За стенами гарема, дневники восточной царицы Опции

[Лоринга]

Третий месяц весны, день пятый

Я с самого начала знала, что ничего, кроме бед, это не принесет. Но мой господин не привык прислушиваться к женщинам, коих всегда считал существами низшими, годными разве что для продолжения рода. Проклятие падет на ту жену, что не слушается своего мужа, поэтому мне пришлось подчиниться. Сжав зубы и скрепя сердце, но пришлось.

Когда меня разыскал главный евнух, я как раз отчитывала дворцового садовника Ахмеда, загубившего мои розы. Жара в этом году была небесной карой, от нее не спасали ни распахнутые окна-двери, ни холодный шербет, ни искрящиеся фонтаны. Поэтому я и накричала на евнуха, когда тот меня побеспокоил.

Главное правило женщины в гареме: как бы ни было тебе тяжело, каким скверным ни было бы настроение, твой господин должен видеть только приветливую улыбку и почтительно склоненную голову. Поэтому, когда темнокожий раб привел меня к дверям тронного зала, я была уже совсем спокойна.

- Ты звал меня, мой повелитель? - За долгие годы жизни в гареме я научилась владеть не только мимикой, но и голосом, а вслед за лицом успокаивать и сердце.

- Если бы не звал, тебя бы тут не было. - Голос, как обычно, равнодушный, немного усталый. - Подойди, Альдо.

Прошла по мраморному полу тронного зала, приблизившись к моему господину.

- Если хочешь, чтобы я забыл о твоих кознях за моей спиной, выполни мой приказ.

Откуда он все всегда знает? Шпионов подсылает ко мне, что ли? Но что это за шпионы такие, которые проходят все мои защитные заклятия?

- Что угодно для моего повелителя. - Мне ничего больше не оставалось сказать. Оправдания - удел виновных.

- Вот и хорошо. - Взгляд его стал жестким и серьезным, устремленным в пол у моей левой ноги. Раньше мне всегда становилось не по себе от этого взгляда, но я давно уже не трепещу перед моим господином, как его молоденькие наложницы. Может быть, поэтому он и предпочитает их мне. - Разбуди Халиноми.

- Что ты сказал, мой господин? - Видимо, небо отняло у меня слух.

- Разбуди Халиноми, Альдо. Заставь их служить мне - клятвами, лестью, обещаниями вечной жизни и несметных богатств - но заставь.

- М-мой господин... ты правда хочешь дать Халиноми все, о чем сейчас говоришь? - Тут даже моя маска дала трещину, впрочем, царь вряд ли заметил.

- Посмотрим, - так и не взглянув на меня, задумчиво произнес он. - Выполняй - и весь следующий месяц я буду сквозь пальцы смотреть на твои интриги за моей спиной.

Разумом я понимала, что ничего или практически ничего о моих истинных замыслах царственный супруг не знает, но сердце все равно тревожно забилось. Или это от того, что мне предстояло сделать...

- Как тебе будет угодно, мой повелитель. - Я слегка поклонилась, прижав правую ладонь к сердцу, и, повинуясь его жесту, вышла из зала.

Главный евнух все это время дожидался меня у дверей. Не знаю, царь ли ему приказал меня сопровождать или это проявлялось служебное рвение, но он мне был сейчас как нельзя кстати.

- Мурад, позови слугу, скажи, чтобы захватил одежду для четырех мужчин. И пусть идет в некрополь Халиноми и ждет у входа, пока я его не позову.

- А зачем это?

Старый дурак, он и вправду не мог сложить два и два или умело притворялся? Скорее, второе. Мой господин не имел обыкновения брать на службу несообразительных людей.

- Скоро узнаешь. Поживее, Мурад, царь не будет ждать вечно.

С этими словами я прошла мимо него к воротам. К тем, первым, которые выходили в сад. Идя по вымощенной белым камнем дорожке, я спешила, надеясь пройти незамеченной. Не то чтобы я собиралась сделать что-либо противозаконное, я выполняла приказ моего господина, однако на всем пути до могильника меня не оставляло чувство, что я иду совершать небогоугодное деяние, пробуждая ото сна души, спавшие две сотни лет. Нет, мне приходилось делать это, и не раз, но царю нужны были не зомби - лишенные разума и воли мертвецы, одержимые лишь желанием убивать, - а живые существа с душами, которые были у них при жизни. С теми самыми, что томятся сейчас во мраке некрополя.

Когда темнота могильника окружила меня, я как будто почувствовала себя лучше. Здесь не нужно было прятаться. Вернее, нужно, нужно, конечно же, но не от тех, кто мог представлять для меня опасность при свете солнца.

У самого входа висели на стене штук пять светильников, и, взяв один из них, я пошла вглубь некрополя по широкому темному коридору.

Здесь было тихо, темно и сухо. Пусто - вот слово, точнее которого не подобрать. Но там, впереди, в самом последнем зале ждали меня четыре заточенные души и оттого, что это будут не зомби, а живые создания, мне становилось одновременно и легко, и страшно. Легко потому, что они подумают, прежде чем набрасываться на оживившего их. А страшно... наверное, потому, что живые непредсказуемы и приказать им нельзя.

Но вот и последний зал. Отбрасываю оставшиеся сомнения. Теперь мне это не поможет, только будет мешать.

Колдовству не нужны дополнительные преграды, пусть даже такие ничтожные, как заплетенные волосы и завязки на одежде. Поэтому волосы я распускаю, сбрасываю покрывало на руки слуге и вхожу в темноту последнего зала.

Здесь светлее, чем в коридорах некрополя, из-за слабо подсвечивающей красным пентаграммы на полу. Ах, ну, да, как я могла забыть, что один из этих наемников - демон. Напротив пентаграммы расположились в ряд три урны. На одной из них лежит ожерелье - даже при неверном свете лампы я могу сказать, что бусины в нем имеют цвет летнего неба. На другой - два кинжала, клинки которых стоят едва ли не дороже царской сабли. Говорили, что Ладише - получеловек-полузмей - имеет свойство отравлять свои кинжалы слюной перед тем, как пускать их в ход. Не знаю, сколько в этих слухах правды. Халиноми были казнены два века назад, свидетелей не должно было остаться. Да и не оставляли наемники свидетелей. Насколько мне известно, Халиноми убивали, не глядя на пол и возраст.

Меня передернуло. Должно быть, от могильного холода.

Возле третьей урны лежал на каменных плитах полутораметровый двуручный меч, лезвие которого аккуратно завернули в бархатную ткань. Ах, ну да. Знаменитый двуручник лидера Халиноми, Тэссэ Ройолы. Говорили - и на сей раз я признавала правдивость этих слов - меч подарил ему тот самый демон, что заточен сейчас внутри пятиконечной звезды. Говорили также, будто меч этот - Меруи, как его называли, - обладает демонической силой и способен развоплотить любое существо из Преисподней. Вот здесь уже вопросов возникало больше: зачем было демону дарить своему господину оружие, способное в любое время снять ему, адской твари, голову? Но это осталось в темном прошлом, и тайну унесли сюда, в некрополь.

У меня возникло желание взглянуть на меч, но я не сделала и шага в ту сторону. Ожерелье Безумного Подрывника убивает при одном касании чужих рук, отчего бы мечу лидера Халиноми не поступать так же.

Проглотив комок в горле, я пошла вдоль ряда урн, читая заклятие, которое мне ни разу еще не доводилось использовать.

- Пусть прах ваш обернется плотью, а кровь даст вам ваша душа, пусть дух ваш будет от вашей памяти, а голос - от ветра...

