Часть первая: Ветер перемен Опции

[Народ]

2632 год, месяц Полотна.
Остров Меллит, крепость Ордена Клинка Господнего.

  …и одолел Он воинство тёмное, ибо никогда не сравниться исчадиям адовым с силами Его. И заточил Он демонов ада, и над каждым поставил печать незыблемую. Не было у Него ни злата благородного, ни кипарисового дерева чистого, как всем истинно в него верующим ведомо сильнейших преград супротив сил Тьмы, а была только дорожная сума с нехитрым скарбом бедного странника. Так по воле Его стали величайшими стражами и защитниками рода людского гребень да зеркало, медальон да кость рыбья…

  К сожалению даже Книга Книг подтверждала страшную находку. Итак, и демоны и печати действительно существуют, в этом легенды многочисленных полудиких племён и неверных народов не лгали. И если месторасположение заточения демонов Андре де Монбара не волновало, то на поиски тайных укрытий печатей он бы немедленно отправил весь Орден, начиная от ещё совсем зелёных послушников и заканчивая постоянно нанимаемыми головорезами.
  Но именно сейчас, когда он узнал величайшую тайну в мире, он, глава самого могущественного церковного ордена, ничего не может сделать. Монмиракль в осаде которую неделю, войска собранные в Крестовый поход против еретиков со всей империи не пропустят даже пары лучших лазутчиков, не говоря уже о целой экспедиции.
  - И ведь никто меня сейчас не будет слушать. Воистину, Император - ставленник самого Черного Сеятеля. Не иначе ему захотелось орденских богатств, собранных в бесчисленных походах и боях. Мало ему спокойных границ и относительной веротерпимости в Империи. Ему дороже шелка и золото на его фаворитах.
  Монбар презрительно сплюнул.
  Не уличением императорских пороков сейчас нужно заниматься. Нужно найти способ сообщить о раскрытой тайне братьям в Новую Иберию. Там их найти будет сложнее, а значит шансов на успех у них больше.
  Проблемой была и передача воистину бесценного сообщения. Письму такого не доверишь, да и гонца сейчас не найти даже за всё золото мира, будь оно не ладно. Оставалось одно, связь с помощью магии, передача мыслей на расстоянии…
  Например, Михно. Или лучше Константину.
  Правда ни тот, ни другой могут не понять мыслей самого Монбара, а Михно может ещё принять всё за старческий маразм. Но это единственный шанс.
  Даже смешно. Глава гонимого Империей Ордена Клинков собирается воспользоваться магией для спасения самой Империи и остального мира в придачу. Нет, это не смешно. Это страшно…
  - Роланд, - молодой помощник-адъютант, сколько таких было, но этот точно последний, - маэстро Карнилиуса ко мне в кабинет. И казначея туда же. Через десять минут начнётся самый необычный совет в жизни магистра Ордена Клинка Господнего. Бывшего уже Ордена. Карнилиус. Когда-то руннский учёный, специалист по древним народам, теперь орденских собиратель еретических обрядов и самых удачливый их реставратор. На сей раз Монбару не снять его с костра. Первым приполз, что не удивительно, казначей. Удивительно было другое, старый монах действительно скорее переползал с места на место, но делал это заметно быстрее иных молодых воинов. Как оказалось, он не только хорошо передвигается, но и думает не плохо. Эх, надо было прислушаться к его советам и ежемесячно отчислять какую-нибудь объёмную сумму в императорский карман. Глядишь, протянули бы на пару лет дольше. Как тяжело объяснять что-то очень важное людям, которые не привыкли к большой ответственности. Карнилиус, казалось, будет сомневаться до самого падения замка. Казначей вообще отказывался что-либо понимать.
  - Маэстро, готовьтесь к ритуалу. Брат казначей, пройдёмте в главную сокровищницу.
