на ясноглазую служаночку постоялого двора:
- Ага.. Да ты слышал тоже о ней? Рыжеволосая, северная ведьма, околдовала нашего Александра.
- Можно подумать! Он сам ее околдовал. И я слышал, что особо не стеснялся, когда.. - дальше ему было слушать совсем не обязательно. Даже если разговор был ни о его золотоволосой сестре, даже если эти безмозглые тупицы обсуждали какую-нибудь служаночку - уроженку севера. Они были обречены. Дирок вышел вслед за болтунами и неторопливо пошел следом за ними. Долго ему пришлось ждать, пока они добрались до одного из пустырей Ремесленного Рунна. Младший сын дома Прадов завел руку за пояс, но пальцы его коснулись ни грифа гитары.. Звуки раздавшиеся после этого плавного, тихого движения несли мертвую тишину тем, кто "вдохновил" его. Он молча подошел к распростертым телам, переворачивая их лицами к глухому уже для них небу. Пальцы музыканта с нарочитой небрежностью достали из за поясов сплетников пистолеты и осторожно вложили их в мертвые руки..

[Катажина Риди]

8 день месяца Полотна,
Рунн, Шенбруннский дворец

За последние четыре дня Кася стала прямо-таки постоянной гостьей во дворце императора. Исследовала его бесконечные закоулки, сады, галереи, балконы, библиотеки, залы, снова коридоры и сады. Ни дня не проходило, чтобы девушка не открыла для себя новую комнату, приёмную или кабинет, попутно познакомившись с несметными обитателями неисчислимых помещений Шенбруннского дворца. Он напоминал огромный муравейник. Люди в нем сновали туда-сюда без остановки, натыкались друг на друга, отскакивали, не обращая внимания на остальных, и продолжали свой суетливый путь к одним им понятной важной цели.

В первый же день после аудиенции у императрицы Эрмины Кася получила достаточно возможностей осмотреться вокруг и попробовать свои силы в "свободном плавании". Виктуар де Барна, к слову сказать, оказавшийся весьма полезным спутником, срочно спешил по каким-то своим делам и оставил девушку на попечение знакомой фрейлины. Она-то и ввела "невинную провинциалку" в "загадочный мир императорского двора, полный мистических интриг и шокирующих преступлений". Единым ворохом на Катажину была вывалена целая кипа сплетен как свежих, так и не очень. Итак: Император был заколот зачарованным кинжалом, выкованным из стали, проклятой двенадцатью демонами Ада, и совершил это ужасающее преступление либо Этьен де Нортми, либо сам кардинал Руиз, либо канцлер де Барна, либо... (далее следовал список из 20 человек), либо все они вместе, поочереди, принося всеми почитаемого Александра в жертву языческим богам. Далее - Никола де Нортми, сын главы СИБа, на самом деле - любовник Императрицы, её фрейлины Сандры де Ла Прад, растлитель своей юной кузины Марины Нортми, трёх молоденьких баронессочек и одного хромого, но всё же весьма миловидного пажа. Номени Карна Норн так опечалилась из-за смерти Императора, что удавилась в собственных покоях, здесь, во дворце, и теперь люди боятся заходить туда, потому что её останки охраняет неупокоенный призрак, доведший до седых волос и заикания уже двух камердинеров и одного повара.
И всё в таком духе.

Про себя тихо посмеиваясь, Катажина, как и положено глупенькой впечатлительной девочке, трагически всплескивала руками, закатывала прелестные глазки и поминутно грозилась упасть в обморок, если её сейчас же не избавят от этих ужасающих подробностей.
Её приняли за свою. Номени восторгались её умению слушать и едко и злорадно высмеивать ошибки и промахи своих подруг. Номены потихоньку попадали в плен открытой улыбки её алых губ и обещающих неземные мгновения томных взглядов. Явное предпочтение пока, разумеется, отдавалось Виктуару, но многим она давала понять, что слово "пока" здесь играет ключевую роль.
Жизнь в Шенбрунне кипела и бурлила, подобно горному ручью, и Катажина влилась в этот полный водоворотов поток тоненькой струйкой, точно знающей, куда ей следует течь.

Это утро началось непривычно рано - немного освоившись  с тем, к какому из многочисленных слоёв, прослоек и каст дворцовой жизни принадлежит, Катажина решила попробовать сыграть с чистого листа и найти возможность прорваться повыше. Для этого нужно было в первую очередь измениться самой, что девушка с привычностью опытного хамелеона и проделала в тот же миг, как было принято решение.
Войдя во дворец, она ещё не знала, какую форму примет, но внутренне была готова к любым переменам. Пройдя с десяток шагов по главному коридору, ведьма замерла, как бы в нерешительности, а на самом деле прислушиваясь к многочисленным голосам этого монументального здания - шороху дверей, скрипу половиц, вдохам, выдохам, стонам, крикам, шуму, ветру, шелесту, шепоту духов и призраков, населяющих его. Услышав всё это, можно почувствовать, чем дышит Шенбрунн, найти ответы на многие вопросы. Глубоко вздохнув, Катажина вдруг поняла, что теперь слышит лишь негромкий топот чьих-то ног, и с торжествущей улыбкой направилась навстречу этому звуку. Их пути пеерсеклись в корридоре левого крыла здания, и Кася сначала не поверила своим глазам - больно странное обличье принял посланец демонов Шенбрунна. Малолетний паж, деловито топая туфлями, украшенными бантами цветов Императрицы, как раз проходил мимо девушки, отвесив ей вежливый поклон и одарив прямым взглядом тёплых зеленоватых глаз, будто знакомых своим выражением...

- Мальчик, постойте! - слова сорвались с губ ещё прежде, чем Катажина успела довести мысль до конца. Немного обиженный взгляд исподлобья развеял последние сомнения. - Вы брат Виктуара де Барна?
- Как будет угодно номени, - ещё один изящный поклон, - но вообще-то я его кузен. Филипп де Барна, паж Её Императорского Величества, чем могу быть полезен номени?
- Простите мне мою бестактность, но вы так на него похожи! Во всех де Барна есть что-то неуловимое... - лихорадочно перебирая все возможные эпитеты, Катажина прислушивалась к шепоту, всё ещё звучащему внутри неё, ожидая не ёкнет ли в предвкушении нужного слова сердце. - Что-то... Рыцарское! И благородное.
- Вы слишком добры к моим братьям и ко мне, - несмотря на очередной галантный поклон, бывший, видимо, шедевром искусства этикета, по заалевшим от удовольствия ушам, Кася поняла, что попала в точку.
- Меня зовут Катажина Риди, я недавно была представлена ко двору вашим кузеном.
- Так почему же номени гуляет здесь одна? Виктуар опять завёл любимую волынку и корчит из себя наследника рода? Неужто он опустился до того, чтобы оставить такую прекрасную и обворожительную девушку в одиночестве?! - в притворном ужасе Филипп прижал руки к сердцу и округлил весело блестящие глаза. - Нет ему прощения! Семья опозорена! Я считаю своим долгом восстановить светлое имя де Барна в ваших глазах, номени Катажина.
Кася почти по-детски хихикнула:
- Ну так развлеките меня. Покажите что-нибудь, достойное моих чудесных глаз, - девушка протянула тоненькую ручку юному пажу.
- Наш путь лежит в оранжерею, только там растут цветы, чья красота достойна того, чтобы подчеркивать изящество и правильность ваших черт, - Филипп шествовал по корридорам, эмоционально размахивая руками, не замолкая ни на секунду, бесконечным потоком обрушивая на Катажину слова лести, комплименты, упоминания о цветах, Императрице, дворце, садовниках, щедро сдобренных краткими замечаниями о смысле жизни и устройстве мироздания.

Катажина, неожиданно развеселившись, покорно шла следом, вставляя ничего не значащие замечания и ремарки. Призраки в её голове не прекращали свои монотонные бормотания, суля власть и силу прислушившимся, затягивая неосторожных в бездонные трясины древних дрязг и противоречий, требуя расплаты за оказанную услугу.

"Замолкните, трухлявые фантомы и духи, нгози и алелы, бесплотные призраки тысячелетия как забывших о вас семей! Замолчите, мне нет дела до ваших историй и сетований. Я не стану жертвой гнилых сетей, что смерть вьет вокруг ваших голосов. Не стану вашей служанкой, мне уготована другая судьба. Сегодня вы подчинитесь мне, ибо я сильнее."

[Агнесса де Анфра]

8 день месяца Полотна,
Рунн, Императорская оранжерея

Такие прекрасные. Каждый идеален, им хочется подражать, их хочется любить, ими хочется беспрестанно восхищаться. Говорят, краше нет на свете, они - воплощенная прелесть этого мира, Божественная благодать, снизошедшая до погрязших в серости и быту людей. Такие разные. Желтые, красные, синие, фиолетовые, оранжевые, розовые... Море цвета и оттенков, собранных в одном маленьком помещении, наполняющих его до самых краёв, живо разбавленное множеством солнечных зайчиков, задорно баламутящих пеструю поверхность этого чудного облака, грозящего выплеснуться за грани, за пределы и наполнить весь мир незабываемыми ощущениями и запахами. Такие живые... И не боящиеся жить и умирать. Как же нам, людям, не хватает иногда этого бесстрашия!

Агнесса стояла среди цветов в малом крыле Шенбруннской оранжерее и не могла поверить своим глазам. Недавно взошедшее солнце в очередной раз неповторимо изменило окружающий её мир, заставляя гадать, что из произошедшего с ней в недавнем прошлом было сном, выдумкой, а что случилось на самом деле. Как бы там ни было и что бы не случилось, это должно было быть дурным сном, кошмаром, вызванным дурной болезнью ума и сердца. И дело не в горечи переживаний и страшащих опасностях, а в том, что мир, созданный этим ранним солнышком, мир, который в данную минуту окружал Агнессу, настолько разился от всего, что было у неё в прошлом и что могло быть в будущем. Это был неожиданный поворот, стремительный рывок... Куда?.. Вверх, в небо? Несомненно.

Солнце скользило лучами по поверхности земли, оживляя своими ласковыми прикосновениями каждую травку, каждую пылинку, наполняя экзотически прекрасные цветы, за ночь превратившиеся в безжизненные и холодно прекрасные копии самих себя, в символы любви и жизни, радости и смеха. Эмоции переполняли Агни. Ей вдруг захотелось пробежаться босиком по нежной траве, подставить нежную кожу ласковым лучикам, начать кружиться по комнате, потерять голову, себя, раствориться в свете, в жизни, в счастье...

Нечасто выпадают такие минутки. Секунды. Мгновения неподдельного восторга окружающим бытием. Тогда и только тогда человек по-настоящему бывает счастлив. Не почему-то, а скорее вопреки. Вопреки всем проблемам, собственным и мировым, вопреки врагам, строящим козни и  завистникам, стремящимся побольнее уколоть. Но не только это. Вопреки друзьям тоже. Вопреки радостям, успехам, победам. Вопреки тому, чего ты добился и что ты потерял. Мирозданию не важны сиюминутные достижения отдельного человека. Для него человек - ничто, мелкая песчинка, пылинка даже на бескрайних просторах пустыни времени. И когда ты можешь нечаянно прикоснуться к осознанию этого, остальные проблемы перестают волновать. Ведь всё, кроме единства с окружающим нас миром, - неважно.

Агни не смогла разобраться о чем именно она думала и что привело её к такому выводу. Очень странное чувство. Хотелось одновременно смеяться и плакать. Только она начинала задумываться над этим вопросом, как в голову приходило такое огромное количество мыслей, что она не могла от них отделаться и непременно начинала думать про самые разные вещи. Мысли с быстротой маленьких молний мелькали у нее в голове, собирались в рои, подобно пчелам, жили своей собственной жизнью, не мало не заботясь о переживаниях хозяйки. Сперва она вспоминала прошлое лето, проведенное в Анфра, а потом загадывала, куда поедет на следующее, и потом... Вспоминала любопытную цитату из книжки любимого алиерского мыслителя, думала о том, что хотела бы прочитать ещё, потом оказывалось, что на свете такое количество книг, которые непременно нужно прочитать и вообще - столько дел, которые нужно переделать, у неё никогда не хватит на это времени! "Не надо об этом думать, иначе я умру от усталости," - лениво подумала девушка, присев на плетеный стульчик в углу оранжереи, и расправила складки на нежно-голубом платье. Голова шла кругом, грудь полнилась чудесными ароматами, наводя на мысли о безумных оттенках и легчайших приправах. Агни устало улыбнулась растущему рядом кусту чертополоха и тихонько рассмеялась:
- Иначе я умру от усталости...

- Простите? Мне показалось, вы что-то сказали? - чистый молодой голос заставил Агнессу вернуться с Небес на грешную землю. Захваченная в расплох (замечтавшись, она пропустила появление незнакомой номени), она теперь чувствовала себя невообразимо глупо и это, видимо, против воли отразилось на её лице, потому что вторая девушка принялась извиняться за своё вторжение: - Ох, простите, я действительно не хотела вам помешать! Ранним утром здесь редко кто бывает, я не ожидала кого-то застать.. Как, впрочем, и вы, наверное... - Она мягко улыбнулась, отчего стала еще красивее.
- Нет-нет, как можно. Оранжерея всегда открыта для всех обитателей Шенбрунна. Меня зовут Агнесса де Анфра, - Агни вскочила на ноги, коря себя за оплошность. Она тоже улыбнулась, пытаясь придумать, как бы загладить то первое впечатление, несомненно уже сложившееся у незнакомки.
Та слегка изменилась в лице, но всё так же спокойно произнесла:
- Анна Флавио-Валевская. Мне очень приятно это знакомство, номени Агнесса, поверьте.

Вот теперь Агнесса  смогла совладать с лицом. Cлишком сильно она ещё секунду назад хотела понравиться этой девушке. И слишком долго она училась сдерживать свою бурную реакцию на некоторые поступки и жесты, на некоторые слова... Любовь, жених... Дуэль... Фридрих... Эстерад Флавио.
Дружелюбное выражение ее лица нисколечки не изменилось, но в глазах сразу что-то потухло. Девушка не раз корила себя за ту невольную неприязнь, что рождалась ко всему, связанному с этими понятиями. Многое она могла преодолеть. Перестала завидовать чужому счастью, как то было в первые, после той судьбоносной дуэли, месяцы темного отчаяния. Она смирилась. Перестала нервно вздрагивать при имени Фридрих (кто бы мог подумать, что на свете так многим мальчикам при рождении было дано именно это светлое имя?).
Но она не смогла простить убийцу. Не смогла принять его в тот маленький мирок, что она сумела воссоздать после постигшей её катастрофы. Не могла позволить ему забрать у себя ещё и эту, последнюю надежду на какое-никакое счастье. И потому рьяно отвергала всё, с ним связанное.

Раньше это было просто, но сейчас... Этим утром Агнесса впервые задумалась о вещах, о которых раньше даже и помыслить было невозможно, но, в то же время, забыла подумать о главном. В её пронизанном светлым солнышком уме не было ни единой мысли, посвященной любимому, а ведь раньше она думала о нем каждый день, вспоминала его слова, его улыбку. А теперь вдруг осознала, что помнит до смешного мало.
"Должно быть, я слишком идеализировала его тогда... Смешная влюбленная девчонка понимала в этом мире чудовищно мало," - подумалось ей.

Решительно тряхнув головой, отгоняя непрошенные мечтания, Агнесса сосредоточилась на стоящей напротив неё девушке. Она что-то говорила только что... Ах да, мята и полынь... Мята и полынь - её любимый аромат. Именно это привело жену Эстерада Флавио в оранжерею сегодня утром. Агнессе пришлось вновь одернуть себя и что-то отвечать Анне, продолжая светскую беседу. Говорят, она безумно любит своего мужа. Мысленно Агни недоуменно усмехнулась - ведь она была далеко не единственной, кто желал флавийцу всяческих бед. Страд с детства славился своей неугомонностью и за 24 года жизни успел насолить немалому количеству народа. Тем выше был её интерес к этой странной девушке.

Анна Валевская была явно умна, красива, богата, любила музыку, танцы, редко пропускала императорские балы, часто устраивала свои собственные. О ней много говорили, и то, что слышала Агнесса, никак не подсказывало ей, как же Эстерад сумел очаровать такое создание.

- А я люблю запах роз. Такой насыщенный, он иногда просто сводит с ума, - Агнесса нашла глазами кост желтых роз и немедля встала к нему, лаская пальцами величественные цветки. Она уже решила, что постарается подружиться с этой девушкой, в конце концов, у них столько общего! Она же не виновата, что... Что...
"Благородный муж дожен уметь воспитывать себя, подобно малому дитя," - гласила древняя мудрость. И Агнесса наполнилась решимости побороть свой страх. Губы её растянулись в решительной улыбке:
- Номени Анна, прошу у вас совета по крайне важному вопросу, - изящный пальчик поднялся в интригующем жесте. - Меня давно уже волнует одна ужасно важная проблема - я хочу вот такое платье, - и она кивком головы указала на розу, и, отвечая на недоуменный взгляд собеседницы, продолжила, - Понимаете, эта роза... Она такая пышная, нежная, легкая, буквально воздушная! Вот и платье должно быть таким же. Я прямо вижу огромное количество слоев и складок, только шелк, никакого кружева, такое идеально гладкое сверху и распадающееся на множество лепестков книзу... Это будет такое платье! Я наконец-то смогу затмить Сандру, - Агни шутливо рассмеялась. - Но, к сожалению, я никак не могу подобрать цвет. Мне слишком нравится этот желтый цветок, как думаете, платье того же цвета подойдет мне? Или лучше всё же выбрать что-то другое?

Впечатленная эмоциональным объяснением и, наверное, грандиозным проектом будущего наряда, Анна ответила не сразу:
- Не мне судить, но, по-моему, номени больше пойдет насыщенный синий цвет. Он имеет свойство загадочно струиться, а также будет выгодно оттенять ваши глаза.
- Спасибо. Вы правы, это платье будет синим! Все просто будет поражены...
Анна улыбнулась и понимающе кивнула:
- О, как я вас понимаю! Я и сама с большим удовольствием выбираю наряды, каждый раз надеюсь, что это заметят, оценят... Как хорошо, что есть человек, ради которого так хочется быть самой красивой! - Только произнеся последнее слово, девушка поняла, что её слова могут причинить боль, и тут же её глаза приобрели жалостливое выражение. Или жалостное? Никто не смог бы разобрать.
Агнесса же, вроде и не заметив допущенной бестактности, продолжала щебетать:
- Вы не правы! Как же вы не правы! Косметика, платья, украшения... Все это нужно женщине в первую очередь ради нее самой! Мной неоднократно было подмечено, что правильно сделанная прическа как нельзя лучше приводит мысли в порядок, помогает сосредоточиться. Красивое платье, тугой корсет - распрямляет плечи, позволяет чувствовать себя достойной большего. Ваша красота позволяет вам в первую очередь уважать себя! Уважать как женщину. Мужчины, их взгяды, глупая лесть - все это побочно... Это только ещё больше стимулирует нас. Главная же цель - самоуважение. Понимание того, что ты можешь добиться всего, чего пожелаешь. Того же, что и мужчины.

