Часть первая: Ветер перемен Опции

[Отец Фабиус]

18 число месяца Полотна.
Рунн. Резиденция архиепископа.

   Сантэт Фабиус вышел из кареты, огляделся по сторонам, перекрестился и вошел в дверь одного из домов. Поднявшись по лестнице, он распахнул одну из дверей в коридоре, и увидел человека, испуганно вскочившего при его появлении.
   - Спокойно, архиепископ. – Фабиус жестом приказал ему сесть. – Я специально не стал предупреждать о своем появлении, чтобы у вас не было времени придумать какую-нибудь ложь. А теперь расскажите мне все.
   - Ваше Высокопреосвященство! – голос священника дрожал. – Я не стал бы лгать Вам, Вам, кто стоит повыше многих герцогов и кардиналов! Право же Вы оскорбляете меня своим недоверием.
   - Не надо оправданий, Лазариус. – жестко сказал Фабиус. – Я знаю о Вас все. Знаю, что Вы содержите трех любовниц, что крадете деньги из церковной казны, что приказали убить аббата Клодиуса, что, наконец, Вы частенько приукрашиваете отчеты, которые я читаю лично. И если бы мне не поступали сведения из других источников, я был бы одурачен. Но я – предусмотрителен, у меня и Ордена множество слуг, зачастую таких о которых Вы и не догадываетесь. Так что забудьте о том, что от меня можно что-то скрыть – и рассказывайте!
   - Если Вы все знаете, Ваше Высокопреосвященство, то для чего нужен мой рассказ?
   - Это не Ваша забота! – холодно сверкнул глазами Фабиус. – Просто рассказывайте. Начните, пожалуй, с нашей агентурной сети. Скольких людей Вы завербовали за полгода?
   - О! – Лазариус сглотнул. – Я предполагал, что в ближайшее время нам не понадобятся новые агенты. Но после смерти Императора, предвидя возможные затруднения, я отдал на проведение этих операций большую часть денег, что имелись в моем наличии.
   - Кто разрешил Вам строить предположения, кто позволил Вам предвидеть? – недовольно произнес Фабиус. – Орден – вот кто предполагает, орден – вот кто знает, орден – вот кто предвидит. У Вас были четкие инструкции, от которых Вы самовольно отступили! Я очень Вами недоволен, Лазариус.
   Сантэт покачал головой.
   - Право, я сожалею, что позволил Вам встать во главе руннской части нашего Ордена.
   - Простите меня, Ваше Высокопреосвященство! – Лазариус упал Фабиусу в ноги.
   - Прощает Господь, я не прощаю, – твердо сказал сантэт. – Если ли что-нибудь что могло оставить о Вас положительное впечатление?
   - Один человек, Ваше Высокопреосвященство, пожелал встретиться с Вами, – чуть не рыдая, сообщил Лазариус.
   - Замечательно. – Фабиус холодно улыбнулся своими тонкими бесцветными губами. – Сообщите ему, что я готов увидеться с ним сегодня!
   - Сейчас же отдам такое приказание, – архиепископ подскочил и выбежал в открытую дверь.
   - Значит, это было правдой, – в никуда сказал глава Ордена Игнитиссов. – Посмотрим, насколько далеко простирается честолюбие министра по налогам.
   - Когда настал вечер, Фабиус допивал очередную чашку чая, которую ему раз за разом приносил слуга архиепископа. Раздался стук в дверь.
   - Войдите. – Фабиус отставил чашку в сторону, и в дверь вошел человек, и, пройдя через комнату, уселся в кресло напротив сантэта.
   Фабиус задумчиво посмотрел на него – огненно-рыжие волосы, ехидная улыбка, некоторая полнота.
   - Анжель Аллон? – уточнил Фабиус. – Министр по налогами Империи.
   - Вы правы, Ваше Высокопреосвященство, – согласился Анжель.
   - Что привело Вас ко мне, министр? – спросил глава Ордена.
   - Предположение, что двое хороших людей всегда могут договориться. – Аллон внимательно посмотрел на главу Ордена. – Я поясню, если Вы не против, - и после кивка продолжил. – Времена меняются, Ваше Высокопреосвященство, Император умер, грядет раздор между знатью и волнение в народе. Я знаю, о чем говорю, ибо всегда был между теми и теми – мои предки происходят из простых крестьян, а я сам занял такое место, до которого не многие добирались. Но теперь я желаю большего…
   - Полагаете, перемены помогут Вам в этом? – тихо спросил Фабиус.
   - Полагаю, что я помогу себе сам, – заявил Анжель, и его глаза сверкнули. – Но с другой стороны могущественные покровители могли бы помочь мне в этом.
   - Занятно, – улыбнулся Фабиус. – Чего же бы Вы хотели, министр? Вы же и так – "попиратель графов", сборщик податей. У Вас, наверное, очень много денег.
   - Хоть я и собираю деньги, трачу их не я, а министр финансов. Ах, если бы я был, скажем, министром финансов, или лучше канцлером, я бы позаботился о своих друзьях – пожертвовал бы большие деньги какому-нибудь церковному Ордену, например.
   - Поверьте, у Орденов хватает денег, а вот услуги, которые столь высокопоставленный чиновник мог бы оказать – нужны.
   - В таком случае, - Анжель Аллон улыбнулся. – Я думаю мы поймем друг друга.
   - Очень может быть. – Фабиус задумался. – Орден, которым руковожу я, мог бы оказать помощь в достижении более высокого поста Вам. В обмен, мы, может быть, попросим об одолжении – когда-нибудь, когда это будет нужно.
   - Разумеется, – министр встал. – Рад, что мы договорились.
   - Об этом никто не должен знать, – предупредил Фабиус.
   - Конечно. – Аллон отвесил поклон и исчез за дверью.
   Фабиус снова улыбнулся и, достав небольшой колокольчик, позвонил в него. Появился архиепископ Лазариус. Фабиус жестом приказал ему сесть в кресло.
   - Что ж, – сказал сантэт. – Этот союз, может быть, будет весьма полезен для нас, и поэтому я пока позволю Вам оставаться на своем месте.
   - Спасибо, Ваше Высокопреосвященство! – вскричал Лазариус.
   - Но в будущем постарайтесь не допускать таких ошибок, – холодно сказал Фабиус. – Теперь получите следующие распоряжения. Запишите имена.
   Фабиус посмотрел на епископа, схватившего перо.
   - Рой Фрост, Виктория Фрост, Асни Райм, Евгений Флавио, Эстерад Флавио, Электра Флавио, Этьен де Нортми, Шарль де Нортми, Никола де Нортми, Анжелика де Нортми, Антонио Иберо, Кардинал Симеон.
   - Записал, – подтвердил Лазариус.
   - Я хочу, – тихо сказал Фабиус. – Чтобы за всеми этими людьми было установлено наблюдение, чтобы обо всех их действиях сообщали мне. Также я хочу, чтобы Вы взяли к себе одного из людей, которых я привез с собой, его зовут Трифиллиос. Он поможет Вам в подготовке различных орудий покушения.
   - Покушения? – встрепенулся Лазариус.
   - Да. Покушения, – подтвердил Фабиус. – Нужно подготовить три ложных покушения на людей, которых я назвал Вам, и одно настоящее. Цели Вы выберете сами, исходя из полученных Вами сведений.
   - Понятно. – Архиепископ испуганно посмотрел на главу Ордена Игнитиссов. – А что Вы скажите о СИБ?
   - Постарайтесь избежать того, что в итоге СИБ выйдет на Вас. Если это случится, Орден будет утверждать, что Вы делали это по своей инициативе.
   На лбу Лазариуса выступил пот, но он закивал.
   - Надеюсь, что Вы сделаете все правильно, – покачал головой Фабиус. – Обо всем сообщайте мне.

[Сэла Айс]

18 число месяца Полотна.
Рунн. Особняк Нортми.

   В дверь постучали. Герцог Нортми оторвал свой взгляд от бумаг – даже во время болезни он не прекращал работать, и негромко, но твердо сказал:
   - Войдите!
   - Тяжелая, обитая железом, дверь неслышно отворилась, и на пороге показалась Сэла Айс. На этот раз она была одета в военную форму, от чего казалась неимоверно строгой. Впрочем, черты ее лица выдавали ее чувства – удивление и ожидание.
   - Ваша Светлость! – девушка поклонилась, тряхнув своими светлыми как лен волосами.
   - Заходи, садись! – Черный герцог указал на сиденье стоявшее рядом с его кроватью. Сэла, еще раз бросив настороженный взгляд на руководителя СИБ, сделала два шага и осторожно уселась в кресло.
   - Вам, наверное, интересно, зачем я Вас вызвал? – спросил Этьен.
   - Вы хотели поговорить со мной о будущем задании, – твердо ответила Валькирия.
   - Ах, да. Но не только об этом, – согласился Черный герцог. – Ты знаешь, что я в течение долгого времени следил за тобой.
   - Вы помогли мне, – сказала Сэла, закусив губу. – У меня до сих пор громадный долг перед Вами.
   - Это не важно, – сказал герцог, отчего Сэла Айс покраснела. – Долги можно и нужно прощать. Во время всех этих заданий, бесконечных странствий и путешествий, ты показала себя с хорошей стороны, отлично справившись со всеми возникшими перед тобой трудностями.
   - Это было не слишком трудно, – заметила Валькирия.
   - Это как раз говорит о многом, – твердо сказал Этьен. – Действительно, раз поставленные перед тобой задачи не вызвали особых проблем в их выполнении, значит тебе под силу и более трудные. Но разговор об ином. До сих пор вы все, со своими товарищами образуете группу наемников, формально не входя ни в какие другие организации, но фактически уже давно выполняете задания службы безопастности.
   - Вы лучше всех платите, Ваша Светлость, – ответила Сэла.
   - Но есть и то, что нельзя перекупить, – заметил Этьен. – Если бы я предложил вам стать агентами СИБ, что бы вы сказали?
   Сэла растерялась.
   - Ну, скорее всего мы бы согласились, конечно, если бы Ваша Светлость даровали нам свою защиту.
   - С этим проблем не возникнет, – заметил Черный герцог. – Все люди, работающие на СИБ, могут быть уверены, что в случае каких-либо проблем им помогут.
   - Тогда, скорее всего остальные согласятся, – просияла Сэла Айс.
   - Отлично, – сказал герцог Нортми. – Теперь о твоем задании. Ты, наверное, знаешь в общих чертах, что именно происходит в Коннланте?
   - Знаю, что там были волнения, Ваша Светлость, – просто ответила Сэла.
   - Волнения? – герцог покачал головой. – Мягко сказано. Народ Коннланта изнемогает под тяжестью налогов, которыми обложили их иберийцы. Возможно, это было самое неудачное решение Александра… В любом случае, сейчас ситуация зашла в тупик. Изабелла Катена пытается усмирить бунтующих, а коннлантцы больше не намерены терпеть над собой какую-либо власть.
   - И Вы посылаете меня туда? – осторожно спросила Сэла.
   - Да. – Этьен внимательно посмотрел на нее. – Свяжись с вождями сопротивления, особенно с семьей ван Экеен. Я даю тебе полномочия эмиссара СИБ, и ты вольна действовать по своему усмотрению. Твоя задача – понять, что могло бы послужить примирению сторон. Если же компромисса достичь не удастся – то руководствуйся интересами народа Коннланта.
   - Понятно, – лобик Сэлы исказили морщинки. – А если в процессе следования интересам народа Коннланта, я вступлю в противоречие с интересами иберийского руководства?
   - Это не должно Вас беспокоить, – сказал Этьен. – С вами отправится Ваша подруга Ванесса и мой племянник Эдвар.
   - Эдвар? – брови Сэлы взметнулись вверх.
   - Да, – без эмоций сказал глава Службы Безопастности. – Мой племянник отправится с вами, он должен оставаться с Вами до тех пор, пока задание не будет выполнено.
   - Я правильно поняла, Ваша Светлость, - уточнила девушка, - Что мне нужно будет следить за его безопасностью?
   - Нет, это излишне, – спокойно сказал Этьен. – Думаю, он сам в состоянии о себе позаботиться.
   - Хорошо, – холодно сказала Сэла Айс. – Раз так, то это просто замечательно…
   Воцарилось молчание. Этьен де Нортми поднес флягу к губам, глотнул из нее и отложив в сторону, продолжил:
   - Кстати, еще один вопрос, Сэла…
   - Да, Ваша Светлость? – самым невинным образом осведомилась девушка.
   - Хотел спросить о Вашей семье, – самым небрежным тоном заметил Этьен. – На этот раз его слова возымели иной эффект. Девушка словно поперхнулась, покраснела.
   - Что? – прерывистым голосом уточнила она.
   - Слышал, Ваш отец отрекся от Вас… - спокойно продолжил Этьен. – А что Вы думаете о нем?
   - О, Ваша Светлость… - Сэла почти справилась с собой. – Больше всего на свете мне хотелось бы убить своего отца…
   - Все ясно, Сэла. – сказал Этьен. – Теперь Вы свободны.
   - Хорошо, Ваша Светлость… - она вышла, опустив голову. Она и правда была свободной.

[Этьен де Нортми]

12 число – 18 число месяца Полотна.
Рунн. Особняк Нортми.

   Внезапно нахлынувшая боль уложила его в постель, и теперь вокруг хлопотали доктора. Один из них, самый умный, права рука главы гильдии знахарей, по имени Эгон Бадюа, сообщил, что причиной всему сердце – и что герцогу Нортми лучше всего провести ближайшие две недели в полном покое, принимая снадобья, им, Бадюа, приготовленные.
   - Покой нам только снится… - пробормотал Черный герцог, и лишь только доктора ушли, приказал позвать своего секретаря ван Хооса. Тот не замедлил появиться.
   - Звали, Ваша Светлость? – осведомился Бром.
   - Разумеется. – Этьен поморщился. – Болезнь болезнью, а дела ждать не могут. Питер уже отбыл в Тюрель? Он приказал своему первому помощнику отправится в Нортми, чтобы тот сменил приехавшую Гертруду, а на его место взял своего сына Николу, чтобы тот смог начать свое обучение, и, возможно, в будущем заменить самого Этьена…
   - Передай Николе, чтобы он подменил меня на то время, пока я болею, – сказал Этьен. – Но пусть сообщает мне обо всех предпринятых шагах…
   - Хорошо, Ваша Светлость, – сказал ван Хоос что-то пометив в своей маленькой книжичке.
   - Столько всего еще предстоит сделать… - поморщился Черный герцог. – Моя болезнь началась совершенно не вовремя, Император умер, герцоги Империи собираются в Рунне, сейчас болеть себе мало кто может позволить.
   - Я уверен, что Ваша Светлость скоро выздоровеет. Неожиданное событие и все что последовало за ним оказало на Вас неблагоприятное влияние, – заметил секретарь. – Неудивительно, что Вы, герцог болеете сердцем, ведь Вы так сильно радеете за судьбы всей Империи.
   - И правда, – согласился Этьен. – Следовало думать больше о семье, о сыне, о дочери, о брате и о жене.
   - Вы как всегда правы, Ваша Светлость, – опять согласился Бром. – Что ж, я пойду сообщу Николе о том, что его ожидает.
   - Отлично. – Этьен сделал большой глоток целебного питья, которое ему приготовил Эгон.
   После ухода секретаря опять на какое-то время воцарилась тишина, которая продолжилась несколько очень долгих дней. Этьен потихоньку допил все, что ему приготовил врачеватели и со скуки стал разглядывать лепнину на потолке своей комнаты. Он ненавидел ожидание, а бездействие для него было хуже смерти.
   Неожиданно в дверь постучали.
   - Войдите! – снова воскликнул герцог Нортми. Дверь тотчас же распахнулась и на пороге появилась его ослепительной красоты жена.
   - А. Это ты, Гертруда. – спокойно сказал герцог Нортми. – Пришла поговорить?
   - Да, – таким же тоном ответила герцогиня Нортми. – Надеюсь, ты не занят?
   - Как видишь. – Этьен обвел свой полог рукой.
   - Отлично, – она улыбнулась одной из своих тонких улыбочек, которая могла значить, что она что-то задумала. – Действительно, с момента моего приезда прошло уже очень много времени, а мы так и не поговорили.
   - Теперь самое время, – ответил герцог Нортми. – Что ж, располагайся, говори.
   - Для начала, спрошу, – она села к нему на кровать, ее зеленые глаза блестели. – Учитывая сложившееся положение, учитывая все что, произошло и произойдет, чего ты хочешь?
   - Чего я хочу? – Этьен задумался. – Я хочу мира в Империи и благополучия для моей семьи. Вполне нормальное желание, по-моему.
   - То есть. – Гертруда покачала головой. – Ты не хочешь ни трона, ни войны, ни избиения экклесиатов, ни чего-либо подобного?
   - Конечно, нет, – твердо сказал герцог Нортми. – Я не какой-нибудь фанатик… Империя уже прошла и через борьбу за трон, и через религиозную войну, и через массовые избиения. И все это ни к чему хорошему не привело. Я хотел бы, чтобы трон Империи по-прежнему оставался за Александритами, но раз это невозможно, я приму выбор Высокого Совета, каким бы он не был.
   - Даже если выберут Диего Иберо? – спросила Гертруда.
   - Не вижу ничего плохого в таком выборе, – заметил Этьен. – Говорят, Диего вполне здравомыслящ, храбр, он настоящий дворянин, он воевал за благо Империи. Иберо тоже изменились, и я теперь думаю, что наилучшим выходом для наших двух семейбыло взаимное примирение…
   - Хорошо. – Гертруда расправила свое платье и улыбнулась. – Я рад, что ты сам пришел к такому выводу, потому что я хотела от имени моего брата Альфреда предложить следующее – твою встречу с Диего, как только ты поправишься.
   - Понятно. – Этьен поглядел на свою жену с интересом. – Разреши мне задать тебе тот же вопрос, чего хочешь ты?
   - О. – воскликнула Гертруда. – Здесь как ты знаешь, у меня есть ответ, который покажет, что я по рождению Барна, теперь принадлежу всей душой семье Нортми. Как Барна, я хочу мира, а как Нортми, я хочу, чтобы этот мир послужил росту могущества дома моего мужа, то есть в этом наши желания тоже совпадают.
   -Ясно, – кивнул герцог Нортми. – Значит, раз мы хотим одного и того же, нам следует заключить союз.
   - Да, союз наступательный и оборонительный. – Гертруда улыбнулась. – Забудем все ссоры и недомолвки, что были между нами, и будем действовать сообща.
   - Хорошо, – снова кивнул Этьен. – Думаю, мне может понадобиться твое влияние в семье Барна, и не только. Ты поможешь мне договориться с теми, кто охотнее выслушает тебя, чем меня.
   - Замечательно. Рада Вам послужить, герцог Нортми.
   - Давай подумаем, что мы можем сейчас сделать, – задумчиво сказал Черный герцог. – Противоречия, до смерти Александра не заметные, сейчас вылезут наружу. В Империи сейчас есть три силы, три айсберга, между которыми остальные вынуждены лавировать. Это Фросты, Иберо и Флавио. Они все достаточно могущественны и влиятельны, чтобы быть равноценными соперниками.
   - И между ними полно разногласий, – заметила Гертруда.
   - Да, это верно, – согласился Этьен. – Но схватка между ними вряд ли возможна, ведь конфликт между двумя из них приведет к ослаблению, и этим воспользуется третий… Если только двое не заключат союз против третьего.
   - Да, если подумать, это, скорее всего и произойдет.
   - Если уже не произошло, – сказал Черный герцог. – Вот только кто из них против кого? Мне необходимо поговорить не только с Диего, но и с Роем и с Евгением, причем как можно скорее.
   - Мы не хотим, чтобы два дома объединившись, сокрушили третий, ведь так? – спросила Гертруда.
   - Нет, - сказал Этьен. – Ведь на этом и строилось все равновесие в Империи. Герцогства центра должны, используя свое влияние, не допустить подобного конфликта. Необходимо призвать все стороны к диалогу, постараться найти компромисс. Война не должна начаться ни при каких условиях!
   - Я поговорю с Альфредом, посмотрим, что он скажет.
   - Да, поговори, – согласился Черный герцог. – Я напишу главам этих семей, что желаю встретиться с ними, хотя может быть, он и сами будут искать встречи со мной.
   - Я вернусь к вечеру, – сказала Гертуда и вышла.
   Герцогиня Нортми действительно вернулась вечером, но не одна, а вместе с дочерью, которая тут же бросилась на шею к отцу.
   - Папа! – прошептала Анжелика, Гертруда с улыбкой наблюдала за ней. В дверях застыл какой-то парень, Этьен пригляделся и узнал в нем одного из сыновей Альфреда, кажется Жан-Пьера.
   - Я так рада видеть тебя снова! – рассмеялась дочка. – И мама вернулась, и Николу отпустили! Теперь мы все вместе!
   - Да, Анжелика. – сказал Черный герцог. – Надо будет устроить праздничный ужин, на котором соберется вся семья Нортми. А теперь иди в свою комнату, мы с твоей мамой хотим поговорить.
   - Хорошо, папа! – девчушка просияла.
   - Жан-Пьер! – громко сказала Гертруда. – Проводи мою дочь до ее комнат.
   - Хорошо, Ваша Светлость, – юноша поклонился, и галантно взяв Анжи под руку, повел ее прочь от комнаты отца.
   - Действительно, теперь все Нортми в сборе, – сказал Этьен. – Это замечательно, учитывая, что нам надо обсудить будущее нашей семьи.
   - Давай обсудим. – Гертруда села на резной стул.
   - Я думаю, что нам нужно укрепить нашей положение чередой браков, которое мы можем заключить между нашими детьми и детьми глав иных великих родов. Я еще думаю, над тем, кто бы это мог быть… Прежде всего нам надо не растерять своих изначальных союзников, – нахмурился Черный герцог. – И если насчет Барна я уверен, то Конарэ меня тревожат. Увы, сын моей любимой сестры совсем не тот человек, каким бы я хотел видеть правителя Экилона… Он, похоже, способен совершить любое безумство.
   - И в этом, - Этьен с силой ударил по столику, который стоял рядом с его кроватью. – Я с полной уверенностью могу винить твоего племянника Алекснадра.
   - Возможно, тебе стоит поговорить с Конрадом, – заметила герцогиня Нортми.
   - Я говорил, – мрачно ответил Этьен. – Франсуа был моим другом, и в память о нем я должен позаботится о будущности дома Конарэ, ведь в свое время он то же самое сделал для меня.
   - Готова помочь тебе в этом, – сказала Гертруда. – Что ж если мы определились, то теперь все дело за твоим выздоровлением. Отдыхай, поправляйся, впереди тебя ждут великие дела, – и еще раз улыбнувшись, она ушла.

