Часть первая: Ветер перемен Опции

[Марта Аэда]

4 число месяза Полотна
Замок Наруэ, Каэлернис

Волны неспокойного моря разбивались о стены древней, сложенной из блестящего черного камня крепости.  Их рокот сопровождал ее жизнь всегда, сколько она себя помнила, и всегда напоминал - там, за стенами города, есть море, которому неинтересны ни ее семья, со своими бесконечными интригами, ни люди вообще.  Почему-то, это всегда действовало на нее успокаивающе.  Так почему же сейчас, стоя на крепостной стене, она испытывала нарастающее беспокойство? Что-то тут было не так и ответ, как всегда, появился как только она это поняла.  Небо, и без того темное, почернело еще больше и казалось, что эта темнота передалась звездам, сменившим обычное свое серебрянное сияние на мертвенно-тусклую желтизну.  Такими они бывали иногда в Каэлернис, в канун особенно суровых и затяжных дождей, но такими им никак не полагалось быть здесь, в Леванте.  Почему-то это несоответствие казалось невыносимым, казалось насмешкой.  И опять, как только она осознала гнетущую тяжесть этого мертвенного света, как темнота у горизонта стала меркнуть, усутупая странному, бледно-красному свечению.  Где-то там, за западным окоемом, пылал пожар и его отсвет танцевал по всей линии горизонта...

Наверное, там было что-то еще, но Марта Ченто-Флавио Аэда не стала ждать.  Привычным усилием воли она выбросила себя из кошмара: женщины Леванта могли не знать многого, с детства известного более просвещенным северянкам, но бороться со снами, насылаемыми пустыней, они умели. Впрочем, сейчас это было совсем несложно - этот сон снился Марте уже третью ночь, и она имела возможность рассмотреть и запомнить и странное расположение странных звезд, и город, возникающий в бликах пожара.  Боже мой, какая пошлость эти бесконечные повторения пророческих кошмаров, еле слышно вздохнула она.  Но вставать все равно надо будет, эта гадость никогда не снится просто так.  Что-то случилось, и это что-то никому не несет добра.

Несколько часов спустя подозрение оправдалось - один из слуг принес голубя императорской почты, принесшего сообщение о внезапной и безвременной смерти Александра XVII, Императора Руннской Империи.  Она так и не сказала ничего Роберту о своем сне, понимая, что тану и так с трудом удалось приучить своих подданых к южанке-жене, а ее непонятные способности никак этому процессу не способствуют.  Однако, оставлять столь настойчивые сны без внимания было бы откровенной глупостью - пожар, танцующий на краю ее моря, моря, которому ни до кого нет дела, начался в Рунне и просто так оставить это обстоятельство нельзя, чтобы ни думал по этому поводу ее муж.

- Марта, я должен ехать в Рунн, они созывают Совет, я обязан быть там. Не знаю, сколько времени меня не будет, но боюсь, отчеты из Скаэ придется принимать тебе.
- Отчеты из Скаъе придется принять МакМорану, я уверена, он прекрасно с ними справиться.  Как и со всеми остальными делами во время нашего отъезда.  Я еду с вами, милорд, в такое время я обязана быть рядом.
- Но... мы не можем оба оставить Каэлернис, ты же сама понимаешь, что здесь начнется.  И потом, дороги Империи небезопасны, а я должен спешить.
- С Каэлернис ничего не сделается, для МакМорана доказать, что он справиться сам, без вмешательства южанки - дело чести.  А дороги Империи - если мне не изменяет память, милорд - в темных глазах плеснула улыбка - соображения безопасности и спешки не остановили вас, когда мы уезжали из Леванта.  Разве с тех пор изменилось так много? Я не могу отпустить вас одного в Рунн, тревога за вас сведет меня с ума! - если это не сделают мерзко-желтые звезды в небе Леванта, добавила она про себя.
- Марта, я не могу рисковать... голос тана дрогнул ответной улыбкой - Впрочем, ты права, мне тоже неспокойно, а твое присутствие в Рунне - чтож, тебе давно пора познакомиться с остальными домами и право же, империя, объятая пожаром междуцарствия - не худшие для этого время и место!

[Радэ]

Ночь с 4 на 5 день, и утро 5 дня месяца Полотна.
Окрестности Рунна.

    Влажный чуть пряный запах. Река, первые травы, уже согретая весной земля и небо, расколотое на созвездия иглами звезд. Тонкая полоска света у самой земли на востоке.
    Едва догорел костер, рождающееся вдали утро мягко, но властно окутало табор безмолвием и туманом. Казалось, всего мгновение назад еще вздыхали гитары и толпа людей, ярких, разных, но таких похожих в своей разности заставляли весеннюю ночь петь и сгорать быстрее, теперь же миром владела плотная предрассветная тишина. Где-то за спиной, в глубине шатра, мать готовила кава.
    Радэ устроилась, прислонившись к плечу Диса, у самого полога, все еще глядя на затухающие во влажной траве угли костра. Тонкие пальцы девушки почти непроизвольно касались струн покоящейся на коленях иберийской гитары, но мелодия выходила столь тихая и бессвязная, что вряд ли могла нарушить чей-то покой.
  Резковатый теплый запах. Кариэ Флавио поставила поднос с парой чашек бодрящего напитка на ковер перед ними, и Радэ с трудом подавила желание зевнуть. Горьковатый аромат призванный пробуждать по утрам отчего-то напротив заставил вспомнить о том, что она сегодня еще и не ложилась.
- Может быть, все же поспишь, милая? - рука матери коснулась ее головы, поправляя темные непослушные пряди,  - И ты тоже, Дис, раз уж Страд снова куда-то гнать ни свет, ни заря вознамерился, - Кариэ тепло улыбнулась едва ли не единственному другу своего непутевого, по ее мнению, племянника.
- Мы ограничимся кава. В город уже через пару часов, - решительно ответила за двоих Радэ, лишь на мгновение вскинув взгляд на Диса. Всегда немногословный северянин промолчал, в светло-стальных глазах тонуло отражение последних искр костра.
  Радэ решительно отложила гитару и потянулась за чашками, протягивая одну из них Дису. Нагретое горячим напитком стекло обжигало пальцы.
- Надолго вы в этот раз?
- Нет, дней десять. Экилон.
- Это хорошо, - спокойно ответила девушка, устраивая на полу чашку с пока еще слишком горячим кава.
- Страд всегда куда-то торопится, - Радэ прикрыла глаза, но по интонации матери узнавала в ее голосе улыбку, - И все равно не успевает. Часто он напоминает мне Орландо, куда больше чем Евгения, и глаза у него те же, как небо перед грозой. Такие пророчат или беду или славу, а порой и то и другое, - последние слова утонули в плотной беззвучной темноте.

- Отчего у вас так тихо? Рассвело давно, - знакомый, веселый и нарочито слишком громкий голос ворвался в мир, вместе с очень яркими лучами солнца.
    Радэ потянулась, как пригревшаяся в тепле кошка, большие темные глаза открылись навстречу струящемуся сквозь открытый полог свету и тут же зажмурились от его нестерпимой яркости.
- Рубэн, ты невыносим! - с притворным недовольством проговорила Радэ, прикрывая глаза рукой, и высокий уже немолодой ромалэ с гитарой за спиной громко рассмеялся на ее слова.
- Помнится, кто-то вчера говорил, что собирается в город, - весело добавил он.
  Девушка, наконец, снова открыла глаза и с готовностью кивнула, переводя взгляд на Диса. Северянин как прежде сидел рядом, но Радэ могла сказать наверняка, что, скорее всего, он так и не позволил себе уснуть.
- Мне тоже пора, - негромкий и спокойный голос, с которым немногие решались спорить.
- Надеюсь, дорога будет удачной, - Радэ вспорхнула с места, отыскивая глазами вещи более подходящие для похода в объятый трауром город, чем ее яркие юбки и алая рубашка.
    Черное. Тонкий фиолетовый и алый кант. Как раз то, что нужно. Девушка подхватила с сундука небрежно брошенные туда вещи, царственным движением приказывая мужчинам удалиться. Рубен со смехом сделал шаг назад в свет разгоравшегося утра и уронил тяжелую ткань полога, отрезая плотный полумрак шатра от остального мира. На лице Диса отразилась чуть заметная улыбка, и Радэ, в очередной раз отбросив вещи в сторону, крепко обняла северянина:
- Только не посворачивайте там себе шеи, особенно Страду это скажи, - улыбка в голосе или попытка скрыть волнение. Ей ли не знать, как зовет и кружит голову дорога.
- Передам, - кивнул Дис, и Радэна, словно с чувством выполненного долга, выпустила его из объятий, прощаясь, как это принято у ромалэ лишь взглядом без слов.
  Короткая вспышка света, и тишина, оставшаяся с девушкой наедине.
  В Рунне траур, а значит, нигде дальше Служилого нет места музыке и танцам… Радэна Ольвия Флавио, мурлыкая что-то самой себе, покружилась на месте, остановилась у сундука, выбирая украшения и ленты, потом на мгновение будто в задумчивости прикрыла глаза.  Какая разница, кто именно будет видеть, дворяне или купцы и ремесленники? Рубэну все равно где играть, а она… она сегодня снова будет танцевать.

[Марина де Нортми]

4 число месяца Полотна.
Рунн. Дворец Нортми

      Тоненькие пальчики скользили по ободку бокала. Хрусталь едва слышно гудел в ответ. Уже четвертый день подряд лишь этот бокал с любимым соком являлся достаточно внимательным и отзывчивым собеседником. "Марина, не мешай.."; "Доченька, поговорим позже"; "Малышка, я занят" - вот и все, что слышала девушка от родных. Бокал еще раз мелодично прогудел что-то ободряющее, прежде чем в сладко-кисловатый апельсиновый сок упала соленая слеза. Марина вздрогнула и отставила бокал. Девушка вытащила платок и вытерла мокрые щеки, да так и застыла, прижав кружевной кусочек белоснежной ткани к губам, - в комнату неторопливо вошел маршал Рунна.
      - Папа, - негромко проговорила девушка. - Вы скажите мне что случилось с Николой? Почему его до сих пор нет дома? Дядя Этьен тоже не был дома уже дней шесть.. Вы все словно скрываете от меня что-то..
      Она с трудом сдерживала себя, пытаясь помнить, что она - дочь своего отца. Шарль де Нортми спокойно встал перед дочерью и мягко взял ее руку в свои ладони, заглядывая в глубину нежно-голубых глаз:
      - Слова служба и долг значат для тебя что-нибудь, дочка? У твоих родных слишком много дел в связи с последними событиями. Надеюсь, ты меня понимаешь?
      Марина глубоко задышала, не отрывая глаз от лица отца. Ее пальцы сжались в его ладонях:
      - Я понимаю, что вы мне не ответите. И не буду больше спрашивать. Но я требую, чтобы вы взяли меня во дворец! - голос оборвался на высокой ноте.
        Маршал внимательно смотрел в ее лицо, губы его медленно раздвигались в странной улыбке:
      - Ты требуешь?
      Крепкие пальцы сжали тонкие запястья дочери, а в глазах мужчины появился стальной, металлический свет. Марина сжалась, сказав лишь:
      - Да.
      - Хорошо, девочка. С одним условием: помни - ты моя дочь.
      Она быстро кивнула головой и выбежала из комнаты, чувствуя, что щеки горят румянцем, а глаза опять щиплют слезы. Говорить подобным образом с отцом для Марины было не просто непривычным, но и самым трудным. И она была уверена, что папа понимает ее, предпочитая, чтобы дочь сама решала, как и что сказать. Но и после этого ей было тяжело: ведь слово - это лишь начало для всего. Давая себе или кому-нибудь другому слово - его нужно держать. А это всегда было гораздо труднее сделать. Слишком хорошо девушка знала свой характер и понимала свои слабости. Она остановилась у дверей своей комнаты, но заходить туда чтобы вновь оказаться в одиночестве - не хотелось. Марина задумчиво смотрела на ручку двери, когда чуть в стороне послышался вскрик. Белокурые локоны взметнулись золотым всплеском, а девушка, резко повернувшись, бросилась в комнату кузины. Ворвалась она туда, как всегда забыв постучать и, так и застыла на пороге. Анжелика стояла в углу, прижав к груди руки. Огромные глаза смотрели в никуда, потеряв всякое выражение.
      - Анжелика, что с тобой? - негромко, пытаясь успокоить и свой взволнованный голос, спросила Марина. - Да что же такое случилось, милая?
      Девушка медленно приближалась к замершей в углу комнаты фигурке. Голубые глаза скользили вокруг, пытаясь понять, что же так напугало ее кузину. Но ничего, кроме тени скользившей от ее собственной фигуры не было в комнате. Марина решительно отбросила всевозможные страхи, приближаясь к кузине и успокаивающе, как ей казалось, кладя руку на плечо. Анжелика вздрогнула, резко дернувшись прочь, а на самом деле пытаясь вжаться и растворится в холоде каменной стены.
      - Нет-нет, Анжелика, - быстро перехватив занесенную в странном жесте руку, проговорила Марина, удерживая кузину и притягивая ее к себе. - Это же я. Ты слышишь меня? Что тебя так напугало?
Взгляды их впервые встретились и Анжи Нортми, облегченно выдохнув, несмело улыбнулась:
      - Ох, Марина, я тебя не узнала.. то есть я подумала это кто-то.. чужой..
      Белокурая головка решительно кивнула:
      - Нет. Я - это я, а кто там виделся - пусть сам нас боится! Потому что мы - Нортми! Ты же знаешь, что папа, и дядя, и кузен Никола всех могут победить и защитят нас. Хотя никто просто не осмелится тронуть нас в нашем же доме, кузина Анжелика, - улыбка Марины была столь открыта, тепла и нежна, что бледно-розовые губы Анжи дрогнули в ответ.
      Девушки полуобняв друг друга прошли к окну и устремили взгляд за стекло, наблюдая за розово-лиловым солнце, скрывающимся за домами Королевского города. Они даже не подозревали насколько были похожи: две застывшие фигурки, трогательные в своей внешней беспомощности и хрупкости с неожиданно похожими взглядами, в голубых и нежно-зеленых их глазах сверкала сталь заката..

5 число месяца Полотна.
Рунн. Шенбурнн.

      Шенбурннский дворец стал еще более большим и величественным. Марина не могла не осознавать, что воспоминания у нее противоречивы, как все детские ощущения. Но все равно окружавшее великолепие было еще более сверкающим и пустым. Она удивленно посмотрела на спокойно стоящего рядом отца. Пересекавшая переправу лодья чуть покачивалась на волнах, и отец стоял, широко расставив для устойчивости ноги, скрестив руки на груди и едва улыбаясь своим мыслям. Почувствовав взгляд, он повернулся и протянул дочери руку, которую потом так и не выпустил, пока они не сошли на берег и не пошли к дворцу. Шарль де Нортми продолжал улыбаться своей удивительной, вежливо-невозмутимой улыбкой, которая лучше всяких стен создавала вокруг него непреодолимый барьер. Казалось, что маршала ничто не может вывести из себя. Возможно, это так и было, Марина действительно могла поверить в такое и даже в гораздо большее. Просто и безоговорочно верить она могла и умела в любого из своих родных. Дворец возвышался над белокурой девушкой, утягивая куда-то ввысь, протягивая руку, в которую хотелось вцепится, чтобы взлететь и .. понять что крылья пока слишком малы, чтобы укрыть любимых от бед. А скорей всего просто осознать, что их нет и упасть. Марина решительно встряхнула головой и направилась за отцом, который отточенной походкой привычного ко всему человека прошел мимо стражи, едва наклонив в ответ на их приветствие голову, затем направился по длинной дорожке к дворцу, но неожиданно остановился, поворачиваясь к дочери:
        - Я иду на встречу. Ты можешь подождать меня внутри или тут. Где тебе больше нравится?
      - Здесь, отец.
      Шарль прищурил глаза, вглядываясь в чистые, широкораспахнутые глаза Марины. Девушка улыбнулась, чуть коснувшись рукой плеча отца:
      - Папочка, но я же твоя дочка, - лукавинка, скользнувшая в ее голосе, вызывала у маршала ответный, короткий смех и он, развернувшись, ушел.
      Марина смотрела ему вслед, пока его величественная фигура была видна, а потом, стремительно развернувшись, бросилась к воротам, где увидевшие ее стражники вновь вытянулись в струнку. Но девушка быстро мотнула головой:
      - О, прошу вас, ведь я не маршал, - улыбка чуть робко сверкнула и погасла, потому что мысли не успевали за словами. - Я.. мне необходимо найти капитана Нортми. Вы не знаете - где его можно найти?
      Один из охранников странно посмотрел в юное, взволнованное лицо и чуть нахмурился:
      - Нам не положено отвечать на подобные вопросы, номени.
      - Да? Но для чего-то вы тут стоите? - с неподражаемой логикой откликнулась Марина.
        Второй, более молодой и отзывчивый, охранник чуть отступил со своего места, наклоняясь к Марине:
        - Номени, вы действительно обратились не к тем людям. Мы мало, что можем ответить на ваш вопрос.
        - Но кто-то может? Где он обычно бывает во дворце?
        Охранники переглянулись: первый нехорошо усмехнулся и уже собирался ответить ей, но второй резко поднял руку:
        - Его гвардейцы расквартированы в казармах правого крыла дворца.
        Его рука решительно указала ей дорогу, а глаза грозно смотрели на напарника. Но Марину это уже не интересовало, она быстро побежала в указанном направлении. Щеки девушки разгорелись от свежего ветра и едва сдерживаемой надежды на долгожданную встречу. Вход в казарменное помещение никем не охранялся, поэтому она решительно распахнула двери и застыла на пороге. В помещении сидели, лежали, стояли и ходили гвардейцы, которых вдруг разом привлек к себе звук распахнувшейся двери... и тонкая фигурка в черно-серебристом платье. Марина слишком поздно поняла, что выставила себя едва ли не на посмешище, ворвавшись подобным образом в это помещение. Но отступать было поздно, да и не стала бы она это делать. Наоборот, девушка решительно шагнула внутрь и, оглядев многочисленные глаза с интересом разглядывающие ее, остановилась на светло-синих глазах одного из гвардейцев:
      - Прошу прощения за беспокойство, но мне необходимо видеть капитана Николу де Нортми.
      - До чего же многим необходим наш капитан, - раздался чей-то голос, но Марина не отрывала своих огромных, цвета ясного неба глаз от "избранного".
      - Прошу прощения в свою очередь, номени. Андре де Кламор - ваш покорный слуга. И хотел бы знать - с кем я говорю, - яркая улыбка мелькнула и исчезла на его губах.
      Именно это или простое внимание, с которым он разглядывал ее разрумянившее личико, странно успокоило Марину, и она чуть присела, поднимая голову:
      - Марина де Нортми, дочь Шарля де Нортми.
      Это имя прозвучало с нужным акцентом и явно имело более чем весомое значение для присутствующих. Едва ли ни разом девушке отдали безупречно вежливые поклоны все присутствующие гвардейцы. Андре, выпрямившись, подошел к Марине и, еще раз поклонившись, улыбнулся, вежливо отвечая:
      - Номени Марина, вы даже не представляете каким солнцем озарили наше скромное жилище. Но боюсь, что мало, чем мы сможем вам помочь. Это наша обязанность отчитываться перед капитаном, но он отвечает лишь перед самим собой.
      Румянец, так радостно светившийся на щеках, потух, и это не осталось незамеченным, потому что стоявший рядом Андре едва слышно вздохнул и негромко сказал, убирая ненужную улыбку со своих губ:
      - Я огорчил вас и мне жаль.
      Марина приоткрыла губы, собираясь сказать что-то, но тут же замолчала и, с трудом сдерживая дрожь в голосе, проговорила едва слышные слова благодарности, быстро развернулась и выбежала за дверь. Девушка, не оглядываясь, быстро пошла вперед, пытаясь сдержать слезы, упрямо сжигавшие ее глаза. Деревья холодными свидетелями мелькали перед нею и холод становился все более ледяным, охватывающим не только тело, но и душу. Марина остановилась и огляделась, понимая что, совершенно не знает куда она попала. Пальцы лихорадочно дрожа вытащили тонкий платок, пытаясь вытереть заструившиеся из глаз слезы. Но слишком неловкие от волнения пальчики не удержали крохотный кусочек ткани и он выпал из рук. Шальной порыв ветра подхватил упавший платок и унес его безжалостно мотая между холодных деревьев. Девушка задрожала и, невыдержав, опустилась прямо где стояла на колени, закрывая лицо руками и чувствуя как сквозь прижатые к щекам пальцы струятся бесконечные слезы. Их уже ничто не могло сдержать. Девушка плакала и плакала, впервые в жизни чувствуя неутолимость слез, которых некому вытереть.
      - Возьмите мой платок, номени, - негромкий голос прервал бесконечные дорожки падающих сквозь пальцы слезинок.
      Девушка вздрогнула и отняла ладони от лица, пытаясь разглядеть что-то сквозь пелену застилавшую взор. Но перед глазами лишь белела чья-то рука, державшая платок. Марина протянула руку, благодарно беря эту неожиданную помощь:
      - Сп.. спасибо, - дрожащий ли голос, робкое ли движение пальцев, но рука протянувшая платок вдруг решительно и сильно ухватила девичью ладонь, поднимая юную красавицу с колен и столь же решительно вытирая мокрые щеки:
      - Не знаю, что у вас случилось, номени, но уверен, что улыбка больше подойдет вашим глазам, чем слезы или молитва в этой пыли.
      Марина поняла, что стоит неизвестно где, утешаемая незнакомцем, у которого она даже лица не может разглядеть. Девушка осознала, что он видел ее слабость и бессилие, и гордое сердечко решительно дернулось в груди, заставляя поднять глаза и прямо посмотреть на неожиданного помощника:
      - Я просто споткнулась и упала.. и.. заблудилась. Вот, - она внимательно смотрела прямо в необычные, сиреневые глаза неизвестного.
      - Значит, я вас нашел, - голос у него подходил этим глазам: удивительный, мягко-печальный и чуть ироничный. Вот только форма совершенно не подходила юноше. Форма королевского гвардейца, которая необыкновенно выгодно подчеркивала все его достоинства, но при этом жестоко напоминала ей того, кто никак не находился в этом странном дворце. Марина вздохнула и покачала головой, отвечая на собственные мысли, но потом решительно вновь посмотрела в сиреневую глубину взора своего нового знакомого:
      - Вы не могли бы проводить меня обратно?
      - Обратно - это куда?
      Необычно живая и веселая в привычно-знакомом мире интонация будь она услышана при других обстоятельствах - порадовала бы ее, но сейчас, в данный момент, Марине было не до шуток, и она с предельной ясностью ответила:
      - Я и сама не знаю, номен.
      Пальчики ее скомкали платок, взгляд рассеянно скользнул в сторону и, казалось, что сейчас она повернется только для того, чтобы вновь столкнутся с пустотой и отчаяньем. Но все почему-то было по другому. Теплые пальцы решительно взяли ее руку, укладывая на изгиб сильной руки и все тот же негромкий голос произнес:
      - Тогда пойдем вперед. Другого пути я не знаю, номени.
      Они шли мимо таких же деревьев, что привели ее в незнакомый мир льда и потери. Неторопливые шаги помогали успокоить дыхание, а рука лежащая в руке вселяла ощущение покоя и мира. Они проходили десять шагов, обмолвившись двумя-тремя словами, но отчего-то Марина чувствовала, как в душе ее разливается благодарное тепло к этому юноше. И хотелось попросить прощения за то, что все на что сейчас ее хватает - лишь простое "да" или "нет", с милой улыбкой, благодарящей за терпеливое спокойствие его тихих слов. Спустя некоторое время они остановились, потому что гвардеец вдруг пригнул к ним тонкую ветку деревца, показывая набухающие на ней почки:
        - Скоро расцветут белоснежно-серебристыми цветами. Будет красиво.
        - У нас нет таких деревьев в поместье, - улыбка ясным лучом заиграла на ее губах, когда она вновь прямо посмотрела в глядящего на нее чуть исподлобья проводника.
        - А где это - у вас, номени?
        Марина не успела ответить на вопрос, увидев за его спиной знакомую фигуру в черном:
        - Отец!!! - кинулась она вперед, прямо к протянутым навстречу рукам. - Я так рада, что вижу вас.
        Шарль де Нортми крепко обнял дочь и чуть отстранил, вглядываясь в ее чудное лицо:
        - Где ты была?
        - О, это длинная история.. Я заблудилась, когда бродила в королевском саду. И потерялась бы окончательно, если бы не этот милый юноша - королевский гвардеец. Он нашел меня и привел к вам, сюда.
        Маршал Рунна поднял голову, устремляя глаза на "спасителя" дочери. Последняя тоже оглянулась, намереваясь быстро, одним словом, исправить упущенное: и поблагодарить за помощь, и познакомится. Но гримаса, исказившая на краткий миг красивые черты лица молодого гвардейца, заставила Марину остановить свою неначавшуюся речь и быстро вернутся обратно к застывшему в неподвижности юноше:
        - Что с вами? - ее ласковый голосок прервал неловкое молчание, но реакция оказалась еще более странной и неловкой.
Гвардеец развернулся и стремительно удалился прочь, ни разу не оглянувшись на ошеломленную его уходом девушку и на иронично улыбающегося маршала:
        - Ну и дисциплина у нас в гвардии. Чести маршалу не отдал и убежал, - смешливый голос отца оказался единственно надежным в который уже раз расплывающемся на ее глазах мире.
        Марина поступила самым привычным для нее образом: кинулась в объятья отца, пряча лицо у него на груди и еле слышно шепча:
        - Что я сделала не так, папа?
        Первый маршал Рунна поступил единственно привычным для всех отцов способом, обнимая свою дочку и нежно гладя по голове, он промолчал. А маленькая ладошка Марины продолжала сжиматься и разжиматься, комкая оставленный незнакомцем платок: "Что не так?"

