Великий Гиадолль, Часть чего-то... Опции

[Леес Миэлeдель]

Великий Гиадолль.

А в застывших глазах,
Обращённых к началам дорог,
Затвердел и остался навек
Неродившийся крик...
ДДТ

1

В далёком королевстве, отделённом от нас пространством и временем, в столице, славном городе Эдиол, на самом верху возвышающейся над окружающими постройками башни на холодном каменном ложе лежала полуобнажённая девушка. Она выглядела беспомощной, потерянной в этом странном своим изменчивым характером мире. Руки её ожесточённо впились в гладкий чёрный камень, будто пытаясь выцарапать, вернуть назад хоть часть утраченного. На бархатной зеленоватой коже видны следы грязи и запёкшейся крови; всё то, что на ней осталось из одежды, изорвано в клочья и покрыто таким толстым слоем пыли, что нельзя было даже догадаться, какой цвет и внешний вид некогда имело одеяние. Грудь вздымалась тяжело и неровно, разбитые в кровь губы что-то неслышно произносили, глаза были то ли сомкнуты в беспокойном полусне, то ли зажмурены в бесконечной ненависти ко всему белому свету. Вот так выглядела когда-то величественная, грозная и ослепительно красивая тёмная эльфийка, теперь же все эти качества, кроме последнего, исчезли, будто их и не было никогда. А вы бы как выглядели, потеряв всё?
На неё смотрели. Два жадных нагловатых глаза беззастенчиво шарили по её спине, гриве распущенных русых волос и по всему остальному, до чего только мог дотянуться полный огня мужской взор. Да, он помнил, прекрасно помнил приказ злобного, приземистого, звероподобного сержанта: стеречь дверь, не сводить глаз. Да и так не сводил... Сам, небось, не прочь, ещё солдат неволит...
Прокрутив в голове подобные мысли и придя к какому-то выводу, а, может, ни к чему не придя, а просто понадеявшись на удачу, он сделал три небольших, осторожных шага по направлению к ложу. И вправду, идея приставить зелёного, недостаточно вымуштрованного солдата к связанной красавице-идэрэль на целую ночь была явно не самой здравой идеей вышеупомянутого сержанта, пусть он и походил больше не на бравого офицера, а на гориллу, нацепившую на себя связку гремящих консервных банок.
Мужчина ещё немного прошёл вперёд, к каменному возвышению, и торжество и страсть в его глазах смешались с жалостью. Запястья девушки были намертво скручены толстой пеньковой верёвкой, один из её витков оставил на руке глубокую кровавую борозду. Ладони не в тон общему цвету кожи покрылись красными и белыми пятнами.На щиколотках и вовсе матово блестели стальные браслеты, скреплённые между собой цепью, а на правой ноге крепилась тяжёлая гиря. Немало для слабой женщины, не правда ли?
Но наш герой не думал об этом. Он желал и жалел, жалел и желал. Он, по сути, был толковым парнем, не в пример сержанту, в детстве мать не раз говорила ему: "Принимаясь за дело, реши сначала, чего ты хочешь, иначе может получиться то, чего не пожелал бы никогда."
Неизвестно, какое именно из побуждений победило-таки, может, оба сразу, а может, и что-то третье, но солдат решился н вплотную приблизился к ложу. Вот он нагнулся над эльфийкой, то ли чтобы ослабить путы, то ли просто чтобы рассмотреть получше...
Глаза девушки раскрылись. У неё были большие серо-стальные пронзительные глаза, что убивают не хуже любого клинка. Ловким движением она накинула солдату на плечи свои связанные руки, своеобразную живую петлю. Объятия смерти длились доли секунды. Шея хрустнула с глухим, непривычным и неприятным уху звуком. Незадачливый охранник медленно осел на пол, поддерживаемый изогнувшейся под немыслимым углом девушкой. Он не услышит скрипа дубовой двери, крика наружных стражников и яростного рёва сержанта, плача старушки-матери и сухого шуршания не орошённой ещё осенними дождями земли. Но даже если бы он и слышал, ему было бы всё равно. А лежащей в шаге от него зеленокожей пленнице - не всё равно. Солдат, недолгая служба которого была небогата ратными подвигами, мог сейчас спасти жизнь. Хоть и после смерти.

2

Глухие крики ночи окутали Сеиаль неплотным, но крепким, непробиваемым коконом. Они не застали её врасплох: девушка не в первый раз оказывалась одна в недружелюбных, жутковатых тёмных закоулках Эдиола, да и разучилась она чего-либо бояться после всего произошедшего. Лишения, казалось, вымыли из неё всё человеческое, оставив только неугасимую жажду жизни. Хотя нет, осталось ещё кое-что. То, ради чего продолжала она сейчас свой путь по улицам неспящего, но от этого не становящегося более привлекательным города.
Путешествие не продлилось слишком долго, но было полно беспокойства и опасности. На юную идэрэль дважды пытались напасть: один раз пьяные матросы, очень некстати вываливши-еся из придорожного кабака, а другой - широкоплечий мужчина с кривым ножом в руке, до поры скрывавшийся в тени. Пьянчуг Сеиаль просто столкнула лбами и оставила их трезветь в удушливой пыли на обочине дороги, а второму "претенденту" всадила в живот его же нож так глубоко, что костяная рукоятка больше чем наполовину ушла в плоть. Девушка могла оправдать себя тем, что, если бы она так не сделала, то же самое сделали бы с ней, но её сейчас меньше всего интересовали оправдания. Она не собиралась делать поблажек никому. В том числе и себе.

