Часть первая: Ветер перемен Опции

[Народ]

2632 год, месяц Полотна.
Остров Меллит, крепость Ордена Клинка Господнего.

  …и одолел Он воинство тёмное, ибо никогда не сравниться исчадиям адовым с силами Его. И заточил Он демонов ада, и над каждым поставил печать незыблемую. Не было у Него ни злата благородного, ни кипарисового дерева чистого, как всем истинно в него верующим ведомо сильнейших преград супротив сил Тьмы, а была только дорожная сума с нехитрым скарбом бедного странника. Так по воле Его стали величайшими стражами и защитниками рода людского гребень да зеркало, медальон да кость рыбья…

  К сожалению даже Книга Книг подтверждала страшную находку. Итак, и демоны и печати действительно существуют, в этом легенды многочисленных полудиких племён и неверных народов не лгали. И если месторасположение заточения демонов Андре де Монбара не волновало, то на поиски тайных укрытий печатей он бы немедленно отправил весь Орден, начиная от ещё совсем зелёных послушников и заканчивая постоянно нанимаемыми головорезами.
  Но именно сейчас, когда он узнал величайшую тайну в мире, он, глава самого могущественного церковного ордена, ничего не может сделать. Монмиракль в осаде которую неделю, войска собранные в Крестовый поход против еретиков со всей империи не пропустят даже пары лучших лазутчиков, не говоря уже о целой экспедиции.
  - И ведь никто меня сейчас не будет слушать. Воистину, Император - ставленник самого Черного Сеятеля. Не иначе ему захотелось орденских богатств, собранных в бесчисленных походах и боях. Мало ему спокойных границ и относительной веротерпимости в Империи. Ему дороже шелка и золото на его фаворитах.
  Монбар презрительно сплюнул.
  Не уличением императорских пороков сейчас нужно заниматься. Нужно найти способ сообщить о раскрытой тайне братьям в Новую Иберию. Там их найти будет сложнее, а значит шансов на успех у них больше.
  Проблемой была и передача воистину бесценного сообщения. Письму такого не доверишь, да и гонца сейчас не найти даже за всё золото мира, будь оно не ладно. Оставалось одно, связь с помощью магии, передача мыслей на расстоянии…
  Например, Михно. Или лучше Константину.
  Правда ни тот, ни другой могут не понять мыслей самого Монбара, а Михно может ещё принять всё за старческий маразм. Но это единственный шанс.
  Даже смешно. Глава гонимого Империей Ордена Клинков собирается воспользоваться магией для спасения самой Империи и остального мира в придачу. Нет, это не смешно. Это страшно…
  - Роланд, - молодой помощник-адъютант, сколько таких было, но этот точно последний, - маэстро Карнилиуса ко мне в кабинет. И казначея туда же. Через десять минут начнётся самый необычный совет в жизни магистра Ордена Клинка Господнего. Бывшего уже Ордена. Карнилиус. Когда-то руннский учёный, специалист по древним народам, теперь орденских собиратель еретических обрядов и самых удачливый их реставратор. На сей раз Монбару не снять его с костра. Первым приполз, что не удивительно, казначей. Удивительно было другое, старый монах действительно скорее переползал с места на место, но делал это заметно быстрее иных молодых воинов. Как оказалось, он не только хорошо передвигается, но и думает не плохо. Эх, надо было прислушаться к его советам и ежемесячно отчислять какую-нибудь объёмную сумму в императорский карман. Глядишь, протянули бы на пару лет дольше. Как тяжело объяснять что-то очень важное людям, которые не привыкли к большой ответственности. Карнилиус, казалось, будет сомневаться до самого падения замка. Казначей вообще отказывался что-либо понимать.
  - Маэстро, готовьтесь к ритуалу. Брат казначей, пройдёмте в главную сокровищницу.
  Массивную дверь из необычного металла могли открыть всего два человека на свете: брат магистр и брат казначей. Это был закон Ордена. Мог её ещё открыть Карнилиус, который её и устанавливал, но в честности старого учёного было грешно сомневаться. Главная сокровищница была много меньше основной, и в ней было гораздо меньше золота и драгоценностей. Зато было гораздо больше Сокровищ. Церковные и светские святыни, наделённые ужасной по своей силе магией, всевозможные тотемы дикарей и идолы еретиков, половина из которых ещё не были до конца изучены. Выносить отсюда, что-либо было не просто запрещёно, но немедленно каралось смертью. Так погибли два магистра и неизвестно, сколько казначеев, поставивших себя выше мудрости Господней. Сегодняшний день был исключением.  Вернувшись в свои покои, Монбар вновь сильно задумался…
  Он не может вынести чашу из замка. Значит нужно, чтобы кто-нибудь из победителей позарился на неё. Будь печать книгой и свитком, а не хрустальным бокалом, магистр Клинков бы имел на одну проблему меньше.
  Завалить её моими драгоценностями? Поставить на постамент в центре зала?? Решение важнейшей для мира проблемы бесцеремонно прервал Роланд. Назвать ворвавшегося адъютанта взволнованным было бы не совсем верно:
  - Они вновь идут на приступ! Следующего натиска нам не выдержать!
  Вот оно. Господи, неужели я так плохо служил тебе??
  - Роланд, сын мой, мой меч и полкувшина лучшего вина из моей коллекции. Быстро.

