25 день месяца Хартунг. 683 год.
Южная Вахенна.

          Ночь укутала эти равнины, словно оделяло, над овражками и ручейками плыл густой туман. Ни огонька, только впереди вечным маяком возвышалась исполинская гора. Кони летели по дороге, и копыта отбивали привычный марш. Его спутники словно бы дремали в седлах, но на самом деле просто у них не было слов.
          Этот путь он проделывает последний раз, понял Янош. Чтобы не случилось, в Мондрог он больше не вернется. Лишком сильна память и горька утрата. Человек может пройти через многое, но и соломинка ломает хребет верблюда. А он устал терять.
          Златогривый замер на пригорке, вдыхая морозный воздух. Все – они уже близко. Впереди белели стены монастыря. Король жестом приказа своим спутникам оставаться на месте. Разговор, ожидавший его, был слишком личным, чтобы кто-то мог услышать его.
          Мондрог был самым старым монастырем в этих краях. Говорят, его основали еще во времена старой Империи, когда Благая Весть только начала распространяться по земле. Как знать, может, в нем побывал и кто-то из Его учеников – предания молчали на этот счет.
          Молчаливый монах указал ему на дверь кельи. Янош толкнул дверь и вошел. Он вспомнил, как еще ребенком первый раз появился здесь, что чувствовал при этом и как каждый раз, возвращаясь, вспоминал слова настоятеля. Отныне, все будет иначе.
          - Отче, – король опустился на колени перед умирающим.
          Закрытые веки вздрогнули и раскрылись.
          - Сын мой. – Феоктист смотрел ясно, чуть улыбаясь. – Ты здесь…
          - По вашему зову. – Янош кивнул. – Как и всегда.
          - Многое надо сказать, но времени мало, – монах попытался приподняться, но затем вновь обессилено опустился на кровать. – Я помню, как первый раз увидел тебя и сразу понял, что ты достигнешь многого. Все сбылось, Янош, все сбылось.
          - Ваши молитвами, – король тоже улыбнулся.
          - Народ ждал такого, как ты, – продолжил старец. – И они любят тебя. И ты не можешь их подвести, Янош. Но я тебе больше не смогу помочь советом, так что выслушай напутствие.
          В свете свечей морщины на лице Феоктиста казались глубже, а в глубине небесно-синих глаз отражались огоньки.
          - Грядут тяжелые времена, – голос старого монаха как будто изменился, теперь он говорил ровно и трагично. – Валентополь пал, похоронив под рухнувшими стенами остатки старой Империи, и теперь умары грабят и разоряют земли Весперы. Из каких краев явилась эта напасть? Уж не знаю, близок ли час страшного суда, но племена земные собираются на брань. Церкви горят, а жен и детей уводят в полон, Янош. Ты их щит и меч, помни о своем долге.
          - Никогда о нем не забывал.
          - Да, поэтому ты и стал королем. Народ за тебя, но есть и те из близких тебе людей, кто замышляет недоброе…
          - Вы что-то знаете, отче? – внимательно спросил Янош.
          - Нет, только предполагаю. Собака лает, а ветер носит. Не верь сплетням, но помни, что и среди Его учеников нашелся один сомневавшийся, один отрекшийся и один предавший.
          - И об этом я помню. Но мои враги скорее предпочитают сталь, а не серебро – они попытаются вновь убить меня.
          - Я слышал, ты ведешь переговоры с Урби? Дело явное. Империя не нападет, пока Викарий не провозгласит новый Крестовый поход. Сколько же раз вы разбивали их, а им все мало? Верно, грешно воевать меж собою, когда настоящий враг у ворот.
          - Сунутся – снова получат – твердо сказал король. – Впрочем, Йоахимм не решится… а вот другие… у императора подрастает сын, говорят, совсем другой человек. Но и с ним мы справимся, если что.
          - Все же я, пред лицом смерти, надеюсь, что вы объединитесь. Твой главный враг не Империя, а умары.
          Старик закашлялся, Янош смотрел на горящие свечи. Ему будет недоставать Феоктиста. Он был соратником его отца, прежде чем понял, что его призвание не война, а келья. Но и здесь он был незаменимым советчиком и другом. Но время безжалостно и неумолимо. Каждому человеку отмерен свой срок.
          - Я недавно читал старые хроники, – после минуты молчания промолвил монах. - Все повторяется, Янош, все повторяется. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было… Ты, конечно, знаешь, что первым императором был Зигмунд. Но нет у него ни могилы, ни гробницы в земле Весперы. Летопись говорит, что когда император понял, что умирает, он решил отправиться на Ориент, прежде чем смерть настигнет его. Жаль, что я поздно прочитал об этом, иначе последовал бы его примеру. Может быть к концу всех дней император тоже вернется?
          Феоктист тихо рассмеялся.
          - Не слушай старческий бред. Нам никто не поможет, кроме Всемилостивого и нас самих.
          Свечи гасли, тающий воск капал на подсвечники, а король до утра держал руку старого монаха, пока тот не оставил этот мир.

683 год. Приграничные территории Вахенны. Город Яблонец.

К полудню город пал…
Еще реял на шпиле ратуши флаг с городским гербом, еще вспыхивали на улицах ожесточенные короткие схватки, когда в дыму и копоти враги резали друг друга ножами, еще слышались, все более и более редкие, выстрелы из пищалей и хандканон…
Но уже смолкли хуфницы и пушки осаждающих. Повержены в пыль все  городские ворота, подорванные петардами или просто-напросто сожженные. Сложили головы последние защитники ратуши, в большинстве своем городские  ополченцы, ибо стража полегла на улицах, тщетно пытаясь оборонить город от захватчиков, а войска короля Яноша так и не  пришли на выручку гибнущему городу. Схвачены были городской глава и проповедник, из радикальных чашников, между прочим, и тут же повешены на корявых суках старых яблонь, древних  символах города.
Город Яблонец лежал под копытами  Compagnii di Ventura –  Вольной кондотьерской компании под предводительством  Принца Просперо, того, чьим именем пугали детей матери по всей Вахенне. Это была большая удача для кондотьеров. Хоть высоких стен и сильных укреплений в городе не было, но его гарнизон оказался весьма достойным, и ломали его сопротивление с полуночи, когда были взорваны центральные ворота до самого полудня. И теперь солдаты, отложив на время покрытое кровью оружие и отерев ратный пот, накинулись на город, словно волки на оленя. Первыми были атакованы  кабаки, потом лавки менял и торговцев,  потом мастерские  ремесленников, потом дома простых обывателей и когда  дьяволы Просперо врывались  в какой-нибудь дом, то сразу же вывешивали свои вымпелы, давая знак, что здесь имущество уже стало добычей.  И добыча эта состоит не только их драгоценных камней, тканей, денег и иных ценностей, женщины – это тоже товар, пусть и на одну ночь… А следом за солдатами следовали летучие торговцы, эти шакалы современной войны, готовые купить награбленное по сходной цене, ибо много ли можно увезти за плечами или в переметных сумах у седла?..

Просперо, в полных пластинчатых латах, правда, без шлема, ехал на сухощавом и мощном, сером в яблоках, коне посреди широкой улицы, застроенной кирпичными домиками  градских обывателей. Его сопровождали два молодых оруженосца-армигера. Один держал копье и  щит Просперо, на плече другого лежала великолепная пищаль: граненый ствол, посаженный на профилированное, украшенное резьбой ложе. Позади них, по трое в ряд, следовали девять латников, все – копейщики, сопровождавшие своего предводителя не в одном десятке схваток, и один из них держал боевое знамя  кондотьера – Черно-белую шашечницу.
Подковы уверенно и звонко  цокали по брусчатке.
Кондотьер имел все основания быть довольным собой. Молниеносный рейд его Compagnii di Ventura захватил врасплох Вахеннскую армию. Наблюдая со стен захваченного Яблонца за окружающей местностью, он не заметил ни малейших признаков передвигающихся вражеских войск - нигде не пылили колонны по дорогам, не сверкало солнце на остриях копий и лезвиях алебард и гизарм. Вахеннских войск поблизости не было. А вокруг простиралась прекраснейшая земля. И Просперо, в душе меценат и менестрель, позволил себе насладиться красотой окружающей природы. С возвышенности, на которой  располагался город, зеленые поля отлого спускались вниз, превращаясь в живописные долины, с кудрявыми перелесками, тучными нивами, небольшими деревеньками, извилистыми речками, озерами и ветряными мельницами. А вдали, у самого горизонта виднелись зубчатые синие отроги.
Послышался гулкий перестук копыт и Просперо отвлекся от воспоминаний о красоте природы. На полном галопе к нему подлетел юный всадник, с символом Отряда Удачи на плаще, сверкающий, словно новенький золотой дукат, улыбкой победителя. Латы мальчишки были в копоти, а покрытый кровью фальчион лежал поперек холки коня. Он явно только что вырвался из схватки.
-  Монсеньер, capitano Джованни Унгаро докладывает, что город Яблонец принадлежит Compagnii di Ventura! Вас ждут в Ратуше!
- Благодарю, homme d'arme!
Величественно кивнув головой, Просперо тронул коня шпорой.
…И ни он, ни армигеры, ни конвойцы-латники не обратили внимания, что ставня  на втором этаже добротного каменного дома,  приоткрылась, и в щель высунулось дуло хандканоны.
Раздался страшный грохот, сверкнул огонь, заклубился дым. Серый жеребец под Просперо свалился на брусчатку, придавив тому ногу. Остальные кони конвоя поднялись на дыбы, испуганные огнем и грохотом выстрела, но опытные всадники быстро успокоили своих скакунов и, спешившись, ринулись в дом посчитаться кровью за своего предводителя.
Впрочем, Просперо был жив. Прочность хорошо окованных лат спасла кондотьера от увечья и когда армигеры стащили убитого скакуна, он сам поднялся на ноги. Впрочем, падение даром не обошлось. Нога, которую придавил конь, слушалась плохо, и  Просперо пришлось присесть на парапет крыльца.
Тем временем, латники вытащили из дома и бросили к его ногам… девушку лет семнадцати, в растерзанном платье зажиточной горожанки.
- Монсеньер, стреляла эта курва! - сказал старший из латников, удерживая пленницу у ног Просперо. Растрепанные белокурые волосы закрывали ее лицо. - Это мастерская оружейника, но в доме больше никого нет, одни мертвые тела. А ее мы нашли с  хандканоной в руках!
Нетерпеливый жест и закованная в сталь рука конвойца задрала головку пленницы.
- Кто ты, дитя?  - спросил Просперо, рассматривая испачканное пороховой гарью, милое узкое лицо, чуть вздернутый носик с по-детски закругленным кончиком и глаза… горящие гневом глаза. Если бы они обладали способностью убивать, кондотьер был бы сражен с первой секунды.
Просперо повторил свой жест и латник грубо встряхнул девушку. Та дернула головой и снова с ненавистью взглянула на Просперо. Потом выкрикнула ему в лицо:
- Меня зовут Анастазиа,  я дочь убитого тобой мастера-оружейника Яна Новотны …- из глаз девушки потекли слезы. – Я поклялась отмстить…И я отомщу тебе, убийца! Будь проклят! Будь…
- Хватит! – махнул рукой Просперо и пожал плечами. - Странно, не помню никакого мастера-оружейника по имени Ян  Новотны. Впрочем, это не важно, я убил в своей жизни многих людей.
Он повернулся к одному из своих армигеров.
- Марко, отведи ее в мой обоз и охраняй покрепче. Позже посмотрю, что за пташка…
Через несколько минут, когда Просперо, подвели нового коня и он снова занял свое место во главе кавалькады, ничто не напоминало о происшествии, кроме ярких языков пламени, охвативших дом мастера Новотны.

