Часть вторая: Возрождение из пепла Опции

[Народ]

2632 год, месяц Гребня.
Рунн. Монтристид.


          Серый цвет всегда шёл служителям всевозможных культов. Шёл он и последователям учения Каспиана. Серые капюшоны и балахоны только способствовали укрощению строптивости и гордости молодых монахов и святых отцов. Кротость и смирение, облачённые в серое одеяние, никогда не подвергались насмешке или пренебрежению со стороны обывателей. Наоборот, обыватели начинали уважать и других, носящих тот же цвет одежды. Например, мышей и крыс. А носители высокого церковного сана сильно укрепили любовь к попугаям и павлинам, из-за схожести в многообразии красок одеяния, которое миряне видели прекрасно в отличие от душевного богатства их носителей. И никто, принимая во внимание заслуги церковников, не видел вреда в том, что они украшали свои серые шкурки драгоценными булыжниками. Правда, не все избрали красоту, как основное оружие. Некоторые отдавали предпочтение проверенным временем клыкам. И тогда серые смиренные мышки становились грозными крысами-инквизиторами, которых никто не осмеливался упрекнуть в нечистоплотности и агрессивности.
          И вот один из живых представителей негласного символа ордена инквизиторов решил внести свою лепту в святое дело Матери Нашей Церкви. Крыс, азартно помахивая облезлым хвостом, со всем уважением и кротостью вцепился в босую ногу бывшего главы бывшего Ордена Клинка Господнего, ибо путь к спасению души, как всем известно, лежит через страдания грешной плоти. Несчастный еретик же, отблагодарил тварь божью сильным пинком ноги, оставаясь в своём греховном неведении. Резкое движение далось Монбару ещё тяжелее предыдущего, руки, закованные в кандалы, нещадно болели, да и раны, полученные в последнем безумном сражении, никто не собирался залечивать.
          Да, сражение они всё же проиграли. Проиграли и войну. Но Андре свято верил, что не всё ещё потеряно, и главное сражение мира ещё состоится. Состоится благодаря жертвам, которые принесли его братья там, на поле у ворот Монмиракля. Они все пали выполняя его приказ. Приказ, который мог стать величайшей ошибкой, а мог оказаться и той малой монеткой, что перевесит чашу весов в нужный момент. Андре де Монбар думал теперь об этом постоянно. Да и о чём ещё ему думать, целыми днями сидя в сырой камере прикованным к скользкой стене на грязной соломе. Два месяца первый и последний из «клинков» был предоставлен своим думам. Два месяца он, несмотря на проклятие глав всех орденов, молил Каспиана о спасении душ своих погибших братьев. Два месяца он, единственный из выживших в том побоище, ждал своей участи.
          И вот, наконец, они пришли к нему. Пара крепких инквизиторов, охрана или палачи, пока было не ясно. Секретарь, принёсший столик и кипу чистой бумаги. Пара инквизиторов постарше саном, Первосвященник Сильвиус XI, глава Службы Имперской Безопасности и он, император Александр XVIII. Правда, последний пробыл с Монбаром не долго, тюремный воздух явно нагонял на него тоску. Но Андре знал, император ещё вернётся его навестить.
          Первый допрос, даже скорее беседа. Ленивые вопросы следователя, ленивые ответы «клинка». Двухдневный перерыв. Вновь беседа. Вновь перерыв. Наконец, первая угроза и разминающиеся на глазах Монбара костоломы. Стена спокойствия и смирения перед богом. Смена обвинителя. Первые пытки. Новые вопросы.
          Его допрашивали и пытали, пытали и допрашивали. Ему угрожали и молили спасти душу. Ломали кости, жгли кожу и напоминали о грехе лжи и неповиновения. Монбар часами пересказывал операции, выполняемые по приказу конклава, и днями перечислял святыни и богатства, захваченные в этих походах. Инквизиторы часами предлагали сознаться в сговоре с Дьяволом, палачи днями практиковались на главе «клинков» в своём искусстве.