  Массивную дверь из необычного металла могли открыть всего два человека на свете: брат магистр и брат казначей. Это был закон Ордена. Мог её ещё открыть Карнилиус, который её и устанавливал, но в честности старого учёного было грешно сомневаться. Главная сокровищница была много меньше основной, и в ней было гораздо меньше золота и драгоценностей. Зато было гораздо больше Сокровищ. Церковные и светские святыни, наделённые ужасной по своей силе магией, всевозможные тотемы дикарей и идолы еретиков, половина из которых ещё не были до конца изучены. Выносить отсюда, что-либо было не просто запрещёно, но немедленно каралось смертью. Так погибли два магистра и неизвестно, сколько казначеев, поставивших себя выше мудрости Господней. Сегодняшний день был исключением.  Вернувшись в свои покои, Монбар вновь сильно задумался…
  Он не может вынести чашу из замка. Значит нужно, чтобы кто-нибудь из победителей позарился на неё. Будь печать книгой и свитком, а не хрустальным бокалом, магистр Клинков бы имел на одну проблему меньше.
  Завалить её моими драгоценностями? Поставить на постамент в центре зала?? Решение важнейшей для мира проблемы бесцеремонно прервал Роланд. Назвать ворвавшегося адъютанта взволнованным было бы не совсем верно:
  - Они вновь идут на приступ! Следующего натиска нам не выдержать!
  Вот оно. Господи, неужели я так плохо служил тебе??
  - Роланд, сын мой, мой меч и полкувшина лучшего вина из моей коллекции. Быстро.

***

  Замок Монмиракль был подарен первым Клинкам как знак признания их заслуг в деле борьбы с Врагами Веры. Правда, тогда это был обыкновенный деревянный никому ненужный форт на скалистом берегу самого южного из островов Империи. Но тот, чьё ремесло чужая смерть, не может жить в продуваемом всеми морскими ветрами сарае. В перерывах между Святыми походами и молитвами, монахи выстроили из местного камня замок равный самому Стигге. Поколение за поколением магистры Ордена укрепляли свою твердыню, не забывая и о духе своих воинов. Монмиракль расположился в южной части полуострова, попасть на который, теперь можно было, лишь переплыв вырытый Клинками канал.
  На островном берегу канала раскинулись поля, луга и сады Ордена, а на материковом - выросло поселение, большинство зданий в котором являлись постоялыми домами, дающими приют наёмному войску Ордена, и храмами, которые здесь строились якобы для замаливания грехов солдат удачи.  И вот теперь всему этому раю воинствующих монахов пришёл конец. Посёлок давно был занят императорскими войсками. Флот ежедневно расстреливал Монмиракль, а с падением островного форта, защищавшего островок от нападения с материка, стены твердыни также регулярно беспокоила и наземная артиллерия.
  Андре де Монбар знал, что, потеряв форт, они обречены, и лишь старался оттянуть день гибели своих людей. На островке не осталось ни одного вольнонаемного солдата, лишь монахи. Те, кто верил, что Господь един во ста лицах, что слова Его верны на тысячи языков, а слуха Его всегда достигнет праведная молитва, даже если молящий стоит на одной ноге, ночью и без одежд. Стройные ряды имперско-церковных войск приближались к замку под грохот пушек и мушкетов. Клинки огрызались, как могли. А могли они немало: пушки, древние катапульты и баллисты были пристрелены к каждой травинке, родные стены надёжно защищали от снарядов противника, впереди ещё припасено немало сюрпризов. 
  Но что может несколько тысяч профессионалов против всей империи??
  - Роланд, всех командоров ко мне! Быстро!
  Они были готовы умереть за него. Жаль всех, больше всего – Эскарину. Ну, ничего, они увидятся, в другом, в лучшем, чем этом мире. Последний бой обреченных. Монбар принял финальный поцелуй – поцелуй дамы сердца, которая она дарила своему рыцарю.
  Императорская армия шла в свой последний бой против еретиков-клинков. Сегодня с ними шёл в бой их Император, значит, они обязательно победят. Должны победить. Сейчас артиллерия, поливающая замок сплошным ливнем снарядов, нарушит глухую оборону противника и под прикрытием мушкетёров пехота броситься на штурм твердыни. Внезапно главные ворота бесшумно распахнулись, и из них вылетел клин сверкающих в лучах солнца воинов.
