Константин из Островицы - Записки янычара Опции

[Всадник]

ХРОНИКА

О ТУРЕЦКИХ ДЕЛАХ КОНСТАНТИНА, СЫНА МИХАИЛА КОНСТАНТИНОВИЧА ИЗ ОСТРОВИЦЫ, РАЦА, КОТОРЫЙ БЫЛ ВЗЯТ ТУРКАМИ СРЕДИ ЯНЫЧАР

ВВЕДЕНИЕ

Трудно указать среди памятников Восточной и Юго-Восточной Европы такой, который был бы более загадочен, более сложен по своей судьбе, своему содержанию, относился бы к такому числу стран и событий, как «Записки янычара». До сих пор не прекращаются среди историков и филологов споры о том, где и на каком языке был создан оригинал «Записок», являются ли они плодом индивидуального или коллективного творчества, наконец, как определить их жанр, отнести ли их к мемуарам, к исторической хронике или к публицистике. Спорным остается и вопрос о том, чьи интересы в первую очередь отражают «Записки». Весьма неясны источники «Записок», степень беллетризации сообщаемых в них сведений, а значит и значимости их как исторического источника. Особый интерес к «Запискам» и все споры, которые ведутся уже полтора столетия, т. е. со времени открытия памятника, будут вполне понятны, если мы примем во внимание, что «Записки» — это одно из первых произведений на польском языке и вместе с тем первое сербское историческое сочинение» не связанное даже по форме со средневековой традицией, наконец, если мы учтем, что это одно из .первых и самых обстоятельных сочинений по истории Турции, ее государственному, финансовому и военному устройству. Следует сказать при этом, что как ни странно, ни в русской дореволюционной, ни в советской историографии «Записки» не привлекли к себе почти никакого внимания, если не считать случайных о них упоминаний. До сих пор ни целиком, ни даже в отрывках не был издан на русском языке и их текст,

* * *

Памятник был открыт в 1823 г. в католическом монастыре в Бердичеве польским литературоведом А. Галензовским. В 1828 г. он издал его в «Собрании польских писателей» как одно из древнейших польских прозаических произведений 1. Список, обнаруженный Галензовским, не имел заглавия, и издатель назвал это сочинение «Записки янычара». Под таким названием памятник вошел в научный оборот. Это название издатель предложил, исходя из содержания произведения. Впрочем, прочитано оно было им весьма поверхностно. Только этим можно объяснить [6], что «Записки» были определены как сочинение поляка, находившегося на турецкой службе, несмотря на прямое и неоднократное указание автора о его происхождении из Сербии

Гораздо более внимательно отнесся к памятнику В. Мацеевский. Он определил его как сербское сочинение, переведенное на польский язык. Мацеёвский обратил внимание и на чешский» по его мнению, перевод «Записок», который был издан в Литомышле еще в 1565 г. 2

После выхода в свет труда В. Мацеевского «Записки янычара», были выведены из круга узкопольских филологических янтересов и почти сразу же привлекли к себе внимание, таких выдающихся славистов, как К. Иречек и Я. Шафарик.

Иречек обратил внимание на имя автора «Записок», обозначенное в литомышльском издании — Михаил Константин (в действительности, как показали другие списки сочинения, наоборот — Константин Михаил). Иречек вообще сосредоточил свое внимание на чешском издании памятника, полагая, что он был не только напечатан, но и написан по-чешски, хотя, несомневно, и сербом. Большой заслугой К. Иречека является введением «Записок» в научный оборот именно как исторического источника как в специальной работе, так и в знаменитой «Истории Сербии». К. Иречек поставил вопрос и об источниках «Записок», ограничившись, впрочем, только его сведениями по истории Сербии. Ученый полагал, что янычар писал «о старой сербской истории по песням, которые слышал в молодости» 3.

Иначе смотрел на источники «Записок» Я. Шафарик, посвятивший их анализу специальную статью, предпосланную им сербскому переводу памятника 4. Шафарик считал эти источники турецкими. Аргументация его, однако, была негативного характера: сведения, содержащиеся в «Записках», не совпадают с тем, что можно прочитать в «других летописцах».. Так: же, в отличие от Иречека, Шафарик считал, что янычар «свое сочинение написал в подлиннике в Польше и на польском языке» 5, хотя и отмечал, что: в польском оригинале много сербских и чешских слов 6.

Несмотря на все более возраставший интерес к «Запискам», вплоть до начала XX в. не существовало их научного издания с учетом всех известных списков. Это издание и монографическое исследование памятника осуществил в 1912 и 1913 гг. известный [7] польский филолог Ян Лось 7. Всего ему удалось выявить 12 списков, к числу которых он отнес и литомышльское Издание 1565 г. Я. Лось внимательно проанализировал текстологические и лингвистические особенности каждого из списков, раскрыл состав сборников, в которых они находятся, построил схему , взаимоотношения списков. Польский исследователь пришел к выводу, что оригиналом памятника является не дошедший до нас польский текст, с которого была сделана копия, впоследствии расширявшаяся, а затем сокращавшаяся, но в то же время обраставшая поздними приписками. С того же недошедшего до нас польского оригинала, .по мнению Я. Лося, был сделан чешский перевод. Оценивая взгляды автора «Записок», Я. Лось пишет о них, как о сложных и противоречивых, в которых религиозность сочетается с критической оценкой поступков людей.Янычар вообще не узок в своих воззрениях: он умеет сочетать ненависть к туркам с похвальным отношением к тому положительному, что у них имеется. Специально занимает

Я. Лося место «Записок» в польской литературе и особенно их влияние на последующих польских авторов, писавших на турецкую тему. Эти последние наблюдения являлись в известной мере развитием идей, намеченных Ф. Буяком в его работе, посвященной знанию поляками турецкого государства в XVI в.8, где он отметил определенную близость «Записок янычара» идеям Каллимаха, как и более поздним трудам, написанным в Польше по турецкому вопросу.

Критический разбор издания «Записок», осуществленного Яном Лосем, дал известный польский филолог А. Брюкнер 9. Главным его упреком в адрес издателя было то, что он воспринял памятник «как текст филологического значения, тогда как он обладает только исторической ценностью». Впрочем, Брюкнер высказался и по поводу языка не дошедшего до нас оригинала «Записок». Он считал, что он был написан Константином «на родном церковнославянском языке». Вернувшись к этому вопросу через десять лет, Брюкнер внес поправки в свою гипотезу, определив язык автора как народный, не книжный, свободный от традиций церковнославянской литературы. Автор, по образному выражению Брюкнера, «вышел не из монашеской кельи, а из обозов и маршей». Как полагал исследователь, с сербского языка «Записки» были переведены на [8] чешский и уже только с него — на польский. В самой же Польше Константин из Островицы, по мнению Брюкнера, никогда не бывал. Скорее всего, свое сочинение он написал в Венгрии. «Записки» являются не мемуарами, а хроникой, точнее временником. Ценность их, в глазах Брюкнера, в разных частях не одинакова. Если по сербской истории они отражают устную народную традицию, то в последних главах они дают точные выверенные сведения о Турции. Статья Брюкнера была единственной работой, посвященной «Запискам», за весь межвоенный период 10.

В послевоенное время интерес к «Запискам янычара» заметно оживился. Причиной тому служит особое внимание к проблемам борьбы славян с внешней опасностью, к вопросам становления национального самосознания и особенно к тем сочинениям, которые одновременно затрагивают исторические судьбы ряда славянских стран. Основное внимание исследователей теперь занимает вопрос о том, чьи интересы отражал Константин, по чьему заказу он написал свое сочинение и кому оно адресовано,

Б. Чирлич в статье с характерным названием «Попытки нового взгляда на «Записки янычара» 11 приходит к выводу, что Константин создал свое сочинение по поручению сербских деспотов, живших в Венгрии. Именно они в первую очередь были заинтересованы в мобилизации всего христианского мира на борьбу с Турцией, так же как и в прославлении прошлого Сербской державы, т. е. во всем том, что составляет главную идейную направленность «Записок».

Сходных позиций придерживается при характеристике «Записок янычара» Н. Радойчич: Связывая их с сербской народной традицией, он, однако, усматривает в этом памятнике и черты общеевропейской антитурецкой литературы, считая Константина Достаточно просвещенным и образованным для этого автором 12.

Возражал Чирличу в ряде своих статей итальянский историк литературы младшего поколения А. Данти. По его мнению сочинение Константина: — «памфлет, вышедший из кругов чешско-венгерской канцелярии» 13. Более того, именно в этих кругах разрозненным замёткам серба, написанным им в 1463 г., и придали в конце XV в. законченную форму памфлета. В Польше же после того, как этот памфлет был переведен с чешского, его неоднократно перерабатывали, соединяли с другими антитурецкими [9] сочинениями 14. Особенно А. Данти занимает вопрос о сходстве идей «Записок» с чешской общественной мыслью и литературой, в частности с идеологией «чешских братьев» 15. Аргументация этого тезиса ученого не представляется, однако, достаточно убедительной: едва ли можно согласиться, что такие мысли Константина, как необходимость братского согласия для избавления от мусульман или справедливость по отношению к убогим, примеры которой в Турции приводятся в «Записках», можно расценить как присущие «чешским братьям».

