Глава четвертая. Час волка. Опции

[Всадник]

Свершилось. Час Судьбы настал. Все тайны открыты и теперь нам надо выстоять в последней схватке.

[Алек Рошель]

25-26 дни месяца Темнейших Глубин. Саблеза и окрестности.

Салех аль Халед с брезгливостью смотрел на кусок мяса, еще несколько часов назад бывший молодым сильным мужчиной. Он и войны его клана провели в этой богатой, изнеженной стране уже немало времени, но опытному, много повидавшему вождю, до сих пор трудно было поверить в то, что существует подобная слабость.
Воины степей превосходно знали о том, какую власть над людьми имеет боль, а потому, если был хоть какой то выбор, никогда не давались в руки врагам живыми. И даже если их настигали, а раны или мрак беспамятства не оставлял возможности встретить смерть как подобает мужчине, то ведь существовало множество других путей к Долинам Вечной тени. Пленник мог, извернувшись даже в самых тугих путах, перегрызть себе вены, мог резким рывком свернуть собственную шею,… в конце концов, он был способен откусить себе язык, захлебнуться или истечь кровью, лишив врага чести слышать даже последние слова павшего. Просветленные духом умели уходить из тела в последнее странствие одним усилием воли, гася огонь жизни силой разума.
Но этот лаконский рыцарь, так отважно сражавшийся и убивший двух степных воинов, прежде чем петли арканов оплели его густой сетью, не проявил должной осмотрительности и был еще жив, когда всадники доставили его к походным кострам клана, обмотанного веревкой, словно личинка шелкопряда нитью. Лаконец сверкал глазами, изрыгал, если верить переводчику, страшные проклятья и призывал всех немедленно убить его, чтобы зря не тратить свое и его, рыцаря, время. Но Салех не собирался терять время зря, а враг то ли не знал, то ли забыл великую в своей простоте истину: любой стойкости есть предел. Сломать можно даже самого мужественного и верного, главное знать как и не дать умереть раньше, чем под сводами пыточной прозвучат самые сокровенные тайны…
- Что он рассказал?
- Тревожные вести, мой господин, - палач, похожий на мясника в своем залитом кровью кожаном фартуке, нервно облизнул губы, - Всего в нескольких часах от нас бушует бой. Население лаконского города Саблеза восстало против гарнизона, оставленного там сиятельным Сафаром. И сейчас обезумевшая чернь убивает наших братьев.
Глава Клана задумчиво кивнул. Смерть лирийцев – это конечно печально,… но они наверняка из другого Клана, а, значит лучше подумать какую из разгоревшегося восстания можно извлечь пользу лично для себя. Ведь эти земли так богаты и куда ближе к благословенной Лирии, чем другие предназначенные к пожалованию владения. И удержи клан стратегически важный город-крепость под рукой Хана, кому как не ему быть здесь правителем по окончании великого похода на Восток? А ради такого куша стоит ввязаться в бой.
Вскочив в седло, аль Халед бросил последний взгляд на распростертое на дорожной пыли тело. Сейчас уже невозможно было сказать, каким был мужчина до пыток: лицо попросту исчезло, сменившись чудовищной маской из обнаженного мяса, во многих местах испещренного черными, вздувшимися пятнами ожогов, а очертания укрытого старой попоной тела почти не напоминали человеческие – слишком изломанными, странными они были. И лишь слабое, хриплое дыхание указывало на то, что человек жив и по какой-то глупой прихоти еще цепляется за свою бренную оболочку. Глупо, как глупо…
- Мы ускоренным маршем выступаем к городу и сокрушим безумцев, дерзнувших выступить против владычества Хана, - слова лились привычно и плавно, но заноза, засевшая в мозгу, лишала их внутреннего огня, напоминала о каком-то упущении, - …кстати, куда он тогда спешил, если бой идет в городе? Ведь он ехал как раз оттуда….
- Я не знаю, мой господин, - палач пал на колени, призывая вождя к снисхождению, - Я был так поражен известием о восстании, что все время спрашивал только о нем.
