Лаврентий из Бржезовой - Гуситская Хроника Опции

[Всадник]

ЛАВРЕНТИЙ ИЗ БРЖЕЗОВОЙ

ГУСИТСКАЯ ХРОНИКА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Исторические свидетельства об эпохе гуситского революционного движения дошли до нас в основном, в произведениях врагов гусизма. Изгнанные прелаты, потерявшие свои огромные владения, писали о гуситах, как о разбойниках и хищных зверях. Не отставали от них в своей злостной клевете и прочие представители феодального правящего класса, материально пострадавшие от революционного взрыва.

Те скудные свидетельства о ходе революционных боев. которые восходят непосредственно к гуситским хроникам, в течение столетий подвергались уничтожению со стороны церковной реакции, гуситские книги и рукописи истреблялись и сжигались; поэтому только разрозненные отрывки гуситских повествований, писем и трактатов сохранили до наших дней голоса из гуситского лагеря, сведения о событиях гуситского революционного движения в освещении самих представителей гусизма. Само собой разумеется, что всё остатки этой некогда обширной гуситской литературы чрезвычайно дороги и ценны для нас как основной материал для изучения гуситского революционного движения.

Среди такого рода литературных сокровищ, переживших века реакции и сохранившихся до наших дней, первое место принадлежит «Гуситской хронике» известного писателя Лаврентия (по-чешски Вавржинца) из Бржезовой. Можно даже сказать, что «Гуситская хроника» Лаврентия является основой наших сведений о зарождении и первых годах гуситского движения. Среди мелких свидетельств хронистов, среди отрывков гуситской литературы резко выделяется труд Лаврентия. Так смело возносится вверх сохранившееся здание среди [6] развалин. С широким творческим размахом, необыкновенной живостью и художественным совершенством воссоздает Лаврентий бурные годы от 1414 до начала 1422 г.

Только восемь лет, но какие потрясающие годы! В эти восемь лет, которым посвящен волнующий рассказ Лаврентия, в истории Чехии произошло больше событий, чем порой происходит в целое столетие. Революционная война, постепенно нараставшая в массах чешского народа, подняла чашу (До Яна Гуса в Чехии, как и во всех католических странах, из чаши причащалось только духовенство. Этим церковь хотела подчеркнуть особое положение духовенства перед светскими людьми. Ян Гус подверг резкой критике католическую церковь, в том числе выступил за причащение под обоими видами (хлебом и вином) всех людей. В гуситском движении чаша стала символом революционной борьбы и изображалась на гуситских знаменах, с которыми чешский народ шел в бой против крестоносцев-феодалов.— Ред.) как символ восстания против самого крупного феодала — церкви. Поэтому Лаврентий в начале своей хроники говорит о причащении под обоими видами и повествует о героической борьбе магистра Яна Гуса на Констанцском соборе. Однако этим важнейшим историческим событиям он придает все же меньшее значение, чем годам собственно революционных боев, начавшихся в 1419 г. Время до 1419 г. является только введением к главному повествованию. Во введении Лаврентий изложил основные идеи, без которых нельзя было бы понять сложную историю революционных лет. Уже благодаря этой концепции его хроника резко отличается от обычных средневековых хроник, которые год за годом механически и бесцветно регистрировали события. «Гуситская хроника» не имеет ничего общего с подобными анналами. В центре ее стоит одна проблема, событие огромного исторического значения — гуситское революционное движение, которое автор считает фактом, требующим самого пристального внимания.

Поэтому, начиная с описания событий 1419 г., поток повествования расширяется и охватывает не только Прагу, королевский двор и города, но и включает в себя сведения о [7] революционном движении в чешской деревне. Только зрелому мастеру было под силу охватить богатство событий, уловить даже мельчайшие детали революционного брожения и при этом не потерять нити повествования. Искусный рассказчик ведет нас по улицам революционной Праги, по широким просторам южной Чехии на гору Табор, говорит о первых битвах народной армии и славной победе над крестоносцами на Жижкове. Рассказывая о жестокой борьбе, вспыхнувшей во многих местах Чехии, хронист знакомит нас и с последователями Гуса — с Яном Желивским, с Яном Жижкой из Троцнова и другими народными вождями и мыслителями.

Особое внимание Лаврентий из Бржезовой уделяет революционному Табору. В «Гуситскую хронику» вставлено самостоятельное повествование о возникновении и развитии Табора, о хилиазме (Учение о пришествии Христа и о тысячелетнем его царстве, которое наступит после победы гусизма.— Ред.) и хилиастической общности потребительских имуществ. Из-за этого «экскурса» «Гуситская хроника» становится для нас еще более ценной, так как о развитии Табора, кроме данных сообщений Лаврентия из Бржезовой, мы имеем только самое незначительное количество сведений. Рассматриваемая хроника повествует и о поражении таборитской бедноты, о дальнейших победах Жижки, радостно приветствует успехи Праги и кончается описанием славной битвы у Кутной Горы и бегства «рыжей бестии» — короля Сигизмунда из Чехии.

Из беглого обзора содержания хроники ясно, что труд Лаврентия имеет огромное историческое значение. Однако необходимо решить вопрос, какую ценность представляет «Гуситская хроника», насколько можно полагаться на ее повествование, до какой степени хроника заслуживает доверия.

Во введении сам автор говорит о своем желании засвидетельствовать то, что он «воспринял в действительности своими правдивыми глазами и ушами». Однако мы знаем, что подобным образом заверяли читателя в своей правдивости все [8] хронисты, повествование же их всегда отражало взгляды автора. Хроника Лаврентия, как бы ни старался автор быть вполне правдивым, также носит отпечаток его общественного положения. В ней отражены воззрения представителя гуситского центра, гуситского пражского бюргерства.

Лаврентий из Бржезовой родился около 1370 г. в деревне Бржезовой возле Кутной Горы. Его родителям принадлежало там маленькое рыцарское имение. Лаврентий учился в Пражском университете и там стал низшим духовным лицом — иподиаконом. По окончании университетского курса он сначала поступил на службу при дворе короля Вацлава IV. По ходатайству королевы Софьи в 1391 г. папа разрешил Лаврентию, несмотря на его молодость, получить церковный бенефиций, т. е. церковную должность, с которой шли доходы. Вероятно, этому способствовал и родственник Лаврентия, мелкий шляхтич Ира из Росток, который был тогда фаворитом короля Вацлава IV. Лаврентий из Бржезовой получил тогда бенефиций в Лоунах, а позже приход в Бехарах, в районе Ичина. При этом Лаврентий не прекратил своих научных занятий. В 1393 г. он получил звание магистра на факультете свободных искусств, записался также на юридический факультет. Хотя он и получал доходы с двух приходов, но все же священником не стал. В его приходах служили наемные священники, так называемые стршидники. Впоследствии Лаврентий работал в королевской канцелярии и оставался там до смерти короля Вацлава IV.

Во время пребывания при королевском дворе Лаврентий проникся симпатией к учению и проповедям Яна Гуса и стал его последователем. Поэтому-то в 1419 г. как горячий утраквист он поступил на службу в городскую канцелярию Нового Города Пражского и Принимал деятельное участие в корреспонденции этого гуситского города, а также проводил литературную редакцию договоров, дипломатических документов и решений гуситских сеймов. Лаврентий оставался писарем городского совета Нового Города Пражского до 1434 г., а может быть, и до своей смерти. Год смерти Лаврентия до сих пор [9] неизвестен. Он падает на период после 1437 г. В точности неизвестно также, когда Лаврентий писал «Гуситскую хронику». Новейшие исследования показывают, что некоторые части ее написаны непосредственно вслед за событиями,— это подтверждает вся манера повествования, повторение отдельных частей, приподнятый стиль его. Высказывалось также мнение, что автор писал последние части хроники незадолго до своей смерти.

Во всех сохранившихся рукописных списках хроника не окончена, и повествование ее прерывается на середине фразы. Вероятно, Лаврентий хотел дать описание не только событий до 1421 г., а значительно большего отрезка времени, но смерть автора прервала завершение его труда.

Лаврентий приобрел значительное состояние. Ему принадлежал дом в Старом Городе Пражском, а позже в Новом Городе Пражском, он владел двором и зависимыми деревнями вблизи от Праги. Естественно, что он стал близок зажиточному новоместскому бюргерству и отстаивал точку зрения умеренных утраквистов. Это проявилось, например, в 1427 г., когда в Праге вспыхнул реакционный заговор, который, однако, был подавлен. Напрасно шляхтичи, соединившиеся вокруг Сигизмунда Корибутовича, пытались вырвать Прагу из рук восставших и перетянуть ее в католический лагерь. Напрасно также старались они привлечь к себе Лаврентия. Гуситский поэт и писатель продолжал придерживаться утраквизма и твердо держался против панского союза, за что и попал в злобный католический памфлет:

К ним подходит Лаврентий...
Умеет писание переводить,
Из правды кривду сотворить.

