Кевин
День восьмой
«Зажжем огни, нальем бокалы, Утопим весело умы, И, заварив пиры да балы, Восславим царствие Чумы.» А. С. Пушкин «Пир во время чумы»
День шестой.
Звон колокола, столь прочно вошедший в жизнь, что стал чем-то обычным, незаметным, сегодня почему-то резал слух, не давал думать и отдавался в голове резкой болью. Райвен прислушался к своим ощущениям… Но нет – это было всего лишь похмелье: слишком много дрянного дешевого вина вчера вечером, слишком много быстрых, похожих скорее на состязание в выносливости, танцев. Никаких признаков внезапного прилива сил, легкости и свободы во всем теле, жара или видений – всего того, что говорит: «Оставь надежды и мечты свои и не откладывай дела на завтрашний день, ибо нет у тебя завтра – Черная Смерть обратила на тебя взор свой…». Нет, всего лишь похмелье…
В величественный гул городского набата влились визгливые, истеричные ноты небольшого колокольчика. Райвен издал сдавленный стон – казалось, неизвестный звонарь сидит где-то внутри черепа и пытается пробить его изнутри плечом. И что за утро сегодня… Решительным рывком он соскользнул с постели и, как был, обнаженный, подошел к окну. Распахнул ставни.
Солнце еще не взошло, лишь смутно алел горизонт на востоке, а узенькие улочки города по-прежнему прятали свое убожество в густой ночной тьме. Но, кажется, даже мрак испуганно отступал от проходящей под окнами процессии, отогнанный то ли мерцающим светом масляных фонарей, то ли тем грузом, что несли на себе большие скрипучие повозки. На их пути, едва различимое отсюда, из маленькой комнатки под самой крышей, лежало человеческое тело, и Райвен понадеялся, что его обладатель просто слишком много выпил вчера и, посунувшись от поднятого гвалта, успеет убраться с дороги. Потому что если не успеет… тогда лучше ему и вправду быть мертвым, чем живым. У самого тела возница остановил повозку и, кивнув непрерывно звонящему в небольшой колокольчик напарнику, спрыгнул на скользкие камни мостовой. Не слишком-то ловко – послышался болезненный вскрик и взрыв брани. Звон, наконец, смолк, но на смену пришел стук – все еще глухо бранящийся возница неторопливо шествовал к цели, тяжело опираясь на черенок блинного багра, чьи хищно изогнутые когти делали инструмент похожим на отрубленную лапу мифического чудовища. Вот человек остановился, поудобнее перехватил свое орудие… Его напарник, не останавливаясь, прошел мимо, безбоязненно наклонился и легко поднял покоящееся на мостовой тело. Возница шарахнулся в сторону, в очередной раз выругавшись, то ли от боли, то ли от страха и изумления. Второй багор так и остался невостребованным лежать на краю телеги. Всматриваясь в удивительно изящные, почти что нечеловечески грациозные движения человека с мертвецом на руках, Райвен рассудил, что тот поступил вполне разумно. Некоторые считают, что Черная Смерть убивает страх и лишает разума, но какой смысл бояться того, что уже случилось?
Человек осторожно, словно спящую, уложил свою ношу на повозку, поверх бесформенной груды таких же тел. Звякнул подхваченный с досок колокольчик и его истеричный звон вновь начал ввинчиваться в виски:
- Выносите мертвых! Выносите мертвых! Выноси…
Райвен со стуком захлопнул ставни и, не удержавшись, глухо застонал. Из глубины комнаты, с постели, раздался ответный стон, эхом повторивший его собственный.
Незнакомка была еще совсем юна – вряд ли больше четырнадцати, с нежной, почти прозрачной кожей и длинными черными волосами, в беспорядке разметавшимися по всей постели. «Аристократка…» - мужчина сдернул покрывало, обнажив еще сохранившее подростковую угловатость, но удивительно красивое тело. На простыне подсыхало пятно крови.