          Наконец устали все. Было объявлено о дне последнего допроса, на который были приглашены Первосвященник и император. Монбару посоветовали ночью подумать о своей душе. Он провёл её в воспоминаниях и молитве. Проснулся последний глава «клинков» как после ночной попойки с хорошими друзьями: бодрый, полный идей и готовый сравнять горы с землёй. Стража помогла ему умыться, привести свой внешний вид в относительный порядок и отнесла в зал для допроса, ибо своих сил и здоровья даже на небольшую прогулку палачи ему не оставили. Это действительно был зал, правда, очень малых размеров и под землёй, но света тут было несравненно больше, и исходил он не от пыточных очагов. За стоящими полукругом столами уже собрались все его сегодняшние судьи и дознатчики, что явилось для Монбара неожиданностью: он уже внутренне приготовился к нескольким часам ожидания величественного появления Первосвященника и императора. Но сегодня Александр и Сильвиус дожидались его, Монбара, появления.
          Если бы Монбар был в состоянии, он бы вошёл как обычно, с гордо поднятой головой, прямой спиной и горящими глазами. Сегодня же Андре пришлось ограничиться гордым взглядом несломленной души. Казалось, что окружавшие его рослые подпалачики-инквизиторы – личная гвардия главы «клинков». Андре де Монбара усадили на простой стул посреди комнаты прямо перед столом судей. Суд начался.
          - Арестованный, назовите своё имя, - серый, пустой голос одного из инквизиторов. Главные вопросы сегодня будет задавать явно не он.
          - Андре де Монбар, магистр Ордена Клинка Господнего, граф… - продолжить ему не позволили.
          - Специальными указами его преосвященства Первосвященника Сильвиуса XI и его величества императора Александра XVIII, вы, Андре из рода Монбар, лишены монашеского сана и дворянского титула, - инквизитор-церемониймейстер прямо таки сорвался толи на крик, толи на визг.
          - Как будет угодно верховным слугам Его…
          - Итак, начнём, пожалуй, - получив молчаливое согласие Первосвященника, император активно изображал полнейшую скуку, инквизитор-церемониймейстер продолжил, - Пункт первый. Слуга Божий Андре обвиняется в сговоре с дьяволом и совершении по приказу его поступков порочащих светлое имя Церкви Нашей и Империи. Есть ли у вас, обвиняемый, что сказать в своё оправдание?
          - Ложь. Всё вами сказанное ложь. В данной ситуации вам следует обвинить несколько поколений предыдущих императоров и кардиналов в сговоре с Лукавым, ибо на каждое действие Ордена у меня найдётся письменный приказ.
          - Вы поплатитесь за подобную дерзость, Монбар, - на этот раз вскипел Первосвященник. – Есть ли у вас прямые распоряжения, следуя которым вы и ваш еретический орден должны были уничтожать народы и красть у них принадлежащее им имущество?
          - Нет, таких приказов у меня нет. Но есть распоряжения, предписывающие любыми средствами привести некоторые народы и племена в лоно Церкви Нашей. А право на трофеи даровано ещё первому магистру Ордена…
          - Довольно, - ранимая натура императора не терпела пустых споров. – Переходите к следующему пункту.
          - Да, ваше величество. Но… Да, ваше величество, слушаюсь, - инквизитор суетливо перебирал свои записи.
          - Пункт второй. Вы, Андре из рода Монбар, обвиняетесь в греховных сношениях с некой Эскариной ле Фэй, еретичкой и главой еретического культа.
          - Я отказываюсь отвечать по этому обвинению, я всё-таки рыцарь!
          - Нет, вам придётся. Кстати, напомню, что вы лишены рыцарского звания. А связь с еретичкой Эскариной ле Фэй привёл к тому, что вы замыслили бунт против императора, с целью раскола нашей великой империи и захвата власти на некоторой её территории.
          - Никакого бунта я не замышлял. И мои братья пали невинными жертвами некоторых церковных сановников, жадных до чужого богатства.
          - За эту клевету вы также ответите, Монбар, - отец Сильвиус прямо таки трясся от переполняющей его ярости.
