Часть вторая: Возрождение из пепла Опции

[Народ]

2632 год, месяц Гребня.
Рунн. Монтристид.


          Серый цвет всегда шёл служителям всевозможных культов. Шёл он и последователям учения Каспиана. Серые капюшоны и балахоны только способствовали укрощению строптивости и гордости молодых монахов и святых отцов. Кротость и смирение, облачённые в серое одеяние, никогда не подвергались насмешке или пренебрежению со стороны обывателей. Наоборот, обыватели начинали уважать и других, носящих тот же цвет одежды. Например, мышей и крыс. А носители высокого церковного сана сильно укрепили любовь к попугаям и павлинам, из-за схожести в многообразии красок одеяния, которое миряне видели прекрасно в отличие от душевного богатства их носителей. И никто, принимая во внимание заслуги церковников, не видел вреда в том, что они украшали свои серые шкурки драгоценными булыжниками. Правда, не все избрали красоту, как основное оружие. Некоторые отдавали предпочтение проверенным временем клыкам. И тогда серые смиренные мышки становились грозными крысами-инквизиторами, которых никто не осмеливался упрекнуть в нечистоплотности и агрессивности.
          И вот один из живых представителей негласного символа ордена инквизиторов решил внести свою лепту в святое дело Матери Нашей Церкви. Крыс, азартно помахивая облезлым хвостом, со всем уважением и кротостью вцепился в босую ногу бывшего главы бывшего Ордена Клинка Господнего, ибо путь к спасению души, как всем известно, лежит через страдания грешной плоти. Несчастный еретик же, отблагодарил тварь божью сильным пинком ноги, оставаясь в своём греховном неведении. Резкое движение далось Монбару ещё тяжелее предыдущего, руки, закованные в кандалы, нещадно болели, да и раны, полученные в последнем безумном сражении, никто не собирался залечивать.
          Да, сражение они всё же проиграли. Проиграли и войну. Но Андре свято верил, что не всё ещё потеряно, и главное сражение мира ещё состоится. Состоится благодаря жертвам, которые принесли его братья там, на поле у ворот Монмиракля. Они все пали выполняя его приказ. Приказ, который мог стать величайшей ошибкой, а мог оказаться и той малой монеткой, что перевесит чашу весов в нужный момент. Андре де Монбар думал теперь об этом постоянно. Да и о чём ещё ему думать, целыми днями сидя в сырой камере прикованным к скользкой стене на грязной соломе. Два месяца первый и последний из «клинков» был предоставлен своим думам. Два месяца он, несмотря на проклятие глав всех орденов, молил Каспиана о спасении душ своих погибших братьев. Два месяца он, единственный из выживших в том побоище, ждал своей участи.
          И вот, наконец, они пришли к нему. Пара крепких инквизиторов, охрана или палачи, пока было не ясно. Секретарь, принёсший столик и кипу чистой бумаги. Пара инквизиторов постарше саном, Первосвященник Сильвиус XI, глава Службы Имперской Безопасности и он, император Александр XVIII. Правда, последний пробыл с Монбаром не долго, тюремный воздух явно нагонял на него тоску. Но Андре знал, император ещё вернётся его навестить.
          Первый допрос, даже скорее беседа. Ленивые вопросы следователя, ленивые ответы «клинка». Двухдневный перерыв. Вновь беседа. Вновь перерыв. Наконец, первая угроза и разминающиеся на глазах Монбара костоломы. Стена спокойствия и смирения перед богом. Смена обвинителя. Первые пытки. Новые вопросы.
          Его допрашивали и пытали, пытали и допрашивали. Ему угрожали и молили спасти душу. Ломали кости, жгли кожу и напоминали о грехе лжи и неповиновения. Монбар часами пересказывал операции, выполняемые по приказу конклава, и днями перечислял святыни и богатства, захваченные в этих походах. Инквизиторы часами предлагали сознаться в сговоре с Дьяволом, палачи днями практиковались на главе «клинков» в своём искусстве.
          Наконец устали все. Было объявлено о дне последнего допроса, на который были приглашены Первосвященник и император. Монбару посоветовали ночью подумать о своей душе. Он провёл её в воспоминаниях и молитве. Проснулся последний глава «клинков» как после ночной попойки с хорошими друзьями: бодрый, полный идей и готовый сравнять горы с землёй. Стража помогла ему умыться, привести свой внешний вид в относительный порядок и отнесла в зал для допроса, ибо своих сил и здоровья даже на небольшую прогулку палачи ему не оставили. Это действительно был зал, правда, очень малых размеров и под землёй, но света тут было несравненно больше, и исходил он не от пыточных очагов. За стоящими полукругом столами уже собрались все его сегодняшние судьи и дознатчики, что явилось для Монбара неожиданностью: он уже внутренне приготовился к нескольким часам ожидания величественного появления Первосвященника и императора. Но сегодня Александр и Сильвиус дожидались его, Монбара, появления.
