Лаврентий из Бржезовой - Гуситская Хроника Опции

[Всадник]

ЛАВРЕНТИЙ ИЗ БРЖЕЗОВОЙ

ГУСИТСКАЯ ХРОНИКА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Исторические свидетельства об эпохе гуситского революционного движения дошли до нас в основном, в произведениях врагов гусизма. Изгнанные прелаты, потерявшие свои огромные владения, писали о гуситах, как о разбойниках и хищных зверях. Не отставали от них в своей злостной клевете и прочие представители феодального правящего класса, материально пострадавшие от революционного взрыва.

Те скудные свидетельства о ходе революционных боев. которые восходят непосредственно к гуситским хроникам, в течение столетий подвергались уничтожению со стороны церковной реакции, гуситские книги и рукописи истреблялись и сжигались; поэтому только разрозненные отрывки гуситских повествований, писем и трактатов сохранили до наших дней голоса из гуситского лагеря, сведения о событиях гуситского революционного движения в освещении самих представителей гусизма. Само собой разумеется, что всё остатки этой некогда обширной гуситской литературы чрезвычайно дороги и ценны для нас как основной материал для изучения гуситского революционного движения.

Среди такого рода литературных сокровищ, переживших века реакции и сохранившихся до наших дней, первое место принадлежит «Гуситской хронике» известного писателя Лаврентия (по-чешски Вавржинца) из Бржезовой. Можно даже сказать, что «Гуситская хроника» Лаврентия является основой наших сведений о зарождении и первых годах гуситского движения. Среди мелких свидетельств хронистов, среди отрывков гуситской литературы резко выделяется труд Лаврентия. Так смело возносится вверх сохранившееся здание среди [6] развалин. С широким творческим размахом, необыкновенной живостью и художественным совершенством воссоздает Лаврентий бурные годы от 1414 до начала 1422 г.

Только восемь лет, но какие потрясающие годы! В эти восемь лет, которым посвящен волнующий рассказ Лаврентия, в истории Чехии произошло больше событий, чем порой происходит в целое столетие. Революционная война, постепенно нараставшая в массах чешского народа, подняла чашу (До Яна Гуса в Чехии, как и во всех католических странах, из чаши причащалось только духовенство. Этим церковь хотела подчеркнуть особое положение духовенства перед светскими людьми. Ян Гус подверг резкой критике католическую церковь, в том числе выступил за причащение под обоими видами (хлебом и вином) всех людей. В гуситском движении чаша стала символом революционной борьбы и изображалась на гуситских знаменах, с которыми чешский народ шел в бой против крестоносцев-феодалов.— Ред.) как символ восстания против самого крупного феодала — церкви. Поэтому Лаврентий в начале своей хроники говорит о причащении под обоими видами и повествует о героической борьбе магистра Яна Гуса на Констанцском соборе. Однако этим важнейшим историческим событиям он придает все же меньшее значение, чем годам собственно революционных боев, начавшихся в 1419 г. Время до 1419 г. является только введением к главному повествованию. Во введении Лаврентий изложил основные идеи, без которых нельзя было бы понять сложную историю революционных лет. Уже благодаря этой концепции его хроника резко отличается от обычных средневековых хроник, которые год за годом механически и бесцветно регистрировали события. «Гуситская хроника» не имеет ничего общего с подобными анналами. В центре ее стоит одна проблема, событие огромного исторического значения — гуситское революционное движение, которое автор считает фактом, требующим самого пристального внимания.

Поэтому, начиная с описания событий 1419 г., поток повествования расширяется и охватывает не только Прагу, королевский двор и города, но и включает в себя сведения о [7] революционном движении в чешской деревне. Только зрелому мастеру было под силу охватить богатство событий, уловить даже мельчайшие детали революционного брожения и при этом не потерять нити повествования. Искусный рассказчик ведет нас по улицам революционной Праги, по широким просторам южной Чехии на гору Табор, говорит о первых битвах народной армии и славной победе над крестоносцами на Жижкове. Рассказывая о жестокой борьбе, вспыхнувшей во многих местах Чехии, хронист знакомит нас и с последователями Гуса — с Яном Желивским, с Яном Жижкой из Троцнова и другими народными вождями и мыслителями.

Особое внимание Лаврентий из Бржезовой уделяет революционному Табору. В «Гуситскую хронику» вставлено самостоятельное повествование о возникновении и развитии Табора, о хилиазме (Учение о пришествии Христа и о тысячелетнем его царстве, которое наступит после победы гусизма.— Ред.) и хилиастической общности потребительских имуществ. Из-за этого «экскурса» «Гуситская хроника» становится для нас еще более ценной, так как о развитии Табора, кроме данных сообщений Лаврентия из Бржезовой, мы имеем только самое незначительное количество сведений. Рассматриваемая хроника повествует и о поражении таборитской бедноты, о дальнейших победах Жижки, радостно приветствует успехи Праги и кончается описанием славной битвы у Кутной Горы и бегства «рыжей бестии» — короля Сигизмунда из Чехии.

Из беглого обзора содержания хроники ясно, что труд Лаврентия имеет огромное историческое значение. Однако необходимо решить вопрос, какую ценность представляет «Гуситская хроника», насколько можно полагаться на ее повествование, до какой степени хроника заслуживает доверия.

Во введении сам автор говорит о своем желании засвидетельствовать то, что он «воспринял в действительности своими правдивыми глазами и ушами». Однако мы знаем, что подобным образом заверяли читателя в своей правдивости все [8] хронисты, повествование же их всегда отражало взгляды автора. Хроника Лаврентия, как бы ни старался автор быть вполне правдивым, также носит отпечаток его общественного положения. В ней отражены воззрения представителя гуситского центра, гуситского пражского бюргерства.

Лаврентий из Бржезовой родился около 1370 г. в деревне Бржезовой возле Кутной Горы. Его родителям принадлежало там маленькое рыцарское имение. Лаврентий учился в Пражском университете и там стал низшим духовным лицом — иподиаконом. По окончании университетского курса он сначала поступил на службу при дворе короля Вацлава IV. По ходатайству королевы Софьи в 1391 г. папа разрешил Лаврентию, несмотря на его молодость, получить церковный бенефиций, т. е. церковную должность, с которой шли доходы. Вероятно, этому способствовал и родственник Лаврентия, мелкий шляхтич Ира из Росток, который был тогда фаворитом короля Вацлава IV. Лаврентий из Бржезовой получил тогда бенефиций в Лоунах, а позже приход в Бехарах, в районе Ичина. При этом Лаврентий не прекратил своих научных занятий. В 1393 г. он получил звание магистра на факультете свободных искусств, записался также на юридический факультет. Хотя он и получал доходы с двух приходов, но все же священником не стал. В его приходах служили наемные священники, так называемые стршидники. Впоследствии Лаврентий работал в королевской канцелярии и оставался там до смерти короля Вацлава IV.

Во время пребывания при королевском дворе Лаврентий проникся симпатией к учению и проповедям Яна Гуса и стал его последователем. Поэтому-то в 1419 г. как горячий утраквист он поступил на службу в городскую канцелярию Нового Города Пражского и Принимал деятельное участие в корреспонденции этого гуситского города, а также проводил литературную редакцию договоров, дипломатических документов и решений гуситских сеймов. Лаврентий оставался писарем городского совета Нового Города Пражского до 1434 г., а может быть, и до своей смерти. Год смерти Лаврентия до сих пор [9] неизвестен. Он падает на период после 1437 г. В точности неизвестно также, когда Лаврентий писал «Гуситскую хронику». Новейшие исследования показывают, что некоторые части ее написаны непосредственно вслед за событиями,— это подтверждает вся манера повествования, повторение отдельных частей, приподнятый стиль его. Высказывалось также мнение, что автор писал последние части хроники незадолго до своей смерти.

