Утопия, или зверь в клетке

«Не так уж много мне осталось. Воспоминания – это все, что у меня есть, то, чем я дорожу больше всего. Я знаю… я помню… Меня зовут Грельфи, без фамилии, без чего бы то ни было еще. По сути, это даже и не имя… странно, это слово… оно рождает в моей памяти, в голову приходят мысли о диких животных, конях, охотниках, загоняющих зверей… но теперь для меня это уже не имеет значения.
Меня зовут Грельфи, хотя я уверен, раньше меня звали совсем не так. И это имя противно мне! В голове, с трудом, всплывают воспоминания, забытые, незнакомые голоса, они говорят, но я не могу понять их. Они слишком далеко. Они шепчут лишь слово «зверь», но почему и зачем, я не понимаю или попросту не помню. Да, скорее не помню, это слово отчего-то так дорого мне, но я уже не помню почему. И это еще не все.
Нет, было что-то еще. Что-то, чего я уже не помню».
Он проснулся весь в холодном поту, ночью ему снились кошмары, но пробуждение не принесло покоя, ведь его кошмар оказался явью.
Начиналось утро. За окном брезжил алый рассвет, диск солнца, медленно поднимался из-за домов, заливая все золотым светом и потоками ласкового тепла.
Запели первые птицы, приветствуя наступившее утро. С улицы доносились голоса людей.
Спать не хотелось. Он так и не понял, уснул этой ночью или опять, просто лежал в полудреме.
«Нет, я должен вспомнить. Вспомнить хоть что-то еще! – он поморщился, осознавая свое бессилие и стараясь побороть его. – Я же помню! Было столько мыслей! Столько планов! Столько идей и предположений! И все они были вчера.
Вчера…
Вчера – это слово теперь для меня совсем другое. Со «вчера» начинается отсчет моей новой жизни.»
Ему не хотелось верить во все происходящее, и тем горше было осознавать – все это правда.
«Воспоминания… Они как песок. Я хватаю его в кулак, но стоит лишь раскрыть ладонь и взглянуть на тот песок, который мне удалось поднять из глубин моей памяти, как большая часть проваливается обратно, а оставшийся на ладони песок, мне совершенно ни о чем не говорит… Дует ветер, и в руке остается еще меньше… Его так и будет становиться меньше, пока не останется ничего… ничего от моих воспоминаний. Хотя нет… останутся… воспоминания об Утопии.
Ладно. Я так много думал о ней вчера… Вчера я попал в Утопию…
Я помню людей, которых мне довелось повстречать, помню аккуратные, сияющие золотом дома, похожие друг на друга, как две капли воды, помню великолепные улицы, красивые газоны. Помню деревья, кусты – все плодоносит, груши, яблони, персики, пригибаемые к земле большими спелыми плодами, а под ними земляника смородина, клубника и крыжовник. Помню, шел дождь… такой приятный и прохладный, а днем легкий теплый ветерок слегка колыхал траву и ветки деревьев…
И мои воспоминания, я помню, они сказали мне,.. в моем мире все было… иначе…»

Ему в лицо будто плеснули холодной водой.
«О боги… мой мир… он – другой… а этот…».
- Это не мой мир! – закричал он, хватив рукой по стоявшему у кровати столику. В кулак словно вонзились иглы. Мысли его на миг прояснились, стали необычайно четкими, перед глазами возник темный лес, кислые, еще зеленые ягоды под ногами, высохшие деревья, и серая покосившаяся изба, и в этот миг, что-то внутри дрогнуло и надорвалось, а затем, воспоминания быстро угасли, и все стало так, как и было прежде.
«Все, наконец-то я понял… я все понял! – на лице появилась глуповатая улыбка. – Это же так просто. Это не мой мир. Как все эти золоченые домики, все эти серебряные калитки и заборы могут быть моим домом? Я чужой здесь! Решено! Я должен выбраться отсюда!»
Он улыбнулся вновь, на этот раз намного шире и неожиданно вспомнил – к этой же мысли пришел вчера…
Вчера…
- Да, точно, - уверенно произнес он, подбадривая сам себя. – Я уйду отсюда. Это же так просто…

Малышка Леззи улыбнулась проходящему мимо мужчине.
- Здравствуй, дядя Бор, - обнажив ряд ровных белоснежных зубов, пролепетала она.
- О! Крошка Леззи! Здравствуй, здравствуй! Давно не виделись!
- Да, дядя Бор, - девочка изящно присела, всеми силами пытаясь изобразить реверанс, который до сих пор неважно у нее получался. – Пока, дядя Бор.
- Пока, пока.
Леззи улыбнулась и пошла дальше, мама велела набрать воды из колодца, а ей еще так хотелось поиграть с подружками, поэтому она торопилась.
День был чудесный – поднимающееся солнце излучало тепло, легкий ветерок нес весеннюю приятную прохладу и запахи трав. Леззи вдохнула аромат спелой малины и душистой мяты, улыбнулась и весело побежала дальше, размахивая ведерком.
«Какой хороший сегодня выдался денек! Давно таких не было, - тонкая тропинка петляла среди гудящих и жужжащих от пчел кустов малины, между небольших кустиков клубники, красных от больших сочных ягод, и вела дальше, вниз, по взгорью, открывая великолепный вид на яблочную долину, залитую светом, с крохотным грушевым леском с одной стороны и небольшим озерцом с другой. Леззи на секунду задумалась, выбирая дорогу, а затем повернула влево, к небольшому озерцу с кристально-чистой водой, сквозь которую, если подойти к самому берегу, было видно и дно, и всех многочисленный обитателей озерца».
- Ой, нет! – вырвалось у нее, когда она спустилась ближе к озеру. – Только не они!
Леззи перестала идти вприпрыжку. Детское личико сморщилось, превратившись в подобие недовольной гримасы, которую у Леззи еще не очень получалось изображать. И даже крохотная ручка, несущая ведерко, сжалась в кулак, так как на пути, появились ее заклятые враги – Мальчишки!
