Часть вторая: Возрождение из пепла Опции

[Народ]

2632 год, месяц Гребня.
Рунн. Монтристид.


          Серый цвет всегда шёл служителям всевозможных культов. Шёл он и последователям учения Каспиана. Серые капюшоны и балахоны только способствовали укрощению строптивости и гордости молодых монахов и святых отцов. Кротость и смирение, облачённые в серое одеяние, никогда не подвергались насмешке или пренебрежению со стороны обывателей. Наоборот, обыватели начинали уважать и других, носящих тот же цвет одежды. Например, мышей и крыс. А носители высокого церковного сана сильно укрепили любовь к попугаям и павлинам, из-за схожести в многообразии красок одеяния, которое миряне видели прекрасно в отличие от душевного богатства их носителей. И никто, принимая во внимание заслуги церковников, не видел вреда в том, что они украшали свои серые шкурки драгоценными булыжниками. Правда, не все избрали красоту, как основное оружие. Некоторые отдавали предпочтение проверенным временем клыкам. И тогда серые смиренные мышки становились грозными крысами-инквизиторами, которых никто не осмеливался упрекнуть в нечистоплотности и агрессивности.
          И вот один из живых представителей негласного символа ордена инквизиторов решил внести свою лепту в святое дело Матери Нашей Церкви. Крыс, азартно помахивая облезлым хвостом, со всем уважением и кротостью вцепился в босую ногу бывшего главы бывшего Ордена Клинка Господнего, ибо путь к спасению души, как всем известно, лежит через страдания грешной плоти. Несчастный еретик же, отблагодарил тварь божью сильным пинком ноги, оставаясь в своём греховном неведении. Резкое движение далось Монбару ещё тяжелее предыдущего, руки, закованные в кандалы, нещадно болели, да и раны, полученные в последнем безумном сражении, никто не собирался залечивать.
          Да, сражение они всё же проиграли. Проиграли и войну. Но Андре свято верил, что не всё ещё потеряно, и главное сражение мира ещё состоится. Состоится благодаря жертвам, которые принесли его братья там, на поле у ворот Монмиракля. Они все пали выполняя его приказ. Приказ, который мог стать величайшей ошибкой, а мог оказаться и той малой монеткой, что перевесит чашу весов в нужный момент. Андре де Монбар думал теперь об этом постоянно. Да и о чём ещё ему думать, целыми днями сидя в сырой камере прикованным к скользкой стене на грязной соломе. Два месяца первый и последний из «клинков» был предоставлен своим думам. Два месяца он, несмотря на проклятие глав всех орденов, молил Каспиана о спасении душ своих погибших братьев. Два месяца он, единственный из выживших в том побоище, ждал своей участи.
          И вот, наконец, они пришли к нему. Пара крепких инквизиторов, охрана или палачи, пока было не ясно. Секретарь, принёсший столик и кипу чистой бумаги. Пара инквизиторов постарше саном, Первосвященник Сильвиус XI, глава Службы Имперской Безопасности и он, император Александр XVIII. Правда, последний пробыл с Монбаром не долго, тюремный воздух явно нагонял на него тоску. Но Андре знал, император ещё вернётся его навестить.
          Первый допрос, даже скорее беседа. Ленивые вопросы следователя, ленивые ответы «клинка». Двухдневный перерыв. Вновь беседа. Вновь перерыв. Наконец, первая угроза и разминающиеся на глазах Монбара костоломы. Стена спокойствия и смирения перед богом. Смена обвинителя. Первые пытки. Новые вопросы.
          Его допрашивали и пытали, пытали и допрашивали. Ему угрожали и молили спасти душу. Ломали кости, жгли кожу и напоминали о грехе лжи и неповиновения. Монбар часами пересказывал операции, выполняемые по приказу конклава, и днями перечислял святыни и богатства, захваченные в этих походах. Инквизиторы часами предлагали сознаться в сговоре с Дьяволом, палачи днями практиковались на главе «клинков» в своём искусстве.
