Рыцари Опции

[Всадник]

Прообразом рыцарей в определенной степени является сословие эквитов (всадников) в Древнем Риме; у франков, в вооруженных силах которых ещё в VII в преобладала пешее войско свободных, конницу составляли дружинники короля (антрустионы).

Рыцарство проявило себя в Священной Римской империи в первую очередь в конфликтах централизованной власти империи с федератами Северной Африки, Италии, Галии и Испании, во время нападения арабов, которые, вместе с перешедшими на их сторону христианскими комитатами Иберийского полуострова, проникли и в Галлию, где они столкнулись с франкским конным строем. В Галлии свободным крестьянам было не под силу нести конную службу в отдаленных походах, и Каролингам для создания конницы пришлось опираться на сеньорат (на господ).

Потребность во всадниках стала вызвала при Карле Мартелле и его сыновьях раздачу церковных земель на условиях прекария. Карл Мартелл раздавал церковные земли своим дружинникам (газиндам) и требовал от них конной службы. Затем на тех же условиях стали раздаваться и коронные земли, как бенефиции. С VIII в. для состояния газиндов появляется имя вассов, вассалов. Свободный, но, по недостатку собственности, неспособный к несению конной службы человек мог, как вассал, получить бенефиции или, как поселенец (Hintersasse) — участок оброчной земли. Наделение оброчной землей преследовало хозяйственные цели, раздача бенефиций — военные. В вассальные отношения становились отчасти свободные люди, отчасти несвободные. Свободный становился вассалом путём коммендации (manibus iunctis se tradit) и приносил своему сеньору присягу на верность (per sacramentum fidelitas promittitur).

В конце VIII в. присяга на верность требуется и от несвободных (servi), которые получали бенефиции или должности (ministeria) или становились вассалами. Карл Великий ещё применял в своих войнах пехоту; Людовик I и Карл II собирали в поход только конницу.

В 865 г. от владельца 12 гуф земли требовалась кольчуга или чешуйчатый панцирь, то есть принадлежности тяжёлой конницы; лёгкая конница должна была являться с копьем, щитом, мечом и луком. Везде ниже панцирных рыцарей свободного состояния (milites) стояли легковооружённые всадники, несвободные по происхождению (vavassores, caballarii). Из оброчного населения можно было подняться в министериалы, получив должность при дворе сеньора, нести службу легковооружённого всадника, а затем, заслужив соответствующий бенефиций, перейти в тяжёлую конницу и стать рыцарем. Таким путём из среды несвободных выделился привилегированный класс дворовых слуг (vassi, servi ministeriales, pueri) при богатых феодалах. С развитием ленной системы министериалы получали лены и привлекались к рыцарской службе.

В Германии министериалы с XI в. составляют особое сословие динстманнов (Dienstmannen), стоявшее выше горожан и свободного сельского населения, тотчас позади свободных рыцарей. Признаком их несвободного состояния являлась невозможность бросить службу по произволу. Преимущества сословия министериалов побуждали свободных, а с середины XII в. — даже знатных добровольно подчиняться сеньорам, на правах министериалов. Это повышало положение класса в общественном мнении. Первое место среди министериалов принадлежало динстманнам короля и духовных князей (Reichsdienstmannen); далее шли министериалы светских князей. Прелаты, не равные князьям, и свободные феодалы не князья держали если и не динстманнов, то все-таки несвободных рыцарей, стоявших ниже министериалов. В южной и западной Германии такие milites (eigene Ritter) встречались даже на службе у тех же динстманнов. В Австрии и Штирии герцогским динстманнам удалось во второй половине XIII в. сравняться с местной знатью (они стали Dienstherren); их место, как динстманны, заняли несвободные рыцари (Eigenmannen). В северной Германии, где князья раздавали лены преимущественно динстманнам, знать с половины XII в. стала массами переходить в министериалы. Право появляться в графском суде и быть шеффенами с середины XIII в. везде признано за динстманнами. В XIV веке совершенно забыто их несвободное происхождение, память о котором до XV в. сохранилась для eigene Ritter. В XII в. рыцари свободные и рыцари-министериалы различались как ordo equestris maior et minor. Переход новых слоев несвободных классов или свободного, но не военного населения в рыцарство был задержан в середине XII в.; с Гогенштауфенов немецкое рыцарство замыкается в наследственное сословие. Постановление Фридриха I от 1156 г. (Constitutio de расе tenenda) запрещало крестьянам носить копье и меч; даже купец не смеет опоясываться мечом, а должен привязывать его к седлу. Эта конституция вводит и понятие о рыцарском происхождении (Ritterbürtigkeit); miles (всадник) имеет право на поединок, если может доказать своё рыцарское происхождение (quod antiquitus cum parentibus suis natione legitimus miles existat). По Саксонскому зерцалу, у истинного рыцаря (von ridderes art) уже отец и дед должны были быть рыцарями. Другая конституция Фридриха I (Constitutio contra incendiarios, 1187—88 гг.) запрещала сыновьям священников, диаконов и крестьян, опоясываться мечом по-рыцарски.

