Рыцари Опции

[Всадник]

Прообразом рыцарей в определенной степени является сословие эквитов (всадников) в Древнем Риме; у франков, в вооруженных силах которых ещё в VII в преобладала пешее войско свободных, конницу составляли дружинники короля (антрустионы).

Рыцарство проявило себя в Священной Римской империи в первую очередь в конфликтах централизованной власти империи с федератами Северной Африки, Италии, Галии и Испании, во время нападения арабов, которые, вместе с перешедшими на их сторону христианскими комитатами Иберийского полуострова, проникли и в Галлию, где они столкнулись с франкским конным строем. В Галлии свободным крестьянам было не под силу нести конную службу в отдаленных походах, и Каролингам для создания конницы пришлось опираться на сеньорат (на господ).

Потребность во всадниках стала вызвала при Карле Мартелле и его сыновьях раздачу церковных земель на условиях прекария. Карл Мартелл раздавал церковные земли своим дружинникам (газиндам) и требовал от них конной службы. Затем на тех же условиях стали раздаваться и коронные земли, как бенефиции. С VIII в. для состояния газиндов появляется имя вассов, вассалов. Свободный, но, по недостатку собственности, неспособный к несению конной службы человек мог, как вассал, получить бенефиции или, как поселенец (Hintersasse) — участок оброчной земли. Наделение оброчной землей преследовало хозяйственные цели, раздача бенефиций — военные. В вассальные отношения становились отчасти свободные люди, отчасти несвободные. Свободный становился вассалом путём коммендации (manibus iunctis se tradit) и приносил своему сеньору присягу на верность (per sacramentum fidelitas promittitur).

В конце VIII в. присяга на верность требуется и от несвободных (servi), которые получали бенефиции или должности (ministeria) или становились вассалами. Карл Великий ещё применял в своих войнах пехоту; Людовик I и Карл II собирали в поход только конницу.

В 865 г. от владельца 12 гуф земли требовалась кольчуга или чешуйчатый панцирь, то есть принадлежности тяжёлой конницы; лёгкая конница должна была являться с копьем, щитом, мечом и луком. Везде ниже панцирных рыцарей свободного состояния (milites) стояли легковооружённые всадники, несвободные по происхождению (vavassores, caballarii). Из оброчного населения можно было подняться в министериалы, получив должность при дворе сеньора, нести службу легковооружённого всадника, а затем, заслужив соответствующий бенефиций, перейти в тяжёлую конницу и стать рыцарем. Таким путём из среды несвободных выделился привилегированный класс дворовых слуг (vassi, servi ministeriales, pueri) при богатых феодалах. С развитием ленной системы министериалы получали лены и привлекались к рыцарской службе.

В Германии министериалы с XI в. составляют особое сословие динстманнов (Dienstmannen), стоявшее выше горожан и свободного сельского населения, тотчас позади свободных рыцарей. Признаком их несвободного состояния являлась невозможность бросить службу по произволу. Преимущества сословия министериалов побуждали свободных, а с середины XII в. — даже знатных добровольно подчиняться сеньорам, на правах министериалов. Это повышало положение класса в общественном мнении. Первое место среди министериалов принадлежало динстманнам короля и духовных князей (Reichsdienstmannen); далее шли министериалы светских князей. Прелаты, не равные князьям, и свободные феодалы не князья держали если и не динстманнов, то все-таки несвободных рыцарей, стоявших ниже министериалов. В южной и западной Германии такие milites (eigene Ritter) встречались даже на службе у тех же динстманнов. В Австрии и Штирии герцогским динстманнам удалось во второй половине XIII в. сравняться с местной знатью (они стали Dienstherren); их место, как динстманны, заняли несвободные рыцари (Eigenmannen). В северной Германии, где князья раздавали лены преимущественно динстманнам, знать с половины XII в. стала массами переходить в министериалы. Право появляться в графском суде и быть шеффенами с середины XIII в. везде признано за динстманнами. В XIV веке совершенно забыто их несвободное происхождение, память о котором до XV в. сохранилась для eigene Ritter. В XII в. рыцари свободные и рыцари-министериалы различались как ordo equestris maior et minor. Переход новых слоев несвободных классов или свободного, но не военного населения в рыцарство был задержан в середине XII в.; с Гогенштауфенов немецкое рыцарство замыкается в наследственное сословие. Постановление Фридриха I от 1156 г. (Constitutio de расе tenenda) запрещало крестьянам носить копье и меч; даже купец не смеет опоясываться мечом, а должен привязывать его к седлу. Эта конституция вводит и понятие о рыцарском происхождении (Ritterbürtigkeit); miles (всадник) имеет право на поединок, если может доказать своё рыцарское происхождение (quod antiquitus cum parentibus suis natione legitimus miles existat). По Саксонскому зерцалу, у истинного рыцаря (von ridderes art) уже отец и дед должны были быть рыцарями. Другая конституция Фридриха I (Constitutio contra incendiarios, 1187—88 гг.) запрещала сыновьям священников, диаконов и крестьян, опоясываться мечом по-рыцарски.

