Глава вторая. Гроза собирается. Опции

[Всадник]

Начинаем.

[Иветта ле Ласноу]

12 день месяца Судов.
Лакона. Фалесса.

  Стена окружающая внутренний Императорский замок Фалессы была достаточно высокой, во всяком случае гораздо выше, чем легендарная башня Четырех Ветров на родине ее матери. Сторнийские легенды и обычаи никогда не нравились утонченной нежной дочери графа Аудракела Ласноу, но судьба ссудила ей познакомиться с одним из них подробнее, по своей воле, пусть и в более упрощенном варианте. Венчание с ветром. Франциск Шаорин не оставил ей другого пути. Иветта до сих пор с содроганием вспоминала его холодную циничную полуулыбку, резкие настойчивые прикосновения… боль.
    Она так и не смогла отмыться от этого, сколько не терла себя в тот вечер жесткой щеткой в ванне ей все время мерещились отпечатки его пальцев на своей коже, липкие, грязные и холодные, как страх который она испытывала до сих пор. Как она теперь посмотрит в глаза братьям, своему жениху, оставшемуся в провинции, или даже своему отражению в зеркале? Впервые в жизни Иветта испытывала отвращение к своему телу, к самой себе.
    Думать о погибшем в лапах королевского чародея Микаэле она не могла вовсе. Молчаливые слезы, не высыхавшие на ее щеках уже вторые сутки, превращались в неуправляемую истерику. Что мог мальчик против всесильного мага в тот же вечер показавшего свою «сиятельную персону» двору.
    За что? За что Шаорин так возненавидел их? Что она и ее братья сделали ему плохого? Чем она перед ним провинилась? Или уже по праву сильного, человек волен делать, что хочет с теми, кто слабее? Дети не должны отвечать за своих родителей, не должны… это нечестно.
    Слезы прожигали мокрые полоски по щекам. Иветта сделала шаг к краю, осенний штормовой ветер с залива разметал по плечам заколотые с утра наспех трясущимися руками волосы. Она сама во всем виновата. Все ее глупость. Надо было дождаться Ярно Фалесса, он настоящий рыцарь, возможно он прогнал бы дочь опального спесивого графа прочь, но до насилия, издевательств и обрекающих на ужасную смерть приказов никогда не опустился бы.
      Еще два шага и станет совсем легко, точнее совсем никак. Ее бессмысленное короткое существование все равно ничего не значило для этого мира. Два шаги, и больше никогда не будет не боли, не забот – она почти уговаривала себя. Никто не вспомнит о ней, никто никогда не загрустит, но никто и не причинит ей боли.
      Шаг. Несколько камней скатилось из под ног. Иветта услышала, как они с глухим стуком ударились о мостовую далеко внизу. Короткий полет, завершающийся резкой остановкой. Вот и все, что ждет ее. Больно не будет. Еще шаг, шаг, который сложнее всего совершить, шаг длинною во всю ее оставшуюся жизнь.
      Начался дождь, больно хлеставший в лицо. Иветта глубоко вздохнула, закрыла глаза… и упала на колени, рыдая от осознания того, что не может заставить себя переступить эту грань.
      Девушка долго сидела неподвижно на краю собственной смерти, постепенно начиная чувствовать отвращение и ненависть к себе, еще более сильные, чем даже к своему насильнику и убийце брата. Иветта внезапно, пугая саму себя, горько рассмеялась. Какое она, наверняка, представляет собой жалкое и смешное зрелище - трясущееся зареванное существо, исходящее жалостью к самой себе, не признающееся самой себе в надежде на то, что в последнее мгновение появится кто-то, кто снимет ее с этого порога. «Неужели ты не читала рыцарских баллад, Иветта? – мысленно с неожиданной злостью произнесла она, - Благородные кавалеры спасают только чистых душой и телом девиц».  Иветта закрыла лицо руками, но собственный жестокий, как никогда, голос продолжал спрашивать, как выживут без нее пятеро оставшихся в живых братьев, старшему из которых нет и двенадцати, и кто после ее смерти будет вести и без того далеко не блестящие дела ее семейства. И как только дочь «стального» Аудракела Ласноу выросла такой мямлей?
      После ее смерти ничего не изменится, за нее никто не отомстит и за Микаэля тоже. Иветта не помнила, точного момента, когда это произошло, но сознание посетила на редкость здравая мысль – «самоубийство – слабость», смерть это единственное чего нельзя исправить, но сама ее смерть не исправит ничего, ни ее глупости, ни постигшего ее позора. Но тем, как будешь жить, можно отплатить по всем счетам. Терять ей нечего.
    Иветта осторожно поднялась на ноги, собственное тело казалось чужим, ослабшим и невероятно измотанным за дни невольной истерики. Горячее лицо было все еще опухшим от слез, но сами они высохли. Только дождь.
    Странно, но впервые за долгое время Иветта знала, куда идти.