В памяти, после некоторого усилия всплыли отрывки вчерашнего вечера: дымное, полутемное чрево какого-то трактира, набитого людьми; острый, кислый запах дешевого вина, пота, страха, отчаяния; невообразимый шум, в котором воедино сливались хохот и плач, молитвы и богохульства, баллады великих поэтов и безумные вопли. Вспомнилась музыка, столь громкая, быстрая и безумная, что сознание беспомощно отступало, предоставляя ногам право самим решать, что им делать. Лица пирующих, в полумраке зала, кажущиеся то безумно загадочными и красивыми, то обретающие сходство со свиными рылами. Парень, неловко обнимающий сразу двух девушек-близняшек – все трое явно в первый раз попробовали вино и потому уже перешедшие в то блаженное состояние, когда плевать на все и вся. Молниеносно вспыхнувшая драка, когда в багровых отблесках факелов сверкнули ножи, погружаясь в плоть тех, кто, намеренно или нет, нанес оскорбление, не понравился или просто был рядом. Вспыхнувшая – и стихшая так же беспричинно и бесцельно. Убитые и раненые остались лежать на полу, но они мешали танцующим, и их оттащили в один угол. Парень – кавалер близняшек, исчез и Райвен занял его место. Отвечал на их поцелуи, подливал в кубки дрянное, но чертовски крепкое вино, и чувствовал, как тело отзывается на неумелые, но решительные и настойчивые ласки. Танцевал, уцелевшей трезвой частицей рассудка восхищаясь гибкостью, грациозностью и красотой партнерш. А когда разгоревшаяся похоть стала неодолимой, увлек девушке из трактира на улицу. Дальше… дальше была дверь, помеченная жирным черным крестом, выбитая ударом ноги, незнакомые комнаты, нетронутая, аккуратно застеленная кровать… Дальше же…
Оторвавшись от воспоминаний, Райвен вернул покрывало на место и всмотрелся в покрытое тонкой пленкой пота бледное лицо. Совсем ребенок. Больна. Чтобы удостовериться, он присел на край постели и положил ладонь на лоб девушки – жар обжег руку. Глаза больной открылись. Зеленые - как ему и запомнилось… Какое-то время она молча смотрела прямо на Райвена, явно пытаясь понять, как очутилась в этом незнакомом месте в обществе красивого черноволосого незнакомца с приятным, но несколько хищным лицом. Вспомнила. На запекшихся от жара губах появилась слабая смущенная улыбка. Девушка попыталась приподняться, но мужчина легко удержал ее на месте – сил в хрупком девичьем теле почти не осталось. В зеленых глазах мелькнул страх, сменившийся сначала тягостным недоуменьем, а потом – и смешанным с ужасом осознанием происходящего. Голос у незнакомки оказался ей под стать – слабый, но удивительно мелодичный: даже болезнь оказалась неспособна изгнать из него всю музыку:
- Моя сестра… где она? С ней все хорошо?…
Райвен вспомнил подобранное командой могильщиков тело, слишком маленькое для мужчины или даже взрослой женщины, осторожность, с которой больной возница поднял его с мостовой. Нахмурился, вспоминая подробности вчерашнего пути из трактира к этому дому…
- Нет.
Он ожидал следующего вопроса, но девочка не стала спрашивать, только всхлипнула. Умненькая. Болезнь перемалывала ее изнутри с быстротой речной мельницы, слова рождались с большим трудом:
- Мы… я и Лика… Мы никогда… пришла Черная Смерть… и мы решили… мы хотели…
Райвену стало нестерпимо скучно. Он убрал ладонь, и поднялся, мимоходом поддев ногой разорванное в нескольких местах платье. По полу искристым дождем рассыпались драгоценности. Мужчине хотелось выйти на свежий воздух, найти себе что-нибудь на завтрак и обязательно кувшин-другой вина, чтобы унять бьющие в голове барабаны. Отыскав среди разбросанных вещей свою одежду, он начал одеваться.
- Пожалуйста… - …Райвен повертел в руках пустые кинжальные ножны, недоумевая, куда мог деться сам клинок, но так и не вспомнил и оставил их лежать на столике.
- Пожалуйста, не уходи… - он обернулся. Девушка умудрилась приподняться и сейчас смотрела прямо на него, - Прошу тебя…
Слезы сделали незнакомку еще младше, чем на самом деле и Райвен искренне удивился, что нынешней ночью делил с ней ложе. Испуганная девочка… Пятно подсыхающей крови на белоснежной простыне…
- Я не уйду.
