Часть первая: Ветер перемен Опции

[Народ]

2632 год, месяц Полотна.
Остров Меллит, крепость Ордена Клинка Господнего.

  …и одолел Он воинство тёмное, ибо никогда не сравниться исчадиям адовым с силами Его. И заточил Он демонов ада, и над каждым поставил печать незыблемую. Не было у Него ни злата благородного, ни кипарисового дерева чистого, как всем истинно в него верующим ведомо сильнейших преград супротив сил Тьмы, а была только дорожная сума с нехитрым скарбом бедного странника. Так по воле Его стали величайшими стражами и защитниками рода людского гребень да зеркало, медальон да кость рыбья…

  К сожалению даже Книга Книг подтверждала страшную находку. Итак, и демоны и печати действительно существуют, в этом легенды многочисленных полудиких племён и неверных народов не лгали. И если месторасположение заточения демонов Андре де Монбара не волновало, то на поиски тайных укрытий печатей он бы немедленно отправил весь Орден, начиная от ещё совсем зелёных послушников и заканчивая постоянно нанимаемыми головорезами.
  Но именно сейчас, когда он узнал величайшую тайну в мире, он, глава самого могущественного церковного ордена, ничего не может сделать. Монмиракль в осаде которую неделю, войска собранные в Крестовый поход против еретиков со всей империи не пропустят даже пары лучших лазутчиков, не говоря уже о целой экспедиции.
  - И ведь никто меня сейчас не будет слушать. Воистину, Император - ставленник самого Черного Сеятеля. Не иначе ему захотелось орденских богатств, собранных в бесчисленных походах и боях. Мало ему спокойных границ и относительной веротерпимости в Империи. Ему дороже шелка и золото на его фаворитах.
  Монбар презрительно сплюнул.
  Не уличением императорских пороков сейчас нужно заниматься. Нужно найти способ сообщить о раскрытой тайне братьям в Новую Иберию. Там их найти будет сложнее, а значит шансов на успех у них больше.
  Проблемой была и передача воистину бесценного сообщения. Письму такого не доверишь, да и гонца сейчас не найти даже за всё золото мира, будь оно не ладно. Оставалось одно, связь с помощью магии, передача мыслей на расстоянии…
  Например, Михно. Или лучше Константину.
  Правда ни тот, ни другой могут не понять мыслей самого Монбара, а Михно может ещё принять всё за старческий маразм. Но это единственный шанс.
  Даже смешно. Глава гонимого Империей Ордена Клинков собирается воспользоваться магией для спасения самой Империи и остального мира в придачу. Нет, это не смешно. Это страшно…
  - Роланд, - молодой помощник-адъютант, сколько таких было, но этот точно последний, - маэстро Карнилиуса ко мне в кабинет. И казначея туда же. Через десять минут начнётся самый необычный совет в жизни магистра Ордена Клинка Господнего. Бывшего уже Ордена. Карнилиус. Когда-то руннский учёный, специалист по древним народам, теперь орденских собиратель еретических обрядов и самых удачливый их реставратор. На сей раз Монбару не снять его с костра. Первым приполз, что не удивительно, казначей. Удивительно было другое, старый монах действительно скорее переползал с места на место, но делал это заметно быстрее иных молодых воинов. Как оказалось, он не только хорошо передвигается, но и думает не плохо. Эх, надо было прислушаться к его советам и ежемесячно отчислять какую-нибудь объёмную сумму в императорский карман. Глядишь, протянули бы на пару лет дольше. Как тяжело объяснять что-то очень важное людям, которые не привыкли к большой ответственности. Карнилиус, казалось, будет сомневаться до самого падения замка. Казначей вообще отказывался что-либо понимать.
  - Маэстро, готовьтесь к ритуалу. Брат казначей, пройдёмте в главную сокровищницу.
  Массивную дверь из необычного металла могли открыть всего два человека на свете: брат магистр и брат казначей. Это был закон Ордена. Мог её ещё открыть Карнилиус, который её и устанавливал, но в честности старого учёного было грешно сомневаться. Главная сокровищница была много меньше основной, и в ней было гораздо меньше золота и драгоценностей. Зато было гораздо больше Сокровищ. Церковные и светские святыни, наделённые ужасной по своей силе магией, всевозможные тотемы дикарей и идолы еретиков, половина из которых ещё не были до конца изучены. Выносить отсюда, что-либо было не просто запрещёно, но немедленно каралось смертью. Так погибли два магистра и неизвестно, сколько казначеев, поставивших себя выше мудрости Господней. Сегодняшний день был исключением.  Вернувшись в свои покои, Монбар вновь сильно задумался…
  Он не может вынести чашу из замка. Значит нужно, чтобы кто-нибудь из победителей позарился на неё. Будь печать книгой и свитком, а не хрустальным бокалом, магистр Клинков бы имел на одну проблему меньше.
  Завалить её моими драгоценностями? Поставить на постамент в центре зала?? Решение важнейшей для мира проблемы бесцеремонно прервал Роланд. Назвать ворвавшегося адъютанта взволнованным было бы не совсем верно:
  - Они вновь идут на приступ! Следующего натиска нам не выдержать!
  Вот оно. Господи, неужели я так плохо служил тебе??
  - Роланд, сын мой, мой меч и полкувшина лучшего вина из моей коллекции. Быстро.

