Глава четвертая. Час волка. Опции

[Всадник]

Свершилось. Час Судьбы настал. Все тайны открыты и теперь нам надо выстоять в последней схватке.

[Алек Рошель]

20 день Месяца Холодов. Лесное.

Медведя, скрепя сердце, решили отпустить на волю. Нет, не то чтобы Нико особо возражал против «маленького мехового любимца», как, шутя, прозвали косолапого солдаты, но громадный хищник в военном лагере, полном лошадей, солдат, не подозревающих о безвредности… Кроме того, ле Бевер, ссылаясь на свой авторитет Паладина, ежедневно убеждал Нико, что слишком тесное и долгое общение с животными способно изменить Алека, отдалить от людей. Мальчишка в самом начале разговора опасно зашмыгал носом, но на расставание согласился достаточно легко… подозрительно легко. Нико дал себе слово обязательно проследить, не идет ли мишка за отрядом, хотя пока слабо представлял, как это сделать. При мысли о том, что, возможно, придется отгонять или даже убить могучего и грозного зверя на душе становилось тошно, но если его общество и вправду угрожает мальчику… 
Прощание прошло куда спокойней, чем граф мог ожидать. Конечно, Алек немного расплакался, но «медвежонок», будто большая собака, сначала лизнул мальчика в лицо языком, шириной с доброе полотенце, потом опрокинул на землю и начал катать по траве, проявляя удивительною осторожность. Лапы, способные дробить черепа и ломать хребты, вооруженные когтями, с легкостью срывающими кору с многовековых деревьев лишь едва касались хохочущего и отбрыкивающегося мальчугана. Наигравшись вдоволь, зверь склонил могучую голову, позволив ребенку обнять себя, после чего развернулся и потрусил к кромке леса, поселив в Нико надежду, что хотя бы один из этой парочки обладает здравым смыслом. Так что в лагерь оба возвращались хоть и грустные, но все же эта была не тягостная грусть, которая рвет душу при мысли потерянном навеки друге, а та светлая печаль, что рождается от знания - с товарищем все хорошо и он, пусть и далеко, но в здоров и в безопасности.
Лесное бурлило – прибытие хоть и поредевшего за время саблезских событий, но все еще многочисленного рыцарского войска явилось здесь значительным событием. Всюду мелькали лица людей, как знакомые, не раз виденные за дни похода, так и незнакомые вовсе. А на  том подобии площади, что здесь имелось, выстроилось что-то вроде небольшого отряда, которое Нико принял за группу желающих пристать к их воинству. Обычно от таких добровольцев бывало проку чуть, но эти стояли по военному четко, ровными, неподвижными рядами. Может из этих и выйдет толк – лишние воины в это неспокойное время не помешают. Но, подойдя поближе, граф невольно замер на месте. Да, прибывшие были воинами, и явно воинами опытными… вот только выглядели они так, словно только что вышли из битвы со всем  миром. Причем вышли побежденными: практически все были ранены, многие – так тяжело, что непонятно было, каким образом эти люди умудряются стоять в строю. Обтрепанная, со следами крови и грубой, на скорую руку, штопки одежда, изможденный вид… оружие, впрочем, в превосходном состоянии… В общем, ни на партизанящих крестьян, ни на остатки подразделения регулярной армии нежданные гости не походили – больше всего они напоминали волков, измотанных, искалеченных постоянной травлей, но от этого еще более опасных.
«Тот еще сброд…» - граф ле Тойе с облегчением отметил, что рыцари его собственного отряда начали словно бы невзначай стягиваться к месту событий, образуя вокруг новоприбывших плотное кольцо, - «От этих могут быть проблемы…» Один из воинов, задумчиво поглаживающих рукоять меча сместился немного в сторону, давая место товарищу, и взору Нико явился глава отряда, стоявший перед строем своих людей скрестив руки на груди. За спиной того перекрещивалась пара сторнийских клинков – почти что близнецов тех, что украшали спину самого Нико. Выглядел этот крепкий молодой мужчина подстать своей команде оборванцев –  выгоревшая, изодранная одежда с не выведенными пятнами крови на груди… и мечи, за каждый из которых можно взять три веса золотом. «Интересное сочетание… и что здесь надо этим работничкам ножа и топора?»
