«НЕ УКРАДИ…» (ГЛУПЕЦ)
«Для чего нужна душа такая,
Если за душою ни гроша» (С)
Дождь мерно барабанил по крышам домов и тротуару. Обычный осенний дождь. Люди умом понимают, что осенью дожди неизбежны, но ярое негодование у них не вызывают лишь дожди начинающиеся вечером и льющие всю ночь. Те дожди, которые можно спокойно переждать под крышей собственного дома, особо не изменяя своих планов. Таких дождей не замечают, им не радуются. Уже несколько часов как сумерки поглотили город. На улицах не осталось ни запоздалых пешеходов, ни уличной шпаны, без дела торчащей в тёмных переулках. Даже автомобили всё реже нарушали тихую песню дождя, его ласковую игру с листвой деревьев и травой. Дождь мерно барабанил по тротуару, скапливался в выбоинах и канавках, стекал с крыш и стен.
Среди всего этого благолепия как-то неестественно смотрелась пара застывших на углу фигур. Одна из них принадлежала молодому человеку, одетому в кожаный плащ. Его длинные волосы, собранные в хвост на затылке, давно промокли, по строгому, красивому лицу беспрестанно текли ручейки воды. Он стоял спиной к единственному на всей улице работающему фонарю, так что, если бы кому-нибудь вдруг захотелось выглянуть на улицу он бы не смог разглядеть черт лица молодого человека. Зато наверняка смог бы разглядеть вторую фигуру: высокий, пожилой человек в старом видавшем виде костюме. Черты лица его хоть и были освещены светом, но вряд ли кому бы то ни было запомнились – ничего выразительного и примечательного. Эти двое стояли под проливным дождём уже довольно давно. И явно не спешили расходится. Они неспешно беседовали о чём-то очень важном для них, и лишние слушатели им не были нужны.
- Говорю тебе, Александр, мне обещали новую жизнь, ещё один шанс, - голос старого так же был безликим, но даже он выдавал сильное волнение своего хозяина. – Иначе зачем бы мне этим заниматься. Думаешь, просто так, для собственного удовольствия?! Да никогда.
- Никто из нас не занимается этим для собственного удовольствия. Мы делаем это для удовольствия чужого, - молодой, названный Александром, так же был взволнован, но собой владел отменно.
- Прекрати, прошу тебя. Я всё ещё надеюсь на помилование, слушанье подобных речей мне его уж точно не приблизит. Хотя мне его уже ничего не приблизит: ни преданная служба, ни великая удача. А всё проклятый Крук! – старик в сердцах даже сплюнул.
Александр тут же вспомнил историю знаменитого Крука. Человек сумевший обхитрить искусителя на многие века стал легендарной личностью. А ведь когда-то он чуть не умер с голоду в канаве полуразрушенного войной города. Худющий парень лет семнадцати, в когда-то опрятной, а теперь нещадно поношенной одежде, с исцарапанными руками и лицом. Он умирал. Умирал, несмотря на яростный крик-мольбу о жизни, исходивший от его тела и душа. Родители паренька погибли во время захвата города. Теперь же, когда захватчики ушли восвояси, последний из некогда влиятельной семьи умирал на улице свободного города от голода и усталости. Тот, кого совсем скоро прозовут Круком, лежал в канаве напротив вновь открывшейся булочной, её хозяин как раз выкладывал на окно-прилавок свой небогатый товар. Паренёк в канаве из последних сил вцепился взглядом в бок большого свежего каравая. Пекарь постоянно отлучался вглубь дома, мысли о краже становились всё сильнее. Но парень боролся сам с собой. Его воспитание и мироощущение не позволяло ему воровать, даже ради спасения своей жизни. И он умирал. Он храбро и мужественно боролся сам с собой, пока не умер. По кое-как восстановленной мостовой нетвёрдой походкой шёл Крук, только что потерявший самого дорого в своей жизни человека. Паренёк их последних сил добравшийся до лавки вцепился в спасительный хлеб, но сил быстро убежать у него не было. Пекарь проворно схватил его за грязный рукав, Крук не слышал его ругани, не боялся будущих побоев. У него просто не был сил на всё это. И вдруг его рука, сжимавшая свежий ещё тёплый хлеб почувствовала свободу – её больше никто не держал крепкой хваткой. Цепкие пальцы торговца теперь сжимали золотую монету, полученную от высокого хорошо одетого господина. Крук, теряя сознание, поплёлся обратно в свою канаву. Там он вцепился зубами в свою добычу и через минуту забылся спасительным сном.