          Наконец устали все. Было объявлено о дне последнего допроса, на который были приглашены Первосвященник и император. Монбару посоветовали ночью подумать о своей душе. Он провёл её в воспоминаниях и молитве. Проснулся последний глава «клинков» как после ночной попойки с хорошими друзьями: бодрый, полный идей и готовый сравнять горы с землёй. Стража помогла ему умыться, привести свой внешний вид в относительный порядок и отнесла в зал для допроса, ибо своих сил и здоровья даже на небольшую прогулку палачи ему не оставили. Это действительно был зал, правда, очень малых размеров и под землёй, но света тут было несравненно больше, и исходил он не от пыточных очагов. За стоящими полукругом столами уже собрались все его сегодняшние судьи и дознатчики, что явилось для Монбара неожиданностью: он уже внутренне приготовился к нескольким часам ожидания величественного появления Первосвященника и императора. Но сегодня Александр и Сильвиус дожидались его, Монбара, появления.
          Если бы Монбар был в состоянии, он бы вошёл как обычно, с гордо поднятой головой, прямой спиной и горящими глазами. Сегодня же Андре пришлось ограничиться гордым взглядом несломленной души. Казалось, что окружавшие его рослые подпалачики-инквизиторы – личная гвардия главы «клинков». Андре де Монбара усадили на простой стул посреди комнаты прямо перед столом судей. Суд начался.
          - Арестованный, назовите своё имя, - серый, пустой голос одного из инквизиторов. Главные вопросы сегодня будет задавать явно не он.
          - Андре де Монбар, магистр Ордена Клинка Господнего, граф… - продолжить ему не позволили.
          - Специальными указами его преосвященства Первосвященника Сильвиуса XI и его величества императора Александра XVIII, вы, Андре из рода Монбар, лишены монашеского сана и дворянского титула, - инквизитор-церемониймейстер прямо таки сорвался толи на крик, толи на визг.
          - Как будет угодно верховным слугам Его…
          - Итак, начнём, пожалуй, - получив молчаливое согласие Первосвященника, император активно изображал полнейшую скуку, инквизитор-церемониймейстер продолжил, - Пункт первый. Слуга Божий Андре обвиняется в сговоре с дьяволом и совершении по приказу его поступков порочащих светлое имя Церкви Нашей и Империи. Есть ли у вас, обвиняемый, что сказать в своё оправдание?
          - Ложь. Всё вами сказанное ложь. В данной ситуации вам следует обвинить несколько поколений предыдущих императоров и кардиналов в сговоре с Лукавым, ибо на каждое действие Ордена у меня найдётся письменный приказ.
          - Вы поплатитесь за подобную дерзость, Монбар, - на этот раз вскипел Первосвященник. – Есть ли у вас прямые распоряжения, следуя которым вы и ваш еретический орден должны были уничтожать народы и красть у них принадлежащее им имущество?
          - Нет, таких приказов у меня нет. Но есть распоряжения, предписывающие любыми средствами привести некоторые народы и племена в лоно Церкви Нашей. А право на трофеи даровано ещё первому магистру Ордена…
          - Довольно, - ранимая натура императора не терпела пустых споров. – Переходите к следующему пункту.
          - Да, ваше величество. Но… Да, ваше величество, слушаюсь, - инквизитор суетливо перебирал свои записи.
          - Пункт второй. Вы, Андре из рода Монбар, обвиняетесь в греховных сношениях с некой Эскариной ле Фэй, еретичкой и главой еретического культа.
          - Я отказываюсь отвечать по этому обвинению, я всё-таки рыцарь!
          - Нет, вам придётся. Кстати, напомню, что вы лишены рыцарского звания. А связь с еретичкой Эскариной ле Фэй привёл к тому, что вы замыслили бунт против императора, с целью раскола нашей великой империи и захвата власти на некоторой её территории.
          - Никакого бунта я не замышлял. И мои братья пали невинными жертвами некоторых церковных сановников, жадных до чужого богатства.
          - За эту клевету вы также ответите, Монбар, - отец Сильвиус прямо таки трясся от переполняющей его ярости.
          - Я отвечу за все свои ошибке, но не перед вами, не здесь и не сейчас!
