Часть первая: Ветер перемен Опции

[Народ]

2632 год, месяц Полотна.
Остров Меллит, крепость Ордена Клинка Господнего.

  …и одолел Он воинство тёмное, ибо никогда не сравниться исчадиям адовым с силами Его. И заточил Он демонов ада, и над каждым поставил печать незыблемую. Не было у Него ни злата благородного, ни кипарисового дерева чистого, как всем истинно в него верующим ведомо сильнейших преград супротив сил Тьмы, а была только дорожная сума с нехитрым скарбом бедного странника. Так по воле Его стали величайшими стражами и защитниками рода людского гребень да зеркало, медальон да кость рыбья…

  К сожалению даже Книга Книг подтверждала страшную находку. Итак, и демоны и печати действительно существуют, в этом легенды многочисленных полудиких племён и неверных народов не лгали. И если месторасположение заточения демонов Андре де Монбара не волновало, то на поиски тайных укрытий печатей он бы немедленно отправил весь Орден, начиная от ещё совсем зелёных послушников и заканчивая постоянно нанимаемыми головорезами.
  Но именно сейчас, когда он узнал величайшую тайну в мире, он, глава самого могущественного церковного ордена, ничего не может сделать. Монмиракль в осаде которую неделю, войска собранные в Крестовый поход против еретиков со всей империи не пропустят даже пары лучших лазутчиков, не говоря уже о целой экспедиции.
  - И ведь никто меня сейчас не будет слушать. Воистину, Император - ставленник самого Черного Сеятеля. Не иначе ему захотелось орденских богатств, собранных в бесчисленных походах и боях. Мало ему спокойных границ и относительной веротерпимости в Империи. Ему дороже шелка и золото на его фаворитах.
  Монбар презрительно сплюнул.
  Не уличением императорских пороков сейчас нужно заниматься. Нужно найти способ сообщить о раскрытой тайне братьям в Новую Иберию. Там их найти будет сложнее, а значит шансов на успех у них больше.
  Проблемой была и передача воистину бесценного сообщения. Письму такого не доверишь, да и гонца сейчас не найти даже за всё золото мира, будь оно не ладно. Оставалось одно, связь с помощью магии, передача мыслей на расстоянии…
  Например, Михно. Или лучше Константину.
  Правда ни тот, ни другой могут не понять мыслей самого Монбара, а Михно может ещё принять всё за старческий маразм. Но это единственный шанс.
  Даже смешно. Глава гонимого Империей Ордена Клинков собирается воспользоваться магией для спасения самой Империи и остального мира в придачу. Нет, это не смешно. Это страшно…
  - Роланд, - молодой помощник-адъютант, сколько таких было, но этот точно последний, - маэстро Карнилиуса ко мне в кабинет. И казначея туда же. Через десять минут начнётся самый необычный совет в жизни магистра Ордена Клинка Господнего. Бывшего уже Ордена. Карнилиус. Когда-то руннский учёный, специалист по древним народам, теперь орденских собиратель еретических обрядов и самых удачливый их реставратор. На сей раз Монбару не снять его с костра. Первым приполз, что не удивительно, казначей. Удивительно было другое, старый монах действительно скорее переползал с места на место, но делал это заметно быстрее иных молодых воинов. Как оказалось, он не только хорошо передвигается, но и думает не плохо. Эх, надо было прислушаться к его советам и ежемесячно отчислять какую-нибудь объёмную сумму в императорский карман. Глядишь, протянули бы на пару лет дольше. Как тяжело объяснять что-то очень важное людям, которые не привыкли к большой ответственности. Карнилиус, казалось, будет сомневаться до самого падения замка. Казначей вообще отказывался что-либо понимать.
  - Маэстро, готовьтесь к ритуалу. Брат казначей, пройдёмте в главную сокровищницу.
  Массивную дверь из необычного металла могли открыть всего два человека на свете: брат магистр и брат казначей. Это был закон Ордена. Мог её ещё открыть Карнилиус, который её и устанавливал, но в честности старого учёного было грешно сомневаться. Главная сокровищница была много меньше основной, и в ней было гораздо меньше золота и драгоценностей. Зато было гораздо больше Сокровищ. Церковные и светские святыни, наделённые ужасной по своей силе магией, всевозможные тотемы дикарей и идолы еретиков, половина из которых ещё не были до конца изучены. Выносить отсюда, что-либо было не просто запрещёно, но немедленно каралось смертью. Так погибли два магистра и неизвестно, сколько казначеев, поставивших себя выше мудрости Господней. Сегодняшний день был исключением.  Вернувшись в свои покои, Монбар вновь сильно задумался…
  Он не может вынести чашу из замка. Значит нужно, чтобы кто-нибудь из победителей позарился на неё. Будь печать книгой и свитком, а не хрустальным бокалом, магистр Клинков бы имел на одну проблему меньше.
  Завалить её моими драгоценностями? Поставить на постамент в центре зала?? Решение важнейшей для мира проблемы бесцеремонно прервал Роланд. Назвать ворвавшегося адъютанта взволнованным было бы не совсем верно:
  - Они вновь идут на приступ! Следующего натиска нам не выдержать!
  Вот оно. Господи, неужели я так плохо служил тебе??
  - Роланд, сын мой, мой меч и полкувшина лучшего вина из моей коллекции. Быстро.

