Часть первая: Ветер перемен Опции

[Народ]

2632 год, месяц Полотна.
Остров Меллит, крепость Ордена Клинка Господнего.

  …и одолел Он воинство тёмное, ибо никогда не сравниться исчадиям адовым с силами Его. И заточил Он демонов ада, и над каждым поставил печать незыблемую. Не было у Него ни злата благородного, ни кипарисового дерева чистого, как всем истинно в него верующим ведомо сильнейших преград супротив сил Тьмы, а была только дорожная сума с нехитрым скарбом бедного странника. Так по воле Его стали величайшими стражами и защитниками рода людского гребень да зеркало, медальон да кость рыбья…

  К сожалению даже Книга Книг подтверждала страшную находку. Итак, и демоны и печати действительно существуют, в этом легенды многочисленных полудиких племён и неверных народов не лгали. И если месторасположение заточения демонов Андре де Монбара не волновало, то на поиски тайных укрытий печатей он бы немедленно отправил весь Орден, начиная от ещё совсем зелёных послушников и заканчивая постоянно нанимаемыми головорезами.
  Но именно сейчас, когда он узнал величайшую тайну в мире, он, глава самого могущественного церковного ордена, ничего не может сделать. Монмиракль в осаде которую неделю, войска собранные в Крестовый поход против еретиков со всей империи не пропустят даже пары лучших лазутчиков, не говоря уже о целой экспедиции.
  - И ведь никто меня сейчас не будет слушать. Воистину, Император - ставленник самого Черного Сеятеля. Не иначе ему захотелось орденских богатств, собранных в бесчисленных походах и боях. Мало ему спокойных границ и относительной веротерпимости в Империи. Ему дороже шелка и золото на его фаворитах.
  Монбар презрительно сплюнул.
  Не уличением императорских пороков сейчас нужно заниматься. Нужно найти способ сообщить о раскрытой тайне братьям в Новую Иберию. Там их найти будет сложнее, а значит шансов на успех у них больше.
  Проблемой была и передача воистину бесценного сообщения. Письму такого не доверишь, да и гонца сейчас не найти даже за всё золото мира, будь оно не ладно. Оставалось одно, связь с помощью магии, передача мыслей на расстоянии…
  Например, Михно. Или лучше Константину.
  Правда ни тот, ни другой могут не понять мыслей самого Монбара, а Михно может ещё принять всё за старческий маразм. Но это единственный шанс.
  Даже смешно. Глава гонимого Империей Ордена Клинков собирается воспользоваться магией для спасения самой Империи и остального мира в придачу. Нет, это не смешно. Это страшно…
  - Роланд, - молодой помощник-адъютант, сколько таких было, но этот точно последний, - маэстро Карнилиуса ко мне в кабинет. И казначея туда же. Через десять минут начнётся самый необычный совет в жизни магистра Ордена Клинка Господнего. Бывшего уже Ордена. Карнилиус. Когда-то руннский учёный, специалист по древним народам, теперь орденских собиратель еретических обрядов и самых удачливый их реставратор. На сей раз Монбару не снять его с костра. Первым приполз, что не удивительно, казначей. Удивительно было другое, старый монах действительно скорее переползал с места на место, но делал это заметно быстрее иных молодых воинов. Как оказалось, он не только хорошо передвигается, но и думает не плохо. Эх, надо было прислушаться к его советам и ежемесячно отчислять какую-нибудь объёмную сумму в императорский карман. Глядишь, протянули бы на пару лет дольше. Как тяжело объяснять что-то очень важное людям, которые не привыкли к большой ответственности. Карнилиус, казалось, будет сомневаться до самого падения замка. Казначей вообще отказывался что-либо понимать.
  - Маэстро, готовьтесь к ритуалу. Брат казначей, пройдёмте в главную сокровищницу.
  Массивную дверь из необычного металла могли открыть всего два человека на свете: брат магистр и брат казначей. Это был закон Ордена. Мог её ещё открыть Карнилиус, который её и устанавливал, но в честности старого учёного было грешно сомневаться. Главная сокровищница была много меньше основной, и в ней было гораздо меньше золота и драгоценностей. Зато было гораздо больше Сокровищ. Церковные и светские святыни, наделённые ужасной по своей силе магией, всевозможные тотемы дикарей и идолы еретиков, половина из которых ещё не были до конца изучены. Выносить отсюда, что-либо было не просто запрещёно, но немедленно каралось смертью. Так погибли два магистра и неизвестно, сколько казначеев, поставивших себя выше мудрости Господней. Сегодняшний день был исключением.  Вернувшись в свои покои, Монбар вновь сильно задумался…
  Он не может вынести чашу из замка. Значит нужно, чтобы кто-нибудь из победителей позарился на неё. Будь печать книгой и свитком, а не хрустальным бокалом, магистр Клинков бы имел на одну проблему меньше.
  Завалить её моими драгоценностями? Поставить на постамент в центре зала?? Решение важнейшей для мира проблемы бесцеремонно прервал Роланд. Назвать ворвавшегося адъютанта взволнованным было бы не совсем верно:
  - Они вновь идут на приступ! Следующего натиска нам не выдержать!
  Вот оно. Господи, неужели я так плохо служил тебе??
  - Роланд, сын мой, мой меч и полкувшина лучшего вина из моей коллекции. Быстро.