********

Старик Хеллм был не вполне зажиточным для купца, недостаточно трудолюбивым для крестьянина и не настолько здоровым и бесшабашным, чтобы быть воином. Однако, он нашёл своё место в жизни, обзавёлся домом, огородом и небольшой оружейной лавкой. Побывал он в своё время и в военных походах. Была у него, конечно, робкая, затаённая, не осуществившаяся мечта - мечта о любящей жене и прекрасной дочери. Эту мечту у него отняла проигранная война с тёмными эльфами - последняя его война, в которой он толком даже не успел принять участия, что и спасло его от смерти. А ведь мужчин его возраста, пятидесяти-семидесяти лет, в живых осталось, может, пара десятков на весь город...
"Чёрт бы побрал этих генералов! - думал иногда Хеллм, сидя у камина поздним осенним вечером. - Идоры пришли не уничтожать, а присваивать! Ну, правили бы нами не люди, а зеленоухие, и что? Что нам, простым эмандерцам, до грызни в высших кругах? Не грабили бы средь бела дня, да налогами слишком сильно не давили - и то хорошо. А сейчас: в Эреорте, что в идэрэльских владениях, тишь да благодать, даром что пограничный город. А у нас... Пьют, режутся, мародёрствуют без боязни. Каждую ночь послушаешь - что волки воют. И ведь придёт один - пригрозишь, придут трое - спрячешься. А если десять? Сколько уже раз мой старенький дом чуть в щепки не разнесли! А раз даже поджечь пытались... Ведь помнишь? Ты тогда подсобил, обошлось..."
Так размышлял старик, незаметно для себя начав думать вслух, а после заговорил со своей верной собакой Варно, такой же седой и задумчивой, как и он сам. Она с самых ранних лет - с того времени, когда была крошечным щенком - сопровождала его везде: дома, в поле, за прилавком, среди висящих по стенам кинжалов и клинков, в недолгих торговых поездках, и даже - на войне. Правда, тогда Варно была настолько мала, что помещалась в карман куртки, и боёв не видела, но всегда была готова развлечь и успокоить хозяина после трудного боя. К счастью,таких боёв у Хеллма было немного, и с первой своей войны он вернулся со славой, но без серьёзных ран, с честно заработанными деньгами в кармане. На них он купил материалы и кой-какие инструменты и принялся за работу. Он как раз покрывал крышу купленной у приятеля-гончара за последние деньги красивой, матово-розовой черепицей, когда началась новая война, не с орками, как в прошлый раз, а с не менее свирепыми обитателями холодного берега Орхёльм. Этот конфликт закончился для Хеллма менее удачно - вражеский стрелок навёл свой лук из моржовых клыков прямо в грудь воину, но его спасла нагрудная пластина, и стрела, на бешеной скорости врезавшись в сталь доспеха, брызнула мелкими щепочками. Наконечник вонзился Хеллму в ногу чуть повыше колена, а щепки оставили на его лице глубокие царапины. Из той битвы он вышел победителем, и полученные увечья не сделали его ни калекой, ни уродом, но психологически подкосили его. Вновь вернувшись на родину, он не помышлял более о женитьбе и о продолжении рода, он считал свою жизнь навсегда поломанной войнами и поклялся отныне не откликаться на призыв глашатая к оружию. Естественно, другие не судили ни его внешность, ни поступки так строго. Кэм Мэлилее,с которой Хеллм встречался до Орхёльма, они даже подумывали о свадьбе, с радостью встретила любимого, но, заметив его холодность и отчуждённость, даже стыд, не стала ему навязываться, решив, что он устал от кампании и придёт к ней сам, когда будет способлен разговаривать на языке, отличном от языка огня и стали.
Хеллм не пришёл. А потом, когда он наконец обдумал всё, перестал стыдиться себя и, посмотрев в зеркало, не ощутил отвращения, было уже поздно: ему тогда перевалило за пятьдесят...
- Никого у меня кроме тебя не осталось, Вар, одни мы в мире...
И именно в этот момент, когда старик почти уже погрузился в горькую меланхолию, всегда нападавшую на него после разговоров с собакой, раздался энергичный стук в дверь. Настолько энергичный, что маленькое зеркальце задребезжало, а глиняная вазочка с сухими цветами, подарок упомянутого друга, упала с полочки на пол и разлетелась на черепки. Варно беспокойно вскинулась, но затем улеглась на прежнее место как ни в чём не бывало. На неё это было не похоже: обычно, когда приходил чужак, а это бывало достаточно редко, она с воем бросалась ко входу и не успокаивалась, пока незваный гость не уходил. Сейчас - даже ухом не повела.
Между тем, стук в дверь продолжался, становясь всё сильнее. Пожилой мужчина поспешил к дверям, не столько из опасения за их крепкость, сколько из любопытства: в последние три месяца он не видел никого, кроме редких покупателей да озабоченных своими проблемами утренних прохожих.
- Кто там? - заорал он, пытаясь что-нибудь разглядеть в тонюсенькую щель между дверью и косяком. Снаружи было темно, как в гробу. - Кто там?
- Та, которой ты не помог! - раздался звонкий женский голос.
Старик застыл как громом поражённый. Воспоминания трёхлетней давности волной захлестнули его. Она взяла с него слово. Он не сдержал.
Очнувшись, он бросился открывать. Руки дрожали, надёжный дубовый засов никак не хотел отодвигаться. Наконец запор поддался, Хеллм уронил деревянный брусок себе на ногу и в спешке распахнул дверь. Во дворе стояла она.
- Ар-раэс-сима маэленештернег-гиреуаеэ-алаэлин-ронт! - прорычала Сеиаль, одним широким шагом ворвавшись в дом и схватив старика за горло. - Ты не вызволил его! Ты оставил его и меня умирать!!!
Бедный старик, хрипящий от удушья и прижатый спиной к стене, только смотрел жалобны-ми глазами на девушку, которую он ждал долгих три года и которая сейчас пришла убить его.
- Что же ты наделал, Хел, что же ты наделал, - произнесла идэрэль, заставив себя успокоиться, и, сдержав порыв швырнуть друга в сторону, как мешок картошки, бережно опустила его на пол.
- Ну как ты не понимаешь, Хел, не к кому мне больше идти, все оставили, бросили. И ты тоже... - прошептала Сеиаль чуть не плача и уткнулась носом в грудь Хелльма. Тот, мигом забыв про то, что с ним хотели сделать секунду назад, гладил её и утешал. На его глаза навернулись слёзы: его дочь вернулась! Полуодетая, израненная, отчаявшаяся - но вернулась!
Минуту спустя девушка опомнилась, привела себя в чувство и направилась в дальний угол горницы, где стояла бочка с водой и несколько других сосудов.
- Риэглай! - крикнула она убежавшему в трапезную старику. Тот вернулся, порылся в одном  из своих многочисленных ларей и подал девушке странноватого вида брикет зелёных с синева-тыми прожилками водорослей. Та взяла его и опустила в заблаговременно наполненную лохань.
Необходимо пояснить некоторую особенность физиологии идэрэль, не позволяющую им совершать свой туалет так же, как и люди и другие известные нам расы. Дело в том, что они (людская молва прозвала их тёмными эльфами, потому что они пришли в Эмандер через эльфийские земли, сами же идэрэль такого наименования не признают, имея, однако, в языке множество имён, обозначающих расу в целом, из которых всеобще известно лишь одно), они обладают кожей, одинаково эффективно защищающей от жары и холода, потому как жировой слой их кожного покрова кардинально отличается от нашего, людского. Соединяясь с пресной водой, кожный жир растворяется и смывается, что несёт за собой не только дискомфорт, но и временную уязвимость к снегу, ветру, солнечному свету и прочим внешним воздействиям. Давно, много столетий назад, идэрэль, будучи по природе своей чистоплотными, нашли решение проблемы. Риэглай - невзрачная зеленоватая водоросль, растущая только у берегов моря Траиэлинд. Содержание в ней нужной соли, смягчающей воду и делающей приятным мытье, во много раз выше, чем в морской воде, поэтому выпаривать чистую соль непрактично, а риэглая на побережье - как песка на морском берегу. Каждый прилив выбрасывает на берег сотни, тысячи, десятки тысяч клубков заветной водоросли. Но во владениях Эмандера, где идэрэль, мягко говоря, недолюбливают, волшебные брикеты не продаются, и достать их можно только у контрабандистов и только за немаленькие деньги.
К счастью, понадеявшись на запасливость Хеллма, Сеиаль не прогадала: наполовину использованный кусок риэглая пролежал в сундуке три года и даже не запылился.
Девушка максимально вежливо, взглядом, попросила Хела удалиться, попробовала рукой холодную синеватую воду в лохани и горячую - в маленьком чугунке, сняла с себя когда-то чем-то бывшие лохмотья и приступила к очищению от всей той скверны, что пристала к ней за дни скитаний. Хотя даже сейчас она понимала, что всё смыть не удастся.

