Часть первая: Ветер перемен Опции

[Эстерад Флавио]

12 число месяца Полотна.

Музыка: Мельница, Королевская охота.

А путь все продолжался. Рунн был уже совсем рядом, и с каждым ударом копыт становился все ближе; вместе с ним приближалась… развязка.
Лианна… маленькая девочка королевских кровей, похищенная мной из монастыря, все больше укоренялась в моей жизни, сама того не замечая. Иногда она была похожа на ангела, но – только если не смотреть ей в глаза.
Не раз и не два я уже готов был сорваться… судя по тому случаю со служанкой и Грэем, она бы даже не особо возражала – хотя что она об этом может знать, послушница? Но – нет. Сейчас она воспримет это как… как «плату»; а я так не могу. Я не хочу, чтобы Императрица моя навсегда запомнила меня именно так!
Да и к тому же… Чем ближе Рунн – тем ближе Анна; любящая жена, к тому же носящая под сердцем моего наследника. Как бы жизнь не повернулась – я окажусь сволочью… хотя таковой я никогда и не переставал быть. Наверное, следует стиснуть зубы, возвести Лианну на трон без отрыва от семьи… Это же единственно возможный вариант!
Но все же я загонял лошадь и выкладывал чудовищные деньги за букет оранжерейных лилий, просто чтобы она улыбнулась. Все же читал ей старые стихи. Все же дарил ей все, на что она смотрела с восхищением: например, у проезжего из Рунна в Бирло ювелира мы увидели прекрасную вещь – брошь в виде ландыша, с бриллиантами и изумрудами, заказ какого-то из местных графов. Когда мы уезжали, брошь уже была приколота – мной, кстати! – на грудь Ли.
Ли… как-то незаметно я стал так ее называть…
На всем пути я окружал ее всяческой заботой – как уж мог. От ребят я требовал совершенно того же, и, в общем и целом, с точки зрения прекрасной принцессы наше путешествие было прямо-таки загородной прогулкой.
Я рассказывал ей о Рунне. О широкой ленте Вольтурны; о спокойной красоте Заповедного леса; о чудесных вещах, что делают в ремесленном городе; о честных горожанах Служилого города; о рынках Золотого города, где можно найти все, что нужно молодой девушке, все, что ей просто хочется и все, о чем она даже и не представляет; о Королевском городе, где дворцы состязаются в красоте и об острове Сакрэ, что скоро падет к ее ногам, даже если для этого мне придется перевернуть всю Империю.
Дис иногда предупреждал меня, что я захожу слишком далеко… но я не слушал.
Да. Влюбился, как мальчишка. Ну вот кто я после этого? Самое страшное, что это даже приятно, и не хочется никуда уходить, и далеко ли Рунн – не важно…
Мы вошли в жизни друг друга – сказками. Маленькая послушница встретила прекрасного принца; мающийся тоской аристократ встретил богиню. Добром это кончиться просто не может… но и не надо! Пока Лианна рядом – меня совершенно ничего не заботит.
Но… сказка может кончиться просто – девочка станет Императрицей, окруженной фаворитами, я же – герцогом Флавио и Полонии, безупречным мужем и отцом. Почему? Долг. Даже у меня – что бы я ни говорил. Родительские ожидания. Даже от меня - как бы я ни был ненадежен. И… просто это невозможно.
Или… или возможно? Судьба моя – лишь мне принадлежит и мне лишь покорится. К вершине путь открыт… Отец всегда учил, что к цели надо идти – будь под ногами даже трупы. А тут – как раз трупы не обязательны…
…Зато обязательны две искалеченные судьбы, притом одна из них – моего собственного ребенка. Так же… так же нельзя!
Я смотрю на Лианну, широко раскрытыми глазами смотрящую за окно, и понимаю, что можно.
В конце концов, ничто больше не имеет значения.

***

Пока я предавался самокопанию, Рунн показался вдали. Карета остановилась на холме, с которого Рунн выглядел весьма зрелищно, хоть и полностью виден не был. Я вышел из кареты и галантно вывел Ли.
-Посмотри, Лианна. Это – столица твоей будущей империи. Все, что ты видишь, по праву принадлежит тебе, а я – я возьму это для тебя.
Послушница ничего не сказала, лишь зачарованно смотрела на вечерний город…
Мы доехали. Тщательно все обдумав, я принял решение:
-Лианна, сейчас мы поедем к моей кузине. Она – ромалэ, в таборе ты будешь в безопасности.
-У ромалэ? Я… не знаю… – да, девочка явно слышала о кочующем народе только из уст монашек.
-Подожди, ты еще познакомишься с Радэной…
Как всегда, табор веселился. Отдельные добрые руннцы, забредшие сюда из любопытства, подключались к общему ежевечернему празднованию и по сторонам не смотрели. Где-то в самой гуще пляски я нашел Радэну, подозвал ее к себе, и вместе с Ли и Дисом мы пошли к месту ее жилья.
Лианна жадно оглядывалась по сторонам, ее щеки горели, а глаза сверкали ярче таборных костров. Кто бы сказал, что богато – о, еще недостаточно богато! – одетая дворянка неземной красоты только на прошлой неделе была послушницей в одном поганом монастыре?
Тетя Кариэ встретила нас совершенно буднично.
-О, Эстерад? Ну что, племянник, куда ездил?
-Немного на север, тетушка. Вот, постоялицу вам привез, - я кивнул Ли, и она вышла вперед. Тетя оглядела девушку и, видимо, решила, что можно и принять такую гостью.
-Ну что, девочка, поживешь тут у нас. Если что, обращайся к Радэне. И не бойся – искать тебя тут никто не будет; на вопросы мы не отвечаем, сами их тоже не задаем. Ужин скоро, а пока иди переоденься. Радэ, девочка моя, подбери ей что-нибудь из своего.
Когда мы остались втроем, я вкратце объяснил Кариэ, что девушка крайне важна и что лучше и правда держать ее вдали от посторонних глаз; но при этом, пометил я, необходимо содержать Лианну с наибольшим комфортом, на что я готов выделить средства – однако денег тетя не взяла.
В наряде ромалэ Лианна была просто неподражаема. Едва закончив осматривать ее, я тут же опустился на одно колено перед ней.
-Подарите мне танец. Прошу.
-Но… я не умею, - девушка опустила очи долу.
-Ничего. Я умею, - я широко улыбнулся, поднялся и под надрывающиеся скрипки начал обучать будущую королеву руннских балов. Рунна, кстати, тоже.

[Дирок дэ Ла Прад]

12 число месяца Полотна
Шенбурнский дворец.

        Что такое королевский двор, как не большая сцена для действий. Именно так ее воспринимал один из танов Севера, оглядывая все окружающее придирчивым взором солиста, которого должны вдохновлять декорации. Но вдохновения было не так уж и много: всеобщий траур явно не соответствовал настроению юноши, который с видом победителя шествовал по одной из аллей Шенбурнна. Дирок остановился и, оглядевшись, вздохнул:
- Да, кое-что не меняется даже через два-три года. Присутствие коронованных особ можно заметить сразу. По длинному хвосту вездесущей свиты.
      Впрочем кое в чем он ошибался, свита значительно отстала от той, за которой она следовала. Ее Императорское Величество изволила прогуливаться в обществе лишь самых ближайших своих приближенных. Дирок безошибочно это определил по огненно-золотой шевелюре одной из спутниц Ее Величества. Вторая девушка была ему пока незнакома. Юноша бесшумно проскользнул к гуляющим, наблюдая за их увлеченной беседой, которую он без всякого злого умысла, но совершенно безапелляционно прервал. Он стремительно подбежал к рыжеволосой и, подхватив ее на руки, закружил над землей:
- Золотая моя красавица!
      Девушка в его руках вскрикнула, но тут же завизжала, как девчонка:
- Ааааа!!! Поставь меня на место, негодник!
      Дирок остановился, глядя снизу вверх в сверкающие, зеленые глаза сестры:
- Не хочется, а придется. Иначе вон тот бравый и пышущий гневом гвардеец из меня решето сделает.
      Он плавно опустил сестру, продолжая ее обнимать за талию и глядя как она задорно оглядывается на упомянутого солдата в черно-белой форме:
- Нет-нет, Никола, на нас никто не напал, - она уже повернулась к своим спутницам, присаживаясь в реверансе. - Этот  нахал – мой старший брат: Дирок дэ Ла Прад. Дирок, ты просто невообразимый хам. Поставить меня в столь неловкое положение перед ее величеством.
      Сандра подала брату руку и чуть выдвинула его вперед. Юноша устремил взор прямо в ясные, лукавые глаза Эрмины:
- Прошу прощения, Ваше Величество, мне было сложно сдержать братский порыв. Ведь я более двух лет не видел своей сестры. Если я напугал вас – то мне нет прощения, - улыбка заиграла на его губах, когда он взял протягиваемую ему руку и склонился для того, чтобы поцеловать душистую ладонь.
- Ни в малейшей степени, граф, вы не напугали меня. Не скрою, я даже позавидовала Сандре. У моей милой подруги такой любящий брат.
      Дирок поднял голову, продолжая удерживать тонкие пальцы Императрицы в своей ладони:
- В таком случае простите мою дерзость, но я ни за какие сокровища мира не желал бы быть вашим братом, - улыбка и взор, который встретившись вновь с темными глазами Ее Величества, засиял удовольствием.
- Считаете себя недостойным этой чести?
- Нет. Уверен, что достоин гораздо большего, Ваше Величество.
- Эрмини, не слушай его! Сейчас он еще и петь начнет. О, Никола, вы все еще тут? Присоединяйтесь к нам, - рыжие кудри сверкнули как огонь, когда Сандра наклонила голову. – Дирок, это капитан королевских гвардейцев – маркиз Никола де Нортми. Вы можете друг у друга оспаривать титул самого наглого придворного.
      Не давая молодым людям шанса на достойный ответ, девушка повернулась и указала рукой на третью спутницу:
- Позволь представить тебе моего ветряного братца, Агнесса. Дирок, это Агнесса де Анфра. Прошу любить и жаловать.
- Всегда готов, сестрица, - откликнулся Дирок, склоняясь перед спокойной, полной достоинства и самообладания девушкой. – Рад знакомству, номени Агнесса. Надеюсь, что оно не будет мимолетным.
- Надежда - прекрасное чувство, граф. И кто я такая, чтобы лишать вас её? Мне искренне приятна эта встреча. Хотя что-то мне подсказывает, что многое зависит от вас, номен.
- Просто – Дирок, - вскидывая бровь и доставая из-за спины гитару, промолвил юноша. – Во многом и от вас, номени Агнесса. Это весьма относительно все….
- Таким образом вы все сведете к торжеству случайностей, - раздался невозмутимый голос гвардейского капитана.
      Сандра засмеялась, подхватывая Николу под руку:
- Придется вам с этим смирится, Никола, потому что по чистой случайности вы не выстрелили в моего брата, рванувшись нас спасать.
- Едва ли, Сандра, его спасло то, что он держал вас в руках. И мне не хотелось портить ваше новое платье.
- Тронут вашей заботой о моей сестре, маркиз. И обещаю не остаться за нее в долгу. – Дирок подал руку ее величеству. – Позволите?
      Вторую руку он протянул Агнессе, продолжая прерванную его появлением прогулку и любуясь теперь не только декорациями, но и живыми воплощениями чудесных сказаний. Все, кто шел сейчас казались ожившей легендой этого сада, этого мира. Видимо от того, что загадочность первого знакомства переплелась с красотой просыпающейся природы и очаровало своим волшебством все вокруг. Дирок замолчал, задумавшись. Из этого состояния его вывел ироничный вопрос:
- Спите на ходу?
      Юноша встряхнул темными кудрями и посмотрел на своих спутниц, а также на стоящих чуть впереди сестру с Николой:
- Нет. Вспоминаю одну песню. Если пожелаете – напою.
- Конечно, - улыбнулись одновременно Эрмина и Агнесса. Сандра вскинула бровь, а Никола усмехнулся. Но Дирок уже не мог остановится:

Я с улыбкой шагал по жизни,
День за днем пролетали года.
Кратки грусти бывали минуты -
Что ушло, то ушло. Навсегда...
Я знал это. Спокойно и твердо
Принимая подарки судьбы:
Песни, смех и друзей и... ошибки,
Радость встречи и ярость борьбы.

И звенели мечи. И драккаров
Паруса наполняли ветра.
И баллада над морем летела
Словно чайка - легка и быстра.
Восходящее солнце купалось
В серой вате седых облаков,
Яхонт чувств и душевных порывов
Я вплетал в ожерелья стихов.

      Песня неслась ввысь, но слушали ее лишь те, кто умел и хотел слушать….

12-13 число месяца Полотна
Рунн. Вольтурна. И снова – Рунн.

      Он задумчиво бродил по улицам столицы, пытаясь вспомнить те ощущения, что жили в свое время едва ли не  в каждом дворе и под каждым балконом. Нет, им определенно нужно было заново познакомится. Разлука всегда подразумевает новую встречу, новое знакомство. Даже со старым другом. А если это не друг, а любовница? Да тем более! Мало ли что могло изменится в женщине, но ему нужно было знать все, чтобы не попасть впросак. Хотя считать, что тебе настолько везет и ты везде встречаешь лишь желанных и всегда прекрасных женщин – это поразительное самозаблуждение. Но зато какое сладостное. Ведь рано или поздно попадется как раз та, которой не нужно будет даже слов – которая поймет без единого взгляда, потому что и он сможет понять. И полюбить. Впрочем, так он говорил себе раз за разом, влюбляясь снова и снова. Дирок усмехнулся, поправляя гитару за спиной. Его сердце ни раз билось в жарком ожидании, замирало и вновь отчаянно колотилось в своей клетке. Он любил и был любим. Это было самое естественное его состояние: влюбляться и любить.
- Шенбурнн.. Все в тебе хорошо, - задумчиво прошептал юноша, разглядывая величественный замок, возвышающийся на острове. - Но лучше всего эта вольная река.. Эй, парень, лодку мне!
- Вас доставить на королевский берег?
- Нет, просто лодку. Держи монеты, возможно она понадобится мне на весь день и всю ночь.
      Мальчишка осклабился, ловко ловя серебряные монетки. Дирок запрыгнул в суденышко и привычным взмахом направил лодчонку к середине реки. Через несколько минут, он оставил весла в покое, располагая их на дне суденышка. И сам уютно устраиваясь там же, подстилая плащ и глядя в небесную синь: "Я и забыл тебя.. запах столицы.. придется привыкать к тебе весь вечер и ночь.." Сон смежил его глаза, навевали прохладу тишь и нежное покачивание на волнах реки.. Дрема и явь перемешались. Во сне у него были крылья и он парил над целым миром, где звучала странная мелодия, где сверкали мириады звезд и раздавался леденящий душу крик.. Его лба коснулись чьи-то теплые пальцы, Дирок осторожно открыл глаза и прошептал:
- Ты - сон? Или сказочное видение? Если я открою глаза - ты пропадешь? В таком случае, я не буду их открывать, только останься рядом.
      Черные глаза отражающие свет звезд сверкнули:
- А если не откроешь глаза, то рискуешь потерять видение. Этому непостоянству свойственно исчезать. И легкое движение ресниц пугает его сильнее прямого взгляда.
      Дирок открыл глаза, погружаясь в темные омуты и чувствуя, как его губ коснулась душистая ладонь незнакомки:
- Кто ты, видение? - он стремительно окинул взором чувственные губы, белоснежную кожу и легкий румянец. И снова эти глубокие, заглядывающие в самую душу глаза.
- Любопытный лунный луч, менестрель. Всего лишь лунный луч в ночи, который исчезнет с восходом солнца.
      Незнакомка отступила в темноту.
- Подожди, не уходи, пожалуйста. Ведь еще ночь и лунный луч может сиять во всей своей красе..
- Но он движется навстречу солнцу, менестрель.
- А если он уже встретил свое солнце, видение? - задорно спросил юноша, выскакивая из лодки и оказываясь по колено в воде.
      Звенящий смех ответил ему из темноты:
- Конечно.. Если он встретил свое солнце - он растворится в нем.
      Дирок кинулся на голос:
- Давай поменяемся именами, луч. Ты будешь солнцем, а я - лишь ждущим с тобой встречи лучом..
      Но в ответ лишь звенящая тишина безлунной ночи. Дирок огляделся - никого. Юноша вздохнул и медленно вернулся к лодке. Наклонившись, он коснулся серебряных струн гитары, почти невидимых в темноте:
- И все же ты - солнце.. А значит я найду тебя. Рано или поздно, - он улыбнулся и крикнул свой вызов в ночь. - Найду! Слышишь?!
      Рука потянувшаяся к струнам и молча тронувшая их. Рука говорить не умеет, говорит песня рождающаяся опять в душе, как воспоминание, слышимой в детстве сказки. Сказка, в которую хочется поверить и окунуться с головой.

   Наигрывая мелодию за мелодией и любуясь гаснувшими звездами в небесах, он встретил рассвет. Последняя звезда растаяла в лучах взошедшего над городом солнца и молодой человек любовался на эту редкую встречу: ночная вестница и вечное светило, согревающее все вокруг своим щедрым теплом. «Вечное? А правда ли?» - неожиданно подумал он, почувствовав что крайне проголодался и вспомнив когда он в последний раз изволил есть.
   - Мало толку от меня будет под окнами красотки, если не допев куплета – свалюсь от усталости и голода, - пробормотал он себе под нос, проверяя крепко ли привязана к берегу лодка. – Пора подкрепится.
   Дирок закинул за спину гитару и насвистывая отправился в путь. Рунн просыпался прямо на его глазах. Тут и там шныряли пока еще полусонные, но уже деловитые и как всегда преисполненные собственного достоинства уборщики мусора. Сонные стражники проходили по улицам, направляясь в казармы: ночная смена, сменившись, шла отдыхать. То тут, то там слышались голоса торговцем, спешащих со своим товаром куда-то. Дирок потянулся всем телом, улыбаясь собственным мыслям и неожиданно замечая маленькую, оборванную нищенку. Тан Алиера остановился в паре шагов от нее и чуть присвистнул: в руках у голодранки был хороший, сверкающий в лучах солнца клинок.
   - Добрый нож, малышка.
   Угрюмый взгляд был ему единственным ответом. Дирок странно ухмыльнулся и продолжил:
   - Твой верный друг, не так ли? – еще один небольшой шаг приблизил его к сидящему на холодной земле чумазому существу.
   - Чего тебе запонадобилось? – послышался грубый, хриплый голос. – Прю никого не тронула.
   - И то хорошо, - откликнулся молодой человек, замечая как напряглась ее спина. – И я тебя трогать не буду. Не бойся.
   Хриплый смешок и едва слышное бормотание:
   - Да, я вижу что ты не боишься. Как тебя зовут, малышка?
   Девочка вскинула глаза и он едва удержался, чтобы не отшатнутся от боли и ненависти, хлестнувшими в него единым взором этого заморенного и вместе с тем сильного по своему существа:
   - Прю. – не ответ. Рычание.
   Дирок поднял руку жестом примирения и неожиданно опустился на одно колено перед ней:
   - Прости, принцесса улицы, что я так грубо нарушил твое уединение. Видимо даже боль и страх нужно понять. И спасибо за то, что помогла мне, - он улыбнулся едва-едва. – Позволишь спеть тебе песню, принцесса улицы?
   Девочка растерянно смотрела на преклонившего перед ней колено парня и судорожно сжимала в руке рукоять своего кинжала. Дирок не отрываясь смотрел прямо в ее глаза, отмечая что не смотря на грязь, раны и исказившее черты лица страдание – за всей этой маской проглядывает обычная девчонка, которой не хватает самого простого – тепла и внимания. Внутренне он напрягся, понимая что его помощь ей – мала и смешна. Но не желая отказываться даже от такой возможности помочь этой странной, маленькой девочке: «У нас таких не встретишь. Значит и эта девчушка – единственная в своем роде. Какой горький и одинокий взгляд!».
   - Так вы позволите?
   - Ты странно говоришь, пин…. Как твое имя? – с очевидным трудом спросила она.
   - Дирок дэ Ла Прад, тан Алиера.
   Девочка молчала некоторое время, а потом опустив голову спросила глухо или припечатала:
   - Пинтяк…. А что такое – тан?
   - Тан – это тот, который правит на севере. И водит корабли по волнам северных и южных морей, - парень склонил голову набок, задавая свой вопрос. – А кто такой – пинтяк, Прю?
   Ребенок сверкнул глазами и тут же еще ниже опустил голову:
   - Тот который правит и тащит деньги. Он богатый и дутый.
   Дирок, не удержавшись, захохотал.
   - Я похож на этого – дутого пинтяка? Только честно, уличная принцесса!
   Прю подняла голову вновь, рассматривая все еще стоящего перед ней на колене юношу и вдруг резко мотнула головой:
   - Не очень. Но ты….
   - Стоп-стоп! И на том – спасибо, Прю. А теперь – разрешишь спеть? Или возле этого дома не поют? Чей это дом?
   Она пожала плечами, оглядывая улицу:
   - Это мое место, так что вся деньга тут – моя. Тут фирла живет одна. Такая, - девочка растопырила руки и попыталась что-то изобразить, но потом отмахнулась. – К ней ходят швали и пинты, а потом довольные прут обратно к себе. Она всех принимает…. А так – пой. Но если шваль тебя будет грабать – я убегу и не буду тебя выручать.
   Дирок легко пожал плечами в ответ, оглядывая стены дома, напротив которого сидела девочка:
   - Ни разу с такими женщинами не встречался. Будет время – навестим. А если эта шваль будет грабать – ей не поздоровится в первую очередь от меня, а уж потом и от тебя, принцесса улицы. Обещаю.
   Парень перекинул гитару из-за спины и тронул струны, поднимаясь на ноги и прислоняясь к стене дома возле которого сидела нищенка. Девочка бросала на него мрачные взгляды, но услышав музыку – затихла, ожидая. И ждать пришлось недолго. Песня уже летела по улицам проснувшегося города.

[Народ]

Вновь и вновь я вижу сон:
Кровью залит горизонт…
© Ария

13 день месяца Полотна. Западный Брамер, граница с Нортми. Обитель Ордена Артурианцев.

