Быт ренессанса и реформации Опции

[Всадник]

Ритмы повседневного существования.

Когда двор перебирался в замки Луары, на авансцене этого театра разыгрывалось представление жизни и смерти королей, королев и принцев. Однако, благодаря тесному контакту с великими мира сего, их слуги тоже становились причастными к этому спектаклю истории; этикет сделается обременительным только в последней трети века. А пока за правило поведения принималась почтительная имитация поведения господина.

Роскошь в одежде.

Торжественные церемонии, особенно утренний <восход> короля и его отход ко сну, каждому давали возможность выставить напоказ свои роскошные одежды. Франциск I первый подавал этому пример. Венецианские послы замечали: <Он любит изысканность в одежде, его костюмы украшены галунами, россыпями драгоценных камней и причудливыми узорами; его пурпуэны безукоризненно сшиты и отделаны золотой тесьмой; его рубашка, очень тонкая, выглядывает из-за выреза пурпуэна по французской моде>. Мужская одежда состояла из составных шелковых шоссов цвета крамуази, или <цвета пламени>, широкий и собранный в складку <жилет> - пурпуэн - доходил до бедер. На талии он был перевязан богато украшенным поясом, на котором висели шпага и кинжал. Выступающий брагетт принимал вид богато украшенной раковины. В начале царствования Франциска I носили рубашку без ворота, потом стал моден ворот, украшенный кружевами, и постепенно, к середине века, он был заменен гофрированным воротником - фрезе . На голове носи ток, украшенный перьями. Поверх пурпуэна надевали накидку до пояса - кап или длинную роб, подбитую горностаем, собольим или беличьим мехом, в зависимости от занимаемой должности. Женщины носили параднее роб, расширяющиеся книзу с расходящимися полами спереди, чтобы было видно нижнее белье из дорогой ткани. С туго затянутой талии спускалась цепочка из драгоценного металла. Корсаж или сюрко, тоже очень богато украшенный, в начале века открывал грудь и шею, а потом, как в мужском костюме, стал моден ворот, позже - фрезе. В начале века полагалось надевать на голову маленький чепчик - колокольчик, сверху - вуаль , к середине века дамы стали носить изящные шляпки-ток, аналогичные мужским. Подобные одеяния требовали весьма значительных расходов, разорявших целые семьи. Кроме того, они вызвали повышенный спрос на предметы роскоши, ввозимые в основном из Италии. Вот почему Франциск I был вынужден за четыре года до своей смерти, в 1543 году, запретить дворянам носить серебряную и золотую парчу, золотую тесьму, серебряную и золотую вышивку и галуны, бархат и шелковые ткани в полоску, установив за нарушение штраф в тысячу ливров. Но для того, чтобы те, у кого уже были в гардеробе такие одежды, успели их сносить, король позволил надевать их еще в течение трех месяцев.

Но запреты ничего не дали: Генриху II в 1547 году вновь пришлось обратиться к этой теме. Исключения составляли лишь дамы королевы и придворные принцесс. Но он был вынужден позволить мещанам и дворянам выставлять напоказ свою роскошь во время торжественных церемоний, в частности - больших выходов короля. Вероятно, для того чтобы контролировать расходы на эти чрезмерные и разорительные туалеты, в октябре 1550 года король издал следующий ордонанс: одежды, сшитые целиком из шелка цевта крамуази, разрешалось носить только принцам и принцессам. Другие расцветки и ткани были разрешены простым дамам и дворянам. Жены судей и мещан могли носить бархат лишь в качестве отделки. Священникам позволялось носить бархатные одеяния в том случае, если они были принцами по происхождению. И лишь одна часть одеяния военных могла быть сшита из драгоценной ткани, шелка или бархата.

В 1543 году Франциск I позволил солдатам украшать доспехи, но Генрих II ввел ограничения: покрывать доспехи и попону серебряной парчой разрешалось только во время битвы или турнира. Пажи могли носить ткань < с полоской или с вышитой вставкой из шелка или бархата>, если это было угодно их господам. Последний пункт ордонанса запрещал <всем ремесленникам, крестьянам и слугам> носить <шелковые пурпуэн, шоссы в полоску и шелковые буфы >, если только они не состоят на службе у принца.

