Часть первая: Ветер перемен Опции

[Народ]

2632 год, месяц Полотна.
Остров Меллит, крепость Ордена Клинка Господнего.

  …и одолел Он воинство тёмное, ибо никогда не сравниться исчадиям адовым с силами Его. И заточил Он демонов ада, и над каждым поставил печать незыблемую. Не было у Него ни злата благородного, ни кипарисового дерева чистого, как всем истинно в него верующим ведомо сильнейших преград супротив сил Тьмы, а была только дорожная сума с нехитрым скарбом бедного странника. Так по воле Его стали величайшими стражами и защитниками рода людского гребень да зеркало, медальон да кость рыбья…

  К сожалению даже Книга Книг подтверждала страшную находку. Итак, и демоны и печати действительно существуют, в этом легенды многочисленных полудиких племён и неверных народов не лгали. И если месторасположение заточения демонов Андре де Монбара не волновало, то на поиски тайных укрытий печатей он бы немедленно отправил весь Орден, начиная от ещё совсем зелёных послушников и заканчивая постоянно нанимаемыми головорезами.
  Но именно сейчас, когда он узнал величайшую тайну в мире, он, глава самого могущественного церковного ордена, ничего не может сделать. Монмиракль в осаде которую неделю, войска собранные в Крестовый поход против еретиков со всей империи не пропустят даже пары лучших лазутчиков, не говоря уже о целой экспедиции.
  - И ведь никто меня сейчас не будет слушать. Воистину, Император - ставленник самого Черного Сеятеля. Не иначе ему захотелось орденских богатств, собранных в бесчисленных походах и боях. Мало ему спокойных границ и относительной веротерпимости в Империи. Ему дороже шелка и золото на его фаворитах.
  Монбар презрительно сплюнул.
  Не уличением императорских пороков сейчас нужно заниматься. Нужно найти способ сообщить о раскрытой тайне братьям в Новую Иберию. Там их найти будет сложнее, а значит шансов на успех у них больше.
  Проблемой была и передача воистину бесценного сообщения. Письму такого не доверишь, да и гонца сейчас не найти даже за всё золото мира, будь оно не ладно. Оставалось одно, связь с помощью магии, передача мыслей на расстоянии…
  Например, Михно. Или лучше Константину.
  Правда ни тот, ни другой могут не понять мыслей самого Монбара, а Михно может ещё принять всё за старческий маразм. Но это единственный шанс.
  Даже смешно. Глава гонимого Империей Ордена Клинков собирается воспользоваться магией для спасения самой Империи и остального мира в придачу. Нет, это не смешно. Это страшно…
  - Роланд, - молодой помощник-адъютант, сколько таких было, но этот точно последний, - маэстро Карнилиуса ко мне в кабинет. И казначея туда же. Через десять минут начнётся самый необычный совет в жизни магистра Ордена Клинка Господнего. Бывшего уже Ордена. Карнилиус. Когда-то руннский учёный, специалист по древним народам, теперь орденских собиратель еретических обрядов и самых удачливый их реставратор. На сей раз Монбару не снять его с костра. Первым приполз, что не удивительно, казначей. Удивительно было другое, старый монах действительно скорее переползал с места на место, но делал это заметно быстрее иных молодых воинов. Как оказалось, он не только хорошо передвигается, но и думает не плохо. Эх, надо было прислушаться к его советам и ежемесячно отчислять какую-нибудь объёмную сумму в императорский карман. Глядишь, протянули бы на пару лет дольше. Как тяжело объяснять что-то очень важное людям, которые не привыкли к большой ответственности. Карнилиус, казалось, будет сомневаться до самого падения замка. Казначей вообще отказывался что-либо понимать.
  - Маэстро, готовьтесь к ритуалу. Брат казначей, пройдёмте в главную сокровищницу.
  Массивную дверь из необычного металла могли открыть всего два человека на свете: брат магистр и брат казначей. Это был закон Ордена. Мог её ещё открыть Карнилиус, который её и устанавливал, но в честности старого учёного было грешно сомневаться. Главная сокровищница была много меньше основной, и в ней было гораздо меньше золота и драгоценностей. Зато было гораздо больше Сокровищ. Церковные и светские святыни, наделённые ужасной по своей силе магией, всевозможные тотемы дикарей и идолы еретиков, половина из которых ещё не были до конца изучены. Выносить отсюда, что-либо было не просто запрещёно, но немедленно каралось смертью. Так погибли два магистра и неизвестно, сколько казначеев, поставивших себя выше мудрости Господней. Сегодняшний день был исключением.  Вернувшись в свои покои, Монбар вновь сильно задумался…
  Он не может вынести чашу из замка. Значит нужно, чтобы кто-нибудь из победителей позарился на неё. Будь печать книгой и свитком, а не хрустальным бокалом, магистр Клинков бы имел на одну проблему меньше.
  Завалить её моими драгоценностями? Поставить на постамент в центре зала?? Решение важнейшей для мира проблемы бесцеремонно прервал Роланд. Назвать ворвавшегося адъютанта взволнованным было бы не совсем верно:
  - Они вновь идут на приступ! Следующего натиска нам не выдержать!
  Вот оно. Господи, неужели я так плохо служил тебе??
  - Роланд, сын мой, мой меч и полкувшина лучшего вина из моей коллекции. Быстро.