***

  Замок Монмиракль был подарен первым Клинкам как знак признания их заслуг в деле борьбы с Врагами Веры. Правда, тогда это был обыкновенный деревянный никому ненужный форт на скалистом берегу самого южного из островов Империи. Но тот, чьё ремесло чужая смерть, не может жить в продуваемом всеми морскими ветрами сарае. В перерывах между Святыми походами и молитвами, монахи выстроили из местного камня замок равный самому Стигге. Поколение за поколением магистры Ордена укрепляли свою твердыню, не забывая и о духе своих воинов. Монмиракль расположился в южной части полуострова, попасть на который, теперь можно было, лишь переплыв вырытый Клинками канал.
  На островном берегу канала раскинулись поля, луга и сады Ордена, а на материковом - выросло поселение, большинство зданий в котором являлись постоялыми домами, дающими приют наёмному войску Ордена, и храмами, которые здесь строились якобы для замаливания грехов солдат удачи.  И вот теперь всему этому раю воинствующих монахов пришёл конец. Посёлок давно был занят императорскими войсками. Флот ежедневно расстреливал Монмиракль, а с падением островного форта, защищавшего островок от нападения с материка, стены твердыни также регулярно беспокоила и наземная артиллерия.
  Андре де Монбар знал, что, потеряв форт, они обречены, и лишь старался оттянуть день гибели своих людей. На островке не осталось ни одного вольнонаемного солдата, лишь монахи. Те, кто верил, что Господь един во ста лицах, что слова Его верны на тысячи языков, а слуха Его всегда достигнет праведная молитва, даже если молящий стоит на одной ноге, ночью и без одежд. Стройные ряды имперско-церковных войск приближались к замку под грохот пушек и мушкетов. Клинки огрызались, как могли. А могли они немало: пушки, древние катапульты и баллисты были пристрелены к каждой травинке, родные стены надёжно защищали от снарядов противника, впереди ещё припасено немало сюрпризов. 
  Но что может несколько тысяч профессионалов против всей империи??
  - Роланд, всех командоров ко мне! Быстро!
  Они были готовы умереть за него. Жаль всех, больше всего – Эскарину. Ну, ничего, они увидятся, в другом, в лучшем, чем этом мире. Последний бой обреченных. Монбар принял финальный поцелуй – поцелуй дамы сердца, которая она дарила своему рыцарю.
  Императорская армия шла в свой последний бой против еретиков-клинков. Сегодня с ними шёл в бой их Император, значит, они обязательно победят. Должны победить. Сейчас артиллерия, поливающая замок сплошным ливнем снарядов, нарушит глухую оборону противника и под прикрытием мушкетёров пехота броситься на штурм твердыни. Внезапно главные ворота бесшумно распахнулись, и из них вылетел клин сверкающих в лучах солнца воинов.
  Клинки вышли на свой последний бой, вышли молча. Эта их тишина казалось, и усыпила бдительность имперских военачальников. Сверкающий клинок, на острие которого был сам Андре де Монбар, успел глубоко врубиться в ряды пехоты. Древний орден, чье название отображало их умение. Орден Клинка Господнего, он именовался не просто так -  все от самых младший послушников до магистра превосходно владели холодным оружием. Секрет стали, который знали только орденские оружейники, позволял создавать самые совершенные мечи на свете. Острия их были укреплены и заточены с помощью магии.
  И они нанесли удар. Императорская армия, наполовину состоявшая из церковников, звыла, словно раненый зверь, когда Андре начал прорубаться сквозь нее, пытаясь добраться до Императора, или хотя бы забрать с собой в пекло как можно больше врагов. Падали руки, головы, кровь текла рекой, попадая ему на лицо и заливая глаза. На столь близком расстоянии и в таком хаосе огнестрельное оружие было почти бесполезно – большинство выстрелов имперцев поражали своих же.
  Но надежды не было, их было слишком мало. Андре видел, как их начали теснить, как императорские гвардейцы сами кидались на мечи врагов, закрывая своего повелителя. Между ним и Александром росла стена из трупов. Круг сомкнулся, их отрезали от ворот крепости. Теперь Клинков сжимала исполинская петля, душа, сминая, словно гигантская змея, что обитает в джунглях Новой Иберии. Их становилось все меньше, конечно, Император хотел взять как можно больше живых, чтобы потом под пытками вырвать из них признание. Силен ты Александр, но тебе не обойтись без лжи. Ты обвинишь Орден в самых грязных преступлениях, лишь, для того чтобы положить свою жадную длань на его богатства. Живым он не дастся, решил Монбар.
  Где-то страшно закричал Роланд, Андре мотнул головой, и увидел своего адъютанта мертвым. Прощай друг… Прощайте все. И тогда он начал свой последний танец, подняв с земли второй меч, меч одного из мертвых братьев, Андре размахнулся и начал кружиться с клинками, разя направо и налево, сметая, словно смертоносный вихрь все со своего пути. Он убил многих, прежде чем тяжелый камень из боевой пращи ударил его по шлему.
  Над ним сомкнулась тьма, и последнее, что он услышал – это был голос боевого лекаря из императорских войск.
  - Он будет жить, – сказал голос. – Он будет жить…
  Монмиракль пал, Орден перестал существовать, Клинок Господень догрызала ржавчина имперских войск.