Во всех сохранившихся рукописных списках хроника не окончена, и повествование ее прерывается на середине фразы. Вероятно, Лаврентий хотел дать описание не только событий до 1421 г., а значительно большего отрезка времени, но смерть автора прервала завершение его труда.

Лаврентий приобрел значительное состояние. Ему принадлежал дом в Старом Городе Пражском, а позже в Новом Городе Пражском, он владел двором и зависимыми деревнями вблизи от Праги. Естественно, что он стал близок зажиточному новоместскому бюргерству и отстаивал точку зрения умеренных утраквистов. Это проявилось, например, в 1427 г., когда в Праге вспыхнул реакционный заговор, который, однако, был подавлен. Напрасно шляхтичи, соединившиеся вокруг Сигизмунда Корибутовича, пытались вырвать Прагу из рук восставших и перетянуть ее в католический лагерь. Напрасно также старались они привлечь к себе Лаврентия. Гуситский поэт и писатель продолжал придерживаться утраквизма и твердо держался против панского союза, за что и попал в злобный католический памфлет:

К ним подходит Лаврентий...
Умеет писание переводить,
Из правды кривду сотворить.

Впрочем, и Лаврентий, по-видимому, после Липан был вынужден отойти от своих Позиций. Всю жизнь он ненавидел короля Сигизмунда, восставал, боролся против него, а в 1436 г. был вынужден Просить у короля прощения и в конце концов. был помилован. Короче говоря, Лаврентий кончил так, как [10] бывшие гуситские города, которые сначала боролись против Сигизмунда, предателя страны, а после битвы у Липан присягали тому же Сигизмунду как королю, данному «божьей милостью».

Уже по этому краткому очерку жизни Лаврентия можно судить, к каким общественным слоям он принадлежал и какие классовые взгляды должно отражать его повествование.

Пражское бюргерство занимало в гуситском революционном движении особую, своеобразную позицию. Известно, что ремесленники уже долгое время испытывали невыносимый гнет патрициата и высшей церковной иерархии. В то же время цеховые мастера боялись голодной и всегда неспокойной бедноты, подмастерьев, батраков, поденщиков. Поэтому пражские ремесленники не осмеливались открыто выступать с оружием против церкви и короля Сигизмунда, пока не убедились, что борьба с оружием в руках неизбежна. По той же причине и Лаврентий из Бржезовой долго стоял за посылку посольств из Праги к Сигизмунду и лишь после того, как переговоры сорвались, стал сторонником вооруженного сопротивления.

Однако положение пражского бюргерства было много сложнее, чем казалось на первый взгляд. Уже с самого начала революционных боев ремесленники раскололись на более богатую и более бедную часть. Одни держали сторону Яна Желивского, другие скорее склонялись к союзу с гуситской шляхтой. За Яном Желивским шли мелкие ремесленники Нового Города Пражского, составлявшие вместе с беднотой крепкий союз, который определял направление революционных действий в 1419—1422 гг. Революционная борьба, несомненно, привлекала и часть бюргеров Старого Города, которые в борьбе видели единственный выход из положения. Против революционной борьбы с самого начала были те богатые бюргеры, которые не подвергались изгнанию и имущество которых не было конфисковано, но они имели идейную поддержку в университетских магистрах (наиболее известными из них были Ян Пршибрам и Криштан из Прахатиц) и тяготели к утраквистской [11] шляхте. Для этой группы чаша была лишь бессодержательным символом, от которого при случае можно было отказаться. В них с самого начала движения был зародыш измены, они стремились к созданию панского союза и поражению народных революционных сил. Лаврентий из Бржезовой не принадлежал к этим изменникам, хотя это можно было бы предполагать на основании его связи с университетом. Мы знаем, что еще в 1427 г. он решительно стал на сторону пражского народа против Пршибрама и Сигизмунда Корибутовича, марионетки панства. Из позиции Лаврентия в 1427 г. явствует, что и раньше он был заодно с консервативными, богатыми бюргерами и университетскими магистрами.

Однако автор «Гуситской хроники» не был также сторонником народных революционных сил. Главы и абзацы, посвященные Табору, показывают нам отношение автора хроники к крестьянству и городской бедноте. Лаврентий уделял необычайное внимание таборитам. Он делал это не с тем, чтобы прославить их борьбу, а для того, чтобы разгромить принципы таборитов. Во всей хронике сквозит ненависть к хилиазму, презрение к черни, которая поднялась на бой. При этом писатель забывает свои добрые намерения говорить лишь правду и высказывается как типичный пражский бюргер. Пока представители бедноты находились под знаменами бюргерства и отстаивали его интересы, на это движение можно было смотреть сквозь пальцы, но стоило таборитам вступить в борьбу за собственную революционную программу, как они тотчас стали в глазах бюргерства выродками, грабителями и кровавыми разбойниками. Так же смотрел на них Лаврентий из Бржезовой. Здесь, в «Гуситской хронике», совершенно ясно проявляется классовая ограниченность автора.

Лаврентий из Бржезовой не мог также относиться с полным сочувствием к вождю революционного народа Праги, Яну Желивскому. Автору хроники по душе его борьба: ведь лишь благодаря ему в Праге было принято твердое решение вступить в борьбу с «Семиглавым драконом», королем Сигизмундом. Лаврентий, как патриот, не мог без содрогания думать [12] о той беде, которая грозила чешской земле при приближении Сигизмунда во главе крестоносцев. В этом отношении Желивский удовлетворял Лаврентия, а поэтому в настоящей хронике мы не найдем открытых враждебных выпадов против него. Однако для бюргера Лаврентия Желивский не был вождем, приемлемым во всех отношениях,— ведь он опирался на голодный «сброд», каждую минуту грозил богачам и всем состоятельным бюргерам новыми конфискациями! Лаврентий говорит о Желивском почтительно: он называет его «пан Ян», хотя у него проскальзывает и презрительно-высокомерное отношение, показывающее, что хронист чувствовал свое превосходство над народным трибуном. Для состоятельного бюргера, каким является хронист, Желивский был народным проповедником, к которому народ стекался скорее из-за его красноречия, чем ради его учености и знания науки. Лаврентий не мог понять, что в революционную эпоху восторженный революционер с ясной целью борьбы, каким был Желивский, имеет большую силу, чем ученые профессора и теологи.

Короче говоря, враждебность Лаврентия к революционному Табору и Колеблющееся отношение к Желивскому представляют для нас верное доказательство того, что «Гуситская хроника» отражает взгляды пражского бюргерства, что в ней мы слышим голос умеренных гуситов, гуситского центра. Наконец, Лаврентий сам не раз говорит, что для него и его пражских друзей, а также ремесленников других городов существуют два врага — слева и справа. С тяжелым вздохом оканчивает он одну часть своего повествования, наполненную резкими выпадами против таборитов, описанием опустошения чешской земли: «Король Сигизмунд, явный гонитель истины, с одной стороны, и еще с большей жестокостью табориты — с другой, сея повсюду пожары, превратили благородную и плодородную богемскую, землю почти в пустыню, бесчеловечно сжигая не только костелы и монастыри, но и людей светских и духовных». Лаврентий, таким образом, прямо указывает на то, что он и его друзья отстаивают точку зрения «золотой середины» [13], что они являются противниками как Сигизмунда, так и таборитов.

