Часть первая: Ветер перемен Опции

[Народ]

2632 год, месяц Полотна.
Остров Меллит, крепость Ордена Клинка Господнего.

  …и одолел Он воинство тёмное, ибо никогда не сравниться исчадиям адовым с силами Его. И заточил Он демонов ада, и над каждым поставил печать незыблемую. Не было у Него ни злата благородного, ни кипарисового дерева чистого, как всем истинно в него верующим ведомо сильнейших преград супротив сил Тьмы, а была только дорожная сума с нехитрым скарбом бедного странника. Так по воле Его стали величайшими стражами и защитниками рода людского гребень да зеркало, медальон да кость рыбья…

  К сожалению даже Книга Книг подтверждала страшную находку. Итак, и демоны и печати действительно существуют, в этом легенды многочисленных полудиких племён и неверных народов не лгали. И если месторасположение заточения демонов Андре де Монбара не волновало, то на поиски тайных укрытий печатей он бы немедленно отправил весь Орден, начиная от ещё совсем зелёных послушников и заканчивая постоянно нанимаемыми головорезами.
  Но именно сейчас, когда он узнал величайшую тайну в мире, он, глава самого могущественного церковного ордена, ничего не может сделать. Монмиракль в осаде которую неделю, войска собранные в Крестовый поход против еретиков со всей империи не пропустят даже пары лучших лазутчиков, не говоря уже о целой экспедиции.
  - И ведь никто меня сейчас не будет слушать. Воистину, Император - ставленник самого Черного Сеятеля. Не иначе ему захотелось орденских богатств, собранных в бесчисленных походах и боях. Мало ему спокойных границ и относительной веротерпимости в Империи. Ему дороже шелка и золото на его фаворитах.
  Монбар презрительно сплюнул.
  Не уличением императорских пороков сейчас нужно заниматься. Нужно найти способ сообщить о раскрытой тайне братьям в Новую Иберию. Там их найти будет сложнее, а значит шансов на успех у них больше.
  Проблемой была и передача воистину бесценного сообщения. Письму такого не доверишь, да и гонца сейчас не найти даже за всё золото мира, будь оно не ладно. Оставалось одно, связь с помощью магии, передача мыслей на расстоянии…
  Например, Михно. Или лучше Константину.
  Правда ни тот, ни другой могут не понять мыслей самого Монбара, а Михно может ещё принять всё за старческий маразм. Но это единственный шанс.
  Даже смешно. Глава гонимого Империей Ордена Клинков собирается воспользоваться магией для спасения самой Империи и остального мира в придачу. Нет, это не смешно. Это страшно…
  - Роланд, - молодой помощник-адъютант, сколько таких было, но этот точно последний, - маэстро Карнилиуса ко мне в кабинет. И казначея туда же. Через десять минут начнётся самый необычный совет в жизни магистра Ордена Клинка Господнего. Бывшего уже Ордена. Карнилиус. Когда-то руннский учёный, специалист по древним народам, теперь орденских собиратель еретических обрядов и самых удачливый их реставратор. На сей раз Монбару не снять его с костра. Первым приполз, что не удивительно, казначей. Удивительно было другое, старый монах действительно скорее переползал с места на место, но делал это заметно быстрее иных молодых воинов. Как оказалось, он не только хорошо передвигается, но и думает не плохо. Эх, надо было прислушаться к его советам и ежемесячно отчислять какую-нибудь объёмную сумму в императорский карман. Глядишь, протянули бы на пару лет дольше. Как тяжело объяснять что-то очень важное людям, которые не привыкли к большой ответственности. Карнилиус, казалось, будет сомневаться до самого падения замка. Казначей вообще отказывался что-либо понимать.
  - Маэстро, готовьтесь к ритуалу. Брат казначей, пройдёмте в главную сокровищницу.
  Массивную дверь из необычного металла могли открыть всего два человека на свете: брат магистр и брат казначей. Это был закон Ордена. Мог её ещё открыть Карнилиус, который её и устанавливал, но в честности старого учёного было грешно сомневаться. Главная сокровищница была много меньше основной, и в ней было гораздо меньше золота и драгоценностей. Зато было гораздо больше Сокровищ. Церковные и светские святыни, наделённые ужасной по своей силе магией, всевозможные тотемы дикарей и идолы еретиков, половина из которых ещё не были до конца изучены. Выносить отсюда, что-либо было не просто запрещёно, но немедленно каралось смертью. Так погибли два магистра и неизвестно, сколько казначеев, поставивших себя выше мудрости Господней. Сегодняшний день был исключением.  Вернувшись в свои покои, Монбар вновь сильно задумался…
  Он не может вынести чашу из замка. Значит нужно, чтобы кто-нибудь из победителей позарился на неё. Будь печать книгой и свитком, а не хрустальным бокалом, магистр Клинков бы имел на одну проблему меньше.
  Завалить её моими драгоценностями? Поставить на постамент в центре зала?? Решение важнейшей для мира проблемы бесцеремонно прервал Роланд. Назвать ворвавшегося адъютанта взволнованным было бы не совсем верно:
  - Они вновь идут на приступ! Следующего натиска нам не выдержать!
  Вот оно. Господи, неужели я так плохо служил тебе??
  - Роланд, сын мой, мой меч и полкувшина лучшего вина из моей коллекции. Быстро.