- Так спроси его сейчас.
- Поздно, о великий… Лаконец слишком далеко прошел по пути к Долинам… Боль больше не властна над ним, и теперь лишь боги смогут завязать разговор с этим презренным червем, если конечно снизойдут до этого.
Какое-то время аль Халед молча обдумывал услышанное, но постепенно морщины, пересекшие его лоб, разгладились:
- Впрочем, куда бы он ни спешил, вряд ли теперь туда доберется. Быть может, этот лаконец – просто трус, бежавший от опасностей боя.
Заплечных дел мастер кивнул, старательно пряча свои сомнения в глубине разума, не давая даже тени несогласия отразится на лице: этот воин не показался ему ни трусом, ни глупцом. Но не стоило заострять внимание на собственной ошибке…
- Я добью его, господин?
- Нет, не стоит, - Салех тронул поводья, и его конь шагом направился к сгрудившейся в отдалении охране, - Смерть восставших против Великого Хана Лирийского не должна быть легкой или милосердной. Пусть познает все муки медленного конца. А нам стоит поспешить. К САБЛЕЗЕ, ВОИНЫ!
Пыль, поднятая тысячами копыт, уже успела осесть, когда брошенный на дороге человек первый раз шевельнулся. Со стоном тело перевернулось на живот, и лишенные пальцев руки заскребли по утоптанной тверди дороги. Теперь лаконец стонал постоянно, монотонно, словно человек не просто ощутивший вспышку сильной боли, но с головой окунувшийся в нее, словно пловец в ядовитые, беспощадные воды, да так и не вынырнувший на поверхность. Закрывшиеся было раны, вновь обнажились, орошая все вокруг кровью, неведомо как еще сохранившейся в израненном теле… Но все же рыцарь полз, сжигая остатки сил на это бесполезное движение. В затуманенном болью мозгу осталось воспоминание о находящейся рядом деревне – пять минут ходьбы для сильного молодого мужчины и путешествие длинною в жизнь для умирающего. Даже доползи он, не известно, умеет ли кто-нибудь понять его слова, а, поняв – прислушаться, поверить и не принять рассказ за бред умирающего. Поверив – продолжить его путь, рискнув своей жизнью и судьбой близких…. Сотня «если», тысяча «но»… он выбросил все это из головы, заставляя себя забыть о разрывающей сознание боли и думать лишь о следующем рывке, о следующем движении, что сдвинет на ладонь вперед его распадающееся тело…

***

Сервио обливался потом и размышлял, не решил ли Пресветлый Маррель в своем гневе испепелить землю и все сущее на ней. Нет, конечно, зима в Лаконе всегда была мягкой, но то, что творилось сейчас – это действительно из ряда вон… Жарища как в пекле. Хотя, может, это он постарел, с тех пор как последний раз облачался в гвардейский доспех. А ведь когда-то он был быстр и неутомим как молодой жеребец (мысль вышла весьма двусмысленной и иссеченное морщинами лицо старого содержателя гостиницы расплылось в ухмылке). Да…. Сколько лет он уже в отставке… А вот довелось-таки еще повоевать. И пусть старые доспехи порядком прибавили в весе и тяжким грузом давят на утратившие былую мощь плечи, сбывший гвардеец все же в них влез. Так что рано сбрасывать со счетов старого лейтенанта. И все же как жарко….
