Часть вторая: Возрождение из пепла Опции

[Народ]

2632 год, месяц Гребня.
Рунн. Монтристид.


          Серый цвет всегда шёл служителям всевозможных культов. Шёл он и последователям учения Каспиана. Серые капюшоны и балахоны только способствовали укрощению строптивости и гордости молодых монахов и святых отцов. Кротость и смирение, облачённые в серое одеяние, никогда не подвергались насмешке или пренебрежению со стороны обывателей. Наоборот, обыватели начинали уважать и других, носящих тот же цвет одежды. Например, мышей и крыс. А носители высокого церковного сана сильно укрепили любовь к попугаям и павлинам, из-за схожести в многообразии красок одеяния, которое миряне видели прекрасно в отличие от душевного богатства их носителей. И никто, принимая во внимание заслуги церковников, не видел вреда в том, что они украшали свои серые шкурки драгоценными булыжниками. Правда, не все избрали красоту, как основное оружие. Некоторые отдавали предпочтение проверенным временем клыкам. И тогда серые смиренные мышки становились грозными крысами-инквизиторами, которых никто не осмеливался упрекнуть в нечистоплотности и агрессивности.
          И вот один из живых представителей негласного символа ордена инквизиторов решил внести свою лепту в святое дело Матери Нашей Церкви. Крыс, азартно помахивая облезлым хвостом, со всем уважением и кротостью вцепился в босую ногу бывшего главы бывшего Ордена Клинка Господнего, ибо путь к спасению души, как всем известно, лежит через страдания грешной плоти. Несчастный еретик же, отблагодарил тварь божью сильным пинком ноги, оставаясь в своём греховном неведении. Резкое движение далось Монбару ещё тяжелее предыдущего, руки, закованные в кандалы, нещадно болели, да и раны, полученные в последнем безумном сражении, никто не собирался залечивать.
          Да, сражение они всё же проиграли. Проиграли и войну. Но Андре свято верил, что не всё ещё потеряно, и главное сражение мира ещё состоится. Состоится благодаря жертвам, которые принесли его братья там, на поле у ворот Монмиракля. Они все пали выполняя его приказ. Приказ, который мог стать величайшей ошибкой, а мог оказаться и той малой монеткой, что перевесит чашу весов в нужный момент. Андре де Монбар думал теперь об этом постоянно. Да и о чём ещё ему думать, целыми днями сидя в сырой камере прикованным к скользкой стене на грязной соломе. Два месяца первый и последний из «клинков» был предоставлен своим думам. Два месяца он, несмотря на проклятие глав всех орденов, молил Каспиана о спасении душ своих погибших братьев. Два месяца он, единственный из выживших в том побоище, ждал своей участи.
          И вот, наконец, они пришли к нему. Пара крепких инквизиторов, охрана или палачи, пока было не ясно. Секретарь, принёсший столик и кипу чистой бумаги. Пара инквизиторов постарше саном, Первосвященник Сильвиус XI, глава Службы Имперской Безопасности и он, император Александр XVIII. Правда, последний пробыл с Монбаром не долго, тюремный воздух явно нагонял на него тоску. Но Андре знал, император ещё вернётся его навестить.
          Первый допрос, даже скорее беседа. Ленивые вопросы следователя, ленивые ответы «клинка». Двухдневный перерыв. Вновь беседа. Вновь перерыв. Наконец, первая угроза и разминающиеся на глазах Монбара костоломы. Стена спокойствия и смирения перед богом. Смена обвинителя. Первые пытки. Новые вопросы.
          Его допрашивали и пытали, пытали и допрашивали. Ему угрожали и молили спасти душу. Ломали кости, жгли кожу и напоминали о грехе лжи и неповиновения. Монбар часами пересказывал операции, выполняемые по приказу конклава, и днями перечислял святыни и богатства, захваченные в этих походах. Инквизиторы часами предлагали сознаться в сговоре с Дьяволом, палачи днями практиковались на главе «клинков» в своём искусстве.
          Наконец устали все. Было объявлено о дне последнего допроса, на который были приглашены Первосвященник и император. Монбару посоветовали ночью подумать о своей душе. Он провёл её в воспоминаниях и молитве. Проснулся последний глава «клинков» как после ночной попойки с хорошими друзьями: бодрый, полный идей и готовый сравнять горы с землёй. Стража помогла ему умыться, привести свой внешний вид в относительный порядок и отнесла в зал для допроса, ибо своих сил и здоровья даже на небольшую прогулку палачи ему не оставили. Это действительно был зал, правда, очень малых размеров и под землёй, но света тут было несравненно больше, и исходил он не от пыточных очагов. За стоящими полукругом столами уже собрались все его сегодняшние судьи и дознатчики, что явилось для Монбара неожиданностью: он уже внутренне приготовился к нескольким часам ожидания величественного появления Первосвященника и императора. Но сегодня Александр и Сильвиус дожидались его, Монбара, появления.
