Юрий Глинский
Юрий Глинский.
22 года. Наследник Наместника Скифии.
На первый взгляд (впрочем, как и на второй, третий и все последующие) во внешности Юрия нет ничего особо примечательного. Среднего роста, худощавый, не блещущий особой красотой молодой человек. На губах – легкая улыбка, взгляд рассеянный, словно старший сын наместника рассматривает что-то невидимое для остальных, вечно болезненный вид.
Это, впрочем, не удивительно – с рождения мальчик был подвержен много численным хворям. Долгое время лекари и вовсе пророчили младенцу Юрию, принятому при рождении за мертворожденного, скорую смерть, но видимо судьба хранила ребенка для иного. Крохотный, не находящий в себе сил даже на крик, младенец пошел на поправку, к радости измотанных беспокойством родителей. Но болезнь так и не оставила наследника полностью, постоянно беспокоя юношу мелкими недомоганиями, а иногда – накатывая волнами чудовищной слабости. И тогда Юрий оказывался прикован к постели на долгие часы, дни или даже недели, абсолютно бессильный, больше похожий на извлеченного из казематов узника, чем на наследника знатного рода Глинских. Видя, какую боль его приступы причиняют окружающим, и в первую очередь, родственникам, юноша быстро научился (по возможности) скрывать свою боль от других: часто лишь по неестественной бедности и мелким бисеринкам пота на лице можно было угадать, что «Юру опять скрутило».
Несомненно, родители любили сына, но видя его беспомощность, Михаил Глинский не мог не задумываться, что ждет Скифию под рукой старшенького. Кроме того, мене подходящего кандидата на титул Наместника сложно было отыскать, даже задавшись такой целью.
Юрий, может быть по природе своей, а может опять-таки из-за болезни, «любил весь свет» (как шутили младшие братья и сестры). Он не был трусом, не боялся боли, имел по всем вопросам свое мнение, являющееся результатом долгих и кропотливых исследований вопроса и мучительных раздумий, но при этом был совершено не способен на какое-либо насилие. Более того, его вера в то, что «все люди – добры и честны, а любой спор можно решить просто поговорив и придя к единому мнению» была столь абсолютной, что казалась иррациональной. В результате Юрия даже перестали разыгрывать младшие – обмануть доверчивого братца не составляло труда, огорчить легко, а вот разозлить за все двадцать два года еще не удалось никому.
Обязательному для каждого юноши дворянского сословия фехтованию и стрельбе его обучали, но с самого начала стало ясно, что ни хорошего, ни даже посредственного воина из Юрия не выйдет. Юноша отлично чувствовал шпагу, как и любую вещь (у Юрия был удивительный дар чувствовать гармонию мира), но устойчивое нежелание учиться «делать не задуманные природой дырки в себе подобных» сводило на нет все старания мастеров, а физическая слабость обнуляла последние шансы.
В хитросплетениях многочисленных интриг, опутывающих любой правящий дом, Юрий разбирался куда лучше, но опять же воспринимал это скорее как игру, наотрез отказываясь искать решение, дающее наибольшую выгоду ему, но ущемляющее чьи-то интересы. Михаил III, отец будущего наследника, потратив очередные пол дня на безуспешную попытку объяснить тому бескомпромиссные, а часто и кровавые правила скифской и мировой политики, обычно удалялся, качая головой и бормоча что-то о монастырях, монахах и непонятно от кого унаследованном идиотизме.
Немного выправляло безрадостную картину отличное понимание Юрием экономических реалий: даже в достаточно нежном возрасте мальчик с невероятной, почти сверхъестественной точностью мог сказать, какие налоги стоит брать с той или иной области, какие запасы зерна создать на случай грядущего неурожая, какие пошлины на границе с Флавио стоит поднять, понизить или вовсе не трогать до следующего года. Но, к сожалению, в реальном мире помимо абстрактных цифр Наместнику Скифии предстояло позаботиться о множестве других проблем, и всем, в том числе самому Юрию, было ясно – Наместником юноша пробудет ровно до первого заговора…
Истинной же страстью Юрия было даже не выстраивание хитроумных потоков денег и товаров в границах родины и за ее пределами. Болезненный, с детства не способный на многие, доступные здоровым детям развлечения, мальчик нашел себя в изучении существующих и создании новых вещей.
