Четыре рассветаНет возврата безумцу, и втоптано в грязь
Белоснежное зарево крыльев моих…
(с) Мартиэль, «Люцифер»
Рассвет первого дня отдавал нежной белизной, солнце, вставшее из-за темно-синей полоски горизонта, расплескало лучи по всей северной долине, отражаясь от шлемов и щитов ангельского воинства.
Моего воинства.
Я стоял на холме, уперев копье в землю и положив щит на траву. Отсюда мне видна была как на ладони бесчисленная рать, приготовившаяся внимать моим словам. Как поднималось солнце из-за горизонта, так поднимался в сердце бешеный, дикий восторг. Раньше я никогда не чувствовал такого, глядя на собственную армию. Но теперь – теперь другое. Их преданность и сила – залог моей победы.
- Вы хотите знать, отчего мы так резко снялись с места и под покровом ночи ушли на Север, - начал я, почти ощущая, как позади разгорается солнце, озаряя мою фигуру белым, необыкновенно ярким светом. – Я объясню вам. И скажу, почему нельзя было осуществить этот переход днем.
И я объяснил. Я говорил долго и яростно, выплескивая весь накопившийся гнев. Говорил, что ангелам, слабейший из которых способен подчинить все стихии, и одному Создателю в тягость служить, а уж Сыну Его подчиняться… Говорил, что слова Творца: «Вот Сын Мой единородный. Почитайте его как господина, преклоните перед ним колена, служите ему, как служите мне. Кто не чтит Моего Сына – не чтит меня. Наказанием ему станет низвержение в Геенну огненную» - это унижение для ангелов. Говорил, что никогда, пусть даже Вселенная рухнет, никогда те, кто еще не окончательно утратил достоинство, не пойдут кланяться равному.
И я видел понимание и поддержку в их глазах, слышал одобрительный ропот, и всеобщее согласие вселяло в меня уверенность и силы продолжать.
Был, правда, один, Абдиил, который не пожелал примкнуть к нам и открыто выказал протест. Его не поддержали, сочли патетические речи в защиту Создателя неуместными, и я сказал, что удерживать насильно не стану. Мне нужны только добровольные союзники. Тот, кто присоединился не по собственному желанию, обманет и предаст.
- Лети. Лети и передай Создателю мой пламенный привет.
Негромкий смех пронесся по рядам войска. Абдиил вскинул голову и, не удостаивая прежних товарищей даже взгляда, неспешно прошествовал по образованному расступившимися рядами проходу. Жаль, он был хорошим воином, преданным и неустрашимым. И станет опасным противником.
Но я и не подумал звать его обратно.
Когда, отойдя от армии на достаточное расстояние, Абдиил взвился белой тенью в небо, мои воины снова обернулись ко мне.
Я прикрыл глаза, удерживая на несколько мгновений ничем не нарушаемую тишину, а затем объявил громко.
- Значит, быть войне.
Боевой клич войск оглушил меня, я стоял на холме, глядел на солнце, не щурясь, а в душе разгоралось пламя азарта и крепла уверенность в успехе. Нас меньше, да. Меньше в два раза. Но число не имеет значения там, где есть место единодушию.
- Если так, то не вижу смысла медлить, - произнес я. – Мы выступаем сегодня же.
… Солнце заходило, бросая кровавые отсветы на поляну, где мы разместились на ночь. Как будто светилу мало было сегодняшней крови. Меня жег изнутри стыд, жгла досада, и я, полусидя в колеснице, окинул взглядом лагерь. Сердце словно зажало в стальных тисках от жалости и боли.
Я видел, как Асмодей, сняв шлем, склоняется к ручью, чтобы вымыть засохшую кровь из черных как смоль волос. Видел Велиара, сбросившего наручи и задумчиво, будто бы недоверчиво разглядывающего собственные израненные руки. Видел, с каким трудом стаскивает Саргатан разрубленные доспехи, под которыми – такое же изрубленное тело.