[Арно Флоре Тарл]

5 число месяца Полотна.
Кьеза. Тэльера


- Едут…- мужчина в дорогом платье, одетый явно не по погоде, провёл рукой по густой бороде.
- Их больше чем мы думали – второй нисколько не уступал первому в роскоши одеяния.
Сине-красные знамёна с гербом дома Тарлов высоко развивались над кавалькадой, что приближалась к говорившим. Мужчины направили лошадей навстречу, всего десять представителей совета Тэльеры, а точнее главные десять.
От сине-красной колонны отделился всадник и пустив вешта* мелкой рысью скоро сравнялся со встречающими его дворянами. Светлые волосы, красивые черты лица и белоснежное распахнутое манто, подстать снегу, что устилал южный тракт, из шкуры белого волка создавали впечатление, что встречали ангела, а не человека.
- Маркиз – тот, что с бородой склонил слегка голову, его примеру последовали и остальные.
- Рад видеть вас Форсел и почтенных графов. – холодный пар сопровождал слова проведшего почти два дня в дороге Арно.
- Я думаю мы не будем задерживаться и направимся в город, так как близится вечер и становится довольно холодно.

***

- Горячее вино хорошо согревает.
- Не то слово маркиз - Гуннар Трелорт довольно потягивал напиток из приличного размера чаши.
- В ИКК наверное соскучился по дому и тут сразу опять в столицу.
- Не знаю. Отец понимает, что я нужен там, тем более, что наместник Лотар тяжело болен и вам сейчас как никогда нужна поддержка.
- Смерть императора разожжёт множество противоречий. И потому каждому тану именно в это время нужна поддержка.
Арно смотрел на молодого но чертовски талантливого Гуннара с улыбкой. Ему повезло, что он не застал во время своего обучения ни Страда, ни хотя бы того же Диего, как бы благороден тот не был. Он не попал под влияние, а потому мыслит самостоятельно и строит свою жизнь так, как хочется одному ему. А вот Арно пришлось столкнуться и с подлостью Страда, которая правда нисколько не мешала быть тому отменным фехтовальщиком? с благородством и рассудительностью Диего.
Тарл с неохотой встал из широкого кресла и подошёл к окну. Тэльера встретила их снегом и холодным ветром. Южная столица Кьезы, она никогда не станет Арно родной. Здесь также, как и везде любят Тарлов, но именно здесь есть люди, что их и ненавидят. Шумная и вечно праздная, она была полной противоположна мрачному и тихому Асторину.
На улицах было достаточно людей. В том же Рунне это смотрелось бы наверное достаточно дико, в снегопад и приличный холод не сидеть в тёплом доме. Но кьезанцы были совсем другими. Для многих холод был обязательным составляющим в ночных гуляниях, да и после пары кружек чего-нибудь согревающего он чувствовался уже не так сильно.
- Тэльера красивый город. Я здесь впервые. Странно, но как-то не удавалось мне здесь побывать раньше – Трелорт подошёл к Арно и встал всматриваться через белую стену снега в очертания улиц. – Жаль только, что этот дворец не расположен так как в Асторине. Оттуда видно весь город почти.
- Надеюсь, что мы побываем ещё не раз здесь.
Тарлу тяжело далась дорога сюда, он постоянно думал о сестре. Лотта стала чувствовать себя лучше, но состояние её всё ещё беспокоит. Арно закрыл глаза. Он вспомнил свою дорогу к Белым горам, а точнее обратный путь. И та деревушка, что приютила его на пути в лес, больше не существовала. Её просто больше не стало. Но Арно решил не думать об этом, впереди куча мирских дел и сейчас после смерти императора многое изменится, а к лучшему или нет всё зависит только от самого себя.
- Нам завтра рано выезжать Гуннар. Тебе надо выспаться, у нас впереди тяжёлая дорога.
- Это точно – Трелорт улыбнулся. – Спокойной ночи маркиз. – юноша допил вино и вышел из покоев Арно.
- Тяжёля дорога…- повторил Тарл уже про себя. А что нас ждёт за ней никто не знает…


 
* Вешт – порода северных лошадей. Они крупнее обычных и у них густой что-то на подобии шерсти покров, в особенности на ногах.

[Эрмина Иберо]

5 число месяца Полотна.
Рунн. Шенбрунн.  

    Лет в шесть-восемь она судила о королях и королевах в основном по сказкам и легендам. Королева – это гордо вскинутая голова, едва заметный жест руки, по которому ее повеления бросаются выполнять, и ослепительная улыбка, вознаграждающая успех. Понаблюдав за действиями брата и Алисы, она пришла к выводу, что гордая осанка и заламывание рук, конечно, очень красиво смотрятся, но гораздо действеннее простая беседа. Которой очень сложно научиться. Не подавить собеседника своим великолепием, а дать понять, что тебе важнее всего именно он.
        Потом были высокоумные книги, философские трактаты, труды ученых и политиков. А в глубине души жило, пряталось детское представление. Королева всегда самая красивая, добрая, умная, ее все любят. Просто потому, что это она. Кто в таком возрасте не мечтает быть королевой? В общем-то, ничего страшного в мечтах тогдашней девочки не было. Страшное наступило, когда они осуществились. Но зато она стала настоящей королевой, такой как мечталось. Кто спрашивает о цене?
        Воспоминания вдруг стали реальностью и отпустили ее. Императрица задумчиво посмотрела в зеркало. Отражение так же оценивающе вглядывалось в нее. Черный – один из родовых цветов, но она никогда его не любила. Эрмина вздохнула и прикоснулась к бархатной сетке, удерживающей тяжелый узел волос. Слишком туго затянуто назад. Бледная кукла в черном платье. Из-под маски сдержанности протестующе всколыхнулась веселая молодая душа. Она вытянула пышные пряди с боков и улыбнулась изменившемуся отражению. Так-то лучше.
        Впрочем, с обычной иронией, подумала она, лучше или хуже – ей это сейчас не поможет. Кардинал Руиз вряд ли отметит ее внешний вид. Агнесса «укрощает» Черного Герцога, а ей выпало убеждать Его Высокопреосвященство. Все правильно, их беседа с Этьеном, скорее всего, свелась бы к гордому молчанию. Если герцогу нравится изображать единственного непогрешимого человека в государстве, пусть себе. Ей не перебороть его ненависть к имени Иберо.
        Разговор с кардиналом, хоть и продуманный, вряд ли окажется много легче. Ради Сандры, я должна его убедить. Ради справедливости. Да и ради себя, наконец. О, понять, куда ведут свою линию люди СИБа, несложно. А не могла ли Ее Величество, измученная выходками Его Величества, решить прекратить свои мучения? И сообщников далеко искать не надо. Достаточно, чтобы покрыть позором репутацию Великого Дома Юга.


        «Ваше Высокопреосвященство!
        Помня, что Вы никогда не отказывали мне в помощи, и доверяя Вам всем сердцем, я прошу Вас навестить меня, как можно скорее. Мне нужен Ваш совет. Эрмина».
        - Вы написали, что нуждаетесь в совете. Но в делах мирских я вряд ли могу быть хорошим помощником, Ваше Величество, - кардинал чуть улыбнулся и развел руками.
        Конечно, можете, Ваше Высокопреосвященство. Если бы Канорэ Руиз выбрал светскую жизнь, то неизвестно, кто был бы сейчас канцлером. Но как бы ее ни уважал кардинал, одной симпатии к Императрице мало, чтобы выполнить ее просьбу. На что ей сейчас мягко и указали.
        - Я никогда не попрошу Вас о чем-то неправильном, Вы же знаете. Я хочу исповедоваться, Ваша Светлость, - а вот отказать ей в том, что есть его прямая обязанность, он не имеет права. Кардинал медленно кивнул, и Эрмина мысленно поблагодарила Агнессу. Теперь он будет ее слушать.
        Эрмина присела в кресло и закрыла глаза. Она ни разу не солгала на исповеди. Не солжет и сейчас. Это должно быть известно Руизу. Но раньше были слова ради исповеди, а сегодня исповедь – ради слов. Такое привычное прикосновение ладони к ее склоненной голове и знакомый вопрос.
        - В чем ты хочешь исповедоваться, Эрмина?
        - Я хочу покаяться.
        - В каком грехе?
        - Прежде всего, в гордыне.
        - Есть гордыня и гордость. Будь честна, дочь моя, в чем ты себя винишь?
        - Я честна! Я не огорчена смертью мужа, как следовало бы, Ваше Высокопреосвященство. Вы знаете, каким был наш брак. Я не простила. И я не всегда могу сдержать свой гнев, когда слышу неправду. Особенно, направленную против меня.
        - Вокруг трона много завистников и клеветников. Их сплетни не должны задевать Императрицу.
        - Но они говорят, что капитан Нортми – мой любовник! – Эрмина возмущенно взглянула в глаза священнику и почувствовала, как от негодования кровь приливает к щекам. Вспомнилась ухмылка Конрада, тихие пересуды за спиной. «Гордость уязвлена, потому что честь задета, или оттого, что нет?..» - казалось, кто-то ехидно шепнул это на ухо.
        Молодая женщина сама не знала, что было в ее взгляде: искреннее возмущение, просьба поверить, мольба о помощи или смятение оттого, что она уже не знает, что на самом деле чувствует… Кардинал нашел там правильный ответ, потому что он кивнул и снова положил руку ей на голову.
        - Я отпускаю этот грех, Эрмина. Иди с миром.
        - Благодарю Вас.
        - Рано, Ваше Величество. – она успела заметить промелькнувшую в черных глазах усмешку. – Я убежден, что слухи, связывающие вместе Ваши с Николой Нортми имена, лишены оснований. Я помог Вам облегчить душу, в чем же еще Вы нуждаетесь?
        - Я? Ни в чем. – Она улыбнулась в ответ на удивленный взгляд Руиза. – Я всего лишь прошу Вас о помощи для тех, кому она сейчас нужнее. Капитан Нортми под стражей. Сандру дэ ла Прад подвергли унизительному допросу. Известно ли Вам, что творит на дознаниях Ваш же подчиненный? Вы не знаете, потому что если Вы, – подчеркнула она, – поощряли подобное, то моя вера сильно поколеблется.
        - Судя по Вашей горячности, пострадал кто-то из близких Вам людей?
        - А я могу просить только о милосердии к моим врагам? – быстро парировала Эрмина. – Простите, Ваше Высокопреосвященство. Капитана Нортми уже пытали. Сандра – следующая? Я не верю, что Вы допустите такое.
        - Ваша вера вызывает восхищение, Ваше Величество, - Руиз встал и склонил белоснежную голову, - Благодарю Вас за нее, а также за интересную беседу.
        Прощание – обмен ничего не значащими словами. Кардинал верен себе, не сказал ни «да», ни «нет», но за годы во дворце она научилась распознавать, дошли ли ее слова до сердца, или, что важнее, до разума собеседника.
        Двери за Его Высокопреосвященством закрылись. Эрмина гибко, по-кошачьи, потянулась, закинув руки за голову. Повинуясь музыке, зазвучавшей в ушах, молодая женщина легкой походкой прошлась по комнате. Паванна – гордый, величавый танец – чтобы отпраздновать эту маленькую победу. Изящный поклон, поворот головы, плавно опустить руку… Она с удовольствием проделывала самые сложные фигуры. Все получится. Сандру больше не потащат на допросы, Николу Нортми выпустят из темницы, а она сама… Императрица склонилась в последнем реверансе перед воображаемым партнером, чуть нахмурив тонкие изогнутые брови. Она сама…
        Эрмина взглянула в окно. Яркая победная голубизна неба слепила глаза. День достаточно хорош, чтобы поверить во что угодно. Когда он узнает, то придет, чтобы спросить. Без этого разговора ей не отпустить прошлое. Если поверить, то все получится. Он обязательно придет. Неуловимая улыбка солнечным лучом скользнула по губам женщины.

[Агнесса де Анфра]

5 день месяца Полотна,
Шернбруннский дворец, приёмная герцога Нортми

Глубокий вздох. Последний шаг остался до массивной дубовой двери, ведущей в приёмную Этьена де Нортми. Последняя возможность поправить прическу, привести мысли в порядок, унять бешено колотящееся сердце. Фигура Черного герцога всегда заставляла Агнессу нервничать. Неудивительно, ведь в империи его боялись люди от мала до велика. С равным успехом им пугали как малых детей, так и вполне уже взрослых мятежников во всех концах государства. Он верой и правдой служил своей стране и, казалось, служил всегда. Но больно уж неприглядным был список "побед" его ведомства. Уж больно пугающим арсеналом инструментов владел этот могущественный человек. Слишком много людей зависели от его решений и слишком страшной сила была сконцентрирована в его руках. До дрожи пугающей была мысль о том, что, благодаря своей должности, он имел возможность знать всё и обо всех.
Нет, неправильные мысли крутятся сейчас в её голове! Уж кого-кого, а Этьена де Нортми никогда нельзя было обвинить в потворстве преступлениям. Если б он знал всё, он не допустил бы такого развития событий. И ей бы не пришлось сейчас делать то, чего делать совершенно не хотелось.
Она сделала шаг и решительно толкнула дверь.

Приёмная не представляла собой ничего необычного. Обставленное в строгом официальном стиле, в чем-то даже красивое, но мрачноватое помещение. Никакой излишней роскоши, вообще никаких излишеств. Герцог де Нортми славился аскетизмом, видимо, надеясь заразить этим чувством своих подчиненных. Сбоку от Агнессы за широким столом сидел всегда вежливый Бром ван Хоос, секретарь главы Службы Безопасности. Слева располагался ряд кресел для посетителей. Даже очень важные особы частенько были вынуждены ждать герцога, устроившись в этих креслах. Сама обстановка комнаты имела своей целью показать, что перед хозяином этого кабинета равны все, а он отчитывается только своему императору.
- Номени Агнеса чего-то желает?
- Здраствуйте, господин ван Хоос, я хотела бы видеть герцога де Нортми. Дело важное, но я, конечно же, готова подождать, - бесшумно опустившись в одно из кресел, девушка проводила взглядом секретаря, скрывшегося за дверью, ведущей в кабинет герцога. Он тоже был своего рода легендой, этот ван Хоос. После каждого его возвращения из Коннтланта, где жили его жена с тремя дочерьми, придворные сплетники с распахнутыми от восхищения и ужаса глазами пересказывали выдуманные подробности его невиданных приключений. Спустя некоторое время эти небылицы обрастали такими подробностями, что поверить в них мог разве что очень впечатлительный младенец, но люди все равно верили. Ведь речь шла о СИБе.

Ждать, как ни странно, пришлось совсем не долго. Всё тот же ван Хоос гостеприимно распахнул перед девушкой дверь. Храбро вскинув голову, Агнесса сделала последний шаг.
"В логово зверя", - почему-то подумалось ей.

- Приветствую вас, номени Агнесса, присаживайтесь, что привело вас ко мне? Простите, но у меня не так уж много времени, так что все эти светские любезности оставим на более спокойные времена, хорошо? Вы что-то хотели рассказать мне? Это, разумеется, должно быть связано со смертью нашего императора, я прав?
- Да, вы правы, Ваша Светлость. Как всегда, - девушка решила, что немного лести как раз заменит нехватку тех самых "любезностей" в предстоящем разговоре. - Я не знаю, кто совершил это страшное преступление и не моё дело искать виновных. Я вряд ли смогу сказать вам что-то новое, но всё-таки попытаюсь обратить внимание Вашего Сиятельства на некоторые истины. Бессмысленно обвинять в одном единственном преступлении такое большое количество людей. Виноваты все - значит не виноват никто, не правда ли? Слишком много разных сил перемешано в этом деле. Два параллельных следствия мешают друг другу, и это видно даже мне, стороннему наблюдателю. СИБ и церковь никогда не договорятся, это тоже очевидно. Но так же очевидно, что пока вы строите друг другу козни, кто-то третий сможет воспользоваться этими противоречиями, воспользоваться с выгодой для себя, а не для Империи. Подумайте об этом! Уже сейчас некоторые особо ретивые служители церкви задаются вопросом: кто именно подготовил покушение на Александра? Они не верят, что Ваш сын действовал самостоятельно и добиваются от него ответов на вопросы, которых он не может знать. Это тупик, так не пора ли прекратить взаимные нападки? Я не предлагаю Вам смириться, но вы можете заключить временное перемирие. И объединиться для решения общих проблем.

Как только Агнесса упомянула Николу, Этьен внутренне напрягся и не сводил с девушки тяжелого взгляда. После минутной паузы, образовавшейся, когда она закончила свою пылкую речь, последовал всего один вопрос:
- Вас прислала Эрмина?
- Ваше Сиятельство, если вы считаете, что... Если Вы поверили тем порочным слухам, что циркулируют по двору, то Вы ошибаетесь. Ошибаетесь в первую очередь в Вашем сыне, который никогда бы не предал своего отца. И ошибаетесь в нашей императрице. Путаете её с кем-то другим, быть может...

Не спуская с девушки глаз, Этьен произнес уже совсем другим голосом:
- Хорошо. Я приму к сведению ваши слова. И передайте нашей императрице, что я благодарен ей за высочайшее внимание.
Агнесса склонилась в реверансе, развернулась и тут герцог задал еще один вопрос:
- Агнесса, а зачем вам это было нужно?
- Я не в чем не виновна перед законом. А кто-то же должен был это сказать. Не думайте, что вы единственный, кто заботиться о благе Империи.

[Шарль де Нортми]

6 день месяца Полотна.
Дворец Нортми. Рунн.