Подобные "крамольные" речи были прерваны появлением ещё двух фигур, желавших с утра пораньше посетить императорскую оранжерею. "Предполагалось, что я здесь в одиночестве буду читать книги," успела только подумать Агни, как её внимание было полностью поглощено этой парочкой, ярким цветным мазком дополнившей палитру этого прекрасного утра.

[Филипп де Барна]

8 число месяца Полотна,
Рунн, императорская оранжерея

Распахнув перед черноволосой девушкой дверь в оранжерею, Филипп жестом пропустил её впред, не переставая счастливо тараторить:
- Шенбруннская оранжерея - уникальная сокровищница Империи, здесь растут цветы и растения со всех концов света, самые разные, в том числе лекарственные и лечебные. Они невероятно и бесподобно прекрасны, ровно, как и вы, номени Катажина.
Мальчик водил девушку по застекленным комнатам оранжереи, делясь с той, кто заставил его тоскующую по признанию душу испытать неповторимые мгновения триумфа, драгоценными чудесами, расположенными в этой части дворца.
"Во всех де Барна есть что-то рыцарское, - повторял он про себя, - разумеется, есть! И дело не только в том, что мы ведем свой род от Рикареда Барна, великого военачальника древних времен. Не в том, что толпы моих предков доблестно сражались во благо Империи. Ведь, только взглянув на человека, нельзя понять, за что именно сражались его предки. Должно же быть что-то в самом человеке, и только человек проницательный может распознать это с первого взгляда. Вот, например, взглянув на Леонарда или Жан-Пьера, наверняка нельзя сказать, что в них есть что-то рыцарское. А вот про Виктуара - можно. И, значит, про меня..."
Душа его ликовала.

В своих блужданиях по оранжерее Филипп с Катажина набрели на еще одну парочку, решившую посвятить это утро изучению красот природы, широким спектром представленных в Шенбрунне. Анна Валевская и Агнесса де Анфра удобно расположились в малом крыле оранжереи и мирно беседовали, когда паж со своей спутницей, довольно шумно обсуждая достоинства винных роз по сравнению с другими цветами, вторглись в зал, нарушая приватность двух номени.
- Просим прощения, номени Анна, номени Агнесса, мы не хотели помешать, - паж почтительно поклонился и сделал шаг назад, уступая место своей спутнице. - Прежде чем мы удалимся, позвольте представить вам номени Катажину Риди, она совсем недавно приехала к нам из Флавио.
- Мы с номени уже, кажется, знакомы, - с улыбкой ответила Агнесса. - Я присутствовала, когда вас приставлял Её Величеству маркиз де Барна. Я Агнесса де Анфра, фрейлина. Так вы, Филипп, получается, теперь заменяете вашего кузена во время его отсутсвия? Это выражается только в заботе о номени Катажине, или теперь вы будете заменять его и на официальных мероприятиях? Уверены, что справитесь с двойной нагрузкой?
- Он мне не конкурент, - состоив самодовольную рожицу, заверил Агнессу мальчик. - Это еще вопрос, кто кого заменять должен. Виктуар последнее время совсем перестал понимать, что в жизни по-настоящему ценно. Видите, какую девушку умудрился оставить в одиночестве.
Сама девушка стояла чуть отстраненно от задорно пикирующихся Агнессы и Филиппа, то и дело прикладывая ручку к, видимо, некстати разболевшейся голове. Внимательные глаза её перескакивали с фрейлины на пажа, как бы случайно останавливаясь на также молчащей Анне.
- А вы никогда не допустите такой ошибки, неужели?
- Номени Агнесса, только за сегодняшнее утро я нашел уже трёх прекрасных девушек, преступно скучающих без мужского общества. Я считаю это вероломным проступком со стороны руннских дворян, преступлением, приравниваемым к государственному. Кто-то же должен исправлять их ошибки.
- Филипп, может вы начнете со своих? - чуть насмешливый голос только что вошедшего маркиза де Барна вклинился в  разговор, заставляя Филиппа втянуть голову в плечи. - Чуть больше скромности, несомненно, добавит очарования вашей наглой мордашке и избавит от неминуемой кары со стороны старшего кузена. Поверьте, мне есть, что противопоставить невинному взору ваших глаз да хорошо подвешенному языку. И я уверен, тётушка будет в восторге от моих аргументов. - Виктуар повернулся к дамам. - Номени, я рад приветствовать вас, рад не меньше моего кузена, поверьте.
Девушки радостно закивали, видимо, довольные, что грозный маркиз не приходится им родственником, а Филипп тихо зашипел на кузена, пробуя восстановить свои позиции:
- Ну, Виктуар, я же спасаю твою шкуру! Встретил сегодня номени Катажину во дворце. Одну! Без сопровождения, достойного её глубоких глаз! Мы пришли сюда, а здесь тоскуют номени Агнесса и номени Анна. Тоже одни! Это, разумеется, уже не твоя вина, но что-то надо было делать... И вообще - подставлять друзей неблагородно! Ты не можешь так поступить.
- Попробуй меня остановить.
- Прошу прощения, номени и номены. Уверена, вы продолжите ваше общение. Но мне уже пора. Мне доставило искреннее удовольстие видеть вас всех сегодня утром. Всего хорошего. - Под нестройный хор различных "до свиданья" Анна Валевская вышла из оранжереи. Катажина немного постояла, не сводя блестящих антрацитовых глаз с её удаляющейся спины, а потом тихо произнесла:
- Мне кажется, мне тоже пора. Что-то я неважно себя чувствую. - Жестом остановив кинувшихся с помощью де Барна, девушка поспешила присесть на стул, стоящий рядом с пальмой в керамической кадке. - Надеюсь, вы сумеете договориться, кто будет провожать меня до дома.
- Разумеется, - два молодых голоса на этот раз прозвучали настолько слаженным дуэтом, и Кася через силу рассмеялась.
- Надеюсь, это не значит, что мне придется идти одной?
- Номени Катажина, я уверена, ваши рыцари сумеют договориться, - Агнесса взяла девушку за руку. - А вам в это время, думаю, лучше прилечь в моих покоях. Филипп, вы знаете, где нас можно найти. Маркиз, я думаю, вы сумеете убедить вашего кузена поделиться этой ценной информацией. - Оба брата были награждены теплым взглядом чуть лукавых глаз, и девушки ушли вслед за Анной.

- Виктуар, номени Катажина уже видела наш зверинец? - Филипп задумчиво пожевал губу, явно продумывая про себя какой-то план.
- Да, Филипп, с королевским двором я ее познакомил. И всем особоважным персонам, включая Её Величество - представил, - старший откровенно подкалывал младшего брата, но тут же выставил руку вперед, предупреждая яростную атаку или защиту. - Впрочем, может быть, мы о разных зверинцах говорим, Филипп?
- Да как ты можешь говорить ТАКОЕ о Её Величестве! Или о номени Агнессе, ежели на то пошло... Нет, Виктуар, дяде срочно что-то нужно делать с тем кругом, в котором тебе приходится вращаться. В приличном обществе такие сравнения недопустимы!
Виктуар огляделся, прежде чем нагнуться и подхватить кузена на руки:
- Филипп, я глубоко уважаю твое преклонение перед всеми прекрасными дамами этого мира, а также весьма почитаю Её Величество, но считай это бесплатным уроком жизни - "человек человеку - зверь". За всё остальное придется платить. А теперь давай к делу - хотел сводить наших очаровательных знакомых в зверинец? Пойдем, о юный рыцарь.
Филипп и не подумал заметить притворного гнева кузена:
- Дай мне знать, когда будешь свободен. Я уговорю номени Агнессу, она вообще-то любит зверей. С ней будет интересно...
Ответом ему послужил кивок и едва заметное подмигивание:
- Уверен, она не устоит перед твоими речами, кузен. А сейчас - проводи меня к номени Агнессе. Не дело мне оставлять прекрасную даму надолго без присмотра, как ты это не так давно заметил.

Ухмыляясь такими одинаковыми улыбками, братья вышли из оранжереи. Филипп был уверен, что даже мысли их были в кои-то веки схожи - оба они думали об истинном призвании благородных рыцарей и очаровательных девушках, которых так приятно охранять и оберегать.

[Мария]

                                                                                         По темным улицам дождя
                                                                                         Навстречу холоду весны
                                                                                         Мы улетаем в никуда
                                                                                         Нас убивают наши сны © Археология

8 день месяца Полотна. Рунн. Обитель Актавианок.

   Она опять проснулась среди ночи от кошмара. Опять в холодном поту.
   Прижав изящную ладонь ко лбу, Мария закрыла глаза и села, подтянув колени к груди. Отголоски сна все еще шептались в ее памяти. Ей хотелось зажать уши и закричать, чтобы ее оставили в покое, но вместо этого она лишь протянула руку к тумбочке и нашла там стакан воды. Сделав два маленьких глотка, она поставила стакан обратно и пару раз глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание. Выученный за последние дни, а точнее ночи, ритуал помог. Сколько еще раз ей придется его выполнять и кончится ли это вообще, а что если он перестанет помогать?
   Головокружение и шум в ушах стали меньше. Девушка закрыла глаза и попыталась вспомнить. Быть может, сегодня она будет удачливее, чем в предыдущие ночи, и обрывки подсознания всплывут в ее памяти. Но все попытки были напрасны. Она снова и снова просыпалась посреди ночи, не давая вырваться наружу воплю ужаса, но все что оставалось в ее голове и сердце – ощущение чего-то страшного, что надвигалось на нее, настигало, а она была настолько беспомощна и ничтожна перед лицом этой силы, что не могла даже взглянуть ей в лицо. Через какое-то время, как всегда, по коже пробежал мороз, и стало холодно.
   Откинув одеяло, сантэсса встала. Ложиться снова спать не было смысла. Хотя весенние предрассветные сумерки еще не наступили, она чувствовала – утро близко. Скоро начнется служба, а до этого еще можно почитать или заняться делами. Девушка умылась оставленной монахинями с вечера водой, преклонила колени перед ликом Каспиана и прочитала молитву, потом расчесала длинные тяжелые волосы и оделась. Каждое движение было выверенным и точным, как в хорошо смазанном механизме. Вдохи и выдохи на счет. Взгляды, направленные строго на предмет, который был сейчас нужен, даже повороты головы только в самом крайнем случае. Она была похожа на диковинную куклу, какие научились делать некоторые мастера. Механизм заводится ключом, и существо живет, движется, что-то делает, пока не кончится завод. А потом беспомощно замирает, когда кончаются обороты ключа. Но стоит человеку сделать еще пару поворотов, как будто передавая металлическим деталям часть своей жизни и тепла, снова звучит музыка, слышится скрип и лязг, а кукла танцует, поднимает руки, вертит головой. Интересно - у кого ее ключ?
   Закрыв дверь своей кельи, Мария направилась по коридорам в нежилую часть главного здания. Когда-то давно Актавианская обитель была крепостью, охраняющей покой властителей Рунна – здесь располагалась армия одного из верных вассалов александритов. Отпечаток, оставленный на камнях воинами, не смогло стереть даже время. Узкие и низкие коридоры были расширены и уходили теперь ввысь округлыми сводами, оружие, доспехи, тренировочные залы заменили книги, мастерские и кельи, но даже воздух здесь, казалось, по-прежнему наполнен звенящим пением битвы, криками солдат и каким-то слишком живым, неспокойным трепетом ожидания новых схваток. Покачав головой, Мария подумала, что кошмары совсем лишают ее рассудка и самообладания – о чем это она только что думала. Чушь… Она остановилась на открытой галерее, опоясывавшей второй этаж здания, положила руку на каменную колону и заглянула во внутренний двор. Три монахини уже с утра пораньше старательно его убиравшие тут же низко присели перед Главой своего Ордена. Благословив их и разрешив вернуться к делам, Сантэсса постояла, наблюдая за тем, как движутся другие куклы.
   Насмотревшись, она продолжила свой путь. Небо к этому времени уже посинело, лишившись чернильной темноты, а звезды начали затухать, как будто чьи-то могущественные пальцы гасили в вышине одну за другой свечи. У двери своего кабинета сантэсса столкнулась с сантиссой Ирэной. Пара черных глаз против небесной голубизны. А ведь она ненавидит меня, подумала про себя Мария. Точно также сильно, как дорожит моей жизнью. Пока Главой Ордена является она, Ирэна имеет небольшой шанс оказаться на ее месте, но не сейчас – слишком молода, зато, если нынешнюю сантэссу уберут, то даже этого шанса у нее не будет. Значит, Мария жива только до тех пор, пока эта девочка набирается сил.
   - Благословите, Ваша Светлость, - сантисса присела перед Марией, склонив голову.
   - Каспиан тебя благословит, дитя мое. – Ответила Глава Актавианок заученную фразу.
   - Вы сегодня бледны, как Вам спалось, сантэсса Мария? – В глазах Ирэны можно было найти все что угодно, кроме сочувствия.
   - Спасибо, замечательно. – Мария позволила себе мимолетную улыбку.
   - Я могу быть вам чем-то полезна, Ваша Светлость? – Сама услужливость и внимательность.
   Неожиданная мысль коснулась плеча Марии легким ветерком.
   - Да. Позаботься, чтобы приготовили мою карету. После службы мне нужно будет уехать.
   - Как Вам будет угодно. – Ирэна снова присела, дождавшись пока рука Сантэссы коснется ее лба, благословляя, и поспешила прочь, наверняка, гадая, куда Лукавый, да простит Каспиан за такие мысли, понес ее госпожу.
   Мария проводила сантиссу взглядом и зашла в свой кабинет, прислонилась к двери и обхватила себя руками, не замечая слез, капавших из прикрытых глаз. Она должна с кем-нибудь поговорить, потому что больше не может нести эту ношу одна.

8 день месяца Полотна. Резиденция кардинала Рунна.

   Утреннее солнце нерешительно и смущенно пряталось между облаков. Подняв голову, девушка мгновение смотрела на эту игру, а потом забралась в карету со знаком Актавианского ордена и захлопнула за собой дверцу. Расположившись на твердых и неудобных сидениях, она глубоко вздохнула. Кучер что-то крикнул, и земля дрогнула, а потом понеслась назад. Карету поймал в свои объятия просыпающийся город, обласкал потоком людей и всадников, зашептал о чем-то шумом далеких торговых площадей и ремесленных кварталов, дохнул в лицо запахом сточных канав, свежеиспеченного хлеба и диковинных благовоний, привезенных купцами с другого конца света.
   Глава Актавианок очень редко покидала стены своей обители, каждый раз совершая невидимый никому подвиг, чтобы заставить себя отправиться во «внешний мир», которого, как она признавалась только себе, боялась. Но, если твой маленький мир, который на самом деле ничем не лучше большого, начинает тебя пугать, то стоит, переступив через собственные страхи, научиться жить в гармонии со всем миром – каким бы большим он не был.
   - Мы прибыли, Ваша Светлость. – Возница распахнул перед Сантэссой дверцу и почтительно отступил.
   Мария вышла и зажмурилась от яркого солнечного света. После полумрака кареты он резал глаза и слепил, или этот свет был на самом деле ярче, чем в ее маленьком мире – в стенах обители. Подойдя к двери, она постучала простым, но очень изящным дверным молотком, дверь ей открыли почти мгновенно.
   Монах, вышедший к ним, вопросительно посмотрел на девушку с должным уважением, отметив белоснежное одеяние Главы Ордена.
   - Чем могу вам помочь?
   - Глава Ордена Актавианок, сантэсса Мария. – Представилась она. – Я бы хотела поговорить с Его Высокопреосвященством.
   - Следуйте за мной. – Кивнул человек и направился в глубь дома. Проводив сантэссу в гостиную, он указал на пару диванов. – Располагайтесь, я доложу. – И исчез.
   Вздохнув, и сильно сжав пальцы, переплетая их, Мария огляделась, стараясь отвлечься. С интересом отмечая простую, но удобную мебель, интересные церковные вещицы и дары, видимо, преподнесенные Его Высокопреосвященству верующими. Эта комната понравилась ей, и она почти уверилась, что хозяин дома тоже оправдает ее ожидания. Почему-то она нервничала. Так, наверное, маленькие девочки волнуются перед встречей со своим учителем или наставником, кем-то, кто старше, опытнее и мудрее. Хотя с человеком, к которому она пришла за помощью, знакома была лишь парой кивков головы на Соборах и Церковных Советах – Мария верила, что он может помочь ей в борьбе с теми демонами, что рвались в ее душу.
   Услышав тихие шаги за спиной, девушка быстро обернулась и на какое-то мгновение замерла, глядя в темные глаза кардинала Рунна, и ища там… Что? Ответы или новые вопросы. Его Высокопреосвященство тоже рассматривал свою гостью, но в его взгляде читался лишь легкий интерес, его явно заинтриговала причина внезапного визита Главы Актавианок. А может он знает, вдруг мелькнула мысль. Она бы не удивилась. Этот человек, казалось, знает и представляет гораздо больше, чем можно подумать или увидеть.
   - Вы хотели видеть меня, дочь моя? – Кардинал приветливо улыбнулся, но девушку гораздо больше потряс голос. Раньше ей приходилось слышать его только под высокими сводами огромных залов, в которых обычно проводились Соборы, и теперь ее поразила та сила, которая таилась за этим достаточно тихим и спокойным голосом, прозвучавшим в тишине гостиного зала. Опомнившись, Мария приблизилась к кардиналу, низко присела перед ним, собираясь коснуться рукой подола одеяния священника согласно ритуалу, но крепкая мужская рука остановила ее, взяв за локоть.
   - Не стоит, дитя мое. Я думаю, что мы вполне сможем обойтись без этого.
   Мария смотрела на него снизу вверх и чувствовала себя ребенком, совершившим какой-то непозволительный поступок, но вместо наказания, ей лишь шутливо говорили об ошибке.
   - Я прошу извинить меня, что посмела потревожить Вас, Ваше Высокопреосвященство.
   Кардинал отмахнулся рукой от этих слов, как будто ее ответ на уроке становился совсем неверным.
   - Какие глупости. Мой Долг помогать страждущим, выслушивать желающих и наставлять на путь истинный заблудших. – Руиз подвел ее к дивану, и девушке ничего не оставалось, как сесть. Сам он расположился напротив, на губах его играла едва заметная улыбка, и Глава Актавианок подумала, всерьез ли сейчас он говорит. – Итак, чем я могу Вам помочь?
   - Я хочу исповедаться, Ваше Высокопреосвященство. Я пришла к Вам, не как сантэсса Мария, а как слуга и дочь Господа нашего Каспиана.
   Улыбка стала шире, у Марии сложилось впечатление, что священник хочет рассмеяться, но он кивнул, спрятав улыбку, и посмотрел в черные глаза гостьи.
   - Я слушаю тебя, дочь моя. В чем твой грех?
   - Мой грех сомнение. Я испытываю жалость к себе гораздо большую, чем следует и дозволено. Мне становится все тяжелее ноша моего поста и моего звания. Не такой должна быть Глава Ордена, наставница своих дочерей, назначенная и избранная по воле Каспиана. Чему смогу научить я сестер?
   - Каждый человек испытывает жалость к себе в определенные моменты, ибо сказано «возлюби ближнего своего, как себя», но не значит ли это, что, прежде всего, нужно полюбить себя. Я не вижу в тебе причин для сомнений. Орден, управляемый тобой процветает, будь честна с собой и своими сестрами. Я отпускаю тебе твой грех.
   - Спасибо, отче. Но это не все… - Девушка сильнее сжала холодные пальцы, что не могло скрыться от внимательных темных глаз, устремивших все свое внимание на нее. Обрывки туманных сновидений, вызванные в памяти ее желанием рассказать о них, сжали на голове тугой холодный обруч и начали тянуть. Началось уже знакомое головокружение, а в ее сознании крепко обосновался ужас. Слова застыли, так и не дождавшись свободы. Мария опустила голову. Она не могла. Не могла. Ей не хватало сил рассказать о своих страхах и кошмарах, не было сил вывернуть наизнанку душу. Кроме всего, она была трусихой и лгуньей. – Нет. Благодарю, я не смею больше задерживать Вас. – Выдавила она с трудом, сама поражаясь хриплости своего голоса, он вырвался из горла, как будто карканье встревоженной вороны.
   Глаза кардинала по-прежнему внимательно следили за ней, но он не стал настаивать.
   - Я рад, что смог Вам помочь, дочь моя. Двери этого дома всегда открыты для всех, кому нужна моя помощь. – Актавианка, поднимаясь, еще раз заглянула в глаза, которые заставляли ее нервничать. Сказаны ли эти слова специально для нее или это всего лишь пара вежливых фраз на прощанье. Кардинал поднялся следом за ней и сам повел ее по коридорам к входной двери. Украдкой рассматривая его четкий профиль, девушка вдруг подумала еще об одном вопросе, который не могла не задать.
   - Скажите, Ваше Высокопреосвященство…
   - Да, дочь моя, - Он повернул голову, вопросительно посмотрев на нее, и остановился. Они стояли посреди темного коридора, неосвещенного сейчас, днем, ничем кроме столба света, льющегося откуда-то издалека, поэтому здесь в темноте она не могла видеть его глаз, лишь чувствовать, что он на нее смотрит.
   - Скажите, что будет с маркизом де Нортми? Вы действительно думаете, что он виновен в смерти Императора?
   Священник помолчал, как будто раздумывая, а потом заговорил, и ей показалось, что в голосе его за иронией скрыто что-то еще.
   - Только не говорите мне, сантэсса Мария, что вы будете просить за этого молодого человека, и все, что я только что видел в гостиной, был хорошо отрепетированный спектакль.
   Девушка смутилась и опустила голову. Она не должна была спрашивать, но Элен…
   - Простите. Нет, не в моих правилах просить за кого-то, тем более за незнакомых мне людей, но об отношениях капитана Императорских гвардейцев и моей сестры в Рунне не знает только ленивый или глухой, поэтому… Простите меня, я не должна была спрашивать.
   - В последнее время я слишком часто слышу имя этого молодого человека, - ей показалось, что он снова улыбается. Мария, уже ничего не понимая, смотрела на Руиза, пытаясь угадать выражение его лица в полутьме.
   - Не беспокойтесь, дочь моя. Еще вчера маркиз Никола де Нортми был освобожден, - немного помолчав, он добавил. - Вы не несете никакой ответственности за действия, мысли и чувства другого человека. Перед Творцом предстает каждый со своими делами и мыслями. Исповедуя тех, кто приходит к нам, мы берем на себя часть их задач и решаем простым словом: отпускаю. Но это лишь в том случае, если к нам приходят сами. Не берите на себя то, что добровольно несет идущий своим путем. Если только вы не уверены, что сможете быть ему полезной и решить за него всю жизнь, а не только краткий отрезок пути. - Священник отвернулся и продолжил их путь, девушка, осознав сказанное, последовала за ним, и ей было очень жаль, что она видит только спину кардинала, не зная какое сейчас выражение живет на его лице.
   У двери они остановились, Мария опять хотела присесть перед кардиналом, но он снова ее остановил, благословляя, и неожиданно касаясь губами лба девушки.
   - Иди с миром, дочь моя. И помни, двери этого дома всегда открыты.
   - Благодарю Вас Ваше Высокопреосвященство, - только и смогла сказать девушка и вышла на улицу. С неба на нее снова упали лучи солнечного света, но теперь они не казались такими уж слепящими, а приятно грели кожу, напоминая, что в город все же пришла ранняя весна. Садясь в карету, Мария впервые пожалела, что не может сейчас, забыв о своем положении, прогуляться пешком по улицам города, посмотреть на его жизнь, вдохнуть этой жизни полной грудью, вспоминая, что и сама она все еще жива.
   А ночью она проснулась от кошмара.

