Здравствуйте, уважаемые дуэлянты. Итак, первый раунд.

Тема: Во время чумы.
Жанр: Свободный.
Срок: 15 дней.

Получилось чуть длинновато... но это не моя вина. На такую тему надо лет двадцать и текста как на десять томов БСЭ.
Местами пришлось сократить, но получилось вот что:

Карантин

      Исконно считается, что человек показывает свою истинную сущность лишь в случае крайней опасности, например, во время неотвратимой угрозы для собственной жизни. Как бы мне хотелось, чтобы это было неправдой. Если это и есть истинные мы, то достойны ли мы этой самой жизни? Если близость смерти превращает нас в жалких дрожащих тварей, то не верно ли, что сама смерть дарит нам благородство? Мёртвые не боятся, мёртвые не способны на все эти подлости ради собственного выживания, им чужды страх и жестокость живых. Может, эпидемия – это правильно? Может, все мы заслуживаем гибели в этом мрачном городе, полном страха, ненависти и отчаянья?
      Карантин был объявлен лишь через месяц после смерти первой жертвы. После неё долгое время не было смертей. Врачи говорят, что это инкубационный период. Через две недели люди начали умирать один за другим. Число жертв росло в геометрической прогрессии, поэтому для принятия решения властям понадобилось совсем немного времени. Город объявили не выездной зоной, поставили кордон, выставили военные посты и патрули.
      Никто не знал, что же это за болезнь и даже чем она вызвана, вирусом или бактерией. Склонялись к первому варианту, потому как даже убойные дозы антибиотиков совершенно не улучшали состояние больных. Не выздоравливал никто. Потом, через пару месяцев, мы стали называть заболевших «смертниками». Одни – за глаза, другие – в лицо. Страх убил даже стыд. Людям теперь нечего было скрывать. Они знали, что рано или поздно умрут все из нас, без исключения, но всё же надеялись, что им повезёт… глупо.
      Врачи не знали даже, как передаётся эта зараза. Один чудак из местных, Полок, отгородил себя от любого общения кроме как по телефону. Он был весьма богатым чудаком и имел у себя дома всё необходимое для этого: съестные припасы, систему вентилирования, медикаменты… Говорят, Полок даже воду из-под крана не пил, боялся, что она является источником заражения. Его нашли через дней двадцать после объявления карантина. К тому времени, он пролежал в своём доме мёртвый около недели.

      Тут надо признать, что люди вели себя по-разному. Они и были разные по сути своей. Были местные, считавшие город своим домом и прожившие здесь всё свою сознательную жизнь. Были приезжие, вроде меня, которые во всю проклинали судьбу, забросившую их сюда. Многие были отрезаны кордоном от своих семей и близких. Им это особенно тяжело давалось. Даже представить себе боюсь, что творилось с их родственниками по ту сторону кордона. А у меня там никого не было. Я сюда приехал отмечать медовый месяц…
      Большинство жителей старалось отгородиться в своих домах, держаться подальше от заражённых, переждать эпидемию. Это не помогало. А потом, когда болезнь начала косить людей в огромных количествах многие пошли в «похоронные команды». Крематориев потом стало не хватать, и людей жгли в огромных ямах на свалках. К тому времени, всё уже было перепробовано: из людей вытягивали деньги шарлатаны на лекарства и вакцины, на организацию побега, и на прочие предприятия, заканчивающиеся в лучшем случае ничем, а в худшем – ещё большей трагедией.
      Что до военных, то им было приказано никого не выпускать из города, возвращать всех беглецов обратно, а в случае неповиновения им разрешили стрелять на поражение. Через четыре месяца страх добрался и до военных. Несколько человек из их числа были заражены и доставлены на карантин в город. С тех пор они сначала стреляли, а лишь потом задавали вопросы.
      Я однажды встречал патруль на свалке. Мне надо было разведать территорию до кордона. Они остановились в полусотне шагов от меня, и командир, передёрнув затвор автомата, приказал мне возвращаться обратно немедленно. Глупо. Стал бы я пытаться убежать средь бела дня. Когда я попытался объяснить мои намеренья, он молча навёл оружие на меня и повторил свой приказ. Даже на таком расстоянии я видел, как по его лицу градом катится пот. Я молча развернулся и ушёл.