7-ой день месяца Шляйдинг. 682 год. Талвисса. Герцогство Эсвиолата.


Когда привычная суета замка Фордоти стихла, и кружек «благородных девиц» вокруг Теи растворился, как и не было, девушка облегченно вздохнула, слегка коснувшись  уголка губ пальцем. Вот так всегда после очередного собрания у Теи от напряженной улыбки сводило лицо, и  она не могла иначе. Все эти девицы ей страшно не нравились и парой даже раздражали, но только так она могла поддерживать статус и вникать о все сплетни большого мира.
Тея окинула взором комнату, в свете свечей она показалась ей самым укромным и тихим местом на земле, но ровно на столько же ее охватывало чувство отягощающей тесноты и жажда большего – свободы. Это чувство не давало девушке спокойно существовать уже долгое время, и причина была отнюдь не в комнате.
Какое-то время спустя, хохот «подружек» в коридорах замка смолк, и в комнату вернулась Беатриче, которая видимо уже успела спровадить гостей.
- Опять?! Тея, что с тобой? Дырку в стенке все равно не проглядишь! - Беатриче села рядом с кузиной. - Все разошлись... Расскажи, что тебя тревожит. 
- Мне скучно - все так же смотря в одну точку ответила девушка, затем, повернувшись к кузине, лучезарно улыбнулась - Что бы такое придумать в очередной раз? Ты ведь мне поможешь?
- Ты еще спрашиваешь?! - всплеснула руками Беатриче. – Конечно, помогу! И по твоему хитрому взгляду вижу, что тебе пришла на ум какая-то каверза.
Она  весело насмеялась, что-то в ее смехе для Теи было облегчающее. Она могла довериться кузине, но в чем-то даже Беатрис не могла ее поддержать.
Будь она проклята, фамильная честь – подумала Тея, стараясь выглядеть так словно для нее это все тоже забавно
- Да, но мне всего этого мало – вдруг девушка снова поникла, и по ее голосу  казалось, что она чем-то не довольна. Она задумалась - Я хочу поссорить две семьи: Сивард и Банко, и начать с этих пустышек их дочерей: Лизабетты и Лальдомины
- Я тоже не люблю этих зануд. Только и знают, что денежки отцов тратить на всякие наряды безвкусные, - Беатриче сморщила нос.- Знаешь, я придумала. Давай напишем им письма, якобы от поклонника и пригласим обеих в одно и тоже место в один и тот же час. И припишем в конце " стерегись Лальдомина или соответственно Лизабетты " 
Тея усмехнулась, и в ее глазах показались дьявольские огоньки, для нее это была не просто игра, а что-то большее
- Нет, это слишком просто. Поссорятся только Лальдомина и Лизабетта, но чтобы поссорить дома нужно что-то большее - девушка подперла рукой подбородок, глядя на пламя свечи. -  У Банко есть старший сын Францыск, он обручен с младшей из Гелардов, но дело в том, что по рассказам Лизабетта в его вкусе. Если свести их и надоумить сбежать, то упрочнение связей Банко рухнет, а Сивард лишится единственной дочери, вот тогда то семьи и начнут грызть друг друга выясняя кто же виноват - Тея перевела свой взгляд на Беатриче ожидая ее реакции. Та прищурилась.
- Знаешь, я читала о таком в одной старой новелле... - Беатриче покусывала губку, как всегда, когда о чем-то размышляла.- Так вот, там один человек задумал погубить своего друга и написал письмо его возлюбленной, с предложением о побеге. А своему другу такое же письмо и тоже про побег. Когда друг и возлюбленная встретились, им ничего не оставалось как бежать. Сейчас мы можем провернуть такую же историю. Ты ведь знаешь, я умею подделывать почерк.
Тея тепло посмотрела на кузину, она не знала, зачем это нужно Беатриче, но знала, зачем это нужно ей
- Это очень кстати, сестрица - улыбнулась Тея - но для начала их нужно познакомить.
- Ну, это просто, - сказала Беатриче. - Я знаю Лизабетту, как впрочем и ты ее знаешь, и поэтому нам не составит особого труда вытащить ее в город. Скажем, посмотреть шелка из Умарливы. А кто-нибудь из наших братиков приведет туда Францыска. Столкнутся нос к носу и познакомятся, никуда не денутся.
Тея улыбнулась
- Да на это только Франческо пойдет – она подумала, что предложить брату взамен на помощь, зная, что тот обязательно попросит что-либо в замен.
Вечер плавно перетек в ночь. Бетриче явно продолжала что-то оживленно рассказывать, но Тея уже обдумывал все исходные их плана. Ее взгляд плавно проскользнул по лицу кузины, и девушка зевнула
- Время позднее. Доброй ночи, сестрица. – она резко встала и направилась в свою комнату.
В темноте коридора замка Тея остановилась, вглядываясь в пустоту и вдаль, откуда она пришла, там, в конце все еще горел свет. Коридор был абсолютно ровный, без ответвлений, и девушка глубоко вздохнула. Так ей представлялся ее жизненный путь: ровный и без ответвлений, он уходил в глубь ее будущего и будущего ее детей, все такой же ровный, и это печалило ее. Но Тея давно смерилась и не питала лишних надежд о любви и о счастливой семейной жизни. Эти глупые сказки были не для нее, ими могли грезить эти бездарные сплетницы и быть может даже умница Беатриче, но Тея была достаточно расчетлива и холоднокровна, чтобы не знать, что ее бедующее принадлежит роду Фордоти, но ни как не ей самой. Именно поэтому она спешила прожить жизнь полную ощущений за короткий отпущенный ей срок ее девичества, стараясь не упустить  ничего.
Свет вдалеке потускнел и Тея поняла, что Беатриче погасила все свечи кроме одной, тогда девушка развернулась и возобновила путь к комнате оставляя позади тот самый бесконечно ровный коридор, сворачивать все равно было некуда.

662 год. Талвисса. Герцогство Эсвиолата.

Он искал его везде: в кухне среди прислуги, в их общей комнате, под лестницей и даже в старом бабушкином шкафу – во всех местах в большом замке где они с братом любили прятаться, но его нигде не было. Последней оставалась маленькая беседка в саду плотно обвитая диким виноградом, как ни странно это было достаточно забытое и уединенное место, он даже не знал, помнят ли взрослые еще об этой беседке.
Уже на пути к густому растительному покрову беседки, он расслышал тихи плач доносящийся где-то за ней и, не медля, рванул на звук. Там, на корточках, обхватив руками колени и уткнув в них лицо, сидел его братишка, время от времени всхлипывая.
- Братик  - позвал он – Братик, ты плачешь? Что с тобой? Ты упал?
Он присел радом с ним, положив свою крохотную ручку ему на плече. Сквозь плач, продолжая всхлипывать, его брат, наконец, ответил
- Я больше не хочу учиться, я хочу играть, почему я должен учиться? Почему ты не учишься? Почему учусь я? – мальчик говорил это очень громко и не сдержано, и он видел как слезы, скатываясь по его щекам, собираются на подбородке. Он обнял его, самого дорогого и родного ему человека, очень не хотелось, чтобы тот не плакал.
- Няня сказала, что это потому что ты старше меня – тихо ответил он, прижимая братишку крепче.
- Но и мне и тебе 4 года, значит ни кто не старше – продолжал упорствовать сопящий возле его груди мальчишка
- Няня сказала, что папе нужно, чтобы один из нас был старше – продолжал успокаивать его он
- Но учиться это так сложно, я бы хотел все время играть с тобой, брат – мальчишка почти успокоился и говорил это только лишь с досадой
- Я тоже
В это время в кустах что-то зашевелилось и мальчишкам показалось круглое доброе лицо няни
- Вот вы где прячетесь, крольчата – произнесла она своим обыкновенно-задорным голосом и, протянув, руку плачущему мальчишке добавила – Оливеро, идем. К тебе пришел учитель.
Он почувствовал, как Оливеро вцепился своими маленькими ручками в его одежду, и в его горле словно встал ком. Переборов себе мальчик отпустил брата.
- Вы ошиблись, нянюшка. Оливеро  - это я.
Няня закряхтела, как это присуще старым людям
- Да..да…вас и не различишь. Вас даже родители не различают. Ну пойдем.
- Я приду сам, нянюка, слово Фордоти, приду. Позвольте помочь Франческо, он в саду наткнулся на камень и упал. Я успокою его и приду.
Старая женщина с нежностью посмотрела на воспитанника
- Право хороший же из тебя рыцарь выйдет, Оливеро – она снов закряхтела и исчезла в зарослях кустарника.
- Франческо… - наконец опомнился брат, все это время он молчал, но и сейчас не знал что сказать
- Все нормально, брат – улыбнулся он – Отныне, Франческо станет Оливеро, а Оливеро станет Франческо…И ты сможешь играть столько, сколько захочешь.
С этими словами мальчик оставил брата и побежал в замок.

682 год
Окрестности Лерьер. Рош.

В первую половину дня герцог Рош традиционно отправлялся на прогулку по окрестностям Лерьер.
Даже находясь в окружении высоких южан – уроженцев Рош, Дамьен выделялся своим ростом, что было характерно для мужчин рода Верже. Первый из сопровождающих герцога Герман де Флуа наоборот был небольшого роста. Деятельный и энергичный выходец из небогатой купеческой семьи заслужил особое расположение Дамьена, который с радостью переложил на его плечи множество забот и проблем. Флуа воспользовался столь высоким вниманием и оседлал удачу – в настоящее время он один из самых богатых людей не только в герцогстве Рош, но и во всей Империи. Вторая примечательная фигура в окружении герцога – Хасан Шаш, ногаец и личный телохранитель его Высочества, которого Дамьен привез из Вахенны. Ходят слухи, что он помог Верже бежать из ногайского плена во время недавней войны с Вахеннским союзом. Великий Викарий осудил герцога за то, что он приблизил к себе иноверца, богопротивного ногайца, но после того, как Хасан принял санкторию, изменил мнение и выказал свое высочайшее одобрение. Третьим был молчаливый Мишель де Шеррез, капитан личной гвардии герцога и его дружины.
Герцог не любил объезжать свои владения, считал это глупым, но необходимым занятием. Хотя увиденное обычно радовало его, всегда приятно созерцать плоды своих усилий. За несколько последних лет были заложены крепости на северной и западной границах герцогства. Замковый пояс позволял чувствовать себя в относительной безопасности. Со стороны Бёрганда ничего хорошего ждать не приходилось. Герцог позволил бы себе содержать еще более многочисленное войско, если бы существенная часть доходов не уходила в казну Бастиды, на радость брату. Дамьен представлял королевский двор в виде вулкана, в жерле которого моментально и бесследно сгорает золото целого королевства, и далеко не самого бедного. Зато весь мир с придыханием судачит о красоте Пале-Руаяля, о пафосном убранстве его комнат, об огромном зоопарке, в котором содержатся диковинные звери со всех уголков мира. Даже не будучи излишне набожным человеком, Дамьен осуждал брата, считал, что он погряз в разврате и похоти. Истинный король не может себе этого позволить, должен уметь держать в узде свои мирские потребности. Так считал Дамьен, преклоняясь перед философскими трудами великих мыслителей прошлого – Диодора и Феомандра, которые создали образ идеального и справедливого правителя. Более того, брат совершенно забросил дипломатию! Дипломатия – важнейшее дело и величайшее искусство, король не может пренебрегать ей. Когда-то Александр де Верже считался самым изощренным политиком, но эти времена канули в лету. Все внутренние проблемы Бастиды лежали на плечах Королевского совета, в который входят граф Армон, граф Дидо, маркиз Селестин Малатесте, кардинал Рамбле и родной дядя Александра и Дамьена, маршал Бастиды Фредерик де Верже, герцог Монмартский. Брат подписывал подготовленные советом документы, иногда даже не читая их. Не так давно в совет входил и Дамьен (сразу после вахеннской войны), но быстро рассорился с братом и вернулся в Рош. Теперь из Лютеции доходили в основном тревожные слухи. Епископ Яков Варнейский, близкий друг и соратник герцога, сообщал, что граф Армон, фаворит и любовник Александра, сосредоточил в своих руках всю власть в королевстве. Армон, непроходимый тупица по мнению Дамьена, считался не только первым красавцем Бастиды, но и одним из лучших бойцов, он выиграл несколько крупных турниров. Герцог Рош, презиравший глупых и бездарных людей, с первых дней возненавидел фаворита. Последней и самой серьезной ссоре с братом Дамьен обязан именно Армону. Дядю Фредерика он тоже не любил, ему пришлось воевать под его командованием, и это время герцог не любит вспоминать. Сухой, жестокий и ворчливый старик Фредо был – ярый поклонник муштры и дисциплины. Больше всего младшего Верже забавляло, что при всем этом армия Бастиды прослыла недисциплинированной и расхлябанной.