[Анриетта]

18 число месяца Полотна.
Особняк Красного герцога – Барна.

      Капля медленно собиралась на краю тончайшей иглы, вонзающейся в теплое, еще дышащее тельце. Маленькая тварь вздрогнула и серые, почти прозрачные веки дернулись, открывая мутный взор. Но увидеть своего мучителя животное уже не могло. Анриетта осторожно отложила иглу, взяла белоснежный платок и вытерла руки, посмотрев на песочные часы: прошло не более пяти минут и сильное, здоровое существо превратилось в жалкое подобие самого себя. Платок упал на пол, а девочка взяла еще один чистый кусок ткани, в который завернула начавшего остывать крысеныша и осторожно положила в коробку, где уже лежали четыре свертка. Анриетта подняла коробку и вышла из комнаты, медленно двигаясь к выходу. Мимо нее торопливо прошел дядюшка, который лишь значительно опередив девочку, вдруг обернулся и с суетливым интересом посмотрел на нее:
- Т-ты нашла препараты, А… нр.. Рия? – он спотыкнулся на ее имени и ребенок даже не повел головой, продолжая медленно идти. Жоффруа де Барна встряхнул полуседой головой и снова заговорил: - Я… я с-спрашиваю, ты нашла лекарства, племянница?
      Девочка остановилась и повернулась, встречаясь глазами с ним:
- Прошу прощения, дядюшка, я не сразу поняла, что вы ко мне обращаетесь, - она помолчала, а потом, наклонив голову и бросив взгляд в коробку, негромко задала один вопрос за другим: - Как вы меня назвали? Какие лекарства нужны? Кому они понадобились?
      Мужчина заморгал глазами, явно делая вид, что теряется перед вопросами, но и его взгляд скользнул по коробке, а девочка, уже не отрываясь, смотрела прямо в лицо родного дяди.
- Я..  я од-днажды слышал, как.. как тебя назвали…
- Прошу прощения, дядя, но вам послышалось. Меня зовут – Анриетта, - ребенок вежливо наклонил голову и чуть присел в реверансе, продолжая сжимать коробку. – А что случилось и кому нужны лекарства?
- Рауль.. Рауль ранен.. бедный мальчик.. он.. в своей комнате..
      Ребенок быстро моргнул и решительно впихнул в руки вице-канцлера свою коробку:
- Возьмите, дядя, я хотела это выбросить. Мне нужно идти, а вы все равно направляетесь к черному входу. До свидания.
      Анриетта прошла в свою комнату, подхватывая аккуратную корзинку с корпией, льняными бинтами и несколькими коробочками с мазями. На мгновение она остановилась, закрывая глаза и успокаивая дыхание. Пальцы сжались на ручке двери, осторожно открыли ее, и девочка быстро прошла по коридору в комнату своего старшего брата. Входная дверь была распахнута, из нее торопливо выбежала служанка, которую Анриетта остановила взглядом и тихо сказала, перед тем, как самой войти в комнату:
- Теплую, чистую воду. И как можно скорее. Камин растопили?
- Как раз Матиас пошел за дровами.
- Быстрее, - коротко бросила Анриетт, входя к брату и закрывая за собой дверь.
      Возле кровати с раненным сидел русоволосый юноша, который осторожно снимал с лежащего в беспамятстве человека запятнанную кровью рубаху. Девочка чуть кивнула, когда юноша обернулся к ней, и приблизилась к Раулю, кладя холодную руку на его лоб. Ровные брови ее нахмурились, а глаза встретились с зеленым взглядом кузена:
- Он не приходил в себя?
- Нет. Пуля прошла навылет, Рия. Должен оправиться, - юноша отбросил кровавые тряпки прочь и встал. – Правда, он потерял много крови. Это плохо.
      Девочка встала рядом с кузеном, чуть коснувшись бледными, почти прозрачными пальцами рукава его камзола:
- Лекари лечат кровопусканием, - словно в никуда, проговорила она, тяжело вздохнув. Ребенок почувствовал взгляд Эстебана и с медленно поднял глаза, встречаясь вновь темным взором с необычайно серьезными, зелеными глазами:
- Рия, ради тебя, я готов узнать скольких они свели в могилу подобным лечением, - в голосе мелькнула тень обычной насмешки, не отразившись ни в одной черточке родного лица.
      Девочка резко опустила голову и села на место, которое только что занимал ее кузен.
- Тебе помочь? – мягкий и тихий вопрос.
- Нет. Я справлюсь. Лучше.. – она помолчала и едва-едва улыбнулась. – Лучше найдите стоящего лекаря, Эстебан.
      Она не видела, как он поклонился, разворачиваясь и покидая комнату. Анриетта сосредоточенно достала мягкую ткань, складывая ее в несколько слоев и смачивая зеленоватым раствором. Дверь чуть слышно скрипнула, пропуская служанку, принесшую небольшой таз с теплой водой. Девочка коротко приказала промыть рану, внимательно следя за каждым движением девушки, и как только последние капли крови были стерты, заботливо-осторожной рукой положила пропитанную лекарственным снадобьем ткань на рану брата. Затем с помощью служанки она перебинтовала его бок, после чего сполоснула руки и вновь мягко коснулась пальцами его лба. Рауль тихо застонал, приходя в себя. Едва он открыл глаза, как девочка протянула ему бокал с водой:
- Выпейте, брат.
- Анриетт, - он прикрыл глаза, делая небольшие глотки и вновь откидываясь на подушки. – Что там было?
- Где? – девочка подняла бровь.
- В воде, - тихо пробормотал Рауль.
- Сонный порошок, брат. У вас жар и вам необходимо поспать, - ее голос звучал глухо и напряженно, глаза не отрывались от набухающей от крови повязки на ране.
      Убедившись, что Рауль вновь впал в беспамятство, она сделала знак и служанка быстро покинула комнату, а девочка мягко коснулась перебинтованного бока молодого человека, закрывая глаза и сосредотачиваясь. Губы приоткрылись и дыхание стало тяжелее, но девочка продолжала сидеть, не двигаясь, даже когда на лбу появились бисеринки пота от странного, внутреннего огня, охватившего хрупкое тело…
      …Через час с небольшим, появившийся в комнате лекарь в сопровождении виконта Эрсе могли наблюдать, спокойно спящего графа де Барна, обнимающего лежащую в полузабытьи на его груди сестру. Осмотрев раненого, лекарь пришел к выводу, что великое семейство Барна обладает весьма странным чувством юмора, приглашая его к уже практически выздоравливающему человеку.

[Дирок дэ Ла Прад]

18 число месяца Полотна.
Особняк Прад.


      За окном было еще темно, но он чувствовал приближение рассвета. Рука привычно потянулась к изголовью кровати, доставая гитару. Предрассветное небо темными, беззвездными очами смотрело прямо в его глаза, даря тайну вдохновения. Песня не любит ждать и он коснулся пальцами струн, наигрывая пришедший в голову мотив. Но едва он начал напевать эту мелодию, как дверь комнаты открылась и на пороге появилась полусонная девушка.
- Братец, ты всегда поешь своим женщинам в такое время суток?
      Смешок:
- Я тебя разбудил, Сандра? Прости.. Просто не смог удержать песню.
- Поражаюсь, Рокки, как ты до сих пор не спишь в гордом одиночестве все ночи, - странно так протянула она.
      Парень поудобнее сел на кровати, освобождая место для сестры, которая устроилась рядом, пряча ноги под одеяло. Дирок на миг обнял прижавшуюся к его плечу девушку и поцеловал в щеку, вновь перебирая струны гитары. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь мелодией струн, танцующих между пальцев. Но он не пел, опасаясь нарушить волшебство звуков. Сандра затихла рядом, вслушиваясь в те же звуки, пока они оба не замурлыкали, подпевая. Пока без слов, лишь сама рассветная песня, нарушенная тихим, дружным смехом:
- Ой, ну не дураки ли мы с тобой, братик? Сидим и поем, как два соловья. Перебудили всех в доме.
- Соловьи не будят, сестра, - усмехнулся Дирок. – Мы с тобой – петухи.
- Вот спасибо! Значит, ты петух, а я – курица? – она отвесила ему веселый подзатыльник, потягиваясь и глядя за окно. – Уже рассвело. Куда ты собираешься сегодня? И когда тебя ждать, повеса?
- Куда? Сам не знаю еще. Собирался навестить Первого Тана.
      Сандра передернула своими великолепными плечами, фыркнув:
- Что такое, сестра?
- Ничего, - она помолчала, а потом добавила. – Я собираюсь устроить небольшой прием. Будь любезен пригласи Фроста и всех наших северян на него. Я буду рада видеть у себя живые легенды севера.
      На губах девушки появилась загадочная улыбка и Дирок поднял бровь:
- И это все? Всего лишь узкий круг знакомых?
- Более чем узкий, братец. Нам нужно, чтобы жених и невеста узнали друг друга до свадьбы.
- Жених и невеста?
- Да, милый брат, юг и север заключают самый неожиданный союз через своих детей. Нам с Эрмини хочется, чтобы дети хоть чуть-чуть узнали и полюбили друг друга. Диего – очень хороший и добрый сын, но будет ли он хорошим мужем девочке, которая не знает еще что такое влюбленность и любовь….
      Что-то в голосе Сандры насторожило его и он внимательно всмотрелся в ее лицо:
- Сестра, маленькую принцессу Севера невозможно не любить. Она самое удивительное создание нашего края.
- Дирок, я верю в это, а еще уверена, что сердцу приказать невозможно, когда оно неспособно любить или когда ему навязывают любовь, - тихо прошептала Сандра.
      Он задумчиво подал сестре руку, помогая подняться и вставая сам. Девушка посмотрела в его глаза, приподнимаясь и целуя в щеку:
- Пойду распоряжусь о завтраке.
- С твоими пирожками? – улыбаясь, он выпустил ее руку из своей. – Не волнуйся, сестра, уверен, что маленькая принцесса Севера найдет свою любовь. И она будет счастлива. Обязательно.
      Рыжеволосая красавица скользнула за дверь, рассмеявшись чистым, радостным смехом, а он потянулся, прежде чем начать одеваться и задумчиво опять посмотрел в окно: солнце поднималось над городом и лучи его озаряли все вокруг. Парень размышлял о словах сестры, об их недавнем разговоре о помолвке с маркизом Нортми, принимая свое решение в отношении этого вопроса. Усмехнувшись самому себе, Дирок решительно вышел за дверь.
      Город встретил его соблазнительным очарованием. Дирок охотно верил, что подобное великолепие, которое отличало центр Рунна от его окраин могло ослепить любого человека. Для него очарование заключалось в каждом дворе, где слышался женский смех, в окне, где мелькал изящный силуэт. Все это немедленно вдохновляло мысли и он начинал слагать песни.
- Мастер, Весенний вас заждался, - проворчал за спиной Дарст.
- Прогуляй его. Я сегодня – пешком.
      Сзади послышалось недовольное ржание и Дирок, обернулся:
- Завтра, хорошо? Мы с тобой проедемся в парках Шенбрунна, Весенний, - конь всхрапнул и демонстративно положил голову на плечо слуги, который хмуро кормил его морковью.
      Дирок улыбнулся, подходя к своему верному, четвероногому другу:
- Убедил. Поехали.
      Легко вспрыгнув в седло, парень присвистнул и обернулся на балкон, на котором появилась его красавица сестра. Сандра рассмеялась, глядя сверху вниз на наездника, а тот в свою очередь отправил ей воздушный поцелуй, направляя жеребца за ворота. Поводья можно было бросить, потому что Весенний слушался малейшего движения ног. А ноги указывали направление к уже слишком памятному дому, где на дверях виднелось приметное украшение: чертополох. Ветер трепал его волосы и юноша радовался, подставляя ему лицо. Глупы те, кто считают, что ветер везде одинаков. Он столь же различен и непредсказуем, как взгляд лукавых, таинственных, загадочных, женских глаз. Подъехав к особняку, Дирок огляделся в поисках уже привычной, маленькой фигурки, но нищенки не было на ее обычном месте и он спешился, подходя к воротам и решительно толкая калитку. Впереди показались фигуры охранников, на невозмутимых лицах которых скользнуло невольное недоумение. Дирок усмехнулся про себя: «Да, вероятно, в девять утра тут нечасто можно встретить гостей… но я и не гость».
- Номен…
- Ошибаетесь, - решительно прервал он, оглядывая особняк, словно приготовлялся брать на абордаж особо защищенный галеон, когда на борту его судна ни одного огнестрельного орудия. – Тан Алиера.
- Что вам угодно? Да еще в такой час.
- Я вас разбудил? Очень жаль. Наверное, вы можете пожаловаться своему командиру, но мне вчера сказали, что двери дома для меня открыты. Так что я всего лишь воспользовался приглашением, - говоря все это, он обходил в сопровождении охранников дом, вглядываясь в окна. Все они были закрыты и зашторены, но одно окно было особо тщательно скрыто от любопытных глаз. – У вас, молодой человек, еще есть вопросы?
- Нет, - наглая усмешка появилась и на губах гвардейца. – Уже только любопытство.
- В Алиере говорят от него подыхают, - не менее нагло усмехнулся Дирок, откидывая плащ и заводя руку за спину.
      Гвардеец насторожился, но тут же опять усмехнулся. А Дирок уже не думал о нем, подходя к дереву и прислоняясь к его стволу. Шелковистая лента привычно обняла шею, как рука самой нежной возлюбленной, пальцы тронули отзывчивые струны, ожидая зова и он появился: волшебный звук песни, которую невозможно было передать голосом, хоть он и пытался год за годом. Губы опять улыбнулись, когда он поднял лицо, всматриваясь в закрытые окна и запел.

И снова сердце позовет
В безумие, в ночной полет,
И вновь опасная игра
Идет до самого утра.

      Легкие строки древней песни вплетались причудливым рисунком в музыку. Но не успел он допеть до середины куплета, как окно распахнулось, тяжелый бархат шторы отодвинулся в сторону и перед ним появился те самые лучистые глаза:
- Вы всегда столь рано встаете, Дирок?
- Обычно еще раньше, солнце мое, - улыбнулся он, склоняя голову и заставляя струны зазвенеть, приветствуя ее. – Иначе как я успею увидеть вас?
- Целый день и ночь – слишком коротки для вашей милости, тан Алиера? – в голосе звучала искрящаяся, колкая ирония, а темные глаза смотрели пристально, словно могли сразу увидеть его насквозь.
- Луч, который лишь в ночную пору желает разбудить свое солнце…. Что за ротозей? Бездельник и плут подобный луч? – с каждым словом, резкий аккорд грозил порвать струны, но неожиданно мягкая мелодия вновь коснулась распускающихся почек на деревьях.
      Высокая грудь девушки поднялась от вздоха, когда она протянула свою руку к нему:
- А если бы вместо привета к вам слетел цветочный горшок?
- Это был бы знак, что я охрип и пора менять свои песни, который так разгневали мое солнце.
      Девушка фыркнула, как котенок и поднимая бровь спросила:
- Теперь каждое утро вы будете петь о безумии ночи? Возможно стоит испытать его?
- И вы, мое солнце, и я – еще не так обезумели от ночи, чтобы потерять голову и …. Отдаться во власть безумия. Впрочем, ради вас я готов испытать его первым.
      Алых, соблазнительных губ коснулась улыбка, а глаза засияли еще ярче:
- Я поймала вас на слове, тан Алиера. Вы будете первым.
- Если вы будете рядом – то да, Элен. Чем вы закрепите наш договор, солнце мое?
      Белоснежная ручка вновь протянулась ему, а глаза лукаво сияли, но Дирок не тронулся с места, глядя на эту чарующе-прекрасную девушку и вновь касаясь рукой гитарных струн. Легкий перебор, как тихие шаги и тут же быстрые аккорды – решительные и сильные. И плавная мелодия, так, словно он рядом и обнимает это стройное тело, притягивая к себе и невзирая на опасность, таящуюся в вызывающе алом цвете ее одежды – обнимает и прижимается губами к рукам, лаская взглядом. Красивая, изящная рука повисла, а девушка продолжала смотреть, пока он не пропел легко еще несколько строк:

Но - все же не отступишь ты,
Познав законы высоты.
Тебя поддержит твоя тень,
Пройдя с тобою через день...
И ты поймешь, что можно жить,
Смеяться, петь и не тужить

      Он прижал рукой струны и склонился перед ней:
- До встречи, солнце. До новой, скорой встречи.
      Если тень удивления и мелькнула на ее совершенном лице, то он не позволил ей задержаться, подбежав к стене и с привычной сноровкой забравшись на второй этаж к ее окну, где быстро схватил девичьи руки, прижимаясь к ним губами:
- День будет удачлив, Элен. И у тебя, солнце мое.
- Ты так смело берешь на себя и эту ответственность, Дирок? – девушка приблизилась, касаясь рукой его шеи.
- Своя ноша – не тянет, - улыбнулся он и еще раз поцеловал ласковую ладонь, прежде чем соскочить на землю. – До встречи, солнце.
      Больше он не оглянулся на нее, не гадая провожают ли его взглядом. Весенний ждал у ворот и лишь повел ушами в ответ на приказ своего хозяина:
- К особняку Фроста.
      Во двор резиденции первого тана севера Дирок входил, ведя Весеннего под уздцы. Навстречу к нему с небольшим поклоном вышел слуга, принимая коня и провожая до порога дома, куда молодой тан прошел не торопясь и оглядываясь: в руннском доме Фростов он еще не был ни разу, поэтому все здесь его интересовало. Включая расположение балконов, окон и лестниц. Но слуги не дали времени на пристальный осмотр, проводя в гостиную и негромко прося подождать. Дирок остановился посередине комнаты: ничего лишнего, никаких особых и приметных украшений. Строгость и едва ли не холодность. Огромная, белая собака привычно прошла и уселась перед молодым человеком, который задумчиво перекидывал плащ через плечо. За спиной у него болталась гитара. Тан улыбнулся собаке, как старой знакомой, хотя понятия не имел встречались ли они раньше. Просто она появилась и посмотрела слишком знакомым взглядом.
- Не помешал? – негромко проговорил он, подходя к окну ненадолго и возвращаясь к стулу, чтобы удобно в нем расположится.
      Псина подошла и присела рядом, покосившись на его руки, а потом легла, укладывая голову на лапы и продолжая следить. Дирок присвистнул, улыбаясь:
- И ты мне не мешаешь..
- Беседуешь сам с собой, тан Алиера?
      Даже не оборачиваясь он знал кого увидит и заранее предвкушал необычность встречи. Лицо его приняло бесшабашное выражение, глаза засверкали так, словно через мгновение его корабль ринется на рифы. Повернувшись, он быстро оглядел появившегося собеседника с головы до ног, отмечая привычный для этой девушки мужской костюм, в котором она вероятно бороздила свирепые волны северных морей. Парень склонился:
- Тан Райм, я знал, что мой голос рано или поздно достигнет вашего слуха, - улыбка от уха до уха полная смешливого вызова. - Приветствую, Асни.
      Девушка подняла бровь, в свою очередь окидывая его взглядом:
- Не услышать тебя, Дирок, невозможно. Только в чем заслуга? В громкости голоса?
- Или в отличном слухе? - усмехнулся Дирок.
      Возможно они бы продолжили любезный обмен репликами, если бы не появившийся в дверях комнаты хозяин дома. Рой Фрост молча прошел и встал возле камина, глядя на своего гостя. Дирок коротко поклонился:
- Приветствую в Рунне, мой тан. Моя сестра устраивает прием. Имею честь пригласить вас, а также буду весьма рад увидеть на приеме тана Райм, - голос изменился едва заметно, но глаза были серьезны. – Тан Тангбранд тоже получит приглашение лично от сестры. Приглашен также дом Иберо.
      Рой поднял бровь, едва уловимо усмехнувшись:
- Мы придем. Чаю, Дирок?
- Не откажусь.
- Ну, разумеется, - фырканье, на которое он не обратил внимания, последовав за Роем к столу и лишь проходя мимо Асни, уже устроившейся на своем месте за столом, Дирок склонился и тихо проговорил:
- Рад хоть в этом оправдать твои ожидания, тан Райм.