Впрочем, и Лаврентий, по-видимому, после Липан был вынужден отойти от своих Позиций. Всю жизнь он ненавидел короля Сигизмунда, восставал, боролся против него, а в 1436 г. был вынужден Просить у короля прощения и в конце концов. был помилован. Короче говоря, Лаврентий кончил так, как [10] бывшие гуситские города, которые сначала боролись против Сигизмунда, предателя страны, а после битвы у Липан присягали тому же Сигизмунду как королю, данному «божьей милостью».

Уже по этому краткому очерку жизни Лаврентия можно судить, к каким общественным слоям он принадлежал и какие классовые взгляды должно отражать его повествование.

Пражское бюргерство занимало в гуситском революционном движении особую, своеобразную позицию. Известно, что ремесленники уже долгое время испытывали невыносимый гнет патрициата и высшей церковной иерархии. В то же время цеховые мастера боялись голодной и всегда неспокойной бедноты, подмастерьев, батраков, поденщиков. Поэтому пражские ремесленники не осмеливались открыто выступать с оружием против церкви и короля Сигизмунда, пока не убедились, что борьба с оружием в руках неизбежна. По той же причине и Лаврентий из Бржезовой долго стоял за посылку посольств из Праги к Сигизмунду и лишь после того, как переговоры сорвались, стал сторонником вооруженного сопротивления.

Однако положение пражского бюргерства было много сложнее, чем казалось на первый взгляд. Уже с самого начала революционных боев ремесленники раскололись на более богатую и более бедную часть. Одни держали сторону Яна Желивского, другие скорее склонялись к союзу с гуситской шляхтой. За Яном Желивским шли мелкие ремесленники Нового Города Пражского, составлявшие вместе с беднотой крепкий союз, который определял направление революционных действий в 1419—1422 гг. Революционная борьба, несомненно, привлекала и часть бюргеров Старого Города, которые в борьбе видели единственный выход из положения. Против революционной борьбы с самого начала были те богатые бюргеры, которые не подвергались изгнанию и имущество которых не было конфисковано, но они имели идейную поддержку в университетских магистрах (наиболее известными из них были Ян Пршибрам и Криштан из Прахатиц) и тяготели к утраквистской [11] шляхте. Для этой группы чаша была лишь бессодержательным символом, от которого при случае можно было отказаться. В них с самого начала движения был зародыш измены, они стремились к созданию панского союза и поражению народных революционных сил. Лаврентий из Бржезовой не принадлежал к этим изменникам, хотя это можно было бы предполагать на основании его связи с университетом. Мы знаем, что еще в 1427 г. он решительно стал на сторону пражского народа против Пршибрама и Сигизмунда Корибутовича, марионетки панства. Из позиции Лаврентия в 1427 г. явствует, что и раньше он был заодно с консервативными, богатыми бюргерами и университетскими магистрами.

Однако автор «Гуситской хроники» не был также сторонником народных революционных сил. Главы и абзацы, посвященные Табору, показывают нам отношение автора хроники к крестьянству и городской бедноте. Лаврентий уделял необычайное внимание таборитам. Он делал это не с тем, чтобы прославить их борьбу, а для того, чтобы разгромить принципы таборитов. Во всей хронике сквозит ненависть к хилиазму, презрение к черни, которая поднялась на бой. При этом писатель забывает свои добрые намерения говорить лишь правду и высказывается как типичный пражский бюргер. Пока представители бедноты находились под знаменами бюргерства и отстаивали его интересы, на это движение можно было смотреть сквозь пальцы, но стоило таборитам вступить в борьбу за собственную революционную программу, как они тотчас стали в глазах бюргерства выродками, грабителями и кровавыми разбойниками. Так же смотрел на них Лаврентий из Бржезовой. Здесь, в «Гуситской хронике», совершенно ясно проявляется классовая ограниченность автора.

Лаврентий из Бржезовой не мог также относиться с полным сочувствием к вождю революционного народа Праги, Яну Желивскому. Автору хроники по душе его борьба: ведь лишь благодаря ему в Праге было принято твердое решение вступить в борьбу с «Семиглавым драконом», королем Сигизмундом. Лаврентий, как патриот, не мог без содрогания думать [12] о той беде, которая грозила чешской земле при приближении Сигизмунда во главе крестоносцев. В этом отношении Желивский удовлетворял Лаврентия, а поэтому в настоящей хронике мы не найдем открытых враждебных выпадов против него. Однако для бюргера Лаврентия Желивский не был вождем, приемлемым во всех отношениях,— ведь он опирался на голодный «сброд», каждую минуту грозил богачам и всем состоятельным бюргерам новыми конфискациями! Лаврентий говорит о Желивском почтительно: он называет его «пан Ян», хотя у него проскальзывает и презрительно-высокомерное отношение, показывающее, что хронист чувствовал свое превосходство над народным трибуном. Для состоятельного бюргера, каким является хронист, Желивский был народным проповедником, к которому народ стекался скорее из-за его красноречия, чем ради его учености и знания науки. Лаврентий не мог понять, что в революционную эпоху восторженный революционер с ясной целью борьбы, каким был Желивский, имеет большую силу, чем ученые профессора и теологи.

Короче говоря, враждебность Лаврентия к революционному Табору и Колеблющееся отношение к Желивскому представляют для нас верное доказательство того, что «Гуситская хроника» отражает взгляды пражского бюргерства, что в ней мы слышим голос умеренных гуситов, гуситского центра. Наконец, Лаврентий сам не раз говорит, что для него и его пражских друзей, а также ремесленников других городов существуют два врага — слева и справа. С тяжелым вздохом оканчивает он одну часть своего повествования, наполненную резкими выпадами против таборитов, описанием опустошения чешской земли: «Король Сигизмунд, явный гонитель истины, с одной стороны, и еще с большей жестокостью табориты — с другой, сея повсюду пожары, превратили благородную и плодородную богемскую, землю почти в пустыню, бесчеловечно сжигая не только костелы и монастыри, но и людей светских и духовных». Лаврентий, таким образом, прямо указывает на то, что он и его друзья отстаивают точку зрения «золотой середины» [13], что они являются противниками как Сигизмунда, так и таборитов.

Понятно, что эта резкая позиция Лаврентия затемняег действительную картину исторического значения Табора. Сейчас не может быть сомнений в том, что революционный подъем таборитских «божьих» бойцов был главным фактором победоносного гуситского движения. Без революционного Табора бюргерская Прага не могла бы достигнуть таких решительных политических и военных успехов. Без таборитской бедноты было немыслимо огромное международное значение гуситской революционной борьбы. Липанское поражение таборитских войск, так же как и убийство Желивского, показало, что гуситское революционное движение может побеждать и развиваться дальше лишь в том случае, если оно опирается на полную поддержку широких слоев народа, обогащается все новой инициативой, почерпнутой из революционного подъема крестьянства и городской бедноты. Пражский состоятельный бюргер Лаврентий из Бржезовой не видел и не хотел этого видеть. Для него было достаточно, что среди таборитских вождей он встречал бывших крепостных крестьян, прежних подмастерьев, работников и батраков. Он чувствовал, что эти люди охотно обратят революционное оружие не только против дворян, прелатов и богатых купцов, но и против всех имущих и богатых. Из страха перед ними он решительно боролся против них, так, как умел, — пером. Из анализа «Гуситской хроники» мы видим, что автор ее включил главы о Таборе именно для того, чтобы всю вину за беды и потери революционных лет свалить на таборитов, чтобы таборитскую политическую программу сделать ненавистной всему народу, чтобы охранить Прагу от таборитской революционной идеологии. В этом состоит политический смысл хроники Лаврентия. Следовательно, нужно осторожно и критически принимать сведения о хилиазме, о пикардах, об опустошениях, явившихся результатом войн таборитов, и нельзя считать правильными те оценки, которые мы встречаем в «Гуситской хронике». За нравственными, политическими и религиозными [14] объяснениями нужно суметь распознать классовые интересы автора хроники, иначе можно впасть в ошибку. Только с таким критическим отношением мы сможем добраться до исторического ядра «Гуситской хроники».

То же направление, что «Гуситская хроника», имеют и другие труды и литературные произведения Лаврентия из Бржезовой. Он был плодовитым поэтом и одним из главных представителей старочешской литературы. Для короля Вацлава IV он написал сонник, «Книгу толкования снов», и обработал на основе различных источников «Хронику мира». Но Лаврентий не ограничился названными латинскими произведениями, он создавал также литературные произведения на чешском языке. Развитость и литературную зрелость чешского языка того времени он показал в своем переводе популярного средневекового путешествия Яна Мандевиля. Эту пользовавшуюся любовью читателей книгу преданий и сказок он перевел со средневерхненемецкого.