- В этом году в Манси зреет великолепная лоза. Через сто лет вино 683-ого года будет стоить целое состояние, уверяю вас. – беззаботно щебетал Флуа.
- Пари? – с усмешкой ответил Верже. – А это кто еще?
К процессии на взмыленном коне приближался всадник.
- Срочная депеша его Высочеству! Из Бастиды! – отрапортовал вестовой и протянул бумагу.
Дамьен быстрым и четким движением развернул депешу, сорвал королевскую печать.
- Король серьезно болен и находится на смертном одре…


Этот же день.
Замок Лерьер.

- Ну и что ты собираешься предпринять, сын мой? – Епископ Яков Варнейский вопросительно приподнял бровь, одним глотком допил вино и поставил пустой бокал на стол. Герцог Рош очень уважал и ценил пожилого, но весьма влиятельного епископа.
- Ничего. Я буду следить за кублом в Лютеции и подожду покуда змеи вцепятся друг в друга. – безразлично ответил Дамьен и откинулся на спинку кресла.
- А не боишься, что змеи перед тем, как пожрать друг друга отобедают принцем Луи? У твоего дяди все еще имеются виды на трон, пускай он уже и старик. Ты представляешь, что начнется, если он добьется своего? Кроме того, повылазят из своих нор  все, кто имеют даже мизерные права на трон и толику королевской крови. Например тот же Малатесте*. - продолжал епископ.
    Дамьен де Верже отлично представлял, что начнется в таком случае. Старик предсказуем, он скорей всего завяжет войну с Дерсией, у Фредо появилась мания величия после недавней победоносной войны с Робертом Дерсийским. Герцог Монмартский наивно полагал, что именно он является творцом той победы, соответственно все почести достались ему. Но истинным героем той войны по разумению Дамьена, и Яков был с ним солидарен, был Селестин Малатесте, маркиз Сести, которому хитростью удалось выведать планы дерсийцев. После войны Александр назначил его капитаном королевских гвардейцев и командиром городской стражи.
- Что ж, тогда я полагаю, что Малатесте сначала придется убрать с дороги дядю. Повторяю – пускай они грызутся, а я понаблюдаю за всем этим представлением со стороны как благодарный зритель. Я не хочу войны.
- Ты обязан вмешаться, дабы не допустить её. Вскоре Королевский совет, членом которого ты кстати являешься, назначит регентом Луи маршала Бастиды, который первым делом развяжет войну с Дерсией и Эраблями. Война – дорогое удовольствие. Где ему взять деньги, если уже сейчас казна королевства пуста? Ответ один – в Рош, а это значит, что остаться в стороне не выйдет. Нужно действовать, Дамьен. Действовать стремительно и умело. Никто, кроме тебя не сможет отогнать стервятников от трона, Луи не на кого опереться, кроме тебя. Ты – его единственный шанс получить корону. Народ любит тебя. Для них ты - несгибаемый Рошский Кентавр, побывавший в плену у свирепых ногайев, но тем не менее сумевший их одолеть. Ты добился уважения Императора и благословления Великого Викария. Спасая Луи ты спасешь и королевство, и Рош, и себя. Ты должен стать регентом Бастиды, Дамьен.
- Я никому ничего не должен, я не нуждаюсь в спасении, и я не намерен нянчиться с больными королевскими детьми и пожилыми маразматиками. А любовь народа есть иллюзия. Сегодня тебя боготворят – завтра тащат на плаху.
    Епископ Варнейский улыбнулся и поднялся из кресла. Он знал, как нужно ответить герцогу Рош.
- При всех твоих прочих достоинствах, ты еще и талантливый актер, Дамьен, поэтому публика любит тебя. Актеров на плаху не ведут, герцог.
      Он знал, что Дамьен уже принял решение, и не по его уговору, а по своим мотивам..

* Селестин Малатесте является отпрыском древнего рода, когда-то ответвившемся от Верже.

683 год. Окрестности Талвиски.

Соколиная охота верховая. Без коня делать в поле нечего. Сокол бьет свою добычу высоко-высоко в поднебесье  и за целую версту от хозяина приземляется. Пока добежишь, от добытой птички пух да перья останутся, да и сокол напился крови и уже не охотник.
Сеньорита Беатриса Валентина Сен-Валь до самозабвения обожала именно соколиную охоту. И всегда, когда выдавалась свободная минутка, она садилась на коня и в сопровождении одного из пажей отправлялась в поля под Талвиской. Вот и сейчас, она вся отдалась радости быстрой скачки, простора и небесной синевы.
На ее кожаной перчатке сидела небольшая белая птица. Головка сокола была прикрыта колпачком-клобучком, чтобы он не бросился опрометчиво и преждевременно на недостойную добычу, вроде какой-нибудь несчастной вороны или сороки. Беатриче ехала, как это полагалось: прижимая локти к телу и сгибая руку под прямым углом. Все считали такую манеру держать птиц самой красивой.
Когда всадники очутились на широкой равнине, Беата вспомнила как один из сокольников ее отца, поседевший на этом деле, объяснял ей, как надо обращаться соколами. Старик  тогда подул птице в перья, потом пригладил их морщинистой рукой и сказал:
- Смотрите сеньорита, что я буду говорить... Из птиц самая красивая - сокол. Перо у него обычно белое. Как у этого. Но бывают и серые и крапчатые.  Белые, конечно, красивее...
- Чем ты кормишь сокола? – спросила тогда Беатриче, и глаза ее уже разгорелись от предвкушения будущей забавы.
- Лучше всего ее кормить мясом диких животных, когда оно еще теплое. Или подогревать его. Можно давать и сыр. Только не забудьте, что надо всегда держать ловчих птиц грудью против ветра. Вот смотрите, барышня!
И сокол срывался с перчатки сокольника и устремлялся, подобно стреле, ввысь и там, на огромной высоте, ударял какую-нибудь птицу, вроде цапли…

…Беатриче зажмурилась от предвкушения и подняла руку. Сокол, белоснежный и черноглазый, словно демон, зыркнул вокруг глазами, в которых  светился какой-то неземной разум и устремился в небо. Беатриче, следя за ним, обмерла от восторга.
Сокол, раскинув крылья, по спирали поднимался все выше и выше и почти совсем исчез из виду, превратившись в маленькую точку.
- Смотрите моя, госпожа!-  молоденький паж подскакивал от нетерпения в седле.- Совсем не видно… сейчас ставку делать будет! Вон, вон на того дикого гуся!
- Молчи…- прошептала Беатриче, словно громкий голос могли услышать птицы.
Сокол замер, прицеливаясь, и ринулся вниз, на ничего не подозревающую жертву.
Удар пришелся в спину. Гусь жалобно крикнул, закувыркался, а сокол уже снова настиг его, ударил грудью, вернее прижатыми к груди, острыми как ножи, когтями.
- Вперед! – раскрасневшаяся от удовольствия Беатриче стукнула коня стеком и помчалась туда, куда опускался ее любимец. Паж, замешкавшийся всего на секунду, ощутимо отстал от своей госпожи.
А девушка, пролетев отделяющее ее от места падения расстояние в мгновение ока, оказалась на берегу небольшого озерца, скрытого в зарослях ольхи. И там…
…Увидела своего сокола, что спокойно сидел на руке у незнакомого ей молодого человека, лет двадцати пяти, прекрасно сложенного, с правильными чертами лица, одетого в живописный дворянский костюм: коротковатую узкую куртку и двухцветные облегающие штаны. За спиной висела лютня.
- Это ваш сокол, госпожа? - Светлые глаза незнакомца с интересом рассматривали всадницу. Правильная речь выдавала в нем образованного человека. –  Я, понимаете ли, только-только расположился позавтракать и сложить сонет, когда буквально рядом плюхнулся подбитый гусь, а потом и этот красавец. Немного разбираясь в соколиной охоте, я прибрал сокола, что б он не накинулся на кровавый пир. Он ваш, прекрасная сеньорита? Конечно, ваш, вон и соколиная перчатка прикрывает вашу очаровательную ручку. Примите…
Незнакомец по-рыцарски опустился на одно колено и склонив голову протянул сокола хозяке.
А  Беатриче смутилась и прикрыла разрумянившееся лицо краем кружевной мантильи. Но если бы взор незнакомца смог проникнуть за эту невесомую завесу, он увидел бы огонек интереса, сверкавший в глазах девушки. В самом деле, она увидела перед собой человека, который казалось, был героем ее девичьих грез. Незнакомец был бы польщен, узнав о чувствах, вспыхнувших в груди Беатриче.
Но он не успел.
Пастораль нарушил паж, наконец догнавший свою госпожу и без раздумий направивший коня на незнакомца. Тот успел вскочить на ноги и отскочил в сторону. Сердитая молния полыхнула в его глазах, но тут же погасла, сменившись белоснежной улыбкой.
- Я вижу, вы под надежной защитой, сеньорита. Что ж бедный трубадур, исчезает, но таит в груди надежду на новую встречу. Прощайте, милостивая госпожа! Я напишу прекрасную балладу о нашей встрече…
С этими словами незнакомец повернулся и исчез в зарослях.
А Беатриче осталась на берегу озерка и долго не могла успокоить взволновавшееся сердечко.

683 год, предпоследний день месяца Бисемонда. Деревня Блюмин, близ города Швандорф на юге.