Раздираемый любопытством, граф зашагал быстрее, увлекая за собой Алека, о котором почти что забыл. Мальчик напомнил о себе, когда они были уже у границы живого кольца, причем самым удивительным образом: маленькая ладошка вдруг стиснула его пальцы с такой недетской,… да что там – нечеловеческой силой, что Нико невольно вскрикнул и, остановившись, с удивлением уставился на маленького спутника. Увиденное заставило мужчину мысленно схватиться за голову: «Проклятье! Только не это! Опять… Что на этот раз, Маррель Пресветлый?!»
Лицо мальчика приобрело пугающую, сероватую бледность, зрачки расширились так, что радужка исчезла полностью, сделав глаза похожими на темные провалы, а ладошка вдруг стала холодной, словно вся сила, что была в маленьком тельце, ушла куда-то вглубь, собираясь для удара. И, будто в ответ на страхи Нико, земля вздрогнула, пугающе, но в то же время знакомо. Прорывая изумрудную гладь травы, из земли стали вырываться камни, пока оставаясь висеть в воздухе, но готовые по первому знаку призвавшей их силы закружиться в разрушительном вихре.
- Алек! Алек! – мужчина тряс ребенка за плечи, но глаза, подобные окнам в безумие, смотрели сквозь него, а голос не доходил до сознания, - Алек, да очнись же! Проклятие, что с тобой происходит?! Очнись!
Мальчик не отвечал. Вместо этого он вдруг начал медленно подниматься над землей, как во время схватки в таверне, года Нико и Доминик едва не стали жертвами ведьмы. Сколько именно людей погубило землетрясение в тот день?… Отчаявшись докричаться, граф попытался проследить за взором маленького мага – и встретился взглядом с главарем пришедшего в Лесное отряда. Большинство людей обеспокоено озирались по сторонам, борясь с подступающим ужасом. Вот-вот грозила разразиться настоящая паника, но воин по-прежнему стоял, скрестив руки на груди и спокойно глядя на причину всеобщего переполоха, словно каждый день видел, как встает на дыбы земля. И явно именно он был объектом гнева, целью магической бури – камни, висящие в воздухи начали пока неторопливое, но все убыстряющееся движение, охватывая пришлых каменной стеной…. Еще немного -  и она сожмется: устремятся внутрь острые гранитные обломки, превращая хрупкую человеческую плоть в клочья алой пены…
Скорее интуитивно, чем разумно, Нико высвободился из цепкой хватки ребенка и поспешил к гостью. Земля тряслась все ощутимее и мужчина почти бежал. Был один миг настоящего страха – когда ему показалось, что уже успевшая превратиться в размытый вихрь стена камней не попустит – ударит, сминая, обращая в небытие – как тех Гвардейцев храма на дороге… Но тяжелые булыжники, словно очумелые носящиеся по воздуху при его приближении начали останавливаться и медленно опускаться на землю. Не веря собственной удаче, граф подлетел к главе новоприбывших – то смотрел все так же спокойно, понимающе. Нико даже показалась, что на губах у того мелькнула улыбка, но мужчине было не до того, чтобы приглядываться – он с облегчением ощущал, как затихает земная дрожь. Но на всякий случай все же встал так, чтобы закрывать незнакомца от Алека.
Внешний осмотр никаких особых причин для громов небесных не выявил – высокий, русые волосы, серые глаза. Смахивает на аристократа в изгнании – потрепанные черно-белые одежды и надменно-отрешенное выражение лица эффект лишь усугубляют. «Возможно тип и не слишком приятный, но чего это мальчишка на него взъелся?»