На какой-то миг мне подумалось, что ничего не удастся. И да, я малодушно обрадовалась этому. Но мелкая радость оказалась ничем в сравнении с торжеством, которое я испытала, когда тонкие струйки праха начали просачиваться из-под крышек урн, собираясь на полу.

Я говорила долго. Заклинания быстро не читаются, это знают даже повитухи в деревнях. А колдовство, которое использовалось здесь, ни одна бабка не вытянула бы.

Служанки и наложницы, когда хотели мне польстить, говорили, что у меня очень красивый голос. Видимо, Халиноми тоже так показалось, потому что облекаться плотью они не спешили, ручейки праха стекали на пол так медленно, будто впереди у них была целая вечность. Может, и была, но, если верить магам и демонологам, вряд ли эта вечность приходилась им сильно по душе.

Я завершила заклинание словами:

- ... жизнь да будет вечной.

Несколько минут ничего не происходило. А потом - все случилось так быстро, что к горлу не успела подкатить тошнота. Несколько мгновений - и они появились передо мной, такие, какими были в день своей казни. Издержки воспитания: меня озаботило то, что я смотрю на четырех обнаженных мужчин и на мне нет покрывала. Впрочем, они были настолько ошарашены, что вряд ли обратили внимание на мое открытое лицо. Ну, в чем-то я их понимаю. Не каждый день тебя освобождают из двухвекового заточения и дают новую жизнь в прежнем теле.

- Одежду! - крикнула я слуге, который должен был, следуя приказу моему и Мурада, ждать в коридоре.

Никто не отозвался, не вошел.

- Ты что, заснул там! - крикнула я еще раз.

Тишина.

Халиноми как один обернулись ко мне, и под их взглядами - изумленными, любопытными, настороженными - меня пробил озноб.

Трусливая тварь, подлый шакал! Он сбежал, оставив меня наедине с едва воскрешенными наемниками! Не миновать ему плетей. Ему и Мураду - за то, что распустил слуг.

Я обернулась к Халиноми, старательно отводя глаза. Однако не могла не позволить себе быстрым взглядом обежать мужчин.

Насколько я понимаю, светловолосый - это Райхо, Безумный Подрывник; смуглый, чернявый и малорослый - Тэссэ; высокий, черноглазый, похожий на уроженцев моих родных пустынь, с волосами, обрезанными по плечи, - Ладише.

А демон... у демона были русые волосы, длинные, как у всех Халиноми, красивые серые глаза, смотрящие на меня с доброжелательным интересом, дружелюбная улыбка. Наверное, она, эта улыбка, заставляла смертных отдавать ему свои души, продавать в обмен на...

Молчание, во время которого я украдкой разглядывала Халиноми, затянулось. Я отогнала мысли, не приличествующие замужней женщине, да и вообще всякой женщине, и обратилась к наемникам:

- Я приветствую вас, Халиноми, в столице Ольтермской Империи. Мое имя Альдо, я супруга нынешнего правителя Ольтерма, царя Нессира, да продлят небесные покровители дни его. Я прошу прощения за оплошность моего слуги, испугавшегося проводимого здесь ритуала и не принесшего вам одежду. Обещаю, презренный раб будет наказан. Позвольте мне исправить его ошибку.

Я слегка поклонилась, прижав правую ладонь к сердцу, и повернулась, чтобы уйти, но меня удержал голос:

- Постой.

Обернулась, ища глазами того, кто это сказал. Различать Халиноми по голосам я, понятно, не умела.

- Зачем было нас поднимать? Чего ты хочешь?

Я повернулась к Тэссэ, поклонилась снова и ответила:

- Мой господин не рассказывает мне о своих планах. Сегодня вы встретитесь с ним и все узнаете сами.

Оставив Халиноми ждать в некрополе, я направилась прямиком к Мураду. Этот сын шакала как ни в чем не бывало играл в нарды с несколькими другими стражами гарема. Завидев меня, он даже не счел нужным встать и поклониться своей госпоже, лишь кивнул, как какой-нибудь младшей жене.

- Встать, собаки, когда с вами разговаривает царица Ольтерма! - закричала я. - Презренные кастраты! Да ваши головы полетят с плеч быстрее, чем вы успеете помолиться за свои ничтожные душонки! Где слуга, которого ты должен был послать в некрополь, Мурад?

- Я посылал слугу, моя госпожа, - чуть поклонился поднявшийся евнух.

И он еще смеет так спокойно на меня смотреть!

- Меня не интересует, посылал ты его или нет! Почему он не пришел, когда я звала! Почему меня вообще оставили один на один с Халиноми! Они могли меня там же и убить! Хвала Нейали, что были слишком поражены для этого! Тому трусу, недостойному называться мужчиной, всыпать пятьдесят плетей. И пришлите сюда еще двух слуг, немедленно! Я сама их проведу!

Если бы Мурад начал упрямиться, я пустила бы в ход знание ольтермских ругательств, но, к счастью, не пришлось. Пробормотав что-то вроде "слушаюсь, моя госпожа", евнух умчался выполнять приказ.

- Тоже плетей захотели? Быстро на свои посты!

Обычно я не выхожу из себя, но сегодняшний день принес слишком много потрясений. Евнухи вняли. Не прошло и минуты, как сад был абсолютно пуст.

А одежду для Халиноми все-таки принесли. Правда, я решила сопровождать слугу, чтобы тот, в случае чего, не сбежал.

Он и не сбежал. Но трясся так, что я боялась, как бы не упал, заставив меня одну идти в некрополь.

К счастью, все обошлось. Халиноми оказались вполне вменяемыми людьми, никого не пытались убить, а, увидев меня, даже заулыбались. Особенно демон. Он, судя по лицу, так и лучился радостью. Я почла за лучшее отвернуться.



Третий месяц весны, день шестой


Весь следующий день, пока наемники не уехали в Кольвин, которым уже долгие годы бредил мой господин, я присматривалась к ним. Тайком, разумеется, ибо не положено замужней женщине пялить глаза на посторонних мужчин. Сад, разбитый у дворца Халиноми, был соединен с царским садом галереей, пересечь которую можно было за три минуты. Если бы они меня заметили, я сказала бы, что меня послал царь, но им, к счастью, не было до меня дела. Не могу сказать, что итоги меня разочаровали.

Особенно хорош был Ладише, сын василиска. Чары ли это были его глаз или зов моего сердца, но он понравился мне больше остальных. Не только внешне. У него был мягкий голос и плавные движения. И, наверное, доброе сердце. Я видела, как он утешал молоденькую девочку, которую отдали ему в наложницы в числе прочих гаремных красавиц.

Надо признать, мой господин небывало расщедрился для Халиноми. Мало того, что им отвели отдельный дворец рядом с царским, пусть и чуть поменьше, так еще и царь отдал каждому по десятку девственниц из своего гарема. По-моему, многовато, но моего господина это вряд ли смущало: у самого около сотни невольниц сидит взаперти. Сидела там и я. Пока не проявились таланты чародейки.

Меня передернуло. Возвращаться в маленькую комнатку наложницы, подчиняться презренным евнухам, не иметь права приказать никому, кроме слуг и рабов, - я благодарила небо за то, что оно дало мне дар колдовства.

Но я отвлеклась.

Тэссэ, лидер Халиноми и, что странно, самый младший из них, тоже был хорош. Природная диковатая красота молодого оборотня невольно вызывала приятные, пусть не слишком приличные мысли. Я понимала, почему наемники подчиняются ему, признавая главенство Тэссэ безоговорочно. Самой веской причиной было, скорее всего, обаяние, устоять перед которым вряд ли кому-либо удавалось. А уж потом сюда добавлялась непрошибаемая уверенность в собственных силах, преданность и честность, доля наглости, без которой, как известно, никуда, - и становилось понятно, что в этом мальчике так привлекает людей.