[Филипп де Барна]

6 день месяца Полотна,
улицы Рунна

Филипп стремительно выбежал из дома. С гулким хлопаньем за ним закрылась парадная дверь, словно не желая выпускать из-под опеки семейного особняка юного отпрыска. Но мальчика было не остановить. День, проведенный под непрестанным надзором матушки и кучи нянек мог свести с ума кого угодно, а уж Филиппа, при дворе привыкшего к тому, что к нему относятся, как к взрослому, - тем более.
Беспрестанное кудахтанье над его особой, жалобные причитания, глупейшие просьбы и обещания... Филиппа аж передергивало от осознания всего, что ему пришлось пережить за прошедшие сутки, пока он проводил законный выходной в родных пенатах. Старшие братья, с которыми он надеялся поговорить, были слишком заняты своими делами, отца он видел лишь мельком, так что большую часть времени он провел с матерью.
- Ах, мальчик перетрудился... Ох, как много ему приходится делать! - засунув руки в карманы новых штанов, паж брел по улицам Рунна и тихо пародировал все те глупости, которыми его осыпали весь день - Кто бы мог подумать, что он выйдет таким умным, правда, Гретхен? Какие у него глазки, какой носик.. Уси-пуси..

Вытерев свой замечательный носик рукавом курточки, Филипп перешел на другую сторону улицы, продолжая бормотать. Ноги несли его в неведомом направлении, а в своем сознании он доходчиво и убедительно втолковывал родной матери, как нужно обращаться с великими рыцарями современности. "Нас нельзя укладывать спать вместе с трехлетним Ришаром! И не надо пытать вытирать нам рот после обеда. Вы б ещё слюнявчик мне повязали, maman! И уж если мы случайно, повторяю - случайно, разбили банку с вареньем, прошу вас, не ставьте нас в угол, - на этом месте Филипп отвлекся и неприлично для рыцаря шмыгнул носом. Тот глухой, вязко-стеклянный звук разбитой банки вишневого ещё долго будет сниться ему в кошмарах. Варенья было жалко. - Лучше бы выпороли..." - маленький Барна был сегодня мрачен как никогда. Суровая реальность, всегда вносящая свои неумолимые коррективы в его планы, на этот раз превратила эту чёткую и несомненно правдивую речь в возмущенный вскрик: "Мне уже 12, мама!"

И вообще, жизнь мало радовала. В тот памятный день, когда за жалкий сверток с какой-то безделушкой, теперь Филипп понимал это со всей отчетливостью, было куплено его молчание, молчание рыцаря, обет не говорить о том, что именно он слышал от того несдержанного слуги о Её Величестве... В тот день блистательный рыцарь был куплен за жалкие сребренники. Филипп твердо решил, что не успокоится, пока не отдаст сверток его хозяину и получит возможность снова считать себя рыцарем и вернет себе честь и имя благородного номена.

