Galen

Слуга Судьбы

Стук…

Стук костяшек пальцев о деревянную дверь…

В моём племени никогда не было, да и не могло быть пророков, но я могу абсолютно точно предсказать, что сейчас последует за этим мерным стуком. За три года службы в этом доме я не только досконально выучил нрав и привычки своего хозяина, его жены, трёх сыновей, соседей, начальника хозяина Грабдта, трёх-четырёх патрульных стражников, частенько захаживающих попросить воды, но и смог вывести универсальную систему поведения людей вообще. Сейчас стучащий, не дожидаясь приглашения, войдёт, увидит меня, невольно ухмыльнётся, пройдёт на кухню…

Странно, но гость не спешил входить, явно дожидаясь приглашения или разрешения…

Хозяин удивился не меньше меня. Вскочил из-за стола, взволнованно и медленно пошёл к двери. Не доходя до неё шагов четырёх, остановился, медленно повернул голову, обводя дрожащим взглядом своё жилище. Увидел меня и сразу приободрился, голову стал держать выше и увереннее. Понятно, испугался, что за ним пришли из Тайной Канцелярии. Да-а… Судьба любит шутки. Но ещё больше она любит равновесие, справедливость. Иначе как объяснить то, что я сменил своего прежнего хозяина на этого. Его даже человеком то назвать трудно, червь он, а не человек. Даже по моим понятиям. Вот сейчас он едва живой от страха увидел меня, настоящее доказательство его «доблестного» участия в революционных действиях трёхлетней давности, увидел и вспомнил, что Республика чем-то обязана и ему (вспомнил он и о том, что этот факт официально задокументирован и неоспорим). Да-а… Теперь то он найдёт, что ответить офицеру ТК.

Но за порогом стоял совсем не офицер. Худого, седобородого старца, с тонкими чертами лица и умудрёнными опытом глазами, трудно было даже представить в доспехах. Явно из былой аристократии, теперь естественно ходящий в каких-то обносках, и благодарящий судьбу за то, что вообще ходит. Таким не важны правящие режимы, такие нужны при всех режимах. Года четыре назад его считали самодуром, спятившим стариком, глупо тратящим на какие-то собственные исследования все богатства рода, а его потомки терзались сомнениями, какой же яд преподнести уважаемому предку. Теперь его, скорее всего, возьмут работать писарем или счетоводом, а то и преподавателем, лет через пять (если, конечно, Республика столько продержится) ТК перестанет его подозревать, а на его могиле напишут, что он искупил свои былые прегрешения перед народом праведным трудом и умер настоящим «республиканцем».

- Уходи, старик. У нас нечего тебе дать, - хозяин хотел было уже захлопнуть дверь, но полный благородства и смеренной гордости голос остановил его:

- Вы дважды не правы, милостивый господин. Во-первых, я не попрошайка и не калека, и потому не буду молить вас о куске хлеба или крове над головой на ночь. А во-вторых, у вас есть то, что вы можете мне дать. Или продать, - добавил он вполне благоразумно, ибо иначе наткнулся бы на непробиваемое неприятие и непонимание хозяина.

Что-что, а выгоду свою хозяин никогда не упустит. Вот и сейчас, уразумев, что этот странный старец действительно готов что-нибудь у него купить, и, скорее всего это будет какой-нибудь дореволюционный хлам, хозяин впустил старца. Тот вошёл, но проходить на кухню к бочонку плохого пива и несвежей закуски не стал. В другой раз меня бы это сильно удивило, но теперь удивляться я больше не мог. Старец смотрел на меня не как на доказательство участия хозяина в вооружённом восстании, не как на поверженный молотом – символом простого люда – пережиток империализма (этот самый молот уже третий год нависает надо мной, как бы грозя разбить на мелкие кусочки – художественная находка жены хозяина и его младшего сына), а как на настоящего слугу воина, коим я и был три года назад.

- Милостивый господин, я бы хотел приобрести у вас этот меч, - его тонкая рука указала на меня. – Я понимаю, как он вам дорог и необходим и потому предлагаю вам за него три сотни золотых. Здесь и сейчас. Вы согласны?

Капитану Шестого Гвардейского Императорского полка, Онару ле-Гурзье.