-Лада! Лада! – светловолосая девица неслась по узкой тропе, которая вела в лес. Устав шлёпать босыми ногами по пыльной дорожке, она всё же остановилась и, уперев руки в колени, пыталась отдышаться, одновременно вертя головой с растрёпанными волосами в разные стороны.
-Лада! – выпрямившись, снова позвала девушка, но уже с ноткой осторожности в голосе.
Тут уже начинался лес, высокие деревья, словно великаны, шелестели на ветру своими листьями, будто перешёптываясь между собой. Покосившись на узкую тропку, Каролина уже не спеша как раньше, зашагала вглубь леса, то и дело постоянно глядя по сторонам. С ветки дерева слетела птица, и девушка вздрогнула, схватилась за подол платья и принялась теребить его тонкими пальцами.
-Лада! – уже чуть ли рыдая, позвала девица, она всегда боялась заходить в лес одна, даже на небольшое расстояние. А всё дело в том, что старики частенько рассказывали, что в лесу помимо животных обитают и другие существа. Например, Антонина, тётка Лады, частенько говорила, что в лес по одиночке ходить не стоит, мало ли... Но, Лада-то не такая, она не боится.
-Лада! – в отчаянье закричала девушка, не переставая глядеть по сторонам.
-Да не кричи ты, – совсем близко раздался голос той, кого Каролина так усердно кликала. - Стой на месте, где стоишь.
-Ты где? – почти шёпотом проговорила девушка и стала вертеться на месте, но так и никого не увидела.

Лада вздохнула и, поднявшись с коленей, поправила подол тёмно-зелёного платья. – Ну что ты ещё, тут стоишь, - проговорила девушка и погрозила пальцем. – Беги, давай. Но жёлтые глаза, снизу вверх продолжали упрямо глядеть на Ладу. Девушка снова вздохнула и подошла ближе, положила худенькую руку на голову зверя, провела по серой грубоватой шерсти и слегка почесала за ухом. Но тут же, уперев руки в бока, Лада сделала укоризненный взгляд и поглядела на волка: - Сейчас же уходи. Зверь перемялся с лапы на лапу, глянул жёлтыми глазищами на девушку, развернулся к ней спиной и исчез за деревьями.
Подхватив небольшую корзинку наплоенную разными травами с земли, Лада вышла из-за деревьев на тропу и остановилась, глядя на Каролину.
-Ты что так кричала? Испугалась чего? – спросила девушка.
-Лада, ты тут рядом была? – опешила девица и, подбежав ближе, схватила за руку.
-Конечно рядом, за травами ходила. А ты зачем в лес одна пошла? Ведь боишься, - Лада хитро прищурила зелёные глаза.
-Так больше некому было, - вздохнула девушка и тут же ожила. – Там к тебе из города приехали! Дама одна, разодетая вся такая. Видно что не бедная. И горе у неё какое-то, вся бледная... - захлёбываясь рассказывала Каролина.
-Хватит, - спокойно ответила девушка. – Лучше скажи, она одна приехала?
-Нет, с ней мужчина молодой. Но, он видно только как в сопровождении...
-Ладно, - кивнула Лада и, оторвавшись от Каролины, пошла быстрым шагом.

Домик девушки в дереве был самым последним, почти у самого леса, поэтому долго идти не пришлось. Поднявшись на небольшой пригорок, Лада приостановилась, разглядывая пожаловавших гостей. Прямо около ворот, стояла небольшая крытая повозка. Дама, о которой рассказывала Каролина, стояла недалеко от калитки и нервно теребила в руках платок, который время от времени подносила к опухшим от слёз глазам. Мужчина, стоя к Ладе спиной вглядывался куда-то в даль.
-Добрый день, - спокойно поздоровалась девушка, не слышно преодолев расстояние до калитки.
-Лада, это вы? – вместо приветствия проговорила ещё совсем молодая женщина и бросилась к девушке, схватив ту за руки. Мужчина при виде такой сцены, слегка нахмурился и лишь кивнул.
-Пройдёмте, - всё так же спокойно сказала Лада и отворила калитку, приглашая войти. Женщина прошла внутрь и оглянулась. – Вальтер...
-Иди Лилия, я подожду, - кивнул мужчина и подошёл к запряжённым в повозку лошадям.
Женщина развернулась и посмотрела на Ладу, которая кивком указала на дом.

678 год, тринадцатый день месяца Брахет. Монастырь Госпитальерок недалеко от города Вальдштайна.

Роза. Дивный аромат у этих цветов. Садовник Фридрих подстригая кусты растений, периодически поднимал загоревшее лицо к небу и, закрыв глаза, вдыхал запах цветов разносившийся по округе с беспечной улыбкой на лице.
-Фридрих, - где-то внизу раздался чей-то осторожный шёпот. Садовник вздрогнул от неожиданности и посмотрел по сторонам, не наблюдает ли за ним кто. Конечно же, он узнал этот голос. Убедившись в том, что интереса он никому сейчас не предоставляет и что он совершенно один, Фридрих опустил глаза, слегка прищурившись, чтобы разглядеть белое личико и задорный блеск светло-карих глаз, спрятавшейся в кустах роз девочки.
-Эля, - так же шёпотом проговорил мужчина, продолжая постригать листья. – Как ты залезла сюда? Если сёстры тебя застукают, нам с тобой не сдобровать.
-Я знаю, - хихикнула девчонка и пошевелилась. – Ах! Они колются!
-Тщщ... Не кричи, раз уж залезла сюда, - садовник снова поглядел по сторонам.
-Фридрих, наш договор ещё в силе? – прошептала Эльмира и слегка вытащила голову.
-В силе, в силе, - проворчал садовник. – Завтра, перед обеденной молитвой, как и договорились.
-Не ворчи, ведь ты единственный кому я могу доверять здесь, - проговорила девочка и тут же пискнула, опять наткнувшись на острые шипы.
-А ты уверена, что справишься с Исабель, ведь, она не маленькая лошадка, - продолжая щёлкать ножницами, ответил мужчина.
-Уверена! – воскликнула Эльмира и тут же зажала рот руками. Затем, прислушавшись, что ничьё внимание она не привлекла, продолжила говорить шёпотом: - Ты же сам учил меня ездить верхом, поэтому я справлюсь.
-Вот уже и поволноваться старику не дашь, - возмутился Фридрих и снова возвёл глаза к небу, но, уже не заостряя внимание на аромате роз, а вспоминая времена, когда он не работал садовником в монастыре, а занимался коневодством и отлично управлял лошадьми. Мужчина вздохнул, улыбнулся и тихо проговорил, что слышать мог его, только он сам. – А я ведь, ещё могу задать фору, любому лихому наезднику.
Девчонка в кустах затряслась от смеха, прижав белые ладошки к пухленьким губам.
-Ты вовсе не старик, - продолжая хихикать, проговорила Эля. – А что ты там вздыхаешь? М?
-Вот и вздыхаю. Ты же сама позавчера меня стариком обозвала, - ехидно прошептал садовник.
-Ты меня разозлил тогда, - серьёзно ответила девочка.
-Ох, Эльмира, - вздохнул Фридрих не найдя, что ответить. – Куда ты поскачешь?
-Вот теперь ты точно старик, раз не помнишь, - Эля вытащила из кустов указательный палец и погрозила. – К Бонифацию, конечно.
-Про дорогу я не спрашиваю, - усмехнулся садовник.
-И не надо. Я знаю дорогу, как пять своих пальцев, - девочка вытянула вперёд руку и растопырила пальцы, как бы демонстрируя их Фридриху. – Я ему ещё отомщу за то, что отдал меня в монастырь, - Эльмира хитро улыбнулась и заёрзала в кустах.
Эльмире исполнилось три, когда не стало её матери. Она скончалась при тяжёлых родах третьего ребёнка. Младенца тоже не удалось спасти. Спустя два года, умер отец от апоплексического удара. Эля осталась с братом, который был единственным из самых близких родственников. Но, когда девочке исполнилось семь, её отдали в монастырь...

Садовник присвистнул и довольно серьёзно сказал: - Чувствую, не повезло твоему брату. Девчонка в ответ лишь снова захихикала.
-Эльмира! Эльмира! – раздалось из монастыря и, на крыльцо вышла полная монахиня в чёрном одеянии. – Фридрих, скажи, ты Эльмиру не видел?!
Садовник ничего не ответил, лишь покачал головой, продолжая постригать кусты. Женщина развернулась и снова скрылась внутри монастыря.
-Как же надоели они мне, - раздался недовольный голос внизу. Но, не дождавшись ответа, Эля вылезла из кустов и словно ветер, помчалась в монастырь, на ходу выкрикнув: - Я на тебя рассчитываю, Фридрих!
Садовник, перестав щёлкать ножницами, уставился вслед бегущей девчонке с улыбкой на устах. *Я тебя не подведу* - с уверенностью подумал он.

678 год, четырнадцатый день месяца Брахет. Монастырь Госпитальерок недалеко от города Вальдштайна.

-Эльмира? – монахиня с неподдельным удивлением, уставилась вслед бегущей девчонке, которая успела уже выскочить во двор монастыря.
Весело смеясь Эля, обняла стоявшего Фридриха возле ворот, который поглаживал спину высокой гнедой кобылы с белой полосой на морде.
-Спасибо, Фридрих. Век не забуду тебя! – счастливая девчонка чмокнула садовника в щёку и, задрав подол платья чуть выше колен, лихо вставила левую ногу в стремена. Схватившись за седло, Эля подтянулась и перекинула вторую ногу, через спину лошади. Поправив висевшую через плечо небольшую сумку, Эльмира немедля взялась за поводья и, ударив лошадь по бокам ногами, быстро сказала: - Вперёд!
Во двор уже высыпала кучка монахинь, все как на подбор в теле.
-Куда?! Эльмира! А ну, стой дрянная девчонка!! – кричали они вслед лошади, которая уже галопом неслась от монастыря по пыльной дороги...
Счастливый садовник стоял у ворот до тех пор, пока маленькая всадница не скрылась из виду, а монахи не перестали охать.
-Ей бы родиться мальчишкой, - довольно произнёс Фридрих, снова принимаясь за стрижку роз и следя за бегающими туда сюда монахинями, которые решили всё же принять меры...

682 год, 15 число месяца Небелунг.
Свенланд. Близ городка Ларвик.