      Сначала мы рассчитывали на изобретение вакцины. По новостям говорили, что новость об эпидемии стала достоянием мировой общественности. Что учёные-вирусологи всего мира пытаются как можно скорее изобрести лекарство. Но потом всплеск энтузиазма сошёл на нет. В основном после того, как несколько весьма именитых учёных погибло от болезни. Но один даже приехал в город для исследования этого заболевания. Его звали доктор Эдгар Тефт.
      Тефт был одним из тех учёных, которого видно за километр: суетливый и рассеянный со всклоченными волосами, бегающими глазами и высоким голосом. Было до смешного легко представить, как он подпрыгивает в своей лаборатории с криком «Эврика!» К сожалению, сделать открытия, которого ожидал весь мир, у него не вышло. Он провёл на больничной койке в бреду двое суток. По крайней мере, то, что он говорил, большей частью для меня звучало бредом.
      Так как на Тефта озлобился весь город, именно меня приставили наблюдать за ним в палате. За час до смерти к нему вернулось сознание. Он сначала попросил меня принести ему воды и какой-нибудь пищи, а потом сказал:
      – Нет, не надо еды. Я скоро умру… забавно, я ведь никогда не думал об этом…
      Он попросил позвать к нему нашего главного врача и координатора на время эпидемии Логана О’Тула. Логан явился незамедлительно, и мне показалось, что он с синими кругами под глазами и впалыми щеками гораздо больше похож на умирающего. Тефт быстро, но на удивление внятно, рассказывал что-то про антитела, присущий иммунитет и соматические гипермутации. Через час он замолчал, и доктор накрыл ему лицо простыней. Когда я спросил, что же говорил Тефт, О’Тул лишь покачал головой и попросил меня ничего никому не говорить из этого монолога. Не то, чтобы я что-нибудь запомнил, но, видимо, новости были неутешительные.

      Конечно, были и другие герои среди нас. И в «похоронной команде» был один такой. Его имя было Раналд, но все называли его «соседом» по его собственной просьбе. Не знаю, откуда он и что он делал в городе, но ему даже во время эпидемии удавалось сохранять хорошее состояние духа. Его нельзя было назвать весёлым. Он просто не сдавался, сам вид его вселял уверенность и надежду. Раналд не жалел себя на работе и ввиду своей могучей комплекции работал за двоих.
      Однажды он не пришёл в свою смену. Дома его тоже не оказалось. Заподозрив неладное, Раналда начали искать. Полагали, что он может попытаться бежать из города или устроит ещё какую-нибудь глупость. Дома вечером того же дня я нашёл от него записку, он хотел со мной встретиться у старого кладбища, что неподалёку от свалки. Когда я пришёл, он остановил меня жестом:
      – Ближе не подходи!
      – Всё в порядке, – я остановился. – Тебя ищут.
      – Я так и думал. Но я не хочу в больницу. Я не смогу оставаться собой в окружении умирающих. Боюсь сломаться. Поэтому мне нравилось твоё общество. От тебя не веет мертвечиной и злобой, как от остальных…
      Я удивился, так как считал, что всё как раз наоборот, но смолчал.
      – А теперь, когда я сам заболел, у меня не хватит сил продолжать жить дальше, – Раналд тяжело сглотнул. – Однако я не хочу никого подвергать опасности.
      – Ты что-то придумал?
      – Да-да, – он помолчал, глядя в тихую мглу. – Ты пришёл один, как я и просил. Я ценю это. Я взял яд в больнице. Держал его у себя дома для такого случая. Похоже, сейчас самое время им воспользоваться. Ты не откажешься пройти со мной до ям? Здесь недалеко, и, конечно, тебе не нужно подходить близко к ним – я и сам дойду.
      Дальше мы шли молча. Я – чуть позади. Наконец Раналд остановился:
      – Спасибо, тебе. Теперь я пойду один. От всего сердца желаю вам с Кэт пережить этот кошмар. Береги её…
      – Спасибо тебе, Раналд. Там мёртвые, – тихо ответил я. – Ты не боишься быть среди них, пока яд не подействует?
      – О, нет. Для них весь этот кошмар уже закончился. В каком-то смысле, я уважаю их… и даже им завидую. А теперь прощай.

