Медвежонок звался ты,
Вырос - вышел лютый зверь.
Мельница, "Оборотень"
Говорят, в бою побеждают те, кто сражается за что-либо значащее для себя. Говорят, люди, защищающие дом и семью, на войне куда удачливее наемников, которым все одно бороться не за что.
Вздор. Все решает сила, а не цель.
Сколько он убил этих защитников - за год не сосчитаешь. И не помогли им ни родные дома за спиной, ни жены и дети, оставшиеся в этих домах. А ему самому защищать было нечего. Семьи лишился в четыре года, товарищи, слава небесам, сами за себя прекрасно постоять могут, а единственная женщина, которую он хотел когда-либо назвать супругой, равно как и его дети, далеко и под надежной охраной.
Ему не за что было бороться.
Кроме собственного удовольствия.
Кроме тешимого тщеславия.
Наемник, продающий свое искусство за деньги, он не проиграл ни одного поединка. Разгуливая меж тел поверженных врагов, он смеялся и говорил товарищам, что мечтает когда-нибудь сразиться с достойным противником.
И как ответ на его желание появилась она.
Эта женщина, что стояла сейчас напротив него, - она тоже ничего не защищала. Она просто приняла вызов, брошенный много лет назад. Приняла в который уже раз - с неизменным спокойствием на лице и легкой, ни к чему не обязывающей улыбкой. Наверное, для нее это было своего рода развлечением. Раз за разом, поединок за поединком указывать ему, не в меру зарвавшемуся, его место.
Но его место было на поле боя. Напротив нее. Поэтому он приходил снова и снова, ввязываясь в неравный поединок. И снова огненная плеть выжигала кровавые дымящиеся борозды на его теле. Сначала - едва ощутимые: Фолья никогда не теряла над собой контроля и щадила его. Но со временем их поединки становились все жестче. Ему не нужна была ее осторожность. Ему нужен был бой.
И маска ледяного спокойствия спадала с нее, открывая истинное лицо демоницы - ярость. С глазами, горящими ярче плети в руке, она была самой собой. И за один только взгляд на нее он готов был платить собственной кровью.
И платил. Платил так дорого, что под конец падал, обессиленный, на холодный камень, мысленно благодаря судьбу за то, что он демон - а значит, бессмертный - и оборотень - а значит, на нем все заживает гораздо быстрее, чем на ком бы то ни было. А потом он сидел на постели и Эвелина смазывала и целовала его раны, а он шипел, как растревоженная кобра. Ну, или обиженная кошка.
А потом день за днем оттачивал свое владение мечом на верном Йарне, тренируясь до темноты перед глазами, до боли в ноющих и кричащих мышцах.
Но отказаться - это было выше него. Боль и кровь не стоили и минуты того азарта, что испытывал он в бою. И он продолжал бросать вызовы Фолье.
Только из-за этого.
Только поэтому.
Битва - его наркотик.
Возбуждение сродни сексуальному, только гораздо сильнее и слаще, расходилось по телу, начиная от солнечного сплетения. Растекалось жаром между ребер, заставляя грудную клетку пылать, проливалось теплым дождем в живот, разгоралось костром внизу живота, поднималось до плеч, охватывало руки, вынуждая крепче сжимать рукоять биденхандера... Ладише и Райхо знали это его состояние и еще при жизни старались не приближаться к нему лишний раз, когда видели, что он, Тэссэ, уже ощутил азарт предстоящей схватки. Единственный, чье прикосновение могло успокоить его, - Йарна. Но демон пользовался своим талантом и правом в исключительных случаях, за что господин был ему благодарен. Потому что каждая насильно успокоенная вспышка - будто прерванная любовная игра. Неудобства - физические и душевные - были настолько неприятны, что Тэссэ просто озверел бы, происходи такое утихомиривание чаще.
Но сейчас - сейчас он никому не позволит себя коснуться, даже Йарне. Тем более Йарне.
Йарны рядом нет. Рядом вообще никого нет. Он один. Они с Фольей одни во всем мире, да и мир для него сузился до размеров плато, выбранного в качестве площадки для боя.
Они одни. Им никто не помешает.
- Ты считал, какой это будет вызов по счету с тех пор, как ты оказался в Аду? - чуть усмехается Фолья. Да, она пока еще держит себя в руках, ее глаза кровавая пелена застилает куда позже, чем его, и, возможно, в этом кроется тайна его вечных поражений.