Понятно, что эта резкая позиция Лаврентия затемняег действительную картину исторического значения Табора. Сейчас не может быть сомнений в том, что революционный подъем таборитских «божьих» бойцов был главным фактором победоносного гуситского движения. Без революционного Табора бюргерская Прага не могла бы достигнуть таких решительных политических и военных успехов. Без таборитской бедноты было немыслимо огромное международное значение гуситской революционной борьбы. Липанское поражение таборитских войск, так же как и убийство Желивского, показало, что гуситское революционное движение может побеждать и развиваться дальше лишь в том случае, если оно опирается на полную поддержку широких слоев народа, обогащается все новой инициативой, почерпнутой из революционного подъема крестьянства и городской бедноты. Пражский состоятельный бюргер Лаврентий из Бржезовой не видел и не хотел этого видеть. Для него было достаточно, что среди таборитских вождей он встречал бывших крепостных крестьян, прежних подмастерьев, работников и батраков. Он чувствовал, что эти люди охотно обратят революционное оружие не только против дворян, прелатов и богатых купцов, но и против всех имущих и богатых. Из страха перед ними он решительно боролся против них, так, как умел, — пером. Из анализа «Гуситской хроники» мы видим, что автор ее включил главы о Таборе именно для того, чтобы всю вину за беды и потери революционных лет свалить на таборитов, чтобы таборитскую политическую программу сделать ненавистной всему народу, чтобы охранить Прагу от таборитской революционной идеологии. В этом состоит политический смысл хроники Лаврентия. Следовательно, нужно осторожно и критически принимать сведения о хилиазме, о пикардах, об опустошениях, явившихся результатом войн таборитов, и нельзя считать правильными те оценки, которые мы встречаем в «Гуситской хронике». За нравственными, политическими и религиозными [14] объяснениями нужно суметь распознать классовые интересы автора хроники, иначе можно впасть в ошибку. Только с таким критическим отношением мы сможем добраться до исторического ядра «Гуситской хроники».

То же направление, что «Гуситская хроника», имеют и другие труды и литературные произведения Лаврентия из Бржезовой. Он был плодовитым поэтом и одним из главных представителей старочешской литературы. Для короля Вацлава IV он написал сонник, «Книгу толкования снов», и обработал на основе различных источников «Хронику мира». Но Лаврентий не ограничился названными латинскими произведениями, он создавал также литературные произведения на чешском языке. Развитость и литературную зрелость чешского языка того времени он показал в своем переводе популярного средневекового путешествия Яна Мандевиля. Эту пользовавшуюся любовью читателей книгу преданий и сказок он перевел со средневерхненемецкого.

Вершиной литературного творчества Лаврентия на чешском языке были сатирические стихи, сохранившиеся в так называемой Будишинской рукописи. В этих стихах, написанных в Праге в 1420 г., Лаврентий выразил свою ненависть к Сигизмунду, католической церкви и крестоносцам. «Упрек чешской короны», «Жалоба чешской короны» и «Спор Праги с Кутной Горой» являются блестящей защитой гуситской программы. В них видна сильная тревога автора-патриота за судьбы гуситского революционного движения и твердая вера в конечную победу. Бурным ликованием встретил Лаврентий поражение крестоносцев и обрушился с упреками на чешскую шляхту, которая из своекорыстных побуждений, склоняясь к Сигизмунду, позорила свой родной язык. Автор этих произведений выразил в своих стихах благородные чувства международной солидарности и братства. Он призывал изгнать из. страны надменных и злобных немцев.

Но некоторые (немцы) остались неиспорченными
И тверды в божьем законе,
Этих любите, как братьев! [15]

Все эти страстные строки проникнуты демократическими тенденциями, написаны с необычайным пониманием благозвучия и образности стиха и составляют гордость старочешской поэзии.

Хвалебным стихотворением («Песнь о победе у Домажлиц») отметил Лаврентий победу гуситов над крестоносцами у Домажлиц в 1431 г. Это стихотворение, написанное по-латыни, отличается большой художественной силой и патриотическим пафосом особенно в тех строках, где изображается дикое бегство крестоносцев по западночешским лесам и радость и ликование победителей-гуситов. В стихотворении о победе при Домажлицах поэт дал также прекрасное изложение миролюбивых намерений гуситов: они воюют потому, что на них напали. Цель их борьбы — обеспечить прекрасный и долгий мир. В поэтическое изложение своих мыслей Лаврентий ввел библейский мотив:

И тогда меч сменится на орало
И копье на серп, как обещал бог,
И оружие превратится в колокола,
Звучащие приветственным звоном.
И прекрасным миром и совместной жизнью
Будут все наслаждаться.

Если мы учтем все вышеупомянутые труды Лаврентия,. а также его мелкие произведения и работы теологического-характера (Commentum reverendi Magistri Laurencii de Brzezowa super VIII psalmos penitentiales и др.), то с полным правом можем назвать Лаврентия из Бржезовой выдающимся гуситским писателем и одним из первых старочешских поэтов. «Гуситская хроника» занимает самое почетное место в его ценном литературном наследии.

Однако при пользовании «Гуситской хроникой» как историческим источником нельзя упускать из вида, что рассказ о гуситском революционном движении не будет полон, если не добавить к нему критического обзора истории революционного Табора; с другой стороны, необходимо все время учитывать стремление автора набросить тень на справедливую [16] борьбу чешской бедноты; только при соблюдении этих двух условий мы сможем понять во всей глубине и широте значение гуситского революционного движения.

Оригинал «Гуситской хроники» Лаврентия из Бржезовой не сохранился. До нас дошли лишь ее рукописные копии от XV—XVI вв.

1. Самой старой рукописью является так называемая рукопись Вроцлавская (W), которая была переписана в 1467 г. Она хранится в Городской библиотеке во Вроцлаве.

2. В Праге, в Национальной университетской библиотеке, хранится рукопись A (sign. 1D10), относящаяся к концу XV в; возможно, что она была переписана в начале XVI в.

3. Там же (sign. XID находится другая рукопись хроники (В), относящаяся к концу XV или началу XVI в. Согласно утверждению Я. Голла ( Подробный разбор рукописей дал Я. Голл во введении к изданию хроники Лаврентия в «Pramenech dejin ceskych» («Fontes rerum Bohemica-rum»), t. V, Praha, 1893, str. XXV—XXIX, XXXI—XXXIII (сокращенно: FRB. V))., подобная рукопись хранится в библиотеке в Вольфенбюттеле (ФРГ).

4. В Любковицкой библиотеке хранилась рукопись, ныне утраченная, которую использовал для своего издания К. Гёфлер («Fontes rerum Austricarum, Scriptores», II, Wien, 1856).

5. В издании Е,. Людвига («Reliquiae Manuscriptorum», VI. 1724, str. 124—216) напечатаны два отрывка хроники: один из них охватывает события от начала гуситского движения до 3 апреля 1420 г., другой — с 25 июня 1420 г. до описания таборов. Я. Годл обозначает их L.