Во Франции знатными людьми считались собственники знатных земель, то есть феодов (fief-terre); вторым признаком знатности сделалось допущение к посвящению в рыцари. Хотя простые люди и попадали иногда в рыцари, но преобладающим правилом было, что в рыцари посвящался владелец лена. Наделённые ленами министериалы, то есть люди несвободных состояний (sergent fieffé, serviens), приравнивались к вавассорам, то есть к низшей знати. Пока владение феодом было главным признаком знатности, горожане и даже крестьяне могли приобретать её простой покупкой ленов. В конце XIII века покупка феодов незнатными людьми была затруднена тяжёлым побором (droit de franc-fief), но в это время в знать можно было попадать и по пожалованию (lettre d’anoblissement) суверена; право пожалования в знать стало привилегией короля.

В Англии право посвящать в рыцари (knight) рано стало прерогативой короны. Генрих III и Эдуард I требовали обязательного посвящения в рыцари от любого ленника, владевшего ежегодным доходом с земли не ниже 20 фунтов. Факт владения цензом взял верх над происхождением лица.

Влияние церкви на военное сословие шло сначала через присягу на верность, затем через присягу земскому или Божьему миру, наконец — через обряд освящения оружия перед вручением его воину при достижении зрелости. «Верность» включает в себя исполнение христианского долга служить Богу, соблюдение государева мира по отношению к церквам, вдовам, сиротам, обязанность блюсти справедливость и т. п. Земский и Божий мир (treuga и pax), скрепляемый присягой, устанавливается государями и соборами. Pax охраняет от насилий все невоенное население — клериков, женщин, купцов, крестьян; treuga ограничивает распри между самими рыцарями.

Уже во времена Тацита вручение оружия молодому германцу в присутствии народного собрания означало признание его совершеннолетним; оружие вручал кто-либо из вождей племени, или отец, или родственник юноши. Карл Великий в 791 г. торжественно опоясал мечом своего 13-летнего сына Людовика, а Людовик, в 838 г. — своего 15-летнего сына Карла. Этот германский обычай лег в основание средневекового посвящения в рыцари, как в члены военного сословия, но был прикрыт римским термином; возведение в рыцари в средневековых латинских текстах обозначалось словами «надеть воинский пояс» (лат. cingulum militare).

Рыцарем долгое время мог быть сделан каждый. Сначала рыцарство давалось, по германской традиции, в 12, 15, 19 лет, но в XIII веке заметно стремление отодвинуть его к совершеннолетию, то есть к 21-му году. Посвящение чаще всего совершалось в праздники Рождества, Пасхи, Вознесения, Пятидесятницы; отсюда вытек обычай «ночной стражи» накануне посвящения (veillée des armes). Каждый рыцарь мог посвящать в рыцари, но чаще всего это делали родственники посвящаемого; сеньоры, короли и императоры стремились утвердить это право исключительно за собой.