***

  Замок Монмиракль был подарен первым Клинкам как знак признания их заслуг в деле борьбы с Врагами Веры. Правда, тогда это был обыкновенный деревянный никому ненужный форт на скалистом берегу самого южного из островов Империи. Но тот, чьё ремесло чужая смерть, не может жить в продуваемом всеми морскими ветрами сарае. В перерывах между Святыми походами и молитвами, монахи выстроили из местного камня замок равный самому Стигге. Поколение за поколением магистры Ордена укрепляли свою твердыню, не забывая и о духе своих воинов. Монмиракль расположился в южной части полуострова, попасть на который, теперь можно было, лишь переплыв вырытый Клинками канал.
  На островном берегу канала раскинулись поля, луга и сады Ордена, а на материковом - выросло поселение, большинство зданий в котором являлись постоялыми домами, дающими приют наёмному войску Ордена, и храмами, которые здесь строились якобы для замаливания грехов солдат удачи.  И вот теперь всему этому раю воинствующих монахов пришёл конец. Посёлок давно был занят императорскими войсками. Флот ежедневно расстреливал Монмиракль, а с падением островного форта, защищавшего островок от нападения с материка, стены твердыни также регулярно беспокоила и наземная артиллерия.
  Андре де Монбар знал, что, потеряв форт, они обречены, и лишь старался оттянуть день гибели своих людей. На островке не осталось ни одного вольнонаемного солдата, лишь монахи. Те, кто верил, что Господь един во ста лицах, что слова Его верны на тысячи языков, а слуха Его всегда достигнет праведная молитва, даже если молящий стоит на одной ноге, ночью и без одежд. Стройные ряды имперско-церковных войск приближались к замку под грохот пушек и мушкетов. Клинки огрызались, как могли. А могли они немало: пушки, древние катапульты и баллисты были пристрелены к каждой травинке, родные стены надёжно защищали от снарядов противника, впереди ещё припасено немало сюрпризов. 
  Но что может несколько тысяч профессионалов против всей империи??
  - Роланд, всех командоров ко мне! Быстро!
  Они были готовы умереть за него. Жаль всех, больше всего – Эскарину. Ну, ничего, они увидятся, в другом, в лучшем, чем этом мире. Последний бой обреченных. Монбар принял финальный поцелуй – поцелуй дамы сердца, которая она дарила своему рыцарю.
  Императорская армия шла в свой последний бой против еретиков-клинков. Сегодня с ними шёл в бой их Император, значит, они обязательно победят. Должны победить. Сейчас артиллерия, поливающая замок сплошным ливнем снарядов, нарушит глухую оборону противника и под прикрытием мушкетёров пехота броситься на штурм твердыни. Внезапно главные ворота бесшумно распахнулись, и из них вылетел клин сверкающих в лучах солнца воинов.
  Клинки вышли на свой последний бой, вышли молча. Эта их тишина казалось, и усыпила бдительность имперских военачальников. Сверкающий клинок, на острие которого был сам Андре де Монбар, успел глубоко врубиться в ряды пехоты. Древний орден, чье название отображало их умение. Орден Клинка Господнего, он именовался не просто так -  все от самых младший послушников до магистра превосходно владели холодным оружием. Секрет стали, который знали только орденские оружейники, позволял создавать самые совершенные мечи на свете. Острия их были укреплены и заточены с помощью магии.
  И они нанесли удар. Императорская армия, наполовину состоявшая из церковников, звыла, словно раненый зверь, когда Андре начал прорубаться сквозь нее, пытаясь добраться до Императора, или хотя бы забрать с собой в пекло как можно больше врагов. Падали руки, головы, кровь текла рекой, попадая ему на лицо и заливая глаза. На столь близком расстоянии и в таком хаосе огнестрельное оружие было почти бесполезно – большинство выстрелов имперцев поражали своих же.
  Но надежды не было, их было слишком мало. Андре видел, как их начали теснить, как императорские гвардейцы сами кидались на мечи врагов, закрывая своего повелителя. Между ним и Александром росла стена из трупов. Круг сомкнулся, их отрезали от ворот крепости. Теперь Клинков сжимала исполинская петля, душа, сминая, словно гигантская змея, что обитает в джунглях Новой Иберии. Их становилось все меньше, конечно, Император хотел взять как можно больше живых, чтобы потом под пытками вырвать из них признание. Силен ты Александр, но тебе не обойтись без лжи. Ты обвинишь Орден в самых грязных преступлениях, лишь, для того чтобы положить свою жадную длань на его богатства. Живым он не дастся, решил Монбар.
  Где-то страшно закричал Роланд, Андре мотнул головой, и увидел своего адъютанта мертвым. Прощай друг… Прощайте все. И тогда он начал свой последний танец, подняв с земли второй меч, меч одного из мертвых братьев, Андре размахнулся и начал кружиться с клинками, разя направо и налево, сметая, словно смертоносный вихрь все со своего пути. Он убил многих, прежде чем тяжелый камень из боевой пращи ударил его по шлему.
  Над ним сомкнулась тьма, и последнее, что он услышал – это был голос боевого лекаря из императорских войск.
  - Он будет жить, – сказал голос. – Он будет жить…
  Монмиракль пал, Орден перестал существовать, Клинок Господень догрызала ржавчина имперских войск.