Я чувствовал боль каждого, и это было ужасное ощущение. Прикрыл глаза и стиснул зубы, не в силах смотреть.
- Очнись, Светоносец. – Кто-то потряс меня за плечо. – Твоя рана должна уже была зажить.
Надо мной склонился Азазель, один из тех, кто отнес меня, раненного, на колесницу. За спиной его стоял Вельзевул, не спускающий с меня тревожного взгляда. Наверное, боится, что я потеряю сознание. Напрасно. Оттого, что на меня никто не смотрит с осуждением и ненавистью, стало легче. Настолько легче, что я полностью открыл глаза и попытался, насколько это было возможно в моем положении, выпрямить спину.
- Вельзевул, Азазель, - позвал я негромко. – Помогите мне подняться. Я буду говорить…
Второй рассвет разливался золотом, должным осиять нашу славу. Идея, пришедшая мне в голову ночью, даст свои плоды, не может не дать. Если подхалимы Создателя думают, что мы бежали, почтя бой заведомо проигрышным, они жестоко ошибаются.
Армия шла молча. Я чувствовал мрачную решимость своих воинов, и она подкрепляла мою непреклонность. Небо будет наше или ничье. Нет. Не так. Небо будет наше.
- Я вижу, ты не успокоишься, отступник, и вчерашнего дня тебе и твоим воинам показалось мало.
Говори, что хочешь, божий угодник, недостойный звания архангела. Сегодня мы заставим вас замолчать.
- Правый и левый фланг! Раздайтесь! – приказал я, отступая, чтобы открыть нашим противникам созданные прошлой ночью машины.
По рядом Михаилова войска пробежал удивленный ропот. Но я не стал ждать, пока они обсудят наше оружие и поймут, что это такое.
- Начинайте, - кивнул я Вельзевулу, командующему обстрелом.
В тот же миг небо загорелось, огненные шары пронеслись, описав дугу, под голубым куполом и врезались в ряды вражеского воинства. Радостный клич прокатился по нашим рядам, и я не сдержал улыбки.
- Снова! Не давайте им опомниться! - велел Вельзевул, и к пушкам заступил второй ряд ангелов с подожженными запалами.
Снова дикий грохот, небо окрасилось в красный, затем на миг почернело. Полыхающие снаряды упали в гущу вражеской армии, погребая под собой десятки ангелов.
Возможно, мы и выиграли бы этот бой, но, к несчастью, противники опомнились довольно быстро. Не успели мы дать третий залп, как горы, сорванные ангелами Михаила с подножий, погребли под собой не только орудия, над которыми мы трудились всю ночь, но и стоявших у них серафимов.
Что после этого началось, вообразить было нетрудно. Так как другого оружия не оставалось, мы тоже начали срывать горы, выдирать земные пласты. Кто каким талантом обладал – все использовали свои способности. Бехард взрывал землю бурями и смерчами, что кружили противников в дикой пляске и бросали абсолютно изможденных ангелов оземь, Сеера замедлял течение времени, давая тем, кто находился под прицелом, ускользнуть от удара, Процел заставил реки вокруг кипеть и выплескивать воду на тех из ангелов, кто по неосторожности оказался близко. Ксафан, предложивший прошлой ночью поджечь небо, выполнял собственную затею с потрясающим рвением, и скоро все поле боя пылало.
Когда мы уходили на ночь ставить лагерь, настроение у всех было приподнятым. Наши войска сумели поколебать «непобедимую» рать Михаила, изведать пределы ее сил, и, если так пойдет и дальше, успех будет в наших руках.
Каждый из тех, кто уходил этой ночью в шатер, был уверен, что победа будет за нами.
Третий рассвет полыхал алым. Солнце было будто окрашено кровью, и я с самого утра вглядывался в небо, тщетно пытаясь догадаться, означает ли красный цвет нашу победу или же поражение. Кто-то подошел неслышно и встал рядом.