***

  Замок Монмиракль был подарен первым Клинкам как знак признания их заслуг в деле борьбы с Врагами Веры. Правда, тогда это был обыкновенный деревянный никому ненужный форт на скалистом берегу самого южного из островов Империи. Но тот, чьё ремесло чужая смерть, не может жить в продуваемом всеми морскими ветрами сарае. В перерывах между Святыми походами и молитвами, монахи выстроили из местного камня замок равный самому Стигге. Поколение за поколением магистры Ордена укрепляли свою твердыню, не забывая и о духе своих воинов. Монмиракль расположился в южной части полуострова, попасть на который, теперь можно было, лишь переплыв вырытый Клинками канал.
  На островном берегу канала раскинулись поля, луга и сады Ордена, а на материковом - выросло поселение, большинство зданий в котором являлись постоялыми домами, дающими приют наёмному войску Ордена, и храмами, которые здесь строились якобы для замаливания грехов солдат удачи.  И вот теперь всему этому раю воинствующих монахов пришёл конец. Посёлок давно был занят императорскими войсками. Флот ежедневно расстреливал Монмиракль, а с падением островного форта, защищавшего островок от нападения с материка, стены твердыни также регулярно беспокоила и наземная артиллерия.
  Андре де Монбар знал, что, потеряв форт, они обречены, и лишь старался оттянуть день гибели своих людей. На островке не осталось ни одного вольнонаемного солдата, лишь монахи. Те, кто верил, что Господь един во ста лицах, что слова Его верны на тысячи языков, а слуха Его всегда достигнет праведная молитва, даже если молящий стоит на одной ноге, ночью и без одежд. Стройные ряды имперско-церковных войск приближались к замку под грохот пушек и мушкетов. Клинки огрызались, как могли. А могли они немало: пушки, древние катапульты и баллисты были пристрелены к каждой травинке, родные стены надёжно защищали от снарядов противника, впереди ещё припасено немало сюрпризов. 
  Но что может несколько тысяч профессионалов против всей империи??
  - Роланд, всех командоров ко мне! Быстро!
  Они были готовы умереть за него. Жаль всех, больше всего – Эскарину. Ну, ничего, они увидятся, в другом, в лучшем, чем этом мире. Последний бой обреченных. Монбар принял финальный поцелуй – поцелуй дамы сердца, которая она дарила своему рыцарю.
  Императорская армия шла в свой последний бой против еретиков-клинков. Сегодня с ними шёл в бой их Император, значит, они обязательно победят. Должны победить. Сейчас артиллерия, поливающая замок сплошным ливнем снарядов, нарушит глухую оборону противника и под прикрытием мушкетёров пехота броситься на штурм твердыни. Внезапно главные ворота бесшумно распахнулись, и из них вылетел клин сверкающих в лучах солнца воинов.
  Клинки вышли на свой последний бой, вышли молча. Эта их тишина казалось, и усыпила бдительность имперских военачальников. Сверкающий клинок, на острие которого был сам Андре де Монбар, успел глубоко врубиться в ряды пехоты. Древний орден, чье название отображало их умение. Орден Клинка Господнего, он именовался не просто так -  все от самых младший послушников до магистра превосходно владели холодным оружием. Секрет стали, который знали только орденские оружейники, позволял создавать самые совершенные мечи на свете. Острия их были укреплены и заточены с помощью магии.
  И они нанесли удар. Императорская армия, наполовину состоявшая из церковников, звыла, словно раненый зверь, когда Андре начал прорубаться сквозь нее, пытаясь добраться до Императора, или хотя бы забрать с собой в пекло как можно больше врагов. Падали руки, головы, кровь текла рекой, попадая ему на лицо и заливая глаза. На столь близком расстоянии и в таком хаосе огнестрельное оружие было почти бесполезно – большинство выстрелов имперцев поражали своих же.
  Но надежды не было, их было слишком мало. Андре видел, как их начали теснить, как императорские гвардейцы сами кидались на мечи врагов, закрывая своего повелителя. Между ним и Александром росла стена из трупов. Круг сомкнулся, их отрезали от ворот крепости. Теперь Клинков сжимала исполинская петля, душа, сминая, словно гигантская змея, что обитает в джунглях Новой Иберии. Их становилось все меньше, конечно, Император хотел взять как можно больше живых, чтобы потом под пытками вырвать из них признание. Силен ты Александр, но тебе не обойтись без лжи. Ты обвинишь Орден в самых грязных преступлениях, лишь, для того чтобы положить свою жадную длань на его богатства. Живым он не дастся, решил Монбар.
  Где-то страшно закричал Роланд, Андре мотнул головой, и увидел своего адъютанта мертвым. Прощай друг… Прощайте все. И тогда он начал свой последний танец, подняв с земли второй меч, меч одного из мертвых братьев, Андре размахнулся и начал кружиться с клинками, разя направо и налево, сметая, словно смертоносный вихрь все со своего пути. Он убил многих, прежде чем тяжелый камень из боевой пращи ударил его по шлему.
  Над ним сомкнулась тьма, и последнее, что он услышал – это был голос боевого лекаря из императорских войск.
  - Он будет жить, – сказал голос. – Он будет жить…
  Монмиракль пал, Орден перестал существовать, Клинок Господень догрызала ржавчина имперских войск.