- Нико! – в срывающемся детском голоске звучали… нет, даже не слезы – настоящая, взрослая боль – неизбывная, разъедающая, - Нико, пожалуйста, отойди! Ну пожалуйста. Дай мне…. Дай мне…
- Что, Алек? Что ты хочешь сделать? И почему?
- Я… он… он,… - …тишина, словно, говоривший задохнулся от боли. У графа забрезжили смутные догадки – мелькнуло воспоминание об Алеке, бьющемся в истерике рядом с оброненной книгой, украшенной миниатюрой со сторнийским рейдером, всплыл из глубин памяти рассказ Раен о ее возлюбленном – главаре банды убийц, держащих в страхе всю западную Лакону, слухи о сожженных деревнях.
Граф еще раз взглянул в серые глаза «гостя»:
- Я граф Николя ле Тойе, командир этих людей. Кто ты?
- Я – Мист ле Нуаран, командир этого отряда, - кивок в сторону выстроившегося на площади «воинства». Мы наемники.
- Судя по виду твоих людей – ваш путь был долгим и нелегким…
- Возможно…
Нико начал терять терпение:
- Не проходил ли он через Лаверну? Такую небольшую деревушку на берегу реки, на самой границе с…
- Мои люди пошли за мной куда позже, но мой путь в этой войне начался именно там, -
Нико почувствовал, что у него вот-вот отвиснет челюсть – граф был уверен что услышит отрицательней ответ и надеялся уловить в лице Миста намек на правду, но столь спокойное и хладнокровное признание просто ошарашило его. Наемник меж тем продолжал:
- Я думал, мы убили всех, но, суд по тому, что мальчишка узнал мое лицо – кому-то удалось ускользнуть. Что ж, никто не совершенен.
Граф ле Тойе почувствовал, как в его душе начала разгораться ярость не менее убийственная, чем магические бури в разуме Алека:
- И ты так спокойно говоришь об этом? Я был на развалинах Лаверны, когда пепел еще хранил тепло огня. Видел, что сотворил ты и те, кого ты привел… И теперь ты стоишь тут, недалеко от мальчика, чей отец сгинул в избиении, а мать – умерла от насилия и рассуждаешь о совершенстве?! Да что же ты такое?...
- Я солдат, я воин… - Мист криво улыбнулся, - Как и ты, впрочем…
- Солдат?! Солдаты не убивают людей целыми селениями. Не убивают детей, женщин, стариков…
- Да? – похоже, наемник тоже начинал злиться, - А кого убиваешь ты? Големов? Порождения чьей-то магии? Бездушных кукол? Сколько лирийцев ты убил по пути сюда? Сколько из них были мальчишками, впервые взявшими в руки боевое копье, отцами семейств, мужьями, возлюбленными?! И не ври. Что бой был честным – ты опытный воин, а они вполне могли первый раз биться с реальным врагом…. Проклятие, с чего ты взял, что твоя война чище моей?! У нас одинаковая цель – победить! Любой ценой! Если надо при этом заплатить кровью невинных ради более быстрой победы – то куда лучше сделать это! И то что я убивал детей, а ты нет - говорит лишь о том, что я и такие как я куда честнее и откровеннее таких как ты! В нас нет лицемерия! Мы не прикрываемся за надуманным бредом о благородстве, не представляем свои действия, как что-то светлое, чуждое  злу и крови… Проклятие, умей время поворачиваться вспять, солдаты отправлялись бы в прошлое и душили бы врага в колыбели!