3

Закончив все процедуры и одевшись, Сеиаль оглядела себя. Белое, с еле заметным оттенком розового обтягивающее платье, непристойное для того времени - вверху открытое, с остроконечным вырезом, сделанным внахлёст, как будто это был просто запахнутый плащ, а внизу очень короткое - слегка растянутая для удобства ходьбы ткань не доходила и до колен, узкий чёрный пояс и слегка потёртые кожаные сапоги по колено, - вот и всё, что было на ней надето. Выглядела она... ну очень ничего. Во всяком случае, лучше, чем в рваном тряпье. Хотя и в таком образе была своя приятность...
Настолько вызывающе одетая девушка могла бы удивить и вызвать недовольство у скромных крестьян и ремесленников, но у расы идэрэль был особый, малопонятный людям взгляд на приличие в одежде, да и Сеиаль не собиралась менять своих вкусов из-за каких-то не особо умных крестьян. С малых лет она прилагала все усилия, чтобы сделаться независимой от чьей-либо воли. Первые неудачи в этом предприятии (её отец был властной личностью и никак не хотел отдавать бразды правления "не доросшей" дочери) не лишили её веры, а только озлобили. И теперь она не признавала никакого управления, в лучшем случае расценивая приказ как ценное указание к действию.
А ещё - она никому не доверяла важных дел, предпочитала всё делать сама: править лошадьми, писать письма, готовить отвары, в редких случаях даже печь хлеб и ковать клинки. В большинстве случаев она оказывалась права, но иногда ошибалась в человеке и принималась учить сапоги тачать сапожника и пироги печь пирожника. Но подобное происходило крайне редко, и те немногие, кто знал её, восхищались многосторонностью молодой странницы.
Обработав все серьёзные раны настойкой целебных трав и ещё раз взглянув в прислонён-ное к стене старое зеркальце (ранка на внутренней стороне ноги была напоказ и портила вид), Сеиаль направилась в кухню, где Хеллм накормил её скромным, но довольно вкусным и сытным ужином и предложил отдохнуть немного, но эльфийка только фыркнула и решительно поднялась со скрипучего стула.
- Помню, у тебя было немного оружия...
- Утром я отведу тебя в мой магазин, и ты...
- Хел, не обманывай себя. Мне не нужны простолюдинские побрякушки. Покажи мне что-нибудь посущественнее. Надеюсь, за эти три года ты не продал всё этим свинопасам?
Старик только вздохнул. Мало того, что эта девчонка обращалась к нему так, как не обращался никто, так она ещё ругает его товар! Но он любил её. И прекрасно понимал её правоту. Она может драться и зубочисткой, но толку от этого будет гораздо меньше...
Хеллм тяжело поднялся и повёл девушку в свою потайную оружейную комнату, где хранилось лучшее его оружие, большей частью трофейное. Эти клинки долго пылились, ждали своего часа, когда достойный воин вынет их из ножен и проложит себе дорогу к славе. Дождались...

********

Город был погружён в предрассветную тьму. Редкий свет масляных фонарей, торчавших из мостовой напротив богатых домов, утопал в окружающей беспросветной темноте, как в мрачном омуте, съёжившийся свет плыл волнами и рассеивался в десяти шагах от собеседника, превращась в огонёк указатель полуночным бродягам: сюда нельзя. Забивайся в свой вонючий угол и спи, пока живой, а здесь тебя встретит лишь угрюмый сторож, да собаки злобно зальются за оградой. Тебе здесь не место.
Сеиаль лежала в зарослях крапивы возле крепостной стены замка Наместного Лорда. Стена казалась совершенно неприступной, но девушку беспокоила не она, а часовые, стоявшие наверху на расстоянии восьми шагов друг от друга. Если б солдат был один, он не успел бы и крикнуть, но с тремя, - как минимум, с тремя часовыми на одном участке стены проблем было гораздо больше. Конечно, можно было бы попытаться, Сеиаль и не такое прежде вытворяла, но на такой мелочи, как крепостная стена, рисковать не стоило. Жизнь нужно приберечь на то, что ждёт впереди. На того.
Вот один страж отвернулся, второй зевнул, третий просто уставился на ближайший к нему каменный зубец. Момент нельзя было упускать. Эльфийка бесшумно скользнула в не успевший ещё наполниться грязной дождевой водой ров.
"Неужели дух Аланы всё-таки помогает мне? - с сомнением подумала она. - Таких случайностей не бывает. Но я же... Значит, я делаю всё правильно, чем бы это не обернулось."