Несколько десятков наспех вооруженных мастеровых, что граф ле Тойе отрядил ему в подчинение, тоже изрядно маялись в непривычных стальных «одежках», но послушные приказу, завязки не ослабляли, шлемов не снимали – Сервио за годы покоя не разучился командовать людьми. В общем, отбитые у врага ворота, что их отряду поручено охранять и во что бы то ни стало держать открытыми до подхода рыцарского воинства, под надежным надзором. Впрочем, не долго уже осталось их сторожить – прибытие трехтысячной армии ждали с минуты на минуту… если, конечно, с отосланным к ним гонцом не приключилось по дорогое чего плохого. Лаконец отогнал тревожные мысли: рядом с городом не должно было быть лирийских воинов – ошарашенные вспыхнувшим мятежом захватчики спешно стянули в город все силы и сейчас вели отчаянный бой на пылающих улицах. Именно там сейчас сражались «циркачи», Рихард, человек, с которым у Сервио были связаны самые противоречивые чувства, граф ле Тойе, Раен…
Владелец гостиницы почувствовал, что улыбка делается шире – эта девушка была способна заставить вспыхнуть ярким огнем даже почти угасшие угли. Эх, будь он помоложе годков эдак… проклятие, на чертовски много, уж горячий гвардейский лейтенант не спасовал бы. Где же его проклятая молодость…
Тот миг, когда восстание вспыхнуло само собой, старый гвардеец едва не проклял все на свете – многодневные старания графа ле Тойе, Рихарда, его самого, наконец, едва не пошли прахом. Сколько они играли в салочки со смертью, нарушая комендантский час, ведя переговоры с самыми разными людьми, не зная, кто и при каких условиях выдаст их варварам, строили хитрые и сложные планы, кто, когда и как поднимет народ, кто ударит по воротам, кто отправится штурмовать арсеналы города... И вот один миг безумия – и все труды отправились в тартарары. Лирийцы опомнятся, с легкостью сметут ту горстку несчастных, что подняла бунт, и даже уцелей в этой кровавой круговерти кто-нибудь из зачинщиков, не скоро запуганных, умывшихся кровью жителей Саблезы удастся подвигнуть на новые подвиги… но безумие, охватившее рыночную площадь выплеснулось на улицы, словно кровавая волна, сметая деморализованные лирийские кордоны. Горожане гибли сотнями… но сто первый успевал зубами впиться в горло врагу. Так в той бешеной атаке, что принесла им власть над этими воротами, из двух сотен озверевших повстанцев выжило от силы три десятка, что стояли сейчас на стенах, облаченные в трофейные, еще не отмытые от пота и крови прежних хозяев доспехи. И пока они стояли здесь, в безопасном отдалении от боя, там, позади, на извилистых улочках Саблезы продолжалась резня: варвары все же пришли в себя и ударили в ответ со всей яростью дикого народа степей. Но момент был упущен – баррикады перегородили все входы в захваченные лаконцами кварталы, сами они успели обзавестись кое-каким оружием… однако установившееся равновесие было шатким. Сервио поправил шлем и от всей души взмолился пресветлому Маррелю, прося того поторопить рыцарей.
И словно в ответ на его молитвы на дороге возник столб пыли. Множество всадников стремглав мчалось к воротам. Стоящие рядом со старым ветераном «ополченцы» уже махали руками, приветствуя спешащую подмогу и вознося молитвы всем богам. По инерции пристально вглядываясь в становящиеся все более многочисленными фигурки кавалеристов, Сервио ощутил, как спадает напряжение, стальными тисками стискивавшее душу. Теперь все будет…
Первый всадник приник к конской спине, дав шпоры и без того летящему, словно на крыльях коню. Лаконец ощутил легкое беспокойство – заливающий глаза пот, пыль, клубящаяся в воздухе и покрывающая прибывших солдат не давала рассмотреть детали, но в происходящем было что-то неправильное… Сервио судорожно сжал короткий лирийский лук, всматриваясь в наездников до боли и рези в глазах. Вот всадники уже под самыми стенами и, наконец, стало можно рассмотреть их получше. К воротам во весь опор, в запыленных доспехах, действительно несколько напоминающих лаконские, неслись воины Орды.
«Знамя… над ними не было знамени, а гордые имперские рыцари всегда выходят на ратное поле под развевающимися стягами…» - мысль еще занимала сознание, а тело уже начало действовать: стрела с легки свистом ушла в гущу атакующих, но ни выяснять, поразила ли она кого-нибудь, ни стрелять вновь времени не было. Уже понимая, что в доверчивости своей подпустил врага слишком близко, он все же рванулся вниз:
- ВОРОТА! ОПУСТИТЕ РЕШЕТКУ!