***

  Замок Монмиракль был подарен первым Клинкам как знак признания их заслуг в деле борьбы с Врагами Веры. Правда, тогда это был обыкновенный деревянный никому ненужный форт на скалистом берегу самого южного из островов Империи. Но тот, чьё ремесло чужая смерть, не может жить в продуваемом всеми морскими ветрами сарае. В перерывах между Святыми походами и молитвами, монахи выстроили из местного камня замок равный самому Стигге. Поколение за поколением магистры Ордена укрепляли свою твердыню, не забывая и о духе своих воинов. Монмиракль расположился в южной части полуострова, попасть на который, теперь можно было, лишь переплыв вырытый Клинками канал.
  На островном берегу канала раскинулись поля, луга и сады Ордена, а на материковом - выросло поселение, большинство зданий в котором являлись постоялыми домами, дающими приют наёмному войску Ордена, и храмами, которые здесь строились якобы для замаливания грехов солдат удачи.  И вот теперь всему этому раю воинствующих монахов пришёл конец. Посёлок давно был занят императорскими войсками. Флот ежедневно расстреливал Монмиракль, а с падением островного форта, защищавшего островок от нападения с материка, стены твердыни также регулярно беспокоила и наземная артиллерия.
  Андре де Монбар знал, что, потеряв форт, они обречены, и лишь старался оттянуть день гибели своих людей. На островке не осталось ни одного вольнонаемного солдата, лишь монахи. Те, кто верил, что Господь един во ста лицах, что слова Его верны на тысячи языков, а слуха Его всегда достигнет праведная молитва, даже если молящий стоит на одной ноге, ночью и без одежд. Стройные ряды имперско-церковных войск приближались к замку под грохот пушек и мушкетов. Клинки огрызались, как могли. А могли они немало: пушки, древние катапульты и баллисты были пристрелены к каждой травинке, родные стены надёжно защищали от снарядов противника, впереди ещё припасено немало сюрпризов. 
  Но что может несколько тысяч профессионалов против всей империи??
  - Роланд, всех командоров ко мне! Быстро!
  Они были готовы умереть за него. Жаль всех, больше всего – Эскарину. Ну, ничего, они увидятся, в другом, в лучшем, чем этом мире. Последний бой обреченных. Монбар принял финальный поцелуй – поцелуй дамы сердца, которая она дарила своему рыцарю.
  Императорская армия шла в свой последний бой против еретиков-клинков. Сегодня с ними шёл в бой их Император, значит, они обязательно победят. Должны победить. Сейчас артиллерия, поливающая замок сплошным ливнем снарядов, нарушит глухую оборону противника и под прикрытием мушкетёров пехота броситься на штурм твердыни. Внезапно главные ворота бесшумно распахнулись, и из них вылетел клин сверкающих в лучах солнца воинов.
  Клинки вышли на свой последний бой, вышли молча. Эта их тишина казалось, и усыпила бдительность имперских военачальников. Сверкающий клинок, на острие которого был сам Андре де Монбар, успел глубоко врубиться в ряды пехоты. Древний орден, чье название отображало их умение. Орден Клинка Господнего, он именовался не просто так -  все от самых младший послушников до магистра превосходно владели холодным оружием. Секрет стали, который знали только орденские оружейники, позволял создавать самые совершенные мечи на свете. Острия их были укреплены и заточены с помощью магии.
  И они нанесли удар. Императорская армия, наполовину состоявшая из церковников, звыла, словно раненый зверь, когда Андре начал прорубаться сквозь нее, пытаясь добраться до Императора, или хотя бы забрать с собой в пекло как можно больше врагов. Падали руки, головы, кровь текла рекой, попадая ему на лицо и заливая глаза. На столь близком расстоянии и в таком хаосе огнестрельное оружие было почти бесполезно – большинство выстрелов имперцев поражали своих же.
  Но надежды не было, их было слишком мало. Андре видел, как их начали теснить, как императорские гвардейцы сами кидались на мечи врагов, закрывая своего повелителя. Между ним и Александром росла стена из трупов. Круг сомкнулся, их отрезали от ворот крепости. Теперь Клинков сжимала исполинская петля, душа, сминая, словно гигантская змея, что обитает в джунглях Новой Иберии. Их становилось все меньше, конечно, Император хотел взять как можно больше живых, чтобы потом под пытками вырвать из них признание. Силен ты Александр, но тебе не обойтись без лжи. Ты обвинишь Орден в самых грязных преступлениях, лишь, для того чтобы положить свою жадную длань на его богатства. Живым он не дастся, решил Монбар.
  Где-то страшно закричал Роланд, Андре мотнул головой, и увидел своего адъютанта мертвым. Прощай друг… Прощайте все. И тогда он начал свой последний танец, подняв с земли второй меч, меч одного из мертвых братьев, Андре размахнулся и начал кружиться с клинками, разя направо и налево, сметая, словно смертоносный вихрь все со своего пути. Он убил многих, прежде чем тяжелый камень из боевой пращи ударил его по шлему.
  Над ним сомкнулась тьма, и последнее, что он услышал – это был голос боевого лекаря из императорских войск.
  - Он будет жить, – сказал голос. – Он будет жить…
  Монмиракль пал, Орден перестал существовать, Клинок Господень догрызала ржавчина имперских войск.