В детстве, когда семилетняя Сеиаль впервые приехала с родителями в Элемерит, они посетили одного эльфа-мудреца, и тот, к недоумению и даже страху матери с отцом, сказал, что на девочке лежит "печать Аланы". Дело в том, что идэрэльское слово "киэльан" обозначает как обычную печать на бумагах или сургуче, так и клеймо каторжника. Неизвестно почему родители Сеиаль поняли старца именно так, но, услышав о "проклятии богини", не стали слушать дальше и немедленно ушли, хотя прежде эльфу доверяли. Неизвестно, как эта новость достигла ушей детей, учившихся вместе с девочкой в Школе Благородных Искусств (АнтэрельМин), но с тех пор несчастную дразнили и презирали как отвергнутую Аланой, покровительницей идэрэль и владычицей всего живого. Так недоразумение чуть не сломало девочке жизнь. Она сама уже считала себя недостойной жизни, обречённой на вечные страдания. К сожалению, последнее отчасти оказалось правдой.
Чудо кончилось. Часовые снова стояли прямо, вглядываясь в душившую замок черноту. Но Сеиаль больше и не требовалось. Она потянула один из висевших на поясе метательных ножей и вытащила тонкую, но крепкую тридцатишаговую верёвку, к которой тот был привязан. Этим полосатым тросиком идэрэль гордилась, так как был он, по-видимому, единственным в мире - ни один учёный, ни одна неподъёмная энциклопедия не могла дать ответ, из чего и где он мог бы быть сделан. Трос был скользким, слабо блестел на солнце, а концы его были сморщенными и оплавлены, как будто верёвка была из металла. Но при всей загадочности она оставалась простым и полезным предметам, так как не рвалась вовсе, хоть ты ей двух лошадей за хвосты свяжи.
Вот и теперь трос оказался явно не лишним. Сеиаль выглянула на короткий миг из своего укрытия, чтобы точно узнать местоположение стражника, затем раскрутила нож на верёвке и метнула его по дуговой траектории. Раздался негромкий свист, верёвка натянулась. Девушка мигом выскочила из своей ложбины и ловко "взбежала" по стене, опираясь на ненадёжный, выскальзывающий из рук трос. Часовой лежал на животе, упёршись головой в парапет, и истекал кровью. Верёвка описала вокруг его шеи два круга, а потом кинжал поразил воина прямо в шейный позвонок. Сеиаль вновь подивилась своей ловкости. Или везению? Или воле Богов?
Теперь, когда идэрэль была на стене, у неё оставалось ещё два противника. Первый схватился за лук, и тут же поплатился за неверное решение - рухнул ров с ножом в левом глазу. Второй оказался сообразительней и сразу рванул к эльфийке, на ходу выхватывая меч. Та блокировала его удар своей многослойной посеребрённой саблей и нанесла удар другой, почти такой же, но с еле заметными зазубринами на лезвии, нанесённые посредством хитрой заточки.
Острие ударилось о доспех и отскочило вбок, увлекая за собой руку, но сабля всё же оставила на боку солдата рваную рану. Тот, будто бы и не заметив, нанёс страшный рубящий удар справа налево. Сеиаль вовремя подставила послушную руке саблю, развернула в блок, и... меч переломился. Добротный меч, выкованный в лордовской кузне, закалённый и остро отточеный...теперь просто два куска ни на что не годного металла: лезвие, чудом не попавшее ни в кого из сражающихся и отлетевшее шагов на десять прочь, и рукоять, увенчанная жалким осколком, и для ножа-то коротковаым, выпавшая из рук оглушённого и жалкого безоружного стражника. Тот даже отступать не стал, а так и стоял, раскрытый, беззащитный, как свинья в мясобойне.
Сеиаль тоже стояла, не предпринимая ничего. Ей сейчас было не легче. "Убить? Зарезать? Жестоко. Или оставить в живых? Опасно. Или скинуть в ров? Сложно. Или связать? Долго." Круговорот мыслей и эмоций промчался перед глазами девушки. Она не единожды убивала, её руки обагрены кровью десятков, а, может, сотен человек разного народа и веры. Но сейчас она и вправду не знала, что делать.
Вдруг часовой, до этого стоявший смирно, дёрнулся и рывком выхватил нож из высокого сапога. Его движения были не столько ловки и выверенны, сколько торопливы, подгоняемые паническим страхом за свою никчёмную, по сути, жизнь. Поэтому он и не успел.
Одним движением руки Сеиаль срубила ему голову. Раздался, глухой стук, затем негромкое шуршание и отдалённый шлепок. девушка стояла в странной, застывшей позе - рука с окровавленным оружием поднята, глаза закрыты, на лице - то же выражение, что было тогда, шесть веков назад, в чёрной башне-шпиле, - безысходность и беспомощность. Но в глубине души идэрэль чувствовала облегчение. Хорошо, когда сложный выбор делают за тебя.