[Антонио Иберо]

8 месяца Полотна. Где-то на дороге к Рунну


        Я ехал, щедро рассыпая золотые. И дорога сама ложилась под ноги, свежие лошади и еда доставлялись едва ли не раньше, чем я о них просил, а люди только из себя не выпрыгивали, чтобы услужить адмиралу Иберо. Я знал, о чем они думали, провожая меня взглядами.
        На землях Иберии я купался в искренних улыбках и возгласах «Ай, вот едет наш славный адмирал, дядя нашего славного герцога, который скоро станет императором!!». В Экилоне отношение было уже попрохладнее. Полагаю, если бы путь к Рунну лежал через земли Нортми, я мог не доехать вовсе. А Черный Герцог, совершенно не изменившись в лице, замогильным голосом объявил бы, что он очень сожалеет.
        За мной, отставая на несколько дней, двигался кортеж с герцогской семьей. Диего, Фернандо, Беатрис и, конечно, Алиса. Я сам предложил отправиться первым: чем скорее приедет кто-то из семьи, тем легче будет Эрмине. Поэтому выехал налегке, всего лишь с Салибом и еще тремя слугами.
        В ночь перед отъездом Диего пришел ко мне с кувшином вина.
        - Оцени дату, - кивнул он на печать на горлышке. 2624 - год восшествия на престол Его Императорского Величества Александра XVIII. – Нет, ну какую он нам свинью подложил! - мрачно продолжил племянник. Я мог только согласиться.
        - Тебе будет трудно, - я не спрашивал, просто отметил. Он кивнул, и мы некоторое время молча потягивали вино. Кстати, не такое уж и плохое. – Но ты можешь на нас рассчитывать.
        - С вами я могу вообще ничего не делать. - Диего усмехнулся, и широким жестом руки с серебряным кубком обвел комнату, помимо меня включив в свое приветствие фамильные портреты.
        Говорить не хотелось. Днем было сказано много, а завтра будут те же самые слова. Ох, сколько всего уже было. И послание от Его Святейшества, и письмо с Севера… Как быстро идет время здесь, когда ты становишься одним из многих участников большой игры. И как неторопливо текло оно в Новой Иберии, где можно было ускорять и замедлять его ход по своему желанию.
        В этой ночи на язык лезли самые глупые вопросы. Но - первое правило семьи: каждый Иберо одинок, и не стоит лезть в это одиночество грязными руками. А хоть бы и чистыми, тоже – не стоит.
        Сейчас два таких одиночества тихо и лирично напивались под покровом восхитительной иберийской ночи.
        - Шел бы ты спать, Твоя Светлость, - наконец сказал я. – Мне уезжать рано, и у тебя до отъезда дел полно.
        - Боишься, что голова разболится? Тони, ты же никогда не пьянеешь?
        - Да, но не высыпаюсь точно так же, как все остальные!
        Диего усмехнулся и точно разлил остатки вина поровну. Протянул мне кубок:
        - За хорошую дорогу, адмирал, куда бы она нас ни завела! – он подошел к окну. В бархатной тьме южной ночи мало что можно разглядеть, но я знал, куда смотрит племянник. В порту стояли готовые к отплытию в Новую Иберию «Святая Олайя» и «Золотой орел». Корабли уходили от нас. Назад, куда нам дано будет вернуться нескоро. Если это вообще возможно.
        Именно благодаря Диего Новая Иберия стала приносить пользу. Он сумел заслужить признание даже у своих врагов. Но знакомый нам бич – неукротимая гордость – гнал его все дальше. Кандалы Иберо, которые чем тяжелее, тем охотнее мы их надеваем. Я вспомнил свою молодость. Новая Иберия была почти неосвоена, я –пока только один из капитанов. Нас тогда было много, молодых, веселых, живых.
        Мы шли только вперед, подгоняемые мечтой об Эль Параисо, рае храбрецов. Где-то, на этом берегу, или чуть дальше, должны были ждать нас города из чистого золота. Кто-то из моих товарищей погиб еще при высадке, во время самых первых сражений с уари. Они обрели Эль Параисо первыми. А мы продолжали идти, ища его наяву. Границы известного мира раздвигались все дальше, и нигде не был виден наш рай.
        Потом я несколько раз видел его во сне. Пустые гулкие улицы, залитые тяжелым золотым светом… и те, кто уже умер: те же раны, то же оружие в руках. Они меня не узнавали. Я дал себе слово, что постараюсь попасть в этот рай как можно позже.
        До сих пор не тороплюсь.

        Утром меня провожали только заспанные слуги. Да еще на мгновение на лестнице показалась Алистина. Улыбнулась. Единственная женщина, которую меня тянуло то придушить, то расцеловать. В ее восхитительной головке гнездились сотни планов. Тонкая рука, унизанная перстнями, неторопливо выводила ровные строчки на бумаге, запечатывала письма и отпускала их в предназначенный полет. Я не собирался мешать. Каждый имеет право делать то, что считает нужным.
        Прошлого становится все больше. Оно отбирает жизнь у будущего, перевешивает его. Я – Первый Адмирал Антонио Иберо, герцог Саджисский. Член немногочисленной, но очень сплоченной семьи. Больше двадцати лет болтаюсь по морям, везде есть те, кто мне рад, но с каждым возвращением я все меньше понимаю, домой ли я приезжаю, и главное, к кому.
        Но застывание посреди дороги с такими мыслями приводит только к недовольству слуг и затору на пути, поэтому я просто поехал дальше.

[Конрад де Конарэ]

7-8 число месяца Полотна.
Экилон. Родовой замок Конарэ.

   Конь нес его через холмы, дороги, луга и поля. Под сияющими звездами, против ветра, который бил прямо в лицо. По лицу ему хлестали струи дождя, давно уже промочившие насквозь камзол и штаны… Конь мчался по лужам, поднимая фонтаны брызг, покрывал всадника каплями воды и грязи
   - Стой! – прокричал Конрад. Обезумевшее животное уже почти не слушалось его. Пора бы ему успокоится, ведь он гонит его уже целую ночь. – Стой, проклятый…
   Мерзкая тварь даже ухом не повела. Конрад рассмеялся. Ну, уж упасть ему не грозит – пусть несет, куда хочет… Он послал Рунн, Императора, Этьена и всех, кто там оставался – к Черному Сеятелю, и пусть бездна заберет их!
   Он сильно изменился, наверное, и сам бы себя не узнал, увидь он себя, нынешнего,  пару дней назад. Что-то ушло, словно сгорев в охватившем его душу огне, что-то осталось, став лишь крепче и сильнее. Император умер, с прошлым покончено, его больше нет, как будто и не было ничего. Ему безразличны все эти лица, которые остались там, позади, в столице…
   Конрад смеялся. И в самом деле, все равно. Словно скорлупа, окружавшая его ранее, осыпалась, и он увидел многое, что не видел прежде. В первую очередь – то, что он герцог Конарэ, владыка Экилона. Он больше не будет чьей-то игрушкой, марионеткой, теперь он сам, сам станет управлять другими, будет использовать свою власть, чтобы манипулировать, сталкивать их лбами и заставлять страдать.
   Этот мир должен испить всю чашу его бесконечно черной и горькой ненависти, как бы это чересчур лирично и не звучало. Но что поделать – Конарэ – род герцогов-менестрелей, они владеют словом так же, как клинком.
   Впереди громадой вырастал замок. Нет, это еще не Экилон, всего лишь один из замков его вассалов. Глупцы, они и не знают своего настоящего герцога, подчинясь выжившей из ума старухе. Конрад сжал зубы. Он потребует с них повторения вассальной клятвы, в противном случае эти хоромы он сравняет с землей.
   Конь молнией промелькнул вдоль стен, сейчас не время здесь задерживаться, он спешит в свой замок, свое драгоценное владение. Каким же Конрад был глупцом, ведь то, что сделает тебя могущественнейшим человеком, находится в полутора днях пути от Рунна, а ты цепляешься за призраки минувшего.
   "Тебя обманули, но ты открыл их обман." Им не отнять, то, что принадлежит ему по праву крови. Император, Этьен, бабка – никто из них не думал о тебе. Все они живут миром иллюзий – кто-то думает о своем величии, кто-то о величии своего рода. Поэтому, они все умрут. Император уже умер, а за ним последуют и другие.
   Они неслись вперед вместе с ветром, и восходящее солнце светило ему в спину. Одежда на нем уже почти высохла, волосы растрепались и теперь, как и грива у коня развивались за спиной. По обе стороны от него мелькали отдельные клочки леса, бесконечные поля и селения.
   Был уже поздний вечер, когда он подъехал к фамильному замку Конарэ. Разумеется, на встречу ему никто не вышел, ведь он прибыл незваным. К нему подошел старый привратник, которого, однако, Конрад не помнил. Тот тоже не узнал своего герцога, спросил, кто он и откуда.
   Конрад задумался. Притвориться кем-то другим не получится, этот болван его не знает, но кто-нибудь следующий, конечно, догадается. Поэтому оставалось представиться тем, кем он был на самом деле.
   - Герцог Конрад де Конарэ, владетель этого замка и всех земель этого герцогства! – как можно более гордо попытался сказать Конрад. – С дороги, мерзавец, иначе ты пожалеешь. Отведи моего коня на конюшню, и озаботься о том, чтобы он был накормлен и напоен вовремя. Также, доложи вдовствующей герцогине Конарэ, что я прибыл. Она ведь еще не умерла?
   - Нет, Ваша Светлость! – сказал привратник. – Герцогиня в добром здравии…
   - Жаль, – заметил Конрад. – А теперь беги, и чтобы духу твоего здесь не было.
   Болван кинулся бежать, ухитрившись по дороге отдать все необходимые указания. Конрад спрыгнул с коня и огляделся. Замок мало изменился, с тех пор, как он был здесь последний раз. Разве что еще больше обветшал. Он прошелся по двору, взошел на стену, откуда открывался чудесный вид на закатное море. Вдали белели стены Бирло. На севере и на востоке замок окружали бесконечные поля, на которых летом заколосится пшеница.
   Он стоял, смотрел, и вот его позвали. Какая-то юная девица, совсем девчонка, осторожно дернула его за рукав. Герцог развернулся так быстро, что напугал ее.
   - Что? – с ухмылкой спросил Конрад.
   - Герцогиня завет Вас, – девочка не поднимала глаз.
   - Хорошо. Пошли. – Конрад быстрым шагом стал спускаться по лестнице. – Ты ее служанка?
   - Да, Ваша Светлость…
   - Все ясно… - Конрад ухмыльнулся. – Веди меня…
   Они прошли длинными коридорами, сквозь оранжерею и залы, на стенах которого было развешанное всяческое оружие. Наконец показалась обеденная зала, со столом, богато уставленным всяческой снедью. За противоположным концом стола сидела герцогиня, по бокам от нее – множество всяких людей, немного знакомых Конраду и не очень знакомых.
   - Конрад… - довольно холодно сказала Антуанетта Конарэ, встав. – Ты приехал.
   - Бабушка. – Конрад ухмыльнулся и сел за пустое место. – Я приехал, глаза тебя не обманывают.
   - Интересно, почему?
   - Ну, во-первых – это мой замок. – Конрад налил себе вина. – Во-вторых – герцог тут я, и я имею полное право распоряжаться этими землями и людьми, проживающими на них. У меня имеется несколько превосходных идей, которые я собираюсь реализовать в самое ближайшее время.
   - Странно, что ты это понял. – Антуанетта смотрела на него в упор, Конрад отрезал себе кусок мяса. – Герцог Конрад де Конарэ, объявляющий о своих правах, забавно… Что-то мне говорит о том, что если бы твой драгоценный Александр не умер, ты бы так и не вспомнил…
   Конрад отложил ножик, и полным ярости взглядом посмотрел на бабку.
   - Думаю, стоит предупредить Вас… - голос его почти дрожал от сдерживаемого гнева. – Что при мне не стоит упоминать этого имени, иначе это может кончиться для Вас плачевно. Я ясно выражаюсь?
   Герцогиня замолчала. Над столом повисла мертвая тишина.
   - Хорошо. Похоже, Вы поняли, – продолжил Конрад, зацепляя вилкой отрезанный кусок мяса. – Со мной шутки плохи, я не люблю повторять дважды, я требую немедленного исполнения любых моих приказов… Это должны понять все. Наказание будет эквивалентно проступку.
   Все молчали. Никто не ел.
   Конрад налил себе еще вина. Поднял бокал, оглядел всех и ухмыльнулся.
   - Вряд ли можно назвать меня добрым и справедливым. Я злобен, мстителен, жесток, безбожен, развратен, все лучшие человеческие качества чужды мне. Я – воплощение зла, кара Господня, злой вестник. Я ваш ночной кошмар. Я прибыл сюда, чтобы вы претерпели мучения и лишения, – он снова улыбнулся, и выпил. – Можете, конечно, считать это шуткой, но в любой шутке…
   Они продолжали молчать.
   Конрад нахмурился.
   - Ваши постные лица портят мне аппетит. Убирайтесь. Немедленно убирайтесь. Ты, бабушка, останься…
   Как ни странно, его и, правда, послушались. Все встали и разошлись, оглядываясь испуганно на герцога. Когда вышел последний, Конрад захохотал:
   - Болваны… - он налил себе еще.
   - Ну и чего ты этим добился? – герцогиня смотрела на него сердито.
   - Ничего. – Конрад прокачал головой. – Будут знать свое место. Завтра надо будет еще раз посмотреть на них, понять, кто есть кто…
   - Увидимся завтра, – сухо сказала бабушка и тоже ушла. Конрад ухмыльнулся. Ему ничего не оставалось, как быстро доесть и отправится гулять. Не смотря на то, что он два дня не спал, в сон его не клонило. К тому же ему хотелось развлечений, причем совершенно определенного рода.
   Он ходил по замку, заходил на конюшню, на кузницу, в оружейную. В целом надо признать, тут поддерживался определенный порядок, хотя явно не хватало твердой руки. Наконец, он нашел то, что искал. Один паренек из прислуги был молод и необычайно красив: тонкие черты лица, нежная кожа, большие выразительные глаза, яркие губы, длинные золотистые волосы, юное стройное тело. Юноша зачаровывал и, словно магнит, притягивал к себе взгляд.
   Конрад ухмыльнулся и жестом подозвал его.