- Улыбаешься?
- Не грустить же, Этьен.
- Действительно. Что собираешься делать?
- Ждать совета. Другого решения нет. Иберо или эта девочка – дочка Авентина.
    Этьен помрачнел, а его младший брат пожал плечам всем своим видом говоря: «семь бед – один ответ».
- Что ты будешь делать?
- Вести следствие.
    Они помолчали. Шарль отвернулся от окна, разглядывая брата:
- Если он выйдет на свободу – жени, - меланхолично предложил маршал. – Ему давно пора.
    Этьен пожал плечами и кивнул, рассматривая что-то в книге, которую он изучал. Стоящий у окна Шарль, потянулся и подхватил бокал вина, дожидающийся его на подоконнике.
- Пожалуй, так и сделаю. А вот что мне с тобой делать? Мне твоя голова нужна целой и невредимой.
    Маршал улыбнулся широко и открыто:
- Поберегу ее для тебя. И вдруг, да пригожусь. Пойду, проверю, как дочка с племянницей отправляются. И поцелую их от тебя.
    Шарль вышел из комнаты, чуть помахивая бокалом вина в такт насвистываемой им мелодии. Пройдя по верхнему этажу дома Нортми, он спустился вниз по широкой лестнице и отдав пустой бокал одному из слуг, слегка поклонился Анжелике и Марине, которые стояли среди коробок с платьями и шляпками. Сабатина придирчиво осматривала девочек, проверяя все ли они собрали. Лицо дочери было по прежнему грустным, каким оно было в последние несколько дней. Анжелика тоже выглядела печальной и утомленной. Маршал вздохнул и сложил руки на груди, выгибая строго бровь:
- Я так понимаю, что пришел на собственные похороны?
- Папа! Не шути так!
- Дядя, - печальный голосок Анжелики еще больше убедил его в том, что девочки как минимум выйдя за порог ударятся в слезы и проплачут всю дорогу до дома своей подруги.
    Маршал подхватил девушек под руки и решительно вывел их на порог, дожидаясь пока их вещи упакуют в карету:
- Племянница, напомни мне, пожалуйста, к чему приводит излишняя и ненужная грусть? Куда нам идти, если слезы единственное что мы видим день за днем? На что нам надеяться и во что верить?
    Девушка помолчала, а потом негромко сказала:
- Я не буду плакать, дядя.
- Уже хорошо. Марина?
- А я никогда не плачу!
- Ой, ли? – с сомнением покачал головой маршал, прижимая к себе девушек и целуя светлые макушки. – Придется старому, немощному отцу и дяде поверить вам на слово. Итак: вы едете отдохнуть, набраться сил, да?
- А Ни..
- А ничего не случится, если вы два-три дня не будете знать что тут у нас творится и, вернувшись, получите приятный сюрприз по прибытию, - решительно прервал дочку Шарль, подсаживая ее в карету.
- Мама! – неожиданно потянулась Марина назад.
    Сабатина быстро приблизилась и, улыбаясь, расцеловала девочку, которая изо всех сил храбрилась и сдерживала готовые хлынуть слезы. Столько же, если не больше ласки обрушила женщина на племянницу, которая стояла рядом с каретой и все ждала чего-то. Шарль обнял и жену и племянницу и на миг приподнял их над землей, целуя Анжелику в щеку:
- Твой отец просил тебя не грустить и помнить, что он любит тебя. Он сейчас занят.
    И словно в ответ на его слова, на пороге дома появился Этьен, который быстро пересек двор, приблизившись к дочери, что кинулась в его объятья и прижалась к нему. Герцог Нортми поцеловал свою дочь и помог ей забраться в карету, где уже сидела Марина. Девушка чуть улыбнулась и прижалась к кузине, негромко говоря:
- До встречи, дядя.
- Хорошего пути.
    Шарль долго стоял, провожая взглядом уже давно скрывшуюся из глаз карету и чуть поглаживая ладонью правое плечо.
- Ноет? – прижимаясь к нему, спросила Сабатина.
- Чепуха. Пройдет
- Береги себя, - попросила жена, как просила его уже ни раз.
    Шарль кивнул головой и поцеловал ее:
- Буду сегодня поздно. Ты меня не жди.
- Все равно буду ждать, - улыбнулась Сабатина и пошла в дом.
    Маршал это знал:
- Скажи Роберу, я жду его. Пусть поторопится.

6 день месяца Полотна.
Шенбурнн. Затем – Служилый город.


    Вместе с младшим сыном он направился сначала в королевские казармы, где найдя Эдвара оставил на его попечение брата, чтобы тот ознакомился с воинской службой хотя бы в общих чертах, а сам направился прямиком в расположение элитной охраны его императорского величества. Войдя в помещение, он с удовлетворением отметил как все бывшие внутри вскочили и поприветствовали его. Шарль молча и неторопливо стал проходить мимо вытянувшихся в струнку гвардейцев, внимательно оглядывая их внешний вид. Проходя мимо двух, стоящих плечом к плечу великанов, маршал усмехнулся и покачал головой, отмечая про себя еще одного гвардейца, что спокойно стоял за спинами этих двух. Юноша не стремился быть замеченным, предпочитая «прятаться», но при этом стоял безупречно вытянувшись в струнку и одетый с иголочки, как на параде. Шарль прошел через все помещение, вернулся к столу, где были брошены карты:
- Кто тут главный в отсутствии капитана?
- Лейтенант Жюстьен де Ларо! Чем могу служить? – отчеканил, выступая вперед один из гвардейцев.
    Маршал де Нортми улыбнулся и кивнул головой, одновременно приветствуя и приглашая подойти поближе:
- Без акробатики, лейтенант. Я заберу у вас вон того молодого порученца, - рука его безошибочно указала на скрывающегося за спинами других молодчика в гвардейской форме. – Надеюсь, он не понадобится никому.
- Он личный оруженосец капитана….
- Тем более, - непонятно проронил Шарль, дожидаясь, пока молодой гвардеец придет в себя и приблизится. – Следуйте за мной, юноша.
    Они молча покинули казарму, пересекли двор, реку и половину Рунна. Ни тот, ни другой не затрудняли себя вопросами или ответами. Дойдя до большого, конного двора, маршал остановился, любуясь на двух красавцев, которых осторожно прогуливали на огромном лугу. За спиной раздался едва слышный вздох.
- Притомились, молодой человек?
- Никак нет. А сколько еще идти? – вопросил гвардеец спину маршала.
- Пришли. Видите эту площадку? – Шарль кивнул на огромные, раскинувшиеся конюшни имперской кавалерии с прилегающими к нему отделенными друг от друга манежами для выгула лошадей. – Это ваше поле деятельности на ближайшие три дня. Впредь будете знать кому и в каких случаях нужно отдавать честь.
- Я не буду, - мрачно, набычившись, ответил юноша.
- Леонард де Барна, если не ошибаюсь? - голос маршала звенел металлом и, не дожидаясь ответа, он продолжил. – Меня не интересует, что вы там бурчите себе под нос, юноша. Вы нарушили воинскую дисциплину и субординацию и понесете за это наказание. Вас ждут, юноша.
    Рука маршала вытянулась, указывая на потянувшуюся вдоль конюшен цепочку солдат с метлами, ведрами. Это были те, кто так или иначе проштрафился во время несения воинской службы. Стоящий перед ним оруженосец, склонил голову, сжимая и разжимая кулаки. Маршал молча ждал, пока тот не развернулся к нему спиной, направляясь к месту наказания.
- Каждый день я буду проверять вашу работу, Леонард де Барна. И вам придется работать ночью, если за день вы не справитесь с нормой.
    Спина молодого оруженосца заметно напряглась, но он молча продолжил путь, лишь голова странно дернулась. Так вздрагивают дети, которые всегда уверены в собственной безнаказанности, но, получив по заслугам, не смиряются, уверенные в том, что «их час возмездия» еще наступит. Маршал положил руку на правое плечо, потирая и задумчиво вздыхая:
- Такова жизнь, сынок, - он отвернулся, вновь любуясь на гордо прохаживающихся в загоне коней.
    Через минуту он сделал знак конюхам и те подвели к нему обоих рысаков, которых он внимательно осмотрел и отдал несколько распоряжений об условиях их содержания. Когда настал черед уходить, глаза его внимательно посмотрели на единственную среди провинившихся фигуру в черно-белой форме. Юноша лениво водил тряпкой по полу, но почувствовав чужой взгляд, остановился и ответил не менее вызывающим взглядом. Шарль покачал головой, улыбаясь и кивая:
- Продолжайте. Время может и терпит, а вот работу за вас никто тут не сделает.

[Филипп де Барна]

6 день месяца Полотна,
улицы Рунна

Филипп стремительно выбежал из дома. С гулким хлопаньем за ним закрылась парадная дверь, словно не желая выпускать из-под опеки семейного особняка юного отпрыска. Но мальчика было не остановить. День, проведенный под непрестанным надзором матушки и кучи нянек мог свести с ума кого угодно, а уж Филиппа, при дворе привыкшего к тому, что к нему относятся, как к взрослому, - тем более.
Беспрестанное кудахтанье над его особой, жалобные причитания, глупейшие просьбы и обещания... Филиппа аж передергивало от осознания всего, что ему пришлось пережить за прошедшие сутки, пока он проводил законный выходной в родных пенатах. Старшие братья, с которыми он надеялся поговорить, были слишком заняты своими делами, отца он видел лишь мельком, так что большую часть времени он провел с матерью.
- Ах, мальчик перетрудился... Ох, как много ему приходится делать! - засунув руки в карманы новых штанов, паж брел по улицам Рунна и тихо пародировал все те глупости, которыми его осыпали весь день - Кто бы мог подумать, что он выйдет таким умным, правда, Гретхен? Какие у него глазки, какой носик.. Уси-пуси..

Вытерев свой замечательный носик рукавом курточки, Филипп перешел на другую сторону улицы, продолжая бормотать. Ноги несли его в неведомом направлении, а в своем сознании он доходчиво и убедительно втолковывал родной матери, как нужно обращаться с великими рыцарями современности. "Нас нельзя укладывать спать вместе с трехлетним Ришаром! И не надо пытать вытирать нам рот после обеда. Вы б ещё слюнявчик мне повязали, maman! И уж если мы случайно, повторяю - случайно, разбили банку с вареньем, прошу вас, не ставьте нас в угол, - на этом месте Филипп отвлекся и неприлично для рыцаря шмыгнул носом. Тот глухой, вязко-стеклянный звук разбитой банки вишневого ещё долго будет сниться ему в кошмарах. Варенья было жалко. - Лучше бы выпороли..." - маленький Барна был сегодня мрачен как никогда. Суровая реальность, всегда вносящая свои неумолимые коррективы в его планы, на этот раз превратила эту чёткую и несомненно правдивую речь в возмущенный вскрик: "Мне уже 12, мама!"

И вообще, жизнь мало радовала. В тот памятный день, когда за жалкий сверток с какой-то безделушкой, теперь Филипп понимал это со всей отчетливостью, было куплено его молчание, молчание рыцаря, обет не говорить о том, что именно он слышал от того несдержанного слуги о Её Величестве... В тот день блистательный рыцарь был куплен за жалкие сребренники. Филипп твердо решил, что не успокоится, пока не отдаст сверток его хозяину и получит возможность снова считать себя рыцарем и вернет себе честь и имя благородного номена.

Но найти Грегуара и его товарища ему не удалось. Не удалось даже разузнать, к свите которого из баронов они принадлежат. Дворец переживал набег толп номенов, после смерти Императора слетевшихся в столицу, подобно стае грифов, алчущих добычи и наживы. Каждый из них притащил с собой семейство и немалую свиту, так что количество людей, проживающих во дворце и его окрестностях, резко повысилось. Слуги сбились с ног, выполняя многочисленные прихоти скорбящих, да так, что, вопреки сложившемуся мнению, что у прислуги всегда хватает времени на любопытство, никто не смог вспомнить двух неприметных мужчин. Но Филипп не терял надежды. Тут главное - найти подход, какой-нибудь оригинальный способ освежить память людей. Мальчик напряженно думал..

Ноги сами вывели его за пределы Золотого города, и он не заметил, как, миновав узкую прослойку Служилого, очутился в ремесленной части Рунна. По сути, эта часть города представляла из себя множество маленьких рынков и рыночков, плавно перетекающих из одного в другой и бескрайним океаном разливающихся внутри высоких крепостных стен.
Здесь непрестанно чем-то торговали, так что мальчик решил воспользоваться предоставившейся оказией и непрестанно крутил головой в поисках чего-нибудь интересного. Его занесло на какую-то узенькую улочку, где собрались торговцы диковинками и необыкновенными чудесами. Филипп уже было решил поподробнее присмотреться к потрясающе красивым заморским раковинам, чтобы, возможно, купить одну такую для старшей сестры Жанны, как почувствовал, что кто-то дергает его за рукав.

- Номен, номен, я знаю, что вы ищете, - загадочно вращая маленькими глазками, перед Филиппом стоял паренек лет 8-9, грязный до невозможности и жутко лохматый. Он потянул Филиппа в сторону какой-то обшарпанной вида двери и продолжал шептать. - Номен, там, за этой дверью вам предскажут вашу судьбу, ваше будущее, вы сможете найти ответ на любой вопрос.
"На любой?, - пронеслось в голове. - Значит вот он - оригинальный подход!"
И он смело шагнул в мрачный провал двери.

Пройдя с десяток шагов по неосвещенному корридору, со всех сторон заставленному разной рухлядью, начиная громоздкими подсвечниками и заканчивая деревянным креслом-качалкой, ставшим прибежищем для нескольких поколений трудолюбивых пауков, паж Её Императорского Величества оказался в маленькой комнатке с низким потолком. Комнатушка была освещена лишь огарком свечи, вставленным в блестящий стеклянный шар, который, казалось, впитывал имеющиеся лепестки света, и испускал из себя таинственный полумрак, подозрительными клочьями свернувшийся в углах помещения.

- Сядь, мальчик мой, - произнес чей-то мягкий голос. Филипп вздрогнул и только сейчас заметил, что он в комнате не один. В дальнем углу боком к нему согнувшись стояла старушка, такая древняя, что она спокойно могла бы сойти за один из предметов мебелировки. Длинные серые лохмы свисали на её морщинистое лицо, цветастые лохмотья, которые она выдавала за одежду, были испещрены пятнами от пищи и воска. Она протянула скрученную артритом руку и указала на сундук, стоящий в другом конце комнаты. - Сядь.
Замерший было в углу, Филипп поспешил взгромоздиться на высоченный сундук и в нерешительности поболтал ногами.
- Молчи.
- Тебе не нужно ничего объяснять.
- Я знаю...
- ...зачем ты пришел.
- Знаю даже лучше...
- ...чем ты сам.
Старуха всё говорила и говорила, а мальчику казалось, что в комнате звучит несколько голосов, звучащих с разных сторон. бесконечно шепчущих ему, не давая вставить ни слова, завораживая, околдовывая своим шепотом, бесконечной сменой голосов, тембров, интонаций... Филипп с трудом боролся с так некстати начавшимися слипаться глазами. Зевнул.
- Старуха Гретта всегда знает, что нужно её клиентам.
"Это та самая ведьма! - пронеслось в голове мальчика. Она должна знать, где можно найти Грегуара!"
Он открыл рот, чтобы начать говорить, но не успел.
- Молчи, я сказала!
- Молчи...
- Молчи...
- ...и слушай.
- Меня не интересует то, что ты, как тебе кажется, хочешь у меня спросить. Я не занимаюсь пустяками.
- Гретта предсказывает судьбу, милый мальчик, и делает это лучше всех в этом городе, ты знал?
- А тебя ждет великая судьба...
- ...тебя полюбит прекрасная дева...
- ...ты станешь великим воином...
- ...тебя будут уважать и бояться!
- Ты легко достигнешь любых вершин, но...
- ...ничто не достаётся бесплатно!
Карга приблизила лицо к лицу Филиппа и больше не отрывала от него своих горящих глаз.
- У тебя есть некая вещь, мальчик...
- ...она досталась тебе не по праву, но...
- ...но может принести успех!
- Отдай мне эту вещь.
- И я подарю тебе могучий талисман, способный покорить сердце любой красавицы.
- Отдай мне эту вещь!
Голоса звучали все громче и громче, тени в комнате начали беспокойно шевелиться, а пламя от свечи вдруг взвилось чуть ли не до потолка. Филипп испуганно подался назад.
- Но... Вы не понимаете.. Я.. Должен вернуть...
- Отдай мне! Верни её мне!
На младшего Барна уставились необычайно расширенные зрачки, за которыми не было видно глаз ведьмы, что пугало еще больше, чем страшный голос, хриплыми завываниями промчавшийся по комнате, всколыхнувший занавески и взъерошивший волосы на голове юного пажа. Коротко вскрикнув от неожиданности, тот спрыгнул с места, кое-как увернулся от грязных рук, тянущихся к нему через стол, и стрелой вылетел из здания.

Услышав, как захлопнулась дверь за его спиной (уже второй раз за этот день, невольно подумалось ему), Филипп стремительно обернулся, чтобы перекреститься, избавився таким образом от порчи, которую могла навести на него ведьма. Сделав шаг назад, он не заметил, как наступил на что-то мягкое, резко подавшееся в сторону, быстро обернулся, чтобы извиниться. На него с ужасом смотрело маленькое существо, казалось бы перегнутое через самое себя. Разного размера глаза выпучились на миг то ли от боли, то ли от удивления. Неровную, болезненную кожу лица прикрывали свалявшиеся, маслянистые патлы, а губы кривились в странной гримасе...
- Изыди!! - храбро заорал Филипп и со всех ног припустил прочь из Ремесленного.

[Анриетта]

6 число месяца Полотна.
Дворец герцога Барна.

      Раннее утро как и всегда врывалось в дом криками просыпающихся горожан, стуком колес карет, лошадиным ржанием. Анриетта де Барна с закрытыми глазами стояла у окна, отодвинув штору и прислонив ладонь к холоду стекла. Она внимательно прислушивалась к тому, что будило город и жизнь вокруг, внутри и за пределами его. Город, который прятался от нее даже ни за окном, а за высоким забором, окружавшим особняк Красного Герцога – первого канцлера Рунна и…. ее отца. В комнату вошел Венсан:
- Я собрал то что ты отложила, сестра, - голос одного из братьев был едва ли ни сонным. – Неужели надо было будить меня ни свет, ни заря? По моему это вполне могли сделать слуги.
- Слуги понятия не имеют о том, как ценны эти книги, брат. И тебе это известно.
      Голос ее был отстраненным, а слова, обращенные к человеку, застывали на оконном стекле.
- Это точно, сестрица. Никогда не забуду, как они едва не испортили том моих любимых стихов. Помните, я вам читал их, - в голосе юноши послышалась странная гордость:

Мы шли. На север, на восход,
На прапорах неся орлов,
И пирамидами голов
Мы метили свои тихий ход.
Хундсфельдов было штуки три,
А пепелища не считали,
Ну а на то, что мы украли,
Сходи в музеи, посмотри.
Под золотым крылом орла
Мы прошагали четверть мира,
И алтари чужих кумиров
Палили всюду мы дотла.
Мы шли. Весь этот белый свет
Мы созерцали сквозь забрала;
И властный окрик генерала
Нам ветхий заменял завет.

      Ребенок внимательно выслушал и вдруг шагнул к брату, опуская ему руку на плечо:
- Вы так мечтаете о подвигах, Венсан?
      Юноша остановился на полуслове, замерев от неожиданного вопроса и ее движения. Анриетта смотрела прямо в глаза брата темными огнями, прячущимися в глубине ее глаз – словно прожигала что-то неведанное в его сознании или душе.
- Разве это не достойный путь любого молодого человека? Мне никогда не стать наследником или не добиться особых успехов на поприщах дипломатии подобно отцу. Но быть хорошим воином – я смогу.
      В голосе его звучала едва ли прикрытая гордость и уверенность. Анриетт еще несколько минут вглядывалась в лицо одного из старших братьев, а потом плавно убрала руку с его плеча, разворачиваясь и, уходя, бросая через плечо:
- Спасибо за помощь, Венсан. Мне пора, - уже в дверях ребенок на миг остановился, рассматривая что-то перед собой, а потом не глядя назад, веско добавил: - Леонард сочиняет очень хорошие стихи.
      Не дожидаясь реплики в ответ или хотя бы – слов прощания, Анриетта де Барна вышла из комнаты и строго, холодно посмотрела на служанку, с которой столкнулась едва ли ни лоб в лоб. Хорошенькое личико девушки исказила испуганная гримаса. Темно-карие глаза, цвета спелых каштанов не умели дарить тепла или надежды. Они лишь темнели, страшнее, чем грозовое небо. И даже вспышкам молний не было дано разрезать эту страшную тьму во взоре маленькой хозяйки.
- Простите, номени Анриетта. О, ради Каспиана всепрощающего, простите.
- Простить – что?
- Я не хотела вас напугать, - девушка окончательно сбилась, все больше теряясь от странного взгляда взрослого ребенка.
      Наконец она не выдержала и упала на колени, хватая тонкую ладонь девочки и прижимаясь к ней губами:
- Ради всепрощения….
      Анриетта брезгливо выдернула руку из вспотевших ладоней служаночки, натягивая тонкие, шелковые перчатки.
- Прочь, - холодно и резко.
      Ребенок уже шел дальше. Сегодня она уезжала на несколько дней за город и не хотела отвлекать себя подобными пустяками. За ней двое слуг с трудом тащили огромный сундук, две связки книг и еще один ручной работы ларец. Девочка шла, не поворачивая головы, привычно проходя длинный коридор вдоль которого находились многочисленные двери. За этими дверьми каждый из ее родных жил своей, закрытой от всех жизнью. Неожиданно ребенок остановился:
- Пьер, подойдите ко мне.
      Когда слуга приблизился, Анриетта молча указала ему на что-то у одной из дверей.
- Святый Спаситель, - пробормотал слуга, у которого глаза полезли на лоб от испуга.
- Вряд ли, - непонятно и холодно откликнулась девочка, поднимая руку и несколько раз постучав в дверь возле которой они остановились.
      В ответ – молчание. Затем еле слышный стон и шаги. Дверь приоткрылась, но неполностью. В щели видно недовольное лицо еще одного сына герцога де Барна.
- Какого демона принесло в такую рань?
      Анриетта, продолжая рассматривать что-то у себя под ногами, остановила жестом слугу, уже начавшего было говорить:
- Доброе утро, Жан-Пьер. Вам послание.
      Несколько мгновений царила тишина, видимо юноша давил в себе желание сказать насколько добрым может быть подобное утро, но, пересилив собственный нрав, в ответ послышалось:
- И вам того же, Анриетта. Давайте это послание и ступайте своей дорогой, - в голосе слышалась насмешка.
      Ребенок молча наклонился, подбирая «послание» и протягивая его брату сквозь щель в двери. В тонкой, девичьей руке, затянутой черной перчаткой была дохлая крыса, зажимающая в пасти голову дохлого же воробья. Юноша шарахнулся прочь от двери, а глаза его сестры, наконец, поймали его взор. Но губы ни скривились в усмешке, наоборот странно сжались:
- Кто-то вас очень любит, Жан-Пьер.
      Она помолчала, продолжая держать «дар», но затем, убедившись, что братец явно не заинтересован в «ответе», спросила:
- Если это вам не нужно – я заберу себе?
- Конечно, сестрица. Забирайте эту мерзость.
      Ребенок развернулся в обратную сторону и услышал голос, кинувший ей в спину из щели:
- Приятного аппетита.
      Анриетта чуть повернула голову и холодно бросила в ответ:
- Сами не поперхнитесь за завтраком, брат.
      Проходя мимо второго слуги, все еще державшего все ее вещи, Анриетта коротко приказала:
- Несите их в карету, Морис. Пьер, вы нужны мне.
      Ребенок очень быстро прошел обратно, спускаясь вниз и быстро проходя в крыло, где жили слуги. На минутку она задержалась, пока Пьер распахивал перед ней двери, еле поспевая за слишком быстрыми шагами своей госпожи. Холодные черты лица девочки не дрогнули, когда, войдя в нужную ей комнату, и держа в руке все тоже подношение, которое она нашла у двери брата, от нее шарахнулись несколько молодых служанок.
- Номени Анриетта! Пресвятой Каспиан! Что это?!
      Каштановые, холодные глаза нашли лишь одно лицо и буровили его безжалостно, пока та, на которую она смотрела, уже второй раз не опустилась перед ней на колени.
- Номени, простите….
      Анриетта не стала выслушивать речь девушки до конца, кинув в ее смазливое личико дохлых животных и негромко вздохнув:
- Так вот за что ты молила прощения, - тонкие пальцы сорвали перчатки с рук, отшвыривая их прочь. – Пьер, я хочу, чтобы ты проследил, как эта девушка сварит себе суп из этих тварей. И пусть съест все до последней ложки.
- Номени Анриетта! Она же отравится! Прогоните ее и дело с концом.
- Не вижу причины. Я сказала что она должна сделать, - темный взор встретился с уже даже не молящим, но пресмыкающимся взглядом служанки. – Тем более….
      Тут ребенок скривил презрительно губы:
- Она не умрет. Мертвые не умирают. Проследите за всем, Пьер. Вы знаете – я узнаю правду. И тогда вам не поздоровится, - она еще раз удостоила провинившуюся взглядом. – Роза, ваше место уже давно на кухне. Пьер, ту посудину, в которой она приготовит – выкиньте, как и все к чему она прикоснется. Это приказ.
      Девочка развернулась и ушла. Пока она проходила по отведенному для слуг крылу, голова ее была гордо поднята. И лишь выйдя вновь в знакомый коридор, ребенок остановился и тяжело вздохнул, сжимая руку в кулак и опуская голову на грудь. Перед глазами все плавно плыло, а надо было идти дальше. Уже слышались чьи-то шаги за спиной и девочка с удивлением поняла, что не узнает этих шагов. Она попыталась обернутся, но это стало роковым решением. Голова ее закружилась. Ребенок едва не упал, но чьи-то руки надежно подхватили тонкую фигурку, поднимая и бережно унося прочь из коридора.
      Когда Анриетта открыла глаза, голова ее покоилась на надежном плече, а возле губ находился стакан с теплым, разбавленным вином.
- Выпей, сестренка, - негромкий, ласковый голос.
      Девочка подняла глаза и посмотрела в родное лицо:
- Леонард, - слабый, но спокойный голос. И уверенный кивок в ответ.
- Он самый, Рия, - губ юноши коснулась едва уловимая смешинка. Так ее звали немногие. Всего двое.
      Ребенок осторожно взял бокал, который брат продолжал держать у ее губ, и сделал два глотка, чувствуя тепло, что так быстро пробежало по всему хрупкому телу.
- Куда-то собралась, сестренка? – ровно спросил юноша, внимательно следя за еле заметным румянцем, который появился на ее щеках.
- За город. Мне уже давно пора ехать.
- Я провожу.
      Он встал, забирая и отставляя в сторону стакан. Руки все еще крепко и надежно поддерживали ее. Да и сама девочка все еще не очень уверенно опиралась на руку своего старшего брата. Ее глаза внимательно смотрели на его грудь, затянутую черной, гвардейской формой:
- Я не узнала вас.
      Похоже было, что этот факт удивил ее как ни что другое. Леонард осторожно, но придирчиво поправил локон в прическе сестры и ровным голосом ответил:
- Ничего странного.
      Анриетта вскинула глаза, упираясь странным взглядом в нежно-сиреневый взор юноши. Но в ответ ей смотрела почти нежность, почти забота и ровная, холодная стена молчания, за которую было не заглянуть.
- Ты попрощалась с отцом?
- Еще вчера. – Девочка кивнула вдруг, выпрямляясь: - Проводите меня. До кареты.