Позже Королевский совет внес уточнения: дети от десяти лет и старше тоже попадали под этот ордонанс, однако епископы, аббаты и первые лица церквей, кафедральных храмов, соборов имели право носить <шелк на шелк>, то есть несколько частей одежды могли быть сшиты из драгоценных тканей.

Но придворные изобретали оригинальные фасоны, дававшие возможность обходить закон, и праздники при дворе получались не менее блистательными, чем прежде. В некоторые праздники выстраивалась королевская гвардия, и все любовались великолепными доспехами, купленными в Германии или Испании. При Генрихе II маршал Пьеро Строцци, кузен королевы Екатерины, содействовал тому, чтобы в Париже стали изготовлять доспехи и нагрудные латы на миланский манер: все королевские доспехи изготавливались отныне в этих цехах. В этих латах с великолепной инкрустацией король выглядел полубогом.

Ночные привычки.

Если днем люди появлялись во всем великолепии своих роскошных одежд, то ночные одеяния выглядели значительно проще. Авторы новелл и трактатов о приличиях рассказали нам о привычках своих современников. А медики донесли до нас свидетельства о гигиене того времени. Спали обычно в большом помещении, в центре которого стояла кровать с пологом, практически превращавшим ее в отдельную комнату. Кушетки, похожие на раскладушки, расставлялись каждый вечер у подножия <главной> кровати и предназначались для свитских и слуг. Большую кровать чаще всего занимали несколько человек: муж с женой, если это были супруги; иногда хозяин или хозяйка дома, оказывая гостю честь, приглашали его в свою постель.

Чаще всего спали голыми. Всю ночь за кроватью горел ночник - светильник, наполненный воском или маслом, или факел с воском или салом.

Брагетт - bragette (фр.) - откидной клапан на шоссах различных форм и покроев, появившийся в связи с распространенностью кованых доспехов. В каждой стране имел свое название. Полностью исчез в конце 16 - начале 18 века.

Вплоть до Средних веков воротника на одежде не было, в XII веке появилась узкая полоска в вырезе, постепенно превратившаяся в воротник-стойку. В XV веке воротник делался из меха или бархата. В испанской моде XVI века появился широкий белый воротник, плотно прилегавший к шее. После 1575 года воротник стал самостоятельной деталью модной одежды и увеличился до таких размеров, что около 1586 года его называли <мельничный жернов>. По-испански он называется <горгера> (gourguera) - круглый гофрированный воротник чаще всего белого цвета. Его шили из тонкого полотна, закладывали складки и крахмалили, иногда сажали на проволочный каркас.

[Всадник]