          Пар вырывался из лошадиных ноздрей, повсюду раздавалось конское ржание, скрежет стали и звук ломающегося под копытами льда. Дул несильный ветер, кидая в глаза порошею. Вороны, привыкшие к частым подачкам, сидели на голых заиндевевших ветвях и пели заупокойную своими скрипучими голосами.
          Хольгер поднес кольчужную рукавицу к забралу, отряхнув налипший на шлем снег. Конь под ним уже давно хрипел, ожидая скорой крови, но до поры удерживаемый твердою рукою.
          - Скоро пойдут, – обратился к нему верный Торвальд. – Вон строятся, покойнички… Дрожат душонки, но строятся.
          Герцог Эльмсвиг лишь улыбнулся в ответ. Эта битва не будет тяжелой – перевес на его стороне, а как воины свенландцы ничто против тяжелой конницы. Один удар – и они побегут, а побежав – станут легкой добычей.
          - Друзья мои, – обратился он к войскам. – Сегодня мы сражаемся не с равными – а с жалким сбродом, свенландским отребьем. Что за ублюдочный народец? В свое время наши деды изрядно проредили эту пашню, самолично ее засеяв вновь. Кто перед нами? Торговцы, кожевники, пахари и бочары, дети шлюх, сучье отродье. Впрочем, хватит слов. Пусть лучше заговорят мечи. Сметем их!
          - Господь и Святой Штефан! – ответил ему дружный хор, запел горн и стальная громада мерным потоком двинулась вперед.
          Набирая скорость, прогрохотали галопом по заснеженному полю тяжелые дестриэ, сверкнули на едва пробивающемся меж облаков солнце наконечники копий – несколько мгновений... И рыцари столкнулись с свенландской пехотой на полном ходу, сразу проломив ее строй, только головы полетели. На снег хлынула горячая кровь, открасив белое багровым. Предсумрачную тишину разорвали крики и стоны умирающих.
          Хольгер выхватил меч, рубанул им подвернувшегося свенландца, тот час же истошно заоравшего и упавшего под ноги коню. Разъяренный жеребец лязгал зубами и норовил ударить копытом окруживших герцога вражеских солдат. Кто попытался сдернуть его со седла, Хольгер вновь рубанул мечом, осекая вражью десницу. Где-то рядом отчаянно ругался Торвальд – все-таки проклятые мятежники значительно превосходили их числом, уступая лишь в вооружении. Но все их усилия были тщетны – силы таяли, а рыцари все также возвышались над толпой, сея смерть направо и налево. Наконец, кто-то не выдержал и кинулся прочь, а за ним побежали и другие…



          Нордерен по-своему был прост. Здесь не строили многоходовых заговоров и запутанных интриг, но всегда били в незащищенную спину, если представлялась такая возможность. Мстили жестоко, вырезая целые семьи, но и дружили крепко. Часто воевали, но и всегда объединялись против общего врага. Уважали силу, слабых презирали, но и защищали их тоже.
          Объединенный коварством королевы Марты около сотни лет назад, Нордерен не забыл прошлых распрей. Свенландцы ненавидели дэнмархцев, дэнмархцы презирали норхотцев. Стычки никогда не прекращались, но до большой крови дело доходило лишь тогда, когда кто-то терял вожжи. Слабый погибал здесь.
          Не прошло и пары месяцев, после того, как был убит король Петер, еще не сгнили головы убийц выставленные над воротами Вигхольма, как Юхан Эрикссон поднял свой мятеж и объявил себя королем.
          Он совершил ошибку прислав посольство ко двору малолетнего короля Кристиана, за которого правил его дядя – но мало кто знал тогда, что из себя представляет Хольгер фон Олльнборг, герцог Эльмсвиг-Кальтенхафен. Хольгер принял послов, прочитал письма Юхана, разорвал их и приказал тот час же послов повесить, так как и послами они, по его мнению, не являлись, а лишь мятежниками и смутьянами. Сразу же он собрался в поход, собрал людей и, переправившись в Свенланд, явился к Юхану, еще до того, как тому успели сообщить о злосчастной судьбе посольства.
          Тут же, как вошел он в залу со своими людьми, достали они мечи и секиры и, набросившись на самозваного короля и его сотоварищей, изрубили их всех, невзирая на мольбы о пощаде. Так был подавлен первый из мятежей, так свенландцы узнали, что Хольгер не столь мягок, как его брат Петер.



          Лишь единицам удалось укрыться в ближайшем лесу – остальные стали пищей для ворон. Рыцари герцога – частью разбрелись, преследуя уцелевших, а кто-то поехал в Бранхольм сообщить о поражении войска мятежников.
          - Повесить каждого десятого в Ларвике, – отдавал распоряжения Олльнборг. – Окрестные деревни – сжечь, городские стены – разрушить.
          - Что с крестьянами делать? – спросил Торвальд.
          - Да пусть идут куда хотят, – герцог Эльмсвиг махнул рукой. – Пора возвращаться. Позови Линдевальдера, а Хольтрейн пусть собирает людей. Ждать его мы не будем, отправляемся в Бранхольм сейчас же. Корабль уже ждет.
          - В Вигхольм?
          - Да. – Хольгер махнул рукой на юг. – Затем, в Нортмер, потом – Айзенфурт. Император созывает рейхстаг. Скоро будет большая война с Вахенной.
          Торвальд Йоханссон, происходивший из знатного дэнмархского рода, с ранних лет был сотоварищем и верным помощником Олльнборга. Они прошли вместе через все сражения и герцог доверял ему, как самому себе. Конечно, у всякого доверия был свой предел – но более чем одаряла щедрая рука Хольгера, не предлагал никто – даже архиепископ Дюренский Теодор, не раз предлагавший людям герцога свое золото и покровительство.
          Старый паук плел паутину своих интриг, пытаясь заполучить пограничные земли, и в этой маленькой войне счет уже давно писался кровью – после того, как Хольгер самолично зарубил племянника архиепископа, а люди Теодора оказались замешаны в убийстве короля Петера. Даже посредничество императора не помогло разрешить этот конфликт.
          - Слышал, Янош заключил союз с гирайским ханом? – Торвальд возобновил разговор, когда они перешли на рысь.
          - Если это так, - зло усмехнувшись, ответил герцог, - то конец Яношу. Хан – язычник-агарит, песий выродок. Любой санкторианец, даже схизматик, отвернется от Яноша после этого.
          - При Таннеберге в рядах Литтивы воевали ногайцы, – напомнил его собеседник.
          - Наемники… Впрочем, Литтива приняла санкторию незадолго до этого, а поганый с поганым всегда договорятся. Святой Престол слишком мягок к ним. Сколько раз Орден Полынной Звезды был обманут, когда герцог Литтивский в очередной раз якобы задумывался о благости истинной веры? Хитрая уловка, лишь для того, чтобы собрать новые силы, но действенная – ведь Орден не может воевать против единоверцев! Будь моя воля, земля горела бы от Виховице до Карелграта, но нам приходится ждать, пока Квинт XII не поймет, что Янош еретиком был и еретиком остается! В то время, пока он собирает силы – мы ведем переговоры и медлим, медлим… а медлить нельзя.
          - Но с нами Императрица, – сказал Торвальд. – Рыцарство всей Империи жаждет подвигов, жаждет покончить с ересью чашников. Мы не забыли нанесенного нам поражения. И пусть Святой Престол надеется привести Вахенну к покорности пером и словом, мы будем готовы действовать огнем и мечом.
          - Да будет так, – они стояли на холме, с которого открывался вид на полыхающие деревни. Горе побежденным – Ларвику предстояло испить эту чашу. Теперь Свенланд можно считать умиренным – пока вновь не отстроятся города, пока бабы не народят детишек, пока те не возмужают и не решат снова попытать удачи. Сотни лет повторялось одно и тоже.
          Хольгер махнул рукой.
          - Нас ждет Империя.

5 и 6 число месяца Ленцинг, 683 год.
Окрестности города Штрассхольм.
         