[Сандра дэ Ла Прад]

6 день месяца Полотна.
Рунн. Шенбурнн.

      Облака кучными, ленивыми стадами плыли на городом - сердцем империи - Рунном. Сандра в который раз поразилась своим запутавшимся чувствам: ей нравилась столица, не смотря на постоянную боль и тревогу, которую она подарила вместе с вечным холодом, сковавшим сердце.
- Эстебан, а правда, что сердце может стучать по привычке?
- Номени Сандра? - не понимающе вскинул на нее глаза гвардеец, отвлекаясь от занятной игры – «двенадцать». Фигурки на доске уже перемешались так тесно, что, казалось, только чудо может их заставить разойтись. А между тем нужно было точными, оставшимися в запасе шагами вывести их из получившейся путаницы на другой край поля.
Сандра встряхнула рыжими кудрями, откидывая мысли прочь:
- Ах, опять какую-то глупость сказала, задумавшись, - улыбка заиграла на ее губах, когда она в свою очередь посмотрела на доску. - Номен Эстебан, вам не кажется, что мы с вами проигрываем?
- Номени Сандра, когда я с вами - мы всегда выигрываем, - отпарировал юноша, передвигая одну из фигурок на несколько шагов вперед и перепрыгивая величественных ее соседей.
      Фрейлина заинтересованно посмотрела на его действие и перевела взгляд на гордо откинувшегося в кресле гвардейца. Зеленые глаза скользили по его стройной фигуре, на миг останавливаясь на плечах, украшенных блестящими погонами, на серебристо-белоснежных линиях вышивки на рукавах,  что выгодно подчеркивала сильные руки. Девушка не могла понять, что так сильно беспокоит ее, пока Эстебан не решился прервать затянувшееся молчание:
- Надеюсь, я не запачкался во время нашей прогулки в саду? Вы так смотрите, номени.
      Сандра легко отмахнулась от сказанной им фразы, вскинув головку:
- Ваш внешний вид как всегда безупречен, номен Наглость, перескакивающий через головы влиятельных особ. Я вдруг вспомнила, что вы еще и - заслуженный метатель ваз...
- В неугодно забравшихся в ваши покои герцогов, - подхватил Эстебан, засверкав глазами при воспоминании.
      Фрейлина, не удержавшись, ответила сверкнувшим озорным взором, который тут же быстро  потух:
- Он очень опасен, Эстебан. Вы даже не представляете как. Лучше бы вы дали ему возможность высказать все то, что он собирался...
- И, возможно, оскорбить вас, номени Сандра? - юноша мотнул головой.
- Это не так опасно, как то что может ожидать вас, если Конрад кинет вам перчатку, - девушка откинулась в кресле, точеная рука мягко облокотилась на подлокотник, поддерживая рыжеволосую головку. В прозрачных, зеленых глазах светился тихий, так несвойственный им в повседневной суете свет.
      Эстебан уже собирался ответить с присущей ему бравадой, но вдруг просто улыбнулся, тоже удобно устраиваясь в кресле:
- Мне и жизни своей не жаль будет отдать за вас, номени Сандра.
      Длинные, темно-рыжие ресницы прикрыли мягкий свет глаз, но она не замедлила с ответом:
- Неужели вы думаете, что мне настолько безразлична ваша жизнь, номен Эстебан? - взгляды вновь встретились. - Поверьте, мне будет очень больно, если.. если мне сообщат о вашей гибели.
      Тонкие пальцы сжались в кулак, а на глаза набежала тень. Молодой гвардеец выдержал этот неожиданно потемневший взгляд и наклонился вперед, едва коснувшись пальцами сжавшегося кулачка девушки:
- Номени Сандра, я убью любого, кто посмеет огорчить вас подобными вестями. Потому что это будет ложь, - он уже выпрямился. – Правда, если вы загрустите - я предпочту сам выпрыгнуть из окна, потому что даже самая страшная гибель не так ужасна, как ваша грусть.
      Сандра фыркнула, как кошка:
- О да! Вы всего лишь истопчите королевские левкои, прыгнув на клумбу. А мне потом придется пояснять, кого это вы так испугались..
      В дверь постучали. Молодые люди переглянулись. Время уже было позднее, они собирались прощаться после последней партии в "двенадцать", которыми забавляли себя почти каждый вечер. Сандра одетая в изысканное, черно-белое неглиже почувствовала странный холод прошлого опять подступивший к ее сердцу: «Так порой приглашали к Александру.. Стук в дверь и ты должен идти. Как раз - его время...» Вошедшая Энн присела в реверансе:
- Его светлость, герцог Этьен де Нортми.
- Я подожду у дверей, номени Сандра, - принял как всегда безапелляционное решение Эстебан.
      Она кивнула, размышляя что понадобилось у нее так поздно Черному Герцогу. Сандра оглянулась на зеркало, поправляя халат так, чтобы была видна нижняя сорочка черного шелка с белоснежной вышивкой, украшающей ее лиф. Казалось, что недавно отступившая зима оставила своей северной дочери подарок в виде этой удивительной вышивки, которую она сама, тщательно продумав, вышивала целый месяц. Ни халату, ни сорочке не дана была возможность прикрыть вызывающую, высокую грудь девушки и поэтому Сандра милостиво позволила пушистым кудрям укрыть ее плечи, как драгоценным, едва ощутимым покрывалом. Все это заняло считанные секунды и девушка шагнула прочь, отступая в тень за шторы. Почти одновременно с ее движением, в свете свечей появился Этьен де Нортми. Не давая ему времени на скуку или особо тщательный осмотр ее комнаты, Сандра вышла из-за штор, оставшись на несколько мгновений в тени и разглядывая позднего гостя:
- Доброго вечера, мой герцог, - она медленно прошла к креслу, очаровательно улыбаясь. – Прошу, ваша светлость, присаживайтесь. Чем могу служить в столь поздний час?
- Прошу прощения за неурочный визит, - оставаясь стоять, негромко сказал Этьен, не сводя с нее пристального взора, от которого наверняка не укрылся ни ее вызывающий наряд, ни завораживающая улыбка. – Мне необходимо сказать вам несколько слов, а время – увы – так мало и оно столь быстро бежит.
      Сандра не стала заставлять себя ждать, присаживаясь в кресло и еще раз указывая герцогу на место напротив себя. На губах ее играла улыбка, а в глазах застыл немой вопрос:
- О, да. Время никому не подвластно.
- Пока лишь, - задумавшись о своем, откликнулся Этьен. – Но я ни о нем хотел говорить с вами, номени. Я пришел просить вашей руки для своего сына.
      Коротко и ясно, словно разрубив какой-то ему видимый узел. Девушка поняла неожиданно, что так оно и было: «О, боги.. За что?» Но в ответ, лишь подняла брови, выказывая удивление и недоверие:
- Ваша светлость, простите, но…. Вам же известно кто я? Неужели вы способны взять в свою семью подобную.. невестку? – зеленные глаза сверкнули, встречаясь с тяжелым взглядом герцога. – Всем известно о чести и честности имени герцога де Нортми.
      Она ждала, что он скажет в ответ что-то резкое или решительно отмахнется от ее слов:
- Мне известно все. – твердо сказал Этьен. – Но Господь велел прощать заблудших и помогать нуждающимся. Честь в том, чтобы забыть о прошлом, и думать о будущем.
      Сандра отвела глаза, вглядываясь в наступающую за окном тьму, и задумчиво продолжила:
- Но в настоящем, мой герцог, ваш сын в тюрьме. Как можете вы быть уверены в том, что он согласен взять меня в жены?
      Она не повернулась, предпочитая слышать лишь голос, который стальным лезвием продолжал раздирать неведомый ей узел на части:
- Я знаю своего сына.
      Сандра перевела задумчивый взор на Черного Герцога, продолжавшего смотреть прямо на нее. Грудь ее высоко поднялась:
- К сожалению, я не могу ответить однозначно на ваше предложение, ваша светлость. Моей рукой распоряжаюсь не только я, но и мой брат. Поэтому разрешите придержать ответ до его приезда и ознакомления с вашим предложением, - она еще раз глубоко вздохнула. – Тем более, что теперь уже недолго осталось ждать.
      Правая рука девушки легко поднялась вслед вставшему с кресла герцогу. Этьен склонился и поцеловал кончики ее пальцев:
- Думаю Ваш брат примет правильное решение. Спокойной ночи, Сандра.
      Герцог поклонился и вышел. Едва дверь закрылась за ним, как на пороге возник Эстебан, вопросительно посмотревший на свою подопечную. Сандра молча покачала головой, протягивая ему левую руку:
- До завтра, Эстебан.
      Юноша заглянул в ее глаза, сжимая прохладные пальчики девичьей руки и прежде, чем поцеловать, легко согрел их дыханием, вызвав улыбку:
- Добрых вам снов, номени Сандра.
- И вам того же, незаменимый мой Рыцарь Наглости.
      Через минуту в комнате была лишь она и свечи, не дающие тьме шанса окружить свою рыжеволосую хозяйку. Ярко-оранжевые язычки пламени танцевали перед пустым, зеленым взором, в котором зарождался смех и холодное презрение к самой себе: «Интересно, сколько нужно написать на табличке золотых империалов, чтобы оценить себя? Пожалуй, многие в империи поспорили бы перебивая цены друг у друга…. А вместо наложницы – получили бы куклу. Впрочем, кому это интересно. Главное, что можно взять руку. А сердце… оно будет стучать по привычке холодным осколком». Рука потянулась к огонькам, решительно сжимая ближайший. Боль привела ее в чувство и она поднялась с кресла, выпрямившись и еще раз глянув в холодное отражение самой себя в серебре огромного зеркала. Ни одной мысли не отражалось в глазах или на лице. А боль в сердце была лишь показушной памятью прошлого, от которого ей не дано было избавится. Ни здесь, ни сейчас, никогда. Фрейлина прошла в спальню, где, упав на постель, закрыла глаза и успокаивающе положила руку на сердце.

[Брат Ивар]

7 число месяца Полотна.
Тюрьма.

- Спаси и сохрани тех, кто сворачивая с пути твоего блуждают во тьме неверия и лжи, - он стоял, склонив голову, и шептал эти слова. Брат Ивар повторял их снова, сжимая в руке тонкую  ткань, что укрывала молитвенник. Под закрытыми веками витал образ, который уже второй день мучительным видением представал перед ним, не желая покидать его сознания. Коленопреклонения, молитвы и даже самобичевание не помогали. Образ продолжал витать недосягаемым соблазном. Он позволил себе день не возвращаться к делам, пытаясь справится с наваждением и понимая, что лишь уничтожив ту, которая околдовала его, сможет покончить с кошмаром. Брат Ивар поднялся с колен и решительно вышел из комнаты, намереваясь как всегда зайти в свой кабинет перед тем, как пойти на очередной допрос маркиза Нортми. Но, не доходя до двери, остановился. Нет, он не пойдет туда просто так. Ивар достал спрятанный на груди образ Спасителя и с ним прошел вперед, освящая все, что видел. И все равно - она опять была тут, рядом: близко и далеко. Из груди вырвалось святое слово перечеркнутое проклятием: "Ведьма!" Святой образ выпал из руки. Человек застыл, понимая свое бессилие и безотчетно сжимая кулаки. Посторонний стук ворвался в его сознание:
- Ваше святейшество, все готово.
- Подготовьте арестованных гвардейцев. Сегодня я сделаю решающий ход. Как чувствует себя маркиз?
- Он молчит.
- Да? Это не хорошо. Но мы побеседуем.
      Войдя в камеру, святой брат привычно оглядел своего знатного пленника и едва заметно улыбнулся, приближаясь:
- Вы сегодня плохо выглядите, маркиз.
      В ответ раздался лишь звон цепи. Ивар продолжал стоять, ожидая. Но его пленник отличался ни меньшим упорством или упрямством. Брат Ивар отступил и кивнул своим подручным, усаживаясь на жесткий стул и сводя брови:
- Сегодня мне бы хотелось поговорить с вами, капитан Нортми. Время пришло и оно требует ответов...
- Время? Или вы? - глухой голос пленника заставил священника вздрогнуть от неожиданности.
      Ивар нахмурился еще сильнее, понимая: что-то идет совсем не по плану. Ни по его плану. Но это - поправимо. Еще один знак подручным и в комнату вводят одного из гвардейцев, который с трудом передвигает затекшие ноги. Голова его безвольно болталась из стороны в сторону и видно было, что он слабо соображает, где он и что с ним. Его ловко подхватили под руки, прислоняя к столбу, что стоял прямо напротив закованного в цепи капитана. Духовник внимательно следил за маркизом и отметил едва различимое движение: так огромный валун едва качнувшись от подземного толчка – готовится скатится на головы тех, кто попадется на его пути. Но здесь не было тех, кто бы боялся вдруг просыпающейся силы простого человека. «Простого? О, нет. Он тоже околдован. Мой долг спасти его, даже вопреки желанию его. Я понимаю: сладостнее остаться в колдовском мареве. Гораздо сладостнее, чем услышать жестокое слово Творца». Пока брат Ивар размышлял, введенного гвардейца приковали к столбу безжалостно, вывернув руки. Несчастный висел в самой неудобной позе и тяжело дышал, сдерживая стоны, которые наверняка рвались из его груди. Ивар посмотрел на Клауса:
- Начинай с молитвой, сын мой.
      Клаус неторопливо надел на шею несчастному специальную, широкую полоску особой ткани, что пропитываясь потом будет затягиваться вокруг шеи, больно впиваясь в тело и лишая дыхания. Роман, что стоял чуть в стороне, поднес «собрату» здоровый кнут и сам взял такой же. Ивар поднял глаза к потолку, набожно шепча:
- Первые врата очищения.
      Гвардеец в немом ужасе уставился на приближающихся мучителей, говорить он не мог. Брат Ивар точно знал, что язык у него онемел – еще одно хитрое зелье. Говорить сегодня должен другой. Белесо-голубые глаза закрылись, внутренний голос читал молитву, ожидая привычного крика, как спасения. Но его не было. Раздался усталый и невыразительный вопрос:
- Что вы хотите?
      Ивар недовольно посмотрел на своего пленника, не веря тому, что слышит, но потом, поразмыслив, решил, что так будет даже лучше. Небольшое движение руки – Роман убирает свой кнут, а Клаус еще сильнее затягивает цепи на руках гвардейца, который преданно уставился на своего капитана: «Влюбленный что ли? Богопротивники!» Духовник медленно встал и размеренно начал:
- Признаете ли вы, маркиз де Нортми, себя виновным в развращении невинно убиенного помазанника Спасителя нашего? Желаете ли вы покаяться в этом богомерзком поступке и раскаявшись понести наказание за него? Назовете ли вы тех, кто подговорил вас на подобные действия?
- Минуточку! – капитан, словно от спячки очнулся. – Я правильно вас понял, что вы – признавая меня виновным во всех мыслимых грехах против государя – усомнились в том, что я мог один все это задумать и сделать? Так мы не договоримся.
      Последние слова были сказаны с такой откровенной наглостью и безмерным вызовом, что брат Ивар впервые потеряв самоконтроль, яростно двинулся в сторону капитана:
- Изволите надсмехаться над священной верой и правдой? Позволяете себе….
- Нет, - прервал говорившего маркиз. – Не позволяю думать о вас и вере – в едином лице.
      Ивар почувствовал, как во рту разливается горечь и решительно махнул рукой Роману, который резким движением поднял гибкий, сверкнувший металлом кнут и стремительно обрушил его на руки висящего на столбе гвардейца. Со вторым ударом он не спешил, поджидая, когда ударит Клаус. На свежий рубец обрушился еще один удар, впиваясь в плоть податливую и безропотную. Гвардеец глухо застонал, а следующий удар уже догонял предыдущий. Еще и еще. Брат Ивар шагами отсчитывал отмерянное, не обращая внимания на напряженно следящего за происходящим капитана. Но когда удары с рук переместились на живот и ноги несчастного, вновь раздался холодный, яростный голос:
- Признаю себя виновным в том, что развратил половину двора его императорского величества и саму особу императора Александра.
- По наущению…. – пожелал вдруг продолжить Ивар, но маркиз недоуменно уставился на своего допросчика.
- Напомните мне роль, любезный, кажется, ваша кухня отшибает память даже у таких как я.
      Гвардеец, на время оставленный мучителями, подрагивал в судороге, что охватывала его тело. А его мучители уже подготавливали прижигающее раны средство, накаляя свои страшные прутья до красноты. Рты обоих палачей ухмылялись, напоминая страшные маски. Черты лица капитана оставались невозмутимыми, как и у его стража, но внутренняя борьба достигла такого пика, что оба казалось прикипели взглядами друг к другу.
- Святой отец, вас зовут наверх.
      Ивар не любил, когда его работу прерывали на полпути, а потому решительно ответил:
- Позже.
- Но….
- Позже, я сказал!
      Он опять махнул рукой, отворачиваясь от маркиза, но палачи не успели ничего сделать, так как Никола Нортми явно не привык к такому обращению, поднимаясь с места и роняя одно слово за другим, сопровождая их ледяным звоном цепей, в которые был закован:
- Я еще не договорил. Со мной в сговоре были Лукавый и Спаситель в одном лице, то есть….
- Замолчите, маркиз де Нортми, - негромкий, властный голос.
      Обернувшийся на его звук, брат Ивар склонился, приветствуя вошедшего кардинала и мысленно творя еще одну молитву о спасении. Кардинал Рунна осмотрел все вокруг себя и сделал знак, призывая к себе своего представителя и уже всем знакомым, ироничным голосом вымолвил:
- Так как ожидать вас мне было некогда – придется теперь поторопиться и вам, сын мой. Прошу вас, за мной.
      Ивар вышел следом за кардиналом в коридор, плотно прикрыв за собой дверь камеры, и встречаясь взглядом с непроницаемыми глазами его высокопреосвященства. Бледно-голубые глаза не выдержали поединка и опустились:
- Вы должны меня понять, Ваше Преосвященство. Это заговор колдунов. Человек в камере – зачарован и только начал осознавать это. Еще немного и я смогу раскрыть его для света истины. А также смогу спасти всех тех, кто еще подвергается колдовскому воздействию ведьминской ворожбы.
      Руиз ждал, пока духовник выговорится, а затем протянул руку и коснулся тут же опустившейся в ожидании благословения головы:
- Вам, брат мой, нужен сон и покой. Время для размышлений – бесценно. Особенно, когда это размышления о собственной душе. Уверен, что у вас не так много времени остается для самого себя и это плохо. Вы забываетесь и забываете то, что вам говорят. Разве я приказывал вам пытать? Вести следствие? Раскрывать собственные мысли на этот счет – ни наша с вами дорога. Вам нужен покой, мой бедный, заплутавший брат, - рука кардинала с головы скользнула на плечо остолбеневшего брата Ивара, который не мог поверить услышанному. – Я придумал, как вам предоставить этот покой. Вы займете место капитана Нортми в его камере. С той лишь разницей: вас не будут водить на допросы. Но это не значит, что дух ваш будет свободен от них. Подумайте о себе, сын мой.
      Кардинал Рунна чуть приподнял руку с плеча священника, все еще прибывающего в шоке. Повинующиеся этому жесту стражники бросились к брату Ивару и встали по разным сторонам от него, ожидая дальнейших указаний. Кардинал кивнул головой и развернулся к двери недавно покинутой им камеры. Ивар не выдержал и спросил:
- Но если… если я займу место капитана Нортми, то что будет с ним? Мы.. то есть – я еще не закончил…. Понимаете? Там еще вопросы, которые….
- Очень хорошо понимаю. Вот куда пойдет и пойдет ли маркиз Никола де Нортми – мне и предстоит решить, - Руиз вздохнул и добавил: - Решить вместе с самим маркизом.
      Перед носом удивленного брата Ивара открылась и закрылась дверь камеры, в которой он еще недавно чувствовал себя единым Спасителем и Просветителем. Закрылось его единственное спасение.. и вновь нахлынула волна наваждения, которое уже никогда не покинет его: «Защити!»