Трое ребят, с азартом кидающих камни в воду и соревнующихся в том, у кого лучше получится «лягушка», как по команде бросили свое занятие и устремили хищные взоры на новую цель.
Заклятые враги еще секунду подождали, пока Леззи подойдет поближе, чтобы…
Леззи, Леззи, маленькая Леззи. Все одна гуляет, воду собирает. А потом возьмется в колодце… - донесся до Леззи дружный крик.
Она крепко зажала кулачками уши, и побежала дальше по тропинке.
«Ну почему они такие? – в который раз спросила сама себя Леззи. Она обернулась и, увидев, оставшихся позади мальчишек, вновь принявшихся за свое глупое занятие, перешла на шаг. – Такие вредные! – Леззи погрузилась в раздумья и не заметила, как он оказался перед ней».
- Ой! Здравствуйте, дядя Грельфи!

«Опять эта девчушка, - Грельфи скосил взгляд на девочку, и ни сказав ни слова, привычными размашистыми шагами прошел мимо. – Могу поклясться всеми богами, я видел ее еще вчера, на этом же самом месте. Да только вот знают ли вообще боги про это место. – Он с грустью поглядел вслед девочке. – Знаю я, как она думает… как думают все они! Видят меня и думают: зачем пришел сюда небритый страшный здоровяк? Заросший бородой, грязный и вонючий, грубый и неотесанный. В черной как смоль куртке, в кожаных штанах и грязных старых сапогах. Полная противоположность нам, чистеньким, светленьким людям, носящим одежду из чистейшего хлопка, расшитого золотыми нитями и украшенного серебряными пуговицами. Ходящим по мягкой земле босиком, чувствуя под ногами каждую травинку и каждую каплю прохладной утренней росы, а не топчущих святую землю грязными сапогами. Благоухающих летними цветами и спелыми ягодами, а он же, в отличие от них всех вонючий и немытый, все еще находился здесь, среди них, в Утопии. – Грельфи миновал вычурную деревянную калитку самого большого дома в городе и двинулся дальше, ему хотелось зайти и поговорить с хозяином, но дом был пуст. – Вообще не понимаю, почему они еще не набросились на меня и на разорвали на части, будь я на их месте, я бы поступил именно так. Мы же полностью противоположны, я для них что-то совершенно чужое, монстр, ввалившийся в их мир и отказывающийся подчиняться их законам. И хоть они прячут свои истинные чувства за своими улыбками и приветствиями, я знаю, как они думают!»
Он ступил на центральную площадь, с десятками персиковых деревьев, огражденных золотым забором, и большим фонтаном в центре. Площадь центром всего города, здесь была и таверна, и дом Кридди, торговца всякими безделушками и старым хламом, а прекраснейший трехметровый мраморный фонтан выполненный в виде полунагой девы с кувшином, был несомненно изюминкой площади. Вода в нем, как и везде в Утопии, была необычной. Какая-то далекая часть Грельфи тщетно упиралась невидимому воздействию и говорила, если когда в жару вода остается свежей и прохладной, если за несколько глотков можно утолить жажду, а все ягоды и плоды деревьев спеют в одно время, да к тому же разом, это не нормально.
Прищурился, разглядывая плещущуюся в прохладных брызгах фонтана радугу, прыснул, развернулся на каблуках и пошел дальше. В противовес всему городу центральная площадь, или как ее здесь называют Персиково-фонтанная, была выложена чистейшим белым мрамором, от одного взгляда на который ему становилось тошно. Этот обманчиво белый мрамор был противоречием ему, самой его сути. Вновь в памяти воскресали забытые ощущения, настойчиво твердившие ему – такого быть не должно. Такого чистого и идеально-ровного покрытия быть не может. Впрочем… почему именно такого не может быть, ему было непонятно, он просто знал, под ногами должна быть земля, или, в крайнем случае, мощеная камнем дорога.
Вскоре среди однообразных, но от того не менее великолепных домиков возникло большое покатое здание, очень походившее на огромную тыкву. Со множеством распахнутых настежь окон, пятеркой труб, из которых тянулись тонкие ленточки сизого дыма, и небольшой деревянной дверью, окрашенной в белый цвет и покрытой витиеватыми серебряными узорами. Калитка с одиноко подвешенным золотым колокольчиком была окрашена в красные и сиреневые цвета, вызывавшие у него чувство тошноты и отвращения. Что-то в глубине его сознания бунтовало и вопило, ведь там, где он когда-то жил, таверны, а это была именно таверна, так не выглядели, да и выглядеть не могли. И тем не менее, во всем остальном, это была самая настоящая таверна.
«М-м, таверна, - с теплом в сердце подумал он, в воздухе чувствовались пряные запахи трав и специй, мяса и зелени, пива и вина. – К сожалению, мне сейчас не туда. Эх, а ведь там раздают коронорское пиво темного золота, самое лучшее пиво из всех … - мысль неожиданно оборвалась, звонко лопнула, как сорванная тетива лука, распустилась мириадами мыслей и осыпалась оборванными нитями воспоминаний. - Самое лучшее пиво… - Очень медленно, цедя каждое слово, мысленно произнес Грельфи, тяжело сглотнул и закрыл глаза. Мир закружился вокруг. – Да я же всего лишь второй день как себя помню! Я пил одно лишь коронорское пиво, и откуда бы мне быть уверенным, что оно лучшее… но я уверен… я знаю, когда-то я пил много всего, от чего желудок выворачивало на изнанку. Но помню, лучшим из всего было именно коронорское, а здесь… а здесь и нет ничего другого, значит… значит, все это я пробовал не здесь, пиво… брага… вина… медовуха… всего этого здесь не найти. Значит я все же чужак здесь. Чужак. Значит, я должен уйти».
Он открыл глаза и, полный решимости, зашагал дальше.