Вершиной литературного творчества Лаврентия на чешском языке были сатирические стихи, сохранившиеся в так называемой Будишинской рукописи. В этих стихах, написанных в Праге в 1420 г., Лаврентий выразил свою ненависть к Сигизмунду, католической церкви и крестоносцам. «Упрек чешской короны», «Жалоба чешской короны» и «Спор Праги с Кутной Горой» являются блестящей защитой гуситской программы. В них видна сильная тревога автора-патриота за судьбы гуситского революционного движения и твердая вера в конечную победу. Бурным ликованием встретил Лаврентий поражение крестоносцев и обрушился с упреками на чешскую шляхту, которая из своекорыстных побуждений, склоняясь к Сигизмунду, позорила свой родной язык. Автор этих произведений выразил в своих стихах благородные чувства международной солидарности и братства. Он призывал изгнать из. страны надменных и злобных немцев.

Но некоторые (немцы) остались неиспорченными
И тверды в божьем законе,
Этих любите, как братьев! [15]

Все эти страстные строки проникнуты демократическими тенденциями, написаны с необычайным пониманием благозвучия и образности стиха и составляют гордость старочешской поэзии.

Хвалебным стихотворением («Песнь о победе у Домажлиц») отметил Лаврентий победу гуситов над крестоносцами у Домажлиц в 1431 г. Это стихотворение, написанное по-латыни, отличается большой художественной силой и патриотическим пафосом особенно в тех строках, где изображается дикое бегство крестоносцев по западночешским лесам и радость и ликование победителей-гуситов. В стихотворении о победе при Домажлицах поэт дал также прекрасное изложение миролюбивых намерений гуситов: они воюют потому, что на них напали. Цель их борьбы — обеспечить прекрасный и долгий мир. В поэтическое изложение своих мыслей Лаврентий ввел библейский мотив:

И тогда меч сменится на орало
И копье на серп, как обещал бог,
И оружие превратится в колокола,
Звучащие приветственным звоном.
И прекрасным миром и совместной жизнью
Будут все наслаждаться.

Если мы учтем все вышеупомянутые труды Лаврентия,. а также его мелкие произведения и работы теологического-характера (Commentum reverendi Magistri Laurencii de Brzezowa super VIII psalmos penitentiales и др.), то с полным правом можем назвать Лаврентия из Бржезовой выдающимся гуситским писателем и одним из первых старочешских поэтов. «Гуситская хроника» занимает самое почетное место в его ценном литературном наследии.

Однако при пользовании «Гуситской хроникой» как историческим источником нельзя упускать из вида, что рассказ о гуситском революционном движении не будет полон, если не добавить к нему критического обзора истории революционного Табора; с другой стороны, необходимо все время учитывать стремление автора набросить тень на справедливую [16] борьбу чешской бедноты; только при соблюдении этих двух условий мы сможем понять во всей глубине и широте значение гуситского революционного движения.

Оригинал «Гуситской хроники» Лаврентия из Бржезовой не сохранился. До нас дошли лишь ее рукописные копии от XV—XVI вв.

1. Самой старой рукописью является так называемая рукопись Вроцлавская (W), которая была переписана в 1467 г. Она хранится в Городской библиотеке во Вроцлаве.

2. В Праге, в Национальной университетской библиотеке, хранится рукопись A (sign. 1D10), относящаяся к концу XV в; возможно, что она была переписана в начале XVI в.

3. Там же (sign. XID находится другая рукопись хроники (В), относящаяся к концу XV или началу XVI в. Согласно утверждению Я. Голла ( Подробный разбор рукописей дал Я. Голл во введении к изданию хроники Лаврентия в «Pramenech dejin ceskych» («Fontes rerum Bohemica-rum»), t. V, Praha, 1893, str. XXV—XXIX, XXXI—XXXIII (сокращенно: FRB. V))., подобная рукопись хранится в библиотеке в Вольфенбюттеле (ФРГ).

4. В Любковицкой библиотеке хранилась рукопись, ныне утраченная, которую использовал для своего издания К. Гёфлер («Fontes rerum Austricarum, Scriptores», II, Wien, 1856).

5. В издании Е,. Людвига («Reliquiae Manuscriptorum», VI. 1724, str. 124—216) напечатаны два отрывка хроники: один из них охватывает события от начала гуситского движения до 3 апреля 1420 г., другой — с 25 июня 1420 г. до описания таборов. Я. Годл обозначает их L.

6. В Вене, в придворной библиотеке, хранится рукопись Р иод названием «Chronicon Utuversitatis Pragensis», которая является компиляцией хроники Лаврентия, сделанной в половине XVI в. (с мая 1420 г. текст хроники Лаврентия дается в обработанном виде, с 6 июня 1420 г. текст является, в сущности, копией «Гуситской хроники»).[17]

7. Следующая рукопись хранится в библиотеке в Кодани (Bibliotheca Thottiana, с. 688), эта копия хроники Лаврентия относится к концу XVI в. Она, очевидно, послужила основой для издания Е. Людвига (см. выше п. 5). Описание этой рукописи, неизвестной Я. Голлу, опубликовано В. Шульцем в «Vestniku Kralovske Ceske spolecnosti nauk», XXIX, 12.

8. В Национальной университетской библиотеке в Праге (sign. IIIG16) находится отрывок хроники Лаврентия, представляющий выдержки из хроники, сделанные во второй половине XV в. Этот отрывок напечатал Я. Голл в FRB, V, str. 537—541.

9. В бывшей Туновской библиотеке в Дечине. (I. 201a— 277в), в рукописи XVII в., сохранился чешский перевод хроники Лаврентия, но, согласно языковому разбору, перевод был сделан ранее, в XV в. Переводчик недостаточно хорошо знал латинский язык, поэтому не понял многие места хроники. Кроме того, он делал в рукописи многочисленные добавления и критические замечания, выражая свое несогласие с точкой зрения Лаврентия. Этот старый чешский перевод дает Я. Голл в своем издании в FRB, V.

В 1856 г. вышло издание хроники Лаврентия из Бржезовой, подготовленное К. Гёфлером («Fontes rerum Austricarum Scriptores>>, II, Wien, 1856), которое сделано небрежно.

Лучшим изданием до сих пор является издание Ярослава Голла в FRB, V, в котором сделан критический разбор рукописей хроники, представляющий ценность до сих пор.

«Гуситская хроника» была издана несколько раз в чешском переводе; лучшим является последний, сделанный Франтишком Гержманским (Прага, 1954). В этом издании дана большая библиография о «Гуситской хронике».

Ценные данные о Лаврентии из Бржезовой приводятся Я. Голлом во введении к его изданию (FRB, V, str. XX—XL).

О литературной деятельности Лаврентия новые данные собраны Ф. М. Бартошем (F. М. Вartо S. Z novych i starych spisu Vavrince z Brezove. C. C. М. 94, Praha, 1920, str. 193—203).

О датировке хроники было высказано несколько гипотез В. Флаишгансом (W. Flajshans. M. Vavrinec. CCH, 39, 1933, str. 564—576 и ССН, 40, 1934, str. 120—125).

Важнейшие обобщения по этому вопросу дает Я. Харват (J. Charvat. Dilo Frantiska Palackeho, I, 1941, str. 239— 251).

Этого вопроса также касается Р. Урбанек в своей работе "Satiricka skladani Budysinskeho rukopisu M. Vavrince z Brezove z r. 1420 v ramci ostatni jeho cinnosti literarni» (VKCSN, Praha, 1951, с. III).

Взгляды о Лаврентии из Бржезовой и оценка таборов даны мною в книге «Tabor v husitskem revolucnim hnuti», I, Praha, 1952, str. 357—365.

Академик ЧАН Й. Мацек

Настоящее издание является первым переводом «Гуситской хроники» Лаврентия из Бржезовой на русский язык. В основу его положено издание Я. Голла.

Издание подготовлено совместно с чешским ученым, академиком И. Мацеком.