[Кардинал Руиз]

7 день месяца Полотна.
Рунн. Тюрьма. Далее – резиденция кардинала.

      После разговора с ее величеством кардинал не стал торопится, отведя себе день на раздумья о своих дальнейших действиях. И лишь спустя сутки – отправился в тюрьму, где содержался маркиз де Нортми.
      Для роли спасителя или утешителя Руиз никогда не считал себя способным, вот изучать то, что скрыто глубоко в человеческом разуме – это действительно представляло интерес. Но мир далек от идеала, какой виделся ему. Наоборот, лишние знания приближают печальное завершение любых высоких устремлений. Или это время так диктует. В свое время ему очень повезло, его знания обратили на себя внимание не только Великой Экклесии, но и поистине ученых, чьи имена озаряли знающих светом надежды. Но уже давно они остались лишь в памяти своих учеников. Тайны Ордена, хранящиеся из века в век, представляли из себя по больше части устные пересказы и редкие, секретные записи. Последние были утеряны и с великим трудом восстанавливались потомками по обрывочным сведениям. И вот теперь, вместо того, чтобы заняться новыми, недавно доставленными к нему рукописями – он вынужден проверять то, как действует назначенный и действующий по его слову представитель. «По моему слову? Чушь. Все они слышат в своих головах лишь один голос – свой собственный. Игру воображения почитают за слово Спасителя. Верят в это и вершат именем его правый суд. Не задумываясь ни на секунду о том, кто прав – кто виноват…. Несчастные». Руиз вошел в кабинет, где обычно должен был находиться брат Ивар – духовный наставник этого печального удела. Темные глаза неторопливо осматривали все вокруг, дожидаясь, когда придет собрат.
- Простите, Ваше Преосвященство, но брат Ивар очень занят. Я доложил, а он, - заикающийся и неуклюжий писака из разряда тех, кто не прислушиваясь к смыслу слов строчат свои бумажки, быстро надоел и Руиз поднял руку, останавливая докладчика: - Простите….
      Последние слова были еле слышным шепотом и кардинал вздохнул:
- Ну если бы все пути были гладкими – жизнь быстро бы наскучила. У вас веселая жизнь, сын мой? Впрочем, мы отвлекаемся с вами праздными разговорами. Проводите меня к столь занятому собрату.
      Тюремный писарь склонился перед благословляющего его рукой и засеменил впереди, указывая дорогу. Мысли кардинала опять ушли в далекие от всего окружающего дали и вернулись в действительность лишь, когда он переступил порог камеры и услышал слова:
- Я еще не договорил. Со мной в сговоре были Лукавый и Спаситель в одном лице, то есть….
- Замолчите, маркиз де Нортми.
      Можно бесконечно хвалить в молитвах Всевышнего, можно проклинать того, кто предал или обманул его, но столь холодная и безразличная похвальба и пустозвонство – ребячество какое-то. Кардинал внимательно и пристально осмотрел каждого из присутствующих, отмечая, что ни один не дорос еще до сложных, смертельных игр, где важен ни ты сам, а то – немногое, что еще можно спасти. Эти остались детьми с опасными, но все же детскими игрушками и похвальбой у кого и что лучше выходит. Священник вздохнул и поманил к себе духовника, который со смиренным поклоном последовал за ним. Вместе они вышли за двери. Решение о том, что он сделает для своего поверенного уже давно появилось в его голове. Еще во время разговора с Императрицей Эрминой, сейчас Руиз лишь укрепился в мыслях насчет брата Ивара: «Слепая вера – страшное оружие. Особенно в руках малого ребенка. Но пока есть шанс на спасение – нужно его использовать». Распорядившись насчет Ивара и не возвращаясь уже к нему в мыслях, кардинал вновь вошел в камеру и медленно спустился по ступеням, жестом приказывая снять с маркиза цепи, которыми он явно гордился едва ли не больше, чем всем своим видом. Пока двое палачей занимались капитаном, кардинал приблизился к поникшему у столба гвардейцу и осмотрел его с пристрастием доктора у постели больного:
- Его тоже снимите и положите… - он оглянулся в поисках чего-то подходящего под слово «постель», но не найдя, указал на стол. – Да хотя бы сюда.
      Пока израненного гвардейца укладывали, Руиз неторопливо достал из одного из карманов своей рясы склянку, повернулся и попросил принести стакан воды. Воду он тоже весьма внимательно осмотрел и даже слегка попробовал на вкус, прежде чем влить в нее несколько капель из своей склянки. Получилась золотистая смесь, которую священник осторожно влил в рот пришедшего в себя гвардейца:
- Не бойтесь, сын мой. Хуже не будет, хотя и облегчения не обещаю. Это лишь слабая помощь вашим силам. А их у вас много. Соберитесь, мужайтесь и не отчаивайтесь, - негромкий голос кардинала смолк.
Лежащий на столе гвардеец закрыл глаза и глубоко вздохнул. Его преосвященство отдал еще одно распоряжения палачам и молча проводил их взглядом, следя за тем, как они осторожно выносят свою недавнюю жертву из камеры. Лишь когда за ними закрылась дверь, кардинал вновь обратил свое внимание на маркиза де Нортми. Тот также с некоторой заинтересованностью смотрел на еще одного своего собеседника:
- Вы не заскучали еще, маркиз? Вы так царственно умеете скучать.
- Почему вы спрашиваете? У меня появится возможность развеяться?
- Не уверен, сын мой. Я вообще не склонен отвечать за людей, которые уже и сами по виду своему – ни дети, но чьи поступки говорят о прямопротивоположном. Меня беспокоят те, кто заботится о вот таких «взрослых» детях. Знаете, как трепетные родители они боятся, что увлекающееся проказами дитё сломает себе шею или набьет шишку, не понимая, что это просто необходимо порой. Иначе не проживешь.
- Вы мне льстите.
- Вы на это напрашиваетесь. Впрочем, вот вам задачка: идите на все четыре стороны, маркиз Никола де Нортми. Вы свободны.
      Кардинал развернулся и не оборачиваясь вышел из камеры, размышляя об ожидающих его дома рукописях, которые еще никто не читал. По крайне мере хочется верить, что их никто не читал: «Читать и понять то, что читаешь – это весьма различные вещи».

      Убедившись, что все сделано по его слову, кардинал Каноре де Руиз, неторопливо покидал здание тюрьмы. Церковная тюрьма никогда не производила на него особого впечатления, но в ее камерах он встречал тех, кто более чем ощутил в себе силу, набранную этими серыми, затхлыми и непоколебимыми стенами. Здесь содержались как простые люди, так и высокопоставленные лица империи. В этих стенах проводили свои дни и откровенцы, и экклетики. Кардинал остановился, ожидая, когда ему откроют дверь и привычным движением руки благословляя охранников, чьи лица не выражали ничего. «Слепы. Тоже слепы и не скажут ни о чем, пока не ощутят слабость и бессилие перед испытаниями. Ивару придется многое осознать. Его поступок продиктован его гордыней». Руиз вышел из тюрьмы, быстро проходя в свою карету. Его мысли привычно и методично раскладывали полученную информацию. Воспоминаниями он был на три дня позади нынешнего дня. Он встречал молодого человека, который принес письмо из прошлого. Да и сам этот юноша был – прошлым. Только не подозревал об этом. Он был зеркальным отражением того, кто правил этим миром долгие десять лет. Кардинал откинулся на подушки, удобно окружившие его в карете и прикрыл глаза, размышляя: «Удивительно насколько непохожи бывают два лица, которые созданы по образу и подобию друг друга. Их такими создала та самая неповторимая рука, которую принято считать благословением. И …. Гордыня.» Губы священника тронула саркастическая улыбка: «Избиение откровенцев.. да, я помню что говорили об этом и как это подавалось. Никто не может сказать, что в ту ночь откровенцы были предупреждены. Их действительно застали врасплох. А если быть честным перед самим собой: упредили их действия. Ни раз сами откровенцы вырезали в захваченных землях экклесиастов и детей, и стариков, и женщин. Какая разница – кто перед тобой? Главное, что у него на челе написана едва видимая простому человеку, но очевидная для фанатика веры – печать. Печать иноверия. Печать того, что они творят свои молитвы по разному. И не важно, что молятся они одному богу. И даже зовут его одним именем. А эти их понятия «о чести»…. Что может быть глупее дуэлей, на которых за неполные пять лет во время правления Константина погибло около 2000 человек. В судебных делах говорилось, что большая часть погибших были – экклетиками. После этого умение владеть шпагой стали шлифовать, считая что только она может служить весомым доказательством правоты слова. Гордыня…. И мученический венец. В данный момент он украшает тех, кто называет гибель императора – карой небесной. О да. Проще думать, что его настигло проклятие, которым «наградил» венценосного Александра Монбар. Проще решить, что ты всего лишь свято верил в это проклятие и тем.. помог его исполнению. Проще служить, исполняясь гордостью за свою службу и мысленно каждый день проклинать того, кому служишь? Как много загадок таит в себе разум человеческий и какая тьма царит в сердце его». Кардинал почувствовал, что карета остановилась и выпрямился, возвращаясь в настоящее.
- Прибыли, Ваше Преосвященство.
- Благодарю вас, сын мой.
      Кардинал Рунна медленно пересек двор своего дворца, направляясь в небольшую часовню, в которой он любил размышлять. Здание ее было поразительно неказистым на вид. Казалось, что здание часовенки может вот-вот рухнуть. Руиз вошел внутрь и привычно прошел к алтарю, приклоняя перед ним одно колено. Несколько мгновений он стоял в молчании, чувствуя, как уходят из головы все размышления о прошлом, где он не мог ничего изменить. Седовласый мужчина поднялся, глядя непроницаемо черными глазами на облик спасителя над алтарем:
- Именем твоим, но делами нашими – да обретется мир на земле этой.
- Это все, чего вы желаете, святой отец?
- Ты здесь, Константин? – вопрос был больше похож на утверждение. –  Надеюсь, что ты не покидал моего дома? Мне не хотелось бы сейчас своеволия от того, кто всегда поражал послушанием.
- Я сделал всё как вы просили, отец Симеон. Да и куда мне отлучаться? Ваш дом лучше других подходит в этом городе грешников для молитв и раздумий
      Кардинал улыбнулся и, отведя глаза от образа, посмотрел на юного монаха. Лицо юноши скрывал капюшон, под которым сложно было разглядеть черты столь поразительно схожие со слишком знакомым Его Преосвященству лицом:
- Вот как? Город грешников, - кардинал задумчиво помолчал. – Кто мы такие, добрый собрат, чтобы судить о грехах чужих?
      Молодой человек опустил голову, но Руиз не дал ему время для ответа:
- Расскажи, что привело тебя ко мне. И чем, кроме скромного приюта в этом доме, я могу помочь.
- Я поведаю вам о свём путешествии Ваше Преосвященство. Но, сначала, прошу скажите, что случилось с Орденом Клинка Господнего?, - в дрогнувшем голосе послышалась неподдельная боль.
      «О, да, Монбар, как умело ты прокладывал пути для гордых сердец. Они думают, что просвещают народы именем Каспиана, а на самом деле лишь являются орудием в руках тех, кто умеет пользоваться им».
- Уничтожен. Разве этого недостаточно для того, чтобы забыть? Что хочешь еще ты узнать, сын мой? Чем можешь ты помочь тем, кто еще жив?
      Капюшон слетел с головы, обнажив коротко подстриженные белокурые волосы и лицо, чью красоту воспевали одни и проклинали другие. Каноре покачал головой: «Что за тайна связывает этих людей? Почему один сверкал в сердце империи, а другой был отправлен в неведение..

[Электра Флавио]

7 день месяца Полотна. Рунн. Резиденция Флавио.

Музыка: The Prodigy – Your Love

   Вот и Страд уехал… Сорвался куда-то опять, словно там пожар, оставив беременную жену. Не братик, а ураган, честное слово. Впрочем, это в его стиле.
   Теперь скачет вместе со своими «отъявленными честными гражданами» вдоль деревьев, которые тянут к нему свои корявые голые руки в бессильной и бессмысленной мольбе; вдоль домов, где крестьяне уныло пьют, глядя за окно; вдоль замков баронов, у дочек которых от общей неопрятности никогда не проходят прыщи… А зачем все? Об этом мы узнаем только позже.
   Я же наоборот люблю дом. Вот вы сами посмотрите – ну, посмотрите же! – как на улице сейчас плохо! А у меня тут тепло и уютно, есть где на мягкое прилечь, есть где с книжкой присесть – вот чего еще людям надо? Никогда не пойму таких вот, как Страд, «скакунов».
   Я потянулась с блаженной улыбкой, забросив руки за спинку обитого красным бархатом кресла, в котором сидела. Хорошо! Вообще, лучшее слово для обозначения моего дома – «мягко». Всюду мягкая мебель, на полах пушистые кирийские ковры, стены обиты шелком мягких оттенков. Тут только отдыхают.
   Однако отдых отдыхом, а братик просил… Поднялась, глянула в окно – ух, зябко! – укуталась в поданную Эммой теплую накидку с рысьим мехом и побежала в семейный дом.
   Брать охрану было бессмыслицей – дело в том, что мой маленький домик, или, как его называют, «Девичий дом», находится внутри ограды, опоясывающей руннские владения Флавио. Если не принимать во внимание разделяющий нас сад, то можно сказать, что я живу дверь в дверь с остальной семьей.
   Но сад все же был. Безлистные деревья были совершенно неотличимы друг от друга, и только память подсказывала, где тут, собственно, яблоня, а где какой-нибудь бук. Дорожка из белой плитки не особенно прихотливо змеилась по раскисшей временно земле.
   Накрапывало. Днем вообще был ливень, но теперь на мою кожу нет-нет да падали лишь его жалкие следы. Таким дождиком в дом не загонишь даже меня – дочь герцога, которой положено быть изнеженной и пугливой «дворяночкой». Впрочем, я все равно шла как могла быстро.
   Трехэтажный manor выглядел несколько зловеще, словно убежище весьма небедных вампиров. А что? Страду пошло бы пить кровушку невинных девушек – он и так в молодости, до Анны, проливал кровь таковых… ну, не много, но часто. Не положено мне об этом думать, если бы закутанные в нравственность и мораль мои ровесницы или их матери и воспитатели узнали - какие мысли иногда вертятся в моей прехорошенькой головке, их бы точно удар хватил, если бы им хватило духу прочитать эти мысли. Но им не хватит. Ни духу, ни сил. Так что и у меня целый список людей, которых надо покусать. Шучу, конечно.
   Лодовико, наш дворецкий в Рунне, прямой, словно гвардеец, старик с шикарной седой шевелюрой лично принял у меня из рук накидку, я же оставила сапожки (к тому времени. Как я вернусь сюда, они уже будут блестеть) и двинулась в поисках Анны. Ковры из все той же солнечной Кирии приглушали мой шаг, а многочисленные увековеченные в холсте Флавио смотрели на меня несколько выжидательно. У одного портрета я даже остановилась…
   Эсмеральда Флавио – явилась причиной гибели девятнадцати юных дворян, а потом вышла замуж за собственного телохранителя, ради такого случая возведенного ее отцом в рыцарское достоинство. Так начались Ченто-Флавио.
Ох и красивая у меня была пра…пратетка! Темные волосы, не испорченные обычными для того времени прическами, огромные зеленые глазищи и ухмылка в стиле «не уйдешь». Интересно, какой у нее характер был? Явно не тихий и скромный… Хотелось бы с ней встретиться, честное слово.
   Впрочем, сейчас у меня встреча с совершенно другой дамой, носящей фамилию Флавио…
   - Анна? Ты тут?
   - Эла…
   Мы были в кабинете. Аннет только что что-то писала, но теперь она уже сидела вполоборота ко мне. Щеки ее чуть румянились... но, в общем-то, для нее это нормально.
   - Анна, скажи сразу!
   - Ты о чем? – легкая полуулыбка и отражение тускло-желтого сияние - понимает о чем будет разговор.
   - Ты намереваешься мне племянника подарить? Так ведь?
   - Ну… да… - глаза чуть в пол, еще немного румянца и яркий желтый блеск радости.
   Я немедленно бросилась невестке на шею – а что, мы люди хоть и светские, но все-таки живые!
   - Ой, Аннет! Ой, как я за вас рада! А давно? А как назовете? А кого больше ждешь – мальчика или девочку?
   - Электра, ну подожди, не так быстро – смех и медно-красный оттенок гордости в мыслях – сейчас расскажу.. Кажется четвертый месяц или даже чуть больше. Милая женщина, которая осмотрела меня по просьбе твоего отца сказала именно так. Кого жду? О, да какая разница. Я буду рада и сыну, и дочке. А имя - мы потом подумаем это. Может быть Страд сам захочет назвать..
   - Ну да, ну да. Он назовет… Хорошо, если всего лишь почтит память дяди и остановится на Орландо… Может ведь и Андрэ выбрать!
   Черная точка страха – такого неразумного и от этого, наверное, уже могущего называться материнским.
   - Эла, пожалуйста, не нужно.. Вдруг беду накликаем.
   - Зато люди хорошие – философски отозвалась я.
   Вокруг ее головы мелькнуло синеватое сомнение, но спорить не стала... Страд как-то пожаловался на их разногласия по поводу дяди Андрэ. Мне он скорее нравился – всегда такой веселый был с нами, рассказывал всякую всячину. Да и родич он наш – двоюродный дядя все же. Жаль, бывал редко… А теперь уж и не будет. Страд его уважал всегда, и сына всегда мог назвать.
   - Зато если дочь будет, может, твой брат согласится на Натали или хотя бы на Шарлотту… - фиолетовая печаль… тут не до шуток.
   - Ну, может… Если что, я уговорю! – я подмигнула невестке.

***

   Так мы проболтали еще пару часов, а потом я решила, что пора и честь знать, и побежала в свое гнездышко.
   Все-таки Анна у нас хорошая, Страд мог бы и поменьше вертеть своим аристократическим носом. Да и вообще, меня б кто так любил – мне б вообще ничего больше не надо было. Честно говоря, мне, с моими фокусами, даже находиться рядом с Анной приятно – у ее темно-алой любви можно прямо-таки греться, как у костра. А Страд… ну, может, когда набегается…
   Я немножко почитала… собиралась уже спать, но… пожалуй, не так быстро.
   Дотянувшись до золотого шнура, я позвонила и откинулась на кровать, думая, кто придет. Эмма? Или, может, кьезанка Агата?
   Вошла иберийка Эстер, невысокая, полненькая брюнетка с весьма милым личиком. Болотно-зеленый оттенок недозадушенного стыда тяжелым покрывалом накрывал смущенное бордовое желание.
   Ну что ж… тоже хорошо, подумала я и поманила служанку пальцем…
   - Вы звонили, госпожа Электра?
   - Да, – усмехаюсь, - садись ко мне…
   Эстер присела рядом и привычно принялась перебирать мои волосы. Я немного посидела почти неподвижно, а потом поцеловала ее в шею. В губы я этих «дам» не целую, это – только для девушки, которую я полюблю, так уж я решила.
   Некоторое время ушло на избавление от одежды, ну а потом моя иберийская горничная долго и сосредоточенно ласкала меня. Я лежала, откинувшись на подушки, и тихо блаженствовала. Такие развлечения я позволяю себе не чаще раза в месяц, честное слово.
   Ну а потом я, как всегда, наскоро доставила удовольствие девушке – не тот у них чин, чтоб язычком моим пользоваться!
   А теперь – спать.

[Прю]

07 число месяца Полотна.
Раннее утро. Ремесленный город.