«Эх, пиво. Черт побери, я уверен, вчера выпил не меньше шести кружек! Шесть кружек самого лучшего и самого крепкого пива! Все кружилось и вертелось, ноги меня не держали, но… под утро… утром я был трезв. И никакой головной боли, ни противной сухости в горле, ни тошноты и отвратительной слабости. Не было ничего… ничего… Так, как будто все это было не вчера, а день или даже неделю тому назад. А может, этого и вовсе не было никогда…»
Сладковатый запах из таверны смешался с сверкающими на солнце брызгами фонтана, с запахом спелых персиков, ароматами трав, и тяжелые мысли отпустили его. Он вздохнул, замешкался на секунду и отправился к фонтану. Наплевав на возмущенное бормотание окружающих, сунул голову под бьющий из мраморного кувшина поток кристально-чистой воды. Она была прохладной, но не на столько, чтобы подставленная под поток голова начала мерзнуть, и достаточно прохладной, чтобы от тяжелых мыслей не осталось и следа. Грельфи с удовольствием вымыл лицо и шею, не обращая внимания на многочисленных жителей Утопии, которые позволяли себе лишь любоваться великолепием фонтана.
Несомненно фонтан был, жемчужиной площади, он выделялся среди всего прочего великолепия однообразных домов, золотых изгородей и цветущих садов, как выделялась и таверна, но было здесь и кое-что еще, столь же необычное и выделяющееся на фоне общей красоты и какого-то непонятного безмятежного счастья, царящего вокруг.
Грельфи, прищурившись, бросил взгляд на серый дом, одиноко стоящий на самом краю площади. Конечно же, не было у круглой площади краев, Грельфи это понимал, но это само собой приходило на ум, когда он смотрел на покосившуюся избу, построенную на почтительном расстоянии от всех остальных домов. Ютившуюся в тени большого старого тиса, единственного дерева во всей Утопии, которое не цвело и не зеленело, а мрачно нависало над покосившейся избой.
«Да, пожалуй, стоит взглянуть на нее еще раз», - с тоской подумал он, не отрывая взгляда от дома.
Небольшая деревянная дверь избушки натужно заскрипела, но не поддалась. Опять не поддалась. Грельфи отступил на шаг и осмотрел дверь. Когда он увидел ее в первый раз, то был уверен, дверь не выдержит и хорошего пинка. Все было именно так, крохотная, висящая на проржавевших петлях, сколоченная из давно прогнивших досок, она выглядела ужасно и, казалось, готова была упасть сама, но… все равно не поддавалась.
Ему в который раз хотелось закричать во все горло: «Нет! Этого не может быть! Это ложь! Все это сон!» Но он знал… это был не сон. Во сне не спят, не думают, не рассуждают, не строят логических выводов, и не строят планов побега из сна. Или все-таки строят?
В бессилии что-либо сделать Грельфи обошел избу. Без окон, без трубы на крыше, с единственной запертой изнутри дверью, запертой, смешно подумать, на крохотный крючок.
Вновь вернулся к двери и усмехнулся, от безысходности, от глупости всего происходящего и четкого понимания – все это, все же происходит, и происходит именно с ним.
Грельфи вновь дернул дверь, и вновь в ответ раздался лишь тяжелый скрип, и больше ничего.
Он зарычал, плечо взорвалось дикой болью. Все было тщетно. Можно было бы попробовать так еще раз, налететь на дверь, всем весом, с разбегу, так как когда-то выламывал двери гораздо прочнее и добротней этой, но на этот раз все было бесполезно.
Это вчера он раздумывал и сомневался, теперь же был уверен – снаружи внутрь проникнуть невозможно, несмотря на все его желание, все попытки и старания, ведь перед ним был… вход…
Эту избу Грельфи помнил хорошо, дом появлений, так он позже окрестит ее. Ее помнили все в Утопии, иначе можно было бы уверенным – дверь закрыта не на небольшой крючок, а на массивный деревянный брус, вставленный в металлические скобы, вбитые в стены. Но он там был, он все помнил, и все видел собственными глазами.
Видел эту крохотную комнатенку с одинокой, тускло горящей свечей на холодном полу. Жесткую деревянную кровать, на которой Грельфи пришел в себя. Темные стены с пляшущими на них отблесками свечи и небольшую дверь напротив кровати.
Помнил страх, и полнейшее непонимание произошедшего с ним. Кто он? Как тут оказался?
Помнил, как легко поднялся запиравший дверь крючок, как она с легким скрипом отварилась и как в дом хлынул свет.
«Наверное, смысла никакого и нет. Она не поддастся, бей ее хоть тараном. Да и вообще, вряд ли через этот дом я смогу попасть обратно. Пускай это вход, пускай через него все попадают сюда, но вот можно ли через него попасть обратно? И вообще, оно мне нужно? А если я сам? Сам, по своему желанию, сюда пришел? А теперь вот пытаюсь выбраться обратно? – Грельфи растерянно отступил от двери, а мысли его становились все более и более мрачными. – Зачем я здесь? Может, я от кого-то сбежал? А может, лучше все-таки остаться?
- Привет, Грельфи, - эти слова вывели его из раздумий.
Он обернулся, чтобы увидеть человека, с которым раньше никогда не встречался.
Мужчина, не дождавшись ответа, пошел дальше, приветствуя всех попадавшихся ему на пути людей.
Грельфи молча смотрел ему в след.
«Нет! Все это ложь! Вселенская ложь! Это место не может быть моим домом! Я не мог желать сюда попасть. Это место – тюрьма! Самая искуснейшая, самая хитрая во всем мире. Я не знаю, как я сюда попал, но я точно должен выбраться отсюда!»
Полный злости он развернулся на каблуках, оставив дом за спиной, и пошел дальше, напролом, безжалостно топча кусты клубники и малины, распугивая рои недовольно жужжащих пчел, ломая и обрывая висящие у него над головой ветви яблонь и груш.
Он шел быстро, расталкивая всех, кто попадался ему на пути, да те и сами шарахались в стороны, едва завидев его.
Вскоре начал накрапывать приятный дождь, и, легкий и прохладный.