- Я, к несчастью, не могу повернуть вспять время и оборвать твою жизнь в самом начале, - мечи вышли из ножен с едва слышным серебристым звоном – признаком настоящей сторнийской стали, - Но мне кажется и сейчас еще не слишком поздно…
Мист в свою очередь медленно, словно колеблясь, обнажил оружие. На его лице застыло странное выражение: он раскаивался в своих словах? Злился на себя за несдержанность? Или просто сосредотачивался перед боем? Впрочем, неважно…
Нико шагнул вперед, делая несложный прямой выпад, естественно, отбитый, но тут же, не прекращая движения вперед, резко крутанулся на месте, стремясь достать врага круговой отмашкой… Не прошло – Мист даже не стал отбивать мощный удар. А просто отскочил назад, начав неспешное движение по кругу. «Ладно, это ты знаешь – попробуем по-другому…» Серебристая сторнийская сталь сверкала в свете дня, со звоном сталкиваясь и разлетаясь. Клинки то оплетали друг друга, словно возлюбленные в миг любовных игр, стремясь пленить, склонить к земле, то сходились резко и прямо, как суровые мужи, схлестнувшиеся в споре. Два отряда – большой рыцарей и маленький наемников – выстроились друг на против друга, живо воскрешая в воображении случайных зрителей, жителей Лесного, два войска, выстроившихся для битвы. А между рядами, словно сошедшиеся в поединке божьего суда, бились командиры, для которых исчезло все – армии, зрители. Весь мир – остались лишь гибкие парные клинки в руках и уверенность в сердце – бой идет не между людьми – сражаются две Правды. Лишь иногда откуда-то издалека, из другого мира, где остались все друзья, день, обычное время, доносились гулкие удары мечей о щиты – знаки восхищения тем или иным особо искусным приемом.
Позже Нико не смог бы точно назвать тот момент, когда осознал, что победит и победит обязательно: его враг был невероятно быстр, умел и опытен – не слабее его самого,… но чего-то в нем не хватало. Того самого, что иногда позволяет повернуть  свою пользу даже самый безнадежный бой – веры в себя и свою правоту. Нет, не перед людьми, не перед богами – перед самим собой. Вот меч левой руки графа первый раз пробил защиту наемника, оставив на груди глубокий росчерк, тут же окрасившийся алым. Мист пошатнулся на миг, но даже не опустив глаза, чтобы взглянуть на рану снова пошел вперед. Наверное, он тоже понимал, что проиграет. Но искал этого последнего боя. Искал смерти как способа если не искупить вершенное, то уйти от него туда, где никто не сможет ни упрекнуть, ни осудить. Удар,... еще удар,… серия быстрых выпадов,… еще один удар – рискованный, но невероятно сильный: сразу двумя клинкам сверху. По рядам рыцарей пронесся стон, когда их предводитель пошатнулся,  рухнул на колени, и начал склоняться вперед, словно преклоняясь ниц перед врагом,… но тут не выпустившие оружия руки метнулись вперед, с быстротой молнии сводя клинки, превращая их в беспощадные ножницы, сомкнувшиеся там, где находились ноги наемника…
Вернее должны были находится, ибо клинки со свистом перекрестились в пустоте. Еще не до конца осознав безуспешность попытки, Нико поднял глаза и увидел быстро приближающиеся подошвы. Время вдруг приостановило свой бег, и он сумел разглядеть их во всех деталях, отметив, что подкова на правом каблуке уже порядком износилась… и тут словно удар пришло понимание, что еще миг – и эти подошвы опустятся на его лицо.