Но он был жесток. Это читалось по глазам, темно-синим, чуть раскосым. Когда в душе его царило умиротворение и он просто лежал в траве, глядя на облака, эта жестокость почти пропадала, прячась на такой глубине, что заметить ее мог бы только его демон. Но когда Тэссэ тренировался на этом демоне и отдергивал двуручник от его горла в самый последний момент - о, хлещущее из него кровавое возбуждение можно было не просто видеть - ощущать.

В конце концов, я успокоилась тем, что оборотень на восемь лет меня младше, да и вообще потеряет ко мне всякое уважение, если я вздумаю проявить к нему благосклонность.

Райхо Миельган, Безумный Подрывник, кажется, получил свое прозвище незаслуженно. По крайней мере, первую его часть. Может быть, в бою, когда взрывались города и села, дома и мосты, глаза его и горели жутким сумасшедшим огнем, но пока они были спокойны. Хотя его я видела не так часто и не могла сказать точнее. Но решила, когда Халиноми уедут, обязательно наблюдать за ними в Зеркало Судеб. Имею же я право знать, кого вернула к жизни.

Что касается демона... он произвел на меня не слишком приятное впечатление, за один день успев предложить контракты всем своим наложницам. Корыстолюбивое, хитрое, неспособное на истинные чувства создание, использующее свое обаяние, чтобы соблазнять и похищать людские души. Что его вообще интересовало, кроме обязанностей?

Его господин.

Это стало понятно с одного взгляда, с одного прикосновения. Жарко горел день, оборотень, закончивший пробный поединок с демоном, лежал в траве, глядя на облака, я стояла на выходе из галереи, скрытая высоким кустарником, демон сидел подле господина, что-то негромко говорил ему, отводя со лба Тэссэ влажные пряди. У меня сердце щемило от нежности этих прикосновений, и настроение портилось, обещая не улучшаться весь день.

Ко мне никто никогда так не прикасался.



Третий месяц весны, день пятнадцатый


Наблюдать за Халиноми в Зеркало Судеб не удалось: оно отказало. Поэтому все пять дней, что наемники были в Тальмоне, - это городок, куда их послали, - я приглашала во дворец знающих чародеев, предполагая, что один из них сможет исправить Зеркало. В итоге, справлялась я одна, а чародеев гнали взашей.

И вот сегодня утром Халиноми вернулись. Я напросилась с моим господином в тронный зал, чтобы услышать о результатах их похода. Вести были неутешительными. Начальник крепости Тальмон отказался выплачивать дань и когда-либо идти на сотрудничество с Империей. Его солдаты убили ольтермского посла, а Халиноми, исполняя долг карательного отряда, сожгли город. Я, впрочем, ожидала чего-то подобного, да и мой господин тоже. Поэтому вторую часть рассказа мы слушали с не меньшим любопытством.

Халиноми взяли из Тальмона девушку-пленницу, кажется, Эвелину, но точно я не помню. Царь только посмеивался понимающе, пока Тэссэ не сказал, что девушка эта будет находиться под покровительством Халиноми вместе с ее родителями.

Мой господин, помню, удивился. Сильно. Да и мне было непонятно: ну, взяли они девчонку для постельных утех - хотя зачем им какая-то кольвинка, если у самих в гаремах по десятку красавиц, - так чего ради ее родителей тащить? Но к причудам наемников царь отнесся доброжелательно, предложил, - дабы девушка не жила с ними просто так, никому никем не приходясь, - взять ее Ладише в ученицы или Райхо в жены. Наемники, кажется, не совсем поняли, зачем это нужно, однако вняли. Впрочем, посмотрела бы я на того, кто осмелился бы не внять моему господину.



Третий месяц весны, день шестнадцатый


Вчера я пригласила василиска в свою спальню. Если искать этому правдоподобное объяснение, можно упомянуть, что мой супруг совершенно не уделял мне внимания, положенного старшей и единственной жене, и я отчаянно хотела вновь почувствовать себя желанной. Можно... Но правда была куда проще, и оттого ей меньше доверия. Просто когда Ладише вдруг повернулся и посмотрел на меня, я ощутила, как по телу прокатывается горячая волна, растапливая волю, заставляя сердце биться чаще.

И я позвала его.

И он пришел.

Вблизи василиск оказался еще прекраснее, я не могла оторвать взгляда от его лица, и особенно - от глаз. Зачаровал ли он меня, когда посмотрел там, в тронном зале, - небо знает, но это было неважно. Я чувствовала, что противиться его притяжению не могу.

- Куда все уходит, - улыбнулась, качая головой. - Раньше мужчины, желающие пробраться в спальню царской жены, выдерживали бой с охраной гарема, а теперь...

- Хочешь - я вернусь и перебью охрану?

Вежливость его я оценила сразу.

- Нет, спасибо. Я не настолько сурова, чтобы искать страже верную смерть. Присядь, Ладише.

Он опустился на диван, и я пристроилась у его ног.

- Царица, можно тебя спросить?..

- Спрашивай.

- Почему ты выбрала меня?

Странный вопрос. Потому что ты мне понравился.

- Я присматривалась к вам, Ладише, к каждому из вас. Тэссэ и Райхо - воины, ни одна женщина не заменит им их ремесла. Йарна... он пытается извлечь из всего выгоду, вряд ли мне удалось бы сохранить душу, пригласи я его. А ты мне с самого начала понравился, еще там, в некрополе.

- Но ты ведь совершенно меня не знаешь.

- Ну, так и узнаю получше, благо, времени у нас много.

Он слабо улыбнулся.

- Мой господин не уделяет мне должного внимания, и ночами я сплю в одинокой постели. Любой муж, оставляющий свою жену надолго в одиночестве, должен быть готов к ее измене.

Он смотрел на меня... изучающе, другого слова не подберу. На губах его играла легкая улыбка, взгляд был внимателен и дружелюбен.

Некоторое время мы просто сидели так, и я глядела ему в лицо снизу вверх, легонько обводя пальцем линии его ладони, а затем он потянулся и едва ощутимым движением сбросил покрывало с моих волос. Осторожно приподнял на ладони прядку и, склонившись ко мне, коснулся ее губами. Не знаю, почему, внутри у меня заныло. Нессир никогда так не делал.

Захотелось обнять его, сказать, как по душе мне его нежность, и я нашла взглядом глаза, необыкновенно теплые, и ощутила, как сжимается сердце.

- Ладише...

Я ничего не хотела говорить, вообще к нему не обращалась. Просто позвала, не желая отклика, произнесла имя, словно пробуя на вкус. Ла-ди-ше, Ла-ди...

А он осторожно взял меня за руки, приподнял, приглашая сесть с ним рядом.

Я пропала.

Я пропала еще тогда, когда впервые взглянула на него. Сидеть рядом с ним было до того хорошо, что не хотелось даже шевелиться, дабы не нарушить эту гармонию, не развалить едва установившееся хрупкое равновесие. Он был холоднокровным - наследство отца-василиска - но жар его тела я ощущала и через одежду. Невыразимо приятно оказалось вот так прижиматься к нему, чувствовать его руку на своих плечах и молчать вдвоем. Я уже и забыла, каково это - когда тебя обнимают.