«Черт! Дождь! Опять этот дождь! Опять этот проклятый дождь. Опять полдень. – Грельфи поднял глаза и взглянул на достигшее зенита солнце. – Ровно в полдень, как и вчера. И могу поклясться, как и вчера, дождь кончится секунда в секунду через час после того, как начался».
Грельфи был взбешен и не сразу заметил ее. Тонкую, серую полоску стены, едва приподнимавшуюся над травой. Улыбнулся.
«Стена совсем низкая, думаю, мне будет где то по пояс».
Но дойдя до конца улицы, понял - стена была выше, чем ему сперва показалось. Она была высотой примерно в его рост. А когда подошел вплотную, то увидел, стена немного выше.
Он неуверенно огляделся. Серая полоса тянулась в обе стороны и скрывалась за домами. У стены не росло ни единого дерева, ни кустов, одна лишь трава, и от домов стена была на почтительном расстоянии.
Грельфи даже не сомневался, она опоясывает всю Утопию, и если пойти вдоль стены, то рано или поздно все равно вернешься на тоже самое место.
И все же она была невелика, стоит лишь протянуть руку, и он достанет до края.
Но стоило лишь попробовать и край стены оказался лишь в паре сантиметров от протянутых пальцев. С удивлением посмотрев на стену, подпрыгнул, но пальцы так и не достали до края. В бессилии он ударил стену кулаком, и боль в костяшках пальцев напомнила ему дом появлений и хлипкую дверь, которую так и не смог выломать. Вспомнил и понял.
- Все бессмысленно, - чуть слышно прошептал Грельфи, опуская взгляд.
Затем сорвал с земли стебель травы, зло скомкал его, и подпрыгнув шаркнул им по стене. На самом верху, в нескольких сантиметрах от края осталась четкая зеленая полоса. Он удовлетворенно кивнул и зашагал прочь.

Человек, сидящий перед ним, тяжело вздохнул и взглянул в окно, где до сих пор накрапывал прохладный дождь. Хотя хозяину таверны не было и сорока, он был здесь самым старым жителем. Все как один знали – Кергоф появился в Утопии первым.
Даже Грельфи это знал, еще когда в первый раз ему довелось увидеть этого невысокого мужчину, худого как жердь, с серыми глубоко посаженными глазами.
Вот и сейчас, он смотрел все в те же серые отрешенные глаза и ждал.
- Ну, и?
- Лестница? – неуверенно переспросил хозяин таверны. – Но откуда? Да и… зачем? Не на луну же лазить?
Грельфи насупился и промолчал. Разговор шел явно не в том направлении, на которое он надеялся.
- Нет, - вдруг посерьезнев, произнес Кергоф. – Сколько я себя помню, лестниц здесь никогда не было. Да думаю, то и хорошо. Чего доброго упадешь еще, шишку набьешь.
- Шишку набьешь, - меланхолично повторил Грельфи, не отрывая взгляда от запеченной головы здоровенного сома, приправленной острыми пряностями, зеленью и луком, которая еле умещалась на золоченой тарелке. Единственным человеком, который здесь все еще мог размышлять хотя бы на половину так же здраво, как и он сам, был этот Кергоф, однако сейчас Грельфи в этом усомнился. – Ладно. Лестницы нет. Тогда мне нужны следующие вещи: для начала топор, молоток и гвозди!
Лицо старейшего в Утопии человека расплылось в неясной улыбке.
- Хех, ну ты даешь. Что-то удумал? – глаза его прищурились, а рот растянулся в нелепой улыбке. – Гвозди, говоришь? Откуда? Молоток, говоришь? Зачем? Да их здесь никогда и не было.
- Ну, хорошо, - процедил, еле задерживая гнев, Грельфи. – А топор?
- Эх, удивляюсь я тебе. Топор ему! Да зачем он вообще нам нужен?
- Черт! – Грельфи со злостью ударил кулаком по столу, зазвенели золотые вилки и кубки, а все посетители таверны обернулись на них.
- Ну-ну, - примирительно произнес Кергоф. – Не горячись, Грельфи. – Поверь, гнев и злость еще никого и никогда до добра не доводили. А если хочешь знать, то самая острая вещь во всей Утопии – нож в таверне, которым пользуется моя Анни для разделки мяса и рыбы. Да и то, должен заметить, использует с превеликой осторожностью!
- Да уж, - Грельфи зло отодвинул от себя тарелку с так и не доеденной рыбьей головой, с грустью посмотрел на золоченную вилку, даже та затепленной затупленной и какой то закругленной. – Тогда покажи мне кухню.
- Ну хорошо, пошли, - только и ответил Кергоф.
На кухне царил всепоглощающий и всеобъемлющий порядок, который был чужд самой сути Грельфи, всем его далеким и забытым представлениям о том, как должна выглядеть кухня в таверне.
«Нет, это не кухня, - подумал он, от увиденного становилось дурно, и казалось, вот-вот вырвет. – Ложки, вилки, кубки, тарелки, все это не может быть расставлено в таком идеальном порядке. Котлы не могут быть начищены до блеска и так сверкать. Здесь должно пахнуть пивом, черт побери, луком, чесноком, копченым мясом и рыбой, так как ими пахнет в зале, а не благоухать весенними цветами».
- Ясно, - сдерживая дурноту, произнес он. Взгляд его еще раз скользнул по ровным рядам ложек и вилок, по идеально чистым колоннам тарелок, по рядам золотых и серебряных кубков всевозможных размеров и форм, по начищенным до блеска котлам и деревянному полу без единой соринки. – Только вот не вижу я здесь ни единого ножа, Кергоф. И Анни твоей здесь тоже не вижу, и не похоже, чтобы она здесь была, а здесь вообще сегодня кто-то был? Очень странно.
- Да нет, - не смутившись, ответил Кергоф. – Ничуть. Анни нездоровится, верно, сегодня она опять решила отправиться домой пораньше. Не заставлять же ее, в самом деле, работать, когда ей нездоровится?