[Мария]

Ночь 30 дня месяца Фибулы – раннее утро 1 дня месяца Полотна. Рунн. Обитель Актавианок.

    Она проснулась…
    Проснулась внезапно. Так выпадают из сна после кошмара. Самого страшного кошмара, повторяющегося из ночи в ночь, снова и снова, до тех пор, пока не досмотришь его до конца во всех подробностях, полностью утопая в сновидении, теряя связь с реальностью, отпуская разум на волю видений, призраков и ночных страхов. Впервые она вспомнила, что же это за сон. Один и тот же, уже семь лет, так мало для вечности, так много для человека. Семь лет или всю жизнь? Сейчас не вспомнить. До прихода в обитель она не задумывалась над своими снами. Мало ли что может сниться юным девушкам, Актавианки научили ее не просто видеть, но понимать сновидения, запоминать их и находить в них знаки. Мария села на узкой кровати, тяжело дыша и прижимая грубое полотняное одеяло к груди.
    Девушку била дрожь. От бессилия и ощущения надвигающегося несчастья.
    - Ты нужна мне…
    Кто так настойчиво зовет их с сестрой? Или только одну из них? Чья мощь сломала преграду человеческого сознания, не пускающего чужаков, и упорно вторгается в их жизнь?
    - Мари, мы ведь всегда будем вместе?
    - Конечно, Элени…
    Две девочки в одинаковых платьях бегут по полю, навстречу им летит море трав, которыми играет теплый ветер, сестры держатся за руки, и кажется, что в целом мире они одни, они всесильны – только так. Вместе.
    Воспоминание из прошлого. Или это тоже видение, навеянное неведомой силой? Быть вместе. Когда-то это было для них естественно и необходимо, когда-то никто и ничто не могло их разлучить, а теперь… Теперь Элен и Марианна де Эстэ два чужих человека. У каждой свой мир, своя жизнь, свой путь, свой выбор.
    Родители никогда не говорили – кто из них старше - не успели. Поэтому девочки росли, одинаково заботясь друг о друге, но Марианна была серьезнее, а Элен походила на маленький ураган – зато вместе они составляли идеальную гармонию, уравновешивая друг друга. Когда Элен лезла на дерево за «самым вкусным яблоком», Мари останавливала ее, чтобы сестрица не свалилась с верхушки дерева, а когда Мари прилежно сидела за скучными книжками в душной комнате, Элен вытаскивала ее гулять. Им не нужны были подруги и друзья, им всегда хватало друг друга. Пока в жизни Элен не появился – «единственный и неповторимый». Мария поняла, приняла и простила сестру, мысли которой теперь были заняты другим. Она скрывала ее частые отсутствия и брала половину вины на себя. Это было естественно для них. Всегда все делить пополам – и радость, и боль. Вот только любовь Элен оставила себе. Всю.
    Глава ордена Актавианок поднялась. Ступни коснулись холодных досок пола, захотелось найти теплую одежду, но девушке было не привыкать идти наперекор своим желаниям. Она заставила себя закрыть глаза и ждать пока ноги привыкнут. Только после этого она подошла к окну и впустила в комнату свежий ночной воздух, его поток обжег кожу даже через плотную ткань рубашки, но все равно стало легче. Иллюзии сна окончательно развеялись, убегая от холода.