Прежде чем он успел что-то сказать, я резко обернулась и прижалась к его губам, сухим и горячим, с необыкновенной нежностью ответившим на мой поцелуй. Трепетная чувственная неспешность, его руки на моей талии, стук сердца в груди, прижатой к моей...

Поцелуи подбородка, шеи, чуть виднеющихся над воротником ключиц... ох, проклятое платье!

Раскреплялись, повинуясь рукам Ладише, невесомые застежки, а он целовал каждый дюйм обнажающейся плоти, и у меня кружилась голова. Особенно когда его ладони легли на мою грудь. Особенно когда он ощутил твердость сосков под пальцами. Мне захотелось видеть его, и я распахнула глаза, встретившись с его глазами. В них была нежность. И ласка. И желание. И толика веселья.

Ладише улыбнулся, поймав мой взгляд, и, чуть склонившись, дотронулся губами до плеча. В безотчетном порыве я подалась к нему, вцепляясь в мягкие черные пряди, выглядевшие, наверное, восхитительно в косах. Впрочем, василиск, даже лишенный своих великолепных волос, был бесподобен...

Он не спешил. Он спускался ниже так медленно, что мне казалось, время замерло. Его медлительность не вызывала досады: каждое прикосновение было наполнено смыслом, каждая ласка - будто сакральное таинство, и я едва не расплакалась от неизведанных прежде ощущений, когда он прижался губами к моей груди.

Стало жарко, в грудь пролилось тепло, его тепло, которое я впитывала всем существом, стараясь не упустить ни капли. Так мало его было в моей жизни, что насытиться им теперь мне не запретил бы никто.

А Ладише ласкал и целовал, сдвигая ткань платья все ниже, пока она не оказалась на бедрах. Мы замерли друг напротив друга, глядя глаза в глаза, и одновременно, не сговариваясь, рассмеялись - просто потому, что было хорошо.

Окончательно осмелев и отбросив ненужный уже стыд, я потянулась к поясу его халата, развязала, швырнула на спинку дивана. Распахнула халат на груди, спустила с плеч и бросилась в омут с головой: целовала его плечи, руки, грудь, живот - безоглядно, страстно, изголодавшись по мужской ласке, по горячей коже, по напрягшейся плоти между бедер, жар которой ощутила, придвинувшись ближе, вжавшись в Ладише как могла тесно. Ртом сорвала его стон, разомкнула языком губы, ладонями ласкала спину.

Пропустила миг, когда мы изменили положение и я оказалась сидящей на нем, обхватив коленями его бедра и вжимаясь низом живота в его жар.

Наверное, Ладише был удивлен тем, как настойчиво я его раздевала, но мне казалась невыносимо мучительной любая преграда между нами, а одежда была таковой. И, когда мы, наконец, избавились от последнего клочка ненужной ткани, я приникла к груди Ладише, целуя напрягшиеся соски, легонько поглаживая плоский живот, время от времени, будто бы забывшись, опуская руку ниже.

Когда я встретила его взгляд, восхищения и страсти в нем было поровну. Улыбнулась, спрятав ладонь меж его бедер и наблюдая реакцию. Ладише еле слышно охнул, когда моя рука сжалась чуть сильнее, и невольно дернулся мне навстречу. Чуть виновато улыбнулся, прося одними глазами: "Продолжай".

И я продолжала, и его стоны и вздохи звучали для меня слаще соловьиного пенья, а дрожь его плоти в моей ладони лишний раз убеждала меня в том, что все-таки женщины имеют над мужчинами власть неоспоримую, особенно в такие моменты, как этот. Я прервала ненадолго ласки, чтобы посмотреть, как будут умолять его глаза.

И они умоляли. О, как они умоляли. Не подчиниться этому взгляду было бы святотатством, и мне не осталось ничего другого, кроме как ласкать его, сцеловывая вздохи страсти с его губ.

И, когда терпеть дольше не было уже сил, я опустилась на него, принимая в себя. И замерла, наслаждаясь ощущением того, что он, наконец-то, - наконец-то - внутри, живой, горячий, пульсирующий. Плавно качнула бедрами, распаляя его сильнее.

- Альдо...

Он не закончил - глаза договорили за него. Я не спешила, плавно раскачиваясь, дразня. Мне хотелось подольше насладиться мигом единения, прежде чем предаться неистовой страсти. И он милостиво позволял мне это, хотя сам кусал губы от еле сдерживаемого желания.

В конце концов, мне надоело его терзать, и мои бедра задвигались ритмично и размеренно, будто в танце. Да это и был танец. Танец любви и страсти, жара и удовольствия. Я нырнула в омут с головой. Я погибла.

Когда почувствовала, что он готов взорваться, замедлила движения, превратив их в тягучие и плавные, склонилась к Ладише, взяла в рот отвердевший сосок, подразнила языком, покрыла поцелуями окружность, слегка посасывая... Небо, как долго я была лишена даже таких простых радостей жизни.

Он двумя пальцами осторожно взял меня за подбородок, заставляя поднять голову, и прильнул к моим губам в долгом упоительном поцелуе, сильнее вжимаясь в меня твердой горячей плотью. Было что-то интимное, любовно-нежное в том, чтобы неторопливо целовать друг друга, в то время как тела сплелись так тесно, что чувствуешь себя спаянной с другим воедино, а его плоть дрожит внутри твоего тела, требуя, заставляя тихонько выстанывать имя в горячие губы.

Оторвалась от него - кажется, с кровью, - бедра вновь задвигались в ритме танца, кажется, отдельно от моего сознания, уплывающего куда-то...

Тело пронзил горячий луч. Затем еще один, и еще. Перед глазами вспыхнули разноцветные костры.

- Лади... - Имя было сорвано моим же криком наслаждения, который невозможно стало уже сдерживать.

Теплое семя разлилось внутри, усиливая и без того потрясающую сладость.

- Ладише, Ладише, Ладише... - Шептала, не в силах остановиться, сжимала коленями его бедра, не желая отпускать. - Небо, как мне тебя не хватало...

Он улыбается, нежно гладит мои волосы, и взгляд его кажется почти любящим, когда губы легонько дотрагиваются до моего виска.

- Спасибо, Альдо...

Мне кажется, это я должна его благодарить, но я молчу, занятая более важным делом: целую его живот, и солоноватый вкус горячей влажной кожи кажется слаще любых яств.

С трудом отпускаю его из собственного тела и ложусь рядом, упираясь плечом в его подмышку.

Легонько трусь низом живота о его бедро, касаюсь языком соска, еще твердого, смеюсь, глядя на его лицо. Целуя, спускаюсь ниже, скользнув волосами по животу, дотрагиваюсь губами до горячей мужской плоти.

Мне мало одного раза. В конце концов, у нас вся ночь впереди...



... А сегодня утром проснулась от его поцелуя. В постели. Верно, Ладише перенес меня, когда я, утомленная, уснула у него на груди.

- Доброе утро, Альдо.

- И тебе. - Хочу подняться, сесть на постели, но его руки обнимают меня, не отпускают.

- Пожалуйста, не надо. Давай еще немного так полежим, - шепотом просит он.

И я доверчиво склоняю голову ему на грудь, устраивая ладонь напротив гулко стучащего сердца.

Когда он уходил, я поняла, что влюбилась.

Гхм, что-то я расписалась. Как бы этот дневник мой господин не нашел: он, конечно, человек разумный и спокойный, лишний раз шум поднимать не будет, но надо бы все же спрятать подальше.

И снабдить десятком-другим заклинаний.

Чтобы наверняка.