«Сегодня решила отправиться домой пораньше? Да вчера, я битый час колотил в их дверь и никакой Анни дома не было.. А интересно, она вообще существует?»
- И вообще, может… может, она забрала его с собой? – неуверенно произнес Кергоф. – Да и вообще, ежели тебе нужно что-то необычное, что-то диковинное, особое, ты же и сам знаешь, у Кридди наверняка это найдется.
«И в самом деле, - подумал Грельфи. – У Кридди весь дом завален всяким барахлом, среди которого найдется много полезных вещиц. Возможно, и топор тоже у него там завалялся».
- Хорошо, я зайду к нему. И все же про этот нож я не забыл.
Кергоф вздохнул и всплеснул руками.
- Как скажешь, Грельфи, если же он тебе и в самом деле так нужен, завтра я тебе его покажу.


День уже клонится к концу, хотя Грельфи собственными глазами видел, как еще пол часа назад шел дождь, от которого не осталось и следа. На небе не было ни единого облачка, густо высыпавшие звезды ярко и заманчиво блестели, в запертом доме под старым тисом загорелась свеча, выдававшая себя полосой света под дверью.
Грельфи улыбнулся, вспомнив, как в первый день целый час провел под дверью, пытаясь ее затушить. Он уже не помнил, зачем хотел сделать это, то ли от злобы на дверь, которая не поддалась, то ли надеясь разорвать какую-то незримую связь, между Утопией и его домом.
Темнело здесь быстро, и поэтому пришлось поспешить в дом старого торговца, благо Кридди жил недалеко, на этой же площади, с противоположной стороны от таверны.
«Лисий лаз», - неожиданно подумал он. А спустя секунду понял, именно так называется таверна. Грельфи даже не обернулся, чтобы посмотреть на вывеску и убедиться, как в действительности она называется, да и зачем? Ведь он это уже знал, , но мыслей как раньше: «как?» «откуда?» ««зачем?» и «почему?», у него уже не возникало.
Кридди еще не спал, но уже потихоньку заканчивал все свои дела и готовился к отдыху. Увидев посетителя, торговец оживился и выскочил из-за прилавка, на котором грудой был навален всякий пыльный хлам и древняя рухлядь.
- О-о-о! Грельфи! Как дела? Давно не виделись!
«Еще вчера, - промелькнула у Грельфи в голове мысль и затем быстро угасла».
- Да, действительно давно, - машинально ответил он и оглядел наваленный кучами, то тут, то там мусор, который Кридди безуспешно пытался продать, даже не требуя оплаты.
- Так… вижу, что-то ищешь? Давай помогу, у меня, уж у меня-то, друг мой, найдется все! – он вытер запачканные масляные руки о серый фартук, подкрутил длинные усы, поправил свалившуюся на одну сторону шапочку и взглянул на наваленный в беспорядке товар. – Хочешь, продам тебе… м-м-м… вот! – Кридди подскочил в наваленной у стойки куче и запустил в нее руку, несколько секунд усердно ковырялся в ней, скорчив смешную рожицу, а затем извлек плоский продолговатый предмет. – Вот оно, - торжествующе произнес он. – Бритва! Тут такой нигде не найдешь! Остра как тысяча ножей! Красива как тысяча дев! А ценна как… ну в прочим об этом позже.
Грельфи недоверчиво посмотрел на лезвие, старое, покрытое коричневыми кляксами ржавчины и грязи. Затем неуверенно провел рукой по своей щетине, как бы прикидывая, и попробовал остроту бритвы пальцем.
- Нет! – вскричал Кридди, глаза у него были бешенные. – А хотя… она все равно затуплена, будто специально кто…
Лезвие и в самом деле было ржавым и тупым, и даже при большом желании им было невозможно порезаться и уж тем более не побриться.
- Нет Кридди, мне нужно кое-что совсем другое, - Грельфи вернул обратно затупленную бритву. - Мне нужен топор.
- О-хо-хо, - улыбнулся торговец. - Знаю, знаю. А знаешь, почему знаю? Ведь мне тоже, тоже нужен топор! И более того он у меня будет! Представляешь. У меня, у Кридди! Я первым во всей Утопии возьму в руки топор!
Кридди хотел было от радости захлопать в ладоши, но вспомнив про свой возраст, а ему было не меньше сорока, быстро передумал.
- Хорошо, - кивнул ему Грельфи. – А когда у тебя появится топор?
- Когда-а-а? – неуверенно протянул торговец. – Не позднее, чем послезавтра, это я ручаюсь! Поскольку именно послезавтра у меня будет новое поступление товара. А вместе с ним и… топор. Не беспокойся, ты же знаешь, моим знакомым можно доверять.
«И в самом деле, им можно доверять», - неожиданно промелькнула у Грельфи в голове мысль.
Грельфи уже не мог вспомнить, как еще вчера расспрашивал всех, в том числе и самого Кридди, кто такие эти его странные друзья, когда и откуда они привозят ему товары. И на все вопросы получал один и тот же ответ: «так это и так все знают!»
- Хорошо, Кридди, - удовлетворенно ответил он. – Я еще зайду к тебе. Завтра. На всякий случай, вдруг твои знакомые привезут товар раньше.
- Как скажешь, Грельфи, заходи, не стесняйся. А то ко мне в последнее время так мало заходит народу… Совсем позабыли старину Кридди, уже никому не нужны мои товары.
- Ничего, - улыбнулся Грельфи, отворяя дверь и выходя на улицу, а на последок произнес. – Жди, я зайду завтра.

«Проясняется. Наконец-то все проясняется, - с удовлетворением подумал Грельфи. – Завтра возьму у Кергофа нож и как-нибудь уж постараюсь сделать себе лестницу. А если… а если мне повезет… - Он увидел Леззи и мысли его оборвались. Девочка весело резвилась с подружками, ведро с которым мама отправила ее за водой валялось рядом в траве. – Ну ладно, - подумал Грельфи, глядя на веселящуюся ребятню. – Они еще маленькие, им еще можно играть и веселиться, забыв про все на свете».