          Если бы Монбар был в состоянии, он бы вошёл как обычно, с гордо поднятой головой, прямой спиной и горящими глазами. Сегодня же Андре пришлось ограничиться гордым взглядом несломленной души. Казалось, что окружавшие его рослые подпалачики-инквизиторы – личная гвардия главы «клинков». Андре де Монбара усадили на простой стул посреди комнаты прямо перед столом судей. Суд начался.
          - Арестованный, назовите своё имя, - серый, пустой голос одного из инквизиторов. Главные вопросы сегодня будет задавать явно не он.
          - Андре де Монбар, магистр Ордена Клинка Господнего, граф… - продолжить ему не позволили.
          - Специальными указами его преосвященства Первосвященника Сильвиуса XI и его величества императора Александра XVIII, вы, Андре из рода Монбар, лишены монашеского сана и дворянского титула, - инквизитор-церемониймейстер прямо таки сорвался толи на крик, толи на визг.
          - Как будет угодно верховным слугам Его…
          - Итак, начнём, пожалуй, - получив молчаливое согласие Первосвященника, император активно изображал полнейшую скуку, инквизитор-церемониймейстер продолжил, - Пункт первый. Слуга Божий Андре обвиняется в сговоре с дьяволом и совершении по приказу его поступков порочащих светлое имя Церкви Нашей и Империи. Есть ли у вас, обвиняемый, что сказать в своё оправдание?
          - Ложь. Всё вами сказанное ложь. В данной ситуации вам следует обвинить несколько поколений предыдущих императоров и кардиналов в сговоре с Лукавым, ибо на каждое действие Ордена у меня найдётся письменный приказ.
          - Вы поплатитесь за подобную дерзость, Монбар, - на этот раз вскипел Первосвященник. – Есть ли у вас прямые распоряжения, следуя которым вы и ваш еретический орден должны были уничтожать народы и красть у них принадлежащее им имущество?
          - Нет, таких приказов у меня нет. Но есть распоряжения, предписывающие любыми средствами привести некоторые народы и племена в лоно Церкви Нашей. А право на трофеи даровано ещё первому магистру Ордена…
          - Довольно, - ранимая натура императора не терпела пустых споров. – Переходите к следующему пункту.
          - Да, ваше величество. Но… Да, ваше величество, слушаюсь, - инквизитор суетливо перебирал свои записи.
          - Пункт второй. Вы, Андре из рода Монбар, обвиняетесь в греховных сношениях с некой Эскариной ле Фэй, еретичкой и главой еретического культа.
          - Я отказываюсь отвечать по этому обвинению, я всё-таки рыцарь!
          - Нет, вам придётся. Кстати, напомню, что вы лишены рыцарского звания. А связь с еретичкой Эскариной ле Фэй привёл к тому, что вы замыслили бунт против императора, с целью раскола нашей великой империи и захвата власти на некоторой её территории.
          - Никакого бунта я не замышлял. И мои братья пали невинными жертвами некоторых церковных сановников, жадных до чужого богатства.
          - За эту клевету вы также ответите, Монбар, - отец Сильвиус прямо таки трясся от переполняющей его ярости.
          - Я отвечу за все свои ошибке, но не перед вами, не здесь и не сейчас!
          - Довольно, - император окончательно заскучал в совсем не светском дворцовом обществе, - заканчивайте с этим, господа. Разве вы не видите, он ни в чём не  сознается: ни в помощи еретикам, ни в накоплении военных сил на Мэлите. Заканчивайте, прошу вас.
          - Брат-инквизитор, прошу, - не Первосвященник, а сама любезность.
          - Итак, суд, в лице его императорского величества Александра XVIII, Первосвященника Рунна Сильвиуса XI, постановил: признать Андре из рода Монбар еретиком и государственным преступником. Т.к. вышеназванный Андре не смог предоставить суду никаких опровергающих обвинения доказательств своей правоты и непогрешимости, суд постановил конфисковать всё имущество преступника в пользу императорской казны, а самого его предоставить очистительному пламени, дабы спасти его бессмертную душу от вечных мук…