Третий месяц весны, день семнадцатый


Кериме, как обычно по утрам, расчесывала мне волосы. Я, как обычно по утрам, смотрела в зеркало. Зеркало, как обычно по утрам, показывало неутешительную картину. Хотя, может быть, я слишком критична к себе.

Мне с детства говорили, что я очень красива. Льстили, наверное. Однако со временем я начала замечать, что мужчины ведутся на один только взгляд моих глаз - потому что все остальное скрыто. Мне говорили, что не найдется в мире женщины, равной мне по красоте. Лгали, конечно же, но пока я действительно не нашла себе достойной соперницы. Из женщин, которых видела в гареме, по крайней мере.

Кстати, о гареме...

- Кериме?

- Да, госпожа.

- Эта подопечная Халиноми... Эвелина, кажется... Ты ее видела?

- Нет, госпожа, не довелось.

- Посмотри на нее и расскажи мне. Узнай, что это за девушка и чем она так привлекла этих наемников, что они забрали ее из города, в котором по приказу моего господина не должно было остаться ни одной живой души.

- Посмотрю, госпожа.

Кериме хоть и стара, но умна, за это ее и ценю. Царь неоднократно предлагал мне взять более молодую служанку, но я не вижу смысла менять проверенную Кериме на кого-то другого. По крайней мере, в том, что касается добычи для своей госпожи сведений, она даст фору любой гаремной сплетнице. Кстати, надо бы послушать, что об этой Эвелине говорят в гареме. Во дворец Халиноми я, конечно же, сунуться не рискну, но в своем собственном - почему бы не выяснить.

Кериме вернулась через несколько часов. Я лежала на маленьком диванчике, подложив под голову жесткий валик, а она втирала в мои руки и ноги ароматическое масло, готовя к встрече с... нет, не с моим господином, хотя много бы я отдала, чтобы назвать Ладише своим...

- Ну? - Я не могла назвать себя слишком уж любопытной, но сейчас буквально изнывала от нетерпения. - Какая она?

- Ну, что тебе сказать, госпожа... - Кериме пожевала губами, как всегда это делала прежде чем выдать что-то неодобрительное. - Девчонка как девчонка. По красоте ей с тобой не сравниться, можешь не переживать. Так, смазливая, не более. Волосы не покрывает, ходит в платье, которое носят женщины ее земли, так что все немаленькие прелести, коими ее щедро природа наделила, при малейшем движении выпирают - тьфу, стыдоба. Шага не может ступить без того, чтобы не споткнуться, и что ни слово - краснеет как помидор. Не знаю я, что эти наемники в ней нашли, но тебе она всяко не соперница, госпожа. Подстилка и есть подстилка.

Я покивала, сделав вид, что успокоена. Слова Кериме действительно немного меня успокоили, а что иноземная пленница спит с Халиноми, - так то даже выяснять не надо. Стали бы они ее просто так у себя держать.

- А ты, царица, полюбовника своего ожидаешь?

Оп-па! У Кериме явно плохое настроение, если она снова хочет прочесть мне нотацию.

- Мм. - Ввязываться в полноценный спор не было ни сил, ни желания.

- Куда мир катится, небеса всемогущие! Хоть бы мужа постыдилась.

Все. Теперь ее не остановить, пока она не выскажет что думает. Нет-нет да и придет в голову мысль: а может, действительно взять себе другую служанку.

- Мне не хватает любви, Кериме... впрочем, вряд ли ты можешь меня понять.

- Ты еще увидишь настоящую любовь, госпожа, и будешь очень счастлива, но то, что у тебя с этим змеенышем, - это твои бесчестье и позор, а не любовь.

- А я и не прошу большой и чистой, Кериме. Мне хватит и такой. Хотя знала бы ты, какие у него нежные руки... А как красивы его глаза, когда туманятся страстью... ты бы заговорила по-другому.

- Тьфу, срамота какая. Ты, царица, придержи язык - во дворце даже у стен есть уши.

- В таком случае, нашу связь с Ладише видели целые четыре стены, - отмахнулась я. - Ох, уйди, Кериме, скорее уйди. Он сейчас будет здесь.

- Пожалеешь ведь ты об этом, царица.

- А я не боюсь. Мне, знаешь ли, нравится рисковать. Уходи, Кериме, оставь меня.

Служанка неодобрительно покачала головой - как будто это имело для меня какое-то значение! Ладише появился через несколько минут, но за это время я вся извелась. Сейчас вот думаю - может быть, Кериме права...

На этом завершаю запись, иначе, чувствую, не обойдусь без описания еще одной любовно-эротической сцены, а мой дневник и так представляет государственную тайну, которая, попади она в руки шпионов... в общем, закрываю и прячу.



Первый месяц лета, день пятый


М-да... как сказала бы Кериме, "тьфу, непристойники". Из очередного похода наемники привезли девочку лет шести по имени Рут и доверили заботам Эвелины. Да уж. Бедный ребенок, если вдуматься... Нет, ничего неприличного Халиноми, конечно же, не совершили, просто это было как-то... странно: с чего им заботиться о дочери враждебного народа?

Впрочем, задумываться об этом мне было недосуг: у самой хватало проблем. Недели две назад я заметила, что месячные крови задерживаются на неоправданно долгий срок. Может быть, это происходило из-за нервного перенапряжения, но что толку себя оправдывать - я не особенно много переживала в последнее время. Значит, беременна. К повитухе идти пока рано, однако осмотр не помешает. Интересно, обрадуется Ладише, если я ему скажу? Скорее всего, будет счастлив. Насколько я знаю, в первой его жизни жены и наложницы прятали от него детей, поэтому никого из своих чад ему так и не удалось даже увидеть. Неудивительно, что он так горячо мечтает о детях. Может быть, если я стану первой женщиной, что подарит ему ребенка, он... Да нет, глупость. Хотя дневник для того и существует, чтобы глупости записывать. Возможно, он и полюбил бы меня, и женился бы. Только я знаю, что никогда на это не пойду: не для того много лет вертелась возле царя, чтобы теперь отказаться от статуса царской супруги. А Ладише... он еще будет счастлив. Мне же достаточно просто видеть его, слышать голос, прижиматься к горячей груди, жар которой вряд ли может принадлежать холоднокровному существу.

Хотя кого я пытаюсь обмануть... Недостаточно. Но большего мне не добиться.




Тот же день, вечером


Я сказала ему. Даже сама не думала, что это будет так... волнительно. Ладише был счастлив, как я и предполагала. Это понятно было и по его улыбке, и по глазам, и по голосу. А ведь пришел для того, чтобы - подумать только! - обвинить меня в том, что я подлила этой их подопечной в кубок вина, отчего она слегка опьянела и пыталась приставать к Тэссэ. Нет, я все понимаю, понимаю, что можно подумать, будто я ревную эту... Эвелину к Ладише, но, небеса всемогущие, я же ее в глаза не видела, эту южанку! Так ему и сказала. Недолюбливаю ее, конечно, сама не знаю почему, но недолюбливаю. Однако я не опущусь до мелкой подлости. Кто такая это пленница, чтобы я тратила на нее свое время и силы!

Разговор наш прервала Кериме, признавшаяся, что вино Эвелине подлила она, дабы девчонка выявила, наконец, свою падшую сущность. Ладише был в ярости, на какой-то миг мне показалось, что он наплюет на приличия, мое присутствие и привитое с детства уважение к старшим и придушит Кериме, поэтому я поспешила вмешаться, велела служанке выйти, а ему - заткнуться.

Послушались.

Кериме, недовольно жуя губами, убралась в свою комнату, хотя я была почти уверена, что она приникла к замочной скважине с той стороны двери. Впрочем, неважно. Пусть смотрит. И завидует.