4

В сыром, грязном, замусоренном коридоре темницы множество дверей. Некоторые - обитые железом, с маленькими зарешечёнными окошками - камеры заключения, большей частью пустующие - всё ворьё держат в большой городской тюрьме, а сюда сажают лишь особых гостей, чем-то разгневавших Великого Лорда. Судя по наполненности острога, Лорд сейчас пребывал в добром расположении духа, или же просто все его личные враги давно повымерли, прожив пару лет в условиях, которые сеньор, не признававший казней или бессмысленных пыток, подбирал с особой тщательностью. Вода была настолько грязной, чтобы заключённые не болели и не умирали, а хлеб недостаточно заплесневелый, чтобы отравиться. Все остальные роскоши жизни были здесь отменены, в камерах четыре на три шага узник проводил порой годы, не видя ничего, кроме серых каменных стен и мрачного захламлённого тюремного двора, куда выходило духовое окно.
Но были здесь и другие двери, из простого дерева, гораздо менее внушительные, чем их клёпаные собратья. Они вели в сторожки для надсмотрщиков, которых на всю тюрьму оставалось всего двое - за кем следить, если заключённых всего шестеро, и все давние, потерявшие надежду на спасение - как правило, сбежать пытались "новенькие", и покинуть стены тюрьмы удавалось единицам. Но, ступив за порог, беглецы задавали себе один и тот же вопрос, который почему-то не пришёл им в голову в долгие часы уединения в камере: Что делать дальше?
Именно за одной из деревянных дверей сейчас происходило то, на что стоило бы обратить внимание. Сеиаль сидела на корточках возле валявшегося на полу старого толстого надсмотрщика и обыскивала его. Смотреть на то, что раньше было человеком, не хотелось - девушке пришлось буквально изрубить его на куски, чтобы он наконец убрался с её пути.
Наконец старания девушки увенчались успехом, и она обнаружила внушительную связку ключей. На каждом ключе был нацарапан символ, обозначавший ту или иную камеру. Идэрэль выбрала нужный - с грубым изображением снежинки - и, выйдя из неприветливой сторожки, направилась к заветной двери.
Ключ сначала не хотел проворачиваться, замок проржавел и не поддавался, пока по нему хорошенько не стукнули. Протяжно скрипнули немазаные петли, дверь нехотя открылась, и глазам воительницы предстал...