          - Довольно, - император окончательно заскучал в совсем не светском дворцовом обществе, - заканчивайте с этим, господа. Разве вы не видите, он ни в чём не  сознается: ни в помощи еретикам, ни в накоплении военных сил на Мэлите. Заканчивайте, прошу вас.
          - Брат-инквизитор, прошу, - не Первосвященник, а сама любезность.
          - Итак, суд, в лице его императорского величества Александра XVIII, Первосвященника Рунна Сильвиуса XI, постановил: признать Андре из рода Монбар еретиком и государственным преступником. Т.к. вышеназванный Андре не смог предоставить суду никаких опровергающих обвинения доказательств своей правоты и непогрешимости, суд постановил конфисковать всё имущество преступника в пользу императорской казны, а самого его предоставить очистительному пламени, дабы спасти его бессмертную душу от вечных мук…

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 20:01

[Народ]

В растопленной весной душе
Ступая тихо, словно кошка,
Любовь пробьется понемножку
В железо-каменной броне
© Неизвестный Руннский менестрель

24 день месяца Полотна. Рунн. Шенбрунн. Большой дворцовый парк.

   По всем законам логики и здравого рассудка Селестина Ксавье должна была быть счастлива, но как часто наш разум бывает в споре с сердцем! Так случилось и в этот раз. Дочь простого трактирщика, поднявшаяся до горничной в императорском дворце, молодая, красивая, здоровая девушка и завидная будущая жена для любого обитателя Служилого города, чего еще ей можно было желать? Но это там, в нижнем городе, она стала повелительницей улицы и квартала, здесь – на посыпанных разноцветным гравием дорожках парка и в коридорах, увешанных старыми гобеленами и родовыми портретами Александритов, хватало своих красавиц и королев. Здесь она была никем, частью интерьера и мебели, необходимой вещью. Не беда, всякое в жизни случается, если только ты не влюблена в одного из первых повес Рунна.
   Селестина долго сопротивлялась своим чувствам, отрицая их всеми возможными способами, флиртуя с постояльцами своего отца и соседскими парнями, с готовностью отвечая на внимание лакеев во дворце, но… Но сердце ее продолжало биться только для одного мужчины. И не было ее вины в том, что он на нее не смотрел и не мог посмотреть. Птице предначертано небо, рыбе – река. Но она никогда не была рыбой, кошкой – да, пожалуй, дворовой кошкой, но не рыбой. А кошки всегда любили птичек.
   Что же поделать - морской альбатрос* не по зубам даже сидящей на крыше замка хищнице. Подавив вздох, девушка надела капюшон неприметного коричневого плаща и побрела по аллеям большого дворцового парка. Под ногами противно скрежетал камень о камень, острая грань врезалась в подошву, девушка скривилась от боли. Как же тут ходят эти надушенные и раскрашенные придворные, с позволения сказать, дамы. Ведь их тряпичные туфельки и вовсе подходят лишь для кукольных игр, ну да Лукавый с ними, красота требует жертв. Значит, Шенбруннский дворец переполнен агнцами - жертвами красоты.
   Из-за мелкого и какого-то несерьезного дождя, поливавшего или скорее одарившего столицу Империи своей скудной милостью, между голыми, покрытыми едва раскрывающимися свечками молодых листьев деревьями было мерзостно и сыро. Однако клумбы какими-то волшебными стараниями садовников уже зеленели травой, еще молодой и нежной, но надежно скрывавшей черную плоть земли. Это хорошо, значит, следов ее маленького преступления не останется.
   - Базиль, умоляю, или ты улыбнешься, или я решу, что Шэлла говорила правду, и ты в нее влюбился по уши.
   - Шэл может говорить, что ей вздумается, а тебе лучше не совать свой нос в мои дела.
   Андре Кламор, рассмеялся и хлопнул брата по плечу, Базиль улыбнулся в ответ, Селестина глубоко вздохнула в своем укрытии. Неприметный плащ делал девушку незаметной и почти сливался с холодным, влажным стволом дерева. Если кошка хочет спрятать свои секреты, она всегда носит неприметную шкурку, об этом позаботилась природа, внешность Селестины, если честно, была приметной, но природе можно и помочь!