Во Франции знатными людьми считались собственники знатных земель, то есть феодов (fief-terre); вторым признаком знатности сделалось допущение к посвящению в рыцари. Хотя простые люди и попадали иногда в рыцари, но преобладающим правилом было, что в рыцари посвящался владелец лена. Наделённые ленами министериалы, то есть люди несвободных состояний (sergent fieffé, serviens), приравнивались к вавассорам, то есть к низшей знати. Пока владение феодом было главным признаком знатности, горожане и даже крестьяне могли приобретать её простой покупкой ленов. В конце XIII века покупка феодов незнатными людьми была затруднена тяжёлым побором (droit de franc-fief), но в это время в знать можно было попадать и по пожалованию (lettre d’anoblissement) суверена; право пожалования в знать стало привилегией короля.

В Англии право посвящать в рыцари (knight) рано стало прерогативой короны. Генрих III и Эдуард I требовали обязательного посвящения в рыцари от любого ленника, владевшего ежегодным доходом с земли не ниже 20 фунтов. Факт владения цензом взял верх над происхождением лица.

Влияние церкви на военное сословие шло сначала через присягу на верность, затем через присягу земскому или Божьему миру, наконец — через обряд освящения оружия перед вручением его воину при достижении зрелости. «Верность» включает в себя исполнение христианского долга служить Богу, соблюдение государева мира по отношению к церквам, вдовам, сиротам, обязанность блюсти справедливость и т. п. Земский и Божий мир (treuga и pax), скрепляемый присягой, устанавливается государями и соборами. Pax охраняет от насилий все невоенное население — клериков, женщин, купцов, крестьян; treuga ограничивает распри между самими рыцарями.

Уже во времена Тацита вручение оружия молодому германцу в присутствии народного собрания означало признание его совершеннолетним; оружие вручал кто-либо из вождей племени, или отец, или родственник юноши. Карл Великий в 791 г. торжественно опоясал мечом своего 13-летнего сына Людовика, а Людовик, в 838 г. — своего 15-летнего сына Карла. Этот германский обычай лег в основание средневекового посвящения в рыцари, как в члены военного сословия, но был прикрыт римским термином; возведение в рыцари в средневековых латинских текстах обозначалось словами «надеть воинский пояс» (лат. cingulum militare).

Рыцарем долгое время мог быть сделан каждый. Сначала рыцарство давалось, по германской традиции, в 12, 15, 19 лет, но в XIII веке заметно стремление отодвинуть его к совершеннолетию, то есть к 21-му году. Посвящение чаще всего совершалось в праздники Рождества, Пасхи, Вознесения, Пятидесятницы; отсюда вытек обычай «ночной стражи» накануне посвящения (veillée des armes). Каждый рыцарь мог посвящать в рыцари, но чаще всего это делали родственники посвящаемого; сеньоры, короли и императоры стремились утвердить это право исключительно за собой.