  Клинки вышли на свой последний бой, вышли молча. Эта их тишина казалось, и усыпила бдительность имперских военачальников. Сверкающий клинок, на острие которого был сам Андре де Монбар, успел глубоко врубиться в ряды пехоты. Древний орден, чье название отображало их умение. Орден Клинка Господнего, он именовался не просто так -  все от самых младший послушников до магистра превосходно владели холодным оружием. Секрет стали, который знали только орденские оружейники, позволял создавать самые совершенные мечи на свете. Острия их были укреплены и заточены с помощью магии.
  И они нанесли удар. Императорская армия, наполовину состоявшая из церковников, звыла, словно раненый зверь, когда Андре начал прорубаться сквозь нее, пытаясь добраться до Императора, или хотя бы забрать с собой в пекло как можно больше врагов. Падали руки, головы, кровь текла рекой, попадая ему на лицо и заливая глаза. На столь близком расстоянии и в таком хаосе огнестрельное оружие было почти бесполезно – большинство выстрелов имперцев поражали своих же.
  Но надежды не было, их было слишком мало. Андре видел, как их начали теснить, как императорские гвардейцы сами кидались на мечи врагов, закрывая своего повелителя. Между ним и Александром росла стена из трупов. Круг сомкнулся, их отрезали от ворот крепости. Теперь Клинков сжимала исполинская петля, душа, сминая, словно гигантская змея, что обитает в джунглях Новой Иберии. Их становилось все меньше, конечно, Император хотел взять как можно больше живых, чтобы потом под пытками вырвать из них признание. Силен ты Александр, но тебе не обойтись без лжи. Ты обвинишь Орден в самых грязных преступлениях, лишь, для того чтобы положить свою жадную длань на его богатства. Живым он не дастся, решил Монбар.
  Где-то страшно закричал Роланд, Андре мотнул головой, и увидел своего адъютанта мертвым. Прощай друг… Прощайте все. И тогда он начал свой последний танец, подняв с земли второй меч, меч одного из мертвых братьев, Андре размахнулся и начал кружиться с клинками, разя направо и налево, сметая, словно смертоносный вихрь все со своего пути. Он убил многих, прежде чем тяжелый камень из боевой пращи ударил его по шлему.
  Над ним сомкнулась тьма, и последнее, что он услышал – это был голос боевого лекаря из императорских войск.
  - Он будет жить, – сказал голос. – Он будет жить…
  Монмиракль пал, Орден перестал существовать, Клинок Господень догрызала ржавчина имперских войск.

[Марина де Нортми]

4 число месяца Полотна.
Рунн. Дворец Нортми

      Тоненькие пальчики скользили по ободку бокала. Хрусталь едва слышно гудел в ответ. Уже четвертый день подряд лишь этот бокал с любимым соком являлся достаточно внимательным и отзывчивым собеседником. "Марина, не мешай.."; "Доченька, поговорим позже"; "Малышка, я занят" - вот и все, что слышала девушка от родных. Бокал еще раз мелодично прогудел что-то ободряющее, прежде чем в сладко-кисловатый апельсиновый сок упала соленая слеза. Марина вздрогнула и отставила бокал. Девушка вытащила платок и вытерла мокрые щеки, да так и застыла, прижав кружевной кусочек белоснежной ткани к губам, - в комнату неторопливо вошел маршал Рунна.
      - Папа, - негромко проговорила девушка. - Вы скажите мне что случилось с Николой? Почему его до сих пор нет дома? Дядя Этьен тоже не был дома уже дней шесть.. Вы все словно скрываете от меня что-то..
      Она с трудом сдерживала себя, пытаясь помнить, что она - дочь своего отца. Шарль де Нортми спокойно встал перед дочерью и мягко взял ее руку в свои ладони, заглядывая в глубину нежно-голубых глаз:
      - Слова служба и долг значат для тебя что-нибудь, дочка? У твоих родных слишком много дел в связи с последними событиями. Надеюсь, ты меня понимаешь?
