Часть первая: Ветер перемен Опции

[Народ]

2632 год, месяц Полотна.
Остров Меллит, крепость Ордена Клинка Господнего.

  …и одолел Он воинство тёмное, ибо никогда не сравниться исчадиям адовым с силами Его. И заточил Он демонов ада, и над каждым поставил печать незыблемую. Не было у Него ни злата благородного, ни кипарисового дерева чистого, как всем истинно в него верующим ведомо сильнейших преград супротив сил Тьмы, а была только дорожная сума с нехитрым скарбом бедного странника. Так по воле Его стали величайшими стражами и защитниками рода людского гребень да зеркало, медальон да кость рыбья…

  К сожалению даже Книга Книг подтверждала страшную находку. Итак, и демоны и печати действительно существуют, в этом легенды многочисленных полудиких племён и неверных народов не лгали. И если месторасположение заточения демонов Андре де Монбара не волновало, то на поиски тайных укрытий печатей он бы немедленно отправил весь Орден, начиная от ещё совсем зелёных послушников и заканчивая постоянно нанимаемыми головорезами.
  Но именно сейчас, когда он узнал величайшую тайну в мире, он, глава самого могущественного церковного ордена, ничего не может сделать. Монмиракль в осаде которую неделю, войска собранные в Крестовый поход против еретиков со всей империи не пропустят даже пары лучших лазутчиков, не говоря уже о целой экспедиции.
  - И ведь никто меня сейчас не будет слушать. Воистину, Император - ставленник самого Черного Сеятеля. Не иначе ему захотелось орденских богатств, собранных в бесчисленных походах и боях. Мало ему спокойных границ и относительной веротерпимости в Империи. Ему дороже шелка и золото на его фаворитах.
  Монбар презрительно сплюнул.
  Не уличением императорских пороков сейчас нужно заниматься. Нужно найти способ сообщить о раскрытой тайне братьям в Новую Иберию. Там их найти будет сложнее, а значит шансов на успех у них больше.
  Проблемой была и передача воистину бесценного сообщения. Письму такого не доверишь, да и гонца сейчас не найти даже за всё золото мира, будь оно не ладно. Оставалось одно, связь с помощью магии, передача мыслей на расстоянии…
  Например, Михно. Или лучше Константину.
  Правда ни тот, ни другой могут не понять мыслей самого Монбара, а Михно может ещё принять всё за старческий маразм. Но это единственный шанс.
  Даже смешно. Глава гонимого Империей Ордена Клинков собирается воспользоваться магией для спасения самой Империи и остального мира в придачу. Нет, это не смешно. Это страшно…
  - Роланд, - молодой помощник-адъютант, сколько таких было, но этот точно последний, - маэстро Карнилиуса ко мне в кабинет. И казначея туда же. Через десять минут начнётся самый необычный совет в жизни магистра Ордена Клинка Господнего. Бывшего уже Ордена. Карнилиус. Когда-то руннский учёный, специалист по древним народам, теперь орденских собиратель еретических обрядов и самых удачливый их реставратор. На сей раз Монбару не снять его с костра. Первым приполз, что не удивительно, казначей. Удивительно было другое, старый монах действительно скорее переползал с места на место, но делал это заметно быстрее иных молодых воинов. Как оказалось, он не только хорошо передвигается, но и думает не плохо. Эх, надо было прислушаться к его советам и ежемесячно отчислять какую-нибудь объёмную сумму в императорский карман. Глядишь, протянули бы на пару лет дольше. Как тяжело объяснять что-то очень важное людям, которые не привыкли к большой ответственности. Карнилиус, казалось, будет сомневаться до самого падения замка. Казначей вообще отказывался что-либо понимать.
  - Маэстро, готовьтесь к ритуалу. Брат казначей, пройдёмте в главную сокровищницу.
  Массивную дверь из необычного металла могли открыть всего два человека на свете: брат магистр и брат казначей. Это был закон Ордена. Мог её ещё открыть Карнилиус, который её и устанавливал, но в честности старого учёного было грешно сомневаться. Главная сокровищница была много меньше основной, и в ней было гораздо меньше золота и драгоценностей. Зато было гораздо больше Сокровищ. Церковные и светские святыни, наделённые ужасной по своей силе магией, всевозможные тотемы дикарей и идолы еретиков, половина из которых ещё не были до конца изучены. Выносить отсюда, что-либо было не просто запрещёно, но немедленно каралось смертью. Так погибли два магистра и неизвестно, сколько казначеев, поставивших себя выше мудрости Господней. Сегодняшний день был исключением.  Вернувшись в свои покои, Монбар вновь сильно задумался…
  Он не может вынести чашу из замка. Значит нужно, чтобы кто-нибудь из победителей позарился на неё. Будь печать книгой и свитком, а не хрустальным бокалом, магистр Клинков бы имел на одну проблему меньше.
  Завалить её моими драгоценностями? Поставить на постамент в центре зала?? Решение важнейшей для мира проблемы бесцеремонно прервал Роланд. Назвать ворвавшегося адъютанта взволнованным было бы не совсем верно:
  - Они вновь идут на приступ! Следующего натиска нам не выдержать!
  Вот оно. Господи, неужели я так плохо служил тебе??
  - Роланд, сын мой, мой меч и полкувшина лучшего вина из моей коллекции. Быстро.