6. В Вене, в придворной библиотеке, хранится рукопись Р иод названием «Chronicon Utuversitatis Pragensis», которая является компиляцией хроники Лаврентия, сделанной в половине XVI в. (с мая 1420 г. текст хроники Лаврентия дается в обработанном виде, с 6 июня 1420 г. текст является, в сущности, копией «Гуситской хроники»).[17]

7. Следующая рукопись хранится в библиотеке в Кодани (Bibliotheca Thottiana, с. 688), эта копия хроники Лаврентия относится к концу XVI в. Она, очевидно, послужила основой для издания Е. Людвига (см. выше п. 5). Описание этой рукописи, неизвестной Я. Голлу, опубликовано В. Шульцем в «Vestniku Kralovske Ceske spolecnosti nauk», XXIX, 12.

8. В Национальной университетской библиотеке в Праге (sign. IIIG16) находится отрывок хроники Лаврентия, представляющий выдержки из хроники, сделанные во второй половине XV в. Этот отрывок напечатал Я. Голл в FRB, V, str. 537—541.

9. В бывшей Туновской библиотеке в Дечине. (I. 201a— 277в), в рукописи XVII в., сохранился чешский перевод хроники Лаврентия, но, согласно языковому разбору, перевод был сделан ранее, в XV в. Переводчик недостаточно хорошо знал латинский язык, поэтому не понял многие места хроники. Кроме того, он делал в рукописи многочисленные добавления и критические замечания, выражая свое несогласие с точкой зрения Лаврентия. Этот старый чешский перевод дает Я. Голл в своем издании в FRB, V.

В 1856 г. вышло издание хроники Лаврентия из Бржезовой, подготовленное К. Гёфлером («Fontes rerum Austricarum Scriptores>>, II, Wien, 1856), которое сделано небрежно.

Лучшим изданием до сих пор является издание Ярослава Голла в FRB, V, в котором сделан критический разбор рукописей хроники, представляющий ценность до сих пор.

«Гуситская хроника» была издана несколько раз в чешском переводе; лучшим является последний, сделанный Франтишком Гержманским (Прага, 1954). В этом издании дана большая библиография о «Гуситской хронике».

Ценные данные о Лаврентии из Бржезовой приводятся Я. Голлом во введении к его изданию (FRB, V, str. XX—XL).

О литературной деятельности Лаврентия новые данные собраны Ф. М. Бартошем (F. М. Вartо S. Z novych i starych spisu Vavrince z Brezove. C. C. М. 94, Praha, 1920, str. 193—203).

О датировке хроники было высказано несколько гипотез В. Флаишгансом (W. Flajshans. M. Vavrinec. CCH, 39, 1933, str. 564—576 и ССН, 40, 1934, str. 120—125).

Важнейшие обобщения по этому вопросу дает Я. Харват (J. Charvat. Dilo Frantiska Palackeho, I, 1941, str. 239— 251).

Этого вопроса также касается Р. Урбанек в своей работе "Satiricka skladani Budysinskeho rukopisu M. Vavrince z Brezove z r. 1420 v ramci ostatni jeho cinnosti literarni» (VKCSN, Praha, 1951, с. III).

Взгляды о Лаврентии из Бржезовой и оценка таборов даны мною в книге «Tabor v husitskem revolucnim hnuti», I, Praha, 1952, str. 357—365.

Академик ЧАН Й. Мацек

Настоящее издание является первым переводом «Гуситской хроники» Лаврентия из Бржезовой на русский язык. В основу его положено издание Я. Голла.

Издание подготовлено совместно с чешским ученым, академиком И. Мацеком.

(пер. В.С. Соколова)
Текст воспроизведен по изданию: Лаврентий из Бржезовой. Гуситская хроника. М. 1962

[Всадник]

79. ПОМОЩЬ ПРАЖАН МОЛОДОМУ БОЧЕКУ. ПОСОЛЬСТВО ПРАЖАН К ПОЛЬСКОМУ КОРОЛЮ С ПРЕДЛОЖЕНИЕМ ПРИНЯТЬ ЧЕШСКУЮ КОРОНУ

И еще, в течение лета господа 1420-го, в 17-й день декабря. по просьбе молодого господина Бочека пражане направили своих людей из Праги конных, пеших и едущих на подводах, чтобы они соединились в крае Градецком с братьями оребитами для оказания сопротивления королю, который причинял большой [185] урон поджогами и разграблением имущества знатных господ своей земли, Бочеку и Пушке; венгры же, не довольствуясь этим, еще бессовестно насиловали девиц и женщин. Когда же пражане подошли к Брандису и город Брандис с некоторыми другими укреплениями сдался им, наступили очень сильные холода, так что в то время они не могли объединиться с братьями оребитами. Поэтому они на 2-й день после дня св. Фомы 349 вернулись в Прагу.

И еще, в день рождества Христова того же года почти в 3 часа ночи отправилось из Праги посольство к королю польскому просить помощи для защиты закона божия и с предложением короны королевства Богемского от имени всех борющихся за закон божий, господин Гинек из Кольштейна, рыцарь Глас 350, консул Старого Города Симон от Белого Льва 351 и с ними другие из мирян; а из духовных — магистры искусств: Иоанн, по прозвищу Кардинал 352, а также Петр Энглиш.

80. ВЗЯТИЕ ПРАЖАНАМИ НОВОГО ГРАДА И РАЗРУШЕНИЕ ЕГО

И еще, ввиду того что на дороге из Нового града в Прагу, по которой подвозились припасы, чинились препятствия, пражане направили в предпоследний день декабря месяца своих конных и пеших людей с подводами для завоевания Нового града. Вскоре они раскинули свои шатры и палатки на вершине горы, называемой в народе Гржебень, у самых земляных укреплений замка и окопали себя со всех сторон рвами для защиты от неприятеля. Оттуда они ежедневно забрасывали замок бесчисленным множеством камней из пиксид и трех пушек, так что пробили этими камнями все крыши домов в замке и после этого, подойдя ближе, поставили еще одну маленькую пушку на земляном укреплении и из нее разбили передовые укрепления защищающихся в замке. Поэтому капитан замка, рыцарь Фульштейн 353, видя, что он не сможет выдержать [этой осады], в день обращения Павла 354, в лето господа 1421-е, заключил с пражанами мирный договор. В этом договоре той и другой стороной окончательно было принято [186] и установлено, что вышеназванный Фульштейн со всеми лицами, находившимися с ним в замке, взяв с собой только свое собственное, но не королевское имущество, должны без всяких препятствий в сопровождении пражан и на их подводах отойти от замка до Коуржима. И действительно, на следующий день, в воскресенье после обращения Павла, в Новый град были впущены 20 отборных воинов из войска пражан, а на следующий день, т. е. на 2-й день, к граду были подведены подводы, чтобы везти имущество сдавшихся неприятелей и их самих. Но когда Фульштейн положил на предоставленную ему подводу много книг с другими вещами, не только своими, но и королевскими, простой народ, стоявший вне крепости, бросился с ожесточением на его подводу и расхватал положенное на нее имущество, кто что мог. Поэтому простой народ, жадный до добычи, старался проникнуть с целью грабежа и в самый град, но, не будучи допущен, стал проникать туда, подрывая и разламывая стены. Так они добрались до хранилища книг, которые и растащили; затем они обшарили все кладовые и вынесли из них все, чего не погрузили, и потом продавали это в Праге по дешевым ценам. После этого, на следующий день, они подожгли Новый град и, наняв для этого дела рабочих, разобрали его до основания и совершенно разрушили.