[Альбрехт фон Динштайн]

8 число месяца Полотна.
Остеррика. Дена.

   Дена сильно изменилась, похорошела за время его отсутствия. Ралленштайн и городской совет время зря не теряли. Динштайн по вечерам гулял по разросшимся скверам, в которых летом должна расцвести сирень, а уже сейчас щебетали птицы и, сверкающие всеми цветами радуги, струи фонтанов били вверх.
   Ралленштайн часто составлял ему компанию в этих прогулках, рассказывая общеимперские известия. Альбрехт фон Динштайн хмурился, когда слышал о некоторых вещах – слишком многое из происходящего ему не нравилось. Империя менялась, но менялась совсем не в ту сторону, какую ему хотелось.
   Но в один из дней ее принесли известие о смерти Императора. Нельзя сказать, что Альбрехт сильно любил покойного… Он не так часто встречался с Александром, Динштайн не любил разговаривать со своим Императором - муж племянницы казался ему напыщенным ослом.
   А от других ничего хорошего об Императоре ему не приходилось слышать… Теперь же Императором станет его племянник Диего – вероятнее всего. Хотя, кажется, есть еще какие-то дальние родственники, поэтому ничего точно утверждать нельзя…
   - Как Вы думаете, Ралленштайн, что теперь делать? – спросил герцог своего друга. Штефан и он как раз обходили улицы Дены в вечер, когда почтовый ястреб принес известие о смерти владыки Империи. Вопрос был по сути риторическим, Динштайн всегда имел свое мнение почти по любому вопросу, но это была своего рода традиция – они всегда советовались друг с другом.
   Штефан чуть промедлил с ответом.
   - Вероятно, для начала, нам следует поехать в Рунн, и там уже планировать дальнейшие действия…
   Динштайн помрачнел.
   - В Рунн придется поехать. Должен состоялся Совет, на котором права претендентов будут подвержены всеми наиболее значимыми лицами Империи. Речь идет о следующем. В письме не говорится о причине смерти, буквально две фразы – "Император умер. Приезжайте на Совет". Меня тревожит вот что – как мне кажется, смерть его не была естественной, возможно это убийство. Может быть такое – что приглашение – это, по сути, ловушка, нас пытаются выманить из Остеррики. Даже если здесь сейчас нет никакого подвоха, ситуация может измениться. Воцарение Диего многим не выгодно.
   - В таком случае, мне стоит остаться, а вам необходимо взять должную охрану.
   Ралленштайн, конечно, был прав. Он должен был остаться и следить, за тем, чтобы войска были готовы, а Динштайну следовало быть осторожным в своей поездке в Рунн. Вечером, когда Альбрехт отдавал последние приказы касательно своего отъезда, у ворот Дены появился отряд князя Торнхейма.
   Готфрид совершенно не изменился с момента их последней встречи, хотя времени прошло довольно много. Он явился ко двору герцога Остеррикского со всей своей свитой – двумя дюжинами конных рыцарей, закованных в архаичные доспехи, изготовленные еще в прошлом веке. Кроме того, с ним прибыла вся его семья.
   Герцог Альбрехт, который в последнее время был мрачен, даже улыбнулся – вот  он, отряд который ему нужен. Обычаи рыцарей Брамера, конечно, довольно странны, но в окружении их можно не беспокоится о нападении. С таким эскортом добраться до Рунна не составит труда, а там он уже разберется, что происходит.
   Он надеялся, что его сестра с племянником тоже приедет. Ведь в письмах не передать того, что можно сказать на словах. Да и почта может быть перехвачена. Торнхейм собирался остановиться у них в городе на пару дней, а затем направится в Тижон, столицу Барна. Готфрид продемонстрировал ему письмо, в котором кардинал Барна просил их прибыть к нему, дабы он мог сообщить им нечто важное. Интригующее. Кардинал Барна долгое время добивался примирения экклесиатов и откровенцев, пытаясь распространить свою власть и на Нортми. И все же он оставался их верным союзником, на которого можно было положиться. Клара доверяла ему…
   Он дал Торнхейму три дня на отдых, а затем – нужно спешить, опаздывать на Совет Динштайн не собирался…

[Катрин де Тюрель]

8 число месяца Полотна.
Скифия. Недалеко от Вышеграда.

   Конь чувствовал ее гнев, и тоже, вслед за ней, ярился – стегал себя хвостом по бокам, рыл копытом землю. Катрин, прикрыв глаза ладонью, чтобы защитится от беспощадно яркого солнца, осматривала заснеженные поля и леса Скифии. С крутого холма ей открывался чудный вид – бесконечные просторы, царство льда и холода. И где-то там и укрылся этот негодяй Беспутин.
   Она снова застонала от ярости. Воспоминания не давали покоя, проклятый старец не только опоил ее своим мерзким зельем, но и пять дней заставлял вытворять всякие непристойности и гадости для его развлечения. Это было ужасно – понимать, что происходит и чувствовать, что ты себя не контролируешь…
   На шестой день подлец забрал ее бумаги и скрылся в неизвестном направлении. Стрельцы только руками разводили – за Беспутиным никто не следил, он часто исчезал, затем вновь появлялся, к этому все привыкли, и теперь никто даже не догадывался где он.
   Она отправила сообщение Этьену, где подробно описала все, что произошло с тех пор, как она уехала из Рунна. В конце она добавила, что ей очень приятно было служить Черному герцогу, но теперь честь требует от нее исполнить последнее данное ей поручение, и, следовательно, она или найдет похищенные бумаги, или навеки сгинет в дебрях Скифии. Вручив письмо Имперскому курьеру, она распрощалась с князем и его семьей, и, выяснив, по какой дороге отправился Беспутин, отправилась следом.
   Она понимала, что найти здесь одного единственного человека, в бесконечных, бескрайних, диких и безлюдных краях, даже теоретически невозможно. Что говорить, о том, что она даже не знала, с чего ей начинать. Несомненно, что Георгий балуется запретной магией. Он мог быть связан с какими-нибудь тайными орденами, конечно, если бы такие на территории Скифии находились. К сожалению, ей об этом ничего не известно.
   Времени с тех пор, как она уехала из Вышеграда, прошло довольно много, и ее снова захлестнуло чувство голода, кроме того, смеркалось, а впереди не было видной ни одной деревни. Дорога окончательно превратилась просто в свободную от деревьев полосу. Можно сказать, что она ехала по лесу…
   Через пару часов, когда небо окончательно почернело и покрылось звездами, она начала паниковать. Вокруг сгущалась тьма. Когда где-то далеко, за деревьями, завыл волк, ее стала бить крупная дрожь. Катрин поняла, как сильно она устала, проголодалась и замерзла. Конь тоже трясся, и уже еле-еле перебирал копытами, спотыкаясь на каждом шагу.
   Неожиданно впереди вспыхнул огонек, и одновременно с этим в ее сердце вспыхнула надежда. Вроде бы совсем не далеко, но кто знает – огни весьма коварны, кажется, что они близко, а на самом деле это может быть очень далеко. И все же она стала подбадривать коня, чтобы он вез ее быстрее вперед.
   Они осторожно объезжали вековые ели, с вершин которых на них смотрели мудрые глаза сов, они перебирались через ручей, полный талой воды, которая в свете луны казалась черной, они ступали по покрытому инистым мхом болоту, рискуя в любой момент провалиться.
   И вот из-за деревьев выглянула странного вида избушка, как будто бы обычный сруб, но стоящая на двух высоких сваях, точно на ногах. Из кирпичной трубы вился дымок, окно с раскрытыми ставнями светилось ярко-желтым мерцающим светом. Катрин с радостью спрыгнула с коня. Видимо, это лачуга какого-то отшельника, решившего здесь скрыться от остального мира.
   Она оставила коня у крыльца, и, быстрым шагом поднявшись по ступенькам, постучала в дверь. Прошла минута, дверь открылась и на пороге возникла дивного вида старушка – совсем дряхлая, скрюченная, словно в ней не было ничего прямого, глаза желтые, словно у кошки, волосы седые и растрепаны, в руках метла.
   - Кого Сеятель принес? – спросила она сердитым, скрипучим голосом, напряженно вглядываясь в Катрин, точно стараясь разглядеть кто, стоит перед ней.
   - Прости меня, бабушка. – Катрин была готова упасть ей в ноги. – Негде мне переночевать, может быть, ты меня пустишь на одну ночку? Я заплачу если надо. Покушать тоже очень хочется…
   - Ну, заходи, дитятко, заходи… - старушка заулыбалась кривыми желтыми зубами. – Я тебя и накормлю, и спать уложу…
   - Спасибо огромное бабулечка. – Катрин улыбнулась. – Благослови тебя Каспиан.
   Старушка в ответ ничего не сказала, пошла, суетиться по хозяйству, накрывать свой нехитрый стол. Девушка огляделась – помещение было грязным, неухоженным, по углам висела паутина, белая известняковая печка давно почернела от гари.
   Она присела на скамеечку и только потом обнаружила огромного черного кота. Животинка пряталась под столом, поэтому ее и сразу не было заметно.
   Наконец, бабушка поставила ей на стол чугунок с вареной картошкой, плошку с какими-то темно-багровыми ягодами, кувшин с водицей и Катрин принялась за ужин. Она, конечно, ела с изрядным подозрением – ее уже многому научило скифское гостеприимство – но на этот раз было все нормально, сознания она не теряла, голова не кружилась.
   Она наелась до отвала и, поблагодарив старушку, отправилась спать. Ее укрыли чудесным, пушистым одеялом, и последнее, что она увидела, перед тем как заснуть – были желтые глаза кота и его хозяйки, смотрящие на нее.

[Народ]

8 число месяца Полотна.
Восточная Остеррика.

   Прошла неделя, с тех пор как они покинули свое пристанище и направились в Скифию. Ашзер велел своим подопечным разделится – большей части он приказал сесть на один из кораблей в порту Ауралона и плыть в Кохбу, чтобы потом через южные степи ехать в Ланов. Меньшая же часть отправилась с ним по суше, через Остаррику и Барна. Ашзер хотел посмотреть на эти земли, оценить насколько они готовы к грядущим великим событиям.
   Ну а как они могли быть готовы – крестьяне по-прежнему копались в земле, в кабаках стоящих вдоль дороги пили и били морды друг другу, надменные и гордые дворяне проносились мимо них, словно не замечая.
   Ашзер только ухмылялся. Ничтожные, жалкие существа, они будут вопить и кататься по земле в муках, когда демоны придут в этот мир. Те, кто предвидел - станут всем – а гордые, чванливые, невесть, что о себе возомнившие герцоги, графы и бароны будут пищей для червей.
   Они проехали очередной замок, стоящий на холме, когда девчушки, которых он набрал с собой, начали кричать, что они голодны. Ох уж эти негодяйки, им бы только пожрать и потешится. Ашзер и сам любил помять парочку, пока лошади отдыхают, но эти трескуньи уже начинали его раздражать. Не помогал даже кнут, которым он пару раз навел порядок в фургончике. Похоже, ведьмочки только получили от этого удовольствие, ведь черная магия меняет людей, они начинают находить усладу в странных вещах. Ашзер сам был колдуном, и на своем веку повидал не мало таких же, как и он.
   Эта магия была доступна всем, стоило только протянуть руку и взять. Легкость, с которой люди получали невообразимую силу и нечеловеческие возможности поражала – многие, уверовав, что теперь их уж ничто не возьмет, начинали пользоваться колдовством в открытую.
   И тогда на них находилась управа, приезжали инквизиторы, быстро справлялись с обезумевшим от своих собственных сил колдуном или ведьмой, проводили скорый суд. И все – новоявленный полубог сгорал на костре, оставляя после себя лишь тошнотворный запах паленого мяса и немножко пепла.
   Ашзер видел одного церковного иерарха, большого любителя цветочков и садовых деревьев, который предпочитал в качестве удобрения пользовать пепел оставшийся от сожженных малефиков. И говорил, что при таком уходе все растет быстрее, и яблоки получаются слаще.
   Ашзер поморщился. Да, глупцов мало. Сила доступна всем, но истинный путь к всемогуществу знает лишь Триада. Под мудрым ее руководством, он смог создать своей собственный ковен, обмануть инквизиторов, и теперь начать готовится к борьбе, которая уже пойдет на равных.
   Наконец, они остановились у одного из трактиров. Пигалицы сразу же побежали внутрь, Ашзер поморщился, но ничего не сказал. Они так и не поймут, что надо быть осторожными, пока кто-то не обожжется. Черная магия делает людей непослушными, бездумными себялюбами, которыми управляют лишь их страсти.
   Он-то уже научился держать себя в узде, а им это только предстоит. Он вошел следом за ними.
   - Святой отец, – трактирщик поклонился. Ашзер внутренне улыбнулся. Он маскировался под сельского священника везущих своих подопечных в ларианскую обитель. Маскировка действовала.
   - Благослови тебя Каспиан! – Ашзер махнул рукой. – Пожалей старика, налей что-нибудь попить, и расскажи, что твориться в Империи.
   - С тех пор как умер Император, цены на зерно начали расти, – пожаловался трактирщик. – Говорят, что его убили, так же сообщают, что кто-то уже начал готовится к войне. Наш славный герцог, Альбрехт, укрепляет горные крепости на границе с Флавио. Я сам видел, как туда направился целый полк солдат, вместе с обозом. Скажу – еды и питья у них хватит на год осады, значит, тут нам ничего не грозит…
   - Славно… - Ашзер сделал большой глоток пива. – Все так уверены, что война действительно будет?
   - А как же? – трактирщик нахмурился. – Господа, считай, уже сорок лет не воевали. Надо же и порезвится когда-нибудь. Это для нас, для простых людей, война – это беда. Для них – это слава, и почет и деньги. Война будет, уж поверьте моему слову…

[Сандра дэ Ла Прад]

8 число месяца Полотна.
Шенбурннский дворец.

    Начиналась та удивительная пора, когда в королевском саду набухали почки, готовясь лопнуть и явить миру ярко-зеленые листья. Но раньше всех расцветали небольшие, меньше человеческого роста деревца. На их корявых, причудливо искривленных ветвях за одну ночь появлялись странные, темно-розовые бутоны, которые в одно прекрасное утро медленно раскрывались, распускаясь в чудесные цветы, чей аромат самый первый наполнял воздух Шенбурнна ранней весной. Сегодня было преддверие именно такого утра. Солнце изредка выныривало из-за облаков, озаряя многочисленную толпу юных фрейлин, стоящих небольшими кружками на круглой полянке, окруженной тщательно ухоженными деревцами. Среди этих «стаек» стояли небольшие столики с напитками, кавой и разнообразными сладостями. Строгие, черные платья - вот и все, что роднило находящихся тут девушек. Тот, кто присматривался к ним, сразу понимал насколько различаются они между собой.
- Ваше Величество, похоже, мы сегодня поторопились, - защебетала одна из присутствующих фрейлин, обращаясь к юной императрице, рассматривающей одно из неказистых древ.
    Ее Величество, Императрица Эрмина повернулась, обращая лучистый взгляд на говорившую. Мягкие локоны, выпущенные из прихотливой прически, обрамляли четко очерченное лицо. По какой-то прихоти божественной даже среди блистательных красавиц, Эрмина Иберо всегда занимала королевское место. Ей не было равных. И это признавали все, кто умел видеть незамутненным взглядом. И это раздражало тех, кто не мог найти повода для явных упреков и за неимением их предпочитал шипеть за спиной, грозя ужалить.
- Не могу отвечать за всех, - улыбаясь своей удивительной улыбкой, ответила Эрмина, - но я пришла сюда потому что хотела полюбоваться и на утро, и на то, что оно нам подарит. Куда торопились вы, Антуанетта?
    Молоденькая фрейлина, к которой обратилась императрица, негромко рассмеялась:
- Прошу прощения, Ваше Величество, вероятно - пыталась бежать впереди времени.
- Это никому не приносило пользы, - раздался еще один мелодичный голос, Агнесса де Анфра вступила в беседу, глядя безмятежно голубыми глазами в лицо Антуанетты Триста.
- Думаю, что это просто никому и не удавалось, - задумчиво продолжила Эрмина. - Опережать время.
- А я бы хотела попробовать, - откликнулась Сандра дэ Ла Прад, подходя к одному из небольших столиков и прихотливо присмотревшись, выбрав одно из рассыпчатых пирожных, которое положила на свою тарелочку. На изящных пальцах остались крошки от сладости, но девушка, увлеченная своими мыслями, продолжила речь. - Было бы занятно забежать вперед, посмотреть, что ждет тебя, например, через час или через день. А потом...
- А потом вернуться и изменить то, что тебя ждет, не так ли, моя несравненная?
    Все женские головки, как по команде, повернулись на этот, как всегда, насмешливый голос. Его обладатель отвечал на слова рыжеволосой фрейлины, подчеркнув слово «моя», но смотрел он только на Императрицу, как будто не было здесь других женщин. Среди фрейлин прошел пораженно-удивленный шепот, все взгляды теперь были прикованы лишь к появившемуся Николе де Нортми и Ее Величеству. Все, кроме одного. Сандра медленно поставила на столик блюдечко с так и не отведанным пирожным и взяла чашку обжигающего кавы. Еще мгновение – и ее громкий вскрик в очередной раз переполошил всех.
- Сандра, святой Каспиан!!! Вы ошпарились! - вскрикнула перепуганная Антуанетта Триста, не без удовольствия глядя как на едва прикрытой груди и щеке красавицы алеет красный след от ожога.
    Агнесса мягко отодвинула злорадствующую девушку, приближаясь к подруге и пытаясь промокнуть опаленную кожу. Теперь почти все глаза были устремлены на рыжеволосую красавицу, что так неловко опрокинула на себя чашку с горячим напитком. Сандра благодарно взяла у Агнессы платок и шагнула вперед, к застывшему напротив Императрицы Николе:
- Ничего страшного. Заживет.. до свадьбы, - в голосе фрейлины послышался смешок, когда глаза ее оглядели капитана гвардейцев. - Позвольте мне рассмотреть вас получше, Никола. Знаете, если можно проиграть самому себе, то именно это вы столь успешно и делаете сейчас. О, да! Я могу это оценить. Вы так спешили, что, видимо, пробили стены тюрьмы своей грудью, а из волос сплели веревку, чтобы спустится на землю. Вы пешком пересекли весь город, дабы предстать...
    Она не позволила себя перебить, все больше повышая голос. Несколько мгновений над поляной звенел ее задиристый смех:
- Сандра, что с тобой? - в голосе Эрмины, кроме нежности, слышался мягкий упрек.
- Прошу прощения, Ваше Величество, мне трудно сдержать свои чувства при виде этого номена.
    Она развернулась и в упор посмотрела прямо в серые глаза маркиза де Нортми:
- Не далее как два дня назад ваш отец просил моей руки для вас! - вокруг наступила тишина, Сандра вздохнула. - Я по глупости своей не поняла в сколь непомерную цену оценили меня. Но вы мне напомнили все что нужно, маркиз! Мой ответ – «да». Но решающее слово скажет тан Алиера и мой брат - Дирок дэ Ла Прад.
    Каждое слово – разрывало сердце, но она не могла иначе. Преодолевая боль, которая охватила всю правую, обожженную сторону лица и груди, Сандра повернулась к Эрмине Иберо:
- Еще раз прошу прощения у Вашего Величества. И разрешите мне удалится, чтобы привести себя в порядок, - девушка смотрела прямо в широко раскрытые глаза своей подруги ничего не выражающими глазами.
- Я пришлю к вам лекаря, Сандра, - тихо сказала Эрмина, кивая головой.
- Не стоит, Ваше Величество.
    Рыжеволосая головка гордо поднялась, и девушка пошла было прочь, но чуть покачнулась. Возле нее тут же появился Эстебан:
- Вот моя рука, номени Сандра.
    Ничего не ответив, даже не взглянув на юношу, она только облокотилась и уже гораздо медленнее они стали удалятся под гробовое, как ей казалось молчание. Но, скорее всего она просто отпустила и слух, и зрение, и память, пытаясь справится с обжигающей болью на коже... на сердце: «Замерзни. Она важнее. А ты, Сандра – подлая лгунья». Тихий приказ самой себе возымел действие, девушка выпрямилась еще больше, не обращая уже ни на кого и ни на что внимания. Эстебан молча вел ее в глубину дворцового сада и, когда Сандра поняла это, она удивленно посмотрела на гвардейца. Он чуть улыбнулся и мягко сжал ее ладонь:
- У меня есть мазь. Знаете, вечные, заботливые тетушки, которые так беспокоятся о здоровье своих племянников, а еще более матушки, чьи заботы едва ли могут соперничать с опекой нянюшек..
Девушка вздохнула:
- К чему вы это, номен Эстебан?
- Просто, мы сейчас найдем укромное место, номени, вы сядете и осторожно смажете ожоги. Полчаса посидите и смоете. Потом нанесете мазь еще на ночь и утром. От ожога не останется даже следа.
Девушка чуть дрогнула:
- Это правда? - зеленые, влажные глаза посмотрели в бездонную глубину его глаз, таких же ярких, как и у нее, словно они были братом и сестрой.
- Конечно, номени Сандра, - он сказал это с всепобеждающей уверенностью, усаживая ее на скамейку.
- А почему вы не повели меня в мою комнату, Эстебан?
    Юноша молча отошел к небольшому, мраморному фонтану, окуная свой платок в его ледяную воду. Затем он все так же молча вернулся и осторожно приложил ткань к раскрасневшейся и воспаляющейся щеке, забирая у Сандры второй платок, который ей дала Агнесса, и проделывая все ту же процедуру.
- Чуть-чуть подержите их, номени, - его голос мягко, как вода, успокаивал.
    Но Сандре нужен был ответ. Она отложила в сторону платок, которым пыталась снять жар, опаляющей ее правое плечо и грудь, и достала небольшое зеркальце, заглядывая в него. Через секунду серебристая вещица выпала из пальцев. Девушка закрыла глаза:
- Ох, какое страшилище, - в голосе слышалась издевка и горечь.
Эстебан опустился на колено перед изуродованной красавицей и протянул ей на ладони небольшую коробочку, поднимая зеркальце:
- Номени Сандра, очень осторожно наложите ее на щеку, плечо и грудь. Полчаса - и опухоль, и водяные нарывы исчезнут. Вечером - вы еще раз полечитесь, а потом утром. И завтра днем.. Как и всегда, вы будете все также удивительно красивы. Я подержу зеркальце, а вы наносите мазь.
Сандра вздохнула и чуть улыбнулась, послушно кивнув головкой:
- Только не смотрите на меня, Эстебан.