Нет, он, конечно, был похож на прежнего Генда, но он так сильно изменился, как будто прошло не три года, а все тридцать три. Тело некогда могучего юноши съёжилось, отощало, покрылось венозной сеткой, голова безвольно опущена на грудь, волосы длинные и седые у корней, лицо выбрито, но неаккуратно, со множеством порезов (вполне оправданно, если принимать во значение то, что служило бритвой - крохотный осколок стекла, случайно попавший в не открывавшуюся больше двух зим камеру). Глаза - голубые, как прежде, но с каким-то оттенком чёрного, с усталостью, что ли? Губы слегка подрагивали: человек спал.
- Генд! - позвала девушка, подойдя к сидящему прислонившись к стене мужчине. Тот, видимо, не услышал, не отреагировал. Тогда идэрэль присела на корточки и дала спящему ощутимую пощёчину. Человек вздрогнул, простонал негромко и нехотя, с трудом открыл глаза.
- Сеиаль... - прошептал Генд. Лицо его преобразилось, глаза оживились, он подался вперёд и взял девушку за руки. - Я ждал, я всё это время ждал тебя, я знал, ты придёшь...
- Хеллм должен был спасти тебя, но у него не вышло... Он старался, но...
- Какая разница? Главное - ты пришла...
Он помолчал немного, потом добавил, уже более озабоченно:
- Он совсем спятил... Держал меня взаперти неделями, потом начал пытать... На него это не похоже. Хотел узнать, где ты. Но я бы ему ничего не сказал... Даже если бы что-то знал... - он криво усмехнулся и коснулся губами тыльной стороны ладони Сеиаль. Та слегка побледнела и сказала, чтобы подавить смущение:
- Наши посланники отправились во все крупные города Эмы, посетили также индорилов, маленьких всадников, и гномов. Три года назад... о, три года! как давно и как недавно! я выехала из Элемерита, ну, из нашего нового штаба на улице Речников, и отправилась сюда. искала тебя, и у меня ещё... Здесь было... Одно задание. Я... А где ты был? Ты ведь на момент моего приезда ещё не находился здесь, в заточении?
- Нет, меня здесь не было. Я должен был посетить одного старейшину в окрестной деревне, а о твоём приезде узнал много позже. Когда меня отвели в пыточную... - хрипловатым голосом ответил Генд, не отпуская её руки.
- Где сейчас он? - сделав ударение на последнем слоге, спросила девушка.
- Где он? - переспросил узник. - Наверное, в замке, он редко оттуда выходит в последнее время. Тренируется во внутреннем дворе... - не договорил он, неожиданно приблизился к идэрэль, намереваясь поцеловать.
- Знаешь, Генд, у меня до тебя был лишь один человек, - прерывистым голосом прошептала Сеиаль. - И после тебя он единственный, и я надеюсь вскоре покончить и с ним, - с этими словами девушка легко освободилась от неумелого захвата Генда, встала и направилась к двери. Уже на выходе она кинула мужчине связку ключей и сказала:
- Выберись отсюда и скажи нашим: я вернулась.
Генд ничего не ответил, лишь посмотрел на неё странным взглядом и подобрал с грязного пола ключи. Тайный орден Кримлонзеров переживал не лучшие свои времена, идеи объединения всех государств под управлением народного совета оставались красивой сказкой. Но и в сказки можно верить. И прожить свою жизнь так, чтобы сделать её как можно более реальной.

5

Небо постепенно светлело, становилось из аспидно-чёрного мышасто серым. Приближался рассвет. Первые птицы зачирикали в ветвях немногочисленных деревьев и прямо в воздухе, неся свою чистую, бездумную радость не затем, чтобы её передать, но затем, чтобы ещё раз призадуматься: а что я сделал для своего счастья и для счастья других? Была ли моя жизнь стремительна и мимолётна, как песня жаворонка или синицы, или же я и этого не добился за долгие годы... Может, что-то ещё можно изменить, одним решительным шагом перевернуть весь мир, переделать себя. А ведь бывает и так, что к середине жизни понимаешь, что завёл себя в такие дебри, что выбираться - века не хватит...
Гиадолль и вправду был во дворе. Он отрабатывал сложные движения с мечом, со своим необычным для этих краёв мечом работы аэларов: длинное узкое лезвие, конец односторонней заточки, будто косо обрубленный, желобок на полотне, заканчивающийся у самого острия, круглая ручка красного дерева  - всё в новинку для жителя приречья Эдиола. Сам клинок, казалось, ничего не весил: он не опускался подобно сокрушающему молоту, как тяжёлый двуручник, и даже не скользил с гудением в умелых руках, как короткий бронзовый меч. Он летел легко и быстро, фактически не встречая сопротивления, будто был не острым как бритва орудием, а хорошо высушенной ореховой палкой. Ходят слухи, такой меч разрубает пластинчатый доспех...
Может, именно поэтому Сеиаль не надела никакой защиты. Впрочем, она никогда не носила лат: так ей было легче и привольнее. Теперь она могла надеяться только на ловкость и силу гибкого тела да на две окровавленные сабли. Но девушка за двадцать два года жизни уяснила, что полагаться на что-либо другое не стоит...