      Марина глубоко задышала, не отрывая глаз от лица отца. Ее пальцы сжались в его ладонях:
      - Я понимаю, что вы мне не ответите. И не буду больше спрашивать. Но я требую, чтобы вы взяли меня во дворец! - голос оборвался на высокой ноте.
        Маршал внимательно смотрел в ее лицо, губы его медленно раздвигались в странной улыбке:
      - Ты требуешь?
      Крепкие пальцы сжали тонкие запястья дочери, а в глазах мужчины появился стальной, металлический свет. Марина сжалась, сказав лишь:
      - Да.
      - Хорошо, девочка. С одним условием: помни - ты моя дочь.
      Она быстро кивнула головой и выбежала из комнаты, чувствуя, что щеки горят румянцем, а глаза опять щиплют слезы. Говорить подобным образом с отцом для Марины было не просто непривычным, но и самым трудным. И она была уверена, что папа понимает ее, предпочитая, чтобы дочь сама решала, как и что сказать. Но и после этого ей было тяжело: ведь слово - это лишь начало для всего. Давая себе или кому-нибудь другому слово - его нужно держать. А это всегда было гораздо труднее сделать. Слишком хорошо девушка знала свой характер и понимала свои слабости. Она остановилась у дверей своей комнаты, но заходить туда чтобы вновь оказаться в одиночестве - не хотелось. Марина задумчиво смотрела на ручку двери, когда чуть в стороне послышался вскрик. Белокурые локоны взметнулись золотым всплеском, а девушка, резко повернувшись, бросилась в комнату кузины. Ворвалась она туда, как всегда забыв постучать и, так и застыла на пороге. Анжелика стояла в углу, прижав к груди руки. Огромные глаза смотрели в никуда, потеряв всякое выражение.
      - Анжелика, что с тобой? - негромко, пытаясь успокоить и свой взволнованный голос, спросила Марина. - Да что же такое случилось, милая?
      Девушка медленно приближалась к замершей в углу комнаты фигурке. Голубые глаза скользили вокруг, пытаясь понять, что же так напугало ее кузину. Но ничего, кроме тени скользившей от ее собственной фигуры не было в комнате. Марина решительно отбросила всевозможные страхи, приближаясь к кузине и успокаивающе, как ей казалось, кладя руку на плечо. Анжелика вздрогнула, резко дернувшись прочь, а на самом деле пытаясь вжаться и растворится в холоде каменной стены.
      - Нет-нет, Анжелика, - быстро перехватив занесенную в странном жесте руку, проговорила Марина, удерживая кузину и притягивая ее к себе. - Это же я. Ты слышишь меня? Что тебя так напугало?
Взгляды их впервые встретились и Анжи Нортми, облегченно выдохнув, несмело улыбнулась:
      - Ох, Марина, я тебя не узнала.. то есть я подумала это кто-то.. чужой..
      Белокурая головка решительно кивнула:
      - Нет. Я - это я, а кто там виделся - пусть сам нас боится! Потому что мы - Нортми! Ты же знаешь, что папа, и дядя, и кузен Никола всех могут победить и защитят нас. Хотя никто просто не осмелится тронуть нас в нашем же доме, кузина Анжелика, - улыбка Марины была столь открыта, тепла и нежна, что бледно-розовые губы Анжи дрогнули в ответ.
      Девушки полуобняв друг друга прошли к окну и устремили взгляд за стекло, наблюдая за розово-лиловым солнце, скрывающимся за домами Королевского города. Они даже не подозревали насколько были похожи: две застывшие фигурки, трогательные в своей внешней беспомощности и хрупкости с неожиданно похожими взглядами, в голубых и нежно-зеленых их глазах сверкала сталь заката..

5 число месяца Полотна.
Рунн. Шенбурнн.