   В его комнате всегда висело распятие. Столько, сколько он себя помнил. Сначала это был простой деревянный крест с облупившейся краской, которая должна была изображать пламя. Маленький черноволосый мальчик каждое утро, каждый полдень и каждый вечер преклонял колени перед символом веры и усердно молился. Худые мальчишеские коленки впивались в твердые доски пола и причиняли тому неудобства, но мальчишка был очень терпеливым и воспитывался в строгости артурианского монастыря, поэтому мог лишь сильнее молить Господа о прощении и за этот свой грех – ему не хотелось причинять никому боль, даже полу. Однако жизнь распорядилась иначе, ведь, этого мальчика готовили на постриг в орден Рыцарей Пылающего Меча, его готовили для того, чтобы он убивал во славу Каспиана и Именем его.
   Родители умерли, когда мальчишке было шесть лет. Фамилия фон Крейг всегда была известна, как верные вассалы князей Брамера – Торнхеймов, а сами князья слыли истовыми экклесиатами. Поэтому никого не удивило, что небольшие, но процветающие земли, поместье и сын отправившейся в лучший мир супружеской пары отошли ордену Артурианцев, как подаяние. Так и появился в памяти мальчика деревянный облупившийся крест. Какое распятие было в родительском доме - он не помнил, слишком мал был, но в его существовании не сомневался. Уже много позже мальчик вырастет, превратится в отличного воина, а позже и в главу ордена. Он навестит родительское имение, превращенное в приют, пройдет по обветшавшим и обедневшим комнатам, в которых не останется ни тени былого величия, дотронется предательски дрожащей рукой до скрипящих перил лестницы, ведущий на второй этаж – лестницы его детства, вдохнет запах, все еще хранящий легкий привкус хвои, который он так любил, найдет на чердаке парадный портрет родителей – выцветший и покрытий толстым слоем пыли, взглянет в родные, но стертые доброй памятью лица, развернется и уйдет, найдя свое первое распятие – лица отца и матери. Уйдет навсегда. Но это будет позже.
   А до этого мальчишка переберется из тесной холодной комнаты в не менее тесную и холодную келью, выучится держать меч, станет лучшим среди равных, сможет смотреть смерти в лицо без содрогания и сам будет даровать эту смерть – как высшее благо, ведь нести ее он и его братья будут именем Господа. Деревянное распятье сменится металлическим, отделанным литьем и покрытым все той же облупившейся краской – другой, видимо, в ордене не держат. Потом воин станет чуть-чуть политиком и чуть-чуть экономом, научится играть в куда более изощренные игры, чем война, станет правой рукой Магистра и его приемником. Жизнь – от рождения и до смерти, как один шаг, как один вздох, как один взгляд. Миг. Не больше. И только распятий слишком много для одного человека. Ему вполне хватило бы и того – самого первого, но ему будут дарить новые – золотые, серебряные и медные, отделанные драгоценными камнями, вышедшие из-под рук лучших мастеров, а он всю жизнь так и будет молиться деревянному кресту с облупившейся краской из своего детства.
   - Ваша Светлость…
   Я отвлекся от своих мыслей и посмотрел на пришедшего человека. Кристиан. Сейчас начнется скучнейшее изложение хозяйственных дел, сверка учетных книг и брюзжание о пропавшем мешке зерна, который за кошель со звонким золотом перекочевал от брата-эконома к какому-нибудь трактирщику. Скучно. Хотелось выпить вина и размять затекшие от долгого сидения за столом мышцы, сейчас бы хороший поединок с Гуго или лучше с Домиником… Первый не даст скучать, второй не позволит уйти легко и просто – пару синяков точно оставит. Я усмехнулся и вернулся из призрачных облаков мечтаний на грешную землю, где на меня внимательно и заискивающе смотрели маленькие поросячьи глазки брата-эконома – Кристиана.
   - Что случилось, брат? – Отложив перо, зажатое в руке, я сделал вид, что все мое внимание приковано к пришедшему, хотя сам пытался воссоздать из путаных, неразборчивых фраз, написанных моей рукой – что же за письмо я писал перед тем, как меня затянул водоворот детских воспоминаний.
   - Случилось ужасное. – Кисло сообщил Кристиан, и я оставил свои тщетные попытки заняться полезным делом.
   - Что именно, брат? – Моему терпению стало неуютно в одной комнате с братом-экономом.
   - Нечто, что не позволяет мне спокойно спать!
   - Я с нетерпением и страхом жажду услышать причину вашей бессонницы. – Видит Каспиан, я проявляю не терпение, а ангельское милосердие.
   - У меня есть подозрение, что среди монахов или послушников есть вор! – Кристиан склонился ко мне и прошептал это, как будто выдавал самую страшную в мире тайну или сам стал Лукой и только что предал Каспиана.
   Мысленно я застонал. Всем известно, что брат-эконом первый распродает имущество ордена на право и на лево, все закрывают на это глаза, а у меня просто связаны руки, иначе эта свинья уже давно бы лакала воду из грязной лужи, а не ела за одним столом со мной и моими братьями. Но она умело схрюкалась с кардиналом Данилусом, а к тому благоволил сам князь Торнхейм, земли же нашего ордена пока что находятся на территории Брамера и судьба его – прямо или косвенно зависит от тяжелой руки Йогана-Готфрида. Я был уверен, что сам он вряд ли подозревает – какую змею пригрел у себя на груди, но рисковать людьми, доказывая свою правоту, не было смысла, да и Кристиана лучше держать на короткой привязи, позволяя творить его маленькие злодеяния, о которых, по его убеждению, никто не знает. Он еще заплатит за все. За каждое зернышко, которое отнял у воинов, за каждый навет, за каждый донос. Любая свинья рано или поздно оказывается на праздничном столе.
   - Какая подлость! – С искренним возмущением воскликнул я, глядя прямо в черные бусинки его глаз, которые все-таки имели совесть опуститься под моим взглядом. – Необходимо найти этого негодяя и жестоко наказать. Я бы предпочел четвертование или виселицу.
   Брат-эконом сглотнул и испуганно кивнул. Однако, вспомнив, что провинившийся – не он, набрался храбрости и пошел в смелую атаку.
   - У меня созрели некоторые предположения по этому поводу…
   - Я слушаю. Во имя Каспиана не бойтесь предать мерзавца справедливому суду. – Я продолжал разыгрывать полного идиота.
   - Я думаю, Ваша Светлость, что этот человек должен быть достаточно влиятельным в ордене и пользоваться вашим полным доверие, чтобы иметь такую наглость… - Кристиан продолжал изображать умелого интригана.
   - Чье же имя не дает вам спать по ночам, Кристиан? – Я вопросительно изогнул бровь, сдерживаясь уже из последних сил.
   - Имя Доминика Гольдана. – Выдал брат-эконом и торжествующе уставился на меня.
   Зря он это сказал.
   Доминик был моим одногодком, мы прошли с ним вместе весь путь от сопливых запуганных мальчишек до тертых жизнью циников и убийц, пожалуй, никому в этом мире я не доверял так, как голубоглазому красавцу с пшеничными волосами, любимцу женщин, заводиле любой компании и моему лучшему другу.
   Зря Кристиан это сказал. Тем самым он только что подписал себе смертный приговор.
   Я спокойно поднялся и подошел к окну. Там, всюду, куда бы я не посмотрел, виднелась обнаженная земля, снег в этом году растаял рано, еще до окончания зимы, поэтому ее черное тело было лишено сейчас всякой защиты. Только деревья, прошивая ее ломаной линией, тянулись ввысь, разрывая это беззащитное тело. В Иберии сейчас уже, должно быть, цветут первоцветы, в Саджисе и вовсе жара, а в Горыни и Фросте лежит снег. Такой разный мир и я побывал почти всюду. Я улыбнулся своим мысля – просто поэт… Потом я обернулся, и брат-эконом попятился, встретившись глазами с моим взглядом.
   - И что же вы предлагаете, брат? – Я говорил совершенно спокойно, но почему-то Кристиан счел правильным убраться куда подальше и продолжал отступать.
   - Вы же сами сказали… Негодяй заслужил казни… - Спина монаха уперлась в дверь, но рука предательски не хотела находить ручку.
   - Совершенно верно, брат. А у вас есть доказательства? – Я решил осведомиться самым безразличным тоном, на который был способен, уже нависая над человеком, который был ниже меня на голову.
   - Доказательства… Ну… Я… Думаю, их не трудно будет найти, Ваша Светлость. Самое главное, чтобы вы больше не попадались на все его уловки, да и с казнью, возможно, стоит подождать, а пока отправить брата Доминика в отдаленный монастырь. – Зеленея, пошел на попятную поборник истины. Чего он добивался - было очевидно – избавиться от тех людей, которым я доверяю и на которых могу надеяться. Уж не задумал ли брат-эконом сам надеть золоченые латы*? Да на эту свинью они даже не налезут.
   Наконец, я остановился, замер на пару минут, позволяя Кристиану вдоволь налюбоваться на меня во гневе, а потом схватил его за шиворот, распахнул дверь и потащил по мрачным коридорам обители. Высокие своды с удовольствием подхватили жалобный визг и писк, исторгаемый из глотки моего собрата. Воины, встречавшиеся нам по пути, смотрели на это зрелище с удивлением, но я видел, что многие довольно усмехаются – назойливый и наглый ставленник брамерского кардинала успел насолить и надоесть почти всем. На просторном внутреннем дворе замка, в котором располагалась обитель – главный монастырь Рыцарей Пылающего Меча – всегда хватало места всем, кто желал испытать свое искусство владения оружием. Сейчас там, как всегда, звенела сталь. Нет в этом мире ничего приятнее этой песни -  кроме, быть может, женского шепота страсти, но от этой музыки мы отказывались добровольно, как только касались губами тела своего будущего отца, любовницы и жены в одном лице – холодного клинка. Тот, кто был мне нужен, находился здесь же. Мастер клинка, наставник всех юнцов, принимаемых в орден, негласный идол, на которого почти молились новички и куда более представительное лицо нашего ордена, чем я – Доминик Гольдан. Сын простого ремесленника и такой же простой горожанки, для которого родители пожелали лучшей, чем их собственная, участи и отдали в орден Артурианцев. Они сделали правильный выбор, я еще не знал никого, кто был бы столь на своем месте, чем мой друг.
   Когда я бросил к ногам Мастера Клинка вспотевшего, но уже переставшего сопротивляться брата-эконома, тот лишь удивленно изогнул бровь, но даже не подумал сменить позу. Он продолжил стоять, облокотившись о стену, сложив руки на груди и выражая крайнюю степень скуки.
   - Повторите все, что сказали только что мне, в лицо брату Доминику, брат Кристиан, и я выполню ваш совет о его отпуске в дальний монастырь. – Кристиан сменил цвет с зеленого на красный, а потом совсем побелел. Вторая бровь Доминика последовала за первой и тоже изогнулась, он спрятал улыбку и вопрошающе посмотрел на меня. Я лишь качнул головой и встряхнул свою жертву. – Ну? Мы ждем!
   Жизнь этой свинье была дороже честолюбивых планов и взлелеянных в безнаказанности надежд, поэтому он лишь хрипел и усиленно старался уменьшиться в размерах. Тщетно. Выжидающие взгляды, как металлически штыри для жарки мяса, пронзали его и не давали сбежать. Даже те, кто тренировался, бросили свое занятие и теперь наблюдали за представлением. Деваться было некуда, а подписывать себе приговор открытым вызовом лучшему воину, впрочем, посмею заявить – одному из лучших воинов – Кристиан не посмел, потому что вряд ли продержался бы хоть пару минут. А то, что Доминик потребует Божьего слова**, услышав обвинения в свой адрес, я не сомневался.
   - Я мог ошибиться, Ваша Светлость… Это так тяжело – следить за всем, у меня много дел, я совсем не отдыхаю, мог что-то перепутать. Думаю, стоит провести более тщательное расследование.
   Трус.
   - Вот и займитесь этим, а еще подготовкой нашего отъезда в Рунн. Давно пора. – Я отпустил его мантию и отряхнул руки, как будто они были испачканы. Брат-эконом отполз, согласно кивая, потом с помощью стены принял вертикальное положение и скрылся с моих глаз.
   - Только что ты нажил себе двух врагов, Людвиг. – Доминик отпустил учеников и подошел ко мне.
   - Только что я сделал то, что нужно было сделать уже давно, но я так расчувствовался в этой глуши, на природе, без сражений и дел, что сам стал таким же, как этот боров.
   - Если бы я тебя не знал, Люв, то подумал бы, что ты жалуешься и мне и жалеешь себя. – Усмехнулся мой друг.
   - Я жалею всех нас. – Усмехнулся я в ответ. – Посмотри - во что превратился наш орден - громкое название, старые, никому не нужные обычаи и традиции, наивные мальчишки, которые не видели настоящей схватки и верят, что станут героями. Они не видели, ни крови, ни боли, ни смерти, не смотрели ей в глаза и не убивали сами.
   - Может, это и к лучшему. – Доминик вышел на середину двора и вытащил свой узкий меч, чем-то похожий на шпагу. Приняв стойку, он усмехнулся. – По воле Каспиана и нам с тобой больше не придется увидеть ни крови, ни всего остального.
   Я подошел к нему, вытаскивая свой эсток и сбрасывая камзол***. Ответная стойка и пара пробных выпадов.
   - Думаешь, после смерти Императора, не оставившего наследников, Высокие Дома не перегрызутся?
   - Думаю, что нас это мало касается. – Я все-таки получил то, о чем мечтал – хорошую тренировку, Доминик не жалел меня, сыпля ударами. – Когда-то мы были ширмой для захватнических войн, но крестовые походы остались позади, а нас отправили доживать свой век.
   - Слишком рано. – Я не уступал своему другу ни сантиметра. Давний спор о мастерстве все еще был ничейным. – Они забыли, что мы не только монахи, но еще и воины, а воины не могут жить миром, возделывая землю и жуя травку в сытости. Когда-нибудь их обязательно позовет дорога… и война.
   Мастер Клинка вдруг замер и отступил.
   - Ты что-то задумал, Людвиг?
   Я тоже остановился и убрал оружие. Хорошая была схватка. Мне все чаще таких не хватает, но не этих игрушечных тренировок, а настоящей битвы, свиста пуль, звона шпаг, топота кавалерийских полков, несущихся где-то рядом так, что дрожит земля и врага, которого можно назвать врагом. Меня обрекли на судьбу воина, а потом заставили стать мирным человеком, а я так и не смог с этим смириться. Некоторые говорят, что церковники – фанатики. Я был готов с этим согласиться и признать за собой такую вину, но я был фанатиком войны, она была моим Богом, потому что я знал – все рано или поздно кончается, но войны будут всегда. Это в крови людей – сражаться, убивать и быть убитыми. Взрослые игры.
   - Пока нет. – Наконец, ответил я. – Но наш Орден всегда был на стороне Империи и рода александритов, я сделаю все, чтобы так было и впредь.
   - Ты все-таки поедешь в Рунн?
   - Да, долг меня зовет, ты же знаешь. Похороны Императора и Высокий Совет. – Я усмехнулся.
   - Давно пора. – Повторил Доминик слова, сказанные мной же чуть раньше, и мы оба рассмеялись. – А что будешь делать с Кристианом? Как только ты уедешь, он обо всем доложит своему покровителю.
   - So siehst du aus!**** Этот незаменимый брат поедет с нами! Здесь я ничего не могу с ним сделать, но в Рунне… - Я улыбнулся, уже представляя, что можно сделать с Кристианом в столице. – Нам будет весело.
   - НАМ?!? – Доминик не веряще посмотрел на меня, как будто он был невинной девицей, а я только что предложил ему нечто непристойное.
   - Нам. – Спокойно повторил я. – Ты поедешь со мной, а делами займется Гуго. Ты нужен мне, Доминик. Нужен в столице.
   - Ты что, признаешься мне в любви? – Проворчал он, но я знал, что сопротивление уже сломлено.
   - Я это делаю на протяжении последних лет двадцати, да ты все не обращаешь внимания. – Я усмехнулся, отступая, но его кулак все-таки достиг цели и заставил меня пошатнуться. Не желая упустить своего шанса, я нанес ответный удар, и мы продолжили тренировку. На этот раз, вспомнив самый древний, самый, пожалуй, честный и самый зрелищный вид схватки – рукопашную.

* На церемонии избрания Великого Магистра Артурианцев новый Глава ордена надевает доспехи, отделанные золотом – символ власти. Когда-то эти доспехи были дарованы одному из Великих Магистров Императором в благодарность за верную службу воинов ордена и несение истинной веры «неверным».

** Право на поединок. Когда кого-то обвиняют в достаточно серьезном проступке, он имеет право вызвать обвинителя на схватку и доказать свою невиновность, если Господь сохранит ему жизнь. Как правило, ведутся до смертельного исхода, но практика таких поединков сейчас почти забыта, приемниками их стали современные дуэли.

*** В отличие от других орденов, у Артурианцев, как у воинов, принята мирская форма одежды. Простая и удобная, не стесняющая движений в схватке.

**** Нашел дурака! Как бы не так! (нем.)

[Джеймс Кроуклоу]

13 число месяца Полотна.
Нортми. В дне пути от Рунна.

   Под проливным дождем, по сельской дороге, вдоль старых, почти разваливающихся хибар, тянулась цепочка людей в серых балахонах из грубой мешковины. Многие на себе тащили такие же бесцветные мешки, кто-то вел в поводу ослика, также нагруженного, сгибающегося под тяжестью бремени. Крестьяне стоявшие там же, молча провожали незнакомцев глазами…
   Один из этих людей, еще раз поудобнее перебросив мешок через плечо, подошел к впереди идущему человеку, обладателю громадного роста и немалой бороды.
   - Недолго осталось Гуннар! – Кроуклоу улыбался, не смотря на непогоду и усталость. – До Рунна где-то день пути.
   Гуннар остановился, положив свой груз на землю, и смахнув воду с лица.
   - Хорошо, – сказал немногословный фростиец. – Люди устали Джеймс. Конечно, наша вера придает нам силы, но мы уже очень долго идем…
   - Согласен. – Кроуклоу кивнул. – Путь долгий и трудный. Но мы пройдем это испытание, я уверен… Остановимся в следующем трактире и перекусим.
   Они шли по грязи и бездорожью еще около трех часов, прежде чем впереди показалось заведение, где можно было обогреться и поесть. Словно серенькие мыши, очистители быстро прошмыгнули к очагу, и заняли один из столов.
   - Господь благосклонен к нам, – заметил Кроуклоу, разделив сухари между своими спутниками. Им принесли кувшин воды – алкоголя они не употребляли, – мы проделали недельный путь за три дня, и уже завтра будем в Рунне. Возблагодарим же его.
   Очистители, прикрыв глаза, стали шептать молитву.
   - Теперь же, мы можем утолить наш голод. – Джеймс улыбнулся. – Я должен рассказать вам о Рунне, никто из вас не был там раньше. Страшное место, словно древний Сарсарат, оно полно убийц и блудниц. Там в цене только золото, а многие забыли такие слова как дружба и взаимопомощь.
   - Неужели это правда? – спросила одна из молодых девушек, по имени Энн Рейнлайт.
   - Истинно так, – подтвердил Кроуклоу. – Улицы Рунна покрыты кровью откровенцев, когда-то очень давно экклесиаты устроили бойню, и убили всех праведников в городе. Мужчин, женщин, детей – всех, всех до единого.
   - Какой кошмар, – вторая девушка, Сара Тимбервуд закрыла в ужасе лицо руками.
   - К сожалению, это так. – Джеймс нахмурился. – Поэтому будьте осторожны, там будет бездна опасностей и пропасть соблазнов. Я попытаюсь защитить вас, но может быть вам будет послано испытание, которое придется пройти без моей помощи. Нам нужно будет заняться проповедованием, точно ученикам Каспиана. Мы должны попытаться спасти, тех, кого еще можно спасти.
   Все замокли, задумавшись.
   - Особо стоит сказать о священниках, нечестивых пастырях, – продолжил Кроуклоу. – Все вы братья и сестры мои равны мне, лишь по мудрости и опыту мы выделяем главного из нас. У экклесиатов все наоборот – лишь самые алчные и порочные становятся у них епископами и кардиналами. Когда-то все было иначе, но теперь эта должность правящего братьями и сестрами своими, превратилась в столь великое проявление власти и столь ужасную тиранию, что никакая Империя или другая земная власть не может быть сравнима с ней! В результате этого искажения, знание о благодати, вере, свободе окончательно погибло, а его место было занято нестерпимым рабством людских дел и законов! Мы стали рабами злейших людей на земле, которые притесняют нас и заставляют служить только своей низкой и порочной воле. Поэтому берегитесь экклесиатских священников и бегите от них как от зачумленных.
   Все вздохнули.
   - Все же я питаю надежду на то, что Каспиан защитит нас, – сказал Кроуклоу. – Помните, о чем я вам сказал сегодня, и беда обойдет вас.

[Теодорус]

13 число месяца Полотна.
Барна. Замок Барна.

   Кардинал Теодорус плавными движениями расчесывал свою бороду – длинную, белую, словно у волшебника из сказки. Да и всем своим видом Теодорус показывал – он не опасен, он добрый дядя, которому можно все рассказать и который не будет осуждать, а лишь только посоветует что-нибудь. Среди кардиналов очень много всякого разного народу – есть и фанатики, и корыстолюбцы, и политиканы, и мистики и просто ничтожества, но среди них не было такого другого как Теодорус – полного величественной доброты.
   Конечно, когда надо было, он занимался и торговлей индульгенциями и произносил пламенные проповеди, но это были лишь маски, одни из множества. Его основным занятием было герцогство Барна, и помощь этой семье. Настоящая его фамилия была Сарино, Луис Сарино из Гаккельцы, что в Ауралоне, но последние сорок лет он провел среди Барна, и ему вполне удалось стать одним из них. Ему всецело доверяли, вот и сейчас, когда должны были приехать герцог Динштайн и князь Торнхейм, именно Теодорус должен был встретить их.
   Во дворе раздался шум, ржание лошадей и скрип карет. В ту же минуту Теодорус направился туда, и вот – он спускается по длинной лестнице, опираясь на кардинальских посох – старый, но не слабый, а мудрый и добрый. На лице благожелательная улыбка.
   - Альбрехт! Годфрид! – обрадовано воскликнул кардинал, взмахнув руками. По щеке скатилась слеза – слеза счастья. – Мои старые, добрые друзья…
   Рядом с гигантом Иоганном фон Торнхеймом, Альбрехт фон Динштайн казался ребенком, впрочем, остальные, все, кроме сына самого Торнхейма, и вовсе терялись на фоне князя Брамера. С двумя могущественнейшими правителями Империи прибыла их немалая свита – глаза Теодоруса отметили детей и вассалов Торнхейма, многочисленных советников и офицеров из Остеррики.
   - Ваше Высокопреосвященство… - Динштайн не смотря ни на что, был суров и сдержан. На каменном лице Торнхейма вообще ничего нельзя было прочесть. – Рады Вас видеть в добром  здравии. Давайте поднимемся к Вам и обсудим сложившееся положение.
   - Хорошо, мой друг. – Теодорус кивнул. – Есть что обсудить. Затем – нам нужно трогаться в путь, дорога ждет. С нами отправится Ее Светлость герцогиня Леопина Барна, надеюсь, вы не против…
   - Не против, – лаконично ответил Динштайн и они проследовали в кабинет кардинала.
    Когда все уселись, и Теодорус разлил по бокалам вино, а Торнхейм стал полировать точильным камнем свой двуручный меч, Альбрехт заговорил:
   - Смерть Александра стала для меня неожиданным известием, в котором есть и плохое и хорошее. Плохое – то, что это все равно трагедия, смерть мужа моей племянницы, и грех радоваться чужому горю. Но я бы покривил душой, если бы сказал, что Александр был мне чем-то дорог… Недостойный правитель, редкостный подонок, у него не было никаких представлений о чести и достоинстве. Равно как и о вере.
   - Император Константин избаловал своего сына, - согласился Теодорус. – Но в правление Александра не было войн, он даровал мир нашей Империи.
   - По этому поводу, я имею следующее мнение, – заметил Динштайн. – Плохой мир хуже хорошей войны. Империя погибает, в ней правят бал еретики. Флавио протянули свои щупальца повсюду – в Империи не осталось места, куда бы они не проникли. Северные разбойники осмелели – они уже высадились на Господом данной нам Новой Земле, которая принадлежит Иберо по праву первооткрывателей…
   - Это, все конечно, грустно. – Теодорус задумался. – Что же предлагаете Вы?
   - Когда гангрена гложет руку – эту руку отрубают, а культю прижигают. Новый Император мог бы, опираясь на верных людей, огненным смерчем пройтись по Империи, установив новый порядок – основанный на послушании одному властителю и единой вере. Крещенье огнем должно будет охватить северные и восточные земли. Тогда, как в древние времена, на это земле воцарится единство.
   - Смелый план. – Теодорус казалось, был удивлен. – Вы думаете, новым Императором должен стать ваш племянник Диего?
    - Больше не кому, – сказал Динштайн, и Торнхейм с особо скрежущим звуком провел точилом по лезвию. – Не северяне же.
   - В самом деле. – Теодорус встал. – Идея мне, безусловно, нравится, но я не вижу путей для ее реализации. Если Императором и станет Диего, вокруг него тотчас же появится целая стая советчиков и подлиз. Они будут против любых изменений, страшась возможного риска, ведь перемены, это всегда риск.
   - Я попробую поговорить с ним, – сказал Динштайн. – Настоящий правитель должен смотреть в будущее. У Империи нет иного пути – или перерождение или гибель. Так, как она живет сейчас, больше жить нельзя.
   Теодорус замолчал на минуту, улыбаясь.
   - Я хотел бы просить об ином. Мои занятия в Барна закончены – я уже стар, и собираюсь передать все дела моему заместителю, который в дальнейшем, возможно, заменит меня. Но у меня есть опыт и умение, которые нуждаются в применении. Я хотел бы помочь юному Диего встать на верную дорогу. Поэтому я собираюсь отправиться в Рунн, чтобы остаться там. Моя просьба к Вам и заключается в том, чтобы Вы рекомендовали меня герцогу Иберо в качестве учителя и советника. Уверен, что своему дяде он не сможет отказать. Я же в свою очередь, приложу все усилия, дабы убедить его в правильности вашего плана переустройства Империи.
   - Я рад, что Вы хотите помочь мне, Ваше Высокопреосвященство. – Динштайн устало улыбнулся. – У меня мало союзников, еще меньше друзей, которые бы меня понимали. Я сделаю все, чтобы Диего прислушался к Вам.
   Теодорус улыбался, поглаживая свою белую длинную бороду. Уж он-то найдет, как убедить Диего Иберо, другой вопрос, что его цели и цели Динштайна несколько разнятся.
   На следующий день они все, вместе с герцогиней Леопиной, выехали из родового имения Барна, чтобы по старому Восточному Имперскому Тракту направится в Рунн.

[Катрин де Тюрель]

13 число месяца Полотна.
Скифия. Где-то в лесных чащобах.