Он опустился обратно на краешек постели и начал поглаживать девушку по волосам, словно успокаивая раскапризничавшегося ребенка, чувствуя, как тянется она к нему в ответ на каждое движение. Дыхание больной становилось все более прерывистым и тяжелым. Не прошло и получаса, как она начала бредить, а потом - потеряла сознание. Райвен, не прекращая успокаивающе поглаживать прежде роскошные, но сейчас слипшиеся от пота волосы, зачем-то начал считать вдохи-выдохи. Восемнадцатый раз девушка выдохнула…
Мужчина с облегчением поднялся – все заняло куда больше времени, чем он насчитывал. Есть хотелось зверски. Завернув начавшее остывать тело в простыню, он вынес получившийся сверток на улицу и уложил рядом со стеной. Он искренне надеялся .что когда в следующий раз по этой улице проедет повозка, больной могильщик будет еще жив – представлять, что в нежное тело, подарившее ему ночью немало приятных минут, вопьются стальные когти багра и, словно бревно-топляк, поволокут по земле к полной прочей падали повозке было неприятно. Хотя ей самой, пожалуй, уже все равно. Теперь можно отправиться на поиски завтрака. Если бы еще этот проклятый набат смолк. Только дураки верят, что этот бесконечный звон, за несколько дней уже надоевший до тошноты и головной боли, способен отпугнуть Черную Смерть от города.
Улицы были безлюдны. Все дома, независимо от того, были ли они помечены меткой болезни или же нет, казались пустыми. Но Равен по опыту знал, что к тем, на которых еще не появился черный крест, приближаться опасно: люди, укрывшиеся в них от всего остального мира, готовы были терпеть голод, жажду, одиночество ради призрачной надежды избежать общей судьбы, и могли встретить названного гостя сталью. Что ж, пусть верят, что затворничество убережет - каждого свои химеры: кто-то верит в гул, издаваемый куском бронзы, кто-то – в камень стен. Райвен на своем веку насмотрелся и на тех и на других.
Из некоторых трактиров раздавался шум – обреченный город научился ценить время, а потому пир не останавливался ни на мгновение. Вскоре солнце согреет воздух, и утренняя прохлада сменится густым, полным ароматов пищи, вина помоев и начинающегося тления тел маревом. Тогда те, кому в эту ночь смежил глаза сон, а не смерть, выползут из своих нор на улицу, чтобы восславить и проклясть новый день. Шестой день царствия Черной Смерти.
Найдя более или менее подходящий трактир, Райвен попытался открыть дверь, но ту что-то подпирало изнутри. Он налег на препятствие плечом и надавил. Медленно дверь приоткрылась, и мужчина проскользнул внутрь. Дверь подпирал человек – когда-то, судя по остаткам костюма – совсем недавно, состоятельный и щеголеватый, но сейчас более походивший на грязную половую тряпку. К удивлению Райвена, посчитавшего щеголя мертвецом, при попытке ухватить того за ноги и оттащить от входа в дальний угол зала, «тело» село и начало изрыгать проклятия, потом и вовсе поднялось и на нетвердых ногах заковыляло вверх по лестнице, в сторону гостевых комнат. Райвен пожал плечами и уселся за свободный стол, кликнув хозяина заведения. Тот, дородный мужчина средних лет, появился достаточно быстро, и по плавности движений и лихорадочному румянцу можно было предположить, что он болен. Тем не менее трактирщик, водрузив на стол блюдо с жареным мясом и кувшин вина, потребовал плату и даже скрупулезно отсчитал сдачу. То ли не хотел верить в произошедшее, то ли напротив - слишком уж верил в свою счастливую звезду… Вино, впрочем, оказалось куда лучше вчерашнего. Город просыпался и постепенно трактир начал наполняться людьми. Место было не хуже любого другого и уж точно куда уютнее, чем вчерашнее. Райвен решил здесь задержаться.
День седьмой.