Так он и дошел до своего дома, подумав напоследок: «было бы хорошо завтра, так, на всякий случай проверить отметку на стене, и было бы хорошо не забыть… сделать…» но вот что именно, уже позабыл.

Утро выдалось на редкость солнечное и теплое. Мягкие золотистые лучи текли в комнату через распахнутое настежь окно, легкий ветерок нес приятную прохладу и ароматы трав.
Повинуясь какому-то внутреннему влечению, поднялся с постели, оделся в свои неудобные одежды и вышел на улицу. Видимо спал долго, солнце стояло уже высоко, а вспомнив, про дела он, решил поспешить.
- Ой! Здравствуйте, дядя Грельфи!
- Здравствуй, - не уверенно ответил он пробегающей мимо девочке с ведерком в крохотной ручке.
- Пока дядя, Грельфи.
- Пока… - ему не сразу удалось вспомнить ее имя. – Леззи.
Грельфи уверенно шел вдоль благоухающих садов, а в голове вертелись неясные мысли. Планы… цели… задачи… он уже с трудом их вспоминал.
«Сперва… сперва нужно зайти к Кергофу. Да, к Кергофу в таверну, в «Лисий лаз». Да. Потом… потом нужно навестить Кридди. Да, именно так! А после Кридии я должен пойти… так, - Грельфи мысленно нарисовал свой путь меж домов. – Ага, мимо дома появлений, через который мы все сюда пришли, мимо кусов малины, мимо яблонь и груш, и между домов тоже, к самой окраине Утопии, и так до… до самой… до самого… странно, не помню, зачем хотел туда пойти. Может, и там нужно кого навестить? Интересно, нужно спросить об этом Кергофа, может быть, он знает, кого я хотел навестить на окраине?»
Сам же Кергоф, казалось, и не покидал своей таверны, как и вчера, крутился у стойки и беззаботно болтал с немногочисленными посетителями.
- Привет, Грельфи, - в один голос проговорили все, кто сейчас болтал с хозяином заведения.
- Привет, ребята, - добродушно произнес он.
У стойки сидели трое.
«Тагре, как всегда, хочет выпить за счет заведения, Хорго, как всегда, готов растратиться всеми свои сбережения, а Ивлен, старый добрый Ивлен, как всегда, поспешил с утора пораньше сбежать из дому, чтобы не выслушивать недовольное ворчание своей жены Роземи».
- Давно не виделись.
- Да уж, тебе стоит почаще сюда заглядывать, а то совсем без нас пропадешь, - с усмешкой произнес Тагре.
Грельфи усмехнулся в ответ, он даже не задумывался, откуда знал людей, с которыми сегодня встретился в первый раз.
Кергоф улыбнулся и, ни слова не говоря, налил всем пива. Того самого, коронорского пива темного золота, которое Грельфи так любил и ценил среди всех прочих многочисленных сортов пива, которое хранил у себя в погребах хозяин таверны и его друг Кергоф Нифергор.
- За встречу! – поднимая кубок, торжественно произнес Ивлен.
Звякнули кубки, и понеслось… хмель ударил в голову, и Грельфи уже почти ничего не понимал и не осознавал. Пил на ровне со всеми, болтал и веселился, вместе со всеми вспоминал старые времена, как они еще будучи мальчуганами проказничали и дергали девчонок за косички.
Из «Лисьего лаза» он вышел, когда солнце уже начало клониться к закату, трава после прошедшего недавно дождя была мокрой и приятно пахла.
Кридди тоже встретил его радушно, они вынесли на задний двор магазинчика два удобных кресла, затем Кридди недовольны пыхтя и ворча порылся в кучах своего товара, Грельфи всегда удивлялся, как Кридди умудрялся помнить, где лежит нужная ему вещь, однако же вот, помнил и всегда находил.
Торговец вернулся, неся в руках широкую деревянную шкатулку, отделанную золотом.
Грельфи довольно улыбнулся. Он знал, о содержимом шкатулки.
Наргреца, тот самый табак с Верхнего Наргреца, столь любимый Грельфи, бил в ноздри приятным мягким запахом и расплывался в воздухе клубами легкого сизого дыма.
- Ну, давай рассказывай, друг, с чем на этот раз ко мне пожаловал? – довольным голосом поинтересовался Кридди. Развалившись в этом огромном кресле, он напоминал оборжавшегося сметаной кота. – Спрашивай! Ни в чем не откажу!
- Хех, - сам себе усмехнулся Грельфи. – Помнится, я у тебя хотел топор купить. Только сейчас подумал, зачем он мне? Порежусь еще. И как мне такой только мог о таком подумать? Не хмель ли в голову тогда ударил?
- Ах, да-да-да, помню! Все помню! – Кридди откинулся на спинку кресла, выпуская изо рта густые клубы дыма. – Но не хмель тебя надоумил. Не хмель, не волнуйся, а знаешь, кто? Я! – Торговец расплылся в улыбке. – Помнишь, я тогда тебе рассказывал о топорах, которые я заказал, чтобы быть первым в Утопии, у кого появился топор. Так вот, тогда, именно тогда ты загорелся этой идеей. Вот тогда-то ты и потребовал с меня слова, чтобы я и тебе тоже один запас.
- Вот как?
- Да, именно так! – утвердительно кивнул головой старый торговец. – Да только рано уж ты ко мне зашел, Грельфи. Слишком рано. Два дня, это минимум, сколько еще ждать моих поставщиков. Мне, очень жаль.
Грельфи посерьезнел и отложил в сторону трубку.
- Тогда я задам тебе последний вопрос. Ты не знаешь,.. а зачем я сегодня собирался пойти на окраину города?

Он шел привычной походкой вдоль улицы. Ответ Кридди поразил его своей простотой и точностью.
- Не знаю, - ответил ему тогда Кридди. – Сходи, да посмотри.