[Мария]

                                                                                         По темным улицам дождя
                                                                                         Навстречу холоду весны
                                                                                         Мы улетаем в никуда
                                                                                         Нас убивают наши сны © Археология

8 день месяца Полотна. Рунн. Обитель Актавианок.

   Она опять проснулась среди ночи от кошмара. Опять в холодном поту.
   Прижав изящную ладонь ко лбу, Мария закрыла глаза и села, подтянув колени к груди. Отголоски сна все еще шептались в ее памяти. Ей хотелось зажать уши и закричать, чтобы ее оставили в покое, но вместо этого она лишь протянула руку к тумбочке и нашла там стакан воды. Сделав два маленьких глотка, она поставила стакан обратно и пару раз глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание. Выученный за последние дни, а точнее ночи, ритуал помог. Сколько еще раз ей придется его выполнять и кончится ли это вообще, а что если он перестанет помогать?
   Головокружение и шум в ушах стали меньше. Девушка закрыла глаза и попыталась вспомнить. Быть может, сегодня она будет удачливее, чем в предыдущие ночи, и обрывки подсознания всплывут в ее памяти. Но все попытки были напрасны. Она снова и снова просыпалась посреди ночи, не давая вырваться наружу воплю ужаса, но все что оставалось в ее голове и сердце – ощущение чего-то страшного, что надвигалось на нее, настигало, а она была настолько беспомощна и ничтожна перед лицом этой силы, что не могла даже взглянуть ей в лицо. Через какое-то время, как всегда, по коже пробежал мороз, и стало холодно.
   Откинув одеяло, сантэсса встала. Ложиться снова спать не было смысла. Хотя весенние предрассветные сумерки еще не наступили, она чувствовала – утро близко. Скоро начнется служба, а до этого еще можно почитать или заняться делами. Девушка умылась оставленной монахинями с вечера водой, преклонила колени перед ликом Каспиана и прочитала молитву, потом расчесала длинные тяжелые волосы и оделась. Каждое движение было выверенным и точным, как в хорошо смазанном механизме. Вдохи и выдохи на счет. Взгляды, направленные строго на предмет, который был сейчас нужен, даже повороты головы только в самом крайнем случае. Она была похожа на диковинную куклу, какие научились делать некоторые мастера. Механизм заводится ключом, и существо живет, движется, что-то делает, пока не кончится завод. А потом беспомощно замирает, когда кончаются обороты ключа. Но стоит человеку сделать еще пару поворотов, как будто передавая металлическим деталям часть своей жизни и тепла, снова звучит музыка, слышится скрип и лязг, а кукла танцует, поднимает руки, вертит головой. Интересно - у кого ее ключ?
   Закрыв дверь своей кельи, Мария направилась по коридорам в нежилую часть главного здания. Когда-то давно Актавианская обитель была крепостью, охраняющей покой властителей Рунна – здесь располагалась армия одного из верных вассалов александритов. Отпечаток, оставленный на камнях воинами, не смогло стереть даже время. Узкие и низкие коридоры были расширены и уходили теперь ввысь округлыми сводами, оружие, доспехи, тренировочные залы заменили книги, мастерские и кельи, но даже воздух здесь, казалось, по-прежнему наполнен звенящим пением битвы, криками солдат и каким-то слишком живым, неспокойным трепетом ожидания новых схваток. Покачав головой, Мария подумала, что кошмары совсем лишают ее рассудка и самообладания – о чем это она только что думала. Чушь… Она остановилась на открытой галерее, опоясывавшей второй этаж здания, положила руку на каменную колону и заглянула во внутренний двор. Три монахини уже с утра пораньше старательно его убиравшие тут же низко присели перед Главой своего Ордена. Благословив их и разрешив вернуться к делам, Сантэсса постояла, наблюдая за тем, как движутся другие куклы.
   Насмотревшись, она продолжила свой путь. Небо к этому времени уже посинело, лишившись чернильной темноты, а звезды начали затухать, как будто чьи-то могущественные пальцы гасили в вышине одну за другой свечи. У двери своего кабинета сантэсса столкнулась с сантиссой Ирэной. Пара черных глаз против небесной голубизны. А ведь она ненавидит меня, подумала про себя Мария. Точно также сильно, как дорожит моей жизнью. Пока Главой Ордена является она, Ирэна имеет небольшой шанс оказаться на ее месте, но не сейчас – слишком молода, зато, если нынешнюю сантэссу уберут, то даже этого шанса у нее не будет. Значит, Мария жива только до тех пор, пока эта девочка набирается сил.
   - Благословите, Ваша Светлость, - сантисса присела перед Марией, склонив голову.
   - Каспиан тебя благословит, дитя мое. – Ответила Глава Актавианок заученную фразу.
   - Вы сегодня бледны, как Вам спалось, сантэсса Мария? – В глазах Ирэны можно было найти все что угодно, кроме сочувствия.
   - Спасибо, замечательно. – Мария позволила себе мимолетную улыбку.
   - Я могу быть вам чем-то полезна, Ваша Светлость? – Сама услужливость и внимательность.
   Неожиданная мысль коснулась плеча Марии легким ветерком.
   - Да. Позаботься, чтобы приготовили мою карету. После службы мне нужно будет уехать.
   - Как Вам будет угодно. – Ирэна снова присела, дождавшись пока рука Сантэссы коснется ее лба, благословляя, и поспешила прочь, наверняка, гадая, куда Лукавый, да простит Каспиан за такие мысли, понес ее госпожу.
   Мария проводила сантиссу взглядом и зашла в свой кабинет, прислонилась к двери и обхватила себя руками, не замечая слез, капавших из прикрытых глаз. Она должна с кем-нибудь поговорить, потому что больше не может нести эту ношу одна.

8 день месяца Полотна. Резиденция кардинала Рунна.