Призыв к борьбе с турецкой опасностью как главное назначение «Записок» никто из исследователей не подвергает сомнению. Однако то, какие пути и средства предлагал для этого Константин, в ком и в чем он видел спасение, оценивается по-разному. Так, если югославский историк С. Чиркович полагает, что в главе XVIII «Записок» выступают универсалистские (в эсхатологической окраске) идеи объединения всего христианского мира под эгидой римского папы и императора Священной Римской империи 16, то польский ученый С. Былина придерживается противоположного мнения. Он считает, что сочинение янычара отражает именно антипапскую и антиимперскую позицию и созвучно плану союза европейских государей, который возник при дворе чешского короля Иржи Подебрада 17.

Весьма спорный вопрос о языке оригинала «Записок» давно сделал необходимым тщательное изучение их лингвистических особенностей. Отдельные замечания о языке памятника делали едва ли не все исследователи, но монографического его анализа до последнего времени в науке не было. Этот пробел восполнила Гордана Йованович в своей книге «Исследование языка «Записок янычара» 18. Впрочем, йованович не видит в настоящее время возможности определить язык, на каком Константин писал свое сочинение, и ставит перед собой задачу исследовать язык сохранившихся версий памятника, польской и чешской. Те сербизмы, на которые указывали предшествующие ученые, таковыми, по мнению Йованович, не являются. Чаще они имеют общеславянское употребление. Г. Йованович считает, что польская версия памятника вторична по отношению к чешской. [10]

Научное переиздание текста «Записок янычара» не производилось с 1912 по 1959 г. В этом году под редакцией Д. Живановича такое издание было предпринято Сербской Академией. Наук 19. Текст в нем воспроизводится параллельно на польском и сербском языках. За основу Д. Живанович взял краковской издание 1912 г. Как и в нем, в белградском издании отсутствует исторический и текстологический комментарий, что крайне затрудняет пользование текстом. Д. Живанович предпослал тексту обширное предисловие, в котором дается историографический очерк памятника, разбираются биографические данные о Константине из Островицы, рассматриваются его взгляды и идеалы, оцениваются достоинства и отмечаются недостатки сочинения. Д. Живанович не сомневается, что Константин писал свои «Записки» в Польше и на польском языке и что они вполне соответствуют идеям и интересам польского короля Казимира, боровшегося со шляхтой и осуждавшего папу, следы чего можно найти в «Записках». По мнению Живановича, Константин, находясь в Сербии, почему-то не мог научиться читать и писать, а потому все его исторические сведения базируются исключительно на народной традиции. Однако, когда он писал свое сочинение, он был уже европейцем и обладал широким взглядом на международную ситуацию. Его воззрения в значительной степени были связаны с идеями гуманизма. Константина поэтому, по мнению Д. Живановича, можно считать зачинателем ренессансных взглядов как в польской, так и в сербской литературе того времени.

Наконец, в самое последнее время, в 1975 г., в ФРГ вышел полный немецкий перевод «Записок», снабженный предисловием и комментарием 20. Перевод был осуществлен К. П. Гаазе, им же написано предисловие. Комментарий сделан Р. Лахман и Г. Принцигом. Перевод «Записок» на немецкий язык значительно облегчил пользование памятником широкому кругу читателей.

Автор предисловия обратил особое внимание на структуру «Записок», резко распадающихся, по его мнению, на три части:

1) Трактат об антитурецкой войне; 2) Сведения о мусульманстве [11] и истории турок; 3) Серию фрагментов сербской истории. В последней части «Записок», по мнению К. Гаазе, соединились два жанра—эпический и агиографический, влияние которых исследователь считает на составителя «Записок» весьма серьезным. Впрочем, и это является самым парадоксальным во введении к памятнику, его издатели не верят в реальность самого Константина, считая его вымышленным лицом. Они же постоянно подчеркивают наличие множества интерполяций в «Записках», хотя и не отрицают, что первоначальное ядро текста могло возникнуть на грани XV и XVI столетий.

Данный выше краткий историографический обзор показывает, что, несмотря на значительное внимание, уделявшееся историками и филологами «Запискам янычара», этот ценный памятник требует дальнейшего исследования. Помимо спорных вопросов, связанных с историей возникновения «Записок» и личностью их автора, памятник практически остается совсем не изученным с источниковедческой точки зрения. Нельзя считать достаточной и филологическую разработку польских иособенно чешских списков сочинения Константина, в том числе и лито-мышльского издания 1565 г.

* * *

О жизненном пути Константина из Островицы известно только то, что он сам сообщает в «Записках». Эти сведения двоякого характера: либо прямые указания автора, либо те наблюдения и выводы, которые можно сделать из его высказываний с большей или меньшей степенью вероятности.

Трудности здесь начинаются чуть ли не с первого шага. Город, откуда происходил автор, обозначен уже в самом заглавии его сочинения—Островица. Но какая Оcтровица? Их известно в Сербии несколько: Островица близ Рудника — город на север от города Новое Брдо; село с таким же названием в его ближайших окрестностях; город в юго-восточной части Косова поля. Я. Шафарик и К. Иречек решительно высказывались за то, что Островица Константина—это город рудников, тогда как Я. Лось указывал на Косово поле. Д. Живанович возражает им: на север от Брдо были турки, и родители Константина не могли Оттуда переселиться в Брдо, где Константин был уже в 1455 г., как видно из его рассказа о захвате турками этого города. Сомневается Живанович и в гипотезе Я. Лося. По его мнению, человек, происходивший из Косова, не мог сказать о местности в своей родной земле — «одно поле, которое называется Жеглигово». Со своей стороны, Живанович предполагает, что речь может идти только о селе Островице в окрестностях Брдо. Нам это представляется маловероятным, так как свое происхождение человек в то время едва ли мог определять по селу. Обычно его обозначали в больших масштабах, т. е. если [12] уж не целой местности или области, то хотя бы города. Возражения же Живановича Шафарику и Иречеку нельзя признать справедливыми. Таким образом, остается Островица в Косовом поле, как это и считал Лось, впрочем, не знавший об Островице у Нового Брдо. Что же касается странного, с точки зрения Живановича, наименовании Жеглигово «одним полем», то здесь следует принять во внимание, что Константин писал свой труд вдали от тех мест, где родился, и предназначал его для читателей, ни малейшего представления не имевших о Жеглигове.

О годе рождения Константина можно только строить догадки. К. Иречек выдвинул дату 1438 г. 21, очевидно, потому, что когда Константин рассказывает о своем пленении турками в Новом Брдо (а известно, что это произошло в 1455 г.), он говорит о себе как о совершеннолетнем.

Трудно сказать что-либо определенное и о происхождении Константина. Ясно только, что его родители не относились к числу виднейших лиц в городе, так как, по его же словам, все знатные люди были перебиты в 1455 г. В плен же попали дети «господ» и, очевидно, их челядь, с которой эти «господа», как рассказывает Константин, по требованию турок вышли из города. Кем был Константин — «господином» или челядином? Челядином едва ли. Его брат, попав вместе с ним в плен, был по крайней мере уже к 1463 г. хранителем султанской казны (гл. XXXIV). Но и еще в 1455 г., т. е. сразу после пленения, турки относились .к нему и к другому брату Константина как к авторитетным людям, сочтя их ручательство достаточным для. того, чтобы простить Константина за его попытку к бегству (гл. XXVII). И в то же время сам Константин поражает, как это будет показано далее, почти полным незнанием сербской письменной традиции и церковной литературы, но он, очевидно, неплохо разбирался в горном деле. Не случайно в 1453 г., когда деспот Георгий Браккович послал свои вспомогательные войска Мехмеду II, осаждавшему Константинополь, в их рядах оказался Константин. Именно эти работы, связанные с подкопами и взрывами стен, позволили автору «Записок» сказать о себе и своих сербских собратьях, «что без нашей помощи он (Константинополь.—А. Р.) не был бы взят» (гл. XXVI). Константину суждено было присутствовать при опознании головы последнего византийского императора, павшего в бою. Во всяком случае,. только ему из всех авторов, описывавших падение столицы Византии, известно имя грека (Андрей), опознавшего голову Константина IХ 22.

После падения Константинополя Константин вернулся на родину и жил в городе Новое Брдо, где и попал в плен к туркам в 1455 г. Автор «Записок» и здесь пишет неясно, обо [13] всем, что относится к нему самому. И все же создается впечатление, что он был взят в янычары, коль скоро Константин, сообщая о том, что тех, кто был рекрутирован в это войско, отправили для обучения за море, упоминает, что туда повезли и его. Тем более удивительно, что, как явствует из последующего повествования Константина, он оказался не в янычарской школе Аджами Огхлан, а чуть ли не сразу же при дворе султана в Адрианополе. Константин опять-таки прямо об этом не говорит, но это с несомненностью вытекает из того, что он в 1456 г. принимал участие в тайном погребении сербов — участников неудавшегося покушения на Мехмеда II (гл. XXVII). Естественно, возникает вопрос: был ли Константин хотя бы недолго в янычарской школе и вообще был ли он янычаром или [14] нес какую-то другую службу? К сожалению, списки учеников школы Аджами Огхлан, как и самих янычар, неизвестны, так что остаётся искать ответа на поставленный вопрос только в самих «Записках» Константина.