Стихи он забросил почти сразу – романтичный и верящий в совершенство мира, относительно себя самого Юрий особых иллюзий не питал и судил свои творения честно, временами даже жестко. На долгое время наследника увлекла живопись: картины у мальчика получались очень даже не плохие, но… В один прекрасный день Мария, сестра Юрия, рассматривая только что законченный пейзаж, изображавший сад Глинских, воскликнула: «Ух ты, до чего точно… Словно план… Нет, действительно красиво…» Сестра искренне считала, что похвалила картину, поэтому тень, набежавшая на лицо брата вызвала у нее искреннее недоумение. Но Юрий тут же улыбнулся, поблагодарил Марию, убрал картину с мольберта… и больше никогда не рисовал. Вольно или не вольно, девушка ухватила самую суть - в точных до мельчайших деталей полотнах Юрия не было чего-то неуловимого, делающего их настоящими, не было души. Поэтому милый садик – излюбленное место игр малышни не хотел оживать, оставался на холсте лишь «планом садика». Это выразила Мария, это осознал сам Юрий – как уже упоминалось, к себе юноша относился весьма самокритично.
Душа Юрия оживала в вещах, в холодных, и на первый взгляд безжизненных творениях механических дел мастера. И если поначалу никто, в том числе и наместник, не обращали внимания на страсть наследника к поделкам, то когда шестилетний мальчик (!) подарил родителям на юбилей свадьбы каминные часы, все детали которых были вырезаны из дерева, но которые при этом шли (и шли точно), на увлечение обратили внимание все. К этому времени мальчик умудрился превратить одну из своих комнат в подобие мастерской, содержание которой вызвало у лекарей настоящую истерику. Их причитания о том, что нахождение среди древесной и металлической стружки, физические усилия и прочие «вредные условия» подкосят и без того слабое здоровье наследника, побудили отца вынести из комнат все инструменты, материалы и пергаменты с замысловатыми набросками. Но вид у бродящего по всему дому расстроенного Юры был столь жалостливый, что Михаил наплевав на рекомендации эскулапов, приказал оборудовать специальное помещение и приставил к сыну двух дюжих мастеровых для тяжелой работы (а за одно и для того, чтобы умелые мастера в случае нужды подсказывали высокопоставленному ученику). Вскоре весь дом наполнился многочисленными игрушками, механическими чудесами, которые Юрий после изготовления тут же раздаривал всем, кто оказывался рядом. Были и серьезные задумки: такие как построенная по проекту наследника (на деньги отца) водяная мельница, работавшая много эффективнее своих обычных аналогов. А в тринадцать лет, незадолго до отправки в Императорский Кадетский Корпус, Юрий вместе с несколькими другими мастерами принимал участие в планировании строительства фортификационных сооружений на границе, включающих в себя несколько крепостей и сеть дорог.
Но лучше всего доброму, не способному причинять другим боль Юрию (как это ни парадоксально), удавались орудия убийства. Пистолеты и мушкеты его были так хороши, что Гильдия оружейников пожаловала юноше право метить изготовленное оружие специальным клеймом высшего мастерства – честь, которой еще ни разу за всю историю не удостаивался столь юный мастер, и которой нельзя было добиться ни деньгами, ни высоким положением.
