Часть первая: Ветер перемен Опции

[Народ]

2632 год, месяц Полотна.
Остров Меллит, крепость Ордена Клинка Господнего.

  …и одолел Он воинство тёмное, ибо никогда не сравниться исчадиям адовым с силами Его. И заточил Он демонов ада, и над каждым поставил печать незыблемую. Не было у Него ни злата благородного, ни кипарисового дерева чистого, как всем истинно в него верующим ведомо сильнейших преград супротив сил Тьмы, а была только дорожная сума с нехитрым скарбом бедного странника. Так по воле Его стали величайшими стражами и защитниками рода людского гребень да зеркало, медальон да кость рыбья…

  К сожалению даже Книга Книг подтверждала страшную находку. Итак, и демоны и печати действительно существуют, в этом легенды многочисленных полудиких племён и неверных народов не лгали. И если месторасположение заточения демонов Андре де Монбара не волновало, то на поиски тайных укрытий печатей он бы немедленно отправил весь Орден, начиная от ещё совсем зелёных послушников и заканчивая постоянно нанимаемыми головорезами.
  Но именно сейчас, когда он узнал величайшую тайну в мире, он, глава самого могущественного церковного ордена, ничего не может сделать. Монмиракль в осаде которую неделю, войска собранные в Крестовый поход против еретиков со всей империи не пропустят даже пары лучших лазутчиков, не говоря уже о целой экспедиции.
  - И ведь никто меня сейчас не будет слушать. Воистину, Император - ставленник самого Черного Сеятеля. Не иначе ему захотелось орденских богатств, собранных в бесчисленных походах и боях. Мало ему спокойных границ и относительной веротерпимости в Империи. Ему дороже шелка и золото на его фаворитах.
  Монбар презрительно сплюнул.
  Не уличением императорских пороков сейчас нужно заниматься. Нужно найти способ сообщить о раскрытой тайне братьям в Новую Иберию. Там их найти будет сложнее, а значит шансов на успех у них больше.
  Проблемой была и передача воистину бесценного сообщения. Письму такого не доверишь, да и гонца сейчас не найти даже за всё золото мира, будь оно не ладно. Оставалось одно, связь с помощью магии, передача мыслей на расстоянии…
  Например, Михно. Или лучше Константину.
  Правда ни тот, ни другой могут не понять мыслей самого Монбара, а Михно может ещё принять всё за старческий маразм. Но это единственный шанс.
  Даже смешно. Глава гонимого Империей Ордена Клинков собирается воспользоваться магией для спасения самой Империи и остального мира в придачу. Нет, это не смешно. Это страшно…
  - Роланд, - молодой помощник-адъютант, сколько таких было, но этот точно последний, - маэстро Карнилиуса ко мне в кабинет. И казначея туда же. Через десять минут начнётся самый необычный совет в жизни магистра Ордена Клинка Господнего. Бывшего уже Ордена. Карнилиус. Когда-то руннский учёный, специалист по древним народам, теперь орденских собиратель еретических обрядов и самых удачливый их реставратор. На сей раз Монбару не снять его с костра. Первым приполз, что не удивительно, казначей. Удивительно было другое, старый монах действительно скорее переползал с места на место, но делал это заметно быстрее иных молодых воинов. Как оказалось, он не только хорошо передвигается, но и думает не плохо. Эх, надо было прислушаться к его советам и ежемесячно отчислять какую-нибудь объёмную сумму в императорский карман. Глядишь, протянули бы на пару лет дольше. Как тяжело объяснять что-то очень важное людям, которые не привыкли к большой ответственности. Карнилиус, казалось, будет сомневаться до самого падения замка. Казначей вообще отказывался что-либо понимать.
  - Маэстро, готовьтесь к ритуалу. Брат казначей, пройдёмте в главную сокровищницу.
  Массивную дверь из необычного металла могли открыть всего два человека на свете: брат магистр и брат казначей. Это был закон Ордена. Мог её ещё открыть Карнилиус, который её и устанавливал, но в честности старого учёного было грешно сомневаться. Главная сокровищница была много меньше основной, и в ней было гораздо меньше золота и драгоценностей. Зато было гораздо больше Сокровищ. Церковные и светские святыни, наделённые ужасной по своей силе магией, всевозможные тотемы дикарей и идолы еретиков, половина из которых ещё не были до конца изучены. Выносить отсюда, что-либо было не просто запрещёно, но немедленно каралось смертью. Так погибли два магистра и неизвестно, сколько казначеев, поставивших себя выше мудрости Господней. Сегодняшний день был исключением.  Вернувшись в свои покои, Монбар вновь сильно задумался…
  Он не может вынести чашу из замка. Значит нужно, чтобы кто-нибудь из победителей позарился на неё. Будь печать книгой и свитком, а не хрустальным бокалом, магистр Клинков бы имел на одну проблему меньше.
  Завалить её моими драгоценностями? Поставить на постамент в центре зала?? Решение важнейшей для мира проблемы бесцеремонно прервал Роланд. Назвать ворвавшегося адъютанта взволнованным было бы не совсем верно:
  - Они вновь идут на приступ! Следующего натиска нам не выдержать!
  Вот оно. Господи, неужели я так плохо служил тебе??
  - Роланд, сын мой, мой меч и полкувшина лучшего вина из моей коллекции. Быстро.