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 20:01

[Андрей "Волчонок" Глинский]

23 число месяца Полотна

Музыка: Black Sabbath – Scarlet Pimpernel

Это невыносимо. Я просто кожей чувствую, что на меня давит это место,  как будто с каждым днем все эти тяжеловесные здания на палец сползают со своих фундаментов, окружая дом тана...
Наверное, так не было… раньше. Последний раз я бывал в Рунне четырнадцатилетним, и тогда мне… даже нравилось; непривычно, но так интересно. Яркий город; город, где солнечный свет легким шелком устилает улицы; где прохожие – будто райские птицы на раскрашенных гравюрах; где тепло и уютно… Но теперь – нет. Что-то изменилось, и дело не во мне – или не столько во мне. Радоваться я совсем не разучился – и в другое время я бы пропадал на улицах не вечерами, а в самые оживленные часы – смотрел бы, слушал до изнеможения... Но – вечерами, так же наблюдая и вслушиваясь, замечаешь нечто совершенно другое. Что-то висит в воздухе, и речь не об облаках.
Ломаные перья. Сколько уже? Пять? И три залитых чернилами листа… Вот оно – письмо домой. Черные строчки на изжелта-белом листке – будто слова не написаны, а выжжены на том, что еще недавно, совсем недавно было молодой сосной. А что до письма – его нет. Есть торопливые росчерки, есть слова; есть означающее – нет означаемого.
…Кувшин летит в стену. Капли разлетаются – алмазами, не рубинами. Чем больше пьешь – тем страшнее становится, тем больше хочется забиться в угол и выть – маленьким волчонком в клетке. Так что – вода и только вода – пока не выберусь отсюда…
Натянув очередную, еще не штопанную после утра, рубаху и куртку, я вышел на крышу, где и уселся, привалившись спиной к трубе. Холодно – но терпимо; может быть, ветер раздует ненужные ощущения.
Ненужные предчувствия.
Фросты строили высоко, и город был виден почти весь; весь город – но не его люди… Рунн вдруг стал похож на любимые мои северные равнины, царство чистых, ненарушенных, ни в чем не нуждающихся – стихий. Город… он вдруг показался мне таким же. Камень домов. Воды реки. Ветер – в движении облаков.
Огонь – в опускающемся солнце.
Труба грела спину, ветер холодил лицо. Внизу неторопливо шли последние прохожие – хотя какие последние? Это – Королевский город, тут и в пять часов кто-то возвращается от какой-нибудь Эсте или в крайнем случае Шаре. Или наоборот? Кого там из них считают более… «Шикарной»? А, не столь важно.
Не выбираю же… хех…
Я подтянул к себе меч (странно – даже не запомнил, как его брал), поднялся и начал танцевать. Вот так – один и на крыше, небыстро, но с полной концентрацией.
Каждое движение – удар.
Каждый шаг – уход.
Каждый взгляд – скрыт.
Каждый взмах – оправдан.
Ничего лишнего.
Ничего.
Один – против восьми алебард… в кольце… перед строем стрелков…
…Когда делать все правильно – недостаточно.
…Когда от тебя мало что зависит.
…Когда надо быть совершенным, чтобы иметь хоть один шанс.
Человек не безупречен.
И это правда.
Или ты – человек. Или ты – живешь.
Выбирай.

Клинок летит в ножны, рука – ко лбу. Мокрые волосы. Капли пота на скулах. Взмокшая рубашка. Усталость.
И безупречная тренировка. Разве это обмен?!
Солнце село, только тонкая красная линия у горизонта напоминает о закате. Все-таки тороплюсь… Но – так или иначе, я присел на парапет, на котором отплясал последние такты, и досмотрел закат до конца.
Сбежав по лестнице, я вновь оказался в своих чердачных комнатах. Остатки письма были сожжены; проще все же добежать до нашего семейного дома и увидеть приехавшего Юру – а уж он расскажет родителям, что надо. Юра – он человек надежный. Главное – ни слова о политике. Если получится, конечно…
Но завтра, все завтра…
Одежду – на стул, быстро забираюсь под одеяло – все ж холодно. Сразу, как согреваюсь – засыпаю…
… А когда просыпаюсь – вокруг белый холод. Ноги вязнут в снегу; метель бросается навстречу, как бешеный зверь; дышать – практически нереально. Кажется, сам ветер – виден, будто белыми полосами он обвивает меня, и лишь иногда заметен клочок неба – меньше, чем на удар сердца… которое не бьется. Да и дышать я не чувствую особой нужды… а когда подношу к глазам руки – кожа чуть ли не белее вихрящегося снега.
И лишь иногда виделись в белом аду два серых пятна – в небе и на земле. Похоже, они приближались – а вьюга чуть-чуть, почти неразличимо успокаивалась…