(пер. В.С. Соколова)
Текст воспроизведен по изданию: Лаврентий из Бржезовой. Гуситская хроника. М. 1962

[Всадник]

ЛАВРЕНТИЙ ИЗ БРЖЕЗОВОЙ

ГУСИТСКАЯ ХРОНИКА

103. СОЖЖЕНИЕ ПРАЖАНАМИ МОНАСТЫРЕЙ В ДОКСАНАХ И ОСЕКУ, ЗАХВАТ МОНАСТЫРЕЙ В ТЕПЛИЦАХ, ПОРАЖЕНИЕ ПРАЖАН У МОСТА

И еще, в том же году, в июле месяце, пражане направили конных и пеших людей к Жатцу, чтобы они, соединившись там с жатчанами и лоунянами, напали на своих противников, наносящих ущерб их владениям. И в течение недели после дня св. Прокопа 442 они сжигают женский монастырь Доксаны. И когда они пришли в женский монастырь в городе Теплице, то, несмотря на то, что были радушно приняты настоятельницей и всеми монахинями и по возможности снабжены всем необходимым, они все-таки вывели оттуда и настоятельницу и всех сестер и сами заняли монастырь, а некоторые из войска разбойным образом отняли у некоторых сестер одежду; наконец, они еще сожгли монастырь Осек, находившийся близ крепости Осек, причем монахи все разбежались.

И еще, по настоянию пражского войска, занимавшего, как было сказано 443, Билину с замком, в день Марии Магдалины 444 снова из Праги вышло множество конных и пеших по направлению к Билине, чтобы подкрепить войско пражан, из-за мейссенцев, находившихся поблизости, а также, чтобы иметь достаточно сил для завоевания города Мост с его замком.

Объединившись, таким образом, в единое войско, они взяли путь на город Мост и вскоре заняли замковую гору. Поставив там две пушки и столько же больших пражских пиксид, они [241] причинили замку большой вред, при этом еще кричали им громким голосом: «Не беспокойтесь вы, еретики, находящиеся в замке, мы поступим с вами так же, как поступили с теми еретиками в Билине, и, привязав к бревну, иначе к тарану, двух сыновей вашего каштеляна, возьмем вас приступом!» Страх и ужас объяли сердца засевших в замке — они ведь уже знали, как почти неприступный замок Билина сдался им в течение короткого времени. Поэтому они захотели заключить с пражанами дружественный договор. Но когда каштелян замка Мостецкого, отец захваченных в плен сыновей, сошелся с некоторыми из войска и сыновья стали молить отца своего, каштеляна замка Мостецкого, чтобы он, сжалившись, над ними, сдался бы пражанам, отец этих юношей, обливаясь слезами, сказал: «Не могу я этого сделать, и не подобает мне делать этого, так как замок поручено защищать никому другому [как мне]». И так как не было заключено с пражанами никакого договора о мире, часть войска, произведя натиск на замок, сначала сожгла только подградье. В силу этого обстоятельства осажденные в замке, поддавшись еще большему страху, стали выбегать за стены, кричали, что сдадут замок, прося о мире и умоляя, чтобы им ради господа бога было разрешено уйти невредимыми, сохранив только жизнь. И в то время, как к их жалобным просьбам благосклонно отнеслись почти все в войске пражском, особенно же знатные господа, некий проповедник, господин Иоанн, разубедил их, говоря; «Какая нам польза позволить им уйти отсюда, чтобы потом осаждать их еще в другом месте? Вы видите, что господь бог хочет передать их в наши руки; когда это будет сделано, мы поступим с ними так, как это сочтут нужным наши старейшие». Но так как со стороны войска было совершено много противохристианских поступков, то я умолчу о всех насилиях, совершенных над женщинами, а расскажу лишь о бесчеловечном обращении с некоторыми пленными. А именно, привязав к колу, или, как его называют в просторечье, тарану, одного пленного тевтонца, они хотели с ним пойти на приступ замка, но, встретив сопротивление со стороны других, отказались от [242] этого. И еще одного тевтонца, тоже взятого ими там же в плен, они, не обращая внимания на то, что тот, став на колени, молил их спасти его душу и не предавать его смерти, обещая делать все, что они ему ни прикажут, бросили его в огонь. и, хотя он семь раз выскакивал из огня, они его забили до смерти цепами; и много других противохристианских дел совершили они при ограблении своих ближних. Это не осталось тайным для города Моста, где жители, захватив в плен нескольких богемцев из войска, вывели их под звуки труб за стены города и точно так же сожгли, воздавая злом за зло. И так как господь бог, праведный судья, не оставляет ни одного злого дела безнаказанным, а каждому воздает по делам его, то напрасны были все надежды войска пражан взять замок; и исполнилось известное речение: что я мог сделать, того не захотел, а что захотел выполнить, того не смог. Ибо случилось так, что в день св. Сикста 445 на помощь городу Мосту и замку и с целью выбить войско пражан из занимаемого ими лагеря подошли войска маркграфов мейссенских со многими тысячами конных и пеших тевтонцев и богемцев. Были там также Главач, Сигизмунд Дечинский 446 и войско Николая Худего. Увидев их, некоторые из засевших на горе и осаждавших замок в помрачении ума своего стали делить между собой добычу, которой еще не имели, и говорили: «Конь того тевтонца будет мой!» и «Оружие вон того тевтонца я возьму себе!» И когда мейссенцы в боевом порядке, построенные в отряды, приблизились к горе, а пражане точно так же построили свое войско, чтобы дать отпор мейссенцам, неслыханный страх охватил войско как мейссенцев, так и пражан. И во время столкновения те, кто возглавлял боевой строй пражан, обратили тыл, а остальные, увидя это, все обратились в бегство, бросив и обе пушки и столько же больших пиксид. Блуждая, как овцы без пастыря, одни без оглядки торопились добраться до Жатца, другие — до Хомутова, остальные — до Лоун или Слан, так что если бы мейссенцы, хотя и сами напуганные, пустились их преследовать, никто бы не ушел из их рук или разве лишь очень немногие; однако начальники пиксид [243] уложили много мейссенцев, пытавшихся взять гору, и в тот день, как говорят, с той и другой стороны было убито до тысячи человек 447.

104. УМЕРЩВЛЕНИЕ ТАБОРИТСКОГО СВЯЩЕННИКА БАРТЫ. ДЕЙСТВИЕ СООБЩЕНИЯ О МОСТЕЦКОМ ПОРАЖЕНИИ В ПРАГЕ

В этом сражении во главе братьев таборитов шел некий священник, по имени Барта, со святыми дарами тела Христова, как того требует их обычай; этого священника вместе с толпой крестьян, следовавших за ним, бесчеловечно забили копьями и мечами некоторые из войска мейссенцев, и один из этих тевтонцев схватил дарохранительницу со святыми дарами, дары из нее выбросил, а ковчежец всунул в свой колчан. Когда до Праги дошел слух об этом ужасном поражении братьев, весь город пришел в смятение. Много женщин и сирот плакало о погибших отцах, и вообще все духовные и миряне горевали о поражении, нанесенном их братьям, а верные священники разглашали об этом по всем церквам, говоря: «Господь бог по справедливому суду своему допустил совершиться такому бедствию с нами, ибо когда мы, защищая святую истину, сражались вначале со смирением и твердым убеждением, все у нас, с божьей помощью, кончилось удачно. Теперь же, когда братья наши предались дурным страстям и ведут войну не за истину, а ради добычи, безжалостно грабя имущество бедняков и избивая ближних своих с большей жестокостью, чем язычники, разгневался на нас господь и допустил, чтобы мы претерпели сие бедствие. Итак, оставив зло, подчинимся благой воле господней и будем молить господа, чтобы он отвратил от нас гне» свой и явил нам свое милосердие».

И еще, на 2-й день 448 после дня Магдалины, в то время, как пражане стояли лагерем в окрестностях Жатца, как об этом было сказано, приходят из Пльзеня тевтонцы и богемцы и берут приступом город Рокицаны, хотя и легко давшийся им, [244] так как они; в городе имели сторонников. Перебив и взяв в плен много народа, они подожгли город и вернулись с богатой добычей; спаслись от них только те, которые бежали в крепость.

И еще, на 4-й день после дня св. Магдалины 449 сапожник Венцеслав, горожанин Старого Города Праги, ложно понимавший святое таинство евхаристии, твердо стоявший на своем заблуждении и не желавший от него отказаться, именно он не верил, что в святых дарах на алтаре действительно пребывает тело и кровь Христовы, что доказал на деле тем, что повернулся спиной к святым дарам, вынесенным к народу; был он в тот же день, как указано выше, сожжен в бочке. Слава богу!

105. ПОХОД ПРАЖАН И ТАБОРИТОВ ПРОТИВ МЕЙССЕНЦЕВ. ССОРА МЕЖДУ ПАНАМИ И ПРАЖАНАМИ, ВЫЗВАННАЯ СВЯЩЕННИКОМ ЯНОМ ЖЕЛИВСКИМ

И еще, в то же самое время, после праздника св. Сикста 450, отряды трех сторон города Праги вышли по направлению Моста, чтобы, собрав воедино всех братьев, рассеявшихся по разным городам, изгнать войско мейссенцев из своего королевства. С ними отправился верхом на лошади, чтобы навести страх на тевтонцев, и капитан таборитов Жижка, находившийся в то время в городе Праге из-за лечения своих глаз 451, хотя лекари и не подавали ему никакой надежды на восстановление его зрения. Так все добрались до Лоун. Услыхав, что пражане собрались вторично, мейссенцы вернулись из Богемии в свои владения.