   Можно ли назвать проклятьем неизменную неудачу? Или то, что она, будучи опытным агентом СИБ, то и дело попадала впросак в аналогичных ситуациях? Со стороны это могло выглядеть смешно, но кто мог предположить, что милая старушка, живущая в глуши, окажется членом одного из скифских ковенов Сеятеля, причем правой рукой самого Беспутина?
   Из разговоров, которые она слышала, Катрин сумела извлечь поистине бесценные сведения – за такие бы Этьен отвалил ей мешок золота. Но на самом деле это означало лишь одно – ее не собираются оставлять в живых. Вскоре, она догадалась о своей будущей судьбе, и о том, зачем ее притащили в это странное место – где поклоняющиеся темным силам издревле проводили свои шабаши. В яме, в которую ее бросили, и вокруг нее во множестве валялись кости, слишком большие, чтобы быть костями мелких животных, а когда она увидела человеческий череп, ей все стало ясно.
   Ее хорошо кормили, правда руки и ноги держали связанными, и приходилось, есть как собаке – из блюдца. При попытках сопротивления, ее били – не слишком сильно, но весьма больно.
   - Какая пухленькая! Какая вкусненькая! – давешняя бабушка спустилась, что ее пощипать за бочок и попускать слюни от предвкушения. Из их разговоров Катрин поняла, что они ждут какого-то гостя из западных областей Империи. Очередной маньяк-последователь Сеятеля, и куда только смотрит Инквизиция. Очевидно, что совсем не туда, куда нужно.
   В один из дней появился Беспутин – на нее он, конечно, не взглянул, лишь пил водку с остальными, и плясал идиотские танцы. Катрин сидела в этой мерзкой яме, полной грязи и отбросов, и на глаза ее наворачивались слезы. Она провалила задание, повела себя как полная дура… Этьен бы ее не похвалил.
   Через три дня ее все-таки вытащили на свет божий – всю грязную, в изорванной одежде, подгоняя пинками кованных сапог. Беспутин сидел на, в своем роде, троне – гигантском пне, который был соответствующим родом обработан, после чего у него появились спинка и поручни.
   - И што это у нас? – Георгий наклонился вперед, прищуриваясь. – А, девчонка, ахнет СИБовский… Шож, вы ее ухайдакали так, то? Она ж не оценит нашего гостеприимству! – и он захохотал.
   - Козел! – Катрин рванулась вперед, одержимая только одним желанием – убить его.
   - Ну-ну… - Беспутин только покачал головой, когда девушку повалили и снова начали бить. – Не стоит волноваться, дорогуша. На самом деле, я хочу предложить тебе выбор.
   - Какой? – Катрин подняла на него взгляд. Живописно, наверное, она сейчас выглядит – под глазом синяк, волосы свисают на лоб, облепленные грязью.
   - А очень простой. – Беспутин подпер ладонью подбородок. – Ты на распутье, и есть две дороги. Одна, - он показал налево, где стоял громадный чугунный котел, и толпа чумазых страшил, скалящих желтые зубы, - в суп. Вторая, - он показал направо, где стоял громадный стол, заваленный свитками, – поработать. Я знаю о тебе многое, ты девка умная, ученая… Знаешь и языки басурманские, значит сможешь растолковать что в этих свитках. А не сможешь, – он снова показал налево, и ватага уродов радостно заржала.
   - Хорошо. – Катрин кивнула. – Но мне нужно время, а, сколько мне его дадут?
   - Пока месяц не станет полным. – Беспутин достал графин со своей любимой водкой. – Тогда и приедут наши заморские гости, ворожеи и чудодеи с запада. К их приезду что-то должно быть готово, дабы я мог изумить их своими знаниями…
   Она кивнула. У нее был шанс. Конечно, после того, как она все расшифрует, ее в живых не оставят, но пока она полезна – она будет жить. Катрин огляделась кругом – на огромной поляне было полно народу, убежать не получится – значит надо подождать и понять, что происходит.
   Она стала осматриваться. Здесь было множество различных племен, многие, очевидно, прибыли издалека. Ей запомнились косоглазые и желтолицые люди, трясущие в бубны и танцующие вокруг костра. У них были мелкие и очень мохнатые лошади, с черными блестящими, точно пуговки, глазами.
   Были тут и настоящие гиганты, все обросшие волосами, точно медведи – у них были здоровенные белые псы, размером превосходившие любых собак, что Катрин видела прежде.
   Старушки, вроде той, что привезла ее сюда, составляли отельную группу – все как одна были с растрепанными волосами, громадными метлами и черными кошками, тоже весьма большими.
   Было еще много всяческого люду, числом до нескольких тысяч. Катрин подумала, раз уже они все здесь собрались, со всех краев необъятной Скифии, то, очевидно, что готовится что-то грандиозное. Увидительно, но ни Скифиский князь, ни Инквизиция и ведать не ведает, что в лесах происходят подобные шабаши, проводимые адептами черной магии.
   Свитки, которые ей передал Беспутин, тоже были весьма занимательны с этой точки зрения – они были полны всяческих рецептов, описаний обрядов, каких-то совсем оккультных знаний, которые бы и ученых Руннской академии, удивили до глубины души. Среди всего этого, она нашла и записи Альбера Бруа, которые у нее похитил Беспутин.
   Она читала, переводила – языки в большинстве случаев были ей понятны, и постепенно в голове у нее складывалась потрясающая картина. О, если бы ей попался какой-то из отцов Церкви, и она бы рассказала ему все, что узнала. Он был бы потрясен, ведь привычная картина мира теперь вставала с ног на голову, а пророчества, изложенные в Книге Откровений, приобретали совсем иной смысл. Но главное – она понимала, что это лишь какая-то прелюдия, на самом деле перед ней лишь отсвет тех истин, которые на самом деле реальны.
   Теперь ей по ночам снились кошмары, в которых на фоне горящего Рунна она видела колоссальные фигуры, обращающие в прах мироздание…

[Рейнхард Кристиан Дресслер]

13 число месяца Полотна.

Музыка: Сплин, Йог спокоен.

Следствие перешло на новую ступень.
Есть в СИБ много ребят, которые считают себя романтиками; они от многого отмахиваются, «ведь это так низко!». Есть в СИБ много ребят, которые считают себя циниками; они от многого отмахиваются, «ведь ничего ж все равно не изменишь»! А я – профессионал, и я делаю все, что могу.
Истина лежала в архивах. Лежала чуть ли не годы, а когда да нее дошло, кто, спрашивается, выгребает ее из пыли? Малопочтенного вида кьезанец, черт знает зачем вообще в это дело влезший в глубокой юности.
Ох, сколько документации пришлось перелопатить! Вскрыл пару должностных злоупотреблений, несколько хищений… Короче, и тут Александра обманули; похоже, бедолагу не обманывала только собственная жена… Хотя стоило бы.
Так бы я и продолжал в том же духе, но, к счастью, раздел, озаглавленный «Рукописи», попался в гроссбухе касаемо распределения добычи с Клинков достаточно быстро.
Сперва я подумал, что номер дохлый. Первые два десятка страниц обернулись ссылками на Церковь в самых разных ипостасях. Вот ведь… Еще некоторое количество наименований были помечены как перешедшие СИБ, ну это мы посмотрим… Далее - снова, снова, снова церковь… Симеонианцы… Игнитиссы… Даже Артурианцы откуда-то вылезли, вояки боголюбивые, так их в бога душу…
И тут, как жемчужина на диадеме утонувшей в болоте дворянки, из-под всей этой грязи блеснул еще один вариант.
Похоже, кое в чем святые отцы не смогли разобраться, и сплавили бумаги в наш славный Университет. О, наша прекрасная цитадель науки! Я там не учился, конечно, но каких же агентов это заведение мне поставляет… Жемчужины! Алмазы прямо-таки!
Но – на этот раз не студент идет в СИБ, а разведчик идет в Университет.
Да… здание, как и многое в Рунне, впечатляло. Поневоле хотелось побыстрее в него войти – чтоб не нависало угрожающе. Но я избег искушения, проследовав к смежному корпусу библиотеки.
Книг было много. Библиотекаря – очень, очень мало; такое ощущение, что бедолагу держали на голодном пайке с целью коварно выдать за стройное деревце; с веретенообразного лица укоризненно смотрели большие слезящиеся глаза. Мне почему-то сразу захотелось вернуть сюда книги, хоть я уже давно и принес все, что брал. Никогда, никогда не устану поражаться этому человеку.
Предъявив собственное лицо вместо жетона, я долго диктовал интересующие меня наименования. Наконец он удалился, явно уже точно представляя, что мне принесет.
Внезапно библиотеку сотряс чудовищный, агонизирующий вопль. Я перепрыгнул конторку и понесся к его источнику. Мэтр Эдуард стоял на костлявых коленях и плакал перед пустыми полками. Таааак, что-то у меня плохое предчувствие…
-Украли?
-Украли…
-То, что я просил?
-То самое…
-Ага… - я развернулся и ушел подальше. Так, одно из двух. Или кто-то смотрит за мной, оценивает каждый мой шаг, играет мной, будто марионеткой и вообще извращается как может, или какое-нибудь ублюдце проявляет самодеятельность…
Нервно двигая нижней челюстью, я прошел в университет с целью выяснить, не был ли кто ночью в библиотеке со смазливыми служанками?
Глянув на праздношатающихся профессоров, я понял, что ЭТОТ вопрос им задавать как-то глупо. На все другие они отвечали стереотипно: «Сидели, никого не трогали, починяли лампаду».
Один из преподавателей этого достойного заведения внезапно врезался в меня сбоку. Н-да, не иначе проблему эпохальную решает. Подняв и отряхнув старичка, я узнал Дрюона, почтенного профессора права. «Простите, юноша, я задумался» - пробормотал он. Не слабо… не сказать, что тридцать два – это много, но мне вечно дают больше, и на юношу я уже лет пятнадцать не тяну. Совладав с гримасой, я задал профессору сакраментальный вопрос: не видел ли он восьми вооруженных людей в цветах Иберо и с крестами по фунту, вилами грузящих бумаги в черную повозку, запряженную шестью вороными лошадьми с белыми «носочками» на ногах? Разумеется, профессор их не видел. Он вообще очень сожалел, что не смог мне помочь – кто бы я ни был – но… вон там идет очень умная и наблюдательная девушка Агнесса, она тут часто вечерами бывает, может, что и расскажет.
Думая, что может девушка делать в университете вечерами, я подошел к названной особе. К моему удивлению, это оказалась Агнесса де Анфра, фрейлина Императрицы.
-Здравствуйте, номени. У вас есть минута?
Девушка удивленно посмотрела на меня:
-Чем могу быть полезна?
-Меня направил к вам профессор ле Дрюон. Ваша помощь нужна Службе Имперской Безопасности.
На лице Агнессы читался немой вопрос.
-Видите ли, вчера из библиотеки были похищены крайне редкие и необходимые нам книги…
Во взгляде девушки сразу что-то изменилось – теперь она меня очень, очень внимательно слушала.
-И, возможно, вы могли бы помочь следствию?
-Меня не было здесь вчера вечером, разумеется. Вряд ли я смогу быть полезна.
Я убавил громкость голоса вполовину:
-Однако профессор ле Дрюон говорил, что вы часто бываете тут в интересующие меня часы.
Агнесса немного ненатурально улыбнулась.
-При всех своих достоинствах профессор слишком рассеян, чтобы отличать день от ночи.
-Возможно, вы и правы... но подумайте еще раз. Эти записи слишком важны.
-Для кого же?
-Для страны.
Ответ говорил все и ничего.
-Понимаю…
-И если вы не располагаете информацией… -  я уже начал разворачиваться, якобы намереваясь уже прощаться и уходить, - Эх, а ведь какие редкие вещи книги пропали…
-А что это за документы? – девушка приняла подачу.
-Номени, скажу только под страшную клятву, - я улыбнулся. Агнесса улыбнулась в ответ и коснулась крестика на шее.
-Хорошо. Это – часть архива Клинков. Кроме того, эти бумаги связаны с делом, которое я в данный момент расследую.
-Со смертью Императора?
-Браво. Да, именно с ней. Это дело, - я вздохнул, - и так казалось головоломным. Оказалось еще хуже, чем казалось. Видимо, тут нужен ум более совершенный, чем мой…
Дочь графа де Анфра внезапно взглянула на меня так, будто я удачно пошутил.
-Вы всегда просите помощи столь оригинально?
-Я просто слишком редко это делаю, чтобы позволить себе простоту высказываний.
Девушка все еще колебалась… видимо, ей есть что сказать не только насчет бумаг.
-Кстати, я ведь могу один не справиться с переводом… да и с толкованием написанного.
-Вы дадите мне их прочитать? – на лице девушки была написана решительность. Алыми буквами.
-Да. Конечно. Можете считать, что вы у меня на правах помощницы.
-Текст действительно зашифрован, и в этом случае я смогу быть вам полезна. Так что вы вполне мудро решили, номен…?
-Дресслер. Рейнхард Дресслер.
-Бумаги забрали люди Фонтоне. Сейчас все материалы в форте Ангела.
Таааак, кто-то у моего шефа доиграется…
-Где мне вас найти, когда я заберу бумаги?
-Нигде – я иду с вами.
Я был столь обескуражен, что согласился… Что ж, чему быть – того не мариновать…

***
Так или иначе, но к бургомистру Бертрану Фонтоне мы влетели вместе. Я даже хотел поначалу постучать кулаком по столу. Но беседа приняла качественно иной оборот…
Бертран льстил, изворачивался, умасливал, угрожал, ссылался на незнание, врал, говорил правду – в общем, делал все, чтобы отвести от себя наш праведный гнев. Однако мое беззастенчивое злоупотребление служебным положением вкупе со ссылками на Этьена и формальной логикой в исполнении Агнессы, а также прибавившееся к этому неверие Фонтоне в невозможность «двум-трем разумным людям уже и договориться» все же пробили нам путь к проклятущим записям.
Мы были на пути к форту Ангела, сопровождаемые каким-то мрачным типом из бургомистерской обслуги, когда я сказал Агнессе:
-А вы неплохо себя показали, номени.
Моя помощница хитро улыбнулась:
-Не волнуйтесь, вы были почти столь же впечатляющи, номен Дресслер.
-Зовите меня Рейн.
Форт был уже перед нами…

[Прю]

13 число месяца Полотна.
Черный Рунн.


    Холодное утро. Такое же холодное, как камень мостовых. Маленькая девчонка еле ковыляла по этому камню, волоча за собой перебитую ногу. Еле сделав еще два шага, она свалилась, заскрежетав зубами и заскулив. Но тут же она зажала рот рукой, слыша за собой голоса:
- Сюда она поползла! Я видел!
- Ее нужно привести к Гану! Великий Ган требует ту, что убила одного из торговцев уродами.
    Девочка поползла, сжимая зубы и чувствуя, как больная нога едва не отваливается: «Лучше бы тебя не было, дрянь!». Но нога, как назло неудачно подвернулась и девчонка не сдержала крик. Те, кто шли следом – кинулись на звук и торжествующе завопили, найдя ту, кого искали. К их воплям присоединился отчаянный визг, когда маленькую нищенку подхватили на руки, таща за собой. Она попыталась укусить, но держали крепко и умеючи, а нога так болела, что девчонка поняла, сопротивляясь, сделает себе хуже. Прю смирилась и лишь попыталась дышать глубже, чтобы сберечь силы. Но те, кто ее схватил – волокли так грубо, что девочка при всем желании не могла успокоить дыхание. То и дело больная нога натыкалась на булыжник, вызывая страшную боль во всем ее худом теле. Слезы бессилия и боли заструились по чумазым щекам, вызывая в ее душе непримиримую злость: «У, дунды*, ненавижу вас. Ненавижу и отомщу, за все! Клянусь Клыком Волка – отомщу!». Мысль о кинжале и успокоила, и взволновала. Но пытаться убить Большого Гана – глупость и безумие. Прю отчаянно заверещала, когда увидела огромную толпу улюлюкающих нищих, пританцовывающих в кругу у грязно-дымящегося костра. В голове мелькнула мысль, что ее хотят кинуть в этот костер, но тащившие оборванцы с размаху опустили девчонку перед большим, одноглазым нищим, чье брюхо едва не вываливалось из штанов. Все говорили, что Ган – болен. От болезни и пухнет его живот. Но этим, и огромным умом, помогавшим держать в кулаке всю разномастную шайку нищих города Рунна – этот бандит был славен.
- Не пинать, - прохрипел он, вставая и отмахиваясь рукой от окруживших его было дундов. Прю снизу вверх косилась на предводителя сброда, шипя как змея. Укусить она не могла, слишком сильно кружилась голова и болела нога. Она ничего не могла, а потому лишь бессильно ждала, что скажет Ган.
    Вокруг воцарилась тишина. Для нее показалось, что затих даже костер. Худющая рука зашарила по одежде и наткнувшись на тонкое лезвие, успокоилась: клык есть – значит будет и жертва. Так уже было.
- Ты убила Брага?
    Девчонка шмыгнула носом и кивнула. Ган сделал едва заметное движение и дунды тут же схватили девочку, с криком:
- Отвечай, уродина!
- Не трожьте Прю!!! – завопила она, забившись как в припадке. На губах появилась пена, лицо перекосилось и ее испуганно бросили.
    Дыхание хрипами разрывало грудь, а Прю вдруг захохотала:
- Убила, убила! Он тронул Прю и поплатился! Потому что никто не сможет теперь обидеть Прю, не поплатившись! – крики рвались и не могли успокоить ее.
    Смех и крик. Так словно опять ее коснулись руки торговца, опьяневшего от дрянного вина и похоти, для которых все равно кого насиловать, бить, убивать. И ей тоже стало все равно: она рычала, но не звала на помощь и не молчала как обычно. Царапалась и дралась, завыв, как избитый щенок, когда ее нога едва не переломилась пополам под руками пьянчуги. И когда на волю выпал Клык Волка, Прю схватила его и начала бить. Снова и снова, куда попало, отчаянно и бешено. Кровь заливала лицо, руки. Мужчина сначала кажется и не понял что произошло, а потом озверев от ран накинулся на нее, но почти тут же сам напоролся на выставленный Клык Волка. Отчаявшийся звереныш затих, когда его жертва поползла вниз, цепляясь уже похолодевшими пальцами за остатки своей поганой жизни. Крики нищих, заставили Прю прийти в себя и она дико огляделась, прежде чем заковылять прочь. Кто знает, почему за ней не погнались сразу? Никто не знает, но она была этом и рада, и не рада. Все равно ее нагнали и притащили на «суд».
    Ган резко поднял девчонку и встряхнул:
- Закрой свой вонючий рот, Прю, и слушай меня.
    Попрошайка захлебнулась смехом, опять нашарив свое оружие и глядя снизу вверх на предводителя нищих:
- Ты будешь продолжать свою работу, но теперь с тобой будут двое – кастинцы.** Они остались без старшего. Ты будешь – старшей, ясно? И каждый день будешь давать ответ за себя и за них, Прю.
    Девчонка заморгала, с трудом понимая что происходит и чего от нее хотят, но два заморыша уже стояли рядом. Постарше ее самой, да и покрепче, они ждали ее указаний! Нищенка посмотрела вокруг себя, кинула мрачный взгляд на Гана, а потом буркнула:
- Ногу мне перевяжите.

*дунды – тоже что и шваль. Прислужники и охранники одновременно у нищего сброда Черного Рунна.
**кастинцы – брошенные родителями дети, чаще всего обреченные подчиняться тем, к кому их приставляют, выполняя все прихоти и желания.

[Кардинал Руиз]

13 число месяца Полотна.
Резиденция кардинала.

    Свет из-за облаков вынужден был проскальзывать в узкие окна. Стоящий перед окном беловолосый мужчина казался озарен лучами благого сияния и прекрасно это осознавал, не собираясь менять своего местоположения, откуда он надиктовывал последние письма для своего секретаря:
- И не забудьте, сын мой, поприветствовать от моего лица прибывающих в столицу глав Орденов нашей святой матери – церкви.
    Иоаннус вынужден был прищуриваться, пытаясь рассмотреть выражение лица своего патрона, что вызывало у кардинала едва заметную усмешку. Секретарь с легким вздохом подошел к Руизу, склоняясь и протягивая бумаги для подписи. И опять последний не соизволил двинуться с места, пробегая написанное глазами и размашистым росчерком подписывая. Необходимая официальность – вечный крест подобных переписок.
    Секретарь склонился, а поднимая голову, негромко сказал:
- К вам молодой ученик.
    В комнату вошел Константин. Ступая он склонял голову, казалось бы привычно, но за всей этой видимой покорностью сквозил едва ли не вызов. Кардинал мягко благословил. Молодой монах поднял голову и глаза их встретились. Руиз молчал, вглядываясь в синеву столь же непроглядную, как и тьма его взора, словно говоря: «Искать путь – можно, но есть ли возможность избежать пути? Остановится – во времени, в дороге. И стоять. Будет ли это остановкой: вынужденной или добровольной? Куда ты шел, мальчик?» Синие глаза молчали: послушник был лишен возможности слышать мысли, зато он впитывал мир вокруг себя и делал те выводы, на которые подвигнул его Создатель. Константин достал и разложил перед собой огромный лист бумаги, проводя по нему ладонью. Кардинал опустил глаза, разглядывая огромный полукруг, который нарисовал его гость. В центре полукруга сходились прямые линии, идущие от планет и звезд, а в центре странным колючим существом была прорисована империя Рунна.
- Свод небесный находится над нами, как купол храма, Ваше Преосвященство. С него великий и мудрый отец наш – Спаситель посылает к нам и горе, и радость, и здравие, и болезнь. И надлежит вобрать это все и с благодарностью принять. Все даруемое нам. На мой взгляд именно этим объясняется построение храмов таким образом, а не иначе.
    Его Преосвященство молчал, зная что через минуту откроется дверь и войдет та, которую он ждет. Так и случилось. Он не ошибся: сестра Аделина прошла мимо работающих секретарей, отводя взгляды любопытных от себя и выполняя то, что должно. Легкая улыбка коснулась губ кардинала, когда он поднял руку, останавливая своего собеседника:
- Прошу прощения, сын мой. Позвольте представить вам: сестра Аделина. Наш гость и собрат – Константин.
    Молодая сантисса устремила теплый взор сначала на кардинала, приветствуя его без единого слова, а затем перевела глаза на замершего Константина. Лишь на миг губы ее дрогнули, а на лице мелькнуло недоверие: наваждение или правда? Та самая истина, которая берет начало в безбрежной синеве беспощадного в своем холоде и дали неба.
- Рада знакомству.
- И я рад, сестра моя.
    Руиз отошел к окну, предоставляя возможность своей помощнице самой разобраться во всем, что видели ее глаза и ощущало сердце. Во дворе слуги готовили кардинальский выезд. Через час они отправятся во дворец. Как многое нужно сделать и как кратки минуты размышления. Ошибку легко совершить, а вот исправить – невозможно. Особенно исходя из ложного мнения, равнения по образцу. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть как молодой послушник принялся чертить фигурки над своим храмом:
- Сомнения – наши же судьи. Кому как ни нам побеждать их? Для того и даны нам возможности размышлять, сопоставлять и выносить решение…. Я прав, святой отец?
- Правы. Как и прав тот, кто сказал: нет ничего хуже скорого решения, сделанного в пылу страстей. Голова должна быть холодной, мысли ясными, а решения – четкими. Тогда даже ошибочный шаг может послужить уроком и привести к правильному выводу, - кардинал улыбнулся. – Вы проделали хорошую работу и я рад, что храмы города вдохновили вас на подобные размышления о сути души человеческой и ее стремлении. Прошу вас – продолжайте. А нам пора.
    Сантисса Аделина все это время глядела в лицо Константина и, лишь услышав последние слова, медленно наклонила голову, прощаясь.

13 день месяца Полотна.
Шенбрунн.