      Неожиданно для себя я осознал, что понимаю, о чём говорит Раналд. И не один он так относился к смерти. Был ещё среди горожан Джейк Фрай. Высокий и худой, постоянно ходил в чёрном. Насколько я знаю, был композитором. Он даже несколько раз приглашал меня послушать его творения, так как остальным по понятным причинам искусство было глубоко безразлично. Я и сам слушал его музыку с тяжелым сердцем.
      – Вот, это композиция называется «Гимн Смерти», – говорил он мне. – Она написана для настоящего органа, но за неимением оного пришлось записать её на электронном. Ну, как тебе?
      – Похоже больше на гимн жизни, – я пожал плечами, слушая довольно живую мажорную мелодию.
      – Вот именно! – Воскликнул Фрай. – Жизнь и смерть неотделимы друг от друга. Только понимая эту истину можно преодолеть страх перед смертью. Все мы умрём так или иначе: и те кто в городе, и те, кто за кордоном. Большинство не понимает этого, они цепляются за свою жизнь в даже то время, когда она не стоит и ломаного гроша.
      – Повезло тебе, что мы живём не в средневековье, – слабо улыбнулся я. – Иначе с такой философией ты дошёл бы только лишь до следующего костра.
      – Люди этого никогда не понимали, – кивнул он. – Не знали, что смерти можно радоваться, как жизни. Кто вообще сказал, что смерть – это зло?
      Я молчал, опустив голову, и Фрай продолжил:
      – Я даже благодарен эпидемии и кордону. Они подарили мне знание и вдохновение. За несколько месяцев я написал больше, чем за всю свою жизнь. И мне не жалко умереть здесь, ведь, творчество моё останется после.
      – Не все могут утешать себя этим, Джейк.
      – Можно утешать себя знанием! – С жаром возразил он. – А их даже смерть ввергает в пучину темноты и невежества! Вспомни только, что они натворили за эти месяцы.
      – Я всё помню. Но и их надо понять. Многим нечем себя утешить. Они жили, как умели, и умирают так же…
      Через пару дней Фрая нашли мёртвым около собственного дома. Кто-то ударил его ножом в спину. Судебного дела, конечно, никто заводить не стал. На это не было ни времени, ни сил. Ещё одна жертва эпидемии.
      Но глаза закрывались и на многое другое. Все помнили, к примеру, «человека в плаще». Говорят, он появился в городе незадолго до эпидемии. Потом он посещал в морг и осматривал умерших, присутствовал на медицинских осмотрах, ходил у ям на свалке. Про него шли какие-то невероятные слухи, его обвиняли во всех смертных грехах.
      И однажды он просто пропал. Нашли тело в плаще с обезображенным лицом. Его опознали по причудливому серебряному кольцу, которое «человек в плаще» постоянно носил на безымянном пальце. Но, когда мы хоронили тело, кольцо соскользнуло с пальца. Более того, на нём не было никаких следов от долгого ношения кольца. На это кроме меня мало кто обратил внимание.

