Глава третья. Шторм бушует. Опции

[Всадник]

И война началась... 

[Рикард Шарк]

3 день месяца Падения зерна. Криэран. Прибрежные воды.

Во все века, независимо от того, бушевали ли войны или царил мир, важнейшей заботой сильных мира сего была передача тайных сведений от одного человека к другому. И способы использовали самые разные.
Конечно, можно было доверить тайны бумаге, запечатать письмо восковой печатью и вверить драгоценную ношу верховому гонцу или посыльному кораблю. Быстрые лошади, изящные парусники и верные слуги станут порукой тому, что вести дойдут быстро и в срок, но… «Но» было множество. Это и усталость, бравшая верх над самыми выносливыми скакунами и их всадниками, и власть золота, смущавшая души самых верных слуг, и меткие стрелы, летящие в спину гонца из засад, устроенных как врагами его господина, так и рядовыми бандитами.  А уж такие мелочи как хищники, ураганы, шторма, болезни и просто несчастные случаи и вовсе не счесть. Вот и пропадали гонцы даже в мирное время, что уж говорить про неспокойные военные годы.
Тогда, если нужна была быстрота и надежность, на смену людям приходили быстрокрылые птицы. Голуби приносили письма, которые уже были не такими большими, как у посыльных людей, зато приносили быстро, но… И тут «но» было не меньше, чем в первом случае. Снизу, с земли в птиц летели стрелы, сверху на них падали ловчие соколы, простые хищники тоже не упускали случая отобедать птицей, спешащей с важным поручением. Конечно, голуби долетали, но не все. Да и сохранность тайны не гарантировалась. Кроме того, как доставить письмо тому, кто не сидит в замке, на территории которого выстроена голубятня, а, например, болтается в море на быстром, но ненадежном боевом кораблике, по пять раз на дню меняя местоположение? Тут не помогут ни гонцы, ни посыльные суда, ни птицы… Что делать?
И когда бывали исчерпаны все обычные способы, на помощь людям приходила магия. Два мага, хотя бы раз встречавшиеся, могли пусть и не без усилий, но беседовать почти на любом расстоянии, обмениваясь не только сведениями, но и мысленными образами – картинками. Маги оказались незаменимы в войне, где связь часто не менее важна, чем оружие. Казалось бы, идеальный способ, но… Вечно эти проклятые «НО»! «Но» были и в этом способе, куда же без них, Разговор двух магов мог довольно легко прослушать третий, находящийся поблизости от одного из собеседников. Причем не только прослушать, но и вмешаться, исказить, прервать и даже вычислить точное место, где находятся разговорчивые маги. Так что армия, в корой выходил на связь с товарищем неосторожный маг, рисковала быть обнаруженной до срока. И, наконец, что делать, если сведения, которые нужно поведать далекому союзнику, не предназначены больше ни для чьих ушей – ни для магов, ни для сторонних слушателей? Или если ты просто не имеешь мага под рукой? Вот на эти вопросы ответа как раз и не было… до срока. А ответы эти были важны, ох как важны. И Империя тысячи островов, чьи корабли были раскиданы по всему бескрайнему океану, готова была платить за эти ответы любую цену. Вот только платить было некому.
Сторнийцы начали искать способ связи двух людей - не магов еще до последней войны. Властитель, чьи корабли превращали в пепелище побережье западного соседа, искал способ отдавать приказы самому, не опираясь на плечи жрецов Культа или магов Храма Четырех ветров. Поиски вели параллельно Храм и Культ, стремясь открыть новый способ и этой услугой еще больше привязать к себе владыку Сторна. Метания были не долгими – скоро оба конкурента сосредоточились на уже существующем артефакте – Путевом камне, ища в его свойствах возможность не только перемещаться, но и говорить. Благо дело, Империя, тысячелетиями промышлявшая морским и сухопутным разбоем, заполучила в свои руки немало этих ценных артефактов. Способ, найденный одновременно обоими соперниками, был варварски прост, но эффективен: камень раскалывали на две части, и каждый собеседник брал себе половинку. Но, как оказалось, если все гениальное просто, то не все простое гениально – испытания закончились не просто провалом – катастрофой. Два весьма сильных мага Ветров, испытавших новое средство связи, умерли прямо во время разговора от обильного кровотечения. Очевидцы рассказывали, что кровь алыми фонтанчиками брызнула из глаз, ушей, носа несчастных, заливая все вокруг. Помочь им было уже невозможно.
Опыт Культа Великой Акулы был немногим удачнее: братья-близнецы, талантливейшие исследователи Культа, ведавшие писками средства связи, сумели поговорить через осколки Путевого камня, отделавшись, как тогда показалось, лишь сильным истощением. Но уже через пол часа братья поняли, что связь невозможно разорвать: пусть камни уже убрали, однако экспериментаторы  все еще видели глазами друг друга, слышали одно и тоже, а также – теряли силу. Буквально через час оба сошли с ума, начали крушить все вокруг, а еще через час – умерли от истощения сил.
Тут грянула война, в море, круша и сжигая друг друга, сходились громадные флоты, маги двух великих империй мерялись силами – всем стало не до исследований. А потом было поражение.… В прах был повержен Храм Четырех ветров, ушел в подполье Культ Великой акулы, а Властители надолго потеряли интерес как к завоеваниям, так и к поискам новых средств связи.
Все изменил, как это часто бывает, один человек. Встав во главе возрождающегося Культа, слабый магически, но талантливый в политических играх, Грегор вспомнил о задумке, некогда занимавшей умы Властителей и адмиралов флота. Вспомнил – и возродил эксперимент к жизни, вдохнув в него свою душу.
Подход, использованный Верховным жрецом, был типично сторнийский: «Ну и что с того, что осколки камней убивают беседующего? За все надо платить – тут ничего не сделаешь… А нельзя ли заставить платить кого-то другого? Или нескольких? Если да – то скольких? Нужно ли их при этом пытать?» Культ  никогда не гнушался жертв – он ими жил. Проштудировав результаты опытов двухсотлетней давности, Грегор объявил, что Культ скупает рабов-братьев за двойную цену, а рабов-близнецов – за тройную. Сколько несчастных сгинуло во мрачных пещерах где по традиции обретался Культ, история умалчивает, но, так или иначе, Сторн получил способ связи, доступный не магам и не поддающейся прослушиванию. Этот способ не мог стать массовым, но от этого его ценность лишь возрастала.