    Кардинал, мягко ступая, шел по одной из аллей королевского парка, прислушиваясь к тихой речи своей спутницы:
- Разве растерянность столь присуща людям, Ваше Преосвященство? В их поступках часто присутствует эта черта.
- Вы так считаете, сестра? - священник мягко взял Аделину за руку, помогая обойти особенно широкую лужу на их пути. - Растерянность..
    Руиз остановился, вслушиваясь во что-то:
- Да, вы правы, сестра. Растерянность порождает неуверенность, боязнь, опасения. Можно принимать какой угодно вид, но первое чувство - растерянности - сделает свое дело. Даже если человек не заметит этого.
    Темные, большие глаза Аделины заглянули в его лицо. Привычное внимание, доверие и едва заметное тепло, перед тут же появившимся холодом. Кардиналу понадобилось мгновение, чтобы, сконцентрировавшись, принять решение и улыбнуться:
- Но вам чуждо это чувство растерянности, верно?
- Было бы слишком самоуверенно утверждать это, Ваше Преосвященство, - негромкий ответ и все тот же мягкий взгляд.
- Правильная и справедливая оценка собственных сил - это ни самоуверенность. Это готовность. Именно это и помогает не поддаваться растерянности, - улыбка исчезла, в темных глазах мужчины сверкнул и погас странный свет.
    Они двинулись дальше, проходя еще несколько шагов:
- Строгий подход в оценке собственных поступков, сестра, одно из самых важных учений при становлении человека. Кем бы он ни стал в дальнейшем: священнослужителем, воином, пахарем, герцогом. К сожалению, этому сложно научится в зрелом возрасте. Но в детстве родители так любят своих детей, что прощают им любой поступок, не научив делать необходимые выводы и шаги.
- Дети есть дети, святой отец. Как можно научить их ответственности, самокритичности?
    Кардинал улыбнулся, проводя рукой по белоснежным волосам:
- Не нужно мешать им делать ошибки, особенно когда это самоуверенное желание идти вперед. Пусть упадут, но уже поднимаясь они могут понять, что ошибка совершенна ими и ответственность за нее несут они целиком. Но понять и сделать вывод правильным может только по настоящему мудрый человек. Родители очень любят своих детей, чтобы удержать от ошибки, помочь сделать верный шаг или вывод.
- Это очень строго и сложно, - улыбнулась Аделина, останавливаясь. - В разговоре время проходит почти незаметно. Вот оранжерея, святой отец. Благословите?
    Кардинал мягко коснулся склонившейся перед ним головы рукой, а потом осторожно приподнял девичье лицо к себе:
- Ты спокойна, дочь моя, и не скрою – это меня радует. Надеюсь, что знакомство с вашим кузеном поможет обрести это спокойствие не только нам с вами. Да прибудет с тобой слово.
    Аделина улыбнулась и словно в ответ на чуть заметное движение губ, солнце ненадолго выглянуло из-за облаков. А Его Преосвященство, кардинал Рунна неспешно прошел под свод оранжереи, любуясь на разнообразие цветов и растений, обрушившихся на него в один миг. Ступая по усыпанной мелкой, серой галькой дорожке, кардинал невольно ощутил, что возле некоторых цветов хочется остановится, коснуться рукой, другие вызывают восхищение, но даже мысли о том, чтобы коснуться их – не возникает. Мужчина улыбался своим чувствам, разглядывая высокое дерево, усыпанное фиолетово-зеленными иголками. Он понял, что иглы - мягкие, почти шелковые. Глаза как и слух вбирают то, что видят: наслаждаясь странным покоем рядом с творениями Создателя, что радуют глаз, как звук голоса радует слух. Или тревожат. Кардинал размышлял о кратких встречах и словах: имена, лица, голоса. Как тесно это взаимосвязано. Природа и та не может быть столь гармонична и стройна в своих попытках явить желания Создателя детям своим. Правда толкователей желаний столь же много, сколь и лгунов или обманутых ими людей. «Отделяй овец от козлищ. Как правильно и как жестоко. Может ли быть урок жестоким? Да. Но обязательно ли?» Размышления были прерваны звонким смешком, тут же затихшим. Его Преосвященство поднял глаза, отмечая очаровательную стайку юных фрейлин. Мужчина улыбнулся, благословляя и направляясь в сторону от щебечущих девушек, почти безошибочно выходя на небольшую лужайку. Овальная площадка была усыпана все тем же мелким гравием, что так возмущенно шелестел под ногами. Кардинал остановился, чуть склоняя белоснежную голову:
- Ваше Величество, весьма рад что не ошибся.
    Эрмина Иберо, вдовствующая императрица империи Рунн, легко присела, принимая благословение и улыбнулась:
- Что же защитило вас от ошибки, Ваше Преосвященство?
- Вы, дочь моя. Вас тоже влекут эти цветы, растения, этот воздух родины, не так ли? Помогает вам и утешает.
- Я люблю этот сад и то, что он дарит: небо юга среди зимы, запах тепла в дуновении холода.
    Кардинал поднял брови:
- Дарит? О, тогда я ошибся.
- Ваше Преосвященство, сегодня вы говорите еще большими загадками, чем всегда, - мягкая улыбка чудесным образом осветила правильные черты лица этой удивительной женщины-королевы.
    Священник засмеялся негромко:
- Скорее я путаю и себя, и вас. И свои мысли. Это прискорбно.
- Эти цветы дарят и вам что-то, отец мой? – лукавинка в голосе, во взгляде и очень серьезный вопрос.
    Он кивнул, соглашаясь:
- Да. Гармонию. Во всем и всегда.
- Цветы недолговечны.
- Как и гармония, дочь моя. Ее замечаешь и вечно стремишься к ней, не в силах достичь того первого идеала.
- Александр видимо любил ваши беседы, Ваше Преосвященство?
- Не брезговал. Ему нужны были ответы на вопросы, которые он так и не задал. Те слова, что он слышал вокруг себя были лишь скучнейшим бытом, а услышанные в яростном провидении слова – стали загадкой, которую он не распознал. Он искал ответ на вопросы, но нашел еще большие, для которых так и не смог вырасти, оставшись ребенком, - кардинал смотрел прямо в лицо своей собеседницы. – В проклятие вкладывается великая гармония: слова, желания, действия.
    Эрмина вздохнула, посмотрев на цветы, но Руиз улыбнулся, отступая и склоняясь:
- Прошу простить меня. Те слова ушли в небытие вместе с проклятием унося свою гармонию и правду или ложь. У нас есть время и для более приятных занятий, чем бессмысленные воспоминания.
- Например, Ваше Преосвященство?
- Танец, Ваше Величество? – в словах был и вопрос, и утверждение.
- Сейчас и здесь? – в золотисто-карих глазах засветилось озорство.
- Да, дочь моя, - очень серьезно проговорил кардинал. – Мелодия ручья, легкий такт капель воды – разве это не музыка?
    Он протянул руку женщине, сжимая тонкие пальцы в ладони и согревая. Два маленьких шага вперед: такт-в-такт.. Один шаг в сторону, наклон и приседание. Еще два маленьких шага вперед: такт-в-такт.
- Вы учились танцевать, Ваше Величество?
- И да, и нет. Танец это гармония.
- Значит, вы учились гармонии, - легко поддерживая руку своей Императрицы, негромко проговорил кардинал, почтительно склоняя белоснежную голову. – Я в восхищении.
    Эрмина улыбнулась озорно, приседая в ритме этого странного танца:
- Королева в восхищении.

[Анна Валевская]

13 число месяца Полотна.
Рунн. Шенбрунн.

      Сладко-терпкий, дурманящий аромат любимой мяты. От него легко закружится и забыться, но не менее любимый запах полыни не дает этого сделать. Как ледяное прикосновение к вискам напоминает: нет, нельзя. Поднимая руку к лицу, вдыхаю эти два аромата и чуть улыбаюсь. Рука опускается плавно, неторопливо, чуть касается живота и опять – улыбаюсь: «Растешь, малыш… Скоро вернется твой отец и мы будем опять вместе.». В огромной клетке стоит лань и внимательно смотрит в мои глаза. Пройдя почти весь королевский зверинец, налюбовавшись на прекрасных львов и великолепных тигров, я замираю не в силах двинуться перед клеткой с ланью. Ее грациозность, чистота и красота увлекают гораздо сильнее, чем явное превосходство хищных и прекрасных в своей опасности животных. Из кустов выходит гордый красавец-олень. Не удержавшись, протягиваю руку, так хочется коснуться этих необъяснимо привлекательных и грациозных животных. Влажный нос оленя тыкается мне в ладонь и невольный смех срывается с губ:
- Как же глупо я поступаю.. У меня нет даже сахара или кусочка соли, чтобы вам полакомиться. Простите. Я обязательно принесу вам в другой раз угощение.
- Зачем же ждать, номени? У нас есть соленный хлеб. Вот. Покормите их.
      От неожиданно прозвучавшего голоса – вздрагиваю и поворачиваюсь. Передо мной стоят двое и лица их знакомы. Девушка протягивает на ладони кусок хлеба, а молодой человек внимательно рассматривает что-то во мне. Настолько внимательно, что мои щеки вспыхивают и я опускаю взгляд. Но девушку это все не смущает, и она задорно продолжает:
- Прошу вас, возьмите. Мне не жалко, а в Николу я все это не запихаю при всем желании. Да и не хочет он есть хлеб с солью. Он, как всякий хищник, предпочитает – мясо, - интонации в ее голосе на миг стали опасно-смешливыми, но это лишь забавная иллюзия.
      Рука берет протянутый дар, негромко благодарю их и с удовольствием протягиваю оленю это подношение, любуясь как аккуратно берет он его своими бархатными губами и, тщательно прожевывая, слизывает затем с моей ладони малейшие остатки соли. Улыбаюсь и негромко говорю:
- Хищники, безусловно, прекрасны, но их сложно приласкать не рискуя при этом жизнью.
- Зачем же их ласкать? Они не для этого созданы, номени, - четкий, холодный голос и я опять вспоминаю запах полыни: «Действительно – зачем? Зачем забываться и ласкать смертельно-опасных созданий? Зачем рисковать собой?» Ответа я не нахожу и скорей всего поэтому чуть теряюсь. Рука хватается за решетку.
      Мне становится нехорошо, но это никак не связано с вопросом, который задан. Впрочем, это уже не объяснить.
- Маркиз, вы невыносимы! Не видите, что ваши «хищнические» интересы могут напугать даже самых храбрых.
- Вас, например, Сандра?
      Голос приближается и мужчина берет мою руку, осторожно укладывая на изгиб своей руки:
- Разрешите проводить вас, номени.
- Прошу прощения. Это вы простите меня, я действительно вдруг почувствовала слабость, но это….
      Девушка, чьи рыжие волосы сверкают в лучах редко проглядывающего из облаков солнца, встает по другую сторону от меня и, улыбаясь, решительно качает головой:
- Прекратите так извинятся, а то некоторые возгордятся и надуются. Вы – если не ошибаюсь – Анна Флавио-Валевская, - получив мой ответный кивок, она продолжает. – Разрешите представится. Мое имя – Сандра, Сандра дэ Ла Прад. А моего спутника зовут – маркиз Никола де Нортми, он же является бессменным капитаном королевских гвардейцев.
- Очень приятно. Тем более, что я немного знаю вас. Два года назад на одном из балов в Шенбурнне. Мы были там вместе с мужем.
      Мне показалось или на лицах их мелькнули тени плывущих в небе облаков. Медленно идем вдоль скамеек, которыми уставлен парк. Я отказалась отдохнуть, предпочитая поскорее дойти до своей кареты и уехать домой. Наверное, весь этот мир не для меня. Слишком теряюсь в разнообразных его красках. После минуты слабости – наступил покой, который странно подействовал на меня. Я просто отдыхала, подставляя лицо лучам солнца и чувствуя, как они скользят по нему. Сандра увлеченно рассказывала о том, сколько каждый год возникает споров у придворных устроителей по поводу этих самых скамеек и беседок, что тоже встречаются в этом огромном парке то тут, то там. Ее лицо и голос так и сверкают, в отличии от лица шагающего рядом маркиза. У мужчин поразительное умение – скрывать свои истинные чувства. Наверное, у маркиза это получается лучше всего.
- Ой-ой! Взгляните! Анна, посмотрите на это чудо! – Сандра со всех ног бросилась к одному из невысоких кустов.
      Мы подошли следом и я застыла в невольном удивлении. На одной из тонких веток, среди набухающих почек, открылась слишком большая почка, оказавшаяся коконом, в котором скрывалось живое существо, и оно, разорвав все оковы, выбиралось на свет. Даже сейчас, когда странное существо еще не расправилось и не показало себя во всей красе – была видна удивительная, невообразимая прелесть того, что получится из этого странного комка. Из кокона выбиралась бабочка. Мокрая, неказистая, но уже сознающая всю свою красоту и неповторимость. Я заворожено следила за ней, не в силах оторваться, а Сандра всплеснула руками:
- Я сбегаю за грифелем и бумагой. Хочу это зарисовать! Не уходите никуда!
      Мои глаза проследили за стройной фигуркой девушки, скрывающейся среди деревьев, и снова обернулись к оживающему чуду. Мягкие, влажные, блестящие крылья еле-еле дрожали от усилия крохотного существа распрямить их и окончательно скинуть застывшую и уже ненужную оболочку.
- Как трудно порой пробить этот тонкий на вид щит, - молодая женщина задумчиво разглядывала странный трепет бабочки.
- Часто - невозможно.
      Мне было так просто поднять глаза и посмотреть на стоящего рядом капитана, но это трудно сделать, когда привычная рука сдерживает чувства, оставляя лишь тоненькие нити для того, чтобы не забыть о том, что пальцы могут чувствовать, губы говорить, а глаза - улыбаться. Взгляд медленно скользил по сильным рукам, затянутым в черную, гвардейскую форму. Твердый подбородок, решительная линия губ и ответный взгляд. Я почувствовала, как в моих глазах растворяется бесконечный холод раннего утра, и улыбнулась:
- Вы изменились, ваша светлость.
- Вы так думаете?
- О, лишь, на мой взгляд.. Я так мало знаю вас, что, разумеется, не имею право говорить это. Простите.
- А если я попрошу вас еще сказать и не просить прощения?
- Что же я смогу попросить кроме этого? - мне было трудно сдержать улыбку, на миг мелькнувший луч солнца средь листвы коснулся лба мужчины, окружив его голову сверкающим ореолом и тут же опять спрятавшись среди серых туч.
- Например, такое, что мне будет крайне трудно для вас сделать.
- А если желание будет невыполнимым?
      Маркиз Нортми улыбнулся почти как мальчишка - сверкнул и тут же скрыл эту улыбку:
- Я признаю своё поражение.
      Пепельные волосы неожиданно взметнулись и заслонили весь мир, накинув на лицо свои тонкие паутины. Достаточно было взмахнуть головой, но, кажется, я разучилась так делать. Рука задумчиво откинула локоны прочь:
- Это похоже на вызов..
- Разве вы не умеете бросать вызов судьбе, Анна?
      Мне непонятно что заметил во мне или в моих глазах этот прирожденный воин и победитель, но глаза смотрели в глаза и поняли друг друга почти без слов. Но... всегда в жизни есть место этому странному, короткому слову:
- Умею, - просто и негромко. - Только всегда проигрываю. Вы позволите мне, маркиз, запомнить ваши слова и когда я найду достойный ответ: сказать вам желание, которое вы – чем не шутит только судьба – вдруг не сможете исполнить?
- Как пожелаете, Анна, - уверенная улыбка победителя.
      Ответная улыбка и протянувшаяся к маленькому, хрупкому созданию рука. Бабочка деловито и медленно взбиралась по пальцам, цепко ухватываясь, и неожиданно застыла, замерла, расправляя крылышки. Прямо на моих глазах они превращались в необычно тонкие и красивые, полупрозрачные и легкие творения. Спаситель... поистине не перечислить чудес твоих.. Ничего не могу с этим поделать: то холодно, то жарко... и странное чувство пустоты на миг рассеявшейся под лучами солнца и снова сгустившейся. А чьи-то руки вновь накинули теплую шаль, укрывая от холода и одиночества в таком знакомом мире полузабытого тепла. Поднимаю взгляд и улыбаюсь: бабочка полностью привела себя в порядок и нахально залезла на гвардейский знак: с черной спины пантеры спорхнула первая вестница наступающего года.
- Я не успела? Какая жалость! – яркий румянец окрасил щеки рыжеволосой красавицы.
      Она покачала головой, закидывая небольшую сумку через плечо:
- Значит не судьба. Никола, а вас разыскивает оруженосец. Бедный мальчик сбился с ног и едва не плачет с досады.
- Надеюсь, вы утешили его, Сандра?
- Все что я была в силах сделать – это показать ему, что ни один хищник не тронул вас. Он вон там, - рука девушки махнула вдоль одной из тропинок парка.
- Что ж, если он успокоился, то я в свою очередь спокойно провожу вас, а затем выясню, что за пожар приключился.
- А если бы там был действительно пожар? – не унималась Сандра.
- Тем более я должен убедится, что с вами ничего не случится, моя несравненная, - еле заметная ирония и смешинки в голосах этих двоих вызвали и у меня желание рассмеяться.
- Если Сандра не возражает, то я бы посидела в этой беседке, а потом вернулась бы к себе. Мне уже лучше, а воздух сегодня такой свежий и чистый, что уходить расхотелось.
- Я посижу с вами, Анна, - решительно, пресекая возможные возражения, сказала рыжеволосая девушка, подхватывая меня под руку и проходя в беседку. – А вам, Никола, и впрямь стоит узнать, что там случилось. Вид у Леонарда был более чем обеспокоенный.
      Странная полуулыбка мелькнула на четко очерченных губах молодого капитана, он отвесил вежливый поклон и, развернувшись, ушел. Сандра некоторое время сидела спокойно, глядя куда-то в сторону, а потом повернулась ко мне и лукаво спросила:
- Ведь он красив, Анна, не правда ли?
- Вы о ком, Сандра?
- Я говорю о Николе. Он – красивый мужчина.
      Какое-то время сижу молча, пытаясь осознать сказанное. Весь мир для меня всегда составлял тот единственный, который царил в сердце. Мой муж. И сейчас – я в очередной раз растерялась, не зная, что ответить. Я просто не заметила красивого мужчину. Но сказать об этом – признать собственную глупость и просто…. Щеки покрылись румянцем, а губы задрожали несмелой улыбкой:
- Сандра, вы не поверите, но я правда не заметила рядом с собой мужчину. Мы.. разговаривали с маркизом, но я не обратила внимания. То есть, да, вероятно он красив, раз вы это говорите, - окончательно смешавшись, замолкаю.
      Девушка удивленно распахнула свои невероятно большие, зеленые глаза:
- Анна, я могу поверить, что влюбляясь и любя мы видим лишь одно лицо и признаем его эталоном красоты, привлекательности и прочее. Но при этом не замечать то, что рядом находятся люди, несущие в себе еще какой-то неуловимый оттенок красоты или силы или это окажется просто хороший человек. Я вам не верю! Не могу поверить, что вы это не умеете замечать. Скорей всего – боитесь! Просто боитесь отпустить что-то в себе….
      Ах, если бы она знала, как много правды скрыто в этом слове: я действительно – боюсь. Но это мой крест, моя доля – таить и страх, и боль, и надежду.
      Сандра решила не заострять внимание на этом и быстро перевела разговор на то, что нас окружало. К своему удивлению, я поняла, что мои ответы почему-то очень ее радуют, словно я говорю не весть какие премудрости, описывая небольшое облако, похожее на гигантского зверя – дракона. Время прошло незаметно, и вскоре я попросила мою милую собеседницу проводить меня. Мне пора было ехать домой, где уже три дня царил покой и порядок. Приезд отца всегда ознаменовывался этим. Как удивительно люди ощущают тех, кто умеют и знают, как нужно и должно поступать. Благодаря теплоте и широте сердца моего второго отца, мне никогда не надо было задумываться о том, какие приказы необходимо отдать слугам. Каким-то невероятным чудом угадывались даже малейшие желания и мне оставалось только улыбчиво кивать головой, понимая кто предугадал и помог осуществлению пусть маленькой, но такой желанной мечты. Я застала отца в кабинете, куда вошла после негромкого стука в дверь:
- Вернулась, дочка? – герцог Флавио поднял на меня ласковый взор. – Прогулка пошла тебе на пользу. Глаза светятся, а на щеках румянец.
- Спасибо, отец. Я не хотела оставлять вас одного, но этот день оказался поистине чудесным. Несмотря на облака, солнце радовало нас время от времени... – мягкой, неслышной поступью молодая женщина приблизилась к сидящему в кресле мужчине, чтобы наклониться и поцеловать его щеку. – Как вы себя чувствуете?
- Хорошо, дочка, спасибо, - замечая улыбку, Анна еще светлее улыбнулась. – Сейчас и вовсе – замечательно. Ведь ты дома и радуешь старика.
      Женские пальчики чуть коснулись лба мужчины, а головка качнулась:
- Не наговаривайте на себя. Я пойду, прилягу с вашего разрешения. Благословите, отец.
      Легкая полуулыбка проводила меня до порога и согревала каждый шаг: «Теперь сон будет спокойным. Все хорошо и все в порядке. Скоро приедет мой муж и мы будем все вместе. И сны не станут так тревожить меня..»
      В комнате было все готово для отдыха. Забота – чуткая, теплая, как пушистое одеяло. Осталось записать последние строки и … И, засыпая, я опять видела эту удивительно красивую бабочку, которая, отбросив все, улетела к солнцу и весне, забыв на земле свои оковы….

[Марина де Нортми]

14 число месяца Полотна.
Королевский заповедник. Далее – Шенбрунн.

        Лес был шумным. Еще более шумным, чем город из которого они уехали. Каждое утро начиналось веселым щебетанием птиц, к которым спустя время присоединялись и нежные голоса, просыпавшихся в лесном домике девушек. Собирались они обычно в самой светлой и большой комнате на первом этаже. Здесь всегда было светло и тепло. Веселое пламя камина постоянно поддерживалось заботливыми и внимательными слугами, которые похоже уже выбрали себе любимиц среди девушек. Кому-то нравились задорные, непоседливые сестрички Фьер, кто-то прикипел душой к тихой и робкой Анжелике Нортми или гораздо более живой Марине. Были те, кто безоговорочно и сразу отдал свои заботы Анриетте де Барна, понимая эту девушку порой даже без слов. И были те, кому бесконечно мила оказалась Электра Флавио. За всеми ними постоянно присматривала ворчливая дуэнья, которая казалось не спускает глаз с Анжелики. Марина смутно припоминала, что это тетя Гертруда приставила к кузине эту вредную тетку. Ей было всегда не до нее, потому что хоть дуэнья и приглядывала за ней тоже, но справится с подвижной и задорной Мариной ей было значительно труднее.
- Ты не выспалась, кузина? – тихий и похоже давно уже привычный вопрос.
- Совсем чуть-чуть, - улыбнулась Марина, потягиваясь и подставляя свое хорошенькое личико светлым лучам утреннего солнца.
      Ее сестра подошла и села на диван, осторожно поправляя платок, сползший плеча и бросая взгляд на прикорнувшую у камина, мерно покачивающую головой дуэнью:
- Давай я буду спать в другой комнате? И тебя не будут будить мои кошмары.
      Марина не успела ничего ответить, когда раздался негромкий, чересчур уж холодный голос:
- Вам сняться кошмары? Должно быть это увлекательно.
      Анжи удивленно распахнула глаза, глядя на маленькую де Барна, которая спокойно кивнула головой, отпуская слуг, принесших завтрак:
- Что же в этом увлекательного?
      Анриетта неторопливо закрыла книжку и поднялась, выпрямляясь во весь свой рост:
- Например, то, что вы и понятия не имеете о настоящих кошмарах. Они живут не в снах, Анжелика. А наяву. Вы просто недостаточно внимательны.
      Анжелика, которая и без того замолчала, глядя на мрачноватую и обычно молчаливую девушку, вздрогнула от последних слов и прижалась к спинке дивана. Марина решительно пересекла комнату,  вставая напротив Анриетты де Барна:
- Для чего вам это? Кого вы пугаете? И что вам с нашего испуга?
      Темная голова вновь склонилась к книжке, но ясный, чистый голос произнес:
- Мне не нужно пугать вас, Марина, вы испугаетесь без малейшего повода и даже причины, - темно-каштановые волосы качнулись волной. – Спросите у вашей кузины. Разве ее я напугала?
      Марина резко повернулась, пытаясь поймать взгляд двоюродной сестры. В нежно-голубых глазах засветилась мягкость:
- Просто.. Она не такая как я или Ронни с Каэтаной. Она очень многое чувствует и понимает гораздо лучше, - девушка не оправдывала свою кузину, она просто восхищалась ею и старалась показать насколько сильно она любит ее.
- Чувствует и понимает, - тихий голос Анриетты вновь донесся до присутствующих. – Как интересно.
      Белокурая головка Марины решительно вскинулась и она встала, заслоняя собой кузину от этой странной девушки из рода Барна:
- Учтите, - строго предупредила она, - если вы начнете опять пугающе говорить с Анжи, то будете иметь дело со мной. Мы – Нортми! И мы всегда встаем друг за друга.
      Странная полуулыбка коснулась всегда таких строгих губ Анриетты прежде, чем она опустилась на стул, снова начиная читать книгу, что лежала на коленях. Марина передернула плечами, отворачиваясь. На нее уже во все глаза смотрели сестрички Фьер:
- Марина, сюда! – негромко окликнула Каэтана.
      Девушки дружно выбежали из комнаты:
- Пора? – спросила Марина.
- Да, - нетерпеливая Рон Фьер, кажется, уже давно была в конюшне.
      Каэтана разумно взяла за руки подруг и негромко прошептала:
- Значит так, переодеваемся и встречаемся через четверть часа возле конюшни..
      Подружки кинулись наверх, торопясь выполнить давно задуманный план.