Идти и спрашивать Кергофа уже не хотелось, ведь и в самом деле было проще пойти и проверить. К тому же следовало поторапливаться, небо быстро темнело, а солнце опускалось все ниже и ниже, и теперь лишь самый край выглядывал из-за верхушек деревьев.
Грельфи так и шел, шел на самую окраину Утопии, почему – не знал, зачем – не помнил. Брел, пока перед ним не выросла невысокая на первый взгляд стена.
«Стена… - его мысли были похожи на густой мед, текли вяло и медленно. – Похоже, это конец. Ничего здесь на окраине и нет. Зря я сюда шел. Пора обратно…»
Он развернулся на месте, оставив за спиной невысокую стену и пошел домой, и ни единой мыли не промелькнуло в голове. А придя домой, сразу лег спать, напоследок подумав:
«Завтра… нужно бы к Кергофу зайти, проведать его, а то… давно не виделись…»

Столь солнечного и теплого рассвета ему встречать не доводилось. Ласковые золотистые лучи текли в комнату через распахнутое окно, а легкий ветерок нес приятную прохладу и ароматы трав.
Он открыл глаза и сладко потянулся в мягкой кровати, вставать так не хотелось, но и не хотелось терять и минуты такого замечательного дня. У висевшего на стене зеркала стояла большая бочка с прохладной водой. Грельфи с удовольствием запустил руки в воду, и по телу пробежала приятная бодрящая дрожь, пронзившая его до кончиков пальцев.
- Ого, ну я даю, - глянув на себя в зеркало, произнес он. – Зарос, словно пес! Бородатый, с длиннющими космами. Нужно бы постричься, побриться, да и… - С недовольством взглянул на свою кожаную куртку. – Как только еще не изжарился в таком-то ходить? Нет, сегодня же нужно будет попросить старину Кергофа, может и найдет что-нибудь для меня из одежды.

- Ой! Здравствуйте, дядя Грельфи!
- О! Крошка Леззи! Здравствуй, здравствуй! Давно не виделись!
- Да, дядя Грельфи, - девочка изящно присела, всеми силами пытаясь изобразить реверанс, который до сих пор неважно у нее получался.
- Почему ты такая грустная? Вон какой прекрасный день начинается. Солнце светит, птицы поют, как можно быть грустной в такое утро?
Леззи не ответила, лишь слегка обернулась назад, туда, где у озера играли мальчишки.
- А, - улыбнулся Кергоф, понимая чем недовольна Леззи. – Хочешь, я помогу тебе?
- Поможешь? – глаза девочки заблестели.
- Конечно! Я поговорю с этими сорванцами, и они больше никогда, никогда-никогда не будут дразнить тебя. Хорошо?
- Ой, спасибо, дядя Грельфи! – она улыбнулась и побежала дальше, крикнув на прощанье. – Пока дядя, Грельфи!
- Пока, - он с улыбкой посмотрел девочке в след.
«Это уже, почитай… да, три дня как я ее не видел. Видимо, опять ее матушка с утра пораньше за водой послала. Эх, все ей неймется».
По дороге к «Лисьему лазу» он лишь на минуту задержался у дома Кергофа, потосковав об Анни, которая на днях заболела, и теперь в таверне не отведать многих блюд. Ему хотелось крикнуть ей, позвать, но потом передумал, решив не тревожить ее.

Кергоф стоял у стойки, как и вчера. Казалось, он даже и не покидал своей таверны.
- Привет, Грельфи, - в один голос произнесли все, кто сейчас болтал с хозяином заведения.
- О! Привет, ребята, - улыбнувшись, ответил он. – Какая встреча!
Грельфи по очереди крепким рукопожатием поприветствовал старых друзей. Здесь были все, и плут Тарге, как всегда, без денег, и старина Хорго, который, как всегда, был готов потратить все деньги, и бедняга Ивлен, опять желающий напиться до беспамятства.
Кергоф хотел было налить пива, но Грельфи поднял руку и отказался.
- У меня к тебе разговор, Кергоф, - тихо произнес Грельфи, опуская взгляд. – Отдельный, с глазу на глаз. Пошли на улицу.
Хозяин таверны лишь улыбнулся в ответ, снял свой белоснежный фартук и пошел на улицу.
- Знаешь… у меня к тебе такой деликатный вопрос… у тебя не найдется…
Кергоф молчал и улыбался, казалось, он и так все знал.
- Знаешь, мне надоело ходить волосатым и небритым.
- Это прекрасно, Грельфи!
- Но это еще не все, есть еще кое-что, о чем бы я хотел тебя попросить. У тебя случаем не найдется новой одежды для меня. Надоело уже ходить в этой… в этом тряпье, хочу чистую, как у всех. Понимаешь?
- Ну, наконец-то этот день настал мой друг. Наконец-то!
Кергоф прошел мимо оторопевшего друга, подошел к висевшему у крыльца колокольчику и зазвонил в него. А через каких-то пять минут все до единого жители Утопии были на площади. Грельфи еще никогда в жизни не видел столько народу. Здесь были все и Топкены, и Грельденсоны, и даже Виргены! Здесь были абсолютно все.
- Уважаемые жители Утопии, - торжественно произнес Кергоф. – Наконец-то этот день настал. Настал тот замечательный день, когда мы готовы принять в свою семью нашего старого друга Грельфи. Ибо он наконец-то готов, готов сбросить свои старые грязные одежды, снять свои грубые сапоги и, как все мы, ходить босиком.
Собравшиеся жители радостно загудели.
Невесть откуда появился Ивлен.
- Это моя женушка сшила, - краснея, произнес он, протягивая Кергофу белые, расшитые золотыми нитями одежды. – Еще давно.
- Замечательно! – произнес Кергоф и повернулся к Грельфи. – Теперь все готово. Сними же обувь, и я покажу тебе нечто, чего ты еще не видел! Я открою тебе тайну Утопии.