В повседневный рацион входили хмельные напитки: пиво, вино, “мед” (перебродившая смесь меда, переваренного с водой), квас (в Восточной Европе). С XVI в. потребление пива (из хмеля и ячменя) потеснило “мед”, популярный в сельской и городской среде. Пиво производили в домохозяйствах, а также профессионалы-пивовары. В важнейших регионах его потребления — в Центральной Европе, Нидерландах, Англии — пивоварение приобретает характер экспортной отрасли. В 1640 г. в Копенгагене была построена большая королевская пивоварня, ставшая сильным конкурентом местной гильдии пивоваров. Каждая область специализировалась на особом сорте пива.
С XVI в. началось товарное производство крепких спиртных напитков — “горячего вина”. Центрами его были Южная Франция (провинции Бордо, Коньяк), Андалусия, Каталония. В Нидерландах и Северной Германии делали “шнапс”, перегоняя зерно: около 1650 г. в Амстердаме было 50 винноперегонных предприятие в 1663 г.— 400; в Германии “аквавиту” гнали в Шлезвиге, в Всстфалии; в Дании важнейшим центром был Аальборг.
Появились и новые сорта виноградных вин, лучшего качества и в соответствии с изменившимися вкусами более крепкие: эльзасское, неккар-ское, майнцское, мозельвейн, рейнвейн, остервейн (область Верхнего Дуная); европейской известностью пользовались токайские вина. Свои напитки были в областях фруктового садоводства — молодое вино из яблок: апфольмост — в Швабии, сидр — в Бретани, Нормандии, Галисии; из груш — бирненмост (Бавария), вишен (Хильдесхайм) и др. Спрос на крепкие, тяжелые зина способствовал распространению специальных сортов винограда в Западном Средиземноморье — мускатные сорта винограда становятся здесь монокультурой, а производство малаги, мадеры, портвейнов приобретает характер экспортной отрасли.
Вино и хмельные напитки выполняли широкие и разнообразные функции в повседневной жизни: продукт питания, компонент изысканных кулинарных рецептов в утонченной кухне знати и состоятельных горожан, лечебное средство (с добавлением пряностей и лечебных трав). Оно было также важным компонентом социальной коммуникабельности и широко использовалось при скреплении договоров и торговых сделок, помолвках, бракосочетаниях и т. п., приватных, официальных, корпоративных застольях. В будни пили вина местного происхождения, разбавляя их водой. В целом потребление вина было высоким: в Провансе XV в.— от одного до двух литров на человека в день, в армии Карла VII — два литра, в Нарбоннэ в начале XVI в.— 1,7 литра. Особенной критике подвергали современники Германию, называя XVI в. в ее истории “столетием пьянства”. В Нидерландах, северных немецких областях выпивка порицалась как “дурной обычай”; осуждалась невоздержанность князей, дур-пой главой пользовались пышные ппазпнества во впемя пейхстагов. Основной спрос на спиртное исходил от городов, хотя многие бюргеры, монастыри, госпитали имели пивоварни, виноградники и винодельни, удовлетворявшие значительную часть их годового потребления и позволявшие продавать излишки.
В XVI — XVII вв. резко возрастает потребление сахара. Мощный импульс этому был дан расширением сахарных плантаций и перерабатывающих сахарный тростник предприятий в заморских странах — на Мадейре, Сан-Доминго, Азорских островах, в Бразилии. Наряду с традиционными средиземноморскими центрами производства сахара — Генуей, Венецией, Барселоной, Валенсией — сахарные заводы после 1500 г. появляются в главных центрах импорта — Лиссабоне, Севилье, Антверпене. Эмигранты из Антверпена принесли технику рафинирования сахара в Амстердам: в 1605 г. здесь работало три предприятия, в 1661 г.— 60. Голландское сахароварение, стремительно развившееся после 1609 г. (свыше 100 предприятий), обеспечивало до середины XVII в. сахаром большую часть Европы. В последовавшем затем упадке не последнюю роль сыграла все возраставшая конкуренция со стороны Англии и Франции, начавших широкий ввоз сахарного тростника и сахара из своих колоний. Первое сахарорафинадное предприятие в Англии появилось в 1544 г., второе — в 1620 г. в Ливерпуле; во Франции — в 1653 г. в Орлеане. В немецких землях они известны с 1573 г.