81. ПРОПОВЕДИ СВЯЩЕННИКА КОРАНДЫ В ХРАМЕ ДЕВЫ МАРИИ НА ПИСКУ

И еще, в лето господа 1421-е Коранда, единственный и главный пресвитер таборитов, вождь их и правитель, прибыл в Прагу с отросшей бородой в 6-й день после дня Обрезания господня 355 с посольством от братьев и, так как не мог получить публичное выступление перед всей общиной, заявил, что будет проповедовать на Писку 356 и там изложит общее мнение братьев. Но так как и там его опередил на кафедре проповедник, магистр Мартин из Волина 357, ему пришлось ждать, пока этот магистр окончит свою речь. Поднявшись на амвон, он рассказал об испытываемых им препятствиях. Бекыни принимали его как ангела господня и упрекали магистров за то, [187] что они мешали названному Коранде в его проповеди. Однако когда он вторично заявил, что выскажет общее мнение братьев, что они думают об облачении священников при совершении божественной литургии, на Писку собралось множество народа послушать его проповедь, причем возражал ему магистр Петр из Младеновиц. Он же [Коранда] сказал примерно следующее или подобное этому: во-первых, что мнение братьев таборитов об одеждах и украшениях при совершении святой литургии таково, что в такое полное опасности время людям, желающим освободиться [от греха], следует оставаться а пределах того, что указывает жизнь Христа, его путь и истина. Во-вторых, он заявил, что братья табориты будут бороться против тех людей, хотя бы занимающих высокое положение, которые приводят в подтверждение облачения не подходящие к этому тексты писания, а писания братьев искажают, и что они будут против них так же действовать, как против всяких иных неверных, искажающих писание, как уже и раньше это делали по поводу почитания икон и освящения воды. И еще они указывают, что Христос, истинный бог и человек, освящал тело свое и кровь свою без применяемой теперь обрядности и без употребляемых теперь одежд и что этот обычай его апостолы не изменили, как это видно у Матфея, в гл. 26, у Марка, в гл. 14, у Луки, в гл. 22 и в Деяниях апостолов,в гл. 2.

И еще, они говорят, что всего надежнее и наименее опасно для священников христовых держаться при распределении святой трапезы господней как можно ближе примера самого Христа и его апостолов и не принимать никаких других обрядов, поскольку вопрос этот окончательно не разрешен.

И еще, говорят они, мы утверждаем, что установления апостолов и Христа не суть установления человеческие, как это ясно из свидетельства, данного богом-отцом о Христе. «Сей есть сын мой возлюбленный, в котором мое благоволение», его слушайте (Матфей, гл. 3); и из увещания матери слугам:

«И что скажет он вам, то делайте»; и из послания апостола к римлянам: «Только достойно обратитесь к евангелию»; и [188] еще раз: «Все, что вы делаете на словах или на деле, все делайте во имя господа нашего Иисуса Христа»; и еще из Деяний, гл. 16: «Апостолы завещали нам сохранять свои установления и установления старейшин». И еще сказал апостол в послании к римлянам: «Следите за теми, кто вносит раздоры и выносит обиды». И еще у Матфея, гл. 15: «Без пользы почитают меня изучающие науки и постановления человеческие».

И еще, они утверждают, что обрядность, соблюдаемая и при распределении святой трапезы господней и при совершении святой литургии современными священниками, не основывается ни на Ветхом завете, ни на Новом. Безопаснее сохранять обряды священников Ветхого завета, закалывавших тельцов, нежели соблюдать обрядность, вновь придуманную и не основанную [на писании], ибо так говорит пророк: «Как далеко небо от земли, так же далек и мой путь от путей ваших».

И еще, они говорят, что другие, принимая это, заблуждаются еще в том, что меньше наказывают тех, которые, преступая закон и завет божий, впадают тем в заблуждения, нежели тех, которые преступают установления, придуманные в позднейшее время.

И еще, говорят они, что магистры для подтверждения своих ни на чем не обоснованных обрядностей утверждают, что есть более важные заветы и менее важные, прибавляя:

«и если кто соблазнит единого из малых сих». Так они говорят в воздаяние нам за наш труд, но если они скажут, что много людей и особенно господ отступило от истины именно из-за их украшений и из-за нарушения прежних установлении старейшин, на это им будет дан ответ, что во времена апостольские больше людей вступило на путь жизни ради причастия и благодаря проповедям, нежели ради украшений; так оно происходит и теперь.

Поэтому, если говорят: почему же отвергающие обрядности не омывают ног и не причащаются тела и крови Христовой после ужина, как сделал это сам Христос, то мы на это ответим, что эти обрядности таинственно объяснены апостолом в I послании к коринфянам, гл. 5: «Станем праздновать [189] не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и Истины». Пусть священники облекутся в господа Иисуса и примут в сердце милосердие, т. е. благость и кротость, и пусть предлагают тело и кровь Христа, облеченные таким образом. Если же скажут: «Нас, отвергающих обряды, осуждают Другие», то апостол отвечает на это: «Пусть никто не судит вас в пище и в питье». И еще, если говорится, что эти одежды знаменуют очень многое, хотя это и не может быть доказано на основании писания, мы им ответим: если все вещи должны применяться в качестве знамений, если шип знаменует богатство, волки — лживых пророков, а ягненок — закланного Христа, то пусть надевают это все себе на шею, когда совершают богослужение, или, в противном случае, мы скажем, что мы не возражаем против того, чтобы для различения был установлен какой-нибудь умеренный знак, не исходящий от антихриста, по которому предлагающие [тело] Христа отличались бы от мирян, на этом основании желая, чтобы богослужение совершалось всеми в верхней одежде. Все это он представил записанным в одной книжке и после этого покинул Прагу.

82. ВЗЯТИЕ ЖИЖКОЙ МОНАСТЫРЕЙ ХОТЕШОВА, КЛАДРУБЫ И ГРАДА КРАСЛИКОВА. ПОРАЖЕНИЕ ТАБОРИТОВ У ПРЖЕЛОУЧИ И ХОТЕБОРЖА. СОЖЖЕНИЕ СВЯЩЕННИКА ГРОМАДКИ

И еще, в том же году, в январе месяце Жижка с таборитскими воинами пришел в Пльзенский край и захватил там женский монастырь Хотешов и мужской монастырь Кладрубы. Оттуда он поспешил к городу Миза, иначе Стршибру. Но, услыхав, что великий гонитель таборитов Швамберг пришел с небольшим числом людей в замок Красликов 358, он с братьями поспешно отходит от Мизы и ставит лагерь у сильно укрепленного замка Красликова и за один только день силой овладевает вершиной горы, именуемой в народе Гржебень, а на следующий день захватывает башню вместе с мостом. Видя это, владетель замка Богуслав Швамберг, боясь, что он не сможет выдержать осаду, и зная, что если табориты силой [190] войдут в означенный замок, то ни в каком случае не оставят в живых ни его, ни его людей, стал просить, чтобы послали за господином Петром, по прозвищу Змрзлик, раньше бывшим начальником монетного двора, а в то время владевшим монастырем Кладрубы, который он захватил потому, мол, что он [Богуслав] согласен сдать свой замок только ему и никому другому и что сдастся со своими людьми только в его руки. Так и произошло. С прибытием названного господина Петра Швамберг вышел из замка и сдался в плен со своими вассалами означенному господину Петру. Этот же господин Петр с большим трудом добился от таборитов, чтобы их всех оставили в живых. Отпустив вассалов под залог, господина Богуслава Швамбеога они оставили там же в замке под стражей.