          Лошади шлепали по грязи, дождь то начинал моросить, то прекращал вновь. Дул несильный ветер, качавший ветви редких деревьев. Пред ними лежала серая болотистая равнина, безлюдная и мрачная, под таким же серым, затянутым тучами небом. На стенках пологих оврагов клубился холодный туман…
          Дядюшка Артур, казалось, спал в седле, и его старая кобыла словно бы брела сама по себе. Да, это земля навевала тоску и дрему. Снова подул студеный ветер и Доминик, поежившись, плотнее закутался в плащ.
          - Скоро приедем? – спросил он.
          Дядюшка Артур вздрогнул и оглянулся.
          - До вечера будем в Штрассхольме. – ответил он своим скрипучим голосом.
          - Проклятье. – Доминик поравнялся со стариком. – Какая унылая земля. И не души на мили вокруг. Воистину Богом забытое место.
          - Эта дорога и в самом деле пустынна. Где-то здесь неподалеку находятся развалины замка Кроммхельд. Когда граф был убит, крестьяне остались без защиты и эти земли мало-помалу пришли в упадок. Да и на Севере не так много людей, как у нас – на Юге.
          - Неужто Олльнборг не защищает живущих на его землях? – удивился юноша.
          - Защищает, конечно, – дядюшка закашлялся. – Но герцог сегодня тут, завтра там, послезавтра где-нибудь еще. Графство получил, кажется, один из двоюродных племянников. Как его зовут? Я что-то запамятовал…
          Доминик нахмурился.
          - Король Дитрих, прозванный Святым, говорил, что первейшая задача государя – заботится о Господом данных ему подданных!
          - Наш герцог защищает, - кивнул Артур. – Но по-своему. Он воин. И твоего отца он узнал на войне. Служи ему верно, Доминик, помни о рыцарских добродетелях, о мужестве, чести, верности и прочих.
          Юноша промолчал. Грядущее служение в качестве оруженосца одновременно и воодушевляло и тревожило его. О герцоге Эльмсвига говорили много всякого – и хорошего и плохого. Все сходились на том, что он был великим воином, но также упоминали про его скверный характер. Ходили слухи, что когда никакой войны нет, герцог запирается в своих покоях и предается безудержному пьянству, что жена у него ведьма, а дочь – безумна, что Хольгер в приступе гнева убил своего собственного брата и многие другие дивные слухи.
          Доминик, конечно, не верил этим небылицам о своем господине – как сказал святой Пауль, бабьих басен отвращайся, и упражняйся в благочестии. Однако, был ли герцог Эльмсвиг благочестив? Если не как Святой Дитрих, святой Георг или Парцифаль, то хотя бы как император Сигизмунд, слывший грозой вахеннских еретиков? Ведь, говорит Писание, что грехи некоторых людей явны и прямо ведут к осуждению, а некоторых открываются лишь впоследствии. И идущий вслед грешника сам свою душу губит.
          Слово, прочитав его мысли, дядюшка решил приободрить его:
          - Разве твой отец бы доверился негодному человеку?
          Доминик с самого детства стремился стать рыцарем. Рассказы о предках рода Рамлетов передавались от отца к сыну через столетия. Когда-то вняв призыву Святого Викария граф Танкред фон Рамлет отправился в Святую землю, дабы освободить ее от нечестивых агаритов и кхеваров, снискав славу. Тот поход был отмечен героическими деяниями, след которых остался в веках, а Танкред вернулся в Империю прославленным рыцарем, победившим в поединке короля сарацинов. Однако, никому из его потомков не удалось повторить подобных подвигов, и род Рамлетов беднел и терял свои земли. У них оставались лишь честь и долг.
          Впереди уже показались алеющие в закате стены Штрассхольма, Артур, казалось бы, приободрился, престал сутулиться и начал подгонять свою клячу, желая поскорее попасть в таверну и перекусив бараниной, залить ее чудесным пивом.
          Стражник только кивнул им, увидев грамоту с герцогской печатью, и они беспрепятственно въехали в город. Улицы были грязны и полны отбросов, жители, казалось юноше, смотрят на него враждебно. Настроение снова упало, однако, дядюшка наоборот был весел. Вскоре, они нашли и трактир. Народу здесь было немного, лишь несколько кампаний сидели по темным углам и негромко болтали о чем-то своем. Грудастая девка, крутанув бедрами, спросила у Артура, чего желают господа. Дядюшка пригладил усы и, высыпав на стол свое серебро, потребовал жаркого и выпивки. Лотта, как себя назвала разносчица, рассмеявшись, ушла за требуемым, а Доминик, смутившись начал вертеть головой по сторонам.
          Каждый из людей, сидевших в этот вечер в таверне, наверное, имел за душой какую-нибудь интересную историю, которую мог бы поведать, но спросить их, юноша не смел, а лишь попробовал угадать, чем они все занимаются.
          Например, вот эта парочка – принарядившийся щеголь, манерами больше похожий на монаха, и другой, словно бы плебей – в крестьянской одежде, со сломанным носом, этакий детинушка – что свело их вместе?
          Или вот эти – пятеро что-то живо обсуждающих монахов-валентианцев? Молодой – наверно, его, Доминика, ровесник – а старшему уже, наверное, шестой десяток пошел. Монахи хохотали, что-то друг другу рассказывая – особенно старался самый из них толстый, чем-то похожий на бочку.
          За другим столом молчали, лишь кидая на других злые взгляды. Четверо мужиков, рожи страшные, словно бы разбойники. И две женщины с ними, тоже неприглядные. Если таких встретишь в темном переулке, остается лишь молиться.
          Чуть поодаль четверо гельвийцев тоже безмолвствовали, но пиво пили справно – только кружки от них носили. Не похоже было, что кто-то из них готов под стол свалиться, но гельвийцы вообще народ крепкий, для них наше пиво, что вода.
          А вот троица, которая сидела за ближайшим к Доминику столом, уже несколько минут смотрела на него самого и, встретившись с их взглядами, юноша снова смутился и опустил взор. К тому же им с дядюшкой и еду принесли. Странные люди собрались здесь.
          Доминик тихо ел, Артур перешучивался с Лоттой и пил пиво, другие тоже занимались своими делами, но троица продолжала на них смотреть. Юноша тоже одним глазом посматривал за ними, и чем дальше, тем больше они ему не нравились. Подвыпивший дядюшка стал рассказывать девчонке про себя и славный род Рамлетов, и если бы хоть тихо – так нет, на всю таверну. Стоило прозвучать их фамилии, как троица стразу навострила уши.
          Теперь он ясно видел их, хотя они и сидели в тени. Как будто бы девушка в плаще с капюшоном, глубоко надвинутым на лицо, какой-то паренек, совершенно неприметный на вид, даже не скажешь, сколько ему годков и третий. Вот он-то был заметнее всех – видать крепко его Господь приложил – горбат, одна рука длинней другой, по лицу, будто ущелье, идет гигантский шрам, начинаясь от виска и до подбородка, нос и верхняя челюсть свернуты на бок, и нависают точно утес над нижней, части зубов нет и подавно – в общем, как говорят, страшен, словно смертных грех.
          - Дядя, – попытался толкнуть в бок его Доминик. – Кто это, как думаешь?
          - Доминик! – проорал ему на ухо повернувшийся Артур. – Как я рад! Это честь, великая честь, что герцог решил взять тебя в оруженосцы! Род Рамлетов - род древний…
          Троица переглянулась и, встав из-за своего столика, медленно подошла к ним.
          - Так. Ты – пошли пройдемся, покумекать надо, – без церемоний заявил урод. Дядюшка смерил его взглядом и осекся.
          - Давай, давай, – прошипел второй, неприметный. – Дело есть.
          - Как ты смеешь, смерд? – дядюшка, храбрый и пьяный, поднялся на ноги.
          - Сиди, старый дурак, – горбун хлопнул его по плечу, отправив его на полати. – Нам нужен только малец.
          - Пока по-хорошему просим, – зло сказал второй. – Можем и по-плохому.
          Доминик огляделся по сторонам, похоже, никто не заметил, что происходит. Что ему делать – кричать как девица – мол, помогите?
          - Ты глухой, али блаженный? – спросил горбун. – Вьюрок, хватай его под руки и пошли. Неприметный схватил его за предплечье, и вместе с уродом, почти оторвав его от пола, поволокли по направлению к дверям. Все произошедшее не заняло и пары мгновений.
          Неожиданно, кто-то встал на их пути.
          - Прошу прощения, – это был молодой щеголь. – Мое имя Кнупс, Карл Кнупс.
          - С дороги, – процедил горбун.
          - Давай, Леон! – щеголь сделал шаг в сторону. Хватка ослабла, а схватившие его, попадали на пол. Позади стоял детинушка с двумя сковородами.
          - Отлично. – Карл достал меч-бастард и отразил выпад девушки в капюшоне.
          - Осторожнее, она бешенная! – Леон отбросив сковородки, тоже схватился за меч. – Проклятая сука.
          Артур уже подбегал к ним.
          - Думаю, ужин закончен. – Карл оттеснил ее в центр зала. – Сколько еще вас здесь? Молчишь, Пуночка?
          - Нам пора. – Леон был немногословен, он схватил Артура за шкирку и потащил к выходу.
          - Мы люди герцога, – пояснил Карл, отразив хитрый выпад. – Ох, черт.
          Гельвийцы и монахи повскакивали с мест и окружили сражавшихся. Кнупс извернулся и бросился к двери, Доминик и Леон тоже не стали медлить. Кони стояли уже заседланные
          - Быстрее, быстрее, – торопил Карл. – Епископские выродки, сам дьявол не знает, сколько их в городе. Мы поможем вам добраться до замка Нортмер.
          Артур с кряхтением забрался в седло, Доминик тоже вскочил на верного коня, и они устремились прочь из города.
          - Меня зовут Карл Кнупс, - представился их спаситель, когда они перевели лошадей на рысь. – А его Леон Доппель. Мы люди герцога Эльмсвига. А те, что пытались задержать вас – это люди архиепископа Дюренского, враги. Мы уже давно следили за ними, и догадывались, что они попытаются подстроить какую-то пакость.
          - Архиепископа? – изумился Доминик. – Как может слуга Святой Церкви пользоваться помощью каких-то разбойников с большой дороги?
          - Теодор – сам, как разбойник, – прогудел Леон.
          - И зачем я ему понадобился? – продолжал удивляться юноша.
          - Да не нужен ты ему, – махнул рукой Карл. – Он, собака паршивая, все мечтает герцогу навредить. Тебя бы убили.
          Доминик вздрогнул.
          - Я ваш должник до смертного часа, – промолвил он. – Как я могу отблагодарить вас, господа?
          Кнупс и Доппель расхохотались.
          - Не стоит благодарности. – Карл вытер выступившие слезы. – Нам это в радость, правда, Леон? Славно ты огрел Клёста по башке, по утру будет он тебя вспоминать.
          - Я предпочел бы топор, – признался Леон. – Что за оружие – сковородка?
          - Герцог сказал – не убивать. Зато теперь ему есть, что предъявить Императору. Подобный разбой не может оставаться безнаказанным.
          Они ехали почти всю ночь, остановившись только под утро передохнуть, а затем и до полудня, пока, наконец, впереди не показались башни замка.
          - Нортмер. – кивнул Карл, когда они подъехали. – Нас уже, наверное, ждут. Затрещали цепи ворот, с грохотом опустились окованные железом доски, вскоре кони зацокали по мощенным мостовым замка. Замок был огромен – донжон поднимался на целых три этажа, два ряда стен, шесть башен на внешнем кольце и шесть на внутреннем, казармы, кузницы и конюшни - по нескольку штук. Опоясывал замок глубокий ров, футов в пятнадцать, заполненный водой. Были свои колодцы, вблизи протекала река. Этот замок крайне сложно было взять осадой.
          Герцог ждал их в донжоне, и Доминик уже давно внутренне трепетал. Каким окажется его господин? Оставив коней, все четверо направились в солар, где и ожидал их Хольгер фон Олльнборг.
          - Ваша Светлость! – Кнупс и Доппель опустились на колено перед сидевшим в кресле человеком. Рядом застыл священник, еще несколько благородных дворян и дам. Герцог был рослым человеком с приятными чертами лица. Овал лица очерчивали темные волосы, у него были прямой заостренный нос и серые стальные глаза, тонкие губы и высокий лоб.
          - Прибыли по вашему приказанию. Люди архиепископа Дюренского пытались схватить и  убить Доминика Рамлета, мы им помешали.
          - Верные слуги получают награду, – у герцога был несколько резкий голос. – Ольсен!
          Один из стоявших подал шкатулку, Хольгер фон Олльнборг извлек несколько крупных изумрудов и протянул их стоявшим перед ним людям.
          - Благодарность Вашей Светлости безмерна. – Кнупс поклонился почти до пола и отошел.
          Герцог смотрел прямо на Доминика, пристально изучая его.
          - Ты похож на отца, – наконец, сказал он. – Я приму твою присягу. Ваше Преосвященство?
          Стоявший рядом с троном епископ забормотал молитву, все, повторяли за ним. Наконец, пришло время клятвы. Доминик опустился на колени.
          - Я Доминик фон Рамлет, - текст он помнил наизусть. – Клянусь…исполнять…служить… - слова падали. – Господь… следовать… клянусь.
          - Я принимаю твою присягу, - ответил Хольгер. – Да будет на то воля Господа нашего. Встань и служи, Доминик фон Рамлет.

15 число месяца Ленцинг, 683 год.
Дюрен, резиденция архиепископа.