Прежде всего напомним, что «Записками янычара» они названы их первым польским издателем. В самом же заглавии сохранившегося в списках памятника лишь значится, что их автор «был взят от турок среди янычар». Такое обозначение не дает прямого ответа. Среди янычар мог быть и янычар, и неянычар. Довольно противоречивыми в этом отношении могут показаться и автобиографические моменты в «Записках». Прямо янычаром Константин себя не называет нигде.. При описании .штурма Белграда в 1466 г. он как бы отделяет себя от янычар, когда пишет: «А потом мы видели, как янычары бежали» (гл. XXIX). Но в дальнейшем повествовании, в частности в рассказе о походе на Трапезунд в 1459 г., он, наоборот, если и не прямо причисляет себя к янычарам, то говорит, по крайней мере, о совместных с ними действиях, когда именно янычар султан послал в город за верблюдами, несшими, казну. «И мы должны были с большим трудом идти на гору», — замечает по этому поводу Константин (гл. XXXI). Можно было бы предположить, что только в 1459 г. Константин был зачислен в янычары, но этому противоречил бы, во-первых, порядок зачисления в янычары с младенчества, а во-вторых, рассказ Константина о его. участии в переправе через Дунай в 1462 г. во время войны с валашским господарем Владом IV Цепешом (Дракулой). Рассказав о том, что он был в первой партии переправившихся, Константин добавляет: «Потом лодки поехали на ту сторону, и все янычары переправились к нам» (гл. XXXIII).

Кем же был в войске султана Константин? Представляется наиболее правильным предположение А. Данти, пусть им и не аргументированное, что автор «Записок» принадлежал к отрядам артиллерии, сформированным именно в 50-е годы XV в. Мехмедом II 23. В самом деле, именно вопросы, связанные со всякого рода оружием, особенно с орудиями, наиболее привлекают внимание Константина. Он пишет о литье пушек во время морейского похода (гл. XXX) и под боснийской крепостью Бобовац в 1463 г. (гл. XXXIV). В «Записках» сообщаются подробные сведения о вооружении турецких войск во время дунайской кампании 1464 г., о размещении орудий после форсирования Дуная и, наконец, прямо говорится: «Имея двадцать малых пушек, мы внезапно стали палить, так что все их во.йско отогнали с поля» (гл. XXXIII). Интерес Константина к артиллерии был столь велик, что он и после ухода от турок собирал сведения о ней в турецких войсках (гл. XXXV). Наибольшее внимание артиллерии Константин уделяет в общих своих рассуждениях [15] о турецкой армии и способах борьбы с ней в одной из заключительных глав «Записок» (гл. XLV).

Можно предположить, что мастерство горного дела, которому он, вероятно, с детства был обучен, помогло ему и в овладении артиллерийским искусством. Но, будучи человеком, близким к султанскому двору, имея отношение к султанской артиллерии, мог ли оставаться Константин христианином или обязан был принять ислам? «Записки» как будто говорят в пользу первого предположения. Во всяком случае, ни единого намека в них на переход автора в ислам не имеется. Скорее, наоборот, Константин подчеркивает свою верность и преданность христианскому исповеданию. Это особенно заметно в предисловии и в главе IV «Записок». В то же время нельзя не отметить, что Константин великолепно знает мусульманство, его вероучение, ритуал, обычаи, воспроизводит длинные молитвы на арабском языке. Эти знания Константина явно не книжные.

Несмотря на обилие сведений о мусульманстве, у него нет ни одной цитаты из Корана, а ссылки на слова Мухаммеда весьма далеки от того, что сказано в Коране и, видимо, восходят к живой, устной традиции. Так, например, говоря о запрещении Мухаммедом вина, Константин пишет, что он сказал, что если кто, будучи пьяным, умрет, то будет в аду (гл. III). В действительности в Коране вино осуждается как сила, вносящая вражду и ненависть (сура 5, стих 93). Константин и не скрывает, что свои сведения о мусульманстве он получил в основном благодаря посещению мечетей, слушанию в них проповедей, а также расспрашивая мусульман и слушая их рассказы. Но мог ли он столь свободно ходить в мечети, не будучи мусульманином? Более того, Константин сообщает детальнейшие подробности, причем по своим личным впечатлениям (гл. XXII), о дервишских радениях, на которые, как известно, не допускались не то что иноверцы, но даже и мусульмане, не посвященные в дервишество, и при этом даже не вновь принятые 24. И, наконец, просто невозможно представить себе, чтобы христианин был поставлен султаном во главе гарнизона одной из важных крепостей — Звечай в Боснии — и под его начало было отдано пятьдесят янычар и еще тридцать турецких солдат (гл. XXIV). Может быть, именно то обстоятельство, что Константин был мусульманином, привело к нарочитому замалчиванию определенных сторон его жизни в «Записках», написанных в то время, когда он снова стал христианином.

До того как Константин из Островицы занял ответственный пост коменданта гарнизона, он прошел немалый путь службы в турецкой армии. На следующий год (1456) после того, как он был захвачен в плен и, как уже говорилось, быстро попал ко двору султанов, Константин участвует в осаде Белграда турецкими [16] войсками (гл. XXIX). В 1458—1460 гг. Константин — среди турецких войск, завоевывающих Морею, а в 1461 г.— Синоп (гл. ХХ-Х). В этот промежуток времени, в 1459 г., он еще принимает участие в длительном и тяжелом походе султана на Трапезундскую империю, завершившемся ее покорением (гл. XXXI). В 1463 г. Константин воюет в Боснии. Здесь он, несомненно за свои военные заслуги, становится комендантом крепости Звечай, которую после длительного и добросовестного, по его собственным словам, сопротивления вынужден был сдать венграм (гл. XXXIV).

О своей дальнейшей судьбе Константин вообще не говорит ни слова. Я. Шафарик живописует картину триумфального въезда венгерского короля Матиаша Корвина в Буду, когда его сопровождали 500 пленных турок. Не ссылаясь на какой-либо источник, Шафарик пишет, что среди них «был и начальник завоеванного города Звечая» 25. Есть, однако, основание сомневаться в столь публично позорном возвращении Константина в христианский мир, поскольку он недвусмысленно вспоминал в своих «Записках», как он «благодарил бога, что с честью вернулся к христианам» (гл. XXXIV).

И все же, судя по тем же «Запискам», отношения у Константина с венгерскими королевскими властями сложились крайне плохие. Как о Яноше Хуньяди, так и о его сыне Матиаше Корвине Константин высказывается крайне недоброжелательно. Янош Хуньяди, прославившийся непримиримой борьбой с турками, в изображении нашего автора не более чем злокозненный авантюрист, сумевший втянуть короля Владислава Венгерского в поход против турок в 1444 г., окончившийся варненской катастрофой. Константин при этом отметил, что сам Янош «отступил назад без всякого препятствия» (гл. XXIII). Он же пытался втянуть благоразумного сербского деспота в новый, но не менее, с точки зрения Константина, бессмысленный поход против турок в 1448 г. с его «несчастной и печальной битвой» на том самом Косовом поле, где в 1389 г. происходила роковая для Сербии битва (гл. XXIV). После поражения Хуньяди скрылся в Смедереве у сербского деспота, чем причинил ему и Сербии много неприятностей от турок. Разумеется, при этом Константин не говорит, что Янош был фактически арестован деспотом и отпущен лишь за большой выкуп (гл. XXIV, прим. 4). Константин обвиняет венгров в том, что они не оказали поддержки деспоту в 1455 г., когда турки двинулись на его землю (гл. XXVII). Крайнее коварство проявил Янош Хуньяди и в следующем, 1456 г., когда во время морового поветрия в Смедереве дал приют деспоту у Белграда, а потом сам же велел арестовать его. Что же касается блестящей победы над турками Яноша Хуньяди под Белградом в 1456 г., то этот успех Константин [17] объясняет случайным стечением обстоятельств и плохими советчиками султана.

В крайне черных тонах обрисован Константином и сын Яноша Хуньяди, король Матиаш Корвин. Его он даже приводит как пример тех людей, которые оставляют о себе самую дурную. память. Более всего автор «Записок» упрекает Корвина за те войны, которые он вел с христианами перед лицом турок. «Если бы он,— пишет Константин,— половину тех средств, которые истратил на войну с христианами, обратил на борьбу с погаными, он изгнал бы турок за море и прославился от востока до запада, а от господа бы получил великое воздаяние, а от людей — честь, его бы в веках помнили христиане, а поганые дрожали бы при упоминании его имени» (гл. XXVIII). Этот же горький упрек в адрес Матиаша Корвина Константин повторяет [18] и в завершающей части своего сочинения: «Не так надо поступать, Как король Матиаш; который, не обращая внимания на поганых, вел борьбу с христианами» (гл. XLIX).

Эти упреки резко и тем более значимо звучат в сочинении Константина, что главной идеей его «Записок» был призыв к совместной борьбе всего христианского мира против «поганых». Уже в предисловии Константин обращается с молитвой, которая задает весь тон его сочинению: «Поспеши помочь своим христианам и отврати проклятых поганых».

К необходимости сплотить все усилия христиан против турецкой опасности, забыть взаимные распри автор «Записок» возвращается неоднократно. «Знайте, что поганые смелы и мужественны не сами по себе, а благодаря нашему несогласию и нашей ненависти»,—пишет он (гл. XXVIII). Константин выискивает любые возможности осудить христианские раздоры. Об этом он не забывает сказать и когда излагает события родной сербской истории (гл. XVI), и даже когда передает содержание слышанной им в мечети мусульманской проповеди (гл. V). Собственно, все обстоятельнейшие сведения об устройстве и системе управления турецкого государства, об организации армии и ее вооружении, о финансах и землевладении у Константина не просто приводятся для удовлетворения любопытства читателей, но для того именно, чтобы помочь тем, кто будет воевать с турками. Константин дает в своем сочинении и множество совершенно практических советов ведения войны с турками, заверяя читателей, что он хорошо знает достижения и недостатки турецкой армии, так как, по его словам, он имел возможность к ним «приглядеться» (гл. XL). Именно на основе этих своих наблюдений наш автор рекомендует как можно долее задерживать турецкую пехоту в поле (гл. XL) и удерживать города при штурме их турками более двух часов (гл. XLV); метать. стрелы в верблюдов, которые от них ринутся на собственные войска (гл. XL); выбирать легкое, а не тяжелое оружие (гл. XLI); предпочитать копьям мечи (гл. XLI); рассылать специальных лиц для наблюдения за действиями своих войск и пробуждения в них храбрости (гл. XLI); настигать быстроходных всадников в горах или у широких рек (гл. XLII) и многое другое.