          Если бы Монбар был в состоянии, он бы вошёл как обычно, с гордо поднятой головой, прямой спиной и горящими глазами. Сегодня же Андре пришлось ограничиться гордым взглядом несломленной души. Казалось, что окружавшие его рослые подпалачики-инквизиторы – личная гвардия главы «клинков». Андре де Монбара усадили на простой стул посреди комнаты прямо перед столом судей. Суд начался.
          - Арестованный, назовите своё имя, - серый, пустой голос одного из инквизиторов. Главные вопросы сегодня будет задавать явно не он.
          - Андре де Монбар, магистр Ордена Клинка Господнего, граф… - продолжить ему не позволили.
          - Специальными указами его преосвященства Первосвященника Сильвиуса XI и его величества императора Александра XVIII, вы, Андре из рода Монбар, лишены монашеского сана и дворянского титула, - инквизитор-церемониймейстер прямо таки сорвался толи на крик, толи на визг.
          - Как будет угодно верховным слугам Его…
          - Итак, начнём, пожалуй, - получив молчаливое согласие Первосвященника, император активно изображал полнейшую скуку, инквизитор-церемониймейстер продолжил, - Пункт первый. Слуга Божий Андре обвиняется в сговоре с дьяволом и совершении по приказу его поступков порочащих светлое имя Церкви Нашей и Империи. Есть ли у вас, обвиняемый, что сказать в своё оправдание?
          - Ложь. Всё вами сказанное ложь. В данной ситуации вам следует обвинить несколько поколений предыдущих императоров и кардиналов в сговоре с Лукавым, ибо на каждое действие Ордена у меня найдётся письменный приказ.
          - Вы поплатитесь за подобную дерзость, Монбар, - на этот раз вскипел Первосвященник. – Есть ли у вас прямые распоряжения, следуя которым вы и ваш еретический орден должны были уничтожать народы и красть у них принадлежащее им имущество?
          - Нет, таких приказов у меня нет. Но есть распоряжения, предписывающие любыми средствами привести некоторые народы и племена в лоно Церкви Нашей. А право на трофеи даровано ещё первому магистру Ордена…
          - Довольно, - ранимая натура императора не терпела пустых споров. – Переходите к следующему пункту.
          - Да, ваше величество. Но… Да, ваше величество, слушаюсь, - инквизитор суетливо перебирал свои записи.
          - Пункт второй. Вы, Андре из рода Монбар, обвиняетесь в греховных сношениях с некой Эскариной ле Фэй, еретичкой и главой еретического культа.
          - Я отказываюсь отвечать по этому обвинению, я всё-таки рыцарь!
          - Нет, вам придётся. Кстати, напомню, что вы лишены рыцарского звания. А связь с еретичкой Эскариной ле Фэй привёл к тому, что вы замыслили бунт против императора, с целью раскола нашей великой империи и захвата власти на некоторой её территории.
          - Никакого бунта я не замышлял. И мои братья пали невинными жертвами некоторых церковных сановников, жадных до чужого богатства.
          - За эту клевету вы также ответите, Монбар, - отец Сильвиус прямо таки трясся от переполняющей его ярости.
          - Я отвечу за все свои ошибке, но не перед вами, не здесь и не сейчас!
          - Довольно, - император окончательно заскучал в совсем не светском дворцовом обществе, - заканчивайте с этим, господа. Разве вы не видите, он ни в чём не  сознается: ни в помощи еретикам, ни в накоплении военных сил на Мэлите. Заканчивайте, прошу вас.
          - Брат-инквизитор, прошу, - не Первосвященник, а сама любезность.
          - Итак, суд, в лице его императорского величества Александра XVIII, Первосвященника Рунна Сильвиуса XI, постановил: признать Андре из рода Монбар еретиком и государственным преступником. Т.к. вышеназванный Андре не смог предоставить суду никаких опровергающих обвинения доказательств своей правоты и непогрешимости, суд постановил конфисковать всё имущество преступника в пользу императорской казны, а самого его предоставить очистительному пламени, дабы спасти его бессмертную душу от вечных мук…