И еще, в то же время того же самого года бароны Богемского королевства Рожмберк, Ченек и другие господа и рыцари, а также и вассалы, прежде бывшие заодно с пражанами, решили и выразили желание собраться в ближайшее после Успения девы-Марии воскресенье, именно 17 августа, в Чешском Броде вместе с пражанами и другими горожанами,, сторонниками истины господней, чтобы обсудить вопросы о благополучии королевства, о порядке его и управлении, а также [245] об единодушной защите святой истины. Для того чтобы вынесенное решение имело полную силу, эти господа хотели, чтобы община города Праги направила туда своих известных горожан, пользующихся влиянием и обладающих всей полнотой власти. И хотя Пражская община дала на это свое согласие и подтвердила письменно, что в назначенный день пражане прибудут в Чешский Брод, однако господин и пресвитер Иоанн, находившийся в то время при войске у Моста, отсоветовал пражанам, сначала письменно, а потом, вернувшись, живым словом, собираться вместе с баронами, утверждая, что эти вышеназванные господа — предатели и неверные и неискренне преданы истине. По случаю этого в городе Праге произошло глубокое разделение. Именно: некоторым казалось, что так как уже раньше община пришла ко взаимному соглашению по вопросу о благополучии королевства, то такое соглашение с баронами возможно, а потому не следует откладывать намеченного собрания. Другие утверждали противоположное этому, говоря, что никакой не будет пользы собираться вместе с изменниками в назначенном месте и в установленный срок. При таких взаимных разногласиях было принято окончательное решение послать всего двух консулов и двоих представителей от общины, и не с полной властью, но только чтобы выслушать предложения баронов и собраться не в Броде, а в Колине; баронам же было указано место в Горах [Кутных]. Все произошло так, как только что было сказано. И когда пражане съехались с баронами в Горах, не имея полноты полномочий от общины, бароны не вступили с ними ни в какие переговоры, но направили в город Прагу господина Ульриха из Нового дома, по прозвищу Вавак, со многими рыцарями, убедить пражан, чтобы они прислали кого-нибудь облеченного всей полнотой полномочий, чтобы не распалось объединение баронов с рыцарями. Вышеупомянутый господин Ульрих и Садло всячески упрекали пресвитера, господина Иоанна, говоря, что не подобает вмешиваться в светские дела лицам духовным, после того как перед этим он проповедовал нечто противоположное. После многократного совместного обсуждения [246] этого вопроса они вернулись в Горы с пражанами, взяв с собой Иоанна Пржибрама и Прокопа из Пльзеня. Собираясь почти ежедневно в течение более чем двух недель и много совещаясь по этим вопросам, они пришли лишь к такому решению. [Во-вторых], чтобы бароны отправили свое посольство к великому князю, т. е. Витольду 452, с извещением его о том, что они принимают его своим господином и королем в их королевстве и просят не отказать прибыть в королевство Богемское. Во-первых, чтобы как бароны, рыцари и вассалы, так и пражане с другими городами 453, примкнувшими к ним, двинули свое войско 18 сентября в Чешскому Броду, а оттуда куда найдут нужным господа из Праги. В-третьих, чтобы назначить господина Ульриха, по прозвищу Вавак, начальником монетного двора, чтобы, собирая там деньги, получаемые из горных рудников, он расходовал их на общее благо всей земли. Покончив с этим, они вернулись в свои владения в 4-й день сентября месяца; названный же господин Ульрих остался в Горах.

Этот владетельный господин через три недели умер от мучительного и смертельного нарыва. И не только один он заразился чумой, свирепствовавшей в Горах,— умерло от нее много и других знатных господ и рыцарей по возвращении в свои владения. Магистр же Ян Пржибрам стал ненавистен некоторым из общины Пражской за то, что вступил в соглашение с баронами, и, согласно общему решению, был отстранен и исключен из их совета.

И еще, в течение недели 454 после рождества благословенной девы Марии, когда пражское войско захватило города Хомутов и Кадань, капитаны их, боясь войска мейссенских тевтонцев, производивших завоевания поблизости от них, не дождавшись помощи от пражан, разломали стены города в нескольких местах, сожгли несколько домов и укрылись в городе Жатце и в соседних укреплениях к великому ущербу для самих себя и к позору пражан. [247]

106. ПОРАЖЕНИЕ НЕМЕЦКИХ КРЕСТОНОСЦЕВ У ЖАТЦА

И еще, вышеупомянутые мейссенские тевтонцы вместе с несколькими примкнувшими к ним богемцами, захватив города Хомутов и Кадань, окружили кольцом город Билину, принадлежащий господину из Кольдиц, опустошая при этом замки и села, менее всего щадя крестьян и женщин, ибо они бесчеловечно убили много беременных женщин. Когда до пражан дошли слухи об этих бедствиях, 13 сентября, т. е. в субботу накануне Воздвижения св. креста, из Праги вышли два отряда общины с наемниками, взяв с собой большое число пеших крестьян, с целью выбить тевтонское войско из занимаемого им лагеря. Тевтонцы же, узнав о приближении пражан, сняли осаду с крепости Билина. Точно так же и Сигизмунд Дечинский, занятый осадой новой крепости Калих близ Литомержиц, обратился в бегство со своими людьми, не дожидаясь прихода пражан. Но так как в Богемию в то время вторглись через Эгер 455 по направлению к Жатцу множество тевтонцев 456 с курфюрстами 457, то пражане, ожидавшие в Сланах, направили послов своих к баронам, с которыми были заодно, к Жижке и к остальным таборитам, чтобы они не отказали прийти с возможно большей военной силой в Сланы, чтобы выступить против тевтонцев и изгнать их, ибо, как уже сказано, курфюрсты, как духовные, так и светские, с баварскими и рейнскими князьями, герцогами, графами, господами, рыцарями и с большой толпой вооруженных людей вторглись в Богемию, побуждаемые к этому объявленным папой крестовым походом. Когда они прибыли к границам Богемии, архиепископы с многочисленной своей свитой, сойдя с коней и притворно показывая всем другим свое смирение, переступили через границу пешими, чтобы бог даровал успех в их борьбе с еретиками-богемцами. Среди этих епископов были следующие из наиболее известных: Иоанн 458, архиепископ Майнцский, архиепископ Кельнский и Трирский, герцог Людвиг, сын герцога Клема, граф Нассауский [248] и много других, имена которых нам неизвестны.: Когда они осадили город Жатец и в 6-й день перед днем св. Матфея 459 совершили по крайней мере шесть наступлений на город, они были, с помощью господа бога, за дело которого люди здесь бились, отражены с позором и с великим для себя уроном. Как говорили жители этого города, найдено было впоследствии около 60 убитых из их числа, много из них было увезено неприятелем полуживыми и 60 было приведено пленными в город. В тот момент в городе собралось множество народа [укрывавшегося] от жестокостей тевтонцев, как говорят, тысяч 6 человек; ибо [среди них] имелось свыше 5 тысяч пеших воинов и 4 сотни конных.

Так как к войску тевтонцев стекались из отдаленнейших стран всего почти христианского мира народы разных языков, чтобы оказаться причастными к объявленной папой милости прощения грехов [и освобождения] от наказаний, видевшие все это войско целиком утверждают, что никогда раньше не видали такого большого числа людей, столь хорошо вооруженных и размещенных в бесчисленных палатках. По общему мнению, их насчитывалось около 200 тысяч 460 воинов; и когда они день за днем сжигали города, села, замки и, чтобы заслужить индульгенцию, с большей жестокостью, чем язычники, убивали людей того и другого пола, как старых, так и молодых, и сжигали их в пучине огня, страх и трепет охватили сердца многих в Жатецком крае. Поэтому некоторые, покидая хорошо защищенные укрепления, бежали в города, а если сдавались и были приняты ими на милость, то они их не щадили и сжигали так же, как и остальных. А чтобы еще увеличилась их власть и сила, они отправили посольство к королю Сигизмунду, напоминая ему о клятве, данной им в Констанце, чтобы он пришел для борьбы с еретиками с возможно большей военной силой, угрожая, что в противном случае, если он не придет, князья-курфюрсты позаботятся об избрании другого римского короля. Но прежде еще, нежели король Сигизмунд поспешил к их войску из Венгрии, где он тогда находился, плач, крики и стоны женщин, девиц [249] и вдов дошли до слуха господа Иисуса, и гнев божий и справедливое отмщение пали на все неприятельское войско. Ибо всемогущий господь удивительным образом обратил в бегство все эти бесчеловечные полчища, хотя никто на них не нападал, потому что во 2-й день октября месяца, по божьему провидению, во многих местах зажглись палатки их лагеря. Появился как бы какой-то ярко-желтый столб над палатками, переходивший от одной палатки к другой, и где стоял этот столб, там огонь пожирал палатку. Побросав все свои вещи и обратившись в бегство, они едва могли спасти себе жизнь. Жители Жатца, увидя это, преследовали их на Протяжении нескольких миль и уложили несколько сотен. Кроме того, захватив многих живыми, увели их в плен, воздавая благодарность и хвалу господу богу за то, что рассеял врагов их, гонителей его истины.