Однако, естественно возникает вопрос: кто же сможет организовать и возглавить поход против турок, кому адресованы столь подробные сведения и для кого предназначены столь детальные советы и рекомендации? В целом отрицательно оценивая опыт борьбы венгерских правителей с турецкой агрессией, Константин все же не исключает возможности их участия в военных действиях против османов. Именно потому он и упрекает их в том, что они не использовали имевшиеся у них реальные возможности. Константин с сокрушением говорит при этом, что не используют свои возможности ни папа римский, ни император Священной Римской империи, беспечно относящиеся, несмотря [19] на свое призвание и долг, к интересам защиты христианского мира. «А святой отец, папа в Риме,— с горечью пишет Константин,— со своим духовенством сидит спокойно, также и Римский король в немецких землях пирует со своими рыцарями, так что о них ничего не слышно в Турции, ибо они ничего не предпринимают против поганых» (гл. XVIII). Более того, в заключительной главе Константин даже обвиняет папу и императора в том, что они сами сеют раздор в христианском мире именно благодаря их наговору на чешского короля. Показательно при этом, что Константин не говорит о мотивах, которые выдвигали папа и император,— борьба с гуситским королем Иржи Подебрадом. Константин просто видит в этом бессмысленную братоубийственную войну.

По мнению автора «Записок», только один государь в Европе способен возглавить и вести борьбу с турками и оборонять от них христианский мир. Он прямо пишет: «Нет тех, которые бы его обороняли и умножали, кроме польского короля Ольбрахта, который много потерпел от людей своего государства, видимо, из-за того, что своих земляков он заставил трудиться за мир и свободу христианства, противостоя поганым» (гл. XVIII). Константин не сопровождает это высказывание какими-то конкретными примерами. В заключительной же главе он говорит о буковинском походе Ольбрахта 1497 г., изображая его как событие особого, исключительного значения, как «месть за пролитие христианской крови и гибель людей» (гл. XLIX).

Между тем буковинский поход, предпринятый с целью отвоевания важных в торговом отношении черноморских городов Килии. и Белгорода, не являлся блестящей победой и закончился отступлением объединенных польских войск из Молдавии. При этом далеко не в духе христианской любви и братолюбия Ян Ольбрахт стремился навязать этой стране в качестве государя своего младшего брата Сигизмунда, чем и вызвал ожесточенное сопротивление господаря Стефана Великого. Поход 1497 г., был единственной антитурецкой акцией польского короля, скорее опасавшегося вступать в конфликт с Турцией и более заботившегося об упрочении своего влияния в Молдавии 26.

Все сказанное свидетельствует об особой заинтересованности Константина в прославлении Яна Ольбрахта, о приписывании ему необыкновенных заслуг как последовательному и единственному борцу с турецкой агрессией. Именно венгерского короля Матиаша Корвина польский посол в 1486 г. обвинял в срыве похода против турок. На заседании венецианского сената он [20] говорил об этом почти такими же словами, как Константин в своих «Записках», т. е. что Корвин вместо борьбы с турками угрожает христианским странам 27.

Трудно себе представить, чтобы Константин занимался этим, не имея никакого отношения к Ольбрахту или, по меньшей мере, не живя в его владениях. Если допустить, что Константин жил и писал в Польше, то в свете этого предположения становится понятной последовательно противовенгерская настроенность Константина, которую вовсе не разделяли его собратья сербы, воспевавшие подвиги Хуньяди, известного в сербском эпосе как Янко Сибинянин или Янко Воевода 28. Напомним в связи с этим о крайне напряженных польско-венгерских отношениях , последней четверти XV в., особенно войну за Силезию 29.

Симптоматичным является и повышенный интерес автора «Записок» к татарам. Они в его изображении противостоят туркам и выигрывают по сравнению с ними в ловкости, хитрости и смелости. Оценивая преимущества татарских войск, Константин пишет: «Татары также быстры на своих конях, как турки, а к тому же они мужественны и тверды и много выгадывают от того, что держатся, как и турки. Самим же туркам не помогает такой порядок, потому-то татары часто одерживали победу над турками» (гл. XLI). Несколько ранее этого утверждения Константин уже подготовил читателя к нему. В главе XXXII он подробно рассказывает о столкновении Мехмеда II-с ханом так называемой белобараньей орды Хасаном. Эта глава вообще является чуть ли не самой загадочной во всех «Записках». Дело в том, что Константин пишет об этом походе к Евфрату после известия о падении Смедерева, что произошло летом 1459 г., и до рассказа о войне султана с валашским господарем Владом IV Цепешом, которая происходила в 1462 г. При этом Константин неоднократно упоминает о себе как об участнике похода. А между тем никакого похода на Узунхасана в этот промежуток времени не было, во всяком случае, ни один источник о нем не упоминает 30. Такой поход имел место только в 1473 г., когда Константин был уже среди христиан, вне пределов Турции. Подозрительно совпадают при этом в рассказе Константина и в сведениях, имеющихся о походе 1473 г., места сражений, например Шабин-Карахисар, и некоторые действующие лица, например Мустафа, который у Константина, впрочем, фигурирует как сын Узунхасана, хотя в действительности он был сыном его противника, султана Мехмеда.

Есть и другие, странные для участника похода, неточности [21] рассказе. Так Мехмет-паша был ранен не во время похода на Узунхасана, как говорится в «Записках», а еще во время похода на Трапезунд. Константин изображает поход как победоносный для татар, и в этом заключается самое большое расхождение с подлинным ходом событий 1473 г., когда Узун Хасан был разбит наголову под Бешкентом. У Константина же победивший хан восклицает: «Я не знал, что турецкий султан, сын Отомана, так слаб по сравнению со мной» (гл. XXXII). Таким образом, придуманный Константином рассказ о турецком походе к Евфрату, хотя в некоторой степени и был основан на реальных событиях, прежде всего преследовал цель публицистическую, а именно — прославлял могущество и силу татар и в то же время — их вражду по отношению к туркам. Чтобы сделать этот рассказ ярким и интересным, автор «Записок» не поскупился на красочные подробности, связанные с покушением татар на турецкого визиря Мехмет-пашу или с хитрыми проделками султанского шута, пытавшегося обмануть и дезориентировать хана.

В высказываниях Константина о татарах нельзя не увидеть отголоска идей, получивших в последней четверти XV в. довольно широкое распространение в Европе и особенно оживленно дискутировавшихся в Польше в 70-х годах 31. Правда, польские официальные круги подвергали серьезному сомнению реальность так называемого «татарского плана» борьбы с турками, но показательно, что выдвигавшиеся при этом мотивы (малая боевая дееспособность, разбросанность и малочисленность татар) опровергаются теми именно сведениями, которые сообщает о татарах Константин, пусть прямо и не говоря, что их надо использовать в борьбе с турками.

На Польшу как на страну, где Константин создавал свои «Записки», указывает также и постоянное использование им польских названий для пояснения турецких терминов. Это особенно бросается в глаза в главах XXXVII и XXXVIII, когда, например, чехан сравнивается с маршалком и многократно говорится о турецких гетманах.

Сделанные выше наблюдения позволяют говорить о том, что «Записки» были написаны Константином из.Островицы в Польском государстве, куда он попал из Венгрии 32. При этом нетрудно [22] определить и тот промежуток времени, когда «Записки» были созданы. Это период с 1497 по 1501 г., поскольку ранее буковинского похода это было невозможно, как это было невозможно и после 1502 г., когда Ян Ольбрахт умер. Может быть, это был 1500 г., который, хотя и ошибочно как 1400, обозначен в списке Замойского (список Z — см. описание списков).

Можно предположить, что Константин жил где-то в восточных областях Польско-Литовского государства. Не случайно большинство польских списков его сочинения происходят именно оттуда, как на это справедливо обратил внимание Б. Чирлич 33. При всей кажущейся исключительности сочинения серба в Польше в XV в. это явление находит свое место в системе культурных связей Польши и Литвы с балканскими странами. Напомним, что именно в Великом княжестве Литовском протекала еще в начале XV в. деятельность Григория Цамблака, связанного как с болгарской, так и с сербской культурой. Сюда же проникают сербские агиографические памятники и произведения сербской светской, рыцарской литературы («Повесть о Тристане»). В другой работе нам уже приходилось отмечать, сколь существенными были балканские влияния на так называемые русские фрески XV в. в Польше 34. Добавим к этому, что в 1557 г. в Супрасле трудился над росписью стен собора «Сербии» Нектарий 35.

Выбор Константином восточных областей Польско-Литовского государства мог объясняться и его православным вероисповеданием, столь распространенным на этих землях. Хотя Константин прямо нигде и не осуждает католичество и не противопоставляет его православию, но все же неоднократно и довольно резко осуждает римского папу. Особенно отчетливо эти мотивы звучат в главе XVIII, хотя слова осуждения и вкладываются Константином в уста других лиц. Именно они пророчествуют, что из Рима «будет происходить все зло» (гл. XVIII), в православном духе трактуют слова о едином пастыре как о Христе, а не о папе (гл. XVIII), утверждают, что никто из пап после раскола с православной церковью не был святым (гл. XXXVI).