   Утреннее солнце нерешительно и смущенно пряталось между облаков. Подняв голову, девушка мгновение смотрела на эту игру, а потом забралась в карету со знаком Актавианского ордена и захлопнула за собой дверцу. Расположившись на твердых и неудобных сидениях, она глубоко вздохнула. Кучер что-то крикнул, и земля дрогнула, а потом понеслась назад. Карету поймал в свои объятия просыпающийся город, обласкал потоком людей и всадников, зашептал о чем-то шумом далеких торговых площадей и ремесленных кварталов, дохнул в лицо запахом сточных канав, свежеиспеченного хлеба и диковинных благовоний, привезенных купцами с другого конца света.
   Глава Актавианок очень редко покидала стены своей обители, каждый раз совершая невидимый никому подвиг, чтобы заставить себя отправиться во «внешний мир», которого, как она признавалась только себе, боялась. Но, если твой маленький мир, который на самом деле ничем не лучше большого, начинает тебя пугать, то стоит, переступив через собственные страхи, научиться жить в гармонии со всем миром – каким бы большим он не был.
   - Мы прибыли, Ваша Светлость. – Возница распахнул перед Сантэссой дверцу и почтительно отступил.
   Мария вышла и зажмурилась от яркого солнечного света. После полумрака кареты он резал глаза и слепил, или этот свет был на самом деле ярче, чем в ее маленьком мире – в стенах обители. Подойдя к двери, она постучала простым, но очень изящным дверным молотком, дверь ей открыли почти мгновенно.
   Монах, вышедший к ним, вопросительно посмотрел на девушку с должным уважением, отметив белоснежное одеяние Главы Ордена.
   - Чем могу вам помочь?
   - Глава Ордена Актавианок, сантэсса Мария. – Представилась она. – Я бы хотела поговорить с Его Высокопреосвященством.
   - Следуйте за мной. – Кивнул человек и направился в глубь дома. Проводив сантэссу в гостиную, он указал на пару диванов. – Располагайтесь, я доложу. – И исчез.
   Вздохнув, и сильно сжав пальцы, переплетая их, Мария огляделась, стараясь отвлечься. С интересом отмечая простую, но удобную мебель, интересные церковные вещицы и дары, видимо, преподнесенные Его Высокопреосвященству верующими. Эта комната понравилась ей, и она почти уверилась, что хозяин дома тоже оправдает ее ожидания. Почему-то она нервничала. Так, наверное, маленькие девочки волнуются перед встречей со своим учителем или наставником, кем-то, кто старше, опытнее и мудрее. Хотя с человеком, к которому она пришла за помощью, знакома была лишь парой кивков головы на Соборах и Церковных Советах – Мария верила, что он может помочь ей в борьбе с теми демонами, что рвались в ее душу.
   Услышав тихие шаги за спиной, девушка быстро обернулась и на какое-то мгновение замерла, глядя в темные глаза кардинала Рунна, и ища там… Что? Ответы или новые вопросы. Его Высокопреосвященство тоже рассматривал свою гостью, но в его взгляде читался лишь легкий интерес, его явно заинтриговала причина внезапного визита Главы Актавианок. А может он знает, вдруг мелькнула мысль. Она бы не удивилась. Этот человек, казалось, знает и представляет гораздо больше, чем можно подумать или увидеть.