***

  Замок Монмиракль был подарен первым Клинкам как знак признания их заслуг в деле борьбы с Врагами Веры. Правда, тогда это был обыкновенный деревянный никому ненужный форт на скалистом берегу самого южного из островов Империи. Но тот, чьё ремесло чужая смерть, не может жить в продуваемом всеми морскими ветрами сарае. В перерывах между Святыми походами и молитвами, монахи выстроили из местного камня замок равный самому Стигге. Поколение за поколением магистры Ордена укрепляли свою твердыню, не забывая и о духе своих воинов. Монмиракль расположился в южной части полуострова, попасть на который, теперь можно было, лишь переплыв вырытый Клинками канал.
  На островном берегу канала раскинулись поля, луга и сады Ордена, а на материковом - выросло поселение, большинство зданий в котором являлись постоялыми домами, дающими приют наёмному войску Ордена, и храмами, которые здесь строились якобы для замаливания грехов солдат удачи.  И вот теперь всему этому раю воинствующих монахов пришёл конец. Посёлок давно был занят императорскими войсками. Флот ежедневно расстреливал Монмиракль, а с падением островного форта, защищавшего островок от нападения с материка, стены твердыни также регулярно беспокоила и наземная артиллерия.
  Андре де Монбар знал, что, потеряв форт, они обречены, и лишь старался оттянуть день гибели своих людей. На островке не осталось ни одного вольнонаемного солдата, лишь монахи. Те, кто верил, что Господь един во ста лицах, что слова Его верны на тысячи языков, а слуха Его всегда достигнет праведная молитва, даже если молящий стоит на одной ноге, ночью и без одежд. Стройные ряды имперско-церковных войск приближались к замку под грохот пушек и мушкетов. Клинки огрызались, как могли. А могли они немало: пушки, древние катапульты и баллисты были пристрелены к каждой травинке, родные стены надёжно защищали от снарядов противника, впереди ещё припасено немало сюрпризов. 
  Но что может несколько тысяч профессионалов против всей империи??
  - Роланд, всех командоров ко мне! Быстро!
  Они были готовы умереть за него. Жаль всех, больше всего – Эскарину. Ну, ничего, они увидятся, в другом, в лучшем, чем этом мире. Последний бой обреченных. Монбар принял финальный поцелуй – поцелуй дамы сердца, которая она дарила своему рыцарю.
  Императорская армия шла в свой последний бой против еретиков-клинков. Сегодня с ними шёл в бой их Император, значит, они обязательно победят. Должны победить. Сейчас артиллерия, поливающая замок сплошным ливнем снарядов, нарушит глухую оборону противника и под прикрытием мушкетёров пехота броситься на штурм твердыни. Внезапно главные ворота бесшумно распахнулись, и из них вылетел клин сверкающих в лучах солнца воинов.
  Клинки вышли на свой последний бой, вышли молча. Эта их тишина казалось, и усыпила бдительность имперских военачальников. Сверкающий клинок, на острие которого был сам Андре де Монбар, успел глубоко врубиться в ряды пехоты. Древний орден, чье название отображало их умение. Орден Клинка Господнего, он именовался не просто так -  все от самых младший послушников до магистра превосходно владели холодным оружием. Секрет стали, который знали только орденские оружейники, позволял создавать самые совершенные мечи на свете. Острия их были укреплены и заточены с помощью магии.
  И они нанесли удар. Императорская армия, наполовину состоявшая из церковников, звыла, словно раненый зверь, когда Андре начал прорубаться сквозь нее, пытаясь добраться до Императора, или хотя бы забрать с собой в пекло как можно больше врагов. Падали руки, головы, кровь текла рекой, попадая ему на лицо и заливая глаза. На столь близком расстоянии и в таком хаосе огнестрельное оружие было почти бесполезно – большинство выстрелов имперцев поражали своих же.
  Но надежды не было, их было слишком мало. Андре видел, как их начали теснить, как императорские гвардейцы сами кидались на мечи врагов, закрывая своего повелителя. Между ним и Александром росла стена из трупов. Круг сомкнулся, их отрезали от ворот крепости. Теперь Клинков сжимала исполинская петля, душа, сминая, словно гигантская змея, что обитает в джунглях Новой Иберии. Их становилось все меньше, конечно, Император хотел взять как можно больше живых, чтобы потом под пытками вырвать из них признание. Силен ты Александр, но тебе не обойтись без лжи. Ты обвинишь Орден в самых грязных преступлениях, лишь, для того чтобы положить свою жадную длань на его богатства. Живым он не дастся, решил Монбар.
  Где-то страшно закричал Роланд, Андре мотнул головой, и увидел своего адъютанта мертвым. Прощай друг… Прощайте все. И тогда он начал свой последний танец, подняв с земли второй меч, меч одного из мертвых братьев, Андре размахнулся и начал кружиться с клинками, разя направо и налево, сметая, словно смертоносный вихрь все со своего пути. Он убил многих, прежде чем тяжелый камень из боевой пращи ударил его по шлему.
  Над ним сомкнулась тьма, и последнее, что он услышал – это был голос боевого лекаря из императорских войск.
  - Он будет жить, – сказал голос. – Он будет жить…
  Монмиракль пал, Орден перестал существовать, Клинок Господень догрызала ржавчина имперских войск.