Грельфи покорно снял сапоги, а когда он поставил босые ноги на мягкую, влажную от росы траву – в ноги как будто вонзились иглы. Покалывание стало приятным, а через секунду он уже не понимал, как мог вообще носить эти огромные грубые сапоги.
- Следуй за мной, - властно скомандовал Кергоф. – Все идемте за мной. И сапоги тоже прихвати, Грельфи. Им тут не место!
Они вошли в таверну, прошли через зал, по лестнице спустились в подвал, заставленный десятками бочек с винами и пивом. Грельфи уже не раз бывал в этом подвале и не понимал, зачем они пришли сюда. Когда-то они облазили его сверху донизу, решив перепробовать все вина и все пиво хранившееся в подвале, впрочем, достигли ли они своей цели, он не помнил, но точно с тех пор был уверен – в подвале ничего больше нет и быть не может. И лишь тем больше было его удивление, когда он обнаружил огромный темный провал, зияющий в стене. Грельфи мог бы поклясться, никакого лаза здесь никогда не было, и все же он был.
Провал в стене оказался лазом, ведущим непонятно куда, спускающимся вниз, все глубже и глубже, в непроглядную тьму. Грельфи никак не мог понять, куда же они идут, притом идут все, за спиной слышалось громкое топанье, вслед за ним и Кергофом по лазу спускались все до единого жители Утопии. Они шли недолго, минут двадцать, а затем… затем Грельфи не поверил собственным глазам, ведь он увидел свет, так оно и было, в конце лаза ясно был виден свет. Но не свет свечей, это был солнечный свет.
Когда они вышли из лаза, Грельфи уже ничего не мог понять. Они стояли посреди большой зеленой поляны, здесь не росли цветы, не жужжали пчелы, не прыгали и не стрекотали кузнечики, не пели птицы. Здесь была лишь трава и люди. А вокруг простиралось что-то непонятное. Какое-то идеально гладкое белесое ничто простиралось во все стороны, сколько хватало глаз, до самого горизонта и даже дальше. Ветер не колыхал траву, не трепал волосы, не нес прохлады, здесь он замер и не двигался с места, отчего все звуки становились странными и необычными. А над их головами… над их головами высоко в воздухе среди застывших рванных облаков парил остров, парила Утопия.
- Ничего не бойся, - успокоил его Кергоф. – И иди за мной.
Они подошли к самому краю. Нет, это был край даже не поляны, казалось, это был край самого мира.
- А теперь настало твое время друг мой, - удовлетворенно сказал Кергоф. – Кидай туда свои гнусные сапоги и ничего не бойся. Ты освободишься от оков и наконец-то станешь таким же, как и мы, станешь безупречным!
Грельфи, ничего не ответив, перенес руку с сапогами за грань поляны и разжал пальцы. Сапоги упали на белесую гладь.
- А теперь смотри, - чуть слышно произнес Кергоф.
Гладь под сапогами медленно таяла, становилась блестящей и жидкой, принимая в себя обувь, а через несколько секунд сомкнулась над даром и стала такой же идеально ровной, как и была.
Неслышно подошел Ивлен с прекрасными новыми одеждами.
- Да, - удовлетворенно произнес Кергоф, глядя на подошедшего Ивлена. – Теперь поступи так же с остальной одеждой. Освободись от оков!
Но Грельфи и не шевелился не мог. Он не отрывал взгляда от белесого поля, голова его закружилась, в ней разом метались тысячи и тысячи мыслей, требуя, крича, задавая вопросы. Торжествующие голоса собравшихся отошли на второй план, а он, повинуясь дикому, безумному желанию, протянул ногу за грань сочно-зеленых стеблей травы и поставил ногу на поле, по толпе за спиной прокатился гул ужаса и негодования.
– Глупец! Самоубийца! – кричали за спиной, но Грельфи не слушал. Ему было плевать, все его внимание было приковано к ноге, поставленной на белесое ничто. И это ничто было твердым!
Нога секунду уверенно держалась, но вдруг поле под ней расступилось, засасывая ее.
Он в испуге отпрянул и повалился на траву, ошарашено оглядывая всех собравшихся здесь.
- Это Поле! Никто не смеет ступать по нему, - произнес Кергоф.
Грельфи уже представил себе, как люди набрасываются на него, как раздастся крик: «Хватайте!» Толпа кинется на него, и разорвет на части, но этого не произошло. И тогда он поднялся. Поднялся полный решимости и непреодолимого желания, а толпа гудела, как встревоженный пчелиный улей.
Грельфи подошел к краю вновь, полный волнения и решимости еще раз пойти на безумство.
– Зря, - только и сказал Кергоф.
«Похоже… я не первый, - мелькнула мысль в голове. – Значит, все может получиться!»
Он поднял голову на застывшие белые барашки облаков, обрывавшиеся у поля, как обрывалось и все, весь этот мир.
Грельфи закрыл глаза и рванулся с места, как вихрь, как сорвавшийся с цепей зверь. Он бежал не глядя куда, не думая о направлении, просто бежал не чувствуя под босыми ногами больше тонких колосков травы, чувствуя лишь твердое нечто.
- Мы подождем тебя, возвращайся! - донесся до него крик.
Грельфи открыл глаза и чуть не упал. Он был нигде, казалось, вне времени и пространства. Он застыл на месте и обернулся, у самой кромки поля стояли жители, с ужасом глядя на него, а через секунду поле под ним размякло и потянуло его вниз. Грельфи яростно вскричал и упал на спину, вырвал ноги, чувствуя как поле под ним из твердого становится вязким. Перекатился, вскочил на ноги и вновь побежал, чувствуя вновь обретающую твердость почву под ногами, и осознал, он будет бежать столько, сколько потребуется, до вечера, до утра, целый день, до последнего своего вдоха, до последнего удара сердца… и он будет бежать, пока не умрет… .Наконец-то Грельфи вспомнил, когда-то давно за его неодолимое стремление, за его силу, злость и выносливость его прозвали… Зверем.