[Кардинал Руиз]

17 число месяца Полотна.
Рунн. Резиденция Кардинала.

      Закончив молитву, он поднялся с колен, подходя к огромному шкафу с приоткрывшейся дверцей, где на полках лежали книги, древние рукописи - тленные труды тысячелетий. Ошибки, тайны, тяжелые шаги, которые делали те, кто верил и еще более трудные тех, кто отрицал веру. Кардинал Рунна осторожно прикрыл дверь...

      ...Дверь поддавалась, но с большим трудом.
- Каноре, я и не знал, что винные подвалы охраняются настолько строго, - хулиганистый шепот отвлек черноволосого мальчугана и он потерял так необходимую сосредоточенность.
      Замок щелкнул и вновь закрылся.
- Андрэ! Я же просил не говорить мне под руку! - сердито откликнулся он и тут же рассмеялся, когда, оглянувшись на друга, заметил необычайно строгое выражение, которое появилось на его лице.
      Двенадцатилетний Каноре Руиз всегда поражался, как легко и убедительно мог говорить его близкий друг - Андрэ де Монбар. Будущему главе отверженного Ордена с самых детских лет был дан удивительный дар убеждения, его заслушивались и взрослые, и дети. Порой многие не могли понять что и зачем они слушают, но все решали слова и голос этого мальчика. Андрэ был старше друга на четыре года и это давало ему неоспоримые преимущества в предпринимаемых действиях будь то - проказы или важные поручения, которые давались парнишкам их родителям. Ни тот, ни другой не сознавали своей отмеченности перед миром, считая, что они просто умеют чуть больше, чем обычные люди. У Руиза рано погиб отец и покровительство старшего друга значило для него гораздо больше, чем он хотел бы показать. За внешней, напускной наглостью и даже порой - грубостью отношений, проглядывали благодарность и легкая зависть. У Андрэ были живы и отец, и мать, обожающие его и преклоняющиеся перед любым его действием.
- А, демоны мира, руки уже устали! - дернулся Каноре, потирая вспотевшие ладони.
- Скажи, что ты чувствуешь? - задумчиво спросил Андрэ. - Ну когда пытаешься призвать помощь святого или самого Каспиана. Что ты чувствовал, когда лечил мой вывих?
      Каноре удивленно пожал плечами:
- Я не обращал внимания. Да и с вывихом - это было просто чудо, Андрэ. Я вряд ли смогу еще раз так сделать. Мне кажется это твое благословение от Всевышнего.
- Хорошо. Давай еще раз с этим замком. Сейчас, когда будешь сосредотачиваться - постарайся понять, что происходит с тобой, а?
      Малолетний Руиз рассмеялся, опять поворачиваясь к двери:
- А если за этой дверью еще одна дверь? Знаешь, вот что я точно чувствую - так это усталость после всего этого, - он опять сосредоточился, пропуская слова, которые ронял его старший друг и вспоминая недавний разговор о том, откуда же взялась эта их сила...

      ... Андрэ удивленно смотрел на разрушенный в пыль камень, который он в запале отправил в полет и едва не задел бродячую собаку. Пес даже не понял что произошло и просто стоял, отряхиваясь от окутавшей его пыли.
- Как ты это сделал? - Каноре пораженно смотрел на то что случилось. - Ведь это ты сделал? Он только что летел и рассыпался в пыль. Ты просто испугался?
      Его друг дернулся, как будто его неожиданно укололи, и посмотрел на свои руки:
- Пресвятой Симеон, как тебе это нравится, а?
- Зачем ты призываешь этого святого, Андрэ?
- Он бы нашел ответы на все вопросы, - усмехнулся друг и еще раз задумчиво посмотрел на руки, переводя взгляд на какой-то булыжник под ногами.
      Видно было, что он пытается что-то сделать. Каноре подошел ближе и поежился: от приятеля исходил какой-то странный холод, ударяющий в голову и необычайный жар, охватывающий все тело:
- Что ты делаешь?
- Пытаюсь понять. Но не выходит. Смотри: если ты можешь лечить - то это дар от Спасителя.. Но если я могу разрушать - это проклятие Сеятеля? - видно было, что последний вывод был для гордого Андрэ болезненным и нежелательным.
Руиз горячо вскинулся:
- Нет! Твои способности не могут быть от Сеятеля, Андрэ. Ты умеешь убеждать людей, как никто. Ты ведешь проводишь их от заблуждений к свету знаний...
      Монбар усмехнулся криво:
- Откуда мне знать, что знания - это свет? И что свет этот не от Лукавого?
- Знания не могут быть от Лукавого! - убежденно сказал Каноре, пиная один из камней ногой.
- Святая наивность, - Андрэ напряженно думал, хмуря брови. - Знаешь, есть способ проверить: если Спаситель и последователи его обращали воду в вино, значит - это святой дар. Если я смогу обратить воду в вино - это будет одно из доказательств, что мой дар свят. А если я еще и вино в воду превращу? Это еще более веское доказательство будет!..

      ... Именно так они оказались в этом подвале, пробираясь уже через третью дверь к заветному погребу с бочками вина. Каноре почувствовал знакомое дрожание воздуха под пальцами и поймав это ощущение, легко стал поворачивать рукой, словно вворачивая невидимый ключ: "Да, именно об этом и говорил Монбар.. Что происходит? Да просто мне подчиняется какая-то сила. Спаситель, благослови!" - с этой мыслью замок щелкнул и тяжелая дверь дрогнула. Но мальчики не успели войти. Их остановили короткие, звучные хлопки:
- Браво, дети мои.
      Две темноволосые головы резко повернулись:
- Ваше Святейшество, мы...
      Они не успели договорить: яркая вспышка в подземелье ослепила их. Руиз только помнил, как подкосились его колени и как рядом раздался стон друга..

      Кардинал задумчиво улыбаясь прошел в свою комнату, бросив рассеянный взгляд на постель, он снял кардинальскую мантию, осторожно положив бордово-черное одеяние на кресло. Руки все так же неторопливо и плавно сняли легкую, льняную рубашку. Ладонь коснулась груди, привычно и успокаивающе скользя по шрамам. Их было немного, но они были знаками прошедших уроков, которые пришлось пройти, чтобы стать тем, кем он стал. Тот самый дар - святой ли он или демонический - мог погубить своего хозяина, если бы в свое время мальчика не подобрали, чтобы поместить в Орден Святого Семеона. И его, и Монбара в бессознательном состоянии принесли домой. И на следующий день они уже вряд ли смогли бы сделать хотя бы одно движение, потому что и тот, и другой лежали в страшной лихорадке. После того, как Каноре выздоровел - болезнь подкосила его мать. Мальчик был убежден, что это его странные силы всему виной. Мать болела недолго. Лихорадка сожгла ее хрупкое тело за несколько дней, оставив лишь слабое благословение и дрожащие руки - памятью, которую он смог сам себе простить лишь оказавшись в Ордене..

      Сквозь резные стекла пробивался скудный свет, освещая судей в черных мантиях. Со стороны могло показаться, что их венчает священное сияние, но это лишь ловкий фокус. Руиз знал это, наблюдая за разворачивающимся действом, он знал все хитрости, на которые идут священнослужители, чтобы показать свою избранность. Мелочи, складывающиеся в великую пирамиду поклонения. И это бы его оттолкнуло от церкви, но тот Орден, который пригрел его самого редко присутствовал на подобных показушных действиях. Сейчас было важным увидеть подсудимую. Сантет храма Ордена Семеона в Ноле, повернулся и едва заметно кивнул своему помощнику - бывшему Каноре Руизу - ныне одному из сынов Ордена, его нарекли именем того, кто знаниям уделял гораздо больше времени, чем пустому поклонению. Симеон мягко шагнул вперед, всматриваясь в растрепанную женщину, которая на коленях стояла и ждала своего приговора. Судья медленно что-то ворошил перед собой, а она - ждала. Приглядевшись, Руиз понял, что она дрожит: от холода или страха или болезни. Священнослужитель приложил руку к сердцу, словно прося за несчастную у Всевышнего. Он действительно обратился с молитвой, но ни Спасителю или святым, а к той, которая стояла на коленях перед судом, освещаемым ложным, обманным светом. Спина у нее вздрогнула и женщина обернулась, устремляя на священника темные, почти черные глаза. Губы ее были обветренны лихорадкой и потрескались, возле глаз виднелись морщинки, а пышные и, когда-то роскошные, черные волосы, неприглядной, лохматой массой рассыпались по плечам, закрывая шею и грудь. Но он не видел этого всего, глядя прямо в ее глаза. В ответном взоре мелькнула отчаянная надежда и пропала. Голова женщины упала на грудь, но тут же гордо поднялась. Она вновь просто ждала своего приговора. Слова судьи для нее и для Симеона ничего не значили, оба догадывались о том, что услышат. А эти краткие мгновения - их наверняка никто и не заметит. А те кто заметят могут только гадать что было и почему. Симеон задумчиво вернулся к наставнику, кивнул в ответ на его приглашение покинуть зал и молча проследовал за ним. Когда вместо темного, безрадостного потолка святого судилища, над ними открылось ясное, пронзительно синее небо, сантет повернулся к младшему собрату и вопросительно поднял бровь:
- Получилось ли?
- Она поняла и поверила, - негромко ответил Руиз, складывая ладони рук перед собой.
- Чем ты недоволен?
- Обманом. Мне противен обман. Здесь я сознательно пошел на него.
- Хочешь ее утешить?
- Нет. Уже не смогу.
- Как знать, сын мой. Тебе дан особый дар - находить нужные слова и говорить их - дар великий. Но уметь хранить чужие слова, сказанные в пустословии или горячности – не менее великий дар.
      Симеон склонил голову, не желая давать возможности учителю прочесть что бы то ни было в его взоре. Этот жест был истолкован, как согласие и через два часа он медленно, с явным трудом шел на еще одну встречу с той, которую любил. Войдя в еле освещаемую светом из узкого оконца камеру, Руиз застыл. Темные, загадочные глаза уже ждали его и с удовлетворением сверкнули огнем. Следовало стоять рядом и читать молитву, прося Спасителя о прощении грехов, но священник молчал, глядя на приговоренную и слыша лишь собственные воспоминания….

      ….Ради нее в свое время он принял сан, считая, что своим отречением он спасет ее от смерти. Девушка выздоровела и узнав его поступок пришла, чтобы смеяться в лицо, говоря, что лучшего способа избежать ответа перед его всеблагим Спасителем он не мог придумать. А он смотрел на ее смех, лицо, которое почти не тронула лихорадка и благодарил всевышнего за то, что она жива. Смех оборвался слишком резко и еще более резко поднялась для удара рука, но так и не смогла ударить, касаясь его щеки:
- Вернись ко мне. Ты еще можешь это сделать, Каноре. Пойдем? - ее глаза были слишком манящими, чтобы он устоял в тот раз.
      Шепот дарил нежность и ласку. А глаза - любовь, которая была ему нужна как никогда. И чуть дрожащие губы тихо говорили:
- Ты еще можешь это сделать.. Сделай. Пойдем.
      Что-то нежное, как шелк и столь же крепкое вязало его, не давая возможности вздохнуть или подумать. Он встречал каждый поцелуй и забывал о том, где они и что с ними происходит...

18 число месяца Полотна.
Рунн. Резиденция кардинала.

      ...Кардинал проснулся с первыми лучами солнца и улыбнулся своему сну:
- Весьма. Память - старая шутница, ты меня опять порадовала.
      Выбравшись из-под одеяла, мужчина не озаботился одеться, пройдя к образу Спасителя и склонив свою белоснежную голову перед ним:
- Прими, как есть.
      Каждое утро он представал перед этим образом и был честен. Никто бы его не мог упрекнуть в неверии. Он верил, но то, во что он верил было глубоко запрятано в его душе.  Одевшись и позавтракав, кардинал Рунна прошел в свой кабинет, куда тут же вошел секретарь, зачитывая пришедшую за прошедшую ночь «легкую почту». Подобным образом Иоаннус называл все письма приносимые птицами. Секретарь терпеть не мог пернатых вестников, предпочитая отправлять документы с нарочными. Руиз усмехнулся в душе: «Верно ведь. Человека подкупить проще, чем летящую в небе птицу. Хотя как знать…. Не все люди столь просты. Недавний разговор с юношей о различиях между улыбками людей – весьма интересен». Он попросил оставить себе пару писем, поручив разобраться с остальными самому Иоаннусу и вопросительно поднял брови, ожидая, что еще нужно от него. Секретарь почтительно склонился и тихо закончил:
- Сегодня к вам пришел брат Ивар. Он должен был явится после обеда, но сомнения и страхи привели его быстрее.
- Сомнения и страхи? Он лично вам сказал об этом? – удивился кардинал.
- Нет, Ваше Преосвященство, но по его лицу видно – он измучен.
- Хорошо, - легко согласился кардинал. – Если вы так уверены – пригласите ко мне измучившегося собрата.
      Секретарь еще раз поклонился и вышел. Кардинал провел рукой по волосам, рассматривая мелкий почерк в одном из писем. Но как только дверь открылась, пропуская посетителя, черные глаза Его Преосвященства с придирчивостью портного окинули вошедшего: «Измученные люди не пылают столь праведно… у них не хватает на это сил».
- Доброго утра, - негромко и все та же усмешка внутри. – Слушаю тебя, сын мой.
- Ваше Преосвященство, я пришел просить не за себя. А за дело веры, о которой я радею, - светлые глаза Ивара светились.
      Кардинал кивнул головой:
- Вера, друг мой, нуждается не в радении. А в понимании. Можете ли вы понять то, во что верите?
      Глаза потухли, а лоб пересекли морщины:
- Прошу прощения, ваша светлость, но о чем вы? Разве недостаточно слышать голос Спасителя внутри, чтобы быть верным слугой его?
- Нет.
      Кардинал не собирался ничего пояснять тому, кто не умел слушать. Он размышлял над тем, как помочь этому человеку. Глаза его не обманывали – подобный огонь были бы рады видеть в любом последователе экклесии еще каких-нибудь сто лет назад. Страх и зависть – одни из родителей подобного «огня».
- Я накладываю на вас, сын мой, следующее наказание, - без всякого перехода заговорил Руиз. – Вы лишаетесь своего сана и звания, становясь вновь тем, кем были до прихода в лоно матери-церкви. Беседа с вами показала как мало знаете вы мире, в котором живете, сын мой. Как мало в вашем сердце место раскаянью и сколь часто оно свершает ошибки, забывая их исправлять. Никто так не учит любви и терпению, как сама жизнь. Так поживите полной жизнью, присматриваясь и замечая все, что будете в силах заметить и увидеть. Постарайтесь снять повязку с глаз, сын мой. Она очень мешает идти.
      Кардинал видел, как истово вспыхнул взор и тут же погас. Голова опустилась и глухой голос был похож на стон:
- Я не в силах долго терпеть отлучение, отец мой. Простите и позвольте быть там, куда привел меня голос Спасителя.
- Милосердие Всевышнего велико и он многих зовет к себе, желая утешить и излечить от боли. Но где вы видели, чтобы по пути к нему он велел сеять боль, страх и ненависть?
      Молчание и еле слышный звон воспоминания. Руиз мягко поднял руку, отпуская склоняющегося перед ним человека, чтобы еще раз вернутся к памяти, так настойчиво напоминающей ему о чем-то важном.

      …. Ту ночь они провели вместе. В молчании и холоде камеры, где перед их глазами корчились в судорогах такие понятные кому-то чувства веры, надежды и любви. Две пары черных глаз следили за трепыхающимися чувствами, как самые строгие судьи и палачи. Никто не сказал и слова. Лишь когда робкий, рассветный свет проник в прорезь окна, женщина подняла глаза на него и заговорила:
- Ты свободен.
- И всегда был, - негромко ответил он, встречаясь с ней взором и ловя знакомые морщинки смеха в уголках губ. Но смех ни вырвался из груди, оставшись живым пленником. – Ты тоже – свободна.
      Черные волосы взметнулись и упали на лицо, оставив открытым лишь сверкающий, опасный взгляд:
- Нет! Лжешь. Ни я, ни ты не можем освободиться, - хриплый шепот почти затих, чтобы вновь взметнуться под потолок птицей с израненными крыльями. – Проводи меня. В последний путь. Будь моим провожатым, палачом и освободителем!
      Он вздрогнул, сжимая в себе желание спросить для чего ей нужны были эти жертвы: растерзанные голодными псами младенцы, поверившие в странные сказки девушки, отдающие свою невинность похотливым охотникам до их тел в масках жрецов. Что она искала во всем этом и что нашла, кроме горького смеха, боли, проклятий. Вместо всего этого – медленный кивок. Дверь уже открывалась, пропуская палачей. Молодой священник Ордена Святого Семеона отпустил неведомые ему самому грехи, едва коснувшись лба коленопреклоненной женщины. Та подняла на него глаза, хватая руку и прижимая ее к своим губам:
- Ты запомнишь меня, - тихий, таинственный и манящий шепот.
      Руиз покачал головой, слабо улыбнувшись и негромко ответив:
- Я беру тебя в провожатые, палачи и освободители, дочь моя. И отпускаю тебя сам. Если можешь – прими мою помощь и будь свободна.
      Полубезумный взгляд и сжавшиеся на его руке пальцы. Казни как таковой не было. Женщина умерла до того, как ее внесли на мост. А потому палачам пришлось лишь показательно обмотать тело веревками, накинуть сверху мешок и бросить приговоренную в холодные воды быстро текущей реки. 
      Симеон вернулся в обитель Ордена, где пройдя к своему учителю и сантету, замер в ожидании.
- Сын мой, что с вами случилось? – неподдельное удивление настоятеля храма, заставило и его ученика вскинуть глаза.
- Ваша святейшество?
- Ваши волосы стали совершенно белыми. Неужели ведьма пыталась околдовать вас? Она казалась мне просто несчастной женщиной.
      Симеон улыбнулся, соглашаясь:
- Вы не ошиблись, отец мой. Она просто несчастная женщина. А мои волосы, - он задумчиво коснулся головы, словно мог на ощупь понять какого цвета стали его когда-то черные кудри. – Просто я прожил свою жизнь за эту ночь, отец мой. Благословите.
      Сантет молча провел рукой, освещая склонившегося молодого собрата знамением:
- Да прибудет с тобой слово его. И пусть каждым утром ты начинаешь жизнь, чтобы не закончить ее безрадостно и принести пользу тем, кто готов принять помощь твою, сын мой…
      Руиз молча слушал слова, обретая свой вечный покой и мир в сердце.

[Рауль де Барна]

Рунн. Особняк Барна. 18 число месяца Полотна. Пятница

Поразительно, но как давно я не был в своей комнате. Кажется целую вечность. Но здесь на удивление ничего не изменилось.
Письменный стол- уйму времени я провел за ним в юности, изучая взахлеб битвы великих полководцев. Это было пожалуй две вечности назад.