Снизу раздались крики, но шума падающей решетки из толстых железных прутьев не последовало. Его немногочисленные бойцы стреляли вниз, в грохочущую змею конницы, но ответный ливень стрел буквально сметал их со стен – возможно лирийские лучники и уступали в мастерстве дружинникам Полумесяца, но уж всяко превосходили его «воинство».
Сервио оказался внизу, когда копыта первых степных лошадей застучали по булыжной мостовой перед воротами. Стражи, оставленные у ворота, опускающего решетку, были утыканы стрелами, словно ежи иглами. Очередной влетевший под арку ворот всадник попытался достать его копьем, но гвардеец с неожиданной для его лет гибкостью перехватил древко, и резким рывком выбил лирийца из седла. Уклонившись от второго варвара, он опустился на одно колено, упер копье  землю и принял несущегося во весь опор кавалериста так, как не раз за годы службы встречал тяжелую конницу мятежных баронов, атакующую строй имперской гвардии. Копье вошло в шею лошади, пробило ее, и погрузилась глубоко под ребра всаднику. Откатившись в сторону умирающего животного, бьющегося в агонии на камнях мостовой, мужчина вскочил на ноги, обнажая непривычно легкий лирийский клинок…
Следующий степной воин с элегантной небрежностью опытного рубаки смахнул  голову старого гвардейца с плеч. Обезглавленное тело еще мгновение стояло с зажатым в руке мечем, будто салютуя вливающейся в город варварской коннице, после чего, словно разом лишившись всех костей, осело на землю.

***

Нико привалился к стене дома и перевел дух. Очередной штурм отбит. В который раз за этот день их баррикада удержалась… но не в последний ли? Короткий взгляд на остатки воинства, защищавшего завал из мебели, бревен, перевернутых телег и прочего хлама, перегораживающего улицу, оптимизма не добавил: способных держать в руках меч среди них осталось ужасающе мало, да и те почти все – уставшие, израненные, залитые своей и чужой кровью, смотрели с мрачной обреченностью. И даже сейчас, в краткий миг затишья немногочисленные лаконцы, владеющие луком или арбалетом, укрывшись на крутых, скользких черепичных крышах  домов вели с лирийскими лучниками, укрывшимися в соседних зданиях, смертельное состязание в меткости и ловкости. То и дело слышался свист стрелы и срывалось вниз, навстречу беспощадной земле, человеческое тело – иногда безмолвное и безвольное, иногда – судорожно бьющееся, словно старающееся зацепиться за воздух и оглашающее своим криком бьющийся в агонии город. А еще – никто из них не знал, когда дрогнут или погибнут защитники баррикады на соседней улице и разъяренные потерями лирийцы ударят им в спину. Быть может, это уже случилось…
А как все великолепно начиналось! На миг всем показалось, что сам Пресветлый Маррель обратил к ним свой благосклонный взор и Саблеза вот-вот падет переспелым плодом прямо в раскрытые ладони… Но рай обернулся адом. А безумный лик о бога солнца если и обращался в их сторону, то лишь для того, чтобы сжечь все их надежды и чаяния. Рыцари не пришли. Вместо них в город ворвались неведомо откуда пришедшие лирийские сотни и одним решительным ударом превратили готовых праздновать победу триумфаторов в жалких, отчаявшихся беженцев, с трудом удерживающих подходы к рыночной площади – своему последнему оплоту. С тех пор была лишь смерть, рядившаяся в разные одежды, прятавшаяся под разными масками, но с хладнокровной неторопливостью забиравшая одного за другим тех, кто пошел за ним в тот час…
Кто-то тронул его за плечо, но Нико лишь отмахнулся. Двигаться не хотелось. Вообще ничего не хотелось – только сидеть вот так, закрыв глаза и мечтать о том, чтобы все случившееся оказалось банальным ночным кошмаром.