В ХI— XII вв. к германскому обычаю вручения оружия прибавились сначала только обряд подвязывания золотых шпор, облачение кольчуги и каски, ванна перед облачением; colée, то есть удар ладонью по шее, вошёл в употребление позднее. К концу обряда рыцарь вспрыгивал, не касаясь стремени, на лошадь, скакал галопом и ударом копья поражал манекены (quintaine), утверждённые на столбах. Иногда сами рыцари обращались за освящением оружия к церкви; таким образом стало проникать в обряд христианское начало.

Под влиянием церкви германский военный обряд становится сначала религиозным, когда церковь только благословляла меч (bénir l’epée, в XII в.), а затем и прямо литургическим, когда церковь сама опоясывает рыцаря мечом (ceindre l’epée, в XIII в.). В древних епископских обрядниках различают Benedictio ensis et armorum (благословение оружия) от Benedictio novi militis (посвящение рыцаря). Древнейшие следы посвящения рыцаря церковью найдены в римской рукописи начала XI в., но затем до XIII в. нет следов Benedictio novi militis; можно думать, что этот обряд возник в Риме и распространился оттуда.

Удар при посвящении в рыцари впервые упоминается в начале XIII века у Ламберта Ардрского (Lambertus Ardensis), в истории графов де Гинь и д’Ардре. Алапа проникла и в церковный обряд Benedictio novi militis. По епископскому обряднику Гильома Дюран, епископ, после обедни, приступает к благословению меча, который обнаженным лежит на жертвеннике; затем епископ берет его и влагает в правую руку будущему рыцарю; наконец, вложив меч в ножны, опоясывает посвященного, со словами: «Accingere gladio tuo super femur etc.» (да будут препоясаны чресла твои мечом); братски целует нового рыцаря и даёт alapa, в виде лёгкого прикосновения рукой; старые рыцари привязывают новому шпоры; все оканчивается вручением знамени.

Рыцарский удар распространялся во Франции с севера. Современники видели в нём испытание смирения. Для несвободных всадников принятие в рыцари было равносильно освобождению, а потому, вероятно, именно при их посвящении и появляется впервые colée — удар, который надо в таком случае сопоставить с римской формой освобождения per vundictam, сохранявшейся до VIII в. (формула отпуска раба на волю в церкви составлена по формуле освобождения per vindictam; в англо-норманнском праве встречается освобождение в народном собрании графства, путём вручения оружия).

В Германии древний обряд при посвящении в рыцари знает только опоясывание мечом при совершеннолетии (Schwertleite); существование «удара» (Ritterschlag) до XIV в. не доказано. Граф Вильгельм Голландский не был ещё посвящен в рыцари, когда в 1247 г. его избрали римским королём.

У Иоганна Беки (около 1350 г.) сохранилось описание его посвящения в рыцари путём удара. Рыцарь должен быть «m. i. l. e. s.», то есть magnanimus (великодушный), ingenuus (свободорождeнный), largifluus (щедрый), egregius (доблестный), strenuus (воинственный). Рыцарской присягой (votum professionis) требуется, между прочим: ежедневно слушать обедню, подвергать жизнь опасности за католическую веру, охранять церкви и духовенство от грабителей, охранять вдов и сирот, избегать несправедливой среды и нечистого заработка, для спасения невинного идти на поединок, посещать турниры только ради воинских упражнений, почтительно служить императору в мирских делах, не отчуждать имперских ленов, жить безупречно перед Господом и людьми.

