Часть вторая: Возрождение из пепла Опции

[Народ]

2632 год, месяц Гребня.
Рунн. Монтристид.


          Серый цвет всегда шёл служителям всевозможных культов. Шёл он и последователям учения Каспиана. Серые капюшоны и балахоны только способствовали укрощению строптивости и гордости молодых монахов и святых отцов. Кротость и смирение, облачённые в серое одеяние, никогда не подвергались насмешке или пренебрежению со стороны обывателей. Наоборот, обыватели начинали уважать и других, носящих тот же цвет одежды. Например, мышей и крыс. А носители высокого церковного сана сильно укрепили любовь к попугаям и павлинам, из-за схожести в многообразии красок одеяния, которое миряне видели прекрасно в отличие от душевного богатства их носителей. И никто, принимая во внимание заслуги церковников, не видел вреда в том, что они украшали свои серые шкурки драгоценными булыжниками. Правда, не все избрали красоту, как основное оружие. Некоторые отдавали предпочтение проверенным временем клыкам. И тогда серые смиренные мышки становились грозными крысами-инквизиторами, которых никто не осмеливался упрекнуть в нечистоплотности и агрессивности.
          И вот один из живых представителей негласного символа ордена инквизиторов решил внести свою лепту в святое дело Матери Нашей Церкви. Крыс, азартно помахивая облезлым хвостом, со всем уважением и кротостью вцепился в босую ногу бывшего главы бывшего Ордена Клинка Господнего, ибо путь к спасению души, как всем известно, лежит через страдания грешной плоти. Несчастный еретик же, отблагодарил тварь божью сильным пинком ноги, оставаясь в своём греховном неведении. Резкое движение далось Монбару ещё тяжелее предыдущего, руки, закованные в кандалы, нещадно болели, да и раны, полученные в последнем безумном сражении, никто не собирался залечивать.
          Да, сражение они всё же проиграли. Проиграли и войну. Но Андре свято верил, что не всё ещё потеряно, и главное сражение мира ещё состоится. Состоится благодаря жертвам, которые принесли его братья там, на поле у ворот Монмиракля. Они все пали выполняя его приказ. Приказ, который мог стать величайшей ошибкой, а мог оказаться и той малой монеткой, что перевесит чашу весов в нужный момент. Андре де Монбар думал теперь об этом постоянно. Да и о чём ещё ему думать, целыми днями сидя в сырой камере прикованным к скользкой стене на грязной соломе. Два месяца первый и последний из «клинков» был предоставлен своим думам. Два месяца он, несмотря на проклятие глав всех орденов, молил Каспиана о спасении душ своих погибших братьев. Два месяца он, единственный из выживших в том побоище, ждал своей участи.
          И вот, наконец, они пришли к нему. Пара крепких инквизиторов, охрана или палачи, пока было не ясно. Секретарь, принёсший столик и кипу чистой бумаги. Пара инквизиторов постарше саном, Первосвященник Сильвиус XI, глава Службы Имперской Безопасности и он, император Александр XVIII. Правда, последний пробыл с Монбаром не долго, тюремный воздух явно нагонял на него тоску. Но Андре знал, император ещё вернётся его навестить.
          Первый допрос, даже скорее беседа. Ленивые вопросы следователя, ленивые ответы «клинка». Двухдневный перерыв. Вновь беседа. Вновь перерыв. Наконец, первая угроза и разминающиеся на глазах Монбара костоломы. Стена спокойствия и смирения перед богом. Смена обвинителя. Первые пытки. Новые вопросы.
          Его допрашивали и пытали, пытали и допрашивали. Ему угрожали и молили спасти душу. Ломали кости, жгли кожу и напоминали о грехе лжи и неповиновения. Монбар часами пересказывал операции, выполняемые по приказу конклава, и днями перечислял святыни и богатства, захваченные в этих походах. Инквизиторы часами предлагали сознаться в сговоре с Дьяволом, палачи днями практиковались на главе «клинков» в своём искусстве.
          Наконец устали все. Было объявлено о дне последнего допроса, на который были приглашены Первосвященник и император. Монбару посоветовали ночью подумать о своей душе. Он провёл её в воспоминаниях и молитве. Проснулся последний глава «клинков» как после ночной попойки с хорошими друзьями: бодрый, полный идей и готовый сравнять горы с землёй. Стража помогла ему умыться, привести свой внешний вид в относительный порядок и отнесла в зал для допроса, ибо своих сил и здоровья даже на небольшую прогулку палачи ему не оставили. Это действительно был зал, правда, очень малых размеров и под землёй, но света тут было несравненно больше, и исходил он не от пыточных очагов. За стоящими полукругом столами уже собрались все его сегодняшние судьи и дознатчики, что явилось для Монбара неожиданностью: он уже внутренне приготовился к нескольким часам ожидания величественного появления Первосвященника и императора. Но сегодня Александр и Сильвиус дожидались его, Монбара, появления.