    Сейчас на нем лежит лишь подробная карта Рунна и окрестных земель.
На стене над кроватью кирийский ковер с замысловатым узором. Рядом на стене шпага - подарок Шарля де Нортми по окончании ИКК, которым он весьма гордился в то время.
    Одеваться Раулю де Барна было еще слишком сложно, поэтому приходилось просто накидывать шелковую рубаху на плечи. Хотя рана затянулась на удивление быстро.
она все еще доставляла изрядное количество неприятностей. Чуть где то задел забинтованный бок или сделал неосторожное движение, как острая боль вновь напоминала о себе и том, что кто-то не хотел его видеть на этой благословенной и в тоже время проклятой земле. Но Анри молодец, не растерялась. Встреча с отцом семейства Барна состоялась. И состоялась совсем не такой, как ожидал граф. Альфред проявил отцовскую заботу о здоровье сына. И ничего более, никаких вопросов он не задавал(и это хорошо), лишь пожелал скорейшего выздоровления да сообщил, что намечается семейный ужин.
Чаще всего старшего брата навещала Анриетта. Сестрица всегда удивляла Рауля, она во всем так непохожа на других детей. Кузены и младшие братья то и дело забегали в комнату, пока им строго не запретили нарушать покой больного. И только с Виктуаром Рауль еще не виделся, что само по себе странно.
    В дверь осторожно постучали, и в комнату вошла служанка с подносом, молча поставила на столик рядом с кроватью и бесшумно выпорхнула. в коридор, бережно прикрыв дверь. Рауль усмехнулся. Как же они тут все носятся с ним. Им только дай поухаживать, что за раненным, что за ребенком. Без разницы. Граф взял с подноса кувшин и налил в хрустальный кубок. Это пожалуй единственное лечение, на которое он был
согласен. Но распить его в одиночестве Раулю не дали. На пороге появился(и без стука) Виктуар де Барна собственной персоной.
-Здравствуй, Рауль. Пришел тебя навестить.- маркиз как всегда был сдержан. Камзол в дорожной пыли, золотые волосы заметно потрепаны ветром. Брат действительно с дороги.
-Видимо ты справедливо рассудил, что лучше поздно, чем никогда. Все равно я рад, проходи, располагайся.- Со стороны могло показаться, что слово "рад" прозвучало неискренне. Нет, это скорее равнодушие стандартной фразы.
Виктуар закрыл за собой дверь, причем к какой-то странной тщательностью.
-Да ты неплохо устроился как я погляжу. Уже пьешь вино. Меня то напугали, что рана смертельна.- Маркиз расположился в кресле напротив Рауля.- Позволишь и мне выпить за здоровье любимого брата? -шутливо поднял бровь Виктуар.
-Я просто не имею права отказать. -холодно ответил Рауль и указал на кувшин. Виктуар взял со стола стакан, стоявший рядом с графином и налил себе красного вина.
-Рауль, ты знаешь, что намечается большой семейный ужин? -лениво поинтересовался Виктуар, отпив вина. -Надеюсь к тому времени ты поправишься и сможешь выдержать это бес сомнения сложное испытание родственниками?
-Я и абсолютно здоровым не мог выдержать этих мучений, но думаю после тюрьмы и двух покушений я похоже не боюсь уже ничего.- В подобном формате взаимных уколов братья разговаривали постоянно.
-Рауль, я хочу поговорить с тобой. -лицо Виктуара действительно приняло серьезный вид.- Меня начинает беспокоить твое душевное состояние, братец.
-Извольте. Хотя совсем недавно во время приватной аудиенции в Монтристиде мне сказали, что я абсолютно бездушен. Так что твои опасения напрасны. -Лицо Рауля не выражало эмоций.
Виктуар поиграл вином в бокале, прежде чем задать следующий вопрос,
оставляя рассуждения брата без ответа:
-Ты знаешь, что Ювер де Кламор погиб? Его тело нашли в Вольтурне.
-Да, знаю. Маркиз Флавио прислал соболезнования и извинения, что не может навестить. В послании было сказано об этой ужасной смерти. Весьма печально, но дражайший Ювер похоже не смог вынести бремя траура по безвременно усопшему императору и решил отыскать его в божественных садах. -Рауль улыбнулся одними губами.
- Перед своей гибелью этот Ювер сказал пару любопытных слов. Маркиз сообщил тебе и это?- подчеркивая едва ли ни каждое слово, Виктуар пристально взглянул в глаза брата.
-Нет, но наверное это была молитва о прощении грехов.
- Нет. Он плел какую-то ересь о "делах братьев", - маркиз де Барна вновь отпил из бокала.-Рауль, я действительно удостоин в твоем сознании венцом братоубийцы?
Глаза старшего засветились, когда он поднял их, улыбаясь не менее холодно, чем его младший брат.
-Нет, я так не думаю. -ответил граф, подумав несколько секунд. Его брата похоже удивил такой ответ. -Виктуар, если бы ты хотел меня убить-убил бы. Да и зачем тебе тогда со мной возиться? Эстерад Флавио кстати оказался весьма интересным собеседником
и неординарным человеком. Мне он нравится. Хорошо ты придумал отдать меня к нему на попечение, его руками ты отомстил за Барна без всякого расследования. Гениально. Нравится тебе загребать жар чужими руками?
- Нет, братец. - почти салютирующим жестом, он поставил бокал на стол.- Твое толкование моих действий мало меня беспокоит. Я собирался говорить о другом.
-Говори. Ато это состязание в велеречивости начинало надоедать.
- Рауль, император умер, у него нет прямых наследников, - он говорил рассуждая сам с собой и почти не глядя на своего брата, - и все это сведется скорей всего к потрясающему по постановке и величию спектаклю.. Терять в начале действия "хороших актеров" - это быть плохим "режиссером". - губы его скривились усмешкой. – Постарайся больше не попадаться под пули, братец. И помни: что у тебя есть семья и старший брат. Мне хочется чтобы ты это помнил.
-Порой мне кажется, что пули и неприятности сами меня находят. Виктуар, я хочу чтобы ты в свою очередь помнил, что у тебя есть младший брат…и семья.
-Я помню о вас и днем, и ночью.- Виктуар поднялся с кресла и протянул брату руку.
Рауль с видимым усилием встал. Серые глаза встретились с бирюзовыми. Уже с детства братья не дружили, не испытывали симпатию друг к другу. Повзрослев это переросло в какую-то скрытую вражду.
Вновь обретенные братья крепко пожали руки, и похоже впервые искренне, и каждый похоже избавился от тяжкого груза.

[Альфред де Барна]

Рунн. Особняк Барна. 18 число месяца Полотна. Пятница

Излюбленная мишень для куплетистов из черни, канцлер Рунна Альфред Барна сидел за столом в кабинете и, к вящему разочарованию куплетистов, читал не отчеты шпионов, но письмо от супруги. Впрочем, отчеты шпионов тоже присутствовали, просто они уже успели изрядно надоесть, а Леопина писала так редко. При всей занятости делами последних недель, Альфред скучал по жене, хотя старательно прятал мысли о ней поглубже. Изредка, но мысли все-таки прорывались и портили настроение. Письма этому способствовали.

Леопина писала про погоду в Тижоне, здоровье дорогой матушки, интересовалась событиями в столице, и, наконец, главное – она возвращалась в Рунн с первой же оказией, а именно, - с кардиналом Барна и свитой герцога Динштайна. Письмо было отправлено перед выездом и, судя по дате, все должны были прибыть через несколько дней. Альфред даже распорядился, чтобы слуги хорошенько вычистили весь особняк, хотя прекрасно знал, что требовательная супруга все равно заявит, что без ее надзора резиденция Барна превращается в горыньский хлев.

Особенно распоряжения канцлера касались того крыла, где жили сыновья. Уж там действительно был хлев, если бы не старательность прислуги. Сыновей было достаточно для того, чтобы пока отсутствуют одни, другой устроил бы очередной беспорядок или шумную забаву. Вот и сейчас сад сотрясали звуки выстрелов. «Пистоли, - по старой привычке определил герцог и поднялся из-за стола, - посмотреть».

В саду Леонард с кем-то из своих однокашников из Корпуса соревновался в стрельбе. Стреляли с двадцати шагов, по пустым винным бутылкам. Получалось неплохо, особенно (как с гордостью заметил Альфред) у Леонарда. Птицы уже давно поняли, что покоя в этих местах не будет еще долго, и перелетели в дальний угол сада, подальше от стрелков. Последним же, на руку был ветер, который быстро сгонял дым в сторону и позволял стрелять часто. В мирном саду остро и знакомо пахло порохом.

Запах пороха канцлер помнил хорошо, даже слишком хорошо, хотя с того времени, когда он его слышал каждый день прошло уже немало лет. Тогда он был чертовски молод, строен и мечтал о победах. Хотя войну не любил. Впрочем, женился Барна как раз по-кавалерийски, - наскоком.

Крепость по имени Леопина пала под отчаянным натиском за несколько дней их знакомства – Альфред был отозван из действующей армии ко двору, а родители Леопины предпочли отправить единственную дочь в Горынь, в свиту императрицы. Была зима и стояли совершенно непостижимые для жителей метрополии морозы, - Двор Их Величеств периодически грелся балами и приемами, а потому молодым людям было, как провести время.

Отец, Ришар де Барна, некоторое время хмыкал и фыркал, созерцая выбор сына – после того, как он выдал Като за Императора, он и за Альфреда мечтал сосватать кого ни будь из Иберо, но потом смирился. Особенно, когда сумел выдать очередную дочь за Нортми, будущего Черного Герцога. В конце концов у него было только два сына и пост, который ой, как хотелось передать по наследству. Жоффруа не подходил, а значит приходилось благоволить к Альфреду. Порой благоволить настолько, что давать задания, куда как щепетильные.

По правде сказать, подобное задание было лишь раз и Барна прекрасно понимал, что это была проверка, испытание на верность отцу и роду. Года через три после женитьбы, как раз когда Ришар перестал уж совсем открыто не любить невестку, Альфреду было поручено отвезти ребенка в один из близлежащих монастырей. Кажется это была обитель Клинков, а ребенок… младенцу был столь мал, как будто он совсем недавно появился на свет. Родители будущего подкидыша Барну мало волновали. Скорей всего это был бастард самого Ришара, отец никогда не слыл святошей, впрочем, Альфред был далек от осуждения.

К тому же после, оказалось, что отец невиновен. По крайней мере в супружеской измене и в этот раз. Самое очевидное приходится постигать дольше всего и прошло немало времени, прежде чем Альфред сложил два и два, чтобы понять кого он отвез Клинкам. Впрочем, и эти мысли его особо не беспокоили, - Император и Рунн получили наследника, к тому же его, Альфреда, племянника по материнской линии.

Второй же наследник неминуемо становился скрытой миной под целостностью империи и рода. Поначалу Барна даже удивлялся, почему отец или император не решились уничтожить младенца наверняка. Хотя в том, что младенца было хоть какое-то будущее Альфред сомневался, да что там, не верил. Детские хвори, суровая дисциплина ордена Клинков, потом искоренение ордена на всей территории Руннской империи... Столь неудобный когда-то близнец Александра наверняка встретил своего братца по ту сторону смерти. А жаль...

Очередной выстрел и звон стекла пробудил Альфреда де Барна от воспоминаний. Леонард разнес вдребезги очередную бутылку. Канцлер еще постоял на балконе, наблюдая за сыновними забавами, перечисляя в уме имена отпрысков. Детьми его Каспиан не обделил, но вот будущего канцлера Империи среди них не было. И эта мысль стоила бокала иберийского.

[Каэтана Фьер]

18 месяца Полотна. Рунн, Королевский Город, особняк Фьеров.
                        Все стало вчерашним, все стало иначе,
                        Ты взрослый, и значит, уже не заплачешь.
                        Сегодняшний день он уже не вчерашний,
                        Когда повзрослеешь, становится страшно.
                                              (с)

        Письма так долго лежали вместе, что даже когда развязалась ленточка, удерживающая их, пухлая пачка не рассыпалась. Пришлось осторожно отсоединять друг от друга тонкие листки. Впрочем, ей хватило прочитать несколько верхних писем. Бабушка правильно говорит: не хочешь услышать о себе плохого – не подслушивай. И не лезь, куда не надо.
        «Сердце мое! Я жду и не перестану до последнего вздоха…»
        «Я знаю, ты ни в чем не виноват…»
        «Это все они: мама и Жорес! Ненавижу их!»
        «И ее. Она опять плачет, а они говорят, что я должна ее любить…»
        «Она» – это про нее. Это было уже слишком. Каэтана отшвырнула пожелтевшие листки в угол и расплакалась.
        Солнце заходило, и на чердаке становилось все темнее. Каэ не боялась, здесь она могла пройти с закрытыми глазами. Только идти не хотелось никуда.
        Все время на вопросы об отце ей говорили: «Он уплыл в Новую Иберию и не вернулся». Почему, зачем? Когда ей было восемь, она специально зашла в кабинет отца, то есть, Жореса, сердито поправила она себя, чтобы посмотреть на карту. Новая Иберия была очень большой, вряд ли там можно было отыскать одного-единственного человека. На этом она и успокоилась. Ведь дом был здесь…

        Чертыхания и чихания Рауля были слышны уже снизу лестницы.
        - Каэтана! Где ты здесь? Ах, ты… - последнее нелестное замечание относилось к тому, обо что братец неудачно споткнулся. Подходя к чердачному окну, он едва не задел саму Каэтану, сидевшую на полу. Рауль опустился рядом.
        - Ты чего? Скоро ужин, тебя искать начнут. Хорошо, мне Рон сказала, что ты опять ушла на чердак думать.
        - Рауль, - серьезно произнесла девушка, - я никогда-никогда ни в кого не влюблюсь.
        - Дурочка глупая, - снисходительно отозвался брат, - когда так говорят, обычно это значит, что ты уже влюбилась. Я прав?
        - Нет, - Каэ глубоко вздохнула и уткнулась ему в плечо. Он попытался заглянуть ей в лицо.
        - Каэтана, не смей рыдать! Я этого не вынесу! – и тут же сменил командный голос на мягкий, - Ну, кто обидел мою сестричку?
        - В этот раз я одна виновата, - Каэ всхлипнула и благодарно приняла белоснежный носовой платок, – Рауль, помнишь, как Санчика напилась и принялась обзывать меня сиротой, и еще много чего наговорила?
        - Помню, - брат помрачнел, - но это же такие глупости.
        - А сегодня мы с Рон зашли в бабушкину комнату, ну, мы сначала совсем другое сделать собирались, но я задела ее шкафчик, и он повернулся, и… - Рауль отобрал платок и принялся мягко утирать ей  слезы. – спасибо… в общем, я теперь все знаю.
        - Что ты знаешь?
        - Мама очень любила отца а он уехал и она умерла а он уехал потому что его бабушка заставила а она его так любила что ей даже я была не нужнааааа… - одним духом выпалила девушка.
        - С чего ты взяла?
        - У бабушки в шкафу стопка маминых писем лежала. – Каэ махнула в угол чердака, где аккуратная стопка превратилась в разбросанную кучу. - Для отца...
        - Мне кажется, чем переживать в углу, ты бы спросила у бабушки, как оно все было, - Рауль замялся, - я тетю Лию плохо помню, но она под конец стала совсем странная. Вдруг она и в письмах напутала?
        - Я спрошу, - севшим голосом прошептала Каэ, - попозже. Только ты бабушке и вообще никому не говори, хорошо?
        - Договорились, - брат весело дернул ее за волнистую прядь, чего она раньше ему никогда не спускала. – А влюбляться?
        - А влюбляться – не буду, - девушка упрямо тряхнула головой, - от этого только неприятности, как у мамы. Мне и так хорошо.

[Народ]

18 число месяца Полотна. Окрестности Рунна. Позже Рунн - Служилый город. Таверна «Panier perce*». Вечер - ночь.


                                                            Мне выпало шутом на свет родиться
                                                            Что делать, видно, карма нелегка
                                                            Порой мне хочется пойти и удавиться
                                                            Пускай колпак пускают с молотка © Археология

Синеглазая положила руку на плечо мужчины и посмотрела туда же, куда был устремлен его взгляд, на высокие стены надвигающегося на них города. В исторгаемых умирающим днем сумерках ее голос прозвучал неестественно громко.
   - Мы добрались. А мне не верилось.
   Скрипнуло колесо, жалобно звякнул котелок, висящий на перекладине в фургоне, и послышалось кряхтение из-за залатанного много раз полога.
   - Поосторожней, Жак! Опять спишь!
   Мужчина на козлах нахмурился, но потом весело подмигнул девушке, сидящей рядом, и ударил вожжами, лошади понесли во весь опор, приближая ворота столицы Руннской Империи. За занавеской раздались проклятия и ругательства, потом родился звук, как будто что-то похожее на голову стукнулось обо что-то железное, брань посыпалась с удвоенной силой, но возница только подгонял лошадей так, что из-под копыт летели земляные брызги, гнедая пара неслась навстречу ночи и городу, распахнувшему свою ненасытную пасть, чтобы проглотить еще пару живых людей.
   Обладательница синих глаз и черных кудрей обняла мужчину рядом с собой за талию, чтобы не упасть и радостно визжала каждый раз, когда их повозка подпрыгивала на очередной колдобине.
   - Сбесились вы что ли!!! – Крикнули из фургона, и кто-то попытался выбраться наружу, но молодые люди, переглянувшись, только дружно засмеялись в ответ на это. Однако, морщинистая, но весьма крепкая рука все-таки добралась до них. Цепкие пальцы схватили мужчину за ухо и стали его выкручивать.
   - Ай-ай-ай, - закричал названный Жаком и сразу же придержал лошадей. Девушка рядом с ним перестала смеяться и виновато посмотрела на человека, появившегося из-за занавески.
   - Ну? Повеселились? – Спросил старик, потирая ушибленный лоб, на котором наверняка скоро будет красоваться большая шишка.
   - Прости, дедушка… - Синеглазая попыталась оправдаться, но старик не стал слушать.
   - Молчи, Жаклин. – Он указал на приближающиеся ворота и стражников. – Лучше придумай, что сказать им! – И он скрылся в повозке.
   Жак и Жаклин переглянулись. Иногда они действительно заигрывались, как маленькие дети, но разве может быть много радости на двоих, когда любишь?
   «Panier perce» оказалась большой и, судя по вывеске, блестевшей свежей краской, а также по запаху свежего и горячего кава, весьма приличной таверной в Служилом городе. Хозяин – обладатель пышных усов, большого живота, громкого голоса и добродушного выражения лица принял новых постояльцев с распростертыми объятиями. Глядя на него, можно было с уверенностью сказать, что трактирщики в Рунне – самые счастливые люди.
   - Ах, вы мои дорогие, - снова и снова приговаривал мэтр Ксавье, посылая своего помощника, бывшего по совместительству и его сыном, за новой порцией ужина. – А мы-то все ждем-ждем, а от вас ни весточки, ни словечка, ничего! Элоиза начала беспокоиться, оно и понятно – любимый дядя и любимые племянники пропадают. – Достоинством Рожера Ксавье и любого другого трактирщика всегда останется наряду с гостеприимством и чистой постелью, которую он может вам предложить, разговорчивость. Совсем не обязательно спрашивать, отвечать или как-то реагировать на словесный поток, выливаемы на вас, можно лишь изредка улыбаться, между ложками восхитительного рагу из баранины и понимающе кивать, когда речь заходит о налогах.
   - Мы собрали слишком мало денег в этом году, люди разучились платить за смех. – Марк Буффон, бродячий артист со стажем, расстроено покачал головой и его плечи поникли.
   - Разве можно требовать плату за смех? – Послышался насмешливый звонкий голос от дверей и все в полупустом зале обернулись.
   Она была невысокой и очень худой, но при этом взгляды всех мужчин непроизвольно задержались на вздымающейся под одеждой груди, даже теплый плащ не мог скрыть фигуру девушки, казалось, предназначенную для любви, ласки и поклонения. Темно каштановые кудри и голубые глаза в данном случае были лишь рамкой, в которую убрана великолепная картина.
   - Селестина! – Рожер расплылся в улыбке. – А вот и моя маленькая Лести! Марк, ты должен помнить еще одну свою внучатую племянницу.
   - Конечно, только я помню маленькую девочку, а это…
   - Первая красавица квартала, да и всего нижнего города! – С гордостью сказала Элоиза – жена мэтра Ксавье и племянница Марка Буффона, появляясь в дверях кухни с тарелками.
   Селестина прошла через комнату и поцеловала деда в щеку, потом одарила взглядом своих сверкающих глаз Жаклин и Жака, задержав глаза на последнем. Парень ответил ей усмешкой, но она не смутилась, отбросив копну густых волос, а наоборот широко улыбнулась.
   - Должна заметить, что вы тоже изменились.
   - И это тебя забавляет? – Не выдержала Жаклин. Кузина лениво перевела взгляд на девушку, как будто только что ее заметила, оглядела ту с ног до головы и ответила, намеренно пряча улыбку жалости.
   - А вот ты совсем не изменилась, Лина. Все такой же ребенок.
   Щеки девушки покрылись румянцем, а пальцы сами собой сжались в кулаки. Проведя всю свою жизнь в дорогах и зарабатывая на жизнь уличными представлениями, быстро учишься драться за себя, кусок хлеба и свой завтрашний день. Но тут маленькой ладошки коснулась сильная рука Жака. Две пары одинаковых синих глаз столкнулись, и она позорно отступила. Как всегда.
   Голубоглазая красавица рассмеялась и, развернувшись, в вихре пышных юбок, исчезла, оставив легкий запах чего-то дорогого.
   - Я не буду ужинать, мама. Всем спокойной ночи.
   На пару минут в комнате повисло молчание. Рожер и Элоиза виновато переглянулись и в оправдание пояснили:
   - Она работает горничной в Шенбрунне.
   Марк безразлично махнул рукой.
   - Она ваша дочь, каждый зарабатывает себе на жизнь так, как хочет и может. – Потом он улыбнулся и, поблагодарив за ужин, решил откланяться. Хозяева тут же засуетились, вокруг возникла шумная и бестолковая деятельность, нужно было застелить свежие постели, принести воды и свечей и сделать еще много-много жизненно необходимых вещей. Люди любят находить себе занятие, когда им не хочется думать о чем-то, людям нравится убегать.
   Звезды в городе совсем не такие, как в поле или в лесу. Нет, Жаклин должна была признать, что нечасто ночевала под открытым небом, но когда приходилось, она никогда не жаловалась на холод или непогоду, потому что любила лежать, вглядываясь в сверкающую бесконечность, слыша похрапывания деда в фургоне и чувствуя всем телом родное тепло рядом – Жак. Он всегда был рядом с тех самых пор, как она помнила себя. Сильный, надежный, самый лучший, любимый. Ее брат.
   Да, у нее был дедушка, их фургон, наполненный какими-то вещами, песни и музыка, выступления, звон монет и аплодисменты, смех зрителей и свобода, которой не могли позволить многие другие. Были и жизнь впроголодь, вечная тряска дороги, похотливые взгляды и страх, что каждое выступление может стать последним, если не понравится властям, стражникам, знати. Но, прежде всего, у нее был Жак, все остальное меркло в сравнении с этим.
   Звезды здесь казались тусклыми, присыпанными песком, они не подмигивали ей и не смеялись, да и ей совсем не хотелось веселиться. Она почти три года ждала возвращения в Рунн, стремилась к нему, как будто оно принесет какие-то изменения в ее жизнь, а реальность оказалась пустой, бессмысленной и не обещающей ничего, о чем она мечтала. Прошедший год почти не принес им денег, они едва могли прокормить себя, что же говорить о домике, о котором она так мечтала. Закрыв глаза, Жаклин смахнула непрошенные слезы, до крови закусывая губы, чтобы не разрыдаться. У нее никогда не будет спокойной жизни, не будет теплого камина, с потрескивающими в нем поленьями, выбрасывающими снопы искр, не будет маленьких аккуратных занавесок на окнах и фиалок, цветущих два раза в год – летом и зимой, ничего не будет. Она обманывала саму себя.
   - Ты не только не повзрослела, но осталась все такой же плаксой, как в детстве. – Раздалось над самым ее ухом, а на плечи легла теплая шаль. - Девушка вздрогнула и посмотрела на Селестину, стоящую над ней. В свете звезд насмешливость и высокомерие куда-то делись, кузина спокойно и даже немного грустно, как показалось Жаклин, смотрела на нее. - Вытри слезы, а то все подумают, что это я снова довела тебя. – Лести протянула тонкий платок, и Лина приняла этот жест примирения.
   - Что ты тут делаешь?
   Крыша старой таверны совсем не подходящее место для первой красавицы, работающей горничной во дворце Императора. Селестина посмотрела на мозаику разноцветных крыш, лежащую перед ними.