Распространение в Германии colée могло быть в связи с французским влиянием при Карле IV. Рыцарский удар теперь получал тот, кто уже раньше владел оружием, тогда как в старые времена вручение оружия при совершеннолетии и посвящение в рыцари всегда совпадали. Простое вручение оружия осталось обязательным для каждого воина; торжественное освящение меча, золотые шпоры и «удар» стали признаком принятия воина в рыцарский орден. Молодой человек, получивший оружие, становится оруженосцем (scutarius, Knappe, Knecht, armiger, écyyer). Но так как рыцарство в социальном отношении замкнулось в высший слой военной знати, то из «оруженосцев» попадают в рыцари только сыновья рыцарей (chevalier, Ritter, knight); несвободные, повышаясь и получая тяжёлое рыцарское вооружение, не называются теперь рыцарями, а попадают в среду знати как низший её слой, под тем же именем «оруженосцев», которое сыновья рыцарей (Edelknecht, armiger nobilis) носят временно, перед посвящением в члены ордена. Рыцарство становится не столько учреждением, сколько — по примеру Франции — идеалом для всего военного сословия средних веков. Поэтому не в анналах, а в поэзии ярче всего запечатлелись образы рыцарей.

[Всадник]

Оммаж [франц. hommage, от homme (лат. homo) - человек, в значении вассал], в средневековой Западной Европе одна из церемоний (имевшая символический характер), оформлявшая заключение вассального договора. Оммаж состоял в том, что будущий вассал, коленопреклонённый, безоружный, с непокрытой головой, вкладывал соединённые ладони в руки сеньора с просьбой принять его в вассалы. Сеньор поднимал его, и они обменивались поцелуями. С 8 в. оммаж сочетался с клятвой верности (фуа). До 11 в. связь, устанавливавшаяся между сеньором и вассалом в результате оммажа и фуа, носила преимущественно личный характер. После 11 в. оммаж и фуа, как правило, сопровождались инвеститурой - передачей сеньором вассалу земельного феода (лена).

БСЭ
“Не бывает оммажа без сложенных рук, вложенных в руки сеньора; инвеституры без передачи символического предмета; заключения контракта без жеста, подтверждающего договор”, — утверждает автор новейшего исследования о ритуальном и символическом оформлении вассально-сеньориальных связей.

В данной цитате привлекает внимание представление специалиста по средневековой жестикуляции о невозможности оммажа без сложенных рук. Между тем, несомненно, как формы так и значение приносимого оммажа могли быть гораздо более разнообразны. В самом деле, наиболее хрестоматийная форма принесения оммажа включала в себя заключение сложенных рук вассала в руки сеньора. Подтверждением тому служат как многочисленные упоминания “сложенных рук” в текстах документов, так и богатый иконографический материал. На многих дошедших и хорошо известных изображениях средневекового оммажа вассал (часто коленопреклоненный) протягивает сложенные руки сеньору, который должен сомкнуть на них свои ладони. Таким образом объявляется добровольность поступления вассала на службу (выраженная жестом протянутых рук), взаимность обязательств отражается в объединенном жесте сеньора и вассала, а обещание опеки и покровительства со стороны сеньора передается символическим принятием им рук вассала. Неравное положение сеньора и вассала, а также зависимость последнего от первого часто подчеркивается коленопреклоненной позой поступающего на службу, а сеньор нередко изображается сидящим на возвышении. Тем самым ритуальное оформление оммажа максимально полно отражает черты, характерные для самого заключаемого договора — установление вассально-сеньориальных отношений зависимости, выражающихся в несении вассалом службы сеньору и связанных с взаимными обязательствами.

Такова суть устанавливаемых оммажем отношений, однако, как формы заключения договора, так и сами его функции, могли быть предельно разнообразными. В первую очередь, надо сказать о необыкновенно широком социальном пространстве, в котором практиковались отношения, устанавливаемые оммажем. Оказывается, служба “человека” его сеньору могла выражаться не только в воинских повинностях и обязательствах в среде рыцарства, но и использовалась как форма установления отношений с крестьянином (так называемый hommage servile), могла применяться и для оформления связи зависимости и подчинения в клерикальных сферах.