      Я понимаю, что я отнюдь не добрячок, каким меня считают многие знакомые. В «похоронную команду» я пошёл лишь потому, что Кэтерин устроилась в госпиталь смотреть за умирающими. Мне была безразлична судьба города, но она сказала, что не хочет видеть меня, пока работает в госпитале, чтобы не рисковать моим здоровьем. Потому я решил, что моя деятельность в «похоронке» уравняет наши шансы. Возможно, я лишь подвергал её ненужному риску, но мне тогда казалось, что главное – это быть рядом с ней.
      Когда она заболела, я продолжал работать в «похоронке», а всё остальное время проводил рядом. Большую часть наших встреч она была без сознания, так что я просто сидел молча и смотрел на её бледное лицо и длинные каштановые волосы, размётанные по подушке. Я навсегда запомнил выражение страдания на её лице. Когда я был рядом с ней, внутри меня бушевал ад. Я придумывал миллион разных безумных поступков лишь бы как-то оправдать то, что я здоров, а она – нет.
      О её смерти я узнал, придя со своей смены в похоронке. На её лице было спокойное и умиротворённое выражение. Я успел узнать, что отнюдь не все мёртвые так выглядят. И мне хотелось верить, что для неё эта мука, наконец, завершилась. Я не проронил ни слезинки во время «похорон» как не сделал этого и в течение её болезни. Даже сквозь туман, в котором я находился все эти дни, мне казалось, что другие меня презирают за это. Наконец-то, подумал я тогда, они действительно принимают меня за того, кто я есть.
      Они настояли, чтобы я взял «отгул». Я согласился за неимением другого выхода. Я был дома день за днём, стоя смотрел в окно на унылые пейзажи или ходил кругами по комнате. Прерывался лишь на сон, а иногда отключался в кресле, с книгой в руках. Я открывал её каждый день, но не прочитал ни слова. Я лишь смотрел пустым взглядом на ровные строки рядами покрывающие белую бумагу, словно могилы на кладбище.
      Я ничего не ел. Считал, что это ослабит меня, что я заболею и, наконец-то, умру. Мне не для чего было больше жить. Я не лучше других и не могу жить, чтобы умереть, как Фрай. Я не могу жить надеждой на других, как Раналд. Не могу свою жизнь потратить на помощь другим, как Тефт. Эпидемия отобрала у меня всё, чем я так дорожил: любовь и свободу.
      Даже мысль о том, что всё это может кончиться, не веселила меня. Пусть снимут карантин, но мёртвых не воскресить, и из памяти моей не стереть всех ужасов эпидемии. Я бы, пожалуй, никогда и не уехал из города – у меня нет сил начинать всё с начала. Моя жизнь прошла, и в каком-то смысле я уже давно мёртв…
      Истекла неделя, и я уже мало вставал. Я чувствовал, что болезнь надвигается. Горло жгло, и лицо моё было горячим как огонь. Мне недолго оставалось жить, и это радовало меня. Однажды проснувшись, я увидел, что кто-то сидит в моём кресле.
      – Кто… ты?.. Смерть? – Я рассмеялся собственной мрачной шутке, но из груди вырвался лишь сухой кашель.
      – Нет, я буду ниже рангом, – фигура в плаще развернулась ко мне лицом, положив ладонь на спинку кресла, и я увидел серебряное кольцо на безымянном пальце.
      – Думал… ты умер… или убежал, – сказал я.
      – Никто отсюда не убежит. Кто-то не может, кто-то не хочет.
      – Я уже… и не хочу… Уходи… дай мне… умереть.
      – Смерть – это не конец, – мне показалось, что в голосе собеседника звучало раздражение. – Ты так горюешь о своей любимой, а меж тем ведёшь себя совершенно неуважительно по отношению к ней.
      – Как это? – я с напряжением сглотнул, и говорить стало легче, хотя горло всё ещё жгло пламенем.
      – Мы оскорбляем мёртвых, столь легкомысленно обращаясь с собственной жизнью, – ответил он. – Если в часах остался песок, нет смысла сдаваться. В поражениях, конечно, есть честь, если принимать их достойно. Но одно дело проиграть битву, а совсем другое – войну. Такого генерала ждёт лишь бесславие.
      – Сражаться нужно за что-то. А у меня уже ничего не осталось.
      – Ошибка. Начинать сражаться нужно за что-то. А продолжать надо, уже не задумываясь об этом. Жизнь – это тоже война и война насмерть. Если когда-то у тебя была цель, то она осталась с тобой и сейчас. Изменились лишь обстоятельства. Но время идёт, независимо от исхода битв, и когда-нибудь будет понятно, ради чего всё это было.
      Я не ответил.     
      – А теперь встань и выпей аспирина, – сказал через какое-то время мой собеседник. – Эпидемия ещё не кончилась, и для тебя найдётся работа. Да и смешно это, во время чумы умереть от гриппа. А если тебе нужна и для этого цель, то вот она: узнать, что готовит для нас завтрашний день…

Мммммм-м! Супер!
Ты вложил в свое произведение именно тот смысл, который я хотел видеть - разные судьбы в одной какой-то критической ситуации) Замечательно получилось

Во время чумы.