В ХI— XII вв. к германскому обычаю вручения оружия прибавились сначала только обряд подвязывания золотых шпор, облачение кольчуги и каски, ванна перед облачением; colée, то есть удар ладонью по шее, вошёл в употребление позднее. К концу обряда рыцарь вспрыгивал, не касаясь стремени, на лошадь, скакал галопом и ударом копья поражал манекены (quintaine), утверждённые на столбах. Иногда сами рыцари обращались за освящением оружия к церкви; таким образом стало проникать в обряд христианское начало.

Под влиянием церкви германский военный обряд становится сначала религиозным, когда церковь только благословляла меч (bénir l’epée, в XII в.), а затем и прямо литургическим, когда церковь сама опоясывает рыцаря мечом (ceindre l’epée, в XIII в.). В древних епископских обрядниках различают Benedictio ensis et armorum (благословение оружия) от Benedictio novi militis (посвящение рыцаря). Древнейшие следы посвящения рыцаря церковью найдены в римской рукописи начала XI в., но затем до XIII в. нет следов Benedictio novi militis; можно думать, что этот обряд возник в Риме и распространился оттуда.

Удар при посвящении в рыцари впервые упоминается в начале XIII века у Ламберта Ардрского (Lambertus Ardensis), в истории графов де Гинь и д’Ардре. Алапа проникла и в церковный обряд Benedictio novi militis. По епископскому обряднику Гильома Дюран, епископ, после обедни, приступает к благословению меча, который обнаженным лежит на жертвеннике; затем епископ берет его и влагает в правую руку будущему рыцарю; наконец, вложив меч в ножны, опоясывает посвященного, со словами: «Accingere gladio tuo super femur etc.» (да будут препоясаны чресла твои мечом); братски целует нового рыцаря и даёт alapa, в виде лёгкого прикосновения рукой; старые рыцари привязывают новому шпоры; все оканчивается вручением знамени.

Рыцарский удар распространялся во Франции с севера. Современники видели в нём испытание смирения. Для несвободных всадников принятие в рыцари было равносильно освобождению, а потому, вероятно, именно при их посвящении и появляется впервые colée — удар, который надо в таком случае сопоставить с римской формой освобождения per vundictam, сохранявшейся до VIII в. (формула отпуска раба на волю в церкви составлена по формуле освобождения per vindictam; в англо-норманнском праве встречается освобождение в народном собрании графства, путём вручения оружия).

В Германии древний обряд при посвящении в рыцари знает только опоясывание мечом при совершеннолетии (Schwertleite); существование «удара» (Ritterschlag) до XIV в. не доказано. Граф Вильгельм Голландский не был ещё посвящен в рыцари, когда в 1247 г. его избрали римским королём.

У Иоганна Беки (около 1350 г.) сохранилось описание его посвящения в рыцари путём удара. Рыцарь должен быть «m. i. l. e. s.», то есть magnanimus (великодушный), ingenuus (свободорождeнный), largifluus (щедрый), egregius (доблестный), strenuus (воинственный). Рыцарской присягой (votum professionis) требуется, между прочим: ежедневно слушать обедню, подвергать жизнь опасности за католическую веру, охранять церкви и духовенство от грабителей, охранять вдов и сирот, избегать несправедливой среды и нечистого заработка, для спасения невинного идти на поединок, посещать турниры только ради воинских упражнений, почтительно служить императору в мирских делах, не отчуждать имперских ленов, жить безупречно перед Господом и людьми.

Распространение в Германии colée могло быть в связи с французским влиянием при Карле IV. Рыцарский удар теперь получал тот, кто уже раньше владел оружием, тогда как в старые времена вручение оружия при совершеннолетии и посвящение в рыцари всегда совпадали. Простое вручение оружия осталось обязательным для каждого воина; торжественное освящение меча, золотые шпоры и «удар» стали признаком принятия воина в рыцарский орден. Молодой человек, получивший оружие, становится оруженосцем (scutarius, Knappe, Knecht, armiger, écyyer). Но так как рыцарство в социальном отношении замкнулось в высший слой военной знати, то из «оруженосцев» попадают в рыцари только сыновья рыцарей (chevalier, Ritter, knight); несвободные, повышаясь и получая тяжёлое рыцарское вооружение, не называются теперь рыцарями, а попадают в среду знати как низший её слой, под тем же именем «оруженосцев», которое сыновья рыцарей (Edelknecht, armiger nobilis) носят временно, перед посвящением в члены ордена. Рыцарство становится не столько учреждением, сколько — по примеру Франции — идеалом для всего военного сословия средних веков. Поэтому не в анналах, а в поэзии ярче всего запечатлелись образы рыцарей.