      Шенбурннский дворец стал еще более большим и величественным. Марина не могла не осознавать, что воспоминания у нее противоречивы, как все детские ощущения. Но все равно окружавшее великолепие было еще более сверкающим и пустым. Она удивленно посмотрела на спокойно стоящего рядом отца. Пересекавшая переправу лодья чуть покачивалась на волнах, и отец стоял, широко расставив для устойчивости ноги, скрестив руки на груди и едва улыбаясь своим мыслям. Почувствовав взгляд, он повернулся и протянул дочери руку, которую потом так и не выпустил, пока они не сошли на берег и не пошли к дворцу. Шарль де Нортми продолжал улыбаться своей удивительной, вежливо-невозмутимой улыбкой, которая лучше всяких стен создавала вокруг него непреодолимый барьер. Казалось, что маршала ничто не может вывести из себя. Возможно, это так и было, Марина действительно могла поверить в такое и даже в гораздо большее. Просто и безоговорочно верить она могла и умела в любого из своих родных. Дворец возвышался над белокурой девушкой, утягивая куда-то ввысь, протягивая руку, в которую хотелось вцепится, чтобы взлететь и .. понять что крылья пока слишком малы, чтобы укрыть любимых от бед. А скорей всего просто осознать, что их нет и упасть. Марина решительно встряхнула головой и направилась за отцом, который отточенной походкой привычного ко всему человека прошел мимо стражи, едва наклонив в ответ на их приветствие голову, затем направился по длинной дорожке к дворцу, но неожиданно остановился, поворачиваясь к дочери:
        - Я иду на встречу. Ты можешь подождать меня внутри или тут. Где тебе больше нравится?
      - Здесь, отец.
      Шарль прищурил глаза, вглядываясь в чистые, широкораспахнутые глаза Марины. Девушка улыбнулась, чуть коснувшись рукой плеча отца:
      - Папочка, но я же твоя дочка, - лукавинка, скользнувшая в ее голосе, вызывала у маршала ответный, короткий смех и он, развернувшись, ушел.
      Марина смотрела ему вслед, пока его величественная фигура была видна, а потом, стремительно развернувшись, бросилась к воротам, где увидевшие ее стражники вновь вытянулись в струнку. Но девушка быстро мотнула головой:
      - О, прошу вас, ведь я не маршал, - улыбка чуть робко сверкнула и погасла, потому что мысли не успевали за словами. - Я.. мне необходимо найти капитана Нортми. Вы не знаете - где его можно найти?
      Один из охранников странно посмотрел в юное, взволнованное лицо и чуть нахмурился:
      - Нам не положено отвечать на подобные вопросы, номени.
      - Да? Но для чего-то вы тут стоите? - с неподражаемой логикой откликнулась Марина.
        Второй, более молодой и отзывчивый, охранник чуть отступил со своего места, наклоняясь к Марине:
        - Номени, вы действительно обратились не к тем людям. Мы мало, что можем ответить на ваш вопрос.
        - Но кто-то может? Где он обычно бывает во дворце?
        Охранники переглянулись: первый нехорошо усмехнулся и уже собирался ответить ей, но второй резко поднял руку:
        - Его гвардейцы расквартированы в казармах правого крыла дворца.
        Его рука решительно указала ей дорогу, а глаза грозно смотрели на напарника. Но Марину это уже не интересовало, она быстро побежала в указанном направлении. Щеки девушки разгорелись от свежего ветра и едва сдерживаемой надежды на долгожданную встречу. Вход в казарменное помещение никем не охранялся, поэтому она решительно распахнула двери и застыла на пороге. В помещении сидели, лежали, стояли и ходили гвардейцы, которых вдруг разом привлек к себе звук распахнувшейся двери... и тонкая фигурка в черно-серебристом платье. Марина слишком поздно поняла, что выставила себя едва ли не на посмешище, ворвавшись подобным образом в это помещение. Но отступать было поздно, да и не стала бы она это делать. Наоборот, девушка решительно шагнула внутрь и, оглядев многочисленные глаза с интересом разглядывающие ее, остановилась на светло-синих глазах одного из гвардейцев:
      - Прошу прощения за беспокойство, но мне необходимо видеть капитана Николу де Нортми.