***

  Замок Монмиракль был подарен первым Клинкам как знак признания их заслуг в деле борьбы с Врагами Веры. Правда, тогда это был обыкновенный деревянный никому ненужный форт на скалистом берегу самого южного из островов Империи. Но тот, чьё ремесло чужая смерть, не может жить в продуваемом всеми морскими ветрами сарае. В перерывах между Святыми походами и молитвами, монахи выстроили из местного камня замок равный самому Стигге. Поколение за поколением магистры Ордена укрепляли свою твердыню, не забывая и о духе своих воинов. Монмиракль расположился в южной части полуострова, попасть на который, теперь можно было, лишь переплыв вырытый Клинками канал.
  На островном берегу канала раскинулись поля, луга и сады Ордена, а на материковом - выросло поселение, большинство зданий в котором являлись постоялыми домами, дающими приют наёмному войску Ордена, и храмами, которые здесь строились якобы для замаливания грехов солдат удачи.  И вот теперь всему этому раю воинствующих монахов пришёл конец. Посёлок давно был занят императорскими войсками. Флот ежедневно расстреливал Монмиракль, а с падением островного форта, защищавшего островок от нападения с материка, стены твердыни также регулярно беспокоила и наземная артиллерия.
  Андре де Монбар знал, что, потеряв форт, они обречены, и лишь старался оттянуть день гибели своих людей. На островке не осталось ни одного вольнонаемного солдата, лишь монахи. Те, кто верил, что Господь един во ста лицах, что слова Его верны на тысячи языков, а слуха Его всегда достигнет праведная молитва, даже если молящий стоит на одной ноге, ночью и без одежд. Стройные ряды имперско-церковных войск приближались к замку под грохот пушек и мушкетов. Клинки огрызались, как могли. А могли они немало: пушки, древние катапульты и баллисты были пристрелены к каждой травинке, родные стены надёжно защищали от снарядов противника, впереди ещё припасено немало сюрпризов. 
  Но что может несколько тысяч профессионалов против всей империи??
  - Роланд, всех командоров ко мне! Быстро!
  Они были готовы умереть за него. Жаль всех, больше всего – Эскарину. Ну, ничего, они увидятся, в другом, в лучшем, чем этом мире. Последний бой обреченных. Монбар принял финальный поцелуй – поцелуй дамы сердца, которая она дарила своему рыцарю.
  Императорская армия шла в свой последний бой против еретиков-клинков. Сегодня с ними шёл в бой их Император, значит, они обязательно победят. Должны победить. Сейчас артиллерия, поливающая замок сплошным ливнем снарядов, нарушит глухую оборону противника и под прикрытием мушкетёров пехота броситься на штурм твердыни. Внезапно главные ворота бесшумно распахнулись, и из них вылетел клин сверкающих в лучах солнца воинов.
  Клинки вышли на свой последний бой, вышли молча. Эта их тишина казалось, и усыпила бдительность имперских военачальников. Сверкающий клинок, на острие которого был сам Андре де Монбар, успел глубоко врубиться в ряды пехоты. Древний орден, чье название отображало их умение. Орден Клинка Господнего, он именовался не просто так -  все от самых младший послушников до магистра превосходно владели холодным оружием. Секрет стали, который знали только орденские оружейники, позволял создавать самые совершенные мечи на свете. Острия их были укреплены и заточены с помощью магии.
  И они нанесли удар. Императорская армия, наполовину состоявшая из церковников, звыла, словно раненый зверь, когда Андре начал прорубаться сквозь нее, пытаясь добраться до Императора, или хотя бы забрать с собой в пекло как можно больше врагов. Падали руки, головы, кровь текла рекой, попадая ему на лицо и заливая глаза. На столь близком расстоянии и в таком хаосе огнестрельное оружие было почти бесполезно – большинство выстрелов имперцев поражали своих же.
  Но надежды не было, их было слишком мало. Андре видел, как их начали теснить, как императорские гвардейцы сами кидались на мечи врагов, закрывая своего повелителя. Между ним и Александром росла стена из трупов. Круг сомкнулся, их отрезали от ворот крепости. Теперь Клинков сжимала исполинская петля, душа, сминая, словно гигантская змея, что обитает в джунглях Новой Иберии. Их становилось все меньше, конечно, Император хотел взять как можно больше живых, чтобы потом под пытками вырвать из них признание. Силен ты Александр, но тебе не обойтись без лжи. Ты обвинишь Орден в самых грязных преступлениях, лишь, для того чтобы положить свою жадную длань на его богатства. Живым он не дастся, решил Монбар.
  Где-то страшно закричал Роланд, Андре мотнул головой, и увидел своего адъютанта мертвым. Прощай друг… Прощайте все. И тогда он начал свой последний танец, подняв с земли второй меч, меч одного из мертвых братьев, Андре размахнулся и начал кружиться с клинками, разя направо и налево, сметая, словно смертоносный вихрь все со своего пути. Он убил многих, прежде чем тяжелый камень из боевой пращи ударил его по шлему.
  Над ним сомкнулась тьма, и последнее, что он услышал – это был голос боевого лекаря из императорских войск.
  - Он будет жить, – сказал голос. – Он будет жить…
  Монмиракль пал, Орден перестал существовать, Клинок Господень догрызала ржавчина имперских войск.