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 20:01

[Народ]

29-30 месяца Полотна. Рунн. Собор Каспиана. Глубокая темная ночь.

"Будьте осторожны в своих желаниях. Они с вами осторожничать не будут."
Первое Правило Демиургов

"Вначале было Слово
И Слово было...
Упс!"
Сотворение мира (воспоминания очевидца)

        В храме тускло мерцают свечи – света ровно столько, чтобы можно было различить лица присутствующих. Ночь накрыла город. Ночь – время невозможных дел и слов, которых ты ни за что не скажешь утром.
        Слова, которые мерно заполняют сейчас храм – не из породы невозможных. Скорее, их просто очень давно не выпускали на волю, но они очень важны для людей, которые напряженно вслушиваются, завороженные древним ритуалом.
        - И я поставлю тебя над всеми и дам тебе жребий славный и тяжелый…
        Императоров коронуют громко и пышно. Так, чтобы по улицам красочной бесконечной лентой вился кортеж, чтобы сверху летели розовые лепестки, и в самом главном соборе священник поднимал вверх корону над склоненной головой помазанника Божьего, заставляя солнечный свет дробиться от мельчайших граней украшающих ее драгоценных камней. Чтобы у простых людей слепило глаза при одном воспоминании, чтобы они бережно вынимали этот день из шкатулок своей памяти и, благоговея, вспоминали его. Только тогда люди расходятся с коронации в полном убеждении, что все было «по-настоящему». Большая власть утверждается большими деньгами, говорят они и многозначительно кивают головой. Не понимая, что использовали здесь их.
        Толпу опасно лишать праздника, поэтому она всегда его получает, рано или поздно. Получит она и очередную «настоящую» коронацию. Не ту, тихую, что вершится сейчас, ибо эта – для избранных, и смысл ее неясен сразу.

        Первосвященник произносит положенные, отполированные веками формулы превращения простого человека во властителя в меру торжественно. Громкий голос и резкие жесты не для этого храма и этой ночи. Все священники немного лицедеи, и он знает сейчас, что его слова идут к сердцам слушающих. Все они верят в одного Бога и надеются положить эту ночь заслоном на пути распада Империи.
        Человек, стоящий перед ним, совсем недавно сложил с себя монашеский сан. Бонифаций лично произнес над его склоненной головой слова, возвратившие монаха Константина миру светскому. Тому, где он был нужнее.
        - Как Каспиан глава Церкви нашей и отец всем ее детям, верным и заблудшим, так и Император – отец подданным своим...
        Бонифаций переводит взгляд на невозмутимое лицо кардинала Руиза. Ни в одном сне не приснилось бы, как они, словно два заговорщика, коронуют нового Императора, с легкой досадой думает он. Впрочем, принятое решение – не повод для сожалений, в этом мире достаточно сожалеть о том, что еще не сделано и молиться о том, чтобы быть спокойным перед тем, что только придет. И Первосвященник продолжает проникновенно произносить слова, искренне прося Каспиана за этого мужчину, на которого возложено столько надежд.