***

Флот покачивался на волнах почти там же, откуда недавно начал свою стремительную атаку на Криэран. Но теперь любой наблюдатель мог определить по малой осадке кораблей, что их трюмы пусты – лирийская армия вторжения сейчас неторопливо, но обстоятельно брала Белый город в осаду, тяжелые транспорты, груженые сторнийской частью добычи, уже ушли на родину служить наглядным примером мудрости и удачливости молодого Властителя. А на боевых кораблях царило несвойственное сторнийцам в боевом походе веселье. Отмечался Новый год, чье празднование было отложено из-за атаки, обмывалась победа, поднимались здравницы за удачу, Рика, весь род Шарков и даже за лирийских союзников, неплохо показавших себя в бою за город. Однако пировали лишь свободные от вахты, а на каждом корабле был оглашен по сторнийски лаконичный указ: «Каждый, кто напьется так, что не сможет в срок заступить на вахту, не сможет выполнять свои обязанности или сражаться, будет отправлен на свидание к морским братьям до срока». Никто не обижался, не шептался об излишней жестокости или строгости: все видели странную пустоту в той части порта, где по традиции швартовались боевые корабли Лаконы. Флот континентальной Империи ушел, выскользнув из ловушки, скрылся в бескрайних просторах океана, и теперь над сторнийцами незримой тенью витало беспокойство. За годы мира лаконские морские силы, оттачивающие мастерство на пиратах, браконьерах и наплевавших на мирный договор сторнийцах из Берегового братства, были в куда лучшем состоянии, чем сухопутная армия, имели опыт боев и были равны по численности объединенному сторнийскому флоту. А еще у них был «адский огонь»….
Нет, изготовление этой смеси, хранящейся в запечатанных кувшинах и при контакте с воздухом мгновенно превращавшейся в цветок ослепительно белого пламени, за мгновения сжигавшего любой корабль, не было тайной, но лишь  в Лаконе и Лирии были источники «крови земли» - черной, густой жидкости, сочащейся прямо из-под земли. И ни та, ни другая не спешили делиться столь ценным сырьем с неспокойным морским соседом. Сейчас на Сторн потек тонкий ручеек «крови земли», берущий начало в щедрости лирийских союзников, но он был удручающе тонок и появился слишком поздно….
Потому у сторнийцев,  с кажущейся беспечностью отмечающих Новый год и победу, были все причины для волнения, по сравнению с которыми страх отправится за борт в зубы сопровождающим корабли акулам, казался едва ли не детским.