Многообразию функций оммажа отвечало многообразие его форм. Изображение оммажа совсем не всегда совпадает с вышеописанным “типичным” случаем. Наряду с коленопреклоненным вассалом и сидящим на троне сеньором, мы нередко встречает изображение обоих, стоящих рядом, где лишь жест рук говорит об оммаже. Еще менее унизительным и, очевидно, выражающим стремление смягчить утверждение неравенства был оммаж, выраженный одним лишь поцелуем в губы, при этом сеньор часто заключает вассала в объятия. Эта форма оммажа известна нам и по описаниям, и по изображениям. Вероятно, так часто оформлялся оммаж между людьми, занимающими высокое социальное положение. Да и самый жест рук (в тех случаях, когда он имел место), по-видимому, мог выглядеть по-разному. На эту мысль наводят многие указания в текстах документов на руки без упоминания “сложенных рук”. Подтверждением такого предположения служит и известное нам изображение — барон, стоя на коленях, протягивает одну руку своему сеньору Карлу Великому. Несомненно, такой материал не позволяет говорить о “невозможности оммажа без сложенных рук”.

Изучение специфической жестикуляции, использовавшейся при принесении оммажа, позволяет судить о многозначности устанавливаемых таким путем отношений. По-видимому, невозможно выделить какой-либо универсальный жест, единственно характерный для той или иной формы оммажа. Однако за каждым из известных нам символических жестов, использовавшихся для принесения оммажа, можно увидеть определенный способ подчеркнуть особый смысл устанавливаемых отношений. Мы не можем утверждать, что именно таким, а не другим образом приносился оммаж, например, в рыцарской среде, но можно с достаточной мерой вероятности говорить о жесте, которым выражалось установление отношений между сеньором и его вассалом-воином, то есть, приносилось обещание именно воинской службы. Так же и другие жесты могли применяться в самом широком социальном спектре, не утрачивая своего основного значения — добровольного поступления на службу и установления отношений взаимных обязательств, но при этом подчеркивая конкретный смысл этих обязательств для данного случая. В дальнейшем мы рассмотрим способы жестикуляции, которыми выделялись при принесении оммажа те или иные аспекты устанавливаемой связи, и то, каким образом в этом проявлялась единая сущность отношений, устанавливаемых оммажем.

Итак, под оммажем следует понимать вертикальную вассально-сеньориальную связь, основанную на принципе службы вассала сеньору и взаимности их обязательств. Отношения, устанавливаемые оммажем, были, безусловно, отношениями зависимости. Добровольное поступление на службу являлось одновременно добровольным признанием своей зависимости. В этом смысле показательно, что жест оммажа часто сопровождался устным объявлением себя “человеком” своего сеньора. В ответ на обещание службы и признания вассалом своего зависимого положения сеньор брал на себя обязательство опеки и покровительства. Этим создавалась взаимность связи и устанавливались двусторонние обязательства. Характерной чертой данных отношений являлась также их бессрочность, то есть неограниченность во времени. Оммаж не мог быть принесен в качестве обязательства служить какой-то определенный срок — устанавливались либо пожизненные отношения зависимости, либо даже еще более длительная связь, передававшаяся по наследству.

Таким образом, следует сразу же определить два основополагающие начала в устанавливаемых оммажем отношениях. Одно — добровольное поступление вассала на службу, и, соответственно, несение этой службы, другое — принятие на себя сеньором обязательства защиты и покровительства, непосредственно связанного с опекой и властью, с самими отношениями зависимости и подчинения. То, какой из этих двух главных элементов, составляющих оммаж, оказывался доминирующим для типа устанавливаемых отношений и определяло специфику применявшегося жеста. Обращает на себя внимание широко распространенный жест объятий. И иконографический материал и, особенно, литературные источники насыщены изображениями и описаниями жеста объятий, причем именно сеньор обнимает, как правило, вассала. (Реже нам встречаются взаимные объятия, распространенные в рыцарской среде и, очевидно, связанные с особой этикой рыцарского братства.) Жест заключения в объятия напоминает заключение рук вассала в руки сеньора. Этим выражалось символическое принятие “в себя”, в круг своих подопечных, в “familia”. Сам по себе жест заключения в объятия еще не обязательно обозначал оммаж, вероятно, он мог использоваться и самостоятельно, вне понятия вассальной службы, а лишь с целью оформления сеньориальной опеки и покровительства. Для нас же важно само символическое значение этого жеста — обязательство защиты со стороны сильнейшего, обычно, конечно, подразумевавшее и ответное обязательство — службу. Протянутые руки, одна рука, поданная для объятий тела, или губы для поцелуя символизировали установление взаимных обязательств службы и покровительства.

