Гусев Петр Карлович
Гусев Петр Карлович.
55 лет. Глава Сыскной Канцелярии при Наместнике Скифии (высший чин криминальной полиции Скифии).
При слове полицейский («сыскарь», «шпик», «околотошный» и прочая, и прочая, и прочая) в воображении каждого человека возникает определенная картинка. Иногда это серый, похожий на крысу человечишка, с вечно бегающими глазами, или здоровенный дуболом с пудовыми кулаками и отсутствием всякой мысли на оскаленной в крике морде. Куда реже – это мужественный герой, с обнаженным клинком преследующий толпу грабителей или спасающий младенца из охваченного огнем дома. Но что поделаешь, работа славного сыскного ведомства редко вызывает у людей положительные эмоции, ведь сталкиваешься ты с ними всегда в трудный для себя час, и не известно, что лучше – быть при этом претерпевшим ущерб от рук воровского люда страдальцем или же разыскиваемым преступником. Так что даже экзальтированные особы, в силу природных инстинктов день и ночь мечтающие о прекрасном принце, редко выбирают в качестве предмета своих чувств человека в сером полицейском плаще.
Но Петр Карлович Гусев не соответствовал ни одному из трех стереотипов. Определенное сходство с крысой у него, конечно, имелось, но не с поджарым, стремительным и вечно голодным зверьком, а с раскормленной, неторопливой обитательницей амбара с зерном.
Был главный полицейский Скифии откровенно толст, что из-за невысокого роста казалось еще более заметным, практически все его волосы поглотила внушительных размеров лысина, обрамленная кое-где жиденькими завитками серого мышиного цвета. Лицо же славного мужа навевало мысли вовсе не о глубоких подземных казематах и рудниках (и уж тем более не о благородном рыцаре со шпагой в руке), а о вкусной обильной пище, дорогом вине, частом и глубоком сне. Глядя на этого разъевшегося грызуна невесть как обзаведшегося свиным пятачком, легко можно было придти к выводу, что перед вами человек ленивый, недалекий и все свое время посвящающий исключительно чревоугодию. Но большинство пришедших к такому выводу давно облюбовало под место жительства рудники Горыни. Те же, кто оставался на свободе, все как один признавали за полицейским острый ум, собачий нюх и истинно лисью хитрость. И с горечью констатировали, что все эти дары достались редкостному мерзавцу. Наверняка его отец, старый, всему уважаемый полицейский, перевернулся бы в гробу, увидев, во что – превратился сын…
Начинал Гусев с самых низов – рядовым «топтуном» (так называли тех, в чьи обязанности входила тихая слежка). Тогда он еще был худ как щепка, вечно голоден и неприметен, как потертый медяк, ни чем не выделяясь из сотен таких же «пастырей» (прозвище Скифских полицейских). Будней рядового шпика честолюбивому юнцу пришлось хлебнуть сполна: были и холодные ночи на ветру, когда ледяной, пропитанный водой ветер пронизывает липнущую к ребрам рубаху, и бесконечные версты дорог, улиц и переулков, была неопасная, но очень болезненная рана, полученная в безумной кабацкой драке, когда в ход с равным успехом идет столовая утварь, скамьи и стертые о частого использования воровские кинжалы. Был липкий страх, сочащийся из дрожащего нутра каплями холодного пота, когда мозг иглой пронзает понимание, что кроме тебя и твоего подопечного в переулке никого нет, а у того под полой широкий бандитский тесак или пистоль, и если он сейчас обернется…
Работал потомственный полицейский честно, на износ, часто после особо сложных заданий оказываясь в постели больным или раненым. В одну из ночей, когда боль в сломанной дубинкой руке не давала покоя, прогоняя сны, а выданные безразличным ко всему свету полицейским лекарем снадобья не помогали, лишь погружая сознание в мутную, полную смутных видений хмарь, Петр вдруг отчетливо понял – скоро его найдут в каком-нибудь засыпанном отбросами переулке с перерезанным горлом. Или он таки станет заслуженным, всему уважаемым полицейским, таким же, как отец – растерявшим здоровье, унесенное холодными ночными ветрами, израненным, живущим и содержащим семью на скудный пенсион отставника. Неизвестно, что лучше… Морщась от боли, он оделся и вышел на сонные улицы. Через пол часа, Гусев беседовал в маленькой, но очень приличной корчме с таким же как он, сереньким, неприметным человеком. В конце разговора из рук в руки перешли деньги.