Ладише тут же бросился передо мной на колени, выпрашивая прощение, которое я, разумеется, дала. А потом сказала.

И он обрадовался.

Целовал мне руки, говорил, что никому не позволит пристыдить меня или назвать нашего ребенка бастардом. И я верила, верила, что все будет хорошо. Потому что это говорил он.

А потом Кериме настало время завидовать, потому что я обвила руками его шею, приглашая в мою постель, еще теплую после сна. Если скоро мне придется отказаться от наших восхитительных ночей, чтобы не выкинуть дитя, то сейчас следовало взять так много, чтобы потом не жалеть мучительно о впустую потраченном времени.

Но одно не дает мне покоя весь день. Ладише сказал, что Эвелина невинна, Кериме утверждала, что эта девчонка целовалась с моим василиском на берегу озера, а он - что южанка - честная девушка и никто из Халиноми не прикоснулся к ней. Все понятно и правильно, закономерно и логично, однако что-то тянет внутри, тревожит, портит настроение, а что - не знаю...



Первый месяц лета, день пятнадцатый


Сегодня казнили Кериме. Угадайте, по чьей инициативе. Для народа было сказано, что по царской, а на самом деле - по просьбе, даже, скорее, требованию Ладише. Наверное, он слишком близко к сердцу воспринял мои слова о том, что Кериме будет против нашего с ним ребенка.

Она и была. Когда мой господин предоставил ей последнее слово, закричала так, чтобы слышал весь двор:

- Подданные царя ольтермского! Я знаю вашу верность! Вы пойдете за своего повелителя в огонь и в воду! Так пусть не ослабит вашу преданность то, что супруга нашего владыки носит под сердцем не его дитя, а...

На какой-то миг я лишилась дара речи. Нет, все мы: и я, и мой господин, который, к счастью, весьма доброжелательно и с пониманием отнесся к моей беременности от другого, и Ладише - мы подозревали, что произойдет нечто подобное, но, когда слова Кериме зазвучали над площадью, меня словно парализовало. Я не могла произнести ни слова, а в висках вместе с кровью билась мысль: этоконецэтоконецэтоконец...

Я даже не сразу поняла, что Кериме так и не произнесла роковых слов, после которых меня забили бы камнями до смерти. Я не видела, чье заклятие отняло у нее язык. Скорее всего, это был Ладише, потому что именно его голос я услышала:

- Царица Альдо носит дитя Наргеса, Владыки Востока.

Мне повезло, что я сидела, иначе бы у меня подкосились ноги от облегчения. Наргес - это не Ладише, связь с земными покровителями грехом не считается, они все равно что боги-хранители, и женщина, выбранная одним из них, - счастливица, отмеченная особым расположением судьбы.

Я была оправдана.

Я была спасена.

Осознание того, что мне лишь чудом (и своевременным вмешательством Ладише) удалось избежать казни, пришло через несколько минут, и я, ощутив, как сознание уплывает куда-то, обмякла на своих подушках, свалившись на руки подбежавшим слугам. К счастью, все подумали, будто у меня один из тех обмороков, что иногда случаются у беременных от сильных потрясений, коим почли казнь моей служанки.

Жалела ли я о смерти Кериме? Да наверное, нет. Жалела, что лишилась надежного источника новостей, но это потеря восполнимая: выберу себе из служанок ту, что лучше остальных умеет добывать сведения, знает наизусть все сплетни гарема и может втереться в доверие даже к обсидиановой скале.

Ладно, нужно идти к повитухе, вдруг окажется, что я не беременна, а просто немного нездорова.



Третий месяц лета, день четырнадцатый


Перехитрила сама себя, что называется... Уходила к повитухе - поставила на ящик стола такие запирающие чары, что два месяца не могла подобрать к ним отпирающие. Теперь вот подобрала - и даже без чужой помощи - есть, чем гордиться. Эта радость совершенно не лишняя в свете последних событий, так как там приятного было до слез мало.

Пожалуй, начну с самого начала.

В день казни Кериме меня осмотрела повитуха и подтвердила, что я ношу дитя. Даже примерную дату зачатия назвала, хотя мне это было без разницы: я и так знала, кто отец ребенка, потому что никого, кроме Ладише, в моей постели за последний год не было.

Он приходил ко мне почти каждый день, пока был во дворце. Просто сидел рядом, обнимал за плечи, говорил ласковые слова, а я млела от одних только объятий и легонько поглаживала его грудь через ткань халата, медленно спускаясь ниже, пока моя ладонь не останавливалась между его бедер. Тогда он замолкал, и я слышала только гулкий стук сердца и негромкое, будто даже осторожное дыхание.

Мне нравилось садиться ему на колени, вжиматься животом в его живот и чувствовать, как уютно устраивается между моих ног его напряженная плоть. Нас разделяла ткань одежды, но это лишь распаляло еще больше. И я откидывала голову, позволяя ему ласкать меня и медленно раздевать, и смеялась, когда он целовал мою грудь, а плоть его наливалась твердостью и жаром, и я теряла голову от одного только его запаха, когда утыкалась носом ему в шею, и хотелось сорвать с себя всю одежду и содрать кожу, только бы оказаться ближе, как можно ближе к нему...

И мы падали на диван или на кровать, сплетая объятия, смеясь, как дети, и он шептал что-то бессвязное, и ловил губами мои вздохи, и вжимался так сильно, что мне казалось, пробьет меня насквозь. И я стану его - навеки.

А утром я прогоняла его, отворачиваясь от поцелуев, потому что мне не хотелось, чтобы служанки видели нас вместе. И он целовал меня в лоб и уходил. И, встречаясь с ним вне моей спальни, я кивала в знак приветствия и проходила мимо, не останавливаясь, когда он пытался заговорить. Нас ничто не объединяло, кроме постели, и я жалела об этом.

Возможно, нам с Ладише и удалось бы найти общий язык просто как людям, друзьям, а не любовникам, но мы были слишком разными, слишком. И он гораздо чаще и охотнее общался с кольвинской пленницей, чем со мной.

В середине июня трое из Халиноми отправились в северный Кольвин, а Ладише - в Ларинцию, на международный турнир. Мой господин не привык упускать возможности, а здесь удача сама плыла к нему в руки. Приличная сумма золотом, полагающаяся победителю турнира, была ольтермской казне как нельзя кстати... ну, а когда вообще деньги некстати приходились? Отправили Ладише, а с ним в качестве оруженосца - Эвелину. Меня это почему-то задело, хотя я и привыкла верить моему василиску на слово, а он говорил, что никогда не прикоснется к пленнице без ее дозволения.

Но дозволение - понятие размытое.

Сама не понимала, почему тревожусь. Ну, переспят они, но ведь Ладише не обязан хранить мне верность. С его бьющей через край чувственностью это было бы мучительно. Да и потом - не ревную же я его к десятку наложниц, разве эта пленница отличается от них.

Выходит, отличается.

Как и ожидалось, Ладише вернулся с победой, а главное - с деньгами. Эвелина вернулась нетронутой. Приятно.

Только вот возвращение их пришлось на очень неудачное время. Кузнец-сьер, кольвинский пленник, взятый три месяца назад из северных земель, призвал демона, чтобы разрушить царский дворец. Таким образом он, видимо, хотел отомстить моему господину за разорение его родины, ну, а кто бы не захотел...

