Часть вторая: Возрождение из пепла Опции

[Народ]

2632 год, месяц Гребня.
Рунн. Монтристид.


          Серый цвет всегда шёл служителям всевозможных культов. Шёл он и последователям учения Каспиана. Серые капюшоны и балахоны только способствовали укрощению строптивости и гордости молодых монахов и святых отцов. Кротость и смирение, облачённые в серое одеяние, никогда не подвергались насмешке или пренебрежению со стороны обывателей. Наоборот, обыватели начинали уважать и других, носящих тот же цвет одежды. Например, мышей и крыс. А носители высокого церковного сана сильно укрепили любовь к попугаям и павлинам, из-за схожести в многообразии красок одеяния, которое миряне видели прекрасно в отличие от душевного богатства их носителей. И никто, принимая во внимание заслуги церковников, не видел вреда в том, что они украшали свои серые шкурки драгоценными булыжниками. Правда, не все избрали красоту, как основное оружие. Некоторые отдавали предпочтение проверенным временем клыкам. И тогда серые смиренные мышки становились грозными крысами-инквизиторами, которых никто не осмеливался упрекнуть в нечистоплотности и агрессивности.
          И вот один из живых представителей негласного символа ордена инквизиторов решил внести свою лепту в святое дело Матери Нашей Церкви. Крыс, азартно помахивая облезлым хвостом, со всем уважением и кротостью вцепился в босую ногу бывшего главы бывшего Ордена Клинка Господнего, ибо путь к спасению души, как всем известно, лежит через страдания грешной плоти. Несчастный еретик же, отблагодарил тварь божью сильным пинком ноги, оставаясь в своём греховном неведении. Резкое движение далось Монбару ещё тяжелее предыдущего, руки, закованные в кандалы, нещадно болели, да и раны, полученные в последнем безумном сражении, никто не собирался залечивать.
          Да, сражение они всё же проиграли. Проиграли и войну. Но Андре свято верил, что не всё ещё потеряно, и главное сражение мира ещё состоится. Состоится благодаря жертвам, которые принесли его братья там, на поле у ворот Монмиракля. Они все пали выполняя его приказ. Приказ, который мог стать величайшей ошибкой, а мог оказаться и той малой монеткой, что перевесит чашу весов в нужный момент. Андре де Монбар думал теперь об этом постоянно. Да и о чём ещё ему думать, целыми днями сидя в сырой камере прикованным к скользкой стене на грязной соломе. Два месяца первый и последний из «клинков» был предоставлен своим думам. Два месяца он, несмотря на проклятие глав всех орденов, молил Каспиана о спасении душ своих погибших братьев. Два месяца он, единственный из выживших в том побоище, ждал своей участи.
          И вот, наконец, они пришли к нему. Пара крепких инквизиторов, охрана или палачи, пока было не ясно. Секретарь, принёсший столик и кипу чистой бумаги. Пара инквизиторов постарше саном, Первосвященник Сильвиус XI, глава Службы Имперской Безопасности и он, император Александр XVIII. Правда, последний пробыл с Монбаром не долго, тюремный воздух явно нагонял на него тоску. Но Андре знал, император ещё вернётся его навестить.
          Первый допрос, даже скорее беседа. Ленивые вопросы следователя, ленивые ответы «клинка». Двухдневный перерыв. Вновь беседа. Вновь перерыв. Наконец, первая угроза и разминающиеся на глазах Монбара костоломы. Стена спокойствия и смирения перед богом. Смена обвинителя. Первые пытки. Новые вопросы.
          Его допрашивали и пытали, пытали и допрашивали. Ему угрожали и молили спасти душу. Ломали кости, жгли кожу и напоминали о грехе лжи и неповиновения. Монбар часами пересказывал операции, выполняемые по приказу конклава, и днями перечислял святыни и богатства, захваченные в этих походах. Инквизиторы часами предлагали сознаться в сговоре с Дьяволом, палачи днями практиковались на главе «клинков» в своём искусстве.
          Наконец устали все. Было объявлено о дне последнего допроса, на который были приглашены Первосвященник и император. Монбару посоветовали ночью подумать о своей душе. Он провёл её в воспоминаниях и молитве. Проснулся последний глава «клинков» как после ночной попойки с хорошими друзьями: бодрый, полный идей и готовый сравнять горы с землёй. Стража помогла ему умыться, привести свой внешний вид в относительный порядок и отнесла в зал для допроса, ибо своих сил и здоровья даже на небольшую прогулку палачи ему не оставили. Это действительно был зал, правда, очень малых размеров и под землёй, но света тут было несравненно больше, и исходил он не от пыточных очагов. За стоящими полукругом столами уже собрались все его сегодняшние судьи и дознатчики, что явилось для Монбара неожиданностью: он уже внутренне приготовился к нескольким часам ожидания величественного появления Первосвященника и императора. Но сегодня Александр и Сильвиус дожидались его, Монбара, появления.