      Но прошло несколько больше четверти часа, прежде чем все трое появились перед входом в конюшню. Придирчиво оглядев друг друга и, поправив все, что можно было поправить, девушки развернулись, собираясь входить «на территорию противника».
- Каэ, ты все помнишь?
- Ой, не сомневайся, Марина. Все будет так, как мы задумали.
      Они не успели сделать и шага, как из конюшни показалась небольшая фигурка, аккуратно поправляющая завязки плаща:
- Лошади и карета готовы. Вы опаздываете, - негромкий голос Анриетты вывел подруг из состояния шока.
- Как тебе это удалось?
      Темно-каштановые глаза внимательно посмотрели на каждую:
- Я приказала. Они – слуги – выполнили.
      Девушки переглянулись и рассмеялись, поражаясь своим сверх-идеям, которые так просто и легко решил этот взрослый ребенок. Марина склонилась перед Анриеттой в преувеличенном поклоне:
- Вашу руку, о самая умная из дев империи. Позвольте мне проводить вас в экипаж.
      Анриетта странно посмотрела на веселящихся и смеющихся друг над другом девочек и, развернувшись, прошла в обратно, направляясь к экипажу, в козлах которого уже сидел кучер, терпеливо дожидающийся захотевших поразвлечься хозяек. Пока Каэ, Рон и Марина забирались на своих коней, отринув помощь конюха, Анриетта с большим достоинством заняла место в карете, кивая головой мальчику, который, открыв перед ней дверь, закрыл ее осторожно и вернулся на свое место возле кучера. Через полчаса трое важных пажей выехали по направлению к дворцу, сопровождая карету, в которой ехала не менее важная и влиятельная дочь великого Красного Герцога. Каждый раз, когда Марина пыталась представить себе это зрелище со стороны – она прыскала от смеха и кидала задорный взгляд на подруг. Те в свою очередь тоже прыскали и никак не могли принять столь необходимый, как им казалось, представительный вид. В конце концов они сделали знак кучеру кареты. Мужчина кивнул головой, присвистывая и припуская карету быстрым ходом. Марина засмеялась опять, поправляя шляпу на голове и подстегивая своего рысака. Черно-белый жеребец легко прянул вперед, стремясь показать своему легкомысленному седоку насколько он хорош во всем и везде. На какой-то миг ей стало страшно – мимо слишком быстро замелькали деревья, стремясь то ли обогнать ее, то ли бессильно отставая. Но потом быстрая скачка закружила голову не хуже легкого вина, которое пьют на балах. Оно веселит и смешит без всякого повода. Девушка вдохнула это «вино» всей грудью и опять засмеялась: она верила в то, что впереди ее ждут долгожданные новости и они просто обязательно будут хорошими. Слишком хорошо все начинается, чтобы закончится плохо. Не доезжая до ворот, ведущих на одну из бесконечных дорог ко дворцу Шенбурнна, девушки приостановились, поправляя шляпы, которые они сурово надвинули на глаза, а также проверяя не сбилась ли одежда. Они так старательно затягивали себя, стараясь скрыть свою сущность, что теперь любой взгляд друг на друга казался им донельзя смешным. Из кареты вышла Анриетта, внимательно осматривая своих спутниц странными, взрослыми глазами. Марина чуть поежилась от взгляда этой девушки, но когда та одобрительно кивнула – обрадовалась. Карета вновь покатилась к цели. Въехав в Ворота Леса, Каэтана быстро соскользнула с лошади, открывая дверцу экипажа и почтительно наклоняя голову. Анриетт неторопливо пошла по дорожке, невольно сдерживая пыл своих сопровождающих, которым явно хотелось бежать сломя голову.
- Оглядитесь, - негромко сказала маленькая де Барна.
      Марина вдруг поняла, что действительно – нужно осмотреться. Ей не хотелось вновь бегать по всему дворцу. Сейчас она приехала, чтобы узнать то, что ее так мучило все эти дни и она должна узнать это. Для этого не подходят общие фразы и отговорки. Ей нужны ответы. А еще лучше – простая встреча, которая будет самым лучшим ответом. Большие, ясные глаза принялись внимательно скользить по лицам встречающихся им людей, избегая сталкиваться слишком прямо с любым из них. Вдруг где-то за спиной охнула Вероника:
- Каэ, это Крис.. убегаем, срочно! – девушки быстро развернулись и кинулись прочь.
      Марина посмотрела им вслед, а потом перевела взгляд на приближающегося, модно одетого юношу, слегка помахивающего сорванным по пути прутиком.
- Кто? – озадаченно в никуда спросила она.
- Ты слишком внимательно смотришь на него, - откликнулся рядом холодный голос. – Лучше взгляни направо.
      Марина послушно перевела взгляд в указанном направлении и замерла. Среди многочисленных дам, которые щебетали подобно птичкам, слетевшимся на одно единственное в округе дерево, в окружении нескольких человек из личной гвардии – девушка узнавала их по одежде – шел ее кузен. Марина несколько мгновений стояла, счастливо глядя на молодого человека, что так насмешливо, гордо и уверенно двигался среди всей этой толпы. О том, что вокруг Николы де Нортми много народу девушка поняла, рванувшись к нему напрямую. Она не замечала, что бежит по клумбам, сминая робкие ростки цветов, едва не сбивает с ног встречных, глаза видели лишь одно лицо:
- Никэ!!!!!!!! – восторженный, счастливый, звенящий крик перекрыл все звуки в один миг, прозвучав невероятно-чистым торжеством.
      Следующий миг ей показалась удивительно длинным, потому что, услышав знакомый голос, Никола повернул голову, ища и знакомое лицо, узнавая, наверное, лишь по счастливо сверкающим глазам этого стремительно летящего к нему молодого паренька, шляпа которого, слетев с головы, выпустила навстречу ветру, солнцу и лично ему – золотистый ворох мягких локонов. И все это время она видела, как он смотрит на нее, улыбается, узнавая, встречая и радуясь. Конечно, он был рад! Марина не сомневалась в этом, потому что все ее существо переполняла невыразимое счастье от этой встречи, которое не могло не радовать любого, кто был рядом. Но все это предназначалось лишь одному.
- Никола! – выдохнула она, подбежав и безошибочно попав маленькими ладошками прямо в сильные руки кузена.
      И взгляд: чистое утро, неосвещенное рассветным солнцем. Сияющее лишь своим, никому непонятным светом. Мариша грелась в этом взгляде, как пушистый, растрепанный зверек, проснувшийся после долгой спячки. Губы улыбались сами собой и ей ничего не надо было спрашивать или вызнавать. Она уже все видела и знала.
- Марина, вам стоит быть осторожнее, иначе юноши, сбитые вами, уже не смогут встать. Пока, к счастью, они сражены вашим очарованием. – Никола говорил шутливо, но можно было понять, что он действительно просит девушку прислушаться к своим словам. Только она не очень понимала, какая неприятность может грозить ей, если он рядом.
      Его кузина отчаянно замотала головкой, собираясь отрицать все возможные опасности, но тут взгляд ее упал на лицо одного из юношей, стоящих по бокам от Николы, и девушка вторично замерла, почувствовав, что еще один вопрос может получить свой долгожданный ответ. На нее, а точнее как-то чуть мимо ее лица, смотрел знакомый светло-сиреневый взор.
- Вы?! – удивление и растерянность. Взгляд этих глаз она тоже очень хорошо помнила и сейчас они со странным, ледяным отчуждением посмотрели на нее.
      Марина неожиданно поняла, что этот странный, непонятный юноша во все глаза смотрит на ее кузена. Так, словно это именно ему принадлежит и его взгляд, и его голос, да и все остальное впридачу. Никола поднял одну бровь, переводя взгляд с вспыхнувшего лица кузины на лицо этого гвардейца:
- Вы знакомы?
- Я бы не назвала это знакомством, - в мягком, нежном голосе послышались холодные нотки.
      Одна рука ее выскользнула из теплых пальцев кузена, доставая спрятанный на груди платок и решительно вкладывая его в карман камзола молодого гвардейца:
- Возвращаю вам это. Прошу прощения, что не обращаюсь по имени. Вы не соизволили представится во время нашего «знакомства», - девушка попыталась съязвить, но это ей никогда не удавалось и получилось только чуть горький осколок детской обиды.
- Леонард, как вы могли не представится такой девушке?! – веселый, живой и задорный вопрос, заставил Марину посмотреть в другую сторону, замечая, что за спиной ее кузена стоит второй гвардеец, смотрящий прямо в ее лицо отчаянными, зеленными глазами.
      Быстрый взгляд на кузена и ощущение того, что румянец на щеках становится все ярче. Ведь его пальцы так согревающее сжали ее ладошку, вселяя уверенность. И тут же улыбка, адресованная уже обладателю ярко-зеленных глаз:
- Но вы мне тоже не представлены, номен.
- Это вопрос времени, - еще шире улыбнулся юноша. – И медлить я не намерен.
        Она видела, как усмехнулся Никола, чуть выдвигая ее перед собой – защищая и представляя этим движением своим спутникам. Зеленоглазый юноша уже склонил свою голову, собираясь представится, но голос назвавший его имя был другим – холодным и, как показалось Марине, совершенно неуместным:
- Эстебан де Барна, мой кузен, - подошедшая и вставшая рядом Анриетта едва заметно поклонилась, приветствуя вскинувшего на нее взгляд юношу. И тут же обернулась к тому, кого Эстебан уже назвал по имени. Марина невольно проследила за движением своей странной знакомой – рука ее плавно поднялась и опустилась, указывая: - Леонард де Барна, мой брат.
- Они ваши родственники? – удивлению Марины не было предела.
- Разве мы не похожи? – странно посмотрев на нее и переведя взгляд на Николу, чтобы тут же вернуться обратно, ответила Анриетта.
      Марина опять ощутила, как ей очень хочется сжаться от прямого взгляда этой девочки, но рядом был кузен, на нее смотрели почти все вокруг и она лишь робко улыбнулась, переводя нежно-голубые глаза с одного из своих собеседников на другого. И опять на помощь ей пришел Никола, склонившийся и мягко взявший за руку, чтобы поцеловать ее, а затем коснуться губами тут же зарумянившихся щечек девушки:
- Я скажу больше: они и наши родственники, Марина, - его улыбка и спокойствие подействовали на девушку привычным и желанным лекарством.
      Молодой капитан развернул к себе кузину, оглядывая ее еще более внимательно:
- Вам к лицу даже этот маскарад, хотя в платье вы более очаровательны, Марина. Но что вы делаете тут? Мне казалось, что вас отправили на отдых в лес. И где Анжелика? Право, вы заставляете меня волноваться, - ей показалось, что в глазах его мелькнула тень – боль или беспокойство.
      Девушка не хотела, чтобы кузен испытывал ни одно из этих чувств и поспешила успокоить:
- Все в порядке, Никола, мы просто устали быть в такой дали от всех вас и решили узнать что происходит. Тем более, что, - она сглотнула уже просто счастливое волнение, - мы очень волновались о вас. Анжелика даже спать спокойно не может. Я как могу – успокаиваю ее, но мне это плохо удается. Да и как можно успокоить, когда сердце не на месте? Вы же пропали так неожиданно и никто не желал сказать что с вами! Папа, брат, дядя и даже мама – они все молчали или просто уходили от ответа, Никэ. А это не честно!
      Он рассмеялся в ответ на эту горячую жалобу и Марина совершенно успокоилась: «Да, скорей всего что-то было ужасно важное, что держало Никэ вдали от нас, но он пришел, как только смог. И он остался сам собой. Это мой любимый Никола». Девушка с нежным обожанием смотрела на кузена, который, отсмеявшись, еще раз ласково поцеловал ее в щеку:
- Это для Анжелики, кузина. Передайте обязательно, потому что наверняка вы ее увидите быстрее меня. Как и передайте, чтобы она забыла все свои страхи и беспокойства.
      И такая удивительная уверенность и сила были в его словах, что Марина еще раз с гордостью оглядела всех вокруг. Холодно смотрящую Анриетту, улыбающегося Эстебана, сдержанного и хмурого Леонарда. Всем им достался гордо-сияющий, счастливый взгляд голубых глаз, прежде чем она вновь посмотрела на Николу:
- Я передам. – улыбка и так почти не исчезающая с губ, засияла еще сильнее. – Простите, если поставила вас в столь неловкое положение. И не рассказывайте, пожалуйста, никому, что видели меня, Никэ. Я тут – тайно…
- И нам уже пора идти, - негромко сказала Анриетта, едва кивая в ответ на вежливые поклоны братьев и капитана.
      Скорей всего Никола хотел сказать приличествующие случаю слова прощания, но Марина быстро мотнула головкой:
- Пожалуйста, не говори ничего, Никола. Давай не будем прощаться.
      Молодой человек еще раз улыбнулся и склонился, целуя руку своей очаровательной двоюродной сестры. Серые глаза сверкнули, когда, выпрямившись, он сделал знак сопровождающим его и ушел. Мариша была слишком счастлива, чтобы заметить, что Леонард де Барна прошел мимо нее стремительно, торопясь расстаться, последовав за своим капитаном. Ее улыбка еще сильнее засветилась, когда Эстебан задержавшись, подмигнул своей сдержанной кузине и склонился перед Мариной:
- Позволите считать это лишь началом приятного знакомства?
      Девушка кивнула, вкладывая свои пальчики в его руку:
- Я благодарю вас, номен Эстебан, за то, что знакомство действительно было приятным.
      Юноша коснулся губами ее руки и отправился следом за Николой.
- Ваша шляпа, Марина. Впрочем, маскарад уже без надобности.
- А что надобно тогда, Анриетта?
      Маленькая де Барна развернулась и молча пошла к выходу из дворцового парка. Марина едва сдерживалась, чтобы идти спокойно и не припрыгивать от счастья, которое едва умещалось в ее груди. Все было просто замечательно и чудесно. Солнце светило, небо, раскинувшись над головой, радовало своей чистотой и красотой, птицы пели. Ей тоже очень хотелось петь.
- Марина! Что за наряд?! – резкий и знакомый окрик.
      Девушка остановилась и решительно развернулась на голос:
- Что ты кричишь на меня, Эдвар, даже не поздоровавшись, - глаза сверкнули. – Тебя что вежливости не учили?
- Учили. Как и помнить о том на каком свете я живу. А вот ты, похоже – постоянно это забываешь, - красивое лицо брата исказила брезгливая гримаса. – Зачем тебе понадобилось переодеваться в мужское платье?
- Я хотела повидать вас. И просто – повеселится. Мне сейчас очень хорошо, братик. Ты даже не представляешь кого я встретила! – Марина закружилась на месте. – Кстати, ваши одежды гораздо удобнее. И скакать на лошади способнее в штанах.
        Ее веселый, задиристый смех оборвался, когда брат резко схватив за плечи, чуть встряхнул, словно пытаясь привести в чувство:
- Ты хочешь сказать, что вот в таком виде предстала перед нашим неотразимым кузеном? Он видел этот твой нелепый наряд? И ты еще радуешься?
      Марина ошарашено посмотрела на брата и попыталась высвободится, но он был сильнее. Тогда девушка топнула ногой, гневно отвечая:
- А что такого? Мне кажется я выгляжу хорошо. Никэ ничего не сказал и был рад меня видеть в любом виде.
- А в таком – уж тем более, - в голосе Эдвара слышалась холодная, горькая насмешка. Откуда были холод и горечь – она не знала. – Сейчас он позабавится со своими подопечными, включая волооких оруженосцев…. А потом примется за тебя, сестрица? Ты этого так ждешь и жаждешь? Похоже тебе плевать на то, что о вас уже говорят…
      Он не закончил, потому что Марина, вырвавшись, отвесила ему звонкую оплеуху:
- Замолчи! Не смей! Ты не имеешь права так говорить! Это ложь! Ты злой и завистливый, Эдвар!!!!
- Ничего подобного! – крикнул в ответ юноша, удерживая вновь поднявшуюся руку сестры. – Просто мне далеко не безразлично, что о тебе говорят, Марина. А ты как последняя дурочка подставляешь себя в глазах всего двора.
- Ваш отец, - холодный и по прежнему невозмутимый голос Анриетты донесся до слуха этих двоих.
      Шарль де Нортми уже некоторое время стоял и смотрел на своих детей серыми глазами, не предвещающими тем ничего хорошего.
- Марина, твои подруги, а также личный эскорт, которому поручено сопровождать вас – ждут у Ворот Леса. Поговорим после. Эдвар, два наряда вне очереди, - маршал посмотрел на сына и, убедившись, что тот не намерен спорить, пошел своей дорогой.
      А брат и сестра впервые расстались, не сказав друг другу ни слова. Марина поняла, что в ее сердце что-то треснуло. Она молча шла к Воротам Леса, не замечая как внимательно смотрит на нее Анриетта. У ворот их встретили четверо гвардейцев внутреннего охранения Рунна, молча распахнувшиеся дверцы кареты, где уже поджидали Рон и Каэтана Фьер. Марина села, откинувшись на спинку и слабо улыбнувшись подругам, которые принялись рассказывать, как их выловили в зверинце, где они пытались открыть дверцу с веселыми мартышками, которым явно нетерпелось пообщаться с людьми, глазевшими на них. Закончив сумбурное повествование о своих подвигах, Каэтана наклонилась вперед и касаясь рукой подруги:
- А записку передала?
      Марина только тут вспомнила, что в платке был завернут маленький клочок бумаги, на котором она написала простые и как ей тогда казалось очень важные слова: «Прошу у вас прощения за возможную обиду, добрый незнакомец. Мне совсем не хотелось, чтобы вы держали на меня зло. Не обращаюсь к вам по имени, потому что до сих пор не знаю его. Но надеюсь, что вскоре наше знакомство возобновится и вы уже не будете сердится на мою невнимательность».

[Каэтана Фьер]

14 месяца Полотна. Шеньруннский дворец


        Запыхавшиеся девушки остановились в одном из небольших залов. Неподвижно свисали черные полотнища, наброшенные на картины и статуи, сквозь задвинутые шторы робко пробивались тонкие лучики света. Каэтана подумала, что если бы ей когда-нибудь пришлось играть в прятки в Шенбруннском дворце, то ее могли бы искать целую вечность. И не нашли бы, и только лет через пятьдесят, в какой-нибудь кладовке…
        - Как ты думаешь, он нас заметил? – Рон тревожно посмотрела на сестру. У Криса глаза как у кошки. И хватка такая же. Каэ поежилась при мысли о том, что будет, если… получится совсем не то приключение, на какое они рассчитывали. Хотя если они и раньше умудрялись справляться с разъяренными братцами, неужели теперь не выйдет?
        - Мы далеко ушли, - ответила она, осматриваясь, - Надо вернуться назад, найти Марину.
        - И Анриетту?
        - Анриетта и без нас не пропадет, не беспокойся. Рон, ты не помнишь, откуда мы бежали?
        Вероника, подумав, ткнула рукой в сторону. Скорее всего, наугад. Девушки отважно двинулись в выбранном направлении, стараясь не привлекать к себе внимания редких встречных. Те и не смотрели. Забавно было ощущать себя невидимками. Если сестер Фьер приветствовали, как знатных дам, то по двум юношам, почти мальчикам, едва скользили взглядом. Пажи и пажи. Мало ли что им могло здесь понадобиться… ой!
        - Рон! – громко шепнула Каэ. – Пажи за руки не держатся!
        - Да, но я так меньше боюсь!
        - Я тоже, но так нельзя!
        Не замечая, что они все равно идут рядом как потерявшиеся дети, сестры прошли длинную, залитую солнцем галерею и оказались в небольшом кабинете с еще одной дверью.
        - Давай я посмотрю, что там, и вернусь? - Рон дождалась ее кивка и выскользнула из комнаты.
        Каэ подошла к окну. Подоконник был довольно высоким для нее, пришлось приложить усилия, чтобы на него залезть. Часть сада, увиденная оттуда, была совершенно незнакомой. Когда они присутствовали в свите Ее Величества, то гуляли обычно в Иберийском Саду, а это совсем другое крыло…
        Дверь заскрипела. Каэтана, не оборачиваясь, спросила:
        - Ну, что там? Узнала, где мы?
        - Я тебе и так могу сказать, где вы сейчас должны находиться, - обманчиво-спокойный голос. Каэтана сползла с подоконника и уставилась на Криса широко открытыми глазами.
        - А я еще думал, показалось или нет. Раз ты здесь, значит, Рон тоже поблизости? – не дожидаясь ответа, брат заложил руки за спину и шагнул вперед, сердито сведя брови. В такие моменты рассчитывать на то, что он поведет себя «аристократично» не стоило.
        - Крис, ты главное, не волнуйся, тебе вредно. – Каэ посмотрела на брата чистыми честными глазами. «Снова убежать через галерею? Тогда еще и с Рон я потеряюсь. А если она вернется и наткнется на Криса?»
        - Я жду объяснений, Каэтана. – он почти промурлыкал это. – Давай договоримся, пройдешь мимо меня – свободна. Нет – ответишь на мои вопросы. И нечего так сверкать глазами, сестричка, сама виновата. Лучше надо обставлять свои выходки, чтобы не попадаться.
        Каэтана отступила и исподлобья посмотрела на брата, заодно охватив взглядом всю комнату.
        - Ну, кровожадина, - ласково подзадорил сестру Крис, осторожно подбираясь ближе, - Нападай!
        Каэтана сделала пометку в уме – запомнить новое слово, и продолжила отступление в заранее намеченное убежище. Путь к двери ей загораживали брат и длинный стол.
        - Крис, я тебе уже говорила, что сегодня ты мой самый-самый любимый брат? – она робко улыбнулась.
        - Тебя это не спасет, - проворчал любимый брат, останавливаясь.
        - А это как посмотреть! – Каэ опрометью кинулась под стол, выползла с другой стороны и выскочила за дверь. Как же хорошо, что она сегодня без юбок!
        В коридоре ее схватила за руку Рон и быстро потащила за собой. Громовому рыку выскочившего в коридор Криса сейчас мог позавидовать и Рауль, даже шепот которого обычно разносился по всему кораблю:
        - Вероника! Каэтана!
        - Крис, ты обещал! Все будет в порядке, не волнуйся, мы уже возвращаемся в лес! – Каэ обернулась и послала брату воздушный поцелуй.
        - Уже точно не догонит! – пропыхтела Рон, заворачивая за очередной угол. – Я возвращаюсь, а вы там разговариваете! Я думала – все!
        - Он проспорил, - отозвалась Каэтана, - так что мы ни в чем не виноваты.
        Свое слово Крис сдержит. Подумать страшно, правда, как он будет скрипеть зубами. Но он также знает, что они ему не соврали. Отцу он ябедничать не станет, а вот от них потребует объяснений. Выдавать Марину нельзя, поэтому до возвращения она обязательно придумает что-нибудь поправдоподобнее.
        Девушка стянула бархатный берет и принялась обмахивать разгоряченное бегом лицо. Посмотрела на сестру и скорчила рожицу, изображавшую озадаченное лицо Криса. Видимо, вышло похоже, так как Рон залилась звонким смехом.
        - «Ты главное не волнуйся!» – простонала она, вытирая выступившие от хохота слезы. – Очень правильно сказала, Каэ…
        - Я вообще несла все, что в голову придет… - она присоединилась к смеху.
        В конце коридора показалась высокая фигура в мундире. Девушки отступили в сторону. Сейчас он пройдет мимо, и путь свободен. Кто обращает внимание на маленьких пажей?
        - Каэ! – Рон с ужасом смотрела на сестру. Нет, на черный берет у нее в руках.
        Каэтана подняла руку и коснулась длинного шелковистого локона. Освободившиеся волосы рассыпались по спине и плечам густым плащом. Времени спрятать их обратно не было. Она стояла, чувствуя, как все лицо заливает густой румянец.
        Высокий загорелый незнакомец остановился, глядя на них с дружелюбным любопытством.
        - Номени требуется помощь?
        - Нет, благодарю вас. – наверное, смешно разговаривать с ним так, словно она в платье посреди бального зала, но привычные обороты возвращали ей спокойствие. Рон подозрительно притихла, и Каэ продолжила, собрав всю изобретательность. – Нас внизу ждут друзья. Понимаете, мы поспорили…
        - Очень надеюсь, что вы выиграете. Номени могут не волноваться о том, что этот разговор останется тайной. – веселая белозубая улыбка. Каэтана представила, как нелепо они, должно быть, смотрятся, и в ее глазах вспыхнул ответный заговорщицкий огонек. – Если все в порядке, то позволю себе откланяться и…
        - Меня зовут Вероника, - вдруг выпалила Рон, срывая шляпу. Черные кудри стали достойным обрамлением для разгоревшегося лица и сияющих глаз. – Вероника Фьер. А это моя сестра, Каэтана.
        - Я польщен нашим знакомством. – Он поцеловал руку сначала Рон, а потом ей так церемонно, словно не могло быть ничего естественнее представления в таких условиях. – Антонио Иберо.
        - Нам тоже очень приятно. Простите, мы спешим. – На этот раз Каэ пришлось утаскивать сестру прочь. Что на нее нашло? Антонио Иберо, адмирал Иберо, как вспомнила Каэтана, не нарушит своего слова. Он такой… нет, не собрать сейчас мысли, но раз он пообещал, то, она была уверена – выполнит. То есть, промолчит. Но зачем было говорить, как их зовут? У Рон был странно отсутствующий вид. Каэ пожала плечами и отложила разговор до вечера.
        Тщательно спрятав волосы, и придирчиво осмотрев друг друга, сестры вышли в сад. Решено было осмотреться, и если они не увидят девочек, то будут ждать их прямо у кареты. Они сошли с дорожки и замерли у большого куста в нежном полупрозрачном ореоле клейких листьев. Через несколько недель здесь распустится сирень. Каэ сломала веточку и по старой привычке чуть прикусила ее, рассматривая проходящих мимо. Сок оставлял на языке горьковатый едва уловимый привкус.
        - А я говорю, что… Каспиан милосердный, у вас сегодня у всех такой маскарад, номени Фьер?
        Девушки обернулись на полузнакомый голос – Никола Нортми. Бывая в гостях у Анжелики, они иногда встречали там ее брата. Каэтана особо не задумывалась над тем, какой на самом деле брат Анжи. Всегда было одно-единственное слово – необыкновенный. Что бы он ни делал. 
        - «У всех»? Значит, Марина вас уже нашла? – радостно воскликнула Рон.
        - Это не маскарад, это заговор, капитан. – вступил в беседу один из его спутников. – Но если Вы представили нас своей кузине, окажите эту услугу еще раз.
        - Номени Каэтана и Вероника Фьер. Очень хорошие подруги, - голос капитана Нортми потеплел. – раз уж отправились сюда с Мариной, и, не сомневаюсь, по крайней мере частичные вдохновительницы этой идеи. Эстебан де Барна и его кузен Леонард.
        - Прошу номени не смущаться, - сверкнул зелеными глазами Эстебан. – главное преимущество такого знакомства – его трудно забыть. Я бы сказал, невозможно.
        - Фьер – это те самые, с легендарным прадедушкой? – лениво поинтересовался его кузен. Даже не поинтересовался, а осведомился.
        Каэ фыркнула. Лучшим ответом на подобный тон было простодушие. Наивное и обезоруживающее, с тоненькой иглой насмешки, которую замечаешь далеко не сразу. Смеясь над собой, ты тем самым смеешься и над другими. Только понимают это не все. Поэтому Каэтана подняла искрящиеся серые глаза на Леонарда де Барна и с легкой усмешкой ответила:
        - С пиратом, вы хотите сказать, номен Леонард? Не беспокойтесь, в отличие от прадедушки мы уже вполне прилично воспитаны. Увы, не всем так везет с родственниками, как хотелось бы, правда?
        Громче всех смеялся Эстебан.