      - До чего же многим необходим наш капитан, - раздался чей-то голос, но Марина не отрывала своих огромных, цвета ясного неба глаз от "избранного".
      - Прошу прощения в свою очередь, номени. Андре де Кламор - ваш покорный слуга. И хотел бы знать - с кем я говорю, - яркая улыбка мелькнула и исчезла на его губах.
      Именно это или простое внимание, с которым он разглядывал ее разрумянившее личико, странно успокоило Марину, и она чуть присела, поднимая голову:
      - Марина де Нортми, дочь Шарля де Нортми.
      Это имя прозвучало с нужным акцентом и явно имело более чем весомое значение для присутствующих. Едва ли ни разом девушке отдали безупречно вежливые поклоны все присутствующие гвардейцы. Андре, выпрямившись, подошел к Марине и, еще раз поклонившись, улыбнулся, вежливо отвечая:
      - Номени Марина, вы даже не представляете каким солнцем озарили наше скромное жилище. Но боюсь, что мало, чем мы сможем вам помочь. Это наша обязанность отчитываться перед капитаном, но он отвечает лишь перед самим собой.
      Румянец, так радостно светившийся на щеках, потух, и это не осталось незамеченным, потому что стоявший рядом Андре едва слышно вздохнул и негромко сказал, убирая ненужную улыбку со своих губ:
      - Я огорчил вас и мне жаль.
      Марина приоткрыла губы, собираясь сказать что-то, но тут же замолчала и, с трудом сдерживая дрожь в голосе, проговорила едва слышные слова благодарности, быстро развернулась и выбежала за дверь. Девушка, не оглядываясь, быстро пошла вперед, пытаясь сдержать слезы, упрямо сжигавшие ее глаза. Деревья холодными свидетелями мелькали перед нею и холод становился все более ледяным, охватывающим не только тело, но и душу. Марина остановилась и огляделась, понимая что, совершенно не знает куда она попала. Пальцы лихорадочно дрожа вытащили тонкий платок, пытаясь вытереть заструившиеся из глаз слезы. Но слишком неловкие от волнения пальчики не удержали крохотный кусочек ткани и он выпал из рук. Шальной порыв ветра подхватил упавший платок и унес его безжалостно мотая между холодных деревьев. Девушка задрожала и, невыдержав, опустилась прямо где стояла на колени, закрывая лицо руками и чувствуя как сквозь прижатые к щекам пальцы струятся бесконечные слезы. Их уже ничто не могло сдержать. Девушка плакала и плакала, впервые в жизни чувствуя неутолимость слез, которых некому вытереть.
      - Возьмите мой платок, номени, - негромкий голос прервал бесконечные дорожки падающих сквозь пальцы слезинок.
      Девушка вздрогнула и отняла ладони от лица, пытаясь разглядеть что-то сквозь пелену застилавшую взор. Но перед глазами лишь белела чья-то рука, державшая платок. Марина протянула руку, благодарно беря эту неожиданную помощь:
      - Сп.. спасибо, - дрожащий ли голос, робкое ли движение пальцев, но рука протянувшая платок вдруг решительно и сильно ухватила девичью ладонь, поднимая юную красавицу с колен и столь же решительно вытирая мокрые щеки:
      - Не знаю, что у вас случилось, номени, но уверен, что улыбка больше подойдет вашим глазам, чем слезы или молитва в этой пыли.
      Марина поняла, что стоит неизвестно где, утешаемая незнакомцем, у которого она даже лица не может разглядеть. Девушка осознала, что он видел ее слабость и бессилие, и гордое сердечко решительно дернулось в груди, заставляя поднять глаза и прямо посмотреть на неожиданного помощника:
      - Я просто споткнулась и упала.. и.. заблудилась. Вот, - она внимательно смотрела прямо в необычные, сиреневые глаза неизвестного.