[Всадник]

Источник: Лекции С.Мулбергера "Средневековая Англия"

XII век оказался не только свидетелем усиления самосознания среди рыцарского класса, но самосознания, которое стало частью европейской литературы. Рост грамотности сохранил грезы о рыцарях XII века как вдохновение для последующих романтиков.

Идеалы рыцарства и факты, позади этих идеалов, представляют достаточный исторический интерес.

Начнем с основного факта: аристократия XII века не была спокойным, комфортабельным высшим классом.

Это была беспокойная группа; одиночки и семейства, из которых состояла аристократия, были чем угодно, но не тихонями. Их делом и постоянным занятием была война. Лишь по сравнению с их коллегами X и XI веков, рыцари и лорды XII века выглядели более мирными.

Даже отдельные правители и их династии далеко не находились в спокойствии. Все аристократы или те, кто собирались ими стать, сражались за то, чтобы сохранить то положение, которым они обладали, или за то, чтобы получить его. Могущественные монархи, такие как английский король, могли ограничить частные войны и распри между его собственными подданными; но они по-прежнему зависели от своей способности сражаться.

Даже в свои наиболее добросердечные моменты, рыцари с энтузиазмом бросались в смертельные игры. Охота была практически ежедневным занятием. Добычей обычно был олень, но часто это были дикий бык или вепрь, любой из них мог с легкостью убить человека. Жаркая скачка за добычей и случайные стрелы нашли много своих жертв.

Другим занятием в “мирное время” были турниры. Турниры XII века не были похожи на более поздние рыцарские турниры или формальные поединки. Скорее это были учебные войны, в которых две или более групп конных воинов сражались друг с другом ради добычи или славы. Турниры отличались от настоящих сражений только по двум пунктам. Во-первых, вокруг турнирного участка существовала зона безопасности. Во-вторых, главной целью воинов было не убить или ранить их противников, а захватить их экипировку и их самих.

Турниры предоставляли рыцарям XII века возможность поупражняться в их воинском искусстве и приобрести или потерять славу и богатство, когда не было настоящей войны. Это было очень опасное развлечение, и оно было популярно среди так называемых “молодых”, юных рыцарей, которые еще не остепенились, чтобы содержать семью и управлять своим собственным домом.

Воинственные манеры и образ жизни рыцаря XII века означали, что способные физически люди постоянно рисковали своей жизнью. Знатное семейство могли легко исчезнуть в течение одного поколения, естественным образом или в результате насильственных смертей.

Пример: Анри де Бурбур, французский кастелян XII века, имел не менее 12 сыновей, все от одной жены. Семеро нашли себя в церкви; из оставшихся пяти, двое погибли в юности, другой был ослеплен на турнире, а последние двое оказались не способными обзавестись потомством. Дочь унаследовала все, и принесла все владения Бурбура потомкам своего мужа.

К бурной и непредсказуемой жизни высших классов добавлялись споры о собственности. Жизнь знатного человека была очень дорогостоящей. Единственной надежной формой состояния в XII веке было владение землей и людьми: иными словами, владение имениями, замками, право на правосудие, право на трудовые повинности крестьян и на пошлины с торговцев и горожан. Для простых рыцарей можно было существовать благодаря щедрости какого-нибудь покровителя или, став наемником, но каждый рыцарь мечтал о независимости, о владении достаточной собственностью, чтобы стать, по крайней мере, мелким лордом, о том, чтобы передать эту собственность своим сыновьям. Каждый аристократ мужского пола хотел закончить свою жизнь независимым лордом, отцом-основателем богатого клана, предком знатной династии.