Впрочем, принадлежность Константина к православию ни в коей мере не придала его сочинению нарочито церковной или даже просто религиозной окраски. С этой точки зрения показательно, что он, говоря о сербской истории, ни разу не упомянул об архиепископе Савве Сербском, в высшей степени популярном [23] в Сербии святом. Идеалы и взгляды Константина лежат скорее в сфере народных, фольклорных представлений об истории, не исключающих, конечно, и имеющегося в «Записках» прославления князя за постройку храма и похвальное, с точки зрения автора, обращение за мудрыми советами к духовенству (гл. XV).

Даже сама авторская манера и литературные приемы сближают «Записки» с произведениями народного творчества. В этом отношении особенно характерен рассказ о битве за Белград в 1456 г., изложенный в форме рассказа о четырех печалях султана (гл. XXIX). Константин даже пользуется в своем повествовании загадками и притчами, например, когда говорит о совещании султана Мехмеда II с приближенными по поводу похода на христиан (гл. XXVI).

Тот же султан уподобляет своих воинов стрелам (гл. XXIV). К фольклорной традиции восходит и весьма своеобразный для любого исторического сочинения характер датировки событий. За считанными исключениями, о которых речь пойдет ниже, Константин не указывает ни месяца, ни даже года описываемых им событий, но зато в целом ряде случаев сообщает о дне недели, когда то или иное событие произошло. Так, о дне Варненской битвы он пишет только то, что она произошла в понедельник (гл. XXIII), что боснийское посольство прибыло к султану в субботу, а походом он отправился на Боснию в среду (гл. XXXIV); вторая Косовская битва, по сообщению Константина, длилась с четверга до субботы (гл. XXII). Только о знаменитой Косовской битве Константин знает, что она произошла в день св. Вита (гл. XVI), что само по себе не может вызвать удивления, поскольку этот день («Видовдан») у сербского народа всегда отмечался как памятный траурный день, о котором Константин, несомненно, знал с детства. Впрочем, и здесь он ничего не говорит о годе битвы на Косовом поле. Само собой разумеется, что подобного рода датировки являются серьезным недостатком «Записок» как исторического источника, но вместе с тем они недвусмысленно указывают не только на авторскую манеру Константина, но и на его источники. Правда, мы не можем прямо указать на какие-либо дошедшие до нас произведения сербского эпоса как послужившие источником при составлении «Записок». Причиной этого, вероятно, является то обстоятельство, что в середине XV в., когда наш автор жил в Сербии, эпические циклы, известные нам, еще не сложились, и Константин пользовался какими-то не известными нам песнями и преданиями.

Константин воспользовался не только сербскими, но и турецкими устными преданиями. Характерным примером здесь может служить легенда об Османе, основоположнике султанской династии, и правительнице Каравиде, изложенная в духе «Тысячи и одной ночи» (гл. IX). Повествуя о битве при Трепане [24] (16 ноября 1454 г.), Константин уже прямо ссылается на то, что ему об этом рассказывали турки (гл. XXVII).

Явно из каких-то сказании о Варненской битве, бытовавших среди янычар, почерпнул свои сведения о ней и Константин, сообщающий подробности поиска янычарами головы коpoля Владислава и того, как ее носили по турецким городам, а также янычарского обычая носить в память победы над ним белые и красные штанины, как это делал побежденный ими король (гл. XXIII). Отметим, кстати, что янычарское предание о Варненской битве не отличалось большой точностью. Во всяком случае, такие историки, как Сфрандзи и Халкокондил, рисуют совсем другую картину хода боя 36.

Насколько большую роль играли для Константина турецкие источники, показывает тот факт, что он знал о турецком памятнике на Косовом поле (гл. XVI) и ничего не знал о надписи на сербском столбе, которая неоднократно воспроизводилась в сербских рукописных сборниках 37. Показательно также, что Константин приводит совершенно особую для раннего периода (вплоть до XIV в.), просто полусказочную родословную султанов, не проявляя при этом никаких признаков знакомства с известными сербскими родословными султанов 38 Одним из важнейших источников сведений, сообщаемых Константином о Турецкой империи, являются его собственные воспоминания. Этим и объясняются особенно подробные сведения о турецкой армии и разновидности ее основных и вспомогательных войск, порядке их рекрутирования, вплоть до детальной картины выстраивания войска. Очень подробны в «Записках» сведения об оружии у турок. Как лицо, стоявшее во главе гарнизона, Константин досконально знает административное устройство империи сверху донизу, вплоть до мельчайших чиновников. Но особенно поражает в «Записках» непропорциональное по сравнению с другими сведениями множество данных о султанской казне и выплате жалованья различным военным и гражданским лицам. Ими буквально пестрят последние главы «Записок». Получить все эти сведения Константин мог от своего брата, который, как уже говорилось выше, охранял султанскую казну и, конечно, был причастен к финансовым делам государства. Не исключено, что у Константина были какие-то записи или заметки о ней, поскольку иначе трудно объяснить столь большой объем финансовых сведений.

Переходя к вопросу о письменных источниках Константина, нельзя не вспомнить, что практически все исследователи его сочинения со всей решительностью отрицали их. Однако сам [25]

Константин в одном месте своего сочинения, когда речь идет о штурме Белградской крепости в 1456 г., прямо говорит: «Там было ранено, как записано, четыреста с лишним янычар» (гл. XXIX). Чуть далее Константин пишет, что раненые и убитые остались лежать в крепости. Иными словами, Константин мог видеть только венгерские записи о турецких потерях, поскольку, не взяв города, турки отступили от него.

В «Записках» имеются и другие признаки использования каких-то официальных венгерских материалов. Их можно указать три. Все они связаны с неприсущей сообщениям Константина датировкой венгерских военных походов 40-х годов XV в. при точном указании года. При этом даты даны по летосчислению не от хиджры (начиная с 622 г.), как было в Турции; не от сотворения мира, как это делали в православных странах, но от Рождества Христова, что как раз к середине XV в. стало нормой в католических странах 39. Константин указывает, хотя и ошибочно, дату первого похода Владислава—1441 г. (вместо 1443 г.40), битву при Варне — 1444 г. и поход Яноша Хуньяди, завершившийся второй битвой при Косовом поле,— 1448 г.

Привлекает в качестве источников Константин и вещественные памятники, которые ему довелось видеть либо о которых он слышал. Так, он пишет о церквах, стоящих «до сих пор в сохранности» на месте битвы под Велбуждом в 1330 г. (гл.XV) Знает он и о «знаке», что стоит «до сих пор» в местечке Тайяницы, где в 1444 г. был убит и похоронен любимый друг султана (гл. XXI). Подробно описывает Константин и турецкий памятник на Косовом поле: «На четырех столпах,— читаем мы в «Записках»,- утвержден свод, покрытый оловом; и этот памятник стоит до сих пор» (гл. XVI). Интересовался наш автор и большими курганами в полях, которые он воспринимал, скорее всего ошибочно, как памятные знаки, оставленные Чингисханом во время его похода «на Запад» (гл. XVIII).

[Всадник]

ГЛАВА XL VIII. КАК СУЛТАН ПОКАЗЫВАЕТСЯ СВОИМ ПРИДВОРНЫМ ВО ДВОРЦЕ.

Турецкий султан имеет такой обычай: в своем дворце он показывается придворным два дня в неделю, и там должны быть все придворные, стоя в отдалении. И тут же являются послы, откуда кто, поднося дары, и, представившись, больше не появляются [115] во дворце, разве что в этом возникает крайняя необходимость. И таким образом они ожидают ответа.

А султан потому должен показываться, что если бы этого не было, придворные думали бы, не произошло ли что-то, и опасались, как бы кто иной не захватил престол, а не его (султана) сын. И если бы он был болен, придворные по этой причине хотят знать о его болезни.

Султанские имена на турецком языке таковы: одно — Буюкбек, т. е. великий господин; другой — Хункьяр, т. е. турецкий князь, третье — мирза, т. е. сила; четвертое — султан, т. е. император, а по своему предку он называется однамоглы, т. е. сын гетманов. Другие его называют падишах, что означает имя над всеми именами, но это имя не принадлежит ему, но только одному Богу, ибо они бога называют Ергок Ярадан Падишах, т. е. всемогущий творец неба и земли.



ГЛАВА XLIX. О ЕДИНЕНИИ КОРОЛЕЙ ПОЛЬСКИХ С ВЕНГЕРСКИМИ.

Король венгерский Владислав и король польский Ольбрахт — два брата, выношенные под одним сердцем и происшедшие от одной крови. Имея столь большую силу, по божьему произволению совершили бы крайне удивительное и неслыханное дело, если бы отважились пойти на турецкого султана и отомстили пролитие христианской крови и гибель людей, а особенно своих предков. [116]

И как было очевидно, что пока Стефан Валашский воевода 298 держал Килию и Белгород в своей власти, польское, королевство сидело спокойно, как за щитом. И пока венгерский король держал Белград Рацкий в своей власти, Венгерская земля была спокойна. Ибо Дунай, Сава, Тисса и Драва— четыре реки служат как бы запором. О Белграде же, как ключах Венгерского королевства, поэтому нужно было бы иметь постоянную заботу. Ведь поганые не спят; на короле же лежит обязанность заботиться о всех подданных, остерегать их и оборонять:

И другой правильной дороги к этому нет иначе, как через братское согласие, единство и любовь всех христиан, дабы они были вызволены из рук поганых.