          Архиепископ смотрел в окно – во дворе стояли белые кони в богато отделанной сбруе и люди, в не менее роскошной одежде. Тщеславие видно издалека – а тщеславие Великого герцога Запада видно и вовсе отовсюду. Теодор усмехнулся, сам он был по натуре аскетом, и большую часть жизни провел без всех этих блестящих штучек. Лишь став архиепископом, ему по статусу пришлось пожертвовать прежней воздержанностью.
          - Ваше Преосвященство! – служка вошел в дверь. – Герцог Гильом Бёрганский просит вашей аудиенции.
          - Пусть войдет, – махнул рукой архиепископ. – Да, и принеси хорошего вина.
          Бран кивнул и скрылся.
          Что понадобилось этому вояке от примаса Тенторена? Гильом – удачливый потомок, не менее удачливых родителей, сумевший завладеть кучей земель от Дерсийского пролива до Рилейских гор. Сыграв свою роль в долгой войне между двумя королевствами, герцоги Бёрганда получили как спорные территории, так и ненависть королей Бастиды.
          - Ваше Преосвященство! – входивший припал губами к его руке.
          - Благословляю, сын мой. – Теодор улыбнулся. – Что же привело вас ко мне?
          Гильом уселся в кресло напротив, слуга принес вина, разлил по бокалам и также незаметно удалился.
          - Ваше здоровье! – холеная рука с множеством перстней подхватила бокал. На герцоге был темный дублет, расшитый серебряными узорами. Лотхейм был царством модников – все самое новое появлялось здесь, а лишь потом распространялось по всей Империи, украшая тела и губя души.
          - И Ваше, – архиепископ Дюренский сделал глоток. Бастидское вино приятно горчило.
          - Дело, которое я хотел бы обсудить с Вами, - прояснил Гильом. – Носит политический характер, и мне бы хотелось, чтобы подробности остались известны лишь нам двоим.
          - Разумеется. – Теодор фон Клостерштейн кивнул. – Все сказанное здесь останется тайной.
          Властитель Монбура улыбнулся. Гильом д’Эрабль был образованнейшим человеком во всей Империи, а его двор славился изысканным этикетом. Считалось, что герцоги Бёрганда воссоздали Круглый Стол Камелота, однако, нынешнее время не благоприятствовало рыцарям. Монсальвата не было видно за туманами обыденности и всеобщей греховности.
          - Скажите, Ваше Преосвященство, что Вы думаете об этом крестовом походе? – спросил Гильом, чуть помедлив.
          - Крестовый поход против ереси есть дело, несомненно, благое, – ответил архиепископ. – Сейчас Янош ведет переговоры с Великим Викарием, и если король Ханкарский согласится принять наши условия, то и войны не будет. Но если Янош заупрямится, то наш долг – нанести удар в самое сердце заговора еретиков.
          - Если такой поход стоится… - осторожно сказал Гильом. – То какова вероятность, что он будет удачен? Ведь все предыдущие войны с Вахенной Империя проиграла!..
          - С тех прошло много времени, а теперь в королевствах четверной унии неспокойно. У нас хватает сторонников, которым Янош ненавистен – а его самые преданные союзники это партия радикальных чашников, которая не одобряет его переговоров с Урби. Если будет война, то его предадут магнаты, а если будет мир – то плебеи.
          - Вы же понимаете, что Вам не выгодна эта война! – воскликнул Великий герцог. – Вы знаете, что от нее выиграет Олльнборг!
          - Меня волнуют прежде всего интересы Империи и санктории. – отрезал Теодор. – Император стар, Великий Викарий сидит у себя в Урби и думает лишь о том, как облагодетельствовать своих родственников! Тем временем агаряне подступают с востока, а в народе множится ересь и мятеж! Вы слепы, в своей ненависти к Верже рвете Бастиду на части, но не это нужно от правителя, который называет себя добрым санкторианцем! Подчинив Вахенну, мы могли бы собрать все силы в один кулак, и разбить умаров раз и навсегда! И если Вы думаете, что я готов принести в жертву интересы Церкви ради мелких обид, то Вы серьезно ошибаетесь!
          Гильом побледнел от ярости.
          - Я думал предложить Вам союз! – прошипел он. – Считаете, что Верже вам отдаст часть моих земель? Но этого не будет. Там за проливом, собирается новая армия, готовая вторгнуться в Бастиду.
          - Мне ваши земли не нужны, – презрительно ответил Теодор. – Как и ваш союз.
          - Хорошо же. – Великий герцог Запада встал из-за стола. – Хорошо же.
          Гильому всегда не доставало терпения, которое было присуще его отцу и деду. Вскоре стук копыт обозначил, что правитель Бёрганда покинул дворец архиепископа. Любопытно будет узнать, чем кончится это противоборство между Верже и Эраблями.
          Империя была больна – бессилием императоров и междоусобной враждой князей. Великие Викарии смотрели на нее, как на свою сокровищницу, считая, что при желании из нее можно вытрясти любое количество денег. На их счастье, еще не нашлось второго Юстуса Шеллера – иначе бы Империя полыхала от края до края. Необходима была серьезная реформа, но осуществить ее мог бы только наделенный волей, твердостью и решимостью правитель, которого в обозримом пространстве не было. Разве что Рутгер, но тот был еще слишком молод, а Олльнборги делали все, чтобы подорвать позиции молодого принца. Гильом в чем-то был прав, с Хольгером нужно разобраться. На всякого зверя охотник найдет свой силок – капкан для волка, яму с кольями для медведя – так и здесь – у него есть свое оружие.
          - Ваше преосвященство. – Бран снова выглянул из-за дверей. – Прикажите собираться?
          - Да, собирайтесь.
          - К Вам прибыл какой-то эспиларец, представился доном Мигелем из Себольи, инквизитором по особым делам.
          - Они не оставят меня в покое и после смерти. Ну что ж – пусть войдет.
          Теодор нахмурился. Инквизитор? Что ему понадобилось? Интересно…
          - Buenos días, Ваше Преосвященство, – дон Мигель поклонился почти до пола, всем своим видом демонстрируя, что он настоящий эспиларец. – У меня есть к Вам письмо, которое со всем возможным уважением написал Его Высокопреосвященство кардинал дон Пабло де Сантаньеро-и-Лумбрарес. В нем подробнейшим образом объяснено, в чем заключается суть того дела, что поручено мне.
          - Что ж, прочтем, – архиепископ срезал печать – настоящая кардинальская печать, такую не подделать, и погрузился в чтение. По мере прочитанного его удивление все возрастало, пока он не отложил письмо и не посмотрел на сохраняющего невозмутимость инквизитора.
          - Демон? – Теодор поднял бровь. – И как это понимать? Мне казалось, эспиларская инквизиция – серьезная организация.
          - Будьте уверены, señor Teodoro, это дело очень серьезное и все написанное в письме – чистая правда, клянусь Madre de Dios. Этот el demonio, демон, и вправду существует. Он убил нескольких людей, сожрал их. Я сам был тому свидетелем. Демон действует посредством колдуна, а колдун, brujo, возит его с собой в деревянном ящике.
          - Допустим, я вам поверю, – поморщился архиепископ Дюренский. – А что требуется от меня?
          - Сущая малость, Ваше Преосвященство, меня нужно Ваше разрешение на то, чтобы применять любые меры, какие могут потребоваться для поимки демона и колдуна, а также их возможных сообщников. Люди у меня уже есть, они дожидаются меня в Штрассхольме.
          Теодор с сомнением посмотрел на дона Мигеля. Можно было бы, конечно, начать бесконечную переписку с Урби, похоронив дело в согласовании деталей, а с другой стороны – почему бы и нет? Архиепископ сомневался в наличии демона, вероятнее всего этот «колдун» привез какого-то диковинного зверя из Магриба, но пусть инквизитор его половит, побегает по оврагам и чащобам – а если повезет, то и вправду кого-нибудь поймает.
          - Хорошо, – обмакнув перо в чернильницу, он сделал на инквизиторском письме удостоверяющую надпись. – Господь Вам в помощь.
          - Muchas gracias, señor Teodoro. – снова поклонился дон Мигель из Себольи. – Во славу Его и именем Его, мы изловим этого malvado, злодея.
          - Пусть будет так.

25 число месяца Ленцинг.
Айзенхейм. Зоннештайн.

          Тяжелый сон не отпускал словно болото, но затем все кончилось – он вздрогнул и проснулся. Эти видения были такими реальными, такими красочными. Как жаль, что в который раз эти сны прерывались на самом интересном месте. Франтишек с сожалением открыл глаза. Все верно – он в замке Зоннештайн.
          Рядом посапывала Ева-Мария, одна из фрейлин Императрицы. Эрбканцлер встал, посмотрел в окно, а затем тихо наклонился к спящей любовнице и поцеловал ее в щеку.
          Ева-Мария сладко зевнула и открыла свои ярко-зеленые глаза.
          - Франц! – она улыбнулась. – И который сейчас час?
          - Скоро светает. – Франтишек из Йижлавы, которого в этой стране называли не иначе, как Франц фон Иглау, налил вина в два кубка. – А значит, меня уже ждут.
          - Кто встанет в такой ранний час? – у Евы-Марии были алые, словно рубин губы и белоснежные, как жемчуг, зубы. Вообще, она была очень красива и к тому же приходилась дальней родственницей Императору. К сожалению, будучи герцогиней, она значительно превосходила по положению бедного вахеннского графа, у которого к тому же и отняли все земли.
          - Императрица, – вздохнул Франц, созерцая все прелести своей пассии. – Наша Императрица весьма благочестива и предпочитает проводить ночи на коленях и во власянице, моля Святую Матерь даровать ей сына. Я пытался с ней поговорить и объяснить, что дети появляются совсем иным путем, но… мне вообще кажется, что дело скорее в Императоре… В любом случае, она хотела обсудить со мной кое-какие дела.
          - Ах, Франц. – Ева-Мария перевернулась на живот. – А чтобы ты сказал, если бы у нас с тобой появился бы ребенок? А лучше два – и они были бы красивы, как я, и умны, как ты.
          Канцлер возвел очи к потолку.
          - Господи, что за мысли?
          Фрейлина расхохоталась.
          - Иди к Императрице, раз она тебя ждет. Ох, какая же по всему замку суета – все бегают, собираются.
          - Еще бы, – подмигнул ей Франц фон Иглау, одевая сюрко. – Не так часто устраивают всеимперский рейхстаг. Иди, найти Серафину, пусть обо всем позаботятся. А мне пора…
          Еще раз поцеловав ее в щечку, он вышел. К счастью, Ева-Мария не знает, что, скорее всего, он предпочтет ей Ингелотту – на ней у него были шансы жениться, если он договориться с графами Кротцерами. А у них земельки хватает, может быть и ему достанется кусок. Еще лучше было бы, если бы он вернул свое родовое имение, но это задача пока представлялась невыполнимой. Вот если начнется война!..
          Он спустился во двор, поприветствовав собравшихся рыцарей из гвардии Иоахимма, и прошел в небольшую церквушку, где его ожидала Ингрид.
          - Ваше Императорское Величество, - канцлер поклонился, чуть ли не до пола. – Прибыл по Вашей просьбе.
          - Оставьте это. - Ингрид была бледна. – Друг мой. Вы же знаете Франц, что я не требую соблюдения церемониала, когда мы наедине…
          - Как прикажите. – Франтишек сел на одну из скамей. – Мне говорят, что Вы молились всю ночь. Это не дело, Ваше Величество. Чего Вы добиваетесь?
          Ингрид прикрыла глаза. Она была тоже красива, но по-своему, длинные темные волосы чуть ли не земли, заплетенные в тугие косы, правильный овал лица, чуть пухлые губы и высокий лоб. И два глаза – как две полыньи на белом снегу. Императрица совсем не держала загар, которым южное солнце земель Штральхеймов красило живущих под ним.
          - Я молю Святую Матерь, – сказала она. – Она милосердна, но сейчас ее сердце полно гнева. Мы грешны и нет нам спасения. Отринув свой долг, мы отринули и Божественную любовь.
          - Долг? – Франц покачал головой. С каждым днем Ингрид становилась все религиознее и упрямее.
          - Долг, состоявший в том, чтобы раздавить ересь! – воскликнула она со всем пылом. – Матерь видит пустоту, где раньше была святость. Вахеннские чашники захватили земли Святой Церкви и изгнали монахов из своей страны. В чащах Литтивы все еще поклоняются идолам и приносят им в жертву отроковиц.
          - Ваше Величество. – Франц фон Иглау опустил взор. – Но для того Ваш царственный супруг и собирает рейхстаг, чтобы пойти войной на еретиков.
          - Ооо! – Ингрид встала. В гневе она все-таки была прекрасна. – Он собирает! Мне бы хотелось думать, что эта затея, в самом деле, чего-то стоит. Но пока Святой Престол ведет переговоры с королем Яношем, ничего решить нельзя. И даже если рейхстаг утвердит сбор войска – то, что дальше? Командовать войском назначат какого-то болвана, который в очередной раз расколотит все войско о вагенбург.
          - Болванов у нас много, – согласился канцлер. – Какого-нибудь обязательно найдут.
          - Франц, – она села перед ним и взглянула ему прямо в глаза. – Мы оба знаем, что командовать должен мой брат! Ты можешь сказать это Иоахимму? Меня он не слушает, а если и слушает, то мои слова для него значат гораздо меньше, чем слова сына – Рутгера. А он во всем противоречит мне. Я знаю, кто его надоумил! – она в ярости вскочила. - Это все проклятый архиепископ! Он хочет погубить мою семью. Архиепископ, продавшийся с потрохами дьяволу! Этот аспид! Он ненавидит меня!
          - Клостерштейн опасен, – согласился канцлер. – Но у меня, Ваше Величество, есть для Вас хорошая новость. Я узнал ее вчера около полуночи. Прибыл гонец из Урби – Великий Викарий решил прервать переговоры с Яношем.
          - Правда? – Императрица засияла. – О, Господь ответил на мои молитвы! В этот раз Яношу не удастся обвести нас вокруг пальца.
          - Истинно так, – кивнул Франц фон Иглау. – Что до Иоахимма, то я поговорю с ним, хотя сомневаюсь, что герцог Эльмсвиг станет командовать войском. Рейхстаг просто не утвердит его, им не нужно, чтобы у него появилось еще немного власти.
          - Да, – согласилась Ингрид. – И в очередной раз будут разбиты. Они не способны углядеть дальше своего носа. Хольгер именно тот человек, который способен сокрушить еретиков, и он не пойдет на сговор с ними, как в свое время пошел Сигизмунд.
          - Глупцы, – усмехнулся канцлер. – Впрочем, у меня есть кое-какой план. Когда я его обдумаю до конца, я сообщу его Вам и Вашему брату. Что касается архиепископа, то и на него можно найти управу. Скажите, Ваше Величество, а каков шанс, что у Вас все-таки будет сын? Разумеется, все в воле Господа, но способен ли Иоахимм к этому, ведь ему уже все-таки немало лет.
          - Я стараюсь. – Императрица смутилась. – Он, конечно же, стар – но все еще силен. Возможно, нужно время. К сожалению, он отказывается от помощи лекарей.
          - Понятно. – Франц поклонился. – Хорошо, если я смог отвлечь Вас от грустных мыслей, но дела не терпят отлагательств.
          - До встречи. – Ингрид кивнула. – Я тоже была рада услышать голос друга.
          Франц фон Иглау, раскланявшись, вышел. Перед дверями уже собрались фрейлины. Он поймал хитрый взгляд Евы-Марии, и, поприветствовав всех остальных, пошел дальше. Фрейлины – шпионки, сообщающие о каждом шаге Императрицы своим семьям. Вот эта улыбчивая блондиночка с голубыми, словно небо, глазенками – Серафина фон Клостерштейн, племянница архиепископа Теодора. Сладкоголосый ангелочек сообщает обо всем прямо в Дюрен. Император тоже все время был на виду – во-первых, все функции при дворе – от шталмейстеров до камергеров осуществляли представители имперской знати, все эти прожорливые Оденберги и Уденберги, во-вторых, Императорская гвардия набиралась из них же, в-третьих, просто по своему положению. А теперь – когда двор собирается в Айзенфурт, утаить что-то и вовсе не представляется возможным.
          - Эрбканцлер Империи Франц фон Иглау. – от удара посоха церемониенмейстера Мартина фон Фломера дрожали оконные ставни и дверные косяки, а глас его мог разбудить и мертвых на Страшном Суде. Канцлер вошел в зал заседаний, где уже собирались Император и остальные.
          - Ваше Величество и уважаемые господа. – Франц улыбнулся. – Прибыло известие из Урби…