В чем же заключалась служба зависимого человека и какие формы мог в связи с этим принимать сам оммаж? Еще в первой половине двадцатого века представления о формах зависимости и службы, устанавливаемых оммажем, было расширено благодаря работам Марка Блока и Пето. Особенно значителен вклад Пето в понимание оммажа, он не только обнаружил значительный материал, доказывающий широкую практику отношений устанавливаемых оммажем в невоенной сфере, но и ввел в историографию термин hommage servile, назвав таким образом связь службы и зависимости с людьми низкого происхождения.

Основная часть дошедших описаний подобного “неблагородного” оммажа относится к XII — XIV вв. (на этих примерах основывался, главным образом, Пето), однако, обнаруживаются и гораздо более древние случаи принесения невоинского, часто даже очень унизительного оммажа, использовавшегося для принуждения служить и подчиняться. Известен случай принесения оммажа в IX в. Интересно, что при принесении этого очень жесткого с выраженным “подчинительным” элементом оммажа, упомянуты как символический жест рук (хотя и не сказано, какой именно), так и веревка или ремень, по-видимому, тоже входившая в архаическую форму оммажа. Упоминания о веревке встречаются и в более поздних примерах hommage servile. Медиевист Бутрюш обратил внимание на акт установления отношений зависимости между крестьянином и его господином. Принципиальное отличие этого акта от настоящего оммажа Бутрюш видит в том, что крестьянин как бы передавал себя во владение как вещь (Бутрюш даже называет это подобием traditio), а не устанавливал отношения взаимной связи. Невозможно согласиться с подобным пониманием hommage servile, игнорирующим важнейшее начало данных отношений — фактор службы. Служба, конечно, являлась основой взаимных отношений и обязательств. Однако, в наблюдении Бутрюша для нас интересно другое — верно замеченный специалистом элемент самопередачи, то есть вверение себя господину. Этим, порой доминирующим, в отношениях устанавливаемых оммажем началом, когда человек добровольно передает себя сильнейшему, получая тем самым защиту и покровительство, и объясняется специфическая жестикуляция некоторых форм оммажа. Можно предположить, что в ряде случаев элемент “вверения” выходит на первый план (недаром древнейшее название оммажа — коммендация — восходит к римскому обычаю препоручения чего-то или кого-то старшему и сильнейшему). В одном из известных нам примеров женщину свободного происхождения силой вынудили принести оммаж, чтобы узаконить ее брак с сервом: при описании этого оммажа (интересного еще и тем, что тут женщина приносит оммаж женщине - госпоже) очевидно указан символический жест несложенных рук. Вероятно, это следует объяснить именно тем, что в данном случае устанавливалась, в первую очередь, зависимость — свободная женщина добровольно передавала себя госпоже, а уже это подразумевало дальнейшую службу.

Однако, далеко не всегда при принесении hommage servile служба оказывалась на втором плане. Наоборот, с конца XI в. все чаще и чаще возникают случаи установления отношений службы так называемым homo de corpore. Само выражение homo de corpore получает широчайшее распространение в XII — XIII вв., несомненно обозначая какой-то личный статус. Кто такой homo de corpore, и почему так называется? Homo de corpore — это, в первую очередь, человек, принесший оммаж. В чем специфика оммажа homo de corpore? Почему понадобилось особое выражение для обозначения человека, принесшего этот оммаж? Было ли это новой формой установления отношений? Новы ли для XI — XII вв. сами эти отношения?

