Выбор.
Но молчи: несравненное право –
Самому выбирать свою смерть.
Гумилев.
- Мой король!
Он устало поднял глаза от стола, на котором торопливо оплакивал свой краткий век бородатый огарок свечи. Я застыл на месте. Его серые глаза были темны – а может, в этом был виноват скудный свет. Нет.
- Это… это неразумно. – Единственное, что сумел я проговорить. Слова цеплялись за язык, не желали воли, как засидевшиеся в голубятне ожиревшие турманы.
- Правда? – в его голосе не было ни иронии, ни насмешки. Только режущая мне вены кроткая улыбка, только глаза – темные, человеческие – замерцали мягко и обреченно, сощурившись – и я увидел, почувствовал, как от уголков век к вискам зазмеились тонкие, невидимые морщинки. Страшно, неправильно.
- Ты не должен… - начал я и осекся, уже видя протянутую мне тонкую руку с треклятым перстнем, напоминанием об опрометчивых словах, принесенным сумасшедшим смертным. Уже слыша шелковистое «Я дал клятву…», - Ты не можешь уйти. Это же верная смерть! А ему не поможет уже никто, даже ты. – Я подкидывал турманов в воздух, они кувыркались и падали безжизненными мягкими комочками. Я чувствовал, насколько мои слова мертвы и бессильны рядом с его безупречной алмазной решимостью, но все равно продолжал отчаянно швырять в его стену своих голубей – неловких, забывших про полет, первых, что подворачивались под руку. Белые пуховые грудки окрашивались кровью.
- Ты сказал – неразумно… - он опустил ресницы, между которыми я продолжал видеть осколочный блеск. – Я и сам теперь не знаю, что разумно, а что нет. Я взываю к собственной мудрости и не слышу ее голоса. А значит, остается поступать так, как велит моя судьба и мой долг.
- Но твой долг правителя говорит тебе, что ты должен остаться! Остаться и помочь своему народу собрать армию и возглавить ее в битве с врагом, а не понапрасну губить свою жизнь из-за какой-то давней клятвы!
- Давней? – он вскинул голову, по стали пробежался мгновенный отблеск. – Ты говоришь как человек. – Его лицо снова медленно опустилось. Мне показалось, будто ему лет сорок – у людей это странный возраст, когда они впадают в смятение. На его безупречное лицо легла паутина лет – едва видимая, а может, и вовсе невидимая. Может, мне только почудилось. И серебристый отблеск в темных волосах – тоже всего лишь обман, танец теней. У него темные волосы – странный род…
- Знаешь, а ведь он в чем-то прав. Вся его жизнь – короткая, горящая, - он кивнул на седой огарок, - поставлена на карту его безумной любви, которая и делает его настоящим, нужным и значимым. Не будь ее – и… - он накрыл фитилек пальцами, пламя погасло. В полутьме я разглядел, как сжались его губы. Он повернулся ко мне. – Почему я не могу так же?
- Он безродный бродяга, и ему нечего терять, кроме бремени собственного существования. А у тебя на плечах – тяжесть правления, на ногах – оковы вечности, на голове – корона горькой мудрости. Ты несвободен в своих решениях.
- Поэтому я пойду с ним. – едва шевельнулись сухие губы. Он встал – тихо прошелестела серебристо-синяя ткань плаща – и вышел прочь. Я последовал за ним.
Мы взошли на вершину одного из тех холмов, с вершины которых хорошо виден расстилающийся внизу город и залитый закатным золотом горизонт. Он подставил лицо западному ветру, запрокинул голову - темные волосы растрепал ветер - и прикрыл глаза. Я смотрел на башни крепостной стены, на горизонт – там, невидимое, пело наше море. Он взглянул туда же и затем на меня, наши взгляды пересеклись. Его глаза были светлы.
Почитайте книгу Лоры Бочаровой Ab Surdo (От Тишины), там про этого героя - истинного короля, который все-таки ушел на верную смерть, и погиб ради чужой любви, разорвав все цепи, кроме цепей собственного слова - куда лучше написано. И конечно, первоисточник - Сильмариллион, Повесть о Берене и Лютиэнь. Просто после предыдущего творения с ссылкой сразу на две истории показалось странным писать о каких-то абстрактных героях =)