Но найти Грегуара и его товарища ему не удалось. Не удалось даже разузнать, к свите которого из баронов они принадлежат. Дворец переживал набег толп номенов, после смерти Императора слетевшихся в столицу, подобно стае грифов, алчущих добычи и наживы. Каждый из них притащил с собой семейство и немалую свиту, так что количество людей, проживающих во дворце и его окрестностях, резко повысилось. Слуги сбились с ног, выполняя многочисленные прихоти скорбящих, да так, что, вопреки сложившемуся мнению, что у прислуги всегда хватает времени на любопытство, никто не смог вспомнить двух неприметных мужчин. Но Филипп не терял надежды. Тут главное - найти подход, какой-нибудь оригинальный способ освежить память людей. Мальчик напряженно думал..

Ноги сами вывели его за пределы Золотого города, и он не заметил, как, миновав узкую прослойку Служилого, очутился в ремесленной части Рунна. По сути, эта часть города представляла из себя множество маленьких рынков и рыночков, плавно перетекающих из одного в другой и бескрайним океаном разливающихся внутри высоких крепостных стен.
Здесь непрестанно чем-то торговали, так что мальчик решил воспользоваться предоставившейся оказией и непрестанно крутил головой в поисках чего-нибудь интересного. Его занесло на какую-то узенькую улочку, где собрались торговцы диковинками и необыкновенными чудесами. Филипп уже было решил поподробнее присмотреться к потрясающе красивым заморским раковинам, чтобы, возможно, купить одну такую для старшей сестры Жанны, как почувствовал, что кто-то дергает его за рукав.

- Номен, номен, я знаю, что вы ищете, - загадочно вращая маленькими глазками, перед Филиппом стоял паренек лет 8-9, грязный до невозможности и жутко лохматый. Он потянул Филиппа в сторону какой-то обшарпанной вида двери и продолжал шептать. - Номен, там, за этой дверью вам предскажут вашу судьбу, ваше будущее, вы сможете найти ответ на любой вопрос.
"На любой?, - пронеслось в голове. - Значит вот он - оригинальный подход!"
И он смело шагнул в мрачный провал двери.

Пройдя с десяток шагов по неосвещенному корридору, со всех сторон заставленному разной рухлядью, начиная громоздкими подсвечниками и заканчивая деревянным креслом-качалкой, ставшим прибежищем для нескольких поколений трудолюбивых пауков, паж Её Императорского Величества оказался в маленькой комнатке с низким потолком. Комнатушка была освещена лишь огарком свечи, вставленным в блестящий стеклянный шар, который, казалось, впитывал имеющиеся лепестки света, и испускал из себя таинственный полумрак, подозрительными клочьями свернувшийся в углах помещения.