   Мужчины остановились, как и ожидала девушка. Они каждый день фехтовали здесь в это время, они, их капитан – Никола де Нортми, его адъютант – Эстебан де Барна и тот парень, что приходил к Жаклин – Леонард.
   - Что-то Никэ опаздывает, на него это не похоже, - протянул Андре, располагаясь на одной из скамеек, и девушка отпрянула назад, когда он оглянулся. Закрыв глаза, она прижалась щекой к шершавой коре, молясь Каспиану и всем святым, чтобы ее не заметили, потеряв голову от любви, она потеряла и осторожность. Впрочем, даже если ее найдут, это не страшно. Она всего лишь служанка, преступно оставившая работу, а они подумают, что интересует ее маркиз Нортми, так было всегда… Женщины липли к этому золотоволосому красавцу, словно мухи к меду, она этого не понимала. Кроме того, командир императорских гвардейцев – бывший фаворит покойного императора, как говорили, и сам был одинаково ласков, как с женщинами, так и с мужчинами. Правда это или нет, она не собиралась выяснять, ее это мало волновало, а о роде отношений братьев Кламоров и их капитана она не смела задумываться. Влюбленное сердце – слепо, глухо и… немо. Да она бы отдала сотню никол за одного Андре, за один взгляд, за один поцелуй… Нет, за поцелуй она бы продала душу Лукавому, но главарь демонов не спешил с выгодной сделкой. Земные дела его заботили мало, как того и следовало ожидать. Что можно взять с людишек? Мясо, злобу и глупость… Душу и сердце они продали уже давно.
   - Давай пока разомнемся? – Предложил Базиль, и его брат согласно кивнул.
   Братья Кламор, не расположенные скучать, скрестили шпаги и предались фехтованию. Оружие, вино и женщины – дай мужчинам любимые игрушки и с ними не будет проблем. Она согласилась бы и на проблемы, но именно тогда, когда ты ищешь их, они прячутся в свои самые темные норы. Селестина могла бы часами наблюдать - как Андре фехтует, смеется, говорит, шутит, и, конечно же, ей хотелось придушить тех разряженных кукол из дворца, которые флиртовали или кокетничали с ним, но больше всего ей хотелось, чтобы он был счастлив, наблюдать за этим счастьем можно было со стороны. Сжав кулачки, закусив губы и пошире открыв глаза, чтобы не капали слезы.
   Но у людей нет вечности – нужно возвращаться. Осторожно отступив в тень, девушка заскользила по одной из боковых дорожек в противоположную от дворца сторону, не стоит играть со своей счастливой звездой. Лучше сделать круг, но быть уверенной, что тебя не встретят в ненужном месте, в ненужное время, в ненужной компании. Да вот только люди предполагают одно, а боги судят иначе, им по нраву свои игры. Раздвинув густые ветки жасминового куста, Селестина застыла в шоке. Она никогда не была трусихой, но зрелище, открывшееся ей, могло привести в замешательство любого.
   На одной из множества неизбежных дорожек стоял тот самый Никола де Нортми, стоял и стоял бы себе, тихо и спокойно, но все в его позе, напоминавшей пантеру перед прыжком, просто вопило об опасности, горничная перевела взгляд чуть правее и почти почувствовала, как ледяной порыв ветра рванул волосы из-под капюшона. В нескольких шагах от капитана гвардейцев застыл один из пажей Императрицы – двенадцатилетний Филипп де Барна – и сжимал в руках пистолет. Пистолет, направленный в грудь маркиза де Нортми. Движения мальчишки были каким-то странными – дерганными, как у куклы, которых держал в старом сундуке ее дед – Марк Буффон. Куклы, приносящие радость детям и взрослым, куклы, которых дергали за веревочки, заставляя дарить смех.
   В глазах пажа застыло помешательство, как иначе назвать то, что он делал? Селестина хотела попятиться, но ее сковал ужас, нужно было что-то делать - кричать, звать на помощь, остановить мальчишку, но она приросла к месту и онемела. Все не во время, как всегда.