Звезды распяты в безмолвии крыш
Спи, засыпай, мой любимый малыш,
Ночь подкрадется неслышно опять
Будет рукой колыбельку качать

   Жаклин помнила эту колыбельную, все, что осталось ей в память от матери. Видимо, Элоиза, как и сестра, пела дочери ту же песню.
   - Я люблю подышать свежим воздухом. Кроме того, здесь меня не найдут, но теперь ты знаешь об этом укрытии.
   Девушка с удивлением слушала кузину и понимала, что совсем ее не знает.
   - Извини за то, что случилось за ужином.
   - Не стоит. Я сама напросилась.
   Они надолго замолчали, наблюдая за игрой звезд над их головами. На далекой колокольне пару раз раздавалось гулкое «бум-бум-бум», где-то лаяла собака, пару раз слышались пьяные песни, город жил.
   - Они живы. – Неожиданно сказала Селестина.
   - Что? – Лина, непонимающе повернулась к кузине.
   - Люди уходят. Люди приходят. Рождаются и умирают, а остальным нет до этого дела – они живы, и это все, что имеет для них значение.
   Жаклин не знала, какого ответа от нее ждут, поэтому промолчала. Вероятно, это было единственным верным выбором в хрупком молчании мига их единения, примирения и понимания.
   - У тебя все еще впереди, Лина. Не стоит плакать о том, чего не было и уже не будет, будет что-то другое.
   Селестина поднялась на ноги и с удивительной ловкостью скрылась в чердачном окне.
   - Не трогай моего брата! – Выдохнула в темноту синеглазая девушка, не надеясь получить ответ или хотя бы быть услышанной, но воистину сегодня была ночь сюрпризов.
   - Поверь, той брат может спать спокойно. С моей стороны ему ничего не грозит, а вот на твоем месте я бы закрывала дверь. – И голубоглазая красавица тихо рассмеялась, не утруждая себя объяснениями.
   Лина просидела на холоде до утра, охраняя сон брата, деда, приютивших их людей и всего города. Только в исторгаемых умирающей ночью рассветных сумерках она отправилась в свою комнату и уснула с мыслью, что все в ее шестнадцатилетней жизни – и плохое, и хорошее - еще впереди.

Звезды погаснут, солнце взойдет,
Спящий малыш, только мать не уснет
Будет рукой отгонять солнца луч,
Чтоб не изрезал ребенку он путь

* Бездонная бочка (фр.)

[Филипп де Барна]

18 день месяца Полотна,
Рунн, сад Шенбруннского дворца

Я иду вслед за той, что прекраснее дня,
Что в траве луговой обнимала меня.
Тем, кто видел ее, нет дороги иной,
Я пришел, чтоб сказать - я отныне не твой.
Видишь белых коней средь небесных седин,
Много преданных ей, а избранник один.
Очарованный ей, не укроюсь нигде,
Кто ласкал ее след, тот погиб для людей.
Ложе страсти не ждет, вот мой меч и броня,
Тот, кто знает ее, оправдает меня,
Тот, кто знает ее, оправдает меня.
Лора Бочарова

Мягкий солнечный свет нежно падал на лицо красавицы, подчеркивая изящный профиль, миллиардами крошечных зайчиков прячась в её тёмных волосах - то замирая подобно россыпи драгоценных кристаллов, то затевая какую-то игру, превращая скромную прическу в сплошное сверкающее сокровище. В это время суток императрица Эрмина отдавала дань ежедневным дворцовым ритуалам - расположившись в саду вместе с фрейлинами и приближенными, она была занята вышивкой прекраснейшего из бессмысленнейших гобеленов, посвященных великим подвигам Александра Великого. Филипп де Барна, как и положено преданному пажу, стоял в трёх шагах от госпожи, готовый выполнить любое её желание, но голова влюблённого мальчика была занята "праздными" с точки зрения Пажеского циркуляра вещами.
Он так давно любил её, что это даже начало входить в привычку. В хмурые дни спасаться, представляя её улыбку, сияющие глаза; радоваться каждому новому дню, потому что он будет посвящен ей и её заботам; грустить, когда высокопоставленные родители увозят тебя в Барна на очередное семейное торжество, - всё это настолько давно стало наполнять каждый его день, что он перестал задумываться о том, что ситуацию можно как-то изменить. Он понял и принял это, оставив все попытки до лучших времен, но сегодня она была настолько хороша, что необходимость смолчать железным ошейником сдавила горло мальчика, мешая дышать. Филипп потёр лоб, шумно выдохнул, постарался собрать воедино в панике разбегающиеся мысли, но не смог остановиться. Маленький де Барна сжал всю свою волю в кулак и, надеясь, что удача хоть раз улыбнётся ему, испуганным, рваным голосом начал:
- Ваше Величество...
И она улыбнулась. Такой искренней, одной ей присущей улыбкой, при одном взгляде на которую так легко и приятно потерять голову, а те жалкие крупицы разума, что остаются осчастливленным героям, во весь голос вопят о гармоничном устройстве мира, о том самом добром, нежном и желанном, о том, что ищут все и никак не могут найти. Немногим счастливчикам не верят, обезумевших неудачников проклинают, а жизнь тех, что не увлеклись этой мечтой, становится пустой и бессмысленной, как пончик без изюма.

- Филипп, дай мне, пожалуйста, вот тот моток красных ниток.
- Разумеется, Ваше Императорское Величество.

Как можно не любить столь незабываемо изящное существо? Не восхищаться её красотой, не благодарить Каспиана за каждый день, в который она приносит свет и радость одним своим существованием?! Осипшим от волнения голосом, совсем неслышно, одними губами Филипп произнёс:
- Я  л ю б л ю  в а с...

И ничего не произошло.
Мироздание продолжало хранить будничное молчание. Небосвод не обрушился на землю, не прогремели громы, никто даже не кашлянул в ответ на его эпохальное заявление. А она... она даже не подняла своих ясных глаз, не шевельнула головой в знак того, что услышала. Да и услышала ли...
Смущенный рыцарь задумался. Попытаться ещё раз?
- Молодой человек, на вашем месте я бы поспешил одуматься, - широкая мужская ладонь легла на плечо мальчика, уводя в сторону от остальных.
- Что?! - сдержать выкрик, на который, впрочем, никто так и не обратил внимания, Филипп не смог.
- Я всего лишь предлагаю вам успокоиться и вспомнить, кто вы такой и с кем вы разговариваете, - спокойствием в голосе Николы де Нортми можно было крушить стены осажденных замков.
Мальчик покраснел:
- Вы слышали?
- Увы, я стоял слишком близко, - капитан императорских гвардейцев немного помолчал. - А вот она, кажется, нет. К вашему счастью.
- Я не должен был...
- Да, не должны, - тон Николы посуровел. - Впредь подавляйте подобные порывы. Начинайте считать, к примеру.
- До скольки? - всё ещё не способный поверить в происходящее, Филипп автоматически переспросил, как будто это имело хоть какое-то значение.
Номен Никола улыбнулся:
- До ста.
- Но если я люблю её? Каждое утро просыпаюсь с мыслью лишь о ней? Если готов служить её капризам до конца своей жизни? Если...
- Тогда до тысячи. - Маркиз де Нортми, казалось, начал уставать от беседы. - Мой вам совет, молодой человек, считайте до тысячи.
- Но разве она не должна знать? Что я люблю её? Что готов следовать за ней хоть на край света? Что она может рассчитывать на мою помощь. Вечно.
- Вы думаете, ей это интересно?
Филипп резко замолчал, но потом уверенно ответил, не опуская взгляда:
- Она воплощенная доброта, а я надеюсь, номен Никола. Очень надеюсь.

- Филипп, вы ещё здесь? Соберите наши вещи, пожалуйста. Хватит на сегодня вышивания. - Ангел улыбался так мягко и солнечно... Ну как можно не любить такую?
- Всегда, Ваше Императорское Величество.

Раз... Два... Три... Я люблю тебя... Двенадцать... Пятнадцать... Хоть это и бессмысленно... Тридцать один... Тридцать два... Я люблю тебя... Пятьдесят шесть... И ничто не сможет этого изменить... Семьдесят девять... Восемьдесят... Я люблю тебя... Девяносто три... И это навсегда...
Сто.

[Рикардо Арида]

18 день месяца Полотна,
Рунн, особняк Иберо

Особняк Иберо всегда поражал Рикардо своими размерами и величием. При взгляде на этот дом ни у кого не оставалось сомнений, в том, что здесь живёт первейшая семья всей Империи. Самая влиятельная, родовитая и богатая. Вообще всё, что принадлежало южным герцогам, в первую очередь отражало превосходство, но изящное здание, расположенное в самом сердце столицы, являлось признанной жемчужиной их коллекции, искусно созданной архитекотором Джованни Страчеттоне. Разумеется, Рунн никогда не испытывал недостатка в красивых, значимых и славных семьях и особняках, им принадлежащих, но разве будет восхищаться привлекательностью синицы наповал сраженный изысканной и яркой птичкой-колибри?
В этом были, по мнению, графа Арида, все Иберо - наиболее достойные из равных им. Достойные славы и почестей, замков и земель, преданности и дружбы, достойные трона, в конце концов.
Как бы там ни было, Антонио Иберо крайне ценил свободу и независимость, поэтому всегда старался провести черту между собой и своей семьей, всегда и везде создавая личное пространство, которое принадлежало ему одному.

- Капитан Рикардо Кристобаль Фе Арида! - безбрежно гордый от осознания значения выполняемой им миссии, лакей употребил всю мощь своей глотки для того, чтобы объявить о прибытии любимого капитана Первого Адмирала Рунна, и его пронзительный голос неестественно звонко прозвучал в тиши полных сдержанного достоинства стен  благородного особяка. Рикардо, всегда недолюбливавший излишние церемонии, особенно в собственную честь, болезненно поморщился, но сразу же поспешил спрятать недовольство за ничего не выражающей маской морского офицера своей страны. Антонио Иберо славился привычкой воспитывать в своих подчиненных равнодушие к тому, что они делать терпеть не могли, а перспектива простоять несколько часов на каком-нибудь излишне официальном приеме, где нет ни одной прекрасной дамы, зато полно склочных политиков, умеющих только рассуждать, но ничего не делать, не приводила графа в восторг. К собственному сожалению, Рикардо был "любимым" капитаном Его Светлости вовсе не потому, что тот кормил его мармеладками в перерыве между заданиями, а потому что, по мнению Антонио, обладал воистину неисчерпаемым запасов мелких недостатков и порочных склонностей.

- Кого я вижу! Капитан Арида наконец решил навестить престарелого начальника! - как всегда необъятно дружелюбный, Антонио Иберо пригласил подчиненного в свой кабинет. Слуга саджиссец быстро расставил на маленьком столике чашки с кавой  и, неодобрительно покосившись на гостя, кувшин с вином и бокалы. - Смотрю, ты с комфортом проделал путь из Новой Иберии? Да и, прибыв в столицу, не отказал себе в удовольствии немного отдохнуть с дороги. Выспался?
- Увы, не удалось, - лучезарно улыбнувшись, Рик принял шутливый тон, предложенный Адмиралом. - Меня не было в столице целых четыре года, надо же было осмотреться, вспомнить былое, обновить кое-какие знакомства... - О том, что эти знакомства состояли в множестве мелких пауков, наводнивших дом, да невесть откуда взявшихся крыс, граф предпочел умолчать. Если герцог не в курсе, что его подчиненный провел последние двое суток, воюя с насекомыми, а точнее с прислугой, которая, почитая своего графа без вести пропавшим, вконец запустила фамильный особняк, Арида не видел смысла жаловаться. В конце концов, проблема была исчерпана. - Но вы же меня сами отпустили! Неужели вы успели соскучиться, алмиранте?
- Не я. К счастью, я никогда не входил в эскадру твоих поклонниц. - Антонио довольно расхохотался, и тут же добавил. - Кстати, как тебе в Иберии? Говорят, тебе удалось подружиться с индейцами. %)
Граф Арида изобразил на лице стоическую улыбку страдальца-великомученника:
- Индейцы ребята злобные, но хорошие, с ними легко договориться. Для этого их надо всего лишь убить. Но, el jefe grande, мне казалось, не в вашем стиле повторять бородатые шутки. Этой уже исполнилось полгода.
- Не моя вина, что ты так долго ехал, Рикардито. Ладно, ближе к делу - ты хочешь назад?
Этого молодой граф и боялся. После долгой отлучки, ему дали лишь немного насладиться видом родного дома, любимыми и близкими сердцу запахами и мелодиями родины, полюбоваться на самых красивых в мире девушек... А теперь - снова служба, снова чужие неисследованные земли, нечеловеческие условия и неисчислимые полчища ограниченных коварных тварей, называющих себя Уари, "Дети Мира".
- Не хочу. Но готов, если так будет угодно Вашей Светлости.
- Хороший мальчик, быстро ответил. Сейчас ты необходим мне здесь. Мы с тобой неплохо работали вместе раньше, - Рик уверенно кивнул, подтверждая слова Адмирала. - Приятного времяпрепровождения я тебе не гарантирую, да и от своего корабля ты будешь далеко, зато представится возможность своими глазами увидеть всех наших милейших, добрейших и зубастых, выделывающих кульбиты вокруг трона.
- Вы предлагаете мне должность адъютанта при Вашей Светлости?
- Не обольщайся. Спрос с тебя будет больше. Ты подчиняешься непосредственно мне и сделаешь всё, что я прикажу.
- Разумеется. Как только я завершу все свои дела, поступаю в ваше полное распоряжение.
Но Антонио, казалось, и не слышал последних слов:
- Вот и отлично. Поэтому для начала... Ты знаешь Жореса Фьера?
- Купца?
- По совместительству он еще министр и глава всех Гильдий. Так вот, у него есть племянница...
- Красивая?
Адмирал усмехнулся, что-то вспоминая.
- Вот это и выясни. В кратчайшие сроки мне нужно всё, что касается этой девочки. Привычки, пристрастия, связи. А особенно - обстоятельства её рождения. Запомни - Каэтана Фьер.
- Будет сделано, алмиранте. Что-нибудь ещё?
- С этим сначала разберись. И запомни, Рик, о результатах рассказывать только мне, никому больше, пусть этот кто-то будет хоть Иберо. - Адмирал пристально и жестко взглянул на своего капитана и, оставшись довольным увиденным, снова широко улыбнулся. - Ну, раз с делами покончено, прошу к столу. Полагаю, твои слуги вряд ли блистают кулинарным искусством, а я не могу допустить, чтобы мои подчиненные искали себе приключений на пустой желудок.

[Диего Альберто Иберо]

18 день месяца Полотна.
Рунн. Особняк Иберо.

      Старый чернодеревный стол, стопки беспорядочно раскиданных писем, и солнечные блики пробивающиеся в комнату сквозь черно-золотое ажурное оплетение портьер. Отдернув тяжелую штору Диего открыл окно, пропуская в кабинет косые белые солнечные лучи, утренний холод и шум просыпающихся улиц.
- Промозгло и сыро.
      Герцог обернулся на чуть брезгливый голос младшего брата.
    Фернандо, еще несколько сонный, лениво перебирал страницы минутой прежде снятой с одной из полок книги.
- В Иберии, наверное, уже вовсю цветут яблони.
- Отцветают, - согласился Диего.
- Зачем ты позвал меня так рано?
    Диего улыбнулся, но ответ так и не прозвучал, прерванный коротким стуком в двери. Хосе, как всегда без суеты, вошел, поклонился и поставил на стол кувшин с кава и небольшую бутыль джамайского рома.
- Ваша Светлость, к вам барон Фредерико Терио.
- Проси…. Фернандо, мне хотелось бы, что бы ты присутствовал.
    С Терио Диего был знаком семь лет. Уже немолодой, но до сих пор весьма крепкий ибериец, один из тех, кто еще при отце Диего посвятил свою жизнь компании в Новом свете, последние два года, однако, провел вдали от Золотых берегов, в Коннланте.
  Со времени, когда оттуда начали приходить первые тревожные известия, герцог решил, что ему необходим человек способный точно и достоверно передавать необходимую информацию, но и, что более важно, правильно оценивать происходящее. Фредерик был из тех людей, кто наиболее подходил на эту роль.
    Терио прошел через кабинет, остановившись напротив герцога, отрывисто склонил голову. Не стоит торопить приносящих дурные вести…. Рукопожатие и недолгое молчание, словно дань традиции военного времени, которое для них обоих осталось в прошлом. Надолго ли?
- Рад видеть вас в добром здравии, герцог, - Фредерик улыбнулся и опустился в кресло напротив стола, - Моя большая удача, что я смог увидеть вас в столице столь скоро.
- Хосе передал, что новости, доставленные вами, требуют моего личного вмешательства.
- И настолько скорого, насколько вы представите это возможным. Коннлант на грани восстания, Ваша Светлость. Здесь записи за последние три месяца, - Терио положил на стол оплетенный кожей дневник.
    Диего кивнул и ненадолго задумался. Конечно, все это не являлось неожиданной новостью, кризис в Коннланте только нарастал последние годы, несмотря на о, что Сальвадор Катена каждый раз писал о том, что принимает необходимые меры.
- Мне не удалось выяснить, кто подогревает народные волнения, - продолжил Терио, - Но у людей с завидным постоянством появляется оружие, можно предположить, что их финансирует один из Больших домов.
    Фрост. Нортми. Флавио. Но выгодно это, если посудить одному Черному герцогу. Первый Тан и так может назвать Коннлант ценой за поддержку севера в совете и знает, что в таком случае получит эти земли, а Евгению напротив выгодно затянувшееся противостояние, и он вряд ли решился бы склонять чашу весов в нем на сторону Севера.
    Но доказать скорее всего ничего не получится. Диего усмехнулся, он знал почти наверняка, что у «честного и верного слуги Империи» Этьена Нортми чистые руки, и СИБ не оставил следов своего присутствия в Конланнте. Черный герцог должен был быть очень осторожен, по сути, сейчас для него последний шанс получить власть над этими землями.
    Громкий шум за окном, и стая слетающих с карниза птиц. Диего оторвался от своих мыслей, и снова встретился взглядом с ожидающим его распоряжений Терио.
- Дом Иберо благодарен вам за вашу службу, барон. И я хочу, что бы вы в любое время были готовы отбыть в Коннбург.
- Как будет угодно Вашей Светлости.
    Диего кивнул поднимаясь из-за стола, давая понять, что встреча окончена.
- Хосе известит вас, когда мне потребуется ваша помощь.
- Я буду ждать, - рукопожатие и пара слов прощания.
    Терио откланялся и покинул кабинет, за ним вышел и Хосе, оставив братьев Иберо наедине друг с другом.
- Конланнт? – Фернандо лениво усмехнулся.
- Возможно, через пару месяцев ты станешь герцогом Иберо, - Диего улыбнулся, но получилось довольно прохладно, - Поэтому должен проявлять больше интереса к делам Дома. И я хочу, что бы ты поступил на военную службу.
- Разве недостаточно от Иберо того, что почти семь лет служил ты?
      Диего засмеялся.
- Долг каждого номена служить Империи.
- Дворянский кодекс? Это скорее Империя перед нами в долгах. Допустим я соглашусь?
- Ты будешь адъютантом при Первом Маршале Нортми, - улыбка, но голос не подразумевающий никаких «допустим».
- Адъютантом? – Фернандо, как это нередко бывало, сердито нахмурился.
- Мне нужен там свой человек.
    Гнев. Темно карие глаза брата легко рождали гнев, если что-то хоть в малой степени было ему не по нраву.
- Почему я?
- Потому что на тебя, я надеюсь, можно рассчитывать.
    Ответить на эти слова брату было нечего, Фернандо вздохнул, и отвел глаза, возвращая книгу на законное место на полках.
- Может быть дому Иберо еще что-то нужно от меня? – усмешка за которой слышится почти вызов.
- Да, - Диего улыбнулся, - Что бы ты женился.
    Пару мгновений лицо Фернандо отражало неуверенность, вновь переходящую в уже более сдержанный гнев:
- И кто она?
- Клара Торнхейм. Вероятно, Динштайн уже передал Готфриду о возможность такого исхода. Князь ждет твоего предложения к его дочери. У дома Иберо сейчас нет другого выхода.
    Два взгляда, словно взаимно наталкивающиеся на невидимый барьер. Было время, они неплохо понимали друг друга. Фернандо не терпел подчинения кому-либо, и в отличии от Диего в большинстве случаев мог себе это позволить. До этого дня….
- Я могу быть свободен?
    Герцог кивнул.
    Первый, но скорее всего далеко не последний раз, когда они не поняли друг друга. Дождавшись, когда хлопнет дверь, Диего снова опустился в кресло, наполнив кружку полуостывшим кава:
- Хосе, - можно было даже не смотреть в сторону дверей, герцог знал, что любые его слова будут услышаны, - Мне необходимо встретиться с Изабеллой, сразу после похорон. Назначь встречу.