[Кардинал Руиз]

7 день месяца Полотна.
Рунн. Тюрьма. Далее – резиденция кардинала.

      После разговора с ее величеством кардинал не стал торопится, отведя себе день на раздумья о своих дальнейших действиях. И лишь спустя сутки – отправился в тюрьму, где содержался маркиз де Нортми.
      Для роли спасителя или утешителя Руиз никогда не считал себя способным, вот изучать то, что скрыто глубоко в человеческом разуме – это действительно представляло интерес. Но мир далек от идеала, какой виделся ему. Наоборот, лишние знания приближают печальное завершение любых высоких устремлений. Или это время так диктует. В свое время ему очень повезло, его знания обратили на себя внимание не только Великой Экклесии, но и поистине ученых, чьи имена озаряли знающих светом надежды. Но уже давно они остались лишь в памяти своих учеников. Тайны Ордена, хранящиеся из века в век, представляли из себя по больше части устные пересказы и редкие, секретные записи. Последние были утеряны и с великим трудом восстанавливались потомками по обрывочным сведениям. И вот теперь, вместо того, чтобы заняться новыми, недавно доставленными к нему рукописями – он вынужден проверять то, как действует назначенный и действующий по его слову представитель. «По моему слову? Чушь. Все они слышат в своих головах лишь один голос – свой собственный. Игру воображения почитают за слово Спасителя. Верят в это и вершат именем его правый суд. Не задумываясь ни на секунду о том, кто прав – кто виноват…. Несчастные». Руиз вошел в кабинет, где обычно должен был находиться брат Ивар – духовный наставник этого печального удела. Темные глаза неторопливо осматривали все вокруг, дожидаясь, когда придет собрат.
- Простите, Ваше Преосвященство, но брат Ивар очень занят. Я доложил, а он, - заикающийся и неуклюжий писака из разряда тех, кто не прислушиваясь к смыслу слов строчат свои бумажки, быстро надоел и Руиз поднял руку, останавливая докладчика: - Простите….
      Последние слова были еле слышным шепотом и кардинал вздохнул:
- Ну если бы все пути были гладкими – жизнь быстро бы наскучила. У вас веселая жизнь, сын мой? Впрочем, мы отвлекаемся с вами праздными разговорами. Проводите меня к столь занятому собрату.
      Тюремный писарь склонился перед благословляющего его рукой и засеменил впереди, указывая дорогу. Мысли кардинала опять ушли в далекие от всего окружающего дали и вернулись в действительность лишь, когда он переступил порог камеры и услышал слова:
- Я еще не договорил. Со мной в сговоре были Лукавый и Спаситель в одном лице, то есть….
- Замолчите, маркиз де Нортми.