И не так надо поступать, как король Матиас, который, не обращая внимания на поганых, вел борьбу с христианами. Видимо святой отец Павел Второй 299 и Римский император 300 были тому причиной, так как (они) побудили Матиаса вести войну с чехами 301, а когда он их не смог одолеть, он повернул на Рагузскую землю 302, на Римского императора. И таким образом между христианами шла война, а поганые умножали свою силу, ибо под защитой веры христиане способствуют многим плохим делам и напрасно ею похваляются.

 (конец)

Эта хроника первоначально написана русскими буквами в лето от Рождества Божьего 1400.

Комментарии

ГЛАВА XXVI

158 Пояс святого Георгия — пристань в окрестностях Константинополя.

159 Каталоны — грабительские шайки пиратов, действовавшие в Византии, главным образом в Македонии, Фессалии, Беотии и Аттике.

160 Белое море — вероятно, под Белым морем Константин понимает Эгейское море. Впрочем, Белым морем называлось и Каспийское (по-грузински оно и называется Тетрисива, т. е. Белое море). (См.: Брун Ф. Путешествие..., с. 50, прим. 12).

161 Заключительная часть фразы содержится в списках Р и А. Более правильное название замка — Румелихисар; построен поблизости от Константинополя в 1452 г.

162 Якшичи — знатный сербский род. Родоначальником их был Якша, воевода деспота Георгия Бранковича. Его сыновья, Дмитрий и Стефан, были на службе у венгерского короля Матиаша Корвина.

162а Фраза содержится в списках Р и А.

163 Это важное автобиографическое упоминание Константина имеется только в списке С.

164 Эта авторская фраза содержится в списках К, Р, А, С. М.

165 Константин намекает здесь на то, что воины из Нового Брдо, в том числе и он сам, сделали подкоп под стены Константинополя (см.: Jиречеk К. Историjа Срба, кн. I, с. 378).

166 Гон — древнепольская единица длины, равная 100 футам, т. е. около 30 м.

167 Галата или Пера — не отдельный город, а квартал в Константинополе.

168 Византийский историк Георгий Сфрандзи, секретарь Константина XI, также пишет в своей хронике об измене в Константинополе, указывая на представителей высшей византийской аристократии (Phrantzae Georgii. Chronikon. Bonnae, 1838, p. 241). Предательски вели себя и генуэзцы Галаты, помогавшие туркам. Оставил поле боя в решительный момент командующий сухопутным участком обороны города генуэзец Джованни Джустиниани (История Византии, т. III. М., 1967, с. 194—196).

169 Тело императора было опознано по пурпурным сапожкам с золотыми орлами, носить которые было прерогативой императора. Его голова была выставлена на высокой колонне в центре города (подробнее об этом см.: Runciman St. The Fall of Constantinopole. Cambridge, 1965). Драгошем император Константин назван автором потому, что его мать Елена принадлежала к роду сербских князей Драгашей (Острогорски Г. Господин Константин Драгош.—В кн.: Сабрана дела, кн. IV. Београд, 1970, с. 271—280).

ГЛАВА XXVII

170 Слова в скобках содержатся в списках Р. А.

171 Трепаня — название ручья, а не горы; находится около г. Ново Брдо. Битва здесь произошла 16 ноября 1454 г.

172 Никола Скобалич — командовал войском, отсеченным турками от главных сербских сил. О его пленении сообщают и турецкие источники (см.: Цветкова Б. А. Новые данные о крестьянах-спахиях на Балканском полуострове в период турецкого господства.—<Византийский временник», 1958 вып. XIII, с. 195).

173 Ново Брдо — город в области Косово-Метохии.

174 Сдача Нового Брдо произошла 1 июня 1455 г. после сорокадневной бомбардировки города (Зupojeвuh О. Турско воjно..., с. 58).

175 Слова в скобках содержатся в списках К, А, М.

176 Слова в скобках содержатся в списках Р, А.

177 Слова в скобках содержатся в списках К, М.

178 Слова в. скобках содержатся в .списке К.

179 Самоков — город в Болгарии, в 60 км на юго-восток от Софии.

180 Слова в скобках содержатся только в списке К.

181 Слова в скобках содержатся в списках Р, А.

ГЛАВА XXVIII

182 Лазарь — сын Георгия Бранковича, впоследствии сербский деспот (1456-1458). Михаил Силаджи—Михай Силадьи, крупнейший южновенгерский магнат. Являясь шурином Яноща Хуньяди, Силадьи в период магнатских распрей выступал на стороне семьи Хуньяди и сыграл большую роль в провозглашении в 1458 г. Матиаса Корвина королем. После этого Силадьи был назначен правителем Венгрии на пять лет. Король Матиас, опасаясь усиления его влияния, в том же 1458 г. арестовал Силадьи, но в 1459 г.. примирился с ним. Вскоре Силадьи попал в плен к туркам и был ими казнен (История Венгрии, т. I, с. 212—214).

183 Владислав — Владислав (Уласло V), венгерский король (1454—1457), сын императора Священной римской империи Альбрехта) II. Хотя Владислав  и был возведен на престол при поддержке Яноша Хуньяди, он, по-видимому, тяготился его опекой. После смерти Яноша Хуньяди Владислав казнил его сына. Это вызвало возмущение в стране, и король бежал в Чехию, где и умер в 1457 г.

184 Князь Цельский — Ульрих Цельский, хорватский бан и австрийский граф, возглавивший партию, враждебную Хуньяди.

185 Это убийство произошло в Белграде 9 ноября 1456 г., когда король Владислав V посетил этот город. Уласло (Владислав) Хуньяди, старший сын Яноша, являвшийся капитаном Белграда, велел поднять мост крепости, отрезав тем самым короля от его войск. В происшедшей стычке Ульрих Цельский был убит. За это Уласло Хуньяди был казнен по приказу короля. (Jupeчek л. Йсториjа Срба, кн. I, с. 383—384; История Венгрии, т. I, с. 212). Слова в скобках находятся в списках Р, А.

186 Томаш — точнее, Стефан Томаш (1443—1461). Стефан Томаш получил Смедерево из рук венгерского короля на условиях признания его своим господином. 21 марта 1459 г. в Смедереве состоялась коронация Стефана как сербского деспота. Смедерево принадлежало боснийскому правителю очень недолго. 20 июня его захватили турки. (См.: Thирковиh. С. Историjа средновековне Босанске државе. Београд, 1964, с. 318—319).

187 Матиас Корвин воевал с Чехией с 1468 по 1479 г. Им были присоединены к Венгрии Моравия, Силезия и Лужицы. В 1477—1485 гг Корвин вел войну с Австрией, оккупировав в 1485 г. Вену. В дальнейшем он намеревался стать императором Германской империи (История Венгрии, т. I, с. 234— 237).

188 Слова, заключенные в скобки, содержатся в списках Р и А.

ГЛАВА XXIX

189 Битва за Белград происходила с 14 по 22 июля 1456 г. Подробнее о ней см.: Историjа Београда, кн. I, с. 189—217.

190 Как свидетельствуют некоторые турецкие источники, султана отговорили от перехода через Дунай беки. Они опасались, что Караджа, румелийский беглербег (см. гл. X, прим. 3), став победителем, отодвинет их на задний план (Историjа Београда, кн. I, с. 202).

191 Караджа умер в ночь с 21 на 22 июля, перед штурмом города. Его смерть действительно во многом дезорганизовала турецкую армию.

192 Это слово содержится в списках Р, А, М.

ГЛАВА XXX

193 Итальянская миля—неясно, какую из трех итальянских миль Константин имеет в виду: неаполитанскую (2,226км), римскую (1,489)или венецианскую (1,739 км).

194 Константин имеет в виду укрепления на Коринфском перешейке — Гексамилион, со рвами, двумя крепостями и 153 башнями. Гексамилион был возведен в 1415 г. при императоре Мануиле II. На содержание этих укреплений с жителей Мистры взимался тяжелый налог (Медведев И. П. Мистра. Л:, 1973, с. 34, 72). Однако укрепления эти были возведены слишком поспешно и легко преодолевались турками (Полевой В. М. Искусство Греции. Средние века. М., 1973, с. 322).

195 По данным других источников, дань равнялась 12 тыс. золотых монет (История Византии,т.III, с. 203).

196 Начало турецкого похода на Пелопоннес относится к маю 1458 г.

197 Фессалоники—ныне Салоники (славянск. Солунь), город в Греции, на берегу Эгейского моря, близ устья р. Вардар.

198 По свидетельству византийского историка Критовула, Димитрий и не собирался оказывать серьезного сопротивления султану, заранее договорившись с ним о cдаче города (Удальцова 3. В. Борьба партий в Пелопоннесе во время турецкого завоевания по данным византийского историка Критовула.—В кн.: Средние века, т. III. М., 1951, с. 173). И. П. Медведев считает, однако, данные Критовула «крайне тенденциозными» (Медведев И. П. Мистра, с. 40—41).

199 Укрепления на Коринфском перешейке были захвачены турками 10 декабря 1446 г. (Медведев И. П. Мистра, с. 38).

200 Корфу — остров р Ионическом море. Очевидно, составляя свои «Записки» через многие годы после описываемых событий, Константин перепутал здесь название и вместо города Коринфа написал об острове Корфу.