Сегодня он проходил мимо храма и ноги сами увлекли его внутрь, туда, где под разукрашенным фресками потолком должно было толпиться всем тем, кто рассчитывал спасти от Черной Смерти если не тело, так хотя бы душу. Но храм был пуст и на раздававшиеся призывы не откликнулся никто. Не восхвалял Творца церковный хор, не помогали готовиться к обряду служки, важный, осанистый священник не оглашал пространство под гулкими сводами громким, отработанным за сотни проповедей, голосом. Впрочем, Райвен и не надеялся застать здесь слуг божьих. Так бывало всегда, что страх и надежда гнали толпы народа в церкви в первые дни после пришествия болезни, но чем увереннее Черная Смерть ступала по улицам, тем меньше прихожан оставались верны заветам Творца. Те, кто еще был способен держаться на ногах, быстро приходили к выводу, что последние дни жизни можно провести куда интереснее, чем вымаливая спасение жизни (его все равно не будет) или души (что желающих урвать от оставшегося срока жизни все возможное не слишком интересовало). Постепенно храмом становился трактир, в кортом возносились молитвы, изрыгались богохульства и проклятья, славили Творца за его долготерпение и справедливое воздаяние и тут же в гневе отрекались от всех богов. Райвен остановился перед алтарем, рассматривая искусно раскрашенное изваяние Распятого. Сын божий смотрел в глаза нежданного гостя столь добро, умильно и благостно, будто специально позволил себя распять ради этого момента. Кротость и смирение на лице деревянного истукана. Райвен вспомнил почерневшие, раздувшиеся от жары и изуродованные болью и ужасом лица тех, кого посчитала виновными в приходе болезни, схватила и распяла обезумевшая от ужаса толпа. От отвращения его передернуло и всякое желание беспокоить чистенького, умиротворенного мученика просьбами и молитвами пропало. Резко крутанувшись на каблуках, он вышел из храма на пропитанную ароматами разложения улицу. И тут же расплылся в довольной улыбке – пока он искал бога за толстыми стенами храма, звонарь, денно и нощно бивший в набат, то ли утратил веру в Творца, то ли отправился в его объятья. Колокол стих, а вместе с его последними ударами ушла и головная боль. Это конечно не ответ на молитвы, но тоже неплохо…
День восьмой.
Город был мертв. Он понял это, едва проснувшись по той особой жажде, что проснулась вместе с ним – жажде дороги. Здесь ему больше нечего было делать. Улицы были пусты, если конечно не считать за жителей многочисленных падальщиков, что хозяевами сновали везде, присматриваясь к валяющимся на улицах трупам. Собак, ворон… но не кошек. Кошки не болели Черной Смертью, но она все равно сбирала с них щедрую дань, ибо, прежде чем в отчаянии и безумии начать жечь себе подобных, люди тренировались на кошках. Особенно не везло черным, но и другие расцветки не гарантировали выживания.
Он шел мимо следов безумства, заколоченных домов и свежих пожарищ, мимо наконец-то затихших трактиров, по пустым улицам – к воротам. Тяжелые створки были приоткрыты. Странно, Райвен слышал, что ворота пометили снаружи черным крестом, закрыли и намертво запечатали. И внутри, и снаружи валялись тела людей, облаченных в кольчуги. Стражники. Все мертвы, но далеко не всех убила болезнь. Похоже, что один отряд что есть сил защищал неприкосновенность печатей, другой же – старался пробиться наружу. Может быть, им это даже удалось. Райвен вышел за пределы обезлюдевшего города и затворил за собой ворота…
…Последнего из беглецов он увидел, когда солнце перевалило за полдень: тот лежал у обочины, уткнувшись лицом в грязь. Ран на теле мужчины не было – болезнь, от которой он бежал, настигла стражника, и, деловито и спокойно забрала причитающееся, оставив остальное на поживу лесному зверью. Никакого оружия при мертвеце не оказалось, зато обнаружился увесистый мешочек с золотом. Даже предсмертная слабость не заставила ныне покойного стражника оставить обретенное богатство. Райвен подхватил золото с земли и, не останавливаясь, двинулся дальше. Две недели после этого он не видел людей – ни живых, ни мертвых.
Эпилог.