          Если бы Монбар был в состоянии, он бы вошёл как обычно, с гордо поднятой головой, прямой спиной и горящими глазами. Сегодня же Андре пришлось ограничиться гордым взглядом несломленной души. Казалось, что окружавшие его рослые подпалачики-инквизиторы – личная гвардия главы «клинков». Андре де Монбара усадили на простой стул посреди комнаты прямо перед столом судей. Суд начался.
          - Арестованный, назовите своё имя, - серый, пустой голос одного из инквизиторов. Главные вопросы сегодня будет задавать явно не он.
          - Андре де Монбар, магистр Ордена Клинка Господнего, граф… - продолжить ему не позволили.
          - Специальными указами его преосвященства Первосвященника Сильвиуса XI и его величества императора Александра XVIII, вы, Андре из рода Монбар, лишены монашеского сана и дворянского титула, - инквизитор-церемониймейстер прямо таки сорвался толи на крик, толи на визг.
          - Как будет угодно верховным слугам Его…
          - Итак, начнём, пожалуй, - получив молчаливое согласие Первосвященника, император активно изображал полнейшую скуку, инквизитор-церемониймейстер продолжил, - Пункт первый. Слуга Божий Андре обвиняется в сговоре с дьяволом и совершении по приказу его поступков порочащих светлое имя Церкви Нашей и Империи. Есть ли у вас, обвиняемый, что сказать в своё оправдание?
          - Ложь. Всё вами сказанное ложь. В данной ситуации вам следует обвинить несколько поколений предыдущих императоров и кардиналов в сговоре с Лукавым, ибо на каждое действие Ордена у меня найдётся письменный приказ.
          - Вы поплатитесь за подобную дерзость, Монбар, - на этот раз вскипел Первосвященник. – Есть ли у вас прямые распоряжения, следуя которым вы и ваш еретический орден должны были уничтожать народы и красть у них принадлежащее им имущество?
          - Нет, таких приказов у меня нет. Но есть распоряжения, предписывающие любыми средствами привести некоторые народы и племена в лоно Церкви Нашей. А право на трофеи даровано ещё первому магистру Ордена…
          - Довольно, - ранимая натура императора не терпела пустых споров. – Переходите к следующему пункту.
          - Да, ваше величество. Но… Да, ваше величество, слушаюсь, - инквизитор суетливо перебирал свои записи.
          - Пункт второй. Вы, Андре из рода Монбар, обвиняетесь в греховных сношениях с некой Эскариной ле Фэй, еретичкой и главой еретического культа.
          - Я отказываюсь отвечать по этому обвинению, я всё-таки рыцарь!
          - Нет, вам придётся. Кстати, напомню, что вы лишены рыцарского звания. А связь с еретичкой Эскариной ле Фэй привёл к тому, что вы замыслили бунт против императора, с целью раскола нашей великой империи и захвата власти на некоторой её территории.
          - Никакого бунта я не замышлял. И мои братья пали невинными жертвами некоторых церковных сановников, жадных до чужого богатства.
          - За эту клевету вы также ответите, Монбар, - отец Сильвиус прямо таки трясся от переполняющей его ярости.
          - Я отвечу за все свои ошибке, но не перед вами, не здесь и не сейчас!
          - Довольно, - император окончательно заскучал в совсем не светском дворцовом обществе, - заканчивайте с этим, господа. Разве вы не видите, он ни в чём не  сознается: ни в помощи еретикам, ни в накоплении военных сил на Мэлите. Заканчивайте, прошу вас.
          - Брат-инквизитор, прошу, - не Первосвященник, а сама любезность.
          - Итак, суд, в лице его императорского величества Александра XVIII, Первосвященника Рунна Сильвиуса XI, постановил: признать Андре из рода Монбар еретиком и государственным преступником. Т.к. вышеназванный Андре не смог предоставить суду никаких опровергающих обвинения доказательств своей правоты и непогрешимости, суд постановил конфисковать всё имущество преступника в пользу императорской казны, а самого его предоставить очистительному пламени, дабы спасти его бессмертную душу от вечных мук…

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 20:01

[Алиса Иберо]

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский Город. Особняк Флавио. Вечер.