   - Не думал, что вы так не любите арифметику, Филипп. Неужели мой совет со счетом произвел столь сильное и неизгладимое впечатление?
   Что же ты делаешь, безумец? Нет, не мальчишка, а капитан. Он же выстрелит, а ты еще больше раззадориваешь его… Идиот! Глупец! Нет, безумец… Девушка уже нашла сил протянуть руку, то ли помогла злость, то ли разум возобладал, но тут рука мальчика дернулась, и грохнул выстрел, разрубивший дневную тишину парка и спугнувший птиц, с окрестных деревьев сорвались черные стаи и с корежащим душу клекотом исчезли в серо-мерзком мареве дождя. Капли воды смешались с капельками крови, брызнувшей из раны, мужчина пошатнулся и начал медленно падать, пистолет выпал из рук пажа, того трясло, как последний лист на осеннем ветру.
   Наступила мертвая тишина. Селестина наблюдала - как из бока мужчины медленно вытекал алый ручеек, и не могла пошевелиться, вид крови снова сковал ее. Хотелось бежать, тошнило и шумело в голове от выстрела. Но нужно что-то делать, забери ее душу Лукавый. Нужно!
   Она не успела. На поляну выбежал Леонард де Барна, ему хватило доли секунд, чтобы понять, что произошло. На кузена он не смотрел, сразу бросился к своему капитану. Через мгновение на поляне появился Эстебан, а с другой стороны продрались сквозь заросли барбариса братья Кламоры. Открывшаяся гвардейцам картина повергла в явное смятение даже их. Первым опомнился именно Андре, он бросился к мальчишке, схватил его, хорошенько тряхнул и поднял над землей, но ему помешали, рука Эстебана Барна опустилась на плечо лейтенанта Кламора.
   - Оставь его. – Спокойно и веско.
   - Твой брат пытался убить Николу. – Холодно и равнодушно.
   - Оставь его.
   - Прекратите! – Между ними вклинился Базиль. Он положил руку на другое плечо брата и тихо сказал. – Отпусти мальчишку. А вы, Эстебан, лучше бы позаботились о капитане.
   Сам он дождался, пока Андре выполнит его просьбу и лишь потом, опустился на молодую траву, которой положено быть зеленой, а она покраснела. Медная трава. Это было противоестественно и страшно. Четверо гвардейцев, будто забыв о ребенке, занялись раной маркиза де Нортми. Лео искромсал свою рубашку на бинты, Андре и Эстебан помогали ему, Базиль сооружал носилки из плаща.
   - Нужно скорее убираться отсюда, звук выстрела наверняка всполошил весь дворец, скоро здесь будет половина Шенбрунна.
   Четверо гвардейцев, один ребенок и одна девушка вздрогнули и обратились к говорившему. Никола скривился от боли, но с помощью своих людей смог сесть. Повязки тут же пропитались кровью насквозь. Все-таки он был безумцем…
   - Лукавый и все его демоны… - Выругался командир пантер.
   - Ты с ума сошел! В тебя стреляли, что ты делаешь? – Возмутился Андре на попытки маркиза встать, но все же подставил свое плечо.
   - Подумай сам… Что сделают с моей репутацией, если узнают, что меня чуть не прикончил сопливый мальчишка? – Горько усмехнулся Никола.
   - Какая в Бездну репутация?!?
   - Самая что ни на есть скверная! – Ответил сумасшедший капитан.
   - Кто-то идет… - Она впервые услышала - как заговорил Леонард, он первым прибежал и первым почувствовал приближение людей.
   - Придется вам поиграть, мальчики, - усмехаясь, сказал маркиз Нортми. – Вам и нашей маленькой зрительнице. Даме не пристало прятаться и лазить по кустам, как какой-то драной кошке, прелестница.