Но не каждый смог воплотить свою мечту. В XII веке, даже для младших сыновей знатных семейств было трудно получить необходимую часть фамильного наследства. Знать осознала, что если они будут продолжать делить свои семейные владения между всеми наследниками, как это было прежде в обычае, целые кланы станут слишком бедными, чтобы подтвердить свой аристократический статус. Для того чтобы не допустить этого, право первородства постепенно стало действовать в Англии и Северной Франции.

По праву первородства, старший сын наследовал основную часть владений отца, сохраняя, таким образом, основу семейного могущества нетронутым. Другие наследники получали мало или вообще ничего. Младшим сыновьям обычно даже не позволяли жениться. Такие браки могли привести к появлению детей, которые могли бы оспорить привилегированное положение потомков старшего сына. Отказом младшим сыновьям в праве на женитьбу и возможность иметь законных детей, обеспечивалось более надежное продолжение династии.

Обеспокоенность сыновей Генриха II по поводу разделения его земель, отражало неуверенность знатных наследников. Как и менее значимые аристократы, они боялись бесславного соскальзывания вниз по социальной лестнице. Во многих семьях, младших сыновей ожидало тяжелое будущее. Эти юные воины отправлялись, чтобы найти собственный путь в мире, приговоренные страдать от проклятья вечной “юности”.

Как я уже упоминал, юность была четкой стадией жизни в XII веке: юным был молодой аристократ, который еще не был главой собственного дома. Жизнь юноши была во многом привлекательной, полной войн и турниров. Беззаботный молодой рыцарь мог найти в том или другом возможность доказать свою ценность как воина и заслужить славу и богатство. Когда сражение заканчивалось, место проведения турнира или военный лагерь становились фоном для впечатляющего потворства собственным желаниям.

Церковные писатели считали турниры почти столь же греховными, как и несправедливая война. Роберт Мэннинг, монах XIII века, говорил, что турниры, служили для рыцарей отговоркой от всех семи смертных грехов:



Гордыня, свойственна одним

Зависть, свойственна другим

Гнев, проявленный в бою

Леность, когда удовольствие заменяет собой молитву



Жадность, до лошади противника

И его лат.

Чревоугодие на пиру

И последующий разврат.



Иными словами, они предоставляют все, чего могут пожелать энергичные юные рыцари.

Рискованная жизнь юношей притягивала многих старших сыновей, чьи отцы все еще были живы. Скучающие и расстроенные ожиданием своего наследства, они уходили или отсылались из дома, чтобы развлечься на турнирном ристалище. Часто наследника сопровождали юные рыцари – обычно сыновья вассалов его отца, которые должны были привыкнуть к его предводительству. В итоге, наследник, остепенившись, возвращался домой, чтобы жениться и завести потомство – если он не погибал до этого.

Примером такого ищущего приключений наследника является Генрих Молодой Король, старший сын Генриха II.

Для младшего сына, не было возможности жениться, вести семейную жизнь, иметь знатных потомков, если только он не сможет завоевать себе богатства своим мечом или найти юную наследницу или подходящую вдову, богатство которой, позволил бы ему превратиться из юноши в мужчину. Существование этого класса буйных, безответственных рыцарей делало их пушечным мясом своего времени, легко доступным для любого воинственного лорда. Они были основным составляющим крестоносного движения. Они обостряли жестокие стороны аристократической жизни, поскольку не существовало видов мирной деятельности, к которым они могли обратиться, без потери своего статуса.

Юноши оказали также и значительное культурное влияние. Романтический образ путешествующего рыцаря, появившийся в XII веке, идеализировал молодого рыцаря. Не случайно, приключения часто заканчивались женитьбой на прекрасной наследнице.

Мы можем почувствовать, что такое жизнь рыцаря, взглянув на карьеру Уильяма Маршала, вероятно наиболее успешного “молодого рыцаря” всего XII века.