      Не в ее привычках было ждать, пока кто-то соизволит заметить то, что она находится не на своем месте. Но, после встречи с тем странным северянином - Прю изменилась. И мало кто сказал бы в чем это проявляется. "Девчонка обнаглела" - так  говорили в черном дворе, но говорили уже не глядя сверху вниз. Косились, кривились, но - она изменилась. Шмыгавшая раньше по углам, старавшаяся быть незаметной и неслышной, теперь она часто сама не замечала, как задумавшись проходила мимо знакомых бродяг, ковыряя очередную болячку и бормоча что-то себе под нос. Те пытались достать ее пинком ноги, но покорно дрогнувшая еще спина - резко оборачивалась и встречала противника в лицо. Рычание, которое вырывалось из детской груди могло показаться смешным, если бы не страшно искажавшиеся черты ее лица. Девочка не шутила. И кинжал: тонкий, чистый, твердый и уверенный в себе кусок стали.
      Вчера она добралась до ремесленного города и не осмелилась сунуться дальше. Кто знает что там случилось, но в этот день по городу шлялось слишком много швали, которая была явно чем-то раздраженна. Прю ворчала:
- Подумаешь - подох кто-то. Все сдохнем, а они никак не успокоятся. От пинтяков все зло. Орут, вопят, дерутся.
      Придя к старухе Гретте, нищенка уселась ждать, пока гадалка закончит свой рабочий день и поболтает с ней. Та могла работать сутками, если шел клиент. А ее – Прю дело – было ждать, пока найдется для нее свободная минутка. Сегодня Прю решила показать Гретте свое сокровище - кинжал. Считали, что старуха выжила из ума, но на самом деле она просто не желала больше подстраиваться под тех, кто не мог сам понять ее бормотания. Она продолжала бормотать и предсказывать, а вот объяснять - перестала. Главари были недовольны, но связываться со старой ведьмой не решались. Прю сама знала, как это - когда твои слова не понимают и еще колотят тебя за это.
- Есть будешь?
      Маленькая нищенка, задумавшись, не заметила появления старухи-гадалки.
- Чё спрашиваешь?
      Старая, ухмыляясь, кинула в протянутые руки кусок хлеба и сама присела на крыльцо, жуя беззубым ртом краюху.
- Напугала маленького господина, - забормотала Гретта, заталкивая пальцами в рот очередной кусок хлеба. - Теперь с чего я жить буду? С таких как он - весь прибыток. Слушают развеся уши, а ты им плетешь, да приправляешь.
- И много ты с него стырила, - пробурчала Прю, торопливо проглатывая еду, пока не отобрали.
- Нет. Слабый оказался. Сбежал от старухи Гретты. А интересная у него штука была в руках. Ай, интересная. Да что.. не дослушал Гретту, пожалел своих деньжош
- Ты запужила его, вот он и удрал. Худые они все на ум - пинтяки. А молодые - так вообще дурни.
      Гадалка рассмеялась, чуть толкая патлатую голову девочки:
- Умна больно стала. Чего тебе то надо?
      Прю осторожно достала свое заветное оружие, протягивая гадалке:
- Посмотри. Нравится? Расскажешь чего о нем?
- А имя ему дала?
- Надо?
      Старуха скользила узловатыми пальцами по лезвию, изучающе прищелкивая языком:
- Надо. Надо. Не болтай? Имя давай. А то все от меня узнать хотят, а сами - ничего делать не хотят. Нет, старуха Гретта вам не так проста.
      Прю хмуро отобрала кинжал, пряча его снова в складках одежды:
- Ты дело говори, а не гунди чепуху про то, чего сама не зришь. Думаешь я - дура? Имя - дам, но тебе не скажу. Ты без него виждать должна.
      Гретта уставилась блеклыми глазами на девчонку и резко рубанула рукой воздух:
- А скажи ему, что тебе нужна сила - он тебе ее даст. Скажи - власти хочу - он и ее тебе даст. Он - всесилен. Но он и предаст тебя, если ты нарушишь договор с ним. Если потеряешь его, если не выполнишь того, что он тебе будет подсказывать. Не убьешь врага или друга, когда он тебе подскажет.
      Прю сжалась, выслушивая всю эту речь, а потом встала и, даже не поблагодарив, - пошла прочь: "Имя… подскажет действие. Чушь несет. Нет, Гретта не будет Прю лгать". Нищенка остановилась и оглядевшись, спряталась под навесом одного из домов, вновь доставая свой кинжал. Лезвие чистым светом сверкало в грязных руках. Девочка любовалась заворожено, пытаясь понять чем так сильно манит ее этот странный свет: сила, власть… чепуха какая! Она вдруг почувствовала, как на глаза навернулись слезы:
- У! Дура ты, Прю. Чего рыдаешь, как белуга? - пальцы опять погладили кинжал. - Я тебя назову, знаешь как? Клык Волка.

[Никола де Нортми]

Холодный ветер бьет в лицо
Промозглая весна
Ночные крики за окном
И жизнь всего одна © Археология

7 день месяца Полотна. Рунн.

   Свобода. Косые нити дождя на лице. Прохлада наступающего вечера и странное, непривычное ощущение полета, как будто за спиной могут вырасти крылья – всего лишь разорванная рубашка под порывами несильного ветра. Только не у меня, усмехнулся Никола.
   - Маркиз де Нортми, милорд, подождите… - Монах, едва успевая за быстрым шагом Николы, замер на расстоянии вытянутой руки от дворянина, когда тот остановился и обернулся на зов. Тяжело дыша, служитель церкви выдавил между глубокими вдохами. – Его светлость…просил проводить Вас…путь до Королевского города… не близкий.
   Мужских губ коснулась новая усмешка:
   - Какая забота. Я тронут. – Глаза окинули всю фигуру монаха с головы до ног и снова вернулись к несколько растерянному лицу. – Но я думаю, что сам в состоянии позаботиться о себе. Ничего, кроме моей одежды, не претерпело смертельных повреждений.
   Монах непроизвольно перевел взгляд на разорванную и испачканную заржавевшей кровью рубашку бывшего узника. Плащ и камзол отсутствовали вовсе, сапоги утратили свой некогда зеркальный блеск, а штаны, казалось, в лучшем случае были изжеваны коровами, в худшем… Об этом и думать не стоило.
   Видя, что церковник не знает - как ему быть, Никола сжалился:
   - Вы сможете найти мне лошадь и плащ? Это все, чем вы можете мне помочь – не хотелось бы сейчас в таком виде совершать пешую прогулку до моего дома. – О все еще ноющем плече и о том, что все вокруг качается, как палуба корабля в сильный шторм, а, следовательно, конная прогулка до родового особняка Нортми будет такой же сложной для него сейчас, как пешая до границ с Горынью, он старался не думать.
   - Да, конечно. Сейчас я распоряжусь. – Монах кинулся к зданию тюрьмы, стены которой Никола только что покинул. Он мог бы тоже последовать за посланником кардинала, но хотя бы малейшего желания возвращаться у него не было, поэтому маркиз де Нортми перешел небольшую площадь, на которой находилась Церковная тюрьма, и подошел к бассейну, расположенному в центре и заполненному водой. Наклонившись, Никола посмотрел на свое отражение:
   - Хорош… - сорвалось с его губ, и их коснулась привычная усмешка. Сами губы были разбиты, но уже не кровоточили, опухоль спала, еще пара ссадин на щеке и над бровью добавляли картине живописности. Завершали ее идеальным штрихом грязные волосы, которые когда-то можно было назвать золотыми. Зачерпнув рукой воды, маркиз де Нортми умылся, не обращая внимания на то, что вода была почти ледяной и обожгла кожу, а особенно раны Красоты это ему не добавило, зато шатание мира вокруг стало меньше.
   Запрокинув голову, Никола глубоко вдохнул. Воздух Рунна, никогда не благоухал розами, но сейчас после затхлости тюремных стен он казался молодому мужчине свежим и наполненным запахов самых редких цветов. По затопляемому вечерней синевой небу ползли улитки толстых облаков. Степенно и неторопливо, их бурые бока накрывали город пестрыми тенями, играя на крышах домов, шпилях храмов, камнях улиц и лицах людей. Дождь перестал, и всюду висела влажная завеса, ложась мокрым полотном на кожу, трогая влажными пальцами одежду, заставляя ее набухать и остывать от дыхания наступающей ночи. Прохожие кутались в плащи, ниже склоняли головы и спешили к своим домам или тавернам, зазывающим гостеприимным светом из окон и негромким гулом полупьяных голосов. Маркиз де Нортми легко улыбнулся, напротив расправляя плечи и подставляя лицо ударам ветра.
   - Милорд, я нашел вам лошадь. – Уже знакомый Никола монах вел под уздцы гнедую лошадку, обеспокоено глядя на человека, вверенного его заботам кардиналом Рунна. Обернувшись и бросив взгляд на спокойную и послушную скотинку, мужчина подумал про себя, что это, конечно, не Дым и не Блестящий, но для его состояния сейчас – в самый раз. Взяв у церковника поводья и стащив с седла простой добротный плащ, видимо, принадлежащий одному из гвардейцев кардинала, маркиз «взлетел» в седло. Какое счастье, что никто кроме этого Божьего человека и пары случайных прохожих, не очень-то обращающих на происходящее внимания, не видит его. Каждое движение отдавалось болью в мышцах, причем, казалось, что во всех сразу. К боли ему было не привыкать – не мальчик и не девица на выданье, но от таких испытаний  своего тела на крепость, как кандалы, цепи и особенно вынужденное бездействие он как-то раньше был избавлен. Ничего. Все когда-то бывает в первый раз. Даже у него.
   - Что будет с моими людьми? – Никола посмотрел сверху вниз на монаха.
   - Пока они останутся здесь.
   По лицу маркиза де Нортми пробежала тень, он нахмурился, готовый, похоже, сражаться со всем миром.
   - Нет, вы не поняли, - поспешил объясниться церковник. – О них позаботятся наши медики и как только ваши люди будут в состоянии, их отпустят.
   Никола помолчал, прикидывая что-то, но, в конце концов, согласился:
   - Хорошо, я прослежу. – Монах кивнул, а молодой дворянин переключил свое внимание на доставшеюся ему лошадь. - Как ее зовут? – Никола погладил лошадь и почувствовал, что она переступила с ноги на ногу, готовая исполнять любой приказ.
   - Цветочек, милорд. – Улыбаясь, ответил монах.
   Никола рассмеялся.
   - Цветочек? Мило, очень мило. Не думал, что в Церкви у нас такие романтики. – Маркиз направил лошадку в сторону улицы Узников, которая должна была вывести его на Императорский тракт. – Завтра вам ее вернут, - еще крикнул он, остающемуся на площади церковнику, но там, за его спиной, уже было прошлое, о котором думать не хотелось, и не надо было, поэтому он чуть сильнее сжал бока лошади каблуками, давая понять животному, что всадник торопится. Кобылка послушно ускорила свой бег и вскоре перешла на рысь. На Рунн уже спустились сумерки и улицы были почти пусты, поэтому маркиз мог насладиться всеми прелестями быстрой езды, если, конечно, к таковым можно было отнести дикую боль, разрывавшую сейчас каждый мускул в его теле.
   Лошадь летела по туннелям городских улиц, убегая от надвигающихся на них серых стен домов, а, может быть, и от самой судьбы. Но последней никогда не нравилось догонять, она предпочитала настигать – из-за угла, неотвратимо, неизбежно, сокрушающе. Еще она любила побеждать, победителей и особенно побеждать победителей, но и требовала с таких втридорого. Расплачиваться нам пока рано, мелькнула мысль, но он отбросил ее, уже въезжая в Королевский город. Тут стены раздвинулись, уступая место высоким заборам, литым решеткам и видневшимся за ним дворцам. Не имея никакого желания любоваться архитектурными изысками, к которым прибегали лучшие мастера империи, чтобы создать эти творения искусства, а только так можно было назвать дворцы, особняки и замки, выстроенные на главной площади Рунна, Никола направил лошадь к дому своей семьи.
   Резиденция Нортми в Рунне встретила его черным ходом. Прекрасно осознавая, какой эффект сейчас произведет его возвращение, маркиз не стал ломиться в дом через главную дверь, а спокойно въехал через задние ворота, куда обычно привозили продукты и вещи, и именно этим входом пользовались люди, охранявшие дом. О том, что такие есть, могли не знать наивные девочки вроде его сестры – Анжи и кузины Маришки, но обмануть его, самого занимавшегося последние пять лет охраной чужих жизней, отцу не удалось. Спешившись, Никола завел лошадь в конюшню, отмечая про себя, что его даже не остановили. Нужно будет поговорить с отцом. Растолкав спящего конюха, Никола приказал:
   - Расседлайте, вычистите и накормите, я лично проверю. – Парень стал продирать глаза, усиленно тря их кулаками и пытаясь понять, что за демон разбудил его на ночь глядя. Поняв, кто перед ним, слуга вскочил и принялся за дело, а сын Черного герцога направился в дом.
   На кухне раздались возгласы ужаса и вопли перепуганных женщин, когда Никола открыл дверь и возник на пороге. Не обращая внимания на крестящихся, делающих оберегающие жесты или радостно и умиленно прослезившихся служанок, он прошел через большую залу, забитую кухонной утварью, продуктами и людьми, обеспечивающими здесь порядок, а скорее обратное, бросив по пути:
   - Жерома ко мне в комнату, немедленно.
   Поднявшись по черной лестнице, он прошел по коридору, к счастью, не встретил родных и оказался, наконец, в своей комнате. Плотно прикрыв дверь, он замер на миг, рассматривая хорошо знакомые предметы мебели, картины на стенах, оружие, книги. Все это казалось сейчас ненужным, лишним, каким-то пустым, лишенным своего содержания и прямого назначения. Декорации для несыгранной пьесы. А кем в этой пьесе должен был быть он? Марионеткой или кукловодом?
   Стук в дверь отвлек Николу.
   - Войдите.
   На пороге появился Жером - один из камердинеров.
   - Милорд… - Слуга, помнивший маркиза еще юношей, приехавшим поступать в кадетский корпус, явно был очень рад видеть своего подопечного, в целости и почти сохранности. На глазах его чуть ли не блестели слезы, но старик держал себя в руках, зная, что его хозяину меньше всего нужны жалость и сочувствие. – Вы вернулись.
   - Да, неужели у кого-то были сомнения? – Никола насмешливо изогнул бровь, но тут же одернул сам себя. – Да, Жером, я оказался не достаточно хорош, чтобы убить нашего Императора, да смилостивится Каспиан над его душой. – Так и хотелось добавить «грешной».
   - Чем я могу быть Вам полезен? – Камердинер, казалось, готов был сейчас на невозможное для своего господина.
   - Мне нужна теплая вода, мы будем возвращать мне блистательность, - на лицо маркиза наползла улыбка, при воспоминании о рыжеволосой красавице, которая так его звала. – И пошлите за моим оруженосцем утром, он понадобится мне.
   - В этом нет необходимости, капитан. – Из-за спины слуги показался Леонард.
   Жером извинился и отправился исполнять поручение, а маркиз внимательно посмотрел на юного Барна.
   - Что вы здесь делаете, Леонард? – Никола начал раздеваться, не желая больше терять времени. У него впереди есть еще два неотложных дела. Одно, пожалуй, самое желанное,  ждало его в Шенбруннском дворце образом русоволосой девушки с карими, горящими золотистыми искрами глазами. Это завтра. Сначала другое – его нужно было завершить уже давно, еще семь лет назад, но он вернулся к нему – первый и последний раз. И еще нужно показаться на глаза родственникам…
   То, что некогда было белоснежной сорочкой его формы, полетело на пол.
   - Я шел за вами от тюрьмы.
   Спрашивать, что парень делал у тюрьмы, маркиз не стал. Он, в отличии от своего оруженосца, дураком не был.
   - Хорошо, это к лучшему. – К рубашке добавились сапоги. – Ты был у Элен, как я приказывал?
   - Да, капитан. Я все передал. – Глаза Лео внимательно следили за каждым движением мужчины. – Она была весьма опечалена трагической новостью.
   Руки Николы коснулись штанов, но остановились. Он задумался, потом бросил:
   - Ты можешь на сегодня быть свободен, завтра я жду тебя во дворце.
   - Мне хотелось бы остаться, если вы позволите. – Мужчина обернулся, глядя в смотрящие только на него сиреневато-голубые глаза. Раньше юноша себе такого не позволял. Впрочем, помешать он ему не может. Пусть тратит свое свободное время на него, если ему так нравится. Тут дверь растворилась, и на пороге появился Жером, следом за которым шли несколько дворовых слуг с ведрами, наполненными теплой водой. Выяснять отношения на глазах у слуг  Никола не стал.
   - Хорошо, подожди. Сейчас я приведу себя в порядок, и мы поедем к Элен – расскажешь мне по дороге последние новости.
   Что-то зажглось в глазах Леонарда при упоминании любовницы Никола, но он лишь кивнул, и отошел к окну, не желая мешать. Слуги уже наполнили ванну и ушли. Забыв о своем оруженосце, Никола разделся, наконец, полностью и обернулся к Жерому:
   - Сожги это, - указал он на бесформенную груду одежды.
   Это тоже прошлое. А прошлому нет места в настоящем и тем более в будущем.

   - Рассказывайте, юноша. Что творится в Рунне? – Никола подошел к зеркалу и внимательно всмотрелся в свое отражение, но кроме уже знакомых ему ссадин других изменений там не произошло. Все то же лицо, те же волосы. Мир вокруг может провалиться в кипящий котел Лукавого, а он останется все таким же. Или нет? Он был уже вновь одет, влажные волосы блестели в танцующем по комнате свете свечей, сильные пальцы сжали длинные локоны, вытаскивая из-за пояса небольшой кинжал, и обрезали их*. Сзади послышался какой-то звук, как будто сдавленный хрип или возглас, но было поздно – золотые нити рассыпавшихся волос упали к ногам Николы. – Что вы говорите? – Он обернулся к оруженосцу, глядя на выражение ужаса, исказившее юношеское лицо. Серые глаза откровенно насмехались.
   - Я… - Лео с отчаянием смотрел на своего капитана. – Я…
   - Леонард, это не вы, а я провел неделю в гостеприимных стенах тюрьмы нашей безгрешной Церкви… - Никола не успел договорить.
   - И, похоже, гордишься этим. – На пороге стоял Этьен де Нортми – Черный герцог.
Два взгляда – отца и сына - встретились, никто не уступил.
   - Отец. – Короткий кивок. Признание силы, но все равно вызов в глазах.
   - Мне надо поговорить с тобой. Ведь, ты найдешь пару минут для отца? – Ответный выпад.
   Никола небрежно кивнул Лео:
   - Подождите меня внизу, юноша, я недолго.
   Оруженосец обернулся, проходя мимо главы СИБа, глаза его с почти детской обидой смотрели на маркиза. Когда юноша скрылся, Этьен закрыл дверь и, подойдя к столу, опустился в одно из кресел.
   - Сядь. – Бросил он Николе.
   Сын усмехнулся, но подошел и сел в другое кресло.
   - Будешь воспитывать?
   - Воспитывают детей, Никола, а ты уже давно не ребенок. – Этьен смотрел куда-то мимо сына, как будто видел маленького мальчика, каким тот когда-то был. – Печально, но я не помню - каким ты был в детстве.
   Никола промолчал, усмешка на губах осталась, в глазах растаяла. Он склонил голову.
   - Ты не ребенок, поэтому я принял решение – ты должен жениться. Возможно, это следовало сделать раньше, но обстоятельства этому препятствовали...
   Никола опять промолчал.
   - Ты должен понимать, - чуть громче произнес Этьен. - Жизнь не игрушка. Для кого-то можеть быть и все в жизни просто, а ты теперь видишь - люди в мгновение ока могут потерять все - жизнь, должность... семью... Все в руках Господа, говорится в Книге Откровений, но и от нас кое-что зависит... В первую очередь от нашего выбора. Когда-нибудь ты станешь герцогом, - чуть тише продолжил Черный герцог. - Подумай об этом. Подумай, что ты станешь делать тогда.
   Никола откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. Можно было подумать, что ему стало скучно.
   - Итак, ты вспомнил, что у тебя есть сын? Думаешь - сможешь играть мной так же, как своими подчиненными? – Осколки гранита в глазах. – Кто же эта счастливая избранница?
   Пауза. Внимательный изучающий взгляд, без обиды:
   - Сандра Дэ Ла Прад.
   Никола какой-то миг смотрел на отца, не веря услышанному, потом откинул голову и рассмеялся. Похоже, это теперь выходит у него лучше всего другого, а судьба все продолжает и продолжает шутить. Отсмеявшись, маркиз де Нортми посмотрел на отца - глаза снова стали стальными, отражающими любые чувства собеседника, но не показывающими свои, как всегда.
   - Должен заметить, у тебя хороший вкус, отец. Хорошо, я женюсь. Это все?
   Этьен, казалось, хотел сказать еще что-то, но не стал. Встав, он кивнул.
   - Все. Мы еще поговорим завтра утром. Отдыхай.
   - Спасибо за заботу. – Меньше всего ему хотелось отдыхать. Никола смотрел на уходящего отца. Когда дверь захлопнулась, он закрыл глаза на минуту, сжав зубы от бессилия. Как он ненавидел это чувство. Поднявшись и превозмогая так и не отступившую боль, маркиз взял со стола перчатки. Все-таки судьба любит его – все, что ни случается с ним, все всегда к лучшему. И за что старая стерва так ему симпатизирует. И ничего страшного, что все, о чем он еще мог мечтать, стало в мгновение пеплом. Не привыкать. Отбросив со лба короткие теперь пряди, Никола поднял с кресла плащ и отправился вниз.
У лестницы его ждал Леонард, глаза парня впились в лицо капитана, как будто искали там ответ на все вопросы мира.
   - Мои планы изменились, юноша. Отправляйтесь домой и выспитесь. Завтра утром будьте в казармах в обычное время, за ночь со мной ничего не случится. – Никола сказал это столь безапелляционно, что Лео понял - спорить бесполезно. Отдав честь, он развернулся и ушел. Маркиз посмотрел ему вслед, но тут же выбросил мысли об оруженосце из головы, вышел во двор и направился к конюшням. Спать ему не хотелось. В тюрьме на отдых было достаточно времени, но и спешить теперь было некуда. Все дела подождут до утра, до завтра, до никогда, в конце концов.
   Гийом, конюх, все еще не спал. Похоже, разбудивший его пару часов назад Никола так напугал парня, что даже уснуть тому теперь было непросто.
   - Седлай Дыма. – Приказал маркиз де Нортми, а сам подошел к своему любимцу, положил руку на серую голову коня и погладил. – Ну что, приятель, простишь меня за предательство?
   Конь тихонько заржал и нетерпеливо переступил, чувствуя, что скоро окажется на свободе и сможет вновь лететь навстречу ветру, как когда-то, казалось, очень давно. Животные не умеют долго помнить обиды и зло. В них гораздо больше всепрощения, чем в людях. Умные глаза животного выжидающе смотрели на человека. Никола улыбнулся, уже поняв – куда он сейчас отправится. Все дела завтра. Завтра Шенбрунн, завтра слухи и сплетни, ахи и вздохи, лесть, пресмыкательство и ненависть, притворные улыбки и радость. Все завтра. Сегодня он все еще свободен. Они свободны.
   Когда позади жалобно звякнули закрывшиеся ворота, наступившая ночь горела одинокими звездами, а по улице стелилось молоко тумана, оно растекалось медленной рекой и, казалось, что в нем можно утонуть. Вдохнув полной грудью свежесть и прохладу, Никола придержал коня, всматривался в неясные очертания мертвых громадин домов Королевского города. Всего лишь камни, а за ними фамилии, семьи, люди, чьи-то чувства и жизни. Спрятанные, закрытые, немые и глухие к другим. Такие же, как у него. Ветер засвистел в ушах, когда всадник легко тронул рукой коня, не нуждающегося в понукании, направляя его к переправе через Вольтурну.