      Можно бесконечно хвалить в молитвах Всевышнего, можно проклинать того, кто предал или обманул его, но столь холодная и безразличная похвальба и пустозвонство – ребячество какое-то. Кардинал внимательно и пристально осмотрел каждого из присутствующих, отмечая, что ни один не дорос еще до сложных, смертельных игр, где важен ни ты сам, а то – немногое, что еще можно спасти. Эти остались детьми с опасными, но все же детскими игрушками и похвальбой у кого и что лучше выходит. Священник вздохнул и поманил к себе духовника, который со смиренным поклоном последовал за ним. Вместе они вышли за двери. Решение о том, что он сделает для своего поверенного уже давно появилось в его голове. Еще во время разговора с Императрицей Эрминой, сейчас Руиз лишь укрепился в мыслях насчет брата Ивара: «Слепая вера – страшное оружие. Особенно в руках малого ребенка. Но пока есть шанс на спасение – нужно его использовать». Распорядившись насчет Ивара и не возвращаясь уже к нему в мыслях, кардинал вновь вошел в камеру и медленно спустился по ступеням, жестом приказывая снять с маркиза цепи, которыми он явно гордился едва ли не больше, чем всем своим видом. Пока двое палачей занимались капитаном, кардинал приблизился к поникшему у столба гвардейцу и осмотрел его с пристрастием доктора у постели больного:
- Его тоже снимите и положите… - он оглянулся в поисках чего-то подходящего под слово «постель», но не найдя, указал на стол. – Да хотя бы сюда.
      Пока израненного гвардейца укладывали, Руиз неторопливо достал из одного из карманов своей рясы склянку, повернулся и попросил принести стакан воды. Воду он тоже весьма внимательно осмотрел и даже слегка попробовал на вкус, прежде чем влить в нее несколько капель из своей склянки. Получилась золотистая смесь, которую священник осторожно влил в рот пришедшего в себя гвардейца:
- Не бойтесь, сын мой. Хуже не будет, хотя и облегчения не обещаю. Это лишь слабая помощь вашим силам. А их у вас много. Соберитесь, мужайтесь и не отчаивайтесь, - негромкий голос кардинала смолк.
Лежащий на столе гвардеец закрыл глаза и глубоко вздохнул. Его преосвященство отдал еще одно распоряжения палачам и молча проводил их взглядом, следя за тем, как они осторожно выносят свою недавнюю жертву из камеры. Лишь когда за ними закрылась дверь, кардинал вновь обратил свое внимание на маркиза де Нортми. Тот также с некоторой заинтересованностью смотрел на еще одного своего собеседника:
- Вы не заскучали еще, маркиз? Вы так царственно умеете скучать.
- Почему вы спрашиваете? У меня появится возможность развеяться?
- Не уверен, сын мой. Я вообще не склонен отвечать за людей, которые уже и сами по виду своему – ни дети, но чьи поступки говорят о прямопротивоположном. Меня беспокоят те, кто заботится о вот таких «взрослых» детях. Знаете, как трепетные родители они боятся, что увлекающееся проказами дитё сломает себе шею или набьет шишку, не понимая, что это просто необходимо порой. Иначе не проживешь.
- Вы мне льстите.
- Вы на это напрашиваетесь. Впрочем, вот вам задачка: идите на все четыре стороны, маркиз Никола де Нортми. Вы свободны.
      Кардинал развернулся и не оборачиваясь вышел из камеры, размышляя об ожидающих его дома рукописях, которые еще никто не читал. По крайне мере хочется верить, что их никто не читал: «Читать и понять то, что читаешь – это весьма различные вещи».