Известные нам описания оммажа homo de corpore содержат все основные элементы настоящего оммажа — жест рук (или руки), обещание службы, принятие к себе нового “человека” сеньором. Все это говорит о том, что и в данном случае мы имеем дело с традиционным оммажем, известным с древнейших времен в своих архаичных формах. С чем же связано возникновение нового понятия — homo de corpore — при сохранении этих старых отношений?

По-видимому, с осознанием специфики службы, которую обязуется нести homo de corpore. XI — XII вв. — решающее время в отношении формирования социальных представлений; осознания своего места в обществе отдельными группами, определении своего назначения. В это время оформляются и представления о службе, а значит и об оммаже. С возникновением отдельного рыцарского сословия связаны изменения в трактовке воинского оммажа. К прежней основе — коленопреклоненный вассал подает руки сеньору (возможно, жест сложенных рук восходит к древнему образу плененного противника) — добавляются новые элементы: поцелуй и рукопожатие, говорящие об эволюции отношений сеньора и вассала, об усилении мотива равенства, союзничества, партнерства. В этом же проявляется рыцарская идеология. Оммаж начинает приноситься в непосредственной связи с посвящением в рыцарство, то есть с приобретением личного статуса, связанного более с профессиональной сферой деятельности — военной службой — чем с происхождением. Так характер службы начинает определять саму социальную принадлежность человека той эпохи.

Аналогичный процесс наблюдается и в сфере несения военной службы. Человек низкого звания, принося оммаж и обещая службу, становится homo de corpore. Этим личным статусом объединяются самые различные категории людей, связанные между собой лишь определенным характером обещанной ими службы. Среди тех, кто приносит оммаж homo de corpore мы обнаруживаем и лично зависимых крестьян — таким путем они переходят из жесткой зависимости maienmorte в зависимость, устанавливаемую добровольно, тем самым повышая свой статус. Для других же представителей крестьянства (это хорошо видно на испанском материале), принесение оммажа было вынужденной мерой, становясь homo de corpore они утрачивали часть личной свободы.

Несколько примеров оммажа homo de corpore связаны с поступлением на достаточно ответственную и почетную службу. Речь идет об оммаже мэров небольших селений, принося оммаж они одновременно удостаивались доверия господина, выраженного в формуле fidem dare и жесте рукопожатия.

Итак, служба homo de corpore не обязательно была собственно крестьянским трудом, главное, что это была не воинская служба. И все же, слово corpus в определении характера службы наводит на мысль о противопоставлении физического труда воинской службе. Возможно, само слово de corpore говорит об осознанном разделении двух категорий людей, принесших оммаж — рыцарь-вассал и homo de corpore.

Еще одно наблюдение относится к данному вопросу о сознательном выделении разных видов несения службы. Описание оммажа homo de corpore явственно свидетельствует о том, что здесь жест выражался вложением одной руки “человека” в руку принимающего оммаж. Уже упомянутое нами выше изображение барона, приносящего оммаж Карлу Великому, передает тот же жест. Что же объединяет благородного барона и homo de corpore? Возможно, это следует объяснить тоже характером службы — на разных уровнях, но и мэр и барон обещают исполнять гражданские обязанности, нести невоенную службу. В данном случае барон выступает не в роли рыцаря, а в роли государственного чиновника, что и сближает его со скромным мэром.

Очевидно, всевозможные виды службы могли устанавливаться оммажем. Мы видим, что не только несение военной службы оформлялось актом установления вассально-сеньориальных отношений, но и обещание исполнять определенную физическую работу, а также осуществлять гражданскую службу, связанную с принесением оммажа.

Представление о службе как основе вертикальных связей пронизывает сознание средневекового общества. В этом смысле крайне интересно понятие церковного служения, его взаимосвязь с мирскими вассально-сеньориальными отношениями, и степень осознания клириками своего назначения в служении Богу и (или) сеньору. Вполне вероятно, что ключом к пониманию этого важнейшего вопроса окажется изучение вассально-клерикальной жестикуляции.

С.Б. Кулаева