        - Ныне восходишь ты по ступеням и становишься над всеми…
        Черные глаза только что спокойно встретившие взгляд Первосвященика, вновь устремляются к стоящему перед Бонифацием Константину. Перед глазами будущего императора сейчас – лишь тьма ночи, в которой таится неведомое и двое людей, взявшие на себя ответственность перед Всевышним за него: "Сознает ли эту ответственность Первосвященник? О, да. Именно поэтому он недоволен.. Сложно нести в своем сердце слова за других людей, которые и сами могли бы облегчить тяжкое бремя святого отца. Только люди чаще всего лишь улыбаются и склоняют голову, получая благословение, а иногда орошают руку, благословившего, слезами. Впрочем, бывает еще, что ту самую руку могут и отрубить... и все это за простые слова благословения".
        Руиз ободряюще улыбается Константину, когда тот делает шаг к Бонифацию, тихо повторяя слова клятвы. За спиной нового императора виднеются почти неразличимые фигуры тех, кто поддержит все его последующие шаги. Иберо в очередной раз удивят всех, Руиз склоняет белоснежную голову: "Пусть будут силы защитить... А удивиться мы сумеем".

        - Север и Восток, Юг и Запад склоняются перед тобой… – здесь только Юг, в лице семьи Иберо. За этими людьми переливается все южное золото, слепит глаза море, жгучее солнце и пряные ароматы земли, камни могучих замков, овеянных воспоминаниями о недавних битвах, ибо что для камня несколько сотен лет. Гордость и опасность, высокомерие и щедрость, красота и вера – все это в избытке есть у Иберо.
        Вот они стоят внизу, все рядом. Темные шахматные фигуры на истертых плитах. Или святые со старинных картин, где из-за вуали времени уже не различить, что несут их лица: милосердие или гнев Божий.
        Отблески пламени свечей бросают на лица присутствующих дрожащие тени. Время сомнений прошло, и ставки в этой игре утверждены окончательно. Диего молча смотрит, как Бонифаций опускает на голову коленопреклоненного Константина корону Александритов. Пройдет три дня и этого золотоволосого человека признает вся Империя, немногие в Совете осмелятся идти против законного наследника престола, принятого тремя великими домами и Ауралоном.
      И Константин, конечно, запомнит оказанную ему услугу. Но помнить можно по разному. Как и верить. Лицо молодого императора до мелочей повторяло другое, подчеркивая этим схожесть и, еще более, разительное отличие с его покойным братом. Чем станет для Рунна Константин?
      Время покажет. Диего прячет тронувшую губы усмешку. Как бы то ни было Иберо во многом заранее приняли ответственность за это.

        Первосвященник трижды возносит корону, прежде чем опустить ее на голову Константина. Молодая женщина задумчиво смотрит на коронуемого – на его темно-синие глаза, сжатые губы. Она видит этого человека второй раз в жизни, но сейчас, в этом тусклом свете, она знает выражение на его лице. Это даже забавно, думает она, не совсем еще понимая, что именно имела в виду. Кто-то умирает, и остается лишь отпечаток на чужом лице. Кровь – единственное общее, что есть между двумя братьями. И ради этой крови Иберо совершают то, что совершают. Вся коронация лишь теснее связывает семью с новым Александритом. О, у них множество оправданий. Например, они должны это сделать, чтобы по-прежнему остаться у власти. Но мы даже не снисходим до оправданий.
        Иберо считают чересчур высокомерными и гордыми, вспоминает Эрмина. С легким вздохом она решает, что, пожалуй, согласна принять такое положение дел. Диего, посмотрев на нее, успевает поймать отблеск трепещущей мгновенной улыбки. Мы танцуем опасный танец, брат мой, но как красиво мы это делаем. Ее лицо снова становится серьезным, и Эрмина присоединяет свою просьбу к таким же, уже трепещущим под сводами церкви. Пусть он будет хорошим императором. Он должен им стать – иначе ради чего были все эти свечи и слова, и ночь кутала их в свой плащ от посторонних.