- Гиадолль!
Мужчина прервал упражнение и обернулся. Он был высоким статным брюнетом с карими глазами и статичным лицом человека, не склонного к бурному выражению эмоций. Именно таким Сеиаль запомнила его, даже одет он был почти так же: просторный кожаный плащ, чёрные брюки, лёгкие ботинки на мягкой подошве. Таким он был тогда, таким остался и сейчас. Эльфийка невольно удивилась: Генд так поменялся, а Гиадолль остался прежним. Вот и верь потом людской внешности...
Сеиаль ждала.
- Здравствуй. Не думал уж, что придёшь, - поприветствовал он идэрэль, стоявшую в дверях. Девушке показалось, что лицо его на мгновение вспыхнуло, когда он услышал её голос. Но у неё позади было две бессонные ночи, и привидеться могло всякое.
- Предатель! - промолвила она уже без жара и ярости, как в разговоре с Хеллмом, но с холодной неутолимой ненавистью, выветрить которую не сумел и ночной беспокойный ветер. - Ты воспользовался нашим доверием, а потом застал врасплох! Ты убил многих моих сотоварищей и превратил Генда в калеку! Ты сломал мою жизнь! - Сеиаль выдохнула и продолжила свою речь. Гиадолль хотел что-то ответить, но девушка сейчас не хотела ничего слышать. - Я никогда не пряталась за спиной родителей, не исчезала из мира людей в объятиях мужа, не ласкала детей. Я знала, что всё это принесёт лишь проблемы. И вот, когда в моей жизни появилось хоть что-то, кроме грязи и крови, ты забрал у меня всё! У меня был брат - ты пленил его. У меня были соратники - ты убил их. У меня был любимый человек - и его не пощадила твоя безжалостная рука! Но одного ты не смог отнять: моей веры в будущее. И теперь я буду сражаться за неё. Бейся со мной и умри!
Вдохновлённая собственными словами, девушка обнажила сабли и ударила одной об другую: посмотрим, кто кого!
- Послушай, Сеиаль, - обратился к ней Лорд. - По-моему, ты так и не поняла ничего. У тебя были товарищи! Да тебя просто использовали! Ты была для них орудием убийства, спущенным с цепи диким зверем, сметающим всё на своём пути!
Глаза Сеиаль загорелись неистовством, она грозно, прямо по-звериному, зарычала и бросилась на Гиадолля. А тот тем временем продолжал:
- Из всего ордена лишь два-три человека стали твоими друзьями, да и те либо не понимали тебя, либо не хотели понимать. Ты оставалась бешеной дикаркой, не очень считающейся с волей начальства. И тогда тебя послали сюда, в заранее проигранный город, наводнённый королевскими шпионами и подозрительной охраной. Но тебе всё равно: ты идёшь и не замечаешь, скольких оставила лежать за собой, сколько ребят, мечтавших лишь о том, чтобы завести семью и домик за городом, стали жертвой твоих быстрых рук! И именно поэтому тебя схватили. Я просто исполнял приказ, и он не шёл вразрез с моей честью. Кримлонзерам не место на лике Земли. И ты должна это осознать.
Свист и звон клинков неслись в предрассветной тишине, сплетаясь вдалеке в негромкий гул. Надо всем этим заливистая песня утра, пробуждающая, беззаботная, казалась чем-то лишним в круговороте поющей стали, лязгающей смерти.
Сеиаль, отдавшись битве целиком, наносила один за другим смертоносные удары. Границы между оружием и руками больше не существовало. Лишь серебряный диск у правой руки и золотистый - у левой. А Гиадолль не атаковал вовсе, лишь виртуозно защищался и говорил, говорил... Нельзя сказать, чтобы он был однозначно сильнее идэрэль. Но он пока справлялся, и это всё, что ему требовалось. Он не смог бы её убить.
- У тебя был брат! ты называешь братом этого жалкого, которого я отпустил через месяц и который не захотел покидать замок, потому что боялся мести членов Ордена, которых он предал, и королевских агентов, которых ему удалось обвети вокруг пальца и обворовать! Тем более, какой брат... Ты когда-нибудь ловила его взгляд? Ты могла бы многое в нём прчитать...
Сеиаль, побледневшая, растрёпанная, опустошённая, но всё ещё яростная, продолжала наступать. Но что-то начинало казаться ей неправильным. Как будто бы она в разгаре битвы внезапно оказалась лицом к союзникам и по ошибке, ничего не видя перед собой, начала бы бить своих.
Небо на востоке розовело. Солнце ещё не показалось из-за горизонта, но уже заявляла о себе, как скачущее по равнине конное войско топотом копыт предупреждает о своём появлении. Где-то далеко, в горах, люди уже встречали рассвет, глядя, не боясь ослепнуть, на сверкающие медью вершины. Но здесь день был ещё в пути, задерживался, и, значит, задерживался не просто так.
- У тебя есть вера. Но задумайся: верна ли она? Вера в то, что горстка людей, возглавляемая необразованными бандитами, бывшими разбойниками с большой дороги, сможет объединить все земли от Идрола до Миэльмина и от Элентина до Великого океана и править ими? Они и с вами-то управиться не могут, а страна протяжённостью в многие десятки конных переходов с востока на запад... Такой страны просто не может быть! Пусть всё остаётся как есть! Верь лишь в себя, Сеиаль! Не рискуй...из-за таких мелочей.