        «Все равно это был хороший день!» – упрямо твердила себе Каэ, глядя в окно кареты. В другое время такое возвращение – с личным эскортом! – ее бы порадовало. В карете было довольно одеял и шалей, чтобы не замерзнуть, ехали они быстро, но что только она сейчас не отдала бы за возможность уехать из дворца так же, как они туда приехали.
        «И отцу наверное тоже придется все рассказать…» – хорошо, они это заслужили. Бедный папа. Но ведь сколько проделок было до этого! Каэтана вспомнила лицо главного смотрителя зоопарка: «Святые угодники! Снова вы, номени!» Мог бы и привыкнуть. До сих пор не может забыть, как они с Рон едва не выпустили из клеток кое-кого покрупнее мартышек. Впрочем, почему бы им в пять лет сомневаться в том, что «бедная киска» будет рада прогуляться?
        Но вот о чем будет трудно забыть, это о том, как трудно выдержать спокойный взгляд маршала Нортми и еще расстроенное личико Марины. Вместе сотворили – вместе и ответим, решила Каэтана, успокаиваясь. Зато с кузеном Марины все в порядке. Хорошо, что с Раулем, и даже с Крисом, каким бы противным он не был, тоже.
        День рассыпался на разноцветные лоскутки, никак не желающие собраться вместе. Словно ветер бросил в лицо ворох листьев, и их слишком много, чтобы увидеть все сразу или удержать их в руках. Странная, сейчас больше напоминающая сон, быстрая прогулка по дворцу и случившиеся там встречи оставили какое-то непонятное чувство. Девушка прислонилась щекой к окну и засмотрелась на небо. Края пухлых лиловых туч подсвечивало солнцем, и они напоминали бархат священнических одеяний, обшитый золотым кружевом. Они важно плыли прямиком в Нубию или куда-то еще дальше… С тучи на тучу весело запрыгали мартышки с яркими лентами на шее, они с Рон снова бежали по дворцовым коридорам, и в пролетающих мимо зеркалах отражался, чтобы мгновенно пропасть, взволнованный и лукавый взгляд, навстречу из зеркала шагнул, стремительно вырастая, Антонио Иберо, потерянный взгляд Марины, сирень расцвела и сразу же осыпалась нежными прохладными лепестками на руки Каэ, но они уже едут домой, почему-то вместе с Николой Нортми и кузенами Барна, и все очень громко смеются…
      - Тише! Она спит! – шепот Марины над самым ухом, и сестра, заботливо укутывающая ее одеялом. «Я сплю?» Каэтана открыла глаза, обвела всех ясным взглядом и крепко заснула.

[Рауль де Барна]

Рунн. Монтристид
14 день месяца Полотна. Воскресенье.

Все, что видел за последние два дня Рауль де Барна – это серые стены и полуржавые решетки небольшой  тюремной камеры.  Хорошо еще что кормят в Монтристиде вполне сносно, а сегодня охранник принес даже кувшин с вином. Кислым, но все же вином. И уже второй день опальный граф был наедине со своими мыслями, преребирая все мыслимые и немыслимые варианты ответов на вопросы «Кто это сделал?», «Для чего?» и «Как мне выпутаться?».

  Совершенно точно тут замешан кто-то из родственничков, иначе как бы Кламор подкинул мне в комнату все эти улики. Кто это может быть. Ну младших кузенов и братьев я отметаю. Эстебан, Леонард, Венсан, Филипп, Фредерик исключаются. Это очевидно. Жан-Пьер. От него пожалуй можно ожидать чего угодно, милый братец просто непредсказуем. Только зачем ему это? Виктуар. Неужели он таким способом решил закончить наш с ним вечный диспут. Просто не верится. Но он никогда меня не любил, до открытой вражды было далеко, но все же. Больше некому

  На помощь папаши надеяться глупо. «Сам вляпался - сам и выпутывайся, я тебя предупреждал.» Вот слова канцлера. Слава богу, принесенное утром вино избавило Рауля он тяжким дум, и теперь граф просто лежал на кровати (к слову оказавшейся весьма короткой для него) и смотрел в потолок, время от времени отпивая из кубка. Белая бесформенная рубаха, русые волосы стянуты сзади в небольшую косичку.   
Скрипнула открываемая дверь, и в коридор кто-то вошел. Рауль сел на кровати.
- Ну здравствуй, друг. – Это был Клод де Триста. Неспадаемая улыбка и, о боже, мундир капитана кирасиров! – Вижу ты неплохо устроился здесь, Рауль. Как тебе тюремное вино? Наслаждайся им будто в последний раз в своей жизни, друг. – Клод нарочито делал ударение именно на слово «друг».
      Мысли в голове Рауля, которые роились и скручивались в замысловатые хитросплетения наконец обрели мозаичную стройность. Да, это сделал Клод.
- Клод, у меня один вопрос к тебе. Почему?- Рауль медленно встал с койки и приблизился к решетке, отделяющей его от капитана де Триста  и от свободы.- Ты же был моими единственным другом. Как ты мог, Клод?
- Что? Я был тебе другом? Акстись, Рауль, у Барна не может быть друзей. Вы думаете только о себе и о том, что вам выгодно. Похоже ты и не представляешь, как твоя семья тебя любит. – Клод зашелся в ехидном смехе. - Ты хоть раз проявил ко мне свои дружеские чувства? Ха-ха, хорошо тебе прикрываться этим дурацким понятием. Я думал ты спросишь кто убил Старого Быка, а тебе интересно почему. Странный ты человек. Скажи мне, почему ты тогда не назначил капитаном меня? Ты пошел на повышения, где были твои дружеские чувства? Ты назначил вместо себя этого безумного барона Матиса Арлана, а ведь я тебя просил, как друга просил. Теперь барончику не служить в кавалерии, как и тебе, поверь мне. Ты даже не удосужился ответить. Чтож, теперь я сам этого добился, без твоей товарищеской опеки. Ты чудовище Рауль, жалкое бездушное и жестокое чудовище. Поверь мне, я провел с тобой слишком много времени. Ты без зазрения совести можешь убить ребенка, и не дрогнет твоя рука. Ты заслужил все это, заслужил, прими это как данность. Вот и теперь ты просто стоишь я пялишься на меня не выказывая ни единой эмоции. Ты просто непревзойденный мастер молчанки, Рауль.
        Действительно Рауль выглядел абсолютно спокойным.
- Непревзойденный мастер молчанки. Да,  и этим эпитетом меня наградило пожалуй самое болтливое существо во всей Империи. Хотя нет, однажды я у одного купца видел говорящего попугая из Кирии думаю он сможет оспорить первенство. Однако я думаю он более приятный собеседник, его можно заставить замолчать накрыв черным покрывалом. Тебя придется заставить замолчать только накрыв белым саваном. In ambiguo sermone nor utrumque dicimus, sed id dumtaxat, quod volumus.* Будь ты проклят, Лукавый.– последние слова Рауль выплюнул, при этом его лицо исказилось в гневе, а рука метнула металлический кубок. Он с жутким звоном ударился о решетку, Клод отпрянул от нее, но не смог удержать равновесие  и упал. Немая сцена длилась с минуту, потом вбежали и засуетились стражники. Клод встал, отряхнулся.
-Именно за этим я и приходил сюда, Рауль. Насладиться моментом. Прощай.
Улыбнувшись довольной улыбкой новоиспеченный капитан удалился.

Что ты наделал, глупец, что ты наделал. Как ты мог показать свою слабость. Больше такого не повторится. Никогда.

In ambiguo sermone nor utrumque dicimus, sed id dumtaxat, quod volumus - В двусмысленной речи мы говорим не все, но только то, что хотим.

[Венсан де Барна]

14 число месяца Полотна.

Музыка: Smash Mouth – I’m a believer

Ну и денек… Так я подумал, стоило мне только подняться поутру: он и правда не задался. Сначала я споткнулся о порог собственной спальни и растянулся в коридоре, вызвав у гадского брата Валентина срочное желание посмеяться.
Потом я ухитрился переперчить собственный завтрак – и это притом, что завтрак перца в принципе не предполагал. Задумался, каюсь.
Решив немного почитать после еды, я с досадой обнаружил, что в трактате о крестовых походах, который я как раз одолевал, отсутствует моя закладка. Пока искал – где остановился, читать что-либо стало некогда.
Хотя, видимо, мог бы и почитать. Потому что Фредерик, с которым как раз сегодня я намерен был поразмяться на шпагах поутру, до сих пор не вернулся домой. Спит, наверное, у своей Клотильды… Лично я полагаю нечестным спать с девушкой, на которой не собираешься жениться, пусть даже она и скромного происхождения. А впрочем, это не мое дело.
У меня все прямо-таки валится из рук… Не знаю… Тоска, тоска заволакивает мысли едким туманом; источник ее – полная моя ненужность. Нет, нет мне приложения здесь и сейчас. Когда Диего Иберо станет императором, надо через отца попросить у него назначения куда-нибудь на окраину. Двадцать пять лет пекла – и ты генерал… Если повезет и если в столице и при штабах не прожигать жизнь.
А тут – делать нечего. Рунн – великий город; но чтобы он упал к твоим ногам, надо уже иметь под ними что-то еще, и желательно посерьезнее сомнительного положения пятого сына в семье, где и третий-то вечно злится на судьбу.
Кстати, о нем… Жан-Пьер был у нас вчера. Неожиданно веселый, довольный и благостный, он производил странное впечатление. Обычно-то он у нас живая иллюстрация вреда службы в столице, когда скучно и денег вечно нет, а тут – чуть не облизывается.
Я еще спросил его: «Что случилось, с чем поздравить?». Он только отмахнулся и заявил, что «в карты свезло». Подозрительно – повезло бы ему – вообще бы домой не пришел, а когда пришел, то уже мрачный и без денег. Впрочем, это опять же не мое дело.
Девятого числа приходила тетя Екатерина… Я ее в принципе очень, очень уважаю, но разговор вышел какой-то смазанный…
Я увидел тетушку, когда она вышла из кабинета отца.
-Здравствуйте, тетя.
-А… Венсан. Здравствуй, здравствуй… - она рассеяно кивнула – мое существование было не самой большой ее заботой.
-Позвольте вам… соболезнования выразить. В связи со смертью вашего сына и нашего Императора, - да, признаю, фраза была заготовлена заранее. Уж извините.
-Ну да, конечно. Спасибо тебе, - какое владение собой!
-Сожалею, что говорю с вами по такому горестному поводу… - ну, это я откровенно неуклюже выразился…
-Да, мой неподражаемый сынок даже после смерти ухитрился испортить мне редкую встречу с племянником. Ну, до свиданья, молодой человек. Слушайтесь папу, - она улыбнулась и направилась к выходу.
Я некоторое время шатался по дому со странной гримасой на лице. Странно… Выходит, наш император был человеком, по которому не скорбит даже родная мать? Нет-нет… быть не может! Это просто издержки владения собой, необходимого для императрицы искусства.
Да и вообще, это опять же не мое дело…
Странные, странные дни… Траур будто плотина на пути бурной реки истории. Стоит ему только закончится… Мы говорили об этом с Виктуаром. Я тогда поделился с ним нашими с ребятами политическими выкладками; мне казалось очевидным, что герцог Диего займет престол быстро и без осложнений.
-Ну это же очевидно! Иберо – сильнейшие на суше, сильнейшие на море, да еще и богатейшие в империи. Кто сможет с ними состязаться?
Виктуар покачал головой.
-Братец, вы забыли о Фросте и о Флавио.
-Ну, наши, кто с севера и с востока, говорят, что ни тот, ни другой не вмешаются – у них свои проблемы.
-Смелы рассуждать ваши с севера и востока. Ради такого приза, как трон, Флавио будут играть, а Рой примет игру. И ставить в этой игре будет непросто.
-Тебя это беспокоит? Фросту отделяться резона нет.
-А ему это и не нужно. И он, и Евгений, и горячо любимый тобой Диего – давно уже не оглядываются на Императора во внутренних делах.
-Но Империя-то стоит!
Виктуар засмеялся…
-С утра стояла, это верно. Знаешь, есть такая вещь, как баланс. И пока он не нарушался никем. Но сейчас слишком многие могут решится поиграть в престолы, а значит - равновесие будет нарушено, - с интересом наблюдая за лицом младшего.
-Так тем более Диего должен быть избран Императором. Чтобы не допустить обвала, – я взмахнул рукой, пытаясь этим выразить, что уж он-то не допустит.
-А он-то чем лучше? Нет, он, конечно, моложе двух остальных властителей, но Рой не стар, а у Евгения всегда имеется козырь в кармане.
-Эстерад? Да о нем такое говорят…
- Я с ним учился. Связываться с ним... неприятно. Предугадать что может быть на уме у человека, который привык лететь сломя голову и не оглядываться назад - затруднительно.
-Ну… это вряд ли. В конце концов, не полезет же он на трон.
-Не полезет. Слишком в нем мало нужной крови.
-Значит, Диего…
Виктуар встал, положил руку мне на плечо и, глядя в глаза, крайне проникновенно сказал:
-Брат, никогда, никогда не будь уверен в политике. Иначе ты не Барна.
Наверное, все же это была шутка…
Но и это – в какой-то степени не мои проблемы, потому что какие действия лично я могу предпринять с целью укрепления Империи, кроме периодического произнесения речей в кругу единомышленников?
В данный момент я сидел и думал, что делать с собственной утренней разминкой – забыть или пойти найти оппонента где-нибудь еще?
-Ээээ… Кузен?
Я повернулся. Мой маленький кузен Филипп, краса и гордость пажеского корпуса, успел неслышно прийти и встать рядом с выражением просьбы на лице.
-Ну, что тебе, Филипп?
-Ну… я тебя во дворе ждал, но ты не вышел. А я думал, ты в это время всегда тренируешься.
-Правильно думал. Но, - я воздел очи горе, - сейчас не с кем.
-Ну… а может, я подойду?
-Филипп, да ты ж не умеешь ничего! – я расхохотался.
-Почему? Немного умею, а что не умею - тому ты и научи… - неуверенно произнес мальчик.
А что, почему нет?
-Ну давай. Шпага-то под твою руку есть?
Филипп показал короткий клинок.
-Вот… Мне кузен Рауль подарил. Еще на тот день рожденья.
-Молодец у меня братец. Прозорливый. Ну пойдем, воитель!
…С мальчиком я возился уже третий час. Учить оказалось вполне интересно, хорошо хоть Филипп все сразу понимал – видимо, ввиду огромного энтузиазма. Да и был, был у него минимальный уровень, самые азы можно было ему не объяснять.
Внезапно в стороне раздались хлопки. Трое юношей… выглядящих, правда, немного странновато из-за цветистости одежд… да и не только… так вот, трое юношей и очень знакомая девушка стояли возле импровизированной фехтовальной площадки и аплодировали. Видимо, все же Филиппу…
Мы пошли к нашим зрителям, дабы узнать, а кто они, собственно, такие? В девушке я сразу узнал собственную сестру Анриэтту. Что за…? Я так и сказал:
-Что здесь происходит, сестра?
Анриэтта смерила меня малоприятным взглядом и пояснила:
-У меня есть дела, брат.
-Ну хоть спутников своих представь! – мне уже было интересно.
-Ну, слева – Марина де Нортми, а вот – сестры Фьер.
-Очень приятно, – пропели девушки.
Анриэтта пошла к усадьбе:
-Ждите меня здесь. Есть дела, – повторила она.
Марина ушла к карете, видимо, решив подождать там.
Филипп же, нагнавший меня, тут же подбежал к сестричкам – как теперь стало видно, необычайно красивым девушкам лет шестнадцати – семнадцати.
-Номени Вероника, номени Каэтана! А вы зачем так разоделись?
-А за новостями: мы – девушки любопытные, нам можно, – сказала, как я понял, Каэ.
-А я фехтовать учусь. Меня кузен учит.
Я вступил в разговор:
-Да его и учить-то особо не надо – будет когда-нибудь гроза Рунна и провинций. Кстати, позвольте представиться – Венсан де Барна.
-Каэтана Фьер! – прозвенел один голосок.
-Вероника Фьер! – допел другой.
Да, есть, есть еще прелестные девушки в Рунне, подумал я.

[Виктуар де Барна]

14 число месяца Полотна.
Рунн. Одна из городских тюрем.


    Он уже около получаса выслушивал пространные сведения о том за что, почему и когда задержали его родного брата. Виктуар едва сдерживал желание зевнуть: "Надо же было именно сегодня не спать всю ночь, ради такого милого утра? Малютка Роза умерла весьма не вовремя. Впрочем, такие вещи случаются сплошь и рядом, так что повода переживать - нет. Просто посмотрим кто подойдет для этой роли еще. Может быть, любимый братец Жан-Пьер подскажет очередным своим порывом". Вернувшись из размышлений к своему собеседнику, наследник рода Барна кивнул головой и тут же отмахнулся от какого-то занудного перечисления, которое собирались обрушить на его голову:
- Милейший, меня меньше всего интересуют все эти чудесные подробности как и почему вы его содержите именно в камере на четвертом этаже этого великолепного здания, вместо того, чтобы держать на пятом, где больше солнца, тепла, да и сами камеры покомфортнее. Мой брат - невиновен. Меня не волнует что и кто на него наклепал – это ваша задача была выяснить достоверность сведений. Вы сделали ошибку поверив "честному слову" какого то прощелыги. Если вы познакомите меня с ним, то боюсь ваша некомпетентность будет слишком быстро доказана. Но это все - потом, если позволите. На данный момент меня интересует, когда вы приведете ко мне Рауля. И еще одно: где мне найти Рейнхарда Дресслера. Все. Вы уже показали насколько непрофессионально провели это расследование. Ваши оправдания меня не волнуют. Пусть с ними разбирается Черный Герцог, судья, сам папа ауралонский. От себя могу пообещать вам: род Барна вас уже не забудет, - последние слова были сказаны с холодной, непримиримой жестокостью.
    Прознатчик или кто там он был в этой иерархической пирамиде службы безопасности - скривился, понимая, что его перебили и вряд ли будут слушать какие бы то ни было доказательства. Он поднялся и пошел к выходу, пробормотав что-то о том как это бесчестно заступаться за преступников используя свое положение. Виктуар резко повернулся и, стремительно нагнав праведно обиженного шпиона, развернул его к себе одной рукой, прижимая тут же к стене:
- Повторите мне в лицо то, что осмелились пробормотать себе под нос! - молодой человек говорил слишком спокойно.
- Вы не мой начальник, чтобы заставлять меня подчиняться приказам или распоряжениям! - яростно ответил дознаватель.
    Виктуар усмехнулся и опустил руку:
- Ваша правда. Я - Виктуар де Барна, который пришел забрать своего брата из тюрьмы, куда его упекли по навету. Наши люди займутся как теми, кто осмелился оговорить одного из нашего рода, так и вами, любезнейший. А теперь - проводите меня к Раулю. Ваши последние откровения доказали, что вы глупы и тупы. Я не поверю ни одному вашему слову, поэтому - отвечайте ногами.
    Одна из пешек Черного Герцога, которая расшаталась в этом отлаженном механизме, сжалась и повела Виктуара по длинным коридорам тюрьмы, проводя его к одной из камер. Человек едва-едва склонился, открывая дверь перед наследником рода. Но проходить в камеру Виктуар не стал, застыв на пороге и оглядывая поднявшегося к нему навстречу Рауля:
- Рад тебя видеть, братец. Особенно в такой милой и теплой обстановке.
- Виктуар, я рад еще больше. Надеюсь, тебя поселят вместе со мной? И мы решим давешний спор? - низкий голос Рауля звучал с издевкой и вызвал у старшего улыбку.
- Предпочитаю решать все споры в менее удручающем месте. Может быть, ты согласишься хоть в этом со мной и мы уйдем отсюда, освободив этого услужливого дознавателя от своего общества?
    Рауль усмехнулся, выходя из камеры и бросая угрюмый взгляд на все еще удерживающего дверь дознатчика. Тем временем, Виктуар развернулся и молча пошел к выходу, слыша за спиной шаги брата. Этого было более чем достаточно, чтобы уже не оглядываться. Лишь перед самым выходом, он остановился и дождавшись когда Рауль станет рядом, обратился к сопровождающему его дознатчику:
- Я могу быть уверен, что в бумагах все будет указано правильно. Но желаю здесь и сейчас взглянуть еще раз на запись об освобождении Рауля де Барна из под стражи за неимением доказательств его вины.
- Может быть, вы и подпись свою поставите, чтобы было видно по чьему требованию…
- Слову, - придирчиво поправил маркиз.
- Был освобожден….
- Невинно арестованный Рауль де Барна, - опять перебил сибовца маркиз. – Кажется, вы превысили свои полномочия, когда арестовывали моего брата. Еще раз убедительно повторяю: мне нужен ваш непосредственный шеф - Рейнхард Дресслер. Мы пообщаемся с ним на тему подобных превышенных полномочий, просто чтобы я тоже был в курсе ваших… действий.
    Он поднял руку, останавливая возможный протест по поводу того, кто может приказывать здесь:
- Книгу и запись об освобождении, милейший.
    Когда Виктуар получил требуемое, он внимательно прочитал все, улыбнулся и, пропуская брата вперед, негромко сказал:
- Я не прощаюсь с вами пока.