- Я сбился со счета.
- Я тоже. Но мне кажется, за семьдесят лет, что ты здесь, количество наших поединков преодолело тысячный рубеж.
Тэссэ усмехается. А что он может сказать? Что Фолья, скорее всего, притворяется и на самом деле она помнит не только точное количество боев, но и все свои победы в деталях. Помнит, как он отскакивал от ударов плети, шипя, словно кошка, как пытался поднырнуть под ее руку и задеть мечом - хотя бы просто поцарапать - алебастрово-белую плоть. Помнит, как раздувались у него ноздри и приподнималась верхняя губа, обнажая удлиненные резцы... Тэссэ и самому хотелось бы посмотреть на это: выражение своего лица он знал только со слов Йарны.
А что еще она помнит?
Явно не то, что у него, помимо осточертевшего "котенка", есть еще имя.
- Давай уже приступим, Тэссэ.
А нет. Помнит.
Она всегда нападает первой. По негласному разрешению, по праву сильнейшего, да он и не принял бы другого.
Удар.
Отскок.
Снова удар.
Прыжок в сторону.
За годы битв эти движения отработаны почти до автоматизма, но ему прекрасно известно, что это даже не начало поединка.
Фолья просто разогревается, гоняя противника по плато, заставляя уворачиваться от ударов, каждый из которых убил бы его, будь Тэссэ смертным.
Он видит наперед эти ее атаки, и уйти от них не составляет ему труда. Но Фергана всегда находит момент, в который его внимание рассеивается, и бьет в ту же секунду. Среди десятков атак, проходящих мимо цели, одна получается роковой. Именно она чертит дымящуюся кровавую полосу на груди или животе, после чего победа Ферганы - вопрос времени: поди попрыгай с такой раной.
Плеть проносится у самого уха, опаляя щеку невыносимым жаром. Тэссэ почти чувствует, как тлеют кончики коротких, не попавших в косу прядей.
Тэссэ не боится боли. Но поражения ему осточертели.
И то, что он никак не может коснуться противницы, даже кончиком меча, - тоже.
Они кружат по плато, словно хищные птицы, не сводя друг с друга глаз. Плеть, как живая, свивается и разворачивается в руке Ферганы. Как живая, пульсирует под его ладонью рукоять Меруи.
Вот сейчас!
Тэссэ в прыжке срывается с места, пролетая под вытянутой рукой Фольи. Острие меча направлено в грудь демонице, не ставя своей целью убить - лишь ранить, поцарапать, дотронуться, хотя бы вспороть ткань одежды.
Сильный толчок. Бок ноет от жгучей боли. Тэссэ швыряет о камни, как нашкодившего котенка, и единственное, что он может сейчас сделать, - не выпустить рукоять меча.
Что-то горячее и липкое течет по ребрам к животу, теплые струйки щекочут кожу, запах крови рвется в ноздри, заставляя подняться, снимая с глаз алую пелену, пробуждая дремлющие инстинкты хищника.
Интересно, чем пахнет кровь Фольи?
- Котенок, тебе помочь? - Фергана глядит дружелюбно, слегка улыбаясь.
- Рано еще, - усмехается Тэссэ, поднимаясь на ноги.
Ребра простреливает болью, он едва не падает вновь, но удерживается на ногах, вскидывая двуручник.
- Ты бледен, Тэссэ. Уверен, что хочешь продолжать?
- Уверен, не отвлекайся.
- Как знаешь. - Огненная плеть привычно обвивает тонкую руку.
Сегодня он сбросит маску ее спокойствия, разобьет, сдерет, чтобы снова увидеть свирепые черные глаза. Глаза Фольи Ферганы, а не демоницы Восьмого Круга, подотчетной Вельзевулу.
И вновь сверкает плеть, расписываясь на унылой земле плато короткими взмахами, высекающими каменную крошку. И вновь атаки, удары, нападение и защита. Искрящий от напряжения воздух и земля, трескающаяся от невыносимого жара.
И азарт.
И возбуждение.
И ярость.
Ярость - в каждом вздохе, срывающемся с ее губ. Ярость - в холодных черных глазах... да не таких уж холодных, если присмотреться. Ярость - в реве пламени ее плети. Ярость - в ее крови.
Теперь он знает, чем пахнет кровь Фольи.
Этот удар должен был найти цель рано или поздно, равно как и этот миг должен был рано или поздно наступить.