***

  Замок Монмиракль был подарен первым Клинкам как знак признания их заслуг в деле борьбы с Врагами Веры. Правда, тогда это был обыкновенный деревянный никому ненужный форт на скалистом берегу самого южного из островов Империи. Но тот, чьё ремесло чужая смерть, не может жить в продуваемом всеми морскими ветрами сарае. В перерывах между Святыми походами и молитвами, монахи выстроили из местного камня замок равный самому Стигге. Поколение за поколением магистры Ордена укрепляли свою твердыню, не забывая и о духе своих воинов. Монмиракль расположился в южной части полуострова, попасть на который, теперь можно было, лишь переплыв вырытый Клинками канал.
  На островном берегу канала раскинулись поля, луга и сады Ордена, а на материковом - выросло поселение, большинство зданий в котором являлись постоялыми домами, дающими приют наёмному войску Ордена, и храмами, которые здесь строились якобы для замаливания грехов солдат удачи.  И вот теперь всему этому раю воинствующих монахов пришёл конец. Посёлок давно был занят императорскими войсками. Флот ежедневно расстреливал Монмиракль, а с падением островного форта, защищавшего островок от нападения с материка, стены твердыни также регулярно беспокоила и наземная артиллерия.
  Андре де Монбар знал, что, потеряв форт, они обречены, и лишь старался оттянуть день гибели своих людей. На островке не осталось ни одного вольнонаемного солдата, лишь монахи. Те, кто верил, что Господь един во ста лицах, что слова Его верны на тысячи языков, а слуха Его всегда достигнет праведная молитва, даже если молящий стоит на одной ноге, ночью и без одежд. Стройные ряды имперско-церковных войск приближались к замку под грохот пушек и мушкетов. Клинки огрызались, как могли. А могли они немало: пушки, древние катапульты и баллисты были пристрелены к каждой травинке, родные стены надёжно защищали от снарядов противника, впереди ещё припасено немало сюрпризов. 
  Но что может несколько тысяч профессионалов против всей империи??
  - Роланд, всех командоров ко мне! Быстро!
  Они были готовы умереть за него. Жаль всех, больше всего – Эскарину. Ну, ничего, они увидятся, в другом, в лучшем, чем этом мире. Последний бой обреченных. Монбар принял финальный поцелуй – поцелуй дамы сердца, которая она дарила своему рыцарю.
  Императорская армия шла в свой последний бой против еретиков-клинков. Сегодня с ними шёл в бой их Император, значит, они обязательно победят. Должны победить. Сейчас артиллерия, поливающая замок сплошным ливнем снарядов, нарушит глухую оборону противника и под прикрытием мушкетёров пехота броситься на штурм твердыни. Внезапно главные ворота бесшумно распахнулись, и из них вылетел клин сверкающих в лучах солнца воинов.
  Клинки вышли на свой последний бой, вышли молча. Эта их тишина казалось, и усыпила бдительность имперских военачальников. Сверкающий клинок, на острие которого был сам Андре де Монбар, успел глубоко врубиться в ряды пехоты. Древний орден, чье название отображало их умение. Орден Клинка Господнего, он именовался не просто так -  все от самых младший послушников до магистра превосходно владели холодным оружием. Секрет стали, который знали только орденские оружейники, позволял создавать самые совершенные мечи на свете. Острия их были укреплены и заточены с помощью магии.
  И они нанесли удар. Императорская армия, наполовину состоявшая из церковников, звыла, словно раненый зверь, когда Андре начал прорубаться сквозь нее, пытаясь добраться до Императора, или хотя бы забрать с собой в пекло как можно больше врагов. Падали руки, головы, кровь текла рекой, попадая ему на лицо и заливая глаза. На столь близком расстоянии и в таком хаосе огнестрельное оружие было почти бесполезно – большинство выстрелов имперцев поражали своих же.
  Но надежды не было, их было слишком мало. Андре видел, как их начали теснить, как императорские гвардейцы сами кидались на мечи врагов, закрывая своего повелителя. Между ним и Александром росла стена из трупов. Круг сомкнулся, их отрезали от ворот крепости. Теперь Клинков сжимала исполинская петля, душа, сминая, словно гигантская змея, что обитает в джунглях Новой Иберии. Их становилось все меньше, конечно, Император хотел взять как можно больше живых, чтобы потом под пытками вырвать из них признание. Силен ты Александр, но тебе не обойтись без лжи. Ты обвинишь Орден в самых грязных преступлениях, лишь, для того чтобы положить свою жадную длань на его богатства. Живым он не дастся, решил Монбар.
  Где-то страшно закричал Роланд, Андре мотнул головой, и увидел своего адъютанта мертвым. Прощай друг… Прощайте все. И тогда он начал свой последний танец, подняв с земли второй меч, меч одного из мертвых братьев, Андре размахнулся и начал кружиться с клинками, разя направо и налево, сметая, словно смертоносный вихрь все со своего пути. Он убил многих, прежде чем тяжелый камень из боевой пращи ударил его по шлему.
  Над ним сомкнулась тьма, и последнее, что он услышал – это был голос боевого лекаря из императорских войск.
  - Он будет жить, – сказал голос. – Он будет жить…
  Монмиракль пал, Орден перестал существовать, Клинок Господень догрызала ржавчина имперских войск.