Структура питания европейца XVI — первой половины XVII в. варьировала в зависимости от региона и социального слоя. Различия эти выступали порой как детерминатив, внешний отличительный признак уроженца той или иной области. Показательно описание “Обычаев питания в Германии” Иоганна Бёмуса (начало XVI в.): “В то время как знати присуща дорогая еда, бюргеры живут очень умеренно. Работающие едят четыре раза в день, праздные — только два. Немного хлеба, затируха (каша) из овса или вареные бобы — пища крестьян, вода или сыворотка — их питье. Саксонцы пекут белый хлеб, пьют пиво, их пища тяжела и нелепа... Вестфальцы едят черный хлеб, пьют пиво. Вино потребляют только богатые, потому что оно привозится с Рейна и стоит дорого. Франконцы не пьют вино, которое производят, они продают его, довольствуясь водой, но пиво они презирают”.
“Иерархия достоинства, иерархия статуса находила выражение в изысканности и утонченности стола” (Ж. Дюби). Разнообразие и изобилие блюд, мясных и рыбных, дичи, напитков, пряностей (восточных и местных, целебных трав), гастрономическое искусство отличали питание социальных верхов — городского купечества, патрициата, духовенства, знати, церковных иерархов. В этой среде пользовалась спросом кулинарная литература, высоко ценилось поварское искусство. Показательна большая мобильность поварской профессии, что способствовало передаче кулинарных рецептов. В XVI в. в Центральной Европе, особенно в герма-ноязычных областях, распространяется славянская кулинарная лексика. Сильным было и итальянское влияние. В 1530 г. в Аугсбурге была издана кулинарная книга итальянского гуманиста XV в. Платины.
Поваренные книги и руководства свидетельствуют об уже достаточно высокой технике хранения растительных и животных продуктов, рыбы. Фрукты и овощи консервировали, употребляя в качестве консервантов винный уксус, травы: петрушку, шалфей, белену, перец, чебрец. Консервирование, соление, копчение продуктов получают распространение как вид профессиональной деятельности. Одним из способов сохранения фруктов было изготовление конфитюров. Фрукты умели сохранять и в свежем виде: гость картезианского монастыря в Нижней Штирии был приятно удивлен, получив на десерт безупречное яблоко урожая прошлого года.
Важность зерновых, растительной пищи, ставившая человека в сильную зависимость от урожая, погодных условий^ диктовала необходимость запасов. В богатых городских домах имелись специальные кладовые, погреба и даже специальные строения, в которых хранились припасы. Обеспечение продовольствием и предметами первой необходимости — одна из главных забот главы домохозяйства. Все продумывалось и планировалось на целый год и фиксировалось в специальных книгах типа широко известной историкам домохозяйственной книги Ганса Тухера (начало XVI в.). Ведение домохозяйства рассматривалось как сложное и многостороннее дело, требующее искусства. Это нашло отражение в распространении специального типа литературы, охватывающей всю совокупность взаимоотношений и сфер деятельности по дому, в мастерской, в хозяйстве, в конторе, их функциональное распределение между членами семьи; отношения между главой семьи и супругой, родителями и детьми, членами семьи и другими родственниками, с челядью и т. п.
Кулинарные справочники и “Экономики” отражают повышенное внимание в состоятельных домах к кухне как основе домохозяйства. Многообразные кухонный реквизит и утварь соответствовали усложнившейся структуре питания, разнообразию продуктов и возросшему искусству их приготовления и хранения. Тот, кто решил вступить в брак, наставлял Ганс Пауэр, автор широко популярной в XVI в. книги об обручении (первое издание в 1475 г.), должен позаботиться о достаточном количестве домашней утвари, тогда он не будет знать забот. В доме могло быть несколько кухонь, в богатых домах их выносили в специальные помещения.
Недостаточность данных не позволяет точно определить границы минимума средств существования. Некоторое приближение дают попытки определить калорийность дневного рациона питания: в XIV — XV вв. она колебалась от 2,5 до 6—7 тыс. калорий у богатых, высших социальных слоев. По мнению современных исследователей (Г. Келленбенц), такой рацион был вполне достаточен, иначе трудно было бы объяснить происходивший почти на протяжении трех столетий рост численности населения. В целом исследователи отмечают для широких масс населения Центральной и Западной Европы снижение по сравнению с концом XV в. потребления мяса и установление рациона типа “мусбрей” (каша-размазня), остававшегося определяющим еще и в XIX в. Несбалансированность питания возрастала в периоды голодовок.