          Если бы Монбар был в состоянии, он бы вошёл как обычно, с гордо поднятой головой, прямой спиной и горящими глазами. Сегодня же Андре пришлось ограничиться гордым взглядом несломленной души. Казалось, что окружавшие его рослые подпалачики-инквизиторы – личная гвардия главы «клинков». Андре де Монбара усадили на простой стул посреди комнаты прямо перед столом судей. Суд начался.
          - Арестованный, назовите своё имя, - серый, пустой голос одного из инквизиторов. Главные вопросы сегодня будет задавать явно не он.
          - Андре де Монбар, магистр Ордена Клинка Господнего, граф… - продолжить ему не позволили.
          - Специальными указами его преосвященства Первосвященника Сильвиуса XI и его величества императора Александра XVIII, вы, Андре из рода Монбар, лишены монашеского сана и дворянского титула, - инквизитор-церемониймейстер прямо таки сорвался толи на крик, толи на визг.
          - Как будет угодно верховным слугам Его…
          - Итак, начнём, пожалуй, - получив молчаливое согласие Первосвященника, император активно изображал полнейшую скуку, инквизитор-церемониймейстер продолжил, - Пункт первый. Слуга Божий Андре обвиняется в сговоре с дьяволом и совершении по приказу его поступков порочащих светлое имя Церкви Нашей и Империи. Есть ли у вас, обвиняемый, что сказать в своё оправдание?
          - Ложь. Всё вами сказанное ложь. В данной ситуации вам следует обвинить несколько поколений предыдущих императоров и кардиналов в сговоре с Лукавым, ибо на каждое действие Ордена у меня найдётся письменный приказ.
          - Вы поплатитесь за подобную дерзость, Монбар, - на этот раз вскипел Первосвященник. – Есть ли у вас прямые распоряжения, следуя которым вы и ваш еретический орден должны были уничтожать народы и красть у них принадлежащее им имущество?
          - Нет, таких приказов у меня нет. Но есть распоряжения, предписывающие любыми средствами привести некоторые народы и племена в лоно Церкви Нашей. А право на трофеи даровано ещё первому магистру Ордена…
          - Довольно, - ранимая натура императора не терпела пустых споров. – Переходите к следующему пункту.
          - Да, ваше величество. Но… Да, ваше величество, слушаюсь, - инквизитор суетливо перебирал свои записи.
          - Пункт второй. Вы, Андре из рода Монбар, обвиняетесь в греховных сношениях с некой Эскариной ле Фэй, еретичкой и главой еретического культа.
          - Я отказываюсь отвечать по этому обвинению, я всё-таки рыцарь!
          - Нет, вам придётся. Кстати, напомню, что вы лишены рыцарского звания. А связь с еретичкой Эскариной ле Фэй привёл к тому, что вы замыслили бунт против императора, с целью раскола нашей великой империи и захвата власти на некоторой её территории.
          - Никакого бунта я не замышлял. И мои братья пали невинными жертвами некоторых церковных сановников, жадных до чужого богатства.
          - За эту клевету вы также ответите, Монбар, - отец Сильвиус прямо таки трясся от переполняющей его ярости.
          - Я отвечу за все свои ошибке, но не перед вами, не здесь и не сейчас!
          - Довольно, - император окончательно заскучал в совсем не светском дворцовом обществе, - заканчивайте с этим, господа. Разве вы не видите, он ни в чём не  сознается: ни в помощи еретикам, ни в накоплении военных сил на Мэлите. Заканчивайте, прошу вас.
          - Брат-инквизитор, прошу, - не Первосвященник, а сама любезность.
          - Итак, суд, в лице его императорского величества Александра XVIII, Первосвященника Рунна Сильвиуса XI, постановил: признать Андре из рода Монбар еретиком и государственным преступником. Т.к. вышеназванный Андре не смог предоставить суду никаких опровергающих обвинения доказательств своей правоты и непогрешимости, суд постановил конфисковать всё имущество преступника в пользу императорской казны, а самого его предоставить очистительному пламени, дабы спасти его бессмертную душу от вечных мук…

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 20:01

[Евгений Флавио]

Faciant meliora potentes *

28 день месяца Полотна. Рунн. Королевский город. Особняк Флавио. Вечер.