С той ночи дела молодого полицейского быстро пошли в гору. Если раньше Петр верил в высказывание: «Волка ноги кормят», то теперь предпочитал кормиться умом и связями. У каждого уважающего себя шпика есть знакомые «по ту сторону», за деньги или временную слепоту закона доносящие на коллег по промыслу. Такие были и у Гусева, но теперь его куда больше интересовали другие люди. Влиятельные люди. Попутно он начал обкладывать данью всех знакомых мелких уголовников, мелких торговцев, не брезгующих краденым и многих других мелких обитателей преступного мира. Не то чтобы ему платили с радостью, но и не отказывали – воевать с хватким и очень мстительным полицейским, успевшим вырасти в должности до десятника, было себе дороже. Дань далеко не всегда имела форму денег: ему сдавали провинившихся или нарушивших воровской закон, а за поимку промышлявшей грабежами (часто заканчивающимися кровью) пришлой банды (чужаки без спроса влезли на чужую землю и местных правил абсолютно не уважали) Гусев был удостоен ордена «Серебряный щит первого класса с мечами» - высшего ордена, на который мог рассчитывать полицейский чин.
Постепенно он рос в званиях, обретал все новые связи и все большее влияние. Еще одной удачей стала женитьба на дочери богатого купца. Папаша невесты активно приторговывал всем тем, на что имелся хоть какой-то спрос, рамками законов себя особо не сковывая. Теперь Петр мог не мараться из-за мелочи, а то и сам подмазывать «универсальной смазкой» грохочущую и скрипящую машину скифской бюрократии. Новообретенная жена пусть и не была красавицей, но была довольно мила и, что самое главное, умна. Мужа она не любила, но уживалась пара неплохо – в доме был достаток, один за другим рождались дети: три сына и две дочери. А через несколько лет Петр Карлович Гусев занял место Главы Сыскной Канцелярии при Наместнике Скифии.
На этом высоком посту он начал «реформирование» системы, итогом которого стала самая запутанное и неэффективное полицейское ведомство за всю историю. Брали все – рядовые стражники с веселых девиц и их «мамаш», чины повыше - с «серьезных» людей, промышлявших избавлением непонятливых купцов от лишнего имущества, и с самих купцов, надеющихся купить защиту, сам Гусев – за то, что закрывал глаза на игры подчиненных и «шалости» крупных шаек. Нигде больше в подлунном мире не рождалась толь хитрая и неповоротливая система. Всякого, кто пытался дубится от нее справедливости ожидали круги ада, состоящие из бесконечных безразлично-презрительных чиновников, бесконечных запросов и мытарств по забитым людьми канцеляриям. Но стоило непонятливому борцу просветлеть разумом и развязать кошелек, как тут же на его пути появлялась невидимая ковровая дорожка – чиновники становились куда любезнее, количество бумаг стремительно убывало… Призванный бороться с воровством, Петр поставил его во главу угла новой системы. И, надо сказать, система неплохо работала.
Мизерное жалование полицейских, целиком шедшее в карман Гусева, никто и не стремился получать – наоборот, давно уже существовал определенный прейскурант цен на «хлебные» должности. Купцы и те, кто их потрошил, сумели через посредничество главного полицейского договориться об определенных правилах игры, установить приемлемые для обеих сторон «пожертвования», веселые дома стали едва ли не легальными, а такие проявления первобытной дикости как грабежи в подворотне или налеты на купеческие лавки ушли в историю. Преступность никуда не делась, но стала какой-то… более упорядоченной, безопасной. Так по большинству районов столицы можно было спокойно пройтись даже в ночной тьме, не боясь что тебя ограбят и убьют: грабежей Гусев не поощрял, а в случае убийства весь «провинившийся» район вставал на уши. Стоило невинной крови стороннего человека пролиться на мостовую, как по ней тут же начинали грохотать тяжелые сапоги солдат столичного гарнизона, разлетались в щепу выбитые молодецким ударом ворота складов запрещенных товаров, ухмыляющиеся стражники вытаскивали из уютных постелей невозмутимых «жриц любви» (в первый раз, что ли?) и трясущихся от испуга клиентов, а почтенных, не замеченных в запрещенной торговле купцов, навещали скромные служащие сыскной канцелярии с обыском.