Первыми демона увидели как раз Ладише и Эвелина. Девчонку василиск спровадил за помощью к своему единокровному брату, Суламите, царевичу-кобре. Когда я узнала об этом от моей новой служанки, честно говоря, не поверила. Суламите был персонажем полулегендарным, я еще в детстве слышала предание о змее, превращенном в человека, что спит в джунглях Аламейны под священным деревом Мейонги и ждет того, кто его разбудит, дабы выполнить любое его желание.

Разбудила Эвелина. Только, как поведала мне все та же служанка, невовремя. На год раньше, кажется. Поэтому змей был в ярости, что неудивительно, и теперь девчонка должна ему одно желание.

В это время Ладише отвел демона от дворца, перенесясь вместе с адовым порождением в Данаянскую пустыню. Что там происходило - не видел, верно, никто. Но после сражения тело василиска было изуродовано настолько, что не имело сходства с человеческим, и Суламите отнес брата их общему отцу, змеиному царю.

Все это служанка выведала у Эвелины: потрясенная до глубины души пленница не подумала ничего скрывать. Может быть, потом она и пожалела о своей откровенности. А может, и забыла: не такие уж запретные сведения передала.

Когда я узнала, что Ладише, полумертвый, изуродованный, доставлен змеиному царю, который пытается вновь поставить его на ноги, я почувствовала... Да ничего не почувствовала, если честно. Ну, может, досаду, жалость... Но эти эмоции не были такими, как, скажем, у той же Эвелины, которая, по словам слуг, места себе не находила.

Я удивлялась собственной бесчувственности, но ничего поделать не могла. Сердцу не прикажешь, горе нарочно не вызовешь. Мир не перевернулся, небо не упало на землю, и реки не вышли из берегов. Даже ветер продолжал дуть как раньше. Жизнь продолжалась.

Может быть, потому я была так спокойна, что меня не оставляла уверенность: Наргес, Царь Змей, не позволит своему сыну умереть или остаться навечно калекой. Он талантливый лекарь и чародей, в его распоряжении огромные силы и тысячи волшебных существ, Ладише будет спасен и вернется во дворец как ни в чем не бывало. А переживать... зачем? В моем положении это особенно вредно.

Кузнеца-мага, вызвавшего демона, бросили в подземелья и собирались казнить, но в день казни... никогда этого не забуду... в тронный зал явился Ройола. Явился просить моего господина пощадить кузнеца и отдать его под ответственность Халиноми. Когда я это услышала, мне показалось, что оборотень умом подвинулся от горя.

Моему господину, судя по лицу, подумалось то же самое.

- Да в своем ли ты уме, Ройола? - смеясь, вопросил он, оглядываясь на меня, видимо, чтобы проверить реакцию.

- Я абсолютно здоров, царь, и прекрасно сознаю, чего прошу.

- А мне кажется, не сознаешь. - Лекцию про врагов народа я пропустила мимо ушей, мысленно согласившись с моим господином. При всех своих недостатках мой супруг действительно заботится о благе своего государства. Завершил он краткий экскурс в политику словами: - Неужели ты думаешь, оборотень, что при твоем неуважении ко мне, твоему господину, я снизойду до того, чтобы выполнить какую-либо твою просьбу?

О, лицо Ройолы после этих слов не описать, его нужно было увидеть. Я не сдержала улыбки, к счастью, незаметной под вуалью, когда Тэссэ преклонил колено. Гордый, самодовольный Тэссэ... Как, должно быть, неприятно для него это было. Я удивилась собственному мрачному удовлетворению.

- Я прошу пощадить Рандвера и отдать его Халиноми.

- Я подумаю над твоей просьбой, Ройола.

Глаза Тэссэ были опущены к полу, и хорошо, потому что я не хотела видеть его взгляд после этих слов.

- Ты почувствовал свою силу царь? - тихо спросил он. - Теперь, когда я преклоняю перед тобой колени, ты наслаждаешься своей властью... Смотри не перегни палку, иначе Халиноми просто откажутся тебе повиноваться.

Не знаю, что нашло на меня в тот момент. Я плюнула на приличия. Я не выдержала.

- Единственный, кто здесь перегибает палку, - ты, Ройола. Я догадываюсь, кто послал тебя сюда и кто просил за кузнеца, которого ты сейчас требуешь пощадить. И не сомневайся: Эвелина Каера ответит за свои поступки, пусть и совершенные чужими руками.

Он вскинул голову, и мне в лицо взглянули свирепые глаза, уже не темно-синие даже - черные. Поздравляю, Альдо. Только что ты нажила себе врага. Тэссэ открыл было рот, чтобы высказать все, что обо мне думает, но его осадил спокойный голос царя:

- Просьба Эвелины будет исполнена после того, как ваша подопечная пройдет медицинский осмотр, который подтвердит ее невинность.

Оборотень недоуменно глянул на него.

- Зачем это?

- Зачем... Я хочу знать, Ройола, хочу знать и не понимаю, какой властью обладает над вами эта женщина и с чем эта власть связана. Я ведь сознаю, что сам ты никогда бы не стал просить за этого кузнеца, скорее, первым бы ему шею свернул, не дожидаясь суда, и каждый из твоих товарищей поступил бы так же. Вы взяли эту девчонку из города, в котором все - все до единого жители - должны были быть умерщвлены. И я позволил вам забрать ее и ее родителей в ваш дворец, позволил ей жить с вами, позволил быть ученицей Ладише и сопровождать Халиноми в их походах. Но вы - вы предоставили ей свободы больше, чем надлежало бы. Не слишком ли много воли для девчонки из мятежной колонии?

- В самый раз, - сверкнул глазами оборотень.

- Я сказал свое слово, Ройола. После того как Эвелину осмотрят, кузнецу будет вынесен оправдательный приговор. А пленница, в зависимости от результатов осмотра, станет либо женой Райхо, либо рабыней-наложницей. В любом случае, ученицей Ладише она не останется. Довольно было свободы этой выскочке.

Я не люблю моего господина, но в последнее время все чаще и чаще признаю его правоту...

Через день состоялся Эвелинин осмотр. Я примчалась во дворец Халиноми ни свет ни заря, чтобы увидеть унижение этой выскочки, да и саму выскочку неплохо было бы увидеть... Но у двери комнаты, где осматривали пленницу, стоял на страже Тэссэ.

- Она там?

- Там. - Он смерил меня изучающим взглядом и не нашел, кажется, ничего интересного. - А тебе от нее что-то нужно?

- Пропусти меня.

- Обойдешься, царица. Там и без тебя народу хватает. - Наглец...

Может быть, я промолчала бы, гордо развернулась и ушла, не оборачиваясь, но внутри поднялась волна гнева, которому я, в принципе, не была так уж подвержена. Гнева на этого оборотня, который не проявляет ни малейшего почтения к царской супруге - и не только потому, что не обучен, но и потому, что не считает меня достойной какого-то особенного обращения. Гнева на девчонку, вьющую веревки из наемников, не подчиняющихся даже царю, в то время как я, чародейка, не в силах подчинить себе даже мягкосердечного Ладише. Да и на саму себя злости тоже было предостаточно.

- Что ж, может, мне и правда не стоит смотреть на ее позор, - произнесла я холодно. - Девчонка и так будет отдана вам в наложницы, этот осмотр - пустая формальность. Всем и без него прекрасно известно, что хорошенькая пленница просто не может остаться девушкой, живя под одной крышей с четырьмя молодыми мужчинами. Не удивлюсь, если таким образом она выбивает себе подарки. И даже догадываюсь, как именно она просила тебя за того сьера. Впрочем, ее сложно осуждать. Ты очень привлекателен, знаешь ли...