Уильям Маршал родившийся в 1146 году, был четвертым сыном и ребенком от второго брака его отца; таким образом, хотя его отец был маршалом (королевским конюшим) Англии, а дядя графом, Уильям не имел наследства. К счастью для него, он был чрезвычайно успешен на турнирных полях, и смог использовать заслуженную там репутацию, чтобы занять место при дворе четырех английских королей, один из которых отдал ему руку одной из богатейших наследниц страны. Уильям закончил свою жизнь графом Пемброком и регентом Англии, правя от имени юного Генриха III.

Жизнь Уильяма Маршала была описана для потомства вскоре после его смерти в 1219 году, в анонимной поэме называющейся “История Уильяма Маршала”.

Местами она читается как роман, но рассказы, которые она содержит, это истории, которые запомнили его родственники и друзья. Что делает поэму особенно интересной, это то, что истории были собраны для того, чтобы продемонстрировать, насколько Уильям Маршал превосходил всех рыцарей своего времени в доблести, чести и верности. Таким образом, история описывает не только исключительного человека, но идеал рыцарства, каким он виделся некоторым рыцарям XII и начала XIII веков.

Как четвертый сын, он не мог наследовать землю, но его отец сделал для него все что мог. Джон отправил Уильяма в Нормандию к его дяде, влиятельному человеку, который был камерарием Танкарвилля. Там Уильям обучался рыцарству. Сначала Уильям был не более чем обещающим учеником. Он стал известен в доме камерария главным образом из-за своего лодырничанья, обжорства и пьянства.

Однако, в 1167 году разразилась война между королями Франции и Англии. Это был большой шанс для Уильяма; он стал рыцарем, после чего отправился вместе со своим дядей на свою первую битву. Она произошла на мосту у нормандского города Дринкур. Уильям так жаждал славы, что вырвался вперед более опытных бойцов, чтобы ввязаться в бой. Как только он начал сражаться, он делал это превосходно, свалив и сбросив с лошади многих вражеских рыцарей.

В этой первой битве Уильяма постигла большая неудача: его единственный боевой конь был убит под ним. Уильям был так увлечен сражением, что пренебрег возможностью найти замену. На его безрассудство ему было указано тем же вечером на победном пиру. Уильям де Мандевилль, союзник камерария, насмешливо попросил молодого Уильяма о подарке – седле или уздечке с одного из коней, захваченных им.

“Но у меня нет ничего подобного”, ответил Уильям.

“Вздор,” сказал Мандевилль, “у тебя должно быть по меньшей мере четыре.”

Затем все засмеялись, потому что, несмотря на его огромный успех в битве, Уильям не остановился, чтобы захватить лошадей или пленников ради выкупа, так что он стал после битвы беднее, чем был прежде.

Уильям больше не повторял этой ошибки. Вскоре был заключен мир, и был объявлен большой турнир. Молодой Маршал участвовал верхом на коне, которого он выпросил у дяди, и в течение дня захватил нескольких рыцарей и их боевых коней. После этого, он никогда не оглядывался назад.

Уильям Маршал шестнадцать лет провел на турнирах, при случае участвуя в войне. “История” подробно рассказывает об этом периоде его жизни, и много говорит нам о турнирах того времени.

Например, хотя на турнирах происходило много сражений, и люди часто погибали на них, поэт в первую очередь представляет их как конное состязание. Любимой тактикой Уильяма было подскакать к противнику, схватить его уздечку, и, несмотря на его сопротивление, оттащить рыцаря от его друзей и за пределы арены, где Уильям вынуждал его сдаться и пообещать выплатить выкуп. Иногда жертва пыталась избежать плена, соскочив с коня, и убегая пешком. Однако, в этом случае, у Уильяма оставался боевой конь, наиболее ценный приз.

Уилям сражался великолепно, что он продемонстрировал на многих ристалищах. В одном из его ранних турниров, его одновременно атаковали пять рыцарей; они нанесли ему несколько тяжелых ударов, и попытались стащить его с лошади. Уильям вырвался, но обнаружил, что его шлем сидит на его голове задом наперед. Ему пришлось разорвать шнуровку шлема и снять его, чтобы вновь надеть правильно. Когда он закончил свое трудное дело, он услышал, как два опытных рыцаря говорят: “Любую армию, которую поведет этот юноша, будет трудно одолеть”. Воодушевленный, юный Маршал вновь бросился обратно в бой.