[Диего Альберто Иберо]

18 день месяца Полотна.
Рунн. Служилый город.

    Солнечные лучи, настойчиво пробивающиеся сквозь рваное полотнище облаков. Лужи, голоса, блики света на воде, крышах, в оконных стеклах и по-прежнему северный, все еще холодный, ветер. Весна, совсем иная, чем в Иберии, но вместе с тем такая же, как везде, постепенно завладевала столицей. И утопающие в первой зелени садовых деревьев особняки Королевского города молчаливо, но отнюдь не слепо, смотрели в нее глазами многочисленных окон.
    Просто место, где каждый человек имеет десяток ответов на самые простые вопросы, порой даже более того, по одному на каждого собеседника…. Это вовсе не лживость, всего лишь умение всегда верно сказать или смолчать. Диего усмехнулся сам себе…. Как быстро он сам принял то, что совсем недавно считал для себя неприемлемым. Вечный закон для всех, сколь ни будь власть имущих - поступаться меньшим ради большего, чем бы не являлось это «меньшее» - способностью быть откровенным или чьей-то жизнью. Выбор есть всегда, за человеком остается малое, сделать его верным. Все бывает иначе…
    До назначенной встречи еще несколько часов, время есть. Духовный наставник столицы принимает на исповедь только после обедней службы. Диего тронул повод, направляя коня к воротом Золотого города. Норовистый буланый жеребец недовольно захрапел, но подчинился воле хозяина.
    Аллеи, парки, мощенные улочки и еще одно кольцо стен и куда более скромные дома Служилого. Порой казалось здесь легче дышать, и Диего всегда поражался тому, как скоро спешащие по своим делам люди переставали видеть в нем герцога и претендента на корону, глядя не более чем на удачно побывавшего за морем молодого иберийского офицера.
    Трактирная площадь. Последний раз он был здесь лет восемь назад. Из воспоминаний осталось только то, что карты тут меченные, вино дрянное, а то, что готовят еще хуже. Но в те дни все было настолько просто, что не он сам, ни те, кто составлял тогда круг его друзей, ни на минуту не задумывались об этом.
    Старым стенам и воспоминаниям не вернуть ушедшего, да и надо ли? Но Диего почему-то спешился и, бросив поводья и пару монет конюшенному, вышел на площадь. Ремесленники, горожане, уличные торговцы, десятки голосов, гитарные переборы, ругань и смех. Люди, идущие куда-то по одиночке и собиравшиеся едва не толпами, продающие, покупающие, глазеющие на всегда имевшиеся тут в достатке развлечения, просто праздно убивающие время…. 
      Ее он увидел случайно, обернулся на звук быстрой ромалской песни, столь резко выбивающейся из череды слышанных им в последние дни траурных хоралов, и взгляд остановился на стройной кружащейся в танце девичьей фигурке. Яркий шелк бесчисленных юбок, стук каблучков, звон монист, темные, разметающиеся в бешенном ритме локоны и ослепительная улыбка… Она была живым, сверкающим движением, легким, быстрым, неудержимым, послушным только отрывистым гитарным аккордам, что наигрывал сидящий чуть поодаль немолодой ромалэ.
    Наверное, в Рунн снова приехал табор. Диего усмехнулся, но продолжал смотреть. В ее танце было что-то завораживающее, притягивающее взгляд. Яркий платок, брошенный на камни мостовой, и девушка, словно вспышка пламени, отдающая мимолетному движению танца все, словно бросая вызов искренне восхищенным взглядам, всем и никому. Казалось, пожелай она весь мир, прямо здесь и сейчас найдется немало тех, кто захочет бросить его к этим стройным, обутым в мягкие туфельки ножкам…. Да только к чему мир той, у кого и без него все есть.
    Музыка ускорялась. Звук, натянутый как рождавшие его струны, почти резал, внезапно оборвавшись, когда танцовщица резко, со звоном тяжелых позолоченных браслетов взметнула вверх точеную руку, грациозно прогнувшись назад, настолько сильно, что черные кудри коснулись яркой ткани платка.
    На мостовую со звоном посыпались монеты, но девушка, оставив собирать их своему музыканту, скользнула к смотревшей ее танец публике. Движения ее стали плавными и мягкими как у изнеженной под солнцем кошки, взгляд скользил по лицам людей, не останавливаясь ни на ком. Кто-то из солдат протянул было к девушке руку, но она легко ускользнула, подарив лишь белоснежную улыбку и негромкий звон монист. Диего невольно улыбнулся и внезапно встретился взглядом с черными омутами ее глаз.
- Дай руку, красавец – погадаю, - бархатный зовущий голос, какого не должно быть у ромалэ.
    Герцог рассмеялся и протянул руку, вложив в нее тут же исчезнувший золотой. Загорелые тонкие пальчики коснулись его ладони, пробежали по ней, повторяя или словно заново рисуя линии.
- Богатый будешь, - наконец произнесла девушка, сверкнув улыбкой, - Большую славу обретешь. Сам герцог тебе в жены дочь отдать захочет.
  Диего засмеялся, не в силах оторвать взгляд от обрамленного мягкими темными волосами лица своей собеседницы.
- Не веришь? – улыбка, столь же искренняя и яркая, как ее обладательница.
- Верю. Только все это у меня уже есть.
  Ромалэ одарила его чуть насмешливым темным взглядом.
- Тогда возможно, у тебя будет еще больше.
- Расскажешь, красавица?
- Захочешь услышать, найдешь меня, - тонкие пальчики последний раз прикоснулись к ладони, и девушка скользнула назад к своему платку, послав на прощание последний лукаво-насмешливый взгляд.
    Диего ушел, оставив площадь, толпившихся на ней людей и единственное запомнившееся ему лицо... Герцога Иберо вновь ждал Королевский город.

18 день месяца Полотна.
Рунн. Резиденция кардинала Руна.

- Добрый день, Ваше Преосвященство, - Диего склонил голову, принимая благословение, и через мгновение встретился взглядом с непроницаемо черными глазами кардинала.
- Рад, что вы приняли мое приглашение, герцог. По возвращению в Рунн у вас, должно быть много забот.
- Не более чем всегда. Для меня честь встретиться с вами.
  Взаимная любезность, недолгое молчание, почти неуловимая настороженность, какая бывает всегда, когда не знаешь чего ждать от собеседника.
  Прежде Диего никогда не встречался с кардиналом Руизом лично, но Аделина нередко писала о нем в письмах, характеризуя, как умного и чрезвычайно проницательного человека. Во всяком случае, исходя из этого, можно было надеяться, что кардинал не потребует мирового господства экклесии за свою поддержку в совете.
- Я слышал последние кампании в Новом свете были удачными для Иберии.
- Как и для всей Империи. Эти земли чрезвычайно богаты, но населены непримиримым народом.
  Кардинал улыбнулся.
- Сложное определение, сын мой. Что было сделано для того, что бы привести этих людей к миру?
- Они не похожи на нас, Ваше Преосвященство, - или же, напротив, ничем не отличаются, - прежде они столь же яростно воевали друг с другом, так велят их боги. Иногда, что бы поднять оружие, не требуется на то причин. Рано или поздно эти земли будут отданы в лоно Церкви, но пока мы не можем рисковать безопасностью святых отцов….
    Руиз чуть кивнул, по правильному и очень спокойному лицу было сложно понять, о чем думает этот человек, и на какое-то время в просторной гостиной кардинальской резиденции стало тихо.
- Вы приняли решение претендовать на престол, герцог?
  Ожидаемый вопрос. Диего улыбнулся.
- Да. Сейчас не самое простое время, как для дома Иберо, так и для экклесии. Правление Константина во многом ослабило герцогства Лиги, и ситуация только усугубится, если сейчас на трон взойдет кто-то, относящийся к нам враждебно. Я надеюсь на поддержку Ауралона и Первосвященника.
-Среди нас нет единства с тех пор, как истреблен Орден Клинков, - священник провел рукой по поверхности стола, стирая какую-то неведомую грань. - Как известно все мирское находит отражение в Великой Книге... Я думаю, что вы уже давно заметили, что чаще всего происходит - обратное.
- Дело Монбара будет пересмотрено, если на то будет желание Ауралона. И я сделаю все, что бы, впредь, право принимать такие решения было только у Конклава.
  Снова недолгое молчание. Обещания на словах, в данном случае значат не менее, чем составленные на бумаге.
- Был рад поговорить с вами, сын мой, - слова означающие окончание встречи, - Надеюсь в ближайшее время мы встретимся снова.
- Думаю, еще не один раз, Ваше Преосвященство.
    Благословение, несколько слов прощания и ранние сумерки весеннего вечера.
  Всего пара кварталов до фамильного особняка. Диего натянул поводья. Воздух, холодный и свежий, полнился запахом реки. Герцог глубоко вздохнул, расстегнул давящий на шею воротник и на мгновение прикрыл глаза. Бывают на редкость длинные дни. Губы тронула неожиданная усмешка. Почему бы нет?

    Огни костров было видно издалека, как и людей собравшихся вокруг них, разных – как ярких, непохожих на серых горожан ромалэ, так и обычных зевак, солдат и развлекающих себя дворян, не нашедших в дни траура иных увеселений. Табор жил своей обычной ночной жизнью.
    Люди танцевали, веселились, наполняя сгущавшуюся темноту смехом, музыкой и шумом. Герцог остановился в нескольких шагах от одного из костров, внезапно и остро почувствовав себя здесь совершенно чужим. Он усмехнулся над собой. За спиной тихо хрустнула сухая прошлогодняя трава, предупреждая о чьем-то приближении, и тонкая рука почти невесомо легла на плечо, и Диего повернулся, встречаясь с пронзительно черными глазами.
- Я знала, что ты придешь.

[Хайнц фон Торнхейм]

18 день месяца Полотна.
Королевский Рунн.

    Маленький щенок широко расставляя лапы вошел в комнату уверенной походкой хозяина, вернувшегося с долгой вечеринки под утро домой. Но заметив в комнате чужака, малыш ощерился и, прижав уши, остановился, оскаливая белые, молочные зубы. Огромная фигура отделилась от окна и в два шага приблизилась к растерявшейся животине, хватая его за шкирку и поднимая над полом. Щенок взвизгнул и дернулся всеми лапами, но его бесцеремонно положили на огромную ладонь и стали разглядывать всего, начиная с толстых, неуклюжих еще лап, заканчивая черным, блестящим носом. Поняв, что опасность – если она вообще была – миновала, щенок нагло тявкнул прямо в лицо человека, на что низкий голос тихо сказал:
- Не боишься..
    Собачонок опять тявкнул и еле шевельнул хвостом, после чего его опустили на пол и мягко провели рукой по бархатной шерстке на спине. Владелец комнаты хмуро улыбнулся и опустился в широкое кресло, запрокидывая голову и устремляя невидящий взгляд в потолок. Широкая грудь поднялась от мощного вздоха: в этом городе ему не хватало свежего воздуха родного края. Щенок закопошился возле ног развалившегося в кресле человека и в конце концов устроился, положив широкую голову на вытянувшиеся ноги, да так и затих, закрыв глаза и видя свои, щенячьи сны ни о чем или о храброй охоте на крыс. В дверь тихо постучали, щенок полусонно тявкнул.
- Войдите.
    Вошедшая девушка быстро поклонилась:
- Вас зовет сестра, маркиз.
    Хайнц склонил голову на грудь, посмотрев на служанку из-под нахмуренных бровей.
- Она ждет вас внизу, в гостиной, - чуть запнувшись, закончила девушка.
    Молодой человек кивнул головой и поднялся, выпрямляясь во весь свой гигантский рост. Служанка быстро подала ему пояс с висящей на нем шпагой. Привычным жестом он перевязал талию и вышел из комнаты, направляясь вниз, где не доходя до гостиной остановился было, услышав кроме голоса сестры – еще два девичьих голоска. Лицо юноши приобрело странное выражение, какое бывает у людей, которых пытаются заставить делать что-то для них непривычное, а они упрямо и неловко показывают, что толку от них – мало. Но те, кто снова и снова пытаются показать, что есть толк – не менее упрямы. Как его родная, младшая сестра – Клара, которая видимо заслышав его шаги, выбежала из гостиной и с коварной улыбкой бросилась к брату, хватая его за руку и таща за собой. Это выглядело даже забавно, учитывая их внешний вид. Появившись в дверях, они тут же словно отскочили друг друга и обменялись весьма красноречивыми взглядами.
- Хайнц, позволь тебя познакомить с моими знакомыми, - Клара несколько резковато кивнула головой на одну из девушек – вероятно о таких слагают песни или пишут стихи: синие, глубокие глаза, волнистые, темные кудри, благородные черты лица: - Маргарет фон Хирш.
    Девушка присела в реверансе, чуть вскидывая глаза на огромную фигуру наследника Торнхеймов, Хайнц предупреждающе наклонил голову, отвешивая поклон и повернулся ко второй девушке, хрупкая фигурка которой казалась по особому, вызывающе выпрямилась, когда их глаза встретились. Черные глаза хмуро, без всякого выражения встретили взгляд спокойных, серых глаз:
- Валентина Ольшанская, - продолжала представлять Клара. – А это мой старший брат – Хайнц.
    Он еще раз склонился и выпрямившись, сложил на груди сильные руки, глядя на сестру выжидающе:
- Мы хотели бы прогуляться, братец, ты составишь нам достойный эскорт.
- Это не входило в мои планы, Клара, - негромко и не особо стесняясь, проговорил юноша.
- О, мы настолько вам неприятны? – мелодичный, но при этом звонкий голос второй девушки – Валентины, опередил возмущение сестры. Маргарет просто сжалась от его взгляда.
    Хайнц покачал головой отрицательно, повел плечами и едва заметно улыбнулся:
- Вряд ли я смогу быть приятным собеседником, как вы заметили.
- Возможно, вы просто не хотите? – Валентину было не просто сбить с толку.
- Возможно, - просто согласился он, вспоминая что-то свое, но потом юноша обратил внимание на сестру, которая испепеляла его взглядом и продолжил: - Но я буду рад вас сопровождать.
    Клариссия фыркнула, а Валентина улыбнулась, в то время как третья девушка чуть покраснела и тихо сказала:
- Наоборот, ощущение такое, что вы не знаете как увильнуть от прогулки.
- Не обращай внимания, Маргарет, - откликнулась вместо брата Клара. – Вот как пожалуюсь папе…
    Хайнц вздохнул и протянул девушкам руки, поднимая их с дивана и склоняясь сначала к руке Маргарет, затем к руке Валентины:
- Прошу прощения за свои манеры, номени. Куда желаете идти? – он намеренно не смотрел на сестру, переводя глаза с одной гостьи на другую.
- Покажите нам Рунн, маркиз, - опять тихо проговорила Маргарет и мягко улыбнулась.
- Вряд ли тут стоит смотреть что-то, кроме Королевской части города, - нахмурился Хайнц, чем вероятно снова едва не напугал девушку, но тут же чуть улыбнулся. – Пойдемте, номени.
    Они вышли из дома, оставив сообщение для отца о том куда они пошли. Девушки шли чуть впереди, поминутно останавливаясь и разглядывая открывающийся перед ними вид: величественный ли дом, окружающие ли его деревья, построенные с особым тщанием заборы. Иногда они оборачивались к своему сопровождающему и задавали ему вопросы по поводу того кто живет в том или в другом доме. Хайнц отвечал, в свою очередь оглядывая ворота, украшенные гербами семьи, а также окидывая взглядом сами дома. Еще во время учебы в ИКК ему во время нечастых прогулок по Рунну казалось, что каждый дом тут можно сделать оборонительным оплотом, если вдруг в город придет война. Пробиваться через каждое кольцо будет весьма сложно. Хайнц хмуро вспомнил один из тех редких разговоров, которые бывало вспыхивали из ничего:

- Был бы я капитаном городской стражи, я бы каждый дом укрепил пушками, да и палил из них по неприятелю! – ухмылялся черноволосый, тонкий как плеть Эстерад Флавио.
- Ага, - откликнулся с охотой на эту фразу белокурый пацан – маркиз де Нортми. – Тебя бы выкурили осадой, милейший Страд.
- Все проще, - негромко пробасил Хайнц. – Он бы столько пушек не нашел в осажденном городе…
    В ответ послышался смех одного и возмущенный вопль другого собеседника… Насколько он помнил – они подрались тогда… Впрочем, это было так часто, что уже и не стоило вспоминать …

- И кого я вижу! – раздавшийся рядом возглас радостного удивления, вывел Хайнца из задумчивости. – Хайнц фон Торнхейм. Собственной, великолепной персоной.
    Черноволосый красавец широко и дружески улыбнулся, увидев, как нахмурился наследник Брамера, но тут же продолжил:
- Надеюсь ты представишь меня своим прелестным спутницам? – да, можно было не сомневаться в том, что скажет Рикардо Кристобаль Фе Арида, как только отвесит свой изысканно-вежливый поклон.
    Хайнц опять нахмурился, отдавая привычную дань давнему и хорошему другу. Никто и никогда бы не сказал, что эти двое – отлично могут ладить, слишком разными людьми они казались на первый взгляд. Но молодой маркиз знал, что улыбка друга, как и его хмурость – всего лишь «старая игра». Он ровным, спокойным голосом представил по очереди идущих с ним девушек:
- Валентина Ольшанская, Маргарет фон Хирш. Мою сестру ты знаешь.
    Граф фе Арида улыбнулся, склоняясь к девичьим ручкам:
- Ослеплен и очарован. Очень рад познакомится с вами, номени. Клара, вы удивительно хороши сегодня. Разрешите мне присоединится к вам?
    Милостивый, чуть свысока кивок Клары и ответные улыбки Валентины и Маргарет были более чем красноречивыми ответами на предложение графа. Впятером они проследовали до переправы через Вольтурну, где Рикардо живо и красочно описал то, как обычно проходят первые, «морские» учения в Кадетском корпусе. По сути это испытания не на выносливость или стойкость, а на простейшее взаимодействие: ученики должны были сами себя перевезти через реку на своеобразных паромах. Если неправильно грести, то паром мог бесконечно кружится посреди реки, вызывая смех у окружающих. Целью этого достаточно простого испытания было не только узнать как и кто умеет выигрывать или проигрывать, но во время качки на слабых волнах реки определялось годится ли ученик в моряки или нет. Как помнил Хайнц, Рику это испытание далось легко. Кажется, ему не составило особого труда балансировать на шатком плоту. Это им демонстрировалось в качестве показательного примера, и Хайнц отлично помнил, что совсем не хотел забираться на этот утлый плотик. Но учеба всегда имела для него слишком большое значение, и учиться ему нравилось…
- Ты опять задумался? – широкая ладонь друга хлопнула его по плечу. – О чем можно думать, гуляя с такими удивительными, очаровательными и просто восхитительными девушками?
- О прошлом, - вновь вернулся на землю маркиз. – Я рад, что мы встретили тебя. Ты очень меня выручил, Рикардо.
- Это я рад, - совершенно искренне ответил граф, вновь устремляясь к девушкам, которые, насмотревшись на работу паромщиков, повернулись, желая следовать дальше.
    Хайнц усмехнулся и предложил руку сестре, которая демонстративно фыркнула, но тут же с удовольствием улыбнулась брату, сжавшему ее ладошку в своей большой руке.

[Эстебан де Барна]

18 день месяца Полотна.
Рунн. Королевский город. Особняк Барна.

    Тишина… плотная, почти осязаемая, лишенная даже успевшего за годы врезаться в мысли стука часового маятника. Только книги, тяжелые шторы и полумрак, удушливо-холодный, как и все в этом доме.
    Высокий зеленоглазый юноша внес сестру в ее комнату и осторожно уложил на кровать, укрыв пледом. Взгляд остановился на правильном, казавшемся сейчас болезненно бледным лице. Мгновение, и ресницы дрогнули, открывая глубокие темно каштановые глаза. Девочка попыталась сесть на постели, и рука кузена, мягко, но уверенно придержала ее за плечо.
- Тебе нужно отдохнуть.
- Рауль…
- Я привел врача. Не стоило так выдавать себя здесь.
    Строгий, сосредоточенный и совсем не детский взгляд.
- Я в порядке, кузен.
    Эстебан искренне улыбнулся и кивнул головой:
- Рад слышать.
    Он еще раз поправил одеяло, коснулся горячего лба кузины, убирая упавшую на лицо прядь волос, и пошел прочь, обернувшись только у дверей:
- У тебя здесь холодно, - слова, вовремя приглушенные, растаяли в тишине.
    Рия уже спала…
  Ступая по коридору к своей комнате, Эстебан думал, что, несмотря на обилие свидетелей, о ночном происшествии с одним из сыновей канцлера Барна в городе скорее всего ничего и не узнают, разве что стража тщательнее обыщет притоны служилого да расспросит людей. Так или иначе, с Раулем теперь все в порядке, остальное виконта не заботило. Оставаться в доме далее не имело смысла. Времени никогда не бывает много.
  Сборы, распоряжения слугам, и недлительное ожидание их исполнения. Через четверть часа слуга захлопнул за Эстебаном обитую темно-багровым бархатом дверку, лошади захрапели, коротко свистнул кнут, и прогулочный экипаж тронулся с места.