В повседневной жизни европейского общества XVI — первой половины XVII в. нашли отражение те преобразовательные процессы — экономические, социальные, культурные,— которые оно переживало, порой подспудно. Поражающее региональное многообразие форм повседневной жизни отличало эти столетия от раннего и даже высокого средневековья. И это было связано не только с этническими или географо-экономическими особенностями, но и с усложнением хозяйственной жизни, ее форм, различными внешними влияниями как следствием расширения и изменения характера обмена, коммуникаций, границ европейского мира, миграционных и политических процессов, религиозно-социальных движений эпохи.
В повседневности отразилось новое качество жизни, обусловленное новыми, расширившимися материально-техническими возможностями. Вместе с тем она испытала воздействие мощной социальной переструкту-рацнп сельского и городского населения под влиянием вторичного закрепощения и распространения системы фольварка в областях к востоку от Эльбы п в балтийском регионе, углублявшейся по мере развития рыночного хозяйства, раздаточной системы и предпринимательства дифференциации мелких товаропроизводителей, роста армии поденщиков и протекавшего одновременно процесса нивелировки крестьянского и городского сословий в подданных, поставляющих государству налоги и солдат.
Стремительный рост нищенства, бродяжничества с середины XV в. и особенно в XVI в.— явление, общее для всех европейских стран и регионов, с наибольшей полнотой и выразительностью проявившееся в городах. Городские беднота и нищие представляли сильно дифференцированный социальный слой. Их привилегированную группу составляли так называемые “домашние бедняки” из числа обедневших, но не деклассированных еще бюргеров, обитатели госпиталей, приютов, конвентов. К ним примыкали те, кто имел привилегии на сбор милостыни — пилигримы, монахи нищенствующих орденов, но также цеховые ученики, школяры, студенты. В толпу бродяг, просивших подаяние, вливались отпущенные со службы ландскнехты, возвращающиеся турецкие пленники, те, кто был вырван из привычного жизненного русла голодом вследствие неурожая, стихийных бедствий, военного разорения. Различны были методы и “техника” сбора милосгыни — на улицах, у храма и в самом храме (невзирая на запреты), “у дверей”. Наиболее сплоченными были чаще всего слепые. имевшие своего “короля”. Особую группу составляли профессиональные попрошайки-мошенники.
Во многих европейских городах проблема нищенства и бродяжничества отразилась в городской топографии — названиях улиц, кварталов, переулков, свидетельствуя одновременно и об излюбленных этим маргинальным элементом местах обитания, и о стремлении властей локализовать его местонахождение. Бродяги, нищие были желанными постояльцами в бедных городских кварталах: плата поденная или понедельная за угол, ночлег намного превосходила взимаемую обычно с ремесленников за аренду жилья.
Процесс пауперизации, рост нищенства и бродяжничества сопровождался резким ухудшением отношения общества к бедности и беднякам. Нищих, особенно пришлых, стали рассматривать как бродяг, как антисоциальный элемент, с которым надлежало вести борьбу. Городские власти усиливали контроль за “своими”, местными нищими, ограничивали приток пришлых; складывалась система благотворительности, преимущественно для “своих” нищих и бедняков (раздача одежды, денег, хлеба — так называемые столы для нищих, госпитали и приюты, конвенты для больных, нетрудоспособных по старости и т. п.). Усиливался городской контроль за раздачей “милостыни”, особенно духовными институтами, попытки “трудоустройства” работоспособных бродяг. Но городское общество не могло предложить работы, обеспечивающей постоянный заработок и прожиточный минимум. Отсюда неэффективность полицейских предписаний и отдельных мер городских властей, направленных на уменьшение все возрастающего давления нищих. Обострение проблемы нищенства в начале XVII в. породило у властей попытки создать “работные дома”: на лесопильне и солодовне — для мужчин, в прядильне — для женщин, однако она успеха не имела.
Эти примитивные структуры повседневности, обеспечивавшие лишь возможность биологического выживания, и то далеко не всегда, отражали лишь один полюс действительности.
Сформировавшееся как мощная экономическая п общественная сила бюргерство в лице своих ведущих слоев, связанных с торгово-промышлен-ным предпринимательством, с кредитно-финансовыми операциями своих окончивших университеты сыновей, из числа которых формировались кадры новой государственной администрации, стремилось закрепить свой статус во внешних формах — костюме, укладе домашней жизни, роскоши убранства покоев и изысканности стола, великолепии выезда, престижных тратах “на нужды” города и благотворительность. Именно бюргерство — патрициат, крупное купечество, ренессансная интеллигенция, разбогатевшие ремесленные мастера — стало потребителем наряду со знатью продукции расцветающей “индустрии роскоши”. Шелк, бархат, парча, атлас, кружева, фарфор, ювелирные изделия становятся предметами массового производства в Валенсии, Толедо и Севилье, Париже, Лондоне.