И еще, в то же самое время в течение января начальник горных промыслов 359 и господин Иоанн Местецкий 360 напали в Пржелуче с кутногорцами и другими горожанами и вассалами на некоторых таборитов, находившихся там в то время, и, убив многих из них, повели в Горы [Кутные] 125 пленных с пресвитером Валентином, и если кто из них из-за своих ран не мог идти, того они добивали и оставляли мертвым на дороге.

И еще, в том же году, от рождества Христова в месяце январе, Громадка из Истебнице 361, собрав вокруг себя большую толпу крестьян, принадлежащих к секте таборитов, захватил с ними укрепленный город Хотеборж и совершенно его разграбил. И когда некоторая их часть ушла из города за продовольствием, начальник горных промыслов, господин Флашка, господин Иоанн Местецкий и господин Пота из Частоловиц 362 с кутногорцами и другими горожанами и знатью в день очищения девы Марии ворвались в Хотеборж. И так как табориты причинили большой вред жителям этого города, горожане не захотели защищаться от нападающих вместе с ними. Увидав это, табориты, которые одни не могли выдержать боя, сдались на милость господам, напавшим на них. Но кутногорцы жаждали крови и перебили больше тысячи человек с тремя священниками. Громадка же с двумя другими пресвитерами был отведен в Хрудим, где они были сожжены посреди площади. [191]

83. РЕЗКОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ТАБОРИТОВ ПРОТИВ СОВЕРШЕНИЯ БОГОСЛУЖЕНИЯ В ОБЛАЧЕНИИ. ПЛЕНЕНИЕ МАРТИНА, НАЗЫВАЕМОГО ЛОКВИС

И еще, в том же году, во 2-й день перед днем Агнеты [Анны] 363, табориты в городе Собеслав, принадлежавшем господину из Розы, публично заявили, что где бы они ни обнаружили пресвитера, совершающего богослужение в облачении, они сожгут его вместе с его облачением. После того, как они это объявили, верные пресвитеры, причащающие под обоими видами, но не следующие за таборитами в их обычаях, распустив свою паству, ушли из храмов и укрылись в местах, для них более безопасных. Таким образом, бедные крестьяне, лишившись своих пресвитеров, должны были обращаться за причастием в Табор.

И еще, в то же самое время, в 4-й день после обращения Павла 364, брат Мартин пресвитер, прозванный Локвис, главный сеятель всех заблуждений таборитов, был схвачен господином Ульрихом из Нового дома и брошен в тюрьму. Не довольствуясь множеством заблуждений, которые он уже распространил в народе, он изрыгнул еще одно новое заблуждение и ересь относительно святого таинства причащения, именно, чтобы сам народ брал освященные пресвитером дары и делил их между собой, ибо сказал Христос: «Примите и разделите между собой».

84. ПОРАЖЕНИЕ ЖАТЧАН. ЗАХВАТ ЖИЖКОЙ ПРЕДМЕСТЬЯ ТАХОВА. ОСАДА СИГИЗМУНДОМ МОНАСТЫРЯ КЛАДРУБЫ И БЕГСТВО ЕГО В СТРАХЕ ПЕРЕД ЖИЖКОЙ И ПРАЖАНАМИ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПЕРЕМИРИЯ ОСАЖДЕННЫМИ ПЛЬЗЕНЦАМИ С ТАБОРИТАМИ И ПРАЖАНАМИ

И еще, в том же году жатчане, выйдя из своего города для грабежа, потерпели большой урон в людях. Ибо Николай, по прозвищу Худый 365, собрав горожан городов Моста и Хомутова и других со всей округи, хотя и обязался соблюдать общий мир, вдруг напал на жителей Жатца и поранил многих, еще [192] большее количество захватил в плен, причем несколько человек с той и другой стороны было убито.

И еще, в том же году от рождества Христова Жижка после дня Очищения девы Марии 366 захватил с большой толпой таборитов вражеским налетом предместье города Тахова. Король же Сигизмунд был письменно извещен жителями Тахова, чтобы он, если не захочет потерять этот город, поспешил прийти к ним на помощь. Поэтому король собирает отовсюду вооруженных людей и готовится защищать вышеназванный город. Но так как братья Жижки были в это время рассеяны по разным местам, а предместье Тахова, в котором он держался со своими людьми, было кем-то подожжено и в огне погибло несколько его лошадей и повозок, то Жижка, по совету других, чтобы собрать побольше братьев, отступил к Градиште-Табору 367 укрепив предварительно при помощи нескольких тысяч своих братьев монастыри Кладрубы и Хотешов и замок Красликов. Король же, узнав, что Жижка ушел из Пльзенского края, осадил со своими людьми монастырь Кладрубы и, действуя пушками и пиксидами, повел на него наступление. Однако он понес больше урона от осажденных в монастыре, нежели сами осажденные от него. Они ежедневно кричали солдатам короля: «Где антихрист, король-еретик? Заставьте его пойти на приступ для завоевания монастыря!» И, в то время как упомянутый король стоял лагерем с горожанами и приверженной ему знатью, Жижка послал к пражанам сказать, чтобы они прислали ему сколько-нибудь людей, так как он намеревается выбить из лагеря антихриста, т. е. короля. И пражане сейчас же очень охотно направили в день св. Доротеи 368, т. е. в первый четверг великого поста, всадников и пехотинцев с 320 подводами на соединение с Жижкой, чтобы совместно выбить из лагеря короля. И, когда они съехались в Добржиш, они все вместе, быстро пройдя Медник 369, Горжопице и Рокицаны, заняли их одновременно с одним замком матери господина из Розы, называемым Вильдштейн. И так как они находились теперь от короля на расстоянии всего 5 миль, король распустил свое войско и, не решаясь дождаться неприятеля [193], бежал из лагеря. Он прибыл верхом в город Литомержице, а оттуда в 4-й день недели 370 перед праздником Благо народа прибыл с обеими королевами в [Кутные] Горы и, пробыв там некоторое время, переехал с упомянутыми королевами в Брно.

Табориты же, после того как с миром были приняты в Рокицанах, постыдно разрушили там монастырь со всеми его алтарями и сильно разграбили жителей, а одного из пресвитеров схватили и на том же месте бесчеловечно сожгли. Причинив [194] после этого еще больше разорения городу, они все перебрались к Пльзеню, и в день св. Валентина 371 пражане с таборитами и примкнувшими к ним знатными господами обложили со всех сторон осадой город Пльзень. После первого приступа они овладели предместьем города с мельницами. В то время в городе было много знатных господ с их вассалами и много священников, которые храбро защищали стены города. По прошествии четырех недель, когда укрепления стен уже были несколько разрушены выстрелами из пиксид и осажденные стали опасаться нового приступа со стороны неприятельского войска, тогда, с согласия обеих сторон, именно: с одной стороны, пражан, таборитов и присоединившейся к ним знати, с другой стороны, жителей Пльзеня со своей знатью и горожан Мизы, Домажлиц и Тахова и всех остальных, присоединившихся к ландфриду, было заключено перемирие сроком до начала нового года, а именно когда бы писалось: год господень 1422-й. В подтверждение этого они составили грамоту и скрепили ее печатями той и другой стороны, прибавив такие условия, что пльзенцы со своими приверженцами без промедления отправят своих полномочных послов к королю Сигизмунду, который в то время отошел от [Кутных] Гор к Брно и не имел достаточно людей, чтобы выбить пражан из лагеря. Эти послы должны были на словах и в письменном виде просить его королевское величество, чтобы он присоединился к четырем статьям, данным пражанами, и не препятствовал проводить их в жизнь, а особенно, чтобы великодушно разрешил самим пльзенцам и всем присоединившимся к ним признать эти четыре пражские статьи. Кроме того, было прибавлено, что если его королевское величество сам признает эти статьи или разрешит к ним присоединиться, или даже если не разрешит, то тогда по прошествии одного месяца со времени заключения вышеупомянутого соглашения все пльзенцы со всеми своими указанными приверженцами обязуются не препятствовать [проведению в жизнь] названных четырех статей пражан во всех своих городах, местечках и селах, а предоставлять пресвитерам, приходящим от пражан, свободу проповедовать [195] слово божье, и если кто пожелает причащаться под обоими видами, то никому в том не препятствовать, и так до указанного срока, т. е. до нового года, под угрозой наказаний, указанных в самой грамоте. После заключения такого соглашения между обеими сторонами войско разделилось и передвинуло лагерь по направлению к Хомутову. Пльзенцы же, отправив послов к королю, стали, не пропуская ни одного дня, укреплять свой город и стены земляными работами и не соблюдали условий подписанного соглашения, именно, не разрешили ни одному пресвитеру из сторонников истины остаться в городе, чтобы проповедовать евангелие в народе и совершать таинство святой евхаристии.