И еще, когда пражанам в день св. Франциска 461 стало известно об описанной выше каре божьей, постигшей неприятеля в наказание [за его преступления], пражане вместе с войсками, взявшими Старый Болеслав, который держал господин Михалец, вернулись в город Прагу под звон колоколов, прославляя господа в молитвах и песнопениях.

И еще, в то же время король венгерский Сигизмунд выдал дочь 462 свою замуж за герцога австрийского с той целью, чтобы он со своим войском помог ему, выступив против богемцев-еретиков.

107. ВТОРЖЕНИЕ ВЕНГРОВ В МОРАВИЮ

И еще, в то же самое время по приказанию короля Сигизмунда в Моравию вторгся со множеством венгров Пипа Гальский с намерением опустошить владения тех господ, которые вступили в союз с пражанами, и особенно Господина Петра из Стражнице и господина Бочека. И произошло то, что они, не щадя никого, стали жечь села и города, насиловать девиц и бесчеловечно сжигать или убивать мечом всех людей того и другого пола, которых им удавалось схватить, [250] не давая пощады даже детям. При виде этого господ объял страх и трепет, причем, однако, они не объединились для действительного и единодушного отпора и не помогали друг другу, но каждый из них, исключая господина Гашека с Острова 463, старался выхлопотать у короля, чтобы ему остаться живу и невредиму и сохранить имущество.

108. ИЗБРАНИЕ ЯНА БЗДИНКИ ПОД ВЛИЯНИЕМ ЯНА ЖЕЛИВСКОГО ПРАЖСКИМ ГЕТМАНОМ

И еще, в том же году, что и выше, в ближайшее воскресенье после дня св. Галла 463а, часто упоминавшийся выше пресвитер Иоанн по звону большого колокола на Писку созвал общины того и другого города к церкви св. Стефана на Рыбничку и, поднявшись на возвышение, стал убеждать народ избрать одного подходящего и верного капитана, которому бы все стали повиноваться, прогнав от себя баронов, как неверных. И после того, как он так обесчестил баронов королевства, поднялись некоторые из секты этого пресвитера Иоанна и потребовали избрания капитаном недавно посвященного в рыцари Бздинку 463б, всегда верно и, как говорят, преданно служившего общине, главного защитника евангельской истины. И сколько их ни было, все они избрали его и в тот же час все вместе громким голосом стали кричать:

«Так! так!», причем никто из старших явно против этого не возражал. Поэтому вышеуказанный пресвитер Иоанн объявил Бздинку избранным в капитаны всей общиной и передал ему полную власть, сказав, что она вручается ему всей общиной, чтобы он карал ослушников заключением в темницу или отсечением головы, или прогонял бы их из города, или применял к ним еще и другие виды наказания, какие найдет нужным, должностных же лиц, а также и городских консулов, поскольку найдет это нужным, менял, назначал и отставлял. Сейчас же также было избрано четверо, по двое от Старого и Нового Города, с тем чтобы они на положении младших капитанов были как бы помощниками старшему. Эти капитаны [251], с согласия общины, сейчас же постановили, чтобы по возвращении из похода никто не смел уходить из войска без их ведома, а также, если придется сражаться, никаким образом не уклонялся бы от войны под угрозой смертной казни и потери всего имущества. Когда это было сделано, все вернулись по домам, воздавая хвалу богу. Это избрание и передача такой власти этому капитану очень не понравились всем старейшим общины. Итак, собравшись в Вифлееме, они вошли в ратушу и просили консулов, чтобы капитан не осуществлял переданной ему власти без ведома консулов и общины. Консулы дали на это свое согласие, хотя немного времени спустя сами же без ведома общины, но согласно воле капитана, сместили пятерых консулов и назначили на их места пятерых других.

109. КАЗНЬ ПАНА ЯНА САДЛА

И еще, после описанных выборов капитана у некоторых консулов попал на подозрение в неверности всегда бывший сторонником пражан в борьбе за евангельскую истину господин Иоанн Садло из Костельца за то, что он со всеми своими людьми не явился к пражанам, когда это было ему приказано.

Когда об этом дошло до слуха самого Иоанна Садло, он пришел в смущение и, желая очиститься, направил в Прагу к городским консулам посла, прося обеспечить ему безопасный проезд в Прагу для доказательства своей невиновности. Консулы написали ему, что они это ему обещают и что он может без опасений приехать в Прагу, не боясь ничего, ибо подобному доносу на него они не верят. Итак, на второй день после дня св. Галла 464 он добрался до самого города Праги, взяв с собой братьев и господ из Яновиц, именно Петра и Пургарда. Но как только он с названными господами почти в час вечерни вошел в ратушу, чтобы оправдаться, он был схвачен консулами и в тот же самый день во 2-м часу ночи тут же в ратуше обезглавлен 465 даже без напутственной молитвы [252] верующих, хотя он и настоятельно об этом молил. Тело его на другой день было погребено безо всякой торжественности у церкви св. Николая. Это был тот Иоанн, который был первым и любимым советником короля Венцеслава, который спасал от гнева короля многих священников, а также и магистров и простых горожан, с преданностью отстаивал истину причащения под обоими видами и по мере своих сил боролся со всеми отступлениями, не основанными на законе божьем. Это-то и было, как предполагают, причиной ненависти к нему некоторых влиятельных в городе лиц. Большая же часть пражан со скорбью оплакивала столь внезапную его смерть, а верные господу проповедники тайно и явно обвиняли консулов за такую внезапную его гибель, упорно утверждая, что они в этом тяжко согрешили.

110. НАПАДЕНИЕ СИЛЕЗСКИХ КНЯЗЕЙ НА ЧЕХИЮ. ЗАХВАТ БЕЛОЙ. ПРИЕЗД ПОСЛОВ КНЯЗЯ ВИТОЛЬДА. ЗАХВАТ ПЛЬЗЕНЦАМИ ШТЕНОВИЦ. РАЗГРАБЛЕНИЕ АВСТРИЙЦАМИ ЕВИШОВИЦ

И еще, в вышеназванном месяце и в те же дни вторглись в Богемское королевство князья силезские со множеством вооруженных людей и стали разорять и сжигать города и села во владениях господ Бочека и Жампаха 466 в Хрудимском крае, т. е. близ замков Литиц и Жампаха. К ним присоединились некоторые из знатных богемских господ: Пуота, Янек из Свиднице и Иоанн Местецкий, нарушитель своего слова, который при осаде Хрудима дал клятву в том, что примкнет к пражанам и будет верно защищать четыре статьи, предложенные ему ими.

И еще, в день св. Галла 467 войско пражское направилось из Праги к Белой, которую господин Михалец отнял у пражан и укрепил при помощи своих вассалов; однако эти вассалы, узнав о приходе пражан, обратились в бегство; таким образом, в день св. Лючии 468 пражане снова заняли этот город и, укрепив его, удалились оттуда. [254]

И еще, в 5-й день перед днем св. Симона 469 прибыло в Прагу посольство великого князя, т. е. Витольда. Оно выразило пожелание со стороны князя, чтобы пражане, собрав как можно больше войска, выступили навстречу Сигизмунду, родственнику князя Витольда, до самых владений герцога Иоанна Оппавского, который захватил в плен послов пражских 470, еще раньше направленных к вышеназванному князю литовскому, и заключил их в оковы. Князь литовский убеждал пражан, чтобы они, объединившись с ним, разорили и разрушили владения герцога и, таким образом, освободили своих пленных. Однако из этого посольства ничего не вышло, а задержанные послы были выданы герцогом Оппавским венгерскому королю Сигизмунду.

И еще, в воскресенье, перед днем св. Симона, пльзенцы с примкнувшими к ним знатными господами захватили укрепление Штеновице 471, которое ранее осаждал Жижка, и убили там больше 60 человек — мужчин и женщин, находившихся в этом замке.