- Гадаешь, за кем будет поле?
Мне не было смысла отпираться или пытаться скрыть свои размышления. Вельзевул всегда знал, о чем я думаю. Сначала мне казалось, что он как-то прочитывает мои мысли, но потом я понял, что мы просто очень часто думаем одинаково. Как один ум, сосредоточенный в двух головах.
- Да. Кровавый рассвет – это знак. Только не могу понять, кому он прочит поражение.
- Послушай… - Вельзевул тоже взглянул на купающееся в крови солнце. – Знаки не определяют нашу судьбу. Просто предостерегают. Не принимай близко к сердцу и сделай все, что можешь, для нашей победы. Тогда ни одно знамение не поколеблет твоей уверенности, ни одно предсказание не обернется угрозой.
Я поглубже вдохнул прохладный утренний воздух.
- Зови остальных. Пора выступать.
… Этот день был необыкновенно тих. Опасно тих. Рать Михаила безмолвствовала, из их рядов не летели стрелы, никто не думал рваться в атаку. Не сказать, чтобы я растерялся, но был удивлен таким бездействием свирепых божьих псов.
От ангельской рати отделилась фигура – сам Михаил, как я скоро разглядел, – и остановилась на нейтральной полосе, словно желая говорить.
И в самом деле – архистратиг поднял руку, и последний шепот с обеих сторон затих.
- Мы сражались с вами два дня, - начал он. – Вы знаете нашу силу, мы – вашу. Битва могла бы продолжаться еще очень и очень долго, но в конце ее вы все равно проиграли бы.
- С чего ты взял? – громко спросил я в ответ.
- Вы отвернулись от Создателя, и Его благодать оставила вас. Вы слабее. Какие бы машины ни были вами придуманы, вы все равно слабее тех, с кем пребывает Божья милость.
- Ты хочешь еще раз это проверить? – усмехнулся я.
- Нет. Я, как и наш общий Отец, считаю, что битве пора завершиться. Сегодня вас постигнет справедливая кара за отступничество.
Я видел, что Велиар рядом со мной приготовился сказать в ответ Михаилу что-то едкое, и остановил его взмахом руки.
- Тише. Смотрите.
Мне не потребовалось даже указывать. Взоры обеих воинств обратились к небу, по которому неслась, словно падающая звезда, золотая колесница.
- Нет, - только и произнес стоящий рядом Вельзевул.
По нашим рядам пробежал испуганный шепот, но никто не двинулся с места. Да и разве можно было сбежать от колесницы Сына Божия.
Можно. Все же это лучше, чем покорно ждать расправы.
- В воздух! – закричал я что было силы. – В воздух! Поднимайтесь!
Повторять не потребовалось. Ветер, поднятый тысячами ангельских крыл, пригнул траву, взметнул клубы пыли, заставил вражескую рать разразиться радостными криками. Но мне было уже все равно.
- За мной! Скорее!
Где я намеревался скрыться от божьего гнева… Не знаю. Я летел к краю Небес, а за мной неслось все мое войско, словно кометы по небосводу. Но я чувствовал, что нас настигают, чувствовал жар огненной колесницы.
Сын Божий не произносил патетических речей, не обвинял нас в отступничестве – за него это много раз сделал Михаил. О том, что кара неизбежна, я догадался, когда услышал мучительный крик Асмодея за спиной. И, обернувшись, увидел, что мой собрат по оружию падает, как сгоревшая звезда, во внезапно разверзшуюся пропасть у края Небес.
Что нам было делать? Впереди – черная дыра, позади – огненная месть. Сын Божий решил за нас. Я почувствовал, что плечо пронзила острая боль. Молния, казалось, разрубила его до самой груди. В глазах потемнело, голова будто взорвалась, и я почувствовал, что падаю. В ту самую черную пропасть, куда рухнул Асмодей.