    Выйдя на улицу, братья не обменялись ни словом, пока вскакивали на ожидающих их коней. Виктуар чуть оглянулся на стены тюрьмы, а потом неторопливо тронул коня. Размеренным шагом они поехали по улице города, двигаясь по направлению к отчему дому.
- Есть соображения кто это сделал? – неожиданно нарушил молчание старший.
- Разумеется.
Виктуар ухмыльнулся недобро, оглянувшись:
- Не испепели, братец. Если бы мне пришло в голову упечь тебя за решетку, поверь, я бы устроил это так, чтобы ни малейшее подозрение на меня не упало. Да и освобождать не спешил бы.
- Что с того? Мне рассыпаться в хвалебных речах твоей изворотливости? – голос Рауля явно не согревал.
- Не стоит. Прибереги для того, кто действительно будет этого достоин, - Виктуар остановился, поворачивая коня. – А теперь на прямую, любезный брат, по твоим речам я понял, что подозрения у тебя есть. У меня – пока нет. Поэтому или тебе нужна моя помощь, или я на этом умываю руки?
- Я справлюсь сам, - набычившись, ответил Рауль.
    Виктуар пожал плечами:
- Как хочешь. Возвращаешься к Корресу?
    В ответном взгляде мелькнуло что-то такое, от чего у старшего брата дрогнула рука. Но тут же покровительственная улыбка вновь появилась на его губах:
- Можешь считать вопрос риторическим, - он задумался на пару минут: представить шахматную доску и два противостоящих лагеря было не так уж трудно. И какая в сущности разница в котором из лагерей окажется его любимый брат, если те рано или поздно сойдутся для схватки? – Я тебя не знакомил со своим кадетским приятелем? Ты его должен знать. Эстерад, маркиз Флавио.
- Нужно быть глухим на оба уха, чтобы не знать о нем.
    Виктуар встретился взглядом с братом:
- Быть может, вы нашли бы общие темы для обсуждения, Рауль? Эстерад никогда не славился особой терпимостью к законам, а так как ты нарушил….
    Мрачный и недружелюбный взгляд:
- Мы не так далеко отъехали от тюрьмы, Виктуар.
    Старший вопросительно поднял брови:
- У меня возникло желание вернуться, но по более весомому поводу, чем какой-то малозначащий поклеп. Убийство родного брата – достаточно веский повод для ареста?
    Смех:
- Банальный, особенно учитывая количество наших родственников. Но даже на том свете мне будет претить мысль, что у меня брат – арестованный СИБом преступник. Вряд ли ты настолько меня любишь, чтобы обеспечить до конца своих дней личный призрак, который будет являться к тебе днем и ночью, твердя о глупости и позоре, навлеченном на наше родство твоим поступком. Но мы отвлеклись. Едем?
    Рауль промолчал, лишь кивнув в ответ. И Виктуар сделал приглашающий жест рукой, направляясь к дворцу герцога Флавио. Все дороги всегда вели в Королевский город, где жила самая родовитая и именитая часть древней столицы. Виктуара всегда интересовало это странное расположение, словно схватывающее в кольцо древний остров. Он в очередной раз заметил сам себе, что подобное расположение похоже на многокольцевую осаду. Может быть, их царственный кузен и был тем, кого осаждали. Войдя под сень дома Флавио, оба брата огляделись, пока дворецкий ходил приглашать маркиза в приемный кабинет. Изысканная обстановка, ничего лишнего. Виктуар отмечая, что дом словно обволакивает уютом и вниманием. Он насторожился, услышав знакомый с давних пор голос:
- Сколько лет, Виктуар! Какими судьбами или чем там угодно – вы оказались в нашем скромном жилище? – Эстерад стоял на пороге комнаты, улыбаясь слишком ярко.
- Не скромничайте, Страд. Вам это никогда не шло, - склонился в приветствии наследник рода Барна и тут же указал на своего брата. – Вы знакомы, но я решил вас познакомить более близко. Рауль де Барна… мой кровный брат.
    Страд усмехнулся, склоняясь в ответ и приглашая сесть:
- О любви в вашем роду ходят многочисленные сплетни….
- Как и о нежных чувствах, которые имеют место быть в вашей семье, Эстерад. Право, эти сплетни всегда из мухи сделают слона. Прошу прощения, друг мой, но мне пора идти. Надеюсь, что вы найдете о чем поговорить и без меня. Рауль, всего хорошего. Я передам от твоего имени наилучшие пожелания нашему отцу.
    Брат ответил вежливым кивком:
- Всего доброго, Виктуар. Я твой должник, - нехорошая улыбка скривила губы второго сына канцлера.
- Сочтемся, - легко согласился Виктуар. – До свидания, Страд.
    Откланявшись, маркиз де Барна покинул дом герцога Флавио.

14 число месяца Полотна.
Рунн. Особняк Барна.

    Вернувшись в родительский дом, Виктуар стремительно прошел через прихожую, кидая слуге шпагу и сдергивая на ходу перчатки.
- Где мой отец?
- Его светлость в кабинете. Но он просил не беспокоить!
    Молодой человек остановился на миг и, почти не глядя, кинул перчатки в лицо слуге:
- Все верно. Не беспокойте нас.
    У дверей кабинета он остановился и поправил легкую накидку, сдувая те самые невидимые пылинки, прежде чем войти к отцу.
- Не помешаю, ваша светлость? – маркиз бесшумно закрыл за собой дверь, улыбаясь герцогу де Барна, поднявшему на него глаза.
- Откуда у тебя привычка спрашивать уже после того, как ты что-то сделал, Виктуар? – герцог кивнул, привечая сына, и указал на кресло возле стола.
    Его старший отпрыск удобно расположился в указанном кресле, перекрещивая перед собой ноги и откидываясь на спинку. Плечи его поднялись и тут же расслабились.
- Думаю от вас, папа. Матушка столько раз рассказывала, как вы завоевывали ее сердце, что, кажется, я запомнил уже наизусть и тех поклонников, которым ставили свечи в ряд, и ту башню откуда вы ее спасали. Единственное, что осталось для меня загадкой – как обломки башни, которая рухнула когда вы оттуда выбегали с матушкой на руках, не засыпали вас.
    Красный герцог коротко рассмеялся:
- Меня хранит святая сила, - он помолчал, складывая бумаги и убирая их в бордовую папку. – Любопытные истории ты рассказываешь, прежде чем перейти к делу.
    Бирюзовый, спокойный взгляд невозмутимо встретил испытующий взор отца, который удовлетворенно кивнул:
- Рауль свободен и ты доволен собой?
- Отнюдь. Все что мне рассказали – мало успокаивает, ваша светлость, - Виктуар сжато передал суть беседы с прознатчиком СИБа.
    Герцог склонил голову, размышляя. Несколько минут прошло в абсолютной тишине. Виктуар встал, проходя к небольшому столику, где задумчиво выбрал вино и вернулся с ним к столу. Его отец жестом выразил согласие и принял бокал из рук сына. Себе Виктуар тоже налил вина, вновь удобно устраиваясь в кресле. Наконец, Красный герцог прервал молчание:
- Хорошо. Лучше последи за этим делом. Здесь может быть как мелкая игра, так и достаточно крупная интрига, - небольшой глоток и тихий голос снова зазвучал. – Впрочем, я не исключаю, что все это…
    Канцлер снова улыбнулся, глядя на сверкнувший в ответ взгляд сына:
- Лишь игры моих детей. Вижу, ты не отрицаешь этого.
- Это было бы глупо с моей стороны. Не хочу лишать себя мыслей о том, что ты столь хорошо обо мне думаешь, отец, - он поднялся, отсалютовав бокалом вина и осушив его. – Доброй ночи.
- Доброй ночи, Виктуар.

[Эстерад Флавио]

14 число месяца Полотна

Музыка: Blackmore’s Night, Home again.

Снова Рунн, любимый мой город. Снова дом, обжитый и привычный.
Явившись туда утром, после табора, я падал от усталости. Веселились всю ночь; Лианну быстро начало клонить ко сну, но я еще долго танцевал то с кузиной, то с многочисленными юными родственницами тетушки. Хоть я и гаже – белокожий, однако ж вроде как свой.
Весь год перед ИКК я провел с этим самым табором – я и Дис. Отец решил, что это будет для меня неплохой школой, а я был только рад. За этот год я многое приобрел – в частности, искоренил в зародыше презрение к незнатным людям… ну и еще здорово научился плутовать в карты – так, как я, среди знати мало кто умеет: школа не та, да и практикуюсь я часто. Не ради денег, нет! Просто, во-первых смешно смотреть на проигравшихся дураков, а во-вторых, отличный задел для дуэли.
Так что я по большому счету знал тут всех… хотя не сказал бы, что все знали меня.
Натанцевавшись, я еще ради удовольствия проиграл немного денег старым знакомым, а потом вместе с Дисом долго метали ножи, соревнуясь с братьями Лойко и Антуаном.
Мои ребята тоже развлекались, как могли. Уверен, у многих ромалэ ручки стали такие позолоченные, что от земли не оторвешь. Было совершенно понятно, что более или менее трезвыми уйдем только мы с Дисом.
И ведь так и случилось!
Поспав пару часов в какой-то пустующей кибитке, я двинулся в город, оставив моих бойцов спать дальше. Дис тоже остался в таборе – охранять Лианну: девочка слишком драгоценна, чтобы оставлять ее на волю судьбы.
В первую очередь, конечно, это была моя жена. Анна всегда встречала меня сама, наплевав на этикет. Да еще смотрит всегда на меня, будто не чаяла живым увидеть.
Так и сейчас… какие же у нее глаза! Можно видеть в них, как грусть сменяется радостью; возникает полное ощущение, что без тебя он мучительно тосковала, а сейчас абсолютно счастлива.
И как же больно, когда, смотря в ее прекрасные глаза, ты думаешь о других – ярко-желтых…
Ставки сделаны, граница преодолена, и разум отправился отдохнуть к морю. Ничего нельзя сделать, если, целуя жену, вспоминаешь о единственном поцелуе в комнате экилонского постоялого двора. Если пепельные волосы кажутся тебе сияющими, будто солнечные лучи. Если не можешь не думать о девушке, которая все еще спит в кибитке в таборе. И в особенности – если не хочешь не думать о ней.
Анна, милая моя девочка, как же мне жаль тебя… Но - ничего не сделаешь, ведь никто не властен над душами.
…Помимо Аннет, дома меня ожидал отец.
Папа был благодушен – только что он окончательно решил устроить флавийский ужин, причем смотреть за приготовлением пищи он собирался лично – что означало для поваров полное право на включение в список мучеников. Да, кулинария была его вторым после политики любимым делом.
Нельзя сказать, что семья собралась в полном составе – не было Элы, да и Радэ была бы тут к месту, однако же повод посидеть был: с отцом мы не виделись уже с полгода.
С отцом мы разговаривали недолго, отложив дела на «после ужина». Было понятно, что без его поддержки моя маленькая авантюра нежизнеспособна, но вот на каком этапе к папе стоит обратиться – не знаю… Ох, как же много неясностей…

***
Через весьма непродолжительное время, проведенное мной в разговорах с Аннет,  Лодовико объявил, что меня очень хотят видеть двое благородных господ. Это оказались Виктуар и Рауль Барна.
Виктуар – еще один мой блестящий сокурсник. Ум его всегда был более изворотлив, чем мой разгильдяйский разум, и уж это-то весило больше моего превосходства в фехтовальном зале. Я его уважал; да я их почти всех уважал, кроме дубины Торнхейма.
Викт, как бы это ни было удивительно, попросил о помощи. Его брат, небезызвестный мне Рауль «Палаш», был кем-то подведен под Монтристид; зная мое пренебрежительное отношение к морали и правосудию, Виктуар и решил его на меня повесить. Ну, а мне не трудно…
…-Ну, рассказывай, Рауль.
-Все началось с того, что я и Клод де Триста разговорились на фехтовальной площадке…

***
…А потом Викт меня вытащил и привел к тебе, - закончил Рауль.
-Ладно, - я подпер голову кулаком, - подумаем. Значит так, ты из этого дома никуда не выйдешь. Жить будешь в комнате для гостей. Насчет еды и прочих бытовых мелочей обратишься к Лодовико, дворецкому. Чувствуй себя как дома, кстати.
По твоему делу – во-первых, завтра я возьму пару ребят и без суда допрошу капитана Клода: он не отбудет к месту службы, не напраздновавшись – полагает, дурень, что все кончено.
Далее, я разберусь со свидетелями… и суну кое-что судьям. Впрочем, нет, это подождет.
Пускай даже тебя пока поищут… а я пока порою исходя из сведений от Клода.
Кому, кстати, поручили твое дело?
-Вроде бы Дресслеру… - нахмурился Рауль.
-Отлично, я его знаю, есть общие знакомые. Знаешь, это даже хорошо – он берет взятки, но немножко странно: никогда не станет заминать дело, но может взять его на тщательный контроль, если заплатишь. Ну, потом намекну на это Викту – он как-то солиднее, - я рассмеялся.
-А я, значит, так и буду ту сидеть? – Палаш даже приподнялся со старинного кресла.
-Сиди. Дольше проживешь…
Убеждать его дальше я не смог – Лодовико объявил «Его Светлости герцога Евгения Флавио ужин»…

[Фридрих Карл фон Хирш]

В ночь на 14 месяца Полотна.
Барна.

В доме спали уже даже кошки, когда в каминной зале сошлись двое. Князь Торнхейм и барон Хирш. Огонь почти потух, а они все молчали. Наконец, Хирш подкинул еще одно полено и огонь неверными бликами чуть ярче озарил комнату. Торнхейм отложил в сторону неизменно полируемый им меч.
- Готфрид, ты веришь Теодорусу?
- Кардиналу? - мрачно уточнил князь. - Верю. Умный малый, не дурак.
- Он умный. И… хитрый. Как все церковники.
- Умный. Хитрый. - Согласился Торнхейм. - Если бы он был не умный, его бы кардиналом не выбрали, я так думаю.
Хирш чуть усмехнулся:
- Я думаю: он хочет не того, о чем думаешь ты.
- О чем же я думаю? И чего он хочет?
- Он хочет чего-то своего. Что ему было нужно от тебя и Альбрехта?
- Он поедет с нами в Рунн. - Князь потянулся к рукояти меча, но одумался и помрачнел. - Думаешь, тут что-то не так? Он вроде за нас.
- Он, прежде всего, за себя. Что ему нужно в Рунне?
- Будет говорить с герцогом Иберо. - Торнхейм напрягся, вспоминая. - Альбрехт хочет, чтобы мы уничтожили всех еретиков, кардинал обещал помочь.
- Иберо на трон... Нужна ли им война? Стать другом будущего Императора... Теодорусу нужна власть. Она нужна всем. - Хирш говорил тихо, рассуждая вслух. - Иберо не согласятся на войну. Пусть даже с еретиками.
- Хороший еретик - мертвый еретик. - Подытожил Торнхейм. - Если Иберо не будут бить еретиков, еретики будут бить Иберо. Иначе быть не может. Война будет, я чувствую это.
- У Иберо есть дочь. У тебя есть сын.
- Их надо женить. - Согласился Торнхейм. - Но Диего уже обещали Клару.
- Клару? - Хирш замер. - Он молод. Богат. Он Иберо. Она согласна?
Торнхейм рассмеялся.
- Куда она денется.
Хирш нагнулся, подкидывая еще одно полено в камин. Что давало ему счастливую возможность скрыть свои чувства.
- Этот брак то, что нужно. Но если она упрется? Хотя... Диего кажется красив? Я слышал о нем только хорошее. Он не будет обижать ее.
- Диего - славный малый. - Согласился князь. - Говорят, он храбро сражался в Новой Иберии. Иберо - наши друзья, - добавил он чуть позже. - А брак - это крепкий союз.
- Да. Но не верь Теодорусу и предостереги Диего. Это поможет вам стать ближе. – Фридрих Карл взглянул на сюзерена. Он уже полностью владел собой.
- Ты зря беспокоишься. - Махнул тот рукой. - Этот старик безобиден, ему скоро помирать уже.
- Он еще переживет наших детей.
Торнхейм пожал плечами и все-таки схватил свой меч - повертел им, сделал пару выпадов в пустоту и поставил обратно.
- Что-то ты подозрителен больно.
Хирш усмехнулся.
- Мы едем туда, где мало кому можно доверять. Но Брамеру нужна дружба Иберо.
- Верно. - Торнхейм кивнул. - Поэтому нам надо наточить мечи поострее, выпить пива побольше и не забивать голову глупостями.
- Надеюсь, что пиво будет брамерским, и пить мы будем его вместе с Иберо.
- Обязательно. Напоим их пивом до икоты, и заживем долго и счастливо.
Хирш улыбнулся.
- Завтра в дорогу. Надеюсь, в Рунне найдется брамерское темное.
- Думаешь, может не быть? - Торнхейм нахмурился.
- Кто знает, что они там пьют?
- Да уж. - Торнхейм вздохнул. - Ладно, у меня есть с собой бочонок.
Оба замолчали. Барон еще какое-то время смотрел, как причудливо играют блики от огня на мече его сюзерена. А меж бровей у него залегла глубокая складка. Все, что было сказано, надо было обдумать. А кое-что и пережить…


Фридрих Карл бросил плащ на кровать. И почти с ненавистью посмотрел на постель. С последнего времени Клара стала не только часто попадаться ему на глаза, но и посещать его сны. Порой они были слишком приятными, и пробуждение тогда было мучительным. Порой во сне она смеялась ему в лицо в ответ на слова любви. Но это были только сны. А теперь… Клара – невеста. Вдруг узкие ладони легли на плечи задумавшегося барона. Он вздрогнул.
- Фридрих…
Это не могло быть реальностью. Он попытался повернуться, но его остановили ее слова:
- Нет. Не поворачивайся. Я… иначе… я не смогу сказать. Я… люблю… вас… тебя.
Сердце в груди Хирша дало сбой. Это был бред. Иллюзия. Сон. Но такой желанный! Он бережно и осторожно снял узкие ладони со своих плеч. Повернулся к ней. Это была ОНА. Не мыслимо! Не возможно! Какое-то временя они смотрели глаза в глаза друг другу. На щеке Хирша дернулся нерв.
- Клариссия…
Ее ладонь легла на его губы.
- Не говори ничего. Поцелуй меня.
Ее руки легли на его плечи. Клара откинула голову и прикрыла глаза. Невольно словно сами по себе его руки обняли девушку.
- Клара… Ты играешь с огнем. – Голос подвел его. – Я прошу…
- Я тоже. Всего один поцелуй. Неужели для вас так сложно? Ну же? Будьте мужчиной!
Что-то было не так. Дьявольски не так. Зачем? Почему? Холодный ум спорил с горячим сердцем. Но все же он безнадежно проигрывал бой с собой. Его губы почти встретились с ее. Но взгляд Клары. Победный. Полный превосходства. Не любви. Это было более отрезвляющее, чем пощечина. Он резко оттолкнул ее. Даже сильнее чем хотел. Кларисса ударилась спиной о стену. Ее улыбка была язвительной и гордой. Она скрестила руки на груди.
- Фридрих Карл фон Хирш, - в ее устах это звучало как оскорбление, - в ваших жилах кровь или вода?
- Вы солгали, номени, - его голос звучал тихо и устало.
- Вы оскорбили меня.
- Чем? Тем, что не дал вам наделать глупостей? Полно, Клара. Можете считать себя отомщенной.
- Нет. Пока нет.
- Клара. Это… - Он покачал головой. – Бесполезно. Но вы были близки. Очень близки к тому, чтобы… Впрочем какая разница. Я очень устал, номени. Уходите.
Хирш сел на кровать. Даже сейчас ему нужно было усилие, чтоб не смотреть на нее. Он смотрел на свои руки. Усталость навалилась ниоткуда.
- Что мне сделать, чтобы вы ушли? – Его голос звучал глухо. – Бросить вас на кровать? Порвать платье? Изнасиловать? Или… отшлепать, как зарвавшегося ребенка?  Бегите, Клара. Потому что если я сейчас поднимусь – нам всем будет очень плохо. Сначала вам, потом мне.
- Вы! – Клариссия сорвалась на крик. – Я вас ненавижу! Вы не посмеете! Я не ребенок! Я! Не-на-ви-жу!
Громко хлопнула за девушкой дверь.
- А я люблю… Все равно люблю. – Прошептал он ей в след.

[Клара фон Торнхейм]

В ночь на 14 месяца Полотна. Барна.

Я убрала упавшую на глаза прядь волос, закрыла книгу и посмотрела в окно. Так увлеклась чтением, что и не заметила, как ночь окутала свои владения. На улице было совсем темно, луна спряталась за облаками и единственным источником света в комнате были свечи.
Стоило пойти спать пораньше. Путь в Рунн весьма утомителен, и выспаться мне совсем не удавалось с моими ночными прогулками. Я зевнула и решила, наконец, отправить спать. Весь дом уже как несколько часов назад погрузился в глубокий сон, только я словно приведение побрела по коридору. Хорошо, что Рита не такая полуночница как я давно уже легла спать, и не будет донимать меня своей болтовней и расспросами.
Вот и я совсем скоро окажусь в своей теплой и мягонькой кроватке. Я даже мурлыкнула себе под нос от удовольствия.
Я шла по узкому темному коридору к своей комнате, когда вдруг заметила баронессу фон Вейд. Что она тут делает в столь поздний час? Баронесса была недалеко от меня, но похоже не заметила моего присутствия. Хм, она очень странная женщина. Я замедлила шаг.
Она шла быстро, не оглядываясь по сторонам. Я шла следом. Вдруг она резко остановилась перед одной из дверей и огляделась по сторонам. Я во время успела юркнуть за угол. Кажется, она меня не заметила. Эта женщина не внушала мне ни доверия, ни симпатии, и уж тем более не хотелось с ней сталкиваться посреди ночи в коридоре.
Я  выглянула из-за спасительной преграды. Если я ничего не путаю это комната Хирша. Сегодня днем я умудрилась столкнуться с ним нос к носу, когда он выходил оттуда. Баронесса тихо постучала в дверь. Но ей никто не открыл, она толкнула дверь рукой и вошла внутрь.
Интересно, зачем ей ночью понадобился Хирш? И потом, разве она не знает, что уже несколько часов он говорит с моим отцом в каминной зале? Вот глупая.
Спустя мгновение она выбежала из комнаты в коридор, оглянулась и быстрым шагом, пройдя по коридору, скрылась за одной из дверей.
Интересно, что она делала в его комнате? Что-то искала или наоборот? Стоит посмотреть. Я тихонечко прошла по коридору и юркнула в комнату Хирша. Сомнений не было, это его покои. Ночной ветер унес облака и яркая луна заглянула в окна дома. Я медленно огляделась. Вот! Я осторожно подошла к кровати. На подушке лежал шелковый платок с инициалами, пропитанный цветочными ароматами. Зачем она его тут оставила? Наверное, ответ пришел мне в голову намного быстрее, будь я хоть каплей похожа на Риту, и читала любовные романы.
Ночь была тихая, лунные лучи медленно скользили по комнате, спать я уже расхотела и любопытство начало разъедать мою душу.
О Боже, они любовники! Все правильно! Все сходится! Баронесса в надежде, что ее возлюбленный закончил все свои дела вернулся в комнату, но не застав его, оставила свой платок, в качестве намека на свой приход. Непогрешимый барон! Таак. появилась новая сплетня для Риты. Наверняка они без ума друг от друга, и барон, увидев платок, кинется в соседнюю комнату, что бы насладиться ночью с любимой. Тьфу, меня прямо передернуло от этой мысли. Нет, Хирш я испорчу тебе жизнь, и для начала помешаю твоему свиданию. Ведь именно это ты сделал, когда я была на конюшне. Ты выкинул этого мальца за шкирку, а я поступлю по-другому.
Полностью погруженная в свои мысли, я совсем не заметила характерный звук шагов. Тяжелые сапоги отбивали каждый шаг. И мое сердце чуть не остановилось от волнения, когда я вдруг очнулась и поняла, что Хирш идет к себе. Бежать было уже поздно, слишком поздно. Единственное что мне пришло в голову, это прижаться к темной стене и затаится.
Спустя секунду, в комнату вошел барон, он устало бросил плащ на кровать.
Мысли в голове вертелись слишком быстро, так быстро, что я сама не поняла для чего подошла к нему ссади и положила руки на его сильные плечи, мне показалось, что он вздрогнул.  Где-то тихо скрипнула дверь, легкие ели слышные шаги...Она приближалась...
- Фридрих, - тихо произнесла я, еле сдерживая волнение. Мне стало страшно от того, что я делаю. Но с этого мгновения другого пути не было. Он попытался обернуться.
- Нет. Не поворачивайся. Я. иначе... не смогу... сказать. Я. люблю. вас. тебя.
Звук шагов. Легкий шорох. Совсем рядом, почти у двери...
- Клариссия, - произнес Хирш, наконец, повернувшись ко мне.
Я остановила его слова ладонью. Пусть молчит.
Но все вышло, так как я и думала. Дверь в комнату не закрылась, и я отчетливо видела в дверной проем Ее лицо, лицо баронессы фон Вейд. Заслышав шаги любимого, она не выдержала и решила сама наведаться в его комнату. Сделав сюрприз. Но сюрприз ждал ее. Я нежно обнимала Хирша за плечи и смотрела в его глаза, иногда поглядывая на дверь за его спиной. Казалось, что баронессу от изумления хватит удар: ее рот широко раскрылся, глаза размером с плошки сверкали, то ли от боли измены, то ли от ярости, что так быстро пожирает разум.
- Не говори ничего. Поцелуй меня.
Этой фразы было достаточно, что бы разъяренная женщина бросилась прочь. Вот интересно посмотреть, что она устроит ему завтра. Он поплатиться за свое вторжение в мою жизнь! Я была довольна своей выходкой, и надо было это как-то красиво закончить... чтобы не вызвать лишних подозрений.
- Клара. Ты играешь с огнем... Я прошу.
- Я тоже. Всего один поцелуй. Неужели для вас так сложно? Ну же? Будьте мужчиной!
Я гордо улыбнулась, победа была уже в моих руках. Можно было продолжать игру дальше.
- Фридрих Карл фон Хирш, в ваших жилах кровь или вода?
Он с неожиданной силой оттолкнул меня. Но победа все равно уже была моей.
- Вы солгали, номени, - его голос звучал тихо и устало.
Он раскрыл меня, что ж это было не трудно, мне не доводилось любить. Никогда и Никого. Я никогда не произносила слов любви и не умела быть нежной. Но в моих планах не было мысли заставить поверить мне. И я раскрыла карты.
- Вы оскорбили меня.
- Чем? Тем, что не дал вам наделать глупостей? Полно, Клара. Можете считать себя отомщенной.
- Нет. Пока нет.
- Клара. Это. - Он покачал головой. . Бесполезно. Но вы были близки. Очень близки к тому, чтобы. Впрочем какая разница. Я очень устал, номени. Уходите.
Эта свинья каждым словом оскорбляла меня. Кто он такой командовать и указывать что делать!
Хирш сел на кровать.
- Что мне сделать, чтобы вы ушли? - Его голос звучал глухо. - Бросить вас на кровать? Порвать платье? Изнасиловать? Или отшлепать, как зарвавшегося ребенка?  Бегите, Клара. Потому что если я сейчас поднимусь - нам всем будет очень плохо. Сначала вам, потом мне.
Мое сердце екнуло от неожиданности. Неужели он способен что-то такое сделать? Нет! Он не посмеет!
- Вы! Я вас ненавижу! Вы не посмеете! Я не ребенок! Я! Не-на-ви-жу!
Я громко хлопнула дверью. Все, спать. Я слишком устала.