        Константин принимает из рук Первосвященника скипетр и державу и начинает произносить за ним слова клятвы.
        Зачем? В этой торжественной тьме с пляшущими по стенам тенями и острыми отблесками свечей под звук монотонно падающих слов-камней давней клятвы, зачем они делают это? Тени прошлого или их собственные, теперь все слишком переплелось, все слишком смешалось.
        Алиса слегка поворачивает голову, чтобы лучше видеть лицо Диего. Ей больно от той любви, которую она испытывает к сыну в этот миг.
        Зачем? Чтобы спать спокойнее, чтобы не смотреть в никуда каждую ночь переполненными страхом за своих детей глазами. Чтобы одиночество ее холодной спальни было наполнено уверенностью, что его не отравят завтра, не убьют из-за угла. Чтобы знать, что у них всегда есть второй шанс. Она согласна на такую цену.
Всего лишь еще одна интрига, пара шагов к трону и реверанс перед всеми. Откровенный, как признание чужого проигрыша, вежливый, как хорошо выверенный ход шахматной партии, смелый, как любая тайна.
        Корона на очередного Александрита уже возложена. Не важно - каким он будет императором, важно иное – он будет их щитом, их мечом. Теперь нет пути назад. Осталось перекрыть все другие дороги, чтобы соперник не пришел к цели первым, но это они умели. Потому что они – Иберо. Короли юга. Короли мира.

        - И ныне встань – Императором!
        Возможно в такой тихой коронации больше силы, чем если бы она совершалась при полном скоплении народа и при блеске дня. Иначе почему собравшиеся здесь кожей ощущают странный трепет при последних словах Первосвященника. Это почти выигранная партия, проведенная безукоризненно и точно. Но обаяние слов и обрядов имеет неизмеримую власть над людскими умами. Новый Император поворачивается, и семейство Иберо первым приветствует его. Герцог Иберо подходит, вкладывает свои руки в ладони сюзерена и начинает произносить свою присягу. 
        Антонио Иберо смотрит поверх всех голов. Он думает о море и парусах. О  ярких изразцах, украшающих города Саджисса, о шорохе, с которым корабли выкатываются на песчаный берег, и о новых землях под ногами. Мы берем все больше, потому что мы способны это удержать. Все эти церемонии в черных и тихих глубинах ночи, все эти страшные тайны, напоминают мальчишечьи игры. Мы позволяем себе такие игры. Возможно, потому что мы достаточно сильны. Возможно, потому что нам просто так захотелось. Он смотрит на Алису с Эрминой. Он старается одним взглядом уберечь их от мыслей, забирающих тепло вернее самых холодных зимних ветров. Но разве женщину можно уберечь против ее воли? Беатрис, думает он. Еще одна тонкая девочка с непреклонным взглядом, которая сделает так, как решит семья
        Адмирал вслед за Диего опускается на колени перед Константином и глухим голосом присягает новому Императору.
        Женщины застывают в глубоком реверансе, пока Император не подходит и не помогает им подняться, произнеся необходимые учтивые слова.
        Время громких слов подходит к концу. Пора покидать храм – верные люди позаботятся, чтобы к утру здесь не осталось и намека на случившееся. Кареты с занавешенными окнами разъезжаются в разные стороны. В храме ровно горят свечи. Скоро они погаснут.

Сообщение отредактировал Народ - 03.01.2006, 0:00