18 день месяца Полотна.
Рунн. Золотой город.

    Катажина ожидала виконта в богато обставленной, но на вкус Эстебана возможно слишком вычурной, гостиной дома своего дяди. Наследница дома Риди и дочь выдающегося скульптора сама напоминала сейчас фигурку тонкой лепки, настолько выверенным было в ней все, от темно-алого почти черного платья и прически, до осанки и  длинных полуопущенных ресниц.
- Добрый вечер, номен Эстебан, - наполненное нарочитой небрежностью движение, тонкая смуглая ручка, протянутая для поцелуя, и сладковатый запах мисрской фрезии.
- Вы обворожительны, Катажина.
    Эстебан коснулся губами тонких пальцев, и улыбнулся, глядя на девушку, уже и не думавшую опускать глаз.
- Ваша форма…, - она приблизилась еще на шаг, тонкая ладонь коснулась плеча виконта, расправляя несуществующую складку на плотной ткани камзола. Так близко, что можно почувствовать дыхание, касающееся шеи и подбородка. Эстебан улыбнулся и взял руку девушки в свою.
- Теперь все в порядке. Могу я узнать, куда номени хочет отправиться?
- Я  совсем недавно в столице, и счастлива, оставить выбор за вами.
  Виконт кивнул, глядя, как его спутница, накидывает на плечи почти невесомую черную шаль с длинными кистями. Во всех ее движениях было что-то лениво хищническое, будто каждый вздох, взгляд, прикосновение рассчитаны на то, что бы оказать на свидетелей, как можно большее впечатление.
  Эстебан подал Катажине руку, и они вышли к экипажу.
. 
  Низкие столики, скамейки, слуги в красных одеждах расшитых золотом и приглушенный оранжевый свет. Здесь резко пахло цветами и острой едой. Никакой музыки, только треск очагов, над которыми в дальнем углу залы колдовал повар, и тонкий свист бамбуковых трубок развешенных на входе и у окон.
  Недавно открытая в Золотом городе дунганская ресторация, дань моде на восточную и южную культуру. Фьеры, как никто умели делать прибыль на постоянно меняющихся предпочтениях руннского дворянства. Кто угодно мог высокомерно фыркать в сторону вчерашних ростовщиков, но проводить время, как и занимать деньги, шли как правило к ним же.
    Они разместились за одним из столиков у занавешенного тростниковыми шторками окна. Невысокий раскосый слуга поставил на стол глубокие пиалы с ароматной водой, салфетки, и с готовностью закивал на перечисленные виконтом блюда. Тонкие руки девушки лишь на мгновение опустились в воду, и теперь она осторожно вытирала их мягкой белоснежной тканью.
- Красивое место, - губ Катажины коснулась улыбка, она почти лениво окинула взглядом просторный зал и темные глаза вновь остановились на Эстебане.
- У дунган богатая и очень отличная от нас культура. Далеко на востоке. У них свои обычаи, своя вера, свое искусство и свой Император, - Эст улыбнулся.
- Дикари, - не отводя от собеседника взгляда проронила девушка.
- Каковыми и они почитают нас с вами. Все зависит от точки зрения, номени.
    Слуга столь же услужливый и расторопный появился вновь, расставив на столе блюда с горячим мелкорубленым мясом, лепешками и острым салатом из морепродуктов и свежих овощей. Катажина с удивлением посмотрела на тонкие деревянные палочки, заменявшие столовые приборы.
- Дунгане при еде пользуются только ими, - с легкой усмешкой пояснил Эстебан, - Считается, что первые палочки были созданы из кости Дракона, и это дало мудрость их народу. Они почитают Дракона за одного из своих богов, его просят о разуме и о силе. Говорят, что он может дать или усилить способность к колдовству. Хотя о чем просить Дракона, вы, вероятно, знаете лучше меня.
    Черные глаза на мгновение расширились, отразив настороженность, и Эстебан ожидаемо почувствовал холод, сродни тому, что никогда не рассеивался в коридорах столичного особняка Барна. Он улыбнулся:
- Ваша очаровательность не может быть ничем иным, как волшебством, номени.
    Взгляд девушки стал мягче, приобретая знакомую уверенность. Катажина чарующе улыбнулась в ответ:
- И как мне этим пользоваться?
    Слуга с готовностью поклонился, но Эстебан покачал головой.
- Спасибо, я сам.
    Виконт осторожно взял ручку девушки в свою, вкладывая в нее тонкие палочки.
- Вот попробуйте.
- Не очень удобно, - чуть поморщилась Катажина.
- Я помогу вам. Говорят, это учит терпению.
    Легкое недовольство на хорошеньком личике вновь сменяется завораживающим вниманием:
- А вы много знаете про дунган, виконт.
- На самом деле я просто тщательно готовился.
    Девушка засмеялась.
- Но нам, действительно, есть чему у них поучиться. Например, у них принято есть из одного блюда.
    Катажина вновь вскинула на своего спутника вопросительный темный взгляд.
- Это помогает доверять друг другу, - Эстебан улыбнулся, - И сближает.

Ночь с 18 на 19 день месяца Полотна.
Рунн. Золотой город.

- Номен Эстебан, вы всегда возвращаетесь иной дорогой, чем прибыли? – темные лукавые глаза сверкнули на него скрытой усмешкой.
- Лишь когда этого требует настроение.
  Катажина еще раз улыбнулась, склонив темноволосую головку ему на плечо.
  К ночи пошел дождь, слегка похолодало. Оставшуюся часть дороги до особняка ее дяди, Максимилиана Клиша, они молчали. Эстебан слушал стук тяжелых капель по крыше экипажа, думая о том, что в действительности нужно его очаровательной спутнице, уже бывавшей, к слову, на аудиенции в особняке Барна до их встречи. Про себя виконт усмехнулся…. Как бы то ни было, они встретятся еще не однажды.
    Короткий окрик возницы, скрип колес и недовольное ржание лошадей, экипаж остановился. Эстебан сам открыл дверцу, и, спрыгнув на мокрую каменную мостовую, подал девушке руку.
- Осторожно, номени, ступенька скользкая.
    Но в ответ прозвучал только негромкий вскрик, тонкие пальцы девушки сильнее сжались на руке виконта.
- С вами все в порядке?
    Катажина, чуть закусив губу, кивнула, и попыталась сделать шаг, но Эстебан придержал девушку за плечи.
- Вы ушиблись, номени. Вам нельзя идти.
    Он решительно подхватил ее на руки, и поднялся на крыльцо. Заспанный дворецкий удивленно посмотрел на позднего гостя и хозяйку, но, как любой настоящий дворецкий в подобной ситуации, сохранил предельно вежливое невозмутимое выражение лица.
    Ее комната была на втором этаже дома, с небольшим, предшествующим ей кабинетом. Эстебан осторожно опустил Катажину в большое обитое темным бархатом кресло.
- Я разбужу слуг. Они помогут вам.
- Спасибо, но мне уже гораздо лучше.
    Он знал, что ответ будет таким, понял едва ли не раньше, чем протянул ей у кареты руку. Глаза, отражавшие ночь, темные локоны, рассыпавшиеся по покатым плечам, с одного из которых лениво сползал черно-алый шелк платья. Она была колдовски хороша, и отлично знала об этом.
    Только ночь, и два взгляда. Непроглядная густая темнота, побитая изморозью светлая зелень и их беззвучный разговор, вполне понятный обоим, но никому больше. Вопросы без ответов и правила игры… они уже усложнились… для каждого из них.
    Эстебан улыбнулся, его пальцы нежно коснулись щеки девушки, зарываясь в темные густые волосы. Катажина на короткий миг вздрогнула, словно от холода, едва к ее коже прикоснулся старый металл его перстня, но уже в следующую секунду запрокинула голову, принимая его поцелуй, чувственный, долгий, почти пьянящий…. Виконт опустился на колени, касаясь губами точеной шеи девушки, чувствуя, как ее пальцы находят застежки гвардейского камзола.
        Нетерпеливые, но умелые прикосновения, дыхание, взгляды, ненужная сейчас одежда, небрежно отброшенная в сторону, жар и лишь усиливающая его ночная прохлада, вползающая в комнату сквозь полуоткрытое окно. Словно любовники, совсем не случайно встретившие друг друга, спешили успеть получить все, от каждого мгновения, и друг от друга, задать вопросы и найти ответы.
      Эстебан оторвался от губ Катажины, вглядываясь в сейчас еще более привлекательное лицо, она зовущее улыбалась, обжигая темным взглядом, и его рука потянулась к безупречному телу девушки, в который раз привлекая ее к себе.
      Они оба пока могли себе позволить эту ночь.

      Он вернулся домой под утро. Оставалась еще пара часов на сон.

[Анна Валевская]

19 число месяца Полотна.
Рунн. Императорский дворец.

И отчего нам эта явь такие дарит сны,
Что дивный свет над песнями унылыми?*

    Ни раз замечала за собой желание любоваться чужими творениями. Великолепные картины, изящные фарфоровые статуэтки, сделанные рукой мастера. Рисунок, украшающий творение человека, или дивное полотно, на котором мечта или мимолетное видение запечатлело краткий миг жизни – все это не может ни восхищать. Столь красивы эти легкие мазки на картинах, столь наполнены полетом, стремлением и творением, что дыхание замирает, как у маленькой. Так было лишь в детстве, когда слушала сказку, рассказанную кормилицей. В ней маленьким детям были даны разнообразные игрушки, в том числе и смертельно опасные: куколки, резцы, острые ножи, краски и кисточки, пушистые, искусно сделанные зверюшки, свирели и скрипки. Кто-то просто играл, а кому-то не давала покоя простая игра и душа их требовала чего-то иного. Нескладные звуки свирели постепенно складывались в мелодию, подхваченную скрипкой. А те, кто взяли в руки краски и кисти уже не могли отказаться от них, стараясь передать людям вокруг то, что видело их сердце. Кормилица сказала, что от таких непосед и пошли трубадуры, художники, музыканты, певцы. Подняв руку, пытаюсь понять как же это нужно коснуться картины тонкой кистью, чтобы на лице, которое застыло навеки – всегда жила улыбка. Еле заметная, загадочная и неуловимо чарующая. Нет, это мастерство величайшее. Его невозможно понять, им можно лишь восхищаться.
    Рассматривая картины, я забыла обо всем и только выйдя из императорской галереи, вновь ощутила страх. Впрочем, весьма мимолетный. Вероятно слишком резкий поворот головы и легкое головокружение тому виной. Я заметила знакомое лицо: черные волосы, блестящие темные глаза, уверенный кивок головы. Киваю в ответ, ощущая в груди боль и привычно убирая чувства. Среди блистательного общества, мне становится тяжелее с каждым днем. Люди так ярки и непредсказуемо мечтательны. Их чувства принадлежат им, и мне стоит большого труда стараться не вмешиваться в их жизнь, проходя мимо тенью. Отойти к окну и опереться на подоконник. Рука чуть дрожит, и снова наплывают воспоминания о ночном сне: «…тяжелое дыхание, вечным холодом сковывает все тело. Тело, которое не принадлежит этому миру. Я – не человек. Я лишь отголосок чужих слез, боли, страданий. Радость не для меня, только – слезы. Но и их нельзя показывать, так как тогда будет несчастны те, кто рядом. Тело сковывается льдом. Знакомый холод, давящий и помогающий. Чувства, а не человек. И нужно держать их под постоянным контролем, не выпуская ни на миг. Иначе можно сделать больно другим людям. Уже было больно… и когда известна глубина боли – известно и желание не пустить к ней тех, кто дорог. Молитвы нет. Есть слова, но они незнакомы: просьба? Мольба? Стон? Жалоба? Я не человек. Поэтому и не могу ждать любви от человека… лишь слабая, еле-заметная надежда: вдруг я смогу стать цельным человеком.. вдруг мечта осуществиться, и я полюблю.. и меня полюбят? Вдруг…. С губ срывается имя, но его нет рядом. Нельзя жить рядом с не человеком….»   
- Вам плохо? – почему-то я ждала этот вопрос. И чувствовала чуть уловимое спокойствие, которое сейчас коснулось руки.
        Повернувшись, встречаюсь взглядом с темным, нежным взглядом, в котором отражаются спокойствие и мир.    
- Нет, сестра, уже нет. Спасибо вам.
- Пока еще не за что, сестра моя, - улыбка тоже наполнена тишиной и покоем.
    С удивлением замечаю, что ничего кроме этих поразительно ласковых и нежных чувств – не ощущаю. Должно быть легкое удивление отразилось на лице, потому что стоящая рядом сантисса не столько благословила, сколько успокаивающе погладила:    
- Успокойтесь, сестра моя. Вам нужно беречь себя.
    Краснею от ее слов, так как понимаю о чем она говорит. Глаза опускаются на уже заметно округлившийся живот, и тут же улыбка появляется на губах:
- Спасибо, я постараюсь, сестра.
- Если я еще могу вам чем-то помочь? – глаза так внимательны и добры, что мне становится неловко за свое недомогание и страх, который уже исчез.
    Качаю головой, привычно опуская взгляд и еще раз благодаря. Рука ее еще раз благословляет, успокаивающе касаясь моей головы:
- Меня зовут – Аделина. Приходите в любое удобное для вас время, если будет нужна помощь или поддержка.
    Целую ее руку, перед тем как расстаться. Белоснежно-сиреневая фигура сантиссы монастыря ларианок скрылась среди придворных и я оборачиваюсь, собираясь идти к лестнице. Взгляд случайно падает в окно: знакомое лицо. Гвардейский капитан, спокойно шествующий между многочисленных посетителей дворца. Я невольно улыбаюсь, ощутив даже здесь, насколько бурные и разнообразные чувства возникают вокруг этого человека. А мне чудится лишь спокойствие и мальчишеское, бесшабашное желание жить. Отступаю от окна и осторожно иду к лестнице, так и мне еще предстоит пройти мимо всех этих людей. Пройти спокойно и незаметно, чтобы никого не потревожить и никому не навредить. Мне уже давно нужно быть дома. Эстерад ведь может уже проснуться и недоумевать – куда я пропала с самого утра, а мне так не хочется заставлять его ждать, когда я знаю как это мучительно – беспокоится за родного, любимого человека. На губах появляется улыбка, когда я думаю о муже. О вечере, который мы проведем вместе. А ночью…. Главное, чтобы Эстерад не волновался, ведь это просто беспокойство сна. А мое здоровье и наш будущий ребенок – в порядке. Простое беспокойство сна. Это пройдет. Попрошу у отца рецепт того удивительного, успокоительного отвара и он обязательно поможет. Тихие шаги ведут домой, к любимому…

*Песня "Разлука" из к/ф "Гардемарины, вперед!"

[Марина де Нортми]

19 число месяца Полотна.
Рунн. Императорский дворец.