Мне повезло, что удалось потерять сознание до того, как серное озеро приняло меня в объятия.
У четвертого дня рассвета не было. Да и был ли тот день четвертым, я уже не берусь сказать. Никто не знает, сколько мы лежали без движения, без сознания, оглушенные падением с неимоверной высоты, потрясенные никогда раньше не испытанной болью. Я очнулся первым.
Алые всполохи молний не рассеивали царящую вокруг тьму, а только усугубляли. С большим трудом мне удалось приподняться на локтях и осмотреться.
Ангелы. Тысячи и тысячи сынов Неба, сброшенных, лишенных родины, униженных и оглушенных.
Но не побежденных, нет.
- Брат мой. – Я оглянулся на лежащего рядом Вельзевула. – Ну, хотя бы ты очнись, взгляни на меня.
Веки его дрогнули, и внимательные серые глаза посмотрели мне в лицо.
- Это и есть та самая Преисподняя, которой нас пугал Создатель? – Взгляд его обежал распростертых в горящем озере, поверженных товарищей.
- Мне все не верилось, что это возможно, - признался я. – Казалось, Ад – вымысел Творца, сказка, которой нас запугивают, чтобы заставить повиноваться.
- У Него много недостатков, но одного не отнять – Создатель никогда не лжет.
- Лучше бы солгал тогда. – Я прикрыл глаза, собрал все силы и вскинулся, распахнув крылья, взлетел над озером.
Теперь, когда мне открылась почти полная картина того, что произошло в действительности, я поразился жестокости расправы. Я глядел в знакомые много веков лица, искаженные страданием, и сердце раздирали на части железные крючья.
- Поднимайтесь! – закричал я, вскидывая копье. – Поднимайтесь! Или вы настолько устали от битв, что даже огненное ложе кажется вам предпочтительнее меча в руках? Или, может, ждете, пока Творец пошлет на нас своих ангелов, чтобы те усугубили наши страдания, а мы покорно приняли свою долю? Ведь у вас остались крылья, чтобы летать, осталось оружие, чтобы отвоевать свой исконный дом! Поднимайтесь!
Наверное, ярость, звучавшая в моем голосе, заставила их очнуться, открыть глаза и обнаружить, где они на самом деле возлежат. Тысячи крыльев взмахнули одновременно. Мои воины стряхивали горячие капли в озеро, собирали разбросанное тут и там оружие, находя каждый свое.
Наконец, ангельская армия, разбитая, но не побежденная, встала передо мной на горячей, обжигающей ступни земле Ада. Я оглядывал великолепные полки, оценивая взглядом стать и выправку каждого воина, и сердце наполнялось гордостью за тех, что пошли со мной даже в это мрачное царство.
Я хотел было начать речь, но первое же слово было задушено внезапно подкатившим к горлу комом. Из глаз сами собой покатились слезы, и я, не в силах унять их, рыдал. Рыдал перед моими товарищами, а они молчали, и я ощущал их скорбь как собственную, и от этого становилось еще больнее.
Три раза я отирал слезы и три раза, не выдержав, проливал их снова. Наконец, мне удалось совладать с собой. Подавив рвущийся из груди глубокий вздох, я начал говорить…
Они слушали молча, не перебивая, да мне от них и не нужно было слов. Я читал по глазам. И в глазах моих воинов видел ту самую мрачную решимость, что вела нас в бой так, кажется, давно… Видел непоколебимое стремление оставаться со мной до конца, идти, куда поведу. И с каждым пойманным мною взглядом в сердце вливалась воля к победе и уверенность в успехе.
Пусть сейчас не повезло, пусть мы повержены, но рано вычеркивать наши имена из Книги Жизни.
Небо будет за нами.
Завтра или через века – будет.
Верил ли я сам в то, что так страстно обрисовывал им? Не знаю. Мне важно, чтобы верили они. Тогда мы сможем победить тысячу Создателей.