РАПОРТ

Вчера утром, шестого дня месяца Сокола две тысячи триста шестьдесят восьмого года от основания Империи (Да продлятся дни её процветания!), вверенный мне отряд патрулировал участок тракта между селом Лешавина и северной окраиной Градского леса. До полудня нами не было не обнаружено никаких следов разбойничьих шаек, коими, по словам лешавинского старосты, наводнились эти леса. Но через час после полуденного привала отряд подвергся нападению группы неизвестных. Эти люди были хорошо вооружены и организованы, потому я считаю неправильным относить их к обычным разбойникам. Ими была устроена засада на пути нашего следования, высланный нами вперёд дозор был обезврежен, а перед рукопашной атакой неизвестными были использованы луки и арбалеты – что вместе с качественным и ухоженным вооружением и доспехами указывает на некое высшее руководство нападавших, на их хорошую организованность и дисциплинированность. Понеся тяжёлые потери (12 человек убиты, 7 тяжело ранены, всем остальным нанесены лёгкие ранения ) вверенный мне отряд полностью уничтожил противника численностью 15 человек. Никаких документов, писем, непонятных знаков и символов у предводителя отряда, словесный и графический портреты которого прилагаю, обнаружено не была (единственным, что вызывает некоторое сомнение, является наличие у всех нападавших белого платка (у некоторых, шарфа) повязанного вокруг левой руки). Перечень изъятого оружия и доспехов (в том числе розданного в качестве боевых трофеев) также прилагаю. Отрядил десяток солдат под руководством младшего сержанта Грабдта на поиски стоянки неизвестных и более тщательного прочёсывания окрестного леса на предмет обнаружения аналогичных групп или тайников с оружием и припасами. Направляюсь на четырёхдневную стоянку в село Лешавина. Жду дальнейших распоряжений.

7 день месяца Сокола 2368 года

Лейтенант Радф Шараг

Хозяин не стал включать в рапорт описание своего поединка с главарём нападавших. Не упомянул он и о ещё троих павших от его руки в тот день Он даже не претендовал на часть трофеев. Всё это меня сильно удивило: предыдущий хозяин сделал бы всё это, да ещё и приврал бы потом где-нибудь среди пирушки хорошенько. Странный он, этот молодой офицер – мой теперешний хозяин. Даже меня не сразу решился взять себе. Думаю, с ним мне будет хорошо, он даже чем-то на Создателя похож, вот только не знаю чем. Может своей странной верой в людей, может странным отношением людей к нему самому. Хозяина подчинённые явно уважали, опасались, некоторые по-настоящему любили, но вот никто его полностью не понимал, никто даже не пытался его понять, ограничиваясь тем, что признавали в нём хорошего парня со странными взглядами и поступками, с которым лучше не враждовать, но и особо дружить не стоит. Таким же был и мой Создатель, только ему ещё приписывали сумасшествие: он единственный во всей округе вёл себя так, будто всё его окружающее – живое и способное к мышлению. Хозяин этого, конечно, не понимал (возможно, лишь пока), но особое отношение к оружию у него уже сформировалось. Он чтил свой старый клинок и кинжал, старался уберечь их от позорных, по его мнению, для них действий. Возможно, он когда-нибудь и поймёт, что для таких как я, любое служение людям – есть, прежде всего, долг. Долг, нарушить который мы не можем, как бы нам этого не хотелось. Да, убийство для нас великий груз, страшная кара, которая будет терзать нас всю нашу жизнь, и которая действительно заслужена нами. Видимо Судьба не хотела, чтобы любимые ею люди, терзались этим грузом, и поставила нас им в услужение. И люди хорошо научились пользоваться этим её даром: они ненавидят оружие, убивающее их самих и их близких, но уважают солдат, держащих это оружие в руках и заставляющих его убивать. Они готовы, пока лишь каждый отдельно, уничтожить всё оружие, но не могут решиться уничтожить тех, кто годами убивает, грабит и насилует их с помощью оружия. Потому мы и выполняем свой долг беспрестанно и безэмоционально. Потому мы редко скорбим о смене хозяина, и всегда предано служим своему теперешнему (и всегда единственному) хозяину. Потому ненавидим войну, ибо она приносит нам слишком много огорчений и скорби: мы убиваем людей и скорбим, мы убиваем своих сородичей и скорбим, мы убиваем сами себя и… Нет, о себе мы никогда ни скорбим и никогда не жалеем о своей доле, ибо это наш долг – помогать людям меньше скорбеть об их неразумных поступках и деяниях. В этом наше служение, в этом наша жизнь, и если мы нарушим заветы Судьбы, нам незачем станет жить, и мы умрём. Умрём, так и не принеся никому успокоения, но оставив после себя слёзы скорби…

Лейтенанту Радфу Шарагу.