    Мария подошла к одной из стен, где в нишах покоились образы святых – искусно вырезанные из белого мрамора барельефы и фигурки. Женские пальцы привычно нашли статую в самом центре, коснулись холодного камня, обвели до боли знакомые черты. Каспиан. В ее мыслях всегда властвовал лишь один Бог и Лукавый в едином лице, олицетворение всех мечтаний и грез, тот, кто был для нее недосягаем. Когда их впервые представили ко двору, и они вошли в огромный тронный зал, шум и гам императорского двора упал на двух девушек, сестер-близняшек, окатил их морским прибоем и откатил. И как водный Бог из пены перед ними возник он… Золотые волосы, прекрасное совершеннейшее лицо, насмешка на губах, но самое страшное и пронзающее – глаза… Синева ночного неба, усеянного звездами, глубина самых редких сапфиров. Индиго – чистый, неразбавленный… Утонув в этих глазах, Мария поняла, что чувствовала ее сестра, когда влюбилась, но и теперь сработало равновесие. Судьба отдала Элен любовь, а Марии оставила отчаяние. Обоим сполна.
    Сантэсса Мария опустилась на колени, сложила руки в молитвенном жесте и губы ее дрогнули, повторяя давно заученные слова молитвы. Это был ее выбор тогда, это был ее выбор сейчас. Серое покрывало послушницы, скрывающее роскошные волосы, грубое платье после роскошных туалетов, молитвы и простая работа с утра до вечера вместо увеселений двора, строгие и постные лица монахинь и послушниц вокруг, вместо смеха и блеска в глазах придворных. Высокая цена, но она умела расплачиваться, как и ее сестра. Та выбрала другую монету, но суть от этого не изменилась.
    Теперь же девушка снова и снова твердила знакомые до боли слова «Избави от Лукавого…», но лица и голоса из сна плотным хороводом кружились вокруг нее, заставляя дрожать от холода и оставляя какой-то неприятный тревожный осадок в душе. Она понимала, что сможет победить их только разобравшись – о чем ее предупреждают и что значат слова из странного сна, но сил на это уже не осталось. Марии хотелось закрыть уши, зажмуриться и замотать головой, крича «Замолчите! Прекратите! Уходите!» Но она только истовей продолжала молиться и не прерывала муку, сладкую муку, потому что среди гримас и хрипов постоянно мелькал золотоволосый синеглазый лик. Лик, которому она молилась последние семь лет.
    Если бы нашелся кто-то настолько смелый, чтобы потревожить настоятельницу ордена Актавианок в ее келье в самом сердце обители на рассвете нового дня и наступающего года, он мог бы прослезиться от умиления, увидев живописную картину – коленопреклонная девушка с длинными темными волосами, рассыпавшимися по плечам, сложенными для молитвы руками и склоненной головой. Тишина вокруг и только едва слышный шепот – слова обращения к Богу. Но смельчаков не было. Поэтому, когда девушка вздрогнула, прижала руку к груди, голова ее поднялась, а глаза широко раскрылись в немом ужасе, некому было расстроится из-за нарушенной идиллии.
    Мария едва слышно выдохнула слова, которые уже произносила сегодня во сне:
    - Элен, остановись, - но ее не услышали, а девушка без сил упала на пол.