Стражники славного города Киренхолла с опаской разглядывали приближавшегося путника. Тот был чужаком, а каждый чужак опасен по своей природе. А уж в это неспокойное время, когда Черная Смерть поражала один город за другим…
Но этот странник явно находился в пути много дней и, будь он заражен, Творец прибрал бы его куда раньше. А коли так… Путник опустил в чашу для сбора податей положенную плату и вступил под защиту стен. Какое-то время он просто бродил по городу, глупо улыбаясь, словно вновь после долгого одиночества привыкая к людям, к галдящей и суетящийся толпе. Пообедал в трактире. Посмотрел представление уличных комедиантов. Провел ночь в «веселом доме», поутру расплатившись с содержательницей заведения полновесной золотой монетой. Съел легкий завтрак, купленный прямо на улице у мелкого торговца-разносчика и направился в церковь.
Служба уже закончилась, и храм постепенно пустел. Мужчина, не оглядываясь по сторонам, прошел прямо к алтарю и всматривался в изображение Сына Божьего так долго и пристально, что сам стал мишенью для любопытных взглядов. Хотя, стоит признать, само изображение было достойно внимания и служило для горожан предметом одновременно гордости и легкого стыда. Вместо канонического изображения смиренного и просветленного мужчины на кресте в неестественной позе, словно перекрученный невообразимой мукой, выгнулся истощенный юноша с глазами фанатика. Не раз раздавались призывы убрать из храма богохульное изображение, но неким невероятным образом оно все еще удерживалось на своем месте, намертво приковывая взгляд всякого, кто видел ее в первый раз.
Наконец священник, озадаченный и смущенный странным поведением гостя, тронул того за плечо и предложил помощь. Но необычный посетитель не ответил – он вовсе не услышал слов святого отца. Райвен молился.
Нет, он не просил ни прощения, ни избавления – первое ему было не нужно, а в возможность второго – не верилось. Не умолял о явлении знака – он видел их каждый день, в каждом встреченном погосте, в каждом заупокойном ударе колокола. Не просил уберечь обреченных людей от той страшной судьбы, что он принес на своих плечах, ибо давно не чувствовал ни жалости, ни сострадания. Он просил лишь об одном – назвать преступление, достойное столь страшной кары… О величайшей милости – знать свою вину перед Творцом.
Шел второй день царствия Черной Смерти в славном городе Киренхолле…
Человек
Навеяно рассказами Джека Лондона…
Начало.
В деревне царила праздничная суматоха - все готовились к торжеству в честь «Победы у реки». Аррэн не считал ночную стычку такой уж великой победой: в те времена, когда на земли гоблинов претендовали западные орки, такую мелочь, как сегодняшний бой забыли бы раньше, чем земля впитала пролитую кровь. Но то тогда, во времена великих войн, а сейчас… Сейчас даже эта стычка, когда его десяток застал в врасплох и перебил несколько странных пришельцев – великая победа. Что поделаешь, мирные времена. Хотя было неплохо размять косточки и добыть свежего мяса.
Пришельцы, ставшие мишенью для дротиков и копий, пришли с востока. Они были высоки, носили на теле странные блестящие и жутко неудобные одеяния, а копьям – оружию мужчин, предпочитали странные штуки, похожие на ножи-переростки все из того же блестящего камня. И еще они были неосторожны: их часовые умерли молча, так и не успев подать сигнал спящим собратьям. Почти половина даже не успела понять, что же происходит, и лишь трое успели схватить свое оружие и дать отпор. Этих захватили живыми – смелые враги заслуживали куда большей чести, чем послужить угощением на вечернем пиру. Их сожгут, чтобы ветер донес богам дым, напитанный храбростью, чтобы священные покровители племени гоблинов пировали вместе с своими порождениями.
Постепенно вся округа наполнялась ароматами жарящегося мяса. Воины племени, пьяные от забродившей крови и боевых песен уже устраивали первые схватки за добытые ночью трофеи, но кульминации празднику предстояло достичь лишь на закате – когда запылает жертвенный костер и от его пламени, принявшего дары богам, обновят огонь во всех очагах племени… Груда хвороста уже высилась вокруг Жертвенного столба – огромного, в несколько ростов, и такого прочного, что даже пламя многочисленных костров не смогло причинить ему вреда. Легенды гласили, что он был всегда – даже старейшины, Хранители памяти племени не могли отыскать среди слышанных рассказов истории об обретении столба. Столь же древним был и обычай предавать огню мужественных врагов.