   Селестина вздрогнула и сделала пару шагов назад, когда он посмотрел в ее сторону. Он знал! Все время знал, что она здесь! Какого демона она не убралась отсюда сразу же, как появились гвардейцы? Зрелища захотелось? Вот и получила! Теперь придется расхлебывать – и за себя, и за других. Но еще можно попытаться исчезнуть. Девушка склонилась и стала отходить, пока не уперлась во что-то спиной, обернувшись, она посмотрела вниз и увидела пару начищенных до блеска сапог. Медленно, очень медленно горничная поднимала взгляд, скользила глазами по паре черных брюк, черному камзолу с серебристой вышивкой, пока не утонула в сиреневатой бездне с голубыми искрами. Голова закружилась, и ей стало страшно. Ее кузина, ее младшая кузина не боялась этого парня, а ей почему-то было не по себе. Он так смотрел, как будто хотел разодрать кожу на лбу, расколоть череп, как перезревший орех и проникнуть внутрь, чтобы найти там что? Возможно, пустоту… Гнилую, коричневую пустоту.
   - Нет, Лео. – Это было сказано тихо, но наваждение пропало, а юноша тут же потерял к ней интерес и поспешил на зов своего капитана. – Этим займется Базиль.
   Младший Кламор кивнул и решительно шагнул к девушке, сомкнув на ее запястье пальцы, они показались Селестине холодными, как сталь и тяжелыми, как камень. Раненый капитан и трое его гвардейцев исчезли в тех самых зарослях барбариса, Эстебан вел за руку Филиппа, мальчик после выстрела, казалось, совершенно потерял ориентацию в пространстве. Кукла… Кукла, которую дергают за веревочки. Почему ей все время приходит в голову это сравнение?
    - Что вы собираетесь делать? – От волнения у девушки пересохли губы, и она облизнула их. В любой другой ситуации она бы не осмелилась заговорить вот так с дворянином, в любой другой ситуации, но не сейчас. То, свидетелями чего они стали – сближало и уравнивало в правах родовитого гвардейца и простую служанку.
   Базиль посмотрел на нее. Молча и серьезно. Он всегда так смотрел, не то что его брат… Ну почему маркиз поручил остаться младшему, а не старшему? Ведь счастье было так возможно… Даже сейчас, даже в этих обстоятельствах, даже не смотря на причину, по которой они здесь оказались. Времени предаваться дальнейшим мечтаниям не было – послышались крики приближающихся людей. Базиль вдруг потянул девушку на себя, зарылся пальцами в ее волосы, выпуская пару локонов и портя этим аккуратную прическу, потом коснулся шнуровки на платье и едва ее ослабил. Селестина онемела от такой наглости, а молодой мужчина нанес последний удар, выбивая из легких девушки весь воздух страстным поцелуем.
   Именно в этот момент на поляну выбежало с десяток гвардейцев, за ними ввалились слуги, а потом показались и придворные.
   - Что тут произошло?
   - Мы слышали выстрел…
   Базиль спокойно обернулся, бесцеремонно обнимая Селестину за талию и крепко прижимая к себе.
   - Я всего лишь показывал девушке устройство пистолета, а он выстрелил, - не моргнув, соврал гвардеец, демонстрируя орудие преступления.
   - Вы в кого-то попали? – Жизнерадостно и восторженно подалась вперед какая-то толстушка в дорогих черных, как и положено трауром, тряпках, отделанных бледно-зеленым кружевом.
   - Нет, - скорбно сообщил Кламор. - Если только ворону или дерево, номени, -  все же подмигнул он толстушке. Та глупо захихикала, прикрывая рот пухлой ручкой. Среди гвардейцев и слуг тоже послышались смешки. Кажется, им поверили. Девушка уже была готова вздохнуть с облегчением, когда на нее вылили ведро холодной воды.
   - Тогда могу я узнать - почему вы делали это в таком месте, лейтенант Кламор? И почему подол платья вашей спутницы испачкан кровью? – Вперед выступил Жюстьен де Ларо, начальник дневной смены гвардейцев.
   Кровь! Они совсем забыли про кровь! Можно было бы упасть в отчаяние, но не хотелось. В конце концов, это не ее забота – выкручиваться. Что же придумает великий изобретатель, обнимающий ее, теперь? Это было немного злорадно. И через мгновение она расплатилась за свою злобу. Помните, что расплата приходит всегда и за все, иногда раньше, иногда позже, но всегда.