Ему вновь приснилась еда. Но на этот раз пробуждение было приятным – его руки всё ещё сжимали почти целый каравай хлеба. Крук встал и пошёл по улице, жуя хлеб и оплакивая умершего товарища.
- Мальчик! Постой! – Крук дрожа от страха обернулся, но за ним никто не гнался. По переулку, куда Крук забрёл, за ним спешил давешний высокий господин. Он быстро подошёл и чему-то улыбнувшись спросил:
- Наелся? Что-то ты не выглядишь достаточно проворным для уличного вора.
- Я не вор, - Крук смутился. – Я не хотел воровать, - поправился он.
- Да ладно, я всё понимаю. Жить все хотят. Но и в следующий раз тебя поймают за руку, и вряд ли кто-нибудь за тебя опять заплатит.
Паренёк смутился ещё больше. Но высокий человек, казалось, совсем его не осуждает, он просто констатирует факт. Факт того, что Крук и сам прекрасно знал – вор из него никудышный.
- Если хочешь, я помогу тебе ещё раз. Я выполню одно твоё желание. Подумай хорошо, от этого желания может зависеть вся твоя последующая жизнь. Но решай быстро, я тороплюсь.
Голод вновь дал о себе знать. Сжав хлеб тощими пальцами, и давясь слезами по вспомнившемуся товарищу, тому самому, что совсем недавно умер в канаве напротив лавки, Крук спросил:
- Любое желание?
- Любое. Но и ты должен будешь кое-что для меня сделать, - в руках господина появился свёрток пергамента. – Писать умеешь? Вот сюда напишешь своё имя, сюда – желание. Поставишь роспись и всё, твоё желание исполнено.
Крук не выпуская из рук хлеба, сделал всё как велел незнакомец. Тот прочитал желание паренька, усмехнулся:
- Хороший выбор. А теперь подпись. Проколи себе палец и кровью напиши своё имя.
Вытерев слёзы и грязь с лица, Крук вновь подчинился и протянул пергамент высокому господину. Тот очень обрадовался, даже обнял и потрепал паренька по грязной голове. Затем они расстались, и больше никогда судьба не сводила их вместе. Крук стал величайшим вором в истории. Он крал сперва для пропитания, затем для собственной хорошей жизни, потом для других. Он воровал постоянно, хотя и старался делать это как можно реже. В сорок лет он окончательно забросил своё ремесло, никто точно не скажет почему – толи из-за накопленного состояния, толи из-за грядущей старости. Крук всё чаще вспоминал того мальчишку, умершего в канаве покинутого войной города. Мысли о будущей загробной жизни всё чаще мучили его. Он стал заходить в церковь, но единственное, что он научился делать в жизни – это воровать. И он вновь стал воровать, но на этот раз во имя благородных идей. Воровать у таких же воров как он когда-то, чтобы возвращать украденное церквям и монастырям. Он до последнего своего дня надеялся, что сможет искупить свои грехи. Хотя и твёрдо знал, что грех воровства ужасен в любом случае. Тем не менее, Крук умирал с надеждой на лучшее.
- Крук? Ты даже не знаешь его настоящего имени?
- Оно было на договоре, но этот нечестивец, этот подлец украл его у меня!
- Он украл у тебя собственный договор? – восхищение сильно превышало удивление Александра. – Чего же он захотел?