Однако названный гость оказался весьма настойчивым – прямо в лицо Нико плеснули прохладной водой и сунули в руки приличных размеров кувшин. Все еще не открывая глаз, граф поднес его к губам и начал пить большими глотками. Прохладная свежая вода на вкус показалась лучше и удивительней молодого вина.
- Спасибо, Раен. Что бы я без тебя делал…
- Умер бы от жажды и самобичевания.
Нико наконец взглянул в усталое, но странно веселое лицо девушки:
- И что ты тут делаешь? Ты вроде бы была на крыше вместе с лучниками…
- А у нас закончились стрелы, - девушка улыбнулась,  словно сказала что-то донельзя смешное, - Те, что удалось собрать, мы решили приберечь для того, чтобы было чем отбивать штурм. Вот так вот.
- Да ну? – Нико против своей воли улыбнулся в ответ.
- Ну да, - смех девушки был подобен звону серебряных колокольчиков, и граф понял, что тоже смеется.
Наконец он взял себя в руки:
- Сумасшедшая ты… и я, наверное, тоже…
- Почему?
- Чрез пол часа мы будем лежать на этих камнях, изрубленные на части и мародеры будут играть в кости на наши вещи, но при этом мы хохочем, словно нас ждет праздник, а не последний бой.
- Только так можно отпугнуть смерть, - теперь тон Раен был серьезен, но глаза по-прежнему улыбались, - Эта старая карга боится, когда над ней смеются.
- Надеюсь, надеюсь….- Нико отпил еще воды, - Будем отгонять ее смехом, если уж больше нечем.
- Все не выпей, - девушка отобрала у него кувшин, - Мне надо еще Рихарда напоить и развеселить, а то он что-то вовсе расклеился.
Граф покосился туда, где  почти в той же позе, что и он сам, привалился к стене дома саблезский рыцарь. Еще недавно его отряд насмерть стоял на собственной баррикаде, и оставил ее только когда пали укрепления на соседних улицах и враг вышел в тыл защитникам. Лишь жалкие остатки некогда многочисленного отряда прорвались сюда и влились в ряды бойцов Николя. Сам Рихард даже не был ранен, но пустота, поселившаяся в его глазах, заставляла даже друзей отводить взгляд и отшатываться. Нико не решался спросить, что же произошло там… может Раен вызнает и сможет растормошить рыцаря…
Словно прочтя его мысли, девушка решительно поднялась и зашагала в сторону неподвижно сидящего лаконца. Нико двинулся за ней, желая поддержать в будущем разговоре.
- Рихард,… - в ласковом тоне Раен послышалась легкая угроза, -… не зли меня. Сколько можно сидеть вот так, уставившись в одну точку словно…ой…
В один миг вся уверенность слетела с нее, явив миру перепуганную юную девушку: глаза округлились, ладонь накрыла рот, словно удерживая рвущийся наружу крик. Медленно, словно идя против течения бурной реки, Нико приблизился к недвижимому рыцарю и замершей спутнице…
Лицо Рихарда было спокойным, почти умиротворенным, даже кровоподтеки и копоть не разрушали мужественную, благородную красоту молодого рыцаря. На сложенных лодочкой ладонях, словно величайшая ценность мира, покоился маленький медальон, являющий свету миниатюрный портрет девушки лет семнадцати. На него и были устремлены глаза мужчины. И еще он не дышал.
Неизвестно, когда смерть настигла последнего саблезского рыцаря, но его грудь не вздымалась, а устремленные на лицо девушки (Возлюбленной? Сестры?) глаза теперь были воистину глазами мертвеца.
Страх охватил Нико, заставив отпрянуть назад, туда, где по-прежнему боролась с подступающим ужасом Раен. Когда это произошло? Почему? Ведь на теле воина не было видно никаких ранений. Еще мгновение назад они смаковали воду, словно лучшее вино, и смеялись над смертью,… а она, быть может, выполняла свою нелегкую работу по соседству, и временами поглядывая на расшалившихся людишек, посмеивалась в ответ…
Не говоря ни слова, граф обнял девушку за плечи и увлек обратно к баррикаде.