   - Мне бы не хотелось говорить об этом при всех. – Многозначительно кивнул Базиль Жюстену.
   - Отчего же? – В атаку пошел какой-то расфуфыренный индюк, умудрившийся даже в траур нарядиться в такое сочетание черного, что оно было кричащим. – Мы имеем право знать! Не скрывайте своего преступления, если таковое имеет место быть, и будьте готовы платить.
   - Я всегда плачу по своим долгам и обязательствам, виконт де Гранжо! – Отчеканил лейтенант. Индюк заткнулся, но все выжидающе смотрели на парочку. Селестина вдруг почувствовала себя кошкой, брошенной в центр своры голодных, злых, бешеных собак. Так это и было по сути. – Но мой ответ может скомпрометировать женщину, а такого я себе позволить не могу.
   Лая не было, ее разорвали молча, а потом бросили в ледяную воду, и она утонула. Воздуха не хватало, слова застряли где-то чуть ниже горла, ее затрясло, а глаза испуганно распахнулись. Ножки в туфельках утопали в свежей кровавой грязи, пятно на подоле платья немым приговором кричало о необходимости казни. Это она могла забыть, чудовища никогда не совершают ошибок и не отпускают своих жертв, когда встали на след свежей крови. Да как он посмел! Как посмел! Мразь! Он, видите ли, не хотел ее скомпрометировать! Да он только этого и хотел! Сволочь! Лукавый и все его демоны… Ее только что утопили, изощренно, утонченно, до зубовного скрежета куртуазно. С холодной усмешкой на губах и самыми лучшими побуждениями.
   - О! – Многозначительно заметила какая-то красавица с высокой прической и насмешливо и презрительно одновременно посмотрела на Селестину. Давешняя толстушка захлопала ресницами, она явно не понимала – о чем здесь говорят, глупая гусыня. Индюк похотливо осклабился, а де Ларо нахмурился. Он был недоволен, очень недоволен. Но не жалел, что спросил, никто не жалел… Кому какое дело, что служанку поймали с гвардейцем, дело житейское. Да везде и всегда и особенно в Рунне и уж тем более во дворце жили по законам открытых на ночь дверей и свободной любви, но во всем был свой этикет, даже в прелюбодеянии. Можешь грешить хоть с Лукавым, но так, чтобы об этом не знали или лишь смели догадываться, тем пикантнее и интересней. Еще одна игра, еще одна охота, только дичью тут были слухи, сплетни и людские репутации, за которыми намертво были привязаны положение и жизнь. Всего лишь игра.
   Сегодня дичью была она – Селестина Ксавье. Дичью достаточно глупой и неопытной, чтобы попасться, а ведь все так хорошо начиналось. Под взглядами людей, которых только что посвятили во все подробности ее интимной жизни, даже те, которых не было, она чувствовала себя голой, ей было холодно и противно, снова вернулась тошнота. Никому до этого не было дела – люди стали расходиться. Ее утопили, развлечение подошло к концу, можно возвращаться к другим делам, все закончилось. Все хорошо. Тогда почему, когда все очень хорошо, больше всего хочется выть кошкой, у которой утопили котят?
Пару раз уходящие еще оглянулись, и девушка вдруг почувствовала, что ее ледяную ладонь сжала теплая рука. Но поднять голову и посмотреть в глаза палача, приносящего этим рукопожатием извинение, сил у нее не было.
   - Браво. - Никола де Нортми уже стоял сам, хотя новые повязки опять были пропитаны кровью. Хоть бы ты истек кровью, чудовище! Хоть бы… Опять глупые пустые мечты. Всю жизнь сплошные мечты… Все девятнадцать лет… - Даже я не смог бы придумать ничего лучше, мои поздравления с актерским дебютом, Базиль.