[Анриетта]

6 число месяца Полотна.
Дворец герцога Барна.

      Раннее утро как и всегда врывалось в дом криками просыпающихся горожан, стуком колес карет, лошадиным ржанием. Анриетта де Барна с закрытыми глазами стояла у окна, отодвинув штору и прислонив ладонь к холоду стекла. Она внимательно прислушивалась к тому, что будило город и жизнь вокруг, внутри и за пределами его. Город, который прятался от нее даже ни за окном, а за высоким забором, окружавшим особняк Красного Герцога – первого канцлера Рунна и…. ее отца. В комнату вошел Венсан:
- Я собрал то что ты отложила, сестра, - голос одного из братьев был едва ли ни сонным. – Неужели надо было будить меня ни свет, ни заря? По моему это вполне могли сделать слуги.
- Слуги понятия не имеют о том, как ценны эти книги, брат. И тебе это известно.
      Голос ее был отстраненным, а слова, обращенные к человеку, застывали на оконном стекле.
- Это точно, сестрица. Никогда не забуду, как они едва не испортили том моих любимых стихов. Помните, я вам читал их, - в голосе юноши послышалась странная гордость:

Мы шли. На север, на восход,
На прапорах неся орлов,
И пирамидами голов
Мы метили свои тихий ход.
Хундсфельдов было штуки три,
А пепелища не считали,
Ну а на то, что мы украли,
Сходи в музеи, посмотри.
Под золотым крылом орла
Мы прошагали четверть мира,
И алтари чужих кумиров
Палили всюду мы дотла.
Мы шли. Весь этот белый свет
Мы созерцали сквозь забрала;
И властный окрик генерала
Нам ветхий заменял завет.