И Властитель, со спокойным достоинством, приличествующим его званию, шествовавший по палубе флагмана, волнение своих людей разделял в полной мере. Но сейчас было не время для волнений – предстоявшее дело требовало полного сосредоточения.
Вот, наконец, каюта, полная всего необходимо. Прежде всего – переодеться. Парадное одеяние Властителя – долой: на смену ему пришла простая кожаная хламида рядового служителя Культа, оружие – отложить в угол, длинные белые волосы – убрать под плотный платок, все кольца снять…. Вроде бы все готово… Последнее – маленькая шкатулка и небольшой же сверток. Вот теперь все. Рик улыбнулся своему неясному отражению и спокойно распахнул дверь в следующую каюту. В центре почти пустого помещения, на низком, широком столе был распят обнаженный юноша, почти мальчик.
Властитель аккуратно разложил на краю стола принесенные вещи: из шкатулки была извлечена половинка красивого, синеватого кристалла, сверток же явил на свет несколько остро заточенных клинков сторнийской стали и небольшой нож из зуба акулы. Пленник задрожал и его срывающийся голос наполнил каюту:
- Прошу, не надо… я все скажу, что хотите, все сделаю… что угодно… пожалуйста…
- Все, что угодно? – Рик усмехнулся почти что дружелюбно, - Тогда закрой глаза и полежи неподвижно.
- И тогда вы меня отпустите? – в голосе юноши была такая отчаянная, берущая за душу, надежда, что сторниец на миг смутился:
- Тогда все будет хорошо. А теперь – делай, что говорят.
- Да,… да, конечно,… Хорошо… - пленник зажмурился и затих. Рик, стараясь двигаться как можно тише, переместился в изголовье и точным, выверенным движением вонзил узкий клинок в правый глаз пленника. Вонзил неглубоко, стремясь лишь рассечь глазное яблоко. Крик потряс каюту, ошалевший от боли юноша рванулся с нечеловеческой силой,… но ремни, рассчитанные именно на такие рывки, выдержали, а рука Властителя стальной хваткой прижала голову жертву к доскам стола. Еще пара движений – и остатки глаза уже на полу, плавают в лужице крови, а их место в изуродованной глазнице занял осколок кристалла, уде начавший светиться ровным синеватым светом. Тут же словно некая сила прижала голову несчастного к столу и Рик смог наконец-то отпустить жертву. Юноша что то кричал, то ли моля, то ли угрожая, но отвлекаться и выслушивать вопли покойника (а юноша уже был все равно что мертв) сторниец не собирался: время было дорого. Следующий клинок привычно лег в руку – с точностью, достойной живописца, Рикард начертил на груди жертвы руну Братства – один из знаков древнего сторнийского алфавита. Юношу трясло, уцелевший глаз лучился ужасом, еще более диким в свете усиливающегося свечения кристалла. Теперь предстояло ждать.
К счастью, ожидание оказалось недолгим – вскоре на коже пленника прямо под кровоточащим рисунком разрезами на коже проявилась такая же руна. Можно продолжать. Сталь была отложена в сторону – ее место занял неказистый с виду, но от этого не менее пугающий костяной нож.
Вздохнув, Рик провел на теле юноши первую борозду, грубую, неровную: клинок из акульего зуба скорее рвал, чем резал плоть. Крик жертвы стал громче, и в Властителе проснулось его обычное любопытство. Что заставляет человека так кричать, биться, выворачивая суставы и разрывая связки, стремясь убежать от боли, причиняя себе еще большие страдания… Что это такое – боль… почему она так много значит? Зачем она?...
Костяной клинок порхал над телом, то оставляя едва заметную царапину, то глубоко погружаясь в плоть, и каждое его прикосновение рождало новую волну криков, вскоре перешедших в глухие стоны, хрипы и, наконец, стихших вовсе…
«Сорвал голос» - Рик несколько сбавил темп, внимательно присматриваясь то к превратившемуся в кровавое месиво телу, то к осколку кристалла, чье свечение из  едва заметного уже стало удивительно ярким, живым, - «Пора переходить к основной стадии…» Зазубренный клинок буквально разорвал живот юноши, открыв взору палача внутренности жертвы. Теперь снова пришло время тонких стальных клинков…