   - Вы хотели видеть меня, дочь моя? – Кардинал приветливо улыбнулся, но девушку гораздо больше потряс голос. Раньше ей приходилось слышать его только под высокими сводами огромных залов, в которых обычно проводились Соборы, и теперь ее поразила та сила, которая таилась за этим достаточно тихим и спокойным голосом, прозвучавшим в тишине гостиного зала. Опомнившись, Мария приблизилась к кардиналу, низко присела перед ним, собираясь коснуться рукой подола одеяния священника согласно ритуалу, но крепкая мужская рука остановила ее, взяв за локоть.
   - Не стоит, дитя мое. Я думаю, что мы вполне сможем обойтись без этого.
   Мария смотрела на него снизу вверх и чувствовала себя ребенком, совершившим какой-то непозволительный поступок, но вместо наказания, ей лишь шутливо говорили об ошибке.
   - Я прошу извинить меня, что посмела потревожить Вас, Ваше Высокопреосвященство.
   Кардинал отмахнулся рукой от этих слов, как будто ее ответ на уроке становился совсем неверным.
   - Какие глупости. Мой Долг помогать страждущим, выслушивать желающих и наставлять на путь истинный заблудших. – Руиз подвел ее к дивану, и девушке ничего не оставалось, как сесть. Сам он расположился напротив, на губах его играла едва заметная улыбка, и Глава Актавианок подумала, всерьез ли сейчас он говорит. – Итак, чем я могу Вам помочь?
   - Я хочу исповедаться, Ваше Высокопреосвященство. Я пришла к Вам, не как сантэсса Мария, а как слуга и дочь Господа нашего Каспиана.
   Улыбка стала шире, у Марии сложилось впечатление, что священник хочет рассмеяться, но он кивнул, спрятав улыбку, и посмотрел в черные глаза гостьи.
   - Я слушаю тебя, дочь моя. В чем твой грех?
   - Мой грех сомнение. Я испытываю жалость к себе гораздо большую, чем следует и дозволено. Мне становится все тяжелее ноша моего поста и моего звания. Не такой должна быть Глава Ордена, наставница своих дочерей, назначенная и избранная по воле Каспиана. Чему смогу научить я сестер?
   - Каждый человек испытывает жалость к себе в определенные моменты, ибо сказано «возлюби ближнего своего, как себя», но не значит ли это, что, прежде всего, нужно полюбить себя. Я не вижу в тебе причин для сомнений. Орден, управляемый тобой процветает, будь честна с собой и своими сестрами. Я отпускаю тебе твой грех.
   - Спасибо, отче. Но это не все… - Девушка сильнее сжала холодные пальцы, что не могло скрыться от внимательных темных глаз, устремивших все свое внимание на нее. Обрывки туманных сновидений, вызванные в памяти ее желанием рассказать о них, сжали на голове тугой холодный обруч и начали тянуть. Началось уже знакомое головокружение, а в ее сознании крепко обосновался ужас. Слова застыли, так и не дождавшись свободы. Мария опустила голову. Она не могла. Не могла. Ей не хватало сил рассказать о своих страхах и кошмарах, не было сил вывернуть наизнанку душу. Кроме всего, она была трусихой и лгуньей. – Нет. Благодарю, я не смею больше задерживать Вас. – Выдавила она с трудом, сама поражаясь хриплости своего голоса, он вырвался из горла, как будто карканье встревоженной вороны.
   Глаза кардинала по-прежнему внимательно следили за ней, но он не стал настаивать.