Короткий и точный, без замаха удар меча. Он не просто распорол ткань ее одежды, но и взрезал алебастровую кожу, нажимом проник в плоть, оставляя за собой дорожку остро пахнущей темной крови - от левого плеча до правого подреберья, чуть задев полушарие груди.
Он не мог убить ее или причинить серьезный вред, но Фергана вскинула плеть в защитном жесте, словно приказывая Тэссэ держаться на расстоянии. Осторожно провела кончиками пальцев под раной, собирая капли крови.
Тэссэ сводил с ума ее запах. Кровь демона, разменявшего четырнадцатый миллион лет, впитавшая в себя силу пламени Преисподней, - она пьянила не хуже пресловутого адского вина, от которого забываешься после нескольких глотков.
Острие биденхандера уперлось в солнечное сплетение.
- Вот и все, Фолья. Одно мое движение - и... - Тэссэ красноречиво провел по горлу ребром ладони.
Фергана, усмехнувшись, подняла на него глаза.
- Ну, так бей, оборотень, чего ты еще ждешь?
- Тебе так не терпится расстаться с этим телом? - Голос прозвучал скорее иронично, чем удивленно.
- Не бойся, твой удар меня не убьет, а тебе, я вижу, хочется его нанести. Так что давай, порадуй себя полноценной победой.
Черные глаза демоницы смеялись. И, хоть сейчас ее жизнь зависела от одного его движения, Тэссэ понимал, что с ним забавляются. И, пусть он победил, она - не проиграла.
- Бой окончен. - Он отнял меч от ее груди. - А последний удар я нанести еще успею.
- Ну, что ж, твое право. И спасибо за милосердие.
Побежденные так не улыбаются.
И кровь... Ох, эта кровь... Она выбивает из глубины души такие желания, что кругом идет голова.
А хищник внутри рычит от неудовлетворенной жажды, возбуждения, погашенного насильно. И Тэссэ уже знает, что потребует взамен того, последнего удара.
Рык переходит в мурлыканье, а оно, в свою очередь, в почти человеческий стон, когда он притягивает Фолью к себе, вжимая что есть силы в горящее тело, и целует - жадно, требовательно, безоглядно, желая и не будучи в силах насытиться уверенной теплотой этих губ, недоступных ему семьдесят лет из-за данного когда-то обещания взять Фергану в жены после победы над нею.
Он чувствует, как хлещет прочь ее ярость, вытекая сквозь его пальцы, горячим потоком омывая тело, расплескивается на камнях плато, обжигая ноги.
Больно. Больно не настолько, чтобы оторваться от Фольи. Рана на ее груди пятнает его одежду кровавыми отметинами; запах крови и одного на двоих желания сводит с ума, заставляя терять и без того еле трепыхающийся контроль.
... В Аду нет солнца. А на Восьмом Круге нет вообще ничего, кроме льда.
Но среди холода ему тепло как никогда раньше. По груди стекает струйка пота, а он лежит в блаженном расслаблении, счастливо жмурясь и едва не мурлыча.
Хищник внутри, сытый и довольный, кладет голову на лапы, и Тэссэ мысленно посмеивается над собственной выдержкой, оставившей желать лучшего... хотя, скорее, просто большего - на том самом плато, выщербленном ударами плети.
Кто знает, может быть, если бы Фолья, вертящая пространством, словно куклой, не переместила бы их аккуратно в спальню, он овладел бы ею прямо там, так настойчиво требовало выхода долго сдерживаемое вожделение.
- Что ты улыбаешься, оборотень? - Фергана сидит рядом на постели и расчесывает его волосы - прядку за прядкой - спокойная и уверенная. Рана ее затянулась, не оставив и рубца, да и его бок поджил за ночь.
- У меня есть повод, не находишь? - усмехается Тэссэ.
- Ну, я ведь обещала стать твоей женой, если когда-либо тебе проиграю. Было бы бесчестно с моей стороны не сдержать слова.
Тонкий белый палец скользит по его груди, забирая капельку пота, исчезает между створками бледных губ.
Тэссэ чувствует приятную истому, растекшуюся по телу, и прилив тепла между бедер. И что Фергана довольна и сыта, даже пресыщена. И что она не нарушит слова и станет ему верным другом и надежной опорой. И что, несмотря на все его таланты, она умнее и сильнее. И что она снова его победила.
Но это почему-то уже не злит.