- Надо накрыть его чем-нибудь… и глаза закрыть. Я пошлю несколько человек.
- Нет, не надо, - Раен на миг прижалась сильнее, будто ища защиты, но тут же отстранилась, - Не знаю, кто она, но он смотрел на нее когда… уходил. Пусть посмотрит еще немного. Ответить графу не дали тревожные крики – лирийцы вновь атаковали…

***

На этот раз варвары решили попробовать что-то новое. Обычно на груду хлама, гордо именуемую баррикадой, наступал плотный строй пеших воинов, стремящихся укрыться под щитами, дойти до лаконцев и навязать им рукопашную. Защитники встречали их стрелами, камнями, дротиками и звериной яростью людей, которым некуда отступать. В результате изрядно поредевшие лирийцы откатывались назад и лаконцы оставались на прежнем месте ждать нового приступа в отчаянной надежде, что удастся отбить и его тоже. На этот раз по довольно узкой улочке мчалось несколько десятков всадников.
«Необычно и глупо» - Нико с мрачным удовлетворением наблюдал, как сыпавшиеся с крыш стрелы поражали варваров одного за другим. Тщательно прицелившись, выстрелил сам, убив знаменосца…. Не доезжая до укрепления, степные воины осадили коней. В воздухе атакующими змеями взвились арканы, в кольцах которых оказывались как защитники, так и обломки, служившие «телом» укрепления. Теперь бросившие арканы степняки устремились назад, и Нико с ужасом ощутил, как заколыхалась баррикада. Рядом какой-то несчастный увлеченный петлей, вылетел на мостовую и заскользил по ней, оставляя на камнях клочья плоти. С другой стороны, лишившись опоры, рухнула часть шаткого сооружения, завалив одного из защитников. Нико выстрелил еще раз, но в следующую секунду прочная веревка из конского волоса опустилась на него и начала стремительно сжиматься… Мимо просвистела стрела, сразив «поймавшего» графа всадника, чей-то меч рубанул по аркану. Гир, могучий циркач-тяжеловес и единственный настоящий артист в их маленькой труппе, тоже оказался оплетен крепкой веревкой и, взревев от ярости, с силой рванул ее на себя. Лошадь в месте со всадником рухнула на землю, заставив взреветь всех: защитников – от восторга и радости, нападающих – от гнева. Следующим напряжением могучих плеч гигант разорвал аркан и высоко поднял его обрывки. Мимо просвистела стрела, но лаконец ответил лишь хриплым хохотом:
- И это все, на что вы способны, жалкие степные собаки?! Тогда вы состаритесь здесь, так и не увидев нашего поражения! Идите домой, в свое пропахшее навозом стойбище, глупые варвары!
Стрелы хлынули дождем, словно небеса разверзлись, обрушив на позиции стальной ливень, и циркач с легкостью, необычайной для столь громадного человека, нырнул в укрытие.
- Раен, вот твои стрелы! Собери и верни прежним владельцам, - Нико ухмыльнулся, - С благодарностью…
По баррикаде вновь застучали стрелы, запахло паленым. Одна из вестниц смерти, пущенная особо сильной рукой, перелетела через гору хлама и упала на землю у самых ног графа. Огненная стрела. А их баррикада – из дерева….
- Всем отойти! – но предупреждений уже не требовалось: с проклятиями защитники отпрянули от быстро разгорающегося гигантского костра.
- Что они делают? – Раен снова оказалась рядом, обвешанная полными колчанами, словно яблоня яблоками по осени, - Они не смогут атаковать через стену пламени.
- Отзывай лучников с верхотуры, пока дома не занялись, - Нико нахмурился, всеми силами гоня подступающее отчаяние, - Мы отходим.
И, видя недоумение девушки, пояснил:
- Любое пламя рано или поздно погаснет. И тогда не будет ни укрытия, чтобы защитить нас, ни домов, чтобы послать на их крыши лучников….
- Мы идем на следующий рубеж?