- Он хотел, чтобы его не обвиняли ни в одной краже. Чтобы ни одна кража не принесла ему боли и страданий. Он, этот хитрый человечишка, всё просчитал. Всё знал наперёд. Поставил подпись и тут же опробовал свой дар. Договора больше никто не видел. Так же теперь и я никогда не увижу исполнения своей мечты, - старик замолчал, подавленный собственным горем.
- По-моему, ты не того винишь в своих несчастьях, старик. Крук спас свою душу, сделал то, чего тебе сделать не удалось. Может всё дело всё же в правде? Не находишь? – голос Александра был абсолютно спокоен. Таким голосом люди разговаривают сами с собой после удачного дня за бокалом хорошего вина, глядя на закат. Ну, или стоя под дождём в темноте – кому что больше нравится.
- Причём тут правда? Какая ещё правда, нет её и не было никогда! Сказано, воровство – тяжкий грех. Крук всю жизнь воровал, и неважно, что последние двадцать лет воровал на благо других людей и во славу церкви. Он вор. Мало того, вор подписавший договор. Но его душа свободна, а моя… Моя обречена на вечное служение.
- Именно служение. Так как даже вечность не сможет тебя чему-нибудь научить. Сколько душ ты погубил, чтобы спасти свою? Сколько душ украл для выкупа собственной? А будь поумней, как Крук, хватило было одной удачной кражи.
Александру не было жаль старика. В нём он видел возможного себя. И он бы многое отдал, чтобы сократить эту возможность до нуля. Жаль только, отдавать ему было нечего.
- Этот Крук, он должен был стать последним. Я ждал, я был уверен, что вот сейчас Он отпустит меня. Но нет… - старик перестал замечать дождь, ночь, невнимание и слова собеседника. Он полностью погрузился в своё горе, вновь и вновь ища ошибку. Вновь и вновь находя её лишь в чужой подлости. – Вот если бы Он дал мне ещё один шанс! Я бы работал ещё усерднее, ещё больше, ещё быстрее! Я бы…
- Хватит, старик. Мне некогда, меня ждёт важное дело. Что ты мне хотел сказать?
- Ах да… Повторяю тебе: не глупи! Брось то, что задумал. Не иди против воли Его. Его не обхитришь. В этом мире возможно лишь то, что позволил Он. Пойми это и прими. Откажись от задуманного.
Впервые Александр потерял самообладание:
- И целую вечность жить как ты?! Воровать у других, ради собственного спасения, надеясь, что никто не украдёт у тебя этого спасения? Нет уж. Крук обхитрил вас обоих, я тоже найду способ. Прощай, старик, подумай хорошенько над своей бедой и ты поймёшь, что я прав: воруя у других шанс, ты воруешь его и у себя тоже. Прощай, старик, - Александр развернулся и медленно побрёл навстречу судьбе. Навстречу своей новой, в который уже раз, судьбе.
- Глупец, - старик тоже побрёл своей дорогой. У него было много дел, и даже этот распроклятый дождь не помешает ему их превосходно закончить. Он шёл и думал. Думал о предстоящих трудах, думал об обманувшем его Круке, думал об Его несправедливости, думал о своей маленькой оплошности, единственной за многие годы. Дождь перестал его злить, вода сливалась с невесёлыми мыслями.
А где-то не так далеко летел по ночному городу Александр. Нет старик не слишком задержал его, времени ещё было предостаточно. Он ещё успел бы тысячу раз всё обдумать. Но не хотел. Не хотел сомнений, даже самых малых, не хотел темноты, даже самой пустынной, не хотел дождя, даже самого любимого. Александр хотел одного: поскорее завершить начатое, решить свою судьбу. Он знал, что это единственное верное для него решение. Все остальные так же возможно верны, но не для него. Они верны для Него, верны для старика.
«Глупец».
07.11.05г. - 31.03.06г.