Уильям извлек большую пользу из своих турнирных успехов. В первую очередь, он обрел покровителя. Король Генрих II, наслышанный о его подвигах, выбрал его в наставники своему старшему сыну Генриху Молодому Королю.

Уильям и Генрих Молодой Король большую часть времени проводили на турнирной арене. Они собрали себе в поддержку группу безденежных рыцарей. Уильям и Генрих придумали уловку, которая давала им преимущество перед остальными участниками: они оставались сзади во время первого столкновения, после чего атаковали со своими свежими силами. Нам это кажется не совсем честным, но это приносило английским рыцарям большую часть приветствий и, конечно, множество лошадей и выкупов.

Однако, очень мало или вообще ничего из призовых денег оставалось в руках Уильяма. Поэт постоянно прославляет своего героя за его щедрость, и не без причины: когда Уильям покинул турнирную арену, вскоре после смерти Молодого Короля в 1187 году, он не только был без денег, но обременен долгом в 100 марок, в который влез его покровитель. Такое расточительство не считалось слабостью – наоборот, оно почти ожидалось от знатного человека.

Более прочной, чем его денежные приобретения, была слава, или уважение, которую заслужил Уильям. Но если следовать поэту, понятие чести XII века могло довольно сильно отличаться от нашей.

Есть история о турнире, где Уильям был отделен от своих сторонников, и, скача в одиночестве, он наткнулся на шестьдесят английских рыцарей, осаждавших пятнадцать французских воинов, загнанных в фермерский дом. Когда французы увидели Уильяма, они воскликнули, что хотят сдаться ему, поскольку, по их словам: “Ты более достойный человек, чем те, что хотят пленить нас”. Маршал немедленно принял их капитуляцию, чем возмутил осаждавших. Когда они запротестовали, Уильям ответил, что он принял капитуляцию французов, и если англичане хотят воспротивиться этому силой, они поплатятся за это. В итоге, он запугал всех их, и они разъехались.

Это выглядит очень высокомерным. Но этот случай использовался для демонстрации благородства Уильяма – его способности вызывать уважение. Французские рыцари были рады сдаться ему, нежели тем, кто столь сильно превосходил их числом; английские рыцари оказались не способны бросить ему вызов. Окончательным мерилом его благородства является то, что Уильям освободил пятнадцать французских рыцарей вообще без всякого выкупа – и они поклялись никогда не забывать этого доброго поступка.

Благородство Уильяма Маршала, его репутация как умелого предводителя и мудрого советника, вот что принесло ему удачу. Уильям не долго оставался без хозяина после смерти Молодого Короля. Генрих II быстро привлек его к своему двору, и предоставил ему фьеф. Уильям больше не был безземельным. Это отмечает новый этап в его жизни. Он перестал быть юношей – и по возрасту тоже, ему уже было за сорок.

Как только он получил свой фьеф и серьезно включился в политику семьи Плантагенетов, мы больше не слышим о его возвращении к турнирам. Добродетели, ожидаемые от человека в его положении, были несколько иными, на что ему, в одном эпизоде, в 1197 году указал король Ричард Львиное Сердце.

Армия Ричарда, в которой был и Уильям, штурмовала замок, и все складывалось плохо. Лишь один человек достиг верхушки стены, и ему грозила неминуемая опасность быть сброшенным вниз. Уильям заметил его незавидное положение, прыгнул в ров, вылез на другой стороне, вскарабкался по лестнице, и бросился ему на выручку. Действительно, он сражался столь яростно, что враг бежал и оставил ему стену, что дало возможность англичанам захватить ее. Когда Ричард увидел его после этого, его первые слова были: “Сэр Маршал, не годится, чтобы человек вашего ранга и доблести рисковал собой в таких подвигах. Оставьте их молодым рыцарям, которым нужно завевать известность.” Уильям Маршал в пятьдесят три года был все еще способен на великие деяния, но они больше не были уместны.