ПРИКАЗЫВАЮ

Немедленно покинуть деревню и двигаться в направлении столицы. Любое сопротивление как мирного, так и вооружённого характера, мешающее или задерживающее продвижение в заданном направлении, подавлять любыми способами. Нигде не задерживаться дольше, чем необходимо для кратковременного отдыха и пополнения запасов. Людей, направленных на прочёсывание леса, не дожидаться, выступать сразу же по получении данного письма. Торопитесь лейтенант: в стране объявлено военное положение. Более детальный отчёт о его причинах и ситуации в империи получите у курьера, доставившего это письмо. Спешите.

10 день месяца Сокола 2368 года

Капитан Онару ле-Гурзье

Мой народ испокон веков служил людям. Не из-за любви или уважения к ним, не из-за рабского положения. Просто так распорядилась Судьба. Видно эта женщина, Судьба, была не только великой и мудрой правительницей, но и могучей чародейкой. Иначе как она смогла заставить всё на свете служить людям, далеко не самым достойным существам этого мира. Причём служить, не задумываясь о том, зачем служишь, служить тому, чьи поступки не понимаешь, а может, считаешь гнусными и постыдными. Люди даже не понимали, что окружающее их не используется ими, как великими творцами своей жизни, а лишь служит им. Не по своей воле и, возможно, временно. Что ж, всё ведомо лишь Судьбе.

Старец (почему я не могу назвать его хозяином?) всё же очень умён. Названной им суммы хватило как раз, чтобы на достаточное время заставить хозяина забыть обо мне, о Тайной Канцелярии и долге республиканца. Вскоре он обо всём этом вспомнит, жадность и страх возьмут верх над сильно побитой честью, и старца объявят в розыск, и за нами броситься погоня.

О, вот и она. Хотя нам обоим она уже не страшна. Старец стоит на высоком утёсе, я покоюсь на его вытянутых руках, а под нами беснуется море, наверное, самое свободное в мире существо после людей. По дороге я многое узнал и вспомнил. Узнал о том, что старец знает о моей разумности и желает подарить мне покой, отпустив меня к Судьбе. Сделать это может, как когда-то учил меня мой Создатель, каждый, кто способен понять истину и действительно отречься от служения существа, которому желает дать свободу. Старец это мог. Как и почему он получил эти знания, он не поведал, да это было и неважно. Я внезапно понял, как хочу прекратить своё теперешнее служение (даже сейчас я не отказывался от него полностью, а лишь хотел начать его заново). Я желал прощения. Но лишь за две взятых мною жизни: жизнь моего Создателя, когда вор и убийца вонзил меня в его сердце, в ответ на отказ отдать меня в руки разбойника, и жизнь молодого офицера, не пожелавшего выполнять приказ и не смогшего поднять меч на обозлённую, безумную и безоружную толпу оборванцев, возжелавших власти. А вот толпа смогла поднять на него его собственный меч и ещё много раз поднимала его по делу и без. Ненависть и страх, страх и ненависть заставили меня убить двух лучших людей. Страх и ненависть убийц и их жертв…

Железный арбалетный болт пронзает спину старца, он шепчет какие-то последние слова и падает на край утёса. Я падаю много ниже…

Ничего… Ничего не происходит. Неужели мне суждено так и торчать в иле под толщей солёной воды, единственного свободного существа в этом мире? Да теперь я понял, люди не свободны, Судьба, заботясь об их спокойствии и благополучии, сделала их слишком зависимыми от окружающих. Что ж пусть попробуют прожить без одного старого меча, который слишком многого от них ждал, и который поплатился за это вечным заточением и бездействием. Нет, я не хочу. Я хочу и дальше хочу служить людям. Нееет…

Рыбаки обнаружили его только под вечер. Молодой ещё парень, но голова уже вся седая. Видно, много успел повидать в жизни. Парня откачали, хотя море редко отпускало свои жертвы живыми; видимо, судьба была к этому благосклонна. Его накормили, обсушили, оставили на ночь в своей халупе. Наутро он ушёл. Ушёл раньше, чем рыбаки смогли его расспросить. Ушёл неизвестно куда, бормоча какой-то бред:

- Как же так… неужели я так сильно заблуждался… не может этого быть… но ведь я просил служения, зачем мне ЭТО?

- Его ты и получил, глупец, - ответил мир. – Такова уж твоя судьба. Только теперь сам выбирай, кому и чему служить. А я посмотрю, легко ли тебе дастся этот выбор.

---