Антверпене, Аугсбурге, Нюрнберге, Лиссабоне, Амстердаме и Франкфурте-на-Майне, не говоря уже о Генуе, Венеции, Флоренции и Лукке — старинных и традиционных центрах производства предметов роскоши. Именно в эти столетия развиваются новые отрасли: производство зеркал, инкрустированной мебели; ноявляются особые специальности — столяров-мебельщиков, каретников, художников, расписывавших стены, потолки, фасады городских дворцов новой знати.
Средневековое бюргерство, начавшее свою историю с противопоставления аристократическому жизненному идеалу, пришло к признанию его высшей ценностью, образцом для подражания и вожделенной целью. Торговля, промышленная деятельность рассматривались как источник материальных ценностей, открывающих путь к аристократическому образу жизни, к породнению с аристократическими фамилиями и аноблированию. Капиталы легко изымались из сферы торговли и промышленности, вкладывались в земельные приобретения, престижные постройки, расходовались на меценатство, создание клиентелл, становясь тем самым “видимыми”, к чему и стремились, ибо щедрость — одна из главных аристократических добродетелей. Идентификация себя и своих особых интересов и ценностей в рамках третьего сословия была еще делом будущего, и первые шаги в этом направлении были предприняты в Англии.
Тенденция к вертикальной мобильности не могла не породить противодействия. Одной из форм “ответа на вызов” было обилие приходящихся именно на XVI в. “запретительных” постановлений имперской, королевской, территориальных, городских властей, регламентирующих все внешние проявления повседневной жизни как показатели социального статуса. Эти постановления, касающиеся одежды, костюма, красноречиво показывают процессы, происходившие в массовом сознании под влиянием повышения общего стандарта жизни и усиления вертикальной мобильности. Роскошь костюма, одежд, говорилось в знаменитом постановлении Карла V от 1548 г., приводит к “непристойной ситуации”, когда невозможно отличить князя от графа, графа от барона, барона от бюргера, а бюргера от крестьянина. Двадцатью годами ранее Лютер с негодованием говорил о требованиях восставших крестьян, желающих носить “отделанные куньим мехом шаубон” (верхняя одежда типа плаща — обязательная принадлежность арпстократнческо-патрицианского костюма), золотые цепи и “жрать молочных поросят”. Из императорских запретов видно, что высший слой крестьян — обладателей полных наделов — покупал дорогие английские или голландские сукна, одежду из шелка, дорогие аксессуары — шелковые помочи, вязаные широкие воротники для рубах, шейные шелковые платки, украшения из драгоценных металлов и жемчуга, страусовые перья.
Примерно с середины XVI в. характер регламентирующих постановлений начинает меняться: усложняются градации населения, в частности городского, появляются новые, более четкие его классификации преимущественно но профессиональному принципу. Наряду с прежними традиционными группами (ремесленники, мастера, благородные) выделяют крупных купцов, лавочников, торговцев, а также поденщиков, приказчиков. прислугу и т. д. При этом ограничения на ношение дорогих тканей или драгоценностей становятся менее строгими, не препятствуют росту роскоши имущих групп населения. Растет производство дешевых имитаций дорогих материалов и одежд, фальшивых изделий, украшений “под золото”, удовлетворявших- престижные устремления “простых” людей — горожан и зажиточных крестьян. Все это наряду с явной тенденцией к унификации покроя и типа одежды, отдельных элементов и аксессуаров говорит о складывании в первой половине XVII в. сословного (городского в частности) костюма.
Главное содержание и главный итог развития эпохи — формирование нового европейского хозяйственно-культурного универсума. Свидетельство тому — изменения географии размещения промышленного и сельского производства; территориальное разделение труда в масштабах континента; изменение политического и экономического характера взаимосвязей между Средиземноморьем, западными и северо-западными регионами, Западной и Восточной Европой (не в последнюю очередь также под влиянием эксплуатации заморских приобретений); появление, наконец, новых силовых линий и центров притяжения с Северными Нидерландами и Англией во главе. Европейский “экономический мир” (Ф. Бродель) к середине XVII в. структурно имел уже мало общего с тем, каким он был в классическое средневековье, он уже нес в себе хозяйственно-культурные структуры нового времени.
Материальной базой преобразовательных процессов XVI — первой половины XVII в. были рост народонаселения, новый технический опыт и развитие инженерной мысли, усиление использования энергетической силы воды, интенсификация труда, совершенствование средств коммуникаций, рост разделения труда и товарного производства, купеческого капитала и предпринимательства, зарождение капиталистической мануфактуры, осуществившей в конце периода “прорыв” в Англии, Голландии, Франции в важнейших отраслях промышленности.