Через два-три дня такого веселья незадачливый убийца сам являлся в здание канцелярии и дрожащим голосом сознавался в содеянном. Голос будущего каторжника дрожал не от раскаяния, а оттого, что на улице дверь караулила целая толпа «верных подданных Наместника», следящих, чтобы магически проснувшаяся совесть не уснула раньше времени. Причем все знали, что подсунуть «ослика» (человека, берущего на себя чужой грех) – дохлая затея: Гусев все равно дознается, и тогда об руку с настоящим убийцей на рудники отправятся все, кто помогал готовить обман (Петр Карлович был очень обидчив). Впрочем, выяснять отношения между шайками и «в кругу семьи» он не мешал.
Зато он всемерно поддерживал в городе такой порядок, при котором множество мелких шаек было вынуждено ходить к нему на поклон – стоило только одному из «голов» («голова» - лидер шайки) слишком усилиться, как тут же появлялись стражники и… частым гребнем прочесывали соседний район, пряча всех изловленных воров в городские застенки. За опустевший надел тут же вспыхивала кровавая свара, все участники которой несли потери в людях и средствах, но в конце, когда ослабевший победитель наконец-то утверждался на новой земле, снова приходили стражники, отбирали награбленную добычу и отправляли выживших «деловых» на рудники – за грабежи и убийства. А шайка, отсидевшая неспокойное время в казематах, исхудавшая на казенных харчах, но сама не своя от свалившейся свободы, вновь получала свой район (а то и пару предыдущих в придачу) со строгим наказом помнить, кому они обязаны свободой и прочими благами. На какое-то время памяти хватало. Потом процедуру повторяли.
Все эти меры имели сразу несколько последствий. Самое очевидно - Петр Карлович Гусев богател день ото дня. Денег хватало не только на роскошный особняк и изысканные деликатесы (полуголодная юность оставила след виде страсти к разнообразным яствам), но и на превосходное образование для детишек, приданное дочерей, щедрые подарки на рождение внуков (обе дочки давно, и очень успешно были выданы замуж, а сыновья – устроены на денежные должности. Количество внуков уверенно приближалось ко второму десятку). В надежном месте хранился сундучок с «камушками на черный день», супруга Гусева, Ольга, стояла во главе модного светского общества – общества по призрению сирот.
Вторым, куда менее очевидным и много более странным было то, что Скифия стала куда более безопасным местом. Впрочем, Наместник, регулярно получавший сотни доносов на своего чиновника, видимо, что-то такое замечал, потому что, читая напичканные леденящими кровь подробностями и мерзкими деталями, лишь ухмылялся и приказывал подшить разоблачающие документы в один из многочисленных томов с тем же содержимым. Слухи о том, «этого взяточника и мерзавца Гусева все таки скоро повесят» ходили так давно, что из них выросла шутка: «Гусева приговорили к повешению еще до рождения,… но повесят – лишь после смерти от старости».
Но сам Петр последние годы был не так уж в этом уверен – появление рядом с четой Наместника «Беспутина» стало неослабевающей угрозой для благополучия полицейского. Гусев допустил огромную, непростительную в его возрасте промашку, не придав появлению рядом с властительными супругами этого «шута». Когда же до него дошла серьезность ситуации – было уже поздно: «Беспутин» прочно утвердился у подножья трона и поднесенный супруге наместника компромат виде личного дела бывшего каторжника Старых вызвал у той лишь раздражение. «Божий человек» в долгу не остался – на голову Гусева обрушился поток грязи (по чести говоря, вполне настоящей - выдумывать небылицы про старого полицейского не было нужды). Пока ему удавалось держаться6 слишком многие влиятельные люди были заинтересованы в том, чтобы Петр усидел на своем месте, но на душе было тревожно…
![[info]](../../../img/userinfo.gif){kind=small}
blayz) wrote in ![[info]](../../../img/community.gif){kind=small}
taiana,