* По легенде воины обрезали себе волосы после крупных сражений, обозначая переход к новой жизни, новому господину или обозначая этим смерть всего пройденного в том самом сражении

Сообщение отредактировал Mяyka - 11.01.2006, 23:46

[Каспар де Диш]

7 число месяца Полотна.
Ауралон. Цитадель Никонианцев.

   Пламя факелов на стенах колебалось под порывами проникающего всюду ветра. По узкой, уходящей кольцами вниз, лестнице спускались двое человек. Один, что чуть выше другого, был сед, строен, в его движениях чувствовалась уверенность, взгляд был ясен. Второй наоборот, сгорбился, скрючился, явно опасался первого, лицо его было обезображено шрамами, один глаз закрыт черной повязкой, черные, маслянистые волосы свисали неаккуратными прядями из-под капюшона.
   - Сантэт Валериус. – прохрипел он. – Вернемся, к нашему разговору... Братство ждет ваших приказов. Меня уже спрашивали, о том, что делать дальше… Я бы хотел предложить…
   - Спокойно, Гордеус. – названный Валериусом опустил руку на плечо своего спутника, от чего тот вздрогнул. – И я еще не сантэт, и дела все те же.
   - Простая формальность, – проворчал Гордеус. – Впрочем, вы сами увидите насколько все плохо. Надежды нет, следовательно, Ордену Никонианцев нужен новый глава. Вы были верным сторонником сантэта Урбинуса на протяжении двадцати лет,  и ваше назначение…
   - Тише, – приказал Валериус. – Мне надоела твоя болтовня… Помолчи. Мы почти пришли.
   Они оказались перед тяжелой, окованной железом дверью, которая тот час же распахнулась, стоило Валериусу провести вдоль нее рукой. Из открывшейся тьмы на них хлынул поток запахов – запахи, которые появляются лишь в помещении, где находится очень больной человек – запахи отчаяния, страха, тщетной надежды и лекарств.
    Братья-лекари стоявшие вдоль постели умирающего главы Ордена, расступились, пропуская к нему двух его ближайших помощников. Сантэт повернул голову, вглядываясь блестящими, почти уже невидящими глазами, в две фигуры, силясь различить, кто из них кто.
   - Отец Урбинус, Вы слышите меня? – произнес Каспар де Диш, наклонившийся над постелью.
   - Слышу тебя хорошо, Каспар. – прошептал Урбинус. – Пришел ты сюда в мрачный час… Смерть моя уже стоит на пороге, и я чувствую, что скоро я последую за ней. Не только для меня, для всей Империи наступает долгая ночь. Император мертв, и я уверен, что здесь не обошлось без тех сил, которым противостоим мы на протяжении уже тысячи лет.
   - Какова будет ваша последняя воля, отче? – влез Гордеус. – Кто станет вашим приемником?
   Каспар недовольно взглянул на своего брата по ордену и тот замолчал. Сантэт Урбинус переведя дыхание, продолжил.
   - В своей земной жизни, я слишком мало обращал внимания на знамения и пророчества. Среди нас уже нет Клинков, что стояли на страже, древнее наследие частично утеряно, частично разделено между нами. В Церкви уже нет прежнего единства, а братья наши утратили свою чистоту.
   - Вы кого-то обвиняете, Ваше Высокопреосвященство? – быстро спросил Гордеус. – Тогда, наверное, вам надо назвать имена…
   - Помолчи, – приказал Каспар. – Отец Урбинус, продолжайте…
   - Раскол между северными и южными землями только усугубляет эту проблему. Нам нет туда хода, а я чувствую, что и там укоренилось зло… Они уже повсюду, уверен, что в Ауралоне они тоже есть… - голос Урбинуса стал совсем не слышным.
   - Ваше Святейшество, обещаю разобраться с этой проблемой, – де Диш наклонился над умирающим.
   - Каспар… - еле слышно произнес сантэт. – Ты должен поехать в Рунн. Смерть Императора только начало. Если ты сумеешь распутать клубок этих древних тайн, и понять, что произошло на самом деле, то ты сделаешь одно из тех великих дел, для которых и создавался этот орден.
   Сантэт вскинул дрожащую руку вверх, пытаясь, что-то еще сказать, но у него уже не оставалось никаких сил. Урбинус вздрогнул всем телом, и в тот же момент скончался. Залу окутала тишина, только звякнуло соскользнувшее с пальцев сантэтское кольцо.
   - Печально… - промолвил Каспар. – Нужно сообщить остальным. Брат Тириус, исполняйте.
   Один из монахов быстрым шагом пересек комнату и скрылся за дверью. Каспар де Диш оглянулся. Гордеус поднял с пола кольцо, и смотрел на умершего.
   - Он так и не назвал приемника, – заметил Гордеус. – Новым сантэтом может стать любой.
   - Думаю, им станет достойнейший, – ответил Каспар. – Что же до меня, я немедленно отбываю в Рунн, проводить расследование смерти Императора.
   - Как же так? – Гордеус посмотрел на него с удивлением. – Вы же не сможете участвовать в выборах нового главы Ордена?
   - Я не собираюсь в них участвовать, – ответил де Диш. – Вы слышали, о чем говорил сантэт? Я должен участвовать в расследовании, мне некогда заниматься управлением Орденом. Все дороги в этот раз ведут в Рунн.
   И он ушел. Это дело было слишком важным, он знал это. Урбинуса похоронят без него, и все равно, что будут говорить остальные. В это самое время карета уже будет везти его по направлению к столице.

[Этьен де Нортми]

7 число месяца Полотна.
Рунн. Дворец Правительства.

   Грохот грома, шум ветра за окном – но ничего не изменилось в
кабинете Черного герцога с того дня, как императора Александра нашли мертвым. Этьен все также продолжал бесконечную, словно само время, работу над бумагами. Бесчисленные приказы, указания, разъяснения – расходились по всем уголкам огромной Империи. Да, реальность такова, что государство держится не на шпагах, а на перьях. И не кровь проливают ее верные подданные, а чернила.
   Этьен с досадой потер запястье. Количество срочной почты за последние пять день возросло почти в три раза, он почти не спал все это время, и сколько еще всего надо сделать? Он и так слишком многое перепоручает своим помощникам, а ведь это означает, что потом придется проверить и их работу. Со дня на день он ждал доклада Рейнхарда, нужно дать последние разъяснения Сэле Айс, прежде чем та отправится в Коннлант, вскоре прибудет и Катрин из Скифии.
   В дверь постучали. Герцог де Нортми оторвался от бумаг и негромко сказал:
   - Войдите.
   Из-за приоткрытой двери показался Бром ван Хоос.
   - Прибыла Ваша жена, милорд герцог! – сказал он запинаясь.
   - Гертруда? – на этот раз Этьен действительно удивился. Герцогиня Нортми последние семь лет провела в его собственном родовом замке, ни в какую не соглашаясь приехать в Рунн. Почему она теперь передумала? Это связанно со смертью племянника или с арестом Николы? Проклятье…
   - Впусти ее! – приказал Черный герцог. Бром тотчас же исчез. Прошла минута, Этьен отложил в сторону перо, дожидаясь пока его женушка войдет. Наконец, дверь в очередной раз заскрипела, раскрылась, и на сияние свечей впорхнула одна из прекраснейших женщин Империи. Да, герцогиня Нортми была очень красива - ослепительная блондинка с мраморной кожей... и нежно-розовыми не знавшими краски губами. Глубокие, зеленые глаза были обманчиво светлы... но могли стать опасными, как глубокие омуты. Черное платье, одетое по случаю траура, не смогло погасить ее ослепительное сияние,  которые словно разогнало сумрак кабинета Черного герцога. Но, кроме того, она еще и очень молодо выглядела, если бы Этьен не знал, сколько ей на самом деле лет, он бы, пожалуй, записал ее в ровесницы своей дочери.
   - Гертруда… - сказал герцог после некоторой паузы. – Рад тебя видеть. Что ты здесь делаешь?
   Герцогиня Нортми уже севшая в кресло, стоящее с противоположной стороны стола, рассмеялась.
   - Узнаю дорогого мужа… - Гертруда улыбалась. – Сразу переходишь к делу, так, Этьен?
   Черный герцог нахмурился.
   - Не ожидал тебя здесь увидеть… - чуть более холодным тоном сказал он. – Ты говорила, что ни в коем случае не собираешься в Рунн, так что же случилось? Ты изменилась… - добавил он чуть позже.
   - До меня дошли некоторые новости… - Гертруда уже не улыбалась. – Как ты мог это допустить, Этьен?
   - Допустить что? – спокойно спросил герцог Нортми. – Поверь мне, тут случилось очень многое, чего бы я при возможности не хотел бы допускать…
   - Разумеется, я говорю о Николе…  - она жестом пресекла мужа, уже собиравшегося ответить. – Как ты мог допустить, чтобы твоего сына кинули в темницу? О чем ты только думал?
   - Его уже отпустили, – заметил Этьен. – Урок пойдет ему на пользу… Не стоит об этом сейчас говорить, лучше продолжим наш разговор утром… Я собираюсь с ним побеседовать, ты тоже можешь присутствовать…
   - О… - Гертруда наклонила голову, чуть улыбаясь. – Огромное спасибо, Ваша Светлость! Это так любезно с Вашей стороны…
   - Мне не до шуток, Гертруда. – Этьен обвел руками свой стол. – Много работы, сама видишь… Я действительно, – он сделал на этом слове ударение. – Действительно, рад тебя видеть, хотя мне несколько непонятно, почему ты решила прибыть в Рунн, даже не известив меня об этом. Но это не столь важно…Сейчас я не смогу уделить тебе приличествующее время. Думаю, для начала, тебе следует отдохнуть с дороги, а завтра навестить своих родственников, и выразить им соболезнования по поводу смерти Александра... Потом я найду время, чтобы поговорить с тобой…
   - Хорошо, – герцогиня встала. – В этом случае мы еще увидимся…
   - Конечно, увидимся, Гертруда… - Этьен посмотрел вслед своей жене, которая, развернувшись, поспешила к выходу из кабинета. Все это слишком подозрительно – и вернувшаяся юность, и внезапный приезд. Насколько он помнил Гертруду, та всегда была довольно равнодушна к своим детям. Причина ее приезда должна быть совершенно иной. Что могло ее заставить нарушить семилетнее затворничество в Нортми?

[Анжелика де Нортми]

7-8 число месяца Полотна.
Рунн. Заповедный Лес. Дачный домик.

   Она смотрела на чашку с водой, в которую падали капли дождя, просачивающегося с крыши. Эту чашку специально поставили здесь, чтобы вода не заливала пол, и к сегодняшней грозе она наполнилось больше чем на половину. Закат красил воду в багрянец, и в какой-то момент ей показалось, что это кровь…
   Когда-нибудь эта чаша переполнится… И вода, ставшая кровью, хлынет всесметающим потоком… Не оставляя ничего и никого на своем пути… Кто может с уверенностью предсказать, когда это произойдет? Лучше и вовсе не жить, потому что это может случиться в любой момент, и тем, что будет жить в те дни, мертвые не позавидуют…
   А небеса молчали… Оттуда спасения не будет, ведь ее молитвы остаются без ответа. Как страшно – слышать стук сердца, зная, что оно когда-то остановится. Она знала, и знала слишком много… к сожалению лишь во сне, в мрачной, безрадостной яви от того, чего не стоит забывать, оставались лишь страхи и кошмары…
   Так и получалась – она помнила, лишь пока спала, а когда просыпалась, забывала. Это преследовало ее с малых лет, и теперь все становилось лишь ярче. Многие сошли бы с ума от этих видений, но разве можно сойти с ума во сне? Нет, иллюзии вполне безобидны, даже если это жутчайшая бойня, которая однажды станет реальностью…
   Она проснулась.
   На соседней кровати сидела разбуженная Марина и удивленно смотрела на сестричку. Анжи вытерла холодный пот со лба.
   - Опять? – спросила она. – Я опять кричала?
   - Да, Анжи, - негромко сказала Марина, вглядываясь в расстроенно лицо своей кузины. - Тебе снятся кошмары? Ты что-то чувствуешь? Что тебя тревожит?.
   Анжелика вздохнула.
   - Каспиан милосердный, за что же?… - она спрыгнула с кровати. – Прости меня Марина, я правда не хотела. Я не помню, что мне снилось… Вам следовало поселить меня отдельно, я только буду всем мешать…
   Кузина еще раз на нее посмотрела, но дочка Анжелика только развела руками. Вскоре Марина, что-то пробормотав напоследок, легла обратно под одеяло. Анжи же, опять вздохнув, быстро накинула платье – в Нортми их обучали обходиться без служанок – и ничего никому не сказав, отправилась гулять. Заповедный лес – красивейшее место. Если Императорский сад был создан и постоянно поддерживался в нужном состоянии целой армией садовников, то здесь царил хаос необузданной природы. Богатый лес, защищенный имперскими законами. Здесь могли охотиться только коронованные особы, но лес был настолько большим, что даже если бы Александр проводил здесь круглые сутки, он не мог бы нарушить установившийся здесь порядок…
   Она шла, раздвигая руками, наклоняющиеся ей на встречу ветви. Так тихо, так спокойно, вдали от полного страстей и раздоров города.
   Стоило спокойно обдумать сложившееся положение. Ей так и не сообщили, что на самом деле случилось с Императором, и в чем обвиняют Николу. Но как-то, каким-то шестым чувством, она ощущала, что это непосредственно связанно с ее снами. Разгадка была близко. Если бы ей не побоялись рассказать всю правду, она бы нашла решение…
   А теперь она здесь, вместе с остальными девчонками, которые, так же как и она, имеют малое представление о том, что происходит в Империи. Впрочем, в заповедном лесу может быть есть еще один человек, у которого есть какие-то представления о том, что творится в Императорском дворце.
   Петляющие тропинки привели ее к дому егеря, только когда уже солнце вставало из-за елок, пробуждая зверей и птиц. Лес оживал, и утренняя роса намочила оборки ее юбок. Маленький домик, построенный из белого известняка, с крышей уложенной красной черепицей спрятался в тени огромных дубов. Она взбежала на крылечко и застучала в огромную, обитую железом дверь. Внутри раздался грохот, как будто кто-то спешил открыть и сшиб по пути что-то массивное.
   Дверь со скрипом открылась. На пороге стоял Альбер Кламорель, очень высокий, массивный, синеглазый человек, настоящий великан, заросший рыжей кустистой бородой, которая отросла аж до живота. Прирожденный охотник, радушный хозяин, участник религиозной войны, он всегда рад видеть в своем маленьком домике любых гостей. Он был хорошо знаком с отцом Анжи, в свое время воевал под его началом. Знал и саму Анжелику, правда, уже давно ее не видел.
   - Альбер! – она кинулась ему на шею. Тот сначала не понял в чем дело, а когда догадался – расхохотался и завертел ее на руках вокруг себя.
   - Анжи! – он, наконец, поставил ее на землю. – Я и не ждал тебя увидеть. Неужто, Этьен решил отпустить свою дочурку на прогулку?
   - Нет. – Анжелика замотала головой. – Нас отослали загород, отсюда этот дом не слишком далеко… Я пришла спросить тебя о некоторых вещах…
   - Далеко же ты зашла, – ответил Альбер. – Что ж, если это так нужно – расскажу, коль знаю все без утайки. Заходи, давай, не стой на пороге.
   Анжелика вздохнула.
   - Хорошо, но мне нужно будет вернуться. Другие будут беспокоиться.
   - Да какой вопрос… - Альбер уже скрылся внутри и до нее доносился его приглушенный голос. – Я тебя сам и довезу.
   Она вошла, Кламорель возился с закипающими над огнем котелками и запасами пищи. Пахло чем-то очень вкусным. Анжи не говоря не слово, села на одну из огромных деревянных скамей стоящих вдоль длинного стола. Лесник тот час же стал раскладывать перед ней свои нехитрые блюда. Да, это были не кулинарные шедевры, подаваемые за столом Императора, но и не жидкая овсянка с водой, которую она ела в родном доме, ведь Нортми поклялись делить тягости жизни простого народа, и поэтому по возможности в быту, старались поступать скромно. Особенно в еде. Впервые за последний год Анжи почувствовала, как проголодалась. И забыв про всяческий этикет, она жадно набросилась на еду.
   Альбер лишь улыбался, видя, как девушка изничтожает сразу обед и ужин. Анжи посмотрела на него, и что-то пробурчала с набитым ртом. Вопиющие нарушение этикета, но здесь ее ругать некому – Альбер в свое время, сам подбивал ее на различные проказы.
   - Я говорю… - сказала Анжелика, доев. – Что хотела спросить тебя подробности о смерти Императора. До тебя наверняка доходили какие-то известия.
   - Нуу… - Альбер Кламорель сразу помрачнел. – Может быть, и доходили. В любом случае, таким маленьким девочкам как ты, об этом не следует ничего знать. Твой отец сам тебе все расскажет, если захочет.
   - Ты обещал! – возмутилась Анжи. – Поверь, я просто хочу знать, что будет с Николой! Эдвар сказал, что его обвиняют в смерти Императора, якобы он самолично убил его, и это все видели, -  и она расплакалась. – Его казнят?
   - Какой дурак! – в сердцах сказал Кламорель. – Твой кузен. Уж извини, он никогда мне не нравился. Странно, что в семье Нортми выросло такое… Ладно, тогда слушай. Император действительно очень уж странно умер. Сам я не видел, но мне, под большим секретом, рассказывал один человек, присутствовавший там, когда арестовали Николу. Говорят, что Императора либо отравили, либо заколдовали…
   - Мой брат не мог такого сделать! – Анжи еще больше расплакалась.
   - Конечно, не мог! – горячо согласился Альбер. – Но кардинал Руиз настоял на его аресте. Уже не знаю, чего хотел этот… - он поморщился, - …кардинал, но думается мне, что тут какой-то заговор. Я никогда не верил экклесиатским священникам, и ты не верь. Они и мать продадут и отца зарежут. Вот только об этом лучше молчать… Я всегда молчал, и ты молчи.
   -Так… что будет с Николой? – спросила Анжелика.
   - Думаю, Этьену удастся доказать его невиновность, – убежденно заметил Кламорель. – Все будет в порядке, Анжи. А теперь я тебя отвезу обратно, пока тебя окончательно не потеряли.

[Дис Бредл]

7 день месяца Полотна.
Экилон. Далее – сивилианский монастырь.