[Электра Флавио]

14 число месяца Полотна.

Музыка: Lilly was here – убейте не помню исполнителя.

За прошедшие дни мы с девчонками чуть получше узнали друг друга и, в целом, подружились. Разумеется, главную роль в этом играли искрометные сестренки Фьер: вместе они создавали ураган, и нас, оказавшихся в эпицентре, естественным образом притягивало друг к другу.
Кроме того… Кроме того, достаточно просто подружиться с человеком, эмоции которого тебе совершенно ясны. Да, вы можете сказать, что это… нечестно… Но! Я с этим родилась, и это для меня естественно. И только мне тут попробуйте сказать, что сами отказались бы от такого! Не поверю ведь…
А жизнь шла… Где-то далеко… За темными елями и вековечными дубами, за оврагами лесными да полянами стылыми лежал город Рунн, в котором, будто в закопченном ведьминском котле, вскипало что-то… что-то неизвестное. Флавио… Нортми… Барна… Фьеры… Они не останутся в стороне – но мы, представительницы этих родов, сидим в стороне. Никола Нортми был заключен в застенок – освобожден ли он? Рауль Барна оказался в Монтристиде – выпустили ли его? Эстерад Флавио вообще уехал невесть куда – вернулся ли он? Ну а семья Фьеров традиционно ждет любых событий…
Так что совсем, совсем не удивлена я была, узнав, что Марина, Рони и Каэ намереваются съездить в Рунн за новостями. О, нет, господа, удивлена я была, узнав, что Анриэтта намерена составить им компанию.
Ну и ладно! Вернутся к вечеру девочки – ситуация станет как-то яснее. А я… не знаю… как-то мне не очень хочется в мужском обличии преодолевать путь до города. Да и плохой из меня мальчик. Нетрадиционный.
Анжи тоже осталась; ее все продолжала мучить тоска, с которой мы все не могли ничего поделать. Все так же она просыпалась бледная, с широко раскрытыми глазами, омытая черными волнами страха. Мне было больно смотреть на нее в таком состоянии, но ничего, ничего я не могла поделать.
Девушки уехали, заняв под благородное дело побега карету, несколько лошадей и некоторое количество мужской одежды. В оной они выглядели так, что я внутренне облизывалась, кстати. Ну да ладно… Мы сооовсем по другому адресу – Анжелика осталась.
Эх, конечно, ничего в ближайшее время у нас не выйдет – девочка слишком зажата. Ну, зато я смогу хоть немного ее повеселить, отвлечь от грустных мыслей.
День проходил… нормально. Мы мило болтали – кстати, она еще и умна… Однако все же она была в легкой грусти.
-Ну что такое? – заметив это, я села рядом с ней и склонилась к совершенной формы уху.
-Эла… Ну, я так уже не могу! Ночь за ночью, ночь а ночью – эти сны, – страх уже начал проникать в ее душу.
-Ну, ну… Спокойно! Как-то же можно от этого избавиться, - я пожала плечами, - Девочки скоро вернутся, все расскажут, ты и успокоишься.
-Так это когда будет-то? – Анжелика тяжело вздохнула, - Вот что ты делаешь, когда снятся кошмары?
-А мне они не снятся! – я улыбнулась, - Вот брата моего иногда мучают. Так он говорит, что надо просто расслабиться накануне, подумать о чем-нибудь приятном…
-Эла, посиди со мной еще…
***

Мы сидели у камина…
-Холодно там, наверно, - девушка вслушивается в гудящий в каминной трубе ветер.
-Да… То ли дело у нас… У нас ведь, почитай, и зимы нет…
-Ой, расскажи! Я хочу… послушать…
Я была рада развлечь девушку.
-Ну, сейчас у нас дожди… Мелкие, что виснут над землей, словно прозрачный туман… Представляешь, еще полмесяца – и они станут теплыми. Мне так нравится ходить под такими дождями…
А море сейчас серое и совсем неласковое. Вот летом оно бывает и голубым, и зеленым… Иногда – прямо как твои глаза… И еще оно такое теплое… Стоит только войти в воду – и кажется, будто тебя обнимает кто-то большой и добрый. А еще я маленькая очень любила ракушки на берегу собирать – они тоже очень красивые бывают… как-нибудь подарю вам всем по одной… а тебе – самую красивую.
Улыбка. И – ответная украсила губы Анжи.
-Да и вдали от моря хорошо – у нас ведь не пашут. У нас там деревьев фруктовых – леса просто. Знаешь, какое это чудо, когда поднимаешься на башню – и куда не посмотришь – яблони цветут. Будто ты попала в рай и сверху глядишь на облака…
Или когда абрикосовые деревья цветут… или, самое лучшее, вишни… Как-то раз, когда мне было двенадцать, мой брат меня осыпал лепестками вишни со стены… Тогда был легкий такой ветерок, и все их на меня точно-точно снесло – будто сама цветущей вишней стала…
А осенью – просто хорошо сидеть где-нибудь с книжкой и смотреть за окна. Знаешь, когда я была маленькой, то обожала сидеть на подоконниках… Но у нас и так очень удобная библиотека в Стигге. Там – все есть, просто – все. А вокруг – листья. Красные, не желтые. Будто кругом стальные леса, заржавевшие под осенними дождями…
Анжелика внезапно бросила на меня очень, очень внимательный взгляд… Однако я не придала этому значения.
-…Или зима… Редко-редко снег выпадает. Небо серое… На море – шторма… Ветры холодные… Но – я люблю прогуливаться во время ветров. Чтоб не гладили мягко кожу, а били – будто пощечинами… Странная я, да?
Анжелика, будто стряхнув сон, посмотрела на меня… как-то вдруг очень тепло.
-Не странная. Не странная, а очень хорошая…

[Дирок дэ Ла Прад]

14 число месяца Полотна.
Королевский Рунн.

      Проснувшись, Дирок легко коснулся волос лежащей на его груди женщины и улыбнулся, посмотрев в окно. Вчерашний вечер закончился неожиданной встречей, которая, правда, удержала его еще на некоторое время вдали от отчего дома в столице. Женщина на его груди полусонно пробормотала что-то и тан Алиера потянулся к маленькому столику, что стоял у кровати, и срывая две сочные ягоды винограда лежащего на широком блюде.
- Ты уже проснулся? Тебе пора?
- Это мне нужно спросить у тебя, Валла. Но ответ – какой бы он ни был – подождет. Отведай лучше эти ягоды.
      Женщина приподнялась, осторожно беря губами протянутое ей на ладони угощение. Молодой тан следил за каждым ее движением, чтобы привстав в свою очередь коснутся губами округлого подбородка, по которому сладким искушением тек виноградный сок.
- Ты соблазнитель, - едва слышно простонал женский голос, еще не очнувшийся от глубокого сна.
- Я?! – искренне поразился юноша. – Боги – свидетели! Это не я, а ты так сладостна!
      Руки опять переплелись на его плечах:
- Фосса вернется лишь к вечеру. Еще есть время. Я так рада, что повстречала вчера тебя.
- Свою радость я не смогу описать. Лучше не будем терять время, Валла.

      ... Лежа головой на животе возлюбленной, Дирок чуть слышно напевал какую-то мелодию, оглядывая комнату, которую он до сего момента не удосужился осмотреть: «А зря.. зря.. Мало ли какие пути для отступления понадобятся».
- Неплохой дом, - пробормотал он, поворачивая голову и целуя женскую ладонь, которая в задумчивости ласкала его кудри.
- Заслуга моего мужа, милый.
      Дирок поднял бровь:
- Вот как?! - с невыразимой иронией, мурлыкнул он.
      Ласковая рука отвесила ему шутливый подзатыльник:
- Не в этом смысле, плутишка!
- Валла, я даже и не усомнился в тебе. Куда ему бегать по другим, когда у него есть ты.
- Льстец.
- Ничуть! Ты прекрасно знаешь мое к тебе трепетное отношение.. А моя благодарная память никогда не даст мне соврать.
      Светло-карие глаза женщины затуманились:
- Даа.. это было чудесное время, плутишка. Совсем еще юнец, ты уже тогда покорял женские сердца улыбкой, песнями, нежными словами..
      Зеленые глаза юноши с чувством восхищения и обожания посмотрели на эту зрелую, но на диво красивую женщину:
- Не забывай кто меня научил так многому, Валла.
- Что?! Да я просто была твоей первой жертвой, Дирок!
- Настолько обворожительной, что я не смог тебе противится.. И ты соблазнила меня! - шутливо погрозил ей юноша.
      Женщина фыркнула, а затем звонко и неудержимо рассмеялась. Ей вторил беззаботный хохот Дирока.
- Я старею. Скоро балы и увеселения перестанут приносить свою радость. Мне будет невыразимо скучно находится на них. Разве что искать выгодные партии для своих детей. Время неумолимо к женщинам, - неожиданно и грустно заговорила она.
      Тан Алиера поднялся, подхватывая свою одежду и на миг остановился: солнце уже клонилось к закату. Он обернулся, чтобы встретится взглядом с светло-карими глазами своей возлюбленной. Стоял и смотрел, пока она не улыбнулась, поднимаясь за ним следом, чтобы обнять, прижаться и крепко поцеловать в губы. Отбросив прочь одежду, Дирок ответил на поцелуй, зарываясь пальцами в густые, рассыпавшиеся волосы и тихо прошептал:
- Ты навсегда останешься – особенной женщиной. Желаннейшей и прекраснейшей.
- Тебе пора, плутишка, - как-то невыразимо спокойно и счастливо, ответила она.
      Он еще раз поцеловал ее и отступил:
- Накинь на себя что-нибудь, Валла, иначе я не уйду….

      По какому-то странному желанию, он вновь не пошел домой, направляясь к особняку, возле которого всего день назад повстречал маленькую принцессу городских улиц. Дирок не мог ответить сам себе, но почему-то сейчас ему хотелось убедится, что девочка жива. Еще издали он увидел, что она сидит по прежнему на мостовой. Вот только нога ее была неуклюже забинтована, да рядом с ней копошилось еще двое детей постарше. Где-то в груди задержалось дыхание. Он быстро приблизился и вновь, как при первой их встрече опустился на колено. Маленькая нищенка вздрогнула и было дернулась прочь, но узнав кто перед ней, прохрипела что-то маловразумительное.
- Привет тебе, принцесса улицы, - негромко сказал он.
      Двое сидящих рядом детей, насупившись, уставились на него:
- Чо пришел? – буркнула в ответ Прю. – Опять горланить будешь? Ну пой. Мне понравилось.
      Хриплый смех сорвался с потрескавшихся губ. Дирок покачал головой:
- Нет, ваше высочество. Мне не до песен сейчас. Я вижу, что у вас были неприятности и мне хочется помочь.
      Девочка дышала очень тяжело и вдруг странно исказившееся лицо ее приблизилось к его лицу:
- А чем ты могешь помочь? Ты только языком мелешь, как класры, да поешь, как птаха. Толку от тебя? – по чумазой щеке поползла странная дорожка – видимо слеза, но он не был в этом уверен.
- Не злись, Прю. Я могу помочь тебе вылечить ногу. То, что намотано на ней – только еще хуже сделает. Позволишь? Ведь нельзя, чтобы нога болела всю жизнь.
- А ты чо – лекарь? Чего я тебе верить должна, пинтяк?
      Молодой человек почувствовал, что по какой-то причине ему очень важно, чтобы вот это оборванное, несчастное и чумазое существо – поверило ему. Он поймал ее взгляд и негромко, но со всей данной ему богами убежденностью сказал:
- Нет. Я не лекарь, но если мой корабль попадет в беду, если одному из моих людей будет грозить гибель от раны, похожей на твою – я сделаю все возможное, чтобы спасти его. Мне дороги мои люди. И мне хочется помочь тебе, Прю.
      Кажется слова дошли до ее сознание и она опустила свои разноцветные глаза, смотря на больную ногу. Губы ее скривились, но девочка лишь резко кивнула. Дирок распутал грязную и вонючую тряпку, открывая рану. Пальцы его чутко скользили по голени, едва ощутимо нажали на колено девочки, а потом осторожно повернули ногу из стороны в сторону. Он вздохнул, поднимая на нее взгляд:
- Твои малыши? – получив еще один ответный кивок, он четко отдал приказ. – Пусть принесут воды – чистой. И два деревянных брустка.
- Слыхали? Живо! – рыкнула на малышей нищенка, следя за тем, как он достает холщовый платок и разрывает его на полоски.
      Затем наступила очередь плаща, от которого оторвали внушительный кусок и тоже располосовали на ленты. За это время прибежали маленькие нищие, таща в двух плошках воду. Дирок молча промыл ногу, стараясь особенно хорошо очистить рану чуть ниже колена, которая кровоточила. Покончив с промыванием, он отцепил от пояса флягу с горькой настойкой. Этот ценнейший напиток мог поставить на ноги любого за пять минут и свалить слона своей крепостью. Молодой человек открутил крышку фляги и чуть улыбнулся:
- Стерпишь? Будет больно, но это надо, Прю.
- Давай! – она сжалась и вдруг подняла руку, нахмурившись и посмотрев в его лицо. – Слушь, а за каким класром тебе это запонадобилось? Никто ничего не делает просто так. А вы, пинтяки, тем более. Че тебе от Прю надоть потом?
      Парень пожал плечами и негромко сказал:
- Чтобы ты звала меня по имени. Ну, готова?
      Она сжала губы, то ли не желая его называть так, как ему хотелось, то ли готовясь. Дирок не стал гадать, резко плеснув на рану настойкой. Низкий крик сорвался и разлетелся в дребезги на мостовой.
- Все. Осталось немного.
      И действительно: пока настойка делала свое благое, хоть и болезненное дело, он сноровисто обмотал принесенные по его приказу деревянные брустки лентами от своего плаща, затем осторожно перевязал ногу сначала импровизированной корпией, сделанной из собственного платка, а потом, зафиксировав ее деревяшками, – еще раз и плотно забинтовал.
- Ходить будет трудно, но зато через месяц, а может и быстрее – нога выздоровеет.
- Плащ испортил себе, - не благодаря и не поднимая глаз, пробормотала Прю. – Хороший.
- Да, теперь он никуда не годен. Хотя, может тебе пригодится? И твоим помощникам?
- Откуда знаешь, чо они помогать? – вскинула она глаза.
- Догадался. Ну так что – возьмешь плащ? Он теплый. А мне уже пора.
- Пойдешь к этой фирле, Дирок? – девочка кивнула на дом, где сияли огни, звучала музыка и слышались перекаты мужского смеха.
      Он словно и не заметил, что его впервые назвали по имени, изучающе глядя на дом:
- Думаешь – стоит, Прю?
- Ты рано или поздно все равно к ней приковыляешь. Чё тянуть тогда?
- Верно, Прю! Откуда в тебе такой прозорливый ум? Держи! – он кинул плащ и поправил гитару, направляясь к воротам дома. – До встречи.
- Ага. Покеда, Дирок.
      Уже подойдя к воротам, он обернулся и лукаво подмигнул ей, вызывав ответную, хоть и кривую усмешку. Его пустили не спрашивая имени, просто оглядев пристально с головы до ног – пропустили к дверям дома, где стояли еще двое охранников:
- С кем имеем честь?
- Любопытно. При входе – ни слова, а подходя к дверям – вопросы? – задумчиво изучая их и дверь, перед которой ярко полыхали два факела.
        Словно в ответ на его взгляд, дверь открылась и вышел респектабельный, представительный и важный дворецкий:
- Номен, прошу прощения, но не могли бы вы представится.
- С удовольствием, - усмехнулся молодой человек. – Тан Алиера, Дирок дэ Ла Прад.
      Дворецкий пристально смотрел на него несколько минут, а потом склонился, пропуская вперед. Он прошел, оглядываясь. Дорогие ковры, изысканные канделябры, сверкающие многочисленными огнями свечей, какое-то мгновение ему казалось, что дом не дышит, пока из распахнувшейся перед ним двери не послышался очередной взрыв хохота. Молодой тан прошел, кивнув головой дворецкому, и оглядел все устремленные на него лица. В основном мужские, что было и не удивительно. И лишь одно – женское. Черные глаза смотрели прямо на него, а их обладательница чуть улыбалась. Возле нее находился белобрысый молодчик, которого прервали на какой-то длинной речи и глаза его теперь недовольно сверкали на того, кто помешал ему дорассказать.
- Прошу прощения, Клод. Я только поприветствую нового гостя, - чистый звук ее голоса, поразил его едва ли не больше, чем сама встреча.
      Она скользнула между своими гостями, приближаясь и указывая ему на свободное кресло:
- Ноги никогда не расскажут правды, садитесь прошу. Отдыхайте.
      Дирок улыбнулся, склоняясь:
- Я не устал искать тебя, солнце, - он пристально посмотрел в ее черные омуты, наслаждаясь странной и непонятной их глубиной.
- Да, вы приезжий! – названный Клодом. – Если бы вы были местным, то знали бы, что красавица Элен всегда рада отдать свою страсть тому, кто готов платить.
      Пьяный смех похоже порадовал только его обладателя. Дирок продолжал улыбаться, глядя на красивое лицо, которого казалось не коснулись эти брошенные вслед ей слова. «Привыкла или не слышала их? Кто знает. Но мои слова ты услышишь», - решил он.
- Увы. Я не готов платить за страсть, - вновь черные омуты – манящие и зовущие. – Если я появился здесь, значит я могу и возьму все это не заплатив ни одного империала. И ваши правила меня мало интересуют.
- За все надо платить, - ее чистый голос вновь перекрыл все остальное.
- Равной ценой, Элен, - просто и сразу назвав ее имя, он еще раз поклонился. – Я нашел тебя, солнце. И вернусь еще, если ты не будешь против.
      Удивительные глаза посмотрели в его лицо:
- Двери моего дома открыты для вас, Дирок дэ Ла Прад. Я буду ждать.
- И я вас, солнце, готов ждать, - загадочно усмехнулся он, склоняясь для того, чтобы поцеловать ее руку.
      Он ушел, зная что вернется и улыбаясь этой мысли. Теперь дорога лежала туда, где всегда примут и поймут. Королевский Рунн при всем своем величии был – мал, поразительно мал в сравнении с просторами Алиера или Фроста. Столица поражала красотой, но свободу в нее несли те, кто жил в этих замках, домах, особняках. Дирок шел, насвистывая неприхотливую мелодию и рассматривая особняки Королевского города. Когда перед ним показался родные стены, Дирок прибавил шагу, быстро подходя к высокому забору и ловко взбираясь на него. Расположившись на самом верху, он с мальчишеским восторгом окинул дом, махнул рукой слугам, которые ухмылялись, увидев своего хозяина, который решил даже в собственный дом войти так, как ему привычнее. А молодой тан рассматривал окна и балконы, замечая, что скоро причудливая вязь вьющихся растений укроет это строение, как зеленым покрывалом. Зеленый…. Любимый цвет его сестры. Дирок очень живо представил себе, как Сандра сейчас сидит в одной из комнат и рисует или пьет свое любимое молоко со свежими, ярко-красными ягодами клубники. Юноша улыбнулся и перекинул гитару себе на грудь, устремляя взор куда-то к небесам.

          Каждый имеет право на счастье:
          хромой, слепой,
          заплутавший и злой,
          свернувший в чащу, споткнувшийся на пути.
          А мы все ищем потерянный рай.
          Но кому-то - жизнь, а кому-то - игра.
          И падает в грязь отчаявшийся дойти.

      Песня разливалась в предвечернем воздухе. На балконе мелькнула горничная, чье личико радостно вспыхнуло и она убежала в дом, зовя свою хозяйку: «Майрис Сандра.. Майрис Сандра!!!». Дирок спрыгнул на землю и прислонился к забору, продолжая наблюдать за балконом, на котором спустя короткое время появилась стройная, затянутая в черное платье фигурка, чью голову венчала золотисто-рыжая корона пышных волос. Он улыбнулся, продолжая перебирать пальцами струны и не сводя с нее глаз: Сандра…. Через миг глаза их встретились и прелестное личико Сандры состроило высокомерную гримаску:
- Ну-ка, плутишка-миннизингер, спой мне более веселую песенку, - капризным голосом потребовала она.
      Юноша почтительно поклонился ей, сверкнув глазами:
- А что я получу, сиятельная номени?
- Ты не получишь ничего на таком расстоянии, плутишка, - отрезала Сандра, гордо отворачиваясь от него.
      Она нетерпеливо постукивала туфелькой об пол, ожидая, но ответ раздался прямо за ее спиной – Дирок легко взобрался на балкон родного дома и опять ударил по струнам:

Что щедра земля, как в последний раз?
Я сегодня, любимая, буду с тобой.
Вечер на полях ткал туман для нас.
Я сегодня, любимая, буду с тобой.
Не смотри назад, не беги вперед:
За спиной - закат, за холмом - восход.
Но меж первой звездой и последней звездой
Я сегодня, любимая, буду с тобой...

      Сандра чуть не упала, но наглый певец ловко подхватил ее одной рукой, прижимая к своей груди:
- А на таком расстоянии, о прекрасная?
      Девушка попыталась изобразить гнев, но тут же расхохоталась:
- Рокки, ты не меняешься!
- Да и ты тоже, моя прекрасная сестра, - наклоняясь к ней, чтобы поцеловать бархатистую щеку, ответил юноша.