Глава вторая. Гроза собирается. Опции

[Всадник]

Начинаем.

[Ярно ле Фалесс]

Ярно ждал с все возрастающим нетерпением, уже минул первый срок, но Саола все не появилась. Противоречивые чувства обуревали молодого герцога – немедленно отправится на поиски (ведь она наверняка не смогла незамеченной ускользнуть от «мужа» и сейчас заперта в одном из княжих чертогов), бросить все (ведь наверняка обманула, не бывает так, чтобы несколько случайных встреч зажгли пламя такой силы), или.…  Ярно не знал, что делать. Не знал, а потому просто оставался на месте, терзая себя то сомнениями, то надеждой. Иногда он вспоминал события свадьбы… но, странно, произошедшее совсем не трогало его. В ней живет огненная стихия, и что? Да пусть она спалит хоть весь свет, никакое пламя не сравнится с огнем любви, пылающим в его душе. Тем огнем, что она зажгла. Ради этой женщины он пойдет на все – преступление законов гостеприимства, войну, осуждение двора… Плевать! Лишь бы она пришла…. лишь бы пришла… пришла….
    В сгущающихся сумерках мелькнула приближающаяся тень. Сердце забилось, едва не вырываясь из груди, Ярно шагнул в перед и с губ мужчины уже готово было сорваться обожаемое имя, когда он вдруг понял, что идущий на встречу человек – не та, кого он ждал с такой надеждой. Разочарование, столь сильное, что воспринималось почти как боль он настоящей раны, переросло в глухую, почти звериную ненависть, когда шествующая в тенях фигура вышла на свет и превратилась в того, кого герцог менее сего хотел видеть здесь.
    Эвор Тилийский. Князь Полумесяца. Шакал, готовый начать рвать его страну на части, и… муж Саолы… Нет, ритуал не был завершен и не будет…
«Он все узнал… Не знаю как, но пронюхал своим шакальим чутьем….Поймал ее, запер… может быть даже избил… Проклятье!... А теперь пришел за мной… Ну уж нет… Убить его… Зарубить прямо здесь, и будь что будет…» - Ярно до боли сжал рукоять меча и уже готов был извлечь клинок из ножен, когда до сознания герцога дошло, что Князь один. Это, и спокойно-решительное лицо Эвора, не похожее на лицо обманутого мужа и возлюбленного заставило Ярно сдержаться.
-Князь Эвор Тилийский приветствует герцога Ярно ле Фалеса, - лесовик подошел вплотную, - Нам есть, о чем поговорить.
- И о чем же на должно говорить в столь поздний час и в столь странном месте? – удерживать на лице непринужденно-скучающее выражение и одновременно как можно незаметнее оглядываться по сторонам в поисках укрывшихся стрелков оказалась весьма непросто, - И нельзя ли отложить этот разговор?
- Нет, - Эвор выглядел собранным и напряженным, словно пловец, готовящийся прыгнуть в холодную воду, - Далее откладывать этот разговор невозможно.  Кроме того, до меня дошли слухи, что герцог готовится покинуть Тил не далее, как завтра утром. Я прав?
- Да, верно, - Ярно, не углядев засады, слегка расслабился, - Настоятельная необходимость и неотложные дела ожидают меня в столице. Что ж, если эта безделица. что занимает тебя, так важна…
    Эвор мрачнел на глазах:
- Я бы не советовал начинать в таком тоне и с таких слов разговор о свободе моего народа.
Все любовные страдания мигом вылетели у Ярно из головы – уяснив, что Эвор ведать не ведает о грядущем «расставании» с Саолой, герцог мигом переключился на новую, весьма занимающую его тему:
- Свободе? Как интересно…. Но разве жители Леса не свободны в своих делах и поступках, равно как и все подданные лаконского трона?
- Жители Княжеств Полумесяца – подданные лишь своего князя.
Ярно усмехнулся:
- Самонадеянное заявление…. К тому же противоречащее действительности. Не советую тебе, Эвор, - Ярно умышленно раз за разом опускал титул собеседника, - жить подобными фантазиями и надеждами. Лес – часть Лаконы. Так повелось со времени «Битвы двух братьев» и так будет, покуда нерушима сила Лаконы. И всякий, кто об этом забудет, узнает, сколь страшен гнев имперского правосудия.
- Лаконская сила, лаконское правосудие, - Эвор скривился, - всего лишь слова. Признай очевидное, герцог. Лес – не часть Лаконы и никогда такой частью не был. Мы хотим лишь простого признания того, о чем знает всякий. Независимости, признания, уважения. Права самим решать, с кем торговать, и воспитывать  наследников княжеского престола. Разве это много? Откажись от отжившего и пустого протектората и получи в замен верного союзника и доброго соседа.