- Сядь, мальчик мой, - произнес чей-то мягкий голос. Филипп вздрогнул и только сейчас заметил, что он в комнате не один. В дальнем углу боком к нему согнувшись стояла старушка, такая древняя, что она спокойно могла бы сойти за один из предметов мебелировки. Длинные серые лохмы свисали на её морщинистое лицо, цветастые лохмотья, которые она выдавала за одежду, были испещрены пятнами от пищи и воска. Она протянула скрученную артритом руку и указала на сундук, стоящий в другом конце комнаты. - Сядь.
Замерший было в углу, Филипп поспешил взгромоздиться на высоченный сундук и в нерешительности поболтал ногами.
- Молчи.
- Тебе не нужно ничего объяснять.
- Я знаю...
- ...зачем ты пришел.
- Знаю даже лучше...
- ...чем ты сам.
Старуха всё говорила и говорила, а мальчику казалось, что в комнате звучит несколько голосов, звучащих с разных сторон. бесконечно шепчущих ему, не давая вставить ни слова, завораживая, околдовывая своим шепотом, бесконечной сменой голосов, тембров, интонаций... Филипп с трудом боролся с так некстати начавшимися слипаться глазами. Зевнул.
- Старуха Гретта всегда знает, что нужно её клиентам.
"Это та самая ведьма! - пронеслось в голове мальчика. Она должна знать, где можно найти Грегуара!"
Он открыл рот, чтобы начать говорить, но не успел.
- Молчи, я сказала!
- Молчи...
- Молчи...
- ...и слушай.
- Меня не интересует то, что ты, как тебе кажется, хочешь у меня спросить. Я не занимаюсь пустяками.
- Гретта предсказывает судьбу, милый мальчик, и делает это лучше всех в этом городе, ты знал?
- А тебя ждет великая судьба...
- ...тебя полюбит прекрасная дева...
- ...ты станешь великим воином...
- ...тебя будут уважать и бояться!
- Ты легко достигнешь любых вершин, но...
- ...ничто не достаётся бесплатно!
Карга приблизила лицо к лицу Филиппа и больше не отрывала от него своих горящих глаз.
- У тебя есть некая вещь, мальчик...
- ...она досталась тебе не по праву, но...
- ...но может принести успех!
- Отдай мне эту вещь.
- И я подарю тебе могучий талисман, способный покорить сердце любой красавицы.
- Отдай мне эту вещь!
Голоса звучали все громче и громче, тени в комнате начали беспокойно шевелиться, а пламя от свечи вдруг взвилось чуть ли не до потолка. Филипп испуганно подался назад.
- Но... Вы не понимаете.. Я.. Должен вернуть...
- Отдай мне! Верни её мне!
На младшего Барна уставились необычайно расширенные зрачки, за которыми не было видно глаз ведьмы, что пугало еще больше, чем страшный голос, хриплыми завываниями промчавшийся по комнате, всколыхнувший занавески и взъерошивший волосы на голове юного пажа. Коротко вскрикнув от неожиданности, тот спрыгнул с места, кое-как увернулся от грязных рук, тянущихся к нему через стол, и стрелой вылетел из здания.

Услышав, как захлопнулась дверь за его спиной (уже второй раз за этот день, невольно подумалось ему), Филипп стремительно обернулся, чтобы перекреститься, избавився таким образом от порчи, которую могла навести на него ведьма. Сделав шаг назад, он не заметил, как наступил на что-то мягкое, резко подавшееся в сторону, быстро обернулся, чтобы извиниться. На него с ужасом смотрело маленькое существо, казалось бы перегнутое через самое себя. Разного размера глаза выпучились на миг то ли от боли, то ли от удивления. Неровную, болезненную кожу лица прикрывали свалявшиеся, маслянистые патлы, а губы кривились в странной гримасе...
- Изыди!! - храбро заорал Филипп и со всех ног припустил прочь из Ремесленного.