И еще, в то же самое время герцоги австрийские по настоянию короля Сигизмунда осадили со многими тысячами конных и пеших крепость Евишовице и окружающее ее местечко и, захватив местечко вследствие того, что у него было мало защитников, стали подступать к крепости. И так как владетели этой крепости не рассчитывали на поддержку ни со стороны пражан, которым тогда верно служили, ни со стороны баронов Моравии, хотя те и обещали прийти к ним на помощь, а сами своими силами не могли долго защищаться от натиска неприятелей из-за малого количества своего войска, то они вступили с ними в переговоры, и после того, как главный владетель замка сдался в плен со своей женой и всей челядью, они покинули эту крепость невредимыми. Австрийцы же, ввиду того что крепость эта стояла на их границе и они претерпели из-за нее уже много бед, разрушив, срыли ее до основания. [255]

111. ОБ АДАМИТАХ И ИХ УНИЧТОЖЕНИИ

И еще, в том же году, после того как многие были соблазнены Мартином, пресвитером таборитов, и приняли неправильное учение о святом таинстве алтаря и впали в ересь неких пикардов, о которых упоминалось выше, некоторые братья и сестры, изгнанные с прежнего места жительства братьев на Таборе, поселились на острове 472, расположенном между Весели и Индржиховым Градцем. Причиняя много ущерба соседним областям, они как бы уподобились диким зверям и, поддавшись влиянию одного крестьянина, называвшего себя Моисеем, и по внушению отца своего, дьявола. впали в нигде раньше не слыханные заблуждения и ереси. как это можно видеть из приводимых ниже статей, переданных после их уничтожения ослепшим капитаном таборитов Жяжкой в письменном виде пражанам. Статьи эти, составленные на чешском языке, следующие: (* Далее следует текст на чешском языке.)

Во-первых, они были совращены священником Мартином Локвисом [в неправильное учение] о причастии тела и крови господа Иисуса Христа и называют телом Христовым обыкновенный хлеб и вообще всякую еду. Книг у них нет, и они не заботятся о них, ибо, как они говорят, закон божий записан в сердцах их. Когда они читают «Отче наш», то говорят так: «Отче наш, иже еси в нас, освяти нас, да будет воля твоя, хлеб наш дай нам всем» и т. д.

И еще, символа веры они не читают, потому что нашу веру они считают заблуждением.

И еще, никаких праздников они не соблюдают, для них каждый день такой же, как и всякий другой, седьмой же день [недели] они называют седьмым веком.

И еще, нет у них постов, но едят они всегда все подряд, что имеют.

И еще, небо над собой они называют крышей и говорят, что бог живет не на небе, но в добрых людях, и что дьяволы живут не в аду, а в злых людях. [256]

И еще, они утверждали, что святая церковь уже обновилась, и верили, что они будут здесь жить вечно.

И еще, Петра 473 они называли Иисусом, сыном божьим, а Микулаша — Моисеем и считали его управителем всего света.

И еще, Иисуса Христа они называли своим братом, которому, однако, нельзя доверять, потому что он умер, между тем как они утверждают, что святой дух никогда не умирает и что сын божий должен исходить от духа святого.

И еще, в основу их закона был положен распутный образ жизни, так как они утверждали, что в писании сказано: распутники и блудницы скорее всего попадут в царство небесное. Поэтому они не хотели принимать в свой закон никого, кто бы не был распутником или блудницей, и даже самая маленькая девочка, которую они к себе приняли, должна была быть лишена чести и жить с ними в плотской связи. Сообразно с этим своим законом они жили следующим образом: все, мужчины и женщины, раздевались догола и плясали вокруг огня, во время пляски пели песни о десяти заповедях божьих, потом останавливались у огня и смотрели друг на друга; и если у какого-нибудь мужчины был какой-нибудь передник, то женщины срывали его с него и говорили: «Наполни меня твоим духом и прими мой дух»; и каждый мужчина с какой-нибудь из женщин и каждая женщина с каким-либо из мужчин стремились скорее предаться греху. И сперва они возбуждали и разжигали в себе содомские страсти, называя это милостью и волей божьей, а потом купались в реке, и никто никогда не стыдился, ибо все они спали в одной избе.

И еще, рассказывали про них, что они разрывают могилы святых.

И еще, они говорят, что наступило время явления седьмого ангела из Откровения св. Иоанна, что кровь будет течь по всей земле до высоты лошадиной головы, утверждали, что меч навис над всем миром, и называли себя ангелами божьими, посланными отомстить за весь мир, чтобы устранить из царства божия все грехи; они никого не щадили, но убивали [257] всех подряд: мужчин, женщин и детей; по ночам сжигали села и города я людей, и при этом ссылались на священное писание, где сказано: «В полночь поднялся крик» и т. д.

И еще, по ночам они совершали убийства, а днем предавались распутству.

И еще, свою борьбу и убийства они называли святыми, но борьбу за закон божий считали проклятой.

И еще, они называли священников наших воплощенными дьяволами и потому убили пресвитера Яна.

И еще, они называли причастие тела Иисуса Христа кормлением хлебом.

И еще, одна женщина среди них называла себя Марией, и она лишилась головы за то, что провела целую ночь с одним-единственным, ибо они сами казнили ее за это.

И еще, они говорили, что они сожгли в Пржибенице вместе с другими также и Здену, которая пыталась обратить некоторых в правильную веру.

И еще, они называют Зигмунда из Ржепан своим верным товарищем, несмотря на единственное его супружество.

И еще, они уверяли своих верных, что все враги, которые выступят против них, ослепнут и не будут в состоянии им повредить, хотя бы поднялись против них со всеми своими силами.

И еще, они не боялись ни холода, ни жары, но бродили повсюду голые, как Адам и Ева в раю.

Но все это было ложью, а поэтому они умерли все постыдной смертью во вторник, после дня св. Луки, в лето господа 1421-е (* Далее следует латинский текст.).

В то время как описанные выше заблуждения и ереси, как было сказано, беспрепятственно распространялись вышеназванными людьми, случилось так, что некий австрийский владетельный князь, по имени Краирж, осадил в союзе с жителями Будейовице, иначе Будвейс, замок Ломнице, в котором брат Жижка, захватив его, поместил своих людей. Когда слух [258] об этом дошел до брата Жижки, он сейчас же, хотя был слеп на оба глаза, собрав своих помощников, поторопился прийти из Чаславского края, где он в то время находился, на помощь своим к замку Ломнице. Услыхав об этом, вышеназванный Краирж отступил с поля сражения, не дожидаясь его прихода. Брат же Жижка, сильно укрепив этот замок, вернулся обратно и направился к раньше упомянутому острову, чтобы уничтожить там секту пикардов. По пути он сжег захваченный им замок Подегус господина из Розы и разрушил городские стены и церковную башню в городе Собеславе, тоже им взятом и тоже принадлежавшем господину из Розы. Наконец, он достиг острова вышеуказанных еретиков пикардов и с горячей любовью к закону божьему тотчас, застигнув их врасплох, стал неустанно наступать на них со своими людьми. Несмотря на то, что они упорно защищались, как мужчины, так и женщины, и даже убили одного знатного вассала Жижки473а, все же в третий день перед днем св. Луки взято было в плен 40 человек того и другого пола и все они были убиты, кроме одного, оставленного в живых, чтобы было кому рассказать об их делах. Как говорят, ни у кого из них, кроме одного, не было ничего надето даже на бедрах. Слава тебе, господи!

112. ПРИБЫТИЕ ПРАЖАН К КУТНОЙ ГОРЕ

И еще, в том же году, около праздника Всех святых, войско пражское приблизилось к Горам Кутным и, когда на просьбы жителей не разорять города капитаны приказали пешим людям и тем, которые находились на подводах, повернуть в сторону Часлава, некоторые у ворот города вызвали ссору и стали кричать и звать на помощь братьев, чтобы те пришли и настояли на том, чтобы горожане снабдили братьев кое-каким продовольствием. Итак, накануне дня Всех святых 474 перед обедом они вошли против воли всех капитанов в город и стали врываться в дома евреев и насильно брать все, что там находили. И в тот же день, близко к часу вечерней [259] службы, они разбили на куски все иконы и орган в Великом соборе 475, не пощадив при этом и клиросов у алтаря, и без всякого стыда выбросили святые дары, хранившиеся по обычаю в дарохранительнице на алтаре, к великому негодованию кутногорцев, вызывая у них плач и скорбь.