- Нет, - граф ле Тойе решительно подошел к телу Рихарда и поднял уже успевшее остыть тело на руки, - там будет то же самое… они опять подожгут баррикаду. Если понадобится, они выжгут всю Саблезу. Нельзя это допустить…. Ведь в домах закрылась уйма народу – женщины, дети, старики…. Мы и так навлекли на их голову множество бедствий.
- И что – нам сдаться? – в голосе девушки появилось упрямство, но в глазах застыла мольба, - Бросить оружие и выйти к ним подняв руки?
- Нет, - граф опустил тело рыцаря на уже занявшиеся с одной стороны бревна завала, сложил ему руки на груди, упрятав под ними по прежнему раскрытый медальон. Не удержавшись, он внимательно взглянул на изображенную там девушку – миловидная, но вовсе не ослепительная красавица, на простоватом лице застыло странное сочетание упрямства, беспомощности и достоинства…. Одна из многих – таких девять на каждый десяток. На Рихарда не похожа - значит не сестра… и для него она была не одной из многих – единственной…. Огонь нерешительно лизнул руку задумавшегося Николя, вернув того к реальности.
- Покойся с миром, друг. Пусть огонь очистит тебя и вознесет к престолу Пресветлого Марреля, где ты присягнешь ему на верность и станешь первым из его рыцарей… Возможно твоя возлюбленная ждет тебя там, среди светозарных дев…. – Нико обернулся к остаткам своего воинства, молчаливо ждущим ответа на заданный Раен вопрос:
- Да будем мы прокляты, если сдадимся! Тогда все это зря. Все смерти, вся кровь… Мы ударим по воротам города. Тем самым, откуда лирийцам пришло подкрепление.
В рядах лаконцев наступило некоторое оживление, и лишь Гир робко поинтересовался:
- Зачем? Граф Рио ле Лардли не придет. Иначе он уже был бы здесь… или мы хотим вырваться из города? Но там, на просторе, лирийская конница уничтожит нас в одно мановение ока.
- Нет, вырываться и бросать тех, кто сейчас прячется в домах, мы не будем. А что до Рио… Даже подойди он сейчас к стенам города, он бы оказался там же, где мы начали – у неприступных, полных врага стен. Вспомни – мы тут, чтобы открыть ему дорогу. Ударим по воротам, захватим их, и будем держать, пока хватит сил.
- А потом?
Нико улыбнулся, стремясь хотя бы так отогнать смерть:
- А потом мы либо умрем, либо победим. А может, и то и другое.
Многие сначала неуверенно, но с все большим воодушевлением, начали улыбаться в ответ…
Лирийцы, с нетерпением наблюдавшие за гигантским костром, невольно содрогнулись, когда из-за стены пламени донесся громкий хохот десятков людей. Бесстрашные, но суеверные, они боялись умалишенных. Ведь даже малым детям известно, что боги говорят устами безумцев… и сейчас боги говорили с врагом. Ровно ничего хорошего от этого сговора ждать не приходилось…

***

Рыцари спешили, но даже в этом торопливом беге наперегонки со временем чувствовалась обреченность и отчаяние. Все говорило о том, что в конце пути их ждут закрытые ворота и головы друзей, насаженные на пики. К немалому удивлению, у ворот все еще бушевал бой: везде - в арке ворот, на стенах, на лестницах, даже на подъемном мосту шла ожесточенная рубка. Воспарявшие духом рыцари ударили, на плечах бегущего врага ворвавшись в город и будто стальной таран сметя хлипкие заслоны лирийцев. Рио рубил, колол, топтал копытами коня, наслаждаясь безумием боя, а когда улочки стали слишком кривыми и узкими, спешился и встал встрой латников, словно рядовой воин. Через несколько часов все было кончено – те немногочисленные лирийцы, которым все же посчастливилось сдаться в плен, были согнаны на рыночную площадь. Мирные жители, до тех пор в большинстве своем запершиеся в домах и не принимавшие участия в бою, сначала робко, но потом все более и более уверенно