Подходящей добродетелью великому барону была верность, и действительно, поэт показывает нам верность Уильяма во многих случаях. Уильям был одним из нескольких аристократов, который не бросили Генриха II, когда его жизнь подошла к жалкому концу. Уильям был активным защитником прав Ричарда, когда король был в крестовом походе. Уильям был верен королю Джону во время его последующей борьбы с баронами над Великой Хартией. В итоге Уильям Маршал был тем, кого умирающий Джон выбрал регентом и защитником своего девятилетнего сына Генриха III.

Но в рукописи есть и пятнышки. Когда Молодой Король был еще жив, Уильям поддержал его в мятеже против Генриха II. Более серьезный вопрос, это его политика после того, как французы захватили Нормандию у короля Джона. Уильям получил от Джона разрешение принести оммаж французскому королю за его нормандские владения; таким образом, его земли не были конфискованы, в отличие от большинства английских фьефов в Нормандии. Но когда позднее Джон предпринял экспедицию против Франции, Уильям отказался помогать каким либо образом, поскольку теперь он был также и вассалом французского короля. Это стало началом долгой вражды между Джоном и Маршалом.

В последствии, некоторые англичане, оглядываясь на регентство Уильяма, нашли много поводов для критики. Уильям, вместо того, чтобы уничтожить французскую армию, которая поддерживала баронов против Джона, заключил договор, позволившей ей уйти. Некоторые говорят, что он сделал это из-за того, что не хотел подвергать опасности принца Людовика, наследника французского трона и предводителя армии. Мэттью Пэрис, рассказывая об этом событии поколением спустя, говорит: “Уильям Маршал после этого был навсегда заклеймен как предатель”.

Я склонен принять сторону поэта. Притязания Уильяма Маршала на верность не были его патриотизмом, или его преданностью английской короне, а личной верностью его очередному повелителю. Он никогда не нарушал данного слова или верности своему повелителю, даже когда король Джон, который не доверял ему после Нормандского разногласия, годами пытался погубить Уильяма и всю семью Маршал.

По крайней мере, это версия, предоставленная его друзьями.

Более того, есть свидетельства, что такой тип верности встречал понимание и был оценен другими рыцарями. Когда Ричард Львиное Сердце занял трон, он сразу сделал Уильяма близким придворным и графом в придачу; и это несмотря на факт, что они недавно были по разные стороны в гражданской войне. Даже подозрительный Джон не смог найти более подходящего человека, чтобы доверить ему своего юного сына.

Парадоксальные мнения о верности Уильяма имеют простое решение. Уильям был верен, но он также следил за своими собственными правами – и некоторые из его амбициозных, стяжательских современников ставили ему это в вину.

Стоит отметить то, о чем не упоминает “История”.

В поэме нет рыцарской любви; есть лишь один рассказ, повествующий о том, как Уильям развлекал своим пением нескольких дам перед турниром, но нет ни следа самоотверженной, идеальной или романтичной любви. Уважение, которое он выказывал своей жене, во многом было связано с огромным размером ее наследства, и вытекающей из этого, ее политической значимостью.

Точно также, ничего особенно интересного не сказано о религиозных чувствах Уильяма. Уильям в один из моментов его жизни был крестоносцем, но, как не удивительно, поэма очень мало говорит об этом. С другой стороны, его религия отражается в щедрых дарах церкви, и связи с рыцарями тамплиерами, в лондонском храме которых он был погребен.

Слушатели “Истории Уильяма Маршала” не были заинтересованы в любви или религии. Их гораздо больше интересовал Уильям Маршал как образец доблести, благородства и верности.

Более важным, чем литературная достоверность работы, является впечатление, которое оказала жизнь Уильяма Маршала на его друзей. Они знали, что рыцари, подобно другим людям не были идеальными созданиями; каждый был подвержен первородному греху. Но Уильям Маршал заставил их поверить, что для рыцаря возможно прожить долгую, успешную жизнь в согласии с рыцарскими идеалами – их рыцарскими идеалами, не обязательно нашими.

Уильям Маршал важен для нас, как изучающих рыцарство, поскольку он был человеком, на которого они хотели бы походить.