      Убедившись, что все сделано по его слову, кардинал Каноре де Руиз, неторопливо покидал здание тюрьмы. Церковная тюрьма никогда не производила на него особого впечатления, но в ее камерах он встречал тех, кто более чем ощутил в себе силу, набранную этими серыми, затхлыми и непоколебимыми стенами. Здесь содержались как простые люди, так и высокопоставленные лица империи. В этих стенах проводили свои дни и откровенцы, и экклетики. Кардинал остановился, ожидая, когда ему откроют дверь и привычным движением руки благословляя охранников, чьи лица не выражали ничего. «Слепы. Тоже слепы и не скажут ни о чем, пока не ощутят слабость и бессилие перед испытаниями. Ивару придется многое осознать. Его поступок продиктован его гордыней». Руиз вышел из тюрьмы, быстро проходя в свою карету. Его мысли привычно и методично раскладывали полученную информацию. Воспоминаниями он был на три дня позади нынешнего дня. Он встречал молодого человека, который принес письмо из прошлого. Да и сам этот юноша был – прошлым. Только не подозревал об этом. Он был зеркальным отражением того, кто правил этим миром долгие десять лет. Кардинал откинулся на подушки, удобно окружившие его в карете и прикрыл глаза, размышляя: «Удивительно насколько непохожи бывают два лица, которые созданы по образу и подобию друг друга. Их такими создала та самая неповторимая рука, которую принято считать благословением. И …. Гордыня.» Губы священника тронула саркастическая улыбка: «Избиение откровенцев.. да, я помню что говорили об этом и как это подавалось. Никто не может сказать, что в ту ночь откровенцы были предупреждены. Их действительно застали врасплох. А если быть честным перед самим собой: упредили их действия. Ни раз сами откровенцы вырезали в захваченных землях экклесиастов и детей, и стариков, и женщин. Какая разница – кто перед тобой? Главное, что у него на челе написана едва видимая простому человеку, но очевидная для фанатика веры – печать. Печать иноверия. Печать того, что они творят свои молитвы по разному. И не важно, что молятся они одному богу. И даже зовут его одним именем. А эти их понятия «о чести»…. Что может быть глупее дуэлей, на которых за неполные пять лет во время правления Константина погибло около 2000 человек. В судебных делах говорилось, что большая часть погибших были – экклетиками. После этого умение владеть шпагой стали шлифовать, считая что только она может служить весомым доказательством правоты слова. Гордыня…. И мученический венец. В данный момент он украшает тех, кто называет гибель императора – карой небесной. О да. Проще думать, что его настигло проклятие, которым «наградил» венценосного Александра Монбар. Проще решить, что ты всего лишь свято верил в это проклятие и тем.. помог его исполнению. Проще служить, исполняясь гордостью за свою службу и мысленно каждый день проклинать того, кому служишь? Как много загадок таит в себе разум человеческий и какая тьма царит в сердце его». Кардинал почувствовал, что карета остановилась и выпрямился, возвращаясь в настоящее.
- Прибыли, Ваше Преосвященство.
- Благодарю вас, сын мой.
      Кардинал Рунна медленно пересек двор своего дворца, направляясь в небольшую часовню, в которой он любил размышлять. Здание ее было поразительно неказистым на вид. Казалось, что здание часовенки может вот-вот рухнуть. Руиз вошел внутрь и привычно прошел к алтарю, приклоняя перед ним одно колено. Несколько мгновений он стоял в молчании, чувствуя, как уходят из головы все размышления о прошлом, где он не мог ничего изменить. Седовласый мужчина поднялся, глядя непроницаемо черными глазами на облик спасителя над алтарем:
- Именем твоим, но делами нашими – да обретется мир на земле этой.
- Это все, чего вы желаете, святой отец?
- Ты здесь, Константин? – вопрос был больше похож на утверждение. –  Надеюсь, что ты не покидал моего дома? Мне не хотелось бы сейчас своеволия от того, кто всегда поражал послушанием.
- Я сделал всё как вы просили, отец Симеон. Да и куда мне отлучаться? Ваш дом лучше других подходит в этом городе грешников для молитв и раздумий
      Кардинал улыбнулся и, отведя глаза от образа, посмотрел на юного монаха. Лицо юноши скрывал капюшон, под которым сложно было разглядеть черты столь поразительно схожие со слишком знакомым Его Преосвященству лицом:
- Вот как? Город грешников, - кардинал задумчиво помолчал. – Кто мы такие, добрый собрат, чтобы судить о грехах чужих?
      Молодой человек опустил голову, но Руиз не дал ему время для ответа:
- Расскажи, что привело тебя ко мне. И чем, кроме скромного приюта в этом доме, я могу помочь.
- Я поведаю вам о свём путешествии Ваше Преосвященство. Но, сначала, прошу скажите, что случилось с Орденом Клинка Господнего?, - в дрогнувшем голосе послышалась неподдельная боль.
      «О, да, Монбар, как умело ты прокладывал пути для гордых сердец. Они думают, что просвещают народы именем Каспиана, а на самом деле лишь являются орудием в руках тех, кто умеет пользоваться им».
- Уничтожен. Разве этого недостаточно для того, чтобы забыть? Что хочешь еще ты узнать, сын мой? Чем можешь ты помочь тем, кто еще жив?
      Капюшон слетел с головы, обнажив коротко подстриженные белокурые волосы и лицо, чью красоту воспевали одни и проклинали другие. Каноре покачал головой: «Что за тайна связывает этих людей? Почему один сверкал в сердце империи, а другой был отправлен в неведение..