Это была её фраза. Последняя капля. Последняя крупица в песочных часах, отсчитываю-щих время до того момента, когда дева швырнёт наземь треклятые сабли и бросится в объятия Гиадолля. Единственного.
- Теперь у тебя есть любимый человек. А ты говорила... - шептал он ей на ушко, гладя её по спине не затем, чтобы унять льющиеся из её глаз ручьи слёз, но чтобы, напротив, поддержать этот живительный поток, один способный смыть горечь, слабость, усталость и неуверенность. Она плакала, но такого счастья и облегчения она не испытывала ещё никогда. И главное, она точно знала, что человек, которого она три долгих года видела истекающим кровью и молящим пощады на коленях, который был её злейшим врагом и дьяволом во плоти, сейчас ощущает то же.
Раздалось жужжание, жуткое и ненормальное на небесах. Гиадолль ощутил лёгкий укол в районе груди.
Сеиаль была объята жёлто-алым пламенем. Она никогда не хотела такого конца, но в глубине души догадывалась, что так всё и случится: она выполнит своё предназначение, и Алана заберёт её к себе. По-другому и быть не могло: рассвет, неистовый и яркий, как юная воительница, приветствовал её и прощался с ней, воздавая хвалу её непоколебимому духу, не позволившему ей отчаяться и покончить с собой в моменты, когда ничего иного не оставалось, её наивности, скрытой за внешним недоверием, её простоте и красоте, уму и смелости, всему, что отходило сейчас в наследство кому-то другому, только начинающему свой путь.
У ворот стоял Генд. В руках его был арбалет со спущенной тетивой. Глаза выражали удовлетворение.
- Ну что, господин, с ней покончено. Можно и...
Он осёкся, встретившись глазами с Гиадоллем. Вероятно, там он прочитал то, что для смертного непосильно, потому что тут же бросил орудие и в панике, трясясь, попятился к выходу. Генд хотел отомстить неподатливой девице и прислужиться Лорду, а получил...
Он бежал так быстро, как только мог, поминутно оглядываясь назад. Нет, Гиадолль не погнался за ним, но ему всё равно было не скрыться.

Лорд держал девушку осторожно, боясь причинить боль, но видел, что её не спасти: стрела пробила тело насквозь. Пожар восхода подобрался теперь и к нему, и он горел, как мог, пытаясь хоть насколько отогреть душу умирающей. Его лицо, на первый взгляд, было спокойным и уверенным, но сколько же в нём на самам деле было! и жалость, и гордость, и ненависть, и любовь, и грусть... Не было в нём одного: страха. Он не боялся.
- Гиаад... - прошептала девушка.
- Что, моя героиня? - не задумываясь о смысле, но слушая душу сказал воин.
- Я поняла своё назначение... Ты был послан мне, чтобы свернуть меня с гиблого пути... А я пришла к тебе, чтобы поставить на правый. Иди и делай то, что тебе велит... Твоя честь...
Девушка постаралась улыбнуться. Её рот приоткрылся, по щеке потекла струйка крови. Глаза на мгновение закрылись, а когда открылись вновь, не было в них стали и пронзительности, а была лишь твёрдая уверенность. Уверенность в том, что она оставляет своё дело и свою веру в надёжных руках.

********

На следующий день не произошло ничего особенного. Гвардия короля нашла на одном из пустырей труп, в котором узнала известного мошенника, их бывшего информатора. Орден потерпел поражение в большинстве городов и затаился на время. Гиадолль оставался в должности лорда Эдиола ещё полгода, в течение которых снизил уровень преступности и подружил между собой общины людей, эльфов и идэрэль. По истечении этого срока он оставил свой родовой замок и отправился путешествовать, став первым независимым послом в известных краях.
А именем Сеиаль была названа яркая звезда на земном небосклоне, звезда, что в трудную минуту своим холодным пронзительным светом вела заблудших странников и указывала путь к спасению.

Сообщение отредактировал Леес Миэлeдель - 18.09.2007, 13:24

[Линлайсс]

Сеиаль лежала в зарослях крапивы

Прочитав эту фразу, не вольно мурашки по коже побежали.

Леес, очень понравился твой рассказ . Зачиталась, и не заметила как он закончился.
Но, такого финала я не ожидала. Совсем не думала, что Сеиаль погибнет...

[Леес Миэлeдель]

Она должна была. Как её ни жалко, она должна. На ней слишком много крови. Ты даже не представляешь.
По моему личному мнению, этот рассказ выглядит как часть повести, и, как ни странно, она мне кажется неплохой. =) (обычно я и не читаю своих произведений).

[Линлайсс]

Леес, если ты сказал *неплохой*, значит ты себя не дооцениваешь, я бы сказала *хорошей*.
И потом, тоже хотела сказать, что очень похоже на часть из повести, но отвлеклась другими мыслями и забыла. А так интересно было бы узнать, что было до этого, ну и конец впринципе ясен, героиня погибла, а Гиадолль стал первым независимым послом в известных краях.