Договорить я не успела. Тэссэ подался ко мне, сжав мое запястье так, что руку до локтя пронзила боль, а из глаз брызнули слезы.

- Не смей говорить о том, чего не знаешь, - прошипел он мне в лицо. - Может быть, ты именно так и выбиваешь себе поблажки, но не равняй Эвелину с собой. Если ты еще раз скажешь что-то подобное, я сломаю тебе руку.

Его лицо было так близко, что дыхание касалось моих губ, и от этого становилось жарко и голова шла кругом. Но я, скорее, предпочла бы, чтобы мне отрубили голову, нежели признаться оборотню в том, какие чувства будит во мне его близость. На какой-то миг показалось, что он меня поцелует, но Ройола отпустил мою руку и оттолкнул меня, прошипев сквозь зубы:

- Убирайся.

... А повитуху я все равно спросила о том, что обнаружилось во время осмотра. Эвелина оказалась девственницей. Халиноми действительно не тронули ее. Но тогда почему...

... почему она, которая не имеет способностей к колдовству и даже порез заговорить не может, обладает над Халиноми властью неоспоримой? Почему Ладише бросился ее защищать, рискнув обвинить меня, царицу? Почему Тэссэ просил за ненавистного ему кузнеца, стоило ей заикнуться об этом? Почему оборотень нанес мне смертельное оскорбление только потому, что я осмелилась пошутить насчет его подопечной? Почемупочемупочему...



... Месяц назад Эвелина вышла замуж за Райхо Миельгана, Безумного Подрывника.

Сочувствую.

Миельгану.

А может быть, просто завидую: судя по тому, что говорят наложницы Райхо, их господин проводит гораздо больше времени с женой, чем с ними, и, кажется, очень ею доволен.

Вот мне бы так повезло... Спать в одинокой постели было до слез тоскливо, и каждую ночь, если не удавалось заснуть сразу, в голову лезли горькие мысли о бессмысленно проходящей молодости. Всегда грустно, когда молодая красивая женщина остается без мужской ласки и вынуждена делить постель с мечтами и переживаниями. Ладише был далеко, мой господин не обращал на меня ровно никакого внимания до тех пор, пока ему не требовался чародей, Райхо был безнадежно занят, Тэссэ ни за что не согласился бы лечь со мной в постель, а если и согласился, то его насмешек я не вынесла бы. Йарну звать не хотела: одиночество, конечно, гнетет, но не настолько, чтобы забыть последнюю осторожность. И я продолжала засыпать одна.

А сегодня - наконец-то! - радостная весть. Вернулся из Данаяна Ладише: судя по всему, Наргес таки вылечил сына. Я не сомневалась, что так будет, поэтому не особенно переживала по этому поводу. До тех пор, пока отсутствие Ладише не начало меня тяготить.

Но сегодня я его так и не встретила. С самого утра у меня разболелась голова, и я велела страже не пускать в мои покои никого, кроме слуг. Наверное, поэтому Ладише и не пришел меня поприветствовать.

Впрочем, ладно. Довольно того, что он вернулся. А увидеться мы еще успеем.



Третий месяц лета, день пятнадцатый


Самый худший день в моей жизни. Без преувеличения говорю - самый худший. А начался даже удачно: головная боль прошла, солнце светило по-прежнему ярко, и жизнь казалась если не прекрасной, то вполне сносной.

До тех пор, пока мой господин не попросил меня привести к нему Тэссэ. Может быть, попросил бы кого другого, да только я была первой, кто с утра попался ему на глаза. О моих отношениях с оборотнем я супругу не рассказывала, справедливо полагая, что ему неинтересно, поэтому скрепя сердце подчинилась.

Пройдя галерею, соединяющую царский сад с садом Халиноми, я остановилась за высоким кустарником у озера - мой излюбленный наблюдательный пост три месяца назад.

Халиноми были здесь, рядом, так близко, что можно было слышать голоса и даже разбирать слова. У самой кромки воды сидела девушка лет двадцати, миловидная, без покрывала, поэтому можно было видеть, как путаются солнечные лучи в светло-русых прядях. Не было нужды спрашивать, кто это такая. Пускай я никогда не видела Эвелину Каеру, то есть уже Миельган, ошибиться было невозможно. Тэссэ устроился рядом, его голова лежала на ее коленях, и ладонь девушки нежно гладила черные волосы. Рядом с Эвелиной сидел Райхо, одной рукой обнимая ее за плечи и прижимая к себе. Ладише лежал на животе рядом, подперев ладонями подбородок и мечтательно прижмурившись, изредка оборачивался к девушке и что-то негромко говорил, и она улыбалась в ответ. Йарна сидел на берегу, свесив ноги в воду, и черноволосая девочка лет шести-семи заплетала его волосы в косу. Должно быть, та самая Рут.

Вот девочка оторвалась от своего занятия и обернулась к Эвелине с каким-то вопросом, в котором мне послышалось слово "дети". Девушка покраснела, пробормотала в ответ что-то невразумительное (права была Кериме). По ее реакции я поняла, что вопрос, который задала Рут, был одним из любимых детских: откуда появляются девочки и мальчики.

Оборотень усмехнулся, жестом поманил Рут ближе, притянул ее голову к себе и что-то негромко заговорил на ухо. Я видела, как меняется выражение ее лица. Сначала заинтересованное, затем удивленное, потом недоуменное, а под конец - восторженно-потрясенное. Никогда не сомневалась, что в оборотне умер великий педагог.

Сияющая Рут подняла голову к Эвелине и спросила так громко, что услышала даже я:

- И вы с Райхо часто это делаете?!

Часто, дитя, часто.

Девушка залилась краской еще ярче, уткнувшись Подрывнику в плечо. Райхо усмехнулся и что-то негромко сказал Рут, отчего та просияла и вернулась к Йарне продолжать плетение косы.

Если смотреть с точки зрения общественной морали, у меня были основания возмутиться. Чтобы женщина! Да без покрывала! Да с четырьмя мужчинами! Но это были отговорки, нелепые оправдания собственного ханжества.

Эти шестеро были так бесстыдно, безоглядно счастливы, что у меня подкашивались ноги и темнело в глазах от черной зависти. Потому что мне никто не положит голову на колени, позволив пальцам ласкать волосы, никто не обнимет меня так же за плечи, не прижмет к себе, никто не будет смотреть с такой любовью, в которой, если и есть примесь чувственности, то мягкой и щедро окрашенной нежностью.

Необыкновенно четко осознала я, что не просто выходить из своего укрытия, дабы позвать Тэссэ, но и вообще находиться здесь и наблюдать за ними не должна. Потому что происходящее сейчас перед моими глазами - интимно и священно, это их, только их и ничье больше. Тем более не мое.

Я отвернулась и пошла обратно по галерее не оглядываясь. Пусть мой господин сам зовет Тэссэ, если он ему так нужен.

- Альдо? - Так и знала, что царь меня заловит. - Почему ты одна? Где Ройола?

- Мне нездоровится, мой господин. Пойду прилягу. А Тэссэ пусть слуга позовет.

Он проводил меня недоуменным взглядом, но объяснять ему что-либо не было ни малейшего желания. Я прошла в спальню и присела на диван, сбросив с ног туфли и обняв колени.

Не к месту вспомнились слова Кериме: "Ты еще увидишь настоящую любовь и будешь очень счастлива". Где, спрашивается, мое счастье?

Счастье осталось там, на берегу озера. В звонком смехе девушки, в довольной улыбке Ройолы и сияющих глазах ребенка. А у меня - пустота и глухая черная зависть.

Это самый худший день в моей жизни. Поскорее бы он прошел.