Гости еще не прибыли, поэтому мы сможем узнать о единственной маленькой слабости герцога.

          В Империи не принято поминать умерших роскошным столом, ведь чревоугодие – грех по экклесиатским и откровенническим канонам, но каноны истинноверия устанавливали герцоги Флавио, и Евгений считал возможным позволить себе проводить Императора так, как хотелось ему – по старому почти языческому обычаю принеся в жертву Богу роскошный, достойный усопшего правителя, пиршественный стол. А поскольку приносить жертвы в одиночестве было верхом некуртуазности – зрелище должны видеть, герцог Флавио позвал к себе как можно больше народу. То есть всех желающих.
          Каждое приглашение он с любовью написал собственной рукой, поставил размашистую подпись, запечатал родовым перстнем с гербом дома Флавио и перевязал фиолетовой ленточкой. Красота! К особым гостям он послал лакеев в парадных ливреях. Любимых врагов нужно баловать, иначе они заскучают. Он подозревал и имел на то все основания, что некоторые представители знати вдруг разучатся читать, получив его приглашения, но печалиться по этому поводу не собирался. Печаль, грусть и отчаяние по поводу и без – вот истинный грех в понимании Евгения Флавио.
          Расправив манжеты белоснежной рубашки, выглядывающие из рукавов парадного черного камзола со скромной по поводу траура фиолетовой отделкой, правитель юго-востока улыбнулся своим мыслям, еще раз убедился, что его отражение в зеркале одето подобающим случаю образом, и направился на кухню. Стоило проверить - как завершается приготовление ужина, которым он лично руководил до самого последнего момента и отлучился лишь для того, чтобы переодеться. Руководил и участвовал в самом процессе – так будет вернее.
          Если хочешь, чтобы что-то было сделано, сделай это сам. Сей гениальный жизненный вывод принадлежал не ему, но Евгений был с ним согласен. Но его стремление все делать самому иногда ставило его, а вернее его гостей в забавные ситуации. К примеру, сегодня многим придется прятать в рукавах и неприметных кармашках противоядие. Какое неудобство для гостей, но герцог Флавио из-за этого не хотел отказывать себе в удовольствии - лично готовить ужин. А не далее, чем вчера, он поверг в ужас своего секретаря и Жореса Фьера, лично пришедшего сообщить герцогу, что он с семьей прибудет на ужин. Министр торговли был весьма предусмотрительным человеком, Евгению это нравилось. Но даже привычный ко всему Серхио и практичный Жорес онемели на пару мгновений, когда появился глава рода Флавио с руками, испачканными по локоть в крови.
          Да, он сам разделывал тушу теленка! Ну и что? Кухонные слуги, эти лентяи и бездельники, всегда норовят оставить самое лучшее мясо на костях, чтобы оно досталось им в похлебке из бобов и лука. Как будто он их не кормит, да они питаются лучше многих дворян! Но хватит ворчать. Сцена благополучно разрешилась, когда Евгений пошутил над собой:
          - Решил попробовать, каково это на самом деле – быть кровопийцей и злодеем. Пришлось убить пару младенцев. - Серхио и Жорес рассмеялись, а герцог Флавио вымыл руки и чудесно провел пару часов за разговорами с главой гильдий. Если самочувствие позволит, сегодняшний вечер он скоротает за шахматной партией с Жоресом. И не только шахматной. Большие люди – большие игры. В начавшейся со смертью императора партии все ставки сделаны и карты уже сданы, поменяться ими нельзя, но всегда можно вытащить из рукава козырной туз. Если он есть.
        - Лючио, еще раз ты заденешь кастрюлю с супом и ты уволен. Суп-пюре не терпит небрежного обращения, в отличие от тебя. – Повар вздрогнул, но тут же снова толкнул кастрюлю, отчего артишоки наверняка будут чуть более мягкими, чем хотелось бы. Не смертельно, кроме самого Евгения мало кто сможет это заметить. А к своим непослушным слугам он испытывал искреннюю симпатию. Мог он позволить себе такую слабость? Конечно, мог, тем более знал, что когда-нибудь эти люди, возможно, умрут из-за него. За это он прощал им многое.