Времени отводить удар или еще как то защищаться не было – все, на что хватило остатков мгновения и слил – это отпрянуть назад – и сокрушительный удар, призванный раскроить череп, обрушился на грудь. Что-то трещало - Нико подозревал, что это не что иное, как его ребра. Сам он лежал навзничь на траве, в лицо бил солнечный свет в котором отражался какой-то серебристый силуэт. Граф, все еще почти оглушенный, выждал еще один неуловимый, но при этом жутко тягостный миг, перекатился, выставляя перед собой чудом удержавшийся в ладони меч – и почувствовал, как тот глубоко входит в чью-то плоть. Клинок Миста пронзил  мягкую луговую землю и остался торчать а ней. Сам наемник, выронив оружие, схватился за вошедшее в живот меч Нико и, рассекая пальцы до кости, вырвал его, отбросил в сторону…

***

Граф уже стоял на ногах в боевой стойке, сжимая подобранный с земли второй клинок. Однако, напряжение, проскальзывающее в позе рыцаря, показывало, что могучий удар не прошел даром. Пачкая рукоять кровью, наемник вырвал меч из земли и двинулся вперед. Боль застилала взор, но при этом приносила какое-то странное облегчение. Удар, блок,… противник смещается в стону, но острая вспыхнувшая огнем рана не дает повернуться следом, лишая скорости – и острая боль пронзает бедро, обжигает правое плечо, лишая руку чувствительности – меч еще падает на землю, когда удар рукоятью в лицо, бросает его следом, в кровь разбивая губы, и раны не дают уже и помыслить о спасительном перекате…
…В шею едва ощутимо упиралось что-то острое, чья дрожь порождала стекающие по коже теплые струйки. Его кровь, стекающая с клинка… или струящаяся из раны на шее – не все ли равно… Сверху – лицо графа ле Тойе – так он кажется назвался. Ему тоже немало досталось - лицо бледное, перекошенное от боли, на краешках губ уже начали собираться первые рубиновые капли, одна уже скользит по подбородку, оставляя багровую дорожку. Похоже, осколки ребер повредили легкие. Если среди его людей нет сильного мага – граф ненадолго переживет его – с такими ранами простому лекарю не справится. Тоже все равно… Хотя…
- Отпусти моих людей, граф Николя ле Тойе. Их не было у Лаверны.
Губы Нико искривились в гримасе то ли боли, то ли презрения:
- У каждого из вас есть своя Лаверна… и в моей власти сделать так, чтобы в будущем их стало меньше… так что….
- Нико… - оба мужчины одновременно в меру своих сил повернулись и уставились на говорившего. Алек, по прежнему бледный, но уже со спокойным, осмысленным взором, немного помолчал, и, убедившись, что к нему прислушиваются, продолжил:
- Нико… не надо. Это ничего не изменит и не поможет.
- Но Алек, - меч немного отдалился от шеи Миста, - Ведь он…
Детское личико вздрогнуло, исказилось, будто мальчик был готов разразиться плачем, но из не по-детски серьезных глаз не вытекло ни слезинки:
- Я помню… Но это никого не вернет. Только отнимет. И не только от него – от тебя тоже, Нико… Пожалуйста….
Клинок последний раз кольнул шею – и исчез. Алек меж тем ухватил графа за руку, как тогда, когда они только шли сюда, и заставил наклонится над Мистом. А вторую руку… он положил на грудь наемнику, соединив их словно мост. Глаза ребенка вдруг закрылись. Последовала вспышка, не видимая, но при этом столь яркая и ослепительная, что на миг мужчины лишились способности воспринимать реальность. В мир чувств их вернуло медленно оседающее на землю тело ребенка, которое чисто рефлекторно подхватили оба. Подхватили – и замерли, по-прежнему держа Алека на руках и уставившись друг на друга. Как хищники, спорящие из-за добычи. Но постепенно…
Нико, осторожно высвободив одну руку, ощупал грудь - он чувствовал себя по-прежнему усталым и разбитым,… но ребра больше не болели и похоже вовсе не были сломаны. Сквозь разрез на одежде Миста виднелась полоска кожи, которую украшал свежий шрам. В шраме не было ничего необычного, если не считать того факта, что мгновение назад там была глубокая проникающая рана. Алек наконец-то зашевелился и, высвободившись из поддерживающих рук, встал рядом, точно между недавними врагами.
Нико немного помолчал – гнев и злоба ушли вместе с болью, но…
- Твои люди получат помощь, им не будет отказано в приюте и защите. Ты сам не понесешь наказания, которое я лично считаю заслуженным – никто не поднимет на тебя оружия, не будет преследовать. Но ты уйдешь. Немедленно. Это мое  последнее слово.
Какое то время мужчины не отрывали взглядов друг от друга, но вот Мист медленно отвернулся, осторожно поднял и вернул в ножны свои мечи, после чего развернулся и вновь посмотрел в глаза Нико:
- Мудрое и справедливое решение. Да будет так.