[Анриетта]

3 день месяца Полотна. Рунн. Особняк Барна.


      Воск потрескивал, подчиняясь жаркому пламени и тая. Белоснежное в своей неприкасаемо-чистой глубине. И ярко-оранжевое по краям, как предупреждение - опасно. Но опасен ни этот яркий, сверкающий лепесток - предвестник жара. Опасна сердцевина, где пламя превращается в единственного бога: спасителя и губителя в одном лице. Ясное лицо пятнадцатилетней девушки склонившейся над огромными свитками казалось маской. Даже ресницы застыли. И ни единый, жаркий луч тепла не мог согреть эти строгие, холодные черты лица. Но вот тяжелая, каштановая прядь волос соскользнула с плеча и упала на стол. Девушка вздрогнула и подняла голову. За окном светало и в этот миг - свеча погасла. Блеклый, холодный, весенний свет утра медленно пополз по комнате. Взрослый ребенок недовольно нахмурился, глядя на предавший ее источник тепла и света. Губы странно скривились и она решительно соскользнула со слишком высокого стула и подойдя к окну задернула занавески. Странный, белесый свет утра исчез. Комната вновь погрузилась во тьму. Но девушка была этим все еще недовольна. Она безошибочно огибая препятствия подошла к двери и прислушалась к творящемуся в доме. Где-то заплакал ребенок, где-то раздавалась поступь рано просыпающейся прислуги. Анриетта Барна резко вернулась к столу и собрав все свитки, разложенные на столе, осторожно разложила их по местам. Небольшая, одинокая фигурка двигалась очень уверено и лишь один раз задумчиво остановилась, глядя на оплавившуюся свечу. Но и тут она просто взяла остатки свечи и решительно вышла с ней в коридор. Девочка быстро шла, держа свечу перед собой. Перед одной из дверей Анриетта резко остановилась, крепче сжав свечу и наблюдая, как медленно открывается эта дверь. Появившейся из-за нее молодой человек двигался с едва заметной ленцой и столь же чуть лениво спросил:
    - Кто здесь?
    - Я, - ответ был достаточно тих, чтобы он заметил ее.
    - Сестра? Почему ты без света ходишь, Анриетт?
    Девочка посмотрела на огарок, потом опять подняла глаза на Виктуара:
    - Глупо зажигать огонь, если он уже погас.
    С этими непонятными словами она обогнула и брата, и дверь, решительно направляясь к своей комнате. Ей предстояло миновать еще три двери - Венсан, Эстебан, Леонард.. Шаги были все также - едва слышны, свеча погашена. Зачем гореть огню, который один раз предал и погас? Взрослый ребенок шел мимо дверей своих родных и серьезно рассматривал погасший огарок. Дойдя до своей комнаты, девочка коснулась ручки двери и оглянулась: старший брат все еще смотрел ей вслед. Анриетта молча кивнула головой и вошла в комнату, запирая дверь на замок и медленно подходя к постели, на которую она опустилась, роняя свечу и охватывая плечи руками. Девочку трясло, как во время тяжелейшей болезни. Каштановые пряди волос затрепетали, когда она опустив голову попыталась сдержать дрожь, но время шло, а ее все знобило. За окном наступил рассвет, солнце пробиваясь сквозь туманные, мглистые тучи осветило комнату, заиграв на полу тонкими лучами. Девочка подняла голову и опять опустила ее. Утро означало покой, но и ему мешал страшный озноб охватывающий ее все чаще и чаще. Взрослый ребенок стиснул зубы, встал и быстро раздевшись лег в кровать, где попытался перестать дрожать и в конце концов оставив бесплодные попытки, забылся в столь необходимом сне.