    Спустя чуть более получаса девушка, следуя указаниям своего верного телохранителя мягко, стараясь не сильно раздражать все еще горевшую кожу, смывала темную, пряно пахнущую мазь.
- Вот и отлично, номени, - удовлетворенно заметил Эстебан, протягивая ей зеркальце и коробочку. – Только не забудьте: еще вечером и утром.
Она не успела поблагодарить его, как рядом послышался знакомый голос:
- Сандра.
    Она вздрогнула, на мгновение сжала руки и поднялась, поворачиваясь. Перед ней стоял Никола де Нортми с тем же самым холодным, отсутствующим выражением во взгляде. Девушка смешливо оглядела его снова с головы до ног:
- Пригласите к себе достойного цирюльника, Никола. Эта прическа весьма далека от моего представления о блистательном украшении вашей бесценной головы. Я понимаю, что, задумывая сбегать из тюрьмы, вы не продумали до конца стиль, пробор и красоту, но право, не стоит теперь пугать ею весь двор.
- Вас так заботит мой внешний вид….
- Вас это удивляет? – она было подняла бровь, но охнула от боли и, вспомнив об ожоге, не стала экспериментировать с мимикой, отражающей какое-либо чувство.
    Никола вдруг решительно привлек девушку к себе, заключая в крепкие объятья и опустив голову, вдыхая аромат ее волос, переплетенных черными лентами и уложенных на головке подобно венцу. Рука поднялась и нежно коснулась здоровой щеки, лаская бархатистую кожу. Глаза смотрели в глаза:
- Леонард, Эстебан, вы свободны.
    Стоящий за его спиной юноша, вытянулся в струнку, а Эстебан молча смотрел на свою подопечную. Сандра повернулась к нему:
- Наверное, это является отменой прежнего приказа, не так ли, номен Эстебан?
- Неужели мой адъютант теперь подчиняется вам, Сандра? – Никола заговорил с усмешкой на лице.
    Юноша сверкнул улыбкой и четко отдал честь своему капитану, а потом еще раз улыбнулся девушке:
- Я хотел удостоверится, что вам действительно ничего не грозит сейчас, номени Сандра, - он быстро склонился, целуя протянутую ему, душистую руку и, развернувшись, спокойно удалился, уводя более чем мрачного кузена с собой.
    Дождавшись, когда шаги их стихнут, Сандра высвободилась из обнимающих ее рук:
- Думаю, что молодой адъютант все еще не увидел своего капитана. А голодранец, на которого вы похожи, Никола, вряд ли имеет право отдавать ему какие-либо приказы, - она помолчала, холодно глядя в его лицо. – Я солгала.
    Никола вскинул бровь:
- Когда?
- Я ни сказала вашему отцу ни «да», ни «нет», - в голосе звучал явный вызов.
- А я ответил ему однозначно: «да», - вызов в ответ.
    Зеленные глаза сверкнули, встречаясь с ледяной сталью в его взоре:
- По всем канонам мне полагается рассыпаться в благодарностях. Но у меня нет их для вас, маркиз. Я не доверяю вам. Вы способны играть чистым именем и честью невинной женщины. У меня давно нет ни честного имени, ни тем более – чести. Можете играть со мной, но…. - девушка прикусила нижнюю губку и замолчала.
Он подошел к ней вплотную:
- Продолжайте.
    Сандра смотрела в сторону, разглядывая стройные стволы деревьев, едва выглядывающую из-под земли зеленую траву, летящих над головой птиц, которые вдруг, сложив крылья, стремительно неслись вниз, чтобы вновь единым взмахом взлететь над землей.
- Как холодно.. красиво.. и пусто, - продолжила совсем о другом Сандра, не глядя на собеседника.
- И страшно? - послышался его ровный голос.
- Нет.
- Не обманывайте саму себя, Сандра.
    Она отступила в сторону, поворачивая голову и всматриваясь в его лицо:
- По какому праву вы лезете мне в душу, Никола де Нортми?
- Это не так страшно, как вам кажется, Сандра, - непонятно отозвался он. - Поверьте.
    Она засмеялась:
- Вокруг светит солнце – ему я верю. На небе плывут облака в невыразимой дали от всей этой грязи, которую привычно кидают в мою спину, а иногда и в лицо. Я верю и облакам, и грязи. Их я вижу, а вот кто тот, с кем я сейчас говорю, чтобы верить ему? – она опять засмеялась, не обращая внимания на боль, пронзившую всю правую сторону лица. – Кто вы такой?
    Молодой человек осторожно обнял ее за талию, снова крепко прижимая к себе:
- Маркиз Никола де Нортми, капитан королевских гвардейцев, Сандра, к вашим услугам.
    Девушка долго стояла, прижимаясь к его груди и глотая так и не пролившиеся слезы, дыхание ее успокаивалось, а сама она перестала ощутимо дрожать от боли и страшного гнева, что охватили все ее существо этим утром, когда она увидела злорадный блеск в глазах тех, кто все ждал и ждал, когда же споткнется и покажет себя та, которая носит гордое имя – Эрмина Иберо. Затем она высвободилась из его рук, избегая смотреть в глаза и показывать свое изуродованное лицо:
- Простите, Никола, я хочу отдохнуть.
    Она отступила и, все также не глядя, присела перед ним в реверансе:
- До встречи, мой блистательный маркиз, - она уже пошла, но оглянулась, чтобы смешливо бросить напоследок: - И сделайте что-нибудь с вашим оруженосцем, а то он места себе не находит.
Девушка посмотрела прямо в лицо появившегося перед ней Леонарда и, чуть улыбнувшись, сказала:
- Все зрелища – после. Поверьте, вам будет на что посмотреть.

[Никола де Нортми]

Проклиная этот белый свет,
Он не знал, и она
Затруднялась дать ему ответ:
Почему не судьба? © Кукрыниксы

8 день месяца Полотна. Рунн. Шенбрунн.

   - Ступайте, Леонард. – Видя, что юноша колеблется, Никола повторил. – Ступайте. Вы мне не понадобитесь сегодня, займитесь своими обязанностями. Как я помню, вы все еще состоите на службе в императорской гвардии.
   Оруженосец развернулся и пошел прочь. Его прямая спина и высоко поднятая голова, видимо, должны были служить вызовом, но маркизу де Нортми они подарили другую мысль – Ох и навернешься же ты, парень, когда-нибудь. Надо что-то делать с этим мальчишкой, иначе дурость перейдет в болезнь.
   Уединение позволило Николе на минуту закрыть глаза и провести рукой по неровно обрезанным волосам. Неделя тюремного заключения, допросы, призрачные иллюзии наступившей свободы, осознание чего-то, что он сам еще не понял до конца, вчерашнее освобождение, путь домой, который помнился весьма смутно, разговор с отцом, ночная полусумасшедшая гонка по лесу, утреннее явление пред светлые очи Ее Величества, сцена с Сандрой… Весь привычный уклад жизни может полететь в преисподнюю, из-за смерти всего одного человека. Может, но не полетит. Александр ломал людей при жизни и хочет дотянуться до них и после смерти, но у него это не получится.
   Капитан императорских гвардейцев, сын Черного Герцога, маркиз Никола де Нортми улыбнулся и отправился в покои вдовствующей Императрицы.

***

   Он пришел.
   Стоя, на пороге комнат Ее Величества, Никола смотрел на хрупкую девушку, чьи плечи держали груз непосильный для многих мужчин. Как будто почувствовав этот взгляд, девушка обернулась. В карих глазах нельзя было прочесть удивления, лишь легкий интерес. Никола усмехнулся, вошел и закрыл за собой двери, приняв какое-то решение. Обернувшись, он пробежал глазами по фигуре Ее Величества, отметив, что даже черный цвет платья не смог испортить красоты, которую видели далеко не все, восхитился высоко поднятой головой, бросающей ему вызов. Все в этой девушке было вызовом, а маркиз де Нортми всегда принимал игру, в которой такие высокие ставки. Скорее всего, сейчас она готова испепелить его, если бы могла. Но ты не можешь, усмехнулся он, пересекая комнату и заключая девушку в крепкие объятия. Потом он поцеловал Эрмину Иберо.
   Пальцы переплетенные на миг, одно дыхание на двоих. Только миг. Ради которого стоит жить вечность. Но миг закончился, когда девушка оттолкнула его, и в тишине покоев Ее Величества, словно выстрел, прозвучала пощечина.
   - Вы единственная, кто посмел это сделать, Ваше Величество. – На губах мужчины сверкнула улыбка. – И единственная, кому я могу это позволить.
   - И что из этого? Я должна гордиться?
   - Нет, но я хочу, чтобы вы об этом знали. – Никола смотрел прямо на Императрицу.
   - Могу я узнать, что все это значит, маркиз де Нортми? – Девушка отступила назад, кладя руку на спинку стула и как бы прячась за него от мужчины. Железная выдержка, перед которой можно только преклоняться. Сколько же сил ей потребовалось, чтобы научиться этому. Не меньше, чем ему самому.
   - О нас с Вами ходит столько слухов и сплетен, Ваше Величество, что я решил – должна же у них быть хоть какая-то причина. – Он заметил, как с силой сжались пальцы Императрицы. – Кроме того, я люблю благодарить тех, кому чем-то обязан. Вам я обязан своей свободой.
   - С чего вы взяли, что обязаны мне чем-то? – Тонкая бровь вопросительно взлетела, на губах заиграла и тут же пропала улыбка.
   - Может быть, мне бы этого хотелось? – Ответил он вопросом на вопрос.
   - Нортми, которому хочется быть обязанным Иберо. Это ново. Кроме того, вы выбрали весьма необычный способ, чтобы выразить свою благодарность. Как правило, обрученные мужчины не целуют женщин, которые не являются их невестами.
   - Я не люблю ничего, что можно назвать обычным, Ваше Величество. Поэтому я выбрал наиболее привычный мне способ. – Он смотрел прямо в глаза Императрицы, ловя каждый блик золотистых искр, как будто по ним можно прочитать, что творится у нее в душе. - И наиболее желанный. – Добавил капитан.
   - Вы слишком самонадеянны, Никола.
   - Ровно настолько, насколько могу это себе позволить.
   В комнате воцарилась тишина. Мужчина и женщина стояли и смотрели друг на друга. Молча. Здесь за толстыми стенами Шенбруннского дворца в желтовато-сером свете, льющемся через окна, они могли позволить себе то, что было не позволено в саду под лучами солнца и жадными взглядами сотен глаз, жаждущих представления. Глаза в глаза. Серая сталь, обернутая в коричневый бархат. Просто смотреть. Они никогда не просили большего.
   - Вы так стремитесь быть похожим на Александра? – Такое знакомое и такое ненавистно-непробиваемое спокойствие в голосе. – Даже женщин выбираете тех же.
   - Я выбираю лишь тех женщин, которые достойны моих поцелуев не оглядываясь на кого бы то ни было. Тем более, за пять лет я обязан был научиться угадывать и удовлетворять все Ваши желания, моя королева.
   - Вы плохой ученик, маркиз де Нортми.
   - Судя по всему, я еще и плохой охранник. – Заметил Никола, бросая на Императрицу свой привычный взгляд исподлобья. – Не так ли, Ваше Величество?
   - Я не понимаю, о чем вы говорите. – Эрмина отвернулась и подошла к окну. Потом снова обернулась, гнева в глазах уже не найти, но он был уверен, что его умело убрали только что. Она поняла, что он имел в виду, и это ее разозлило, но это пока ничего не значит.
   - Жаль. В любом случае, было бы любопытно узнать – что заставило Императрицу спасать голову человека, который не сохранил жизнь ее возлюбленного мужа.
   Ему было не избежать второй пощечины, если бы не мужская рука, которая крепко, но нежно сжала тонкое женское запястье.
   - Не стоит этого делать, Ваше Величество. Теперь, когда Император мертв, я, как никогда, должен охранять Вашу жизнь, но я не смогу делать этого, если Вы будете постоянно со мной драться. – В глазах ее светилась такая ненависть, что он просто не мог снова не восхититься, но перемена в настроении императрицы произошла мгновенно.
   - Место, которое оставил Александр, вряд ли долго продержится пустым, капитан. – Вдруг улыбнулась женщина, освобождая свою руку из мужских пальцев и отступая. – Трон всегда подобен апельсиновому дереву, на ароматный запах которого летят пчелы.
   - Но не всем пчелам достается нектара, Ваше Величество. – Никола усмехнулся в ответ.
   - Совершенно верно, Никола. На каких пчел поставили бы Вы? – Губы ее украсила самая озорная улыбка. Как будто у девчонки, замыслившей милую проказу, и предвкушающей результат своего баловства.
   Никола рассмеялся. Хороший ход. Так открыто спрашивать о том - кого предпочитает видеть новым властителем империи он, а значит, как, видимо, предполагается, и все Нортми.
   - Я бы поставил на тех, которые принесут самый сладкий мед. Прилетят ли они с юга, севера, запада или востока. – В такой же шутливой манере ответил он Эрмине, а затем поклонился. – На этом смею откланяться, мне бы хотелось проведать мою невесту и Вашу фрейлину.
   При упоминании Сандры Эрмина стала серьезной. Она внимательно посмотрела на Николу и попросила:
   - Не причиняйте ей боль, маркиз. Сандра этого не заслужила.
   - Ваше Величество, разве я могу причинить боль девушке, на которой собираюсь жениться и которую… люблю? – Никола изобразил удивление.
   Эрмина долго молчала.
   - Я не знаю, мой капитан. – Очень тихо. То ли через силу, то ли устало, то ли очередной вызов.
   - Хорошо, я обещаю выполнить Вашу просьбу… моя королева. – То ли серьезно, то ли насмешливо, то ли просто слова вежливости. Поклон. Последний взгляд, чтобы еще раз увидеть золотисто-карие глаза, но Императрица уже отошла к окну, рассматривая что-то в саду, лишив его последнего удовольствия этого визита. Никола вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Этот разговор - всего лишь отсрочка, они оба об этом знали. И выяснение отношений между ними, и война между семьями Нортми и Иберо отложены, но не окончены.

Сообщение отредактировал Mяyka - 26.11.2005, 2:49

[Этьен де Нортми]

8 день месяца Полотна.
Рунн. Резиденция Нортми.