***

  Замок Монмиракль был подарен первым Клинкам как знак признания их заслуг в деле борьбы с Врагами Веры. Правда, тогда это был обыкновенный деревянный никому ненужный форт на скалистом берегу самого южного из островов Империи. Но тот, чьё ремесло чужая смерть, не может жить в продуваемом всеми морскими ветрами сарае. В перерывах между Святыми походами и молитвами, монахи выстроили из местного камня замок равный самому Стигге. Поколение за поколением магистры Ордена укрепляли свою твердыню, не забывая и о духе своих воинов. Монмиракль расположился в южной части полуострова, попасть на который, теперь можно было, лишь переплыв вырытый Клинками канал.
  На островном берегу канала раскинулись поля, луга и сады Ордена, а на материковом - выросло поселение, большинство зданий в котором являлись постоялыми домами, дающими приют наёмному войску Ордена, и храмами, которые здесь строились якобы для замаливания грехов солдат удачи.  И вот теперь всему этому раю воинствующих монахов пришёл конец. Посёлок давно был занят императорскими войсками. Флот ежедневно расстреливал Монмиракль, а с падением островного форта, защищавшего островок от нападения с материка, стены твердыни также регулярно беспокоила и наземная артиллерия.
  Андре де Монбар знал, что, потеряв форт, они обречены, и лишь старался оттянуть день гибели своих людей. На островке не осталось ни одного вольнонаемного солдата, лишь монахи. Те, кто верил, что Господь един во ста лицах, что слова Его верны на тысячи языков, а слуха Его всегда достигнет праведная молитва, даже если молящий стоит на одной ноге, ночью и без одежд. Стройные ряды имперско-церковных войск приближались к замку под грохот пушек и мушкетов. Клинки огрызались, как могли. А могли они немало: пушки, древние катапульты и баллисты были пристрелены к каждой травинке, родные стены надёжно защищали от снарядов противника, впереди ещё припасено немало сюрпризов. 
  Но что может несколько тысяч профессионалов против всей империи??
  - Роланд, всех командоров ко мне! Быстро!
  Они были готовы умереть за него. Жаль всех, больше всего – Эскарину. Ну, ничего, они увидятся, в другом, в лучшем, чем этом мире. Последний бой обреченных. Монбар принял финальный поцелуй – поцелуй дамы сердца, которая она дарила своему рыцарю.
  Императорская армия шла в свой последний бой против еретиков-клинков. Сегодня с ними шёл в бой их Император, значит, они обязательно победят. Должны победить. Сейчас артиллерия, поливающая замок сплошным ливнем снарядов, нарушит глухую оборону противника и под прикрытием мушкетёров пехота броситься на штурм твердыни. Внезапно главные ворота бесшумно распахнулись, и из них вылетел клин сверкающих в лучах солнца воинов.
  Клинки вышли на свой последний бой, вышли молча. Эта их тишина казалось, и усыпила бдительность имперских военачальников. Сверкающий клинок, на острие которого был сам Андре де Монбар, успел глубоко врубиться в ряды пехоты. Древний орден, чье название отображало их умение. Орден Клинка Господнего, он именовался не просто так -  все от самых младший послушников до магистра превосходно владели холодным оружием. Секрет стали, который знали только орденские оружейники, позволял создавать самые совершенные мечи на свете. Острия их были укреплены и заточены с помощью магии.
  И они нанесли удар. Императорская армия, наполовину состоявшая из церковников, звыла, словно раненый зверь, когда Андре начал прорубаться сквозь нее, пытаясь добраться до Императора, или хотя бы забрать с собой в пекло как можно больше врагов. Падали руки, головы, кровь текла рекой, попадая ему на лицо и заливая глаза. На столь близком расстоянии и в таком хаосе огнестрельное оружие было почти бесполезно – большинство выстрелов имперцев поражали своих же.
  Но надежды не было, их было слишком мало. Андре видел, как их начали теснить, как императорские гвардейцы сами кидались на мечи врагов, закрывая своего повелителя. Между ним и Александром росла стена из трупов. Круг сомкнулся, их отрезали от ворот крепости. Теперь Клинков сжимала исполинская петля, душа, сминая, словно гигантская змея, что обитает в джунглях Новой Иберии. Их становилось все меньше, конечно, Император хотел взять как можно больше живых, чтобы потом под пытками вырвать из них признание. Силен ты Александр, но тебе не обойтись без лжи. Ты обвинишь Орден в самых грязных преступлениях, лишь, для того чтобы положить свою жадную длань на его богатства. Живым он не дастся, решил Монбар.
  Где-то страшно закричал Роланд, Андре мотнул головой, и увидел своего адъютанта мертвым. Прощай друг… Прощайте все. И тогда он начал свой последний танец, подняв с земли второй меч, меч одного из мертвых братьев, Андре размахнулся и начал кружиться с клинками, разя направо и налево, сметая, словно смертоносный вихрь все со своего пути. Он убил многих, прежде чем тяжелый камень из боевой пращи ударил его по шлему.
  Над ним сомкнулась тьма, и последнее, что он услышал – это был голос боевого лекаря из императорских войск.
  - Он будет жить, – сказал голос. – Он будет жить…
  Монмиракль пал, Орден перестал существовать, Клинок Господень догрызала ржавчина имперских войск.