[Элен]

1 день месяца Полотна. Рунн. Королевский Город. Особняк Элен де Эстэ. Утро.

    Холод и пустота вокруг.
    Грязь. Всюду. Следы чужих рук и прикосновений на теле, в сердце и душе.
    Боль. Нет, на нее она уже не имеет права. Давно.
    Воспоминания – вкус полынно-вересковой настойки. Горький и крепкий, выдержанный за долгие годы, запертый в подвал и извлеченный по особому случаю, по самому знаменательному поводу. Повод у нее был. Повод, которого она ждала семь лет, очень выдержанный повод. Любая ненависть выдыхается за такой срок, замерзает, покрывается льдом, становится готовой к употреблению. Ненавидеть она умела. Также как и любить. Самозабвенно, бездумно, страстно, безоговорочно, искренне, безвозвратно… И было странно горько внутри, что теперь ненавидеть некого, ведь мертвых не ненавидят. Зачем? Им от этого в уютных могилах не тепло, не холодно. Им уже все равно. А ей нет, и было горько, что он умер, но даже своей смертью смог достать ее. Даже из гроба эта тварь Лукавого достала ее.
    Будь он проклят! Будь проклят!
    Пустые слова, ненужные, но иначе она не могла.
    Тишина. Сердце снова бьется спокойно и ровно. Разве оно еще умеет иначе?
    Это разум иногда покидает ее, позволяя быть немного сумасшедшей. Сердце давно забыло все чувства, которые ему положены.
    Отвернувшись от окна, женщина дернула за шнур, вызывая своего личного помощника. Дожидаясь слугу, она отбросила простыню, как будто та была грязной, и накинула черный халат, туго затянув пояс. Осторожные, но торопливые шаги за дверью возвестили о приближении Рамино. Прежде, чем он успел постучать, она крикнула:
    - Входи!
    Мужчина приоткрыл дверь, заглянул внутрь, убедившись, что внутри хозяйка, а не демоны и только потом полностью просочился через узкую щель, захлопнул дверь и вытянулся в жесте немого повиновения.
    - Расслабься, Рами. Ты ни в чем не провинился. – Мужчина явно выдохнул с облегчением и, слегка сменив позу, осведомился:
    - Зачем же я вам потребовался так рано, госпожа?
    - Мы будем праздновать.
    - Что именно? – Хозяйственно уточнил помощник.
    - Смерть. – Безразлично бросила она.
    - Отличный повод, осмелюсь заме… - Начал заранее приготовленную фразу Рами и поперхнулся, когда смысл сказанного дошел до его сознания.
    - Про… простите… Смерть? – Лицо его вытянулось в два раза. – Чью именно?
    - Ну, уж не нашу с тобой точно. – Последовал совершенно серьезный ответ.
    - Ха, это радует! – Покрылся холодным потом мужчина.
    - Не могу с тобой не согласиться. – Усмехнулась она. – А теперь отправляйся в погреб и принеси самую лучшую бутылку полынно-вересковой настойки, которую найдешь.
    - Полынно-вересковой настойки? Но вы же терпеть ее не може…
    - Не могу, - нетерпеливо оборвала хозяйка. – Но сейчас только она сможет смыть все прошедшее, а я сегодня хочу напиться. И нет для этого ничего лучше! Теперь ты получил ответы на все свои вопросы?