Сюрпризы и открытия, которые были обещаны гостям заранее, не всегда оказываются приятными.

        Вино было чуть терпким и чересчур сладким. Она в Иберии привыкла к другому. Но в гостях не своя воля. Герцог Флавио был достаточно обходителен и гостеприимен, чтобы герцогиня Иберо не посмела высказать ему претензии. Не тот повод. У них есть гораздо более значимые вопросы для разногласий.
          - А теперь сюрприз моим дорогим гостям. – Улыбнулся Евгений, подавая знак слугам. Расторопные лакеи занялись сменой блюд, а гости настороженно, но, сохраняя дружелюбие на лицах, стали ждать. На огромных серебряных подносах, которые внесли в столовую, раскинулись настоящие цветочные поляны. От ярко-желтых бутонов поднимались струйки пара, это было завораживающе, а также наталкивало на мысль, что вся эта красота съедобна. – Ранней весной здесь, в Рунне, еще так мало цветов, что я решил преподнести их на второе. Надеюсь, что особенно это оценят дамы, ибо все это сделано в первую очередь для того, чтобы хоть чуть-чуть оттенить вашу красоту, номени.
        Герцог, как оказалось, умел делать красивые жесты, но грех ли это? Желая отвлечься, Алиса посмотрела на сына, сидящего рядом, но все внимание Диего было поглощено другой женщиной. Радэна Флавио с искрящейся улыбкой расказывала ему что-то в полголоса, а герцог Иберо, тепло улыбаясь, смотрел на нее. И Алисе был знаком этот взгляд, слишком хорошо знаком. Настолько, что ей вдруг стало очень холодно. Божественная еда потеряла всякий вкус, а разговоры вокруг ушли на задний план.
          В ощущении невозможности происходящего и неверии грядущей катастрофы продолжился ужин в доме Флавио для герцогини Иберо.