[Жорес Фьер]

2 месяца Полотна. Рунн, Шенбруннский дворец.


        Умение проворачивать действия с просто огромными числами в уме, и в уме же, забавы ради, выстраивать многоходовки на всякий случай, здорово экономит время. Времени всегда мало, когда живешь на полном дыхании.
        Дожидаясь приема у Этьена де Нортми, Жорес дружелюбно улыбался, вел вежливые разговоры, и одновременно высчитывал, к какому сроку новый корабль окупит свою цену. Получалось неплохо – и там, и там.
        Мимо с донельзя деловыми лицами сновали придворные. Весь дворец, казалось, от чердаков и до подвалов был заполнен сибовцами. Этьен не дает отдохнуть себе, что уж говорить об остальных. Жорес вспомнил, как Крис вчера заявил что-то об «историческом моменте» и хмыкнул. Про себя, конечно. Расклад и вправду получается интересный. Жаль только, что претендентов почти нет, а из тех, что есть, выбирать не хочется.
        Слухи размножались со страшной скоростью. Никола Нортми под стражей, если уж герцог родного сына не пожалел, ох господа, что будет… Забавно, как в эти самые «исторические моменты» самый последний слуга мнит, что именно благодаря ему все и вертится. Пять минут потолкайся среди толпы, и будешь знать все, что нужно.
        - Господин министр, прошу, - он прошел за секретарем в кабинет. Повинуясь кивку Этьена, сел и принялся ждать, когда тот закончит свои дела. Они давно знакомы и оба знают, когда уместны церемонии, а когда можно обойтись без них.
        Жорес посмотрел на изучавшего какую-то бумагу Этьена де Нортми. Черный Герцог из тех людей, что живут и дышат благодаря своей чести. Отними у такого убежденность в своей правоте, и он сразу же обвиснет балаганной куклой, из которой вытащили все ее штыречки. Впрочем, отнять не то что эту веру, а что-нибудь попроще – тоже задачка еще та. Хвала Каспиану, он, Жорес, ничего отнимать не собирается. Только давать и просить.
Пока.
        Этьен наконец оторвался от бумаг:
        - Жорес, у меня мало времени.
        - Я все понимаю, герцог. У меня очень мало просьб.
        - Я слушаю, - Этьен на мгновение утомленно прикрыл глаза. Он знает, что Жорес Фьер, когда необходимо, способен говорить кратко и по делу.
        - Я слышал, что Вы хотите на время отправить дочь и племянницу из города, - Этьен бросил на него быстрый взгляд, и Жорес улыбнулся с обезоруживающей искренностью: да, уже знаю. – Если это возможно, я бы хотел, чтобы к ним присоединились мои дочери.
        - Вы правильно рассудили. Вместе им будет лучше. Я сообщу о времени отъезда.
        - Благодарю Вас. Что же, - Жорес поднялся, - я пойду. У Вас и без того хлопот много. Умный человек уходит за секунду до того, как станет ясно, что он – лишний, не так ли?