    Шаорин принял ее сразу. Его лицо приняло выражение сожаление. Все ложь. Этот человек не умеет испытывать жалость.
- Дитя мое... – произнес Франциск негромко, - Твой брат геройски погиб. Несомненно, его память не будет забыта...
    «Неужели советник думает, что она до сих пор не знает о его гибели. Конечно, нет. Напоминает ей специально».
      К глазам подкатили слезы, которым Иветта так и не дала пролиться, но это усилие, казалось, отняло слишком много сил. Перед глазами потемнело… Очнулась Иветта уже на кровати, на той же самой… Страх сжал горло, она не могла бы вымолвить сейчас и слова. Эта усмешка, рука трогающая ее волосы. Иветта с трудом сдерживалась, что бы не начать кричать и вырываться.
- Спокойно... - Франциск улыбнулся. - Твои остальные братья вернуться в столицу... Я, лично, позабочусь об этом, обещаю...
      Иветта едва не до крови закусила губу. «Нет уж! Останутся там, где есть. А я, напротив, останусь…».
      Шаорин запер ее и ушел. Иветта осторожно спустила с кровати ноги, подошла к зеркалу, отражавшему сейчас взъерошенную опухшую девушку, почти девчонку, в мокром с пятнами грязи на коленках платье, с облепившими лицо светлыми мокрыми волосами. Прежняя Иветта умерла бы со стыда, новая уже сейчас видела в этом выгоду. Слабость – тоже оружие, использовать, которое надо разумно… И сейчас оно было как раз к месту.
       
      Когда советник вернулся его узница стояла у окна, все еще несколько растрепанная, но выглядящая уже менее жалкой и заплаканной.
- Я рад, что тебе лучше, - улыбнулся Шаорин, - Я рад, что ты успокоилась…
      Страх перед этим человеком почти безотчетный, просыпался глубоко в подсознании Иветты, каждый раз, когда он приближался на расстоянии вытянутой руки. «Нет, нельзя. Хуже, чем есть уже не будет»,- резко одернула себя Иветта. Она заплатила слишком большую цену, что бы теперь отступать, что бы потерять все. Шаорин сейчас был единственным мостом к тому, что она поставила своей целью, мостом, которые принято за собой сжигать. Его оружие ложь и предательство, что ж отвечать принято тем же.
- Я хотела попросить вас…
- Да, дитя мое, я слушаю.
- Могу ли и я остаться при дворе? Я не могу теперь вернуться в Ласноу, - в голосе сквозила полная смиренность.
        Шаорин тонко улыбнулся. Он любил, когда люди бывали ему чем то обязаны, и любил когда они это признавали.
- Конечно можно, - ответил он все с той же улыбкой, - Но…
- Я знаю, - опуская глаза, робко ответила она, - Я буду во всем слушаться вас.
- Умная девочка… все люди должны быть полезны…
        «Полезны твоим целям, конечно».
- У меня никого не осталось, - тихо проронила Иветта, предавая голосу как можно более скорбную интонацию, ее тонкая рука заискивающе коснулась рукава Шаорина, - Вы же поддержите меня теперь…
      Франциск Шаорин тонко улыбнулся, глядя на нее в упор, похоже ему доставляло странное удовольствие видеть, как девушка более высокого, чем он происхождения, унижается перед ним. Через бесконечно долгое мгновение он самодовольно кивнул.
      А Иветта в который раз за этот день была удивлена собой, на этот раз тем, как легко научиться лгать.