   Но младший Кламор что-то не спешил светиться радостью и довольством. Так тебе и надо. Молчание затягивалось. Наконец, заговорил старший из братьев. Еще утром она бы отдала все за эти слова, обращенные к ней, сейчас она уже не знала – нужны ли они ей вовсе. Любовь имеет прескверное свойство, как хорошее вино - настаиваться годами и выдыхаться за пару минут.
   - Номени, я надеюсь, что вы сохраните нашу общую тайну? – Андре взял ее за руку и поцеловал нежное запястье, даже сейчас они, прежде всего, остались льстецами, дамскими угодниками и светскими людьми, и лишь потом чудовищами.
Она обессилено кивнула, сил заговорить так и не нашлось. Забавно – из всех ее слышал только Базиль. Какие только глупости порой не лезут в голову!
   - Нужно идти, иначе весь этот спектакль был напрасен. – Напомнил Эстебан Барна, все еще держащий своего брата за руку. Спасут ли они мальчишку? Да и имеет ли это значение? Они уже его спасли, утопив ее. Но что такое честь бедной девчонки из служилого города против чести, положения и имени высшей знати Империи? Что такое полевой цветок под косой косарей?
   Леонард и Андре взвалили себе на плечи благословенную и желанную ношу в лице их капитана, Эстебан вел Филиппа де Барна, Базиль держал пропитанные кровью бинты, шпаги друзей и испачканные плащи.
   - У меня есть все основания полагать, что вы спасли не только мою репутацию, но и мою жизнь, номени... – Никола в последний раз обернулся к девушке.
   - Ксавье. Селестина Ксавье. – Послушно представилась служанка.
   - Если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, мое имя или моя шпага – они будут в вашем распоряжении, Селестина. – Учтиво кивнул капитан гвардейцев.
   - Катитесь к Лукавому и его демонам, маркиз де Нортми. – Бесцветно прошептала она.
   Мужчина странно усмехнулся этим словам, как будто она высказала вслух его самое сокровенное желание. Сумасшедший? Да! Так и есть! Безумное чудовище…
   - Благодарю вас. – Вежливо согласился он. – Все, как будет угодно даме.
   Дольше всех не решался уйти Базиль. Бедный, его же теперь дворянская честь заест, чего доброго, как сварливая жена любого мужа – плохого или хорошего. Честь, как ядовитая змеюка, заползает в душу незаметно, а попробуй потом выловить! Зараза поопасней чумы! Но она не собиралась его спасать. С чего вдруг?
   - Извини.
   Вот так.
   Когда это они перешли на «ты»? Да они и на «вы-то» были всего один раз, пока она не стала утопленницей. Извини. Так просто и легко, попросил прощение и все хорошо, все замечательно, все всё сразу забыли. Забыли, как плевал в душу, как бил и пинал, как разрушал жизнь. Когда остались только дымящиеся руины и пепелище так просто сказать – прости. Каспиан тоже учит прощать. Все мужчины одинаковы, они любят, когда их прощают, но почему они никогда не задумываются о том, чтобы не делать того, за что потом нужно извиняться? Почему об этом не задумываются все люди?
   - Мне не за что Вас прощать, номен Кламор. – Пора вернуться на свое место, теперь уже не законное, потому что после сегодняшнего ее наверняка вышвырнут из дворца, гулящих девиц здесь не держат. Она осталась не только без чести и имени, но и без работы, денег и своей свободы. Ей остается только вернуться к отцу и матери и просить у них кусок хлеба, конечно, она найдет новую работу, но какую? Думать о худшем не хотелось, лучшего не приходило в голову. – С Вашего позволения, номен.
   Селестина присела в низком придворном реверансе, как было положено, и, развернувшись, быстро пошла по дорожке к дворцу. Гранитные осколки снова резали ступни, но на этот раз она не замечала ничего, ни боли, ни ветра, касавшегося нежной кожи, ни слез, смешавшихся со снова пошедшим дождем. Было сыро и мерзко. На небесах, на земле, в душе девушки. В миг, когда она почти достигла дворца, низкие тучи вдруг прорезал один единственный солнечный луч, преображая все вокруг. Как издевка или насмешка в серых глазах, которую она никогда теперь не забудет.

* Альбатрос – герб семьи Кламор