Их вывели на площадь одного за другим – израненных, изможденных голодом, жаждой и неизвестностью. Аррэн смотрел на них поверх чаши с кровью. Сквозь подступающую сонливость прокрадывались мысли: а что бы он делал на месте этих странных существ, что бы чувствовал? «Наверное, облегчение… В конце концов, их страдания закончатся. А предстать перед богами – это великая честь»
К сожалению, пришельцы этого не понимали: увидев сложенный хворост, один принялся вырываться, выкрикивать что-то бессвязное, его лицо утратило отвратительный белесый оттенок и стало красным как кожа новорожденного поросенка, второй побледнел еще больше и, похоже, беседовал со своими богами - его губы беззвучно шевелились, а с кем еще можно беседовать лишь шевеля губами? Третий, самый высокий и самый старый из трех, с длинными седыми волосами и вислыми усами (гоблин про себя называл его Седым), просто замер, уставившись на сомкнувшихся кольцом сородичей Арена, а потом тряхнул головой и что-то резко сказал первому. Тот сердито покосился на него, но смолк и лишь злобно поглядывал по сторонам. Второй ни на что не обращал внимания – словно был уже далеко, в мире богов и духов.
Вскоре их всех привязали к столбу, и отблески последних солнечных лучей слились с первыми всполохами огня. Легкий ветерок относил дым в сторону и это было хорошо – жертвы должны были именно сгореть, а не задохнуться. Жар становился все ощутимее, и выкрикивающие здравницы вождю гоблины отступили подальше. Аррэн отпрянул вместе со всеми, но вскоре снова шагнул вперед, ища взглядом глаза Седого. Двое горящих кричали от боли и смертного ужаса, но старый воин молчал – лишь мука исказила его и без того уродливое лицо а мышцы вздулись в чудовищном усилии. Но в глазах существа не было ни страха, ни боли – лишь упрямство и какое-то бесшабашное веселье. Арену даже показалось, что Седой подмигнул ему. А потом пламя взвилось вверх, окутывая жертвы огненным покрывалом, и все исчезло. Осталось лишь смутное беспокойство, которое ушло после первой же чаши с кровью. Пир продолжался…
Середина.
Та схватка со странными пришельцами стала первой, но не единственной. Все чаще и чаще в долину являлись группки воинов в страной одежде с большими блестящими ножами. Они называли эти странные шутки «мечи», а сами звались «людьми». Аррэн и другие воины его племени убивали пришельцев десятками, но они все равно приходили. Высокие, неповоротливые, не умеющие прятаться в траве и читать следы, они были бы и вовсе легкой добычей, если бы не их странные блестящие шкуры, от которых отскакивали стрелы и дротики. В танце копий каждый из них безнадежно проигрывал слабейшему из воинов деревни. Пришельцы умирали сотнями, становясь мясом для вечерних пиров. Но они все шли и шли… Однажды в сутолоке очередной схватки Аррэну показалось, что он увидел Седого, того самого, что сгорел в жертвенном пламени годы назад, но когда они сблизились, он увидел, что это совсем другой человек, много моложе. Копье гоблина устремилось в полет, метя в неприкрытое кольчугой горло, но пришелец успел заметить выпад и, непостижимым образом извернувшись, отбил копье в сторону. Его глаза… В них плескалось то же самое странное упрямство, и Арен, готовый обратным движением древка подсечь ноги противника, в смятении отступил. В тот день они впервые проиграли. Непобедимые воины-гоблины бежали, оставив на пропитанной кровью земле своих убитых. В тут вечер костры не горели…
Конец.