    Ветер весело трепал белокурые локоны девушки, которая крутанувшись вкруг себя, с удовольствием пробежалась несколько шагов и остановилась, рассмеявшись своим мыслям: «Скоро-скоро-скоро…. Все происходит очень скоро и это замечательно! Время не стоит – оно бежит, а значит много что ждет впереди и надо успеть увидеть и понять».
    - Марина, - знакомый и любимый голос, на который она всегда оборачивалась лишь с самой светлой и теплой улыбкой.
    - Папа, ты разрешил мне прийти, поэтому я здесь. И постараюсь вести себя хорошо.
    Лицо первого маршала озарилось нежностью, когда он ласково коснулся ее волос и негромко сказал:
    - Даже не сомневаюсь в тебе, дочка. Просто хотел увидеть твою улыбку.
    Маришка засмеялась, поднимаясь на носочки и целуя отца в щеку. Мужчина на миг прижал дочку к себе, чтобы тут же отпустить и пойти своим путем. Девушка проводила взглядом его фигуру, а потом опять радостно закружилась, рассмеявшись непонятно чему: небу, облакам, солнцу, снующим везде слугам, величественным людям, чьи лица наверняка тоже сияли улыбками, так как ей было очень хорошо в этот день. Как и в любой другой.
    - Ты не видела отца, сестра? – негромкий, знакомый голос мигом стер с ее губ улыбку.
    - Он прошел ко дворцу.
    Она не поздоровалась, а он не поблагодарил, расставшись как чужие, не пожелав даже обменяться взглядами. Марина слышала шаги брата, но не обернулась, нахмурившись. Пушистые ресницы закрыли, засверкавшие было, глаза, а лицо запрокинулось к солнечным лучам, скользящим среди весенне-прекрасного марева воздуха. Девушка стояла, замерев и чутко прислушиваясь: «Вот солнышко закрыли облака, но ненадолго. Первый лучик уже вырвался и ищет меня.. а я стою и жду его. А вот какая-то большая бабочка, которая живет далеко-далеко на юге замахала крылышками, поднимая этот теплый, волшебный ветерок. Ой! А вот кто-то зашуршал в первой весенней траве. Наверное жучки просыпаются и ищут себе домики. Маленькие такие домики. Ведь они тоже – совсем маленькие. Пусть бы они поскорее находили себе домики, чтобы их не задели случайно невнимательные люди и не раздавили. Хотя, не бывает невнимательных людей. Все люди – внимательны, потому что так приятнее. Приятнее быть внимательным, чем расти букой. Есть исключения, но их так мало…» Мариша открыла глаза и рассмеялась своим собственным мыслям, припускаясь едва ли не вприпрыжку по дорожке парка. Растущие в этом сказочном парке деревья распускали свои бесчисленные руки-ветви, обнимая все вокруг ярчайшими листьями, еще не умытыми первым дождем, сверкающие своим, неповторимым светом. Заворачивая по тропинке, девушка едва не сбила с ног идущих навстречу людей:
    - Ой!
    - Добрый день, кузина, вот уж не знал, что вы меня не заметите, - полный лукавства и нежности голос она бы узнала из тысячи.
    Марина сверкнула на кузена голубыми глазами, присаживаясь в церемонном реверансе:
    - Я просто торопилась к вам навстречу, Никола.
    - Вам не хватило чуть-чуть скорости, Марина, для того, чтобы опрокинуть вашего наглого кузена в лужу, появившуюся после недавно прошедшего дождя, - еще один голос. В нем чувствовались озорство, тепло и ласка.
    Девушке понравился голос и, когда она внимательно оглядела придирчивым взором обладательницу этого голоса, то осталась довольна. Между тем, Никола усмехнувшись в ответ на очаровательно-нелепое предположение своей спутницы, легко повел рукой, представляя:
    - Марина, это номени Сандра дэ Ла Прад, - изящный поворот, приведший Маришку в восторг, так как он был встречен не менее великолепным кивком засверкавшей в солнечных лучах рыжеволосой головы: - Моя несравненная, это, как вы догадались, моя кузина – Марина де Нортми.
    Фрейлина устремила на девушку улыбчивый взгляд, приветствуя и чуть подмигивая, так, словно они давным-давно знакомы. Белокурая головка лукаво наклонилась, а голубые глаза смотрели в восхищении на молодую пару:
    - Вы очень красивы, номени. Как сказочная принцесса.
    Зеленные глаза расширились на миг, но тут же снова засияли приветливой улыбкой:
    - Это вы – маленькая принцесса, Марина.
    - Нет. Все принцессы ходят с принцами. У вас он есть, номени Сандра, - глаза девушки с обожанием посмотрели на кузена, который улыбался, разглядывая собеседниц.
    Неожиданно рыжие волосы вспыхнули перед Мариной, когда Сандра подхватила ее под руку и развернулась лицом к лицу с Николой:
    - Мой блистательный маркиз, пока титул принца не прилип ко всем остальным вашим ореолам незабвенности и неподражаемости, помогите этому очаровательному созданию найти достойного спутника…
    Девушка на миг замолчала, сверкнув улыбкой:
    - Впрочем, пока вы будете решать, кто больше достоин сопровождения – кузина или я, вынуждена буду прервать любую логику, даже свою и вручить заботу о Марине вашему оруженосцу. Ему давно пора занять себя более важным делом, чем охрана до зубов вооруженного «принца». Леонард, надеюсь, вы сумеете справиться со столь несложным занятием, как сопровождение белокурой, маленькой принцессы?
    Марина почувствовала, как ее сердце забилось чуть сильнее от страха, что этого милого юношу опять смущают и не понимают, но вдруг сиреневые глаза на миг метнувшись к лицу своего капитана в безмолвном вопросе, вернулись к двум девушкам и юноша четко отдал честь. В его взоре мелькнуло странное выражение, тут же потерявшееся, когда молодой человек протянул Марине руку:
    - Славно, Леонард, - коротко, но смешливо похвалил капитан своего оруженосца, предлагая руку Сандре, на которую она непринужденно положила кончики пальцев. – Ваш выход, моя рыжая несравненность.
    - Вы, как всегда, неподражаемы, маркиз, - фыркнула Сандра, улыбнувшись Марине и Леонарду. – Хорошей вам прогулки, дети. И будьте осторожны, собирается дождь.
    - До встречи, Никола. До встречи, номени Сандра и спасибо вам, - откликнулась девушка, еще раз с любовью посмотрев на своего кузена и невольно любуясь на золотой ореол солнечных лучей, которые увенчали его голову.
    - Пойдемте, Марина, - тихий голос, привлек ее внимание, и она посмотрела в лицо Леонарда:
    - Вы так добры, номен…
    - Можно просто – Леонард.
  Кто не знает этих бесконечных тропинок, которые превращаются в лабиринт, когда ты идешь по ним, не думая о том, куда ступают твои ноги, и лишь наслаждаясь самим движением – таким же бесконечным, как жизнь. В эти мгновения Марина верила, что каждый миг нескончаем и едва она успевала вздохнуть, что кончился один, как тут же наступал другой:
  - Я вас не отвлекаю от службы, Леонард? Наверняка у вас очень важные обязанности. Все гвардейцы королевской охраны, хоть и умеют улыбаться, но кажутся такими строгими и грозными. Наверное, это все видимость. Улыбки делают людей удивительными…
  - Улыбки бывают разными, - негромко проговорил Леонард.
  Марина заулыбалась, услышав вновь его голос, и прищурила голубые глаза:
  - Вы имеете в виду то, что в улыбках иногда проскальзывает глупость, наивность, нежность?
  - И это тоже.
  Подвижное личико девушки кажется попыталось отразить весь многочисленный набор улыбок, которые она могла себе представить, но потом она рассмеялась:
  - Знаете, а животные тоже умеют улыбаться. В нашем поместье есть большой сторожевой пес, он улыбается, поднимая верхнюю губу и виляя хвостом. Наверное, ему очень хочется, чтобы хозяева знали: пока он тут, рядом – с ними ничего не случится. Зато он очень грозный с теми, кого считает опасными, - вспомнив что-то, девушка замолчала ненадолго, а потом заметно вздрогнув добавила: - Впрочем, порой я и сама не знаю почему он рычит страшно.. например, на тетю Гертруду. Может быть, ему не нравится громкий смех.. Ой!!!
  Возглас вырвался у девушки, потому что без всякого предупреждения с неба хлынули по-весеннему холодные струи дождя. Леонард быстро накинул на Маришу свой плащ, тут же проводя ее в одну из бесчисленных беседок. Оба они застыли под плащом, глядя на льющийся с серого неба дождь.
  - Смотрите-смотрите! Небо светлеет…. Солнышко торопится к нам, Леонард..
  Но, противореча ее словам, тяжелые капли дождя вдруг обратились белоснежными, ледяными градинами, усеявшими все вокруг своими белесыми следами. Марина поежилась.
  - Он скоро кончится, - успокоил ее молодой человек, продолжая смотреть куда-то в серую мглу так плотно закутавшую небо.
  Марина кивнула головкой, наблюдая за постепенно стихающим дождем. Его косые штрихи прочертили свои странные, мокрые линии, набаловались рассыпавшимся по земле горошинами града и двинулись дальше, а Мариша все еще стояла и смотрела на ставшие такими редкими капли, вливающиеся в небольшие ручейки. Вдруг с губ ее сорвался едва слышный стон и она побежала к яркому пятну, так неуместно светившемуся на серой тропинке парка. Спустя несколько мгновений к ней подошел Леонард и встал рядом. Девушка едва ощутимо дрожала от редких дождевых капель, которые падали на нее. В сложенных лодочкой ладонях лежала бабочка, чьи ярко-оранжевые крылышки с черными полосками и фиолетово-синими пятнышками пытались приподняться, но жестокие градины сбили часть удивительного рисунка. Марина подняла взгляд, когда подошедший юноша, мягко поддерживая за руку, провел ее в беседку:
  - Она... она больше не взлетит? - в голубых глазах дрожали прозрачные слезы.
    Леонард опустил взор, глядя на протянутые к нему в трогательно-беспомощном жесте ладони. Его пальцы осторожно коснулись девичьих пальчиков, укрывая своим теплом.
  - Не плачьте, Марина, - тихий голос, как и само прикосновение, осторожное, едва ощутимое. - Вы можете обещать, что не будете плакать?
  - Тогда она оживет? - спросила Мариша.
  - Я не знаю. Но, возможно, выглянет солнце. Вы же любите солнце, номени?
    Девичья головка быстро опустилась и поднялась, снова глядя прямо в лицо юноши с нежным и безоговорочным доверием, ожидая, что вот-вот из-за облаков появится солнце, солнечные лучи заиграют на холодных градинах, усыпавших проглянувшую зелень и растопит их. Легкий ветерок заигрался с волосами замерших юноши и девушки, пробегая по белокурым и темным кудрям и запутываясь в них. Марина неожиданно ощутила, как Лео аккуратно открывает ее ладони. Она удивленно посмотрела вниз, где сидела бабочка, осторожно взмахивающая своими крыльями. Очаровательное создание переступило лапками на человеческих руках и, в последний раз взмахнув крыльями, взлетела, уносясь в небо, все еще укрытое сырыми облаками. Марина восхищенно посмотрела ей вслед, обернувшись к своему спутнику:
- Леонард, вы - кудесник?
    Юноша чуть улыбнулся, отрицательно качая головой, но Мариша уже сделала вывод и приняла решение, привстав на цыпочки:
- Кудесник. Просто вы никому это не говорите. Но и я не скажу никому, - голубые глаза сверкнули восхищением, а розовые губы прижались к его щеке: - Спасибо.
    Девушка опять заглянула в нежно-сиреневые глаза и, неожиданно смутившись, быстро развернулась и убежала прочь, пряча в прижатых к губам руках светлую улыбку – свидетельницу только что происшедшего чуда. Ей нетерпелось хоть кому-то поведать о наполненном чудес и радостей дне. Но вокруг не было ни одного знакомого лица. Марина быстро шла по дорожке, помахивая рукой в такт своим шагам, когда заметила знакомую, темноволосую девушку, склонившуюся над книжкой. Белокурая девушка радостно взмахнула рукой:
  - Добрый день, Марина.
  - Замечательный день, Анриетт. Вы ничем не заняты? Можно я посижу с вами?
  - Да, конечно.

[Анриетта]

19 число месяца Полотна.
Шенбрунн.


      Анриетта чуть подняла руку, протягивая книгу сопровождавшему ее слуге, который с поклоном, осторожно принял. И только после этого девочка повернулась к окликнувшей ее знакомой:
- Добрый день, Марина.
- Замечательный день, Анриетт, - радостно зазвенел голосок белокурой девушки. – Вы ничем не заняты? Можно я посижу с вами?
- Да, конечно.
      Марина просияла дружелюбной улыбкой и села рядом с молчаливой девочкой, которая даже не повернулась, когда ее неожиданная собеседница начала рассказывать о своих приключениях за сегодняшнее утро: встреча с кузеном и его невестой, прогулка с Леонардом и дождь, который едва не замочил их с головы до ног, чудесное спасение бабочки. Анриетта рассматривала узор, украшающий столбики беседки. Причудливая, тонкая вязь. Очень красивая работа неизвестного автора, запечатлевшего в этих изгибах собственную фантазию. Девочка улыбнулась. Со стороны казалось, что она ответила на какую-то реплику своей разговорчивой знакомой, но на самом деле это было не так. А Марина продолжала щебетать, расписывая подробности встреч и новых знакомств или продолжения старых. Ее голосок называл одно имя за другим, перечисляя. Анриетта задумчиво впитывала то, что слышала и, наконец, поднялась:
- Давайте пройдемся, Марина?
- А? Конечно! Давайте. А куда? Дворец так огромен, что я еще и половины его не знаю. Все знает мой кузен, но я же не могу постоянно просить его показать мне все примечательности замка? Это невежливо с моей стороны, тем более, вы же знаете, Анриетта, я вам говорила, что он – капитан, а значит у него свободного времени очень мало. Сейчас столько забот и Никола везде успевает, да еще помолвка. Правда говорят, что Сандра никого не любит, но это наверняка из зависти. Она не так красива, как мой кузен, но вместе они смотрятся просто удивительно. И, конечно, она полюбит Николу. Его нельзя не любить, - пока Марина повествовала обо всем этом, Анриетта молча шла по тропинке, не оглядываясь по сторонам.
      Она задумалась. Ветер трепал темные локоны одной девушки и весело играл с белокурыми кудрями другой. Анриетта подняла голову к небу, вдыхая особо стремительный порыв ветра и неожиданно замирая. Рядом встала Марина, но лишь на миг, потому что тут же ее голосок радостно выкрикнул еще одно имя:
- Номен Эстебан! Какой замечательный и необычный день. Я так рада!
      Анриетт тоже сделала два шага, оставшись чуть позади Марины, даже не ответив на улыбку с приветственным поклоном кузена. Темно-каштановые глаза внимательно посмотрели на Эстебана с Мариной, прежде чем медленным, что-то рассчитывающим взглядом окинуть стоявшую около Эста девушку: темноволосая, насмехающаяся едва ли не над каждым восхищенным возгласом Марины. Черные глаза Катажины Риди на миг столкнулись с темно-карими омутами, чтобы окунуть в них усмешку, предназначенную то ли одной девочке, то ли другой. Анриетта молча впитала то, что ей предложили и, резко развернувшись, ушла, прекрасно зная, что Марина завладела полностью вниманием своих слушателей.
      Ребенок шел стремительно и быстро, безошибочно выбирая повороты и углубляясь, все больше в прохладную глубину сада. Дойдя до скамейки, Анриетта присела на нее, не мигая и глядя прямо перед собой. Сердце забилось тише, успокаиваясь, как и дыхание, что было еле слышным. Зато ветер вокруг на миг поднялся, вскидываясь, но девочка уже успокоилась вновь. Настолько, что в карих, темных глазах лишь дрожали тени, неподвластные ничьей силе и лишь прячущие мысли своей маленькой хозяйки. Она сжала руки, переплетая пальцы странным узлом и нахмуриваясь.

- Анриетта, стой! – сзади тревожный голос. – Подожди, постой. Возьми мою руку.
      Девочка остановилась, не дойдя до ступенек, и ее ладошку взяла такая же детская рука, останавливая и удерживая. Малютка подняла на подошедшего слишком серьезные для двух лет глаза, безмолвно спрашивая. Сиреневый, ласковый и нежный взор тепло тронул строгую глубину темного омута, едва коснувшись самой поверхности и тут же растаяв:
- Пойдем. Там интересные рисунки.
- Почему? – спросила девчушка, не желая двигаться с места.
      На верхней ступеньке появился еще один малыш, негромко говорящий по слогам:
- О-па-сно.
      Девочка недоуменно было подняла плечи, но потом глаза ее заметили ссадину на коленке второго братца, поднявшегося по лестнице. Ребенок показал пальчиком на ранку:
- Больно?
      Озорные глаза сверкнули:
- Уже нет, - кивок на лестницу. – Опасно.
      Каштановые локоны качнулись, малютка послушно пошла за одним из своих братьев, сосредоточено глядя прямо перед собой большими, темными глазами. На пороге комнаты она оглянулась на оставшегося за спиной мальчика, важно пролепетав:
- Больше не будет больно. Да.

      Взрослый ребенок встал со скамейки, чуть качнувшись, словно от неожиданного, резкого прорыва свободного в своих желаниях ветра. Анриетта приостановилась, сжимая губы и преодолевая слабость. Головокружение быстро прошло, а перед сосредоточенным взором появилось четкая картина. Она умела действовать по плану. Даже когда это нарушало все ее прежние, тщательно составленные планы. Девочка быстро двинулась к наметившейся перед мысленным взором цели. Она заметила девичью фигуру в черном, отливающим алым цветом платье издалека и замедлила шаг, сознавая то, что слаба. Дыхание с большим трудом успокаивалось, хотя взгляд был почти равнодушен и страшно холоден, оценивающе глядя на свою цель. Анриетта сделала еще несколько шагов и остановилась. Черно-алая фигура развернулась. Глаза встретились:
- Я же говорила, что понимаю тебя лучше, чем ты можешь себе представить, - улыбнулась Кати.
      Анриетта наклонила голову набок, изучающе глядя в лицо этой самоуверенной, наглой, яркой девушки и негромко проговорила:
- И что же ты понимаешь?
      Кати улыбалась молча, разглядывая свою редкую собеседницу. Руки ее чуть шевельнулись, но Анриетта уже поняла, что за этим последует, и почувствовала, как воздух и мир качнулся перед ней, но камень не долетел. Темные глаза Кати сверкнули удовлетворением, а ребенок медленно опускался на тропинку, чувствуя, как воспоминания и силы уплывают прочь. Неожиданное испытание лишило сил: остановив внезапную угрозу – ребенок оказался беспомощен и слаб. Пальцы дрожали, когда она сжала их в кулак и мрачно посмотрела снизу вверх на ведьму:
- Это все что ты можешь? – презрительный кивок на камень.
      Катажина медленно приблизилась и с нарочитой небрежностью отряхнула чистые пальчики, глядя на упавшую девочку. Анриетта словно и не замечала, что бессильно сидит, стараясь держаться исключительно прямо и о чем-то думая, глядя на уверенные, спокойные движения, на рассчитанную в каждом своем движении походку.
- Я тебе могу пригодиться, - ласково, напевно сказала Катажина, протягивая девочке руку.
      Анриетт не взглянула даже, все еще размышляя и собираясь с силами:
- Чем? – она не рассчитала – воздух вырвался слишком резко, словно его не хватало в легких. – Будешь убивать… своими фокусами?
- Не тебя же! – насмешливо и расчетливо. – Нам с тобой надо держаться вместе.
      Ребенок поднялся, окинув еще раз стоящую перед ней девушку ледяным взором:
- Нам?
- Разумеется. Мы очень похожи, хоть никогда в жизни, – чуть презрительный взгляд и усмешка, – не признаем этого.
- Пока от тебя больше вреда, чем пользы. Впрочем: согласна. Ты мне пригодишься, - тихо, негромко и не сводя глаз с рассмеявшейся чистой, искренней добротой Кати:
- Как знать, мы, еще сможем стать подружками. Возможно.
      Ребенок, в который уже раз не понял шутки и лишь молча смотрел перед собой, решая еще один вопрос, но, так и не задавая его. Время не пришло. Они вместе пошли к замку, не обменявшись больше ни словом.

[Марина де Нортми]

19 число месяца Полотна.
Рунн. Императорский дворец.

    Ей хотелось подбежать к гвардейцу и его спутнице, но Марина намеренно сдерживалась, стараясь приноровится к медленным шагам своей знакомой. Она уже поняла, что заставить что либо сделать Анриетту де Барна невозможно и лучше просто найти в этом свои положительные стороны. Например, сейчас они очень величественно и, как подобает, приближаются к кузену Анриетт. А это уже о чем-то говорит. Наверняка со стороны это выглядит очень подобающим образом, гораздо лучше, чем подбегать и хватать за руки. Маришка мысленно посмеялась над собой, потому что именно это ей было более свойственным, чем медленный и размеренный шаг:
    - Номен Эстебан! Какой замечательный и необычный день. Я так рада!
    - Я рад вдвойне! Увидеть вас, Марина, и кузину – о чем еще можно мечтать? – светлая и добрая улыбка озарила лицо юноши. – Разрешите представить вам: номени Катажина Риди. Она тоже недавно прибыла в Рунн.
    Мариша почувствовала, как в груди опять появляется тепло, которое так просится наружу в улыбке, взгляде. Она не стала себя сдерживать, тепло глянуло из светло-голубых глаз на девушку улыбающуюся рядом с адъютантом королевской гвардии:
    - Мне очень приятно, номени Катажина. Надеюсь, вам нравится в Шенбрунне?
    - О, да. Здесь столько всего интересного, - она посмотрела в глаза Марины, которая уже готовилась говорить дальше, ведь номен Эстебан не знает о том, сколько всего интересного случилось с ней – Мариной – за одно лишь утро в этом сказочном дворце.
    - Я видела вашего кузена, Эстебан. Мы попали в дождь, но почти не промокли и даже спасли бабочку! Вы не поверите, но она почти уже лишилась чувств. Ее сильно побило тяжелыми каплями дождя, - она торопилась рассказать историю, видя, что в глазах гвардейца так и сверкает радостное внимание. Но неожиданно споткнулась на полуслове, услышав смешок черноволосой Катажины. – Я не обманываю, номени, это все правда. Бабочка потом взмахнула крыльями и улетела. Наверное, к своему возлюбленному. Ведь бабочки тоже находят своих любимых и появляются новые бабочки.
    Маришка растерянно вздрогнула, услышав еще один смешок, но потом решила, что действительно говорит немыслимую чепуху. И даже если это правда – то забавной стороны это не умаляет. И сама рассмеялась:
    - Впрочем, все это похоже на сказку. Как и все здесь, правда? А я даже принца с принцессой видела сегодня, - лукаво продолжила она рассказ, уже намеренно игнорируя еще одну улыбку номени Риди, зная, что наверняка та радуется тому, как на глазах оживает сказка. – Никола и Сандра были похожи на принца и принцессу. Они так красивы и милы друг с другом. Правда, они замечательная пара? Вы ведь знакомы с моим кузеном Николой, номени Риди? А первую красавицу двора знаете? Она невеста моего кузена – номени Сандра дэ Ла Прад. Конечно, если бы у нее были такие же белокурые локоны, как у моего кузена, то она была бы просто богиней на земле. Но не всем же быть столь прекрасными, как Никола.
    - Марина, Марина, уверяю вас, что номени Сандра – одна из самых восхитительных женщин этого мира, - прервал девушку Эстебан, улыбаясь. – Она действительно похожа на богиню. Полагаю, если вы спросите капитана о том, что он думает о ней, то услышите только хорошее в ответ и, наверняка, возможность сменить цвет ее волос приведет жениха в ужас.
    Тон, которым были сказаны последние слова, и попытка нарисовать кузена в своем воображении испуганным – насмешила Марину до слез:
    - Конечно, вы правы, номен Эстебан. Это все траур, он своей мрачностью словно приглушает все краски, надеюсь что ближайший бал поможет мне увидеть всех в настоящем великолепии. Мне хочется, чтобы после траура устроили бал и мы там обязательно встретимся все. Думаю, что мы с вашей кузиной… ой, а где же Анриетта? – девушка искренне расстроилась, не обнаружив рядом своей молчаливой знакомой. – Прошу прощения, номен Эстебан, номени Катажина. Я поищу Анриетт. Мы с ней очень хорошо гуляли. Простите меня, пожалуйста.
    - Удачи вам в поисках, Марина, - милостиво и чуть улыбаясь по-прежнему, кивнула Катажина.
    - И пусть ваши надежды сбудутся, Марина, - нежно целуя ее руку, сказал Эстебан с неожиданной серьезностью.
    - Тогда и вы будете танцевать со мной на балу, номен Эстебан? – уже собираясь убегать, спросила Мариша.
    - Так и будет! – уверенно ответил он, а Марина радостно кивнув головкой, побежала разыскивать Анриетту.
    Но поиски не приносили никакого результата. Маришка безуспешно обегала все дорожки, которые примыкали к тропе на которой они повстречались с виконтом и его знакомой – Анриетты нигде не было видно. Девушка остановилась и огорченно притопнула ножкой, нахмуриваясь. Но тут же лицо ее вновь просветлело, а глаза закрылись, когда она вновь запрокинула головку к небу: «Солнышко, солнце…. Ты всегда мне помогало. Ты напоминаешь своим сиянием тех, кого я люблю, потому что также как и они согреваешь, ласкаешь. Помоги мне найти мою милую знакомую. Пусть это маленькая просьба, но зато она не затруднит тебя..». Девушка подняла руку, закрывая глаза от играющих на ресницах солнечных зайчиков. Сквозь пальцы, она смотрела на сверкающее в небесах солнце и улыбалась своим мыслям, вспоминая того, чьи волосы отливали вот таким же сверкающим золотом, а улыбка так же ослепляла всех вокруг и радовала.
    - Если бы Никола был на моем месте, то он бы спокойно пошел вперед, внимательно оглядывая все. И обязательно нашел бы потерявшегося друга, - тихо, сама себе сказала Мариша, немедленно переходя от слов к делу.
    Теперь шаг ее был ровен и спокоен, а глаза хоть и с прежним, радостным сиянием, но более внимательно оглядывали все вокруг, пока она не нашла ту, которую искала. Маленькая Барна сидела на скамейке, только теперь на коленях ее не лежала так привычно книжка. Бледные руки покоились на черных юбках платья, а темно-каштановые глаза незримо смотрели куда-то вдаль. Марина подошла совсем близко, когда и на нее уставился тяжелый, темный взгляд. Холод окутал ее белокурую головку, но лишь до того мига, как Анриетта отвела взор, вновь уставясь в никуда. Марина молча опустилась рядом со своей «пропажей» и тоже стала смотреть куда-то вдаль, просто и светло мечтая о своем: «Ведь так важно найти и не спугнуть. Вдруг мысли слишком важны и надо просто дождаться молчаливо, когда они домечтаются и додумаются, а потом – поговорить, если захочется». Снова солнечные лучи играли на ее лице и зажмуренных глазах. Марина де Нортми умела и любила искренне радоваться и огорчаться.