    Эвор улыбнулся почти что ласково, как умудренный жизнью старший улыбается несущему вздор мальчишке:
- Ты не понимаешь. Веками империя объединяла земли под своим стягом, и везде, куда приходили воины Лаконы, воцарялись мир, порядок и процветание. Кем были вы, лесовики, до нашего прихода? Диким народом-затворником, погрязшим в суевериях и предрассудках, чуждым торговле, искусству, науке… Мы же принесли вам свет истинной цивилизации. Мы взяли ваших диких варваров-наследников и воспитали их в свете блеска лаконского двора, тщась внушить им должное почтение перед великой империей. Мы надеялись, что выросшие в оплоте просвещения и цивилизации правители привнесут в жизнь леса хоть частицу полученного от нас света. И что я вижу в ответ? Ты предлагаешь мне, наследнику престола своими руками оторвать кусок великой империи и вручить его лесным варварам? Будь я проклят, если когда-нибудь допущу такое. Лучше скажи, что это всего лишь глупая, в стиле лесовиков, шутка, и простимся на этом…
    По мере того, как герцог говорил, вплескивая в злых, резких словах весь свой страх и скопившееся во время бесплодного ожидания раздражение, лицо Эвора то бледнело, то покрывалось нездоровым, горячечным румянцем. Ярно закончил и над поляной повисло тяжелое, густое, словно предгрозовой воздух, молчание. Наконец Эвор заговорил:
- И все же я в последний раз взываю к твоему разуму. Лес сделал свой выбор. Свобода, не важно как полученная. На меньшее мы не согласны. Теперь твоя очередь вбирать – мир и дружественный свободный сосед или война. Война, в которой вы, лаконские рыцари сломаете себе шеи.
Война… Что этот сирый варвар знает о войне.… Как он может понять, что чувствуешь, когда мчишься верхом на боевом коне, во главе тысяч закованных в стальную броню всадников, когда ветер бьет в лицо, пьяня не хуже молодого вина. И когда непобедимая, единая в своем разрушительном порыве масса стали, людей, лошадей срывается в страшную всякому врагу атаку, когда крик, вырывающийся из тысяч глоток, сливается с грохотом копыт, лязгом стали в грозный, рвущий душу звук, способный вселять страх даже в сердца богов.… И тогда ты летишь впереди, чувствуя лишь тяжесть копья в руке, друзей за спиной, а сила тысяч воинов наполняет тебя, грозя перехлестнуть через край, и нет врага, которого ты не смог бы сломить, нет беды, что не превозмочь….
    Врезаешься в строй ошарашенных, испуганных врагов, которые еще стоят, еще борются за что-то, но в действительности они – уже проиграли, проиграли еще до начала боя, когда бросили тебе вызов. Гул атаки сменяется грохотом столкновения, а ты разишь всякого, кто стоит на твоем пути, рыча от первобытного восторга, повергая противников под копыта коню. А когда копья сломаны, противник разбит или из последних сил сопротивляется и приходит время меча, ты, не замечая усталости, продолжаешь рваться вперед, зная, что между богом и тобой  - никого, а твой меч – дорога, по которой в иной мир уходят души убитых тобой врагов. И ни смерть, ни страх над тобой не властны, а если чья то рука все же вонзит в твою грудь стальной клинок… то разве можно найти смерть более желанную, более достойную мужчины?! А после боя сквозь усталость, сквозь печаль о  павших товарищах, сквозь гордость за проявленное тобой и твоими друзьями мужество и радость от одержанной победы проступает уверенность – боги с тобой. Они смотрят на тебя с небес, поражаясь мужеству смертного, трепеща перед его священной боевой яростью, и эта победа, в той же мере ниспосланная ими, сколь и принесенная твоими войнами на наконечниках копий, - не последняя. Ты снова победил и будешь побеждать вновь, раз за разом, пока последний враг не падет или не склонится, потому что нет в мире силы, превосходящей твою.… Потом это уйдет, сменится тусклыми радостями и горестями мирных, серых дней, но тот, кто хоть раз испытал опьянение боем, опьянение победой, никогда не забудет…. И всегда, до самой смерти ты будешь мечтать вновь оказаться там – во главе неостановимой конной лавины, с копьем в руке и с верой в победу в сердце.
    И как давно воины Лаконы не ведали этого чувства. Многие считают, что Лакона слабеет под властью Селины, от неразумных трат, от излишней роскоши двора.… Нет! Такое было и будет всегда. В конце концов, все это не болезнь, а лишь симптомы. Годы мира – вот чем больна Лакона. Мир – та болезнь, что сделала некогда грозный народ-воин, изгнавший кочевников со своей земли, втоптавший в землю лирийкие полки в их родных степях и одолевший Сторн на просторах моря, скопищем купцов, мещан и изнеженных царедворцев. Империя разнежилась на некогда завоеванных лаврах, позволив мечам заржаветь в ножнах, грозной славе конных тысяч сменится полу театральными игрищами турниров. Она подобна великану, заросшему жиром.… И настало время этот жир порастрясти.