Женщина склонилась к молодым бутонам розового куста. Нежный, чуть уловимый запах коснулся тонких ноздрей, на её губах заиграла улыбка. Хельда выпрямилась и окинула взглядом свой маленький садик. Вдруг за высоким забором послышался грозный шум, улыбка исчезла с изящных губ женщины, в её прекрасных глаз появилась тревога.
- Ганс, - тихо позвала она. Муж занят своим ремеслом в доме, но обычно он начеку.
- Ганс! - над каменным гребнем показалась взлохмаченная, измазанная в саже физиономия незнакомого мужчины. Большие круглые глаза хищно и зло заблестели, когда пришелец рассмотрел аккуратный ухоженный двор и крепкий дом. Шум по ту сторону забора стал громче, слова - разборчивее. Женщина сжалась в комок возле своих любимых роз. Она закрыла лицо руками и тихо плакала.
Незваные гости тем временем перебирались через забор. Вот уже третья пара грязных изношенных сапог топтала зелёные стебли молодой травы. Всё громче трещала деревянная калитка. Спустившийся первым большеглазый громко захохотал и, постоянно оглядываясь на товарищей, неспешно пошёл к Хельде.
- Эй, берегись! - даже прозвучи предупреждение раньше, оно бы не опередило арбалетный болт. Выбежавший из дома мужчина мгновенно оценил ситуацию в собственном дворе и спустил тетиву. Большеглазый дико заорал и, свалившись на землю, схватился за кровоточащую ногу. Остальные мародёры остановились: мужчина был один, но уже успел перезарядить свой небольшой мощный арбалет, да и ещё на поясе у него висела крепкая дубинка.
- Проваливайте отсюда, падальщики! - крикнул Ганс, заслоняя собой жену. - Я не стану стрелять, если вы сейчас же уйдёте.
Они послушались его властного спокойного голоса. Ганс выглянул на улицу, убедившись, что опасность миновала, убрал стрелу.
- Иди в дом, закрой все двери и окна. Я избавлюсь от этого и вернусь, - наставлял и успокаивал он жену, гладя её плечи и мягкие кудри.
- Ганс, зачем ты стрелял? Нужно помочь бедолаге, он сильно ранен.
- Нет. Чума уже убила в них людей, лишняя царапина и кровопускание им только на пользу. Иди в дом, любимая, и постарайся не думать об этом, -  Ганс прикоснулся губами к её голове, и Хельда, всё ещё плача, скрылась в доме.
***
Чума пришла в город несколько месяцев назад. Ни с того, ни с сего болезнь появлялась на какой-нибудь улице, каждый раз унося множество жизней. Когда количество умерших в Богатом районе перевалило за второй десяток, власти объявили об эпидемии и ввели карантин. Богатый район опустел в одну ночь. Купцам понадобилась всего неделя, чтобы покинуть свои величественные дома. Следом бежали ремесленники, не просто семьями, целыми цехами - так было легче платить взятки страже. В городе остались лишь несколько авантюристов, да беднота.
Ганс в то время был в отъезде, возвращался он уже в город охваченный паникой. Он был поражён, как за несколько дней переменилось это место. Город, в котором он построил дом, по чьим улицам он любил гулять с женой, стал тёмным и страшным местом, паучьим логовом, полным сырости, плесени и яда. Тем сложнее ему было тут остаться.
Да, они остались. Хельда убедила мужа, что они не имеют права бежать сейчас, угрожая тем самым жизни в других местах. И Ганс согласился, у него не было сил с ней спорить. Она умела быть упрямой, его заботливая и добрая жена. Хельда всегда была такой: ответственной и требовательной к себе - с самого детства. Красавица из хорошей семьи, её родители боялись, что единственным её спасением от жизни будем монастырь. Даже умирая, тесть взял с Ганса очередное обещание заботиться о Хельде. И он заботился. Днём он занимался своим ремеслом, она ухаживала за домом и садом. А ночью Ганса охватывал панический страх, он боялся и молился.
Несколько раз в неделю Ганс уходил в город, знакомых торговцев оставалось всё меньше. Самого города становилось меньше. Покинутый людьми, он быстро ветшал. Всюду виднелись следы пожаров и грабежей. Часто, спеша домой, Ганс думал, что город умрёт раньше, чем последний его житель.
Возвращаясь из одной из таких нелёгких прогулок, Ганс заметил у своего дома монаха. Совсем ещё юноша в балахоне из грубой ткани, жёсткое уставшее лицо. Святые отцы время от времени убирали с улиц города трупы, заботились о заболевших. Хельда несла гостю воды в чаше. Ганс был уже совсем рядом с ними, когда монах вдруг преобразился. Спина его стала неестественно прямой, лицо исказила боль. Он выронил чашу и бросился прочь. Ганс уловил тихое "простите" вперемешку со слёзами отчаянья.
Этой ночью его молитвы не были услышаны, болезнь не позволила Хельде встать утром с постели.
***
Болезнь в одночасье лишила Хельду сил. Она не вставала с постели, почти не шевелилась. Жизнь стремительно покидала женщину, настолько стремительно, что её красота оставалась нетронутой близостью смерти. Но внутренняя сила пропала, Хельда тратила последние силы, чтобы уговорить мужа уехать из города, спастись. Теперь он был непоколебимо упрям. Ему некуда и незачем было идти.
Ганс знал, что его горю нельзя помочь, но, тем не менее, продолжал молить небеса спасти жену. Угрозы, мольбы, просьбы умереть вместо неё - всё напрасно, небеса были глухи. Вскоре Хельда умерла. Во время болезни она почти не страдала физически, и умерла во сне. У чумы не осталось сил изуродовать последние мгновения жизни, после борьбы с женщиной. Ганс похоронил жену в саду, где она так любила бывать. Шёл несильный дождь, он и серость неба скрыли их от мёртвого города.
Проститься с Хельдой неожиданной пришёл тот самый монах. Выглядел он ещё хуже и потрёпанней, чем тогда, в тот роковой день. Монах прочитал молитву, но слов ободрения для Ганса у него не нашлось.
- У меня будет к вам просьба, - Ганс уговорил монаха войти в дом. - Я не хочу, чтобы это всё попало в руки мародёров, дом нужно сжечь.
- Я понимаю, но разве ваша жена, да покоиться она с миром, не была бы против?
- Хельда?.. Да, она любила этот дом.
- Ваша жена не хотела причинять никому зла, - в голосе монаха появился благоговейный трепет. - В том числе и вам. Не стоит уходить.
- Моя жена боялась, что болезнь распространиться дальше, - Ганс в очередной раз проклял себя за то, что не настоял на отъезде. - Разве не опасно будет оставлять дом - пусть лучшего его поглотит огонь.
- Чума уйдёт, уйдёт совсем. Вам просто нужно этого дождаться. Не надо уходить. Вы можете мне не поверить, я слишком молод, но у меня такое чувство, что вы можете совершить большую ошибку. Не надо уходить.
- Чума уйдёт, уйдёт... После этого можно будет жить. Нет! Хельда жила и во время чумы. Это я лишь ждал.
- Теперь ваш черёд жить.
- Я останусь. Не знаю пока зачем, но я останусь, - Гансу впервые за последние месяцы ужасно захотелось спать.
- Я рад, что вы приняли такое решение. Не нужно уходить, переживите чуму здесь, в своём доме.