      Второй день без передышки. Краткие остановки в придорожных трактирах едва давали им время перевести дух. Впереди всех несся Эстерад на своем дьявольском коне, который кажется как и наездник успевал передохнуть за считанные минуты. Всадники мчались, не разбирая пути, срезая все мыслимые преграды и снося порой нерасторопных пешеходов.  В одной деревушке двое конников сбили с ног женщину с ребенком, но даже не затруднили себя поворотом головы.
      Сейчас перед ними раскинулось огромное поле. Казалось, что ему нет ни конца, ни края. Весь видимый простор закрывали невысокие холмы, которые лишь с первого взгляда казались легким препятствием. На очередной такой холм с ходу забрались лишь четверо. Дис оглянулся на отставших, а потом, переведя дыхание, посмотрел на Страда:
- Необходимость какая есть в такой спешке?
- Мое желание, - коротко ответил наследник герцога Флавийского.
      Дис кивнул головой: «Это да. Понять можно», но вслух лишь сказал:
- Они свалятся, если не дашь им отдохнуть.
- А ты?
- Пожалуй – тоже. Чтобы составить компанию, - серые глаза его посмотрели на еле взбирающихся на холм «Ревенантов». Он решительно выпрыгнул из седла.
      Эстерад хмыкнул и чуть шевельнул своего коня, осматриваясь. Неизвестно что привлекло его внимание, но маркиз выпрыгнул из седла и махнул рукой:
- Что, мальчики, дома на колбасах, да сметанке привыкли отдыхать? Ничего. Скоро уже прибудем. А пока – четыре часа всем отдыхать. Но не тебе, дружище, - посмотрел он на Бредла.
      Наемник хмуро поднял брошенные было вожжи и кинул их приблизившемуся Бенито, отдавая негромкое распоряжение парню и поглаживая шею притомившегося Зверя. Конь всхрапнул и положил голову на плечо хозяина, оскаливая зубы.
- Иди с ним, Зверь. Он тебя покормит, а у меня – дела, - рука выдернула шпагу из ножен и чуть подняла ее, приветствуя ухмыльнувшегося в ответ Страда.
- Ага. Давай-ка разминку небольшую для начала.
      Страд лениво вытянул эсток из ножен и посмотрел на занявшего позицию друга. Рука чуть приподнялась: приветствие или готовность. Скорей всего и то и другое. Дис молча вытянул из-за пояса кинжал и тоже замер, следя за соперником. Эстерад плавно переступил с ноги на ногу и стремительно атаковал. Наемник, даже ожидая удара, не смог сразу предупредить скользящее движение эстока и уклонился от него лишь инстинктивно подавшись в сторону. Еще одно промедление и пришлось ловить кинжал направленный в плечо. Тело реагировало с привычным желанием выжить, но без особого восторга от действия. Клинок эстока с лязгом встретился с задрожавшей шпагой, а кинжалы сплелись в убийственной близости от лиц противников.
- Дис! Я не узнаю тебя. Неужели настолько сложно? – маркиз сверкнул улыбкой, глядя на друга сквозь пересеченные лезвия.
Наемник сильным движением оттолкнул его от себя, вновь становясь в позицию:
- Не могу почувствовать его.
- Кого? Оружие? Ты бой почувствуй. Почти как танец, - откликнулся Эстерад, вновь переходя к атаке. – Тебе понравится.
- Возможно.
      Они застыли друг напротив друга, глаза вели безмолвную дуэль, давая небольшой отдых рукам и металлу. И снова атака и отражение. Лишь по блеску стали и глаз можно было увидеть результат. Лица застыли в маски: Эстерад улыбался странной, отсутствующей улыбкой, а Дис молча привыкал к ощущению оружия в руках. На лице застыло неверие: шпага и кинжал ему не нравились, но упрямство и желание понять и освоить было сильнее. Неожиданно глухую стену защиты, которой он окружил себя прорвала атака и казалось острие шпаги вонзится в предплечье, но тут звериное чутье сработало и там где не успела шпага – возник кинжал. Страд быстро отступил и опустил оружие, глядя на друга:
- Почему ты так сделал?
- Почему ты спрашиваешь? Не знаю. Так было привычнее, - Дис пожал плечами. Инстинкт зверя – вот что это было, но не рассказывать же об этом.
      Страд задумчиво вновь поднял эсток: мгновение назад они стояли, спокойно беседуя, и вновь зазвенела сталь о сталь. Вокруг сидели и лежали флавийцы, которые со знанием дела оценивали движения бойцов. Но слова их не долетали до них. В этом бою – здесь и сейчас – существовало лишь двое. Дис знал, что потом нужно будет научится слышать и видеть происходящее рядом, но не в данный миг. Сейчас задача была другая и он пока ее не решил.
      Спустя три часа они вновь мчались, погоняя коней. Эстерад бросил взгляд на небо:
- Дотемна не успеем.
- Значит, ввалимся среди ночи.
- Пустят?
- Не уверен, но попробовать стоит.
      Страд усмехнулся и его друг понял, что даже если там стены поднимутся супротив – ночевать они будут в обители.
      Ветер в лицо. Усилием воли открываются глаза, чтобы посмотреть на происходящее: красавец-маркиз разыгрывающий из себя приемника бандита – зрелище не для слабонервных. Сантиссе явно пришлась по душе разыгрываемая пантомима, видимо взыграли старые чувства: опасность и риск, да приправленные любопытством. Дис поймал этот момент, когда она готовилась кликнуть охрану и почти одновременно со Страдом выскочил из седла. Маркиз Флавио протянул женщине письмо и сложил руки на груди, ожидая пока она узнает знакомый почерк и прочитает в свете факела содержание. Оба друга почти неуловимо ощутили, когда недоверие уступило место явному заигрыванию. Бредл задумчиво смотрел на то, как она отдает распоряжения об их размещении, слушал вопросы о несвоевременной кончине императора и ответы Страда, который едва ли не больше его напрягся, понимая, что именно в этот миг нужно сыграть безошибочно, иначе придется брать с боем крепость, в которую можно войти бесшумно. А это чересчур для них на данный момент.
- Вы, - голос сантиссы вывел его из задумчивости и заставил взглянуть на происходящее еще один раз. – Прошу ко мне.
- Командир? – негромко, подражая говору людей Черного города, спросил Дис Страда.
- Ты идешь со мной, - решительно кивнул головой маркиз. – Вы ведь не возражаете, светлейшая? Без адъютанта – как без рук.
      Та резко кивнула головой и вдруг решительно отмахнулась от обоих:
- Утром. Придете ко мне утром. Нечего беспокоить покой пташек божьих. Вы ворвались среди ночи, - голос ее стал похожим на шорох опасного и трусливого зверя. – Завтра утром вас приведут ко мне.
- Как скажите, матушка. Доброй ночи, - отсалютовал насмешливо Страд, провожая ее едва заметным поклоном.
      Дис тоже отвесил поклон, зная что у подобных лисиц нюх безошибочный, а значит и поклон должен быть в меру развязным, если не наглым. Все они молча прошли за зевающим охранником, проводившим их в огромный зал, где спало несколько бродяг. Отряд быстро расположился на отдых. Страд и Дис присели у окна, разглядывая контур обители, которую заливал тусклый, лунный свет.
- Не поверила, - тихо сказал Страд, поднимая лицо к небу и прищуриваясь на блеклый диск луны.
      Дис кивнул: слова были лишними. Скорей всего завтра придется убеждать или доказывать что-то. Либо на словах, либо более весомыми аргументами.
- Утром, не дожидаясь вызова – пойду к ней.
- Зачем? – Страд повернулся к приятелю.
- Нам не нужен лишний шум.
- Тоже верно. Я пойду с тобой, подожду в милом садике, пока ты очаруешь эту лисицу.
      Дис ухмыльнулся: сравнение было таким же, как и у него. Пальцы привычно скользнули по поясу с кинжалами:
- А если… - он замолчал, тоже глядя на луну.
- Тоже вариант, но тогда уж – с моим участием.
      До рассвета оставалось еще несколько часов.

8 день месяца Полотна.
Экилон. Сивилианский монастырь.

      Ранним утром, когда солнце едва показалось над горизонтом, двое мужчин, завернувшись в плащи, проскользнули по монастырскому саду. Один из них четкими и точными движениями перехватил бродящего в полусне охранника. И тряхнув его с силой, заставил понять где он и что от него требуется. Затем, следуя указанным путем, двое приблизились к боковому входу, куда немедленно скользнул один, а второй оглядевшись по сторонам, отошел прочь….
      Оставшись за дверью один, Дис ненадолго застыл, прислушиваясь. Негромкая речь слышалась справа: молитва. Голос незнакомый. Наемник еще постоял, привыкая к полутьме и вспоминая слова охранника: третья дверь налево, верхний этаж. Бесшумные шаги не нарушили тишины монастырских стен. Мужчина быстро поднялся наверх и стремительно распахнул дверь, не обращая внимание на раздавшийся скрип и вскрик. За дверью находилась сантисса. Он не стал медлить и, подскочив к ней, закрыл ее рот ладонью:
- Не кричи, хорошо? – голос и всегда нарочито спокойный, в этот раз просто являлся образцом невозмутимости.
      В противовес ему – лицо пресветлой сантиссы сверкало негодованием и гневом, но она кивнула головой. Дис отнял руку от ее рта, разворачивая женщину лицом к себе и уворачиваясь от пощечины:
- Вот это да. А мне Фортескью говорил вы его более ласково всегда встречали.
- Так ты за этим пришел? – легкость, с которой она успокоилась, удивила его.
      Наемник чуть коснулся лица женщины, приподнимая его за подбородок, чтобы заглянуть прямо в глаза:
- Вы же не позаботились о том, чтобы у нас был приятный сон….
      Голос звучал нехорошо, но женщина пропустила это мимо ушей, улыбнувшись:
- Я тебе не верю. И вашей легенде не верю. Но мне нужно кое что и от вас.
      Дис поднял бровь и медленно потянул вверх рукав широкой рубашки, обнажая руку сантиссы:
- Для вас – всегда. А плата?
      Она облизнула губы, прижимаясь к нему всем телом:
- Бери.
      Парень усмехнулся и толкнул ее на кровать, доставая из кармана небольшой сверток и усаживаясь на стул:
- Мне нужна информация. Здесь травки хватит месяца на три. Расскажи мне кое-что…. О маленькой девочке, которую лет 15 или 16 назад принесли в это богоугодное заведение, - голос звучал лениво, хотя сам он настороженно следил за ней, понимая откуда у нее этот странный блеск в зрачках, заторможенность в движениях. Такие за пару трубок отдадут последнее. Любопытно, почему она так оголодала.
      Женщина напряглась, впиваясь глазами в его глаза:
- Что ты принес, ублюдок? Неужто оно так дорого стоит, чтобы я тебе исповедовалась?
- Думаю еще дороже. Ведь тебе – плохо, - он сказал наугад, но точно попал в цель. Тихий стон в ответ:
- Да. Что-то случилось и у нас нет зелья.
- Теперь – будет, - обнадежил Дис. – Расскажешь?
- Да обрушит на тебя небо благой Каспиан!
      Он улыбнулся и медленно начал разворачивать сверток:
- Ты обязательно попроси его сделать это. Потом. Давай займемся делом, ведь ты не по своей воле сидишь на этой траве, верно? Ты не виновата, что вас привыкли держать в узде. Пытаются одеть намордники, а вы – не даетесь. Верно?
      Он аккуратно подцепил несколько листьев и поднял их над столом, давая ей возможность посмотреть. Женское лицо исказилось от страдания: сейчас она готова продать все на свете за возможность получить эту отраву. Речь быстро и отрывисто падала в холодный воздух, застывая в его памяти. Им везло.


      Выйдя на свежий воздух, он вздохнул полной грудью: перед глазами все еще виделось искаженное страданием лицом, быстро шевелящиеся губы. Он уже видел подобные лица, и не раз. Но одно воспоминание никогда не сотрется из его памяти. Точно также было искаженно лицо его отца…. Он резко мотнул головой, обрывая воспоминание и глядя на приятеля, который склонился к хрупкой девичьей фигурке, что почти тут же скользнула прочь. Дис не разглядел лица девушки, быстро пробежавшей мимо, лишь проследил куда она направилась и увидел смотрительницу – лату. Эдакого гвардейца в монашьем балахоне.
- Теперь ей влетит, - повернулся обратно к Страду и чуть приподнял бровь – тот стоял, как вкопанный смотря вслед этой послушнице, которая так быстро убежала. – Могу я тебя отвлечь?
- Да. А, прости. Ну и как?
- Нам нужна девица, которую зовут Лианна, - он отметил на лице друга торжествующую гримасу. – Ей семнадцать лет и….
- И больше мне пока ничего не надо. Я знаю, где ее искать.
- Моя помощь нужна?
- Нет. Теперь моя очередь, - фиолетовые глаза зажглись слишком знакомым и опасным огнем.
      Дис поклонился и, проходя обратно к месту, где их разместили, чуть хлопнул друга по плечу:
- Будь осторожен. Нам не нужен шум.
      Вернувшись в зал, где завтракали флавийцы, выгнав прочь бродяг, которые не сильно переживая по этому поводу – разместились на ступенях дома. Дис глазами позвал к себе Бенито:
- Готовь своего коня, парень. Мне нужно чтобы ты быстрее ветра летел обратно, в столицу.
- Я не останусь с вами? Вы еще куда-то рванете?
      Дис чуть улыбнулся и посмотрел на лоб своего подопечного:
- Забыл? – парень передернулся и кинулся прочь.
      Бредл же быстро подсел к столу у окна и достал из-за пазухи небольшую шкатулку. Вытащив из шкатулки лист бумаги, уже наполовину исписанный, наемник быстро пробежал его глазами, проверяя, и на минуту задумался. Прибежавший Бенито застыл в нескольких шагах от командира, дожидаясь, когда тот соизволит отдать следующее распоряжение. Дис соизволил:
- Перо и чернила. И побыстрее.
      Бенито был расторопен, как и всегда. А Бредл в свою очередь: немногословен и краток в изложении. К написанному добавилось всего десять строчек. Пока паренек убирал все пишущие принадлежности, наемник осторожно запаковал письмо в шкатулку и запечатал ее. Бенито ждал, пока шкатулка не скроется под слоем бархатистой ткани, затем взял сверток и спрятал на груди, продолжая ждать указаний:
- Особняк герцога Флавио. Лично в руки. Понял? И не….
- Ты мне не доверяешь? – голос обиженный.
      Дис посмотрел в глаза парня и негромко сказал:
- Нет. Но я верю, что с этим ты справишься. В противном случае – ты меня знаешь. Давай, парень.

[Эстерад Флавио]

8 число Полотна.
Экилон. Монастырь сивилианок.

Музыка: Deep Purple - Lalena

    Мы приехали в монастырь посреди ночи. Темные его стены, казалось, отталкивали факельный свет, оставаясь словно отлитыми из чугуна. Черным провалом открылись ворота, и из зияющей пустоты двора вышла сантисса собственной персоной. Вызвал-таки привратник, старый пес…
    Из-под капюшона на нас смотрело настороженное лицо нестарой еще женщины… некогда красивой, но уже еле заметно порченой «тайным пороком». Ха-ха, тайным, да не для нас…
    Нас разместили в пустующих кельях… пустующих практически во всех смыслах: отсутствие окон, свечей, большей части мебели и многого другого не улучшило моим парням настроения. Я же почему-то отчетливо представил себя монахом, запертым в такой вот келье… Когда дни одинаковы, словно бусины на четках, и долги, как заупокойная служба; когда жизнь движется еле-еле, будто завязнув в гнилом болоте… или в патоке душеспасительных писаний… Нет. Я бы повесился на поясе от рясы в первый же день… если бы сбежать не получилось.
    Но это – лишь едва ощутимый призрак, порожденный измотанным разумом. Разум и правда требовал отдыха – и на жесткой, топорно сколоченной койке я забылся до утра. Снилось мне что-то беспокойное и красно-золотое.
    …Наутро мы, этак небрежненько прошлись до покоев светлейшей сантиссы. Дис ушел ее обрабатывать, проверив подарочек в кармане. Ох травка, травка, сколько же людей предпочитают тебя старому доброму табаку… Его я тоже не люблю, но пахнет, по мне, приятнее.
Я стоял и лениво осматривал облетевший сад. На деревьях не было видно даже почек, а земля еще не покрылась травами, и выглядел сад примерно как мой рассудок – удручающе то есть. Кроме того, ни одной живой души…
    Впрочем, нет. Кто-то торопливо шел по сырой земле где-то сзади и слева. Я плавно развернулся, заранее выводя на лицо приличествующее наемнику выражение, но вместо какого-нибудь, я не знаю, садовника увидел тоненькую фигурку в серой рясе послушницы. Так-так… Может, выясню что-нибудь полезное.
-Куда-то торопитесь, сестра? – я галантно, как учился еще в детстве, поклонился; Да, да, знаю, в образ наемника это не вписывалось, но юные, не видавшие жизни девушки не смотрят на целостность образа с целью обнаружения подвоха.
    Послушница подняла на меня взгляд из-под капюшона…
    …И я окаменел. На фоне серого, больного неба и скелетов деревьев так выделялось лицо, словно у ангела, но с глазами юной демоницы. Из этих желтых, бесовских глаз на меня смотрело нечто… нечто до такой степени не имеющее отношения к этому миру, что могло называться чудом. Немного испуганное выражение, обычное для послушниц, соседствовало с настоящим адским пламенем… но это был костер, на который тянуло взойти…
    Вот и все. Так пропал Эстерад Флавио.
…-Номен, простите, меня вызвала пречистая лата! Я должна немедленно явиться к ней… - девушка вновь опустила очи долу, но от меня не ускользнуло печальное выражение на ее лице.
-Назовите хотя бы ваше имя, сестра!
-…Мое имя – Лианна… - едва слышно прошептала она… впрочем, я все же услышал главное.
    Девушка… девочка… принцесса уже было вновь начала поднимать свои волшебные глаза, но…
-Лианна! Иди сюда, не смущай себя ненужными разговорами!
    Издавшая этот крик лата выглядела… кхм… монументально. Со спины я бы затруднился определить ее именно как даму, а голос ее обладал поистине волшебной проникающей способностью – возьмите определение «вкрадчивый», а теперь опустите представившееся на два тона ниже и прибавьте громкости.
    Лианна мгновенно убежала к надзирательнице, оставив меня в состоянии легкого шока.
    …Дис неожиданно обнаружился за спиной.
-Теперь ей влетит. Могу я тебя отвлечь?
-Да. А, прости. Ну и как?
-Нам нужна послушница, которую зовут Лианна…
    А, Черный Сеятель и все его чада и домочадцы!!! Ну конечно!!! Кем еще может быть ТАКАЯ девушка, кроме как будущей Императрицей? Ну что ж, это мы ей обеспечим. Костьми ляжем, но обеспечим.
-Ей семнадцать лет и….
-И больше мне пока ничего не надо. Я знаю где ее искать.
-Моя помощь нужна?
-Нет. Теперь моя очередь… - я вынес на лицо «боевую» усмешку – просто чтоб не ломать собственных ощущений от происходящего - и двинулся туда, куда исчезли две такие разные женщины. Тихим, «воровским» шагом я прокрался к келье. Почтенная лата как раз запирала оную на устрашающий замок. Я подобрался поближе. Защелкивая рыжее чудовище, лата весьма громко бормотала себе под нос:
-Посидит под замком, будет как шелковая… - выражение ее лица мне явно кого-то напоминало… но я предпочел забить все ассоциации в землю.
    Лата грузно ушла вдаль, временно исчезнув из моей жизни. Я же подошел к двери и критически осмотрел замок. М-да, неужели сивилианки такие бедные? Или наоборот, такие богатые, чтоб на дверях древность эпохи императора Юлия I вешать? Аж жаль ломать вещицу… И вообще, мы пойдем другим путем!
    Я догнал лату, дождался, пока она выйдет на непросматриваемое место, подкрался поближе и фамильярно приобнял за талию. Глаза почтенной совершили путешествие куда-то под клобук…
-Спокойно! – эротично прошептал я ей на ухо, - расслабьтесь и получайте удовольствие!
    От такого комментария монахине пришла в голову мысль завизжать, но я наскоро прикрыл ее рот левой рукой. Правой же я продемонстрировал ей изящный кинжал, каковой после и приставил куда-то в район ее печени.
-Значит, так! Сейчас мы с вами сходим обратно к келье Лианны, вы отопрете замок и прикажете девочке идти с нами. Понятно? Качните головой, если да.
    Голова под моей рукой ощутимо дернулась…
-Отлично. Теперь я, пожалуй, прекращу зажимать вам рот… но если завизжите… - я взглянул на нее. Нет, такая не завизжит… - …или закричите о помощи – я создам вам еще большие проблемы, - и я чуть надавил на кинжал.
    Под ручку, словно старые супруги, мы с непредставившейся латой пошли назад, и весьма мирно дошли уже по келий, но я счел необходимым сделать еще кое-что.
-Тихо, тихо, не так быстро. Не торопись, о свет очей моих! – все такой же издевательский шепот в ухо, - девочку курируешь ты? Кивни, если да.
    Костлявый подбородок поднялся и опустился.
-Тааак… где документы, обрисовывающие ее происхождение? Вы ведь о них знаете?
-У… у сантиссы… - глазами она готова была меня сжечь. Врет.
-А если подумать? Моих ребят тут полно, и, если еще раз соврете, я отдам кому-нибудь из них бесчеловечный (по отношению к нему) приказ заставить вас… поступиться некоторыми обетами…
-Они у меня! Я покажу! – вот, вот уже с энтузиазмом!
-Так пойдемте!
    Келья латы была обставлена так же сурово, как и те в которых моим парням пришлось ночевать. Я осторожно прикрыл за собой дверь, закрывая на замок и убирая ключ в карман, прежде чем спросить:
-Ну, и где?
-В сундуке, он под койкой… Там конверт с алой печатью, вскрытый.
-Отойдите от двери, встаньте у стены и без фокусов. Тут никто ничего не услышит… - я погано усмехнулся и полез в сундук.
    Требуемый конвертик отыскался рядом с богатейшей коллекцией девичьих прядок. Прямо скажем, не сюрприз!
-О, почтенная… кстати, как ваше имя?
-Су… Сти. Зовите меня Сти.
-Бывает, - пожал плечами я, - так что, почтенная Сти, вот почему вы пошли в женский монастырь! Стыдитесь. Если что – вас сожгут.
    Лата густо покраснела. Хе-хе-хе.
-Надеюсь, вы хоть к Лианне не пробовали… ну вы поняли…
-Нет, - вздох, - это – птица не моего полета… - взор гвардейца в рясе потеплел.
-Так, не мечтать. На выход!
    Мы приняли прежнее положение гуляющих и пошли до Лианны.
-План прежний, - инструктировал я, - вы говорите девушке идти со мной – а вам за это ничего не будет. Все ясно?
    Кивок… ну понадеемся…
    Дверь была открыта странного вида ключом. Запоры рухнули, и дверь распахнулась… На низеньком ложе таких знакомых очертаний лежала она. Услышав меня и свою лату, она подняла голову от каменно-твердой подушки, и я с негодованием увидел красный след от пощечины на нежной коже, нетронутой загаром. Однако милейшая Сти стремительно теряла шансы дожить хотя бы до конца недели…
-Кто вы, номен? Пречистая Сти, почему он здесь?
    Поименованная скроила благостную физиономию.
-Дитя мое, собирайся, ты должна идти с нами.
-Но… - шок усугубился….
-Не задавай вопросов! Помни, чему тебя учили! – усердия латы я подстегивал невидимой Лианне холодной сталью.
    Девушка наскоро привела себя в порядок, и мы втроем пошли к монастырским воротам. По пути очень удачно попался Баррет, один из моих «коллег». Я подозвал его:
-Значит так, найди Диса и скажи – нужна карета. Он поймет.
    Толковый паренек (постарше меня лет эдак на пять, ха-ха) унесся исполнять, и к тому моменту, когда мы медленно и сосредоточенно, как всегда приходится идти с заложником в захвате, пришли к монастырским воротам, экипаж был подан, лошади запряжены, а все мои – готовы к выезду.
-Славно, славно. Лианна, не соблаговолите ли вы сесть в этот скромный экипаж? – я повернулся к цели моего приезда… и как бы не жизни. Я уже сам себя пугаю…
-Пречистая…? – девочка не может поверить своему счастью; да и испуг от первой в сознательной жизни перемены мест… А придется!
-Делай, как он говорит! – лата уже вернула командный голос. Видать, решила, что все обойдется… Нееет, мы вам не СИБ какой-нибудь - у нас вход бесплатный, да выход – заколочен…
    Когда Лианна как могла удобно устроилась в карете (ничего, девочка, ты у меня будешь на таких экипажах по столице ездить, что разные там сестры Фабер сгрызут локти), я обернулся к Сти.
-Ну что ж, вот и все!
-И что теперь? – остаточный страх…
-О, ничего страшного! Напротив, хочу вас поблагодарить. Не желаете ли выпить для успокоения нервов?
-Только из одной фляжки с вами!
-Не доверяете? Зря! Из своей личной вас напою! Збышко, кубки!
    Указанный полонец поднес две невеликие изяществом чаши, я тут же подхватил одну и протянул лате, оставив вторую себе. В обе я разлил вина из своей личной емкости.
-Так выпьем же за то, чтобы мы оба и Лианна жили долго и счастливо!
    Выпили. Лата вернула мне чашу и удалилась…
    …Карета мерно покачивалась на разбитой дороге. Лианна смотрела в окно, словно бы набираясь сил для вопросов и прочего. А я точно знал, что пречистая Сти, пьяно икая, спит посреди монастырского двора… знал и то, что проспит она еще полтора суток, а потом тихо скончается. Яд, ровным слоем которого были покрыты стенки ее чаши (отмеченной весьма ощутимым сколом у дна), был безотказным средством еще со времен моего дедушки..
    …А карета все удалялась от монастыря, окруженная молчаливыми конниками, что во мгле еще не рассеявшегося весеннего тумана казались лишь смутными тенями… Вскоре туман покрыл и карету, а чуть погодя осталась лишь белая мгла.