201 Балибатр — Патрас, город в Греции, на берегу Ионического моря.

202 Леондар — Леонтарион, город недалеко от Коринфа, столица брата Дмитрия — Фомы, одного из двух морейских деспотов. Автор «Записок» о нем не упоминает.

203 Ливадия — город севернее Афин.

204 Негропонт — город на о. Эвбея, венецианская колония; захвачен турками в 1470 г.

205 Мисистра — Мистра, город близ древней Спарты. Мистра пала 30 мая 1460 г. О ее завоевании турками см. подробнее: Медведев И. П. Мистра, с. 39—41.

206 Коринф — город на северо-востоке Пелопоннеса. В действительности Коринф после упорного сопротивления был взят еще в августе 1458 г.

207 Энос — город близ устья р. Марицы.

208 Синоп — город на севере Малой Азии. Правителем Синопа был Измаилбек, шурин Мехмеда II. Он предпринимал попытки сопротивляться султану, для чего вступил в союз с Караманией (гл. XXV, прим. 4) и Узунхасаном (гл. XXXI, прим. 213). В 1461 г. Измаилбек сдал Синоп без боя, за что и был пощажен. Константин допускает здесь некоторую неточность: сначала Измаилбек получил взамен Синопа владения в Анатолии.

209 Станимак — Станимака (ныне Асеновград), город в Болгарии, у северного подножья Родопских гор.

210 Под султаном здесь подразумевается Узунхасан (см. гл. XXXI, прим. 213).

211 Одним из наиболее крупных святых городов являлся город Кирбела в Ираке. Он был построен на месте сражения внука Мухаммеда халифа Али с халифом Язидом в 680 г. (см.: Lesfrange G. The Landsof Eastern Caliphate. Cambridge, 1905, p. 78).

ГЛАВА XXXI

212 Трапезунд — город на северо-востоке Малой Азии.

213 Узунхасан — правитель тюрков-огузов государства Ак-Коюнлу, иначе — Белобаранной Орды (1453—1478). Это государство возникло в верховьях р. Тигр. Ак-Коюнлу покорило себе Армению, Азербайджан, Иран и Западный Иран. Столица Узунхасана находилась в г. Тебризе (Азербайджан).

214 Джанибек Гирей—крымский хан (1477—1478). В действительности в период, описываемый в данной главе, в Крыму правил Хаджа Гирей (1433— 1466).

215 Тархигористан — Грузия.

216 На самом деле Грузия никогда не была в зависимости от Трапезундской империи. Связь между этими государствами была теснейшая, но скорее, наоборот, можно говорить о грузинских влияниях на Трапезунд. Самим своим возникновением (1204 г.) империя была обязана Грузии. При трапезундском дворе всегда были влиятельны выходцы из Грузии (История Византии, т. III, с. 46—48).

217 Эта фраза содержится в списках С, L и М.

218 Сведения Константина о шестинедельном сопротивлении Трапезунда не подтверждаются другими источниками. Правитель Трапезунда Давид Комнин, регент при четырехлетнем императоре Алексее, пытался организовать отпор туркам. Для этого он хотел заключить союз с Римом и рядом западных стран, а также с Узунхасаном. Убедившись, однако, в нереальности их помощи, Давид после кратких переговоров 15 августа 1461 г. сдал столицу Трапезундской империи без боя (История Византии, т. III, с. 206),

219 Никсар — город во внутренней Анатолии.

220 Здесь Константин имеет в виду взятие турецкими войсками Смедерева, что произошло 20 июня 1459 г.

ГЛАВА XXXII

221 Карахисар — Шабин-Карахисар, крепость в Хорасане.

222 В действительности Евфрат впадает не в Черное море, а, сливаясь с рекой Тигр,— в Персидский залив,

223 Бабил — древний город Вавилон на берегу р. Евфрат. Его развалины находятся близ современного г. Хилла в Ираке.

224 Агора — Анкара.

ГЛАВА XXXIII

225 Дракула — Влад III «Дьявол», валашский господарь (1431, 1436-1442, 1443—1447). Его прозвище «Дракула» означает «Дракон». Влад получил его за принадлежность к рыцарскому ордену Дракона, основанному императорами Священной Римской империи (Лурье Я. С. Повесть о Дракуле М-Л.. 1964, с. 3). I

226 Влад — Влад IV Цепеш («Сажатель на кол»), валашский господарь (1456— 1462 и 1476—1477), широко известный в литературе своей садистской жестокостью. В 1442 г. вместе с отцом попал в турецкий плен. После освобождения отца оставался в Турции в Качестве заложника до 1447 г. Константин из Островицы допускает неточность, говоря, что. Влад был послан, самими турками на валашский престол. Турки действительно хотели сделать его господарем, но Влад, не дожидаясь этого унизительного для него акта, убежал к господарю Богдану II, а потом в Трансильванию, под покровительство Яноша Хуниади. Только после победы венгров над турками под Белградом в 1456 г. Влад смог занять валашский престол. О Владе Цепеше см.: Popescu G. Tepes. Bucuresti, 1964.

227 Радул — Раду Красивый, валашский господарь (1462—1474), занявший валашский престол после захвата венграми в плен Влада.

228 Браила — город в современной Румынии, на левом берегу Дуная, там, где сходятся два его рукава.

229 Константин из Островицы рассказывает здесь о походе Влада IV на турок в 1462 г.

230 Никополь — город в Болгарии, на правом берегу Дуная, близ места впадения в него р. Осым.

231 Куриста — местонахождение этой крепости установить не удалось.

232 Как рассказывается в многочисленных легендах, посажение на кол было любимейшей казнью у Дракулы. Так нередко он расправлялся и с послами (Лурье Я. С. Повесть..., с. 7 и др.).

233 Прозвище «Дракула» даже в большей мере связано с Владом IV, чем с Владом III.

234 Константин из Островицы вспоминает здесь о битве под Турну, которая произошла в мае 1462 г.

235 Под несвободными янычарами Константин подразумевает тех янычар, которые были рекрутированы из вновь завоеванных земель. Они не имели права наследования в отличие от янычар, набранных с земель, давно вошедших в состав Оттоманской империи (подробней об этом см. в гл. XXXVIII).

236 Автор повествует здесь об осаде турками столицы Валахии Тырговиште.

237 Сведения об этом излагаются Константином из Островицы не совсем точно. Дракула не сам выехал в Венгрию, а был насильственно туда отправлен своими врагами, предложившими престол Раду.

238 Калиполь, Калиополь — Галиполи.

239 Мауна — судно с веслами и парусом: внутри мауны устраивались лавки.

240 Галея — парусное судно, галера.

241 Галаче — судно, устройство которого близко к мауне.

242 Берганта—от итал. бригантина, небольшое двухмачтовое судно.

243 Митилен — о. Мальта.

244 Деяиия Апостолов. ХХVIII 4-5.

245 Арбанасский князь — неясно, какого именно албанского князя здесь имеет в виду автор. Помимо Скандербега (см. гл. XXXIII, прим. 246) в это время в Албании были еще следующие князья: Георгий Арианити, Андреа Топля, Никола и Паль Дукагани, Теодор Корона Музака (Арш Г. Л. и др. Краткая история Албании. М., 1965, с.22).

246 Скиндер Иванович — Скандербег, Георгий Кастриоти (ок. 1405—1468), албанский князь, прославленный руководитель борьбы албанского народа с турецкими захватчиками. Скандербегом Кастриоти был назван турками, уподоблявшими его за полководческий талант Александру (по-арабски— Искандер) Македонскому. Отца Скандербега звали Гьон, что по-албански соответствует имени Иван. Ивановичем Скандербега называли в Сербии и Болгарии, как об этом свидетельствуют многочисленные записи в древних рукописях. (См. об этом: Дулчев Иван. Георги Кастриоти Скендербег в славянската литература от XV—XVII вв.— В кн.: Георги Кастриоти Скендербег (1468—1968) София, 1970, с. 92—93).

247 Иванова Земля — владения отца Скандербега Гьюна — Ивана Кастриоти. Они охватывали районы Дибры, Мати и некоторые прибрежные территории (см.: Арш Г. Л. и др. Краткая история..., с, 20).

248 По данным западных историков, как и соотечественника Скандербега — хрониста конца XV — начала XVI в., Скандербег после поражения турецких войск под Нишем бежал со своим отрядом в Дибру, а затем в Крую, где и был провозглашен главой княжества Кастриоти (Арш Г. Л. и др. Краткая история..., с. 21). Восточные же источники пишут об этом событии, как и Константин из Островицы, а именно, что султан назначил Скандербега санджаком в отцовские земли, и он лишь после этого поднял восстание (Буда А. Борьба албанского народа под водительством Скандербега против турецких завоевателей.— В кн.: Повесть о Скандербеге. М.-Л., 1957, с. 72).

ГЛАВА ХХХIV

249 Томаш — в действительности Стефан Томашевич (см. гл. XXVIII, прим. 186)

250 Ситница — река, протекающая через область Косово и впадающая в Ибар.

251 Ковачевич — область Боснии по среднему Подринью.

252 Бобовац — крепость в Боснии, в которой хранились королевские драгоценности. Крепость состояла из верхнего и нижнего города.

253 Яйце — город в Боснии, при впадении р. Плиры в р. Врбас, последние года существования Боснийского государства был его столицей.

254 Ключ — город в северо-западной части Боснии на р. Сане.

255 Слова, заключенные в скобки, находятся в списках К, Р и А.