Проснувшись спустя пять или шесть часов, она поднялась, привычно оделась и села перед зеркалом, расчесывая свои густые, блестящие волосы. Огромный гребень мягко скользил среди переплетения локонов и терпеливо распутывал слишком тесно закрутившиеся пряди. Анриетта долго сидела плавно скользя рукой снова и снова, пока шелковистые, мягкие пряди не легли уютным покрывалом, закрывая спину и плечи своей хозяйки. Девочка встала, одернула платье и вышла из комнаты. Увидев в коридоре кого-то из многочисленных слуг, она сделала легкий жест, указывая на покинутую комнату:
    - Уберите там все.
    Маленькая хозяйка даже не потрудилась выслушать какие-то пояснения в ответ, быстро направляясь в сторону лестницы и спускаясь вниз. В прихожей она через открытую дверь гостиной заметила отца и одну из своих высокопоставленных родственниц. Девочка намеревалась скользнуть мимо, но голос родителя ее остановил. Анриетта послушно развернулась и вошла в гостиную, приседая в реверансе:
      - Дитя, ты очень бледна. Хорошо ли себя чувствуешь? - голос Альфреда Барна был полон самого теплого участия и заботы. Анриетта еще раз присела, негромко отвечая:
      - Плохо спала, отец. Горе нашей сиятельной тетушки настолько велико, что мне просто не до сна.
      Екатерина Барна легко поднялась и плавно ступая приблизилась к племяннице, беря ее за подбородок и вглядываясь в безмятежность темно-коричневых глаз своими поразительно синими, глубокими глазами:
      - Спасибо тебе, mon coeur, за твои переживания и заботу. Но ты слишком пока молода, чтобы не спать. Я думаю, нам всем будет спокойнее, если утешая друг друга мы останемся здоровыми и сплоченными перед лицом и горя, и радости, которая обязательно наступит.. жизнь столь быстротечна.
    Анриетта не моргая смотрела прямо в глаза своей тетушки, пока та говорила. Как только удивительный голос умолк, девочка мягко отступила и снова присела в реверансе:
    - Я пойду в церковь и помолюсь за вашего сына.
    Отец сделал благословляющий жест, вновь разворачиваясь к сестре и тихо, скорбно качая головой. Ребенок же, развернувшись, вздрогнул как от удара и быстро вышел.
      Накидывая перед зеркалом плащ и поправляя волосы, Анриетта неожиданно ощутила чей-то взгляд и медленно повернулась, встречаясь глазами с юной девушкой, яркий, блестящий взор которой так толкнул ее в спину. Девочка внимательно посмотрела на пришедшую и сделала один шаг вперед:
      - Что вам угодно?
      - О, право, я скорей всего невовремя. Минуточку, - девушка достала небольшой конверт и сверилась с записью на нем. - Мне бы хотелось видеть герцога Барна.
      У Анриетты даже бровь не шевельнулась, но глаза внимательно смотрели на незнакомку:
      - Он занят. Вам лучше зайти в другой раз.
      - Я понимаю, но боюсь, что не смогу потом это сделать. Можно ли подождать? Я понимаю, что я невовремя. Но иногда выбирать не приходится, - девушка улыбнулась и красивое лицо стало просто невероятно красивым.
      Анриетт пожала плечами и чуть склонила голову, подзывая подошедшего слугу:
    - Проводите номени в приемный кабинет, - и даже не попрощавшись девочка развернулась и пошла обратно в кабинет, где все еще находился отец. Но возле лестницы, ведущей на второй этаж она встретила старшего брата, который чуть улыбнулся, желая ей "доброго утра":
      - Куда ты идешь? Я думал ты собиралась пройтись.
      - Молодая номени желает видеть отца, а он беседует с тетей в гостиной.
      - М? Не стоит их отвлекать. Я поинтересуюсь что нужно девушке. Где она?
      - Приемная комната. Всего хорошего, Виктуар.
      - Всего доброго, Анриетта. Будь внимательна.
      Девочка кивнула и резко развернувшись быстро вышла из дома. Над ней раскинулось широкое небо, которое безуспешно пытались скрыть верхушки домов. Анриетта молча постояла и тихо пошла в никуда.