      - Значит, я вас нашел, - голос у него подходил этим глазам: удивительный, мягко-печальный и чуть ироничный. Вот только форма совершенно не подходила юноше. Форма королевского гвардейца, которая необыкновенно выгодно подчеркивала все его достоинства, но при этом жестоко напоминала ей того, кто никак не находился в этом странном дворце. Марина вздохнула и покачала головой, отвечая на собственные мысли, но потом решительно вновь посмотрела в сиреневую глубину взора своего нового знакомого:
      - Вы не могли бы проводить меня обратно?
      - Обратно - это куда?
      Необычно живая и веселая в привычно-знакомом мире интонация будь она услышана при других обстоятельствах - порадовала бы ее, но сейчас, в данный момент, Марине было не до шуток, и она с предельной ясностью ответила:
      - Я и сама не знаю, номен.
      Пальчики ее скомкали платок, взгляд рассеянно скользнул в сторону и, казалось, что сейчас она повернется только для того, чтобы вновь столкнутся с пустотой и отчаяньем. Но все почему-то было по другому. Теплые пальцы решительно взяли ее руку, укладывая на изгиб сильной руки и все тот же негромкий голос произнес:
      - Тогда пойдем вперед. Другого пути я не знаю, номени.
      Они шли мимо таких же деревьев, что привели ее в незнакомый мир льда и потери. Неторопливые шаги помогали успокоить дыхание, а рука лежащая в руке вселяла ощущение покоя и мира. Они проходили десять шагов, обмолвившись двумя-тремя словами, но отчего-то Марина чувствовала, как в душе ее разливается благодарное тепло к этому юноше. И хотелось попросить прощения за то, что все на что сейчас ее хватает - лишь простое "да" или "нет", с милой улыбкой, благодарящей за терпеливое спокойствие его тихих слов. Спустя некоторое время они остановились, потому что гвардеец вдруг пригнул к ним тонкую ветку деревца, показывая набухающие на ней почки:
        - Скоро расцветут белоснежно-серебристыми цветами. Будет красиво.
        - У нас нет таких деревьев в поместье, - улыбка ясным лучом заиграла на ее губах, когда она вновь прямо посмотрела в глядящего на нее чуть исподлобья проводника.
        - А где это - у вас, номени?
        Марина не успела ответить на вопрос, увидев за его спиной знакомую фигуру в черном:
        - Отец!!! - кинулась она вперед, прямо к протянутым навстречу рукам. - Я так рада, что вижу вас.
        Шарль де Нортми крепко обнял дочь и чуть отстранил, вглядываясь в ее чудное лицо:
        - Где ты была?
        - О, это длинная история.. Я заблудилась, когда бродила в королевском саду. И потерялась бы окончательно, если бы не этот милый юноша - королевский гвардеец. Он нашел меня и привел к вам, сюда.
        Маршал Рунна поднял голову, устремляя глаза на "спасителя" дочери. Последняя тоже оглянулась, намереваясь быстро, одним словом, исправить упущенное: и поблагодарить за помощь, и познакомится. Но гримаса, исказившая на краткий миг красивые черты лица молодого гвардейца, заставила Марину остановить свою неначавшуюся речь и быстро вернутся обратно к застывшему в неподвижности юноше:
        - Что с вами? - ее ласковый голосок прервал неловкое молчание, но реакция оказалась еще более странной и неловкой.
Гвардеец развернулся и стремительно удалился прочь, ни разу не оглянувшись на ошеломленную его уходом девушку и на иронично улыбающегося маршала:
        - Ну и дисциплина у нас в гвардии. Чести маршалу не отдал и убежал, - смешливый голос отца оказался единственно надежным в который уже раз расплывающемся на ее глазах мире.
        Марина поступила самым привычным для нее образом: кинулась в объятья отца, пряча лицо у него на груди и еле слышно шепча:
        - Что я сделала не так, папа?
        Первый маршал Рунна поступил единственно привычным для всех отцов способом, обнимая свою дочку и нежно гладя по голове, он промолчал. А маленькая ладошка Марины продолжала сжиматься и разжиматься, комкая оставленный незнакомцем платок: "Что не так?"