          Остальные приготовления шли своим чередом. Сливочный соус для телячьих почек уже был готов, порция коньяка стояла рядом, чтобы в любой момент завершить приготовление блюда, сами почки остывали. Закуски ждали своего часа – легкий зеленый салат из всех душистых съедобных  трав, щедро подаренных людям природой, был украшен дольками помидорных вишен и кусочками белого сыра, виноградное чудо с яблоками, орехами и сыром просилось на тарелку. Грудинка, сама пережившая многое, и из-за которой было пережито столько страданий, доходила на медленном огне, а приправа из шпината давно была готова. Теперь стало понятно - почему это блюдо называлось «грудинка по-флавийски». Кто еще может причинить столько страданий уже убиенному теленку? Только Флавио.
          - Елена, нет! – Герцог бросился к одной из служанок и схватил ее за руку, которую она уже занесла, чтобы добавить масла туда, где готовилось второе блюдо – сюрприз для всех гостей и особенно для дам. – Только не масло. Это испортит весь вкус. Я умоляю. – Он и, правда, умолял. Молоденькая, чуть полноватая служанка, захлопала ресницами, как будто собиралась взлететь, и убрала руку. Сюрприз, которых никто никогда не любил, тем более, если их преподносят Флавио, был спасен, а Евгений почти счастлив. Для полного счастья осталось проверить десерты.
          Тыквенно-апельсиновое суфле радостным оранжевым цветом и сладким запахом ванили царствовало среди подтаивающего льда. Мокрое дело, но ко времени, когда нужно будет его подавать – оно само будет таять еще на ложке. Воздушное и почти неуловимое, как запах женской любви, такое, что хочется еще и еще. Евгений мог гордиться. И гордился.
          Помощницы повара способнее уже печально известной своей нелюбовью к творениям герцога Елены раскатывали на больших досках тесто из каштановой муки с изюмом, резали на ленточки и плели небольшие косы, за время ужина это незамысловатое блюдо успеет покрыться золотистой корочкой на огне, его посыплют кедровыми орешками и зальют медовой глазурью. Во Флавии такие лепешки делали простолюдины и называли их «Поцелуем невесты» - сладкий и немного горчащий одновременно, но Евгений не чурался простой еды, тем более, если она была вкусной.
          Люди пекли свои лепешки и жили простой жизнью, мало кто из них помнил, что история появления этого сладкого искушения мало похожа на добрую сказку. Именно с них начиналась первая брачная ночь для всех молодых девушек, но не они ели их, подслащая грядущую боль, а подносили ее своим избранникам, на месте которых тогда почти всегда были сюзерены, пользовавшиеся правом первой ночи. Варварский, как кажется сейчас, но вполне жизнеспособный в те давние времена обычай.
          Потомки тех варваров сейчас, как и их предки в те времена, кричат о чести, считают себя венцом творения Бога, именем которого и совершают львиную долю своих «добрых дел», но плачут почему-то всегда простолюдины. Герцога Флавио это, конечно, должно было мало заботить, тем более, что и сам он был таким же, но он, к своему несчастью, почему-то переживал. За всех. Смешно – главный интриган Империи волнующийся о таких вещах. Впрочем, он не волновался, он просто умел думать. Сегодня Евгения явно тянуло на лирику.
          Убедившись, наконец, что ужин можно оставить на слуг и это не будет ужасной катастрофой, герцог Флавио улыбнулся по поводу своего фанатизма, касающегося еды. Это была единственная вещь, которая могла вывести его из себя, ибо простить кощунственное отношение к пище он не мог. Понимал и принимал интриги, политические убийства, ненависть своих врагов, но нельзя пренебрегать искусством кулинарии.
          Каждому своё.

* Пусть сделает лучше, кто может (лат.)