   Неизвестно, но благодаря строителям или какому-то чуду, в одном крыле дворца, отведенного под резиденцию Нортми, даже в самую жаркую погоду довольно прохладно. По длинным каменным галереям гуляет северный ветер, гость из родного дома. Под круглыми куполами, раскрашенными, словно звездное небо, становится зябко…
   В одной из зал, свободной в этот момент, собралась семья Нортми в составе Этьена, его жены Гертруды и их сына Николы. Тяжелые, окованные железом двери закрывали посторонним сюда вход, горел камин, на резном столике из красного дерева стоял графин с вином…
   Черный герцог стоял у окна, не глядя на жену с сыном, которые сидели в удобных креслах. Он довольно долго смотрел на ясное небо, словно подбирая слова, которые нужно будет сказать.
   Гертруда с нежностью глядела на сына, перебирая руками свою шаль. В свете дня она стала еще красивее, и тем яснее были заметны произошедшие с ней перемены. Она словно помолодела на двадцать лет, став почти ровесницей своей дочери.
   Этьен резко развернулся.
   - Этот разговор должен был состояться раньше. И это моя вина, что этого не произошло. Нортми всегда славились единством, ныне его нет, как мне не досадно это признавать…
   Черный герцог сделал паузу, словно прокручивая в голове какие-то воспоминания.
   - Многие ошибки можно исправить, эта относится как раз к таким. И мне следует сделать первый шаг в этом направлении. Поэтому у меня будет к тебе предложение, Никола. Ты готов выслушать??
   - Да. – Никола, чуть промедлив, кивнул.
   - Хорошо. – Этьен теперь смотрел прямо на него. – Возможно, скоро у тебя будет жена, затем дети. Анжелика тоже вскоре выйдет замуж. Я могу не беспокоится - род Нортми будет продолжен. Но кроме долга перед предками, на нас лежат иные обязательства.
   - Думаю, вы с номени Дэ Ла Прад будете замечательно парой, – жена Черного герцога улыбнулась. Этьен бросив на нее короткий взгляд, рассказывал дальше:
   - Довольно давно, еще до твоего рождения, я познакомился с замечательным человеком – Франсуа де Конарэ, дедом нынешнего герцога Конрада. Замечательный человек – умный, храбрый, находчивый. Не чета нам нынешним, совсем не чета. Время то было трудным, меж Великих Домов царило взаимное недоверие, мятежники готовили заговоры против Императора Константина, рассчитывая воспользоваться слабостью государства, так как после войны была сильная нехватка денег и надежных людей.
   - Тяжелые были времена… - согласилась Гертруда.
   - Франсуа протянул Императору руку помощи, – продолжил Этьен. - Смог организовать отпор заговорщикам, укрепил и обустроил Империю. Но величайшим его деянием было создание организации, которая стала на страже интересов и народа, и государя. Служба Имперской Безопасности.
   Гертруда встав, подошла к Этьену и положила ему голову на плечо. Герцог обнял ее за талию.
   - Если вдуматься в эти слова… - Черный герцог задумчиво посмотрел на герб рода Нортми, висящий на стене. – Станет понятно для чего она создана – мы служим Империи, чтобы обеспечить ее безопасность, не меньше и не больше. Как-то герцог сказал мне, что он создал новый рыцарский орден, с системой своих обетов и правил. Возможно, это действительно так.
   Пробили часы, наступал вечер, за окном сгущались сумерки. Этьен смотрел вдаль:
   - Мне, как и многим другим, во время службы в СИБ приходилось совершать поразительные, зачастую чудовищные вещи, но это все делалось с одной, единственной целью – безопасность Империи и ее народа. Тех, кто служит в СИБ, не должно интересовать золото, их руки чисты, ум холоден, а сердце – горячо.
   Герцог тяжело вздохнул:
   - Однажды Франсуа не стало, и эта тяжкая ноша перешла на мои плечи. Он ушел спокойно, зная, что я встану на его место, и буду держать, словно небо на плечах, то, что мне досталось в наследство. Время идет, незаметно, но проходят дни, недели, месяцы и годы. Никто из нас не вечен, в том числе и я. Может быть, я забыл об этом до сегодняшнего дня, но теперь хочу, так же как и Франсуа – уйти со спокойной душой, зная, что эту ношу удержат.
   Этьен улыбнулся. Теперь он смотрел только на сына:
   - Никола де Нортми, я официально предлагаю вам пост своего заместителя, а после моей отставки – пост главы СИБ. Мне нужно только ваше согласие. Знаю, что выбор не легок, а предложенная должность – далеко не сахар. Но, тем не менее, питаю надежду, что ты согласишься, сын, ведь больше некому...
   Этьен, скрестив руки на груди, смотрел на Николу.

[Леонард де Барна]

Здесь фонтаны бьют шампанским,
                                                                                Карнавалы и балы,
                                                                                Царство плясок, царство танцев,
                                                                                Все здесь мира короли. © Леонард Барна

8 день месяца Полотна. Рунн. Шенбрунн. Казармы гвардейцев Императора. – Золотой город. Вечер.

    Потолок был покрыт маленькими трещинками, которые напоминали паутинку или сетку вен на руках. Они разбегались одинокими лучами, пронзали камень, разрезали его, лишая целостности. Он тоже чувствовал себя так, как будто его разбили на части и заставили жить так, постоянно ища единения в себе самом и лишая даже надежды на достижение этого единения. Ты, твое внутреннее я, которое говорит многими голосами, и никак не может найти общий язык. Безумие? Всего лишь образ жизни.
    - Ты идешь домой? – Голос кузена заставил Леонарда Барну оставить потолок наедине с его судьбой и вернуться в казармы императорских гвардейцев. Он слышал вопрос, но не пошевелился и не повернул голову, потому что не мог. Все тело, казалось, разваливалось на отдельные части, и в каждой поселились какие-то существа, которые развлекались растягиванием и закручиванием его мышц. Лео закрыл глаза, показывая, что разговора не будет, а уж о том, чтобы составить кузену компанию по дороге домой, и речи быть не могло. Впрочем, тот в ней и не нуждался. Эст еще постоял, потом уже собрался развернуться и уйти, как из-за его спины послышался голос, заставивший Лео, забыв о боли, почти мгновенно сесть на кровати. Он бы и встал, но ноги категорически отказались.
    - Всего-то часов восемь, а вы молодые люди собираетесь домой? В вашем возрасте для нас день только начинался в это время.
    Лео во все глаза смотрел на своего капитана. Казалось, что это был совсем не тот человек, который утром отпустил его. Аккуратно подстриженные волосы, черная с белой отделкой форма с капитанскими эполетами, плащ и привычная усмешка, как будто не было ни смерти императора, ни недели заключения в тюрьме, как будто время повернуло вспять и только волосы… Волосы были короткими, как немое доказательство того, что время идет.
    - Мы готовы, Никола. – К ним подошли Андрэ и Базиль Кламоры. Никола посмотрел на них и кивнул, натягивая перчатки для верховой езды.
    - Не хотите составить нам компанию, молодые люди. Мы собираемся вкусить свободы. – Капитан развернулся, собираясь идти, но оглянулся на адъютанта и оруженосца, улыбаясь.
    Эст усмехнулся и с готовностью кивнул. Лео встал, похоже, ему это удалось сделать, даже не скривившись от боли. Впрочем, она оказалась не такой уж сильной. Никола усмехнулся в ответ на такую безоговорочную готовность своих подопечных и направился прочь из казарм, за спиной его, словно крылья, летел черный плащ.
    Ветер беспомощно застонал, когда пятеро всадников, миновав переправу, вылетели на улицы Королевского города. Лео никогда не считал верховую езду удовольствием, хотя был неплохим наездником, сегодня же из-за боли во всем теле он проклинал свою лошадь, прекрасно осознавая, что та ни в чем не виновата.
    Когда они поравнялись с домом Элен де Эстэ, Лео вскинул голову, чтобы посмотреть на Николу. Неужели он мог ошибиться? Но капитан не обернулся на ярко освещенный дом, из окон которого лилась негромкая музыка. Здесь, даже несмотря на траур, шел один из вечеров. На месте этой женщины Лео поостерегся бы так открыто выказывать свое отношение к смерти Императора, но он, к счастью, не был на ее месте, а она вольна делать то, что взбредет в ее пустую голову. Их компания, тем временем, миновала мост через канал, отделяющий Королевский город от Золотого.
    Лео много где бывал, но двухэтажный, неприметный с первого взгляда дом, почти не освещенный и ничем не выделяющийся из строя точно таких же по Высокой улице, он не знал. Никола и остальные следом за ним спешились, капитан подошел к двери и постучал. В двери тут же открылось маленькое окошко. Человек в нем расплылся в улыбке, стоило ему увидеть лицо маркиза де Нортми, послышался лязг и скрип, и дверь открылась. Никола что-то быстро сказал привратнику, указывая на своих спутников, и бросил тому поводья. Мужчина раскланялся и занялся лошадьми, а гвардейцы последовали за своим капитаном наверх по крутой лестнице. Поднявшись на два пролета, маркиз остановился, как будто ожидая чего-то. Это оказалось действительно так. Тяжелые темно-зеленые шторы на стене дрогнули, и из-за них показалась невысокая черноволосая девушка. Она была красива, но эту красоту, пожалуй, портила белая краска, покрывавшая лицо, ярко подведенные брови и губы, которые даже в тусклом свете свечей казались чересчур вызывающими, а платье золотистого цвета было сшито таким образом, что оруженосец маркиза де Нортми задался вопросом – зачем оно вообще нужно?
    В глубоком вырезе открывался такой вид, что Лео искренне заволновался, не простудится ли эта милая девушка. Девушка же, похоже, такими, а возможно и всеми другими, мыслями не была обременена. Она повисла на шее у капитана Нортми, обвив ее руками, и недовольно надула полные губки:
    - Никола, вы совсем забыли меня. Я сердита на вас. – И, опровергая эти слова, маленькая ручка зарылась в короткие золотые локоны, притягивая к себе голову маркиза, чтобы подарить ему долгий поцелуй в губы. Только оторвавшись от Николы, девушка посмотрела на его спутников, но глаза ее зажглись не менее алчным светом.
    - Я надеюсь, что вы простите меня, Элоиза, если увидите – кого я вам привез. - Никола даже не пытался изображать виновного, а девушка уже радушно сжимала в таких же крепких объятиях Андрэ и Базиля.
    - Мальчики мои. – Губы оставили по крепкому поцелую на щеках братьев Кламор. - Затем синие глаза обратились к кузенам Барна. – А это, видимо, мои новые любимцы.
    И не дожидаясь представления, девушка по имени Элоиза, прижалась сначала к Эсту, затем к Лео, щедро даря поцелуи им. Хозяйка дома была чрезвычайно добра.
    - Знакомьтесь. Это баронесса Элоиза де Орфи. – Никола с интересом наблюдал за всей сценой. – А эти юноши, которых вы только что так страстно приветствовали - Эстебан и Леонард Барна.
    - Для таких гостей только самое лучшее, сегодня у нас удачный вечер, - послышалось позади них и все обернулись к невысокому мужчине средних лет, появившемуся из коридора, ведущего в глубь дома, туда, где слышались голоса и смех.
    - А вот и хозяин этого дома. – Никола обменялся с ним рукопожатиями, тоже самое сделали другие молодые люди. – Барон де Орфи. – Представил мужчину маркиз де Нортми.
    - Для меня честь принимать у себя дома таких высоких гостей, я сейчас же распоряжусь на счет лучшего шампанского и еды. А вами пока займется Элоиза. Баронесса де Орфи широко улыбнулась и напомнила Лео кошку, сытую кошку, поймавшую мышь, и желающую с ней поиграть.
    В просторном зале, куда проводила их девушка, горели десятки, а возможно, сотни светильников, небывалая роскошь для незнатной дворянской семьи, но, видимо, барон Орфи достаточно богат. Яркий свет заливал все вокруг, не давая пространства для воображения и не скрывая ничего, что происходило здесь – мужчин, женщин, смелые объятия, откровенные наряды, оружие, вино, карты, большие деньги – все, что дарит людям неземное блаженство на земле и лишает их мира небесного с его благами в посмертии. По крайней мере, так утверждают церковники, а как оно на самом деле… Узнаем.
    Любой другой юноша на его месте с жадностью начал бы оглядываться, но Леонард Барна лишь быстро пробежал пеструю толпу людей взглядом, и все его внимание вернулось к маркизу де Нортми и девице, висевшей на руке у того. Вот вцепилась. У капитана как раз это плечо должно болеть, там под тонкой сорочкой и камзолом спрятана тугая повязка, скрывающая рану, нанесенную Конрадом де Конарэ… Рука юноши сжалась в кулак при этом воспоминании. Но маркиз не выказывал никакого недовольства поведением Элоизы, наоборот что-то тихо ей говорил, низко склоняясь к маленькому ушку, а девушка заливисто смеялась в ответ.
    Появление новых гостей не осталось незамеченным, и мужчины, и женщины, бывшие здесь, тайком или открыто разглядывали пятерых молодых людей. Лео подозревал, что наибольший интерес для всех представляет золотоволосый мужчина, держащий под руку хозяйку дома, слухи о котором в последние дни связали столицу грязной ниткой нездорового человеческого любопытства.
    Элоиза что-то шепнула Николе, и тот рассмеялся в ответ, сотни глаз впились в пару, гадая - что так развеселило маркиза де Нортми, Лео тоже дорого бы заплатил, чтобы узнать это. Капитан обернулся к своим спутникам:
    - Развлекайтесь, молодые люди. Вечер только начинается.
    - И это будет лучший вечер из всех! – Заверил хозяин дома, опять появившийся из неоткуда. – Шампанского, всем!
    Послышался гул одобрительных возгласов, люди вернулись к своим занятиям, заливая их золотистой пенистой жидкостью. Им не важно - каков был повод, главное, что он был.
    Не желая терпеть общества какой-нибудь назойливой девицы, похожей на хозяйку дома, Лео вышел на балкон, который выходил не на улицу, а во внутренний двор дома, за высокой оградой виднелся канал, а на той стороне горели яркие огни Королевского города. Жизнь не замирала в Рунне ни днем, ни ночью, ни в дни праздников, ни в дни печали. Впрочем, на счет последнего юноша сильно сомневался. Пока что он видел не так уж много скорбящих по безвременно почившему Императору, приходившемуся ему ни много, ни мало – кузеном. Да и сам он не испытывал по этому поводу ничего, кроме странного облегчения, как будто эта смерть положила начало чему-то новому в его жизни. Так бывает всегда – каждая смерть несет за собой жизнь, ведь ничего не появляется из ничего. Именно поэтому сам Лео никогда не боялся смерти или, быть может, просто не задумывался о ней всерьез. В семнадцать лет мало хочется думать о могильных плитах, склепах и ответах, которые будешь держать перед Каспианом.
    От мыслей о столь высоких материях юношу отвлек шум во внутреннем дворе. Посмотрев вниз, он увидел, что через открытые двери дома туда льется поток людей, дамы на свежем воздухе кутались в меховые и парчовые накидки и плащи, мужчины застегивали камзолы. Гости растекались ровным кругом вокруг просторной каменной площадке в центре двора – похоже, намечалась очередная забава. Наконец, в круг буквально ворвался явно сильно пьяный мужчина, послышались взвизгивания якобы испуганных дам. Ноги его почти не держали, походка напоминала странный беспорядочный танец, он то припадал на одну ногу, то выпрямлялся и снова сгибался под тяжестью невидимого груза, распахнутая до пояса рубашка открывала покрытую редкими волосами грудь, одной рукой он сжимал обнаженную шпагу, другой бокал шампанского.
    - Вы… ик… говорите… ик… что я трус… ик… Я трус! ИК!
    - Милейший, никто такого не говорил. – На сцене показался сам хозяин дома. Барон де Орфи подошел к разошедшемуся гостю и примиряюще поднял руки. – Это простое непонимание.
    - Нет… ик… Он назвал меня… ик… трусом… ик!
    - Совершенно верно, - послышался еще один голос. Приятный баритон исходил откуда-то из-под балкона, поэтому Лео не мог видеть говорившего, но он чувствовал опасность, сквозившую в этом голосе. Сейчас он бы не позавидовал напившемуся человеку, так искренне не верящему в свою трусость. Лучше бы он поверил. – Я назвал вас трусом и могу повторить это.
    - Господа, господа. Ну что вы. – Барон де Орфи почти молитвенно сложил руки, призывая к благоразумию и, видимо, изображая какого-то мученика-святого. – Не стоит так горячиться. Мы все взрослые люди. Я уверен, если вы попросите прощения…
    - Я не приму извинения этого мерзавца, который даже не является дворянином! – Почти взвизгнул «танцор», отбрасывая бокал. Ни в чем неповинный хрусталь разбился на мелкие осколки, а остававшееся в нем шампанское угодило в гостей. – Я вызываю вас, сударь!
    - Здесь никто и не собирается извиняться. – «Баритон», наконец, вступил в круг и Лео смог его рассмотреть. Это был довольно высокий мужчина лет двадцати пяти - тридцати, черные, смоляные волосы спадали почти до середины спины, одет он был просто, но по ткани можно было судить, что она очень дорогая. – Вы не заслуживаете вызова, но я с удовольствием проделаю в вас пару дырок, номен.
    Последнее слово черноволосый почти выплюнул, как будто оно было скорее оскорблением, нежели определением статуса его противника. Мужчина сбросил камзол и обнажил свою шпагу. Серебристый металл сверкнул в лучах света, льющегося из расшторенных окон дома, не каждый дворянин мог похвастаться таким оружием. Но задуматься о том, откуда такая шпага у простого смертного, юноша уже не успел - соперники атаковали друг друга, и началась схватка. Точнее пародия на схватку. Потому что «танцор», то ли вовсе не умел фехтовать, то ли соперник его был настолько искуснее, что поединок стал с первых же минут походить на избиение младенца. Атаки, удары, выпады. Черноволосому ни разу не пришлось даже ставить блок. «Танцора» же уже украшала пара царапин. Не серьезных, но если вымотать противника и потянуть время – крови вытечет достаточно. Наконец, коту, видимо, надоело играть с мышью. Он провел почти академическую связку, с которой начинают обучение всех новичков – просто до неприличия простую, но его соперник не смог отбить даже ее, и оказался на земле в одной стороне импровизированной арены, а его шпага в другой. Приставив острие шпаги к шее поверженного соперника, «баритон» насмешливо сказал:
    - Я должен признать, что ошибся. Вы не трус, вы просто глупец. С таким умением фехтовать я бы на вашем месте выращивал цветочки где-нибудь подальше от столицы, а не лез в драки, из которых вам уже вряд ли удастся выйти живым.
    Дворянин смотрел на черноволосого с откровенной ненавистью, тяжело дыша и бессильно сжимая кулаки.
    - Ну же, добейте. Не издевайтесь. – Он стукнул по земле рукой.
Победитель усмехнулся и поднял руку со шпагой для удара. Послышался почти сладострастный вздох в толпе, которая жаждала крови и зрелища. Хлеб у них уже был.
    - Глупость. Вся ваша дворянская честь – глупость, не более, от нее все неприятности.
    Рука черноволосого дрогнула.
    - Не думаю, что твоя честь приносит тебе больше пользы, Луи. – Лео вздрогнул, услышав этот голос. Увлекшись поединком, он даже не заметил, как среди зрителей появился капитан. Никола стоял в первом ряду прямо под балконом, и неторопливо пил шампанское. Назойливой спутницы нигде не было видно, за что Лео возблагодарил Каспиана. – Думаешь, твоя шпага стоит того, чтобы так пачкаться. – Маркиз де Нортми неопределенно махнул вроде бы в сторону проигравшего поединщика, но оруженосцу показалось, что этот жест можно отнести на счет всей присутствующей здесь толпы.
    Тот, кого назвали Луи, рассмеялся, поднял шпагу, вытирая ее тонким белоснежным платком, который тут же стал алым, и спрятал ее в ножны, даже не посмотрев больше на распростертого на земле противника.
    - Твоя правда, номен Никола. – В этот раз слово «номен» прозвучало скорее как действительное признание положения маркиза. – Думаю, что на этом мне стоит откланяться.
    Черноволосый поклонился, и только слепой мог не понять, что это лишь дань уважения капитану гвардейцев и более никому из здесь присутствующих. Никола кивнул в ответ.
    - Как славно, что все так разрешилось. – Истинный волшебник незаметных появлений и исчезновений хозяин дома уже хлопотал вокруг обессиленного выпивкой и схваткой мужчины. Четверо слуг подняли мужчину и унесли в дом. Публика зашумела, похоже, представление оказалось слишком коротким. – Может теперь, чтобы из памяти наших гостей изгладилось это горестное воспоминание, кто-нибудь устроит дружеский поединок. Господа?
    - Маркиз де Нортми! Побалуйте нас своим искусством! Ради меня! – Зараза в золотистом платье всплыла как полено из подо льда и, изображая полную дуру, захлопала в ладоши - как бы от предвкушения.
    Лео бросился вниз по лестнице, спускавшейся амфитеатром с балкона во двор. Неужели маркиз согласится, он же ранен, он только после тюрьмы, он почти не отдыхал. Это безумие. Это просто безумие.
    - Я не могу вам отказать, Элоиза, вы же знаете. – Никола даже не задумался, принимая вызов. Он отдал бокал и камзол слуге и вышел в центр круга, вытаскивая из ножен шпагу. – Итак, номены, есть желающие?
    Ответом ему была тишина.
    Его оруженосец тем временем пробился через толпу и замер на краю круга, уже готовый кинуться вперед, чтобы остановить капитана, но на плечо ему легла чья-то рука и крепко сжала. Лео обернулся и столкнулся глазами с изумрудно-зеленым взглядом своего кузена. Эст едва заметно, отрицательно качнул головой.
    - Неужели никто не хочет порадовать хозяйку дома, господа? – Никола усмехался, оглядывая толпу, но никому не хотелось лезть в пекло по доброй воле, мало кто еще догадался, что именно сегодня можно окончательно вывалять маркиза де Нортми в грязи, поставив крест на его непревзойденном мастерстве фехтования.
    Пауза затягивалась, но тут в круг вступил зеленоглазый юноша. Лео едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от удивления и облегчения.
    - Я принимаю вызов. – Эстебан де Барна, виконт Эрсе обнажил шпагу и отсалютовал Николе. Тот улыбнулся в ответ:
    - Du pain et des jeux, les sieurs.*
    Лео догадался, что это была благодарность.