Решение отправить мальчика в Императорский Кадетский Корпус далось Михаилу III не легко. Неприспособленность Юрия к такому обучению и к будущему окружению была столь очевидна, а здоровье столь слабо… ничего не стоило оставить наследника в Скифии, но вердикт отца был твердым – «В Корпус!». Михаил Глинский любил сына и мечтал о том, чтобы Юрий стал достойным приемником. А корпус – это был шанс: иногда столкновение с реальностью это как раз то, что избавляет от лишних иллюзий…
Корпус встретил сына Скифии неприветливо – тут ничего не оберегало подростка от суровой действительности. Прочим кадетам Юрий казался то ли пришельцем из другого мира, то ли сбежавшим из монастыря послушником, столь чужды были их шумному, пропитанному стремлением жить, драться, быть сильным и искать во всем первенства обществу убеждения подростка. У Юрия же окружение вызвало непонимание, растерянность оттого, что такие логичные, простые и ясные истины не работают, и острую тоску по дому. И неизвестно к чему бы привело все это в дальнейшем, не встреться Юрию в Корпусе два человека. Первым был магистр Математики Эстебан Бланка, лучший из инженеров-судостроителей Империи, по совместительству – наставник «Братства Орла» (Сам Юрий, географически принадлежавший к «Братству Лисы», абсолютно не признавал разделения на братства и полностью его игнорировал, что не добавляло ему популярности у кадетов). У магистра юноша стремился узнать как можно больше о кораблестроении в частности и об инженерном деле вообще. Возможность учится у этого талантливейшего инженера Империи до некоторой степени примиряла Юрия с необычными обстановкой и окружением.
Второй знакомый и друг оказался куда более странным: Эстерад Флавио - наследник герцогства Флавио, виконт Ско, бывший на 2 года старше Юрия. Чтобы найти более непохожих друга на друга людей нужно было наверное обшарить весь Рунн. Что нашел этот шулер, дуэлянт, бретер «и прочая, и прочая, и прочая» в невзрачном, странноватом наследнике наместника Скифии, так и осталось загадкой. Достоверным фактом было то, что наиболее рьяные обидчики Юрия обрели с десяток новых шрамов, а остальные приняли намек к сведению и оставили юношу в покое. На этом Страд не остановился: вскорости Юрий, оторванный бесцеремонным другом от книг, осваивал жизнь ночной столицы. В его жизнь вошли такие незнакомые ранее вещи, как дружеская пирушка, хорошее вино, «жрицы любви» из веселых домов, охотно привечавшие кадетов за молодость и богатство. При расставании Юрий подарил другу пару пистолетов собственного изготовления. Подкрепив подарок пожеланием никогда не использовать их против людей…
Кто-то назвал бы влияние Страда «дурным» (а многие и назвали), но в восемнадцать лет из Руна в Скифию вернулся куда более живой человек, чем тот отрешившийся от мира людей подросток, что покинул страну четыре года назад. Более трезво глядящий на мир, веселый, с неплохим чувством юмора… и даже болезни, казалось, перестали узнавать старого знакомца и отступили куда-то вдаль, лишь изредка напоминая о себе внезапными набегами.
Нет, ни «полностью», ни даже «сильно» Юрий не изменился – все его убеждения, вся под час слепая вера в мир и человека осталась при нем, но все же и отец, и окружающие констатировали: у Юрия появился шанс стать пусть и не идеальным, но неплохим Наместником… со временем и при поддержке. Пожалуй, единственный человек, к которому Юрий проявлял что-то, напоминающее неприязнь – это Георгий «Беспутин»: «Божьего человека» Юрий старательно избегал…
По прибытии из Рунна юноша начал активно укреплять связь родины с южным соседом и вотчиной лучшего друга – герцогством Флавио. Еще в Корпусе его очаровали рассказы о процветающем герцогстве, кораблях, во множестве бороздящих моря, развитии науки и коммерции. Кроме того отгороженной от морей области требовался сильный союзник с морским побережьем, способный доставить товары Скифии в любую точку мира. Скифия и Флавио могли быть очень полезны друг другу,… кроме того наследником герцогства должен стать друг, которого Юрий несмотря на полное несходство характеров, безмерно уважал. Не оставалось сомнений в том, что взойди Юрий на место Наместника (и удержись на нем) – связи двух стран упрочатся настолько, что может зайти речь об отделении от Империи. Кого-то это устраивало, кого-то оставляло безразличным,… кого-то очень беспокоило.
![[info]](../../../img/userinfo.gif){kind=small}
blayz) wrote in ![[info]](../../../img/community.gif){kind=small}
taiana,