          - Ваша Светлость, еще чего-то желает? – Внимательные темно-синие глаза смотрели на нее, только на нее, и лукаво смеялись. Над чем? Над ней, над этим ужином или над самой жизнью и смертью?
          - Благодарю Вас, герцог, но ужин был великолепен, после него было бы кощунством просить чего-то еще. – Она не опустила глаз. – Могу я просить вас об одолжении?
          - Для вас все, что угодно, герцогиня. – Евгений учтиво, но не более, чем следует, склонил голову.
          Голоса гостей, расположившихся на мягких диванах и тихо переговаривающихся между собой, отступили, оставляя двух людей наедине друг с другом и их мыслями, которые прятались за изысканным танцем витиеватых фраз.
          - Ваш подарок дамам был просто восхитителен как с виду, так и на вкус. Смею ли я просить вас о секрете этого блюда?
          - Конечно. Однако я боюсь, что мне нужно свериться с записями, вы не составите мне компанию? - Предложил он, улыбаясь и протягивая ей руку. - Они в моем кабинете.
          Темные ресницы дрогнули, на миг закрывая глаза Алисы, она едва заметно улыбнулась в ответ и положила ладонь на локоть Евгения, позволяя увлечь себя в полумрак коридоров, где на стенах ровным строем висели портреты прежних поколений семьи Флавио. Проницательные глаза следили за каждым ее шагом, ожидая ошибки. Она знала это и поэтому не могла оступиться.
          Кабинет Евгения приятно удивил ее. Здесь царил все тот же полумрак, но он был уютным и теплым благодаря разожженному камину, обилию книг и очень мягким креслам, расставленным всюду. Здесь ценили удобство.
          О таком кабинете мечтала она, но в замке Иберо лучше смотрелись стулья с высокими прямыми спинками – твердость и строгость, сила духа и непоколебимая гордость уверенности в собственном превосходстве – такими были они.
          Герцоги Флавио относились к жизни проще и беззаботнее, но и гадости делали без моральных терзаний. Что лучше?
          Если быть честной хотя бы с самой собой, она бы предпочла последнее.
          - Это где-то здесь, - рассеянно извинялся герцог, перелистывая какие-то бумаги на столе. – Весь секрет в специях, Ваша Светлость. По вкусу можно подумать, что их там много, настолько богат букет, но на самом деле это всего лишь соль, свежая петрушка и сами цветки… Что может быть прекраснее для повара, для любого творца, чем естественность хода событий, когда ничего не нужно делать, а лишь наслаждаться плодами трудов? Не своих, заметьте. – Карие глаза вдруг цепко схватились за ее лицо, почти парализуя женщину, проникая через ее глаза куда-то в такие сокровенные глубины души, о которых она давно постаралась забыть.
          - Разве можно назвать творцом того, кто ничего не делает, чтобы добиться совершенства? – Алиса заставила себя сделать шаг вперед, желая продемонстрировать, что свободна от этих глаз.
          Евгений снова склонился к бумагам, улыбаясь.
          - Вот! Нашлось! – Почти восторженно констатировал он, вытаскивая из стопки бумаг один листок. – Вы совершенно правы, Ваша Светлость. Для того, чтобы стать лучше, приходится работать над своими творениями. Целый день. Но это так утомительно, неправда ли?
          Он протянул ей рецепт, и их глаза снова встретились. Ей стало страшно, потому что в коричневой бездне она прочитала не угрозу, не желание запугать, не демонстрацию превосходства, а понимание. Простое человеческое понимание. Их кресты были слишком схожи и несли они их на одну гору, потому не могли быть врагами. Calvario* сближает.
          Женщина взяла то, что сама просила, не понимая – куда это теперь девать и что с этим делать. Пробежала по ровным строчкам, написанным с любовью, видимо, самим Евгением, но смысл ускользал от нее. Так бывает, когда ты понимаешь, что самое желанное, став реальным, теряет всякое значение и оказывается ненужным. Сегодня она впервые столкнулась с тем, что кто-то понимал ее. Все последние годы она так об этом мечтала, а теперь… Теперь не знала, куда от этого спрятаться.
          - Спасибо, Ваша Светлость. Уверена, что наши повара не смогут сравниться с вашим талантом, но мы попробуем вкус вашего блюда, приготовленного по нашим правилам. – Алиса благодарно кивнула. Еще страшнее было осознание того, что герцогу Флавио эти игры тоже не нужны, но он хотя бы может честно в этом признаться. А она?
          - Я счастлив уже тем, что мог сделать вам приятное. – Улыбнулся Евгений. – Могу я в ответ тоже попросить вас об одолжении?
          Герцогиня кивнула.
          - Я хочу сказать вам. В такую женщину как вы я мог бы влюбиться и мне не будет стыдно проиграть вам. Передавайте привет герцогу Саджисскому, я немного завидую ему. – Она вздрогнула, когда он учтиво коснулся ее руки поцелуем и с улыбкой предложил вернуться к гостям. Так легко и непринужденно он озвучил то, о чем она боялась даже думать.
          Каждый раз, когда «каменная роза» думала об Антонио Иберо, самый твердый гранит трескался и рассыпался пылью. Она так и осталась, прежде всего, матерью и женщиной, и только потом герцогиней. Быть может, не будь нападения и окажись Тони сегодня рядом, не случилось бы этого разговора с герцогом Флавио, не произошло откровений приятного к ее ужасу вечера. Но нападение было, и ее гордый адмирал не желал, чтобы об этом стало известно другим, а рана на щеке говорила слишком много и порождала лишние вопросы. Поэтому ничего нельзя было изменить, о погасшем костре не печалятся.
          Опираясь на морщинистую, но еще достаточно крепкую руку и подобрав пышные темные юбки, она покинула сердце вражеского лагеря, место, где ей было преступно уютно и легко, где она лицом к лицу столкнулась с правдой и своими страхами. Комнату, где она впервые за долгое время не была одинока.

*Гора, на которой сожгли Каспиана