начали выбираться из укрытий, восторженно приветствуя освободителей. Наступающие сумерки дрогнули и отступили перед светом тысяч факелов и свечей, тишина испугано умчалась прочь, устрашенные разноголосицей песен и горестных криков, молитв и проклятий… Солнце село, зажглись звезды, а управившийся с самыми неотложными делами Рио наконец-то смог отправится искать Николя, слегка разозленный тем, что граф сам не нашел его раньше и не помог разгрести хотя бы самые срочные дела. Ведь он сам лично видел наглеца у ворот уже после того, как наступающая волна лаконцев отбросила варваров, обезопасив выживших защитников. А после рыцари видели графа где-то здесь, в одной из таверн у рыночной площади. Рио проверял уже третью, но пока везде натыкался лишь на собственных солдат и горожан, бок о бок празднующих победу. Нарушение дисциплины, конечно, но будь он проклят в веках, если ребята не заслужили каждую каплю этого вина…
Граф Николя ле Тойе, личный друг императора, бард, любимец женщин, и (по мнению Рио) изрядный нахал и сумасброд, обнаружился в четвертой таверне, где с изрядной скоростью поглощал вино в обществе Раен. Оба уже успели изрядно нализаться.  В углу обнаружился еще и Алек, заснувший прямо на спине медведя, по такому случаю замершего неподвижно, словно огромный тюфяк. Хоть этот не пьет… хотя если продолжит таскаться вслед за Николя – начнет куда раньше сверстников…
- И как вино? Не подкачало? – ле  Лардли надеялся, что в его голосе прозвучит та же самая смесь гнева и укоризны, что была у него на душе.
- О нет, конечно не подкачало, - Нико какое-то время рассматривал вино в кубке, после чего расхохотался сделал большой глоток. На Рио он старательно не смотрел, - очень хорошее и очень дорогое вино… только платить за него не придется. Хозяин таверны, понимаешь ли, немножко мертв. Уж кому, как не мне это знать – лично снимал его голову с пики. Вот мы и решили поднять бокал в память о нем.
Окинув взглядом пустой зал, Рио похолодел:
- Кто еще погиб?
- Неправильный вопрос, - ле Тойе допил остатки вина и снова наполнил кубок, - на него слишком долго отвечать. Правильный – «Кто уцелел?» Задашь его?
Рыцарь полагал, что уже знает ответ, и это знание словно раскаленный метал обожгло его душу. Но все же он спросил, словно ученик, выполняющий урок:
- Кто выжил, Нико?
Граф снова рассмеялся, да так, что Алек вздрогнул во сне. Отсмеявшись, он смахнул с глаз выступившие слезы и не оборачиваясь, через плечо указал на Алека:
- Мальчуган и его медведь…
Кивок в сторону Раен:
- …эта красотка…
Молчание. Потом:
- И я. Хотя в этом я пока не уверен, совсем я тебе скажу, не уверен. Понимаешь, у меня на глазах сегодня умер человек, на теле которого не было ни одной раны. Он просто перестал жить – и все. Поэтому я сижу здесь, пью за всех тех, кто уже ушел в Долины смертной тени и жду, когда костлявая придет за мной, как она пришла за Рихардом…. А еще  смеюсь, чтобы отогнать смерть подальше…
Наконец-то Нико обернулся и взглянул в глаза Рио. Первой мыслью, посетившей рыцаря в этот момент, было: «Если смех гонит смерть прочь, то почему она смотрит на меня из глаз этого мужчины?»
- Ты слишком долго шел сюда, граф ле Лардли… так долго, что мало кто сумел дождаться тебя. Мы поговорим завтра. И завтра же я помогу во всех делах. А сейчас выйди и дай мне выпить за умерших – видит бог, они заслужили эту почесть.
Рио мог бы возразить на это очень и очень много – например то, что он выступил сразу, как только полумертвый от страха пастух передал сообщение, услышанное от умирающего рыцаря, что спешил, как мог, что его воины тоже гибли сегодня….
Вместо этого тихо вышел из таверны, аккуратно прикрыв за собой дверь…