85. НАЧАЛО НОВОГО ТАБОРА В МОРАВИИ

И еще, в течение того же 1421 г., в феврале месяце, возник в Моравии, на одном из островов реки Моравы, в деревне, называемой Недакунице, близ Стражнице, новый Табор. Эти табориты, т. е. попросту крестьяне, с несколькими пресвитерами и вассалами осадили монастырь Велеград 372 и сожгли самый монастырь и аббата его вместе с шестью монахами и множество книг. Епископ же Оломоуцкий 373 и бароны с моравскими городами, опасаясь, как бы с усилением таборитов не начались неисчислимые бедствия, как и в королевстве Богемском, предприняли вместе с австрийцами общий поход для завоевания острова. Однако когда они совершили приступ на остров, то многие из числа австрийцев и горожан Оломоуца были убиты. Поэтому эти союзники, подпалив лачуги, покинули поле сражения. Пытались захватить этот остров также и венгры, но, получив отпор, отказались от этого намерения. Были на этом острове также кровожадные пресвитеры, которые, подобно мирянам, бородатые, без тонзуры на голове, брались за оружие, а совершая богослужение, не соблюдали установленных церковью обрядностей, но причащали в своем обычном платье, прочтя всего «Отче наш». Среди них двумя самыми старшими были два подмастерья: Бедржих и Фома из Визовиц 374. [196]

86. ПИСЬМО МИКУЛАША БИСКУПЦА И МАГИСТРА ИЧИНА ПРАЖАНАМ О ПИКАРДСТВЕ В ТАБОРЕ. ПРИКАЗ ЖИЖКИ О СОЖЖЕНИИ У КЛОКОТ ПЕТРА КАНИША И 50 ПИКАРДОВ

И еще, в том же году, в то же время, какое указано выше, в последний день февраля, прибыло в Прагу письмо от Николая, избранного епископом таборитским, и Ичина, магистра свободных искусств, содержавшее в себе известия, никогда раньше не слыханные в христианском мире и вызывающие слезы. А именно, что на горе Табор, на основе извращенного учения каких-то пресвитеров, а особенно распространяемого каким-то моравским пресвитером Мартином 375, свыше 400 человек того и другого пола заражено пикардской ересью, о которой было упомянуто выше 376. Они упорно утверждают, что в святых дарах, освящаемых на алтаре, не содержится истинного тела Христова и его крови, но имеется только хлеб, являющийся лишь знамением тела и крови, когда его принимают. А потому, мол, перед этими дарами не должно преклонять колена, так же как не следует оказывать им никакого внешнего почитания, ни сохранять их до следующего дня. Поэтому они ломали все дарохранительницы, в которых хранилось тело Христово для народа, и, подобно язычникам и вероломным иудеям, выбрасывали из них святые дары, бросали в огонь и топтали ногами. Так же они поступали и с сосудами, в которых пресуществляется тело Христово, и с чашами, в которых хранилась кровь Христова. Серебряные чаши и дарохранительницы они, разбив их, продавали, и если они видели, как кто-нибудь идет причащаться святых тайн евхаристии, они говорили, насмехаясь: «Вы все еще не оставили этого пустого развлечения?» Итак, названные выше епископ Николай и пресвитер Ичин просили, чтобы магистры свободных искусств Якубек и Иоанн Пржибрам 377 дали им указания, как противостоять и сопротивляться таким заблуждениям. И они убеждали быть весьма бдительными, чтобы подобными заблуждениями не заразился также и пражский народ. Поэтому [197] в воскресенье, когда поется «Letare», а это пришлось на 2-е число марта месяца, по приказанию магистров и консулов, все проповедники говорили в своих проповедях перед народом об этой ереси, особенно губительной для католической веры, и предписывали от имени консулов, чтобы ни один хозяин не принимал таких в своем доме, а если придет кто-нибудь такой, то чтобы отводили его к городским консулам и не разрешали ему оставаться в Праге. Но, несмотря на это предписание консулов пражских, много в Праге народа того и другого пола было уже заражено, и из их числа один горожанин, некий сапожник Венцеслав, был сожжен за свое упорство в том же году, после праздника Марии Магдалины; но это выяснится из дальнейшего.

И еще, из-за этой вышеупомянутой ереси братья, пребывавшие в Градиште, или на горе Табор, разделились на две части: на пикардскую и таборитскую. При этом более верная часть таборитов выгнала свыше 200 человек, зараженных пикардской ересью, с горы Табор. Они, бродя по горам и лесам, впали в такое безумие, что, сбросив с себя одежды, ходили, как мужчины, так и женщины, совершенно голые, говоря, что они обрели состояние невинности и что одежды стали носить из-за грехопадения прародителей. Основываясь на этом заблуждении, они думали, что не совершают греха, если брат с сестрой вступают в плотскую связь; и если какая-нибудь из женщин зачала, она говорила, что зачатие это от святого духа. К сожалению, они делали еще много другого, чего даже не следует запечатлевать в письменах для потомства.

И еще, через некоторое время перед днем св. Георгия Жижка прибыл в Градиште из Бероуна и в селе Клокоты сжег 50 человек мужского и женского пола, членов этой пикардской ереси; в числе их было два пресвитера, одного из которых звали Петр Каниш 378. Никто из них не захотел по увещанию Жижки отказаться от своих заблуждений, но радостно, с улыбкой приступили к пучине огня, говоря, что они сегодня же будут царствовать с Христом на небесах. И после ухода Жижки братья, оставшиеся там, сожгли еще 25 человек из этой секты, [198] И еще, в то же самое время какой-то из пикардских еретиков стал проповедовать много различных еретических положений, среди которых были и следующие, публично им оглашенные: во-первых, что ересью является преклонять колена перед святыми дарами на алтаре, так как там нет истинного тела Христова, а только хлеб или манна, что Христос вознесся на небо со всем своим телом, а здесь, на земле, не осталось ничего другого, как только хлеб и освященное или просто благословенное вино, которое следует принимать для укрепления в борьбе с врагами духовными. И еще, что жены должны всегда удовлетворять желания своего мужа, где бы и когда бы он ни пожелал, даже в церкви обязана жена дать мужу своему должное удовлетворение, а после этого сейчас же причаститься. И еще, что если муж в силе и может еще порождать детей, а жена у него старая или бесплодная, то он может, отпустив ее, взять себе более молодую. И еще, что народ может сам себя причащать таким освященным хлебом, лишь бы он был освящен священником и принесен на алтарь, ибо руки священника не более достойны, чем руки всякого доброго мирянина; много еще и других таких же еретических положений.