   - Я рад, что смог Вам помочь, дочь моя. Двери этого дома всегда открыты для всех, кому нужна моя помощь. – Актавианка, поднимаясь, еще раз заглянула в глаза, которые заставляли ее нервничать. Сказаны ли эти слова специально для нее или это всего лишь пара вежливых фраз на прощанье. Кардинал поднялся следом за ней и сам повел ее по коридорам к входной двери. Украдкой рассматривая его четкий профиль, девушка вдруг подумала еще об одном вопросе, который не могла не задать.
   - Скажите, Ваше Высокопреосвященство…
   - Да, дочь моя, - Он повернул голову, вопросительно посмотрев на нее, и остановился. Они стояли посреди темного коридора, неосвещенного сейчас, днем, ничем кроме столба света, льющегося откуда-то издалека, поэтому здесь в темноте она не могла видеть его глаз, лишь чувствовать, что он на нее смотрит.
   - Скажите, что будет с маркизом де Нортми? Вы действительно думаете, что он виновен в смерти Императора?
   Священник помолчал, как будто раздумывая, а потом заговорил, и ей показалось, что в голосе его за иронией скрыто что-то еще.
   - Только не говорите мне, сантэсса Мария, что вы будете просить за этого молодого человека, и все, что я только что видел в гостиной, был хорошо отрепетированный спектакль.
   Девушка смутилась и опустила голову. Она не должна была спрашивать, но Элен…
   - Простите. Нет, не в моих правилах просить за кого-то, тем более за незнакомых мне людей, но об отношениях капитана Императорских гвардейцев и моей сестры в Рунне не знает только ленивый или глухой, поэтому… Простите меня, я не должна была спрашивать.
   - В последнее время я слишком часто слышу имя этого молодого человека, - ей показалось, что он снова улыбается. Мария, уже ничего не понимая, смотрела на Руиза, пытаясь угадать выражение его лица в полутьме.
   - Не беспокойтесь, дочь моя. Еще вчера маркиз Никола де Нортми был освобожден, - немного помолчав, он добавил. - Вы не несете никакой ответственности за действия, мысли и чувства другого человека. Перед Творцом предстает каждый со своими делами и мыслями. Исповедуя тех, кто приходит к нам, мы берем на себя часть их задач и решаем простым словом: отпускаю. Но это лишь в том случае, если к нам приходят сами. Не берите на себя то, что добровольно несет идущий своим путем. Если только вы не уверены, что сможете быть ему полезной и решить за него всю жизнь, а не только краткий отрезок пути. - Священник отвернулся и продолжил их путь, девушка, осознав сказанное, последовала за ним, и ей было очень жаль, что она видит только спину кардинала, не зная какое сейчас выражение живет на его лице.
   У двери они остановились, Мария опять хотела присесть перед кардиналом, но он снова ее остановил, благословляя, и неожиданно касаясь губами лба девушки.
   - Иди с миром, дочь моя. И помни, двери этого дома всегда открыты.
   - Благодарю Вас Ваше Высокопреосвященство, - только и смогла сказать девушка и вышла на улицу. С неба на нее снова упали лучи солнечного света, но теперь они не казались такими уж слепящими, а приятно грели кожу, напоминая, что в город все же пришла ранняя весна. Садясь в карету, Мария впервые пожалела, что не может сейчас, забыв о своем положении, прогуляться пешком по улицам города, посмотреть на его жизнь, вдохнуть этой жизни полной грудью, вспоминая, что и сама она все еще жива.
   А ночью она проснулась от кошмара.