Их вывели в центр круга, на спешно расчищенный участок земли пред Жертвенным столбом, обложенным вязанками хвороста. Огромная, высотой в несколько ростов колонна нерушимо высилась на прежнем месте и ей было глубоко наплевать, что последние из тех, кто веками справлял здесь свои ритуалы, сейчас пошатываясь стояли перед ней, опутанные слипшимися от крови веревками. Аррэн оторвал взгляд от безмолвного камня и мрачно уставился на окруживших священное место людей. Множество, больше чем травинок встепи, воинов, веселящихся, выкрикивающих шутки или проклятия, улыбающихся каким-то своим мыслям или же просто рассматривающих такую диковинку, как три последних гоблина.
То поражение, когда он встретил воина, так похожего на Седого, стало первым, но не последним. Потоки закованных в метал воинов, раньше похожие ручейки, становились все больше и, словно реки в дождь, накатывали на земли гоблинов неудержимыми волнами. Приходили вести о том, что где-то дальше в степи уже пали до последнего гоблина другие деревни, и пришельцы начали возводить на пепелищах свои поселения. Настал день, когда Аррэн вместе с последними воинами вышел навстречу приближающейся армии людей. Во главе одного из отрядов он увидел закованного в доспехи знакомого воина и почему-то не удивился. Тот постарел, но годы не согнули его и не убавили силы в мышцах. А длинные свисающие усы делали сходство и вовсе разительным. Сам Аррэн уже был слишком стар для танца копий, но выбора не было: гоблины никогда не щадили людей и люди платили своим врагам тем же. Бой был коротким – за годы противостояния пришельцы научились отлично сражаться с быстрыми и ловкими противниками. Лишь трое самых смелых были захвачены живьем: люди знали про обычай приносить отличившихся в бою врагов в жертву и, видимо, сочли его забавным.
Что ж, костер – так костер. Аррэн не боялся смерти. Все его сородичи уже беседовали с богами и не дело вождю бросать свое племя. А что же до Жертвенного столба – так люди вольно или не вольно оказывали ему большую честь. Когда пламя начало ощутимо припекать, он, пытаясь отрешиться от нестерпимой боли, взглянул на ликующую толпу победителей и встретился взглядом с Седым. Тот стоял, положив руку на плечо совсем юного спутника, наверное, сына, и смотрел на горящего врага без злобы или восторга, но и без сочувствия. В его глазах было… понимание? Уважение? Сожаление? Грусть? Аррэн так и не успел понять. Последним, что он запомнил, был заполнивший сознание вопрос: «А что было бы, если бы мы не убили тогда этих странных пришельцев…»
Новое начало.
Пир в честь победы закончился, настал новый день – день трудов. Теперь, когда на просторах равнин перестала литься кровь и жуткие племена гоблинов-людоедов ушли в историю, ничего не стояло на пути переселенцев. Пройдет несколько лет, и ковер степных трав разрежут пыльные полосы дорог, на берегах рек и ручьев вырастут первые поселения, в которые из обжитых мест устремятся алчущие новых земель фермеры. Еще уцелевшие хижины и шатры гоблинов разберут на строительные материалы и топливо для очагов, а возвышающуюся над степью каменную колонну повалят на землю и расколют на множество кусков – в степи камень стоит дорого. Из далеких лесов, столетия назад очищенных от дриад и эльфов, ныне живущих лишь в детских сказках, потянутся обозы с деревом, а навстречу им перегонщики погонят бесконечные стада скота. Степь станет частью человеческого мира. Будут поставлены памятники героям, спеты боевые песни и баллады о павших. Многие вчерашние воины отложат меч, чтобы обихаживать участок добытой в кровавых схватках земли. Многие… но не все.
Всего через несколько дней после победного пира на запад отправился небольшой отряд людей. Его вел прославленный в битвах с гоблинами воин, волосы которого успели выгореть под немилосердным степным солнцем. Не желая покоя, он решил идти вперед, в закатные земли, о которых ходило множество слухов: про клыкастых чудовищ, похожих на гоблинов, но выше и крепче самого высокого человека. Его сын, слишком юный, чтобы сопровождать отца на пути в неизвестность, оставался ждать и собирать новые отряды тех, кому не сидится на одном месте и кого влечет вперед жажда богатства, славы, любопытство… да мало ли что? У человека тысячи причин, чтобы идти вперед.