* Хлеба и зрелищ, господа (фр.)

[Никола де Нортми]

Танцор смертельных танцев
                                                                                    У бездны на краю
                                                                                    Он, как потомок ветреных испанцев,
                                                                                    Всегда в бою © Mяyka


8 день месяца Полотна. Рунн. Золотой город. Вечер.

    Глупость.
    Иначе не назовешь.
    Луи был прав.
    Никола поднял голову, салютуя сопернику шпагой и делая резкий выпад, отчего его тело пронзила боль, но он только рассмеялся.
    Глупость.
    Эстебан легко отбил стандартную связку, и в наступившей тишине как-то жалобно звякнул металл. В сотнях стеклянных глаз, уставившихся на соперников, плясали отражения маркиза де Нортми и виконта Эрсе, начавших танец, который часто приводит к смерти.
    Позволить сопернику пойти в атаку, осторожно манипулируя запястьем и вызывая все новые и новые удары боли так, что шпага, кажется, сама отражает все удары. Просто нужно научиться этому состоянию, когда ты становишься клинком, а клинок становится тобой. Ты – сталь, а шпага оживает, тогда тебе не будет больно, а оружие, разъяренное причиненными страданиями, начнет сражаться само. И вы несетесь вместе, как единое целое, на встречу своему сопернику, смерти, глупости.
    Отступить. Еще. Шаг за шагом, заманивая противника в ловушку, прощупывая его умения, узнавая почти обо всех намерениях за секунду до их совершения и при этом не отводить взгляда. Глаза в глаза, как самые страстные любовники в момент наивысшей страсти, вы и есть любовники. Целая оргия на четверых – два человека и две шпаги. Любовь с того момента, как ладонь обнимает эфес, ласкает, сжимает, ощущает возбуждение металла, почувствовавшего вкус схватки и жаждущего крови.
    Выпад. Аккуратный. Как будто робкий. Пусть соперник почувствует вкус победы, увидит ее в своих руках, пусть такое же возбуждение потечет по его венам горячей лавой, толкая на неосторожные действия, даря призрачную надежду на свою несокрушимость.
    Эст поверил. Почти поверил, но он уже успел неплохо узнать своего капитана и изучить часть его приемов. Провести его не так легко. Никола улыбнулся, виконт Эрсе усмехнулся в ответ. Они поняли друг друга. И тогда начался настоящий танец. Сталь и люди, азарт игры и серьезность настоящего поединка, усмешки и взаимные словесные выпады - все смешалось в нем. Зрители же взирали на это с детским восторгом и кровожадностью дикарей, почувствовавших запах жертвенной крови, в абсолютной тишине. Под еще довольно низким весенним небом, затянутым облаками, которые не позволяли ни звездам, ни луне взглянуть на творящееся на земле, два человека танцевали смертельный танец лишь под аккомпонимент стали, которая пела им. Только им. Двоим, отдавшим сейчас сердца битве.
    Сколько раз Никола слышал эту песню раньше и услышит еще не раз, но почему-то именно в этот, ничем не примечательный вечер, песня казалась особенно звонкой, чистой и желанной. Быть может, потому что вокруг была грязь и те, кто в ней с удовольствием барахтался. Он и сам был одним из них. Наверное, именно поэтому чистота и честность поединка сейчас была самым пьянящим и сладким вином, кружащим голову и позволяющим забыть и о прошлом, и о грядущем, и, оставляя только миг единения со сталью, миг битвы, на которую не имеешь права и не сможешь выиграть, даже если очень захотеть. Битвы со своей судьбой.
    - Это скучно, господа. – Протянул он с ленцой, отразив очередной выпад, прекрасно осознавая, что хотя Эст пока явно ему не соперник, но силы начинают таять, а он не спал уже больше суток.
    Глупость.
    Во всем виновата его собственная глупость, которую дворяне почему-то зовут честью.
    - Пора с этим кончать. – Решительно сказал он, переходя в настоящую атаку и даря своему адъютанту целую порцию разящих ударов так, чтобы ни один из них его, конечно, не задел.
    - Это не честно, маркиз де Нортми. Нам не нужно убийство, в которое вы превращаете поединок. – Послышался откуда-то из толпы добродушный голос. – Ну ка, помоги братцу, парень.
    В следующую секунду в круг, где дрались соперники, был вытолкнут Леонард Барна. Юноша замер, еще до конца не понимая, чего от него хотят, и как он здесь оказался. Никола усмехнулся, сжимая зубы. Он лишил этих людей зрелища, и они хотят развлечься за его счет, ну что же, посмотрим. Продолжая атаковать и отражать удары Эста, он нашел в толпе глазами Базиля, тот едва заметно кивнул и к ногам капитана гвардейцев, как опасная ядовитая змея, выскользнул длинный кинжал. Поддев его носком сапога, Никола поймал оружие на лету и вытянул руку с ним в сторону своего оруженосца. Юноша по-прежнему стоял, не зная - что ему делать.
    - Ну же, Лео, не позорьте меня и не лишайте всех удовольствия. От вас ждут победы надо мной. – Никола усмехнулся и сделал очередной выпад, не забывая следить краем глаза за вторым соперником. Леонард, наконец, вытащил свою шпагу и сделал пару неуверенных шагов к дерущимся. Его первый выпад, Никола принял на кинжал, поставив самый простой и потому самый действенный блок, даже не обернувшись, потому что все его внимание было приковано к Эсту, сопернику куда более серьезному.
    Снова посыпались выпады, атаки, блоки, на этот раз уже на двух соперников. Они сражались то плечом к плечу, то заходя с разных сторон, но Никола стоял, как будто от этого поединка и правда зависела его жизнь. Почему-то ему казалось, что именно сейчас, именно здесь - он должен выиграть эту схватку любой ценой, как будто за спинами сражающихся стояли еще какие-то иные силы, и проиграть им он никак не мог.
    Атака. Отступление. Атака. Отступление. Атака. Отступление. И так до бесконечности, на которую у него нет ни сил, ни времени. Он понимал, что от него ждут добровольной капитуляции, никто даже не посмеет его осудить или усмехнуться в лицо, все поймут. Тут все безмерно понимающие и жаждущие его поражения, как и любого другого. Это же так весело – видеть, как кто-то проиграл, когда за этим стоишь ты, хоть и сделано это не твоими руками. Ты ощущаешь себя почти всесильным, почти равным Богу. Ты человек, но ты поставил на колени другого. Маленькие божки в своих надушенных бархате, шелках и парче, размалеванные куклы и их хозяева или все наоборот?
    Выпад. Еще. Еще. Еще. Уже понимая, что темнеет в глазах, маркиз увидел брешь в обороне Эста. Едва уловимое движение руки, чуть повернуть запястье, и шпага виконта Эрсе вылетает из рук соперника с радостным «вжик» и, проделав эффектную дугу, падает в нескольких метрах от них. В этот же момент Никола почти нечеловеческим усилием делает последний рывок и, оказавшись за спиной Леонарда, приставляет кинжал к его шее, прижав юношу к себе.
    - Tomber l'adversaire.* - Почти прошептал он на ухо оруженосцу, но так, чтобы эти слова в обнимающей их тишине слышали почти все. Привычная усмешка на губах капитана и восторженные возгласы дам со всех сторон. А затем заслуженные аплодисменты. Публика довольна представлением.
Никола отпустил своего оруженосца и поклонился Эсту, снова салютуя сопернику шпагой. Его адъютант, уже успевший поднять свою, ответил тем же.
    - Я думаю, мы могли бы продолжить завтра утром, Эстебан. Вам стоит научиться паре приемов. – Никола улыбнулся и получил такую же улыбку и согласный кивок головы в ответ.
    - Почту за честь, капитан.
    - И тебе тоже, Лео. – Посмотрел на другого Барна Никола, как будто только что вспомнил о его существовании. В огромных сиреневато-голубых глазах сверкнул восторг. Мальчишка…
    - Никола, вы так напугали меня. – Та самая рука маркиза де Нортми, которая пострадала во время милого визита Конрада де Конарэ в тюрьму, оказалась в плену цепких женских пальчиков. Баронесса де Орфи, томно закатывая глаза, хлопая ресницами и прижимаясь к молодому мужчине так, чтобы ему было хорошо видно все, что прячется за корсажем ее платья, пыталась изобразить оскорбленную невинность. Ей это удавалось с трудом. Особенно в таком наряде.
    - Чем же я могу загладить свою вину, моя прелесть? – Никола откинул со лба влажные после схватки пряди и насмешливо посмотрел на хозяйку гостеприимного дома, где из него только что пытались сделать шута.
    - Я думаю, что мы сможем что-нибудь придумать. – Многообещающе выдохнула женщина, обвивая его шею руками.
    - Несомненно. – Усмехнулся мужчина.
    За все причиненные неприятности хозяин делал своему гостю по истине королевский, по его мнению, подарок – свою жену. Никола не стал отказываться.

* Положить на обе лопатки (фр.)

[Жан-Пьер де Барна]

8 число месяца Полотна.
Рунн. Золотой город.

   Жан-Пьер не раздумывая, распахнул дверь трактира. Сегодня ему должно повезти. В кармане звенели медяки, голова была светлой, точно у епископа во время воскресной проповеди, в углу застыла компания офицеров из пятого легиона.
   Третий сын герцога презрительно скривил губы. Глупцы… Нашли куда ходить. Все знают, что в "Золотой канарейке" собираются только самые лучшие игроки – а таких среди этих молокососов – сыновей мелких графов и баронов, никогда не было. Впрочем, это к лучшему – обыграть их не составит никакого труда, а деньги ему нужны. Но и азарта в этом никакого нет, скучное занятие – бросай и забирай.
   Он сдержанно поприветствовал собравшихся, от чего те аж засветились – ведь с ними общается сын самого канцлера, чего раньше никогда не бывало. Ну и не было бы, если ему так не нужны были деньги. Жан-Пьер предложил для начало сыграть им по маленькой, те, конечно же сразу согласились… Теперь они и не заметят, пока не проиграют все.
   Жан-Пьер играл почти, не думая, его мысли были заняты совсем иным. Он сын герцога, совершенно верно, и эти идиоты считают за честь сидеть с ним за одним столом. Но он всего лишь ТРЕТИЙ сын, от колоссального наследства Барна ему достанется шиш. Все отойдет Виктуару, или если тот ухитрится откинуть копыта в ближайшем будущем, до того, как начнет плодиться и размножаться  – Раулю…
   Шанс на то, что все достанется ему, Жан-Пьеру де Барна – ничтожен. И где тут справедливость? Судьба жестоко посмеялась над ним…  Вот, рядом сидит барон Раймон де Иктон – у его отца есть богатейшее поместье в южном Экилоне, и только один сын – сам Раймон. Ему ни с кем делится, не придется, стоит только дождаться смерти отца, и он войдет в права наследования.
   Несправедливо… Жан-Пьер ухмыльнулся. Чем Рауль и Виктуар лучше его? Если здраво поразмыслить, то ничем, абсолютно ничем. Такие же болваны, как и он сам… Барна вообще никогда не представляли из себя выдающегося, никто из них не выделился ничем героическим. Следовательно, какая разница кто будет наследовать – третий или первый и второй сын?
    Ну, скажем, для самого Жан-Пьера разница есть… И он должен позаботится о том, чтобы стать первым, там где был всего лишь третьим… Побеждает сильнейший, и так же умнейший и хитрейший. Тот, кто ничего не делает, ничего и не получит, а значит, если он станет наследником – это будет справедливо.
   Одним движением он сгреб к себе кучу золотых монет, и оглядел обескураженные лица своих противников.
   - Такова жизнь, – заметил Жан-Пьер. – Кому-то везет, кому-то нет…
   Теперь можно было, и прогуляться по городу. Он вышел из трактира на площадь и свернул в маленькую улочку, которая вела к каналу. Его мысли постоянно возвращались к братьям и наследству. Главное, что он уже предпринял определенные шаги. Вся хитрость в том, чтобы найти нужных людей… Его братья и не догадываются у скольких людей они, по разным причинам, вызывают ненависть. Великие чувства – зависть, обида, жадность…
   Обрывок случайно услышанного разговора породил в его голове забавный план, которые вскоре был приведен в исполнение. С его стороны не потребовалось никакого участия, кроме горсти монет и идеи. Все было сделано с тонким расчетом, никто и не догадался, что произошло на самом деле.
   Поэтому Рауля по приезду в столицу ждет немалый сюрприз… Хотелось бы поглядеть на лицо братца, но тот не должен догадываться о том, чья эта была идея. Остается только надеяться, что со вторым братом будет покончено. Самое время взяться за первого, к Виктуару пока не понятно с какой стороны можно подойти, но Жан-Пьер был уверен, что он найдет какую-нибудь зацепку.
   Вряд ли Виктуар столь безупречен и безгрешен. Да. Надо посмотреть, с кем он общается, чем занимается в свободное время, разумеется это лучше кому-нибудь поручить… Не стоит мелькать у братцев на виду, не дай Каспиан они о чем-то догадаются…

[Сэла Айс]

8 число месяца Полотна.
Рунн. Черный город.

   Клубы дурманного дыма поднимались к потолку, обволакивали всю комнату серой завесой, словно перемещая ее в другой мир – мир сладкого сна, наслаждения и тайного порока. За чудесные травы, растущие только на Джамайе, многие платили целые состояния, но для Сэлы Айс продавцы запретного товара делали скидку, как старой знакомой и тому, кто частенько помогал провозить этот груз, обходя имперские кордоны. В Черном городе действительно можно достать все, но для этого сначала это все нужно сюда доставить…
   Два жарких, почти пышущих пламенем тела, покрытых бисеринками пота, сцепившихся в объятиях, ласкающих и ублажающих друг друга, лежали на мягкой циновке, на кровати. Это был один из маленьких воровских притонов, во множестве стоящих на улицах Черного города, по мнению Валькирии один из самых чистых. Именно здесь они с Ванессой де Милор и решили уединиться, дабы вдоволь натешится.
   Во время путешествий они часто так развлекали сами себя, не связываясь с другими членами их команды, которые предпочитали обходиться услугами портовых девок. Вот и сейчас, коротая время перед очередным заданием, девушки развлекались, проводя время во всевозможных удовольствиях.
   Сэла, опираясь на плечо, упираясь ногами в постель и прикрыв глаза, чуть-чуть выгнулась, давая возможность своим рукам спустить с себя узкую нижнюю юбку. Последняя, проскользнув по всей длине ее ног, упала на пол рядом с постелью.
   Они лежали лицом друг к другу на боку, Сэла Айс на правом, Ванесса де Милор на левом. Их тела соприкасались: соски с сосками, живот с животом, бедра с бедрами. Снова натянув покрывало до плеч, каждая из них ласково поглаживает тело возлюбленной - залитые неярким светом холмы и впадины.
   Ванесса буквально вжалась в подушку и застыла. Их ноги были вытянуты и плотно сдвинуты, она ощущала коленями колени Валькирии, своим животом - ее живот, своей грудью - ее грудь…
   Сэла Айс обняла ее, ладони застыли на ямочках над ягодицами, и она почувствовала всем телом жар этого женского тела. Она нависла над Ванессой, опираясь на локти, девушки застыли одна над другой и наслаждались этим мгновением своей женской любви, мгновением, когда еще до первой ласки пробуждается желание, мгновением, когда у нее еще нет иного удовольствия, как удовольствие от тяжести нежного женского тела.…
   Наконец, Сэла, сжимая коленями ее колени, опустилась на нее всей тяжестью. У нее нет иных мыслей, кроме как мысли о нежности. Они были обнажены и застыли одна над другой.
   Теперь Сэла гладила ее округлые плечи, ласкала шейку, наклонялась и касалась губами ее горячих и томных губ, что-то нежно шепча на ушко. Они надолго замерли в таком положении, едва дыша, потом она осторожно начала приоткрывать языком ее губы. Ванесса уступила, ей больше не хотелось ждать. Изредка Сэла отрывалась от ее губ, встряхивала волосами - и они снова сливались, наслаждаясь этим медленным поцелуем.
   Их тела пока были еще неподвижны, она лежала на ней и полностью закрывала ее своим телом. Но вот Сэла откинулась, оставила ее губы и сдвинулась чуть в сторону, охватывая ножками ножки Ванессы. Губами и языком Валькирия начала нежно лизать и целовать ее шею у ключицы, затем губы скользнули к груди. Удовольствие от того, как она ласкала упруго затвердевшие полушария и прозрачную кожу, сводит Валькирию с ума. И пока ее губы блуждали вокруг высоких холмов, жаркая ладонь поглаживает подрагивающий живот Ванессы, гладкое бедро, лоно.
   Теперь Милор тяжко вздыхает, словно ей не хватает воздуха, она лежит вытянувшись на этой узкой постели. Сэла проводила ладонью по ее длинным бедрам, по ее округлым коленям, руки скользили до щиколоток, затем взмывали вверх, чтобы еще раз сжать круглую грудь и ощутить биение ее нетерпеливого сердца. И вот она губами и языком начала нежными, быстрыми касаниями ласкать ее лоно, скользить по нему, спускаясь к бедру, а затем возвращаясь снова и снова.
   Ванессу словно била лихорадка, она что-то шептала, ее глаза были широко открыты и смотрели, словно в никуда. Она сильнее прижимала к себе Сэлу, но та тоже уже ничего не соображала, она не могла шелохнуться, не могла не подарить удовольствие, руками продолжала касаться ее грудей, живота и бедер, в то время как ее язычок скользил по сладкому лону.
   И вот разражается гроза. В лоне Ванессы, где-то в глубине ее тела, во мраке, пробуждаются невиданные чувства. Она стонет, не в силах больше сдерживаться. Наступила тишина, теперь они застыли в неподвижности, словно оцепенев.