      Ребенок внимательно выслушал и вдруг шагнул к брату, опуская ему руку на плечо:
- Вы так мечтаете о подвигах, Венсан?
      Юноша остановился на полуслове, замерев от неожиданного вопроса и ее движения. Анриетта смотрела прямо в глаза брата темными огнями, прячущимися в глубине ее глаз – словно прожигала что-то неведанное в его сознании или душе.
- Разве это не достойный путь любого молодого человека? Мне никогда не стать наследником или не добиться особых успехов на поприщах дипломатии подобно отцу. Но быть хорошим воином – я смогу.
      В голосе его звучала едва ли прикрытая гордость и уверенность. Анриетт еще несколько минут вглядывалась в лицо одного из старших братьев, а потом плавно убрала руку с его плеча, разворачиваясь и, уходя, бросая через плечо:
- Спасибо за помощь, Венсан. Мне пора, - уже в дверях ребенок на миг остановился, рассматривая что-то перед собой, а потом не глядя назад, веско добавил: - Леонард сочиняет очень хорошие стихи.
      Не дожидаясь реплики в ответ или хотя бы – слов прощания, Анриетта де Барна вышла из комнаты и строго, холодно посмотрела на служанку, с которой столкнулась едва ли ни лоб в лоб. Хорошенькое личико девушки исказила испуганная гримаса. Темно-карие глаза, цвета спелых каштанов не умели дарить тепла или надежды. Они лишь темнели, страшнее, чем грозовое небо. И даже вспышкам молний не было дано разрезать эту страшную тьму во взоре маленькой хозяйки.
- Простите, номени Анриетта. О, ради Каспиана всепрощающего, простите.
- Простить – что?
- Я не хотела вас напугать, - девушка окончательно сбилась, все больше теряясь от странного взгляда взрослого ребенка.
      Наконец она не выдержала и упала на колени, хватая тонкую ладонь девочки и прижимаясь к ней губами:
- Ради всепрощения….
      Анриетта брезгливо выдернула руку из вспотевших ладоней служаночки, натягивая тонкие, шелковые перчатки.
- Прочь, - холодно и резко.
      Ребенок уже шел дальше. Сегодня она уезжала на несколько дней за город и не хотела отвлекать себя подобными пустяками. За ней двое слуг с трудом тащили огромный сундук, две связки книг и еще один ручной работы ларец. Девочка шла, не поворачивая головы, привычно проходя длинный коридор вдоль которого находились многочисленные двери. За этими дверьми каждый из ее родных жил своей, закрытой от всех жизнью. Неожиданно ребенок остановился:
- Пьер, подойдите ко мне.
      Когда слуга приблизился, Анриетта молча указала ему на что-то у одной из дверей.
- Святый Спаситель, - пробормотал слуга, у которого глаза полезли на лоб от испуга.
- Вряд ли, - непонятно и холодно откликнулась девочка, поднимая руку и несколько раз постучав в дверь возле которой они остановились.
      В ответ – молчание. Затем еле слышный стон и шаги. Дверь приоткрылась, но неполностью. В щели видно недовольное лицо еще одного сына герцога де Барна.
- Какого демона принесло в такую рань?
      Анриетта, продолжая рассматривать что-то у себя под ногами, остановила жестом слугу, уже начавшего было говорить:
- Доброе утро, Жан-Пьер. Вам послание.
      Несколько мгновений царила тишина, видимо юноша давил в себе желание сказать насколько добрым может быть подобное утро, но, пересилив собственный нрав, в ответ послышалось:
- И вам того же, Анриетта. Давайте это послание и ступайте своей дорогой, - в голосе слышалась насмешка.
      Ребенок молча наклонился, подбирая «послание» и протягивая его брату сквозь щель в двери. В тонкой, девичьей руке, затянутой черной перчаткой была дохлая крыса, зажимающая в пасти голову дохлого же воробья. Юноша шарахнулся прочь от двери, а глаза его сестры, наконец, поймали его взор. Но губы ни скривились в усмешке, наоборот странно сжались:
- Кто-то вас очень любит, Жан-Пьер.
      Она помолчала, продолжая держать «дар», но затем, убедившись, что братец явно не заинтересован в «ответе», спросила:
- Если это вам не нужно – я заберу себе?
- Конечно, сестрица. Забирайте эту мерзость.
      Ребенок развернулся в обратную сторону и услышал голос, кинувший ей в спину из щели:
- Приятного аппетита.
      Анриетта чуть повернула голову и холодно бросила в ответ:
- Сами не поперхнитесь за завтраком, брат.
      Проходя мимо второго слуги, все еще державшего все ее вещи, Анриетта коротко приказала:
- Несите их в карету, Морис. Пьер, вы нужны мне.
      Ребенок очень быстро прошел обратно, спускаясь вниз и быстро проходя в крыло, где жили слуги. На минутку она задержалась, пока Пьер распахивал перед ней двери, еле поспевая за слишком быстрыми шагами своей госпожи. Холодные черты лица девочки не дрогнули, когда, войдя в нужную ей комнату, и держа в руке все тоже подношение, которое она нашла у двери брата, от нее шарахнулись несколько молодых служанок.
- Номени Анриетта! Пресвятой Каспиан! Что это?!
      Каштановые, холодные глаза нашли лишь одно лицо и буровили его безжалостно, пока та, на которую она смотрела, уже второй раз не опустилась перед ней на колени.
- Номени, простите….
      Анриетта не стала выслушивать речь девушки до конца, кинув в ее смазливое личико дохлых животных и негромко вздохнув:
- Так вот за что ты молила прощения, - тонкие пальцы сорвали перчатки с рук, отшвыривая их прочь. – Пьер, я хочу, чтобы ты проследил, как эта девушка сварит себе суп из этих тварей. И пусть съест все до последней ложки.
- Номени Анриетта! Она же отравится! Прогоните ее и дело с концом.
- Не вижу причины. Я сказала что она должна сделать, - темный взор встретился с уже даже не молящим, но пресмыкающимся взглядом служанки. – Тем более….
      Тут ребенок скривил презрительно губы:
- Она не умрет. Мертвые не умирают. Проследите за всем, Пьер. Вы знаете – я узнаю правду. И тогда вам не поздоровится, - она еще раз удостоила провинившуюся взглядом. – Роза, ваше место уже давно на кухне. Пьер, ту посудину, в которой она приготовит – выкиньте, как и все к чему она прикоснется. Это приказ.
      Девочка развернулась и ушла. Пока она проходила по отведенному для слуг крылу, голова ее была гордо поднята. И лишь выйдя вновь в знакомый коридор, ребенок остановился и тяжело вздохнул, сжимая руку в кулак и опуская голову на грудь. Перед глазами все плавно плыло, а надо было идти дальше. Уже слышались чьи-то шаги за спиной и девочка с удивлением поняла, что не узнает этих шагов. Она попыталась обернутся, но это стало роковым решением. Голова ее закружилась. Ребенок едва не упал, но чьи-то руки надежно подхватили тонкую фигурку, поднимая и бережно унося прочь из коридора.
      Когда Анриетта открыла глаза, голова ее покоилась на надежном плече, а возле губ находился стакан с теплым, разбавленным вином.
- Выпей, сестренка, - негромкий, ласковый голос.
      Девочка подняла глаза и посмотрела в родное лицо:
- Леонард, - слабый, но спокойный голос. И уверенный кивок в ответ.
- Он самый, Рия, - губ юноши коснулась едва уловимая смешинка. Так ее звали немногие. Всего двое.
      Ребенок осторожно взял бокал, который брат продолжал держать у ее губ, и сделал два глотка, чувствуя тепло, что так быстро пробежало по всему хрупкому телу.
- Куда-то собралась, сестренка? – ровно спросил юноша, внимательно следя за еле заметным румянцем, который появился на ее щеках.
- За город. Мне уже давно пора ехать.
- Я провожу.
      Он встал, забирая и отставляя в сторону стакан. Руки все еще крепко и надежно поддерживали ее. Да и сама девочка все еще не очень уверенно опиралась на руку своего старшего брата. Ее глаза внимательно смотрели на его грудь, затянутую черной, гвардейской формой:
- Я не узнала вас.
      Похоже было, что этот факт удивил ее как ни что другое. Леонард осторожно, но придирчиво поправил локон в прическе сестры и ровным голосом ответил:
- Ничего странного.
      Анриетта вскинула глаза, упираясь странным взглядом в нежно-сиреневый взор юноши. Но в ответ ей смотрела почти нежность, почти забота и ровная, холодная стена молчания, за которую было не заглянуть.
- Ты попрощалась с отцом?
- Еще вчера. – Девочка кивнула вдруг, выпрямляясь: - Проводите меня. До кареты.