256 Звечай — город в Боснии, на левом берегу верхнего течения р. Врбас.

257 Поход Матиаша Корвина против турок в Боснию начался в октябре 1463 г.

257а Осада Яйце продолжалась до середины декабря 1463 г. и потребовала сосредоточения у крепости значительной части венгерских сил (Thирковиh Историjа средновековне..-, с. 331—332).

ГЛАВА XXXV

258 Эти слова есть только в списках Р и А. Турки безуспешно осаждали Яйце с июля по сентябрь 1404 г.

259 Неясно, кого из боснийских князей имеет в виду автор. Оба оставшихся в живых князя (Влатко Герцегович и Георгий Чемерович) бежали в Дубровник (Thирковиh Историjа средновековне.., с. 333).

260 Слова, заключенные в скобки, содержатся в списках Р и А.

ГЛАВА XXXVI

261 В 1463—1464 гг. папа Пий II действительно развил бурную деятельность по организации крестового похода против турок. Во все страны Западной Европы были посланы папские легаты с буллой. Папа сам собирался возглавить поход, для чего 19 июля 1464 г. прибыл в Анкону, где уже был собрана флотилия. Однако смерть папы, наступившая 15 августа, помешала реализации планов похода (Бабингер Ф. Мехмед Освоjач..., с. 199—204)

262 Неясно, почему именно начиная с папы Формоза (891—896), по Константину из Островицы, греки перестали почитать пап святыми. Открытый конфликт православной церкви с Римом начался еще в 867 г., в правление папы Николая I. Папа же Формоз скорее известен своими распрями внутри самой католической церкви. Над папой Формозом его преемником был устроен посмертный суд, лишивший его сана.

263 Новый двор султанов в Адрианополе — Эски-Сарай на берегах р. Тунджи Его описание см.: Теплов В. Адрианополь в 1874 г. СПб., 1877, с. 17—22.

ГЛАВА XXXVII

264 Султан Баязид правил с 1481 по 1512 г. Джем-Султан был изгнан вначале в Египет, потом на о. Родос, далее бежал во Францию, а затем в Италию, где был отравлен в 1494 г.

265 Кафа — была завоевана турками в 1475 г.

266 Килию (в устье Дуная) и Белгород (иначе Акерман, в устье Днестра) турки захватили в 1484 г. Эти .города находились в зависимости не от Baлахии, а от молдавского господаря.

ГЛАВА XXXVIII

267 Люди, входившие в состав турецкого гарнизона, назывались мустафизы, что означает «стража крепости» ((Sabanovic H. Vojno urectenje Bosne od 1468 do kraja XVI stolieca.— In: Godisnjak druitva istoricara Bosne i Hercegovine. Godina XI 1960. Sarajevo, 1961, s. 210—211).

268 Диздар ведал крепостью и городом. Он должен был постоянно находиться в крепости, не имел права покинуть его без разрешения правительства, как в пустить иноземца во вверенную ему крепость (Sabanovic H. Vojno..., s.211).

269 Чехай — помощник диздара.

270 Булюк-паша — командир отряда-булюка, на которые делились мустафизы.

270а Хотя в Турции вся земля и считалась государственной собственностью и формально не могла передаваться по наследству (об этом и говорит Константин), в действительности уже к XIII в. в Сельджукском султанате феодальные владения все более приобретали характер ленов, т. е. наследственных владений. В XIV—XV вв. эти владения делились на хассы, которыми наделялись визири, члены султанской семьи и сипахии; их владельцы составляли основную военную опору султана. В свою очередь сипахии делились на зиаметы (в несколько сел) и тимары (1—2 села). Если владельцы хассов и зиаметов обладали налоговым и административным иммунитетом, то тимариоты его были лишены. Кроме того, существовали вакфы, даже и формально неотчуждаемые земельные владения мусульманского духовенства. Вакфы пользовались налоговым и административном иммунитетом. Безусловное землевладение представляли собой мюльки, получаемые за особые заслуги. Впав в немилость у султана, их владельцы все равно сохраняли за собой право собственности на мюльки, иногда весьма крупные (Новичев А. T. История Турции, т. I, с. 14, 53—56). Их упускает из внимания автор «Записок».

271 Вельможи султана, о которых упоминает Константин из Островицы, не были обычными судьями. Обычные судебные функции в Турции исполняли духовные судьи — кадии. Судебного иммунитета в Турции совершенно не существовало.

ГЛАВА XXXIX

272 Хазука — верхняя одежда турок,

ГЛАВА XL

273 Азапы — первоначально означали войска, служившие в морском и речном флоте. В XV в. ими иногда называли гарнизоны пограничных крепостей (Sabanoviс H. Vojno..., s. 216). Константин же имеет в виду здесь третье значение этого названия — пехотные войска вообще.

274 Командир азапов назывался азап-ага.

275 Беглербег—наместник султана, в руках которого находилась военная и административная власть округа. В XV в. в Османской империи было два таких наместничества: Анатолийское (Малая Азия) и Румелийское (от Рум — Рим, т. е. страна ромеев — Византия). Румелийский беглербег был рангом выше анатолийского (Новичев А. Д. История Турции, кн. I, с. 65).

276 Воеводами Константин называет здесь санджакбегов, стоящих во главе санджакбегств (санджак—знамя), на которые делились беглербегства.

277 Субаша в захваченных турками землях осуществлял военно-административную власть в значительных городах и прилегающих к ним округах (вилайетах). Во главе менее значительных вилайетов стояли вилайетские воеводы (Sabanoviс H. Vojno..., s. 202—204).

278 Имеется в виду румелийский беглербег.

279 Сарахора — неясно, какая здесь имеется в виду земля. Возможно, это и не название территории, а наименование второй разновидности войска, как это и трактуется в сербском издании «Записок янычара» (Константин Михайловиh из Островицы..., с. 63).

280 Этот прием был заимствован Хуньяди у гуситских войск. С их способами ведения войны венгерский полководец мог познакомиться во время своего, путешествия в Чехию в 1436 г. (Элекеш Л. Армия Гуниади..., с. 26).

281 Константин здесь имеет в виду поход 1462 г., который он описал в гл. XXXIII.

ГЛАВА XLI

282 Две последние фразы содержались только в списках Р и А.

ГЛАВА XLII

283 Корутане, коритане — словенцы в Каринтии.

ГЛАВА XLIV

284 Марталосы (от греч. арматолы)—вспомогательное турецкое войско, комплектовавшеэся из крестьян-христиан. Марталосы несли службу в гарнизонах в качестве пограничников и лодочников на пограничных реках, охраняли ущелья и опасные дороги, несли разведывательную службу (Sаbаnoviс H. Vojno..., s. 218; Vasic M. Morfalosi u jugoslovenskim zemljama pod turskom vladovinom. Sarajevo, 1967).

285 Войнуки, как и марталосы, несли службу в пограничных городах и замках, За службу они получали право свободного наследования имущества и oвобождались от всех налогов и податей (Sabanovic И. Vojno..., s. 214; < Hypheв Б. О войнуцима.—В кн.: Гласник земальског мyзeja у Capajeвy, т. II. Sarajevo, 1947, с. 75—137).

ГЛАВА XLV

286 Текст, начиная со слов «...так как пехота...» и вплоть до этого места, находится в списках Р и А.

287 Текст, заключенный в скобки, находится в списках Р и А.

288 О пятнице у мусульман см. гл. II, прим. 8.

289 Пояснительные слова в скобках находятся в списках Р и А.

290 Черибашство — должность черибаши, т. е. главного военного лица в субашстве и санджакбегстве в случае мобилизации сипахиев — ленных владельцев (феодалов). В отличие от субашей черибаши получали не зиаметы, а тимары (см. гл. XXXVIII, с. 5). О черибашах см.: Sabanoviс: H. Vojno..., s. 204—205.

291 Пояснительные слова в скобках находятся в списках Р и А.

292 Эта фраза содержится только в списке А.

ГЛАВА XLVI

293 Аспр — мелкая серебряная монета.

294 Тимарерлер — владелец тимара (см. гл. XXXVIII, прим. 5).

295 Слова, заключенные в скобки, находятся только в списке А.

296 Эта фраза содержится только в списке А.

ГЛАВА XLVII

297 Орден св. Бернарда — разновидность цистерианского ордена. Бернардинцы изменили название и устав ордена в память св. Бернарда Клервосского.

ГЛАВА XLIX

298 Стефан валашский воевода—Стефан Великий, господарь Молдавии (1457— 1504). Обращает на себя внимание упоминание об исключительной важности Килии и Белгорода для безопасности Польши. Эти слова автора «Записок» созвучны с мнением Литовской Рады, высказанным по поводу этих городов в 1496 г.: «Как мы понимаем, пока Килия и Белгород будут в руках поганых, не может быть мира» (Kolankowski L. Dzieje Wielkiego Ksiestwa Litewskiego za Jagellonow, t. I. Wilno, 1930, s. 426). О молдаво-польских отношениях в связи с проблемой Килии см.:, Panaitescu P. Legaturili moldawo-polona in secolul XV si problema Chiliei.— In: Romanoslavica, t. III. Bucuresti, 1958, p. 95—115.

299 Павел II — римский папа (1464—1471).

300 В это время императором Священной Римской империи был Фридрих III (1452-1493).

301 Война объединенных сил Венгрии и чешских феодалов-католиков, составивших зеленогорскую конфедерацию, с чешским королем-гуситом Иржи Подебрадом продолжалась с 1468 по 1469 г.

302 Рагузская земля — владения Дубровника.