6 и 10 число месяца Ленцинг, 683 год.
Окрестности города Штрассхольм. Затем Дюрен - дворец архиепископа.

          В эту ночь в Штрассхольме было не спокойно. Тут и там мелькала стража, высматривая притаившихся разбойников, учинивших побоище в таверне. Кто-то спешно убегал из города, кто-то, наоборот, остался праздновать. Месяц, шедший на убыль, освещал окрестности, где-то завывал голодный волк, кое-где пробивалась вешняя травка. Речка-медлянка, текущая в город, тихо журчала, огибая многочисленные валуны.
          Рейнлинда фон Кроммхельд хрипела от усталости, словно конь готовый пасть, но из последних сил затащила своих спутников на пригорок. Сама, вся измазанная в глине, лишь улыбнулась устало и села рядом.
          Глупейшая ошибка чуть было не расстроила все планы. Она должна была узнать этого хмыря, герцогского холуя, сбежавшего из монастыря монаха по имени Карл, но почему-то его мерзкая харя ей запамятовалась. Его дружок, бугай Леон, ей тоже не припомнился – и, увы, вся западня пропала зазря.
          Рейнлинда, прозываемая Пуночкой*, быстренько скинула с себя всю грязную одежонку и нагишом зашла в воду, раздвигая камыши, несколько раз вздрогнув от холода весенней воды. Пару раз нырнула целиком, зажмурившись, затем, схватившись за посиневшие бока, потрусила к берегу, там обтерлась и, отряхнув, выстирала свою испачканную одежду.
          Осталось только набрать хвороста и развести костер. В такую весеннюю ночь, когда еще не ушли морозы, немудрено окоченеть до полусмерти. Вскоре огонь взвился кверху, затрещал, шабала**, повершенная на палках, задымилась, просыхая. Девица быстро оделась, взяла фляжку, чтобы набрать воды, и пошла расталкивать своих спутников.
          Первым очнулся Вьюрок, схватился за голову и застонал.
          – Крепко приложил? – заботливо спросила Пуночка.
          – Чуть башку не расшиб. – Вьюрок сплюнул кровью. – Ох, попадется мне эта мразь, буду живьем резать.
          – Это был человек Эльмсвига. Я его узнала, – призналась Рейнлинда. – Только поздновато.
          Вьюрок, который в обычной своей жизни носил имя Клаус, что-то злобно прошептал, видимо, припоминая недобрым словом, и герцогских мерзавцев, и память Пуночки.
          На Клёста пришлось вылить холодной воды из фляжки, прежде чем он очухался.
          – Дерьмо, – только и смог вымолвить тот и жестом попросил попить. – Проклятые ублюдки, – сказал он после пары глотков. – Смерть их легкой не будет, – пообещал он.
          – Такие вояки, как вы только брехать способны, – спокойно ответила Рейнлинда. – Вашим обещаниям ломаный грош цена. Давайте, собирайтесь. Придется без коней добираться до ближайшего села. Здесь нам более не рады.
          Клёст и Вьюрок, переругиваясь и постанывая, встали.
          – Что случилось-то? – прохрипел горбун. – Сбежал малец?
          – Только его и видали, – насмешливо ответила Пуночка. – Как вам дали по кочанам, так сразу народа набежало – монахи эти, гельвийцы, затем и стража. Насилу от них отвязалась – но из города пришлось драпать. Пришлось вас еще волочь, а вы тяжелые, как мешки с навозом. Хоть бы жрали меньше, что ли?
          – Не твое сучье дело, – огрызнулся злой, как черт, Клёст, у которого жутко болела голова. – Ты ведь нас в это ввязла. Не было ведь такого уговора. Мы должны вназерку за герцогом сачить, а не малых захичать.
          – Ну и ну, – покачала головой Рейнлинда. – Тебе видать последние мозги отшибло. Здесь я решаю, что нам делать и за кем следить. Надо было вас, как обузу, бросить там, сейчас бы, сидели уж в городской тюрьме. Будто я не знаю, что тебя ищут по всей Империи, и рожа твоя кривая всем уже приметна.
          – Не обращай внимания, Пуня, – захихикал Вьюрок. – Он всегда такой злой, когда битый.
          Вьюрок-Клаус и Клёст-Ратбод были самыми отъявленными негодяями и душегубами, каких только свет видывал. Архиепископу Дюренскому удалось их вытащить буквально из петли, разумеется, в своих целях – но потом этим двоим ничего не оставалось делать, как пойти ему на службу. Ратбод когда-то работал мастеровым на стройке, но сорвавшееся со стропил бревно навек обезобразило его. Теодор его, поэтому и назвал Клёстом, потому что у него челюсть на челюсть заходит. Его согнуло, сломало – но сила никуда не делась, только возросла со временем, вот он и пошел в разбойнички. Клаус, наоборот, был симпатичен по-своему, чем и пользовался – был изрядным мошенником и плутом, кроме того, шулером. Мог человека в секунду веревкой задушить, знал про яды всякие. И главное – как-то он был неприметен, никто не мог внешность описать – ну смазливый, да и только. Роста среднего, вроде и не высокий и не низкий, ищи такого – не отыщешь. Везло ему до поры, но и на него веревка нашлась.
          Теодор же, архиепископ Дюренский, ничем не брезговал, любой ему человек в дело годился, особенно же такой, которого бы можно было чем-то зацепить. А если уж Клостерштерн цеплял, так навсегда, это Рейнлинда поняла уже давно. Как собак нерезаных было у него тех «птичек», что попались в силок, и они трое были лишь одними из многих.
          К утру, они вышли к деревеньке. Несмотря на жалкий и подозрительный вид, удалось приобрести лошадей за скромную цену, затем перекусить и уже к полудню отправиться в Дюрен.
          Это был древний город, построенный еще во времена старой Империи. Возведенный как сторожевой лагерь, своего рода меч, направленный в самое сердце тенторенских лесов, он стал и тем местом, откуда отправился в свое путешествие святой Штефан, несший свет святой веры язычникам. Он погиб за свою веру, но победоносный марш санктории уже было не остановить. На месте языческих капищ встали храмы, вожди варваров, крестившись, крестили и свои народы, став помазанными королями, а в Дюрене была основана архиепископская кафедра, а ее глава в силу уважения воздаваемого к его месту, стал примасом всего Тенторена. Город вырос, окреп, и вскоре взбунтовался против своего господина. Дело дошло до крови, но затем все решили миром – Дюрен стал имперским городом, независимым от власти архиепископа, а тому оставили красивейший дворец и ряд привилегий. Было это, как помнила Пуночка из рассказов Теодора, за полтора века до нынешнего времени.
          Два дня понадобилось им, чтобы вернутся в Дюрен. Клёст и Вьюрок первое время едва держались в седлах, и их приходилось поить лечебным отваром, который Пуночка же и готовила, чему была обучена в монастыре. В монастыре прошло и почти вся ее юность – не самые плохие годы жизни.
          Прошлое постепенно забывалось, исстиралось из памяти. Но то, что она не помнила наяву, давало о себе знать в ее ночных кошмарах. Один и тот же сон – огонь, крики, плачь. Она хотела забыть, но это было превыше ее сил. И она шептала в подушку «Хольгер».
          Теодор уже ждал их. Худощавый старик, он был полон энергии и жаждал действий.
          – Его Преосвященство примет Вас, – сообщил слуга архиепископа, которого все называли просто Бран. – Проходите.
          Красиво разукрашенные двери открылись, проскрипев вместо приветствия.
          – Так-так-так. – Теодор насмешливо оглядел вошедших. – Я слышал, моим птичкам ощипали перышки.
          Клёст и Вьюрок мрачно молчали, потупив взор. Рейнлинда тоже смутилась.
          – Сложно что-то сделать, когда у тебя  в подчинении идиоты, – пожаловался архиепископ. – И чего вы добились этим, хотел бы я знать?
          – Это было моей затеей, – призналась Пуночка. – Согласна, не очень удачной. Но лучше ничего не придумала, пока Хольгер сидит за стенами, я не могу его достать.
          – Достать? – Теодор улыбнулся краем губ. – Но, дитя мое, нам вовсе не нужно его «доставать». Нам не нужна его смерть, по крайней мере, сейчас – когда вот-вот начнется новая война. Я понимаю, ты жаждешь мести, но подумай – так ли хороша скорая месть. А я обещал тебе – рано или поздно Хольгер горько пожалеет о причиненной тебе обиде.
          – Он убил моего отца и мать! – прошипела Рейнлинда. – Закон Севера прост – око за око, зуб за зуб. Мои братья тоже убиты, значит, этот долг на мне.
          – Я обещал тебе, – прервал ее архиепископ. – И я сдержу обещание. Настанет день, когда ты сможешь подойти к нему, разбитому, обесчещенному, потерявшему все – и скажешь ему «похули Господа и сдохни, Хольгер фон Олльнборг». Этот день настанет. Но терпение, важнейшая добродетель. А сейчас я хочу, чтобы Вы отправились в Айзенфурт и ждали там герцога Эльмсвига, дабы следить за каждым его шагом.

* Пуночка – птица, иначе называемая снежный подорожник. Похожа на воробья, обитает на севере. Клёст и Вьюрок – тоже птицы.

** Шабала – потертая дорожная одежда.