Весь покрытый кровью, уверенно орудующей ножом, Рик походил на жутковатую смесь мясника и лекаря. Сейчас он быстро извлекал органы несчастного, разрезая их на части прямо в теле, и опуская на поверхность стола уже бесформенными, окровавленными кусками.
Юноша должен был давно умереть – если не кровопотеря или раны, так боль и страз должны были отправить его в путешествие в Долины смертной тени, но несмотря на струящуюся из многочисленных ран кровь, несмотря на клинки, полосующие внутренности, несмотря на боль жизнь отказывалась покидать тело, словно удерживаемая там дикой, злой силой, изливавшейся наружу ярким синим сиянием. Юноша уже не кричал, не бился, реагируя на очередной разрез лишь легкой дрожью, но в его уцелевшем глазе не было ни пелены приближающейся смерти, ни безумия, ни забытья…
Ритуал был жесток – он требовал, чтобы жертва была жива до самого конца, находилась в сознании, чувствовала всю боль и понимала все, что с ней делают.… Этот ритуал проходил как по писанному. В зрачке несчастного плескались боль, страх, отчаяние, а второй глаз…. Кристалл, покоящийся в кровавой пустоте глазницы, светился ярким, ровным светом и, более того, он начал… обретать утраченную половину!
Словно откуда-то из тьмы, из серого небытия Долин, начала проявляться вторая половинка некогда расколотого камня, дополняя имеющуюся, сливаясь с ней, обретая все большую целостность и, вместе с тем, реальность. И чем сильнее становилась боль, чем больше крови проливалось на доски стола и пола, тем реальнее становилось видение.
И когда камень вновь стал целым, Рик вскрыл грудину юноши, породив на свет целый фонтан алой крови, которой, казалось, не будет конца. Властитель, несмотря на всю важность сосредоточения, успел поразиться, сколь много может быть крови в столь тщедушном теле. Она залила все – инструменты, одежду, лицо палача… Рик ощущал солоноватый привкус на губах: кровь умирающего мальчика, смешиваясь с потом самого Рика, стекала по его лицу, омачивая губы. В этот миг словно что-то чуждое, первобытное проснулось в обычно спокойном Властителе – захотелось, отбросив ножи, впиться в кровоточащую плоть зубами, рвать ее, высасывая из остывающего тела последние капли волшебной жидкости…. но Рик усилием воли погнал непонятный порыв. Нужно было заканчивать.
Действительно, отшвырнув в сторону ставшие бесполезными клинки, Рик руками вырвал все еще судорожно сокращающееся сердце жертвы. Тело на столе дернулось, страшно, сильно, ломая кости и почти отрывая конечности, словно в него на миг вернулась жажда жизни,… и затихло. Но сердце, сжатое в стальной ладони Властителя, продолжало биться.
С каютой же происходило что-то странное для стороннего наблюдателя: стол с телом сначала начал расплываться в легкой дымке, а потом и вовсе исчез, а дымка стала собираться в фигуру человека, которого вполне можно было принять за отражение самого Рика – кожаная хламида рядового жреца Культа, волосы, укрытые платком,… кровь, залившая все, начиная с одежды, заканчивая лицом, превращающая гостя в пародию на древнее, злобное божество, и сердце в руке, бьющееся в унисон с сердцем погибшего юноши.
Взгляд ставшего уже достаточно плотным гостя остановился на молчаливо ожидающем Рике, и мужчина почтительно, но с достоинством склонился:
-Приветствую Властителя Четырех Ветров, Повелителя морей…
Рик вскинул руки в шутливом жесте капитуляции:
- Умоляю, адмирал Бижар, не стоит продолжать… Моих титулов слишком много, а времени у нас – Властитель бросил взгляд на сердце в руке, сокращения которого слегка замедлились, - пол часа от силы. Едва хватит обо всем поговорить.
Адмирал Бижар, командующий половины объединенного сторнийского флота идущей на Фалесу, один из лучших друзей Рикарда, примкнувший к младшему сыну старого Властителя еще в ту пору, когда были живы и сам старый владыка, и его старший сын, а быть другом нелюбимого отпрыска значило навлечь на себя опалу, на мгновение расплылся в улыбке, но тут же снова стал серьезен:
- Ты как всегда прав, Властитель. Нам есть о чем поговорить…