[Рейнхард Кристиан Дресслер]

9 число Полотна.
   
Музыка: Blackmore’s Night, Possum Goes to Prague
   
   Это дело… нет! Это НЕ дело, это бред бесноватого!!!
   Эти поганцы подозреваемые как будто сговорились! Такое ощущение, что решительно никто не хотел видеть Александра в гробу, в белой обуви. Однако же он там валяется, и ничего с этим не поделаешь. И все равно они отрицают очевидное – а именно, что императоры просто так не умирают; ну вот удивляюсь я на них! Сами не виноваты – так хоть бы ниточку, хоть бы след! Ну мы ж непривередливые, нам и намека хватает! Так нет…
   На примере прошлого допроса Нортми стало ясно, что легко не будет; но остальные не просто соответствовали, а усугубляли.
   Кардинал Руиз, которого я, честно говоря, ни в чем не подозревал, выразил всяческую готовность поддержать конструктивный диалог. Вот прямо-таки сразу и не сходя с места. Если сможете. Ощущение, что разговариваешь с зеркалом – такое владение собой сделало бы честь моим коллегам; информацию он мерил на аптекарских весах, и ушел я от него разве что с парой новых шуток.
   Сандра Прад казалась даже опечаленной. Я попытался ее допросить, но… крайне странный эффект – как будто все мое существо встало с растопыренными конечностями поперек воображаемой двери и всячески сопротивляется процессу. Чувствуя себя сволочью, конфузливо ушел…
   Конрада Конарэ было даже допрашивать противно. Сволочь! Он с видимым удовольствием распространялся о подлости женщин, сам служа лучшим доказательством того, что подлость полов не разбирает. Не думайте, что он не хотел говорить… О нет! Он сыпал обвинениями, укорял, ставил в вину, доказывал… И откуда в этом худом создании столько злобы? И – опять же ноль на выходе!
   Ну а Эрмина… Я чисто логически понимал, что… незачем ей это. Просто не могло это убийство ей помочь…Однако в нашей беседе, более напоминавшей светскую, всплыло кое-что интересное – наконец-то!!!
   Речь зашла, помню, о трауре. Императрица посетовала на то, что не успела передать Церкви кое-какие реликвии при жизни мужа. Упомянула она и некую чашу, которую Александр разбил в ночь своей смерти.
   О чаше я мимоходом спросил у шефа. Герцог Нортми немедленно вспомнил, как яро собирал некие осколки Его преосвященство Симеон. Это жжж – неспроста…
   Мой больной разум немедленно понесло в странные теории – был там и яд в бокале, и возмущенный святотатством – ну как же, из реликвии – напиваться! – кардинал со Святой магией наперевес, и лукавый знает что еще; однако я не стал впадать в раздрай и приказал себе сосредоточиться на чаше.
   Допрашивать главу Ордена мне никто не даст, равно как и королеву – лишний раз то есть… Однако был, был человечек, знавший, что где стоит… Если вы считаете, что это паластмейстер – не угадали, с вас кружка пива.
   Фердинанд Церва – яркая иллюстрация поговорки: «Дедушка старый – ему все равно…». Он, думаю, тихо смеется над тем, что из себя сейчас представляет дворец – знаете, я бы тоже смеялся, если бы при мне кто-то напялил на ураган траурную вуаль. НО! Не один он у Императора во дворце распоряжался! Ведь есть еще и отличнейший человек Арно Заория, мой знакомый по «Седьмому небу».
   В этот наемничий кабачок я захожу, потому что владеют им мои друзья, и плохого от них ждать бесполезно; граф Заория же захаживает туда по неутоленной страсти к приключениям. А что? Сидит, слушает, никому не мешает, сам иногда интересное рассказывает – среди ветеранов свой человек! А за карточным столом – первейший мой наставник и партнер. И в вине понимает – не то что некоторые.
   В кабинет церемониймейстера я и направил свои стопы.
   Зайдя туда, я понял, что с Арно серьезно не так – он выглядел, будто потерял сына, дочь и любимого борзого пса.
   -Здравствуйте, граф.
   Заория поднял на меня красные от недосыпа глаза.
   -А… здравствуй, Рейнхард. Садись, о чем речь… Только извини, собеседник из меня сейчас…
   -Ничего, - пожал плечами я, - все понимаю. Будто оруженосца убили, да?
   -Ну да. Я ж нашего монарха… покойного… еще в три годика по дворцу везде водил – чтоб не дай Каспиан вдруг что… Я ж его еще, знаешь, вот таким вот… - рука отметила где-то три локтя от пола, - вот таким вот помню. Молодой же совсем мальчик! А вот – поди ж ты… Слушай, как расследование?
   -Арно…
   -Рейнхард, знаю, тайна… но как другу… никому не проболтаюсь. Ты ж меня знаешь!
   Я изобразил на лице мучительную борьбу.
   -Ладно. Считай, что я тебя как свидетеля допрашиваю. Не волнуйся, задам вопросов пару, но незначительных, просто чтоб были.
   Граф смотрел на меня с ожиданием.
   -Ну, в общем, вроде никто не виноват. Нортми молодой точно не виновен – если бы Александра закололи – я б секунду подумал, а так… Императрица и Прад тоже не при чем.
   -Хорошо… - плечи Арно приопустились, - он ведь маркизу и Сандре верил, я знаю. А Эрмина – ну не могла, если я что-то в людях понимаю!
   Ну-ну…
   -Ладно, давай теперь свой вопрос.
   Я задумался...
   -Тааак… А! Слушай, у Александра в опочивальне разбитую чашу нашли, не знаешь, что это?
   -Знаю… Был тут один попик… интересовался очень. Тогда-то не вспомнил, а потом специально посмотрел. Чаша эта у мальчика за трофей была. Ее с Меллита вывезли, говорят, из самого тронного зала, или где там их магистр-то заседал? Эх, не помню…
   -А, спасибо, вы очень помогли следствию! – я подмигнул… хотя по честному все так и обстояло… Будем копать!
   
   ***
   Копать особо мне не дали. Только я нашел в одном из архивов опись того, что вывезли из Монмиракля и усадил за эти устрашающие тома своих экспертов, так шеф меня вызвал. Черный герцог требовал доклада.
   В его кабинете не изменилось решительно ничего с того момента, как меня – шестнадцатилетнего щенка, сразу после вербовки привел на смотрины мой куратор. Навсегда запомнил я это странное ощущение… как бы объяснить… ну, если бы Империя была паутиной, то нити сходились бы не под троном, а здесь. Именно поэтому я до сих пор полагаю,
   И так же мало, как кабинет – да и приемная, изменился их хозяин. Сейчас он смотрел на меня своим широко известным тяжелым, словно ожерелье из пуль, взглядом.
   -Итак? Давай только коротко.
   Я заложил руки за спину и приступил к докладу:
   -К сожалению, мой герцог, следственные мероприятия не позволили выявить лицо, виновное в смерти Императора Александра. С другой стороны, я со всей ответственностью могу утверждать, что среди лиц, арестованных нами по этому делу, преступник отсутствует.
   Я пришел к выводу, что подозреваемые ранее лице не имели, во-первых, мотива, так как положение многих из них заметно ухудшилось после убийства; во-вторых, технической возможности совершить убийство так, как оно было совершено.
   Однако в процессе следствия я получил доказательства того, что Церковь ведет параллельное расследование. Само по себе это неудивительно, но направление их поисков меня сильно озадачило.
   По какой-то причине, пока более всего церковники интересуются чашей из сокровищ Клинков. Соответственно, первую скрипку играет орден Симеонианцев. Я совершенно точно установил факт сбора информации служителями именно этим орденом.
   Ввиду этого я считаю уместным посвятить мое время тому же, для чего я и прошу выдать мне разрешение на обследование ВСЕХ касающихся инцидента с Клинками архивов и, соответственно, придать мне помощников с соответствующими навыками поиска информации. У меня все.
   Этьен кивнул. Пальцы правой руки чуть стукнули по массивному столу, после чего герцог заговорил.
   -Что ж, твою работу я бы признал скорее удовлетворительной. Похожие мысли приходили мне в голову; вот ты и возглавишь работу в этом направлении. Все, что надо, ты получишь. За остальными ресурсами обращайся без стеснения – будут, так выделим.
   Кстати, отчитываться будешь по-прежнему мне, но… возможно, теперь я обзаведусь новым заместителем. Между прочим, этот человек – первый кандидат на пост моего преемника – если, конечно, согласится… в чем я совершенно не сомневаюсь.
   -И кто же это? – я смотрел шефу прямо в глаза, выискивая там усталость – ведь иначе он бы не заговорил о собственном отходе от дел. Но тщетно – лицо Этьена де Нортми не читалось по определению.
   -Вы уже знакомы. Это – мой сын, Никола.
   Вот ведь… мой бывший подследственный стал моим будущим начальником!
   -Разрешите быть свободным? – спокойно сказал я.
   -Разрешаю, - точно тем же тоном ответил герцог.
   Я развернулся на каблуках и покинул кабинет.

[Беатрис Иберо]

9 число месяца Полотна.
Экилон.

      Беатрис Иберо потянулась и выудила из-под скамейки большой сверток, разворачивая который она в очередной раз привлекла к себе внимание Карины:
- Что тебе так неймется, Холодное Сердце Юга?
- Ой-ой, как ты меня сегодня строго назвала, - задумчиво откликнулась девушка, перебирая картинки, которые были сделаны рукой искусного мастера.
      Лица на плотной бумаге поражали своей строгостью и точностью: черты лица всех, кто там был изображен были невероятно холодны, резки и красивы: «Как и лица святых на иконостасах».
- Карине, почему эти рисунки – запрещены? Разве их изображения не напоминают тебе кого нибудь. Вот например, - Беатрис выдернула из стопки картинку с изображением мужчины: - Этот похож на папу.
- Скорее на вашего брата, el corazon mio, - всмотревшись, ответила фрейлина. – Но в возрасте вашего отца. Но если меня об этом спросит какой-нибудь священник – я отвечу, что это лик демонический. Пугающий и страшный.
      Беатрис смотрела на изображение, улыбаясь словам наперсницы и прикасаясь кончиками пальцев к шершавой бумаге.
- Холодная.
      Карине подняла глаза:
- Сердечко мое, да что с тобой такое сегодня? Вот я сразу была против, как потащила ты это за собой. Зачем эти странные картинки тебе в пути, а уж тем более в Рунне. Меня они тревожат.
- А меня – успокаивают! – пожалуй чересчур резко ответила младшая из дома Иберо.
      Неожиданно карета резко подпрыгнула и ощутимо покачнулась из стороны в сторону. Девушки взвизгнули, невольно хватая друг друга за руки. Рисунки рассыпались по карете, усеяв весь пол. Резкий крик где-то в стороне, быстрые шаги и дверца распахивается:
- Беатрис, ты цела?
- Фернандо, что это было? – она потянулась к брату, который подхватил ее на руки, вынимая из кареты и аккуратно ставя на огромной, серой дороге.
      Девушка оглянулась, пока брат помогал выйти из экипажа ее подруге. Все вокруг было слишком серым, безрадостным, как и настроение, охватившее девушку еще в карете. Между тем, Фернандо Иберо, убедившись что сестра и ее подруга – целы и невредимы, обернулся к уже соскочившему с запятков кареты слуге:
- А куда вы смотрели? Этот валун был вам ни по глазам? Если бы с моей сестрой что-то случилось….
      Лицо юноши потемнело от плохо скрываемого гнева. Беатрис шагнула к брату и взяла его под руку:
- Всем свойственно ошибаться, Фернандо, - успокаивающе погладила она его по плечу. – Не показывать же подобную несдержанность перед лицом слуг.
      Но младшего из братьев Иберо было не так просто успокоить. Он положил ладонь поверх пальцев сестры на своей руке, показывая, что он слышит ее, но намерен поступить по своему.
- Вы везете ни кого-нибудь, а единственную дочь дома Иберо.
- Фернандо, - негромкий, но повелительный голос, прозвучал у них за спиной. – Мы все – единственные друг у друга, но я склонен считать, что кричать об этом посреди герцогства Экилон не стоит. Давай разрешим этим людям заняться починкой кареты, а сами устроим небольшой завтрак на свежем воздухе.
      За ними стоял герцог Иберо – их старший брат. Фернандо и Беатрис состроили друг другу одинаковые гримаски, поворачиваясь к Диего, который словно догадавшись об их затее в ответ нахмурил одну бровь, выпрямляясь, как на огромном приеме в зале иберийского дворца.
- Бунт?! – вопросил он.
      И такой огонь был в его темных глазах, что младшие желая поддержать игру, лишь склонились в почтительных поклонах:
- Что вы, ваша светлость.
- Вашу руку, сестра, - все еще хмуря бровь, ответил Диего. – Карина?
      Подхватив обеих девушек под руки, он не оборачиваясь пошел к небольшой лужайке, где уже виднелась стройная фигура их матери – Алисы Иберо.
- Просто замечательно, - донесся до них голос Фернандо. – Может быть мне не стоит красться у вас за спинами?
- Красться действительно не стоит, брат, потому что я могу вдруг решить, что ты замышляешь не доброе. Например, жаждешь украсть у меня одну из моих бесценных спутниц.
- Лучше иди ко мне, Фернандо, - засмеялась Беатрис, протягивая руку.
      Теплая ладонь Фернандо сжала узкую ладошку сестры. Так они подошли к Алисе Иберо, которая уже издалека любовалась ими, тая в темных глазах гордую улыбку:
- Дети, - руки ее протянулись навстречу к сыновьям и дочери.
      Братья дружно подошли, склоняясь перед матерью в ожидании благословения. Беатрис смотрела на царственное движение руки, которым ее красавица-мать осенила головы своих сыновей. Сердце ее быстро-быстро стучало, а глаза сияли от гордости и чувства превосходства. Она подошла следом и получила свою долю нежной ласки, которая всегда была чуть больше, чем та, которая доставалась ее братьям. Слуги уже сноровисто установили небольшие скамеечки, на одну из которых опустилась Алиса, притягивая к себе дочку. Глаза ее любовались гордыми осанками сыновей, принявшихся осматривать одно из фамильных ружей.
- Сколько нужно времени для починки экипажа, Диего?
- Хосе-Мария сказал, что не более трех часов. Мы успеем присмотреть тут любопытную дичь, мама.
- И позавтракать, - включился в беседу Фернандо.
      Герцогиня Иберо вздохнула с улыбкой, ласково гладя головку Беатрис, которая удобно устроилась на материнском плече, вдыхая знакомый с самого детства аромат ее волос, одежды. Неповторимый запах детства.
- Ты так торопишься в Рунн, мама? – негромко спросила вдруг Беатрис, глядя как Карина зажимает уши, ожидая выстрела, как к небольшой их группе уже бегут оправившиеся и прихорошившиеся девушки из свиты. Молодые люди, сопровождающие обычно герцогских детей наоборот шли весьма медленно, подражая важным походкам величественных представителей своих семейств.
      Девушка хмыкнула, поворачивая головку и устремляя на мать темный, пристальный взгляд:
- Тебе не терпится туда приехать, - она уже не спрашивала, а полуутверждала. – Почему?
      Герцогиня Иберо обернулась, встречаясь с дочерью глазами:
- Что тебя беспокоит, дочка?
      Беатрис поймала себя на мысли, что отмечает этот вопрос, который – ни на что не дает ответа. Брови ее нахмурились, и она выпрямилась, отворачиваясь от умных, пронзительных глаз. Алиса встала, протягивая, дочери руку:
- Прогуляемся, моя девочка.
      Они медленно шли вдоль поляны, вдыхая прохладный воздух чужой страны. Шедшая чуть впереди Алиса, остановилась у небольшой речушки, которая все еще не избавилась от холода сковавшего ее за зиму льда.
- Замерзшая речка, - ничего не выражающим голосом проговорила Беатрис, с интересом разглядывая искаженную льдом воду.
      Губы Алисы тронула теплая, нежная улыбка. Она вдруг присела и коснулась тонкими, изящными пальцами замерзшей земли у них под ногами, потянулась к этой льдистой тропинке и рассмеялась.
- Холодная, чужая земля, дочка, или что-то другое тревожит тебя?
- А что тебя так радует, мама? – стараясь подражать ее голосу, манере держать себя и даже тону речи, спросила Беатрис.
- То, что мои дети рядом со мной.
- Я хочу всегда быть рядом с тобой, мама. И….
    Герцогиня Иберо поднялась и, обернувшись, внимательно вгляделась в девичье лицо. Она собиралась сказать что-то, но в этот миг увидела приближающегося к ним человека:
- Диего, что случилось? Нас уже зовут завтракать?
- Нет, мама, но уже скоро позовут. Я просто хотел спросить, - он достал что-то из-за спины, посмотрел внимательно и протянул родным. – Беатрис, я не знал, что ты так хорошо рисуешь. Очень похожий портрет вышел. Это Фернандо?
      Девушка вспыхнула, чуть улыбнулась и взяла этот небольшой лист бумаги.
- Да, это он….
- А мой портрет у тебя есть?
      Беатрис помолчала, вскидывая глаза то на мать, то на брата:
- Пока нет. Этот я рисовала с Фернандо, когда он вернулся из корпуса. А ты, Диего, ведь ты попозируешь мне?
- Конечно, сестра. Пойдемте, нас зовут.
      Они неторопясь пошли обратно. Беатрис прижала рисунок к груди, улыбаясь своим мыслям. Шедший впереди Диего, обернулся, почувствовав улыбку и взгляд:
- Что такое? Ты светишься, сестренка.
- Я … думала, что это плохие рисунки. Но тебе понравились, значит, они хорошие.
      Герцог улыбнулся в ответ, подождав и подхватив под руки мать и сестру:
- Ты так веришь моим словам? Я ведь не очень хорошо разбираюсь в искусстве.
- Зато ты всегда говоришь правду, брат, - негромко проговорила Беатрис, прижимаясь к его плечу, и с улыбкой закончила: - И я поймала тебя на слове. Буду писать с тебя большой портрет. Для семейной галереи. Нет. Два портрета.
- Лучше сразу – шесть, - вставила свое слово герцогиня. – Для каждого из нас и отдельный для галереи.