          - Я отвечу за все свои ошибке, но не перед вами, не здесь и не сейчас!
          - Довольно, - император окончательно заскучал в совсем не светском дворцовом обществе, - заканчивайте с этим, господа. Разве вы не видите, он ни в чём не  сознается: ни в помощи еретикам, ни в накоплении военных сил на Мэлите. Заканчивайте, прошу вас.
          - Брат-инквизитор, прошу, - не Первосвященник, а сама любезность.
          - Итак, суд, в лице его императорского величества Александра XVIII, Первосвященника Рунна Сильвиуса XI, постановил: признать Андре из рода Монбар еретиком и государственным преступником. Т.к. вышеназванный Андре не смог предоставить суду никаких опровергающих обвинения доказательств своей правоты и непогрешимости, суд постановил конфисковать всё имущество преступника в пользу императорской казны, а самого его предоставить очистительному пламени, дабы спасти его бессмертную душу от вечных мук…

Сообщение отредактировал Нортмер - 27.05.2008, 20:01

[Жоффруа де Барнa]

Всегда казалось, что он небольшого роста из-за милой, безобидной привычки пригибаться и стараться не мешать никому, нигде. Жоффруа де Барна осторожно обходил играющих в большой гостиной комнате детей.
- БАЦ! - одна из чашек грохнулась на пол, и конечно разбилась на мелкие кусочки.
Вице-канцлер Рунна вздрогнул, вскинув черные глаза на прелестную девушку, что тут же незамедлила объявить о том, что она думает о разбивающихся чашках:
- Проклятье, - Катажина с сожалением посмотрела на поломанную вещь, всячески изображая раскаяние.
Девушка присела, собирая осколки и Жоффруа поспешил ей помочь, случайно толкнув ее под руку так, что она поранилась:
- Ой, бедное дитя, бедная девочка. А.. все моя неаккуратность, - если девушка и пыталась что-то сказать, то это было не слышно за беспристанным бормотанием.
Вице-канцлер искренне переживая за собственную оплошность крепко ухватил молодую девушку за руку, ведя за собой и беспристанно рассказывая что он не хотел повредить ей, случайнности это так часто происходит.
- Одн-но не удачное движение.. а вы можете смеяться над старым человеком, вы смеетесь.. А вот.. у меня платок.. минутку.. да, вот сюда.. это мой кабинет. Уютно, верно? Рад что вам нравится, это очень приятно.
- Да отпустите, наконец, меня! - эти слова первые, которые он услышал, перешагнув порог своего кабинета.
Мужчина развернулся, оглядывая ярко-сверкающие, черные глаза в обрамлении густых ресниц, румянец гнева так и пылал на белоснежных щеках девушки, когда он вдруг медленно, рассчетливо и неторопливо улыбнулся:
- Уже поздно, милое дитя. - слова его стали холодны, как сталь острого кинжала. Пальцы сжались на тонкой кисти девушки, едва не выворачивая. - Уверен, что эти капли крови - лишь малость по сравнению с тем, что тебе, девочка, доводилось испытывать и делать.
Огромные, красивые глаза сузились: он видел, что она хорошо его поняла и радовался этому, как жестокой игре - оторвать мушке лапки, крылышки. Ах как она хороша была со всеми этими мушиными прелестями. Такие полупрозрачные, легкие крылышки, трепещущие на ветру, чуть переливающиеся в лучах солнечного света. Быстрые, ловкие лапки. Но вот уже и течет солоноватая, вязкая жидкость. Пока лишь капельки ее, но и они - на редкость вкусны. Жоффруа облизнулся и поднес было руку с кровотачащей раной к губам, чтобы слизнуть алеющую, соблазнительную кровь. Вторая рука Катажины взметнулась, но не смогла достигнуть своей цели. Девушка должна была и скорей всего ощутила сильный удар в грудь, словно огромный зверь пихнул ее и она упала в мягкое кресло. Вице-канцлер расстроенно покачал головой:
- Ай-ай, больно? Но это пустяки. Давай посмотрим, что у нас есть такого, чтобы не было еще больнее, - острые, черные глаза сузились, разглядывая девушку, которая сейчас напоминала натянутую струну, приготовившуюся к...