Gor - 3/4
Galen - 3/3

я ожидала чего-то другого от вас. наверное потому, что обоих я много читала и знаю что вы умеете. наверное, тема показалась вам сложной. наверное, однообразной. наверное, я не права...

Гор, может Арг и хотел увидеть такой рассказ, но я его чувств не разделяю... интересно, немножко скучно. жаль людей, конечно, но, увы, не зацепило. задумок было много, это видно. за это и поставлено 4. больше понравилась личность "соседа". вот развернул бы его историю на весь пост, поставила бы 5 ИМХО.

Гален, обратная ситуация. трогательно и чувственно. но не смогла я найти морали. может, старею?

по тройке за исполнение потому, что мне не понравилось... ничего, будем считать это разминкой

На мой взгляд, они неплохо постарались. Тем более что тема не вполне привычная
Горандор - 5/5, я свое мнение не изменил.
Гален - 4/4, как-то незаконченно показалось и главную идею не вполне уловил.

Второй раунд.

Тема: Честь или жизнь?
Дополнительные условия: главного героя считают сумасшедшим все. Кроме того, кому он дал клятву помочь.
Срок: 17 дней.

Ня, чуть не пропустил второй раунд Будем думать.

Люди! Где ваши произведения? Уже зима на дворе...

Арг, мы дружно надорвались над темой. Хотя, Горандор вроде своё произведение закончил...

Если честно я не знаю что делать с дуэлью.

ну ваще... Нормальная тема вроде) Может, вам другую дать, если Габи не возражает?

Да тема нормальная, мы видимо ненормальные У меня тоже рассказ придуман, но он не нравится мне...
Надо Горандора услышать, согласен ли он на смену темы.

Категорически согласен.
Я написал, мне не понравилось, решил переписать... в итоге, я n раз заходил к теме то так, то эдак, через разные промежутки времени и с разными задумками, а в результате всё одно получался компост. В общем, со мной явно что-то не так.

Смене темы буду только рад. Если, конечно, у Argentum'а ещё есть желание быть секундантом при таких медлительных дуэлянтах. 

Да.. По итогам 2008 года - это самая затяжная дуэль. Надо награду.. черепашку там в профиль.. Мааленькую..

Блин, я уже и забыл, что я у вас секундант... Елки) Кто еще более медлителен... Если согласны продолжать дуэль по прошествии стольких лет, даю тему.

Тема: Мой Свет.
Доп. условия - да пишите, что хотите. Свет - хоть мир, хоть люминесценция)
Сроку вам месяц, все равно меня ровно месяц не будет. И хорошо будет, если за этот месяц вы это хотя бы увидите Если не согласны - напишите отказ, пожмите друг другу руки и можете расходиться)

ЗЫ Я - лох...