        - Если бы Вы были лишним, я бы сказал, не сомневайтесь. – Герцог Нортми иногда совершенно неожиданно проявлял просто убийственную иронию. – Вы приходили только за этим?
        - Пожалуй… да. Зачем повторять, что Вы можете быть уверены в моей преданности, если такое стоит говорить только один раз?
        Этьен испытующе посмотрел на него и медленно кивнул. Жорес только что заявил, что готов поддерживать Нортми. А денег, как и ума, мало никогда не бывает. Иногда стоит сыграть в открытую, и выгода от подобной игры превысит все возможные расходы.
      - Увидимся на Высоком Совете, герцог. – Жорес задержался у дверей, будто только что вспомнив что-то, и сокрушенно покачал головой, - Не лежит у меня сердце ни к одному из претендентов. Какое огорчение, что больше и найти-то некого!

        У дома к нему прицепился какой-то довольно потрепанный парень.
        - Господин барон!
        Мартин, здоровый слуга, везде его сопровождавший, вопросительно посмотрел на патрона: прогнать или оставить? Жорес покачал головой и шагнул навстречу.
      - Кто вы такой?
      - От Санчики я. Племянник ее. – бродяжник заискивающе улыбнулся.
        Потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить. Санчика была служанкой в доме, ушла лет десять назад. Старая уже была, и выпивать стала. Сказала, что поселится у племянницы. Денег ей на прощание заплатили столько, что хватило бы завести собственное дело. Похоже, все ушло на выпивку.
        А уволить ее пришлось… Жорес нахмурился. Тогда она едва не довела Каэтану до истерики. А до того все носилась с Лией, как с величайшим сокровищем. Вот «сокровище» и решила, что ей все можно…
        Воспоминания симпатии к оборванцу не прибавили. Почувствовав, что здесь ему не рады, тот заговорил быстрее:
        - Померла Санчика. Уже месяц как.
        - И что нужно от меня?
        - Решил, что вам интересно послушать будет… - оборванец затянул паузу, полагая себя играющим на людских чувствах. Фальшиво затянул. Потом тяжело вздохнул, - И все-то она перед смертью Вашу сестру вспоминала. Очень сильно она госпожу Лию любила, сразу видно.
        - Моя сестра давно умерла, - если этот мерзавец решил, что сможет его разжалобить, то ему не повезло. Жорес ощутил, как каменеет лицо. Скорбь по Лие – его личное дело, и позволять всякому сброду наживаться на этом, он не собирается. Только бы он к девочкам или к матери с Луизой не прицепился! – И если это все, что вы хотели мне сказать… желаю всего хорошего и советую здесь больше не появляться.
        Он прошел в особняк, не оглядываясь. И уже не увидел, как обескураженный оборванец выругался и, пробормотав что-то, ушел.