113. СПОР МАГИСТРА КРЖИШТЯНА С ЯНОМ ЖЕЛИВСКИМ

И еще, ввиду того, что настоятель храма св. Михаила в Большом Городе Пражском магистр Кристан часто имел после смерти блаженной памяти короля Венцеслава столкновения с пресвитером Иоанном из-за церковной обрядности и магистр Кристан выставил против пресвитера Иоанна несколько тезисов, в субботу, перед днем св. Мартина, бургомистр города помирил их между собой в ратуше в присутствии консулов, чтобы они взаимно любили друг друга, поддерживали и защищали. Однако невзирая на такое их примирение, на другой день, т. е. в воскресенье 476, после дня св. Мартина, ученики пресвитера Иоанна сговорились между собой по окончании послеобеденной проповеди напасть на храм св. Михаила и его подворье и на магистра Кристана и его помощников, священников. Иоанн же, услыхав об этом, надо полагать, дал на это свое согласие, так как не препятствовал им. Сейчас же несколько сот человек окружили подворье плебана и храм и стали кричать, что магистра Кристана надо утопить, а храм его разрушить. Однако, как они ни хотели сделать это, с помощью божьей ничего сделать не смогли и мирно разошлись, ограничившись лишь клеветническими словами.

В то же время консулы, по настоянию упомянутого пресвитера Иоанна, назначили проповедником в храм св. Михаила, к неудовольствию магистра Кристана, священника Вильгельма 477, подозревавшегося в сочувствии ереси пикардов, который своими ежедневными проповедями больше смущал, нежели созидал. [260]

114. ПЕРЕГОВОРЫ МЕЖДУ МАГИСТРАМИ И ЯНОМ ЖЕЛИВСКИМ

И еще, в том же году из-за разногласий среди пражских священников, выступавших с проповедями, община всего города к великому вреду для себя разделилась на несколько частей, причем каждая из них защищала своего проповедника. Поэтому городские консулы и старейшины города сочли необходимым, чтобы магистры и священники собрались вместе и сообща договорились о том, что является причиной ссор и разделений в общине, и, согласившись на чем-нибудь, уже больше не смущали простого народа и не вносили раздора в его среду своими различными суждениями. Итак, по приказанию консулов в день Пяти братьев 478 собрались магистры и священники на совещание в коллегии Карла, где были прочитаны нижеследующие статьи, составленные магистром Якубеком из Мизы и магистром Петром Энглиш.

«Чтобы не возникали больше заблуждения и ереси и свободно не распространялись, но чтобы была наложена на всех мятежников и стремящихся разрушить католическую веру крепкая узда, с общего согласия клира Пражской общины мы, не желая отменять ничего из постановлений, прежде вынесенных как общим, так и провинциальными [синодами], решили между собой и предписываем строжайше и нерушимо выполнять всему клиру названного города.

Во-первых, чтобы все и каждый в отдельности из присутствующих во славу божью на этом собрании с полной искренностью обещал, что будет свято соблюдать и нерушимо исполнять все и каждый в отдельности пункт, утвержденный и объявленный на этом собрании, если только они не будут противоречить каким-либо образом незапятнанному закону божию и неприкосновенным его положениям.

И еще, чтобы каждый священник. в городе Праге, если желает сохранить за собой прежнее место, с чистой совестью обещал повиноваться начальникам клира королевства Богемского, недавно единодушно всеми избранным, во всем и в [261] каждом отдельном случае, если только это не будет противоречить закону божию, заключающему в себе полноту истины.

И еще, чтобы никто, какого бы он ни был положения или состояния, не препятствовал названным правителям ни словом, ни делом, ни каким-либо иным путем в их действиях против ослушников или заблуждающихся, или заподозренных [в ереси] и чтобы не поддерживал таких людей или кого-нибудь из подобных мятежников, не оказывал им покровительства и не защищал их ни публично, ни втайне, с тем чтобы лишить означенных начальников возможности бороться с ними и наставить их, как того требуют неприкосновенные правила христианской веры. А если бы — чего да не будет! — кто-нибудь пытался чинить препятствия и это было бы доказано перед названными начальниками, то пусть он подвергнется изгнанию из города Праги, и это будет справедливо. А также если — чего тоже да не будет! — кто-либо стал бы преступно бороться против названных начальников клира, то все другие священники должны будут, согласно предписаниям евангелия, открыто и публично обличить их, как будет им приказано означенными правителями.

И еще, чтобы ни один священник не решался вводить какие-либо новшества или отменять что-нибудь из того, что соблюдалось в прежней церкви или что было правильно удержано, или, наоборот, опущено, прежде чем не явится лично к означенным правителям и не докажет на основании писания закона божия правильность того, что он хочет ввести; при этом он должен будет еще взять на себя обязательство перед означенными правителями выставить открыто в школах все, что он стремится ввести нового, чтобы публично доказать и защитить, а также чтобы дать ответ всем желающим выступить против него, окончательно придерживаясь тех правильных решений правителей клира, которые касаются всех его высказываний по затронутому им вопросу.

И еще, чтобы ни один священник не назначался ни в какую церковь города Праги, не вводился туда и не получал [262] разрешения поселиться там по чьему-либо настоянию и требованию, прежде чем он на основании зрелого и доброго суждения о нем означенных начальников не будет признан вполне способным взять на себя духовное руководство над паствой и подходящим по своим нравам и знаниям. И, кроме того, еще раньше должно быть с полной определенностью заявлено прихожанам той церкви теми же начальниками или кем-нибудь из их людей о его добрых качествах и пригодности [для занимаемой должности].

И еще, чтобы перед лицом Пражской общины было твердо установлено, чтобы никто под страхом наказания, которое на него наложит та же община, не заступался за того, кто отказывается повиноваться приказаниям и увещаниям названных начальников, до тех пор, пока тот, за кого вступились, не пообещает верно и не покажет на деле, что будет добровольно слушаться и повиноваться всем и каждому в отдельности предписанию означенных начальников, если только они не будут противоречить закону божию».

И еще, когда вышеприведенные статьи были объявлены в таком виде, как указано, все присутствующие там клирики постановили их соблюдать и требовать их исполнения. И особенно, чтобы начальниками всего клира были не другие, а именно те четверо магистров, избранных синодом около дня св. Прокопа. Услыхав это, пресвитер Иоанн сказал, усмехаясь: «Объявленные статьи направлены против меня и пресвитера Вильгельма». А потом, когда зашла речь о чистилище после земной жизни, он сказал: «Я хочу, чтобы мне показали что-нибудь ясно сказанное об этом в писании, и буду с тем сообразовываться».

Затем, на третий день 479 после того, когда несколько священников и магистров, избранных для этого, вошли в ратушу и с согласия всего клира приведенные статьи были объявлены всей общине, сторонники пресвитера Иоанна стали заявлять, повысив голос, что они не хотят признавать тех четырех магистров начальниками клира, но требуют, чтобы всем клиром управлял один пресвитер — Иоанн — и чтобы он, по [263] мере надобности, брал себе на помощь кого-нибудь из магистров, кто ему понравится. В ответ на это пресвитер Иоанн поднялся и, подав рукою знак к молчанию, сказал, притворно (чего нужно было опасаться), показывая лицемерное смирение, что он не годится для управления столь многочисленным клиром. Но он сказал при этом, пусть, мол, будут начальниками магистры свободных искусств — Якубек и Иоанн Кардинал, сам же он, находясь рядом с ними, как их ученик, согласен нести и выполнять все, какое бы тяжелое бремя ни было на него возложено.

Кроме того, когда была провозглашена статья о чистилище, многие из его секты, богохульствуя, стали кричать, словно лаять: «Опять лезут со своим чистилищем, чтобы вызвать только новые раздоры». А один из них, Ира, прозванный «Ручным Колесом» 480, сказал: «Мы не знаем, есть ли чистилище или нет, и все же да будет благословенно имя господне». Другой же, поднявшись, сказал с насмешкой:

«Сначала священники набили своим чистилищем свои кошельки, а теперь, когда кошельки их опустели за отсутствием приношений, они хотят опять наполнить их при помощи того же чистилища, но теперь уже больше нас со своим чистилищем не обманут, как обманывали до сих пор». После того как много было произнесено еще и других богохульств по поводу чистилища, они ушли из ратуши, не приняв никакого окончательного решения, но тем не менее было объявлено, чтобы над покойниками не было никакого колокольного звона, ни пения духовенства во время их проводов, но чтобы каждый хоронил своего умершего без всяких церковных обрядностей. После того, как все это произошло так, как сказано выше, они направили все вынесенные в ратуше решения к войску пражан, находившемуся в то время в Чаславе, а также [известия о том], что община согласилась признать начальником клира пресвитера Иоанна, а не кого-либо другого, добиваясь подобного же согласия и желания всего войска. И, несмотря на то, что у них при этом возникло внутреннее разногласие, они все же согласились предоставить [264] управление клиром пресвитеру Иоанну, но чтобы с ним вместе были поставлены три названных магистра, именно Яковелл, Иоанн Кардинал и Петр Энглиш.