87. ВЗЯТИЕ ОБЪЕДИНЕННЫМ ПРАЖСКИМ И ТАБОРИТСКИМ ВОЙСКОМ ХОМУТОВА И УНИЧТОЖЕНИЕ ЕГО НАСЕЛЕНИЯ. ДОБРОВОЛЬНАЯ СДАЧА ГОРОДОВ ЛОУНЫ И СЛАНЫ. ПРОПОВЕДИ СВЯЩЕННИКА АНТОХА В ПРАГЕ. ВЗЯТИЕ БЕРОУНА

И еще, в течение того же, т. е. 1421, года, после того, как было заключено вышеупомянутое соглашение с пльзенцами, все войско передвиулось по направлению к Хомутову, каковой город оно осадило с большими силами |b субботу, перед праздником Domine ne longe 379, т. е. 15 марта. Тевтонцы [осажденные в городе], видя со стен города подходящее войско, всячески его поносили и в тот день дали ему сильный отпор. На следующий же день, т. е. в воскресенье, когда в церкви пелось «Domine ne longe», войско совершило приступ на город со всех  [199] сторон, устремившись на его рвы и стены, и, несмотря на то, что жители [осажденные] города лили расплавленную смолу и кипяток, пражане и табориты, напирая одни с одной, другие с другой стороны, все же овладели крепостью и городом. Ворвавшись в город, они учинили там великий грабеж, потому что никогда не брали столь богатого города, и истребили всех мужчин в городе мечом и огнем, оставив в живых едва 30 человек для погребения трупов убитых. И было ими похоронено свыше 3500 человек, не считая того, сколько было сожжено вассалов, горожан, пресвитеров и евреев. Женщины таборитские в ослеплении своем тоже совершили там ужасное злодеяние. Они вывели за город женщин и девушек, оплакивавших своих мужей и отцов, обещая им, что дадут им свободно уйти, но когда они оказались вне города, то сняли с них платье, отняли деньги и другие вещи и, заперев их в сарае для хранения винограда, сожгли в пучине огня, не пощадив даже беременных, чтобы еще более усилить озлобление своей жестокостью. После захвата пражанами этого города все войско поспешно направилось к городу Жатец; много замков и укреплений из страха сдалось ему. Лоуняне, из страха, отправили своих послов в город Жатец, а сами со всем своим городом признали над собой власть пражан. Эти последние приняли его под свою власть и водворили в их городе тех, которые был изгнаны из него за свою приверженность закону божию; сами же направились к городу Сланы. И когда они уже хотели произвести нападение на этот город, жители его сдались и, открыв ворота, впустили к себе войско. После взятия и этого города пражане, одержав полную победу над своими врагами, вернулись в Прагу накануне Пасхи 380, захватив по дороге еще две сильные крепости — Макотржасы и Окорж 381.

И еще, в том же самом году, как и выше, в 4-й день после Пасхи, пресвитер таборитов Антох 382, утратив, как полагают, здравый рассудок, проповедовал на городской площади в Праге о двух рогах хищного зверя, говоря, что одним рогом являются консулы Старого Города, а другим — пражские [200] магистры, которые этими рогами мешают святой истине, не разрешают совершать божественную литургию без облачения, т. е. без нарядов, но требуют, чтобы пресвитеры служили в облачении, что является ясно выраженной ересью, как и то, например, утверждение, что свинья летает. Итак, он убедил братьев своих не оставаться в Праге и не оказывать помощи пражанам. Поэтому находившиеся в то время в Праге табориты разделились на две части. Одни с капитаном своим Жижкой остались в Праге, другие с пресвитерами, несущими с собой тело Христово, ушли из города. Упомянутый Жижка пустился преследовать их и нанес пресвитерам несколько поражений, после чего в тот же день устремился с пражанами на осаду города Бероуна. Он силой овладел этим городом за 3 дня до праздника св. Амвросия, т. е. 1 апреля, и сбросил с башни рыцаря Коблича с его сотоварищами, которые тут же были жестоко забиты цепами. Плебанов же с 37 другими пресвитерами и монахами и тремя университетскими магистрами, членами коллегии Карла 383, а также какого-то рыцаря и нескольких пражан, бежавших из Праги, Жижка со своими спутниками сжег, невзирая на их крики и особенно на просьбы упомянутого рыцаря, называемого Доуповец, что они хотят покаяться и до самой смерти быть приверженными истине. Немного времени спустя после этого жители Мельника, находясь под надежной охраной, заявили о признании ими четырех статей; капитаном над ними был поставлен Смиржицкий 384.

88. ПРИСОЕДИНЕНИЕ АРХИЕПИСКОПА КОНРАДА К ЧЕТЫРЕМ ПРАЖСКИМ СТАТЬЯМ. ВЗЯТИЕ ПРАЖАНАМИ ЧЕСКОГО БРОДА

И еще, в то же самое время архиепископ Конрад 385, прибывший в Прагу под надежной охраной пражан, заявил, что присоединяется к ним для защиты четырех пражских статей. В связи с этим по всем церквам под звон колоколов пели «Тебя, бога, хвалим», чем остались весьма недовольны табориты [201], в особенности же их пресвитеры, говорившие: «Вот опять пражане принялись залечивать этого антихристова зверя».

И еще, в том году, что и выше, в субботу перед днем Тибурция, которая пришлась на 12 апреля, пражане двинули свое войско против Брода [Чешского], а прежде против замка Тушень, принадлежавшего господину Михальцу, близ Старого Болеслава. Замок этот сдался им через три дня, но с тем условием, чтобы находившемуся в нем гарнизону было разрешено без каких-либо телесных повреждений спокойно выйти. Захватив этот замок, они все устремились на Брод, который и окружили со всех сторон в 4-й день после дня Тибурция и со следующего после этого дня пошли на него приступом, не получив на это даже никакого приказания. Несмотря на то, что город этот был хорошо укреплен рвами и хорошо защищался людьми, они всего через несколько часов овладели рвами, взошли на стены и ворвались в город, причем, однако, много было на стороне пражан тяжело раненных и несколько человек было даже убито. Тевтонцы же [бывшие в городе], наемники короля венгерского, укрылись в храме и заняли его башню; они оборонялись там по мере своих сил, но отстоять себя там не могли. Пражане со своими людьми подожгли храм и сожгли в нем около 200 человек; кроме того, многих забили на улицах города цепами и мечами. Среди погибших от огня и меча было 18 пресвитеров с плебаном и известным кафедральным писарем 386 при короле Венцеславе Николаем, по прозвищу Навара, или Чбер 387, сожженным в бочке. И еще, в то же время, в воскресенье после дня Тибурция, т. е. 20 апреля, какой-то мирянин из пикардов вошел в храм св. Галла после обеда и, взяв дарохранительницу со святыми дарами тела Христова, бросил ее на землю, растоптал ногами святые дары тела Христова, а драгоценнейшую кровь вылил из чаши. Он сейчас же был схвачен и замучен, а затем поспешно сожжен за городом в бочке. [202]