    Он, Ярно ле Фалес вновь, как когда-то Ярно Полководец, поведет в бой дворянство Лаконы. Он возродит истинную силу, истинную славу и истинное величие Империи, укажет зарвавшимся шакалам, так и мечтающим отхватить кусок от плоти больного исполина их истинное место. И начнет с этой дерзкой лесной змеи, с этого выкормленного при лаконском дворе неблагодарного лешака, едва не вставшего между ним и его любовью. Именно в битвах с этим врагом непобедимая армия Лаконы вновь изведает вкус крови и победы, а враги – узрят, что Тигр не умер и не болен, а всего лишь дремал, копя силы для новых охот. Охот на птичек, лошадей а, может быть, и рыбу…
Ярно взглянул в лицо ожидающего ответа «Князя». В мыслях он уже видел этого упрямца, покорно склоняющегося перед ним на поле брани. Так будет, потому что не может быть иначе:
- Война! Ты произнес это словно – не я….  Война или полное, беспрекословное изъявление покорности. Я решил и опять выбор за тобой, но третьего – не дано. Не дам рвать Лакону на части. Будь я проклят, если при жизни допущу всяческих шакалов до ее земель. А Лес – это лаконская земля. Она моя по праву древних завоевателей, но если нужно – я подтвержу свои права новыми победами и новой кровью.
- Права завоевателей… Гордость и память о былом величии застила твой взор. Открой глаза и оглянись вокруг! Это Лес! Не Лакона – Лес! Здесь нет ничего твоего. Здесь земля моих отцов… и их отцов… и так без конца. Лес стоял тогда, когда на месте Лаконы не было и намеков на империю. Нет ничего вернее права крови и времени. Прошу тебя, уже в который раз, – признай наше право жить так, как мы сами решим без войны, не нужной никому. Признай очевидное…
- То, что очевидно трусу и подлецу, человеку, преданному своей стране придется доказывать с мечом в руках.
Казалось, сейчас Эвор взорвется, но он воистину героическим усилием взял себя в руки:
- За подобные слова тоже принято отвечать с оружием в руках…
- С радостью, - Ярно осклабился, - Это мы всегда…
- …однако долг гостеприимства не позволяет мне проливать твою кровь здесь и сейчас. Но отныне мы - враги. У тебя есть сутки, чтобы покинуть Тил.
- Ты ставишь своему сеньору условия? – тон герцога был удивленно-издевательским, - И с каких пор марионетки, по недомыслию моих предков сохранившие некое подобие власти, начали приказывать наследнику лаконского трона? Разве не…
- ХВАТИТ! – терпение Эвора лопнуло, как перетянутая тетива, - Ты покинешь Лес или стрелы моих дружин укажут тебе кратчайшую дорогу к твоим недогадливым предкам! А дорога обратно для тебя – закрыта. Вы оставите нас в покое, так или иначе.
    Отчеканив последние слова, Князь резко развернулся и, ничего больше не добавив, ушел, вновь оставив Ярно мучаться бесплодным ожиданием.
К счастью, на этот раз оно продлилось недолго, и человеческая фигура, беззвучно отделившаяся от окружающих поляну теней, оказалась именно Саолой, а не очередным нежеланным визитером. Одним стремительным движением герцог сгреб девушку в объятья и поцелуем заглушил те невнятные слова, что она пыталась донести до слуха возлюбленного. Лишь спустя какое-то время, когда они наконец то сумели оторваться друг от друга, Саола заговорила:
- Нужно торопиться. Я слышала ваш разговор и уверена – Эвор отправился отсюда прямиком в свои покои, - Там он меня не найдет и начнет поиски…
Ярно нехотя выпустил девушку:
- Ты боишься его? Мне все же стоило его убить. Поводов для вызова он дал предостаточно…
- Убить? – казалась, Саола на миг замерла, пораженная перспективой возможной смерти своего недавнего жениха, - Нет, не надо… он не плохой. И он не виноват, что так случилось… он просто любит меня… тут я одна виновата.
В свете восходящей луны блеснули слезы, и Ярно показалось, что каждая пролитая слеза жжет его не хуже «адского огня». Уже за одно это он был готов вынуть из Эвора душу:
- Нет уж, - герцог решительно, но нежно вытер слезы возлюбленной, - Тут никто не виноват. Все случилось, как суждено. Впрочем, задерживаться здесь не стоит. Моя лошадь…
- Я ее видела, - Саола слабо улыбнулась, - И привязала свою рядом.
- Вот и славно. Посмотри на этот лес еще раз. Скоро, если ты того захочешь, я подарю его тебе.
- Мне не нужен лес,  - рука Саолы на миг соскользнула с плеча мужчины и, обжигая, словно подземный огонь, скользнула ниже, - Все, что нужно у меня уже есть.
    Искушение было столь велико, что Ярно понял: еще немного – и он, наплевав на опасность погони, задержится здесь еще на пару часов…. Но девушка в следующее мгновение ловко выскользнула из его рук, послав герцогу лукавый взгляд, и скрылась в зарослях, где стояли их лошади. Ничего… в дороге у них еще будет время.