- Ого. - удивился вице-канцлер и задумчиво обошел собственный стол, усаживаясь в кресло напротив.
Глаза его уже более сосредоточенно разглядывали сидящую перед ним красавицу:
- Вы действительно представляете собой сокровище...
- Которое вы чуть было не уронили в грязь! О, да! Вы вытащили бы меня потом, замарали бы ваши лапы, чтобы добыть!
- Тихо, - с губ вице-канцлера сорвался нечеловеческий приказ.
Каркание ли ворона или писк мерзкой твари, но на возмущенную Катажину смотрел звероподобный монстр, жаждующий лишь одного - раздавить ее, завладеть тем, что ему не подвластно. К ней медленно направились еще трое существ, из их пастей сочилась липкая жидкость, а длинные лапы тянулись к ее хорошенькой головке:
- Отооорваааать... - прошипело или прохрипело существо в кресле. Оно чувствовало, как напряглась, приготовилась к неведомо чему его "невольная" гостья и толстые губы нелепого рта/пасти кривились в звериной усмешке. Вдруг до его слуха долетели слабые, но четкие слова:
- Нее посмееешшь...
Хриплый, злорадный хохот сорвался с губ всех четырех существ, прежде чем они расстворились в алом воздухе комнаты. Ранка на руке Катажины исчезла, а в кресле напротив нее сидел уставший, заботливый вице-канцлер:
- Вы очаровательны, очаровательны.. Да, вот видите все прошло.. А у вас - светлая головка. Кое чего не хватает, но ведь вы не уйдете от меня просто так?
Несколько раз она моргнула глазами, прежде чем перевести дыхание и медленно сказать:
- Вам ли не знать, что - нет. Но именно вы не посмеете тронуть ни одного волоска на моей голове, - ее губы улыбнулись уверенно и почти легко. В глазах все же мелькнуло что-то - боль или страх.
Жоффруа де Барна задумчиво пожевал кончик своего любимого пера:
- Мы договоримся. Не можем не договорится, ведь вам так много предстоит узнать еще.
- Да, - коротко, решившись на что-то ответила Катажина Риди. - Как и вам!
Вице-канцлер поднялся и привычно, безобидно улыбнулся:
- Я рад был помочь вам. Приходите навестить меня еще.
Черноволосая красавица поднялась и, еще на несколько секунд застыв, стремительно покинула кабинет, где остался лишь его хозяин, задумчиво достающий небольшой, бархатный сверток. Но прежде, чем он успел его открыть - еще раз открылась дверь и раздались быстрые, уверенные шаги:
- Добрый день, сестра, - негромко сказал Жоффруа, раскрывая большую тетрадь, в которой неторопясь сделал несколько пометок. - У тебя ко мне дело?
Он поднял глаза, оглядывая восхитительно прекрасную женщину перед собой. Гертруда придирчиво осмотрела свои руки с отполированными до блеска ноготками и подняла брови, глядя на брата:
- Что это за очаровательное создание, которое так стремительно покинуло твой кабинет?
Вице-канцлер покивал головой, подтверждая все разом: и очаровательность создания и ту поспешность, с которой покинули его кабинет. Сестра улыбнулась:
- Ты опять шалил?
- Ах, все суета сует. Отвлекают.. от важных дел. Ты взяла к себе нашего милого племянника?
- Жан-Пьера? Разумеется! Но больше меня волнует то, что ты говорил недавно о своем сыне, милый брат.
Кончик пера едва заметно задрожал, а черные глаза проникновенно посмотрели в чистые, голубые глаза женщины:
- Сестра, ты беспокоишься?
- Да, - повелительно и решительно сказала Гертруда. - Не забывай на что он способен.
Жоффруа де Барна поднялся и губы его снова тронула нечеловеческая улыбка:
- Любимая сестра.. он мой....
И как сквозь стену или огромное расстояние донеслось последнее слово:
-...сын...