    Соболиная бровь взлетела в гневном вопрошении.
    - Да, госпожа. Как прикажете, госпожа. – Помощник вновь вытянулся по струнке.
    - Иди, - обреченно выдавила женщина и устало закрыла лицо ладонью.
    Когда она уже думала, что он, наконец, отправился выполнять поручение, из-за спасительной двери, которая защитила мужчину от вероятности попадания в него брошенных меткой рукой предметов, послышался жалобный вопрос:
    - А что все-таки случилось?
    Но бури не последовало. На миг все замерло, даже декоративные часы на камине остановили свой ход, а потом он услышал тихий ответ.
    - Сегодня ночью умер император, и я хочу хорошенько насладиться каждым мгновением осознания этого. Я хочу пьяной танцевать, петь, смеяться и любить в день, когда его навсегда упокоят в склепе, потому что он, к счастью, уже никогда не сможет наслаждаться жизнью.
Даже привыкший ко всему на службе у этой женщины Рамино Харме, сын солнечной Иберии, видевший и слышавший многое в своей жизни, содрогнулся от таких слов.
    А женщина за дверью сидела, обхватив себя руками, и содрогалась от невыплаканных слез и запертых глубоко внутри рыданий. Семь лет назад она поклялась, что не будет плакать из-за Императора Всея Руннской Империи Александра XVIII, семь лет она держала свое слово. Семь лет, как много для вечности, как мало для человека. Она не плакала, когда он был жив, она не смеялась, когда он умер. Она разрыдалась.
    Когда Рамино вернулся, истерику могли выдать лишь покрасневшие глаза женщины и чересчур прямая спина дворянки. Элен уже взяла себя в руки, в голове немного прояснилось, но теперь вернулись другие призраки, те, которые мучили ее сегодня ночью. Смутные образы и голоса, отодвинутые на задний план приходом мальчишки, новостью, принесенной им, и их совместным безумием, вернулись и встали за спиной. А еще пришли слова:
    - Элен, остановись…
    При мысли о сестре, снова стало холодно и пусто. Мария тоже должна узнать о случившемся и не от какого-нибудь щеголеватого гвардейца из Николиных порученцев, а от того, кто знает – какую новость принес сантэссе Актавианок, и каким ударом это станет для нее. Приняв решение, девушка обернулась к ожидающему у дверей Рамино, который переминался с ноги на ногу, изображая один из предметов мебели.
    - Отнеси бутылку обратно, если сможешь с ней расстаться, и позови Мелиссу, я хочу принять ванну и одеться. У меня появилось срочное дело. Пить будем потом!
    - Принеси бутылку, отнеси бутылку… как будто я нанимался сюда трактирщиком… - Помощник отправился выполнять новое поручение, бормоча себе под нос что-то про «ветреных хозяек», «безумие», «тяжелую жизнь» и еще кучу каких-то глупостей. Элен лишь обреченно вздохнула – она питала слабость к ворчливым слугам, тем более, что она уже не слушала его. Мысленно девушка вернулась в прошлое, с которым ей сейчас предстояло столкнуться лицом к лицу.